Беседуя с Cократом-Cофосом 2 действие

Интеллектуальный древнегреческий марафон. Дилогия. I часть

От автора. Дилогия о Сократе-Софосе состоит из 2-х произведений: пьесы «Беседуя с Сократом-Софосом» и драмы «Чаша цикуты Сократа-Софоса». Прототипом главного героя дилогии является Сократ, древний философ, мастер диалога, который не оставил письменных сочинений. Дилогия основана на различных источниках о жизни Сократа. Сведения о нем мы находим в таких произведениях, как «Диалоги» Платона, «Риторика» Аристотеля, «Воспоминания о Сократе» Ксенофонта Афинского, а также в современных научно-популярных работах о жизни ученого и развитии демократии в Древней Греции. Юмористические сценки связаны с известными историческими данными о древних философах, которые любили посмеяться и подшучивать друг над другом.
Главный герой дилогии – Сократ- Софос, собирательный образ древнегреческого мудреца. Биографические данные и сам образ формировался под воздействием биографии и «майевтики» Сократа, ученого того времени, приговоренного к смертной казни. Подобная участь постигла многих древних философов, математиков, астрономов. Многие из них пострадали за свои сочинения и рассуждения, впоследствии обогатившие весь мир новыми научными данными.

Беседуя с Cократом-Cофосом

Пьеса в 2-х действиях

Действие 2
Сцена 1

Действующие лица^
Сократ-Софос, древнегреческий мудрец
Антипа, жена Сократа-Софоса, женщина средних лет
Андреас, красавец, близкий друг Сократа-Софоса
Плат, молодой друг Сократа-Софоса
Ксенон, собеседник
Юклид, софист
Моним, считающий себя последователем Сократа-Софоса
Тимон, киник, гедонист (любитель наслаждений)
Каллисто, красавица, гетера
Григориас, Мназон, чужеземцы
Никиас, честолюбец, бездарный поэт, владелец мастерскими керамики
Молодой человек, желающий учиться у Сократа-Софоса
Юная красавица-рабыня
Богатый гражданин на рынке
Служанка Каллисто
Продавцы на рынке
Толпа на рынке, принимающая участие в беседах

Сцена 1

Древнегреческий рынок, Агора. Осенний солнечный день. На агоре расположился главный городской рынок, где отведены особые места каждому виду товара (называемые кругами), виден храм богу Аполлону. На рынке продают товары: кувшины, амфоры и др. сосуды; овощи: капусту, зелень, лук, чеснок; фрукты: оливки, яблоки, груши, виноград, ананасы, гранаты, арбузы; а также на столах можно увидеть колбасу, мясо, подвешенных рыбу, кур, гусей. Вдали выставка-продажа картин различных художников. Сбоку продают всякие безделушки, маленькие фигурки, а также украшения для женщин – бусы, браслеты, кольца. Продавец одежды торгует какой-то одеждой восточного покроя.
Сократ-Софос и Андреас подходят к рынку на агоре. Остановившись перед безделушками и глядя на продавцов и их товары, Сократ качает головой из стороны в сторону, повторяя:

С-С.: Подумать только, сколько товара… Какое разнообразие! Вот этот зайчик! А вот курочка! Смотри (обращаясь к Андреасу): Вот еще.. что-то… (вертит в руках). Сколько ремесленников и ваятелей создавали эти фигурки. Сколько товара!!! Занимательных вещей! Какая тонкая работа! (усмехаясь) Какие замечательные товары!

Андреас тоже разглядывает товар. Сократ-Софос подходит к продавцу украшения для женщин, мужской и женской одежды. На вешалке болтаются какие-то блестящие рубахи восточного покроя. Он берет подол блестящей юбки и поднимает его вверх.
С-С: И где только все это было произведено? Сколько рабов, сколько умельцев трудились дни и ночи над всем этим добром? Сколько товара! Шагу негде ступить!

Он оглядывается вокруг.
С-С: Это же надо! Сколько всего!!! Сколько совершенно бесполезных вещей, которые нужны мне, как быку хитон и комару доспехи!

Андреас смеется.
А: Здесь много того, мой друг, что можно бы было выбросить сразу после покупки. Но тебе тут вообще ничего не надо!
С-С.: Разве богатство заключается в этих пустышках, или в еде, или в одежде? Я же одеваюсь из потребности жить без излишеств.
А.: Но богатые больше довольны жизнью. А бедность радоваться не дает.
С-С.: Это весьма сомнительно. Разве счастлив тот, кто богат? Это выдумка. Любое богатство быстро становится обыкновенным уровнем достатка. Поэтому только портит человека. Золотые украшения и пурпурные одежды хороши для подмостков сцены, для жизни это небезопасно.

