Глава XXII Скажи мне Сева, почему дом красный?

Итак, на фоне незаметного, проходящего мирными путями, и так естественно – уничтожения Москвы, Сашина бригада работала над новой, «секретной» разработкой панельного домостроения, для внедрения в городе с царственным названием Романово. Где собственно и должно стоять нечто подобное только лишь из-за одного названия населенного пункта.

Проект гостиницы был сделан в кратчайшие сроки, да и самой работы было не особо много.
И началась стройка. Только рабочие чертежи по мансардному этажу ещё не были готовы. Но это нисколько не мешало тому, чтобы начинать рыть котлован и делать фундамент. Позже это не мешало монтажу панелей первого этажа. Да собственно это не могло и мешать монтажу панелей второго этажа, если бы не одно, но…

Саша ездил, как и подобает автору проекта, раз в неделю на авторский надзор более чем за двести километров от Москвы. На это уходил целый рабочий день. Возвращался домой он только к восьми часам вечера. Несмотря на то, что его возили туда на институтской машине, это была самая настоящая, полноценная командировка.
И вот в один, очень солнечный день, раннней весной, подъезжая к месту строительства после трехчасового забега из Москвы, изучив весь накопившийся за годы эксплуатации ГАЗЕЛЬный шансон институтского усастого водителя, Саша вдруг заметил что-то неладное. Он сразу и не понял, что же это такое может быть, а просто страшно испугался. Ему стало тревожно и не по себе. И тогда, пока водитель пропускал мирно переходящего дорогу аиста, явно завороженного звуками незнакомого ему шансона, он задумался.
Ведь должна же быть какая-то причина всей этой его тревоги? Подумал он.
Но, не мог никак понять, в чём же она заключается. Солнце светило так ярко, что он сразу и не заметил, что эти наружные стеновые панели, облицованные плиткой под кирпич, с целью создания обманчивого впечатления для лучшей покупки квартир в якобы кирпичном доме (панели были применены от п44т) – выглядели не совсем жёлтыми.
Дело в том, что по проекту фасады должны были быть облицованы жёлтой плиткой под кирпич. Сегодня же Саша наблюдал какой-то выгоревший красный цвет, или может быть это был жёлтый в какую-то красноту. Он не мог понять, как же можно охарактеризовать его.
Наверно это все же темно-жёлтый. Подумал он так. Ведь от этих мыслей ему становилось спокойнее. От них он оставался не просто прав, но ещё и нарушений в проекте не могло быть.
Но они были, и цвет этот, как бы ему не хотелось, по мере приближения машины к стройке, становился краснее и краснее.
Красный! Наконец понял он, когда машина остановилась у бытовок, у самой строительной площадке.
Надо было что-то делать. Ведь это не хухры-мухры, а сам мэр Москвы является заказчиком данного панельного безобразия! Но, кто же виноват в этом? Кто мог устроить эту диверсию? На эти вопросы у него, впрочем, как и у всех присутствующих на строительной площадке, ответа не имелось.

