Как это было

...В наушниках танкошлемов прозвучал сигнал к атаке. Командир танка Михаил Краснопёров толкнул механика-водителя по голове ногой, обутой в грязный кирзач и во всю глотку проорал:
– Вперёд!
Машина взревела пятьсотсильным двигателем, лязгнула гусеницами и тронулась с места, вздымая в небо облако пыли. При движении механик-водитель мог видеть перед собой в приоткрытый на ладонь лобовой люк максимум на сто–сто пятьдесят метров. Очень многое зависело от шестого чувства, от интуиции. От опыта бывшего тракториста зависела жизнь экипажа. Именно он должен правильно оценить обстановку: как танку двигаться по местности, при необходимости найти укрытие, случайно не подставить борт противнику.
Стрелок-радист отвечал в эфир только на приём и целился в отверстие для пулемёта, диаметром с указательный палец, в котором попеременно мелькали то земля, то небо. Поди тут, пальни из ствола прицельно. Невозможно. Разве что в «молоко» для острастки фрицев.
Заряжающий наблюдал в обзорную панораму только за правым сектором обстрела. Его задача – не только заряжать пушку, но и подсказывать командиру о противнике справа по курсу движения танка. При повороте башни виделась только та часть поля боя, куда был развёрнут правый бок бронированной машины. Всё остальное – мёртвая зона.
Командир же смотрел только вперёд и влево, искал ему известные ориентиры и цели.
Вот и получалось, что от слаженности действий танкистов напрямую зависела их жизнь: один видел справа, другой — слева, третий — на чуть-чуть вперёд, а четвёртый вообще ничего не видел, тупо подпрыгивая на пятой точке, восседая на промасленном боекомплекте,  расположенном на днище.
Из-за тесноты внутри башни (два человека и механизмы) руки командира были сложены вдоль груди крест-накрест. Левая – на турели подъёма орудия, правая – на рукоятке поворота башни (стабилизатора орудия не существовало до конца войны).
Тут уже не до страха. Испуг уходил, сменяясь холодным расчётом. Люди размышляли очень быстро, буквально на инстинктах. По-человечески рассуждать, мыслить уже не получалось. Может быть, как раз это и спасало. Других вариантов не было. Иначе верная гибель.
По пересечённой местности машины как можно быстрее мчались постоянно на одной второй скорости зигзагом на скорости 20-30 км/час. Чтобы переключить КПП, требовалась смертью пахнущая задержка в движении, на пять секунд, но промежуточный интервал для перемещения несчастного стального рычага кулисы.
Стоп-машина! Стрелок-радист, сидевший справа от механика, словно циркач просовывал свой сапог между ног механику и упирался в лобовую укосину. В четыре руки, взявшись за ненавистную рукоять,  они с трудом втыкали четвёртую скорость. Но это ненадолго. Закончится ровная луговина и манипуляцию придётся повторить в обратной последовательности. Дурдом. Но хочешь жить – умей вертеться.
Когда Михаил видел цель, не раздумывая, пинал достаточно сильно сапогом механика в спину и кричал:
– Короткая!
Этот возглас означал снова непродолжительную остановку. После чего тотчас совал в лицо заряжающему правый сжатый до побеления кулак и вопил с остервенением:
– Бронебойный!
Механик-водитель, в очередной раз, видя перед собой относительно ровный участок местности, в ответку надсажено горланил командиру:
– Дорожка!
Это означало, что сидящий сверху начальник мог дать команду остановить танк и сделать прицельный выстрел. Заряжающий досылал снаряд и, пытаясь перекричать рёв двигателей, лязг затвора, кричал со всей силы:
– Бронебойным готово!
Раз. Т-34, резко остановившись, ещё какое-то время раскачивался. Пошли убийственные секунды ожидания, когда судьба всецело находилась в руках солдатского бога. Теперь всё зависело от командира, его навыков и везения красноармейцев. Ведь неподвижный танк – это лакомая цель для противника.
Два. Пот заливал глаза. Тем временем правая рука вращала поворотный механизм башни, прицельная метка совмещалась с целью.
Три. Левая кисть крутила отполированное колёсико подъёма орудия, совмещая перекрестие по дальности.
– Ориентир: пенёк у горки. Правее пятнадцать метров. «Тэшка». Под перекрестие ловлю бочину немца. Замочу в щель с корпусом, чтобы сразу клинило бошку... Выстрел! – кричал командир Михаил Краснопёров и нажимал педаль спуска.
Звучал хлёсткий залп танковой пушки. Заряжающий открывал затвор и, боясь обжечься, ловил вылетающую раскаленную гильзу голыми руками. Если повезёт и не промахнётся, латунный стакан выбрасывался мимо начальствующей задницы в верхний люк. Когда вследствие тряски ефрейтор промахивался, то болванка от края отверстия гарантированно рикошетила в голову. Подбирать её на днище уже не было времени, надо было втолкнуть в ствол новый подкалиберник. Из основания дула в обратку смачно клубились облака пороховых газов. Коль скоро в трясучке люк мог случайно захлопнуться или не дай бог, его заклинит – приговор от удушья случайным не назовёшь, он будет гарантированным.
Однако вражеский монстр тоже успел сделать свой дуплет. Снаряды попали в лобовую укосину и срикошетили в сторону. От удара вольфрамовых болванок о броню звенело в ушах. Металлическая окалина, отлетевшая от легированной стали внутри башни, впивалась в лицо, скрипела на зубах. Не дожидаясь команды, механик-водитель сорвал машину с места. Молодец парень, проявил инициативу. Бой продолжался.
Хорошо, если снаряд попадал в моторный отсек. В этом случае танк глох, но экипаж мог своевременно эвакуироваться. Если же снаряд пробивал башню или боевое отделение, то чаще всего осколки ранили кого-то из членов экипажа, растёкшееся горючее воспламенялось. Тут вся надежда была только на смелость, реакцию, силу, ловкость каждого танкиста. В запасе оставалось 2-3 секунды, пока огонь не охватит всю боевую часть внутри машины. В основном, молодые ребята были сноровистые. Пассивные, медлительные быстро погибали. На войне, чтобы выжить, надо было быть энергичным, быстрым и везучим.
Ещё страшнее приходилось тем, чей танк стоял без движения, но не горел. В бою не требовалось приказа командира, чтобы покинуть горящий танк. Тем боле, что лейтенант мог быть уже убит. Но категорически нельзя покинуть танк, если у тебя повреждена только гусеница. Как бы обидно не было, здесь «ремонт» и скорый позорный «расстрел» перед строем — два слова синонима. В этом случае экипаж был обязан вести огонь с места, пока броню не прошьёт очередной «вундерваффе» и осколками не перебьёт весь экипаж. В замкнутом пространстве ситуация зачастую становилась сразу же катастрофической. Летом, в зной, это была неимоверная пытка жарой. Зимой, в стужу, запросто можно было околеть от мороза...