Глава XII Вы наверно ещё не знакомы?

- Алло. Да, Сергей Михайлович, это я. Добрый день. Да. Сейчас зайду, - ответил Саша на звонок своего мобильного телефона.

- Даже и не пытайся! – угрожающе, подчёркнуто спокойно произнесла Лана, когда Саша, входя в секретарскую при кабинетах двух директоров демонстративно протянул руку к вазе с «волшебными» конфетами.
- Можно? – указал гивком головы на дверь Райкина он.
- Нет.
- Почему?
- Потому, что доложу сначала, - взяв в руку трубку телефона внутренней связи, сказала Лана.
Аля, секретарша Пристроева, только подняла лицо от компьютера, чтобы взглядом поздороваться с Сашей, и тут же уставилась в экран, набирая текст какого-то документа. Её взгляд как-бы говорил: - «А ты, как думал? Теперь только так!»
- К вам Шумейко. Впускать? – сказала Лана в телефон и через мгновение нажала, где-то у себя за стойкой рецепшена на потаённую кнопку. Замок в двери Райкина щёлкнул, и Саша, перекрестившись, и поймав на себе атеистический взгляд Ланы – вошёл.

Когда он входил, то сразу заметил, что за столом для совещаний сидит какая-то маленькая, пухленькая, черненькая женщина. Опле! Догадался он.
- Добрый день Сергей Михайлович, - ещё раз поздоровался с ним Саша.
- Добрый день. Проходи, садись. Вы наверно ещё не знакомы? Это Опле Ирина Боруховна. Руководитель седьмой мастерской, а это (указывая на Сашу) руководитель четвертой мастерской - Александр Александрович Шумейко, - познакомил их директор.
Саша уже не удивлялся тому, что в институте теперь мало, кто знал друг-друга. Точнее те, новые руководители, появившиеся мгновенно, и приведшие с собой, каждый свою команду, боялись, не доверяли, и скорее всего не считали нужным вовлекать в работу давно существующие, вверенные им коллективы. Тем самым произошло некое расслоение, зародившее подобие элитной, живущей отдельно от основной массы прослойки проектировщиков, смотрящих свысока и знающих себе цену, черпая эти знания из собственных, особых по суммам окладов.
- Седьмой? А я слышал, что вы были руководителем второй? Да и по профилю, как мне говорили, вы больше градостроитель, и пришли к нам из, так называемого института градостроительства, – спросил на всякий случай Саша, ведь с того момента, как Опле переметнулась в седьмую из второй, прошло всего-то ничего времени.
Райкин, сделал некую паузу для того, чтобы дать возможность обменятся встречными фразами только что представленным им друг другу людьми. И оказался прав, откинувшись на стуле, наслаждаясь их разговором, словно Карабас Барабас, наблюдая за своими лучшими куклами.
- Нет, это была страшная ошибка. Я никогда раньше не занималась жильем. Детские сады мне ближе, - тут же нашлась, что ответить Опле, словно бы стесняясь своим первым, неудачным выбором из всех возможных, имеющихся в наличие института, мастерских. Сделав вид, что не поняла Сашин намёк на место своей предыдущей работы.
- Ну, ничего страшного, у всех бывают ошибки. Я вот, например, никогда раньше не проектировал больницы, а уж тем более медицинские центры, а теперь вот по полной программе занимаюсь ими, но меня никто и не спрашивал, - съязвил Саша. Для него Опле выглядела смешно. Она напоминала пытающуюся запихнуть к себе в пасть побольше орешков, белку, издеваясь над убогим мозгом которой, протягивал ей их один за одним, посетитель городского парка.
