Экономика, политика и история сборник избранных по

А. С. Шабалов


ЭКОНОМИКА, ПОЛИТИКА
И ИСТОРИЯ


Сборник избранных полемических статей






Иркутск
2018

УДК 33+32+93/99
ББК 65+Ф2+Т3
Ш12

             Научный редактор: д-р философии Нурлан Ауэзханович Амрекулов
             Рецензент: канд. эконом. наук Толон Саякаевич Джумабаев


Ш12
Шабалов А. С. Экономика, политика и история: сборник избранных полемических статей: Изд. 2-е, дополненное. – Иркутск, 2018,     с.

В сборник вошли избранные статьи, написанные автором – выпускником юридического факультета Киргизского государственного университета в разные годы и опубликованные в научных изданиях и средствах массовой информации гг. Бишкека, Иркутска и Улан-Удэ.
Со многими идеями и мыслями А. С. Шабалова можно не соглашаться и спорить, но надо отдать должное глубине, точности, а, главное, объективности анализа процессов происходивших в Кыргызстане и на просторах СНГ в начале 90-х гг. прошлого века. Спустя двадцать с лишним лет ход истории и время показали правоту большинства выводов автора. Идея автора о грядущем возрождении природной религии алтайских народов, возрождение религии в Тенгри и постепенное избавление кыргызов и других алтайских народов от тоталитарных религий в будущем сбудется, как сбылось его предсказание, высказанное в конце 70-х о крахе социализма и распада СССР.
Считаю, что данный сборник будет прочитан теми, кому интересны политика, экономика, право, история, религия, и процесс глобализации.














СОДЕРЖАНИЕ

Вступление…………………………………………………………………..4
Король, монарх, Покажет ли Маркс путь к Как избежать взрыва в Средней Азии…………………………………….10
Будем надеяться, Бог Экономическое соревнование частной собственности
с государственной безнадежно проиграно последней………………….21
Татары и монголы…………………………………………………………28
Поможет ли правовая наивность сформировать правовое
Пороки экономической реформы или возражения антикоммуниста
коммунисту…………………………………………………………………45
Язык хунну – разновидность монгольского…………………………….55
Монгольские слова в языке хунну……………………………………….67
Происхождение тугю-тургутов (турков) (по данным ономастики)……80
Титулы и имена уйгурских ханов (монголоязычная интерпретация)…..93
Некоторые вопросы языка хунну в работах современных российских
ученых……………………………………………………………………..112
Некоторые критические замечания на реферат академика
Б. Я. Владимирцова «Турецкие элементы в монгольском языке»……136

















ВСТУПЛЕНИЕ

В предлагаемом читателю сборнике под названием «Экономика, политика и история» вошли ряд полемических статей, написанных в начале 90-х гг. ХХ в. в г. Бишкек (Киргизия). Эти статьи об экономических и политических тпроблемах в Средней Азии, поскольку автор прожил там несколько лет. Первая половина 90-х гг. минувшего столетия – это время становления среднеазиатских государств в самостоятельные государства. У молодых среднеазиатских государств был разный путь, например, Казахстан за четверть века независимости сумел добиться ощутимых успехов, ВВП почти в 1,5 раза превосходит на душу населения ВВП России, 14 тыс. долларов США против (9,5 тыс. долларов), а Таджикистан занимает последнее место среди стран СНГ. ВВП Таджикистана на душу населения составляет около 1000 долларов США. Таков результат республик, начинавших с равных условий.
Исторические статьи были опубликованы после 2010 г., когда автор вернулся к занятиям историей в научных изданиях гг. Иркутска и Улан-Удэ.
Будучи жителем Киргизии, автор овладел некоторыми разговорными тюркскими языками, особенно киргизским, узбекским и казахским. Эти языки стали большими помощниками в опровержении основных доводов приверженцев тюркоязычности хунну. Основные доводы довольны просты: современные турки и уйгуры тюркоязычны, а, следовательно, древние хунну были тоже тюркоязычны.
Следуя за знаменитыми российскими учеными Н. Я. Бичуриным, Г. Н. Румянцевым и др., автор часто вступал в полемику с киргизскими и казахскими друзьями на тему, кто такие были хунну (гунну) в древности. Автор утверждает, что хунну (гунны) были монголоязычным народом, а киргизские и казахские говорили, что хунну (гунны) были тюрки, но приводили аргументы, на мой взгляд, совсем несуразные. Например, слово «хунны» (гунны) они интерпретировали через слово «кун», означающее по-тюркски «солнце», а имя «Атилла» выводили от «ата», что значит по-тюркски «отец».   
Между тем, известный российский этнограф В. А. Никонов писал: «Может быть, самый древний из семантических типов этнонимии – само название, означавшее своих в противоположность всем не своим, чужим. На протяжении многих тысячелетий люди жили замкнутыми родами, позже – племенами… Естественно, что именно из этого основного противопоставления возникали обозначения этнических образований. Поэтому этнонимами часто становились слова с такими лексическими значениями, как «человек», «люди». Само название  немцев – deutsch исследователи истолковывали из древнегерманского со значением «люди», «народ». То же значение и древнего энтонима удмуртов ар. Прежнее название коми – мурт «человек», вошедшее и в этноним удмурт [Никонов, 1970, с.15].   
Таким образом, этноним «хунну (гунны)», по мнению автора, поддержавшего В. А. Никонова, означает «человек, люди» и более, чем тюркское слово «кун – солнце» несет смысловую нагрузку.
   Также читателю, думаю, будет интересно узнать, по мнению автора, ошибочное мнение академика Б. Я. Владимирцова о тюркских элементах в монголоязычии. Полагаю, монголоязычным народам надо занимать более активную позицию в таких вопросах, как происхождение и язык этноса. Нельзя проходить мимо таких позиций, какую занимал молодой 26-летний будущий академик.
 