Прорабом на стройке был невысокий, круглый, скорее коротко бритый, чем подстриженный, молодой человек, больше напоминающий спецназовца в своих маскировочных штанах, чем строителя. Он показывался всегда в самый неожиданный момент, словно вылезал из засады. Да и в его руках всегда находилось что-то отдаленно напоминающее автомат. Это могла быть лопата, перфоратор и, наконец, просто лом. Но каждый раз, вид его был непреклонен. Казалось, что никакие обстоятельства не способны сломить его.
Его звали Севастьян. Какое же его имя было на самом деле, никто не знал, кроме, разумеется, женщин из отдела кадров, который распологался далеко от этих мест.
- Привет Сев, - поздоровался Саша, случайно распознав Севастьяна вдруг незаметно отделившегося от одной из стен, словно это была её убегающая от яркого солнца тень.
- Здорово, Саш, - поздоровался он, не обидевшись на то, что он был так легко раскрыт архитектором, с гулким звуком поставив в угол, под лестничным маршем кусок металлического швеллера.
Откуда он взялся в его руках, и с какой целью он его куда-то тащил, не было ясно никому, впрочем, как и то, зачем он его прислонил к стене, забыв на долгие времена.
- Скажи мне Сева, почему дом красный? – загадочно произнёс Саша.
- Как красный? Не может быть! Да ладно? – сказал Сева и вышел посмотреть на фасад, который торчал своими наружными, стеновыми панелями от нулевой отметки пола первого этажа, где на один, а где, уже и на два этажа.
- Точно красный!? А что тут такого? А какой должен быть? – придурковато улыбнулся он.
-Давай документацию смотреть, – сказал Саша. И они пошли в прорабскую, где на столе лежал томик рабочего проекта.
Открыв его, они вычитали, что все панели наружных стен замаркированы буквой «К».
- Вот, я же говорил, что красное. И оно действительно красное! Вон ведь, буква «К» написана, видишь!? – сказал радостно, Севастьян.
- Да, «К», но эта «К», вовсе не та «К», что должна быть. Эта «К» та «К», что говорит нам о том, что облицовка панелей должна быть выполнена в виде плитки под кирпич, потому, что «К», это заглавная буква от слова кирпич. А то, какого цвета это облицовка, жёлтая, или красная, нам должна говорить вторая буква, рядом с первой. То есть надпись должна звучать как: «КК», или «КЖ», а вместо её на монтажном плане только буква «К». Заводская ошибка! Совершенно точно!
- Да, заводская, - подтвердил, своим видом изображая понимание, Сева.
- Но нам от этого-то не легче. Всё надо демонтировать и везти обратно в Москву на завод. Пусть где-нибудь на жилом доме применяют.
- Надо! Пусть применяют! – повторил за ним Севастьян.
- Надо звонить на завод срочно!
- Так это что же нам всё демонтировать придётся и даже частично кое-где и перекрытие над первым этажом? – наконец понял весь кошмар сложившейся ситуации, Севостьян.
- Да, а как же ты думал еще!?
Наступила минута молчания.
Севостьян, явно пытался в этот момент, думать по-другому.
Саша тогда усвоил для себя на всю жизнь, что в любой момент можно оказаться виноватым, в чём угодно. Ошибка подкрадывается неспешно и выскакивает из-за угла в самый, что ни на есть неподходящий момент. И, как бы ты ни старался проверять спецификации, сверять фасады с планами, пересчитывать ведомости, всё равно ошибка неизбежна. И это было ясно ему теперь, как дважды два.
Он вращался сейчас среди профессиональных проектировщиков и заказчиков, людей, которые не просто умеют прощать чужие ошибки, а ещё и понимают, как и от чего они происходят. Ведь только тот способен понимать, кто сам ошибается.
Саша переживал из-за непопадания в цвет кирпича, хотя и был уверен в том, что вина была не его. Он старался придумать такой выход из ситуации, который не повлечёт за собой определения крайних и, прежде всего, поспособствует простому решению по устранению обнаруженной проблемы.
Тогда он и представить себе не мог, что когда-нибудь придут такие времена, когда не делать ошибки будет так же трудно, как сейчас их допускать. Постоянная спешка, переделки, смена субподрядчиков, будут способствовать этому повсеместно. И, каждая, самая маленькая будет раздуваема до размеров трагедии, с последующим наказанием виновных, начиная с лишения премии и кончая увольнением.
Что-то, безусловно, не устраивало его в процессе проектирования сегодня. Он и подумать не мог, что в скором времени, всё сильно изменится, и уже что-то ничтожно малое будет радовать его на работе, уничтожая творчество постоянным негативом.

* * *

Панелевозы приехали из Москвы на следующий день пустыми, чтобы привести на себе обратно разобранные стены. Начальника домостроительного комбината, крупнейшего в Москве, Королева, боялись не только проектировщики. Его гнева старались избегать и сами его сотрудники, поэтому вопрос этот решился как-то сам собой и моментально, таким образом, что никто и не заметил изменение ошибочного цвета фасада. И всё это только лишь потому, что сам Королёв, боялся в свою очередь только одного человека – мэра Москвы.

