Документ в обороте

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Документы лежали на столе в большой папке. На одном документе гриф «секретно» не заметили, и он продолжал лежать в общей папке.
  - До чего же здесь тесно, - сказал полный мужчина, протискиваясь между столами, - вам бы комнату побольше что ли.
  - Проходите, присаживайтесь. Ближе, прошу вас: не услышу же ничего.
Павел Николаевич порядком поднаторел в своей профессии, сложных клиентов принимал сам. Его стол находился в общем зале, хотя статус позволял иметь свой кабинет.
  - Так что вы хотели заявить? Изложите подробней.
Клиент из-за своей тучности тяжело дышал и начал с хрипотцой.
  - Видите ли, Павел Николаевич, так? - Павел Николаевич кивнул. - Я к вам вот с какой просьбой, делом, - поправился он, - я, видите ли, женат, - чиновник кивнул, готовясь к нудному вступлению. Но у меня дочь… не от первого брака, она, так сказать, не моя законная… дочь.
  - Что же вы хотите от меня, Григорий Петрович? Ведь у нас военное ведомство, по семейным вопросам не ко мне, - Павел Николаевич готовился закончить разговор, слегка привстав со стула.
  - Нет-нет, вы постойте, Павел Николаевич, я не о том. У моей дочери, видите ли, жених, - он показал важность, - чуть не самого государя камердинер… ну, я не о том. До него дошли слухи, а она рассказала мне, отцу, что на государя нашего батюшку готовят покушение, - он завертел головой, ища портрет царя, но, не обнаружив, перекрестился без портрета, чем вызвал улыбку у Павла Николаевича.
  - Вы подробней расскажите, Григорий Петрович. Раз пришли, значит, дело важное. Только скажите, почему жених вашей дочери, персона намного важней моего скромного чина, не может сам обратиться к его величеству или охране?
  - Видите ли, уважаемый Павел Николаевич, он ведь не состоит, как вы, на службе у его величества – знать, понимаете ли, царедворец или камердинер, как его?.. Может, врёт?.. Дочь успокоила: «Маман, - говорит, - лучше знает, кому я подхожу…», - под стать.
Павел Николаевич уже понимал – не договаривает и просил поподробнее рассказать. Посетитель уже сам был не рад, что пришёл, но заинтересованность военного чиновника его успокаивала.
Пришлось рассказать о непростых отношениях с несостоявшейся супругой; она была замужем за другим, но рано овдовела, дочь считали законной от покойного мужа, хотя разница была подозрительной не в пользу родившегося, через год после смерти отца, ребёнка. Но всё устроилось с помощью отца настоящего. Он отправил беременную вдову к своим родственникам, через девять месяцев родился… - этого ещё не могли знать, но сказали «ребёнок», а поскольку ребёнок «болел», вывезти его пока не могли. Почта «задерживалась», и только через три месяца стало известно – родилась дочь. «Какая маленькая», - причитала родня умершего мужа, но приняла как свою. Удивительным образом девочка была похожа на своего покойного «отца». Немногие знали о существовании другого, настоящего, коим был Петрунин Григорий Петрович. На этом диковинные истории не закончились. Павел Николаевич некоторые записывал, а так – делал заметки. «Слухи» начинали обрастать очертаниями, к концу разговора Павел Николаевич знал всё о своём посетителе, даже семейные тайны, относящиеся к раскрытию дела (а это уже не вызывало сомнения) о готовящемся покушении на государя.
  - Подведём итоги, Григорий Петрович, вы подпишите эту бумагу, будете хранить молчание, а я вам за это, - Павел Николаевич достал из ящика стола бумагу, - дам это заключение: вы были у меня…
Это была «липа», но бумага сулила безопасный исход в случае, если преступники выйдут на «предателя». Сын Григория Петровича служил в кавалерии, и наградной лист пришёлся кстати. Награждали всех участников военной акции, но у Петрунина-младшего документы были не все в порядке (отчество отца «не совпадало»), по этому поводу отец и ходил в департамент, когда узнал об «ошибке».
Пригодилась ли бумага, Павел Николаевич так и не узнал: Петрунин-старший застрелился. «Сын погиб, не захотел жить», - так написали в полицейском отчёте.
За этим последовали следующие события, но обо всём по порядку.
Павел Николаевич человек занятой, на службе всегда полно дел, вот и этот лист затерялся где-то: «Очевидно, в бумагах. Голубчик, повнимательнее разберите, где-то здесь… валяется», - он посмотрел под стол, но нигде не обнаружил. Помощник внимательно, перекладывая одну бумагу за другой, просматривал и откладывал в сторону.
