Фантики

Воспитательниц было две: Светлана Петровна и Елена Ивановна. Светлана Петровна называла всех по имени, а Елена Ивановна – по фамилии. Потому что мальчиков по имени Саша было двое плюс одни девочка, а Тань – целых три. И ещё были две Оли, но одна из них часто болела, поэтому с Олями не было путаницы.
Косте очень нравилась Ионова. Светлана Петровна звала её Машей, но Костя запомнил её именно как Ионову, потому что, когда он впервые пришёл в эту группу,  там работала Елена Ивановна. Он так и запомнил её: Ионова.
Ионова была хорошенькая, с большими глазами и кудряшками соломенного цвета. Когда она улыбалась, на щёчках появлялись ямочки. Эти ямочки нравились всем, поэтому все старались рассмешить Ионову. В неё был влюблён не только Костя. Он узнал об этом, потому что однажды услышал, как Светлана Петровна сказала маме Ионовой:
- Да не переживайте Вы так. В каждой группе всегда есть девочка, за которой бегают все поголовно. Это не значит, что так будет всегда.
Костя понял, что у него есть соперники, и решил старательно скрывать свои чувства. Он не хотел показывать другим свою слабость.
Однажды на музыкальном занятии его поставили в пару с Ионовой. Его сразу бросило в жар, и, когда он взял девочку за руку, то с ужасом понял, что ладонь его истекает потом. Сразу вспомнилось, как вредина Каляева громко заявила, что не желает быть в паре с Козловским, потому что он всё время пукает. Что делать, Козловский действительно пукал, хотя и не всё время, а только когда волновался. Над ним многие смеялись.
«Сейчас она отдёрнет руку и скажет, что не хочет быть со мной в паре», - промелькнуло в голове у Кости. Но Ионова стояла рядом спокойно, и его пальцы сжимали её ладонь, а потом она тихонько высвободила свою ручку, незаметно вытерла её о край своей юбочки и снова вложила в Костину руку. Костя был потрясён корректностью своей партнёрши, и к его чувствам прибавилась благодарность.
Зимой, когда многие болели, детей стали пересаживать подальше от окна, чтобы на них не дуло, и Костя оказался за одним обеденным столом с Ионовой. Он всё время смотрел в свою тарелку, чтобы не выдать волнения. Первое и второе он ел молча, а потом принесли компот. Компот был разлит в разные кружки. Перед Костей поставили кружку с зайчиком, а Ионовой досталась простая кружка, без картинок, со скучной голубой  полоской по краю. Кружек с картинками было немного, и каждый, кому давали такую, чувствовал себя избранником судьбы.
- Хочешь кружку с зайчиком? – тихонько спросил Костя. Ионова кивнула. Костя поменял кружки и радовался тому, что Ионова пьёт его компот. Эта жертва казалась ему высокой и оправданной.
Весной мама Ионовой позвонила Костиной маме и пригласила Костю на Машин день рождения. Пошли в магазин выбирать подарок. Мама хотела, чтобы Костя подарил Ионовой мишку, а Костя увидел в отделе игрушек кукольную посуду, и на каждой чашке был нарисован зайчик. Он настоял на том, чтобы купили именно эту посуду: он надеялся, что Ионова вспомнит, как он ей отдал свою кружку.
День рождения был как день рождения. Девочки, конечно, сели разглядывать Машиных кукол, а Костя и ещё два мальчика, приглашённых на день рождения, скучали. Потом их посадили пить чай с конфетами, и Машин дедушка стал показывать, как из конфетных обёрток складывать фантики и как потом в них играть. Стало весело. Конфеты ели уже не ради конфет, а ради фантиков. У Кости  хорошо получалось, он выигрывал, и кучка сложенных разноцветных обёрток возле него росла. Ионова, наоборот, играла неудачно, и Костя потихоньку передал ей часть своего выигрыша под столом.  Его застукали, было много шуму. Возмущались, говорили, что Костя играет нечестно, а Каляева громко кричала, что он жухает.
Костя встал и заявил, что у Маши день рождения, поэтому ей сегодня проигрывать никак нельзя. Почему-то всем сразу стало стыдно, и больше Костю никто не обвинял в нечестной игре. Счёт обнулили, фантики заново раздали поровну, но поиграть не удалось. Наступило шесть часов – время, когда родители должны были забирать детей по домам. Осенью Ионова в детский сад не пришла. Говорили, что они поменяли квартиру и теперь Маша ходит в другой детский сад. Её долго вспоминали, а однажды Светлана Петровна сказала всем, что встретила на рынке Машу с мамой, и Маша всем передавала привет. Кто-то сказал:
- Какая Маша?
- Какая, какая… Ионова! – сердито ответил Костя. – не помните, что ли?
Костя помнил Машу Ионову всю жизнь. Он не мог сказать, что вспоминал её часто, но в его памяти она присутствовала всегда. В любом возрасте он узнал бы её из тысяч других женщин. Наверное, спустя время она изменилась, как все люди меняются с возрастом. Скорее всего, потемнели, а потом и поседели вьющиеся волосы, возможно, она набрала вес, а вокруг губ проявились складки. Косте было интересно, есть ли до сих пор ямочки у ней на щеках, но каждый раз, когда он думал об этом, он сам себе отвечал, что Ионова была бы хороша и без ямочек.

Он изменился и сам и не раз спрашивал себя, можно ли узнать в нём того Костю, который в шортиках и белых гольфах был сфотографирован под ёлкой на утреннике в детском саду. На нём была вышитая украинская рубашка, которую бабушка привезли в подарок из Киева, а на шее был барабан. На фотографии позади ёлки был виден детский хоровод. Было обидно, что вредину Каляеву там можно было хорошо разглядеть, а от Ионовой была только рука, которую он когда-то держал.

Костя ехал с работы, на которую ходил только потому, что его не выгоняли. До пенсии было ещё три года. Работа была неинтересной. Не то, чтобы сама работа была плоха, а но от выполнения её никому не было ни хорошо, ни плохо, и это всем было ясно. Поэтому Костя – а ныне Константин Павлович – дорабатывал свои положенные  годы и мечтал выйти, наконец, на пенсию и заняться дачей.