Погода в тот день была пасмурная, с самого вечера предыдущего дня дождь лил, как из ведра.
Саша ехал в Романово, вотчину негласного Московского императора, сегодня на Тойоте. Машине самого Пристроева. Дело в том, что директор ездил пару лет на Ауди, пятёрке, с другим водителем, прозвище которому придумал Саша, назвал его Чингачгук. И оно прижилось. Этому «индейцу» было на вид лет пятьдесят. Он был высокого роста, с тёмными, прямыми и коротко стрижеными волосами. Глаза его всегда блестели. Никто в институте не мог понять причину этого блеска. Но Саша догадывался о ней, и, как оказалось потом – был прав. Этот человек, как ему рассказывал Коля, сменщик Чингачгука, не мог ездить в трезвом состоянии. Когда он был трезвым, то не вписывался на парковке в тесноту отведенного для машины места, между крыльцом черного входа в институт и перилами спуска в приямок входа в подвал. Не один раз он царапал, казенную Ауди. Но ему всё прощалось директором. Когда же он «заряжался», как минимум чекушкой, с утра, доставив уже Пристроева на «базу», то всё уже ему было ни по чём. Он много не пил. Бутылку беленькой, в течении дня, не больше. И не пойман ГАИшниками оставался только благодаря буквам на государственном регистрационном знаке Ауди – АМР.
Саша, как-то спросил институтского водителя Колю:
- А, что Артамоныч не подозревает, что его возит в жопу пьяный абориген?
- А хрен его знает, Саш! Я не заморачиваюсь! Возит и возит. Знаешь, наверно его устраивает стиль вождения. Он же очень спокойный водитель. Ему всё по хер. Машину в помойку превратил. Раз в полгода химчистку салона делает, а вид всё равно, словно со свалки. Потом ведь ты знаешь, она на механике?
- Как на механике? А5, и на механике? Спецзаказом, что ли делали ему?
- А как же! Он просто уперся, сказав, что на автомате возить не будет!
- Может он блатной, какой?
- Какой блатной? Ты, что!? Но, если честно, то я сам не понимаю, почему у них такая любовь.
- Может он его боится? – спросил Саша.
- Кто? Артамоныч Чингачгука?
- Да.
- Кто его знает? Всё может быть. С юмором у него не всё в порядке. Смелее надо быть. А наш Артамоныч не умеет шутить. Вот я, например, позавчера тёще каску подарил, -  сменил тему Коля.
- Зачем?
- Вот и она мне тот же вопрос задала. А я ей ответил, что, когда приеду к ней на дачу землю вскапывать под картошку, попрошу рядом встать, и эту каску надеть…
- Зачем?
- Саш, не перебивай. Подожди. Вот, значит, а земля у неё – сплошная глина. Знаешь, как тяжело рыть? Я ей и ответил: - «А для того Ираида Степановна, чтобы об эту каску, каждый раз глину с лопаты, налипшую отряхивать».
- Не обиделась?
- Нет. Она у меня с чувством юмора. Уважаю таких. С ними проще.

Коля рассказывал правду, но звучала она, словно юмористические рассказы.