Услышав их разговор, подходит софист Юклид.
Ю: Ты ведь на самом деле так считаешь, а не рисуешься тут перед нами, верно?
С-С.: Желаю здравствовать, Юклид! Конечно. Я именно так и считаю.
Ю: Так вот о чем вы тут болтаете! Сократ-Софос, как всегда, превозносит бедность! Ты живешь так, что подобным образом не живет и бедняга крестьянин в примитивной хижине или метек-голодранец, у которого дом построен из самана. Ты не ешь даже рыбу, которая доступна всем беднякам, а одежду и вовсе носишь не только бедную, но одну и ту же, и всегда ты без обуви и без хитона.
С-С.: Клянусь Герой, Юклид, счастье не в неге и роскоши. Все софисты, и ты в их числе, так не считают. Но страсть к наживе и обогащению совращает людей с пути добродетели и ведет к нравственной порче.
Ю.: Что это за свинья такая – нравственная порча?
С-С.: Скорее волчица, которая загрызет тебя, не успеешь и глазом моргнуть. Человек должен приучить себя довольствоваться малым, подражая высокому примеру богов (поднимает палец вверх), которые вообще ни в чем не нуждаются.
Ю.: Но капуста да вода – плохая еда.
С-С.: Вкус еды не зависит от пристрастий. Лучший двигатель к еде - голод, когда любая еда, даже самая простая лепешка из муки грубого помола кажется самой изысканной, как запеченное мясо с овечьим сыром или сладкие медовые пироги.
Ю.: Да уж знаю, ты не имеешь пристрастий в еде. Питаешься абы чем.
С-С.: Стол к обеду не является основным местом, где должен проводить человек все свое время. Духовная пища намного полезнее и приятней. И когда много ешь, вкуса еды уже не можешь оценить. Все сокровища Дария не сравнятся с духовной пищей. Мне намного более нужны друзья (обращаясь к Андреасу).
А.: Я один из них, милый мой друг! Ты это знаешь!
С-С.: Я знаю, мой Андреас! Братская сплоченность единомышленников надежнее бронИ.
Они обнимаются.

Ю.: (язвительно): Пустой стол к обеду – признак высокого духа! Ха-ха!
С-С.: Не пустой, а без излишеств. Но не должно быть, чтобы человек ел одну капусту, пил воду и одевался в тряпье ради славы. Вот смотри, Моним (показывает на Монима, стоящего неподалёку). Презрение к материальным благам у него показное… Он лишь повторяет мои слова и бездумно внешне мне подражает. Тщеславно облачился в лохмотья, чтобы продемонстрировать равнодушие к богатству.

Он подзывает проходящего Монима. Далее разговор происходит между ними.
С-С.: Моним, ты стал ходить босой, как я. А твои заплаты на тряпье, которое ты носишь, скрывают истинные твои намерения.
Моним: А в чем же они, эти истинные намерения?
С-С.: Хочешь, чтобы поклонялись твоей нищете?
М.: Ты ведь тоже ходишь в одном и том же плаще и зимой, и летом. А я считаю себя твоим последователем.
С-С.: Разве для того, чтобы быть моим последователем, нужно всего лишь снять с себя богатую одежду?
М.: Да. И еще вести беседы.
С-С.: И какие же ты ведешь беседы и с кем?
М.: Да вот сейчас с тобой хотя бы.
С-С.: Понятно. И пришел к истине?
М.: Да.
С-С.: К какой же?
М.: Ты, Сократ-Софос, меня всегда критикуешь, но и о тебе не все хорошего мнения. Вот твои соседи, например, Аргос не очень-то хорошо о тебе отзывается.
С-С.: Ничего удивительного, говорить хорошо Аргос никогда не умел и так и не научился. Сколько ни пытался.
М.: Хочешь подробнее узнать, что он говорит?
С-С.: Хорошо, говори. Это ведь не сплетни, а то, что ты сам от него услышал? Да?
М.: Ну, я слышал это от других твоих знакомых и соседей. С ним самим я не разговаривал о тебе.
С-С.: Вот видишь, ты точно не знаешь, его самого не слышал, ты абсолютно не уверен, что он именно так и говорит. А еще скажи мне: эта новость доставит мне радость или огорчение? Будет ли она для меня сладкой?
М.: Клянусь всеми богами, нет, нисколько. Да уж какая тут радость или сладость? Абсолютная неприятность, и это будет горькая пилюля.
С-С.: Ладно. А еще хочу тебя спросить: эта твоя новость обо мне будет хотя бы полезной для моего дальнейшего исправления? И для моих друзей, для Андреаса, для тебя, для других?
М.: Не ручаюсь за таковые последствия. Очень даже сомневаюсь в этом. Возможно, что это было сказано тем, кто на тебя зол.
С-С.: Вот видишь, Моним, ты хочешь рассказать мне новость, которая абсолютно бесполезна, в которой нет правды и добра. Так зачем тогда эту новость мне сообщать?
М.: Но тебя и другие за глаза ругают!
С-С.: Совершенно мне это безразлично! Когда я отсутствую, то могут меня и плетьми бить! Да хоть побьют камнями или утопят!
Все улыбаются. Моним продолжает.
М.: Ты знаешь, Сократ-Софос, только один очень злоязычный человек, как я слышал, – это Лефтерис, отзывается о тебе хорошо.
С-С: (с удивлением): Да ты что? Уж не сказал ли ему кто-нибудь, что я внезапно скончался, что уж теперь не смогу с ним спорить и меня отнесли на кладбище?
Все опять улыбаются. Моним машет двумя руками и отходит.

В это время к Сократу-Софосу подходит молодой человек. Он говорит:
Молодой человек (очень громко и уверенно): Я приехал в Афины издалека и горю желанием овладеть искусством красноречия и стать мудрым. Сократ-Софос, ты самый известный человек в Афинах, самый лучший ритор. Я бы хотел стать твоим учеником.
С-С.: Кто это тебе сказал? У меня нет учеников, и я никого не обучаю, тем более мудрости. Я беседую с людьми. Понимаешь, мой метод – рассуждение по сложным вопросам…
М.ч.: Нет, я хочу учиться. Я заплачу тебе, только ты выдели мне определенное время для занятий.
С-С.: Говорю же тебе, что у меня нет учеников и нет для учеников какого-то определенного времени… А мудрости вообще нельзя научить, даже за деньги. Мне кажется…
Молодой человек перебивает его:
М.ч. (очень настойчиво и быстро): Все равно. Я учиться хочу. Я много времени у тебя не займу! Я способный, у меня хорошая память. У моего отца достаточно денег, чтобы меня обучить. Он бы и сам попросил за меня, да вот у него важные дела в Халкиде и Эретрии. Назначь мне часы, чтобы мои занятия были после обеда. С утра я занимаюсь агонистикой  - тренируюсь и участвую в гимнастических состязаниях. Я слышал, что ты хорошо учишь, но плату не берешь, а я тебе заплачу за уроки.
С-С.: Юноша! Во-первых, я-то не очень способный, и память у меня слабовата. И, как я понимаю, во-вторых, бог дал человеку две ноги и две руки, чтобы ходить и действовать, а еще два глаза и два уха, чтобы смотреть и слушать, но лишь один рот и язык, чтобы меньше есть и говорить. А ты до сих пор не знаешь, что те, кто много говорят, и не могут замолчать вовремя, становятся плохими риторами. И чем больше и громче они говорят, тем больше у них болит горло и язык. Как у гончара болят руки, а у флейтиста – губы. Хорошо, я возьму тебя в ученики, но учти: ты заплатишь мне очень много!!! Очень! Тройную плату!
М.ч.: Почему это? (с удивлением).