Для Саши было непонятно то, как возможно так просто менять направления в своей деятельности, словно бы каждое из них не требует накопленного годами опыта. Так мог поступать, только человек не вдающийся в подробности, легкомысленный, стремящийся к сиюминутному. Как ещё можно обьяснить всю ту лёгкость, с которой Опле отказалась от того, чем она занималась на прежней работе, только лишь ради того, чтобы поднятся на ступень выше, продолжив свои метания и на новом месте? Ведь не может нормальный человек поменять свои взгляды три раза, всего лишь за каких-то пару месяцев? Это попахивает предательством своего дела, и вызывает смех у окружающих коллег.
Саша, мельком, краешком глаза уловил еле заметную, такую непонятную ему ненависть, промелькнувшую в чёрных глазах Ирины. Но она тут же справилась с собой. Да, этот человек не даст мне жизни! Понял он тогда.
- Медицинские? Проектируешь? Дело в том, что именно по этому вопросу я вас и собрал, - вклинился в разговор Райкин.
- Да это я так, к слову. На самом деле я имел в виду то, что вы мне поручили сделать архитектурно-планировочное предложение по Бакулевке. Или это не так? – сказал Саша.
- По Бакулевке!? Тебе!? Интересная новость, – удивился, или просто очень натурально сыграл неведение Райкин, продолжая возлежать в своём кресле, в позе властелина.
- Да, конечно по Бакулевке. Валерия приходила от вас. Сказала, что вы её назначили на этот объект главной, - прикинулся идиотом Саша.
- Валерия?! Ну, я же ей всё объяснила. Она просто перепутала Сергей Михайлович; она такая глупенькая. Ничего не поняла, наверно. Прямо, как медсестра в больнице! - тут же начала свою игру Боруховна.
- Так вот это значит, кто тут всех запутал! – с ласковым удивлением, сказал Райкин взглянув на Ирину.
- А что собственно произошло такого, я не понимаю? Объясните пожалуйста. Так, как мне нужно знать, что дальше делать? – спросил, Саша Ирину, но при этом, имея в виду самого Райкина, догадываясь, что происходит, какая-то игра.
- Саша, дело в том, что я позвал вас для того, чтобы сказать, что надо помочь Ирине сделать эту работу побыстрее. Надо как-то её разделить. Может быть, ты выделишь ей своих людей? Или разделите сферы влияния самостоятельно. Например, она возьмёт апартаменты, а ты всю медицину, - наконец вывел Сашу из тумана директор, сформулировав задачу из своих уст, напрямую, не привлекая больше к процессу управления медицину, в лице Валерии.
Это поведение Райкина, могло сказать Саше только одно – он не уверен в том, что Опле справится качественно с решением данной проблемы, а отмахнуться от неё видимо не мог. Но, Саша догадывался, что она никому не позволит командовать собой, даже Райкину и примет меры, если, не заговорив его до полусмерти, то точно убедив в том, что ей одной может придти в голову то тайное откровение, которое позволит не только увидеть всю суть архитектуры нового объекта, но и проработать её лучше всех.
Такие люди всегда пугали Сашу. Он сталкивался с подобными Опле ранее, но, слава Богу, очень редко и не в институте. Теперь же ему предстояло не только общаться с этим человеком, но ещё и работать над одним общим объектом.
Саша видел, что те, кто умеет создавать видимость кипучей деятельности, выигрывают на фоне тех, кто спокоен, уверен и целеустремлён, так, как не способен выставлять свои мысли напоказ, храня их до того момента, пока они не переродятся в готовую концепцию проекта. Для обывателя, не посвящённого в суть профессии, которым был Райкин, несмотря на занимаемую должность, важнее видимость, чем сам результат. И чем больше бесполезного, ненужного, связанного с большими капиталовложениями, тем больше доверия. К тем же, кто носит в себе все те бесчисленные эскизы, зарисовки и муки творчесства, довольствуясь тем коллективом, что есть, не прося людей в помощь - не возникает доверия. И даже в те минуты, когда эти молчаливые исполнители представляют на суд готовую концепцию, которая на порядок выше, законченнее и профессиональннее, чем те, рождённые в суете и в искусствеенно созданной нервозности, заказчик выберет тот, что был буквально забит ему в голову искусственно созданными проблемами в процессе его зарождения.