* * *

- Вот, смотри! Видишь эту колдобину? – сказал Коля, указывая на огромную «воронку от метеорита», упавшего, точно посередине проезжей части, явно ещё в не застывший асфальт, создав при падении некую волну вокруг глубокой воронки, окружившую её валом из уже застывшего со временем асфальта. Более коварного места для падения, этот метеорит и придумать себе не мог. На совершенно прямом отрезке пути, покрытом абсолютно новым асфальтом никто из водителей и подумать не мог, что его может ждать такой подвох. Причем коварства придавал ещё и тот факт, что дорога перед местом падения инородного тела делала некий, еле заметный поворот, позволяющий входить в него на большой скорости.
- Где? Не вижу, - ответил Саша, напряженно всматривающийся в дорогу.
- Да вон! Смотри же!
Машина вошла в поворот, и Саша заметил этот неземной кратер впереди по курсу, метрах в ста пятидесяти от них.
- Ой! Ужас, какой!
- О! И я о том же! Так вот ездил я сюда на той неделе со всей толпой. САМ приезжал.
- Кто сам?
- Кто-кто? Мэр. А он же, ты знаешь, как ездит? Караван джипов черных Крузаков, а за ними все гости и тоже на черных машинах, одна другой больше. Я где-то в центре колонны Артамоныча вез.
- И, как?
- Не перебивай! Так вот передо мной со всей дури, наверно на ста двадцати километрах Крузак влетает сначала передней, потом задней осью в этот кратер.
- Бляха муха! И, что было?! – произнес Саша, как раз в тот момент, когда Коля слегка качнул рулем, чтобы пройти по встречке это проклятое место.
- Он подлетел над дорогой наверно на метр, не меньше. Я еле скорость сбросить успел. Хорошо его не развернуло перед нами! Дед, даже испугаться не успел. Потом только говорит мне: - «А, что же это тот водитель такой невнимательный?» Я не знаю, что с этим джипом дальше было. Они съехали, через пару километров на обочину. Так, что ты думаешь? Ни хрена её не засыпали за неделю. Вот сволочи! – сделал вывод Коля.
- А, что кортеж?
- А, что ему сделается? Так и полетели себе дальше, не останавливаясь!

За разговором, они пропустили тот поворот с трассы, который был нужен. Саша, не узнав местность, не заметил его, и они проехали несколько дальше, до следующей деревни.
- Гадюкино! Надо же! - прочитал Коля.
- Да уж! Проехали, надо возвращаться! - сказал Саша. Так, как такого названия у них не пути не встречалось раньше.
- Но, каково!? Ну, и места! Прямо, как в сказке про богатыря, который вышел на распутье из трех дорог, где камень лежит с надписью, говорящей, что одна из дорог ведёт именно сюда, в Гадюкино. Я бы не поехал! Ну, его на фиг!
- Да, уж, царственные места всегда граничат с какой-то бесовщиной, и лучше держаться подальше от них. Но работа, заставляет порой идти и не на такое, - вздохнул Саша.
-  Все, я разворачиваюсь.

Так, незаметно за разговорами и страшными историями пролетело три часа пути. Со второго захода, поворот был найден, и они уже подъезжали к деревне Романово, которая теперь явно претендовала на звание нью Васюки.
Ещё издалека Саше показалось, что красный цвет поменяли. Но, при этом на не совсем жёлтый, а скорее некое его подобие, находящееся на цветовой палитре, где-то между настоящим жёлтым, и таким же, не менее настоящим, красным.

- Сволочи! Опять не то привезли! – вырвалось у него, когда он увидел радостное от ощущения выполненной задачи, лицо прораба Севастьяна, в руках у которого, на этот раз был почему-то длиннющий строительный уровень.
- Как не то? Всё, как раз то, Саш. Просто кирпич под дождем промок, с вечера вон льет ведь! – лишь на мгновение поддавшись Сашиному сомнению в новом цвете, обнадежил Севостьян.
- А может дождь так сильно намочить стены, что они от этого изменили цвет? – предположил Саша.
- Так ведь это ж, он и намочил! – зацепился за последнюю надежду прораб.
- Ждать придётся, пока дождь кончится! – расстроился Саша, ведь ему предстоял ещё обратный путь.
- Да, давай подождём часок. Видишь в небе есть прогалины. Облака ветром в сторону Киева сдувает к Хохлам. Скоро просохнет всё.
- Может мне, ещё и заночевать тут у вас!? – спросил Саша, с необъяснимой тоской посмотревший в сторону череды лесов, отгораживающих Россию от близкой отсюда Украины.

Через пару часов кирпич действительно пожелтел.

