В душе мы всегда остаемся молодыми

    Юровка - это старый район частного сектора, расположенный и отгороженный железнодорожными линиями от железнодорожного вокзала, станции Мелитополь. Летом Юровка утопала в зелени садов, налитые соком фрукты от тяжести свисали, ломая ветки деревьев абрикосов, груш, слив, персика. Арки из винограда изабелла красиво выглядывали за заборами домов. Я засобирался домой. Баба Катя, моя бабушка по матери, быстро засуетилась, сунула трешку мне в руки: «Купишь что-нибудь вкусненького!». Это дежурный ритуал моего убытия домой. Приятный надо сказать элемент окончания пребывания у бабы с дедом. Так баба Катя немного баловала меня, когда я навещал её с дедом, хотя это было не часто. Во дворе ждали два ведра фруктов, которые бабушка насобирала перед моим уходом на земле под деревьями, пару ведер ещё с букетами красивейших цветов, которые она профессионально составляла. И потом мы с ней вдвоём, с вёдрами, не спеша следовали на железнодорожный вокзал, где бабуля продавала фрукты пассажирам проходивших через Мелитополь пассажирских поездов.

     Перед глазами в памяти бабушкина веранда, из которой красивый вид на сад, на изабеллу, что большими синими гроздями свисала с виноградника, тут же поздняя большущая яблоня семеренко с зелеными яблоками, и кусты георгинов стояли выше роста человека красивыми махровыми разноцветными шапками, растущие справа от веранды. На низкой крыше веранды дежурно на больших листах сушились на солнце раскрытые, без косточек, ровными рядами уложенные абрикосы. Бабушка сидит на веранде на табуретке, расставив ноги, а я, маленький, сижу в подоле её длинного, цветного платья, держась маленькими своими ручками за её колени и раскачиваюсь в подоле, как на качели.

      Темно, мы, детвора, лежим на кровати, приготовившись ко сну. А деда, Санин Никон Андреевич (по рождению Никифор, но в те времена в паспортах, что - то нечаянно терялось, изменялось, выпадало), замечательный рассказчик, художник, виртоузно игравший на балалайке, рассаживался на стуле и перед сном рассказывал нам истории про то, как мы: Саша, Женя и Наташа, в тылу немцев воевали в партизанском отряде, в другой раз мы сражались с саблезубыми тиграми и т.д. А мы замирали и всё деда просили продолжить ещё и ещё рассказ, но он заканчивая, говорил: «Всё, спать пора!». Да, война прошла по Мелитополю, и не даром дедуля вспоминал про неё в своих рассказах – сказках. У калитки до сих пор стоит груша, как бы перекошенная на одну сторону, это осколок снаряда снес главный ствол, и с тех пор она так и косит на сторону.

      Баба Катя по хозяйству управлялась в хате, а мы с Женькой играли в свои мальчишечьи игры во дворе. Ковыряясь в огороде, накопали два немецких патрона разных от пистолетов, уже ржавых от времени. Но посмотрели, патроны целые, запалы не пробиты. В ту пору пацаны много находили оружия с той войны, и порой она жёстко мстила за это любопытство, сколько мальчуганов подорвалось на минах той далекой войны, а в наше детство, наверное, ещё и не такой далекой, ветераны войны были еще крепкими, достаточно молодыми мужчинами. В том числе с войны вернулся и Женькин отец, дядя Женя, на груди которого висело два ордена и фронтовые медали. Мы с Женей не могли, конечно, патроны просто так взять и оставить. Разожгли костер у колонки с водой во дворе и бросили патроны в него. А сами спрятались на веранде. Ждём, ждём ничего. А тут баба Катя выходит из сенок на веранду.
 - «Вы что тут прячетесь?»
- «Да, мы так, просто здесь», - ответил Женька и начал ножичком стругать палку.
     В это время раздается один выстрел, потом следом второй. Мы бегом от бабушки во двор и дёру.
- «Ах, вы сукины дети!», - раздались нам вслед бабушкины крики.
Потом посмотрели, костёр разметало по всему двору.
 
