Гомосексуальный роман. 33 часть

Когда они встретились, они выли как белуги.
Я вышел из квартиры. Я опасался, что может случиться выкидыш. Я не мог этого помыслить. Эти две странные, немыслимые, всегда столь сдержанные женщины, прорыдали в обнимку минут сорок. Я сказал, что выйду за хлебом. Когда я вернулся, картина мало поменялась. И я тихо ретировался. За валерьянкой.
Это был февраль. До апреля нужно было все подготовить со свадьбой…
Я вспомнил Аню... Какого черта…

Мне захотелось все бросить, и кинуться к ней – в Европу, подхватить ее и малышку Яннике, которую я безумно любил как свою дочь… И вернуть все…
Вернуть мою девочку, моих девочек – домой…

С Тамарой – наваждение. Ребенок – наваждение… Что у нас может быть общего? Ей нет шестнадцати лет…

Лгать Тамара не смогла, Аиша первая поняла, простила, и обняла меня.

Я не думал, что все так легко пройдет. Наверное, маленькая и “глупая” Тамара все же нашла нужные слова, которые сделали ее мать столь покладистой и терпимой…

Ну что ж, по крайней мере, с будущей тещей всегда было о чем поговорить. Мы могли молотить языками часами. Я узнавал много интересного. Аиша слушала меня с вниманием, иногда с грустью, иногда светло и радостно поблескивая глазами…

Только одна тема неизменно оставалась за кадром – ее жизнь с генералом, и наши отношения с ним.
Да и где-то рядом, так или иначе, мельтишила Тамара, а Аиша не намеревалась раскрывать тайну ее отцовства…

Мы расписались без шумного торжества…

И в конце июня в лучшем из перинатальных центров Москвы Тамара родила мальчика весом 3300 гр.

Ребенок родился весь желтый, почти коричневый. Я грешным делом подумал – а мой ли это сын.

Оказалось, это расстройство, название которого звучит угрожающе: ядерная желтуха. Мы стали читать об этом. Ничего хорошего оно не предвещало.

Тяжелые последствия для нервной системы… Для общего развития…

И вдруг на одном из форумов я наткнулся на сообщение молодой мамы, пережившей подобное: “Все полностью прошло к четырем месяцам. Ребенку сейчас уже четыре года. Последствий никаких не было...”

И я поверил. Я просто как будто распрямил внутри себя легкие, начал дышать. Снова вернулся в зал.

Тем временем, позвонила радостная Аня: диагноз Яннике оказался ошибкой! Это известие также придало мне сил.

Но с Тамарой что-то случилось. Как будто прежняя ее задумчивость, самоуглубленность превратились в какую-то одержимость. Она стала как будто усиленнее и усиленнее думать и думать о чем-то… Я стал даже подозревать душевное расстройство. И вскоре после выписки, еще ослабленную, отвез к Анитре. (Аиша осталась дома с малышом и со смесью – у Тамары не было молока…)

Анитра улыбалась, и вела себя совсем не так, как со мной. Нет, я явно недооценивал ее “земные” качества. Она очень шустро распределила нас внутри своей квартиры.

И я оказался наедине с видеоплеером и трансляцией о дельфинах, а две женщины остались секретничать на кухне. То есть “секретничать” явно могла только Анитра.

Я не мог представить, что Тамара, которую я сам до сих пор не мог понять (моя жена??? – !!!) – откроется хоть чуть-чуть кому-либо, даже столь близкой ей, наверное, Анитре – при первой встрече…

Через три или даже четыре часа, когда я уже стал засыпать под бесконечные разговоры о языке дельфинов и пр., Анитра сообщила, что Тамара остается пожить у нее.

– Три-четыре дня, не более…

Я опешил.

Но возражать не стал. Ребенку в этой непростой ситуации требовалась поддержка.

Все равно за крохой смотрела Аиша. И делала это превосходно, как будто только вчера оставила работу в детских яслях…

Я помогал как мог. Гулял с коляской два-три раза в день. Иногда обтирал маслицем, как объяснили в роддоме.

Не знаю, то ли стресс от “ядерной желтухи”, то ли загадочная любовь к дочке за рубежом, биологическим отцом которой был шведский профессор… но я не испытывал к мальчику – никаких чувств.