  - И так нет, пропала. Что ж, теперь буду действовать по-другому. Помогите мне, - он обратился к помощнику по отчеству, чем нимало удивил его, однако сам этого не заметил: «Наверное произошло что-то из ряда вон», - подумал помощник. Яков…  извините, - сказал Павел Николаевич, повторяя свою оплошность, - со мной неладное твориться: вот здесь лежала, - он посмотрел на соседние столы, но там царил порядок. – Переставлю стол, прямо сейчас.
Двое вместе с помощником, руководствуясь наставлением своего начальника, переставили стол в свободную комнату с ключом и надёжным замком. Все подчинённые поняли – не доверяет.
Документ не нашёлся и на следующий день. Павел Николаевич привык к порядку и сам его нарушил: поставил гриф «секретно» и отложил со всеми бумагами: не секретными с обычным хождением. Делу не дал ход, но занялся расследованием сам, привлекая надёжных людей, коим оказался подпоручик, после ранения оказавшийся у него в подчинении.
  - Голубчик Петров, просьба к вам большая, не приказ, - он поднял глаза от бумаги, которую дописал в присутствии подпоручика, - отнесите-ка по указанному адресу вот это письмецо. Что там скажу, секретов от вас, Петров, не будет, но вы уж помогайте. Эта дама, - он замешкался, - если успела выйти замуж, знает многое, что интересует лично меня, нас всех, - он окинул взглядом неказистую фигуру Петрова (после ранения его перекосило направо, но форма по-прежнему сидела на фигуре ладно). Важно, понимаете, чтобы она при вас прочитала и дала ответ в письменной форме. Она знает, должна знать больше, чем сказала тятеньке. Допрос не произвожу, пугать не хочу, что может, пусть скажет, - он потряс письмо. – А вы ведите себя вольно, не приказ – просьба.
С тем и отпустил подпоручика. Вечером уже подпоручик вернулся, нетрезвая походка выдавала «не чай», коим потчевался в гостях. С порога осмелевший подпоручик стал выговаривать удивлённому начальнику.
  - Что ж вы, Павел Николаевич, скрыли… это ведь государственное преступление, на батюшку царя, - он поднял указательный палец и потряс им, задрав при этом голову. – А дама успела выйти замуж, оказывается, но что-то у них, - он повертел пальцем, - не так, вот мы и выпили по чуть-чуть. Ни-ни, дама… я один, мне подливают…
Петрова «развозило» больше, попав в тепло, водка показала всю свою силу. Павел Николаевич не придал значения состоянию доверенного лица, но погрозил.
  - Об этом не болтаем, Петров. Сейчас выспитесь, вас отвезут, - видя неловкие движения подпоручика, - и не отказывайтесь, это приказ. Что передала сия дама?
  - На словах много чего, но главное написано, он передал пакет.
  - Это что?
  - Это селёдка, прошу простить, Павел Николаевич, простите, отчество запамятовал. А вот, - он достал из внутреннего кармана вчетверо сложенный лист. В нём было только одна строчка:
«Расскажу только при личной встрече».
Петров в устном пересказе поведал о моде, погоде и какие мужчины подлецы.
  - Всё?
Петров развел руки и чуть не потерял равновесие.
  - Почему тогда?..
  - А-а, это она меня с порога спросила: «Это из-за заговора на государя-императора?»
  - А я не знал… Вот она и… - он показал на селёдку, - хороша, вот и дала… я хвалил…
Павел Николаевич вызвал помощника.
  - Сергей Яковлевич, поосторожней с этим подпоручиком, разговорчив. Довезите до дома, пусть проспится и… - он жестом показал – не наказывать.
Выходил Петров под ручку с подполковником, раскланивался во все стороны, чем вызвал восклицания: «Петров, голубчик, как с тобою так поступили?» «Не сдавайся, Петров!» «Так держать!» И уже вдогонку: «Мы тоже хотим!»
В санях веселье продолжалось. Прохожие смеялись, когда подпоручик затянул «Разудалую».
  - Сколько вы выпили, Петров? – спросил его непосредственный начальник.
Петров сразу протрезвел.
  - Я, господин под-подполковник, с утра ничего не ел, вот и…
  - Ладно, не знаю, что у вас с генералом, погоны не позорьте, Петров.
Петров проспался, сконфуженный он появился в дверях начальства, Павел Николаевич уже ждал.
  - Как самочувствие, Петров?
Ему хотелось честно признаться, что «не очень хорошо», но по-военному чётко доложил.
  - Готов приступить к новому заданию.
