Чаша цикуты Сократа-Софоса 2 действие

Чаша цикуты Сократа-Софоса
Драма в 2-х действиях

Действие второе
Сцена первая
Та же агора, но с другой стороны. Осенний солнечный день. Виден храм богу Аполлону. На рынке продают свои товары разные торговцы: килики, кувшины, амфоры и другие сосуды; разные овощи: тыкву, капусту, свеклу, лук, чеснок; фрукты: оливки, яблоки, груши, арбузы и другие фрукты; а также на столах можно увидеть колбасу, мясо, подвешенных рыбу, кур, гусей. Сбоку трибуна. Украшение агоры: статуи атлетов и богинь.

Навстречу Сократу-Софосу и Андреасу подходят Григориас и Никиас. Григориас было замешкался, не желая видеть Сократа-Софоса, но все они уже начали здороваться друг с другом, приветствуя друг друга, поднимая руку.
С-С.: Желаю здравствовать, Григориас, Никиас!  Давно же мы не виделись, друзья мои! Ты опять в наших краях, Григориас?
Г. (немного смутившись, но отступать некуда): Да вот приплыл опять в Афины! Нынче дорога была трудная, но я не мог не приехать на всенародный праздник эллинов!
С-С.: Наверное, и с докладом успел уже выступить! А?
Г. (немного ободрившись): Да! В храме я отвечал на вопросы всякого желающего. Образцы моих доказательств оказались самыми точными! Меня прямо забросали вопросами, но я лихо с ними расправился!
А.: Поэтому теперь было бы очень странно, если бы ты попытался ускользнуть от незаконченного разговора про эстетическое. Помнишь ли?
С-С.: Да, Григориас, друг! Мы ведь тогда разговор не закончили. Еще много вопросов осталось.
Г.: Верно-верно. Тогда, помнится, выясняли, что есть эстетическое и что есть эстетичное. Я и вправду тогда не смог закончить нашу беседу. Нужно было торопиться на симпосий. Так можем и сейчас побеседовать…(немного в нерешительности).
С-С.: Непременно побеседуем. Уж теперь у тебя нет неотложных дел?
Г.: Я уже освободился. Говорю же, что с утра отвечал на вопросы, и весьма успешно.

Вокруг собеседников постепенно образуется толпа зевак. Подходят и те, кому интересно узнать, как мудрец Сократ-Софос будет беседовать со знаменитым софистом.

С-С: Так, значит, на чем мы остановились прошлый раз? Ты хотел дать мне определение, что такое эстетическое. Ведь мой знакомый собеседник, которому я не смог объяснить, что это такое, поставил меня в неловкое положение. Я тогда запутался, но ты-то сказал мне при встрече, что с легкостью объяснишь сущность этого понятия, а я потом все изложу моему дотошному знакомому, который хочет докопаться до истины.
Г.: Да, помню. Я и объяснял все, по-моему, как нельзя лучше. А ты все время ссылался на этого своего знакомого собеседника, и говорил, что он все равно будет недоволен моим ответом.
С-С: Конечно, будет недоволен, так как ты сначала предлагал взять определенный образец этого эстетического в виде керамики, потом льва, потом Дискобола. А потом еще уже в конце разговора выбрал девушку Поликлета.
Г.: Да это не я предлагал, а ты!
С-С.: Нет, не я. Это тебе пришлось постепенно отказываться то от одного, то от другого. Определить эстетическое так и не получилось. А мой собеседник, он ведь не согласился бы с нашими рассуждениями и поднял бы меня на смех!
Г.: Хорошо, но девушка-то Поликлета почему его не устроила бы? Да и вообще что он о себе возомнил?
С-С.: Девушка Поликлета хороша!
Г.: Ну и зачем же дальше рассуждать? Вполне приемлемый вариант, раз ему не понравились керамика, лев или Дискобол.
Никиас: О чем тут говорить? Сказано же, что девушка лучше всех!

С-С.: Да ты не сердись, Григориас! Мой собеседник хочет точно знать, что есть эстетическое, поэтому он и довольно грамотно ставит свои вопросы. Он известный зануда, но зато он заставит нас рассуждать при помощи рассмотрения предмета со всех сторон.
Г.: Но ведь ты и сам сказал, что девушка хороша. Значит, и разговор окончен.
С-С.: Нет, друг мой, она хороша, это правда, но можно ли закончить на этом?
Г.: Тогда что не так? Какие еще могут быть тут соображенния? Что он может предложить лучше?
С-С.: Григориас, на этом он может не остановиться, этот мой оппонент. Он придумает еще что-нибудь. Я ведь говорил тебе, что мой собеседник очень хочет докопаться до истины, его не устроит такой ответ.
Г.: Почему же не устроит? Он что? Не знает этой скульптуры?
С-С.: Да нет. Как же он не знает… Он прекрасно помнит это произведение искусства.
Г.: Что же? Что еще ему тогда нужно? (с раздражением).
С-С.: Да ты не торопись. Тут нужно рассуждать. И ведь ты говорил еще прошлый раз, что легко справишься с вопросами. А вот он еще скажет, что, например, скульптура Фидия «Воин в шлеме», как у Патрокла, с мечом и щитом еще лучше прекрасной девицы?

Вокруг спорящих собралось много мужчин: и молодых, и постарше. Некоторые удовлетворенно переглядываются. Кто-то выкрикивает: «Хороша, что и говорить!», «Девица просто прекрасна», «Какой спор!».
В толпе еще слышатся возгласы: «Ну, нет. Девица краше». «Да подожди ты, тут не так все просто!».