       Время потихоньку бежало. Я учился в Свердловском высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище. Будучи в отпуске, обязательным пунктом в плане пребывания дома у родителей, было посещение деда и бабы Кати. Главным и непременным условием при этом было, это приезд к ним в гости в курсантской форме. И тогда бабушка с гордостью выходила встречать и провожать внука в переулок, 3-й переулок Цюрупы, чтобы соседи могли видеть всё торжество момента. Бабушка всегда готовилась к таким встречам, понятно, главное при этом накормить вкусно внука. У нее в сенках и в кладовке, как и везде на юге, всегда было много закаток помидор, огурцов, различных овощных салатов, стояли бочки с солеными арбузами, стеклянные огромные бутыли, которые можно было уже увидеть разве, что в фильмах, выстраивались на полках и столах с торчащими из них трубочками, залепленными пластилином на горлышке и с засунутыми их вторыми концами в воду. Вызревало вино. Такого вина, вкусного, я никогда больше нигде не пил. Бабушка ещё при царизме девочкой работала у купца в винной лавке, который специализировался на продаже вина. Делал он своё вино и подкупал на продажу ещё в разных местах для ассортимента. Когда отправлялся купец за закупкой вина, всегда брал бабушку. Она хоть была девочкой и понятно, что не пила вино, но с детства у неё было очень хорошее обоняние и стоило ей только его понюхать, как она определяла, какое следует брать, а какое нет. И купец скупал вино, на которое указывала девочка.

      Так что на столе с вкуснейшим бабушкиным украинским борщом, квашеными баклажанами, жареной с помидорами и луком яичницей, посыпанной зеленью, всегда стоял графинчик с красным вином, прозрачный, запотевший от холодного напитка. У бабули всегда было несколько сортов вина, самое лучшее она доставала для близких родственников. Самое убойное, бившее в голову, было для мужиков, но его она делала давно уже, в пору своей молодости. «Бабуль», - спрашивал я, - «А, что за вино для мужиков?». «А это, внучек, под бочки с вином надо класть табачные листья, и вино возьмет оттуда дурман и вино будет бить в голову и валить тебя с ног». В каждом деле есть свои хитрости, так и здесь в домашнем виноделии, друзья.

       Потом уже с женой и детьми, Ксюшей и Олесей, приезжая в отпуск офицером, всегда ходили с родителями, с сестрой и её мужем Володей, к бабушке с дедом, а когда они ушли из жизни, то к Женьке, т.к. дом на семейном совете решили передать ему по решению мамы, её любимому единственному племяннику. Рассаживались во дворе за столом под аркой винограда, под свисавшими над головой гроздьями черного нектара, всегда за богато обставленном столом всякими яствами, обязательными жаренными кружочками кабачками с майонезом и чесноком и роем ос вокруг сидящих. Но если на ос не обращать внимания и не отмахиваться, вполне можно спокойно сидеть и не бояться, что тебя укусят, что всегда с трудом давалось моей жене Наталье.

       Всё позади. Давно уже нет на белом свете бабы Кати, деда Никона Андреевича, нет дяди Жени и моего батяньки. Мой двоюродный, но такой родной брат Женька Ревердатто, с которым тесно была связана вся моя жизнь, весельчак и балагур, в прошлом году в свои 65, ушёл туда наверх…, заболев, от рака и поздно, как и многие, об этом узнавший. Ох, братик, братик, как не верится, что уже больше мы с тобой никогда не встретимся, не увидимся и где - то здесь в груди, в душе вся эта непонятка несправедливости этой нашей земной жизни. Спасибо его жене Вере, сыну Валере, которые всё это время были рядом с ним, достойно похоронили и поставили красивый дорогой памятник. Последними словами Женьки, когда ему было трудно уже говорить по телефону из-за смертельной болезни, сказанные после моих слов ему: «Как быстро, братик, пролетела жизнь!», были: «А, мы, Санька, в душе всегда остаемся молодыми!». Хотелось бы мне, чтобы эти слова, когда – нибудь были высечены на его памятнике: «А мы всегда в душе остаёмся молодыми!».
 
(Этот рассказ , рассказ моей памяти о бабе Кате, дедушке Никоне Андреевиче Санине и братишке Жене Ревердатто)