Беркут

        Едва заметная тропинка сползала вниз, огибая нависшие скалы. От длительной неровной ходьбы мучительно ныли старческие ноги отставного полковника Виктора Николаевича Кузнецова. Привал он наметил сделать на знакомой колхозной пасеке, расположенной в долине, в нескольких километрах от шоссе.
Дед Ашот громыхал ведром возле грядок: должно быть поливал овощи и не заметил прихода гостя. Кузнецов устроился в тени высокого навеса, не тревожа пасечника.
Пахло цветами, мёдом, легким дымком вился над ульями пчелиный рой. По кустам виноградника порхали пёстрые бабочки.
От всей этой умиротворенности и от того, что так монотонно и ласково куковала далёкая кукушка, Виктора Николаевича настойчиво потянуло в дремоту. Однако, он нечаянно проснулся от странного хлопанья крыльев, которые услыша позади себя. Оглянувшмсь, Кузнецов увидел огромного беркута, серого-серого, как-бы посыпанного пеплом. Беркут шагал от открытой двери обветшалой постройки, устало переваливаясь с боку на бок на сучковатых ногах. Среди плешин кустисто торчали перья, придавая орлу жалкий и смешной вид, казалось, что на нём порванные штаны.
Беркут удостоив человека равнодушным взглядом, прошествовал к обрыву. Глядя на старую птицу, на облезлую голову и шею, Кузнецов почему-то подумал, что беркут решил разбиться о камни. Но орел остановился у края обрыва, выпрямился, окинул долину взором часового и, резко оттолкнувшись от скалы, ринулся вниз, затем он тяжело взмыл на широко раскинутых крыльях, как гружёный самолёт. И так явственно прозвучала знакомая Кузнецову фраза: «для беркута жить это - летать».
Вспомнился Виктору Николаевичу его друг, боевой ас, командир авиационной дивизии. И пошли одолевать бывшего авиатора разные мысли, окончательно рассеивая дремоту и усталость. Вот его друг был поистине романтиком неба под стать этому беркуту.
Батей звали его в дивизии, шло ему это тёплое родное имя. Любили все этого старика, неукротимого лётчика с острым взглядом из-под нависших бровей, похожих на пепельные орлиные перья.
- Не рано ли списываешь ….. глухо гудел, как в бочку Батя, пронизывая непокорными зрачками-буравчиками упрямого дивизионного врача, который вот уже час упирался от подписи плановой таблицы на три ночных вылета в сложных условиях, что же я по твоему, уже и не лётчик? Крылья мне подрезаещь …..?
Много лет прошло с тех пор, а всё ещё больно в сердце Кузнецова отдаются гордые слова друга, полковника Пичужкина. А тут ещё старый Ашотов беркут рану разбередил.
Орёл вернулся с неожиданной быстротой. Он шумно плюхнулся на землю, ломая куст виноградника и свои жёсткие перья. Кузнецов вскочил, порываясь оказать хоть какую-нибудь помощь беркуту, потерпевшему аварию, но его опередил пасечник, невесть откуда взявшийся в такую минуту. Удивительно, как он проворно, не по возрасту подскочил к беркуту. Причитая и охая Ашот поднял орла с земли, прижал как младенца к груди. Потом усевшись на пенёк, стал дуть ему в раскрытый клюв. У беркута постепенно выравнивалось дыхание и он подобрал под себя растрёпаные крылья, клювом поправил взлохмаченные перья. На коленях у деда Ашота беркуту было не хуже, чем в гнезде. И Ашот успокоился, поглаживая притихшую птицу натруженными руками, он запел звучным голосом грусную песню своих предков. Горы эхом отозвались ему. Кузнецов постоял несколько минут около них и ущёл с пасеки, чтобы не мешать им, чтобы дать волю своим мыслям и воспоминаниям.
Перед той памятной лётной ночью начальник политотдела дивизии полковник Кузнецов с самого утра был занят неотложными делами. В книге посетителей накопилось уйма материалу. Дело одного офицера было особенно запутанным. Убедившись, что нужно посоветоваться с командиром дивизии, Виктор Николаевич встал из-за стола, прошёлся по кабиненту и посмотрел на часы. Было одиннадцать часов дня. Заметив, что над головой всё ещё горит электрическая лампочка, он счёлкнул выключателем и подошёл к окну. Его взору открылась картина осеннего ненастного дня. По небу неслись со стороны моря низкие ненастные облака, роняющие на землю низкую косую изморость. С третьего этажа как на ладони был виден весь аэродром с его зачехленными самолётами, стоящими ровными рядами вдоль опушки хвойного леса, мокрая бетонка взлётной полосы имела вид переполненной реки, а порыжевшая за лето трава лётного поля её залитыми берегами. Вокруг было хмуро, сумеречно и сыро.
Кузнецов представил себе, как будет выглядеть предстаящая лётная ночь и, нахмурившись вздохнул, тут же вспомнил, что ему нужно зайти к Бате, торопливо прибрал бумаги на рабочем столе и вышел.
