Степень нежелания

    Не всегда молодое тело совпадает с молодой душой. Если оно наполнено силой, беспричинной радостью, гормональным фейерверком эмоций, то совпадение налицо. Ярко чувствующему каждый день, каждую минуту, с раннего утра до позднего вечера, невыносимо одиночество, уединение, тишина и покой. Особенно, когда тебе семнадцать лет, хочется бежать, лететь, творить, впечатляться, искать что-то очень важное именно для тебя.  Беспокойство, рождающее желание движения, шум музыки (чем громче, тем лучше), светлая и счастливая перспектива каждого нового дня рано или поздно превращаются в ту самую суету, что в сорок лет уже не кажется утренней зарёй твоих мечтаний и как-то быстро приходит разочарование в том, например, что Щелкунчик в Кремлевском дворце красив, но восторга нет. Куда-то подевался!
    Саша пересекла сквер наискосок. Равнодушно смотрела на отцветающие растения, только петуньи на клумбах еще буйствовали сиреневым цветом. Камешек, попавший в обувь, вонзился в кожу как нож в сердце, ойкнула, присела на лавку и сняла кроссовку. Обновлённые лавочки с современным дизайном – раздражали. Те, что установили в прошлом году, куда-то уволокли, а они гармонировали с чугунной оградой, так как деревянные сидения покоились на львиных лапах. Казалось, что этот кусочек Москвы совсем не Москва, а старый Питер, откуда родом Сашины родители и она сама. В кармане вибрировал телефон, а он вибрировал почти беспрерывно. Второй телефон она уже полчаса как выключила и потянулась выключить этот, но на дисплее увидела мамину фотографию со смеющимися глазами, весёлой чёлкой и в розовом шарфике. Превозмогая себя, Саша ответила. Прикрыв динамик ладонью, она сквозь мамины: «…почему не берешь трубку? Что случилось? Я звоню, звоню…», – прошептала свистящим голосом, – Я не могу говорить, я на конференции, перезвоню! – и отключила телефон.
    Где, где, где этот запал желаний, этот полёт свершений и искренний напор жизненных рек, которым, казалось, не будет конца? Куда подевалось лёгкое лавирование дипломатической изощрённости в тонких делах взаимоотношений на работе и дома? Когда исчезла деловая хватка бурного ручья твоего успеха? Успех – от слова успеть, удача в каком-либо деле, удачное достижение поставленной цели. Это было недавно так легко и необходимо, как воздух, как еда, как новый день.
    Прислушиваясь к себе Саша искала причину своей тоски и не находила её. Почему так не интересно и не нужно стало всё вокруг и вдобавок ко всему, страшно раздражали люди, прорывающиеся, как ей казалось, в её замученное личностное пространство. Поиск уединения стал насущной проблемой. Найти его оказалось весьма не просто, порой невозможно.
    Этот сквер утыкался в крошечный перелесок, ещё не вытоптанный и не вырубленный в угоду точечной застройке. Листва под ногами желтела и зеленела, а слабый аромат осени приятно пах прелой  листвой. Тропинка в крошечном перелеске, небрежно засыпанная листвой, вдруг показалась родным домом, как будто теплый мягкий ангорский свитер обнял плечи, и появилось желание идти по этой ниточке среди берёз в бесконечность, до тех пор, пока не кончатся силы, и ты не упадёшь от усталости. Вдруг на тропу бесшумно села ворона, уперлась на растопыренные ноги и повела вокруг картонным клювом, осматривая местность. Саша остановилась, как будто в её жизнь ворвалась какая-то живая нежданная чёрная энергия так не нужная сейчас. Саша мгновенно свернула с тропинки, где царствовала ворона. Её движение было таким молниеносным, как будто она лавировала между несущимися людьми в метро, стремясь обогнать весь мир и успеть в какое-то заглавное место в жизни. Живая ворона как главный начальник тропинки, идущий по ковровой дорожке к трибуне, спугнула замученного человека. Саша как будто уступила ей дорогу. Встреча, даже с этой безобидной птицей показалась трудной, не желательной, раздражающей.
– Я не хочу никого! – подумала Саша, затем прошептала, – я не хочу никого! – затем громко крикнула, – Я не хочу никого! – её голос тонкий и резкий стал неожиданным для самой себя.
    – Я не хочу никого видеть, я не хочу ни с кем встречаться.
 И это живое существо в виде вороны ей показалось одушевлённой махиной человеческого напора обескровливающего её слабую, усталую, раненую душу. Саша сама себе показалась крошечной как песчинка в пустыне, она судорожно вздохнула и заплакала. Сквозь слёзы, стволы берёз, осин и корявых старых клёнов, она увидела угол своего серого дома, убыстрила ход и почти вбежала в подъезд. В квартире пахло кофе. Женя работал в кабинете на компьютере.
    – Саша, что там у тебя?! Телефон не отвечает! Тебя взяли в проект? – крикнул он, не отрывая взгляда от экрана.
Подсушенные, обветренные глаза опять наполнились до краёв.
    – Ну, и чёрт с ними. Нам нужно поехать на море. Сейчас там холодно, никого. Будем втроём: ты, я и море.
    – Помнишь? – спросил он шёпотом, – когда мы навещали Анжелу в больнице, в углу лежала беспрерывно спящая молодая, двадцатитрехлетняя девочка. Ей кололи обезболивающие препараты. Предлагали перейти в отделение паллиативной помощи? Иногда она просыпалась и тихо стонала. Вот ужас, вот печаль, – он поцеловал Сашу в макушку.
    – А то, что вместо тебя поедет кто-то другой, то это даже хорошо. Степень нежелания видеть или слышать – всегда сравнительна. Когда пойдёшь по крупной гальке вдоль тихого прибоя – шум волны тебя успокоит и наградит радостью желаний.
    – А я вороне дорогу уступила.
    – Вот и молодец, иногда вороне важнее торопиться по делам, они же у неё есть, чем маленькой плаксе, у которой есть всё кроме философского отношения к жизни. Пошли пить кофе.