Павел Николаевич строгих правил, но не удержался от улыбки.
  - Таких заданий, Петров, я вам не даю, напомню: просьбу выполняли. Но и с этим повременим, - уткнувшись в бумагу, - а селёдка как?
  - Селёдка хороша, жирная, «самосол», так сказала эта прекрасная Софья…  - он вспоминал отчество, - мы перешли на «ты» и отчество… - он покрутил рукой над головой, но вспомнив вчерашнее, вытянулся по-военному, - запамятовал.
  - Сергеевна, Петров, её отчество.
  - Она была добра и давала ручку, - жестом он стал показывать «для поцелуя».
  - Вижу, Петров, просьба моя была для вас не из лёгких. Вот что, сходите-ка, а это уже приказ, отнесите эту депешу… лично, подпись его, а не дежурного офицера. Ясно?
  - Так точно, господин генерал, Павел Николаевич.
Подпоручик путался от тяжёлого похмелья. Павлом Николаевичем звали генерала свои, остальные обращались по званию как положено.
Теперь надо объяснить. Павел Николаевич дружен не был с полицейским чином, кому надлежало отдать депешу. Петров об этом знал и боялся «наследить» (запах перегара стойкий). Замечания от полицейского, даже в чине полковника, перенёс бы болезненно, поэтому решил пойти на хитрость. Занёс пакет с письмом, передал дежурному и попросил поставить отметку за начальство. Дежурный был «щедр» и попросил подождать, а потом он сам передаст лично в руки, как и написано на депеше. Петров не ожидал такого ответа, покорно сел, но потом вскочил.
  - Что ж я? Срочно! Генерал приказал срочно!
   - Что ж вы молчали? На письме не указано. Давайте мне, всё сделаю.
Из-за двери слышались голоса, кого-то распекали за пьянство. Громовой голос кричал: «Совсем распустились! Ходите как оборванцы!» Затем голос замолк, через некоторое время:
  - Что ж сам? Здесь написано лично в руки. Пусть зайдёт. Что ж вы, подпоручик, порядка не знаете, здесь же…
Подняв от депеши глаза, он увидел кривую фигуру подпоручика.
  - Ах, вот как! Ну, тогда давайте, - он размашисто расписался и подал подпоручику.
Петров решил, что его фигура, немного склонённая вправо, скажет о ранении, и он решительным шагом подошёл к столу.
  - Передайте своему генералу: «Не ожидал!» Свободны! – он отпустил распекаемых, двое полицейских разных чинов, красные от разноса быстро выходили, как полковник заразительно засмеялся. – Как вам удалось так разыграть?
Петров недоумённо уставился.
  - Не понимаю, извольте объяснить, из чего вы заключили, что я вас разыгрываю?
Полковник не переставая смеяться:
  - Ведь вы вылитая моя кухарка, она… но фразу он не успел докончить.
  - Я вас вызываю, господин полковник, будем стреляться. Или вы предпочитаете на саблях?
  - Извините, подпоручик, так это был не розыгрыш?
  - Никак нет, ранение.
  - Бога ради… Вот подпись, принял. Идите, поручик (он оговорился, может, нарочно). Какое вам стреляться?.. Извинения приняли?
Петров улыбнулся.
  - Принял. Путают, не только вы.
  - А ведь вы… - он погрозил.
  - Задание.
  - Ну, вот бы моим ответить так, а то стоят, чуть не хнычут, так я и расхожусь.
Полковник не стал вскрывать пакет при Петрове, но с дороги его вернули.
  - Вот что, подпоручик, дело важное: сразу отнесите своему генералу мой ответ. Передайте на словах…
Дело завертелось. Полиция рьяно взялась выявлять всех причастных. Дама тоже была допрошена, но уже не частным порядком. Муж её на время уехал (ссора была серьёзной). Связи его были восстановлены с помощью слуг и друзей, которые были заядлыми картёжниками. Вырисовывалась картина…

Генерал сидел в своём кабинете, курил трубку (это он делал не часто и никогда на службе). Было поздно, дежурный постучал.
  - Да-да, войдите.
  - Павел Николаевич, к вам посетитель.
  - Так поздно? Просите.
Немолодая дама в шляпке с приспущенной вуалью вошла в кабинет. Павел Николаевич стоял у окна, жестом показал на стул.
  - Здравствуйте, господин генерал, я к вам из-за дочери.
  - Можно Павел Николаевич, прошу, присаживайтесь, я внимательно слушаю…
  - Софья Андреевна Ветлицкая, вдова полковника Ветлицкого.
  - Чем обязан, Софья Андреевна?
