Прости

Понимаю, что не очень-то вписываюсь в рамки новеллы, но другого жанра для этого письма  так и не подобрала.

Здравствуй, любимый мой. Я написала это письмо через полтора месяца после твоего отъезда, в минуты почти отчаянной тоски по тебе, но отправлять «До востребования» и не собиралась. Много лет хранила его в записной книжке, которую всегда носила с собой в очередной сумке. Оно, как бы, согревало меня твоим теплом. Как-то решила сжечь надоевшую сумку. Вместе с ней, как, мне казалось, сгорела и та самая записная книжка с письмом. После его утраты, душа моя опять заплакала, будто второй раз переживала разлуку с тобой. Стала восстанавливать в памяти его содержание, оказалось, что помню почти всё. Осенью позапрошлого года, перебирая книги в шкафах, нашла среди них свою потерю. Кое-что подзабытое добавила из найденного письма, что-то убрала, дополнила его другими воспоминаниями, какими-то деталями, независимо от последовательности событий.
Очень хочу, чтобы хоть когда-нибудь это письмо попало в твои руки. Ведь адресовано оно только тебе

Только теперь я поняла значение слова «любимый». Его я называла «Солнышко моё, радость моя». Это «солнышко» светило так ослепительно ярко, что не позволяло никого видеть вокруг. Помню, как сходила с ума, когда подолгу не виделись с ним, и каждая наша встреча воспринималась нами обоими как долгожданный дар Божий. В то же время, постоянно чувствовалась какая-то напряжённость и недосказанность. Я понимала, чем это было вызвано. Да и ты прекрасно знаешь, о чём я сейчас говорю. Но у нас с ним не принято было говорить об этом. Я держала всё это в себе, лишь бы как можно чаше быть рядом с ним, с его, почти божественной красотой и молодостью. От одних только глаз его я почти теряла сознание, а от его объятий дрожь пробегала по моему телу. Что-то такое я говорила тебе об этом наваждении.

От тебя же исходит спокойный, ровный, добрый и тёплый-тёплый свет. Своим теплом и нежностью ты отогрел мне душу, возродил то, что готово было умереть во мне. Какими словами благодарить тебя за то, что ты был в моей жизни!

Мне так плохо сейчас. Не просто не хватает твоих рук, губ, твоего тела. Не хватает общения с тобой, твоего негромкого голоса, неторопливой речи, умения выслушать меня, понять и успокоить, то есть всего того, что есть ТЫ!

А начиналось всё так непросто. Я иногда приходила по выходным на работу, заходила к вам за ключом, о чём-то говорили с тобой, если на этот день выпадало твоё дежурство. Иногда ты «невзначай задевал» меня рукой, потом решительнее стал подходить всё ближе, стараясь коснуться меня рукой, плечом, даже головой. Мне понятны и приятны были твои ненавязчивые призывы к любви, радовали и пугали меня эти мгновения. Так продолжалось очень долго. Всё изменилось после Нового года, когда однажды ты обнял меня всю, опустился на колени, прижался ко мне и с едва уловимым стоном повторял: «Лида, Лида». Я тоже прижала к себе твою голову, почувствовала, как забились в унисон наши сердца, и с этой минуты уже готова была принять твои ласки. Но всё ещё боялась даже думать об этом, считала это непорядочным по отношению к твоей жене. Мы ведь немного дружили с ней, гуляли с детьми в колясках по городку. В своё время, когда вы переезжали из городка в город, она призналась мне, что очень боится оставлять тебя на этой работе, где частые суточные дежурства, боится, что какая-нибудь женщина отнимет тебя у неё.
- Как это – отнимет? кто может отнять? - удивилась я. Мне даже в голову не приходило, что такое возможно, такой прочной мне казалась ваша семья.
- Дааа, ты же не знаешь, какой он! – ответила она.
 Я тогда не придала значения этим её словам. Ведь тебя в то время даже в мыслях моих не было, хоть и знакомы были с тобой чуть ли, не с первых дней твоей работы у нас. Теперь вот, по прошествии стольких лет, я вдруг подумала, а не меня ли она имела ввиду?