Г.: Совсем запутал ты меня, Сократ-Софос… Воин тоже замечательная скульптура, не могу возразить. Так и девица хороша.
С-С.: Девица-то хороша, но воин ничем не уступает ей, а, вероятно, и еще более знаменит. Его фигура очень воинственна, он статен и высок, щит и остриё его копья позолочены. Разве эта скульптура менее ценная?
Г.: Так что тогда тебе больше нравится? Теперь воин Фидия?
С-С.: В том-то и дело, Григориас, что ты говорил, что быстро справишься, ответишь мне на вопрос, а теперь сам спрашиваешь.
Г.: Да ты такие доводы приводишь и такие вопросы задаешь, что я и прошлый раз, и теперь уже совсем не пойму, что выбрать.
В окружении спорящих возгласы: «Сократ-Софос, как всегда всех переубедит!», «Вот это мне нравится».

С-С.: Так если бы это я, а то это мой дотошный оппонент меня изведет своими сомнениями. А я и не знаю, что мне ему сказать.
Г.: Ты бы прогнал его, чтобы не приставал со своими вопросами. Кто он такой?
С-С.: Да если бы я мог его прогнать… Нет, я от него не избавлюсь!
Г.: Так воин Фидия вполне его устроит! Если девица кажется не таким уж и венцом творения. Ведь скульптор и легендарный архитектор, самый что ни на есть знаменитый и талантливый, величайших из художников, творец. Слава его не знает пределов! А его известная скульптура воина, действительно, такое чудо! Сильный, мужественный, как живой, будто сейчас бросится в бой!
С-С.: Григориас! Расписал ты очень складно. Я того же мнения. Но тогда наверняка мой знакомый скажет: «Так что же мы не говорим о богах? Ведь боги сами по себе идеальны. А уж ваятели какие прекрасные создают работы! И все знамениты. А самый прекрасный образ? Кто?
Г.: Кто?
Никиас: Он нарочно тебя сбивает…(обращаясь к Григориасу).

С-С.: В Парфеноне Афина Парфенос – Афина-Дева того же Фидия. Это верх совершенства. Не так ли? Ведь любой воин не сможет превзойти Ареса – бога войны. А любая женщина по сравнению с богиней Афиной, да и с любой другой, все равно, что носорог или свинья. Григориас, отвечай!
Г.: (в замешательстве) Да-да. Я забыл… Ведь эта Афина в образе богини войны - прекрасная 12-ти метровая божественная статуя, которую создал Фидий. Вот теперь уже не назовешь что-то более значительное и прекрасное. Тут я согласен… Считай, что до этого я ничего не предлагал.
С-С.: (с замедлением) Погоди, милый друг. А статуя Зевса? Она разве хуже Афины?
Г.: (совсем насупившись, сморщился) Не знаю…(потирая лоб)… Да, конечно, Зевс еще более ценная статуя во всех отношениях. Это колосс, нечто самое совершенное, что можно представить. Ох, что-то я совсем ничего не могу понять…
С-С.: Но это еще не все… Тут есть еще одна небольшая поправка...
Г.: (обреченно) Я уже не успеваю за тобой… Какая поправка?
С-С.: Смотри. Говоря об эстетическом, мы все-таки раскрываем это понятие через понятие «прекрасного». Так?
Г.: А как иначе?
С-С.: Прекрасное и безобразное противоположны по сути, но безобразное, как ни странно, может вызывать интерес и оказаться как бы эстетическим. Согласен?
Г.: Не совсем понимаю.
С-С.: Дело в том, что эстетическое наслаждение или удовольствие можно получить и от безобразного. Вспомни статую Танатоса, бога смерти, с его огромными черными крыльями скульптора Ставроса. Ведь этот страшный бог просто отвратителен, но как хорош образ и исполнение. Или того же скульптора - чудовище с женским лицом и змеями вместо волос. Правда, я считаю, что безобразным восхищаться нельзя, иначе себя погубишь.

Возгласы из толпы: «Интересный вариант!», «Никак не доберемся до истины!». Многие в раздумье смотрят на спорящих, потирая бороды.

Г.: Совсем я что-то не разберусь. Дай подумать. Не знаю…
С-С.: Как же мне отвечать моему оппоненту? Ты не знаешь этого дотошного господина, он не согласится с тем, что явно противоречит одно другому! Все наши рассуждения зашли в тупик… Но дело еще и в другом…
Никиас.: (недовольно) Да что еще?
Толпа притихла.

С-С.: Почему мы все время берем во внимание скульптуру? Что, нет других видов искусства? Чувственное познание мира в виде эстетического лежит в творческой деятельности, не только в труде скульптора, но и в живописи, и в архитектуре, и в литературе, а также в других областях: в самом человеке, в природе, в обществе. Например, музыка, танцы, театр и, в конце концов, общение…
Г. (некоторое время молчит): Гм! Конечно, если посмотреть с точки зрения всей картины мира, то тут уж разного рода вещи дают понимание эстетического, наверное. Пожалуй, что и так.
С-С.: А природная женская грация, или стать какого-то животного, нежность молодых листочков дерева, бутон цветка?
Г.: Да-да. Я уже не знаю, как тебе и отвечать.
С-С.: Но не единичные вещи являются эстетическими сами по себе. Эстетическое связано чаще всего с мерой, гармонией, пропорциями, то есть с общим, а не с единичным!

Возгласы: «Хорошо сказано!», «Спор близок к цели!», «Надо еще во всем разобраться». Есть и недоброжелатели-софисты: «Да ну его! Зачем такие сложности?».
Никиас: Все это общие слова!!! Все зависит от мнения. У каждого свое.

