Одна ночь Савелия

Доктору Чехову - с любовью

Юбилеи писателей отмечают по-разному: громкими публичными восхвалениями, специальными программами на ТВ, торжественными собраниями, конкурсами с вручением премий, публикациями коллективных сборников и отдельных статей и пр. Хорошо это или плохо, сказать не берусь, просто так принято, такова традиция. Но самое милое дело для человека, не склонного к громкокипящим торжествам, это уединиться в сторонке от суеты и перечитать что-то из сочиненного юбиляром.

Антоном Павловичем Чеховым написано множество прекрасных и  разнообразных вещей. Из них сложилось собрание сочинений в несколько десятков томов. Что же выбрать? Откроем наугад. «Ведьма». Итак, начнем: «Время шло к ночи…» В течение одной ночи и будут происходить описанные автором события.
 
«Ведьма» - это рассказ, но только по формальным основаниям; по сути своей, по  глубине проникновения в судьбы героев не уступает иному роману. Здесь предельно сжато и выразительно представлена жизненная драма персонажей, вся безысходность положения двух повенчанных одиночеств. Почти каждая фраза Чехова содержит несравненно больше, чем может показаться при беглом прочтении, из неё разворачивается смысловая спираль, обращенная то в прошлое, то в будущее героев. Впрочем, будущее тождественно настоящему: выхода из теперешнего положения нет. Видимо, мучительное сосуществование определено им судьбой пожизненно.
 
Четыре героя: дьячок, дьячиха, почтальон, ямщик. Пятая - метель. С описания метели и начинается повествование. Очень трудно удержаться от искушения привести его полностью (и привожу - на тот случай, если кто-то не читал или забыл).

«Он слушал... Его сторожка врезывалась в ограду, и единственное окно ее выходило в поле. А в поле была сущая война. Трудно было понять, кто кого сживал со света и ради чьей погибели заварилась в природе каша, но, судя по неумолкаемому, зловещему гулу, кому-то приходилось очень круто. Какая-то победительная сила гонялась за кем-то по полю, бушевала в лесу и на церковной крыше, злобно стучала кулаками по окну, метала и рвала, а что-то побежденное выло и плакало... Жалобный плач слышался то за окном, то над крышей, то в печке. В нем звучал не призыв на помощь, а тоска, сознание, что уже поздно, нет спасения. Снежные сугробы подернулись тонкой льдяной корой; на них и на деревьях дрожали слезы, по дорогам и тропинкам разливалась темная жижица из грязи и таявшего снега. Одним словом, на земле была оттепель, но небо, сквозь темную ночь, не видело этого и что есть силы сыпало на таявшую землю хлопья нового снега. А ветер гулял, как пьяный... Он не давал этому снегу ложиться на землю и кружил его в потемках как хотел…» (С чем можно сравнить эту живую картину, составленную из  завораживающих образов? Да ни с чем,  она не проигрывает даже пушкинской метели).

Итак, эту картину видел внутренним взором автор, но не видел его герой, дьячок Гыкин. Он метель только слышал, лежа без сна на огромной грязной постели, занимавшей половину комнаты. И, вслушиваясь, услышал главное: «спасения нет». Ни от  воющей на разные голоса вьюги,  ни от его беспросветной жизни. Мотив безысходности врывается в сознание с воем метели. А безысходность у Савелия кругом, куда ни глянь. Три года назад женился, через полтора года  потерял приход, из дьячков переведен в церковные сторожа. А ведь женился именно затем, чтобы получить  это место церковного служителя.  Теперь для поддержания жизни остались огород да покос. А для ежечасных мучений - подозрение, что жена его, хоть из духовного звания, а все-таки ведьма.