Сдалась я 24 января, на Чимгане, где ты был со своими детьми, я – с сыном. И ты уговорил меня скатиться с тобой вдвоём на санках с горки. Тогда-то я и познала всю силу и страсть твоих объятий.
В тот год, по необходимости, я изменила график своей работы и приходила в лабораторию на час раньше, но 17 февраля пришла именно к тебе, чтобы не вызвать ни у кого никаких подозрений. Состоялся, наконец, праздник наших душ и тел! Ммм, как хорошо с тобой! До сих пор праздную этот день.

Но и после этого утра иногда просто заставляла себя идти к тебе, всё чего-то боялась. Зато потом всё моё существо наполнялось таким восторгом сладострастья, так не хотелось расставаться с тобой даже на миг, не то, что на несколько дней!
Помню, как после нескольких встреч, ты вдруг решил прекратить наши свидания из боязни, что я захочу увести тебя от твоих детей. Может быть, ты боялся себя? Нет, конечно, тогда мне не нужно было этого. Такая мысль появилась у меня только в самом конце, когда ты уже совсем собрался уезжать к семье, в Россию. Но теперь уже ты не допустил никакой возможности такого развития событий. Да и хотела я только одного - чтобы ты не уезжал. Повезло ей, у неё надёжный тыл.

Спустя много времени ты опять заговорил об этом. Сказал, что часто видишь меня во сне, зовёшь меня и боишься, что однажды наяву назовёшь жену моим именем. К счастью, этого не произошло.
Ты тоже часто снился мне. И всегда там, во сне, я была в твоих объятиях. Может быть, мы снились друг другу в одни и те же ночи и даже в те же мгновения? Помнишь, как однажды, упоённые любовью, мы одновременно запели одну и ту же песню? Может быть, и сны наши, и эта песня говорили о единении наших душ!?

Ты говорил мне, что не любишь её, но детей не бросишь.
А однажды, в минуту откровения, сказал, что вот вырастишь детей и уйдёшь от неё, нелюбимой. Дети давно выросли, конечно, есть внуки. Где ты сейчас? Остался вЕрен семье или…? И кто она, счастливая обладательница твоих объятий? И что ты значишь для неё? То же, что и для меня? Не думаю. Ты всегда со мной в моей душе, в памяти. Я помню всё: запах подмышек твоих, волосиков внизу, мысленно целую тебя всего. Некоторые эпизоды наших встреч помню особенно отчётливо. Например, как ты, вернувшись из отпуска, когда отвозил семью в Россию, увидел меня из окна второго этажа и выбежал мне навстречу. Твоё лицо просто светилось от радости, счастья ожидания ближайшего свидания. И я весь этот месяц жила лишь ожиданием встречи с тобой.

А можно ли забыть, как ты поцеловал меня в щёку, когда мы с тобой отдыхали на топчане под яблоней в горах, на Тепар-сае!? Сколько нежности и обожания было в том поцелуе! А те три счастливых дня и две ночи, которые мы провели с тобой там, в горах, куда отправились праздновать наше кумовство? Нет, конечно, не забыть. Забегая вперёд, расскажу, как в автобусе, из Домодедово в Москву, Пугачёва по радио пела свою потрясающую песню - «Три счастливых дня было у меня». Я слушала и плакала, мне казалось, что пела она обо мне и для меня. Откуда ей было знать о нас с тобой? Нет, конечно, не о нас. Наверное, у каждого в памяти свои три счастливых дня. Я ведь той длительной командировки в МГУ добилась не только для курсов повышения квалификации, но и ради наших будущих счастливых московских дней, о которых помню и сегодня.

Не забыть мне, как первого ноября, в день нашего расставания, у меня, я рассказывала тебе всё о Нём и плакала. А ты, улыбаясь, «поругал» меня:  Какая ты бессовестная, как тебе не стыдно? Лежишь в постели с мужчиной, рассказываешь ему о другом мужчине и плачешь. О ком ты плачешь? И добавил, как бы утешая меня:
- Не плач о нём, забудь его, он не достоин тебя.
Тебе ли не знать его, ведь вас с ним связывает факультетское братство! Увы, мне не забыть его. У нас сын общий! И плакала я о себе, точнее, – о нас с сыном. Сын унаследовал его стать, собранность, сдержанность, уверенность в себе. Ну, а к остальным его качествам – хорошему воспитанию, образованности, порядочности, и красоте, наконец, немного причастна и я!

