Глава II Новые назначения

Перед самым снятием директора, руководство второй мастерской бежало из института, не выдержав гнета безжалостного Артамоныча, оставив мастерскую на произвол судьбы. Коллектив продолжал выпускать проекты, как часы, так как его отлаженная работа была настроена долгими годами проектирования под руководством грамотных специалистов. Теперь же они могли только по инерции двигаться вперед ещё лет двадцать, как минимум.
Но Райкину такой подход не нравился. Родившись и выросши в том благополучном мире, он не хотел полностью менять его, от того, что понимал, за счёт чего в нём всё работает. Поэтому он мечтал ускориить процесс проектирования путём омоложения коллектива. И начал с руководящих постов. Каким-то немыслимым шестым чувством, он почуял, а затем и понял, что в институте не надо ничего ломать и переделывать. Его можно раздувать штатами, грабить, но только не разрушать структуру производства.
Поняв это, он старался заполнять возникающую время от времени пустоту, подыскивая тех людей, которые, как ему казалось, могли справиться с поставленными задачами, а именно: взвалив на себя ответственность происходящего, что было не под силу прежзним руководителям. Ему казалось, если человек молод и талантлив, то он сможет справиться с чем угодно, только преумножая и улучшая то, что ему достанется от прежней власти.
Не зная института, он думал, что люди — это скот, и способны выдержать всё, что он на них навалит. Факт, что ему удалось понять хотя бы то, что не стоит ничего разрушать в уже отработанной до мелочей структуре института, был огромным чудом, повлиявшим ещё на три года существования, этой, хорошо отлаженной многими годами, машины
На место не выдержавшего стиль руководства Пристроева, уволившегося начальника второй мастерской, он моментально нашёл девочку, очень смышленую на первый взгляд, лет двадцати пяти от роду, но, благодаря своему умению одеваться, примерно тридцати пяти на вид. Ирина Боруховна, отличалась необычной фамилией Опле.
Она уже имела колоссальный опыт проектирования, как в России, так и в Европе. Так же ей довелось сотрудничать со многими известными архитекторами, фамилий которых ранее и не знал Саша. Она была очень талантливым градостроителем, организатором, и вообще хорошим человеком, как о ней говорили в институте. Но Саша не мог поверить в то, что в таком возрасте, возможно поучаствовать в стольких проектах.
Не успел меня Артамоныч выдвинуть тогда в руководители мастерской! Теперь всё! Не пробиться! Кругом дети, как бы ненароком не обидеть кого, не дай Бог! Думал Саша.
Опле напоминала ему мадемуазель Куку, из фильма «Безымянная звезда». Нет, не столько внешними данными, хотя они были хорошо переданны благодаря одежде, гриму, да и самими личными чертами характера актрисы, игравшей эту роль. Сколько самой той ограниченностью провинциалки, стоящей горой за значимость своего «Я», перед всем окружением, которое и старался передать автор пъесы, а затем и сценарист фильма, переделывая её под сценарий. Саша ощущал себя, рядом с Опле, в роли Грига.

На второй мастерской она просидела не долго. То ли испугавшись того обьёма работ, который был в ней, то ли, наоборот, посчитав его слишком малым для себя, с точки зрения мирового масштаба, она, как-то стремительно, словно бабочка, переметнулась в мастерскую под номером семь. Может та была номером больше, может муниципальные объекты, проектируемые в ней, имели для неё в её будущей карьере, какой-то сокральный смысл, но она всё же выбрала теперь её.
Не прошло и месяца, как Опле стала руководителем, теперь уже седьмой мастерской.
- Почему? – возникал в институте у всех один и тот же вопрос. Ответа, на который не было. Как можно найти ответ на такое поведение новоиспечённого руководителя, который, мало того, что приведён со сторны на «княжение», так и ещё торгуется с «Государем» о составе семейных вотчин?! Тут, явно было, что-то не то. Либо эта замечательная девушка действительно была гениальна, умудрившись ещё со школьной скамьи убедить всех в этом, либо её необходимо было срочно куда-то пристроить Райкину, на время, пообещав это кому-то. Видимо для того, чтобы тот человек успел добежать до Канадской границы.