Г.: Я бы поспорил, но все-таки… Да, наверное.
С-С. : Так?
Г.: Конечно!
С-С.: Вот видишь, Григориас, все, что кажется таким ясным и простым, оказывается запутанным и сбивающим с толку. И следует долго рассуждать, чтобы добраться до истины. Так вот ты говорил тогда, что про эстетичное потом поговорим. Что скажешь? Отвечай!
Г.: Уж и не знаю, что сказать.
С-С.: Думаю, что «эстетичное» – это красивое, изящное. То, что содержит элементы эстетизма. Может отображать многое: скульптуру, архитектуру, зрелище, рисунок, даже движение руки… Что-то явное, видимое, в отличие от «эстетического». То есть наши примеры…
Г.: Видимое? То, что я предлагал?
С-С.: Да. А эстетическое отражает самое общее, свойственное эстетическим явлениям, проявляющееся через явное, видимое, то, что воплощается в жизни. Его нельзя увидеть глазами, а только умом.
Г.: Не знаю, Сократ-Софос. Так-то то оно так. Но мне кажется, что если бы я посидел в раздумье наедине с собой какое-то время, то смог бы ответить на все твои вопросы. Я ведь все время занят, меня везде приглашают, я часто выступаю. Совсем нет времени на то, чтобы предаваться размышлениям.
С-С.: Не будь таким самоуверенным, Григориас! В беседе гораздо лучше искать истину, чем доходить до нее поодиночке.
Г.: Может, ты и прав. Мне казалось, что истина у каждого своя. Ведь вся софистика такова.
С-С.: Да, Григориас. Если остановиться на мнении, не увидишь сути вещей. Один имеет одно мнение. Другой – противоположное! Я считаю главным - найти общее! Эстетическое представлено всегда не единичными предметами (не горшок, не скульптура льва, не статуя девушки и даже Афины-Парфенос или Зевса), а чертами их сходства, подобия.

В разговор вмешивается один молодой человек.
М.ч.: Ты сказал так, Сократ-Софос, как никто еще не говорил. Ты первый, кого я знаю, хочешь понять, какова природа и сущность вещей. Ну-ка еще?
С-С.: Должна быть определенная идея для разных вещей, связанная с целостностью, совершенством. Это и есть эстетическое. Как общее и неразрывно связанное с теми вещами, свойствами, которые и проявляются через него.
М.ч.: Давай еще!
С-С.: Эстетическое—общая божественная идея для всего сущего. Это нечто, безотносительная причина того, что делает вещь именно вещью этого и никакого другого рода. Но далеко не все предметы этого мира соответствуют этому канону. Ну, как, Григориас?

Толпа шумит и обсуждает. Один из недовольных софистов фыркает: «Нудный спорщик! Не всем и интересны твои длинные беседы».

Г.: Да, сильно сказано, клянусь Герой! У меня не было времени так четко сформулировать ответ на этот вопрос, что такое эстетическое.
С-С.: Но ведь еще прошлый раз ты говорил, что легко ответишь не только на этот, но и на другие, более трудные вопросы!
Г: Да я в первый раз сталкиваюсь с таким занудой, как твой собеседник. Без него я бы успешнее смог рассуждать.
С-С.: Но мой собеседник, он требует истинный ответ, аргументацию и не простит мне заблуждений. Он будет выискивать самые непредвиденные вопросы, и я окажусь бестолковым ритором, который взялся говорить об эстетическом, понятия не имея о том, что это такое.
Г.: Да, теперь убеждаюсь, что все не так просто. Вынужден признать, что рассуждать грамотно совсем нелегко, Сократ-Софос.

Возгласы в толпе: «Наконец-то добрались до истины!», «Вот ведь как все запутано!».
С-С.: Ну что ж? Спасибо тебе, мой друг! Благодаря нашей беседе мы прояснили кое-что.
Г.: И тебе спасибо, Сократ-Софос!

Никиас (обращаясь к толпе): Да он нарочно всем голову морочит! Не стоит с ним и связываться. Он сам ничего не знает!
Кто-то из толпы: Никиас, мне кажется, что он-то знает, о чем говорит!
Никиас: Григориас, не слушай ты его, он всех так дурачит. У него такая манера выдумывать то, чего нет!

Григориас не очень доволен разговором, они расходятся. Некоторые из слушателей подходят к Сократу-Софосу, выражая свое согласие. Некоторые загадочно улыбаются, некоторые качают головой. Один слушающий, подняв палец, говорит:
Слушающий (громко):
 «Первую часть этого диалога речи мы не поняли, а вторую поняли, но забыли, а третью не забыли, но не можем повторить. Соединить все вместе не получается… Как же нам быть?».
Слышится смех. Есть и возгласы: «Подумаешь, удивил!!!». «Славен Акрополь Парфеноном, агора – кафедрой, а беседа – умом!».
Через некоторое время, пока толпа пришла в себя, кто-то начинает гудеть. Наконец, многие, даже стоящие рядом торговцы подходят к Сократу-Софосу и благодарят его. Сократ-Софос еще задумчив, сосредоточен на разговоре. Толпа шумит и потихоньку, обсуждая услышанное, рассасывается. Григориас отходит в глубь площади. Никиас демонстративно с недовольным видом за ним также покидает площадь, увлекая и других слушателей.

Остаются Сократ-Софос и Андреас.
А.: Ну и здорово же ты поставил на место этого задаваку Григориаса. Всегда хвастается, что он все знает. Вот эти софисты! И прошлый раз сел в лужу, и сегодня ничего не смог толком объяснить!
С-С.: Да нет, не собирался я его ставить ни на какое место. Просто я люблю истину, как ничто другое. А софисты не понимают, где истина, где ложь. Надо же им открыть глаза!
К ним подходит Хармид.