А давай я расскажу тебе о том, как Он появился в моей жизни. Только без ревности, всё ведь в далёком прошлом.
 Я как-то очень быстро получила квартиру в городке. Поначалу всё мне казалось чужим, неприветливым, всего боялась, даже на улицу почти не выходила, только на работу, к маме, к сестре, на базар. Летом начала ходить в кино, в летний кинотеатр. Однажды, 22 июня(день-то какой!Сначала я назвала другую  дату, но нет, всё началось именно в этот день). мы пошли в кино с одноклассницей Его сестры. На передних рядах дурачились какие-то подростки, среди которых был Он. Эта подружка указала мне взглядом на Него и сказала:

- Обрати внимание на вон ту красивую, вертлявую обезьянку.

Я посмотрела на Него и в это же мгновение и он посмотрел на меня долгим, каким-то необычным для его возраста, очень внимательным взглядом. Сразу перестал кривляться, посерьёзнел и весь вечер поглядывал в мою сторону. Представь, что именно в эту минуту мне в голову пришла эта странная мысль, определившая всю мою жизнь. Я подумала, что вот дождусь этого мальчика и рожу от него ребёнка. Было ему тогда пятнадцать с половиной лет. Он тоже говорил мне потом, что в тот вечер я просто потрясла его. Чем?

 Очень долго я ждала его взросления. Повзрослев, став мужчиной, он сохранил и приумножил все свои превосходные качества. Мне отрадно сознавать, что я была его первой любовью. И далеко-далеко не первой женщиной. Как мужчина и женщина мы впервые встретились с ним через шесть лет, 28 сентября, когда я дождалась его из «Армии». Его ведь после института призывали на трёхмесячные армейские сборы. Знал бы ты, как после армейской службы к его красоте добавилась ещё и мужественность, что сделало его ещё ярче, ещё неотразимее. Почти через полтора года родился наш сын, мой долгожданный.

А задолго до этого, до 28-го, однажды зимой, в начале января я зашла вечером к приятельнице, работавшей летом в нашем пионерском лагере на берегу Чарвака, а Его с другом – старшеклассников, приглашали туда на лето поработать вожатыми. Вот они и пришли вдвоём поздравить с Новым годом уважаемую воспитательницу. Весь в снегу, на коньках, взъерошенный, весёлый, счастливый, очень красивый взрослеющий мальчик. Увидев меня, он опять долго не отводил от меня глаз. Признался мне потом, что я казалась ему такой строгой, такой неприступной, почти Богиней. Ну чем я привлекла его? Ведь я никогда не была красавицей, как, например, он. Видно, помимо красоты, есть что-то другое, что притягивает людей друг к другу. Потом все вышли на улицу, в каких-то подъездах взяли чьи-то санки и пошли кататься (потом всё вернули). Он пригласил меня, и мы катались с ним, то есть, он катал меня на санках между 10-м и 11-м домами. Потом немного осмелел и поцеловал меня в щёку. Чем же так притягательна для вас обоих моя щека!

На работу я ходила по двору их дома. В школе, где он учился, десятиклассников готовили к институтскому расписанию занятий. И когда в какие-то дни занятия начинались со второй пары, он всегда из окна своего балкона приветствовал меня поклоном, сдержанной улыбкой, и тихим, очень почтительным «здравствуйте». Он всегда ждал меня в эти дни! Вот каково мне было видеть такие знаки внимания этого красивого юноши! Конечно, душа моя пела! Добавлю, что и сыну моему потом посчастливилось учиться в этой школе.
Осенью, 11 ноября, в самом начале его студенчества, мы ехали в нашем служебном автобусе. Он сел позади меня, нашёл мою правую руку и нежно-нежно поглаживал её, потом прижался к ней лицом. А вечером пришёл ко мне, и мы танцевали с ним в полутьме. У меня ведь всегда негромко звучала хорошая музыка. Но до любви было ещё очень далеко!