Он с недоумением попятился от философа.
С-С.: Потому, что при твоем умении общаться мне придется учить тебя не столько азам красноречия, правильно и красиво вести беседу, сколько тому, чтобы ты научился главному: благопристойно общаться с другими людьми, особенно с теми, кто старше тебя, и не перебивать других. А также терпению: умению молчать и умению слушать.
Молодой человек молча отходит в раздумье. Софист Юклид также отходит от них в сторону.

Сократ и Андреас останавливаются на рынке рядом с продавцами чечевицы и зелени. Мимо проходит киник Тимон.
Тимон: «Приветствую тебя, Сократ-Софос, возрадуйся!»
С-С.: «Желаю здравствовать,Тимон!».

Разговор происходит между Тимоном и Сократом-Софосом.
Т: Я-то вот беру плату за обучение, а ты, мой учитель, все бедствуешь! Опять за бобами пришел? Эх, Сократ-Софос! Тебе бы быть более расчетливым и подружиться с каким-нибудь человеком знатного происхождения, политиком, который бы занимал высокое положение в обществе и был бы очень богат. Вот я дружу с Дионом и пользуюсь у него особым расположением. Глядишь, и не пришлось бы тебе питаться бобами и капустой.
С-С.: Ты вот гедонист: считаешь главным в жизни материальные блага, а я-то тут как раз противоположного мнения. Если бы ты мог питаться, как я, бобами и капустой, то тебе не пришлось бы кланяться сильным мира сего и лебезить перед ними.
Т.: Ах, как ты все перевернул! Вместо того, чтобы все время меня критиковать, лучше бы ты покритиковал свою жену. Она у тебя уж больно сварливая.
С-С.: Сварливость не самый страшный порок для женщины! Моя жена достойна уважения. Вот ты, Тимон, любишь роскошь, общение с гетерами. У тебя больше угроз в жизни, чем у меня с моей женой. Не пришлось бы тебе лечиться каленым железом!
Т. (с пренебрежением): Не беспокойся, Сократ-Софос, о моем здоровье. Мои гетеры здоровы, и я не заболею.
С-С.: Вот и прекрасно! Чего и я тебе желаю, мой друг!

Тимон хмыкает: «Ха!» и, жестом выражая протест, недовольный отходит от них. Андреас улыбается.

Андреас.: Да, наш друг Тимон любит роскошь и женщин древнейшей профессии. Не нравится ему наш разговор. Вот если бы ты хвалил его, то он не стал бы презрительно хмыкать.

Наконец, Сократ-Софос и Андреас видят софиста Григориаса, афинского демократа и богача Никиаса и приехавшего к нему в гости молодого Мназона.
А.: А вот и Григориас из Элиды. А Никиас и Мназон составят нам компанию в беседе.

В это время к Сократу-Софосу и Андреасу подходит красавица гетера Каллисто со слугой. У слуги корзина винограда.

К.: Сократ-Софос, я могу всех твоих собеседников увести за собой! Если я захочу, то все твои ученики и собеседники будут моими.
С-С.: В этом ты права! Ведь у тебя в руках черная ворона, а у меня белый голубь.
К.: Моя черная ворона твоего белого голубя легко одолеет!
С-С.: Спорить не о чем! Куда легче идти: вверх или вниз?
К.: Вниз, но ко мне!
С-С.: Твои чары, как воровство или разбой, самые привлекательные для любого! Особенно для слабых духом.
К.: Что значит воровство?
С-С.: Это значит, что ты занимаешься разбоем или кражей собственного достоинства.
К.: Моего или у тех, кто общается со мной?
С-С.: Да, и у тебя, и у твоих «учеников» и собеседников!
К.: А почему же это разбой?
С-С.: Потому что и ты, и они в ближайшем будущем пациенты клиник и кладбища.
К.: Ну уж, скажешь тоже! Это не так! Просто ты считаешь мое ремесло недостойным.
С-С.: Ремесло ремеслу рознь! По поводу твоего «ремесла» все так считают! Разве что врачи и могильщики не согласятся со мной! Выгода огромная!
К.: Дело не в выгоде, а в том, что кому важнее…
С-С.: Да, кому тело, кому душа!
К.: Как бы там ни было, я сильнее тебя! И ты это признаешь:  что все твои ученики и собеседники будут моими, если я захочу. Но если ты захочешь вместе с Андреасом, чтобы мои «ученики» покинули меня и перешли к тебе, то это ты никогда не сможешь сделать!
С-С.: Это правда! Ведь тебе проще всего! Я же уже сказал: к низменному гораздо быстрее привлечь, чем к высокому.