На её место в уже дважды оставшуюся без руководства, вторую мастерскую, тут же была найдена девушка поумнее. Она появилась, буквально из космоса, будучи приведена опять же самим Райкиным из мест известных только ему одному.
 Но, увидев то, как работают люди в институте, она настолько сильно испугалась, что не стала проситься, в отличие от Опле на место в какую-нибудь другую мастерскую, решив бежать сразу же далеко и навсегда. Поэтому имя её и внешние данные не запомнились ни Саше, ни сотрудникам института, как не может запомниться дуновение лёгкого, весеннего ветерка, слегка растрепавшего волосы случайному прохожему.
 Она растворилась в воздухе так же, через месяц, успев заявить всем, что с такими убогими проектировщиками она не будет работать, так, как собственные нервы ей дороже.
Мастерская опять оставалась без руководства, но, как ни странно, продолжала работать, как и раньше, разгребая весь тот груз объектов, которые проектировала.
Во всех этих назначениях явно было что-то связанное с мистикой. То ли сам институт был настолько опасен тем, кого приводил извне Райкин. То ли он прятал их в институте, от кого-то, в это время тщетно старающегося разыскать их, для того, чтобы сказать всё, что он о них думает. И прятал именно так, как положено, прятать самую бесполезную вещь – положив на виду.
Опле, потом признавалась Саше, что её перевод был связан с тем, что она никогда не проектировала жилые здания, несмотря на наличие таковых в её портфолио. Переведясь же в мастерскую, проектирующую общеобразовательные учреждения, которыми она никогда не занималась раньше, занимаясь исключительно ППЗУ (проекты подготовки земельного участка) в предыдущем, микроскопическом, проектном институте, она, как человек талантливый во всех направлениях, совершенно неожиданно для себя обнаружила, что именно в дошкольных образовательных учреждениях и скрыт смысл её самовоплощения, как архитектора. Тут же взяв к себе в штат ГАПа, Красавину и ее неразлей-вода помощницу Рабатенко, откопав их где-то в недрах Московских проектных институтов.
Эти приведённые ею сотрудницы, были полные противоположности одна другой.
ГАП Арина Анатольевна отличалась свойственной, болеющим паранойей резкой сменой настроения: от простой милой улыбки до хамства с истериками, возникающими на пустом месте, без каких-либо причин. Что позволяло ей оставаться худой.
Наталия Давыдовна умудрялась выдерживать все истерики Красавиной, оставаясь всегда спокойной и рассудительной. Складывалось впечатление, что это давалось ей ценой приобретаемых килограммов веса.
 Они обе выглядели уже далеко за пятьдесят.
Как только эти опытнейшие архитекторы появились в теле пока ещё крепкой, несмотря на изгнание руководителя, мастерской, сразу же начался процесс по проектированию жилых зданий. Это была не плановая работа, а скорее работа в стол, без адреса и договора.
Опле хорошо понимала, что главное, не умение выполнять план и приносить какие-то деньги, а возможность заявить о себе путем создания вокруг деятельности, пускай неоплачиваемой, и никому не нужной, но, главное, бурной и шумной. С постоянным выбиванием какой-то ненужной техники, мощных компьютеров, огромных плоттеров, больших окладов.
Видимо, опыт предыдущей работы говорил ей об этом.
Основная же часть архитекторов мастерской, которые остались из старой команды, обвиненная в том, что медленно и бестолково работает, срывая все сроки проектирования, была переселена на «хутор», в так называемый концентрационный лагерь. Хутор занимал всего одну комнату. И только в ней велась настоящая работа, приносившая деньги институту, которую должен вести профессиональный архитектор, не тратя время на пустое эскизирование про запас, не имея ни договоров, ни заказчика.