Удивительно, что по Астрологическому гороскопу мне подходят мужчины твоего знака – Козерога, а По-восточному – его – Обезьяны. Не оттого ли он «красивая обезьянка»? Но – не судьба! Поспешила я родиться. Когда мы расставались с ним, он не мог поверить, что у нас с ним такая большая разница в возрасте. Да, я долго выглядела очень хорошо. Вот он и считал меня ровесницей его сестры, то есть, чуть-чуть старше него. Даже в голосе его слышно было глубокое сожаление и растерянность. Я видела, чувствовала и до сих пор помню его душевное состояние в тот вечер. Думаю, он решал для себя очень сложную задачу: быть ли нам, всем троим вместе! Возможно, я напрасно, по своей воле, отпустила его, и тем самым разрушила и его, и свою судьбу!? Не знаю. Просто я прекрасно понимала, что всё равно они, – его родители и сестра, не дадут нам быть вместе. Он тоже понимал это и знал, что не смог бы противостоять им. До меня же доходили слухи о том, что разговоры обо мне велись в их доме. И очень боялась возможной мести его матери! За сына своего боялась! Знала я также, что эта история могла отразиться на его карьере. Я же не враг ему. Я – его первая любовь! И почему-то надеялась, что со временем всё само собой разрешится. Увы!

Но хватит о нём, давай о тебе.
Помню, как однажды, во время нашей с тобой встречи в один из выходных, вдруг нашему спец. отделу пришло в голову проверить работу своих служб. Ты не знал, да и не мог знать, что начальник отдела был Его другом. И он-то уж точно знал о нас с тобой. В тот день он несколько раз останавливал охранника, порывавшегося зайти в комнатку, где я уже заждалась тебя. Я видела и слышала, как он спокойно, но твёрдо сказал тому: «Не стоит туда заглядывать». Уверена: он знал, что я там. Не сомневаюсь, что скрытых видеокамер в те времена было достаточно. Спасибо ему, что не подверг меня лишним испытаниям, может быть, даже позору. Тогда ведь принято было всё оболгать, извратить, осмеять, выставить «под пули людской молвы», как сейчас поёт Таисия Повалий. Ты же знаешь, что мне пришлось побывать под этими пулями.
Иногда случалось, что утром после проходной мы с ним вместе шли до первого корпуса и о чём-то разговаривали. Но ни разу даже не намекнул об этом. Понятно, какую школу он прошёл! Шедшие впереди и позади нас сотрудники просто разрывались от любопытства, некоторые даже пытались подслушать содержание нашего негромкого разговора. Он же разрешил мне обследовать моего сына у московских врачей, когда они приезжали к нам для диспансеризации сотрудников. Они ведь принимали на территории института. А вскоре позволил мне организовать для сына экскурсию по нашему институту.
А ещё помню, как твоему заведующему вдруг понадобилось остаться на целый час после работы, и опять я ждала тебя всё это время, – полуодетая и на высоких каблуках! Видишь, много чего можно вспомнить.

Самое удивительное, что при всём твоём отношении ко мне, ты ни разу не сказал мне о любви, не назвал меня любимой. Правда, однажды у тебя вырвалось, что никогда бы не расставался со мной. Для меня это было дороже всех остальных слов. И разве это не было признанием? А вот я как-то, чем-то обмахивая тебя, вспотевшего и счастливого после любви, сказала:

- Видишь, какое опахало я придумала для любимого?

 На лице твоём появилась очень сдержанная улыбка. Я поняла её значение. А в следующий раз ты сказал мне по какому-то поводу:

- Посмотри на себя моими глазами и поймёшь, что никакая косметика не сделает тебя красивее, чем ты есть.

Это ведь тоже признание!? А ближе к расставанию, вытирая мои слёзки, попросил меня:

- Не плач. Если бы ты знала, что значишь для меня, то не плакала бы, а рыдала! Но всё равно…

Во всех этих словах я слышала скрытое признание в любви и глубокое сожаление о предстоящем вынужденном расставании. Как в песне Александра Серова «…и расставаться нам нельзя, и не расстаться невозможно».

