Из воспоминаний Стёпки и Лёвки

Сидя у партизанского костра, мы обменивались личными впечатлениями и собственными воспоминаниями, которые были у каждого человека, попавшего в партизанский отряд. Некоторые из нас прошли к этому времени тяжёлую школу жизни, другие были совсем молодыми, неопытными людьми, ничего существенного ещё не успевшими в  короткой жизни совершить или повидать.
Обмен полученной информацией взаимно обогащал нас, мы учились жизни и борьбе на личных примерах наших товарищей – опытных  партизан. Беседы всегда вызывали большой интерес у всех, кто был свободен от боевых заданий или работы по партизанскому хозяйству. Многие рассказы со временем мною забылись, от них ничего не осталось в памяти, а некоторые запомнились на всю жизнь так хорошо, как будто они были услышаны мною только вчера.
Одним из таких ярких рассказов, запомнившихся мне на всю жизнь, был совместный рассказ двух неразлучных друзей – Стёпки и Лёвки. Они рассказывали его вдвоём, дополняя друг друга, уточняя даты какого-либо события или их последовательность.
 Рассказ  был очень интересным, мы слушали Стёпку и Лёвку, затаив дыхание.  Сильное незабываемое впечатление произвёл на нас рассказ двух друзей, прошедших все круги ада в фашистском концентрационном лагере смерти. Привожу рассказ Стёпки и Лёвки в том виде, каким он мне запомнился:

«Мы попали в плен, как и тысячи других красноармейцев, осенью 1941 года. В закрытых товарных вагонах нас вывезли в Германию.
 Вагоны были настолько забиты военнопленными, что нам пришлось ехать стоя. В дороге нас почти не кормили. В туалет не выпускали, вместо этого был поставлен большой оцинкованный бачок, который на остановках двое военнопленных выносили под охраной немцев и опорожняли.
 В таких нечеловеческих условиях нас привезли в Германию в лагерь для военнопленных. В лагере было более пятидесяти семи тысяч военнопленных, все они были из Советского Союза.
За первую зиму 1941-1942 годов в лагере нас осталось всего шесть тысяч человек. Куда же девались остальные пятьдесят одна тысяча человек?
Из этого огромного количества военнопленных только одна или две тысячи были взяты немцами на сельскохозяйственные фермы. По каким приметам отбирали на фермы людей – сказать трудно. Однако оставшиеся военнопленные им завидовали: как-никак, а питание на фермах было намного лучшим, чем в лагере.
Остальная масса людей была уничтожена голодом, газовыми камерами и расстрелами фашистскими охранниками лагеря. Кормили военнопленных брюквой и разными пищевыми отходами. Хороший хозяин на сельскохозяйственной ферме гораздо лучше кормил свиней. Распространены были различные желудочно-кишечные заболевания: дизентерия, гепатит, различные  отравления некачественными продуктами, сыпной тиф, чесотка и т.д. Всех заболевших немцы немедленно изолировали в бараки для больных и вскоре уничтожали.
 С наступлением зимы в лагере появилось большое количество мяса неизвестного происхождения. Это мясо военнопленные выменивали друг у друга на какие-то вещи, которые чудом у кого-то сохранились. (Леонтий Буслюк рассказал Стёпке, что он однажды попробовал сомнительное мясо.   Оно показалось ему очень вкусным, впрочем, с голоду, чего только не покажется? Стёпка же есть мясо, ни под каким предлогом не стал, так как хорошо понимал, откуда оно могло появиться.
Так впоследствии и оказалось, что мясо было нарублено из человеческих трупов людей, умерших от голода. Несколько десятков военнопленных, которые этим занимались, тут же были немцами показательно расстреляны. Людоедство в лагере сразу прекратилось). В скобках помещено моё дополнение к рассказу Стёпки и Лёвки.
Нам стало казаться, что никто из военнопленных из концентрационного лагеря живым не выберется.
Мучила нас и полная неопределённость положения, никакой объективной информации из внешнего мира не поступало. Немцы постоянно твердили о собственных бесчисленных победах на территории Советского Союза.
