Лабиринт

Введенский храм Петропавловского монастыря, красивый, белый, с золотыми куполами, горящими в солнечных лучах, стоит на склоне холма, и, проезжая мимо, вы, скорее всего, не заметите его из-за широкой спины гостиницы – если только не будете знать, куда смотреть.
Именно в этот храм нас возил в детстве отец – всю семью, по воскресеньям. Мы входили под старинные – восемнадцатый век! – своды, зажигали свечи, слушали совсем еще не понятные слова, и для меня опыт этот был в большей мере бессознательным, подспудным. Какая-то удивительная жизнь, полная музыки, света и благоухания, вливалась в меня против моей воли.
В подростковом возрасте я, как это часто бывает, заметался, задергался – и откатился. Через несколько лет вернулся – слава Богу. Неофитство закружило меня мерцающим вихрем, я путешествовал от сводов к сводам – от храма к храму – не остался прихожанином Введенского, с золотыми куполами, но и не забыл его – а как можно забыть то, что вплетено в самую ткань души? И время от времени житейские волны прибивают меня к берегу Петропавловского монастыря, и я вновь и вновь смотрю, как льются в окна золотые лучи, как дрожат огоньки лампад и как тает в голубой дымке даль за куполами.
Введенский храм стал для меня такой же частью жизни, как дом, в котором я рос, но из которого однажды уехал.
***
Часовня святой Ксении Петербургской расположена на Смоленском кладбище Васильевского острова, в западной части Северной Пальмиры. Ледяной ветер раскачивает кроны вековых деревьев, и кажется, что они кланяются часовне. Перед воротами кладбища, в одном из невысоких двухэтажных домиков, добрые люди обустроили музей святой Ксении.
В августе прошлого года мы с женой были в этом музее – на девять десятых он состоит из картин некоего Александра Простева, отразившего в глади холста жизнь святой. Картины – светятся. Никогда прежде не видел я ничего подобного – ходил, закусывал губу, шмыгал носом.
– Чего ты все шмыгаешь? – спросила жена.
Она решила, что мне нездоровится, что меня уколол своей иглой ледяной ветер, и теперь мы вместо прогулок по Невскому будем лечить меня чаем с лимоном – я уже выкидывал подобные штуки.
Но ледяной ветер был не при чем – и вообще холоду не было места в стенах, согретых светом дивных картин. Мое сердце таяло в лучах этого света, как воск, обнажая сокровенную глубину, и когда мы вышли на улицу, под низкое северное небо, мы только и могли что кивать друг другу пораженно и обмениваться междометиями.
«Какой чудесный художник! – думал я. – Как это таинственно и удивительно!»
Посещение музея наводило на размышления о природе искусства, о его сути и предназначении. Много чудес сохранил Господь в тайниках города на Неве – многих к этим тайникам привел. И нас – по великой благости Своей.
***
В этом январе житейские волны прибили меня к берегу Петропавловского монастыря, и я вновь оказался под сводами Введенского храма. Стояло ясное солнечное утро, сиял белизной снег, горели золотом купола. Вселенная праздновала Крещение Господне, и в центре каждого храма синели воды Иордана – на праздничной иконе.
Введенский храм был залит светом, солнце заглядывало в окна и золотило цветы, которыми была увита икона. И что это была за икона! О, это была удивительная икона! Вы бы видели, какие рыбки танцевали на ней в воде у ног Спасителя! Вы бы видели… Я отступаю – и не берусь описывать икону, а скажу только, что икона эта была невероятной красоты, и позволю себе упомянуть только об одной детали из тех, что меня поразили – в самом верху, там, где небеса разверзлись и из них Дух Святой сходит в виде голубя, видно, как плавают в черной пустоте космоса мерцающие спиральки галактик.
Я застыл – в восхищении. И вижу вдруг, в нижнем уголке, там, где сходятся в золотом свечении пески пустыни Иудейской: «художник: Александр Простев, 1997 год».
