Эти странные люди

29.01.2020 - 160 лет со дня рождения А. П. Чехова

(Перечитывая А.П.Чехова,«Дядя Ваня»)

В этом году сразу несколько театров ставят «Дядю Ваню» А.П.Чехова. Видимо, герои и события этой пьесы продолжают волновать наших современников. Что же за люди предстают перед нами в чеховских «сценах из деревенской жизни»?

Главному действующему лицу, Ивану Петровичу Войницкому, 47 лет. Он – управляющий имением своей покойной сестры и пребывает в этой должности, совершенно добровольно, в течение 25 лет. В этом имении он живет со своей матерью и племянницей Соней, которая разделяет с ним тяжелую и неблагодарную работу по ведению хозяйства. Все доходы от имения он регулярно посылал отцу Сони, профессору Серебрякову. Профессор Серебряков до недавнего времени жил в городе со своей второй женой, молодой и красивой, преподавал в университете и писал книги по искусству. Наконец он вышел в отставку по старости и болезни и приехал пожить в имение, где разворачивается действие пьесы.

С первых реплик мы узнаем, что Иван Петрович недоволен своей жизнью, считает ее загубленной, и виновником всех своих неудач назначил профессора. Он завидует старику, его карьере, его успеху у женщин. Более того, он влюбился в молодую жену профессора и добивается ее любви, осаждает ее своими признаниями.
Вот как он описывает ситуацию своему приятелю доктору Астрову: «Отставной профессор, понимаешь ли, старый сухарь, ученая  вобла... Живет эта вобла в имении своей первой жены, живет поневоле, потому что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя, в сущности, сам необыкновенно счастлив... Сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, стал его превосходительством, зятем сенатора и прочее, и прочее». Казалось бы, можно его уважать за труды. Но Иван Петрович о них невысокого мнения: «Человек ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве. Двадцать пять лет он пережевывает чужие мысли о реализме, натурализме и всяком другом вздоре...»

Особенно обидным кажется Ивану Петровичу успех Серебрякова у женщин: «Ни один Дон-Жуан не знал такого полного успеха!» Воистину, у зависти глаза велики: в Дон-Жуанском списке профессора значатся только две жены да старуха-теща. Не так уж и много для сердцееда.
Посмотрим, почему же сын сенатора, умный и образованный человек (по словам его близких), не смог реализовать себя так, как это удалось бедному бурсаку? Почему он застрял на всю жизнь в деревне и занимается делом, не приносящим ему удовлетворения?  И как злые происки Серебрякова разрушили его жизнь?

Оказывается, источник невзгод дяди Вани следует искать в странных действиях его отца-сенатора. Вот его рассказ: « Мой покойный отец купил это имение в приданое для моей сестры. Это имение было куплено по тогдашнему времени за девяносто пять тысяч. Отец уплатил только семьдесят, и осталось долгу двадцать пять тысяч. Имение это не было бы куплено, если бы я не отказался от наследства в пользу сестры, которую горячо любил. Мало того, я десять лет работал, как вол, и выплатил весь долг... Имение чисто от долгов и не расстроено только благодаря моим личным усилиям».

Не правда ли, странный поступок сенатора: вместо того, чтобы дать в приданое за дочерью некую посильную сумму, он лишает наследства своего сына и покупает имение, за которое не в силах заплатить. Причем знает, что его будущий зять  –  «человек не практический»,  и заниматься сельским хозяйством не сумеет и не захочет. Но может, его дочь стара и уродлива, и без имения на нее никто не польстится? Однако дядя Ваня говорит о ней так: «его первая жена, моя сестра, прекрасное кроткое создание, чистая, как вот это голубое небо, благородная, великодушная, имевшая поклонников больше, чем он учеников». Значит, у девушки была возможность устроить свою жизнь и без таких жертв. На что же рассчитывал папаша-сенатор, давая в приданое за дочерью имение, обремененное огромным долгом? Ответа нет. Допустим, его сын, из любви к сестре, берет этот долг на себя. Но бывает ли такая братская любовь, чтобы пожертвовать не только своими материальными интересами, но и просто возможностью проживать собственную жизнь, развивать свои способности (если таковые имеются)? Ведь Иван Петрович наверняка учился в университете, как все люди его круга, «кончил курс», как тогда выражались. Правда, мы не знаем (как и во многих других произведениях Чехова), кто он по профессии. Если бы он имел пристрастие к уединенной деревенской жизни и сельскохозяйственным трудам, его можно было бы понять. Но нет, он считает свою жизнь загубленной.