  - Меня предупредил покойный, теперь уже, - она хотела перекреститься, но передумала, - знакомый, что будет докладывать вашему превосходительству…
  - Не надо, не надо, Софья Андреевна, так официально. Теперь я не веду это дело. Официально за это взялась полиция, её структура. Я лишь… ко мне обратился ваш знакомый Петрунин: так? – он знал всё об этом деле и сразу понял, кто эта дама. – Что с дочерью?
  - Её из полиции не выпускают, хотят, чтобы она рассказала… ну, вы знаете… Она сказала всё, что знала. Да и что она знала? Муж, тогда ещё не был, жених - проболтался… Да и не серьёзно это: я не верю. Ваш помощник приходил… дочь не сказала, а полицейский следователь уговаривать не стал: «Меня водочкой не отольёте», - сказал. Такой грубиян!
«Как узнал? Сама рассказала? Эти заставят», - Павел Николаевич ходил по кабинету, не вынимая трубку изо рта. «Повод задеть нас, и ещё эта бумага», - под монотонную речь посетительницы думал Павел Николаевич.
  - Отпустят вашу дочь, Софья Андреевна, непременно отпустят. За светские разговоры не накажут, есть дела поважнее. Ещё что-то? – он скорее хотел развязаться с дамой, но она настойчиво упрашивала.
  - Помогите, Павел Николаевич, посодействуйте, ведь дочь… - она непритворно заплакала.
  - Ну-ну, Софья Андреевна, не плачьте, дело выеденного яйца не стоит.
Разговор был не из лёгких и продолжался полчаса. Павел Николаевич не выносил женских слёз, его корёжило, и он сдался.
  - Чем могу, посодействую, обещаю.
Наутро вести были печальными: умер важный чиновник, остановилось сердце. Подозревать стали отравление, дело объединили в одно.
Павел Николаевич, как обещал, обратился к высокому полицейскому начальству, передал просьбу матери отпустить дочь и прибавил от себя, что лучше бы взяться за мужа, исчезнувшего в неизвестном направлении.
Из полиции долго не было ответа, и вот, наконец, пришло письмо с пометкой «срочно». Павел Николаевич сел от неожиданности: требовалось отослать документ… Вопрос был задан: почему не предоставлен был опросный лист (именно «опросный») некоего господина Петрунина Г. П., где он излагает версию возможного покушения?.. Это не только ускорило бы решение вопроса об освобождении указанной дамы из-под ареста, но и прояснило цели подобных слухов…
«Всерьёз взялись, - думал Павел Николаевич, - теперь не отступят».
Генерал вызвал своего помощника и по-армейски чётко определил задачу: отыскать потерянный документ.
  - Куда он мог запропаститься, а? Я вас спрашиваю, господин адъютант?
Подполковник стоял на вытяжку, давно с генералом такого не случалось.
  - Да-да, знаю, не должен от вас иметь секретов, но ведь думал… - он не сказал на вас, - идите. Дело важное, срочное, гриф секретно на документе – найдите! Петрова ко мне!
  - Петров, рысью, генерал зовёт!
Подпоручик стоял на пороге и рапортовал о прибытии. Генерал устало махнул.
  - Ладно. Давай, Петров, покумекаем: ведь что получилось? Документ пропал – раз! Петрунин застрелился, как-то сразу – два! Муж ушёл от жены – три! Отравление – четыре! Ведь во всём этом прослеживается связь или я не прав, Петров?
Петров в положении «вольно» наморщил лоб, при этом лицо стало детским. Генерал уже усомнился, того ли выбрал себе в помощники?
  - Видите ли, господин генерал, ведь что я подумал тогда? Почему эта барынька, такая холёная меня приголубила? Ничего не сказала, а поить начала? Знала ведь, если письмо, то не знаю, что в нём. Умная она, вот что подумал. Зачем, если так, - он запнулся.
  - Ну-ну, продолжайте.
  - Чуть не в постель меня затащила, замужняя дама… в медовый месяц! Что-то в этом, господин генерал…
  - Ну-ну, теперь подробнее. Ведь вы тогда… не всё могли вспомнить, а сейчас? Ведь вас потянут, если документ не отыщем. Я прикрою, отошлю подальше, да ведь найдут… и меня потом, если дело серьёзное. Раздули? А если нет? Государь в опасности, а мы свои шкуры бережём! Вот что: вы мне расскажете всё сказанное тогда вами и… Софьей Сергеевной, пока рано говорить о её причастности…
  - Вспомнил, господин генерал, занавеска шаталась: взгляд у меня намётанный, я стрелок хоть куда, - он улыбнулся, показывая на свою кривую фигуру, - даже это не помешает, ну, да ладно – занавеска качалась, это точно!
