Гринго Артист

               

   В зимние холодные дни мужики всегда собирались в конце рабочего дня на бригаде. На конюховке, в центре деревни, у речки. И в этот раз собрались, теперь обсуждали последнее постановление: по борьбе с алкоголизмом и самогоноварением.
   - Но и чё таперя? Не пить?!
   - Хэ, загнули, сами-то, навероятно, коньяки жрут!
   - Дак, он, говорят, клопами пахнет, - хикнул из совсем тёмного угла Амосыч, мужик с опущенными штанами, и засмеялся, дробно, будто горох рассыпал.
   - У их не пахнет…
Помолчали.
   - А всё равно варить будем!
   - И гнать!
   - А куда мы денемси…
   На улице, за окном, скрип саней, топ коня и глас, резкий, гортанный:
   - Тп-р-р-рууу…
   - Этта, кто ещё там, - от камелька, в прокуренный мрак, конюх, Михаил Пологрудов, фронтовик, - навроди все на месте.
   Пропели воротца, прохрустели шаги под окном, скрипнула входная дверь в комнату, где висела сбруя, и открылась, наконец, лёгкая, дощатая. В проёме образовалась чёрная борода, потом горбатый нос, густые хмурые брови - под огромной лохматой рыжей шапкою. Из-под треуха сверкнули бесовские глаза.
   Явившийся одним движением смахнул с головы малахай, размашисто отвесил поклон, поворачиваясь на все стороны, не оставляя никого без внимания.
   - Привет честной компании! - скрыл усмешку в бороде.
   Мужики онемели от такой картины, кто-то пробормотал: - Здоров, коль не шутишь.
   - Кто тут главный?
   - Я. - Солидно выставился управляющий фермы, крепкий, косоглазый молодой мужик. - Что случилось?
   - А кто ты? Фамилия?
Управ подумал немного, посмотрел в упор.
   - Нестеров Алексей Анипадистович.
   - Нет, ты не главный! - утвердительно сказал бородатый, снял рукавицы-шубенки и сунул их, вместе с кнутом, подмышку, извлёк из-за пазухи бумажку, поднёс к глазам и подвинулся к лампочке.
   - Неудобнев Григорий Егорович. Кто?
С лавки встал рыжий невысокий коренастый подвижной мужичок с ясными вострыми глазами.
   - Ну, я. А ты кто таков?
   - Вишневский Пётр Григорович. Вот тебе, как зоотехнику, указание от директора.
   - Борода чё - та замутил, - раздался ехидный голос из сумрака.
   - Тиха, ты! – одёрнули выскочку. - Не видишь: документ изучает.
   В записке значилось: подателю сего документа, имяреку, взамен на означенную сбрую (перечислено по пунктам, пунктов - 13) обменять на лошадь, кою сочтёшь нужной. С ком. приветом Пупкин А.С.  Дата, подпись.
   Директор, серьёзный, деловой мужик, юмора, однако, не чуждался.
   Григорий Егорович поднял голову от записки, и, весело улыбаясь, уставился на посетителя, прямо в глаза. Он всегда так начинал, когда чуял: можно повеселиться. Жизнь скучна. В деревне его звали Артист, но кое-кто, ещё с детства - Гринго. Мужики внимательнее уставились на сцену.
   - Хорошо, понял. Тогда слушай, Пётр Григорович. Лошадки у нас закреплены за людьми: за скотниками, бригадирами и прочим людом. Будешь выбирать из свободных. Как, согласен?
   Бородатый человек смотрел на бойкого мужика. 
   - Тогда так, - продолжил Григорий Егорович, - выберешь, какой тебе поглянется. И если он ничей – твой! Слово! Добро? По рукам?
   Мужик подумал в бороду, посмотрел на мужиков.
   - По рукам.
   - Ну, вот и ладненько. Сдавай пока амуницию. Да, документы на сбрую у тебя с собой?
   - А то, как же, - откликнулся бородатый, и вынул из внутреннего кармана шубы кипу чеков.
   - Ну, это отдашь потом конюху, он у нас ответственный за сбрую. Степан Панкратьич, - взглянул зоотехник на завхоза, - пошли-ка, покажи, что у тебя там на складе.
