Беседуя с Сократом-Софосом 2 действие

Беседуя с Сократом-Софосом
От автора:
Дилогия: пьеса «Беседуя с Сократом-Софосом» и драма «Чаша цикуты Сократа-Софоса» - являются самостоятельными произведениями с опорой на идеи и философию древних. В целом работы представляют собой собрание афоризмов древних философов и похожих бытовых ситуаций, в которых они оказались.

Данные пьесы о Сократе-Софосе являются художественными произведениями с элементами юмора древних, и их нельзя рассматривать как научные трактаты или как исторические хронологии. Написаны по мотивам классических произведений античности. В работах представлен собирательный образ древнегреческого мудреца. Прототипом главного героя драмы является древнегреческий мудрец Сократ.

Действие второе
Сцена первая

Древнегреческий рынок, Агора. Осенний солнечный день. На агоре расположился  главный городской рынок, где отведены особые места каждому виду товара (называемые кругами), виден храм богу Аполлону. На рынке продают свои товары разные торговцы: кувшины, амфоры и др. сосуды; овощи: капусту, зелень, лук, чеснок; фрукты: оливки, яблоки, груши, виноград, ананасы, гранаты, арбузы; а также на столах можно увидеть колбасу, мясо, подвешенных рыбу, кур, гусей. Вдали выставка-продажа картин различных художников. Сбоку продают всякие безделушки, маленькие фигурки, а также украшения для женщин – бусы, браслеты, кольца. Продавец одежды торгует какой-то одеждой восточного покроя.
Сократ-Софос и Андреас подходят к рынку на агоре. Остановившись перед безделушками и глядя на продавцов и их товары, Сократ качает головой из стороны в сторону, повторяя:

С-С.: Подумать только, сколько товара… Какое разнообразие! Вот этот слоненок! А вот курочка! Смотри (обращаясь к Андреасу): Вот еще.. что-то… (вертит в руках). Сколько ремесленников и ваятелей создавали эти фигурки. Сколько товара!!! Занимательных вещей! Какая тонкая работа! (усмехаясь) Какие замечательные товары!

Андреас тоже разглядывает товар. Сократ-Софос подходит к продавцу украшения для женщин и  мужской и женской одежды. На вешалке болтаются какие-то блестящие рубахи восточного покроя. Он берет подол блестящей юбки и поднимает его вверх.
С-С: И где только все это было произведено? Сколько рабов, сколько умельцев трудились дни и ночи над всем этим добром. Сколько товара! Шагу негде ступить!

Он оглядывается вокруг.
С-С: Это же надо! Сколько всего!!! Сколько совершенно бесполезных вещей, которые нужны мне, как быку хитон и комару доспехи!

Андреас смеется.
А: Здесь много того, мой друг, что можно бы было выбросить сразу после покупки. Но тебе тут вообще ничего не надо!
С-С.: Разве богатство заключается в этих пустышках, или в еде, или в одежде? Я же одеваюсь из потребности жить без излишеств.
А.: Но богатые больше довольны жизнью. А бедность радоваться не дает.
С-С.: Это весьма сомнительно. Разве счастлив тот, кто богат? Это выдумка. Любое богатство быстро становится обыкновенным уровнем достатка. Поэтому только портит человека. Золотые украшения и пурпурные одежды хороши для подмостков сцены, для жизни это небезопасно.

Услышав их разговор, подходит софист Юклид.
Ю: Ты ведь на самом деле так считаешь, а не рисуешься тут перед нами, верно?
С-С.: Желаю здравствовать, Юклид! Конечно. Я именно так и считаю.
Ю: Так вот о чем вы тут болтаете! Сократ-Софос, как всегда, превозносит бедность! Ты живешь так, что подобным образом не живет и бедняга крестьянин в примитивной хижине или метек-голодранец, у которого дом построен из самана. Ты не ешь даже рыбу, которая доступна всем беднякам, а одежду и вовсе носишь не только бедную, но одну и ту же и всегда ты без обуви и без хитона.
С-С.: Клянусь Герой, Юклид, счастье не в неге и роскоши. Все софисты, и ты в их числе, так не считают. Но страсть к наживе и обогащению совращает людей с пути добродетели и ведет к нравственной порче.
Ю.: Что это за свинья такая – нравственная порча?
С-С.: Скорее волчица, которая загрызет тебя, не успеешь и глазом моргнуть. Человек должен приучить себя довольствоваться малым, подражая высокому примеру богов (поднимает палец вверх), которые вообще ни в чем не нуждаются.
Ю.: Но капуста да вода – плохая еда.
С-С.: Вкус еды не зависит от пристрастий. Лучший двигатель к еде - голод, когда любая еда, даже самая простая лепешка из муки грубого помола кажется самой изысканной, как запеченное мясо с овечьим сыром или сладкие медовые пироги.
Ю.: Да уж знаю, ты не имеешь пристрастий в еде. Питаешься абы чем.
С-С.: Стол к обеду не является основным местом, где должен проводить человек все свое время. Духовная пища намного полезнее и приятней. И когда много ешь, вкуса еды уже не можешь оценить. Все сокровища Дария не сравнятся с духовной пищей. Мне намного более нужны друзья (обращаясь к Андреасу).
А.: Я один из них, милый мой друг! Ты это знаешь!
С-С.: Я знаю, мой Андреас! Братская сплоченность единомышленников надежнее бронИ.
Они обнимаются.