Х.: Я все слышал, Сократ-Софос. Твои рассуждения просто великолепны! А софистам стоит прислушаться к тому, что ты говоришь, а то они вечно хвастаются своими знаниями, а на деле и ответить ничего не могут. Григориас путался-путался, так и ничего не смог объяснить.
С-С.: Теперь уж кое-что прояснили. Определили, что есть эстетическое и что эстетичное.
Х.: Как вижу, ты в спорах всегда побеждаешь! Говорят, что и в битвах бивал врагов!
С-С.: Да уж приходилось и на войне сражаться!
Х.: Знаю, что ты участвовал в больших сражениях.
С-С.: Да, и в осаде Потидеи, в бою под Делием, при Амфиполе…
Х.: Хоть сила твоя не в мышцах, а в благородстве твоих идей, но я вижу, что ты храбр и мужествен, и являешься примером не только в беседе, но и в бою. Я восхищаюсь тобой, Сократ-Софос.
С-С.: Мой Хармид, не стоит обо мне так говорить. Я вовсе не храбр и не искусен в бою. Самые искусные воины – это спартанцы! Вот они владеют коллективными навыками ведения боя. А я просто считаю своим долгом быть там, где требуется сражаться с врагами, несмотря на смертельный риск. Да так поступают все граждане нашего государства!
А.: Сократ-Софос всегда был верным своему долгу, отеческим законам, он не боялся смерти и не мог оставить без помощи любого, кто попал на поле боя в беду. Он и меня спасал не раз! Однажды он вынес меня на своих плечах, раненого и без сознания, а я был тяжело вооружен…
Х. (обращаясь к Сократу-Софосу): Так значит ты не только храбр, но силен физически, обладаешь крепким здоровьем и большой выносливостью.
А.: Да еще какой выносливостью! Ты видишь, что наш учитель всегда ходит босиком! Он ни холода, ни голода не боится.
С-С.: Друзья мои, что это вы тут обо мне заговорили, как будто меня тут нет. Не надо меня хвалить, а то я попрошу, чтобы меня вознесли на небо! Только там мне и место! А на земле я могу стать слишком высокомерным и надменным, да и опасным для себя и других.
Х.: Мне кажется, что ты не можешь быть ни для кого опасным. Наоборот, беседа с тобой дает нам очень многое. Сегодня я понял, что нужно искать общее в вещах, и то, что связано с человеком, с его пониманием добра и зла, прекрасного и безобразного. Ты приоткрываешь нам дверь в некую тайную комнату, где мы находим определенную картину мира.
С-С.: Спасибо, друг! Но еще раз прошу, не стоит меня расхваливать. Я всегда рад беседам с любым человеком. И, в конце концов, во время рассуждений рождению истины…
Х.: Если ты еще согласен немного поговорить о философии, то… Ты знаешь, тут у меня вот еще какой есть вопрос…

На агоре появляется ритор Ликон. Он подходит ближе и обращается к Сократу-Софосу.
Л.: Сократ-Софос, тебя вызывают в правление на беседу. Ты должен пойти туда сейчас же.
С-С.: (обращаясь к собеседникам): Друзья мои, я должен вас покинуть, но мы еще продолжим беседу. Я скоро вернусь…
Уходит.

Сцена вторая

Заседание правителей в Афинах. Зал с колоннами. На стульях сидят несколько человек, среди них правитель Хектор. Все одеты по-царски, у всех дорогие белые одежды - хитоны. Рядом с Сократом-Софосом воин в доспехах и с копьем (стражник). Ритор Никиас (обвинитель) выступает вперед. Он обращается к Сократу-Софосу. Сократ-Софос в той же одежде и босой.

Никиас: Сократ-Софос, ты пытаешься всех воспитывать и ты слишком словоохотлив. Разве ты не знаешь о нашем установлении, который запрещает вести беседы с молодыми людьми?
С-С.: Я ничего незаконного не делаю, а только веду беседы, и если кто-то собирается нас послушать, не прогоняю никого. Думаю, что гораздо хуже, если человек взялся пасти овец, но стадо его все время уменьшается, а он не сознается, что плохой пастух.
Н.: Давай про пастухов потом поговорим.
С-С.: Также плохо, если кто-то узурпирует власть, являясь правителем в государстве, и ряды его граждан постоянно редеют, а он не стыдится того, что он плохой начальник.
Н: Ты не только слишком словоохотлив и мыслишь себя педагогом, но и дерзок, Сократ-Софос. Пора тебе прикусить язык.
С-С.: Но, Никиас, я люблю людей и умею разговаривать с ними. Я разве против того, чтобы повиноваться законам в государстве? То правило, о котором ты говоришь, можешь ли ты уточнить его? Что это значит: вести беседы с молодежью незаконно?
Н: Сократ-Софос, ты стар и не можешь понять простых вещей. Что тут непонятного?
С-С.: Я желал бы уточнить, связано ли это установление с тем, чтобы не касаться метода рассуждений, диалектики, риторики или нет, и как это сообразуется с правильностью суждений?
Н: Что это за вопрос? О какой правильности ты говоришь?
С-С.: Значит ли этот закон, что мои суждения должны быть истинными или неистинными? Как я должен изъясняться с людьми?
Н (рассердившись): Ты что не понимаешь, что установление не об этом! Мы запрещаем тебе вообще вести какие-либо беседы с молодежью.
С-С.: Но тогда скажите мне, чтобы я не нарушал никакого закона, до какого года можно считать человека молодым?
Н: Пока человек не вырос до нужного возраста, пока он не может быть политиком, он еще молод. Поэтому тебе нельзя вести беседы, даже подходить к тем, кто моложе тридцати лет.
С-С.: Значит, если молодой человек до тридцати лет спросит меня, как пройти к храму или на агору. При этом я буду знать, о чем меня спрашивают, предположим, мне не отвечать ему?
Н: Сократ-Софос, ты что, смеешься что ли? На такой вопрос, конечно же, отвечать можно.
С-С.: А если я на рынке покупаю товар, то я не могу подойти и спросить, кто товар изготовил, откуда он, по какой цене продается, если передо мной продавец моложе тридцати лет?
Н: Да нет же, причем здесь товар?
С-С.: Так ведь это тоже будет беседа…
Н.: Нет. Я о другом. Я знаю, что ты любишь расспрашивать к месту и не к месту о всяких ненужных вещах, а по делу можно.