Саша видел, как Опле старается урвать к себе в мастерскую, все новые, самые крупные институтские объекты, соверешенно не задумываясь о последствиях, связанных с незнанием специфики их проектирования.
Как страшный сон он читал раз в неделю, предложения тендерного отдела по новым объектам, где видел одни проблемы и выбирал для мастерской те проекты, которые был уверен, потянут люди. Сашу не могли сбить с толку суммы, которые стояли в графе, «стоимость проектных работ». Он знал из чего они складываются и, как дорого порой обходятся необдуманные, корыстные решения. Да, не только его мастерская имела долг по зарплате перед институтом. Опле, так же, как и он, приняла в своё руководство мастерскую с ещё большей задолженностью. И ей, также, как и ему предстояло много работать, чтобы сократить эту сумму. Но хвататься за всё, что имеет хорошие стоимости проектирования, он не мог, да и не имел право подводить всех, и сам институт в том числе. Саша не привык перекидывать работу на плечи других. Имея опыт по рабочему проектированию и ведению авторского надзора, он понимал, что каждый рубль зарплаты проектировщика складывается из множества труднорешаемых проблем, порою возникающих на пустом месте из ничего. Поэтому он старался заранее, как только позволял ему его опыт, предвидеть их. Брать же новых людей, на большие зарплаты как это было дозволено Опле, не разрешал Райкин, так как ставил его для того, чтобы доделать существующие объекты, благодаря «умелому» руководящему тандему Мандаровская-Пристроев, сроки сдачи, которых были давно сорваны.
Саша слышал, как Опле сочиняет, какие-то графики по выходу из сложившейся ситуации, с суммами и сроками исполнения новых договоров, ничего не понимая в самой специфике проектирования, не делая акцент на форсмажорные обстоятельства. Ими она старается доказать на бумаге тот факт, что долг её вскоре исчезнет. И Саша, видел, что даже такой бизнесмен, как Райкин, привыкший к кэшу, верит им, этим красиво оформленным бумажкам, словно ребёнок, в хороший конец страшной сказки.
Проект Благоустройства поймы Москвы реки, так же подобранный Опле вёл немногочисленный молодёжный коллектив бригады Красавиной, с помощью Работенко. Они, словно эксперементальное проектное бюро, содержащееся в стороне от всех остальных сотрудников мастерской, разрабатывали чистый эксклюзив, особенно и не представляя себе, что повлечёт за собой необычность его новых, не знакомых им разделов, с последующей разработкой рабочей документации.
Саше было жутко от самого факта, что данная работа взята их институтом. Он уже тогда готовился к тому, что доделывать её придётся именно ему. Но, старался не думать об этом, выполняя поставленные руководством задачи, не ища новых, так, как знал, что и с ними будет очень тяжело справиться.
Но больше всего он боялся благоустройство. Почти двести гектар земли, да ещё и со зданием летнего театра, администрацией, малыми, но очень многочисленными формами, приводило его в ужас, одним только упоминанием о себе.
Саша видел, что в институте идёт некая игра. Райкин отдавал работу тому, кому посчитал нужным, как директор. Он не верил возможностям своих подчинённых, даже тем, кого назначал сам, так, как не понимал, что именно должен уметь руководитель проектной мастерской. Это было не знакомо ему, и он не хотел расширять круг своих знаний, ограничиваясь лишь только понятиями. Саше он не то, чтобы доверял, скорее, видел в нём некую уверенность и спокойствие. Возможно, это и послужило поводом, пусть и таким нестандартным образом, но попытаться отдать Бакулевку ему. Тут же, как только об этом узнала Опле, она сорвалась, как бешеная собака с цепи, и побежала к своему «папочке» за помощью. Весь смысл её существования заключался в стремлении вверх, а для этого постоянно, на каждом шагу, нужно было доказывать свою незаменимость, всеми доступными ей способами. Она, так же, как и сам Райкин, не могла знать все те множественные ньюансы, что стояли за такой сложной и ответственной работой, считая, что нужно всего лишь умение нарисовать планировки и красивые фасады. Ведь ей никогда прежде не доводилось заниматься проектированием жилых и общественных зданий, что бы она ни заявляла о себе.
