Захарка. Глава 2. Леденцы

Однажды ранней весной Захарка задумал нехорошее дело. Потихоньку от братьев и сестры и от отца с матерью он следил за курочками, которые всю зиму жили под печкой на кухне и несли яйца в тепле. Он ждал терпеливо, когда они там закудахчут. Раз раскричались, значит все. Яйцо уже снесли. Теперь нужно было его незаметно от всех забрать и припрятать.

На виду у всех не поднимешь. Нужно ждать того времени, когда в доме никого не будет. Или хотя бы на кухне.

Дождешься тут! Мама возле печки почти целое утро стояла — еду варила для всех. Тут же в углу в тепле на телячьем ошейнике, сделанном из кожи, привязанный веревкой за кольцо в стене, смирно жил в своем уголке теленок по имени Борька. А чтобы теленка никто не сглазил, мама связала из красных ниток ему оберег. Эта красивая ленточка была тоже повязана на шею Борьки. Если Захарка подходил к теленку поиграть, он присасывался своим большим ртом к рукаву его рубашки и начинал толкать его в бок своим крепким лбом.

— Я не мамка твоя, не корова. Не толкайся! — так говорил своему дружку Захарка.

Однажды мальчику стало жалко теленочка. Стоит тут целыми днями в углу и мычит, когда голодный. Вот он и решил дать ему воли. Отвязал. Так тут такое случилось! Бычок оказался сильным. Веревку из рук мальчика он просто вырывал. Бедный Захарка не сам вел бычка туда, куда ему хотелось его вести, а бычок упрямо тащил его за собой.

И вот уже вдвоем с бычком они промчались по кухне, выскочили в горницу, сшибли лавку по дороге. Борька подпрыгнул так высоко, что зацепил ивовую люльку, которая пустая висела над топчаном родителей, поднятая почти к самому потолку. Захарка до неё рукой даже не мог дотянуться, а Борька — дотянулся, прыгнул — и все. Люлька стала раскачиваться из стороны в сторону. Кот Мурлыка стал громко мяукать. Борька налетел на ткацкий станок, который стоял у окна, потому что там было больше света. Громоздкий станок завалился на бок и нитки в нем перепутались.

На шум в дом забежала Шура, старшая сестра и нянька, и помогла младшему брату все исправить. Захарку она даже не отругала.

— Испугался? Не бойся!

Бычка за ошейник она отвела на прежнее место и крепко его привязала. Все порушенное она поставила на места, нитки в станке распутала.

— Мамке не скажешь?

— Нет. Не скажу.

Захарка облегченно вздохнул. Хорошо, что коники — полку для посуды, боковые стенки которой были вырезаны в виде конских голов, бычок не задел. Было бы тогда много неприятностей. Глиняная посуда вся бы побилась. Из чего тогда бы они щи хлебали? И от отца бы даже попало. А он Захарку любит очень, но и он бы наказал. Поставил бы на горох, да еще и палку над головой заставил держать.

Одно яйцо у куриц ему удалось взять тайком. Наконец, и второе было поднято с соломенной подстилки. Теперь нужно было незаметно покинуть дом.

Захарка оделся, обул старенькие стоптанные сапоги, которые достались ему от старшего брата, взял отцовскую шапку, потому что своей у него тоже не было. Шапка упала на глаза, мальчик сдвинул её на затылок и отправился на улицу.

Приближалась Пасха — замечательный церковный праздник. Лавочник охотно скупал яйца у хозяек. Перед Пасхой он отвозил их в большой город Витебск и там, на базаре, продавал очень выгодно. А хозяйки не торопились продавать яйца лавочнику. Самим нужны были для праздника. Вот и придумал хитроумный Федот покупать куриные яйца у ребятишек, и даже не покупать, а обменивать на леденцы.

Вот и шли к нему с разных концов села ребятишки с виноватыми лицами. Яйца-то брали тайком от родителей. А это — грех. Боженька накажет. Он все видит. Вон он на божничке — нарядной полочке в уголке дома в красном углу избы — стоит и за всеми наблюдает. Но Захарка знает, как сделать так, чтобы Боженька за ним не подсматривал. Нужно просто закрыть иконку вроде бы нечаянно уголком расшитого полотенца, который висел над иконой. Мальчик так и поступил. Так что никто не видел, как он занимался плохим делом.

В лавке сельской было просторно. И всякого товара было много. И крупчатая мука лежала в большом ларе. Хоть сколько покупай. И хлеб из такой муки вкусный очень. Белый и мягкий. Так люди говорят. Сам Захарка такого хлеба никогда не ел, но видел, как другие едят. Со счастливыми лицами.

Семья Мисковых была одной из самых бедных в селе. Богатых семей было мало. Народ жил добрый и работящий, но так мало было вокруг пахотной земли, что редко кому хватало хлеба до нового урожая. Наделы крестьянские под пашню были и небольшими, и земли не плодородными.

Болото с одной стороны очень близко подступало к деревне, а с другой стороны — текла река Лучоса, такая приветливая на вид! Она имела крутые берега, поросшие травой, множество заводей в откосах. В ней водилась рыба всякая. Можно было даже поймать большую щуку и крупного леща. Лучоса впадала в Западную Двину, огибая окраины города Витебска сказочным ожерельем. Одна беда, каждой весной она так разливалась широко, что на берегах её никто дома не строил.