  Мы влачили жалкое голодное животное существование. Сильнее всего были муки от постоянного чувства голода.
Каждый прошедший день был  так похож на предыдущий, как две капли воды схожи между собой. Мы совершенно потеряли уверенность в завтрашнем дне, и совсем было пали духом.
 В таких условиях даже смерть казалась нам желанной, только бы поскорей любым способом избежать дальнейшего мучительного пребывания в кромешном  аду.
Охранники натравливали на нас озверевших собак, которые рвали  ноги, набрасывались на нас, стараясь дотянуться оскаленной пастью до горла. Охранники, таким образом, развлекались, коротая часы несения караула. Затравленных собаками, обессилевших, обескровленных солдат, немцы сразу же расстреливали.
Когда нам казалось, что все моральные и физические силы на исходе, неожиданно в  лагере появился православный священник.
Военнопленных собрали на большой площади, построили в ряды. Священнослужитель отслужил в лагере молебен и затем начал произносить проповедь.
Людей вокруг него собралось несколько тысяч, но мы хорошо слышали каждое  слово, такая наступила во время  проповеди тишина. Молчали охранники на вышках по периметру всего лагеря, даже их овчарки, обычно непрерывно лающие, замолчали.
В наступившей абсолютной тишине мы слушали, как православный священник рассказывал нам притчу о старом дубе.
Вот её короткое содержание. Притча была довольно длинная, но мы расскажем её в том виде, в каком мы запомнили.
Среди огромного поля, которое было невозможно окинуть глазом,  стояло единственное могучее дерево. Это был старый дуб, и было ему ровно 124 года.
Дуб рос на открытом месте, его корневая система распространялась на десятки метров от ствола. Крона его была огромной, разветвлённой, весной и летом представляла собой огромный округлый зелёный шар. Каждую весну на ветвях дерева птицы с восходом солнца распевали звонкие песни, устраивали гнезда, откладывали в гнёздах яйца, выводили птенцов, выкармливали их.
 Листья дуба надёжно укрывали и гнезда, и маленьких певчих обитателей от жарких лучей палящего солнца, ветра, дождя и любого ненастья.
 Осенью на дубе появлялось множество желудей, листья его начинали потихоньку желтеть.
 С каждым днём всё меньше птиц оставалось в своих гнёздах. Выросшие, и научившиеся самостоятельно летать, птенцы вместе с родителями покидали родные гнёзда, начинали  самостоятельную жизнь. Постепенно дни становились короче, ветры усиливались, пожелтевшие листья и желуди опадали.
Наступали прохладные осенние дни, шли бесконечные холодные дожди, завывали ветры.  Вскоре выпадал и первый снег, который белым пухом заботливо укрывал крону дуба от морозов.
 Проходила холодная морозная зима с её короткими днями и бесконечными ночами, потом наступала весна, и всё повторялось сначала. Так длилось ровно 124 года.
Однажды в жаркий летний день неожиданно среди бела дня с запада  на поле надвинулась огромная тёмная туча. Она закрыла полнеба. Начали беспрерывно сверкать молнии, раздавались страшные раскаты грома. Вслед за чёрной тучей налетела на поле сильная буря, ураган.
 Бурей прижало одиноко стоящий дуб к земле, и казалось, что вот-вот он сломается, что все его ветви обломятся, что он с корнями будет выдернут из родной земли, и неминуемо погибнет.
Шквал за шквалом дождя и ветра налетали на дерево, пытаясь его поломать или выдернуть с корнем из земли.
 Порывы ветра и дождя хлестали по веткам дуба, сбрасывали на землю листья и зелёные, не созревшие ещё жёлуди. От порывов страшной бури пострадали и многие птичьи гнезда, которые старый дуб был не в  силах  защитить.
 Погибли и многие птенцы, под ударами безжалостной стихии, выпавшие из родных гнёзд. Положение старого дуба казалось безнадёжным, казалось, вот ещё один удар стихии, и корни старого дуба будут вывернуты из земли.