Разумеется, все конструкторы мастерской работали на эту выселенную, держащуюся в чёрном теле бригаду, руководимую Наталкиной Татьяной, опытнейшим архитектором, стоявшим у истоков всего панельного проектирования дошкольных и школьных образовательных учреждений города Москвы.
Мастерская теперь представляла собой наполовину захваченный город, который с ожесточенными боями потерял часть своей территории, и всё же уступив её врагу, остановил его наступление, оставив ему маленький отвоёванный участок, но сам, при этом продолжил свою, уже не такую, как прежде, мирную жизнь. Город жил своей жизнью, имея в самом себе завоевателей, как больной, но ещё не знающий о своей болезни организм, продолжающий борьбу. Завоеватели же в виде болезни, саботировали внутри него, получая от этого удовольствие.
Руководителя мастерской, с которым Наталия проработала много лет, практически с самого окончания архитектурно института, убрали легко. Предложив ему оплачиваемую работу, связанную с анализом проектов, за не меньшие, чем он получал деньги. Встав перед выбором – пенсия или работа, он, естественно, выбрал работу.
Кириллов, много лет назад, создал эту мастерскую, запроектировавшую практически все панельные и крупноблочные ДОУ и школы Москвы, за последние лет сорок. Теперь он был вынужден остаться не у дел, будучи переведён Райкиным на другую должность, специально придуманную для него, поняв, что за его местом идёт охота, он сдался, не видя смысла в сопротивлении такому нахальному, оголтелому и непремиримому противнику, в лице Опле и её правой руки Красавиной. Райкин, хотя и был, что называется, руководителем нового образца, но умел ценить и уважать заслуги тех, кто сделал много для института. Он, лишь лихо, и по большей части бездумно манипулировал кадрами, искренне считая, что от приведённых извне людей зависит гораздо больше чем от тех, кто вырос и был воспитан здесь, в местном коллективе. Его целью было заставить людей работать лучше, омолодив, прежде всего руководящие кадры.
Кириллов не ушёл на пенсию, переселившись в одну из немногочисленных институтских комнат-пеналов, шириною не более двух метров, при всей длине помещения, не менее шести, имеющих узкое окно,
Он тогда не думал, что уже совсем скоро ему не будет скучно, потому что к нему подсадят ещё и Мандаровскую, так же потерявшую свою мастерскую, но получившую взамен, как и он, возможность не уходить на заслуженную пенсию, занявшись придуманной специально для неё работой.
Все началось с простейшей обидки. С того, что, будучи вызванной к Райкину на беседу, она слишком много говорила ему про то, о чем думала, и тем самым подвела его к мысли, что она не в себе, и её срочно надо эвакуировать. Но, кого же поставить вместо неё? Все те, кого он приводил в институт на должности руководителей проектных подразделений, либо «ломались» и требовали срочного ремонта, либо исчезали в неизвестном направлении, страшно матерясь. Это была основная проблема для нового директора института, так как старый запустил весь процесс и совершенно не следил за душевным состоянием своих сотрудников, доведя их до тихого помешательства. А исправлять всю эту ситуацию предстояло именно ему, новому и самому правильному в мире директору всех веков и народов.
Приводить кого-то со стороны он уже не мог, хотя бы потому, что там, на стороне все идиоты кончились. А ставить своих собственных, меняя одних на других, таких же, только иного цвета, ему не хотелось.
И тут произошло что-то страшное. Пристроев, посоветовал на эту должность Сашу.
Потом, спустя пару лет Саша много думал о том, зачем так поступил с ним Артамоныч? Ведь он уже был им наказан однажды, за отсутствие мусоропроводов в проекте дома, который он доделывал за Стасовым. Сейчас же, наказывать его было не за что, а вот так вот повышать, по меньшей мере, странно. И именно в тот момент, когда всех маститых профессионалов снимали с должностей, меняя на пришлых самозванцев!