Знаешь, всё в моей жизни не так, как могло было быть. Но после близкого знакомства с тобой очень жалею, что мы с тобой так поздно встретились и не ты отец моего сына, не я родила твоих детей. Мне помешала разглядеть тебя красивая игрушка по имени .... По воле Бога ты всё-таки стал отцом моего сына – Крёстным. А вот я упустила возможность стать матерью нашего с тобой ребёнка, и до конца жизни буду жалеть об этом. Он являлся мне во сне – беленький и кудрявый, как ты, тянул ручки ко мне, беззвучно плакал и звал меня: «мама, мама». Прости меня за него.

Откроюсь тебе, что у меня и мысли никогда не было о замужестве. Я даже в куклы никогда не играла. Почему-то с самого детства понимала, что это не для меня. Почему – не знаю. Видно, Боженька так распорядился моей жизнью и каким-то образом очень рано сообщил мне об этом.

Его и тебя, как бы, предсказала мне наша новая сотрудница, когда освоилась в институте и в городке. О нём она говорила:

- Подумаешь, Ален Делон! У нас в городке есть свой красавец. Вот обрати внимание на ...!


 Примерно, то же, но много позже, она сказала и о тебе:

- Посмотри, какой видный, статный мужчина работает на втором этаже, и назвала твоё имя! Такого ещё поискать! И почему он до сих пор не твой? Вот так!

Теперь вот, ближе к концу, я поняла, почему Господь послал мне не мужа, а вас с ним. Кто-то из вас должен был стать моей судьбой! Скорее всего, Он! Ведь Он появился на много лет раньше. Но тогда мы могли не встретиться с тобой! Конечно, всё можно объяснить стечением обстоятельств. Но я только себя виню в том, что всё сложилось так, как сложилось. И разница в возрасте здесь непричём. Примеров тому много. Другого объяснения я так и не могу найти. Ведь претендентов на руку и сердце у меня было достаточно. Но не те они были, не те!

В лаборатории догадывались, что у меня кто-то есть, но кто – даже не представляли. Однажды, незадолго до твоего отъезда, я рассказала о тебе, не называя твоего имени, одной из коллег. Поделилась с ней своей уверенностью в том, что кроме меня и жены у тебя никого нет. Она вдруг забеспокоилась и спросила, не её ли это муж стал моим другом. Конечно, я успокоила её. Вот и делись своими секретами с подругами! А три года спустя, 4 декабря, я рассказала о нас с тобой твоему другу - БХ, когда он пригласил меня в МГУ на защиту своей докторской. А вот он, напротив, сказал, что чисто по-мужски завидует тебе. Мне было лестно это слышать! И я порадовалась за тебя!

Я продолжала ходить на работу по выходным дням, и ещё долго мне не верилось, что тебя там уже не встречу, ведь всё-всё там напоминало о тебе. Знал бы ты, как плохо и пусто мне стало без тебя!

Помню, как первого февраля, после трёхмесячной разлуки, теперь уже я почти бежала через дорогу к главному корпусу МГУ, на встречу с тобой. Наконец-то, мы могли быть вместе на улице, ни от кого не скрываясь. Это ведь ты, в своё время, задался вопросом о том, чтобы такое предпринять, чтобы нам можно было вместе бывать нА людях на вполне «законном» основании. И очень обрадовался, когда я предложила окрестить моего сына. Кум и кума, безусловно, больше, чем просто знакомые, и даже больше , чем родственники!
После крещения, в Церкви у иконы Богородицы ты сказал мне эти слова, которые вообще не забыть:
 
- Ты не думай, что всё это просто так. Нас Церковь соединила. И ТАМ мы обязательно будем вместе.

 В последние годы Ваенга и Малинин поют прекрасную песню «Две души». Может быть, тоже о нас, когда мы встретимся ТАМ? Напомню тебе слова этой песни -

 - Две души, гуляя по Небесам, говорили в тишине по душам.
О Земле говорили, ничего не забыли, из того, что пережили там.

Я восприняла эти твои слова как признание в любви высшей степени!
Но, ни в городке, ни в Ташкенте нам так и не пришлось воспользоваться этим нашим «правом», потому что я была против дружбы семьями. Только вот там, на Тепар-сае, мы не боялись быть вместе на виду у всех гор, считай, – у всего мира. И вот здесь, в Москве. Ещё вспомнила, как тебе очень хотелось показать меня своему соседу, когда мы с тобой провели несколько упоительных дней у тебя, в почти пустой квартире. Тогда ведь уже не страшно было предстать перед кем-то нам вместе.