Итак, Константин Павлович ехал с работы. Он зашёл в магазин, купил молока и колбаски для кошки – она не признавала кошачьего корма, - и ехал в направлении своего дома. В автобусе у окна было два свободных места, что для этого времени суток было удивительно, и Константин Павлович сел. Он стал смотреть в окно и загляделся на сумеречный город. На улицы спускалась вечерняя мгла, окна вспыхивали одно за другим, на зданиях сияли огни рекламных вывесок, машины скучали в пробке. Во всём этом была какая-то неожиданная душевность, отчего Константин Павлович  задумался. Он думал о том, что вечер хорош, что его ждёт дома кошка, которая его очень любит. Особенно когда он приносит краковскую колбасу или сосиски. После вечерней трапезы она заберётся к нему на колени и замурлычет. Поэтому приятный вечер с кошкой и телевизором ему гарантирован. Около десяти позвонит сын и спросит, как дела. Он ответит, что всё хорошо и что он уже собирается спать. Наверное, сын всегда звонит в то время, когда пора спать, чтобы не было долгих разговоров. Когда-то они много спорили и даже ссорились, но наступил момент, когда они закрыли все острые темы и ограничились получением подтверждения того, что всё в порядке. Наверное, это нормально, решил Константин Павлович, к чему искать ответы на мировые вопросы, над которыми бьются лучшие умы человечества? Конечно, хотелось бы взаимопонимания, но раз его нет, то и не надо. С кошкой взаимопонимания было гораздо больше. Она не спорила, когда Константин Павлович высказывал ей свои мысли, и никогда не возмущалась. В таких раздумьях он проехал свою остановку. Он очнулся, когда автобус подъехал к конечной и водитель сообщил, что пора освободить салон.

Константин Павлович вышел на улицу, чтобы перейти на другую сторону, сесть в тот же автобус и поехать в обратном направлении.
- Ну надо же! Сел, расслабился - и вот тебе результат! – расстроился он. В этот момент его позвал странно знакомый звонкий голос:
- Костик! Здравствуй!
Он обернулся – и увидел Ионову.

Да, это была Ионова. Высокая, красивая, с соломенными кудряшками, выбивающимися из-под вишнёвого берета, со своими вечными ямочками на щёчках.
- Ионова! Вот это чудо! – Константин Павлович просиял от радости, лицо вспыхнуло румянцем и озарилось улыбкой.
- Ох, а я подумала: вспомнишь или нет? – Ионова засмеялась, и смех её рассыпался нежными колокольчиками.
- Ионова, как же я могу не вспомнить тебя!
- Я Маша, если ты не помнишь.
- Маша, Машенька, - повторил Константин Павлович. – Хотя ты для меня всегда была Ионова. Елену Ивановну помнишь?
- Как же не помнить? Я же мечтала, чтобы она меня назвала по имени. На самом деле она мне  больше нравилась, чем Светлана Петровна. Если бы она называла нас по именам, цены бы ей не было.
Константин Павлович смотрел на Ионову, и всё улыбался.
- Ну что ты всё улыбаешься? – Маша Ионова коснулась пальцем его щеки. – Помог бы мне сумку донести до дому.

Константин Павлович засуетился, только теперь он заметил, что рядом с Машей на асфальте стояла большая торба, гружённая продуктами.
- Конечно, помогу, с радостью! – он взял сумку. – Куда прикажешь нести?
- Я тут недалеко живу, через два дома, - она показала рукой, куда идти. – Мы когда-то с дедушкой моим поменялись, у него квартира побольше была. Теперь вот я снова здесь живу. А в той квартире дочка с внучкой.
- Много детей у тебя? – уточнил Константин Павлович.
- Одна, слава Богу, - ответила Маша. – Я и с одной-то до сих пор не справляюсь. Думала когда-то: нарожаю много детишек. Но получилась только одна. И с той всю жизнь проблемы.
- У меня тоже с сыном проблемы, - огорчённо подтвердил Константин Павлович.
- Ну вот, а я думала, может, хоть у тебя всё хорошо, - посетовала Маша.
- У меня всё хорошо, Машенька. Что же до этих проблем – должно быть, это нормально. Мы же родились в другом мире, оттого у нас и взгляды другие. Разве у наших родителей с нами проблем не было?
- Да, Костя, в этом ты прав. – Маша вздохнула. Она остановилась, посмотрела на него пристально и сказала:
- Всё равно мечтаю, чтобы у нас с дочкой была любовь и согласие. Могу я мечтать?
- Я даже не мечтаю, - сказал Константин Павлович. – Просто радуюсь того, что они здоровы, что у них всё в порядке, а я больше с кошкой общаюсь.
- Правда? У тебя есть кошка?  - оживилась Ионова. – Какой породы? Как её зовут?

Константин Павлович стал оживлённо рассказывать про свою кошку. Эта тема была приятна для него, потому в его голосе зазвучали восторженные нотки, и Маша тоже оживилась.
- Как здорово! – восхищалась она. – Я бы тоже с радостью завела кошку, только у меня аллергия на кошек. Так обидно, представляешь? Как обычно, сапожник без сапог.
- Почему сапожник? – не понял Костя.
- Да потому что я врачом всю жизнь проработала. Других лечу, а до себя руки не доходят, - и Маша засмеялась своим чудесным рассыпчатым смехом.

- Удивительно, - подумалось Константину Павловичу, - ведь я ничего о ней не знаю. Всё, что осталось в памяти, - как первое впечатление. По сути это совершенно новое знакомство. Всё, что я знал до сих пор об Ионовой, - это её имя и фамилия. Я даже не знаю, какое у неё образование, где она училась, с кем дружила, кем она работала, что у неё за семья, какие книги ей нравятся, какие цвета она любит, какие у неё мысли, и вообще – что она за человек. – Ему стало не по себе, как будто он намеревался сделать что-то нехорошее. Он даже вздохнул, посмотрел себе под ноги, словно опасаясь споткнуться, затем поднял глаза к небу, - и внутри него самого неожиданно возник оппонент, который успокоил его:
- Я знаю главное, - сказал его другой Я. – Она хорошая. Она очень хорошая. Я это знал всегда, и это правда.
- А вот и мой дом, - радостно сказал Маша. – Спасибо тебе, Костя, что проводил меня. Я была ужасно рада тебя встретить.

Она протянула руку, чтобы перехватить у своего спутника сумку с продуктами,   но Костя не отдавал её. Он боялся, что если он отдаст эту тяжёлую торбу, - то вместе с ней может исчезнуть и сама Ионова, исчезнуть навсегда, как она когда-то исчезла пятьдесят лет назад.
- Ионова! – произнёс он сдавленным голосом и запнулся, вспомнив, что ей больше нравилось, когда к ней обращаются по имени. – Машенька! Когда я тебя увижу снова?
Ему понравилось, что Маша не стала говорить всякие глупые фразы, а сказала сразу, как будто ждала этого вопроса:
- В четверг у меня вечер совершенно свободен. Приходи в четверг, сможешь?
Конечно, вечер четверга у Константина Павловича был тоже свободны. Как и все остальные вечера.
- Квартира двенадцать, запомнишь? Во сколько тебя ждать?
- Уже запомнил. Вот в это же время и жди, я после работы сразу к тебе.

