Легенда о Жестоком короле 12

-12-

В дороге Альдерт не решился беспокоить расспросами не потрудившегося назвать свое имя немногословного рыцаря, тем более, что вести разговоры, сидя за спиной незнакомца, посвященного в дела государственной важности, и не удобно и не почтительно. Кроме того, сосущая в желудке пустота мешала ясно мыслить.
Хвост сушеной кельвы и ломоть серого хлеба, которыми вчера утром с ним поделился сердобольный рыбак, по доброте душевной переправивший мальчика на своей вильке через реку, лишь ненадолго заглушили ощущение всепоглощающего голода. Птичьих яиц в это время года уже не отыщешь – птенцы давно вылупились, а одними ягодами и орехами сыт не будешь, особенно когда не уверен, можно ли брать в рот вон те маленькие синевато-зеленые плоды странной изогнутой формы. Здешние, густые и сумрачные, леса мало походили на светлые рощи Симана, многие растения были незнакомыми, он лишь слышал, что эти края изобилуют ядовитыми грибами и травами. Попытки поохотиться на мелкое зверье с одним «запястником» успеха не принесли, только из сил выбился, да и голова в первые дни скитаний часто кружилась, к горлу подкатывала тошнота, едва удавалось удержать в себе с трудом найденную пищу. Приходилось подолгу отлеживаться, а потом заставлять себя подниматься и идти в выбранную сторону, хотя он понятия не имел, какое направление верное. Одно радовало: родников и ручьев встречалось много, следуя вдоль течения одного из них, Альдерт после недельных блужданий, наконец-то, выбрался на берег  широкой полноводной реки.
Он был счастлив, когда набрел на крошечное рыбацкое селение – четыре ветхих хижины и несколько сараюшек для хранения соли и рыбы. Рыбаки отнеслись к заблудившемуся подростку без враждебности, но и радости особой не проявили. Хотя во всех срединных королевствах говорили на одном языке, выговор от королевства к королевству различался довольно сильно, а простолюдины нигде не любят чужаков. И все же один из рыбаков – еще нестарый, но заметно сутулящийся человек лет тридцати пяти –  согласился взять Альдерта в лодку и перевезти на другую сторону:
– Коли молодому господину к королевскому стало быть замку надыть, так я свезу, как раз сети для раков на отмели у того берега проверить хотел.
Высадив мальчика на берег, рыбак махнул рукой в сторону начинающегося шагах в трехстах от прибрежной полосы леса и сказал:
– Замок в той стороне, господин. Дня два пути пешим ходом будет: по тропе до тракта, потом по нему к городу и дальше к замку.
На радостях Альдерт и не подумал спросить, о каком городе идет речь или как называется оставшийся позади плавно текущий величавый водный поток, он был уверен, что вернулся к Млеру. Решив, что река в этом месте делает изгиб, а потому короткая дорога к Эдерону здесь лежит через лес, юный оруженосец снова двинулся в путь.    Однако, по словам незнакомца, получалось, что оказался он вовсе не там, куда надеялся попасть, и вместо Млера переправился через Милью, теперь юный симанец находился в нескольких часах езды от цели, которую так и не достиг его покойный сюзерен.

Возвращаясь в замок с отощавшим и измученным парнишкой за спиной, Раваль не мог отделаться от мысли о вмешательстве в его жизнь и поступки неких загадочных сил. Почувствовать себя игрушкой в чужих руках было более чем неприятно. Действительно ли он подчиняется чьей-то воле или, напротив, пользуется покровительством и помощью в исполнении собственных планов, намерений и желаний? Дать однозначный ответ было нелегко. Там, в Литериссе, он сумел справиться с накатывающей волной слепой ярости, но так и не понял, с кем ему пришлось бороться за ясность рассудка.
 