Ты снова стал сниться мне: то на лодке уплываешь, то на лошади уезжаешь, а то просто уходишь от меня. И всегда к той женщине! Иногда вижу лишь очертания твоей уходящей фигуры где-то вдалеке-вдалеке. А однажды во сне я уткнулась лицом в твои волосики внизу и так горько плакала, что проснулась от слёз.
Мне бы забыть тебя, встретить другого мужчину. Но, во-первых, мне противна сама мысль о чьих-то, не твоих ласках. Во-вторых, боюсь, вдруг повторится такое же, как с тобой! Не выдержу! Надеюсь лишь на время. Уже потихоньку прихожу в себя, почти не плачу, даже начала заниматься вечерами, а скоро и вовсе займусь своей диссертацией.

Всё-таки расскажу тебе, что через какое-то время после твоего отъезда, мы несколько раз встретились с Ним. Но ничего не изменилось. Даже, в том, что когда-то мы расстались, он обвинил меня. Конечно, он был прав. Это ведь не Он, это я предала Его. Если бы вернуть то время! Но ничего, увы, уже не изменить. Теперь уже мы расстались с ним навсегда, и сын мой остался без отца, без брата или сестры. В раннем детстве сын очень ждал его, плакал. Повзрослев, на вопрос об отце ответил: «А зачем, я уже вырос».

У меня нет никакой связи с ним. Иногда доходят какие-то обрывочные известия о нём, из которых я поняла, что он наказан жизнью, не стану уточнять – каким образом. Скажу только, что нельзя мужчине быть таким красивым. Настигла ли его Божья кара за то, что в своё время выбрал не нас с сыном? Может быть, и так. Я ещё в школьные годы заметила, что все мои обидчики бывают наказаны.

 
  Совсем недавно узнала, что чёрная полоса в его жизни прошла. Сейчас у него всё хорошо. Настолько хорошо, насколько только может быть!
Иногда смотрю на него, слушаю его. Любуюсь им, его глазами, губами, усами, даже голосом. И сердце просто  заходится от восторга. Неужели это было в моей жизни!?
Что же это такое? опять я о Нём!? Не знаю. В последнее время мне вдруг захотелось, чтобы письмо это прочитал и Он. Он ведь тоже Герой этого рассказа. Надеюсь, что всё же попадёт оно ему в руки. Пусть попадёт.  Меня  ведь Читают   САНИИФцы, ташкентцы, наши малекцы. Уж кто-нибудь обязательно расскажет ему об этом.
Но вернусь к тебе.  Как я жила без тебя столько месяцев, до первого сентября, когда мы с тобой провели счастливую ночь у Ю.Н., друга сотрудника нашей лаборатории? Я ведь приезжала тогда в Москву по очень важному для нас делу и у него оказалась по звонку того самого друга. Когда ты позвонил, я вкратце рассказала ему о тебе и добавила:

- Ничего, пусть подождёт до завтра, до Голицино.
 Он возмутился и ответил:
- Что значит, – пусть подождёт? Разве вы не оба хотите этого? Как только позвонит ещё, пригласите его сюда, нЕчего откладывать до завтра. Я тоже был молод и всё понимаю.

 Я пыталась отказаться, ссылаясь на неловкость положения. Он настоял, то есть, просто подарил нам с тобой радость встречи. Спасибо ему. Хорошо, что я оставила своей школьной подружке номер его телефона, куда ты мог позвонить мне. Я ведь сначала остановилась у неё, а когда позвонила Ю.Н., он пригласил меня к себе, чтобы при первой же возможности встретиться с нужным мне человеком. Увы, Ю.Н. не смог помочь нам. Ты понимаешь, о чём я говорю.
А помнишь, как мы обнимались и целовались на кухне у той самой подружки, куда приехали скоротать время до моего рейса, и к нам с любопытством заглядывали её дети – Миша и Юля?