Маша снова рассмеялась, забрала торбу и растворилась в темноте подъезда.
Константин Павлович постоял ещё возле дома, пока на третьем этаже справа от подъезда не зажёгся свет. Он понял, что именно там жила Ионова.
Следующие два дня были заполнены раздумьями. Нужен был подарок для Маши, и Костя был в растерянности, что бы такое купить. Он понимал, что к женщине положено прийти с цветами. Однако не будут ли цветы намёком на возможность романтических отношений? Пока что Костя сам не понимал, чего он ожидает. Его бывшая не признавала срезанных цветов, говорила, что это насилие над природой, и предпочитала фиалки или герань в горшках. Две герани: красная и белая, - до сих пор стояли в его квартире. Коллега по работе, Евгения Николаевна, всегда утверждала, что подарок должен быть полезным и практичным, а цветы – так, одно баловство.

Поскольку было неизвестно, как Маша относится к цветам, Константин Павлович решил исключить их из списка возможных подарков.

Следующим вариантом были духи. Когда Костя был маленьким, на столике его мамы стоял маленький флакончик в коробочке с надписью «Сардоникс». Слово было непонятное, и когда он выучил буквы и прочитал это слово, то подумал, что ошибся. Он спросил маму, что это означает, и мама ответила: «Не знаю. Духи такие». Он тогда понял, что у духов названия должны быть непонятными.

Сноха тоже любила, когда ей дарили духи, особенно французские. Перед каждым праздником она сама выбирала себе их и писала мужу записку с названием, ценой и адресом магазина. Он шёл в магазин, покупал то, что выбрала жена, заворачивал в красивую бумагу, и она ахала, когда ей вручали коробочку, как будто она и не подозревала, что там. Такая вот игра была у сына с женой. Константин Павлович не понимал этого.

В общем, духи были слишком сложным вариантом, тем более, что он не представлял себе, какие запахи Маше нравятся.

Что-нибудь практическое, по совету Евгении Николаевны, тоже отпадало, поскольку нужна была информация, какая у Маши нужда в практических предметах. Константин Павлович посоветовался на работе, и женщины рекомендовали приобрести что-нибудь такое, что всегда в хозяйстве пригодится.
- Например, чашку какую-нибудь красивую, - подсказала секретарша Ниночка.

Константин Павлович сразу вспомнил кукольный сервиз. Не хватало ещё купить опять кружку с зайцем, нет уж, это будет намёком на то, что он ей когда-то отдал свой компот в красивой кружке. Это было бы нечестно: отдал и отдал, подумаешь, какая жертва! Чашка не подходила.

Неплохим вариантом были сладости. С одной стороны, нечто праздничное, с другой – весьма практическое: их можно съесть и получить удовольствие. В кондитерском магазине было много разных шоколадных наборов: по телевизору их всё время показывают. В рекламе импозантный мужчина предлагает красивой и ухоженной женщине конфеты, а она берёт одну штучку, кладёт в рот, и сразу видно, как она тает от удовольствия. Константин Павлович представил себя на месте этого мужчины и понял, что не сможет вручить Маше конфеты с таким же уверенным видом. Для этого нужно было что-то, чего у него не было: дорогой автомобиль, например, или хотя бы такой же шикарный костюм и рубашка с модным красным галстуком.

Первый и последний галстук в жизни Константина Павловича был пионерский. Почему-то галстуки не приживались в его гардеробе. Жёсткие воротники сорочек душили его, и даже на собственную свадьбу он галстука не надел. Теперь же он носил трикотажные рубашки, которые назывались странным словом «поло», или свитера.

В общем, вручить шоколадный набор Ионовой, конечно, было бы можно, но ведь она наверняка смотрит телевизор, так что сразу начнёт сравнивать Константина Павловича с этим рекламным красавцем, и сравнение будет явно не в пользу дарителя.

С подарком были одни мучения. Константин Павлович не ожидал, что так трудно выбрать презент для женщины. Два часа он бродил по торговому центру,  разглядывая витрины. Всё было красивое, часто полезное и весьма практическое, но каждый раз, когда он представлял себе, что он вручает этот подарок Ионовой, возникала мысль: «Не то!».

Расстроенный, он отправился домой. По дороге он зашёл в булочную за хлебом. Купил, как обычно, батон и половинку бородинского. Задержался у прилавка, доставая из кармана пакет, и услышал, как стоявшая за ним женщина просит продавщицу:
- Мне сто граммов «мишек косолапых», сто граммов «мишек на севере», потом «красных шапочек» тоже сто…

В его памяти сразу встали разноцветные прямоугольнички «мишек», «белочек» и «Кара-кумов», которые в детстве он трепетно извлекал из новогодних подарков – коробочек из тонкого картона с нарисованными на нём Дедом Морозом, Сенгурочкой, снеговичками. Коробочка была заполнена сладостями. Обычно там была маленькая пачка печенья или вафель, леденец на палочке и целая куча карамелек. Шоколадные конфеты были наперечёт, и они ценились особо.
- А не купить ли для Ионовой килограмчик? – подумалось Косте. – Да, это будет правильно. Кто в детстве не мечтал наесться до отвала шоколадных конфет? Именно таких, с шуршащими обёртками, которые можно разглядывать, - это было отдельное удовольствие. Купить надо сразу много, чтобы можно было жевать и не страдать от мысли, что это последняя конфетка.

Костя повернулся к прилавку и, дождавшись, когда покупательница расплатится, попросил:
- Ну-ка, барышня, что у вас там из «Красного Октября»? Мне тоже всего по сто, нет, по сто пятьдесят граммов.

Он купил  «мишек» обоих разновидностей, «красных шапочек» с героиней Шарля Перро в профиль, «Кара-Кум» с  хрустящей начинкой, «грильяж», который ему в детстве не давали, потому что для зубов вредно, и ещё «столичные», которые тоже не давали, потому что они были с ликёром, потом «шоколадный крем», который никогда не покупали, потому что они были самые дорогие. Ещё купил «юбилейные», которых никогда не пробовал, и «маску», и два вида суфле в шоколаде: апельсиновое и черносмородиновое. Получилось всего на полтора с лишком килограмма.
- Нет ли у вас подарочной коробочки? – спросил Костя, понимая, что вручать такое счастье в простом целлофановом пакете означало обесценить подарок.
- Коробочки нет, есть подарочные пакеты по тридцать рублей, - ответила продавщица и показала пальцем на прямоугольнички из плотной бумаги. Костя выбрал пакет, на котором был нарисован бант из синей шёлковой ленты, как будто это не пакет вовсе, а коробочка, красиво перевязанная для вручения по торжественному случаю.