В разговор вступает один из правителей Хектор.
Х.: Сократ-Софос, остерегайся всяких рассуждений о философии, о риторических правилах, об искусстве выступать публично, о политике, что выше всяких дел и сноровки разных ремесленников – плотников, кузнецов, разных и других простых граждан.
С-С.: А если не простые, то можно?
Х.: Нет! Простые или знатные, риторы или политики! Ни с кем нельзя!
С-С.: Так. Значит, и о том, что связано с философией, вопросами истины, справедливости, святости и др.? Нельзя?
Н: Да, и о пастухах, иначе берегись, чтобы тебе не уменьшить стадо овец самим собой …
С-С.: Но как узнать, исполнилось ли уже молодому человеку 30 лет или нет? Может, мне позвать его родителей?
Н: Что ты придуриваешься, Сократ-Софос? Ты много лет живешь в Афинах, и так всех знаешь.
С-С.: Клянусь Гераклом, это невозможно! В Афинах более 20 или даже 30 тысяч мужчин. Как мне всех знать?
Н: (разъярившись) Тогда остерегайся всех, даже более старших, дабы не нарушать закона…
Сократ-Софос смотрит на них, они на него…

Сцена третья

Сократ-Софос в тюрьме. Здание темное, каменные серые стены, окно, закрытое решеткой. Сбоку из другого окна льется солнечный свет. Зимнее утро. Сократ-Софос находится на возвышении, на каменной плите, заменяющей кровать. Он спит безмятежным сном. На ногах у него оковы. Его друзья: молодой Плат, Фотис, Ипатий тихо входят в тюремную комнату.

Фотис (тихо): Он спит так сладко, как будто его ожидает не чаша с ядом, а пиршество в кругу друзей. Подле него, я испытываю прекрасное чувство. Я смотрю на него, и у меня, как ни странно, нет жалости к нему. Он кажется мне совершенно блаженным. Вчера я слышал речи счастливого человека! Как можно так спокойно и с достоинством, так благородно ждать смерти? У меня даже появилась мысль, будто в Аид он отправляется с божественным предназначением. И там будет блаженнее всех!

Сократ-Софос потихоньку просыпается.
С-С.: Друзья мои, вы опять со мной?
Плат: Милый друг, как ты мог подумать, что мы тебя покинем в такой час?
Фотис: Мы всегда с тобой! (говорит одновременно с Платом).

Сократ-Софос трет глаза и окончательно просыпается.
С-С.: Вот и утро уже настало. Зимний день, а такой солнечный! А я, как всегда, в светлом и бодром настроении!
П.: Сократ-Софос, ты выглядишь так, будто тебя ожидает счастливое времяпрепровождение!
С-С.: Так и есть, мой молодой друг! Я полон прилива сил!
П.: А у меня смешанное чувство: и радости, и скорби! Я хотел выступить на суде, но не получилось. Сколько раз я встречался с опасностями, сражаясь за отечество, и тут не собирался отступать. Защищать моего друга, Сократа-Софоса, - это было честью моей жизни. Но мне не дали даже слОва сказать! Меня прогнали, как какого-то несмышленого юнца.
Ф.: Да, это было еще то зрелище! Сократ-Софос, почему ты не захотел хоть как-то себе помочь? (обращаясь к друзьям Сократа-Софоса). Когда к нему на суде во время голосования подошел какой-то гражданин Афин, но неграмотный человек, и попросил его написать на черепке его имя, то есть виновного. Он спросил: "А ты знаешь, кто этот Сократ-Софос?". Неграмотный человек ответил: «Нет, не знаю. Но мне надоело слушать, как все его только и называют, что мудрецом да мудрецом!». И Сократ-Софос, не говоря ни слова, написал свое имя на черепке и отдал тому человеку (смотрит вопросительно на Сократа-Софос).
С-С.: Что же мне оставалось делать, милый мой Фотис? Он хотел выразить на голосовании свою волю. Разве я могу пойти против законов?

К Сократу-Софосу подходит Ипатий с красивыми кожаными сандалиями в руках:
И.: Друг мой, я принес тебе, эти красивые дорогие сандалии, они более подходят к данному случаю. Всегда ты ходил босой, но чтобы тебе достойно принять смерть, я предлагаю тебе эти роскошные сандалии.
С-С.: Спасибо, Ипатий. Но разве то, что я ходил босиком, годилось только для жизни, а для смерти не достаточно хорошо? Значит, для того, чтобы умереть, нужна дорогая обувь?
И.: Но… тебе…Ты отказываешься, Сократ-Софос?
С-С.: Отказываюсь! Мне гораздо более удобно будет принять яд таким, каким я был всегда: босой и в старом плаще! Разве смерть забирает только наряженных людей, в роскошной обуви?
У Плата и у Ипатия наворачиваются слезы! Сократ-Софос только улыбнулся.

С-С.: Друзья мои, что-то Вы совсем загрустили! Полно вам печалиться. Ведь я считаю, что меня ждет золотое время! Мой внутренний голос говорит мне: «Ничего не бойся! Тебя ждет лучшая участь, какая только может быть!». Мне сегодня приснился вещий сон: прекрасная эллинка в белой тунике продекламировала мне слова из Гомера о скором возвращении на родину. Зачем же мне грустить?

