Колдовство

Вы знаете, какие сказки - мои самые любимые? Те, в которые никто ни за что не поверит, кроме людей, непосредственно принимавших в этом участие.

Вот, например, вы верите в порчу? Не, не так, что кто-то вас сглазил, и у вас смартфон на рельсы вывалился, а настоящую, прицельную, способную свести человека с бела света? Раньше, например, люди в неё повсеместно верили: что колдунья может всех коров в деревне сглазить, целый род со света извести, свести с ума... Нынче то ли колдуньи уже не те, то ли коровы здоровее пошли. В порчи, колдовство да прочую ересь и верить перестали, и практиковать их тоже. За малыми исключениями.

Татьяна, например, всё ещё верила в такие вещи. А ещё она верила в то, что ради мужа на всё готова. Она и заполучила то его по привороту, иначе посмотрел бы он на неё! А так дома был здоровый, работящий мужик, трезвенник, заботливый и очень ответственный. Таких в классе раз два и обчёлся было, между прочим! Да что уж в классе, в стране! А на что ещё полагаться, если и страна летит в тартарары, и бабы все за мужиков горло перегрызть готовы... Уж лучше не ждать эфемерного принца, а поступать наверняка. Она и поступила. Правда, цыганка, которая Тане помогала, сама то Таня этим премудростям была не обучена, предупредила, что как та его получила нечестно, так и потерять может, ведь не взаправду всё. Но Таня была готова побороться за своё счастье. А потому следила неустанно, чтобы муж на сторону даже не глядел. А глядеть было куда.

Вон, Катерина в Астории по блату устроилась, теперь щеголяла разодетая, как какая интуристка, размалеванная так, что веки под слоями туши еле двигались. Ленка бросила районную поликлинику и шмотками на базаре торгует - всегда при параде и в поиске подходящего мужа. А Машка... На что замуж вышла да ребенка родила - а Витя всё одно на неё посматривал. Ещё с седьмого класса посматривал! И глаза такие тоскливые у него становились, будто у пса на привязи. И мечтательные, будто тот самый пёс вот-вот цепь перегрызёт да на небо взлетит. А теперь, когда она ещё и развелась... Определенно, Машка была опасна, и избавиться от неё надо было чем скорее, тем лучше! И снова Таня выскребла сбережения из шкатулки и побежала к цыганке.

- На что тебе она? У неё муж, ребенок, ни в жизни она на твоего мужа не глянет! - хмыкала цыганка, выслушав Танины оправдания.

- Ей и не надо! Он на неё зато смотрит, а ты же сама говорила, что мне осторожно надо.

- Я говорила, что у тебя понарошку. А ежели там не понарошку, то лучше грех на душу не брать.

- Я готова, - зажмурилась Таня.

- Ну, тогда, как всегда. Воля твоя, я лишь инструмент, а последствия тебе самой расхлёбывать.

И буквально через неделю Маша заболела. Причём, так заболела, что все врачи беспомощно руками разводили. Жар сменялся нехваткой воздуха, будто кто-то на груди сидит, в глазах темнело, кружилась голова, подкашивались колени, сердце пускались в безудержный бег, а порой боялось ударить даже раз. Казалось, кто-то целенаправленно высасывает Машину жизненную силу, выбирая по капельке все резервы, все запасы, недовольно ворча, что Маша могла бы дать и побольше. По ночам ей снились кошмары, днём виделись вещи, которых не могло быть, а единственное, что заставляло её сопротивляться, было осознание, что кроме неё самой её семилетняя дочь никому в этом мире не нужна.

Кошмар между явью и бредом продолжался неделями, иногда давая Маше короткие передышки, а потом поглощая её с новой силой. Пока в одну из "передышек" ей не поступило предложение съездить за границу. "Осмотришься, себя покажешь, а там, если справишься, будет тебе хорошая работа", обещал знакомый. Хороший знакомый, ему можно было доверять. Да и работу за границей в середине девяностых абы кому не предлагали. Второй такой возможности не будет. А потому, держась за стенки и из последних сил Маша организовала для дочки бабушку, а сама покидала свои лучшие тряпки в чемодан и заказала такси в аэропорт.