Сократ-Софос и Андреас собираются подойти к Григориасу и его друзьям, но их опережает какой-то человек - богатый гражданин.

В это время гетера Каллисто подходит к Андреасу. Она наклоняется и что-то ему шепчет. Они отходят для беседы в глубину рынка, в сторону. Каллисто что-то говорит и показывает Андреасу. Тот смотрит на корзину с виноградом. Андреас призадумывается и что-то тоже ей отвечает. Их не слышно. Они стоят в стороне. Ясно, что гетера проявляет к Андреасу не только деловой интерес. Она смотрит на него, улыбаясь, и пытается склонить на свою сторону (жестами). Она стоит лицом к сцене. Лица Андреаса не видно.

Богатый гражданин (обращаясь к софисту Григориасу): Ты можешь взять в ученики моего сына?
Г.: Хорошо, но я беру за обучение пятьсот драхм.
Богатый господин: Это слишком много! Это огромная сумма! Ты что, сошел с ума? Так много? Да за эти деньги я могу купить рабочую лошадь или танцовщицу-наложницу.
Г.: Хорошо. Купи рабочую лошадь и отдай сыну. Начнет заниматься земледелием, войдет в число лучших метеков Эллады.
Б.г.: Мой сын свободный гражданин, а не раб или чужеземец (с гордостью и возмущением).
Г.: Так в чем дело? Тогда купи танцовщицу-наложницу (правда, красивую наложницу за такие деньги не купишь) и отдай сыну вместо лошади. Она лучше, чем лошадь, чему-нибудь да научит твоего сына.  Возможно, хорошо танцевать…(с ухмылкой).
Богато одетый господин отходит от них, покачивая головой и поглядывая с неприязнью на Григориаса.

Наконец, Сократ-Софос приветствует подошедших Григориаса, Никиаса и Мназона. «Желаю здравствовать!» или «Возрадуйся!» - говорят друг другу. Сократ-Софос и Григориас начинают диалог. Никиас и Мназон вначале только слушают, потом вступают изредка в беседу.

С-С.: Григориас, мудрый и доблестнейший из людей, наконец-то мы тебя встретили, давно ли ты прибыл к нам в Афины?
Г. (с достоинством, горделиво): Совсем недавно. Все недосуг, Сократ-Софос. Меня часто выбирают послом. Нужно говорить достойные речи. Много раз я бывал в этой должности в различных государствах, а больше всего – в Беотии: особенно по поводу очень важных дел. Поэтому нечасто приходится мне бывать у вас.
С-С.: Да, Григориас. Значит, ты поистине мудрый и достойный человек, беря с молодых людей большие деньги, вероятно, ты приносишь им пользу в обучении, а на государственном поприще умеешь оказывать благодеяния своему народу? А вот древние мужи, прославившие свои имена мудростью, они не совмещали как-то занятия науками и обучением с государственными делами. Почему?
Г.: Наверное, они не могли делать и то, и другое одновременно. Для этого нужны особые способности.
С-С.: Получается, что по сравнению с вами старые мастера никуда не годятся? И вы, софисты, и ваше искусство лучше?
Н.: Верно ты сказал.
С-С.: Слыхал, что Протагор и Горгий зарабатывали на этом большие деньги!
Г.: Но я еще больше зарабатываю. В Фивах, например.
С-С.: Значит, ты много знаешь и умеешь, лучше всех преподаешь науки своим ученикам. И фиванцы тебе очень хорошо платят?
Г.: Именно так, Сократ-Софос!
С-С.: Но, Григориас, за что же именно они тебе платят и хвалят тебя? Наверное, за науку о звездах и о небесных явлениях?
Г.: Нет, этим они не интересуются
С-С.: Значит, любят геометрию?
Г.: Да что ты! И считать-то толком не научились.
С-С.: Значит, грамматику?
Г.: И тут не попал!
С-С.: Так скажи, за что платят такие большие деньги? Я теряюсь в догадках!
Г: Я учу их истории.
С-С.: Значит, у тебя память отличная, ты знаешь всех наших архонтов, даты, законы, которые издавались в разные времена?
Г.: В этом вся суть, любезный мой! Клянусь Зевсом, если услышу подряд сто имен, то тут же я смогу их воспроизвести.
С-С.: Теперь понимаю. Ты, действительно, преуспел в мнемотехнике.
Г.: Да, я успешен на этом поприще. Да и в философии, и в политической науке я весьма преуспел. Приготовил несколько занимательных речей, выступал с ними в Беотии, в Фивах, конечно, да и в Афинах думаю выступить послезавтра, в салоне Теодороса. Там собираются многие великие мужи Афин. Вам надо послушать! Мои речи замечательны. А последняя – просто прекрасна! Ты и сам должен быть во время моего выступления, и привести друзей и соседей, кто мог бы, выслушав речь, оценить ее. Вот и Никиас с Мназоном обещаются прийти.
С-С.: Конечно, непременно!
Н.: Обязательно придем и поддержим Григориаса.

В это время к Андреасу и Каллисто, стоящим невдалеке, подходит какой-то средних лет мужчина, который после некоторого разговора, кладет ему руку на плечо. Андреас сбрасывает эту руку. Также к ним подходят еще два господина и что-то говорят ему. Андреас поднимает руку вверх и не желает с ними разговаривать. Позже к ним подходят еще несколько человек. Они, перебивая друг друга, пытаются что-то безрезультатно предложить Андреасу. Он продолжает стоять с ними в стороне от ведущих диалог Сократа-Софоса и Григориаса. У Андреаса недовольные жесты. Они жестикулируют весьма активно. Всего вероятнее, он кому-то из его окружения говорит что-то неприятное.