  - Значит, возможно, муж стоял за ней: куда он уедет от молодой жены? Что бы сделал, если бы?..
  - Не-ет! Я ж-женат… ну, дочь у меня: зачем мне? – он улыбался.
  - И всё-таки? Вы не женат, охоч до женщин… мамаша у неё о-го-го какая! Если в неё дочь…
  - В неё, но есть ещё, Павел Николаевич, - подпоручик перешёл на доверительный тон, - не клеится, чтобы дама высшего порядка (он не сказал «общества») так запросто обращалась, хотя мы представлены не были…
  - А вот это позвольте, Петров, да кстати, ваше имя отчество запамятовал…
  - Василий… (генерал ободряюще ждал) Тимофеевич.
  - Вот так, Василий Тимофеевич, мне судить, что могут эти дамы, как вы выразились «высшего порядка»: могут укусить и похвалить, не имея должного представления, - он засмеялся, что-то вспомнив. Давайте ещё, - генерал раскуривал трубку, - думается лучше, Петров… Василий Тимофеевич.
  - Последнее из всего, что запомнил, но не придал тогда значения: ямочка у щеки… (Генерал хотел отмахнуться) нет-нет, постойте! Когда врёт, она появляется, а так… все любезности, улыбки – нет!
  - Так-так, Петров, если врёт, то что?
  - Ямочка: «Вы женаты?» - я ей не интересен, зачем? Второе: «Муж обманул…» - ямочка! И: «Я уже люблю тебя, пойдём, что-то покажу!» - опять ямочка! А всё остальное – нет!
  - Что вы думаете, подпоручик, если в спальню… убили бы? Какой план на вас у дамы мог быть?
  - Может и не убили, но повязать… слово дадут не рассказывать… Так меня, господин генерал, дуэлями не запугать, сам отпускал, слегка поранив…
  - Ну-ну, не нахваливайте себя, на кого ещё попадёшь? А тут… убить не убьют – с письмом, проверят. Убивать, когда ничего не знаешь? Использовать? Да, могут. Для чего, Петров? Сейчас у меня только вы.
Петров переступил с ноги на ногу.
  - Да вы садитесь. Я похожу, лучше думается. Давайте так…
Петров получил задание, поиски документа продолжились. Генерал отписал сам размашистым почерком: «Документ в обороте» и через посыльного передал в полицию.
Полицейский чин помедлил с ответом, но на следующий день с письмом пришёл вызов к высшему начальству, министру внутренних дел. Там и продолжился диалог с полицейским полковником в присутствии самого министра.
По-военному чётко, генерал доложил всё известное ему на это время, а это было уже немало.
  - Вы занимаетесь не своей работой, генерал, - министр нервно прохаживался, - а что у вас, господин полковник, продвинулись? Нет? Держите эту… зачем? Много знает? Ничего не знает, светская болтовня! Отпустить! А следить за мужем, карточные игроки тоже нужны все. Докладывать обо всём мне! А вас, генерал, прошу остаться. Павел Николаевич, - переходя на спокойный тон, после ухода полицейского, - отдайте вы ему бумагу. Кстати, что в ней?
Павел Николаевич вкратце описал разговор с Петруниным и доверенной ему семейной тайной.
  - Значит, дочь его, незаконнорожденная, прибежала к отцу, рассказала, грех с плеч сняла, так сказать. Ну, и не отдавайте эту бумагу, пусть сам разберётся. А то ишь! Всё подай ему готовенькое! Не надо даму позорить, хранили секрет – хорошо. Ступайте, Павел Николаевич, ведите своё следствие, может, у вас лучше получится.
С тем и вышел от министра Павел Николаевич и сразу направился в полицейский департамент вызволять Софью Сергеевну Копотову.
Слёз не было, дама подурнела не сильно, румянец играл на щеках и всё. Всю дорогу Софья Сергеевна молчала, а Павел Николаевич был неумолимо щедр и подвёз бывшую арестантку до дома. Особняк светился огнями – ждали.
  - Я вас не приглашаю, Павел Николаевич, сами понимаете почему, - и уже хотела выходить.
  - Нет-нет постойте, Софья Сергеевна, вы моя должница, а ещё ничего мне не рассказали. Где ваш муж?
  - Опять вы.
  - Я не задавал вам вопросов, а те, что заданы – не мной, а полицией. Чувствуете разницу? Что вас связывает, скажите? Я не тороплю, вечером заеду.