   На ясном, усыпанном звёздами, небе ярко, в белом ободке, горела луна, и там видны тёмные пятна - кратеры. Но следов не видно, больно уж мелки.   
   - Вот, черти, побывали ведь там… Вперёд нас!- воскликнул Григорий Егорович.
   - О чём ты?
   - Стёпа, - посмотрел, не особо скрывая усмешку, Григорий Егорович на пьяненького завхоза, - это я так, о своём. У тебя водка есть?
   - Откуда, Егорыч?! Сам перебиваюсь…
   - Не ссы. Верну сегодня же… Ну, завтра. Надо!
   - Да, есть, Егорыч, читок. Только не полный, хлебанул малёха.
   - Ладно, давай. Потом разберёмся.
   Зоотехник зачерпнул ведром из речки воды, вылил в него водку и направился в загон. Лошади косились, храпали, топтались на месте, тянулись к посудине.
   - Ладно, ладно, напоят и вас, милые. Позднее. Подождите чуток. Возможно, и накормят, - тихо приговаривал зоотехник, подбираясь с ведром к серому коню. Серко понюхал, принялся пить, сначала осторожно, потом всё смелее.      «Пей, милый, так надо. Прими это, как лекарство. Долго ли ещё протянешь?!». Григорий Егорович похлопал по шее лошади. Серко вздрогнул.
   Григорий Егорович перешёл речку по шаткому мостку, взошёл на пригорок, обернулся. В загоне понуро бродили, с инеем на спинах, лошади, подбирая клочки соломы. Пар поднимался над табуном маленькими облачками. И только один жеребчик, блестя серебром, с гордо поднятою головою, метался, щипля кобылиц, по снежному загону.
   Сразу, с крыльца, устремил взгляд на коня бородатый, и подался к пряслу. Полюбовался поближе, цокая языком.
   - Он!
   - Ну, так что ж, забирай. Это один из наших лучших. Недавно уехал бригадир, пока не успели отдать кому ни то. Владей, твой! Слово я держу.  - Зоотехник открыто любовался Серком. - Обмыть бы надо, чтобы так же резво бегал, - серьёзно говорил зоотехник.- Бери два литра, найдём, где посидеть. Как  обмоем, так и заберёшь своего мустанга, - он вновь мельком взглянул на бородатого. - Подскакивай сюда часикам этак к девяти.
   - Добро, - кнут бородатый держал обеими руками.
Ближе к полуночи накинули серому мерину узду и вывели из загона на улицу, привязал новый друг своего коня к пялам саней и тронулся в путь, ко двору бородатых друзей.
   У конюховки остались двое, мужики топтались, держась друг за друга.
   - Что, Стёпа, добеж-жишь один? Или проводить.
   - Дойду помаленьку, Егор-рыч, - еле ворочал языком Стёпан Панкратович.
   - Ну, давай, с Богом. - Григорий Егорович верно зашагал в свою сторону.
   К утру сильно потеплело. Запрягли не очень весёлого Серка в лёгкие санки, уселись ребята вдвоём и навернули кнутом по совсем негладкому крупу его. Рванул Серко со всех копыт, норовя выскочить из упряжи, взвился на крутизну горки, но, не донеся бородатого с сыном его до вершинки - рухнул наземь. Санки с конём ещё прокатились по инерции по накатанной тверди дороги, и всё остановилось. Вскоре подъехали проворные, привычные ко всему, вёрткие люди, ободрали шкуру, погрузили разделанного бывшего Серка на дерюжку в сани и увезли. Всё, что осталось от коня, спихнули в овраг – собачки растащут…
   Зоотехника нашли на ферме, Григорий Егорович выглядел, как огурчик, с похмелья он не болел, рассказывал мужикам очередную байку, мужики хохотали. Бородатого заприметили издали.
   - Егорыч, по твою душу, - сказали.
Отошли в сторону.
   - А конь-то пал,- спокойно сказал бородатый.
   - Как пал?!
   - Упал, и помер до смерти.
   - Не может быть!- Григорий Егорович оторопело смотрел на бородатого. - Видно, загнал.
   - Мы и проехали-то метров  стопятьдесят, двести.