Дивизионный врач сидел в кресле, отвернувшись от собеседника и крутил в руках авторучку, а командир дивизии барабанил по настольному стеклу пальцами правой руки, а левой рукой мял подбородок – следы старого ожёга на лице нервничающего лётчика проявились резче и делали его более страдальческим.
-Нельзя, командир, не могу, - твёрдо сказал доктор, - возраст, война, ранения. А нервы?
-Какие ещё нервы? – вскипел лётчик и его лохматая бровь, закрывающая почти весь левый глаз, подскочила, вздрагивая.
-Нет у меня нервов!
Доктор молчал. Он тоже мучился, хотя внешне ничего этого не выказывал. Дивизионный врач прислушивался к завыванию осеннего ветра, доносившегося с наружи.
В дверь кто-то торкнулся. Наверное, полковник Кузнецов. Он обещал заглянуть сюда сегодня. Очень хорошо! Начальник политотдела обязательно поможет ему образумить старика.
-Войдите, войдите! – поспешно отозвался доктор и мгновенно вскочил из кресла навстречу Кузнецову.
-Здравствуйте! – нарочно громко сказал начальник политотдела, догадываясь о том, что здесь происходит.
- Понимаете, Виктор Николаевич! – тоном мольбы заговорил врач, - Батя просит три вылета ….
- Знаю.
- Это же безумие, в такую трудную ночь …. не по возрасту… не по здоровью … не понимаю!
Пичужкин вскочил, прощёлся быстрыми шажками по кабинету под настойчивыми взглядами товарищей, потом резко остановился перед Кузнецовым и тяжело вздохнул.
- Рановато списываете ….. – трубно прогудел он, сверля взглядом Кузнецова, мой дед в мои-то годы кряжи на пристани ворочал, а я чем сей-час слабее его … я – лётчик. Понимаете! Для лётчика жить это летать.
Кузнецов скорее был на стороне доктора. Но, как сказать об этом старому товаарищу, с которым не один пуд соли вместе сьели. Кузнецова с Пичужкиным ещё само детство сдружило. В уральских степях росли, жили в одной станице, в одной школе учились и осиротели в один трагический день, когда поголовно казаков в станице вырезали. Только чудом остались живы два друга. Коней своих стерегли за околицей. Потом кочевали сиротами по России, учились, лётное училище закончили вместе, воевали бок о бок, а вернее крыло о крыло. Служили в передовиках, стали полковниками, не мало они подготовили отличных лётчиков, отличных командиров.
Кузнецова с Пичужкиным само детство сдружило. Жили они по соседству в казачьих семьях станицы Илецкой в глухой уральской степи. Учились в одной школе  и осиротели в один день.
В трагическое для станицы утро были вырезаны казаки и их семьи поголовно малых и старых, обоего пола. Только чудом остались живы два друга Ванька и Витька: табун коней в ночном стерегли с пастухами за околицей в тростниковом топком лимане. В детском доме в городе Прокопьевске закончили десять классов, лётное училище, воевали бок о бок, а вернее крыло о крыло. Служили в передовиках. Оба стали полковниками, героями Советского Союза.
Немало они подготовили отличных лётчиков, отличных командиров из числа молодёжи.
- Смена у нас добрая, - говаривал Батя, когда невзначай заходила речь о приближении старости.
Но и сам Пичужкин не собирался ещё здаваться, не хотел уступать непрошенным недугам, которые всё чаще давали о себе знать.
В самом деле, как сказать: «и баста, мол, старик, отлетался!» Тем более, что Кузнецову и самому до боли в сердце, хотелось выйти в небо на предстоящих командирских полётах, как в молодости, тем более в сложных метереологических условиях. Померяться со стихией мужеством, проявить мастерство. Но  ведь что поделаешь? …. Списан.
Кузнецов отошёл прочь от Пичужкина с трудом сдерживая волнение.
«Заколебался, чёрт побери, - подумал доктор, - не жди теперь от него поддержки.
- Чего молчишь? – перевёл взгляд на дивизионного врача, требовательно спросил Батя. Тот молча глядел на Кузнецова, стоящего возле этажерки с книгами и пробегающего пальцами по переплётам.
- Сколько даёшь вылетов?
- Один, - выдавил наконец врач и резко подписал плановую таблицу: дескать разговор окончен.
- Спасибо, брат …. – подскочил к доктору Пичужкин, схватил его руку и сжал её до хруста, как только могут лётчики, - и на этом спасибо! Виктор! Ты слышишь, я лечу …..
Кузнецов обнял полковника Пичужкина и доктор заметил, как он смахнул слезу со своего боевого товарища.
Командирские полёты планировались на соседнем аэродроме. Пичужкин с Кузнецовым отправились туда на лёгком самолёте ЯК-12. Далеко – далеко в серой облачности виделась колыхающая цепочка диких гусей, уходящих в сторону больших озёр. Друзья летели молча. Кузнецов устроившись на втором седении курил, изредка смотрел направо под крыло.