Пересыпав все конфеты в пакет, Костя понял, что купил то, что надо. Удовлетворённый, он отправился домой кормить кошку и смотреть телевизор.

В четверг без четверти семь Константин Павлович уже нажимал на кнопку звонка, рядом с которым была аккуратно выведена жирным фломастером цифра 12. Из квартиры раздался приглушённый дребезжащий звук, потом голос: «Иду-иду!» и, наконец, звук шагов.

Когда дверь ещё была не полностью открыта и Ионова не видела, кто за ней, она спросила:
- Костя, ты? Заходи!

Костя обрадовался: его ждали. Он ответил: «Это я!» - и прежде, чем войти, протянул Маше пакет с конфетами. В сумраке прихожей Маша взяла пакет и заглянула.
- Ой! Конфеты! Костя! Как я рада! Спасибо тебе! Это… это… такое богатство!

Большей радости для Кости не могло и быть. Он угадал с подарком.

Маша пропустила его в прихожую, предложила ему тапочки.
- Костик, раздевайся, переобувайся, проходи, сейчас я тебя кормить буду.

Она так и сказала: «Я тебя кормить буду». Сразу вспомнилась мама, которая так же говорила. Косте было уже за сорок, она болела много, мучилась артритом, а когда он приходил, она всегда говорила: «Я тебя кормить буду». И даже в трудные годы, когда шутили, что те гости, которые моют руки с мылом, едят хлеб без масла, и маме нечего было предложить, кроме жидкой овсянки, Костю не оставляло ощущение, что всё хорошо и мама о нём позаботится.

Костя повесил куртку в тесной прихожей, надел приготовленные для него тапочки и вошёл в комнату.

В середине Машиной комнате был стол, там он стоял и пятьдесят лет назад. Стол был накрыт белой хрустящей скатертью, на которой уже красовались ваза с двумя апельсинами и двумя яблоками, тарелки с золотым ободком и нежной веткой сирени с одного краю, а посередине такая же, только маленькая тарелочка с нарезанной колбаской, похоже, краковской, которую Костя тоже любил, а кошка никогда не давала ему спокойно поесть – вечно требовала, чтобы он с ней поделился. В углу комнаты висел большой ковёр – тот же самый, который был в этой комнате, когда Костя был на дне Машиного рождения. Только диван был другой, современный, с горой подушек, разложенных вдоль стены. Трюмо с коробочками и флакончиками, книжные полки, большая фотография Машиных родителей в молодости, какими Костя их помнил, увеличенная, несколько фотографий Маши и детские фотографии, очевидно, её дочери. Окно было завешено тюлем, а за ним, на подоконнике стояли многочисленные горшки с растениями. Ох, любят же женщины цветы в доме разводить…
- Костик, я сейчас… У меня картошечка с грибами жарится… - донеслось из кухни. – Пять минут, и будем ужинать.
- Да, да, Машенька, я жду, не беспокойся, - Костик присел на диван, потом спешно поднялся:
- Маша, может, тебе помочь? Я могу, - и двинулся в направлении кухни.
- Вот, хлеб можешь отнести и пирожки.

Пирожки! Как же давно Костик не ел домашних пирожков. Блюдо, прикрытое полотняной салфеткой, источало тепло и запах только что испечённого хлеба. Костя взял блюдо и спросил:
- А пирожки с чем?
- Не скажу, - ответила с улыбкой Маша, поворачивая картошку на сковородке. – Это секрет, - и, услышав Костино молчаливое недоумение, добавила:
- А серьёзно, там разные есть. Ты все должен попробовать. У меня отличные пироги получаются, всем нравятся.

Костя поставил блюдо с пирогами на стол осторожно, как будто это было не фаянсовое блюдо, а ваза из драгоценного стекла. Чуть приподнял салфетку – пирожки были разной формы: овальные, треугольные, квадратные, сложенные конвертиком, открытые, из которых выглядывали кусочки рыбы с точечками чёрного перца на поверхности… Костя сглотнул слюну и обернулся в сторону кухни.
- Что ещё полезного я могу сделать для этого мира? – пошутил он.
- Вот тут ещё масло и соус, я сама его делала, - ответила Маша.

Костя взял маслёнку и соусник с веточкой сирени, такой же, как на тарелках, только на краешке носика был небольшой скол, - и принёс в комнату.
- Очень старая посуда, от родителей, наверное, - подумал Костя. - Сейчас такую не делают.

Он поставил соусник с маслёнкой на стол, взял в руки тарелку и перевернул её. На обороте донья стоял герб с орлами и надпись: «Т-во Кузнецовых».
- Ого, какая у тебя посуда! Дореволюционная… - сказал Костя. У него в буфете тоже была пара тарелок с такими же печатями, но эти тарелки никогда не использовали.
- Да, прабабушкино приданое, - улыбнулась Маша, выглянув из кухни. – Мне приятно, что ты знаешь.
- Знаю, - сказал Костя и поставил тарелку на стол. – И мне приятно, что тебе нравятся такие вещи.
- Нравятся, - согласилась Маша и тут же рванулась обратно, услышав шипение на плите. Перевернув картошку в последний раз, она попросила Костю поставить на стол подставку для горячей посуды и водрузила сковородку сверху.

Косте понравилось, что на столе с крахмальной скатертью стоит простая чугунная сковородка. Это делало их предстоящую трапезу простой и домашней, лишало её той помпезности, на которую могли претендовать старинная посуда и белоснежный жаккардовый лён. Маша жестом пригласила его сесть, сняла со сковородки крышку и положила в тарелки дымящейся картошки с грибами.
- Грибы, между прочим, сама собирала, - сказала она. – Ну, давай ужинать, что ли, - и тоже села к столу.
Картошка была хороша, а пироги выше всяких похвал. Костя давно не получал такого удовольствия от еды. Не говоря уже о том, что давно его не потчевала женщина, старающаяся угодить ему. Сноха была не в счёт, потому что ей всегда было некогда, и визит свёкра для неё и её мужа не считался праздником – скорее, утомительной обязанностью. Теперь же Костя наслаждался и красиво накрытым столом, и вкусной картошкой с грибами и краковской колбасой, и разговором с красивой женщиной, такой знакомой и незнакомой одновременно.