                А. С. Шабалов






















КОРОЛЬ, МОНАРХ, ПРЕЗИДЕНТ

24 июля 1992 г. в № 38 Вашей газеты («Республика») прочитал интервью с советником президента Л. Левитиным, и от некоторых высказываний такого большого чиновника, каким является советник Президента, стало неприятно. Уважаемый советник  либо лукавит, либо не знает некоторые простые, давным-давно познанные истины. Он считает, что у Президента должны быть две функции. Быть символом персонифицированным, чтоб Президент определял стабильность, был как король, монарх. И второе, что он должен обеспечивать сдержки и противовесы всех трех видов власти. Президент не должен быть персонифицированным символом, т. е. знаком, определяющим стабильность (имеется в виду, по всей вероятпости, стабильность в обществе). Президент должен наделяться конкретной компетенцией — правами и обязанностями, иметь конкретный предмет ведения и создавать своей деятельностью, реализуя свою компетенцию, стабильность в обществе, а не быть символом (знаком) как монарх. Как известно, монархи, в некоторых странах, лишились реальной власти и превратились в символы государственной власти с развитием гражданского общества и присущей этому обществу организации государственной власти в виде правового государства. Короли, султаны, цари и другие монархи, так же как и президенты, сами по себе не могут быть стабилизаторами в обществе.
Стабильность в обществе, стабильность государства зависят от многих факторов экономических, политических и других, в том числе и от их реализации, компетенции, от осуществляемой ими политики. Впрочем, разница между монархом и президентом и недопустимость их отождествления известна любому студенту юридического факультета. Утверждение доктора юридических наук Л. Левитина о том, что Президент должен обеспечивать сдержки и противовесы всех трех видов власти, может сослужить нашему нынешнему Президенту и последующим Президентам плохую службу, поскольку такой «совет» ориентирует на то, что Президент, являясь сдержкой и противовесом всех трех видов власти становится властью (четвертой), стоящей над законодательной, исполнительной судебной властью. Если уважаемому советнику известна работа Ш. Монтескье «О духе законов», в которой теория разделения властей получила классиче скую формулировку, он бы воздержался от таких советов. Обратимся к Ш. Монтескье, который два с половиной века  назад писал относительно форм правления, что в большинстве европейских государств установлен умеренный образ правления, поскольку «их государи, обладая двумя первыми властями, предоставляют своим поданным отправление третьей. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм» (Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955, с. 291). Если Президент  будет сдержкой и противовесом всех трех видов власти, он может легко соскользнуть на путь деспотизма, которому присуща нестабильность в обществе. Недавняя история нашего общества - яркий тому пример, когда коммунистическая партия из самых добрых побуждений, желая построить светлое будущее или рай на земле, узурпировала все три вида власти, считая себя сдержкой и противовесом законодательной, исполнительной и судебной власти, бесцеремонно вмешивалась в их деятельность, во многом подменяя их. Президент должен быть сдержкой, противовесом только двум видам законодательной и судебной. Ни один вид власти не должен превалировать над двумя другими видами власти.
Л. Левит делает упор на частные вопросы формы правления, способы избрания президента, например, считая, избрание президента парламентом отказом от демократизма. Такой «совет» советника несостоятелен. Давно, все тем же Ш. Монтескье и другими классиками выявлено, что демократия и свобода не могут отождествляться с формой правления. «...Ввиду того, что в демократиях народ, по-видимому, может делать все, что хочет, свободу приурочили к этому строю, смешав, таким образом, власть народа со свободой народа». (Монтескье Ш. Избранные произведения. – М., 1955, с. 288). Свобода, в том числе экономическая, так необходимая для развития нашей республики возможна при любой форме правления, если в нашем обществе будет господствовать право, гарантированное от нарушений законности, произвола чиновников посредством разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную, которые взаимно сдерживали бы друг друга.
Далее утверждение уважаемого профессора о том, что «он не знает такого понятия, как президентская республика», скорее всего лукавство. Любому студенту юридического факультета после изучения курсов «Теория государства и права» и «Государственное право» известно, что республики как формы правления подразделяются на парламентарные и президентские. Профессору Л. Левитину, конечно, это известно, но если даже предположить, что он отказался от марксистско-ленинской теории государства и права, то заметим, что президентская республика как форма правления появилась гораздо раньше марксизма.
И, наконец, сетования бывшего зав. кафедрой и профессора юридического факультета нашего университета на крайнюю нехватку кадров, на отсутствие вообще юристов весьма странны. Юрфак КГУ ежегодно выпускает несколько десятков юристов для нашей небольшой страны. А если уважаемый профессор Л. Левитин имел в виду под отсутствием вообще юристов, отсутствие квалифицированных юристов, то виноват отчасти он сам как преподаватель юридического факультета, который готовил брак. Но я позволю с этим не согласиться, с кадрами надо уметь общаться и уметь привлекать их к работе. Один юрист, какой бы гениальный он не был, заменить всех не может.
Хотелось бы посоветовать советнику и другим, занимающимся законотворческой деятельностью, почаще обращаться  к работам юристов-классиков Ш. Монтескье «О духе законов», И. Канту «Метафизические начала учения о праве», Ф. Гегелю «Философия права». Базироваться на трудах К. Маркса, С. С. Алексеева и пытаться формировать правовое государство невозможно.


ПОКАЖЕТ ЛИ МАРКС ПУТЬ К РЫНКУ

В «СК» от 18 июня 1992 г. с интересом прочитал статью и. о. директора ИЭИ Министерства экономики и финансов, профессора В. Кумскова.
    Автор очень квалифицированно критикует либерализацию цен, навязанную правительством Е. Гайдара странам СНГ, указывая, что либерализаторы, не создав конкурентную среду товаропроизводителей, отпустили цены. Делая правильный анализ отрицательных последствий экономической политики правительства России, уважаемый профессор допускает, на мой взгляд, ряд неточностей, которые вполне объяснимы с  учетом нашего марксистско-ленинского прошлого.
Профессор Кумсков предлагает республике создать широкую конкурентную среду товаропроизводителей путем сохранения и поддержания существующих производственно-хозяйственных подразделений. Далее перечисляются эти подразделения: «колхозы, совхозы государственные, коллективные, кооперативные, арендные и акционерные предприятия...» Также предлагается создавать совершенно новые единицы, включая иностранные и совместные предприятия, филиалы производственных объединений других стран СНГ. При этом основная ставка делается на мелкого производственника и предпринимателя.
Из позиции профессора В. Кумскова у меня возникают следующие вопросы.
Что понимать под широкой конкурентной средой товаропроизводителей?
 Могут ли указанные им производственно-хозяйственные  подразделения, такие, как колхозы, совхозы и другие предприятия; являющиеся собственностью государства (т. е. предприятия, принадлежащие единому собственнику, который владеет, пользуется и распоряжается их имуществом), составить конкурентную среду товаропроизводителей?
Почему в экономику России и нашей республики очень мало включаются иностранные и совместные предприятия?
         Постараюсь ответить на эти вопросы.
   Обратимся по старой привычке к автору «Капитала» К. Марксу и мы найдем у него следующие необходимые пояснения: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица; доля которых распоряжаться этими вещами; таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лить при посредстве одного общего им обоим волевого акта может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников» (К. Маркс, Капитал. – М., 1973, т. 1, гл. 2, с. 94).
Как видим, К. Маркс, ненавидевший частную собственность и основанные на ней рыночные отношения, все же понимал и признавал, что рынок предполагает частных собственников, а не просто наличие конкурирующих товаропроизводителей. При этом необходимо учесть, что конкуренция при рыночной экономике бывает не обязательно между производителями одного и того же вида товара, а между всеми товаропроизводителями из-за стремления получить прибыль выше средней.
Думаю, нам нужно раз и навсегда усвоить, что если вся собственность принадлежит одному лицу, то никакой конкурентной среды пе будет. И эта истина является частичным ответом на второй вопрос.
Мы должны также признать, что колхозы по своему экономическому и правовому положению мало отличаются от объектов государственной собственности. На мой взгляд, профессору следовало бы обратить внимание на приватизацию. Процесс этот, к сожалению, медлителен, заволокичен,  отличается правовой неурегулированностью многих вопросов, сложностью процедур, нежеланием некоторых государственных служащих реализовать принятые нормативные акты и многим другим.
И последнее. Почему очень мало включаются в «добавочнуто совокупность товаропроизводителей» иностранные и совместные предприятия? На мой взгляд, необходимо тщательно проанализировать все наше действующее законодательст во: налоговое, инвестиционное, таможенное, трудовое и административное. И пе ссылаться на три-четыре нормативпых акта, как иногда делают, поскольку право имеет свойство регулировать как правовой механизм, а не как отдельная деталь.
В то же время следует отметить, что некоторые представители иностранных фирм все же проявляют больший интерес и доверие с целью сотрудничества к частично приватизированным в разных формах предприятиям, нежели к государст венным, что свидетельствует также в пользу необходимости ускорения процесса приватизации государственных предприятий.


КАК ИЗБЕЖАТЬ ВЗРЫВА В СРЕДНЕЙ  АЗИИ

В наше время на просторах СНГ развелось много политологов, социологов и другого ученого люда, занимающегося политическими прогнозами. Некоторые из «прогнозистов» в силу слабого знания ими предмета анализа выдают продукцито, больше похожую на предсказания пророчествующего шарлатана, чем на прогноз. К числу последних я бы отнес  статью Игоря Ротаря («Res Publica», № 5 от 6 февраля) «Взорвется ли Средняя Азия?». Основная ошибка И. Ро таря и его консультантов — кандидатов исторических наук В. Пушкова и С. Панарина — это попытка написать этносоциальный портрет Средней Азии без знания истории, этнографии и языков народов, населяющих Среднюю Азию.
Определенные знания истории советского периода среднеазиатских народов у И. Ротаря и его консультантов, видимо, есть, но история досоветского периода им незнакома совершенно. А без знания истории кыргызов Средней Азии этого периода написать или хотя бы попытаться сделать набросок этносоциального портрета этого региона невозможно, если прогнозист претендует на более или менее вероятный прогноз и на написание объективного этносоциального портрета региона.