Из дома повыбегала прислуга. Барыню вынесли на руках. Во дворе стояла карета, Павел Петрович не разобрал герб, махнул рукой и уехал.
Вечером, как обещал, он приехал к Софье Сергеевне – она ждала.
  - Ну вот, как обещал, Софья Сергеевна. Идите мне на встречу, прошу вас.
  - Отвечу, Павел Николаевич. Муж мой проживает со мной. Много проиграл, не хочет, чтобы его видели здесь со мной. Можете побеседовать с ним. Николай! – она крикнула, из соседней комнаты вышел муж.
Высокий, худой, с жидкой бородкой – не таким представлял себе мужа такой красавицы Павел Николаевич.
  - Вот и свиделись. Прошу вас, задавайте свои вопросы.
  - Только один, остальное расскажете сами. Как вы могли, сударь, оставить вашу молодую жену в тюрьме?
  - Уж в тюрьме? Обхождение с дворянкой…
  - Не учите меня, какое там обхождение, если обвинение в покушении на царя.
  - Я не мог… долг висит на мне, я должен сам расплатиться. Вы знаете, что такое карточный долг?
Генерал выходил из себя и едва сдерживался.
  - Вам следует говорить по существу: полиция на хвосте, их не будет интересовать ваш долг, а только… скрывались намеренно. Объясните мне…
Понимая, что его объяснение не выглядит для генерала правдоподобным, господин Копотов начал рассказывать.
  - Жена устала, позвольте ей уйти.
Генерал кивнул. Софья Сергеевна, опираясь на стул, встала, муж довёл её до двери и закрыл за ней.
  - Ей лучше не знать.
Рассказ был длинный: о светских вечеринках, гульбе с себе подобными картёжниками и мотами… Павел Николаевич не перебивал, пока не добрались до главного.
  - Ставки были высокие, не все были готовы ставить – я поставил вначале бриллиантовое ожерелье Софи. Я его не дарил, но после помолвки обещал ей… вот его не стало у меня. Один выразился чудно: "А что, господа, если государя-императора убьют? Я слышал". Мы не услышали, я проиграл – был расстроен, даже не помню, кто сказал. Игра продолжилась, азарт: мне ставить нечего, я уехал.
  - Постойте, господин Копотов, знаю игроков – от стола не уезжают. Что произошло потом?
  - Я остался. Ставить не стал, но наблюдал: один ставил… рыхло… - Копотов подбирал слова, - но выигрывал – везло, обставлял всех, моё ожерелье у него. Потом разговорились, это некто Серебрянников, богач. «Игрок я никудышный», - сказал, а сам… Я ему: «А вы про батюшку царя всерьёз?» - ну, кому ещё сказать, подумал я тогда. «Всерьёз», - вот что он мне ответил. Я хотел спросить… он заторопился, сказал: «Сейчас или никогда и уехал». Я должен был сообщить… но сказал только Софи. Про браслет ни-ни, - Копотов посмотрел на генерала, - ожерелье, конечно, браслет потом.
Дальнейшее мало интересовало Павла Николаевича.
  - Вот что, Николай Андреевич, срочно поезжайте в полицию по этому адресу, вас там ждут. Не приедете, ну что ж, за вами приедут – ведите себя по-мужски.
Павел Николаевич отказался от проводов, напоследок напомнив, какие «удовольствия» для дворян по статье «заговор».
В дороге долго размышлял о словах Копотова – не сходилось, врал. Велел повернуть…
  - Только что уехали, - сказал слуга прямо с крыльца.
Павел Николаевич написал записку, передал полицейскому со словами: «Бегом!»
Копотова не нашли и на следующий день было то же самое. Дама молчала, полицейские рыскали вокруг дома, предварительно обыскав весь дом с подвалом и чердаком.

  - Там два подвала.
Павел Николаевич поднял глаза на вошедшего.
  - А, Петров, входите. Что ж вы, - он хотел сказать «без стука», но передумал, - хорошо, что пришли, присаживайтесь. Я занят, надо подождать… не много.
Он дописывал важную бумагу и глаза от неё не отрывал, когда поднял, Петрова на месте уже не было.
  - Вот пострел, значит, срочно было. Что ж, вот и увидим. Двойной подвал: как узнал?
Генерал позвал адъютанта и велел догнать Петрова, но где там?
  - Петров как в воду канул, господин генерал, ищем, найдут.
  - У Копотовой ищите или в полицейском участке, он быстрый.
Петрова нашли в полиции. Он доказывал свою непричастность: «Проверял, хороши ли замки на кладовых в доме Копотовых».