Только что вспомнила и про ночь в Голицино, когда в октябре приезжала в МГУ сдавать экзамен по специальности. Как многозначительно посмотрела на тебя администратор гостиницы! Ведь ты зарегистрировался там, как мой гость. Ну и пусть смотрят! Пусть завидуют. А потом ты прислал мне телеграмму, которую очень странно подписал - «Целую, твой колдун»! И опять администратор смотрела на меня с любопытством. Заезжала я и к Ю.Н.

С разницей в несколько дней, защитились я и ещё одна из наших, ташкентских, но она – в нашем головном институте. Мы с ней накрыли праздничный стол. Один из её гостей спросил меня:
- Скажите, Лида, каким должен быть мужчина, чтобы он мог понравиться Вам?
 Я ответила, что Бог подарил мне двух мужчин – отца и Крёстного отца моего сына. Вот такая Я.

Но хватит лирики. Теперь о другой моей драме. Как тебе описать всё, что произошло со мной после того, как мы с сыном приехали сюда, на историческую Родину? Тебе просто не понять, в каком аду я оказалась. Здесь образовалось два клана: мы, ташкентские, и они, из родственного нам НИИ. Почти со всеми из них я была знакома и раньше, ведь мы ездили друг к другу в командировки, встречались на конференциях. Но они приехали на год раньше и считали себя хозяевами положения. Встретили меня недружелюбно, если не сказать – враждебно. Они и не скрывали, что я пришлась им не ко двору и всеми силами старались выжить меня, а, скорее, просто раздавить меня как личность.  Ещё больше злились от бессилия сделать это, поскольку я была защищена от их произвола приказом нашего московского руководства. Очень изощрённо издевались надо мной. И наши, ташкентские, ничем не могли помочь мне, поскольку и сами были в опале. Мы все вскоре распознали их замысел полностью подчинить нас себе. Все ташкентские, не выдержав этого натиска, вскоре перевелись в примерно такой же институт в соседней области. Я осталась одна. После защиты собралась переезжать туда и я. Меня там приняли, пообещали квартиру, но, представь, – мне не позволили переехать туда Иисус Христос и Богородица. Они, обняв друг друга за плечи и раскинув свободные руки, встали передо мной, как бы, оберегая меня от чего-то непонятного и ужасного, и силой своих мыслей закрыли передо мной калитку во двор дома, где нам с сыном предстояло жить. Даже помню слова самого Господа Бога, но не стану приводить их здесь. ОНИ были правы: там совсем другое направление исследований, очень далеко от города, свои распри между местными и приезжими специалистами. Все наши, Ташкентские, вскоре разъехались оттуда, кто – куда.

Я всё говорю «они, им…», на деле же оказалось, что у моей непосредственной начальницы была просто патологическая потребность кого-то истязать всевозможными интригами. А тут появилась Я – «свежая жертва». Но я оказалась ей не по зубам. Характер у меня ещё тот! Жизнь научила меня вести себя с людьми, в соответствии с категорией их подлости.
Много лет спустя, одна из наших здешних (моя нынешняя приятельница), призналась мне, что ненавидела та меня от зависти, от того, что я умнее, образованнее, лучше разбираюсь в нашей работе, работоспособнее, точнее, грамотнее и ярче излагаю суть полученных результатов. Доходило до того, что отчёты приходилось писать параллельно с ними и потом они всегда выбирали мой вариант. Знал бы ты, какую «встречу» они организовали мне, когда я вернулась после трёх месяцев, проведённых в Ташкенте, куда ездила писать свою диссертацию! И до самой её защиты, даже не скрывая ничего, пытались помешать мне. Всё равно я защитилась, не смотря, ни на что! Наперекор им. Да и где? В МГУ!

Вот в таком «змеином клубке» я работала. Слава Богу, сына это никак не коснулось.
Видишь, какая сила духа у меня! Не просто всё выдержала, но победила их! Вот вспомнила, как однажды мы с тобой встретились в вашем отделе в присутствии всех остальных ваших. И ты, и я были просто переполнены предвкушением радости от предстоящего вечернего свидания, но я ничем не выдала нас с тобой. Потом ты похвалил меня:
-Ну и выдержка у тебя».