С-С.: Григориас, любезнейший, ты говоришь, что весьма учен и много знаешь. И в эстетике, наверное, тоже силён.
Г: Конечно, мой друг. Это простые вопросы.
С-С.: Замечательно. Есть одна очень важная для меня тема. Я недавно, беседуя с одним мужем, разговорился и начал возвеличивать эстетическое и порицать непривлекательное, дурное. Этот сообразительный человек меня остановил и озадачил весьма непростым вопросом: «Друг любезный, вот ты долго тут рассуждаешь и пытаешься меня наставить, как ты думаешь, на правильное решение вопроса. Но откуда ты знаешь, что именно эстетическое, а что непривлекательное или дурное? Объясни-ка мне». Я настолько запутался, что ничего не мог придумать! Просто совсем растерялся. Григориас, можешь ты мне объяснить, в чем тут суть вопроса?
Г.: Друг мой, ты меня смущаешь и удивляешь! Как ты не можешь объяснить такую простую вещь? Да это пара пустяков! Что же тут сложного, я не пойму, В чем же ты тут запутался?
С-С.: Вот это ответ! Я-то мучаюсь и никак не могу прийти к правильному решению, а ты так вот сразу мне все и объяснишь!!! И мне никто не скажет, что я ничего не знаю. Хотя именно так я и думаю.
Г.: Клянусь Зевсом, все тебе объясню, иначе я буду полным невеждой!
Никиас: Сократ-Софос, ты что? Сомневаешься?

С-С.: Да нет же! Ни в коем случае! Так хорошо ты говоришь, Григориас. Лишь бы я поставил на место этого любознательного незнайку. Сам ничего не понимает, и меня запутал совсем! Только ты получше мне объясни, а то как бы я не попал впросак! Итак, замечательно! Ты, Григориас, знаешь мою манеру: я люблю вопросы задавать. Ведь во время беседы часто бывает так, что хочется уточнить тот или другой момент в рассуждении. Поэтому тебе придется отвечать. Иначе я ничего не пойму, и сяду в лужу!
Г.: Спрашивай, конечно, дружище. Я-то, действительно, учен. И, пожалуй, мне под силу и иные не такие простые вопросы. Я только буду рад этому. А то все смотрят на меня, как на оракула. Но спрашивать у меня не хотят, боятся! И мы одержим победу над твоим заносчивым собеседником!
С-С.: До чего же хорошо ты говоришь, Григориас. Вот бы мне так научиться! Итак. Представь, что ты сказал замечательную речь об эстетическом. Так вот, я бы спросил: «Выслушал я тебя, но вот у меня появились вопросы. Ответь-ка мне: «Если эстетическое существует, то есть ли это нечто существенное?». Отвечай!
Г.: Да! Это весьма существенное!
С-С.: И оно не есть ничто!
Г.: Несомненно! Это нечто!
С-С.: Замечательно! Так скажи мне, чужеземец, что же это такое это эстетическое, раз ты так его расписал как нечто и как существенное?
Г.: Уточню. Нужно ответить на вопрос, что есть эстетичное?
С-С.: Нет, Григориас. Экстезикос – «aisthetikos» (чувственный). Можно использовать два слова: эстетичное и эстетическое.
Г.: Но какая разница между тем и другим?
С-С.: Наверное, ты должен лучше знать, что это не одно и то же. Но учти, что вопрос не в том, что есть эстетичное, а в том, что такое эстетическое как понятие!

От Андреаса отходит несколько человек, потом постепенно остальные окружают ведущих беседу Сократа-Софоса и Григориаса. Андреас также переходит к спорящим. Чуть позже еще несколько любопытных граждан подходят к ведущим беседу. Все внимательно слушают. Мужчины потирают бороды. Многие очень внимательно слушают беседу и одобряют Сократа-Софоса. Некоторые выражают недовольство. Многие смотрят на него влюбленными глазами. Особенно нравится Сократ-Софос молодым эллинам.

Г.: Хорошо. Я как-то не очень отделяю эти понятия. Но ничего сложного тут нет, Сократ-Софос. Посмотрим, что такое эстетическое. А про эстетичное потом поговорим.
С-С.: Хорошо. Какой же ответ?
Никиас: Сократ-Софос, слушай! Григориас обязательно ответит так, что все с ним согласятся.

Г.: Ответ простой. В качестве меры, идеального варианта эстетического возьмем, например, нашу греческую керамику. Какую-нибудь замечательную вазу. Например, большой канфар для вина нашего известного эллинского гончара и вазописца из Афин Эксекия с краснофигурной вазописью гонок на колесницах на 75-й Олимпиаде. Ты же знаешь эту его работу? Это и есть эстетическое.
Никиас: Вот и ответ!
Григориас победоносно обводит толпу взглядом и еще раз спрашивает: «Все согласны?» - «Да-да», «Конечно», «А как еще?», - слышатся возгласы.