Есть, говорят, у порч такая особенность: они на расстоянии слабеют. Словно у того, кто Машины силы высасывал, длины рук не хватило на трёхчасовой перелёт. В аэропорту она молилась Богу, чтобы не упасть в обморок у стойки регистрации, а по мере того, как самолёт набирал высоту и удалялся от дома, у Маши словно груз с плеч снимался. Казалось, ей уже и Ильюшин не нужен был, чтобы лететь. Из самолёта Маша вышла совершенно другим человеком: бодрым, румяным и энергичным. И проявить себя смогла, и почти через год должна была переехать и приступить к работе. Никогда в её жизни будущее не выглядело настолько прекрасно.

Проблемы ждали дома. Видите ли, другой интересной особенностью порч является то, что они никуда не исчезают, и, если главная цель из поля доступа исчезает, порча переходит на ближайшего родственника. По прилёту домой Маша обнаружила, что дочь свалилась на месяц с воспалением лёгких. А потом с кишечным гриппом. А потом вообще с незнамо чем. Ребенка увезли посреди ночи по скорой, температуру было не сбить, промывание кишечника ничего не дало. Медсестры утешали Машу, что в случае чего морг всего лишь этажом выше, врачи грозились пункциями спинного мозга, а ребенок бредил, соревнуясь в белизне с больничными простынями.

Что может быть хуже, чем это самое чувство полной беспомощности, когда человек ничем не способен помочь и вынужден молча наблюдать, как жизнь самого дорогого, самого любимого человечка на свете просто утекает сквозь пальцы! Когда логика безжалостно твердит о том, что вот ещё чуть-чуть и всё, а сердце упорно отказывается это принимать. Когда всё, что тебе остаётся, это наблюдать, как минута за минутой становится хуже, невозможнее, безнадёжнее, когда это ни предотвратить, ни объяснить, и когда человек готов пойти на всё, на любые крайние меры, вплоть до того, чтобы отдать собственную жизнь взамен, да только вот не знаешь, с кем вести переговоры, с кем торговаться, против кого воевать. Это дикое и истощающее чувство беспросветности хуже любых одышек, хуже любых предшествовавших этому головокружений и обмороков, хуже всего, чего себе можно представить. И остаётся только молиться: кому угодно и всем сразу, только услышьте, внемлите. Боже, спаси и помоги!

- Мамочка!

Дочка внезапно открыла глаза. Невероятно ясные и спокойные. Такие, будто не было ни жара, ни бреда.

- Да, родная...

- Мамочка, ко мне Богородица приходила. Она сказала, что всё будет хорошо, всё у нас наладится. Ты только покрестить меня должна. Но ты сможешь, я теперь на поправку пойду. Не волнуйся.

После этого дочка вновь закрыла глаза и перестала реагировать на Машу. Маша же не могла сдержать рыданий. Это было что-то необъятное и всеобъемлющее, настолько простое и величественное, что это нельзя было оспаривать. Стоя на коленях около дочкиной койки, Маша раз за разом сквозь слёзы обещала белой больничной стенке, что непременно покрестит дочку, вот, как только они из больницы выпишутся - на следующее же утро в церковь побегут.

И она действительно пошла на поправку. Температура спала, ребенок порозовел. оставшиеся дни врачи лихорадочно исследовали всё, что только могли, в поисках ответа на вопрос "что это было?", анализ за анализом, обследование за обследованием. Вскоре на койке лежал и обследовался совершенно здоровый ребенок. Врачи не хотели их отпускать, не найдя причины. Маша вытащила дочку под свою ответственность и множество подписей о снятии ответственности с врачей и больницы. И они наконец-то ехали домой.

Это был чудесный весенний день, самое начало марта. Необычайно солнечно и миролюбиво для их северной широты. Свежий воздух, улыбчивые прохожие, расстегнутые куртки, подразмотанные шарфы, полупустые воскресные трамваи, ларьки с журналами и игрушками и новый динозавр-трансформер, о котором дочка давно мечтала.

На следующее утро Маша долго не могла понять, почему надо просыпаться так рано и куда надо было бежать. Она наконец-то спала спокойно, на работе был взят отгул, со школой тоже было решено пару дней обождать. И всё же дочь настойчиво тормозила Машу за плечо.