- Расскажи-ка, Маша, про себя, - попросил Костя. – Я ж ничего про тебя не знаю: считай, что заново знакомимся. А потом я про себя расскажу.

Маша улыбнулась своими ямочками:
- А ведь верно, мы и вроде почти родные, и в то же время вроде незнакомые. Значит, давай знакомиться. Помнишь, я уехала отсюда? У дедушки с бабушкой была большая квартира, и, когда родился Валерик, мой брат, они с нами поменялись. Мы уехали в их трёхкомнатную, а они сюда. Я пошла в другой детский сад, там мне не очень понравилось. Меня не приняли за свою. Было очень обидно, я так старалась им понравиться. Особенно не любила меня одна девочка, Марина Изотова. Я думаю, что она там считалась первой красавицей, а тут я со своими ямочками.
- Точно, в твои ямочки все были влюблены, - подтвердил Костя и почувствовал, что краснеет. Маша потрогала пальцем ямочку на правой щеке, словно проверяя, на месте ли она, и продолжила:
- В общем, мои ямочки не произвели впечатления на новом месте. Хотя был там один мальчик, Серёжа…

Костя было почему-то неприятно слушать про этого Серёжу, но отмахнулся от этой мысли. Не жениться же он пришёл на Маше, хоть она и готовит вкусно. Впереди предстояло узнать про её школьные и юношеские увлечения, про её замужество, а может быть, и не одно… Так что пусть будет этот Серёжа из другого  детского сада, и спасибо ему за то, что скрасил Машино пребывание там.

- Серёжа играл со мной в машинки. Со мной другие играть не хотели, а он подошёл с кучей машинок и предложил с ним играть. Меня машинки не интересовали, так что мы с ним играли как бы каждый сам по себе: я в куклы, а он в машинки. Но вместе, рядом. Так что мне было уже не так обидно.

Костя представил себе, как Маша сидит и «кормит» куклу, а рядом какой-то мальчик в коротких штанишках и клетчатых гольфиках возит по полу машинки туда-сюда. Он очень ясно увидел этой клетчатые гольфы, и это было странно.

- Мы так долго играли вместе, а потом подходит эта Изотова в один прекрасный день, и заявляет мне: «А вы не вместе играете». Серёжа ей говорит: «Нет, вместе». А она: «Нет, не вместе. Вместе играют в одну игру, а вы в разные игры играете». Вот такая зараза, представляешь? Костик, а ты вот такой пирожок ещё не пробовал.
Костя кивнул и взял пирожок.
- Я часто наш детский сад вспоминала, - продолжила Маша. – Я очень любила Елену Ивановну, особенно мне нравилось, как она книжки читала.

Костя кивнул. Он помнил, как Елена Ивановна читала, придавая каждому герою сказки свою особую интонацию, свой тембр, отчего книжные истории звучали необыкновенно живо. Она играла целый спектакль перед детьми, поэтому её слушали всегда заворожённо, не отвлекаясь ни на что.
- Мне так хотелось, чтобы Елена Ивановна меня хотя бы раз назвала по имени! Мне не нравилась моя фамилия.
- Почему? – удивился Костя
- Костик, ты будешь смеяться,  - Маша сама рассмеялась. – Мне казалось, что «Ионова» похожа на «Йодова», я боялась, что все будут думать, будто это от слова «йод».
- Глупости, - твёрдо сказал Костя. – Никакой связи.
- Да я сама понимаю, - объяснила Маша. - Но тогда я себе это вбила в голову и всё время ждала, что кто-нибудь скажет: «Маша Йодова», - и мне станет ужасно стыдно. В общем, не нравилась мне моя фамилия.
- А ты помнишь Козловского? – спросил Костя.
- Помню. А почему ты спросил?
- А помнишь, он был единственный, кого Светлана Ивановна называла по имени?

Костя помнил этого Козловского, над которым часто смеялись, потому что Светлана Ивановна называла его сразу по имени и фамилии: «Казимир Козловский», - несмотря на то, что это было очень длинно.
- Точно, она его называла по имени и фамилии! – вспомнила Маша. – Мне кажется, ей нравилось его имя.
- Наверное, - сказал Костя. - Она же не называла его Казиком, а именно Казимиром.

Маша рассмеялась:
- Его никто не называл Казиком, даже родители. Кстати, я долгое время думала, что у него польские корни, но это не так. Просто его мама в юности в каком-то романе прочитала это имя, и оно ей страшно понравилось. И она решила, что если у неё когда-нибудь родится сын, то она назовёт его Казимиром. И назвала-таки.
- А ты откуда знаешь? – Костя удивился подробностям, которыми в детском саду обычно не интересуются.

Маша подошла к книжной полке и достала коробку с фотографиями. Она порылась в ней, извлекла несколько фотографий и протянула Косте.
На первой фотографии стоял Казимир возле новогодней ёлки. Это был такой же снимок, какой был и у Кости, и у всех в их группе. В конце утренника каждого ставили перед ёлкой и фотографировали. Казимир был симпатичный толстячок в белой рубашечке с бабочкой, а в руке у него была маска волка, которую он стыдливо прятал за спину. На второй фотографии Казимиру было лет двенадцать, он был уже не такой толстый, как в детском саду. Он стоял на крыльце школьного здания в обнимку со своим приятелем. Оба смеялись, -   было видно, как им радостно. Третья фотография была свадебная, и рядом с Казимиром в костюме с галстуком стояла Ионова в белом платье и фате, со своими вечными ямочками.

Костя поднял глаза:
- Так ты была замужем за Козловским?
- Почему «была»? Я и сейчас замужем за Козловским. Я Козловская. Он сейчас в командировке, приедет через две недели.
- Слушай, Ионова, это такая редкость, когда женятся люди, знакомые с детского сада.
Костя спросил себя, почему именно теперь, когда он узнал, что Маша не Ионова, а Козловская, он назвал её девичьей фамилией. То ли это была глупая детская ревность, то ли демонстрация того, что для него она была и останется именно Ионовой… Он подумал, что сейчас Маша попросит у него ответа на этот вопрос, и он не будет знать, что ответить. Однако Маша словно не заметила этого.
- Нет, мы как бы заново познакомились. Знаешь, где мы встретились? Ни за что не догадаешься! В Крыму!