С-С.: Я бы никогда не додумался до такого замечательного ответа, клянусь собакой! И такого быстрого! Да, наши кувшины вылеплены мастерами гончарного дела и все расписаны замечательными художниками; да такая тонкая работа! А уж Эксекий лучший из лучших! Да, Григориас, значит, если я моему оппоненту отвечу таким образом, то он не сможет меня поймать на какой-то неточности?
Г.: Конечно, друг! Никто не сможет усомниться в этом! Ты слышишь, что говорят? И твой собеседник не сможет тебя опровергнуть!
С-С.: А вдруг он найдет что-то такое, что будет создавать нечто недоказанное?
Г.: Да нет, что тут сомневаться? Любой скажет, что ты прав!
С-С.: Да ты плохо знаешь этого моего любопытного господина. Он наверняка устроит мне допрос. И придумает то, до чего мы с тобой не додумаемся.
Г.: Что он еще может придумать? И зачем ему придумывать? И лягушка думает о себе, что она умна! Да не тут-то было! Ладно. Что еще?
С-С.: Но если мой знакомый начнет искать какие-то изъяны, например? Ведь эстетическое, прекрасное, не должно быть с какими-то отрицательными качествами, с изъянами!
Г.: Какие же изъяны? Этот канфар – само совершенство! Если тот вдруг начнет придираться, то все станут над ним смеяться.
С-С.: Да он такой чудак, Григориас, что может выкинуть любую штучку! Он обязательно найдет, за что зацепиться.
Г.: Ты бы сказал ему, чтобы он почитал труды Фалеса, Гераклита или Протагора, или послушал бы речи Горгия? Чтобы быть более сведущим в науках.
С-С.: Нет, он скажет, что все это он уже прочитал, и Горгия слушал, но ответа не нашел. Вот в чем тут загвоздка.
Г.: Керамику Эксекия все признают как замечательную. Спорить не о чем.
С-С.: Ладно, если он не станет возражать. Оставим это, но тут далеко не все сказано…
Г.: Но что же еще может ему не понравиться в нашем ответе?
С-С.: Этот мой зануда скажет: «Сам подумай! Кувшины, килики, амфоры… И канфар хорошо. Но все это только горшки». Нет, он будет явно недоволен моим ответом!
Г.: Что значит, горшки? Это мастерски исполненные работы!
С-С.: Конечно, это ясно. Но ведь найдется еще много не менее прекрасных вещей: скульптур, музыкальных инструментов, например. Или еще каких-то произведений искусства. Животных, например. Вдруг мой знакомый скажет: «А вот скульптура льва Дамианоса не может быть такой самой прекрасной, идеалом всего эстетического?». Вспомни этот оскал, шевелюру… Какая мощь! Горшок – это утварь, а лев – более высок в иерархии космоса. Да и скульптура не менее знаменита.
Г.: Ну да. Наверное, лев уникален… (в раздумье). Не менее мастерски сделанная и прекрасная скульптура… (в раздумье). Гошки ему не нравятся…Ишь ты!!!
С-С.: Да, Григориас! Но что годится голодному, то бывает дурным для больного в лихорадке и наоборот. Но мы совсем запутались. Что я скажу моему знакомому? «Ты ничего не знаешь и не можешь объяснить, что же такое эстетическое», - скажет мой господин.
Г.: Сейчас, сейчас! Не спеши. Когда глупый не разберет, где дорога, умный покажет!

Мназон (обращаясь к Никиасу): Мне нравится дотошный собеседник Сократа-Софоса! Вот это мастер спорить и искать ответ!

С-С.: Тогда что? Заменим горшок на льва?
Г.: Подожди. Что-то я не пойму… Так… Рассмотрим скульптуру льва Дамианоса. Ладно. Давай, если пожелаешь, возьмем льва.
С-С.: Но это как-то неправильно. То горшок, то лев. Я уж и не знаю, как мне объяснять моему незнайке, что к чему. Да мой знакомый обязательно придумает и еще что-нибудь.
Г.: Дотошный же твой знакомый! Что ему еще нужно? Он что, больной?
С-С.: Да что ты возмущаешься? Ему нужно объяснить так, чтобы он уж не сомневался. А он вдруг еще что-нибудь такое скажет…

Никиас (строго): Хорошо. Что он может предположительно сказать еще?
С-С.: Например, что кроме льва, да еще полно скульптур, например, и лошадей, и птиц. А то еще и, например, он скажет, что не менее хороша статуя какого-нибудь победителя в Олимпийских играх, например, Дискобола, ваятеля Мирона.
Г.: Так (Григориас призадумался). Неожиданно ты поворачиваешь нашу беседу.
С-С.: Так это не я. Это мой собеседник. Он и меня измучил.
Г.: О, боги! Что за дотошный  человек, который мучает тебя? Я бы на твоем месте с ним вообще не разговаривал!
С-С.: Увы, приятель! Он меня в покое не оставит!
Г.: Тогда вот что скажи ему! Сейчас-сейчас! Я подумаю…
С-С.: Что? Говори скорее. Я в нетерпении!
Г.: Ну что ж? Может быть... Хорошо (растягивая слова). Лев-то хорош. Ну, пусть будет Дискобол. Я об этом как-то не подумал. Все-таки ступенька еще выше, если сравнивать его с утварью или животными! Фигура человека-то выше по уровню натуры… Согласен.
С-С.: В том-то и дело, Григориас. Он вполне закономерно ставит свои вопросы! Тут теоретические сложности! Хотя эстетическое, с чего мы и начали, не зависит, наверное, от сравнения видов живого. Ведь это искусство. Тут главное – красота, мастерство, умение. Но ведь возможен еще один не менее прекрасный вариант…
Г.: Ох! Да что же это за сатрап такой, что за сумасброд! Давай, говори. Слушаю. Какой?
Никиас (обращаясь к Сократу-Софосу): Тебе не кажется, что ты уже слишком придираешься! (и тише): Кто этот твой собеседник? Уж не ты ли сам? Твой вестник, что-то там божественное, и тебе покоя не дает своими поучениями.

С-С.: (не обращая внимания на замечания Никиаса) Да вот боюсь, что мой любитель возражать скажет, что в данном случае еще гораздо интереснее и совершеннее может быть хотя бы эллинка – гречанка, простая девушка Поликлета. Ты же знаешь эту статую? Что я смогу ему ответить? Ведь ты сам понимаешь, что прекрасная гречанка ничуть не хуже Дискобола! А уж Поликлет вообще не имеет себе равных!

