Глава 6. Студент

       Время побежало быстрее. Я окончил семь классов, вынянчил брата Петра (старший брат Михаил уже женился и жил в семье жены). Сшили мне новые из шинельного сукна брюки, перекрасив их в коричневый цвет.  Вот в этих-то брюках в июльскую жару мне пришлось пешком шагать в село Прасковея для сдачи вступительных экзаменов в техникум виноделия и виноградарства. Нас, детей кулаков, из села поступало четверо, три парня и одна девушка – бывшая отличница в школе Шевченко Евдокия, которая нам всем троим очень нравилась.

       Сдав экзамены, мы снова прошли по этим же пыльным пустынным дорогам, но уже домой. Там нам собрали кое-что из продуктов и постельного белья на период учебы. К этому времени мы в комендатуре получили паспорта, где указывалось, на основании каких документов выдан паспорт, и какая-то статья, которая запрещала выезд за пределы Буденновского района.

       Первый год учебы в техникуме прошел нормально. Ожидания моей счастливой жизни в техникуме сбылись. Нам платили стипендию, жили в общежитии, питались в студенческой столовой, ходили по выходным  по очереди в Николо-Александровку за домашними продуктами. И Дуся на меня тоже поглядывала дружелюбно. В общем, жизнь, казалось, удалась!
 
       В этом техникуме учащиеся сами выращивали виноград, перерабатывали его на вино, так что работа и учеба чередовались в зависимости от времени года. Каникулы проводили на виноградниках. На третий год обучения нам вдруг всем отказали в стипендии. Обидевшись на это по-детски, мы попросту оставили стены техникума и, получив документы, решили отправиться искать какое-нибудь другое место учебы.

       - Поехали в Минводы, - предложил я, - там есть железнодорожное училище. Я  уже представлял себя  стоящим у широкого окна пышущего паровоза в форменной фуражке. Но Дуся возразила:
       -  Нет, Саня, поедем в Иноземцево, там есть педагогическое училище, - она уже представляла себя молодой красивой учительницей, окруженной первоклашками.

       Сказанная фраза прозвучала безапелляционно, и мы все согласились.   Денег, конечно, ни у кого не было даже на билет, и домой из нас никто не собирался ехать, даже Евдокия. Но где взять деньги?
 
       Было время сбора хлопка, а на его сборе деньги платили в конце каждого рабочего дня.  Вот мы и отправились в один из колхозов, расположенный в километрах тридцати от Прикумска. Одного из нас, было решено, отправить в Николо-Александровку к родителям за деньгами и продуктами. И этим направленным оказался я.
 
       Это была моя последняя встреча с отцом и братом, которых я уже больше не увижу никогда. Они погибнут во время Великой отечественной войны, отец -  в бою под Сталинградом, а брат Михаил – под Днепропетровском. Мать останется одна с двумя сыновьями, младший Владимир родился в Николо-Александровке в 1940 году за год до войны. Старшему Петру было пять лет. У брата Михаила после его ухода на войну останется жена Дуся и двое детей: трехлетний Виктор и полугодовая дочка  Люба.
 
       Итак, собрав деньги, кто сколько мог дать, а также кое-какие продукты, я вернулся из «командировки» к ребятам, которые в поте лица трудились на сборе хлопка. Задерживаться мы не могли, спешили поступить  в педагогический техникум. Но, прибыв в Иноземцево, мы узнали, что прием уже закончился. Мы тут же отправились в Минводы  в железнодорожное ФЗУ (фабрично-заводское училище). Здесь мне повезло больше, чем другим ребятам, которым в приеме отказали по той самой статье в паспорте, проставленной НКВД детям кулаков. Я же почему-то был зачислен, хотя эта же статья была и в моем паспорте.

       Мои товарищи отдали мне свои деньги, а сами уехали домой. А с ними уехала и Дуся, что, конечно, расстроило меня. Я остался в Минводах один. Может быть, пережитые вместе трудности делали людей в то время  такими отзывчивыми и готовыми прийти на помощь,  не знаю. Не было зависти со стороны моих друзей, не было жадности и подлости. Сейчас я очень высоко оцениваю их поступок, ведь они отдали мне свои последние скудные сбережения.

       Привыкнув жить «артельно», я почувствовал себя одиноким в общежитии среди незнакомых мне людей. Чувство радости от поступления в такое «солидное» учебное заведение омрачалось чувством огорчения за ребят, которые мне были как братья. Но на второй день медицинская комиссия, которая принимала окончательное решение о зачислении в ФЗУ, признала меня негодным по состоянию здоровья из-за болезни сердца.  Наверное, я был настырным малым, потому что на следующий день пошел в железнодорожную поликлинику, где проходили медкомиссию призывники,  и совместно с ними, как призывник, я прошел комиссию, и представил это заключение в ФЗУ. Я был окончательно зачислен в училище, где проучился год.
 