Несмотря на всю мою выдержку, мне всё равно было очень тяжело одной среди этой «собачьей своры». Я никому не показывала своего отчаянного положения, но на подсознательном уровне искала чьего-то сочувствия, поддержки, может быть, даже любви. Вот он, красивый, и подвернулся. Увы, я просчиталась: не было ничего, прежде всего, – любви! Это ведь ты «создал» меня как женщину, знающую толк в любви.
После твоего звонка, я ждала тебя дня через два-три, заранее радуясь тому, что будет потом. А ты приехал вот так, внезапно. Зачем? Понимаю, ты надеялся на мою верность, прежнюю неприступность. Но ты же должен был понять, что это не от распущенности, а почти от безысходности. И это ведь ты наставлял меня при расставании не оставаться одной, чтобы не заболеть.
 Меня в том «служебном аду» только и поддерживало сознание того, что где-то там, далеко-далеко, у меня есть любимый, что мы обязательно встретимся с ним, я расскажу ему всё-всё. Он выслушает меня, обнимет, скажет какие-то добрые слова, своими милыми руками вытрет мои слёзы и успокоит меня своей любовью, а спустя какое-то время, обязательно заберёт нас с сыном поближе к себе. А ты не простил. Но и не ожидал, что я скажу:
-Прощай, больше не встретимся». Почему вырвалась у меня эта, никому ненужная фраза? По твоей растерянности после этих слов, мне показалось, что ты готов был простить, но, может быть, не сейчас, не сегодня, а когда-нибудь потом. Ведь ты же не поверил, что нам уже никогда не придётся быть вместе. Мне бы сдержать себя, переждать немного, но в ту минуту мне моё решение казалось единственно правильным. Не могла смириться с твоим непрощением, хотя прекрасно понимала – кого я теряю! Знал бы ты, как все эти годы я казню себя за ту мимолётную обиду, казавшуюся мне тогда Вселенской!
До сих пор у меня перед глазами твоё растерянное лицо, когда я переходила на другую линию метро, а ты всё смотрел и смотрел мне вслед. Почему только смотрел? почему не остановил меня? Почему не окликнул, не сказал мне заветных слов: «не уходи»? Я ведь ждала их, потому и оглянулась.
 При наших, не очень-то частых встречах, нам хватило бы друг друга на долгие годы. А мы лишили себя этой радости. Кого винить? Я, по привычке, виню только себя. И даже сейчас прошу простить меня за тот август.

Живу лишь воспоминаниями о нас с тобой. И жалею о каждом дне, когда мы могли быть, и не были вместе. С какой радостью я и сейчас побывала бы в твоих милых объятьях. Увы! Могу только добавить, что никто не превзошёл тебя и даже не повторил! Вспомнила вот, как спросила тебя однажды:

- Откуда ты родом, какая Земля родила тебя, вот такого? И услышала в ответ, что Елецкий ты, из Липецкой области. Я теперь хорошо знаю Елец. Он как раз на полпути в Тульскую область, куда мы ездим к родственникам.


Мне запомнилось, как там, в горах, на вопрос местных жителей ты ответил, что у нас с тобой один ребёнок, а мне пояснил, что у нас действительно один, – мой родной, а твой Крёстный сын. И, как бы в продолжение того разговора, спросил меня при прощании:
- А как же сын твой будет расти без Крёстного отца?» И я ответила, что сын растёт без родного отца, а уж без Крёстного – вырастит. Теперь вот знаю, что Крёстный отец бывает дороже и надёжнее кровного.

А ты помнишь всё это? Или только сейчас вспомнил?

Нашла тебя и всех твоих в Сети. Кое-что узнала, что-то поняла. Но и всё. Больше никогда не напомню о себе. Да и зачем? Время ушло.

Мы, конечно, никогда не забудем друг друга, и никогда не встретимся на Земле. Всё равно, я не прощаюсь с тобой, а говорю лишь:
- До свидания, любимый мой. Когда-нибудь встретимся ТАМ.

Ещё. Когда-то мне  встретились стихи Риммы Казаковой:
Моя последняя любовь…
…Ты – первая!
Но нет, ты не последняя и не первая моя любовь. Ты – единственная!