Раису Ниловну возвел в ведьминский ранг лично муж. Он уверен, что разыгравшаяся в ночь метель - дело её рук, точнее колдовства. Это она проезжающих так в гости заманивает для своих греховных утех. Бывший дьячок припоминает, как аккурат по церковным праздникам она нарочно привораживала заезжих мужиков. И теперь, заслышав звон колокольчика вдалеке, Савелий выговаривает Раисе:

«В прошлом годе под пророка Даниила и трех отроков была метель и - что же? мастер греться заехал. Потом на Алексея, божьего человека, реку взломало, и урядника принесло... Всю ночь тут с тобой, проклятый, калякал, а как наутро вышел, да как взглянул я на него, так у него под глазами круги и все щеки втянуло!... А этой зимой перед Рождеством на десять мучеников в Крите, когда метель день и ночь стояла... помнишь? - писарь предводителя сбился с дороги и сюда, собака, попал...
- И теперь тоже! - продолжал Савелий. - Недаром это почту  кружит! Наплюй мне в глаза, ежели почта не тебя ищет! О, бес знает свое дело, хороший помощник! Покружит, покружит и сюда доведет. Зна-аю! Ви-ижу! Не скроешь, бесова балаболка, похоть идольская! Как метель началась, я сразу понял твои мысли». И ведь как в воду глядел…

Все понимает заштатный дьячок, а сделать ничего не может - против ведьмы средства нет. Ему совершенно ясно: одна она  виновата во всех его бедах. Но самое обидное - кавалеров с большой дороги привечает, а законному супругу внимания не оказывает.   Вот и сейчас она не торопится лечь под бочок к Савелию, даром что ночь, а сидит на табурете у окна.
 
«Жестяная лампочка, стоявшая на другом табурете, словно робея и не веря в свои силы, лила жиденький, мелькающий свет на ее широкие плечи, красивые, аппетитные рельефы тела, на толстую косу, которая касалась земли. Дьячиха шила из грубого рядна мешки… Ни желаний, ни грусти, ни радости - ничего не выражало ее красивое лицо с вздернутым носом и ямками на щеках. Так ничего не выражает красивый фонтан, когда он не бьет… На стеклах плавали слезы и белели недолговечные снежинки. Снежинка упадет на стекло, взглянет на дьячиху и растает...» Да, хороша Раиса Ниловна, даже снежинки на неё заглядываются. И от восторга - тают…

Только вот судьба у неё несчастная - могла бы ведь за купца замуж выйти, а вышла - прости господи! - за дьячка Гыкина. И четвертый год  несет свой крест. Семья - не семья, детей  нет, а есть два связанных жизненными обстоятельствами совершенно чужих человека.

Савелий бранит жену при каждом удобном случае, точнее ищет случай, чтобы обвинить её во всех грехах. Особенно в том, что приваживает проезжающих. Попреки мужа жена сносит со смирением, а смотрит на него при этом «с жалостью», сочувственно называя его «глупым» и напоминая, что при отце её, тоже «духовного звания», хаживало к ним много народу и никто никого в бесовстве не подозревал.

Привычная перебранка супругов прерывается громким стуком в окно: сбившиеся с дороги почтальон и ямщик просятся в дом отогреться. Савелий общаться с незваными гостями не желает, он демонстративно отворачивается к стене, лежа на кровати. Раиса принимает пришедших. Вот повезло, единственная отрада - новый человек в доме. Да какой! Она взволнована, покорена почтальонской красотой, и затаённая надежда - а вдруг! - теплится в беспокойном дьячихином сердечке.

Чехов предоставляет своим героям возможность постоянно говорить  друг с другом, почти не вмешиваясь в их речи. Текст состоит в основном из диалогов. А когда они в силу обстоятельств замолкают, автор вступает (или выступает) в роли  стороннего  свидетеля. Но как понятны нам чувства Раисы, тихонько наблюдающей за уснувшим незваным гостем.

«Дьячиха сидела на табурете и, сдавив щеки ладонями, глядела в лицо почтальона. Взгляд ее был неподвижный, как у удивленного, испуганного человека…. Щеки ее побледнели и взгляд загорелся каким-то странным огнем. Дьячок крякнул, сполз на животе с постели и, подойдя к почтальону, прикрыл его лицо платком… - А, сатана длиннополая! - прошипела дьячиха, поморщившись от досады. - Погоди же! И, поудобнее усевшись, она опять уставилась на почтальона. Ничего, что лицо было закрыто. Ее не столько занимало лицо, как общий вид, новизна этого человека. Грудь у него была широкая, могучая, руки красивые, тонкие, а мускулистые, стройные ноги были гораздо красивее и мужественнее, чем две «кулдышки» Савелия. Даже сравнивать было невозможно».