Все дело в том, что он сотворил себе кумира и находил счастье в служении ему. «Я обожал этого профессора, этого жалкого подагрика, я работал на него, как вол! Я и Соня выжимали из этого имения последние соки; мы, точно кулаки, торговали постным маслом, горохом, творогом, сами не доедали куска, чтобы из грошей и копеек собирать тысячи и посылать ему. Я гордился им и его наукой, я жил, я дышал им! Все, что он писал и изрекал, казалось мне гениальным...» – причитает Иван Петрович. Что же изменилось? Внезапное прозрение? Как в песне поется: «Почему же теперь оказалось, что все это мне только казалось?» Просто старик ушел в отставку, и его известность ( вероятно, в узких кругах) осталась позади. Дядя Ваня не своим умом дошел до мизерности интеллектуальных усилий профессора. Ведь его кумир мог быть непризнанным гением, непонятым современниками. Но Иван Петрович, как и большинство людей, полагается не на свой ум и вкус, а на оценку других. И вот что он видит: «Вот он в отставке, и теперь виден весь итог его жизни: после него не останется ни одной страницы труда, он совершенно неизвестен, он ничто! Мыльный пузырь! И я обманут...» Кто же обманул несчастного – разве он, образованный человек, за двадцать пять лет не мог сам разобраться в том, что пристально изучал? «Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы знали наизусть... Но теперь у меня открылись глаза!» – восклицает в исступлении бедняга. И что же увидел прозревший герой – свою глупость и несостоятельность? Вовсе нет, он увидел врага – обычная судьба бывших кумиров. «Ты погубил мою жизнь! Я не жил, не жил! По твоей милости я истребил лучшие годы своей жизни! Ты мой злейший враг!» – кричит в истерике дядя Ваня. Что же, его жалко. Он жалкий.

Из-за чего произошла эта бурная, давно назревавшая ссора? Оказывается, старик решил продать имение, полученные деньги вложить в ценные бумаги и жить на проценты, да еще купить дачу в Финляндии. На законный вопрос Ивана Петровича, куда деваться ему с матерью и племянницей, Серебряков небрежно отвечает: «Все это мы своевременно обсудим. Не сразу же». То есть этот пустячок просто не пришел ему в голову. И тут выясняется, что вообще-то имение принадлежит Соне. Значит, не отец заботится о своей единственной дочери, содержит ее и стремится устроить ее жизнь, как это принято у нормальных людей, а ровно наоборот.
«Соня (стоя на коленях, оборачивается к отцу; нервно, сквозь слезы). Надо быть милосердным, папа! Я и дядя Ваня так несчастны! ... Я и дядя Ваня работали без отдыха, боялись потратить на себя копейку и все посылали тебе... Мы не ели даром хлеба!»
Получается, что владелица имения не позволяет себе потратить на собственные нужды копейку, чтобы обеспечивать отца, живущего с молодой женой, и вполне работоспособного. Конечно, профессора никогда не жили особенно богато, но преподавание и издание книг, вероятно, позволяло жить безбедно. И то, что внучка сенатора оправдывается перед родным отцом, что она не даром ест свой хлеб, звучит, мягко говоря, странно. Даже Золушку держала в черном теле злая мачеха, а не родной отец. И что интересно, никто не считает ее положение противоестественным. Всем кажется, что это в порядке вещей.

Еще один странный и несчастливый персонаж – красивая и молодая жена Серебрякова Елена Андреевна. Никто не может понять, что ее связывает со старым, вечно раздраженным и ворчащим эгоцентристом. И, прежде всего, она сама. При объяснении с Соней она говорит: «Ты на меня сердита за то, что я будто вышла за твоего отца по расчету... Если веришь клятвам, то клянусь – я выходила за него по любви... Я увлеклась им как ученым и известным человеком. Любовь была  не настоящая, искусственная, но мне казалось тогда, что она настоящая». То есть она, как и Иван Петрович, обманулась: известность прошла, а ворчливый и капризный старик рядом остался.  Ведь она получила образование в консерватории, могла бы прожить более интересно и достойно, а приходится вести тусклое существование скучающей бездельницы и при этом даже не позволять себе кого-то полюбить. Впрочем, хоть и окружена она влюбленными мужчинами, но что может предложить ей жалкий дядя Ваня? Или умный, одаренный доктор Астров – время от времени встречаться в лесничестве? Ничего больше он не обещал. Разве он не потерял голову от любви? Нет, он увлечен ее красотой, но видит ее насквозь: «Красивый, пушистый хорек... Вам нужны жертвы! Я уже целый месяц ничего не делаю, бросил все, жадно ищу вас – и это вам ужасно нравится, ужасно...»
 Астров осуждает ее образ жизни в доверительном разговоре с Соней: «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Она прекрасна, спора нет, но... ведь она только ест, спит, гуляет, чарует всех нас своей красотой – и больше ничего. У нее нет никаких обязанностей, на нее работают другие... А праздная жизнь не может быть чистой». Тут мы слышим голос самого А.П.Чехова, который, как известно, не выносил праздных людей и даже, будучи не на шутку увлеченным прекрасной Л. Мизиновой, сурово выговаривал ей в письмах за невыполненную в срок работу.