Земля создана для всех людей, независимо от их этноса

И. Ротарь, справедливо называя национально-территориальное размежевание в Средней Азии, сделанное коммунистами после октябрьского переворота, «необезвреженной миной кремлевских картографов», пытается разобраться в последствиях этого размежевания и ставит вопрос, насколько может это размежевание дестабилизировать обстановку в среднеазиатских республиках в наше время. И делает вывод, что наиболее шаткое положение у Кыргызстана. Вывод этот основан на неверном суждении о том, что единая этнокультурная территория Ферганской долины была поделена между тремя республиками Узбекистаном, Таджикистаном и Кыргызстаном.
Давайте рассмотрим по порядку столь безапелляционные суждения рисовальщика этносоциального портрета. Во-первых, Ферганская долина, начиная с I-II  вв. н. э., никогда не была единой этнокультурной территорией, потому что со времен Кушанской державы начинается проникновение на территорию Средней Азии, и в частности в Ферганскую долину монголо-тюркских племен.
Почему монголо-тюркских племен? Потому что монгольские историки считают кушан монголоязычными (т. к. «кушан» по-монгольски тридцать, союз тридцати родов), а тюркские источники — тюркоязычными. Почти две тысячи лет Ферганская долина не единая этнокультурная территория, а территория, на которой существуют различные этносы — ираноязычные, тюркоязычные, а также до XVIII в. монго лоязычные. Каждый со своей культурой. Если же сделать краткий экскурс в этнополитическую историю Ферганской  долины в нашем тысячелетии, то картина будет следующей. В 992 г. караханиды (безусловно, тюрки) во главе с Караханом одержали победу над ираноязычной династией саманидов и в Ферганской долине установили свое господство. Со временем проникновение тюрков (в числе которых были, ви димо, и кыргызы) здесь усиливалось. В 30-х гг. ХП в. караханидское государство было завоевано монголоязычным народом кара-кытаев (ныне это всего лишь племя в составе  кыргызской нации). Кара-кытаи господствовавали в Ферганской долине до 1207 г., когда они были вытеснены хорезмшахом Мухаммедом, но через 12 лет, в 1219 г., Ферганская долина вновь стала территорией, где политически господствовали монголы, на этот раз монголы Чингисхана. С того времени и вплоть до XVI в. Ферганская долина являлась частью Моголистана. Часть монголов Моголистана впоследствии вошла в состав кыргызской нации как племя «монголдор». И если поставить вопрос с позиции исторического права о принадлежности территории Ферганской долины, то, видимо, нельзя не учитывать эти факты — кара-кытаи в составе кыргызов, большая часть монголов Моголистана также, в составе кыргызов и лишь незначительная часть ассимилировалась в узбекском этносе.
Вытеснив третью силу – моголов, джунгарские и узбекские не успокоились, а продолжали борьбу за обладание Ферганской долиной, на этот раз уже между собой, и вплоть до XVIII в. борьба шла с переменным успехом. Довольно продолжительное время даже Ташкент входил в состав Джун гарского ханства. Борьба узбеков и джунгаров (калмаков) отражена в героическом эпосе узбеков «Алпамыш». Герой эпоса «Алпамыш» борется в основном с калмаками. Жесточайшее поражение джунгаров от маньчжуров в 1756 г. и последующий геноцид джунгаров окончательно определили этни ческий состав населения Ферганской долины. Населяли её,  вплоть до вхождения в состав Российской империи в конце XIX в., ираноязычные таджики, тюркоязычные кыргызы, кыпчаки и узбеки.
Во-вторых, как мы видим из краткого экскурса в историю, в Ферганской долине вообще, и на отошедшей к Кыргызстану ее части в том числе, узбеки никогда испокон веков не проживали. Узбеки заселяли Ферганскую долину и ассимилировали ее население относительно недавно, не ранее XVI в. И, что очень интересно, продолжают ассимилировать, вбирать в себя до сих пор представителей других этносов, например, персоязычпых таджиков, а также кыргызов (см. «Res Publica», 27 февраля 1993 г. Турсунбай Бакир уулу, «Кто или что взорвет Среднюю Азию?»).
Здесь надо отметить, что узбеки, как относительно молодая нация, начавшая формироваться после распада Золотой Орды получившая название по имени золотордынского хана Узбека, жившего в XlV в., продолжают формироваться. Начиная с XV в., в состав современной узбекской нации  вошли различные тюркские племена, кыпчаки, кыргызы и т. д., ираноязычное население Хорезма, Мавераннахра и Ферганской долины, монгольские племена барласы и частично моголы Ферганской долины. Сложный этногенез узбеков говорит о значительном потенциале этого этноса, но никак о народе, испокон веков проживавшем на территории Ферганской долины.
Таковы исторические факты, а факты — вещь упрямая. Я бы посоветовал господину И. Ротарю, прежде чем давать приоритет какому-либо народу на проживание на данной территории, консультироваться у более компетентных кандидатов исторических наук, или самому просмотреть источники, в частности «Бабур-наме». Иначе глубокомысленный вывод, сделанный на неверных суждениях, выглядит как предсказания некомпетентного пророка. Нужно знать, что отдавая ту или иную территорию тому или иному народу, лучше исходить не из исторических аргументов, а из общечеловеческих. Земля создана для всех людей, независимо от этнической принадлежности, каждый человек имеет право жить там, где ему нравится при условии уважения прав других людей, проживающих на этой территорий.
В-четвертых, хочу разъяснить И. Ротарю, что кыргызы никогда не были чистыми горцами, заселяли долинные и предгорные места, и о каком притоке с гор кыргызского населения на плодородные земли Ферганской долины он пишет.
Наоборот, ареал обитания кыргызов в результате агрессивных действий соседей, в частности калмаков, чиновников царской администрации после присоединения Кыргызстана к России, уменьшился, притом значительно.
Называя миной замедленного действия национально-территориальное размежевание, сделанное коммунистами в 20-е годы в Средней Азии, И. Ротарь, видимо, не умышленно, а по незнанию закладывает не менее опасную мину во взаимоотношения между кыргызами и узбеками, отдавая последним, совершенно необоснованно, исторический приоритет на проживание в Ферганской долине. По моему глубокому убеждению, национально-территориальное размежевание в 20-е годы коммунистами сделано, исходя из принципа «разделяй и властвуй». Не зря любые проявления пан-тюркизма преследовались беспощадно, и в результате самосознание современных тюркских народов исковеркано, они делают очень больгной упор на своих национальных особенностях, а осознание общетюркской общности не развито совсем. Даже кыргызы  и казахи, языки которых не более как диалекты одного язы ка, не очень стремятся к общности.