Я даже опасался его. Он был так мал. И уже так могущественен. Вся жизнь закрутилась вокруг него.

Аиша то и дело краснела. Я понимал теперь, что тот нездоровый румянец, который я заметил на ее щеках при первой же встрече, был одним из выражений ее болезни… И очень боялся, что на фоне всех стрессов, недосыпания и забот недуг может вернуться…

И брал на себя как можно больше нагрузки... Денег было хоть отбавляй. Я организовал доставку всего необходимого на дом.

У нас была самая удобная коляска. Самые гипоаллергенные подгузники. Лучшие крема на случай кожных младенческих явлений.

О многом я тогда не знал. Например, не знал, что существуют вполне дешевые (для меня) впитывающие пеленки, на которых можно выкладывать малыша голеньким, чтобы кожица дышала…

Я прочитал и почти выучил от А до Я книгу доктора Комаровского и следил за температурным режимом и минимальной закалкой, от которой Аиша краснела еще больше, но терпела. Это был реально мужественный человек.

Тамара жила у Анитры уже два месяца. С ней случился какой-то кризис. Я полностью доверился Анитре.

Когда я приезжал, Тамара встречала меня взглядом загнанного зверька, но когда видела, что я расположен безоценочно и мягко, спокойно и всеприемлюще, расслаблялась. Возле Анитры ей было хорошо и светло.

Странная жизнь… Выходило, что для Арика родителями были мы с Аишей – родной отец и родная бабушка… Люди, которые... страшно это сформулировать словами, оба были любовниками… его родного дедушки… Жуть. Пусть он никогда не узнает об этом.

Мысли о генерале, однако, никогда не покидали меня. Возможно, бывают такие события в жизни, заряда которых хватает до конца дней…
Такова была наша связь с генералом.

Я взрослел, или даже старел… Я узнавал много нового… Я стал второй раз мужем и в первый раз отцом…

Но забыть его я не мог. Да и слишком многое напоминало о нем. Его записи, письма, документы, гитара… Эти стены… И этот журнальный столик… И наши разговоры… И этот шкаф…

Да, кстати о шкафе. Тамара сказала, что назовет сына Ароном (что переводится – “шкаф”!). Я чуть не поперхнулся. Ну, это какое-то совершенно инородное имя. Она сказала, что так нужно. И это важно.

Мы с генералом никогда не обсуждали национальные вопросы. Не знаю, он был брюнет, южного типа. Может, молдаванин. Иногда я чувствовал в нем какие-то оттенки средиземноморских кровей…

Но Тамара своим отцом всегда считала славянина – полу-русский полу-немец. Хотя, конечно, ее наружность… И тут меня поразила догадка: а может, она все знает? Она ведь своим ведьминским чутьем знала, что мать ее жива…
Может быть, таким же образом, она знает – кто ее отец? Не знаю…

Так или иначе, сына моего теперь звали Арик…

Мы с Аишей иногда выходили гулять вместе. Тогда можно было снова забыть всю суету, ребенок мирно спал в коляске, чего не бывало ночами, – а днем на воздухе – он давал нам жизни… И мы могли снова отвести душу – и говорить обо всем…

Оказывается, Аиша работала на секретном предприятии, и так ей досталась эта квартира на Котельнической набережной, в знатном доме…

Если бы не эта работа, мы бы никогда с ней не встретились…

Да... Получается, и Арик бы не родился.

Меня поражало, как женщина влюбляется в младенца, как только его видит, как только берет на руки...

Я опять выходил дебилом. Не испытывал родственных чувств к родному ребенку.

И тосковал по маленькой не-моей дочке за рубежом.

Наверное, так болела и тосковала моя потерянная жизнь рядом с Аней… Как болит отрубленная нога или рука…

Так моя поломанная судьба с единственной предназначенной мне женщиной болела и стонала своей несовершенностью через образ рожденной не от меня малышки…

Когда я заглянул в очередной раз на улицу 8 Марта, меня с порога встретила Тамара.

– Тебе нужно слетать в Швецию, – она не смотрела мне в глаза.

Черт их разберет этих женщин. Этих “потусторонних”.

Анитра радостно кивала.

Я поехал на Котельническую и заказал билет.

Продолжение следует...