Ю.: (язвительно): Пустой стол к обеду – признак высокого духа! Ха-ха!
С-С.: Не пустой, а без излишеств. Но не должно быть, чтобы человек ел одну капусту, пил воду и одевался в тряпье ради славы. Вот смотри, Моним (показывает на Монима, стоящего неподалёку). Презрение к материальным благам у него показное… Он лишь повторяет мои слова и бездумно внешне мне подражает. Тщеславно облачился в лохмотья, чтобы продемонстрировать равнодушие к богатству.

Он подзывает проходящего Монима. Далее разговор происходит между ними.
С-С.: Моним, ты стал ходить босой, как я. А твои заплаты на тряпье, которое ты носишь, скрывают истинные твои намерения.
Моним: А в чем же они, эти истинные намерения?
С-С.: Хочешь, чтобы поклонялись твоей нищете?
М.: Ты ведь тоже ходишь в одном и том же плаще и зимой, и летом. А я считаю себя твоим последователем.
С-С.: Разве для того, чтобы быть моим последователем, нужно всего лишь снять с себя богатую одежду?
М.: Да. И еще вести беседы.
С-С.: И какие же ты ведешь беседы и с кем?
М.: Да вот сейчас с тобой хотя бы.
С-С.: Понятно. И пришел к истине?
М.: Да.
С-С.: К какой же?
М.: Ты, Сократ-Софос, меня всегда критикуешь, но и о тебе не все хорошего мнения. Вот твои соседи, например, Аргос не очень-то хорошо о тебе отзывается.
С-С.: Ничего удивительного, говорить хорошо Аргос никогда не умел и так и не научился. Сколько ни пытался.
М.: Хочешь подробнее узнать, что он говорит?
С-С.: Хорошо, говори. Это ведь не сплетни, а то, что ты сам от него услышал? Да?
М.: Ну, я слышал это от других твоих знакомых и соседей. С ним самим я не разговаривал о тебе.
С-С.: Вот видишь, ты точно не знаешь, его самого не слышал, ты абсолютно не уверен, что он именно так и говорит. А еще скажи мне: эта новость доставит мне радость или огорчение? Будет ли она для меня сладкой?
М.: Клянусь всеми богами, нет, нисколько. Да уж какая тут радость или сладость? Абсолютная неприятность и это будет горькая пилюля.
С-С.: Ладно. А еще хочу тебя спросить: эта твоя новость обо мне будет хотя бы полезной для моего дальнейшего исправления? И для моих друзей, для Андреаса, для тебя, для других?
М.: Не ручаюсь за таковые последствия. Очень даже сомневаюсь в этом. Возможно, что это было сказано тем кто на тебя зол.
С-С.: Вот видишь, Моним, ты хочешь рассказать мне новость, которая абсолютно бесполезна, в которой нет правды и добра. Так зачем тогда эту новость мне сообщать?
М.: Но тебя и другие за глаза ругают!
С-С.: Совершенно мне это безразлично! Когда я отсутствую, то могут меня и плетьми бить! Да хоть побьют камнями или утопят!
Все улыбаются. Моним продолжает.

М.: Ты знаешь, Сократ-Софос, только один очень злоязычный человек, как я слышал – это Лефтерис, отзывается о тебе хорошо.
С-С: (с удивлением): Да ты что? Уж не сказал ли ему кто-нибудь, что я внезапно скончался, что уж теперь не смогу с ним спорить и меня отнесли на кладбище?
Все опять улыбаются. Моним машет двумя руками и отходит.

В это время к Сократу-Софосу подходит молодой человек. Он говорит:
Молодой человек( очень громко и уверенно): Я приехал в Афины издалека и горю желанием овладеть искусством красноречия и стать мудрым. Сократ-Софос, ты самый известный человек в Афинах, самый лучший ритор. Я бы хотел стать твоим учеником.
С-С.: Кто это тебе сказал? У меня нет учеников и я никого не обучаю, тем более мудрости. Я беседую с людьми. Понимаешь, мой метод – рассуждение по сложным вопросам…
М.ч.: Нет, я хочу учиться. Я заплачу тебе, только ты выдели мне определенное время для занятий.
С-С.: Говорю же тебе, что у меня нет учеников и нет для учеников какого-то определенного времени… А мудрости вообще нельзя научить, даже за деньги. Мне кажется…
Молодой человек перебивает его:
М.ч. (очень настойчиво и быстро): Все равно. Я учиться хочу. Я много времени у тебя не займу! Я способный, у меня хорошая память. У моего отца достаточно денег, чтобы меня обучить. Он бы и сам попросил за меня, да вот у него важные дела в Халкиде и Эретрии. Назначь мне часы, чтобы мои занятия были после обеда. С утра я занимаюсь агонистикой  - тренируюсь и участвую в гимнастических состязаниях. Я слышал, что ты хорошо учишь, но плату не берешь, а я тебе заплачу за уроки.
С-С.: Юноша! Во-первых, я-то не очень способный, и память у меня слабовата. И, как я понимаю, во-вторых, бог дал человеку две ноги и две руки, чтобы ходить и действовать, а еще два глаза и два уха, чтобы смотреть и слушать, но лишь один рот и язык, чтобы меньше есть и говорить. А ты до сих пор не знаешь, что те, кто много говорят, и не могут замолчать вовремя, становятся плохими риторами. И чем больше и громче они говорят, тем больше у них болит горло и язык. Как у гончара болят руки, а у флейтиста – губы. Хорошо, я возьму тебя в ученики, но учти: ты заплатишь мне очень много!!! Очень! Тройную плату!
М.ч.: Почему это? (с удивлением).