Преодолеть трайбализм можно,
только упразднив территориальное деление республики
Примитивен подход И. Ротаря также к проблеме трайбализма в Средней Азии. Видимо, слепо копируя готовые схемы у западных специалистов, И. Ротарь механически переводит их на Среднюю Азию. Средняя Азия не Африка и имеет опыт государственного строительства, исключающего трайбализм в несколько тысяч лет, побольше, чем многие европейские народы. Тюркоязычные народы имели государственность в составе гуннского каганата еще до нашей эры и вместе с монголоязычными племенами успешно соперничали с Китаем.
Трайбализм в традиционном (африканском) понимании не применим к Средней Азии. Не зря И. Ротарь удивляется,  почему это ситуация в Туркменистане спокойная, несмотря на деление туркмен по племенам. Причина спокойствия совершенно в иной сфере, в сфере экономической. Что касается Кыргызстана, я считаю, угрозы трайбализма, вражды племен, составляющих кыргызскую нацию в традиционном понимании, практически нет. Вражды и отчужденности по признаку родоплеменной принадлежности в кыргызах не осталось. Например, таласскому сарыбагышу ближе таласский кушчу или  кытай, чем кочкорский сарыбагыш, асылбашу из Сокулукского района ближе солто, чем ошский асылбаш т. д. Есть совершенно незначительная отчужденность между кыргызами —  представителями различных регионов (областей, обусловленная местными интересами, вернее, обусловленная интересами местных чиновников. Преодолеть эту отчужденность можно, ликвидировав области, перейдя к районному административно-территориальному делению.
Если говорить о социальном взрыве (не дай Бог), то здесь причин может быть три: 1) экономические трудности (обнищание населения, рост цен, отсутствие хлеба — основного продукта питания и т. д.); 2) провоцирование беспорядков, в том числе межнациональных столкновений мафиозными и коррумпированными структурами; З) борьба за власть с использованием местных (региональных) и родоплеменных особенностей. Только лишь родоплеменные различия в Кыргызстане не могут быть причиной взрыва.

Социальный взрыв не может носить религиозного характера
 
В конце своей статьи И. Ротарь хочет вычислить наиболее подходящего кандидата на повторение таджикского сценария и пишет: «... наиболее взрывоопасная республика Кыргызстан. Единственный плюс Бишкека – слабая вероятность исламизации». И здесь нельзя согласиться с И. Ротарем. Ислам как религия сам по себе не является катализатором и причиной социальных потрясений и взрывов. В мире много стран, где население исповедует ислам, а общество стабильное и спокойное (Саудавская Аравия, Турция и т. д.).
Другое дело, когда отдельные люди, группы и организации используют некоторые догмы ислама в политической борьбе. Бояться распространения ислама как религии не следует; тем более, что ислам и христианство имеют единый корень это иудаизм, и многие положения этих трех мировых религий совпадают, не говоря уже о многих одних тех же святых. Методы террора и насилия в политической борьбе используют не только и не обязательно мусульмане. Террор и насилие очень часто используются людьми, считающими себя правоверными христианами, иудаистами, буддистами, конфуционистами, индуистами и т. д. К примеру, индуисты не могут, в соответствии со своими религиозными догмами, обидеть животное (не обязательно священную корову), а вот убивать мусульман, разрушать их храмы, видимо, не считается греховным делом. Православные сербы также не боятся греха,  убивая мусульман. Перечень можно продолжить. Гражданские войны и другие насильственные действия могут носить религиозный характер, но это, как правило, внешняя оболочка социально-политических явлений. Суть и причину социально-политических потрясений и взрывов нужно искать в сфере экономической, в сфере материальных интересов людей.

Главная причина — обнищание масс

Чтобы предсказания некомпетентных пророков не сбывались, людям, живущим в Средней Азии, независимо от этнической и религиозной принадлежности, необходимо не обращать внимания на их предсказания, а спокойно терпеть удары безобразной либерализации, по сути заурядного повышения цен, развязанной малограмотными реформаторами, и воздерживаться от любых насильственных действий и взрывов, быть занокопослушными и уважительными друг к другу. А нашим власть предержащим, особенно сановникам и чиновникам Республики Кыргызстан, максимально стремиться к экономической интеграции с соседними суверенными государствами – бывшими союзными республиками.
Год неудачных реформ должен отрезвить руководителей стран СНГ и лиц, приближенных к ним, они должны понять, что в одиночку из кризиса никто из них вывести свою страну яе сможет, даже огромная Россия. Спад производства в СНГ не остановлен, инфляция денег не обуздана, обнищание большей части населения, особенно сельского, продолжается, имущественная дифференциация населения «усиливается, часть его превращатся в люмпенов, а им в социальном взрыве терять нечего. Все это чревато социальным взрывом не только в Средней Азии. Взрыв возможен и в России, тем более что автор неудачных реформ – президент России Ельцин – постоянно раскачивает российский корабль своими обращениями к народу, угрозой референдума, который может расслоить  российский народ на два непримиримых лагеря, продолжает  вести перманентную борьбу с представительными органами  власти. Складывается впечатление, что делает это Ельцин умышленно, с целью отвлечения народа от результатов своих неудачных реформ в сфере экономики и чтобы переложить  ответственность за экономические неурядицы на законодателей России, кстати, в большинстве своем таких же малокомпетентных, как и он сам. На мой взгляд, в настоящий момент самый взрывоопасный регион в СНГ – это Россия, и российским пророкам, наподобие И. Ротаря, следовало бы больше заниматься анализом ситуации в России, чем пытаться писать искаженный этносоциальный портрет Средней Азии.

Путь – экономическая конфедерация среднеазиатского региона

Мой совет политикам, политическим партиям и движениям, и общественным организациям, и всем жителям среднеазиатского региона и Казахстана – начать движение по формированию единой экономической конфедерации Средней Азии и Казахстана.
 Конфедерация, в отличие от федерации, предполагает сохранение независимости образующих ее государств, и поэтому чиновникам бояться нечего, все они сохранят свои теплые места. Конфедерация создается только в определенных целях. Целью образования конфедерации среднеазиатских  государств и Казахстана должна быть интеграция их экономического пространства  без таможенных, лицензионных и  других барьеров, с идентичным хозяйственным законодательством при сохранении политического суверенитета субъектами конфедерации.
Экономические потребности на всем пространстве СНГ требуют экономической интеграции, а не развала, учиненного славянской тройкой – Ельциным, Кравчуком и Шушкевичем.  «Тройка», окончательно похоронившая идею союзного договора (первый жестокий удар союзному договору был нане сен ГКЧПистами, сорвавшими ее заключение), ведет себя весьма лицемерно и двулично (играет в двойную игру), подписывая одной рукой различные соглашения по интеграции экономик стран СНГ, другой – указы и другие нормативные документы, устанавливающие лицензионные и другие препят ствия движению товаров и платежей. Правлению Ельцина рано или поздно придет конец, и будем надеяться, что его преемники окажутся большими реалистами и осознают, что русские – не европейская, а евроазиатская нация (ведь не  зря некоторые европейские антропологи не включают русских в европеоидную расу, считая их представителями переходной  расы из-за изрядной доли в русских монголоидных признаков и, видимо, правы), и присоединятся к конфедерации, образованной тюркскими государствами.
Момент требует, чтобы в Средней Азии не было социальных взрывов, нужно высоко поднять знамя экономического пан-тюркизма. Экономическая конфедерация среднеазиатских государств и Казахстана при сложении их экономических потенциалов уже не будет так сильно зависима от российских горереформаторов и может производить более самостоятельную экономическую политику по сравнению с пятью ныне разобщенными республиками, вынужденными слепо копиро вать малограмотные реформы российских правителей, бездумно следующих рекомендациям МВФ и не способных мало-мальски творчески переработать рецепты западных экономистов, совершенно не разбирающихся в нашей ситуации.
Желательно было бы, если экономическая конфедерация государств Средней Азии и Казахстана состоится, чтобы реформа их экономик осуществлялась не на основе получения  каких-то обещанных и не выдаваемых 24 млрд долларов, а с учетом японского опыта по переводу государственно-милитаризованной экономики на рыночные рельсы. Реформы же Ельцина-Гайдара, выразителей интересов только торгово-ростовщического капитала, мало заинтересовывают производителя, зато коммерсанты и лица, занимающиеся ссудой денег, получают гигантские прибыли и увеличили до невозможности ножницы цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами. Такого издевательства над сельхозпроизводителем на территории бывшего СССР не было со времен сталинской коллективизации.
Не будет положительного результата у экономических реформ – вероятность социального взрыва будет высокой и прогнозы таких некомпетентных пророков, как И. Ротарь,  могут  сбыться. Конечно, не дай Бог, чтобы они сбылись. Чтобы избежать взрыва, нужна экономическая конфедерация Средней Азии и Казахстана. Вначале хотя бы экономическая  Конфедерация Кыргызстана и Казахстана. По одиночке мы можем взорваться и не выжить, и не по причине территориальной неудовлетворенности, трайбализма и ислама, а по заурядной причине обнищания.
 