  - Ну и как, Петров, хороши замки? – спросил генерал после того, как подпоручика выпустили под личную ответственность подполковника Серова, личного адъютанта генерала.
  - Ваше превосходительство…
  - Не смейте мне указывать на моё преимущество. Вы, конечно, Петров, мне не сын, но дело, которое поручено вам, мне позарез нужно раскрыть, - ребром ладони генерал чиркнул себя по горлу, - понимаете? Вот вы и лезете… Когда успели, Петров, пока я… и что нашли?
  - Замки целы, к ним не подходили, следов нет. Внутри дома один подвал, но их два! Помню, когда меня… гм…
  - Поили, дальше?
  - Дама распорядилась: «Принесите из второго подвала размороженную». Я не понимал тогда, ну, это оказалась селёдка. Второй подвал! Это же… Павел Николаевич, вот я доложил и пошёл проверять.
  - Пешком?
  - Дворами рядом, вот и пешком пошёл.
  - Понятно, почему не догнали. А догнали – вы уже в полиции, - генерал улыбнулся.
  - Только замки и успел… там кругом полиция.
  - Если б выучились ждать, я бы вам сказал: «Полиция…» Живо к дому, как у вас там быстрее, дворами. Вот вам записка, передадите старшему… кто там… ладно. Продолжают наблюдение? Хорошо, пусть наблюдают, по этой записке обыщут подвал второй раз и найдут… только там кроме селёдки… - генерал покачал головой, - пусть поищут. В этих домах много тайных мест, но эти найдут, а вы возвращайтесь. Серебрянников в отъезде?
  - Ищут, Павел Николаевич, слышал сам, полицейские разговаривали… Картёжников арестовывать не стали, ведут наблюдение.
  - Хороший слух, Петров.
  - Не жалуюсь, только вот…
  - Охраняют… Петров, царя всегда охраняют, а нам найти от кого.
Петров передал записку. Как ожидалось: подвал как подвал.
  - Я бы сам, не дали, Павел Николаевич, ведь я мог бы отыскать: простукать стены.
  - Простукали, Петров, не дома он: скрывается, боится. Ареста? Чего боится, Петров? Ну, услышал разговор… За себя, боится за себя. Отказал. В чём? Серебрянников говорил с ним, просил в обмен на браслет. Путался, Петров, сказал ожерелье, потом браслет. Был разговор, был. Нашёл тебя, жена напоила, готова была лечь в постель, чтобы ты, Петров, принял на себя миссию. Да, он заговорщик! Жена любит, может, боится: чего, Петров?
  - Они вместе, Пав… господин генерал, чувствую.
  - Предупредила отца, Петров, знала, что пойдёт докладывать. Сама? Нет, отца. Не боялась – семейную тайну раскроют. Что такое должно… Петров? Понял! Всё, Петров, едем. Никуда от меня не уходите, ни на шаг!
Арест был за арестом: всю шайку за один вечер арестовали, и Серебрянникова нашли с кляпом во рту, едва дышал, и, к сожалению, мёртвыми уже Копотова с матерью жены. Софью Сергеевну не убили чудом: полицейские глаз не сводили, думали, сбежит.
Павел Николаевич со своей «свитой» Петровым сидели у него в столовой и ложкой ели севрюжную икру. Водку не пили: Петров наотрез отказался. Белое вино «Шардонель» и разговор.
  - Я ведь Петров… Василий Тимофеевич сразу в вас не ошибся: сидишь, а я знаю, что сейчас нужно делать.
  - Я тоже догадался, но как вы? Этих я не знал.
  - То, что не знал, Василий Тимофеевич, не беда – я знал. Всё окружение знаю. Недовольство. Во, где они у меня, - он показал на шею, - вечный звон: «государь-батюшка не такой…» А какой, я спрашиваю, из наследника сейчас… опыта никакого… Вот есть и хорошо… верой и правдой служим… Так, Петров?
  - Так, но ведь эти… так и сидят. Их никого… Эти бомбисты, человек сорок…
  - Больше их, больше, Петров, наберут ещё – недовольных много. Разжечь ненависть – вот у них главное, бойцы найдутся. Взяли не всех? И этих не докажут. Убили двоих, может, пистолет вложили в руку Петрунина они, теперь не докажут, сыскари опытные – могут. А сегодня, Петров, принесли бумагу в папочке, ту самую, нашлась… лежала: у кого? Вот! У самого… исполняющего делами. Взял со стола и успокоился, подшил к документикам «Опросные листы» и лежал… Ох! Петров, раскрыли бы мы… если б всё честь по чести – в полицию отправили? Что бы было?