- Ты обещала! Вставай! Нельзя нарушать обещания!

- Что, кому? Ты о чём?

- Ты обещала! Пойдём! Мы дома, значит, надо идти!

Постепенно Маша разлепила веки и разобралась, что ребёнок настойчиво тянет её в церковь. По всему выходило, что в те первые сутки в больнице она была не всё время в бреду, а даже умудрилась увидеть, как мать молится, и даже запомнить, о чём. И теперь со всей своей детской упёртостью требовала исполнения обещания покреститься на следующий же день после выхода из больницы. Маша пыталась объяснить, что такие дела планируют заранее, что они не договорились с крёстными, со священником... Дочь была непреклонна. Обычно довольно покладистая и сговорчивая, в этот раз казалось, в дочь кто-то вселился. И это была такая непоколебимая упёртость, что Маше пришлось встать, одеться и пойти с дочкой в ближайшую церковь. А потом удивлённо смотреть на священника, почему-то согласившегося покрестить столь целеустремленного ребенка за пять минут до начала обряда без какой-либо подготовки.

Помимо них крестился ещё и один пенсионер. Когда и он, и Машина дочка назвали свои имена, священник охнул и пояснил:

- Такого со мной ещё никогда не было! Чтобы два человека пришли и напротив икон своих же покровителей стояли! Удивительный день!

Выписав оба свидетельства о крещении, священник поинтересовался у Маши откуда такая спешка. Маша вкратце пересказала про дочкину болезнь и её видение в бреду. Священник озадаченно почесал бороду.

- А знаете, сегодня, ведь, и вправду особенный день, Великий праздник, первый день Великого Поста. Хорошо, что вы дочку послушались. И что я послушался, тоже хорошо.

Через пару недель в Машину дверь позвонили. Дочь была у бабушки, Маша как раз мыла полы. С тех пор всё и правда наладилось, осень и зима в болезнях казались каким-то сном, наваждением, которое исчезло и грозило вот-вот забыться окончательно. Школу нагнали и четверть вырисовывалась с подозрительно малым числом четвёрок. На работе тоже удалось вернуться в строй, а в конце весны планировалась вторая поездка на будущее место работы, в этот раз вместе с дочерью.

Искренне удивляясь, кому бы она могла понадобиться, Маша открыла дверь и испуганно отпрянула. Таня, бледная, растрёпанная и непривычно ненакрашенная, покачиваясь стояла и что-то бормотали себе под нос.

- Машка, прости меня, умоляю, прости и пощади...

- Таня! За что???

- Прости меня, дура была, тебя извести хотела! А теперь на меня всё обернулось! Прости меня, умоляю, прости!!!!

В народе говорят, что когда знаешь, кто наслал порчу, лучшая защита - это искренне пожелать тому человеку добра и здоровья. Только искренне, от всей души. И свечку за здравие в церкви поставить. Когда не знаешь, от кого прилетело - бабки советуют почаще в церковь ходить да грехи замаливать. Я обсуждала эту историю с разными людьми: агностиками, атеистами, психотерапевтами, врачами и прочими. У каждого из них находилось своё возможное объяснение, почему заболела Маша, почему заболела и так внезапно выздоровела её дочь, почему у Тани на следующий после девочкиного крещения день все руки покрыло сыпью, которая стала потом переходить и на тело, а после того, как Маша её простила - всё как рукой сняло. И, кто бы что не говорил, кто бы во что не верил, ни в коем разе нельзя недооценивать силу молитвы, когда кто-то за тебя молится и от всего сердца желает тебе добра.

В моём понимании, колдовством можно назвать всё, что угодно, при условии, что мы не до конца понимаем логики и механики этого процесса. Но меня всегда восхищала и будет восхищать та сила, которой наделяет людей вера во что угодно, и, в первую очередь, в себя самих. Это, пожалуй, самая нелогичная и необъяснимая вещь, которая двигает колесо жизни, придает его кручению света и красок. ...И именно благодаря таким нелогичным и необъяснимым силам у меня всегда будут накапливаться сюжеты для моих самых любимых сказок.

АП, 01/2020.