Итак,  праздная жизнь осуждается доктором Астровым. Тогда, возможно, труд для людей делает человека счастливым и удовлетворенным судьбой? Ничуть не бывало. Он откровенно говорит Соне: «Я работаю, – вам это известно, – как никто в уезде, судьба бьет меня, не переставая, порой страдаю я невыносимо, но у меня нет вдали огонька. Я для себя уже ничего не жду, не люблю людей... Давно уже никого не люблю». Печальное признание! И мы не знаем, в чем состоят невыносимые страдания этого красивого, умного, талантливого человека, какие удары постоянно наносит ему злая судьба, – остается только верить на слово. А впрочем, так ли это? Вот в начале пьесы он жаловался няньке Марине, что у него на столе еще до операции умер сбитый поездом стрелочник, и «защемило мою совесть, точно это я умышленно убил его». А работа у него тяжелая и круглосуточная. «Заработался, нянька. От утра до ночи все на ногах, покою не знаю... За все время... у меня ни одного дня не было свободного. Как не постареть? Да и сама по себе жизнь скучна, глупа, грязна... Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя, становишься чудаком». А вот картина крестьянской жизни: «В Великом посту на третьей неделе поехал я в Малицкое на эпидемию... Сыпной тиф... В избах народ вповалку... Грязь, вонь, дым, телята на полу, с больными вместе... Поросята тут же...». Одним словом, «Россия, которую мы потеряли», по которой скорбят иные наши современники.
Кроме того, этот светлый человек, помогающий изо всех сил людям, сажающий леса, настоящий эколог, как сегодня бы сказали, совершенно одинок. Его никто не понимает (правда, кроме любящей Сони), но ее любовь не приносит ему радости. Так бывает. А в остальном «мужики однообразны очень, неразвиты, грязно живут, а с интеллигенцией трудно ладить. Она утомляет. Все они, наши добрые знакомые, мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа – просто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом... Эти ноют, ненавистничают, болезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: «О, это психопат!» или: «Это фразер!». А когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: «Это странный человек, странный!»... Непосредственного, чистого, свободного отношения к природе и к людям уже нет...»

Итак, главные персонажи пьесы – несчастливые люди. А те, кто их окружает? Вот перед нами вдова тайного советника, госпожа Войницкая, идолопоклонно служащая  ученому зятю. Она совершенно равнодушна к жалкому положению своего единственного сына и внучки-золушки. В критические моменты, когда решается их судьба, да и ее собственная, она выступает против них: «Жан, не противоречь Александру. Верь, он лучше нас знает, что хорошо и что дурно». «Слушайся Александра!» – продолжает одергивать старуха своего сорокасемилетнего мальчика. Кстати, это ответ на вопрос сынка: «Матушка!  Что мне делать?» Видимо, он привык жить матушкиным умом. И дожил – до выстрелов в того, кто из кумира внезапно превратился в его глазах во врага. Слава Богу, что и в этом деле, как и во всем, он – неудачник.

А вот еще персонаж, уже откровенно пародийный, обедневший помещик Телегин по кличке Вафля. С ним никто не считается, он живет в доме приживалом. Только ему интеллигентный Иван Петрович может сказать: «Заткни фонтан, Вафля!» Впрочем, он не в обиде и  так рассказывает о своей жизни: «Жена моя бежала от меня на другой день после свадьбы с любимым человеком по причине моей непривлекательной наружности. После того я своего долга не нарушал. Я до сих пор ее люблю и верен ей, помогаю, чем могу, и отдал свое имущество на воспитание деточек, которых она прижила с любимым человеком. Счастья я лишился, но у меня осталась гордость». Казалось бы, святой человек. Он нашел оправдание так называемой жене в своей наружности,  как будто до свадьбы он ходил в чадре, а как снял ее, она с испугу и убежала. Почему же она сразу не вышла замуж за любимого? Вероятно, он был небогат. Отчего же не обобрать глупого помещика? Есть за что любить такую жену, есть чем гордиться. Несчастный Вафля склонен к высоким обобщениям: «Кто изменяет жене или мужу, тот, значит, неверный человек, тот может изменить и отечеству!»
Не только над бедным Вафлей посмеивается автор.