       Было всякое: и грусть по друзьям и близким, и недоедание. В стране было неспокойно. Шел 1939 год, когда Советский Союз воевал с Финляндией. Очень часто шли военные эшелоны к южной границе с Турцией. Мы выходили на перрон, чтобы посмотреть на солдат, немного  завидуя им. В один из таких дней я стал свидетелем ужасной трагедии.
 
       Обычно, когда на станцию заходил эшелон с солдатами, все ларьки с вином и водкой на вокзале закрывались. Солдаты-фронтовики - герои Финской войны, бегая по перрону в поисках спиртного, злились из-за этого на всех и вся. Но в этот день один из ларьков был почему-то не закрыт, шла продажа вина солдатам.  Возле ларька появился  милиционер, который потребовал прекратить продажу вина. Возник скандал между солдатами и милиционером. Шум, крик, столпотворение – продавец уже не в состоянии закрыть ларек. Тогда милиционер, взяв в руки пистолет, хотел выстрелить вверх, чтобы вызвать подкрепление, но стоявший рядом кавалерист в одно мгновение выхватил шашку из ножен и ударил ею по руке милиционера выше локтя. Рука с пистолетом упала на землю. Мы застыли с широко открытыми от ужаса глазами. Милиционер махал культяшкой и что-то дико кричал, кровь хлыстала струей. Прошло одно мгновение, и на перроне не осталось ни одного солдата. Поезд задержали, солдат построили на перроне, но виновного не нашли, они были все на одно лицо, как муравьи в муравейнике. Так и отправили эшелон, не обнаружив рукоруба.

       Кроме перрона, по воскресеньям мы еще иногда  бродили по рынку  – своего рода Бродвей для нас, где общались,  жевали горячие пирожки с капустой, порой даже удавалось познакомиться с девочками.  Обычно в выходной день нас оставалось человека три – четыре на всё общежитие. А всего нас там проживало 23 парня, приехавших из разных районов Ставрополья. Домой мне за этот год не удалось съездить ни разу. Всё не хватало денег на билет.
 
       Как-то в выходной нас в общежитии осталось четверо. С вечера резвились, шутили, а когда угомонились и уснули, к нам забрались воры. Моя кровать стояла у окна, а окна были огромного размера, и кое-когда мы через них убегали от воспитателя, который ломился в закрытую дверь. Итак, воры, открыв над моей кроватью окно, вдвоем тихонько пробрались к нам в комнату (мы называли ее казармой) и стали снимать со стены чей-то костюм. В другом конце комнаты один из нас еще не уснул и в страхе, молча, наблюдал за этой сценой. Кстати, за день до этого (не знаю, эта ли шайка), обобрали частную квартиру, расположенную рядом с общежитием. Унесли всё, даже ковер со стены и сняли с хозяев одеяло. В то время во многих городах водились банды грабителей. Вот и в Минводах, мы знали, орудует такая банда. Когда бандиты стали подходить к его кровати, наш наблюдающий не смог удержаться от страха и заорал нечеловеческим голосом, отчего грабители бросились к моему окну, наступив ногой на мой живот со всего разбега. От боли и страха у меня пропал голос, и покинул голову разум. Я, ничего не соображая, прыгнул сгоряча в окно вслед за грабителями. Следом   за мной прыгнули в окно и остальные. Увидев, что я лежу без сознания, решили, что меня зарезали бандиты. На дворе ночь, тьма, и заросли сирени. На помощь звать некого.  Наступили на меня, как раз, в солнечное сплетение, как определили врачи на следующий день. Пока ребята меня приводили в чувство, воры, вернувшись в казарму, собрали всё, что там было, а там практически ничего и не было, кроме одеял да простыней, которые они и забрали. Мы вошли в общежитие, можно сказать, пустое.
 
       Вот такие приключения остались в памяти об училище! Хотя, учеба мне нравилась. Нравилось бывать на практике, где вовсю пыхтели красавцы-паровозы, стучали колеса, протяжно пели гудки, и так приятно пахло мазутом и дымом!
 
       Шли дни, недели. Учеба в училище чередовалась с работой в Депо. Учился я хорошо. Да и вообще, в детстве я был прилежным, застенчивым, как мне кажется,  даже чересчур застенчивым  малым, хотя и попадал в жестокие переплеты.
Вот и окончилась учеба в ФЗУ. За отличные успехи и примерное поведение мне вручили путевку в дом отдыха в городе Боржоми в Грузии. Снова я не успевал поехать домой, и, получив путевку, отправился сразу в Боржоми, откуда должен был прибыть по назначению на работу в город Махачкала. Время неумолимо двигалось навстречу войне.