БУДЕМ НАДЕЯТЬСЯ, БОГ ПРОСТИТ?
 
В конце марта из Таджикистана пришло известие: в перестрелке погиб лидер Народного фронта этого суверенного государства Сангак Сафаров. Смерть человека – всегда печальное явление, тем более печально, «когда человек умирает смертью не естественной, а насильственной.
Смерть С. Сафарова ставит много вопросов, не столько связанных с выяснением обстоятельств, при которых он погиб, сколько – морально-политического характера. Загадочен феномен мгновенного политического возвышения человека, отсидевшего в местах лишения свободы только за уголовные преступления, в том числе убийства, 20 с лишним лет. Как и каким образом С. Сафаров сменил тюремные нары на пост лидера Народного (т. е., говоря по-гречески, Демократического) фронта Таджикистана? И почему в то же время он грозился ликвидировать демократов не только в Таджикистане, но и в России? Кто способствовал его возвышению? Много ли бывших уголовников было в его воинских формированиях? Почему он, будучи авторитетом уголовного мира и даже организатором массовых беспорядков в местах лишения свободы, остался убежденным сторонником коммунистической идеи? И, что очень странно, почему С. Сафарову, человеку с уголовным прошлым, грозившему уничтожить демократию и водрузить красное знамя над всей таджикской землей, с симпатией относились люди, считающие себя российскими демократами? И, наконец, более общий вопрос: почему российское руководство, безоговорочно считающее себя демократическим, поддержало коммунистов Таджикистана и их «гвардейцев», ведомых уголовником?
Считаю постановку этих вопросов актуальной, так как угроза со стороны той группки коммунистов, проповедующих классовую борьбу, в нашей республике также вполне осязаема. Такая постановка не означает обязательности ответа на эти вопросы, потому что дать ответ, более или менее соответствующий истине, возможно только после тщательного всестороннего изучения всех фактов современной таджикской трагедни. Но на последний вопрос – почему российские правители поддержали таджикских коммунистов, а не демократов, можно попытаться ответить.
Причин здесь несколько. Первая. Российские правители никогда не были демократами и представление о демократии (о народовластии) у них почерпнуто из трудов Маркса, Энгельса и Ленина – теоретиков и практиков тоталитаризма, всеобщего огосударствления. В отличие от них таджикские демократы в большинстве своем не состояли в коммунистической номенклатуре, поэтому бывшим партийным бонзам России гораздо роднее и ближе бывшие коммунисты Таджикистана.
Причина вторая заключается в том, что Россия продолжает изображать из себя великую державу. Российские правители никак не осознают, что по сравнению с прежним СССР Россия экономически «похудела» почти в два раза. О состоянии экономики говорить нечего – из кормилицы Европы за 70 лет коммунисты превратили ее в мировую побирушку почти с 80-миллиардным долларовым внешним долгом. Единственный аргумент в претензиях на величие – это ядерное оружие и средства его доставки. Добросовестно заблуждаясь, что Россия – великая держава, российские правители считают, что геополитические интересы России простираются до границ Афганистана и проходят по прежним границам СССР. Тогда возникает вопрос: где же логика и в чем смысл Беловежских соглашений, заключенных славянской тройкой? Нужно ли было, если интересы России проходят по границам БСС, хоронить СССР? Может, было бы лучше его реформировать, а не разваливать? Думается, не было бы этого противоречия, не прислушайся Б. Ельцин к советам «отца современной русской демократии» А. Солженицина, рекомендовавшего России отделиться от среднеазиатских республик, правда, прихватив при этом большой кусок Казахстана.
Третьей причиной поддержки российскими правителями таджикских коммунистов может являться желание защитить русскоязычное население Таджикистана от демократов и исламистов. У меня, например, нет сведений, что демократы и исламисты хотели очистить Таджикистан от русскоязычного населения. Эффект был противоположный – поддержка коммунистов вызвала массовый выезд русскоязычного населения из республики. Если у российких правителей действительно было желание защищать русскоязычное население в других странах СНГ, то стоило ли в одночасье одним росчерком пера их делать «иностранцами»? Это очень лицемерно и непорядочно – сначала отталкивать от себя, а потом изображать из себя защитника.
Четвертая и, видимо, главная причина симпатии Российских правителей к таджикским коммунистам – это страх перед исламом, страх, большей частью основанный на неверном представлении об исламе, как об очень агрессивной религии, призывающей убивать «неверных». На самом деле ислам, как одна из четырех (наряду с иудаизмом, христианством и буддизмом) мировых религий, теснейшим образом связан с иудаизмом и христианством. Многие догмы ислама заимствованы из иудаизма и христианства. Так же, как и христианство, ислам имеет много направлений и, видимо, некоторые из них дают повод для того, чтобы христиане и коммунисты толковали джихад как обязательную войну мусульман против немусульман.
Джихад на самом деле имеет более широкое значение. Это не обязательно война, убийства и смерть, он означает полную отдачу мусульманином своих сил, возможностей, времени и жизни, когда требуется, торжеству религии. Полезный момент может иногда эксплуатироваться отдельными экстремистскими направлениями ислама, однако по общепринятой мусульманской доктрине иудеи и христиане считаются верующими в того же бога, что и мусульмане, но забывшимн то, чему учили божьи посланники Моисей (Муса) и Иисус (Иса). Эти тонкости ислама российским правителям, види мо, неизвестны, так как до недавнего времени они были коммунистами-безбожниками.
Поэтому они, не задумываясь, механически перенимают не самые лучшие западные представления и идеи и гребут под одну гребенку всех мусульман. Не задумываясь, пускают танки не только на исламистов и демократов в Таджикистане, но и на беззащитный, малочисленный (около 200 тыс. чел.) ингушский народ, исповедующий ислам. Противостоящпе ингушам осетины - в большинстве своем христиане и превосходят первых по численности в 3 раза.
Российским правителям следовало бы поучиться, например, у Папы римского Павла Иоанна II, который, отлично разбираясь в тонкостях мировых религий, старается найти точки соприкосновения и примирить не только различные на правления христианства, но и христианство и ислам. Если Папа римский для бывших коммунистов не авторитет, можно почитать российскую историю: русские цари, всячески старавшиеся русифицировать и христианизировать инородцев, никогда не применяли в борьбе с исламом столь жестоко военную силу и уголовников.
Ислама бояться не надо, нужно научиться сосуществовать с мусульманским миром, нужно различать в исламе различные направления и помнить, что христиане относительную толерантность выработали в результате сложного исторического опыта. Не секрет, что христианство, так же как и коммунизм, было очень нетерпимо и агрессивно по отношению к другим религиям и вообще иному миропониманию, тому много примеров: 8 крестовых походов с 1096 по 1270 гг., инквизиция и т. д. С помощью военной силы и уголовников, вряд ли удастся победить ислам – одну из мировых религий, че му примером поражения 8 крестовых походов, и – свежий пример поражение коммунистов в Афганистане, но, увы, некомпетентность так п лезет из всех щелей российской государственной машины.
Сомнительно, что исламская партия Таджикистана –  экстремистская организация, склонная к террору: чем объяснить союз исламистов и демократов Таджикистана в борьбе против партократов, ведь Демократическая партия Таджикистана объединяет в основном интеллигентов республики? Стали бы преподаватели, врачи и артисты заключать союз с террористами? Вопросов много.
Насильственная смерть С. Сафарова – незаурядного, но очень жестокого человека – была прогнозируема. Перед новым 1993 г. в беседе с председателем Демпартии Таджикистана Шодмоном Юсуповым, когда речь зашла о С. Сафарове, я сказал, что коммунисты имеют большой опыт использования уголовников в политической (классовой борьбе и привел пример знаменитого авторитета уголовного мира дореволюционной России Мишки Япончика, который помог установить большевистскую диктатуру на юге Малороссии, но затем был расстрелян самими большевиками. Не прошло и 100 дней после этого разговора, как при странных обстоятельствах погиб С. Сафаров. Сейчас невозможно точно сказать, кто организатор и исполнитель убийства С. Сафарова, или он действительно погиб в перестрелке с полевым командиром Т. Саидовым. Будем надеяться, бог простит ему да и всем нам наши грехи. Но людям надо быть бдительными. Коварство коммунистов-безбожников безмерно.


ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОРЕВНОВАНИЕ
ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ С ГОСУДАРСТВЕННОЙ
БЕЗНАДЕЖНО ПРОИГРАНО ПОСЛЕДНЕЙ

           Недавно в прессе была опубликована статься профессора В. Кумского «Не надо принуждать нас», где он ставит вопрос: может ли приватизация не быть прихватизацией? И сам же отвечает утвердительно, при этом фактически отождествляя слова латинского пронсхождения «приватизация», с исконно русским «прихватизация».  Возможно, при рассказе анекдотов такие словесные вольности позволительны, но когда профессор, доктор наук допускает подобное в своем очень личном мнении, становится стыдно за обладателя столь высоких степеней и не менее высокого звания. Думаю, уме стно напомнить доктору наук, что глагол «прихватить» и соответственно, существительное от него «прихватизация» в  русском языке могут употребляться в нескольких значениях, из них отдаленно напоминающее отождествление, сделанное профессором лишь в двух случаях: «взять что-то с собой» и «достать и приобрести», но только в разговорной речи (см. словарь Ожегова). Отождествление приватизации и прихватизации возможно в шутливой форме, иначе это несерьезно.
Толкование «приватизации-прихватизации» в значении, что «частный собственник... всегда берет только для себя, для собственной выгоды и богатства», т. е. обзательно прихватывает что-то в свою пользу и разворовывая и расхищая  «общенародное добро, созданное трудом многих поколений за более чем 70-летнюю историю существования и развития советской страны», это не что иное, как дискредитация самой идеи приватизации.
Может быть, у профессора В. Кумскова такого умысла и  нет, но объективно он порочит приватизацию, отождествляя с «прихватизацней», вкладывая в последнее слово смысловую нюансировку, заимствованную из криминальной хроники. Конечно, профессор В. Кумсков не оригинален, вспомним П. Ж. Прудона, который, поставив вопрос, что такое частная собственность, ответил: частная собственность — это «кража».
Ниже в своей статье профессор В. Кумсков акцентирует внимание на том, что после наделения граждан приватизационными счетами, не все станут настоящими собственниками и «не все смогут вложить их в дело, пустить в коммерческий оборот, стать собственниками-предпринимателями» и в конце концов «собственность, действительно обеспечивающая экономически независимое и весьма самостоятельное положение в обществе, сосредоточится в руках немногочисленного слоя людей».
Далее профессор приходит к выводу, что крупному производству должна соответствовать крупная собственность, а частную собственность возводить в абсолют не следует, она имеет определенные достоинства, но в сфере мелкого предпринимательства, и, что целью и смыслом проводимой ныне экономической реформы должна быть не приватизация, а перевод всей хозяйственной деятельности на коммерческо-предпринимательскую основу, название которой – коммерциализация. И делает заключение: не отказываться от крупных обобществленных форм собственности – коллективной, коллективно-арендной, общественной (государственной), и поставить во главе всего дела предпринимателей, и тогда они будут работать на широкий круг собственников, такая собственность будет работать, возможно, эффективнее, чем частная собственность и «не будет плодить неимущих, бедняков, нищих и изгоев».
Профессор В. Кумсков противопоставляет частной собственности следующие формы собственности – коллективно-арендную, общественную (государственную), которые определяет единым выражением – крупная собственность. Противопоставление частной собственности общественной (государственной) правомерно, да и то в ойределенной степени, а вот абсолютное – противопоставление частной собственности коллективной, коллективно-арендной — это обычное недопонимание большинства экономистов-марксистов категории собственности. Коллективная форма собственности имеет в своей основе частную собственность и фактически является ее разновидностью. Какую бы организационно-правовую форму ни принимала коллективная собственность, пусть это акционерное общество, кооператив, общество с ограниченной ответственностью, с полной или дополнительной, пусть это арендное или коллективное предприятие и т. д., все они имеют имущество, которое разделено на доли, как, акции, которые являются формами выражения частной собственности. Доля, пай, акция выражают принадлежность определенной части имущества конкретному лицу. Дивиденды, о которых говорит профессор В. Кумсков, распределяются в соответствии с коллективной собственностью. Со своей долей (т. е. частью, принадлежащей участнику коллективной собственности), он вправе поступить в рамках закона и Устава как ему угодно, т. е. он является скооперировавшимся частником.
Правда, в статье «Из конкуреации желаний рынок не создашь, или у Маркса все же «что-то есть» («СК», 8 сентября 1992 г.) профессор В. Кумсков уже не противопоставляет частную собственность «крупной», а признает, что мелкая частная собственность под влиянием конкуренции приобретает
новые формы: групповую, кооперативную, акционерную, корпоративную и др. Тут же он как истинный марксист действуя по заранее известной схеме, устанавливает причинно-следственную связь между названными формами частной собственности и такими формами собственности, как государственная, муниципальная, коллективная, ассоциированная. Жаль, что доктор паук не знает, что государственная собствениость появилась задолго до появления акционерной и других разновидностей частной собственности. Муниципальная собственность – это разновидность государственной собственности – собственность местных органов государственного управления. Она также существовала задолго до так называемого капиталистического общества: и в Древнем Риме, и в Парфянском царстве, п в других государствах, где слово «капитализм» не знали.
 Никто в мире, кроме марксистов, не выдумывает множество форм собственности: мелкую, частную, коллективную, коллективно-арендную, корпоративную, ассоциированную и т. д. и, тем более не противопоставляет их друг другу. Большинство экономистов и юристов в мире знают две формы собственности: частную и государственную и их разновидности. Профессор В. Кумсков может заметить, что я подхожу к категории собственности с буржуазной точки зрения, рассматривая ее юридическую сторону, опуская экономическое содержание. Смею возразить доктору наук, что противопоставление экономического и юридического подхода к категории собственности, отделение собственности от права собственности и установление между ними границы – одна из ужаснейших ошибок Маркса и марксистов, повлекшая исключительно тяжелые последствия как в практическом, так н теоретическом плане. Хотя К. Маркс писал: «Раз дело касается вопроса о собственности, священный долг повелевает поддерживать точку зрения детского букваря, как единственно правильную для всех возрастов и всех степеней развития», значение собственности особенно в ранних работах он сильно преувеличил, положив в основу революционной теории отмену частной собственности, которая якобы является основой способа производства и, используя категорию собственности, умудрился классифицировать человеческое общество на этапы развития. На самом деле собственность не может быть никакой основой производственных отношений п способа производства, а это всего лишь, в экономическом смысле, одно из условий производства (условие, заметим, одно из важнейших), характеризующееся как принадлежность вещи кому-нибудь и не более того. Собственность в правовом смысле это не форма экономического процесса присвоения вещей (как трактуют марксисты), а сам процесс присвоения и состояния принадлежности, но только урегулированный нормами права, упорядоченными определенными рамками, границами, правилами поведения. И лишь в силу урегулированности, называемой правом собственности и собственностью в юридическом смысле.
Отделение права собственности от собственности, понимаемое в экономическом смысле слова, а иногда и противопоставление их (как это делают марксисты), это следствие непонимания ни предмета экономики, ни предмета права, это следствие схематизированного и догматического учения о базисе и надстройке, где базис (экономика) и надстройка (право) находятся в разных концах схемы и примат экономики над правом возведен в абсолютный закон.
В действительности же экономические отношения в реальной жизни выступают как правовые отношения. Собственность в правовом смысле имеет предметный субстрат, а собственность в экономическом понимании бессмысленна без правомочий. 
Было бы очень смешно, если бы математики и физики начали спорить по поводу второго закона Ньютона, выраженного формулой F=ma, какая эта категория математическая или физическая, и где здесь базис и надстройка. В данном случае математическую сторону можно оторвать от физической, только абстрагируя от объективной реальности. Вопрос, что важнее и первичнее, логически мыслящие математики, в отличие от марксистов, не ставят.
Если же попытаться «что-то» поискать у К. Маркса и у марксистов о собственности, то кроме путаницы и противоречивых определений там нет ничего. Так что, уважаемый доктор наук В. Кумсков всего лишь жертва веры в марксистские догмы, но его упорное фактическое отрицание частной собственности при очень неопределенном и ограниченном допуске частнособственнического предпринимательства в той сфере, где оно экономически наиболее себя оправдывает, настораживает. 
Кто и как может определить: где какая собственность наиболее себя оправдывает. Это может сделать только экономическая практика. Экономическое соревнование частной собственности с государственной, безнадежно проиграно последней. Экономику чуть-чуть сделать «беременной» частной собственностью, а все остальное оставить как есть, лишь произведя кадровые перестановки (живуч лозунг — кадры решают все!), поставив во главе закамуфлированное под коллективные предприятия фактически социалистических (обобществленных) неуклюжих производственно-хозяйственных структур, предпринимателей нельзя. Жизнь за 70 лет показала их малоэффективность.