Тут явно было что-то не то, но что же именно таилось во всей этой возне, связанной с назначениями на такие ответственные должности, Саша не понимал. Он к тому времени уже сильно расслабился и плыл по течению, несущему его где-то очень близко от берега, под плакучими ивами, словно полузатопленное бревно. Он прекратил стремиться к чему-то в жизни, и это что-то не происходило, прячась от него, скрываясь в кустах и стуча зубами от страха, понимая, что погибнет в его руках.
Иногда к нему в голову приходили мысли о том, что эта возня очень похожа на ту, что происходила и в стране. Сам президент во всеуслышание неоднократно заявлял, что требует прекратить всю эту чехарду с кадрами. И она от этого становилась более интенсивной и непредсказуемой. Складывалось впечатление, что министры и чиновники высшего звена от своей глупости, или от страха быть снятыми, слишком рьяно стараются исполнить каждое требование президента, уже не в силах остановиться в этой детской игре, с таким забытым, но забавным названием – чехарда. Он понимал, что ему не спрятаться больше от этих, навязанных правительством игр, уже только потому, что он тоже русский человек, и живет там же, где и все россияне.
Сейчас происходило то, что буквально пару месяцев назад казалось ему таким странным, и что он теперь начинал понимать, и принимать, как неизбежность. Его буквально вылавливали из-под воды, цепляя ржавым багром, и тащили к берегу, чтобы высушить, пропитать олифой, и забить в виде сваи в фундамент будущего строения.
Сашу вызвал новый начальник отдела кадров, в собственный кабинет на третьем этаже. Это был настоящий профессионал своего дела, человек, не знающий промахов, видящий людей сразу и насквозь, словно пакет из прозрачного целлофана.
Предыдущий руководитель этого отдела Сан Санна, видимо, не способна была до такой степени разглядеть человека, как умел Костюшенко.
Аркадий Ильич был настоящий Игорь Кио своего дела. Волшебник человеческих душ. Именно такой человек нужен каждому уважающему себя директору. Прежде всего, это должен быть мужчина. И он вовсе не обязан отличаться красотой, ведь его дело просвечивать рентгеном своих глаз, приводимых к нему, отловленных где-то за углом, людей. Женщина на такое не способна, она больше подвластна эмоциям и сомнениям. Поэтому все «ходящие» были пристроены им на работу с целью, вовсе не связанной с работой – изображать красоту прохода породистого женского тела сквозь толщу не так красиво созданной Богом толпы сотрудников института. Для этих целей такие, как Костюшенко и были нужны. С этим не смогла справиться, какая-то среднестатистическая Сан Санна, которую всё же оставили у себя в маленькой комнатке при лестнице на случай того, что иногда, всё же, могут потребоваться и проектировщики, в которых она знала толк.
- Это Александр? – раздалось в трубке внутреннего телефона.
- Да, - ответил он незнакомцу.
- Это я Аркадий Ильич. Ты не мог бы сейчас зайти ко мне на пару минут?
- Да. Иду.

Проход на третий этаж со стороны лестницы тогда не имел на дверях электронного замка. И входить можно было кому угодно, кто уже сумел ранее пробраться в институт.
Перед дверьми входа с лестницы была дверь непосредственно самого отдела кадров, из которой показалась голова Сан Санны, спросившая:
- Что вызвал тебя все-таки?
- Да. А зачем?
- Не бойся. Иди, значит, решился всё-таки. Все хорошо будет! – загадками сказала Саше всезнающая голова.
Саша вошёл на территорию, исконно принадлежащую руководству, и прошёл в сторону роскошного кабинета, теперь занимаемого начальником бывшего отдела кадров, теперь переименнованного в управление. Постучал в дверь и, подождав разрешающего ответа – вошёл внутрь.
- Привет, Саш. Мне Сергей Михайлович поручил поговорить с тобой на следующую тему. Ты садись, садись. Не нервничай. Всё нормально, не бойся, - профессионально успокоил его Костюшенко, тем самым заставив ещё больше волноваться.