Он с недоумением попятился от философа.
С-С.: Потому, что при твоем умении общаться мне придется учить тебя не столько азам красноречия, правильно и красиво вести беседу, сколько тому, чтобы ты научился главному: благопристойно общаться с другими людьми, особенно с теми, кто старше тебя, и не перебивать других. А также терпению: умению молчать и умению слушать.
Молодой человек молча отходит в раздумье. Софист Юклид также отходит от них в сторону.

Сократ и Андреас останавливаются на рынке рядом с продавцами чечевицы и зелени. Мимо проходит киник Тимон.
Тимон: «Приветствую тебя, Сократ-Софос, возрадуйся!»
С-С.: «Желаю здравствовать,Тимон!».

Разговор происходит между Тимоном и Сократом-Софосом.
Т: Я-то вот беру плату за обучение, а ты, мой учитель, все бедствуешь! Опять за бобами пришел? Эх, Сократ-Софос! Тебе бы быть более расчетливым и подружиться с каким-нибудь человеком знатного происхождения, политиком, который бы занимал высокое положение в обществе и был бы очень богат. Вот я дружу с Дионом и пользуюсь у него особым расположением. Глядишь, и не пришлось бы тебе питаться бобами и капустой.
С-С.: Ты вот гедонист: считаешь главным в жизни материальные блага, а я-то тут как раз противоположного мнения. Если бы ты мог питаться, как я, бобами и капустой, то тебе не пришлось бы кланяться сильным мира сего и лебезить перед ними.
Т.: Ах, как ты все перевернул! Вместо того, чтобы все время меня критиковать, лучше бы ты покритиковал свою жену. Она у тебя уж больно сварливая.
С-С.: Сварливость не самый страшный порок для женщины! Моя жена достойна уважения. Вот ты, Тимон, любишь роскошь, общение с гетерами. У тебя больше угроз в жизни, чем у меня с моей женой. Не пришлось бы тебе лечиться каленым железом!
Т. (с пренебрежением): Не беспокойся, Сократ-Софос, о моем здоровье. Мои гетеры здоровы, и я не заболею.
С-С.: Вот и прекрасно! Чего и я тебе желаю, мой друг!

Тимон хмыкает: «Ха!» и, жестом выражая протест, недовольный отходит от них. Андреас улыбается.

Андреас.: Да, наш друг Тимон любит роскошь и женщин древнейшей профессии. Не нравится ему наш разговор. Вот если бы ты хвалил его, то он не стал бы презрительно хмыкать.

Наконец, Сократ-Софос и Андреас видят софиста Григориаса, афинского демократа и богача Никиаса и приехавшего к нему в гости молодого Мназона.
А.: А вот и Григориас из Элиды. А Никиас и Мназон составят нам компанию в беседе.

В это время к Сократу-Софосу и Андреасу подходит красавица гетера Каллисто со слугой. У слуги корзина винограда.

К.: Сократ-Софос, я могу всех твоих собеседников увести за собой! Если я захочу, то все твои ученики и собеседники будут моими.
С-С.: В этом ты права! Ведь у тебя в руках черная ворона, а у меня белый голубь.
К.: Моя черная ворона твоего белого голубя легко одолеет!
С-С.: Спорить не о чем! Куда легче идти: вверх или вниз?
К.: Вниз, но ко мне!
С-С.: Твои чары, как воровство или разбой, самые привлекательные для любого! Особенно для слабых духом.
К.: Что значит воровство?
С-С.: Это значит, что ты занимаешься разбоем или кражей собственного достоинства.
К.: Моего или у тех, кто общается со мной?
С-С.: Да, и у тебя, и у твоих «учеников» и собеседников!
К.: А почему же это разбой?
С-С.: Потому что и ты, и они в ближайшем будущем пациенты клиник и кладбища.
К.: Ну уж, скажешь тоже! Это не так! Просто ты считаешь мое ремесло недостойным.
С-С.: Ремесло ремеслу рознь! По поводу твоего «ремесла» все так считают! Разве что врачи и могильщики не согласятся со мной! Выгода огромная!
К.: Дело не в выгоде, а в том, что кому важнее…
С-С.: Да, кому тело, кому душа!
К.: Как бы там ни было, я сильнее тебя! И ты это признаешь:  что все твои ученики и собеседники будут моими, если я захочу. Но если ты захочешь вместе с Андреасом, чтобы мои «ученики» покинули меня и перешли к тебе, то это ты никогда не сможешь сделать!
С-С.: Это правда! Ведь тебе проще всего! Я же уже сказал: к низменному гораздо быстрее привлечь, чем к высокому.

Сократ-Софос и Андреас собираются подойти к Григориасу и его друзьям, но их опережает какой-то человек - богатый гражданин.

В это время гетера Каллисто подходит к Андреасу. Она наклоняется и что-то ему шепчет. Они отходят для беседы в глубину рынка, в сторону. Каллисто что-то говорит и показывает Андреасу. Тот смотрит на корзину с виноградом. Андреас призадумывается и что-то тоже ей отвечает. Их не слышно. Они стоят в стороне. Ясно, что гетера проявляет к Андреасу не только деловой интерес. Она смотрит на него, улыбаясь, и пытается склонить на свою сторону (жестами). Она стоит лицом к сцене. Лица Андреаса не видно.