   - Не знаю. Вроде был бодр и здоров, один из лучших же… Бузаев, бригадир, ездил на ём…Ты же сам выбрал его, как договаривались. Договор.
   Здоровый, крепкий мужик стоял, опустив бороду, слушал.
   - Ну, ладно, что поделаешь. Понимаю твою беду… В качестве компенсации нанесённого стихией ущерба, презентую тебе лошадку. Кобылу. Скажу сразу: сколько мы не бились, и не только мы, не смогла она ни разу ожеребиться. Вот уже, который год ...         
   На этом бы и закончиться истории. Ан, нет!
   Прошло время.
   Уже работал  Григорий Егорович завклубом, заодно и присматривал за сельской библиотекою - выдавал книги, в клубе организовал кружок художественной самодеятельности, собрал хор, в коем и выпевал соло.
   Зима в этот год стояла такая же лютая. Возвращался Григорий Егорович под вечер домой, темнеть начинало. Останавливаются около него сани, запряжённые конём вороным с горящими глазами - фонариками, разукрашенный наборною сбруёю - тускло, но блестит сбруя. В санях два седока: один - борода с проседью, другой - молодой, красивый.
   - Узнаёшь меня?
   - О-ооо! Ну, как тебя не узнать, Пётр Григорович, - всё так же весело отвечает Григорий Егорович, как будто и не прошло четыре года. - Какими судьбами в наш колхоз?
   - Да вот мимо ехал… Дело у меня к тебе. Садись.
   Григорий Егорович примостился в передке на коленях.
   - Куда едем-то?
   - К тебе.
   Тронулись. Позади катили на паре двое бородатых, в шубах. Ехали, молча, в лицо - студёный ветер, Григорий Егорович не отворачивался. Подъехали ко двору. Встали из саней, подошли и те двое. Григорий Егорович потоптался у ворот, своих. Выскочили дети, трое: два пацана подростка и девчонка, подтянулась и жена - уставились на чужаков.
   - Идите в дом, - спокойно сказал Григорий Егорович домашним.
   - Заходите, гости дорогие, до хаты, чаю выпьем, чарку… Морозно.
   - Да нет, дорогой. Не досуг нам, в другой раз. Спасибо и на этом. Видишь коня?
   - Вижу. Как не увидеть такого красавца?!
   - Владей, твой!
   - За что?! Помилуй, благодетель!
   Бородатый усмехнулся.
   - За то, что на...л старого цыгана! - Старик бодро шагнул к саням.
   Поставил ногу на отводину, обернулся:
   - А Воронок - то от той кобылы.
   Цыгане уселись, и, звеня бубенцами, умчались в звонкую, стылую даль улицы.
   Покумекал день Григорий Егорович, другой, запряг дареного коня вороного в дареные сани и поехал к старому цыгану, выходной был в совхозе. Долго ли коротко ехал, но добрался до места назначения.
   Каштак. Так называется микрорайон на окраине города – цыганское поселение. Полуразвалившиеся дома с худыми крышами без оград, тучи черномазых ребятишек бегают. Окружили чужого дядю, что-то лопочут, цокают языками, гладят присмиревшего Воронка.
   Вышел Пётр Григорович на мороз с бородою на рубаху с глухим воротом, прищурившись на Гринго, спрашивает:
   - Что скажешь, дорогой?
   - Пётр Григорович, не могу принять от тебя такой дорогой подарок, не обессудь!
   - А чего же ты хочешь?
   - Ничего.
   Постоял тот, глядя с горки в даль необозримую, сказал непонятно: толи попросил, толи приказал.
   - Хорошо. Рассупонивай.
   Распряг Григорий Егорович вороного, подвёл к хозяину, вознамерился передать повод. Посмотрел старый цыган в глаза Григорию Егоровичу, долго, пристально посмотрел.
   - Владей - твой! И помни!
   Уселся на голую спину Воронка Гринго, понужнул по гладкому крупу, теперь уже навеки своего коня, и понёсся по морозцу в свою деревню, домой.
   - Ну, и кто теперь кого на…л?! Доигрался, в бога, душеньку… Унимай теперь …ея!!! – завыл безысходно Гринго-Артист, поддавая под бока ничего не понимающему жеребчику.
   
                2017г.