* * *

Стройка не останавливалась ни на секунду, работали в последние дни даже в три смены, чтобы успеть сдать объект к дню города. Но города другого, под названием Москва. Поэтому отделочные работы в мансардном этаже велись авральными темпами. Паркет, был уложен сырым и поэтому он продержался ровно две недели, после чего приобрёл заложенную в него природой форму, превратив пол конференц-зала в морские волны, застывшие в движении навечно.
Внутренний объём мансардного этажа долго не позволял из-за его горбатости снаружи избавиться от этого же эффекта изнутри. В итоге компромисс был найден, и Саше удалось найти то место, где начинается потолок, и после этого выделить его другим цветом.
Теремок, он же гостевой дом удался на славу. Он весьма живописно вписался своей архитектурой в окружающую застройку, состоящую из таких же «волшебных» строений, расположенных вокруг и запроектированных другими мастерскими того же института, где работал Саша.
На расположенной рядом школе, прямо над её входом красовалась счастливо улыбающаяся, пребывающая навеселе, металлическая пчела, выполненная в масштабе 1000 к одному, и от этого имеющая длину не менее полутора метров. Она была покрашена в жёлто чёрный цвет, и напоминала собой символику билайн. Длинными металлическими ножками, согнутыми в своих коленках, крепко-накрепко цеплялась в стену школы, чтобы пугать каждый день детей, идущих на учёбу, вплоть до одиннадцатого класса.
Её подарили мэру не злопыхатели, а горячо любящие его строители, сварив сварочным аппаратом из остатков многочисленных водопроводных труб.

Что ни говори, а гостиница получилась славная. Этот сказочный городок, в центре которого торчало два совершенно одинаковых, не низких, и в то же время не высоких шпилей, в которые удалось Сашиной бригаде запихнуть, в один приточную, а в другой вытяжную, вентиляции - привлекал взор проезжающего по великому тракту путника. Заставляя свернуть с дороги и заглянуть на огонек украденных из Московской застройки окон, в таких знакомых каждому столичному жителю панелях заполонившей собой не только сам город, но все его близлежащие окраины.
Каждый раз приезжая к себе в вотчину, пролетая мимо неё длиннющим караваном из множества чёрных машин вип класса с одинаковыми буквами на государственных, номерных знаках «АМР» - мэр любовался этим выкраденным из сказки домиком.
И только аисты, смирившиеся с чёрными караванами, никак не могли привыкнуть к замку. У одной пары была даже попытка свить гнездо на одной из замковых башенок, но она закончилась неудачей. Наверно потому, что это была башенка, предназначенная для обеспечения приточной вентиляции. А жить всё время на сквозняке, сами понимаете, не всем нравится.
Мэр настолько сильно любил Москву, что строя здесь, вдалеке от неё, свою загородную резиденцию, подсознательно старался придать ей, какие-то черты столицы. И делал это словно ребёнок, неумело, по-детски, пытаясь копировать самые понравившиеся его сердцу фрагменты.
Именно поэтому, при самом въезде в деревню Романово, прямо у дороги велось строительство православного храма, которое, как раз, к тому времени подходило к концу, и на барабаны устанавливались готовые, привезённые из столицы, пёстрые, неодинаковые по своей расцветке между собой, купола.
А уж с ними, сразу всем становилось ясно, какой именно Московский храм и послужил прототипом местного, Романовского.
И, естественно, это должен был быть - собор Василия Блаженного, как символ царствующей власти, правда, тогда, когда он строился в Москве, еще Рюриковичей. Сейчас же, здесь, в Романово, так же не подразумевалось делиться властью ни с какими новоиспечёнными, востановленными из небытия Романовыми. Фамилия местного царского рода была другой, и все хорошо знали, как её, так и самого его основателя.
Но, в любом случае, попытка копировать исторические личности, могла говорить ещё и о знании истории России, как пока ещё великой державы. Следующее же поколение городских управленцев, не желая копировать своих предков из Великой орды, вынуждено было равняться на примеры западного образа жизни, натягивая их всеми силами, словно Тришкин кафтан, на всё Московское, со страшным треском.