Богатый гражданин (обращаясь к софисту Григориасу): Ты можешь взять в ученики моего сына?
Г.: Хорошо, но я беру за обучение пятьсот драхм.
Богатый господин: Это слишком много! Это огромная сумма! Ты что, сошел с ума? Так много? Да за эти деньги я могу купить рабочую лошадь или танцовщицу-наложницу.
Г.: Хорошо. Купи рабочую лошадь и отдай сыну. Начнет заниматься земледелием, войдет в число лучших метеков Эллады.
Б.г.: Мой сын свободный гражданин, а не раб или чужеземец (с гордостью и возмущением).
Г.: Так в чем дело? Тогда купи танцовщицу-наложницу (правда, красивую наложницу за такие деньги не купишь) и отдай сыну вместо лошади. Она лучше, чем лошадь, чему-нибудь да научит твоего сына.  Возможно, хорошо танцевать…(с ухмылкой).
Богато одетый господин отходит от них, покачивая головой и поглядывая с неприязнью на Григориаса.

Наконец, Сократ-Софос приветствует подошедших Григориаса, Никиаса и Мназона. «Желаю здравствовать!» или «Возрадуйся!» - говорят друг другу. Сократ-Софос и Григориас начинают диалог. Никиас и Мназон вначале только слушают, потом вступают изредка в беседу.

С-С.: Григориас, мудрый и доблестнейший из людей, наконец-то мы тебя встретили, давно ли ты прибыл к нам в Афины?
Г. ( с достоинством, горделиво): Совсем недавно. Все недосуг, Сократ-Софос. Меня часто выбирают послом. Нужно говорить достойные речи. Много раз я бывал в этой должности в различных государствах, а больше всего – в Беотии: особенно по поводу очень важных дел. Поэтому не часто приходится мне бывать у вас.
С-С.: Да, Григориас. Значит, ты поистине мудрый и достойный человек, беря с молодых людей большие деньги, вероятно, ты приносишь им пользу в обучении, а на государственном поприще умеешь оказывать благодеяния своему народу? А вот древние мужи, прославившие свои имена мудростью, они не совмещали как-то занятия науками и обучением с государственными делами. Почему?
Г.: Наверное, они не могли делать и то, и другое одновременно. Для этого нужны особые способности.
С-С.: Получается, что по сравнению с вами старые мастера никуда не годятся? И вы, софисты, и ваше искусство лучше?
Н.: Верно ты сказал.
С-С.: Слыхал, что Протагор и Горгий зарабатывали на этом большие деньги!
Г.: Но я еще больше зарабатываю. В Фивах, например.
С-С.: Значит, ты много знаешь и умеешь, лучше всех преподаешь науки своим ученикам. И фиванцы тебе очень хорошо платят?
Г.: Именно так, Сократ-Софос!
С-С.: Но, Григориас, за что же именно они тебе платят и хвалят тебя? Наверное, за науку о звездах и о небесных явлениях?
Г.: Нет, этим они не интересуются
С-С.: Значит, любят геометрию?
Г.: Да что ты! И считать-то толком не научились.
С-С.: Значит, грамматику?
Г.: И тут не попал!
С-С.: Так скажи, за что платят такие большие деньги? Я теряюсь в догадках!
Г: Я учу их истории.
С-С.: Значит, у тебя память отличная, ты знаешь всех наших архонтов, даты, законы, которые издавались в разные времена?
Г.: В этом вся суть, любезный мой! Клянусь Зевсом, если услышу подряд сто имен, то тут же я смогу их воспроизвести.
С-С.: Теперь понимаю. Ты, действительно, преуспел в мнемотехнике.
Г.: Да, я успешен на этом поприще. Да и в философии, и в политической науке я весьма преуспел. Приготовил несколько занимательных речей, выступал с ними в Беотии, в Фивах, конечно, да и в Афинах думаю выступить послезавтра, в салоне Теодороса. Там собираются многие великие мужи Афин. Вам надо послушать! Мои речи замечательны. А последняя – просто прекрасна! Ты и сам должен быть во время моего выступления, и привести друзей и соседей, кто мог бы, выслушав речь, оценить ее. Вот и Никиас с Мназоном обещаются прийти.
С-С.: Конечно, непременно!
Н.: Обязательно придем и поддержим Григориаса.

В это время к Андреасу и Каллисто, стоящим невдалеке, подходит какой-то средних лет мужчина, который после некоторого разговора, кладет ему руку на плечо. Андреас сбрасывает эту руку. Также к ним подходят еще два господина и что-то говорят ему. Андреас поднимает руку вверх и не желает с ними разговаривать. Позже к ним подходят еще несколько человек. Они, перебивая друг друга, пытаются что-то безрезультатно предложить Андреасу. Он продолжает стоять с ними в стороне от ведущих диалог Сократа-Софоса и Григориаса. У Андреаса недовольные жесты. Они жестикулируют весьма активно. Всего вероятнее, он кому-то из его окружения говорит что-то неприятное.