Вот профессор прощается с доктором Астровым: «Я уважаю ваш образ мыслей, ваши увлечения, порывы, но позвольте старику внести в мой прощальный привет только одно замечание: надо, господа, дело делать! Надо дело делать!» – повторяет этот человек, который, по словам Ивана Петровича, «двадцать пять лет переливает из пустого в порожнее». И тут мы ему охотно верим, так как знаем, что многие коллеги профессора занимаются подобной деятельностью. А говорит он это человеку, по-настоящему занятому полезной и трудной работой. Суждение  о самом профессоре и его жене доктор высказывает ей на прощание: «Оба – он и вы – заразили всех нас вашей праздностью. ... куда бы ни ступили вы и ваш муж, всюду вы вносите разрушение».

И над бедным  дядей Ваней тоже вволю поиздевался автор, заставляя его в момент отчаяния и осознания полного жизненного краха выкрикивать совсем несуразное: «Я талантлив, умен, смел... Если бы я жил нормально, из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский...» Впрочем, с кем не бывает, кто иногда не терял самообладание и не нес околесицу? Лишь бы человек, придя в себя, сумел осмыслить печальный опыт и сделать правильные выводы.  Вот и Иван Петрович, пережив кризис, решил зажить новой жизнью и просит совета у мудрого доктора: с чего начать. И получает обескураживающий ответ: «Какая еще там новая жизнь! Наше положение, твое и мое, безнадежно». И дальше Астров произносит удивительные слова: «Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас и которые будут презирать нас за то, что мы прожили свои жизни так глупо и так безвкусно, – те, быть может, найдут средство, как быть счастливыми, а мы... У нас с тобой только одна надежда и есть. Надежда, что, когда мы будем почивать в своих гробах, то нас посетят видения, может быть, даже приятные». Слова удивительные потому, что произносит их человек, по нашим понятиям, молодой, здоровый, трудолюбивый, имеющий и дело для души, и именьице, где развел дивный сад, не знающий ни нужды, ни скуки. И нам, живущим через сто лет, не приходится презирать его за глупо прожитую жизнь. Нам можно только стремиться прожить не менее достойно, да не у всех получится. Однако горько звучит его признание своему приятелю: «Во всем уезде было только два порядочных интеллигентных человека: я и ты. Но в какие-нибудь десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула нас; она своими гнилыми испарениями отравила нашу кровь, и мы стали такими же пошляками, как все».
Конечно, умные и порядочные люди обычно склонны не только к самоиронии, но и к самобичеванию. Если бы  не все, а хоть часть «пошляков» была подобна доктору Астрову, мы жили бы в райском саду. Но, увы, он беспредельно одинок как в своем уезде, так и в своем времени. И, боюсь, в нашем тоже.

Именно потому, что мир устроен так, а не иначе, такими безнадежными кажутся слова бедной Сони, запертой на всю оставшуюся жизнь в четырех стенах с дядей-неудачником за счетами. В финале пьесы она утешает Ивана Петровича: «Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах. Мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое заполнит собой весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую...» И Сонино заклинание «Я верую», и финальная реплика « мы отдохнем!» не оставляют никакой надежды на изменение жизни к лучшему «здесь и сейчас».

Невольно возникает вопрос, как сам А.П.Чехов относился к своим персонажам? Ведь, за редким исключением, он показывает нам людей ущербных, несостоявшихся, умственно и морально убогих, одновременно и смешных, и жалких. Вероятно, так же, как Н.В.Гоголь, когда изображал персонажей «Мертвых душ». Взгляд такой же, но художественный метод, темперамент, способ изображения разные. И это отстраненное, скрыто сатирическое отношение к персонажам помогает нам понять, почему в пьесах Чехова кипят страсти, гремят выстрелы, порой появляются и трупы, а жанр определяется автором либо нейтрально – «сцены из деревенской жизни», либо вовсе парадоксально – комедия. Хороша комедия («Чайка») с трупом главного героя в финале – просто обхохочешься. Но ведь и Гоголь свои «Мертвые души» называет не как-нибудь, а поэмой. Автору видней. Возвращаясь к рассматриваемой пьесе, можно заметить,  что доктор Астров – единственный человек, к которому автор относится без всякой иронии (при этом наделяя его самоиронией) и которому отдает свои любимые мысли. Увы, этот человек, живущий среди мертвых душ и прочих «недотыкомок» (по выражению Ф. Соллогуба) обречен на непонимание и постепенное саморазрушение.

Разделял ли сам автор беспросветный пессимизм своего любимого персонажа, откладывая всеобщую счастливую жизнь на сто-двести лет? Мы знаем, что он, кроме великого литературного труда, как доктор Астров, лечил людей, сажал сады, организовывал библиотеки, участвовал, с риском для жизни, в переписи населения на Сахалине, помогал, чем мог, всем нуждающимся, и делал все для того, чтобы жизнь реально становилась более человечной и осмысленной.