Семья Захарки жила в старом селении. Держать лошадь им было не по силам. Прокормить было нечем. Вот отец и нанимал коня на пашню. А всю остальную работу делали на корове. Запрягали её в тележку специальную и привозили и солому с поля, и хлеб на ней вывозили, и сено для неё же привозили, и за торфом на болото ездили.

На улице мальчишки смеялись над Захаркой, а его корову Зорьку называли Рысаком.

— Гляди, своего рысака не потеряй по дороге. Ускачет, куда глаза глядят.

Весной улицы в болотистых краях становятся труднопроходимыми. Захарка шел прямо серединой улицы, чтобы не промочить сапоги.

— Отойди, голытьба! — крикнул кто-то сзади.

Захарка оглянулся. По улице на телеге ехал знакомый мальчик Вася с соседней улицы. Они летом вместе с ним играли и ходили на рыбалку, и по грибы и по ягоды. А теперь он ехал на телеге серединой улицы и правил лошадью сам. И в оклике его было столько превосходства! Но Захарка не чувствовал себя униженным. Знал бы Вася, куда идет Захарка, он бы от зависти позеленел!

Высокий, сложенный из кирпича дом лавочника Федота был виден издалека. Мальчик добрался до него с трудом. Возле дома была огромная лужа из растаявшего снега. И никак её было не обойти ни справа, ни слева. Пришлось пройти прямо по воде.

Дядька Федот стоял за прилавком. Посетителей в лавке не было.

— Что? Товар принес? — спросил он Захарку снисходительно.

— Да.

Голос у Захарки предательски дрожал.

— Покажь. Да не клади на прилавок, покатятся. Клади в чашку оловянную. Всего два? А чего ж так мало?

— А больше нету.

— Ладно, давай хоть эти. Не насиженные? Не из-под квочки?

— Нет. Только сегодня курочки снесли.

— Мамка дала?

Захарка только кивнул, а на Федота смотреть боялся. Вдруг догадается по глазам, что товар — краденый.

— Посмотрим, посмотрим, свежие ли они?

Лавочник взял какую-то трубу белого цвета и поместил в неё яйцо. Потом повернулся к окошку и посмотрел.

— Насиженное! — сказал он мальчику, — давай второе.

Второе яйцо лавочник принял. Сказал, что оно свежее. А первое так и осталось лежать в оловянной чашке. Лавочник его мальчонке не вернул.

И хотел Захарка сказать, что яйцо, которое утром снесла курочка, не может быть насиженным, но лавочник уже открывал заветную жестяную коробку с леденцами, и разноцветные конфетки перекатывались внутри и гремели. Из маленького кусочка бумаги Федот свернул фунтик и положил в него несколько конфеток. На мальчика он смотрел своими маленькими хитрющими глазками с потаенной улыбкой, как будто хотел сказать, что знает, что Захарка — грешник. Обманул домашних. Но и Захарка знал, что лавочник тоже грешник. Он слышал, как мама с соседкой тетей Марией говорили вполголоса вечером за двором на скамейке о том, что Федот обвешивает и обсчитывает покупателей и греха не боится и ничем не брезгует. И у него совести — кот наплакал.

Кот в доме у Захарки конечно жил, но мальчик ни разу не видел, чтобы кот плакал. Мяукал он конечно громко, когда просил молока плеснуть в его мисочку, царапался сильно, когда маленький Захар хотел сделать из него лошадку для глиняной игрушечной куколки. Но он охотно играл с бантиком из пряжи, гоняя его по чистому полу в горнице, исправно ловил мышей, оберегая запасы пшеницы в маленьком амбаре. Плачущим кота не видел никто. Даже когда ему досталось веником за то, что кот добрался до миски с творогом и хорошо угостился и пойман был на месте преступления, кот и слезы не уронил. Значит, кот не плакал никогда, и наплакать слез не мог. Ни капельки. Значит и у лавочника деревенского не было совсем совести. Ни капельки.

Но как же быть с конфетками? Спрятаться ото всех подальше и съесть одному? Не поделиться с братьями? Совесть заест. Нужно что-то придумать. Вечером, когда братья пришли с рыбалки, Захар позвал их за дом таинственным голосом и протянул по конфетке. От щедрот своих. Сказал, что друзья угостили, а он — поделился.

Нужно было бы и Шуру угостить, но она все поймет. В рассказ его не поверит. Да если бы ругаться стала, Захар бы это пережил. Но старшая сестра — его нянька — станет плакать безутешно, рыдать, а это было похуже ругани. Сестру Захар любил без памяти. Она его защищала всегда. Она упросила родителей отдать Захара в школу. И он учился уже второй год. И хоть не мог посещать занятия весной и осенью, потому что не было обуви, а ходить нужно было далеко, на главный хутор, но даже нерегулярных занятий смышленому мальчику вполне хватило, чтобы научиться красиво и выразительно читать. Писать у него получалось хуже. Руки были непослушными. Но его каракульки можно было разобрать без труда.

Никто про его тайное дело ничего не узнал. Ярко расшитое красными нитками полотенце в красном уголке дома Захар отодвинул, и лик иконы смотрел на мир своими нарисованными глазами без всякого упрека.

Обошлось.