С-С.: Да вот, любезнейший. Тут ты затронул тему для меня очень важную. Я недавно, беседуя с одним мужем разговорился и начал возвеличивать эстетическое и порицать непривлекательное, дурное. Так вот этот сообразительный человек меня остановил и озадачил весьма непростым вопросом: «Друг любезный, вот ты долго тут рассуждаешь и пытаешься меня наставить, как ты думаешь на правильное решение вопроса. Но откуда ты знаешь, что именно эстетическое, а что непривлекательное или дурное? Объясни-ка мне». Я настолько запутался, что ничего не мог придумать! Просто совсем растерялся. Григориас, ты сам говоришь, что весьма учен и много знаешь. Можешь ты мне объяснить, в чем тут суть вопроса?
Г.: Друг мой, ты меня смущаешь и удивляешь! Как ты не можешь объяснить такую простую вещь? Да это пара пустяков! Что же тут сложного, я не пойму, В чем же ты тут запутался?
С-С.: Вот это ответ! Я-то мучаюсь и никак не могу прийти к правильному решению, а ты так вот сразу мне все и объяснишь!!! И мне никто не скажет, что я ничего не знаю. Хотя именно так я и думаю.
Г.: Клянусь Зевсом, все тебе объясню, иначе я буду полным невеждой!
Никиас: Сократ-Софос, ты что? Сомневаешься?

С-С.: Да нет же! Ни в коем случае! Так хорошо ты говоришь, Григориас. Лишь бы я поставил на место этого любознательного незнайку. Сам ничего не понимает, и меня запутал совсем! Только ты получше мне объясни, а то как бы я не попал впросак! Итак, замечательно! Ты, Григориас, знаешь мою манеру: я люблю вопросы задавать. Ведь во время беседы часто бывает так, что хочется уточнить тот или другой момент в рассуждении. Поэтому тебе придется отвечать. Иначе я ничего не пойму, и сяду в лужу!
Г.: Спрашивай, конечно, дружище. Я-то, действительно, учен. И, пожалуй, мне под силу и иные не такие простые вопросы, а более философские. Я только буду рад этому. А то все смотрят на меня, как на оракула. Но спрашивать у меня не хотят, боятся! И мы одержим победу над твоим заносчивым собеседником!
С-С.: До чего же хорошо ты говоришь, Григориас. Вот бы мне так научиться! Итак. Представь, что ты сказал замечательную речь об эстетическом. Так вот, я бы спросил: «Выслушал я тебя, но вот у меня появились вопросы. Ответь-ка мне: «Если эстетическое существует, то есть ли это нечто существенное?». Отвечай!
Г.: Да! Это весьма существенное!
С-С.: И оно не есть ничто!
Г.: Несомненно! Это нечто!
С-С.: Замечательно! Так скажи мне, чужеземец, что же это такое это эстетическое, раз ты так его расписал как нечто и как существенное?
Г.: Уточню. Нужно ответить на вопрос, что есть эстетичное?
С-С.: Нет, Григориас. Экстезикос – «aisthetikos» (чувственный). Можно использовать два слова: эстетичное и эстетическое.
Г.: Но какая разница между тем и другим?
С-С.: Наверное, ты должен лучше знать, что это не одно и то же. Но учти, что вопрос не в том, что есть эстетичное, а в том, что такое эстетическое как понятие!

В это время от Андреаса отходит несколько человек, потом постепенно остальные окружают ведущих беседу Сократа-Софоса и Григориаса. Андреас также переходит к спорящим. Чуть позже еще несколько любопытных граждан подходят к ведущим беседу. Все внимательно слушают. Мужчины потирают бороды. Многие очень внимательно слушают беседу и одобряют Сократа-Софоса. Некоторые выражают недовольство. Многие смотрят на него влюбленными глазами. Особенно нравится Сократ-Софос молодым эллинам.

Г.: Хорошо. Я как-то не очень отделяю эти понятия. Но ничего сложного тут нет, Сократ-Софос. Посмотрим, что такое эстетическое. А про эстетичное потом поговорим.
С-С.: Хорошо. Какой же ответ?
Никиас: Сократ-Софос, слушай! Григориас обязательно ответит так, что все с ним согласятся.

Г.: Ответ простой. В качестве лучшего варианта возьмем, например, нашу греческую керамику. Какую-нибудь замечательную вазу. Например, большой канфар для вина нашего известного эллинского гончара и вазописеца из Афин Эксекия с краснофигурной вазописью гонок на колесницах на 75-й Олимпиаде. Ты же знаешь эту его работу? Это и есть эстетическое.
Никиас: Вот и ответ!
Григориас победоносно обводит толпу взглядом и еще раз спрашивает: «Все согласны?» - «Да-да», «Конечно», «А как еще?», - слышатся возгласы.