Музыкальное сопровождение данной сцены – это «Реквием» Моцарта. На сцену сбоку выходит женщина в белом платье до пола и белой накидке на голове. Звучит «Реквием» Моцарта (50 минут) до конца драмы. Женщина солирует в определенных местах произведения. В конце слышится колокольный звон!

П. (печально): Не самый лучший сон, мой милый друг!
С-С.: Нет, Плат! Смысл этого сна говорит о многом! Поступим же так, как указывает Бог.
В это время стражник пропускает в камеру к Сократу-Софосу жену Антипу. Она ведет за руку одного ребенка 7 лет и с другим 5 лет на руках. Сын постарше, лет 16, остановился чуть поодаль и молча наблюдал за происходящим. Антипа опускается на колени у ног Сократа-Софоса и начинает причитать:

Антипа: Сократ-Софос, муж мой! Ты не можешь бросить меня на произвол судьбы! Чем я провинилась перед тобой?!!
С-С.: Что ты говоришь, милая! Это не моя воля. Я тебя никогда не покидал! Но теперь ничего не могу поделать! Закон есть закон!
А.: Ты учил людей наукам, не брал с них никакую плату. Ты самый мудрый из всех! Но судьи вынесли тебе такой ужасный приговор! Как люди злы!!!
С-С.: Антипа, любой конец жизни кажется людям ужасным, потому что они не понимают, что их ждет после смерти!
А.: Я знаю, что после твоей смерти наступит моя смерть!
С-С.: Любимая моя! Ты будешь жить и растить детей!
А.: Как же я буду без тебя?
С-С.: Вытрешь слезы и сваришь суп из чечевицы!
А.: Я готова каждый день варить суп из чечевицы. Лишь бы ты был жив!
С-С.: Успокойся, голубка моя!
А.: Это безумие! А-а-а! (плачет). Как я останусь одна с малолетними детьми? Почему ты не разрешил мне привести их на суд?
Дети также начинают плакать.

С-С.: Нет! Зачем нужно было таким образом выпрашивать себе оправдание? Ничего страшного не случилось!
А.: Как не случилось? Что ты говоришь?
С-С.: Но мы все рано или поздно умрем! Вот и судьи мои! Ведь их тоже ждет та же участь, но и более постыдная! Они вынесли мне такой приговор, но разве они сами не могут умереть? Такой же приговор им вынесла и сама жизнь.
А.: А-а-а! (плачет). Как я буду одна без тебя? За что мне такая судьба?
С-С.: Наша судьба написана на небесах. Ты еще будешь счастлива.
А.: Я уже никогда не буду счастлива!
С-С.: Милая моя! Как быстро ты забыла, что я был плохим мужем, а ты хорошей женой. Теперь будешь хорошей вдовой!
А.: Так ты меня утешаешь?!!(плачет)
С-С.: О таких мужьях, как я, которые не приносят денег домой, не стоит плакать!
А.: А я и не плачу! Я рыдаю! А-А-А (еще больше всхлипывает).
С-С.: Успокойся! Все не так плохо! Все будет хорошо!
А.: Нет! Я хочу, чтобы ты был жив, я не хочу быть вдовой!
С-С.: Тогда выходи замуж за хорошего человека!
А.: Но я не хочу замуж! Я уже замужем!
С-С.: Но теперь уже поздно! Судьи вынесли свой вердикт!
А.: Зачем ты критиковал судей? Лучше бы ты их убедил, что ты не виновен!!! А-А-А (плачет).
С-С.: Антипа, теперь уже бесполезно об этом говорить. Я старался, но они были тверды в своем решении.
А.: Если бы ты старался, то убедил бы их! Тебе это ничего не стоит! Ты просто не захотел! (плачет сильнее).
Входит стражник: «Нельзя так кричать и вести разговоры. Иначе яд не подействует».

С-С.: Если ты так все хорошо знаешь и понимаешь лучше меня, то тебе уже давно пора самой давать уроки и за хорошую плату!
А.: Кому мне давать уроки? Курам и уткам? Или чьей-нибудь козе?
С-С.: Антипа, ты сильная! Ты выживешь! А я довольно пожил. Я счастлив!
А.: Ты счастлив потому, что ты мудр!
С-С.: Не расстраивай детей! Не надо плакать!
Дети тоже плачут, вторя матери.

А.: Что я буду делать? Сегодня приговор приведут в исполнение…
С-С.: Радоваться, что это не случилось раньше! Ведь уже давно софисты выступали против меня и многие ждали моей смерти. Я даже удивился, что голосовали почти половина на половину! Но все-таки за смертный приговор людей было больше!
А.: Ты безумный мудрец, мой милый! Как я несчастна!
С-С.: Антипа, ты придумала новое украшение в речи: «безумный мудрец». Это, назовем его, например, оксиморон. Слияние противоположностей. Интересное сочетание! Прямо диалектический подход к риторическим фигурам.
А.: Ты все шутишь? И смерть тебе представляется новыми правилами!
С-С.: Никогда не поздно рассуждать, милая моя!
А.: Бедная я, бедная! Как мне теперь жить?.. А-А-А (рыдает).
Входит стражник: «Яд не подействует. Нельзя громко разговаривать».