*     *     *

Удары окованного железом острия тарана неумолимо сыпалась на укрепленные сплошными, плотно пригнанными друг к другу железными полосами ворота Литериссы. Станинные арбалеты, установленные на высоких осадных башнях сметали защитников города, пытавшихся добраться до расположенных над воротами опрокидывающихся котлов с маслом. Постоянно ухающие катапульты засыпали крепостные стены и город тяжелыми каменными ядрами и возгорающимися «гдирскими сферами». Черные столбы дыма ввинчивались в раскаленное поблекшее небо над обреченной столицей Алаваты. Город горел вторую неделю. Остатки разгромленной еще под Гестером армии короля Лепольто были не в состоянии долго сопротивляться остервенелому натиску пятидесятитысячного войска Жестокого. Высокие стены крепости, когда-то казавшиеся неприступными, содрогались под нескончаемым градом огромных ядер, грозя обрушиться вместе с обороняющими их людьми. В двух местах в верхней части укреплений уже зияли огромные дыры, за ними сосредоточились основные силы защитников, не считая отряда, оставленного у ворот.
Ворота дали трещину, и нападающие удвоили усилия. Одновременно со всех сторон на город двинулись четыре десятка огромных, выше уровня крепостных стен, осадных башен. За каждой башней шел отряд в тысячу воинов, не считая тех, кто уже находился внутри. Катапульты смолкли, когда до стен оставалось не более полутора сотен шагов. Начался последний, решающий штурм Литериссы.

Литерисса лежала в развалинах. Раваль с трудом узнавал хорошо знакомые улицы и площади города, по которым столько раз проезжал за время своего трехлетнего жениховства. Он знал, что Келианда давно находится в Гарме, под мощной защитой армий Горана Сильного, своего свекра, но вплоть до самого дворца его не покидало странное чувство – стоит ему переступить порог, и он услышит ее надменный издевательский смех. Когда он увидел дворец с обрушившимся левым крылом и залитым кровью мрамором парадного крыльца, наваждение исчезло.
Разбитые витражи, опрокинутая, разломанная мебель, оборванные портьеры, обгоревшие гобелены и трупы, трупы, трупы… Разрушенный Бавиль не произвел на него столь тягостного впечатления: со столицей Акривы воспоминания его не связывали. 
В тронный зал согнали всех оставшихся в живых придворных и защитников дворца, некоторые лица были знакомы Равалю, но он не увидел среди них короля Лепольто.
– Где ваш король?
Победитель задал вопрос графу Эртридо, одному из маршалов Алаваты,
– Я не знаю, – хмуро ответил маршал, он зажимал левой рукой рану в правом подреберье и с трудом держался на ногах.
– Возможно. Всех пленных выведите из дворца, – отдал распоряжение своим офицерам Равальдо. – И обыщите здесь каждую щель.
Алаватцев начали выводить из зала, изредка подталкивая отстающих древками копий. Некоторые пленники бросали испуганные взгляды в сторону грозного победителя, страшась и надеясь прочесть на его лице свою будущую судьбу – казнит или помилует, – но ничего, кроме смертельной усталости, это лицо сейчас не отражало. Более того, в какой-то момент серо-стальные глаза короля словно остекленели, их выражение можно было бы определить как некую нечеловеческую отрешенность: так взирают на этот нелепый мир каменные лики богов в храмах Торгаса.  Мгновение спустя громкий окрик венценосца заставил едва ли не подпрыгнуть всех, кто еще не успел покинуть развороченный и разоренный тронный зал королевского дворца Алаваты.
– Тэнаро, – король припомнил имя офицера-нардирца, тот немедленно обернулся и вытянулся в струну, – проверьте королевскую усыпальницу.
– Слушаюсь, государь!
Вскоре Раваль остался один в тронном зале, если не считать юношу-оруженосца неотступно следующего за государем с овальным королевским щитом в руках. Щит этот имел копьеобразное острие по центру и особое крепление: перед боем его намертво пристегивали к правому предплечью Равальдо. Таким образом, лишенный правой кисти король сражался обеими руками, он дрался с удивительным искусством и ловкостью, воодушевляя своих людей силой собственного примера. Однако самостоятельно справляться со снаряжением ему было тяжело, он не мог бы избавиться от разбитого щита и подобрать первый попавшийся, поэтому при нем постоянно находились два оруженосца с запасным щитом наготове.
Равальдо расстегнул перевязь.
– Авмер, возьми меч.
Юноша поспешил подхватить ножны с длинным мечом, Раваль поднялся по ступеням и сел на массивный трон правителей Алаваты, откинувшись на изукрашенную резьбой и самоцветами спинку. Он чувствовал себя измотанным до изнеможения и выглядел не лучшим образом: перепачканное черной копотью и потеками пота лицо, слипшиеся неряшливыми прядями длинные волосы, заляпанный бурыми и черными пятнами порванный в нескольких местах кроваво-красный плащ.
Сегодня утром, во время штурма разбитых ворот Литериссы он потерял четвертого по счету оруженосца – Гальдеро. Семнадцатилетний сын барона Голдэ четыре месяца состоял при короле в этой почетной, но опасной должности, всю алавтскую компанию он прошел плечом к плечу с государем (Авмер же впервые принял щит короля всего три недели назад, заменив серьезно раненого и отправленного в Виастор предшественника). Раваль даже не подозревал, насколько он привязался к задорному и отчаянному юнцу: горящие воодушевлением зеленые глаза Гальдеро до сих пор стояли перед внутренним взором короля – такими он запомнил их перед битвой, когда тот в последний раз укреплял щит на его руке. Предвкушение долгожданной победы, отблеск немеркнущей славы, гордость за Виастор, короля и самого себя, надежда на скорую встречу с родными – все было в этих глазах… Когда сопротивление защитников ворот было сломлено и остатки отряда бросились врассыпную по улицам города, Гальдеро еще был в сознании. Но Равалю достаточно было увидеть его бледный, покрытый каплями холодного пота лоб и сочащуюся изо рта струйку крови, услышать частое, всхлипывающее дыхание, чтобы понять – рана смертельна: проломленная ударом булавы грудная клетка юноши видимо превратилась под кольчугой в месиво из порванных мышц и раздробленных ребер. Вложив меч в ножны, Раваль кое-как отстегнул левой рукой мешавший ему щит и встал на колени рядом с умирающим оруженосцем.
– Ва.. в-ва…
Юноша узнал короля и пытался что-то сказать.
– Молчи, Гальдеро, тебе не надо говорить сейчас.
Равальдо вновь достал меч и дотронулся им до правого плеча оруженосца.
– Я посвящаю тебя в рыцари, сэр Гальдеро Голдэ, ты заслужил эту честь. Сегодня твой меч обратил в бегство последних защитников Литериссы.
Улыбка осветила лицо юноши, похоже, он уже не ощущал боли.
– Я оправдаю честь, государь, – внятно прошептал он.
Мгновение спустя юный рыцарь уже был на пути в чертоги Чегрита. 
Подоспевший Авмер и еще десятка два солдат и офицеров из отряда короля застыли в нескольких шагах от коленопреклоненного Равальдо. Король поднялся на ноги:
– Пусть его похоронят с соответствующими почестями. Ты, – он махнул в сторону ближайшего офицера, – проследишь за этим.
– Будет исполнено, ваше величество.
– Коня мне.
Еще несколько часов войска Виастора брали улицу за улицей. В Литериссе не было цитадели, но стены и ворота мраморного дворца оказались серьезным препятствием. Только к четырем часам пополудни, начавшийся на рассвете штурм города увенчался окончательной победой. 