С-С.: Я бы никогда не додумался до такого замечательного ответа, клянусь собакой! И такого быстрого! Да, наши кувшины вылеплены мастерами гончарного дела и все расписаны замечательными художниками; да такая тонкая работа! А уж Эксекий лучший из лучших! Да, Григориас, значит, если я моему оппоненту отвечу таким образом, то он не сможет меня поймать на какой-то неточности?
Г.: Конечно, друг! Никто не сможет усомниться в этом! Ты слышишь, что говорят? И твой собеседник не сможет тебя опровергнуть!
С-С.: А вдруг он найдет что-то такое, что будет создавать нечто недоказанное?
Г.: Да нет, что тут сомневаться? Любой скажет, что ты прав!
С-С.: Да ты плохо знаешь этого моего любопытного господина. Он наверняка устроит мне допрос. И придумает то, до чего мы с тобой не додумаемся.
Г.: Что он еще может придумать? И зачем ему придумывать? И петух думает о себе, что он умён! Да не тут-то было! Ладно. Что еще?
С-С.: Но если мой знакомый начнет искать какие-то изъяны, например? Ведь пример не должен быть с изъянами!
Г.: Какие же изъяны? Этот канфар – само совершенство! Если тот вдруг начнет придираться, то все станут над ним смеяться.
С-С.: Да он такой чудак, Григориас, что может выкинуть любую штучку! Он обязательно найдет, за что зацепиться.
Г.: Ты бы сказал ему, чтобы он почитал труды Фалеса, Гераклита или Протагора, или послушал бы речи Горгия? Чтобы быть более сведущим в науках.
С-С.: Нет, он скажет, что все это он уже прочитал, и Горгия слушал, но ответа не нашел. Вот в чем тут загвоздка.
Г.: Керамику Эксекия все признают как замечательную. Спорить не о чем.
С-С.: Ладно, если он не станет возражать. Оставим это, но тут далеко не все сказано…
Г.: Но что же еще может ему не понравиться в нашем ответе?
С-С.: Этот мой зануда скажет: «Сам подумай! Кувшины, килики, амфоры… И канфар хорошо. Но все это только горшки». Нет, он будет явно недоволен моим ответом!
Г.: Что значит, горшки? Это мастерски исполненные работы!
С-С.: Конечно, это ясно. Но ведь найдется еще много не менее прекрасных вещей: скульптур, музыкальных инструментов, например. Или еще каких-то произведений искусства. Животных, например. Вдруг мой знакомый скажет: «А вот скульптура льва Дамианоса не может быть такой первоосновой?» Вспомни этот оскал, шевелюру… Какая мощь! Горшок – это утварь, а лев – более высок в иерархии космоса. Да и скульптура не менее знаменита.
Г.: Ну да. Наверное, лев уникален… (в раздумье). Не менее мастерски сделанная и прекрасная скульптура… (в раздумье). Гошки ему не нравятся…Ишь ты!!!
С-С.: Да, Григориас! Но что годится голодному, то бывает дурным для больного в лихорадке и наоборот. Но мы совсем запутались. Что я скажу моему знакомому? «Ты ничего не знаешь и не можешь объяснить, что же такое эстетическое», - скажет мой господин.
Г.: Сейчас,сейчас! Не спеши. Когда глупый не разберет, где дорога, умный покажет!

Мназон (обращаясь к Никиасу): Мне нравится дотошный собеседник Сократа-Софоса! Вот это мастер спорить и искать ответ!

С-С.: Тогда что? Заменим горшок на льва?
Г.: Подожди. Что-то я не пойму… Так… Рассмотрим скульптуру льва Дамианоса. Ладно. Давай, если пожелаешь, возьмем льва.
С-С.: Но это как-то неправильно. То горшок, то лев. Я уж и не знаю, как мне объяснять моему незнайке, что к чему. Да мой знакомый обязательно придумает и еще что-нибудь.
Г.: Дотошный же твой знакомый! Что ему еще нужно? Он что, больной?
С-С.: Да что ты возмущаешься? Ему нужно объяснить так, чтобы он уж не сомневался. А он вдруг еще что-нибудь такое скажет…

Никиас (строго): Хорошо. Что он может предположительно сказать еще?
С-С.: Например, что кроме льва, да еще полно скульптур, например, и лошадей, и птиц. А то еще и, например, он скажет, что не менее хороша статуя какого-нибудь победителя в Олимпийских играх, например, Дискобола, ваятеля Мирона.
Г.: Так (Григориас призадумался). Неожиданно ты поворачиваешь нашу беседу.
С-С.: Так это не я. Это мой собеседник. Он и меня измучил.
Г.: О, боги! Что за дотошный  человек, который мучает тебя? Я бы на твоем месте с ним вообще не разговаривал!
С-С.: Увы, приятель! Он меня в покое не оставит!
Г.: Тогда вот что скажи ему! Сейчас-сейчас! Я подумаю…
С-С.: Что? Говори скорее. Я в нетерпении!
Г.: Ну что ж? Может быть... Хорошо (растягивая слова). Лев-то хорош. Ну, пусть будет Дискобол. Я об этом как-то не подумал. Все-таки ступенька еще выше, если сравнивать его с утварью или животными! Фигура человека-то выше по уровню натуры… Согласен.
С-С.: В том-то и дело, Григориас. Он вполне закономерно ставит свои вопросы! Тут теоретические сложности! Хотя эстетическое, с чего мы и начали, не зависит, наверное, от сравнения видов живого. Ведь это искусство. Тут главное – красота, мастерство, умение. Но ведь возможен еще один не менее прекрасный вариант…
Г.: Ох! Да что же это за сатрап такой, что за сумасброд! Давай, говори. Слушаю. Какой?
Никиас (обращаясь к Сократу-Софосу): Тебе не кажется, что ты уже слишком придираешься! (и тише) Кто этот твой собеседник? Уж не ты ли сам? Твой вестник, что-то там божественное, и тебе покоя не дает своими поучениями.

С-С.: (не обращая внимания на замечания Никиаса) Да вот боюсь, что мой любитель возражать скажет, что в данном случае еще гораздо интереснее и совершеннее может быть хотя бы эллинка – гречанка, простая девушка Поликлета. Ты же знаешь эту статую? Что я смогу ему ответить? Ведь ты сам понимаешь, что прекрасная гречанка ничуть не хуже Дискобола! А уж Поликлет вообще не имеет себе равных!

Вокруг уже давно образовалась толпа. Многие удовлетворенно качают головой из стороны в строну. Кто-то выкрикивает: «Хороша, что и говорить!», «Девица просто прекрасна», «Какой спор!».