Маша рассказала, как после девятого класса она с родителями отправилась отдыхать в Крым, как они поехали на экскурсию в Севастополь, как совершенно удивительным образом Казимир тоже был в то время в Крыму и они встретились на той экскурсии. Маша рассказывала эту историю со всеми подробностями и деталями, было видно, что эта история ей очень дорога. Между делом она принесли электрический чайник, включила его.
- Чай будем пить, - сказал она, не прерывая своей речи, и Костя пододвинул чашку с сиреневой веточкой поближе к себе.
- В общем, так вот и живём, - закончила своё повествование Маша. – Я врачую, правда, я теперь на пенсии, но всё время зовут по старой памяти кого-нибудь заменить – врачей-то не хватает. Вообще-то я значительную часть жизни проработала на скорой помощи, но потом ушла в поликлинику. Казимир на инженерной должности, всё бы хорошо, только командировок у него много, устаёт. У нас дочка, Таня. Мы всю жизнь провели в районе Сокола, а сюда не так давно перебрались по причине увеличения семейства. Так что Таня с мужем и дочкой теперь на Соколе, а мы здесь. –  Чайник зафыркал и щёлкнул выключателем. Маша привстала и налила чаю.
- А у тебя что интересного?  - спросила Маша.

Костя задумался.
- Да как тебе сказать, - протянул он и сделал паузу. Трудно в двух словах рассказать всю жизнь человеку, с которым не виделся пятьдесят лет. – Учился, женился, работал, развёлся… Всё как у всех. Правда, разводятся не все, и это приятно узнать. – Он улыбнулся Маше и замолчал. Потом отхлебнул чаю, встал и стал ходить по комнате. Подошёл к фотографиям на стене и стал рассматривать.
- Это твоя Таня? – спросил он.
- Да, это она.
Костя поднял очки на лоб и придвинулся ближе.
- Кажется, она на Казимира больше похожа, чем на тебя?
- Она меняется, - сказала Маша. – В детстве была моя точная копия, а потом начались метаморфозы. Теперь она действительно больше похожа на папу.
- А мой сын на меня совсем не похож. И на маму не очень похож. На деда похож, на тестя моего.

Костя ещё раз взглянул на фотографию, потом на Машу, потом снова на фотографию. Потом надел очки и подошёл к окну. На улице висела белёсая мгла, отдельные белые точки передвигались по этому экрану сверху вниз. Опять снег пошёл, отметил про себя Костя. Он думал, о чём бы рассказать Маше. Все жизненные события казались мелкими, скучными. Он чувствовал себя как на экзамене: надо предъявить какие-то серьёзные результаты своей работы, а результатов нет. Работа вроде бы проделана огромная, а отчитаться нечем.
Костя ещё посмотрел в окно, сказал: «Хорошо… снег пошёл…» Потом повернулся к Маше и неожиданно для себя спросил:
- Маша, а ты веришь в Бога?

Маша, державшая чашку возле рта, поставила её обратно на блюдце и посмотрела куда-то в сторону, словно ей оттуда должны были подсказать ответ. Потом опустила глаза и произнесла:
- Верю.
Она снова взяла в руки чашку, но не стала пить, а начала крутить её по блюдцу, наклоняя в разные стороны.
- Это очень непростой вопрос, Костя.
- Вот я и понимаю, что непростой, - сказал он, снова подсаживаясь к столу.
- А ты-то сам веришь? – Маша подняла глаза на него, словно ища поддержки.
 
Костя опустил взгляд в чашку и тоже стал крутить её. Бронзовый напиток качался из стороны в сторону, и крошечные пузырьки пены метались от одной волнистой стенки к другой. Он вытянул губы, раздумывая, поднял брови, откинулся назад и произнёс:
- Ох, не знаю сам, Маша.
Маша смотрела на него очень серьёзно.
- У меня с сыном такие дебаты на этой почве, - продолжил Костя. - Он у меня очень верующий, очень. Книги читает, дома бесконечные проповеди… Если мы с ним ссоримся, то в исключительно из-за этого. Он хочет, чтобы я был таким же истовым.
- А ты?
- А что я? Я, может, и верю, то там такой прессинг. Дайте мне самому дойти до всего. Я книгу-то прочитал, кое-что понял, а чего-то не понял, и у меня есть вопросы. И кое с чем я не согласен. Так ты дай мне разобраться, объясни, может, я пойму. А он сразу кричать на меня, что я мне надо раскаяться в грехах. Надо, конечно, но я же хочу понять, в чём именно. И почему. И  зачем. А он сразу кипит - вместо того, чтобы помочь разобраться…

Костя почувствовал, как к лицу прихлынула кровь, - он ясно вспомнил эти разговоры с сыном.
- В общем, хорошо, что они живут там, а я тут. В смысле – не вместе, - подытожил он.
Он опустил голову и замолчал. Внутри возникло чувство, что он говорит совсем не о том. Он хотел сказать, что он верить-то он верит, но не всё понимает, а стал рассказывать про сложные отношения с сыном.
- Что-то я тебе не о том, - тихо добавил он и опустил глаза в чашку.
Маша тоже сидела опустив взгляд и улыбалась.

Они помолчали немного. Маша чем-то шуршала на коленях, но Косте не было видно.
- Перебирает фотографии, - подумал он и сказал вслух:
- Ну скажи, что-нибудь. Пожалуйста.
- Костя, я думаю, у каждого свой путь к Богу, и подказывать очень сложно. У меня тоже непонимание с дочкой. Только в другом направлении. Я верю, и Казимир верит, а ей не дано. Пока не дано, я надеюсь, - Маша сделал ударение на слово «пока».
- Ты надеешься, что дадут?
- Я молюсь об этом, - ответила Маша.
- А ты как к этому пришла? В смысле – к вере в Бога?
- Тоже непросто. Я верила всегда, но верила так: Бог там, а я тут, у каждого своя жизнь. Кроме того, я ж врач, а врачи в основном атеисты, они воспринимают человека как организм, а не как Божье творение. Но когда возникал вопрос, я всегда бойко отвечала, что занимаюсь богоугодным делом – людей спасаю.
- Разве нет? – удивился Костя.
- Наверное, да, - сказала Маша. – Но слушай. Я была в этом абсолютно уверена, пока не начали происходить странные вещи. У меня пошли один за другим вызовы к старушкам и старикам. Дети вызывают: «Ой, бабушка умирает, спасите». У бабушки непонятно, в чём душа держится, диагнозов, несовместимых с жизнью, целый букет. Она сама просит: «Оставьте, дайте помереть спокойно». Но нам положено – мы откачиваем. Следующий вызов – точно такой же. И следующий – опять. Потом на неделю затихает. Через неделю – новая серия: снова череда стариков и старушек, причём тех же самых, они умирают – мы откачиваем. Через неделю – снова: они умирают – мы откачиваем.
И я начала сомневаться, нужно ли их откачивать. – Маша замолчала.
- И что ты решила?
- Ничего я не решила, Костя. Есть клятва Гиппократа. Я обязана, понимаешь? Но сомневалась, сомневалась – и пошла в церковь у Бога спрашивать.
- И что тебе в церкви сказали?
- Костя, ну не к священнику же я пришла консультироваться по поводу нарушения профессиональной клятвы, – Маша приподнялась, налила себе ещё чаю, взяла из вазочки шоколадную конфету, и спросила:
- Будешь?