Ввязываться в эти сложные игры Саша не хотел, потому, что знал, что неминуемо проиграет. Опле заранее была в них победителелем, так, как много говорила и остановить её не мог даже Райкин. А, что уж тут говорить о Саше, который способен был только работать по-честному, проигрывая даже в карты.
 Нет, она, безусловно, имела какое-то мистическое влияние на этого человека! Но, какое? За счёт чего она могла так легко и непринужденно, в кратчайшие сроки, получить доступ к управлению Райкиным? Саша пока наблюдал. Но, одно ему было ясно. Бакулевку надо сегодня отдать Опле. И другого пути нет. А очень жаль. У него в мастерской уже были такие интересные наработки. Но дело в том, что они были разрозненны и только для того, чтобы собрать их вместе потребовалась бы, как минимум неделя. А времени не то, чтобы не было, скорее с данного момента пропал всякий смысл этой работы.
Но Саша знал из своего опыта, что бросать недоделанной работу нельзя. Даже если совершенно точно известно, что она не пойдет. И в этом случае её нужно довести до ума и только тогда забыть навеки.
Сегодня он был похож на следователя, напавшего на след убийцы и уже наступающего ему на пятки, будучи готовым, арестовать в любой момент, просто пока еще думающего о том, как можно это сделать безболезненно и с меньшими потерями. И вдруг его снимают с этого дела, передавая расследование стажёру, который, демонстративно отказывается от всех наработок, слепо и самоуверенно веря в свои слабые и неумелые силы.
Кто-то говорил Саше, что, если гончую собаку, во время её стремительного броска за дичью остановить на бегу, у неё может разорваться сердце от резкой смены, поставленной перед ней цели. Саша, теперь верил в это, но знал, что ему надо держаться, не уподобляясь быстрой, но безмозглой гончей, заточенной только на достижение своей жертвы. У него было много других, более важных задач. Таких, как забота о коллективе, сохранение его состава, обеспечение возможности прохождения практики студентами в мастерской. Задачи касались, прежде всего людей, а не эфемерных, тешащих гордыню, проектов.
Саша не стал говорить больше о том, что он мог что-то уже наработать по этому объекту при Райкине, понимая, что это по меньшей степени бесполезно. И даже если он эти предложения и покажет директору, то только сделает хуже себе и своему коллективу, так, как хитрая Опле наверняка сделает всё для того, чтобы повернуть его архитектуру против него, применяя, какие только возможно аргументы, которые поднимет с самого дна своей зависти, чтобы хоть как-то помешать ему.

- Да, Сергей Михайлович, я всё сделаю так, как вы сказали.
- Ну, вот и славно. Тогда можете идти, - обратился он уже ко всем сразу.
- Сергей Михайлович, а кто такая эта Валерия? Где-то я её прежде видел у нас в институте. Мне кажется, что она из электроотдела, - осмелился спросить Саша.
- Да. Она электрик. Раньше она у мужа в Бакулевке работала медсестрой. Он там не последний человек и очень пригодиться нам в этом деле.
- Да, и внешние данные у неё тоже неплохие, - уже с порога кабинете, дополнил Саша.
- Вот видишь! – не без гордости за свой выбор, произнёс Райкин.

Они вышли из его кабинета вместе. Саша пропустил вперед Ирину.