Г.: Трудно сказать! Мирон не менее знаменит. (Григориас потирает лоб). Вполне возможно, конечно! Ладно, согласен. Девушка действительно хороша. Интересна не менее спортсмена, нашего атлета. Не совсем мне нравится такой поворот, Сократ-Софос. Но, наверное, придется согласиться с тобой. Хорошо, пусть статуя прекрасной девушки.
С-С.: Ты уверен?

Толпа шумит, обсуждая сказанное: «Интересно!», «Да уж красавица!». Никиас нахмурился и то вопросительно смотрит на Григориаса, то недовольно смотрит на Сократа-Софоса. Мназон улыбается.
М: Давно хотел я увидеть и послушать Сократа-Софоса! (восхищенно).

Г.: Да. Это так! Думаю, что все остальное не годится. Все не то! (торопясь) Но я уже опаздываю! Меня пригласил сегодня на симпосию Клиний Старший! Нужно уходить…
С-С.: Но, Григориас, тут еще не все сказано… Еще полно вопросов… И это не ответ!!! Кроме девушки много других примеров…
Г.: Как? Разве это не все? Но не могу… Не хочется быть невежливым. Мы ведь как-нибудь встретимся еще раз! И договорим…
С-С.: Так мы на середине пути нашей беседы остановились…
Г.: Не настаивай! Я тороплюсь! Не могу, никак не могу… Пора идти!
С-С.: Ну что ж, конечно, Григориас! Договорим как-нибудь потом… Удачной тебе беседы и выступления. Ведь там ты будешь говорить речь?
Г.: Конечно! Спасибо за нашу беседу.
С-С.: Спасибо и тебе, мой друг!
Грирогиас поспешно уходит, увлекая за собой Никиаса и Мназона.

Толпа шумит, но постепенно все расходятся. Некоторые недовольно восклицают: «Когда же конец услышим?». Некоторые говорят: «Не все тут ясно!». Кто-то громче всех  выкрнул: «С Сократом-Софосом трудно разговаривать! Вот он и удрал!».
Андреас подходит ближе к Сократу-Софосу.

Сцена вторая

Древнегреческий рынок, агора. Осенний день клонится к вечеру. Андреас и Сократ-Софос рассуждают на агоре, а позже идут к дому Сократа-Софоса.

А.: Григориас испугался, что ты его совсем лишишь ореола мудреца!
С-С.: Но софисты и не являются мудрецами, они только сами себя так называют. Они только хвастаются, что все знают. На самом деле они полные невежды.
А.: Беседа с Григориасом так и не закончилась, ты-то что хотел ему возразить?
С-С: Да тут еще долго нужно рассуждать. На конкретные вещи в теоретических вопросах нельзя опираться. В следующий раз мы с Григориасом закончим беседу, и ты узнаешь.
А.: Софисты говорят, что любое воззрение настолько же истинно, насколько и ложно. Всё можно и доказать, и опровергнуть. Так?
С-С.: В этом их ошибка! Они действительно во многом преуспели, но в целом науке рассуждать приносят вред. Софисты приверженцы учения об относительности всего сущего. Так, они учат, что у каждого своя истина, т.е. что она относительна. Но диалектика не сводится только к выявлению противоположностей.
А.: Такой подход запутает кого угодно!
С-С.: Для софистов человек: источник и носитель всякого знания или мнения, веры или сомнения. Да, признание этого факта утверждает величайшую ценность человеческой индивидуальности и обосновывает возможность её личной свободы.
А.: Свобода - это самое желанное состояние! Но они ведь не могут стать настоящими знатоками?
С-С.: Для софистов, Андреас, аксиомой стало утверждение: «Истинно то, что убедительно», а главной мудростью считается умение убеждать. Это умение защитить при помощи доказательства любой тезис, а потом его же убедительно опровергнуть. Вот плуты!!! Какой же "мудрости" учат софисты? Плоды этой науки охотно демонстрируют публике: например, произносят хвалебные речи совершенно неподобающим предметам (кривизне носа, горшку, глупости, жадности, ревности и т. п.) и, как обычно, доказав одно, тут же искусно доказывают обратное.
А.: Мой Сократ-Софос, а ты не думаешь, что они нарочно лгут?
С-С: Для чего же?
А.: Чтобы выглядеть мудрецами! Ведь все смотрят на них с открытым ртом! Доказать сначала одно, а потом противоположное – это не каждому дано!
С-С.: Да нет, мой Андреас! Вот наши молодые софисты уже могут и лгать, но не Протагор, не Горгий – старые мастера! Они много дали наукам. Только не сумели пойти до конца! Хотя их последователи, более наглые, уже теперь могли бы и найти ошибки в их рассуждениях. Но многие из них не хотят этого. Софисты учат искусству убеждения в публичных речах, важному для политической карьеры в Афинах, поэтому их можно назвать лихими управленцами мнения толпы!
А.: Да уж ты умеешь их вывести на чистую воду!!! Но они любят деньги, а те, кто любит деньги, не любят правды…
С-С.: Софист -  это искусник, мудрец, а скорее – лжемудрец. Человек в рассуждениях не может не касаться проблемы ценностей. Но большинство софистов считает, что мораль, политическая наука, религия основаны на произвольных соглашениях. Правда, они не всегда говорят об этом открыто.
А.: Иначе как бы они смогли завоевать такую популярность в народе?
С-С.: Для них характерно то, что они от интереса в поисках истины о космосе, государстве и бытии переходят к выгоде: вырабатывают способы поведения человека "без условностей", без нравственных правил. Они доходят до критики традиционной морали. Считают, что все знания и ценности относительны. Есть и еще такой лишенный здравого смысла метод: познание вообще невозможно – они рассуждают, как агностики. Поэтому нельзя подражать этим лжецам. Этих мнимых мудрецов следует разоблачать!
А.: Тебе это удается! Софизмы граничат с полнейшей чепухой!
С-С.: Да, Андреас, но чепуха не софизм! Например, нельзя путать софизмы с ошибками знания. С тем, что в народе называют глупостью. Бессмыслица, безумие, а также наивность – это не софизмы.
А.: Ясно! Софизм очень необычен, и если, по сути, – это ложное умозаключение, то при самом первом рассмотрении оно кажется правильным. Так ведь? Приведи какой-нибудь пример софизма.
С-С.: Слушай один очень известный: «У этой свиньи есть дети, значит, она является матерью. Но так как она твоя свинья, то значит, она твоя мать»… Понял? Кроме того: «Если ты свою свинью плохо содержишь, то кормишь ее, то не кормишь, вовремя не вычищаешь за ней хлев, где она содержится, то это значит, что ты плохо относишься к своей матери. А еще являешься братом поросят».
А. (смеется): Это непревзойденное творение!
С-С.: Подмена понятий. Ты – «сын» и «свинячий сын». Но это самые несуразные примеры. Обычно они обманывают более тонко. Клянусь богами, Андреас, мы можем да утра перечислять такого рода «умности».
А.: Но это не скучно! Давай еще! Занимательно! Я готов слушать!
С-С.: Хорошо! Готовься к собственной ущербности! Софист спрашивает: «Имеешь ли ты то, что не терял?».
А.: Мне отвечать?
С-С.: Тебе! Что обычно отвечают?
А.: Наверное, «Да».
С-С.:  Это правильно! Далее софист ловит человека на утверждении того, что был ответ положительный, и говорит: «Хвост ты не терял? Значит, он у тебя есть».
Андреас вертит указательным пальцем у копчика, изображая хвост.
А.: А! Здорово! Только это не ущербность, а приобретение!
Андреас смеется.