- А я и не нервничаю.
- Ну, вот и славно. Понимаешь, дело в том, что Сергей Михайлович хочет поставить тебя вместо Мандаровской.
- Как это? А куда же она денется?
- Никуда она не денется. Ты, главное, ничего не бойся. Ты соглашайся. Про тебя Райкину Пристроев всё рассказал. Он с тобой будет тоже говорить завтра, после меня.
- Я, если честно, боюсь только Мандаровскую. Сами знаете эту женщину.
- Не бойся, я её беру на себя.
-А что Надеждин говорит?
- Он сам тебе рекомендовал. Не переживай. Он за тебя ратует.
- Хорошо. Я согласен тогда.
- Вот и славно. Завтра вас вызовет вместе с Надеждиным Сергей Михайлович.

* * *

Всё, что происходило в эти дни, никоим образом, не влияло на Сашу. Он плыл по течению. И почему-то именно сегодня ему было совершенно всё равно. Его не волновало ничего из того, что происходило вокруг. Он сам не понимал это свое состояние, в которое он погрузился в эти дни. Может быть, оно возникло из-за того, что сам Господь Бог хотел его как-то предохранить. А может быть, для того, чтобы перейти на другой уровень игры, нужно было отказаться от всего прежнего, что окружало его ещё так недавно, но теперь уже в другой, забытой жизни.
Ничего не пугало его, и все вопросы, которые он задавал у Костюшенко, на самом деле и не особо нуждались в ответе. Ему нужно было само решение, которое руководство приняло по отношению к нему. Значит, не было других кандидатур в институте, если выбор пал именно на него.
Ему было тяжело. И «тяжело». Хотелось куда-то убежать, скрыться, спрятаться. Он официально развелся, видя полное непонимание, и нежелание идти на компромисс, или хотя бы разговор.

Это произошло быстро, в течение нескольких секунд. Он подошел к Валентине в тот день, когда было назначено последнее слушание в суде сказав, что хочет с ней поговорить. Они вышли из комнаты в коридор. Он спросил прямо в коридоре, перед дверью их комнаты, которую они даже и не удосужились закрыть до конца, лишь слегка прикрыв.
- Ты хочешь разводиться?
 - Да! – ответила она, и это прозвучало в её устах настолько естественно и логично, что он ни на мгновение не задумался, понимая, что сделал то, что его мучило – спросил её желание. Пускай этот вопрос, впрочем, как и ответ на него, прозвучали не естественно, скорее наигранно, и неправдоподобно, но они прозвучали. Это была ложь, как с его стороны, так и с её. Но Саше нужно было услышать только одно слово: «Нет». Впрочем, как и Валентине, в свою очередь, хотелось услышать от него: «Я передумал».
Всё произошло, впрочем, как и всегда в жизни, с точностью до наоборот. Только в сказках можно влиять на события. В жизни же пишется сразу набело.
Сейчас ему нужно было отвлечься. Заняться каким-то серьезным и ответственным делом.
А почему бы и нет!? Думал он тогда. Может это испытание послано Богом, ведь Господь никогда не бросает своих детей.
И он понимал, что нырять с головой в эту, вовсе не нужную ему бездну, не так страшно. Он чувствовал в этом какой-то смысл. Не понимая, что это может ему дать в будущем, и нужно ли ему вообще, послушно шёл, как агнец божий на собственное заклание.

Саша решил зайти к Ирине.
- Всем добрый день, - поздоровался он с порога комнаты.
Женщины очень обрадовались его приходу.
- Что-то давно не было тебя видно, Саш. Какие новости у нас в институте? – спросила Валерия.
- Да, похоже, меня хотят вместо Мандаровской поставить.
- Да ладно!? Опять разыгрывает! Не верьте ему! - почувствовала обман Раиса.
Саша, это правда? Как здорово! Если ты опять не врёшь, то я очень рада за тебя! - сказала Ирина.