 Однако так только казалось. Чёрная страшная туча, как пришла с запада, так же и ушла назад. Под порывами сильного ветра она почти  рассеялась, а страшная буря утихла.
Под дубом зелёным ковром лежали сорванные с его ветвей листья и жёлуди, гнёзда с птенцами, которые были обречены на верную гибель, а корни старого крепкого дерева остались неповреждёнными.
С приходом следующей весны дуб опять покрылся новой листвой, прилетели с юга и поселились в его ветвях птицы, опять  вывели они новых птенцов.
 Всё возродилось заново, и ничего не напоминало о страшном потрясении, которое едва не погубило это прекрасное дерево. Старый дуб окреп, широко раскинул могучие зелёные ветви и радовался,  слушая трели своих маленьких жителей.
На этом проповедь священника была закончена.
В сопровождении немецких офицеров священнослужитель отбыл из лагеря, а мы молча разошлись по мрачным убогим баракам.
 Впечатление, произведенное проповедью православного священника, было  сильное. Мы передали только краткое её содержание. В его устах она звучала пророчески.
 Он знал и чувствовал, где надо было повысить или понизить голос, где надо было сделать паузу, на чём сделать акцент, какую и  где применить интонацию.
У этого православного священника был дар настоящего проповедника. Психологическое воздействие его проповеди на военнопленных было так велико, что у многих, слушавших её, в глазах стояли слёзы.
В проверенных тесных товарищеских кружках мы стали тихонько обсуждать услышанную проповедь.
 Вскоре мы стали понимать, что хотел сказать нам в своей проповеди этот мудрый священник.
Поразмыслив, мы поняли, что он применил аллегорию, так как в условиях концлагеря не мог открыто поддержать наш дух.
 Единственное могучее дерево среди поля, которому исполнилось 124 года, это не что иное, как Советский Союз – на то время единственное социалистическое государство в мире. Если отнять от цифры 124, о которой священник упомянул в своей проповеди дважды, не случайно сделав на этом акцент, круглую сотню, то старый дуб станет ровесником Советского Союза по возрасту.
 Мы были поражены пророчеством старого священника, который в самом начале войны, в самые первые трудные для нас месяцы, когда немцы пребывали в состоянии полной эйфории, и были  уже готовы праздновать собственную победу, предсказал всё-таки  победу не им, а Советскому Союзу.
Откуда он мог это знать, как он смог её спрогнозировать, ведь положение на фронтах складывалось вовсе не в нашу пользу?
 А он уже тогда, в 1941 году, в фашистском лагере, в самом центре фашистской Германии, иносказательно дал нам, обессиленным голодом и болезнями  военнопленным, понять, что хоть Советский Союз и понесёт в страшной  войне огромные людские и материальные потери, но он сможет опять подняться на ноги, выстоит в схватке с лютым врагом и победит его. Он дал всем нам то, что мы полностью утратили в страшном лагере смерти – надежду. Он дал нам понять, что главное – не падать духом, жить и бороться всеми силами и средствами.
Сильная проповедь нас воодушевила, мы поверили старому умному священнику, поняли, что ещё не всё потеряно, что надо жить и бороться.
 С этого дня, ставшего переломным, не только в нашем сознании, но и в дальнейшем поведении, мы стали активно готовиться к побегу из лагеря.
Побег удалось осуществить нам  и ещё нескольким десяткам военнопленных, когда немцы стали вывозить нас на работу из лагеря. Ранней весной нам удалось сбежать из лагеря, и начался страшный, более чем трудный, путь на восток.
Сколько стрессов перенесли мы во время этого пути, сколько раз смерть смотрела нам в глаза, сколько раз на волосок были от попадания в лагерь опять, об этом можно написать огромную книгу.
 Судьба была к нам благосклонна, мы добрались до Белоруссии, пройдя пешком часть Германии и всю Польшу.
Встретили Перетрухина Николая в лесу под Брестом и в сентябре 1942 года под деревней Вулька Обровская в лесу наткнулись на десантников, которые и направили нас в этот партизанский отряд».