Вокруг уже давно образовалась толпа. Многие удовлетворенно качают головой из стороны в сторону. Кто-то выкрикивает: «Хороша, что и говорить!», «Девица просто прекрасна», «Какой спор!».

Г.: Трудно сказать! Поликлет не менее знаменит. (Григориас потирает лоб). Вполне возможно, конечно! Ладно, согласен. Девушка действительно хороша. Интересна не менее спортсмена, нашего атлета. Не совсем мне нравится такой поворот, Сократ-Софос. Но, наверное, придется согласиться с тобой. Хорошо, пусть статуя прекрасной девушки.
С-С.: Ты уверен?

Толпа шумит, обсуждая сказанное: «Интересно!», «Да уж красавица!». Никиас нахмурился и то вопросительно смотрит на Григориаса, то недовольно смотрит на Сократа-Софоса. Мназон улыбается.

М: Давно хотел я увидеть и послушать Сократа-Софоса! (восхищенно).

Г.: Да. Это так! Думаю, что все остальное не годится. Все не то! (торопясь) Но я уже опаздываю! Меня пригласил сегодня на симпосию Клиний Старший! Нужно уходить…
С-С.: Но, Григориас, тут еще не все сказано… Еще полно вопросов… И это не ответ!!! Кроме девушки, много других вариантов…
Г.: Как? Разве это не все? Но не могу… Не хочется быть невежливым. Мы ведь как-нибудь встретимся еще раз! И договорим…
С-С.: Так мы на середине пути нашей беседы остановились…
Г.: Не настаивай! Я тороплюсь! Не могу, никак не могу… Пора идти!
С-С.: Ну что ж, конечно, Григориас! Договорим как-нибудь потом… Удачной тебе беседы и выступления. Ведь там ты будешь говорить речь?
Г.: Конечно! Спасибо за нашу беседу.
С-С.: Спасибо и тебе, мой друг!
Грирогиас поспешно уходит, увлекая за собой Никиаса и Мназона.

Толпа шумит, но постепенно все расходятся. Некоторые недовольно восклицают: «Когда же конец услышим?». Некоторые говорят: «Не все тут ясно!». Кто-то громче всех  выкрнул: «С Сократом-Софосом трудно разговаривать! Вот он и удрал!».
Андреас подходит ближе к Сократу-Софосу.

Сцена 2

Древнегреческий рынок, агора. Осенний день клонится к вечеру. Андреас и Сократ-Софос рассуждают на агоре, а позже идут к дому Сократа-Софоса.

А.: Григориас испугался, что ты его совсем лишишь ореола мудреца!
С-С.: Но софисты и не являются мудрецами, они только сами себя так называют. Они только хвастаются, что все знают. На самом деле они полные невежды.
А.: Беседа с Григориасом так и не закончилась, ты-то что хотел ему возразить?
С-С: Да тут еще долго нужно рассуждать. На конкретные вещи в теоретических вопросах нельзя опираться. В следующий раз мы с Григориасом закончим беседу, и ты узнаешь.
А.: Софисты говорят, что любое воззрение настолько же истинно, насколько и ложно. Всё можно и доказать, и опровергнуть. Так?
С-С.: В этом их ошибка! Они действительно во многом преуспели, но в целом науке рассуждать приносят вред. Софисты - приверженцы учения об относительности всего сущего. Так, они учат, что у каждого своя истина, т.е. что она относительна. Но диалектика не сводится только к выявлению противоположностей.
А.: Такой подход запутает кого угодно!
С-С.: Для софистов человек: источник и носитель всякого знания или мнения, веры или сомнения. Да, признание этого факта утверждает величайшую ценность человеческой индивидуальности и обосновывает возможность её личной свободы.
А.: Свобода - это самое желанное состояние! Но они ведь не могут стать настоящими знатоками?
С-С.: Для софистов, Андреас, аксиомой стало утверждение: «Истинно то, что убедительно», а главной мудростью считается умение убеждать. Это умение защитить при помощи доказательства любой тезис, а потом его же убедительно опровергнуть. Вот плуты!!! Какой же "мудрости" учат софисты? Плоды этой науки охотно демонстрируют публике: например, произносят хвалебные речи совершенно неподобающим предметам (кривизне носа, горшку, глупости, жадности, ревности и т. п.) и, как обычно, доказав одно, тут же искусно доказывают обратное.
А.: Мой Сократ-Софос, а ты не думаешь, что они нарочно лгут?
С-С: Для чего же?
А.: Чтобы выглядеть мудрецами! Ведь все смотрят на них с открытым ртом! Доказать сначала одно, а потом противоположное – это не каждому дано!
С-С.: Да, мой Андреас! Вот наши молодые софисты уже могут и лгать, но не Протагор, не Горгий – старые мастера! Они много дали наукам. Только не сумели пойти до конца! Хотя их последователи, более наглые, уже теперь могли бы и найти ошибки в их рассуждениях. Но многие из них не хотят этого. Софисты учат искусству убеждения в публичных речах, важному для политической карьеры в Афинах, поэтому их можно назвать лихими управленцами мнением толпы!
А.: Да уж ты умеешь их вывести на чистую воду!!! Но они любят деньги, а те, кто любит деньги, не любят правды…
С-С.: Софист -  это искусник, мудрец, а скорее – лжемудрец. Человек в рассуждениях не может не касаться проблемы ценностей. Но большинство софистов считает, что мораль, политическая наука, религия основаны на произвольных соглашениях. Правда, они не всегда говорят об этом открыто.
А.: Иначе как бы они смогли завоевать такую популярность в народе?
С-С.: Для них характерно то, что они от интереса в поисках истины о космосе, государстве и бытии переходят к выгоде: вырабатывают способы поведения человека "без условностей", без нравственных правил. Они доходят до критики традиционной морали. Считают, что все знания и ценности относительны. Есть и еще такой лишенный здравого смысла метод: познание вообще невозможно – они рассуждают, как агностики. Поэтому нельзя подражать этим лжецам. Этих мнимых мудрецов следует разоблачать!
А.: Тебе это удается! Софизмы граничат с полнейшей чепухой!
С-С.: Да, Андреас, но чепуха не софизм! Например, нельзя путать софизмы с ошибками знания. С тем, что в народе называют глупостью. Бессмыслица, безумие, а также наивность – это не софизмы.
А.: Ясно! Софизм очень необычен, и если, по сути, – это ложное умозаключение, то при самом первом рассмотрении оно кажется правильным. Так ведь? Приведи какой-нибудь пример софизма.
С-С.: Слушай один очень известный: «У этой свиньи есть дети, значит, она является матерью. Но так как она твоя свинья, то значит, она твоя мать»… Понял? Кроме того: «Если ты свою свинью плохо содержишь, то кормишь ее, то не кормишь, вовремя не вычищаешь за ней хлев, где она содержится, то это значит, что ты плохо относишься к своей матери. А еще являешься братом поросят».
А. (смеется): Это непревзойденное творение!
С-С.: Подмена понятий. Ты – «сын» и «свинячий сын». Но это самые несуразные примеры. Обычно они обманывают более тонко. Клянусь богами, Андреас, мы можем да утра перечислять такого рода «умности».
А.: Но это не скучно! Давай еще! Занимательно! Я готов слушать!
С-С.: Хорошо! Готовься к собственной ущербности! Софист спрашивает: «Имеешь ли ты то, что не терял?».
А.: Мне отвечать?
С-С.: Тебе! Что обычно отвечают?
А.: Наверное, «Да».
С-С.:  Это правильно! Далее софист ловит человека на утверждении того, что был ответ положительный, и говорит: «Хвост ты не терял? Значит, он у тебя есть».
Андреас вертит указательным пальцем у копчика, изображая хвост.
А.: А! Здорово! Только это не ущербность, а приобретение!
Андреас смеется.