Литерисса пала, но Раваль не испытывал радости, даже удовлетворения не было, лишь внутренняя опустошенность, словно он не выиграл, а проиграл эту битву. Сначала на него волной накатило жгучее желание разрушить город, но он сумел пересилить его – достаточно одного королевского дворца. В конце концов, жители не виноваты в том, что им достался такой король. Лепольто не возглавлял оборону столицы и не вышел на стены даже после гибели сына – Раваль видел, как в голову Кадро угодило каменное ядро. Смерть принца окончательно подорвала боевой дух защитников города, чувствовалось отсутствие единого руководства и веры в целесообразность дальнейшего сопротивления.  Только страх удерживал их от сдачи на милость победителя: чего-чего, а милости от Жестокого литериссцы не ждали. Им удалось продержаться еще два дня.
– Мы нашли короля в склепе, государь!
Раваль чуть заметно вздрогнул, доклад офицера внезапно вырвал его из состояния глубокой задумчивости.
– Король Лепольто мертв? – он искренне удивился: согласно донесениям шпионов сэра Голли правитель Алаваты был жив и здоров еще утром.
– Нет, Ваше Величество. Он там прятался.
– Проводите меня, Тэнаро. Авмер, меч.
Оруженосец сноровисто помог королю надеть и затянуть перевязь.