- Давно уже надо было становиться руководителем. Вон Надеждин в сорок два года уже им был. А тебе сколько, Саш? – спросила его Валерия.
- Надо! А как бы он сам по себе стал? Ведь нет мест свободных. Что же ему теперь подсиживать кого-то? – встала на защиту Ира.
- Да, наверно просто срок его только сейчас пришел, - с умным видом сказала Валерия.
- У меня всё в жизни идет с какой-то задержкой и мне уже сорок три, - подтвердил Саша.
- Ну, с задержкой, не с задержкой, а идет. И, слава Богу, - успокоила его Царицина.
- Смотрите на него, он первый раз не шутит! – и как сразу красиво получается-то, когда правду говорит, - с иронией в голосе, сказала Раиса.
- Подождите, подождите меня хвалить. Ещё может передумают сто раз, как тогда, в прошлый раз было, лет восемь назад.
- Но, что-то ты все равно, какой-то грустный, - заметила Ирина.
- Да. Это из-за развода. Ира, ну вы знаете же всё прекрасно. Не могу никак смириться с этим, хотя и сам всё затеял.
- Слушай, а может попробовать вернуться? – нерешительно произнесла Ирина.
- Как!? Да, и зачем? Нет, это невозможно. Уже всё решено.
- Наверно именно сейчас тебе предложение такое пришло свыше только для того, чтобы отвлечь, - заметила Валерия.
- Ему бы съездить сейчас куда-нибудь отдохнуть, - смилостивилась Раиса.
- Да, видик у него еще тот, - согласилась Валерия.
- Ничего, отоспится, придет в себя, - успокоила всех Ирина.
Она очень переживала за Сашу, наблюдая, как проходит второй его развод. И, если в первом случае всё прошло на диво быстро и безболезненно, то в этот раз, прожив с человеком совместно почти одиннадцать лет, не так легко отпускало и забывалось, словно решение было принято неправильно.
- А-а-а! Вот, где он прячится!? – сказал Надеждин, неожиданно входя к Царициной в комнату.
- Да я и не прячусь вовсе.
- Товарищи архитекторы, всем пламенный привет! – с порога, пробиваясь из-за спины Надеждина, приветствовал женщин Карцев.
Саша поздоровался за руку с мужчинами.
- Да я собственно и не к тебе, а к Светлане Сергеевне, - пояснил Надеждин, проходя вглубь комнаты, к столу Царициной.
- Ну, вот, а говорил, что твои секции тебе никогда не удастся запроектировать! Смотри, какие времена наступают! Теперь, думаю, что тебя можно поздравить!? - искренне радуясь за Сашу, сказал Карцев.
- Да, нет Григорий Ильич! С чего вы взяли это? Да, слухи ходят, конечно, но, пока ещё ничего не известно конкретно. Да, и было уже так один раз у меня. Не верю я во всё это, испуганно воспротивился сказанному Саша.
- И правильно, не верь. Тебе давно уже пора начинать проектировать по-настоящему, во всю силу, - констатировал Карцев. Сегодня он был, как всегда неотразим, в новом, клечатом костюме.
- Григорий Ильич, вы, как всегда неподражаемы! – похвалила Ирина главного инженера ДСК.
- Спасибо Ирочка, я всегда беру пример с вас.

Саша шёл к себе в комнату. Там работала, теперь уже бывшая его жена Валентина. Теперь они были чужими людьми, непримиримыми в своих разногласиях, но обязанными вырастить своего сына. Саша не был рад тому, что вокруг него происходят перестановки. Он надеялся, на помощь со стороны всей, возникшей вокруг него нервозности, позволяющей хоть как-то отвлечься от переживаемого развала.
Он не стремился теперь за деньгами и видел в своём повышении только лишь возможность создать нечто большее, чем мог прежде. Это был рост для него, но не финансовый, а профессиональный. Саша остался один, разведясь с Валентиной, ждавшей от него финансового благополучия, но обрёл возможность вырасти творчески.