Насколько оторванной от реальности является утверждение доктора наук В. Кумскова о том, что форма собственности для предпринимателя безразлична. Собственность может быть либо частной, в различных модификациях, либо общественной (государственной). А предприниматель как лицо, осуществляющее деятельность, направленную на получение прибыли, предпочитает частную собственность, а не государственную потому, что он хочет присвоить определенное количество потребительной стоимости, т. е. стать частным собственником.
Цель предпринимателя – иметь больше богатства в своей (частной), это – во-первых. Во-вторых, предпринимательство (деятельность граждан, направленная на получение прибыли) невозможно при господстве общественной (государственной) собственности, поскольку государство не дает возможности получить прибыль предпринимателю, ему выплачивается лишь заработная плата. Тысячи людей были осуждены и подвергнуты суровым наказаниям лишь за попытку быть предприимчивыми при развитом социализме, при господстве социалистической собственности.
Приватизация – это и есть попытка избавиться от тотальной общественной (государственной) собственности и перейти к частной, используя различные ее модификации. В-третьих, предпринимательство возможно только тогда, когда в гражданском обществе не насилуется основной экономический закон товарного производства – закон стоимости. Так называемые плановые (государственные), а по сути произвольные, цены искажают прибыль и рентабельность. Впрочем, ученые-марксисты, кроме самого К. Маркса, из-за отрицания частной собственности никогда не понимали взаимосвязь и взаимозависимость частной собственности, стоимости и прибыли. Тому пример монетаристские эксперименты бывшего ученого марксиста и партноменклатурщика, а ныне «специалиста» рыночной экономики Е. Гайдара. Складывается впечатление, что бывший ответственный партработник Е. Гайдар никогда в руки не брал ни «О государственном правлении» Дж. Локка, ни «Исследование о природе и причинах богатства народов» А. Смита, а сразу от «Манифеста коммунистической партии» перешел к «Капитализму сегодня» М. Фридмена. Человеку мало-мальски знакомому с первыми двумя работами, становится понятным, что закон стоимости регулирует производство товаров только при наличии абсолютного господства частной собственности и прибыль, к которой стремятся предприниматели, получается когда производство и гражданский оборот осуществляются при условии частной собственности, и когда товаровладельцы обмениваются товарами в соответствии с количеством затраченного труда. Отпуск цен на некоторые виды товаров при отсутствии частной собственности и при тотальном господстве социалистической (государственной) собственности, когда из гражданского оборота изъято огромное количество имущества, (а то, что изъято из оборота не является; товаром), никак пе может стимулировать производство. Нужно господство частной собственности на средства производства и лишь затем либерализация цен, иначе ценовые пропорции в соответствии с количеством затраченного труда не установятся и мотивации труда в сфере производства не будет, а будет стремление к тотальному бартерному обмену и желание заняться коммерцией, а не производством, что мы и имеем. А потуги бывших марксистов, а ныне монетаристов, приблизить цены на товары и услуги в СНГ к мировым ценам, выраженным в долларах США, без вовлечения в гражданский оборот, то есть без приватизации и частной собственности, большой массы средств и предметов труда, без запуска в действие закона стоимости, просто нелепость. До установления преобладания частной собственности государственное управление экономикой должно сохраняться.
 По сравнению с бывшими марксистами, а ныне монетаристами, цитировавшими в своих научных опусах Маркса, Энгельса, Ленина и решения форумов КПСС как абсолютной истины, профессор В. Кумсков, очень порядочный человек, «не изменяет своему кредо. Но несмотря на порядочность, профессор В. Кумсков ошибается, обосновывая предпринимательство у нас без изменения тотальной социалистической собственности примером успешной деятельности предпринимателей в так называемых капиталистических странах «на ниве... государственной собственности». Государственная собственность в тех странах носит иной характер, она не является, как правило, доминирующей и государственные предприятия функционируют в условиях, когда ценоообразованне и нормирование труда осуществляются по законам рыночной экономики. Там нет никакого государственного насилия над законом стоимости, над прибылью. Государство в тех странах регулирует экономику, умело используя законы экономики, а не командует экономикой административными методами. При господстве же общественной (государственной) собственности, объективно начинается борьба государства с объективным законом экономики – законом стоимости путем произвольного установления цен и заработной платы (рабочая сила имеет стоимость) и следствие такого командования – медленный рост, а временами падение производительности труда из-за отсутствия экономического интереса у товаропроизводителя. Государство, в целях стимулирования и подстегивания товаропроизводителя и товаровладельца применяет внеэкономические методы управления экономикой. Там, где внеэкономические методы управления и административное регулирование экономики предпринимательская деятельность (деятельность для извлечения прибыли) невозможна.
Падение роста производительности труда в СССР началось во второй половине 50-х годов, когда ослабли командные рычаги управления экономикой и к началу 80-х мы оказались в кризисе, который постепенно нарастал. Профессор В. Кумсков может возразить, что до недавнего времени мы были второй экономической державой мира и производили порядка 1496 валового дохода мирового продукта. Товарищ профессор, не верьте этим цифрам, СССР никогда не был второй экономической державой мира, наши четырнадцать процентов – дутые цифры, в основном за счет повторного счета и приписок.
  Общественная (государственная) собственность никогда не была «общенародным добром» (выражение  профессора В. Кумскова), она в нашем социалистическом обществе всегда была собственностью власть предержащих – чиновников и сановников, которые осуществляли правомочия собственника по владению, пользованию и распоряжению имуществом, объявленном общим достоянием. Под лозунгом заботы о народе, некоторые из них, осуществляя правомочия собственника, делали миллионные состояния и имущественная дифференциация населения в обществе с тотальной общественной собственностью была неменьшей там, где преобладает частная собственность. Общественная (государственная) собственность эффективней частной собственности не может быть, опыт социалистического огосударствления тому пример и неимущих, бедняков, нищих и изгоев плодит в больших масштабах, чем частная собственность.
  Что касается конкурентной среды товаропроизводителей, мы получим такую среду только при условии нахождения большей части средств и предметов труда в частной собственности. Товаропроизводители, осуществляющие производственную деятельность, имуществом, находящимся в руках единого собственника – государства, конкурировать между собой не будут. В лучшем случае будут имитировать конкуренцию. Товаропроизводители, состоящие из производственно-хозяйственных подразделений, находящихся в единой государственной собственности, будут создавать не конкурентную среду, а социалистическое соревнование, протекающее в  форме, похожей па вялотекущую шизофрению.
 Если профессор В. Кумсков считает, что есть совершенно отличное от частной и от общественной (государственной) формы собственности, формы в виде групповой, кооперативной, акционерной, корпоративной и т. д., то он, еще раз подчеркиваю, или добросовестно заблуждается из-за незнания литературы, кроме марксистской или умышленно вводит читателей в заблуждение.
К. Маркс как юрист, в отличие от своих эпигонов-экономистов, словесной эквилибристикой не занимался, а выражался конкретно, и он никогда не говорил о групповой, кооперативной, акционерной и корпоративной собственности, как об отдельных формах собственности и не наследовал их как самостоятельные формы собственности, предметом его исследования была частная собственность. Он говорил и обосновывал необходимость замены частной собственности общественной.
В 1 т. «Капитала» К. Маркс исследует не простое товарное производство, как пишет профессор В. Кумсков, а капиталистическое товарное производство, книга называется «Процесс производства  капитала» и исследование начинается с товара. В «Капитале», а также в его поздних работах, нет выражения «производство... основывающееся на частной собственности». В поздних работах, наоборот, можно найти, что собственность это всего лишь юридическое выражение производственных отношений и лишь условие производства, а не основа. Другое дело, что в ранних работах К. Маркса, таких, как «Святое семейство» и «Манифест Коммунистической партии» и т. д., можно встретить фразы, характеризующие его солидарность с Прудоном, но в поздних – нет. Эволюция взглядов К. Маркса на проблему собственности, к сожалению, не известна многим экономистам. А жаль, иначе бы профессор В. Кумсков не возражал бы К. Марксу, придумыванием концов его исследования экономического тела современного ему гражданского общества, а согласился бы с ним, что товаровладельцы при обмене товаров должны признавать друг в друге частных собственников. 
Цитируя выдержку из гл. 2 т. 1 «Капитала», я не собирался по-большевистски сразить кого-нибудь наповал, в чем меня и обвиняет профессор В. Кумсков («СК», 8 сентября 1992 г.). В организациях типа КПСС никогда не состоял, просто хочется, чтобы наше общество из тоталитарно-этатического состояния превратилось в нормальное гражданское общество, одним из важнейших элементов которого является частная собственность. Если мне не верите, посмотрите у Гегеля: «Собственность отдельно взятой личности является основой его свободы».