С-С.: Была бедная со мной! Без меня тебе будет лучше!
А.: Как мне будет лучше? Что ты говоришь? Ведь тебя обвинили в том, чего ты не делал! Неправда, что ты безбожник! Ложь, что ты совращал молодежь!!! Это такая несправедливость! У-у-у!!!
С-С.: Полно! Полно, Антипа! Время не вернуть назад, приговор никто не отменит!
А.: Суд был несправедливым! Они, твои враги и завистники! Они просто расправились с тобой! А-а-а!!!
С-С.: Успокойся, милая! Дети быстро подрастут! Потерпи немного!
А.: Моего любимого мужа, лучшего из лучших, обвинили несправедливо! (стонет и причитает, поднимает руки к небу).
С-С.: А ты что? Хотела, чтобы меня справедливо обвинили?
А. (не обращая внимания на его реплику и повышая голос): Этот суд был неправедным! Мой муж невиновен! Его казнят из зависти к его мудрости!!! (обращаясь к собравшимся).
С-С.: Хватит, Антипа! А ты хотела бы, чтобы мне вынесли смертный приговор за убийство или предательство?

Небольшая пауза. Антипа падает на ступени и продолжает стонать и выть. Маленькие дети начинают вторить ей все громче. В это время в камеру заходят Андреас и  Кастор. Они останавливаются у входа. Сократ-Софос целует по очереди всех детей, подозвав старшего в последнюю очередь.

С-С.: (посмотрев на Кастора): Уведите ее кто-нибудь домой! Кастор, помоги женщине успокоиться и отведи ее домой!
Кастор поднимает причитающую Антипу, берет 5-летнего ребенка на руки и уводит из тюрьмы жену. Другие дети следуют за ними. В это время в камеру заходит стражник, снимает оковы с ног Сократа и уходит. Андреас подходит к Сократу-Софосу.

Андреас: (тихо): Мы все твои друзья, Сократ-Софос! После обеда приплывет корабль с Делоса. Мы все продумали! Тебе нужно бежать, пока не поздно! Прямо сейчас!
С-С.: О чем ты говоришь, Андреас! Я никуда бежать не собираюсь!
А.: Мы, твои друзья, сочтем позором для себя, если мы не сможем спасти своего учителя. Мы разработали план побега и уже подкупили стражников! Ты можешь выйти отсюда прямо сейчас! Тебя ждет колесница у ворот тюрьмы, там надежный возница!
С-С.: (хладнокровно): Я не посмею проявить непочтение к закону! Не вижу необходимости нарушать законы полиса.
А.: Сократ-Софос, ну что ты говоришь? Тебя отравят! Ты умрешь!!! (наклоняется над учителем).
С-С.: А не все ли равно: сегодня или завтра? Умирают всегда одинаково: как будто ты еще и не жил. Хоть тебе 50, хоть 100!!! Да не волнуйтесь вы так! Вот я совершенно спокоен!
А.: Да что же ты нас успокаиваешь? Это мы должны тебя успокаивать!
С-С.: Хорошо. Успокаивайте! Но не сильно, а то я умру раньше времени!
А.: Сократ-Софос, с тобой невозможно разговаривать!!! Я не знаю, что делать! (обращается к друзьям, повышая голос): Он невыносим! Его сегодня казнят!!!
Входит стражник: «Я уже предупреждал. Нельзя разговаривать так громко, нельзя вести длинные разговоры. Иначе яд не подействует и придется пить несколько чаш подряд».
Сократ потирает ногу.

С-С.: Нога затекла в оковах. А теперь все прошло. Удивительная вещь! Одно заменяется противоположным: мучение - удовольствием! Как приятно!
Все молча смотрят друг на друга. Садятся подле Сократа-Софоса.

А.: (настойчиво и тихо): Все-таки ты подумай, милый друг! Мы собрали необходимую сумму для побега! Завтра ты будешь на свободе! Понимаешь: на сво-бо-де!!!
С-С.: Свобода – это поступать по закону, а не по произволу! Чтобы быть свободным, нужно стать законопослушным! (делает знак рукой).
А.: Ты опять рассуждаешь не о том, о чем следовало бы. Здоров ли ты?
С-С.: Если ты мыслишь сам – ты ни от кого не зависишь и становишься самым здоровым человеком из всех живущих на земле! Мыслящий человек всегда свободен и здоров!
А.: (оглядывая друзей): Вероятно, он уже принял для себя эту участь! (машет рукой).
С-С.: Я свободен, друзья мои! Как свободен только тот, у кого ничего нет и кто ничего не боится!
А. (глубоко вздыхает): Уж тут ничего не поделаешь! Сократ-Софос! Ты неисправим! Увы!
Сократ-Софос рассматривает свою ногу и качает головой. Все сидят или стоят опять некоторое время молча. Плат садится, опирается рукой на голову, изредка он вздыхает и всхлипывает, ничего не говоря, в задумчивости смотрит под ноги.