Командир дивизии вёл машину спокойно. Казалось он сидит и дремлет. Кузнецов посмотрел на счастливого Батю и улыбнулся. Любил он этого человека. Он был для него всегда ведущим старшим. Охотно выполнял его указания и приказы, с детства и никогда не замышлял против него неповиновения. Он для него был и папа и мама. Витька всегда удивлялся, как мудро направляет Ванька их сиротскую жизнь в будущее, точно у Ваньки был компас по которому он знал.
ЯК-12 шёл низко над лесом при слепой видимости. Прямо по курсу угадывались озёра. А вот промелькнул и косяк знакомых гусей, но теперь уже внизу под крылом. Кузнецов улыбнулся. Острым клином гуси напомнили ему боевой порядок штурмовиков. Мало ли приходилось ему сопровождать их на боевые задания в войну с гитлеровцами. Кузнецов оглянулся на друга. Смуглое лицо лётчика показалось неподвижным. Землистые шрамы ожёгов загустели острыми морщинами. Глаза ещё больше спрятались под кустистые брови. Он о чем-то сосредоточенно думал. Может об ушедшей молодости, о своём боевом искустве, о лётной удали. Может быть командир дивизии тоже вспомнил восьмёрку штурмовиков, разгромившую крупный железнодорожный узел в тылу врага. Штурмовиков с полной нагрузкой прикрывали две пары истребителей ЯК-9. Ведущими шли Пичужкин и Кузнецов. Тогда они были капитанами. Ведомыми летали молодые лейтенанты. Следуя над строем, пары постоянно менялись флангами с одновременным переходом ведомых с правой стороны на левую и наоборот. Такой манёвр у лётчиков называется ножницами.
Но вот, над самой линией фронта нашу группу встретила четвёрка «мессеров». Но в бой, несмотря на преимущество в высоте «мессеры» не вступили.
Кузнецову понятна хитрость врага. Он уже следит, откуда появятся вызванные «мессерами» перехватчики. И вот они тут как тут: шестёрка «фоккеров». Тупоносые заходят с правого фланга.
- Отбить атаку! – командует Пичужкин.
- Есть,- ответил Кузнецов.
И пара «яков» с рёвом врезается между своими штурмовиками и «фоккерами». Фашисты трусливо отваливают в сторону, набирая высоту. Понятен и этот манёвр. Враг изловчается и ищет удобный момент для новой атаки.
- Шалишь! Не пройдёт ваша …! – сжав зубы шепчет Кузнецов, принимая решение. Но! В наушниках звучит голос друга:
- Шестерка снизу!
Кузнецов не заметил вторую шестёрку, уже атакующею нашего крайнего штурмовика. Он ринулся на ведущую пару «фоккеров». Короткая очередь прошила первую вражескую машину. Она перевернулась и задрав нос зачадила. Ведомый же юркнул из-под огня, снижаясь в сторону.
- Не бывать по ихнему! – слышит Кузнецов голос Пичужкина в наушниках.
- Смерть гадам! – отмечает он, нажимая гашетку.
И идёт бой, такой, что как говорят, небу жарко. Облака казалось, лопаются от резкого гула. Но вот, грохот разрывов один за другим, и паук взметнулся чёрными нарывами, как многоликий карбункул. Чтобы взять реванш, фашисты обрушились на восьмёрку штурмовиков с ещё большей злостью.
Кузнецов видит: истребитель Пичужкина зажат в клещи двумя парами «фоккеров» Кровь прилипла к вискам. Бесит Кузнецова, что ничем не может помочь он другу. Чёрт знает, что такое в голове закрутилось в то мгновение. Но, ведь Пичужкин – первый лётчик в полку, не ему погибать. И рванулся было Кузнецов на выручку. И вдруг …. Чудо! В самый критический момент двухсторонней атаки Пичужкин сделал мёртвую петлю. «Фоккеры» же с разлёта столкнулись друг с другом, вспыхнули и отправились к прадедам. Фашисты окончательно остервенели, атаки усилились. Кузнецов обнаружил, что задняя часть его самолёта сильно повреждена останками столкнувшихся «фоккеров». К счастью, рядом оказался подбитый наш крайний штурмовик. Кузнецов пристроился под его прикрытие. Виктор держался с трудом. Пули пробарабанили по его машине, и он почувствовал, что теряет сознание. Через несколько мгновений он очнулся от боли в правом боку. Но это была уже линия фронта. Подоспела восьмёрка ЛА-5. Завязался бой с фашистами перехватчиками.
С потерями, но штурмовики и прикрывающие их истребители вернулись на свои аэродромы. Тогда Кузнецов был последний раз в небе.
Батя произвёл посадку на окружном аэродроме. Было ещё светло, когда он подрулил свой ЯК-12 к резервной стоянке для малых и лёгких самолётов. Первым сошёл из кабины на бетонку полковник Кузнецов.  За ним последовал и командир дивизии полковник Пичужкин.
Было ещё светло. Вдоль осно