А.: (опять смеясь) А рога и копыта?
Андреас подставляет два пальца над головой.
С-С.: И копыта, и рога в таком же присутствии!
А.: Прямо козлоподобный Сатир или хвостатый Силен…
Андреас опять смеется. Сократ-Софос улыбается.

С-С.: Люди не понимают, в чем секрет такой несуразицы. Но удивляются софистической «мудрости». На самом деле здесь, например, совмещение двух вопросов – в один. Если спросить: «Был ли у тебя хвост?». Далее «Терял ли ты его?». Если на пару вопросов ответ «да», то тогда можно утверждать, что он и остался. Но задаются сразу два вопроса, совмещенные в один, причем с завуалированным смыслом вещей. И приходится согласиться с хвостатостью самого себя.
А. (весело): Значит, мы оба свинячьи сыны и ходим с хвостами?!!! И с рогами, и с копытами!!!
С-С.: С точки зрения софистики – непременно!!!

А. (улыбаясь): Пора бы нам пообедать, Сократ-Софос. Уже скоро сумерки. Ты голоден иль сыт? Как вижу, ты и голода не чувствуешь.
С-С.: Ты прав, дружище. Но, клянусь богами, мудрость слаще похлёбки.
А: Но все-таки нам надо подкрепиться.
С-С.: Андреас! Так в чем же дело? Конечно, уже поздно! Не хочешь ли пойти ко мне? Антипа, наверное, уже приготовила обед и попотчует нас своей похлебкой. Не хочешь ли отведать чечевицы?
А.: Не возражаю, мой Сократ-Софос! Ты знаешь, с удовольствием! Я всегда рад пообщаться с тобой и за обедом! Но Антипа может быть в плохом настроении! Боюсь, что она опять не в духе! Как ты думаешь?
С-С.: Пойдем, мой добрый друг. Может быть, сегодня вечером нам повезет больше! И Антипа любезно примет нас. А если не повезет, мы будем действовать по обстоятельствам!
А.: Неплохо бы было, если бы она не встретила нас каким-нибудь половником или ухватом!
С-С.: Ничего! Мы с тобой и перед врагом не отступали, и на поле боя устояли. Она женщина, а к тому же быстро отходит. В ее власти наступать на меня, а в моей власти — ко всему привыкнуть и спокойно переносить ее нападки. Я приучил себя никогда ничем не возмущаться, никогда не распускать себя. Все недостатки я стойко переношу, как и заблуждения, даже безумства людей, я смотрю на них с той ясностью духа, которая  дает мне возможность быть искренне снисходительным к человеческим слабостям. Я слишком люблю людей, а Антипа - мать моих детей. Как же мне ее не любить?
А.: Понятно. Только женушка твоя слишком вздорная!
С-С.: Ты знаешь, как я воспитываю себя, Андреас? Когда я очень хочу пить, то прежде чем напиться, я черпаю кувшин воды, но потом выливаю его. Второй кувшин я тоже выливаю. И только когда наполню третий кувшин, только тогда я уже пью. Вот и сегодняшний наш диалог наталкивает меня на мысль, что удовольствие – это то, что полезно, а полезно то, чем производится добро.
А.: Во всем соглашусь с тобой, но боюсь, что Антипа сегодня покатается не только на тебе, но и на мне. Ведь, правда же, Сократ-Софос, что ты ей служишь иногда лошадкой?
С-С.: Поверь, друг мой, что я никудышный муж. А Антипа обожаемая мной женщина, поэтому она может позволить себе многое.