Костя кивнул. В горле у него пересохло, он вспомнил, что клятвы Бог, кажется, запрещал. Маша налила Косте чаю и продолжала:
- В общем, я ушла с этой работы и пошла в поликлинику. Приём и вызовы на дом. ОРВИ, бронхиты-тонзиллиты, чуть что не так – идите к специалисту. Главная проблема – успеть принять всех, кто пришёл, достать нужное направление, выяснить, где какие бесплатные лекарства для инвалидов.
- Ты не ответила: что тебе сказали-то?
- Да ничего не сказали. Иногда правильно поставленный вопрос – уже сам по себе ответ. Но я теперь за всеми решениями обращаюсь именно туда. К Богу, - Маша опустила голову и опять зашуршала.
- Бог даёт ответы и рекомендации?
Маша рассмеялась:
- Если ты думаешь, что раздвигаются облака и раздаётся глас Божий, то нет, конечно. Просто я задаю вопрос, и потом наступает какая-то ясность. Как будто мне мысль в голову вложили, понимаешь? Ходила и мучилась, и вдруг – раз, и всё хорошо, я знаю, как надо поступать. И потом всё, как правило, складывается. Иногда так хорошо и так легко складывается, и таким странным образом, до какого я никогда бы додумалась. И от этого так хорошо делается на душе… думаешь: вот оно, Царство Божие.
- Вот этого я никогда не понимал, - сказал Костя.
- Не понимал – чего?
- Ну, про царство Божие. Что придёт Христос, будет всех судить, и это будет Царство Божие?
- Да нет, Костик, вовсе не так. Царство Божие – это когда ты чувствуешь, что Бог в тебе. И такая радость в душе от этого, такая благодать, что ни с чем не сравнить. И ведь каждый это чувствует и понимает это по-своему, так что этого ни зафиксировать, ни измерить, и вообще трудно определить. Наверное, я не смогу тебе правильно это объяснить, но для меня именно это и есть Царство Божие.
Маша подняла глаза, посмотрела на Костю внимательно, потом взяла из вазочки конфетку. Костя тоже порылся в конфетах, нашёл «юбилейную» и откусил половинку. Юбилейная» Косте понравилась.  Он взял ещё одну и сказал:
- Мои родители этих «юбилейных» не покупали никогда. Они мне понравились.
- Костя, ты такой молодец, что купил этих шоколадок! Я так люблю шоколадные конфеты! – Маша заглянула в вазочку и поискала взглядом:
- Чего я ещё не пробовала сегодня? Вот! «Шоколадный крем»! это ж с ума можно сойти, как вкусно! – и она зашуршала бумажкой.
- Чем ты там шуршишь? Я уже давно этим интересуюсь, - спросил Костя.
- Фантики складываю, - Маша вывалила на стол горсть конфетных обёрток, аккуратно сложенных. – Вот уже сколько съела! – и она заливисто рассмеялась. – Помнишь, мой дедушка учил нас фантики складывать?
- Конечно, помню, - Костя притянул ладонью Машины фантики к себе и стал их внимательно рассматривать:
- Вообще-то у тебя фантики неправильно сложены.
- Почему это неправильно? – у Маши округлились глаза.
- Потому что нетехнологично.
- Что?!!
- Если тебе просто доставляет удовольствие бумажки складывать, то сойдёт, конечно. Но на самом деле это тоже по науке делать надо. Смотри: этот фантик у тебя великоват – он может до цели не долететь.
- Зато он большой, он сразу много покрыть может.
- Сейчас я покажу тебе, сама увидишь, - Костя положит великоватый фантик на тыльную сторону запястья и хлопнул ладонью о крышку стола. Фантик полетел вверх, повернулся в воздухе и упал на стол почти рядом.
- Вот видишь, он даже до середины стола не долетел, - отметил Костя.
- Конечно, ты вверх его подбросил, дай-ка я попробую, - Маша протянула руку, взяла свой фантик, расправила его, положила на запястье и ударила ладонью о стол. Фантик, взяв низкий старт, сначала вылетел почти на середину, а потом, словно передумав, резко упал.
- Вот видишь! – одновременно сказали Маша и Костя.
И рассмеялись.
- Смотри, как далеко улетел, - сказала Маша.
- Где же далеко? Он мог бы улететь дальше, если бы не его разлапистая форма.
- Какая-какая?
- Разлапистая, - повторил Костя. - Ему бы быть покомпакетнее – цены бы ему не было. Давай я сделаю из такой же обёртки, только как надо, и сравнишь.

Обёртка была от «Красной шапочки». Костя пододвинул к себе вазочку, нашёл такую же конфету, отправил её в рот целиком и стал аккуратно складывать обёртку, фиксируя каждый сгиб ногтем. Его фантик получился меньшим, но очень плотным.
- Смотри, какой красивый, - сказал он Маше.
- Красивый-то красивый, а как он летать будет?

Костя снова положил фантик на руку, произнёс волшебные слова «на старт – внимание – марш!» и отправил свой снаряд в полёт. Фантик резво перелетел за середину стола и упал ближе к Маше.
- Понятно? – торжественно произнёс Костя. – Тебя ещё надо учить в фантики играть.
- Вот ещё! Может быть, я тебя обыграю? – Маша не желала сдаваться. Она отодвинула посуду на край стола, очищая пространство для игры. Костя пододвинул свой стул ближе к ней и сел рядом.
- Держи, - Маша отсыпала ему часть своих фантиков.
- Нет, я сейчас себе другие сделаю, - важно отозвался Костя. – Твои недостаточно технологичные. Эх, придётся ещё конфет съесть.
- В этом я тебе точно помогу, - Маша налила ещё чаю и положила возле себя несколько конфет из вазочки. Она сразу развернула их все и отдала обёртки Косте. Пока Костя был увлечён технологическим процессом, она развернула свои самые крупные фантики и стала сворачивать их заново, соответственно рекомендациям.
- Перенимаю передовой опыт, - пошутила она.
- Там ещё пара секретов есть, только я пока их раскрывать не буду, - ответил Костя. Маша перекраивала свои фантики  и поглядывала на Костины руки, чтобы определить, что за секретные методы он использует в производстве. Но ничего особенного не заметила.