- Спасибо Александр, - чересчур вежливо поблагодарила она его таким образом, чтобы это хорошо мог расслышать Райкин, вставший из-за своего стола и направившийся в комнату отдыха, а также его секретарь Лана, по другую сторону двери в приемной. Ведь она должна была нравиться здесь всем, и руководителям и подчинённым, но тем из них, от кого может зависеть её карьера - особенно. Остальные для неё существовали, только лишь, как вспомогательный материал.
Как только они оказались на лестнице. Опле прорвало.
- Вообще-то мог бы и не говорить про Валерию ничего. Может перепутала девушка!? С кем не бывает. А теперь она в немилости у Райкина оказалась. Вот зачем ты поспешил с выводами!?
- Какими выводами?
- А такими, что зачем врать, что она такое могла сказать!
- Я не врал.
- А что я врала, значит!?
- Послушай, Ира, я ничего не понимаю, что там у вас происходит. Если хочешь, то проектируй сама, я буду не в обиде. Если тебе нужны люди, то говори прямо, - подытожил Саша, остановившись на полпути, между этажами, и не снижая тона беседы даже тогда, когда кто-то проходил мимо них, удивленно уставившись в сторону маленькой полненькой девушки с черными, бегающими глазками. Ирина, каждый раз, в этот момент, заговорщицки переходила на шепот, в страхе перед посторонними людьми, хлопая ресницами, словно летучая мышь, крыльями, при падении с потолка.
- Мне не нужна твоя помощь. Мы справимся самостоятельно и без тебя, - прошипела она в его сторону.
- Хорошо, я все понял, - сказал Саша и пошел к своему кабинету.
Сколько гадости ещё предстоит мне услышать от этого подлого человека! Подумал он тогда.
- Погоди Саш, у меня ещё к тебе один вопрос, - неожиданно, словно бы что-то вспомнив, сменив шипение на ангельский голосок, произнесла Опле.
- Да! Какой же? – через силу выдавил из себя Саша.
- Понимаешь, тут Райкин поручил мне, как градостроителю сделать некую презентацию на тему нового видения градостроительной политики Москомархитектурой, на основе тезисов, высказанных Острецовым во время «круглого стола», - с особым акцентом на слове градостроитель, произнесла Опле.
- Замечательная идея! И главное нужная! – наигранно-радостно, от того, что у него стремительно поднялось настроение из-за полного абсурда сложившейся ситуации, сказал Саши. Какая-то подобранная на улице большим и могущественным проектным институтом, в лице его нового директора, полненькая и очень разговорчивая девочка, просит помочь Сашу укомплектовать ей презентацию, как человека, без которого она пока ещё не в состоянии обойтись по причине малого возраста, но уже ненавидит заранее, как профессионала.
Комичность ситуации зашкаливала. Но Саша не мог ничего с этим поделать.
- Тогда ты не мог бы со своими людьми сделать пару листочков ко мне в альбом с вариантами кластеров, которые ты когда-то делал? Только не говори, что их у тебя нет. Мне рассказал Райкин, что ты помог ему тогда, вместе с Надеждиным, когда нужно было что-то показывать Острецову из институтских наработок.
- Хорошо, хорошо Ирина. Я всё сделаю, - еле сдерживая презрительную улыбку, произнёс Саша.
- Тогда подойди ко мне дня через два со своими решениями. Я надеюсь, тебе хватит столько времени на это?
- Да. Безусловно.
Теперь его волновало одно - как же сказать людям, которые работают, не разгибаясь, боясь подольше задержаться на обеде о том, что Бакулевка отдана Опле, и тут же попросить их ещё помочь этой непредсказуемой и истеричной девушке. А ведь работают они далеко не за те зарплаты, которые прогрызла в Райкине своими маленькими зубками эта небольшая, но очень прожорливая женщина.
И тут Саше показалось, что он догадался о причине «любви» Райкина к Ирине. Нет, не может этого быть! Нельзя же такого большого и страшного человека влюбить в себя тем несмолкаемым речевым поносом, что лился без остановки из её уст.