«Вот так дела! – думаю я. – Вот так дела!»
Выходило, что удивительный Александр – не только художник, но и иконописец. Как прекрасно! Я обошел храм и справа, у окон, обнаружил еще одно творение Александра – икону святой Ксении. То есть я, конечно, видел эту икону и раньше – и молился перед ней, и прикладывался к ней, но только сейчас заметил в уголке, там, где колышется низкая северная трава под ногами блаженной: «Художник: Александр Простев»
«Вот так дела! – думал я. – Вот так дела!»
***
По приезду домой полез в интернет – искать поразившую меня икону. Ищу, ищу, нигде не нахожу. Спрашиваю у интернета:
– Кто такой Александр Простев?
Интернет мне отвечает:
– Художник и иконописец. Окончил Санкт-Петербургский государственный академический институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Ильи Ефимовича Репина при Российской Академии художеств.
– Почему же картинных галерей так много, а об иконах почти никакой информации? Купили ведь их как-то в наш Введенский храм.
– Не могу знать.
Что с него возьмешь, с интернета.
И вдруг у меня как колокольчик над ухом прозвенел.
– Интернет, – говорю, – а давай-ка мы посмотрим, как петербургский художник Александр Простев связан с нашей провинцией?
– Давай-ка, – говорит.
Пауза.
– Родился он здесь. Земляк.
Вот так дела!
Тем же вечером нашел я Александра Евгеньевича в социальной сети, набрался храбрости да и написал ему. Выразил свое восхищение, поблагодарил, рассказал и про музей святой Ксении, и про иконы во Введенском храме. А он возьми и ответь.
И оказалось, что в наш храм – это было еще до возрождения на его основе монастыря, в конце прошлого, двадцатого, века – Александр написал ровно тринадцать икон: двенадцать двунадесятых Праздников и иконочку святой Ксении. В те времена настоятелем храма был отец Владимир (Чабан) – сейчас он служит в Костроме. Когда отец Владимир уехал, в Брянске остался его младший брат – тоже священник. Ни с отцом Владимиром, ни с его младшим братом я не имею чести быть знакомым. – ко времени появления тринадцати удивительных икон мне было не более восьми лет, отец уже возил нас в храм по воскресеньям, и я, вероятно, мог присутствовать на службе, которую вел отец Владимир, мог слышать совсем еще не понятные слова именно из его уст, но можно ли назвать это знакомством? Возможно, я даже видел дивные иконы – еще тогда, ребенком. Возможно, их отсвет каким-то непостижимым образом запечатлелся в моей душе, сокрылся в ее глубине и заставлял с трепетом ждать новой встречи? Кто знает?
***
Есть такая игрушка – трехмерный лабиринт. Она представляет собой причудливое сплетение дорожек, тоннелей, лесенок, горок, закрученных под самыми разными углами, сходящихся и расходящихся, ныряющих друг под друга и выгибающихся друг над другом – и по этому сплетению, заключенному в прозрачную сферу, путешествует маленький металлический шарик. Мне кажется, эта игрушка в какой-то степени похожа на человеческую судьбу. Маленький металлический шарик может покатиться вправо, влево, вверх, вниз, вглубь, нырнуть к центру сферы или вывалиться на ее периферию – он может оказаться совсем рядом с тропой, по которой шел сто поворотов назад, почувствовать ее тепло, увидеть ее, порадоваться ей, скрыться в ее тени, в каком-то смысле сделать по ней несколько новых шагов. По мере движения он будет полнее видеть картину своего маршрута, он даже сможет составить дорожную карту и сверяться с ней, ему будут светить встреченные однажды маяки, он и сам понаставит маячков – и будет с ликованием встречать их, обнимать и целовать.
А вечерами он будет сидеть на какой-нибудь горочке и смотреть, как обнимает его сферу бескрайнее звездное небо.