- Костя, ты жухало, вот что, - возмутилась она. – Никаких других секретов ты не знаешь, я же вижу! Ты специально сказал, чтобы я испугалась и сразу сдалась.
- Я знаю простые физические законы, а ты их не знаешь, - сказал Костя.
- Почему это я не знаю? У меня по физике пятёрка была.
- Зато ты не знаешь законов аэродинамики, мы их в школе не проходили, а в мединституте их вряд ли преподают, - Костя засмеялся.
- Зато у меня большой опыт игры в фантики. Я лет до пятнадцати играла в них. А ты хотя бы раз после моего дня рождения играл?
- Не играл, - признался Костя. – Но это ни о чём не говорит. Ты как? Я готов к игре. Кто начинает?
- Надо посчитаться, - вспомнила Маша. – Ты считалочки помнишь?
- Помню! – обрадовался Костя. Он развернулся к Маше и, показывая рукой то на себя, то на неё, стал считаться:
Вышел месяц из туман,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду пить,
Всё равно тебе водить.
В конце он указал на Машу:
- Тебе водить.
- Давай проверим ещё раз, - сказала Маша.  – Потому что я тоже помню считалочку:
Самолёт летел над лесом,
И с каким-то интересом.
Инте-инте-интерес,
Вот и вышла буква эс.
 
Выбор всё равно пал на неё. Маша собрала в кучку свои фантики, выбрала самый маленький и, высунул кончик языка от старания, выбросила его вперёд. Бросок был не самый удачный, фантик упал достаточно близко от края стола.
- Теперь ты.

Костя с видом заправского игрока взял свой фантик, не выбирая, и отправил вслед Машиному. Его бросок тоже не был лучшим, и фантик спланировал на таком же расстоянии, только в стороне от Машиного.
- Не лучший мой результат, однако, - заметил Костя.
- Тут не только профессионализм, тут ещё везение нужно, - наставительно заметила Маша и послала свой второй фантик в полёт. Фантик был широковат и даже разлапист, как назыал Костя, зато легко накрыл собою и Костин, и Машин первый фантик.
- Ура!  - Маша вскинула вверх руки и даже подпрыгнула. – Гол! – Она передвинула все три фантика на свой край стола.
- Рано радуешься, - буркнул Костя. Следующий ход был за ним, и он бросил свой фантик. Маша бросила ответный, он пролетел очень низко над столом и лёг своим краем под край Костиного.
- Между прочим, когда фантик попадает под другой, то можно забирать всё, что есть на столе. Жаль, что тут только один, - сказал он.
- Ты хорошо знаешь правила,  - с уважением отметила Маша. – А что делать, если на столе только один фантик?
- Вопрос философский… - засмеялся Костя. – Может ли «все» состоять из одного?
- Пока ты рассуждаешь, я сейчас просто накидаю ещё фантиков и заберу их все, - ответила Маша.
- Чего ты достигнешь? Ты отдашь свои и заберёшь их обратно.
- Я разрешу вопрос о том, что такое «все».
- Нет, ты просто уйдёшь от этого вопроса.
- Иногда просто уйти – тоже решение.
- Это ты про свою ситуацию на неотложке?
- Нет, не только.
- Ну например?

Маша задумалась, подперев голову рукой. Её лицо оказалось освещённым так, что ямочка на правой щеке стала выглядеть ещё более глубокой. Она мечтательно произнесла: «Ну не знаю…», потом посмотрела на стол, на кучку конфетных обёрток и сказала:
- А помнишь, ты мне свой компот отдал в кружке с зайцем? Я так хотела эту кружку, а она мне никогда не доставалась. И вот она оказалась так близко – и не у меня. Мне кажется, что это моё хотение в тот момент было чем-то вроде молитвы. И Бог её услышал и сказал тебе.

Маша подняла глаза на Костю, и в этот миг он увидел ту саму маленькую девочку, которой он предложил свою кружку. И она так же улыбалась, и так же кивала, и во взгляде было то же озорство и то же бесконечное терпение.
- Да-а-а-а… что-то было, - ответил Костя. Его смутило то, что Маша помнила про эту историю. Было бы гораздо лучше, чтобы она просто приняла эту кружку и забыла. Получалось, что он сделал это ради чего-то важного, например, ради Машиной благодарности. А он сделал это просто так, потому что Машина радость была важнее этой кружки. Но объяснять этого он не стал, а сказал:
- Между прочим, мой ход, - и бросил следующий фантик. Фантик закрыл собой оба, лежавшие на столе. – Вот теперь вопроса о том, что такое «все» не будет.
- Ты жухало несусветное! – вскричала Маша. - Ход-то мой! И фантики свои я не забрала ещё!

Она собрала со стола фантики и сделала ход. Костя тоже выбросил фантик. Это было весело. Игра пошла, и перевес был то на Машиной стороне, то на стороне Костика. Они оба радовались выигрышу бумажных сокровищ и огорчались их потере.
- Мы с тобой прямо как дети, - сказал Костя. – Давай-ка чайку повторим, а?
- Бог говорил: «Будьте как дети», - отозвалась Маша. Она ещё раз поставила чайник, но они тут же забыли про него, увлекшись игрой. Чайник выключился, щёлкнув, потом, когда про него вспомнили, он уже остыл, и его включили снова. Когда Маша взяла его, чтобы разлить чай, обнаружилось, что воды очень мало, а заварки почти не осталось.
- Сейчас заварю свежего, - сказала она и, взяв руки оба чайника, направилась в кухню. Костя посмотрел в окно, потом на часы. Снегопад закончился, на улице лежала синяя мгла, разрываемая светящимися окошками.
- Вообще-то время к одиннадцати подходит, - сказал Костя. – У меня кошка дома голодная.

Маша обернулась:
- Кошка голодная? это серьёзно. Кошка не должна быть голодной. Сейчас я соберу тебе пирожков с собой.

Костю удивило, что Маша не стала упрашивать его посидеть ещё полчасика, выпить ещё чашечку чаю, как обычно делала сноха, - а просто согласилась с тем, что ему пора домой. Она поставила чайник на стол, достала пакет и сложила пирожки для Кости. Костя чуть потоптался в прихожей, раздумывая, что бы такое хорошее и важное сказать на прощание. Взял пирожки, буркнул спасибо, потом заглянул в Машины светлые глаза, потрогал пальцем её ямочку и сказал:
- Мне очень понравилось играть в тобой в фантики. Мне было хорошо, - и добавил:
- Может быть, это и есть Царство Божие.