А.: (смирившись с настойчивостью Сократа принять яд): Ладно, видно, мы уже ничего не можем сделать!
С-С.: Почему же не можете, Андреас? Давайте еще раз побеседуем! Клянусь собакой, я жажду отвечать на ваши вопросы!
А.: Нет, мы не будем сегодня говорить о философии. Лучше скажи мне, Сократ-Софос сам, что это был за процесс, который обернулся такой бедой? Уверен, что ты ни в чем не виноват, потому что тебя я слишком хорошо знаю. Я не был на суде, ничего не знаю и только вернулся в Афины. Скажи мне, как им удалось вынести такой чудовищный приговор?
Ф: Об этом все говорят. Клянусь Зевсом, Сократ-Софос ни в чем не виноват!
С-С.: Ничего удивительного я не вижу, друзья мои! Это должно было случиться еще раньше. Мои обвинители не вчера начали травлю. Один комедиограф Аристофан чего стоит! Этот пирог, начиненный отравой, мне давно испекли.
А.: Какое же обвинение выдвинули эти безбожники, эти безжалостные судьи?
С-С.: Они сказали будто бы некто Сократ-Софос, то есть я, человек опасный. Будто я прикидываюсь мудрым, постоянно ведущим беседы, исследующим все, что над землею – на небе, и все, что под землею – за гранью понимания – подземное. Что я распространяю ложь и выдаю ее за правду. Эти-то мои обвинители, пустившие такую молву, представили меня как человека, который поэтому и богов-то не признает.
А.: И кто мог поверить в данную клевету?
С-С.: Конечно, гелиэя – суд присяжных – 501 гелиаст! Голосование показало: 258 голосов против 243. Я даже удивился, что перевес такой небольшой!
А.: А кто же осмелился выступить против тебя? Кто? Кто мог так низко пасть?
С-С.: Никиас подал на меня жалобу. Он обратился с официальным обвинением. Я государственный преступник, друзья!
Фотис: Никиас, этот честолюбец, бездарный поэт, над ним все смеются. Поэтому, выступив против нашего учителя, хотел себя возвысить!
С-С.: Его поддержали другие.
Ф.: Андреас, ты же знаешь этого ленивого ритора Лазаруса. Он-то и два слова сказать не может, а лезет в политику! Нашему другу он всегда завидовал и не раз впросак попадал в беседах с ним. Сын Лазаруса после бесед с Сократом-Софосом стал избегать отца, а тот вообразил, наверное, что наш учитель настраивает сына против него. Еще и Деимос, этот софист-выскочка. А Никиас, вероятно, и есть главный обвинитель. Несомненно, его главенство в этой троице. Он не терпит чужого мнения, нашего учителя причисляет к болтунам, но Никиас богат, владеет мастерскими по производству керамических сосудов.
С-С.: Они обвинили меня в том, что я со своих учеников беру деньги. Вы все знаете, что никогда денег я не брал! Ведь это неправда! И тех, кто беседует со мной, я не считаю своими учениками и себя их учителем не считаю. Меня все считают мудрецом, но никто не хочет понять, что это не так!
А.: Значит, они обвинили тебя в безбожии и стяжательстве? (усмехнувшись). Вот так обвинение!!! А какие это новые божества ты придумал, Сократ-Софос?
С-С.: Да вот мой внутренний голос, мой вестник, который заставлял меня заниматься философией и риторикой и отказаться от политики.
Плат (до этого сидевший в мрачном расположении духа): Цитирую обвинение: «Богохульник Сократ-Софос преступным образом не признает богов, а признает своих демонов (или вестников) и портит молодежь своими наставлениями», - вот какую чудовищную бессмыслицу вменили ему в вину! Ведь если он признает вестника, что Никиас и утверждал на суде, то значит, он признает и богов, так как вестник, посланец – это либо сам бог, либо сын бога!
С-С.: Да, Плат, мой вестник всегда вел меня по жизни. Он удерживал меня от зла, от порочности, от глупости.
А: Но где понять нашим «мудрецам» без мудрости, что «вредное умничанье» Сократа-Софоса – это поиск знания. А предали его из зависти!
С-С.: Теперь мой внутренний голос говорит мне о том, что все мои обвинители еще пожалеют о том, что вынесли такой приговор. Я-то старик, мне немного осталось. И я не боюсь смерти. Мои обвинители живы, а мне предстоит умереть, но что для человека предпочтительнее, это неизвестно. Даже думаю о том, что все это произошло мне во благо! Смерть – это не зло! И нельзя избегать смерти ни на войне, ни в суде неверным способом!
А. : Но ты можешь избежать ее, так как невиновен!
С-С.: Избежать смерти нетрудно: можно было раскаиваться в содеянном, плакать, привести родственников, детей, в конце концов, подкупить самых рьяных обвинителей, хотя у меня нет средств на подкуп, но трудно не подвергнуться нравственной порче, которая нас настигает быстрее смерти! Я предпочитаю лучше умереть, чем отказаться от своей защитительной речи.
Ф.: Да, будь спокоен. Ты все правильно сказал. Поэтому и был вынесен такой вердикт!
С-С.: Друзья мои, у меня есть последняя просьба. Я прошу только за моих сыновей. Чтобы если они станут стремиться не к увеличению знаний, а к телесным удовольствиям, к деньгам или еще хуже, к каким-то злоупотреблениям, выступать против законов полиса, поставить их на нужный путь. Помочь им справиться со своими ложными пристрастиями.
Ф: Мы постараемся. Не волнуйся. Мы сделаем все, что можем.
А.: Как похоронить нам тебя, любимый наш учитель?
Некоторые потихоньку начинают плакать. Некоторые сидят в задумчивости и очень мрачные.

С-С. (улыбаясь): Это совсем неважно. Главное, чтобы вы смогли меня вовремя схватить за полу моего плаща, а то ведь мертвецы могут проходить сквозь стены и исчезнуть в любую минуту.

В камеру входит раб с чашей яда цикуты. Он подает ее Сократу-Софосу. Тот берет в руки чашу.

Раб: Выпей, потом нужно немного походить, и только после этого нужно лечь. Так яд подействует быстро.
С-С. (совершенно спокойно): Хорошо (выпивает).
Все, закрываясь руками, хитонами залились слезами. Плат рыдает вслух. Пауза.

С-С. (выпив чашу до дна): Нет, друзья мои! Так не годится. Женщине позволительно рыдать, но вы-то не должны уронить мужского достоинства. Так я и умереть не смогу! Вы у богов выпросите меня с того света!
Все притихли. Сократ-Софос походил немного и лег. Полежал и вдруг сказал:

С-С.: Меня присудили к лучшему обеду за всю мою жизнь!
Андреас закрыл ему глаза. Все со слезами на глазах оставались в молчании несколько минут.

КОНЕЦ драмы.