  - К вам Петрунин пришёл, к вам, не в полицию, а мог туда, но к вам…
Сели играть в карты, но игра «не пошла».
  - Ладно, Петров, поздно уже, поезжайте к семье, отвезут.
  - Не надо, у меня своя, верхом поеду, уже можно, не болит.
  - Ну, поезжайте, Василий Тимофеевич, буду рад служить с вами.
В отчёте было сказано о роли каждого в расследовании. Указано, что (ныне) вдова Копотова принимала участие в расследовании мужа. Молчала – никому не доверяла. Проверяла Петрова: может ли помочь? «Может», - решила, но обстоятельства помешали: Петров принял их за заговорщиков. Серебрянников привлёк к себе внимание нарочно, но всерьёз принял Копотов: проиграл сумму, хотел отыграться. Серебрянников в счёт долга попросил об услуге. Он рассказывал: «Когда я узнал, спохватился: меня убьют – не страшно, но государя…»
  - Почему вы сразу не обратились в полицию? – не унимался полицейский следователь. – Вам надлежало в письменной форме, если не можете в устной, обратиться, описать суть предполагаемого вами…
  - Я не предполагал, господин следователь, а знал – покушение будет. Пойдут сопляки: студенты, молодёжь – им революцию подавай. Поймали одного, а «голову» отсечь? Вот он, бомбист, посмотрите на него, он сам?
В углу под присмотром солдат стоял чахоточного вида молодой мужчина. Глаза блестели, слезились, на губах играла усмешка.
  - Всё верно, Пётр Леонидович, но голову отсечь позволено нам, он помотал в стороны кончик ручки, - не вам.
  - Я не революционер в сыскном деле, господин следователь, но связи у меня большие: я богатый человек. Вот и Копотов: «Знаю, - говорит, - царя, вхож в общество приближённых». А так ли? Побежал к тёще, женщину под пулю подставил. А она к нему со всей душой: за дочерью такое приданое о-го-го, и ожерелье её, дала, чтоб дочери подарил, а он на кон поставил. Слабак! Испугался! Софью, такую женщину… Да, я приказал: «Отдам, если выполнишь моё поручение». Этот чиновник арестован?
  - Ваше заявление будет основанием… для рассмотрения…
  - Вот и я о том – основания… А рассмотрение, позвольте спросить, чем закончится? Нет доказательств, одни разговоры. «Бродят слухи», а всё бомбисты виноваты – вот этот, - он ткнул в сторону студента. Вы спросите, он скажет: «Сам». И девица та, хорошенькая такая, видел, как вы арестовывали. Что там в муфте, посмотрели? Нет?
Следователь позвал полицейского.
  - Обыскали ту женщину?
  - Которую? Их трое, всех взяли вместе с той – разберутся.
Следователь вскочил.
  - Семёнов! Продолжайте (на ходу одеваясь), в следственную, живо!
Красивая барышня сидела на краешке длинной скамьи, рядом стояли две девушки, одетые попроще, язвительно улыбались на поглядывающих полицейских. Петров при регалиях, хотел подчеркнуть превосходство перед полицией, зашёл с письмом: всё начальство, сказали, с арестованными. Женщин держали в стороне как «не опасных». Видя красивого офицера в военной форме, девушка встала, достала пистолет из муфты и, прицелясь, выстрелила офицеру в грудь. Петров повалился, хватая всё, что могло задержать падение, и умер, навалившись всем телом на убийцу.
Муж барышни был не венчан с ней и был одним из главных заговорщиков. В письме, которое нёс Петров, была указана фамилия ещё одного подозреваемого, в причастности которого генерал не имел сомнения. Пострадали только прямые участники заговора. В отставку попали двое из списка возможных зачинщиков. По тому как Серебрянников исчез заграницу, был и другой, не пойманный, заговорщик. Дело так и осталось нераскрытым. Бомбисты – кто повешен, кто по этапу пошёл. Убийца Петрова, как только подняли тело, выстрелила себе в сердце, крикнув: «Сама!» «Покрывала любовника», - решил следователь. Заговор считался раскрытым, арестованных хватило на год следствия. По тому как через какое-то время царь был убит, главного зачинщика не арестовали и исполнителей нашли новых.
Петрова хоронили как героя. Жена, беременная вторым, плакала, обняв дочку. Генерал передал свою речь подполковнику и не надевал фуражку до конца церемонии.
Павел Николаевич не считал дело законченным, но условия изменились: военная служба заставила вернуться к повседневным делам армии. «Документ в обороте» был порван самим генералом со словами: «Что теперь…»