А.: (опять смеясь) А рога и копыта?
Андреас подставляет два пальца над головой.
С-С.: И копыта, и рога в таком же присутствии!
А.: Прямо козлоподобный Сатир или хвостатый Силен…
Андреас опять смеется. Сократ-Софос улыбается.

С-С.: Люди не понимают, в чем секрет такой несуразицы. Но удивляются софистической «мудрости». На самом деле здесь, например, совмещение двух вопросов – в один. Если спросить: «Был ли у тебя хвост?». Далее «Терял ли ты его?». Если на пару вопросов ответ «да», то тогда можно утверждать, что он и остался. Но задаются сразу два вопроса, совмещенные в один, причем с завуалированным смыслом вещей. И приходится согласиться с хвостатостью самого себя.
А. (весело): Значит, мы оба свинячьи сыны и ходим с хвостами?!!! И с рогами, и с копытами!!!
С-С.: С точки зрения софистики – непременно!!!

А. (улыбаясь): Пора бы нам пообедать, Сократ-Софос. Уже скоро сумерки. Ты голоден иль сыт? Как вижу, ты и голода не чувствуешь.
С-С.: Ты прав, дружище. Но, клянусь богами, мудрость слаще похлёбки.
А: Но все-таки нам надо подкрепиться.
С-С.: Андреас! Так в чем же дело? Конечно, уже поздно! Не хочешь ли пойти ко мне? Антипа, наверное, уже приготовила обед и попотчует нас своей похлебкой. Не хочешь ли отведать чечевицы?
А.: Не возражаю, мой Сократ-Софос! Ты знаешь, с удовольствием! Я всегда рад пообщаться с тобой и за обедом! Но Антипа может быть в плохом настроении! Боюсь, что она опять не в духе! Как ты думаешь?
С-С.: Пойдем, мой добрый друг. Может быть, сегодня вечером нам повезет больше! И Антипа любезно примет нас. А если не повезет, мы будем действовать по обстоятельствам!
А.: Неплохо бы было, если бы она не встретила нас каким-нибудь половником или ухватом!
С-С.: Ничего! Мы с тобой и перед врагом не отступали, и на поле боя устояли. Она женщина, а к тому же быстро отходит. В ее власти наступать на меня, а в моей власти — ко всему привыкнуть и спокойно переносить ее нападки. Я приучил себя никогда ничем не возмущаться, никогда не распускать себя. Все недостатки я стойко переношу, как и заблуждения, даже безумства людей, я смотрю на них с той ясностью духа, которая  дает мне возможность быть искренне снисходительным к человеческим слабостям. Я слишком люблю людей, а Антипа - мать моих детей. Как же мне ее не любить?
А.: Знаю. Только женушка твоя слишком вздорная!
С-С.: Ты знаешь, как я воспитываю себя, Андреас? Когда я очень хочу пить, то прежде чем напиться, я черпаю кувшин воды, но потом выливаю его. Второй кувшин я тоже выливаю. И только когда наполню третий кувшин, только тогда я уже пью. Вот и сегодняшний наш диалог наталкивает меня на мысль, что удовольствие – это то, что полезно, а полезно то, чем производится добро.
А.: Во всем соглашусь с тобой, но боюсь, что Антипа сегодня покатается не только на тебе, но и на мне. Ведь, правда же, Сократ-Софос, что ты ей служишь иногда лошадкой?
С-С.: Поверь, друг мой, что я никудышный муж. А Антипа обожаемая мной женщина, поэтому она может позволить себе многое.