Жена еще только любуется спящим пришельцем, а в воспаленном воображении мужа уже маячат совсем не безгрешные картины. И Савелий грубовато и решительно  будит белокурого почтальона,  пытаясь поскорее избавиться от непрошенных гостей. Даже предлагает самолично показать им дорогу. Но за несколько минут до отъезда все-же происходит  мимолетное «тайное свидание»  дьячихи и почтальона. Единственная лирическая сцена в рассказе написана Чеховым трогательно и даже с тенью сочувствия  героям.

«Почтальон стал распутывать узел на башлыке. А дьячиха заглядывала ему в глаза и словно собиралась залезть ему в душу.- Чаю бы попили... - сказала она.- Я бы ничего... да вот они собрались! - соглашался он.  - Всё равно опоздали.- А вы останьтесь! - шепнула она, опустив глаза и трогая его за рукав. Почтальон развязал, наконец, узел и в нерешимости перекинул башлык через локоть. Ему было тепло стоять около дьячихи.- Какая у тебя... шея...И он коснулся двумя пальцами ее шеи. Видя, что ему не сопротивляются, он погладил рукой шею, плечо...- Остались бы... Ишь как воет погода!
И не совсем еще проснувшимся, не успевшим стряхнуть с себя обаяние молодого томительного сна, почтальоном вдруг овладело желание, ради которого забываются тюки, почтовые поезда... всё на свете. Испуганно, словно желая бежать или спрятаться, он взглянул на дверь, схватил за талию дьячиху и уж нагнулся над лампочкой, чтобы потушить огонь, как в сенях застучали сапоги и на пороге показался ямщик... Из-за его плеча выглядывал Савелий».

Он сейчас уедет в метель, а  она будет помнить этот поспешный разговор, эти ласковые прикосновения, это вспыхнувшее желание. И оплакивать несостоявшееся. Оттого и дьячок получит сильный мстительный удар - локтем по носу - в самом конце рассказа.

Какие они, эти случайно сведенные вместе волею обстоятельств люди? В сущности, объединенные, кроме метели, только одним -  все они несчастливы. Каждый по-своему.

Савелий постоянно страдает, временами злорадствует, иногда просто клянет жену разными словами: то «ведьмой», то «чертихой», то «бесовой балаболкой». Это и составляет основу его мироощущения. Слова, кажется, нужны ему для того, чтобы залатать прорехи в расползающемся на лоскуты полотне семейной жизни. Побранит жену - и вроде как легче делается.

Раиса знает, что никогда не полюбит Савелия. И не будет у неё простого бабьего счастья. «Коли б не ты, я бы теперь мужа любила!» - выговаривает она мужу сквозь слёзы. То есть вышла бы замуж по любви, могла бы выйти… Мы не знаем, насколько сильна была над ней отцовская воля, но ведь, когда прислали из консистории в женихи этого рыжего и немытого дьячка, пошла под венец. Что уж теперь про купцов да благородных рассуждать…

Белокурый почтальон, по авторской воле безымянный, недовольный своей скитальческой участью, молодой,  статный, падкий на женскую красу и готовый уже опоздать к почтовому поезду ради амурного приключения, тоже ведь несчастлив - своей неустроенностью, утомительной службой, необходимостью  исполнять обязанности в любую погоду, постоянной усталостью и отсутствием надежды на изменение участи.

Ямщик, сыгравший в истории несостоявшегося обольщения роковую роль, пожалуй, эскизный персонаж. Он просто присутствует,  исполняет свой долг, разрушает нежную идиллию почтальона и дьячихи. Невольно, конечно. Или намеренно. О его душевных движениях читателю почти ничего не известно.

Чехов  показывает нам связку жизненных драм и не даёт поводов для утешения. Человек, привыкший жить в плену обстоятельств и привычек, вряд ли достигнет цели. Чеховские герои не ищут свой путь, они идут по проторенной дороге, ведущей в тупик.

Вы не согласны с моими рассуждениями? Да и не надо соглашаться - можно просто перечитать «Ведьму». И самим получить огромное удовольствие, и Антону Павловичу будет приятно.