ТАТАРЫ И МОНГОЛЫ

По мере возможности являясь постоянным читателем «Татар иле», в номере 17 с интересом прочитал статью доктора исторических наук Р. Фахрутдинова «Золотая Орда и татары». На мой взгляд, Р. Фахрутдинов очень объективно излагает роль и значение Золотой Орды в средневековом мире, ее культуру, русско-татарские отношения, но, что касается этногенеза - современных татар и толкования некоторых исторических источников, он сходит с тропы объективности и, становится на позиции критикуемой им же русской исторической школы.
Характерная черта русской исторической школы – это неприязненное отношение, граничащее с ненавистью к монголам и к некоторым другим народам, жившим и живущим по воле судьбы рядом с русскими, например, к немцам и некоторым тюркским народам, в их числе к татарам особенно. Неприязненное отношение русских историков к монголам, немцам и к татарам понять можно, в своих взаимоотношениях  с русскими эти народы были мягко говоря, не всегда корректны, за примерами далеко ходить не нужно, фактов сколько угодно. Но меня, да и не только меня, а многих представителей монголоязычных племен, волнует и возмущает неприязненное отношение тюркских историков к монголам и монгольской истории. Неприязнь выражается по-разному, это умаление роли монголов в мировой истории, искажение исторических фактов, начиная с гуннского периода и до падения последнего джунгарского монгольского ханства в 1758 г.
Например, вслед за демократом Л. Гумилевым, утверждают, не обременяя себя доказательствами, что гунны, найманы, онгуты, авары, кереиты, урянхаты и другие это тюрки и отношения к монголам они не имеют. Также совершенно бездоказательно они превращаются в тюркские племена, а основатель самого большого в мировой истории государства Чингисхан объявляется киргизом. И вот средневековые татары Р. Фахрутдиновым на основе довольно странного толкования некоторых исторических источников объявляются тюрксязычным народом. Да, действительно, татары впервые упоминаются в тюркоязычных надписях в 731-732 гг., а в китайских источниках – в 842 г., но нигде в этих источниках прямо не указывается, что татары это тюркское племя. Напротив, все китайские источники отождествляют шивей (монголов), киданей и татар, и различают их от тюрок (туцюе). Смотрите такие источники как «Цзю Тан шу» и «Синь Тан шу». Упоминаемая Р. Фахрутдиновым китайская хроника «Мэн-да бэй-лу» также отождествляет монголов и татар. Не выдерживают никакой критики антропологические выводы Р. Фахрутдинова. Тонкая наружность «белых» татар или онгутов, их вежливость и почитание родителей Р. Фахрутдинов толкует как антропологическое отличие «черных» и «диких» татар или монголов от «белых» татар. На территории современной Монголии, как внешней, так и внутренней, с древнейших времен не встречаются захоронения лиц европеоидной расы и даже лиц переходной расы. Внешность современных татар сформировалась в результате сложного этногенеза – смешения различных антропологических типов и рас в послемонгольский период истории человечества. Современных татар с достоверностью отнести к той или иной расе очень трудно, так как в их внешнем виде проскальзывают, помимо европеоидных, достаточно отчетливые монголоидные черты.
 Неточным является мнение Р. Фахрутдинова о том, что китайцы, столкнувшись с татарами, распространили их на звание на монголов. Во-первых, китайцы не столкнулись с татарами, и монголами, а сосуществовали в течение тысячелетий. Севернее Великой стены всегда жили алтайские племена и предки современных маньчжур, монгольских и тюркских племен. Китайцы, поэтому, в отличие от персов, хорошо их различали. Сама жизнь заставляла китайцев различать их, с целью стравливать эти племена для обепечения собственной безопасности. Во-вторых, тонкая наружность «белых» татар объясняется их более высокой культурностью, а не антропологическим типом. Если «белые» татары относились бы к другой расе, пунктуальные китайцы Упоминали бы это. В-третьих, татары не жили между китайцами и монголами, и занимали территорию между Керуленом и Центральным Хинганом. Южнее татар жили кереиты. Смотрите «Юань-чао Ши», что касается персидских источников, а также арабских, включая «Сборник летописей» Рашид-ад-дина, то к ним надо относиться критически, ибо персы и арабы, не знавшие ни тюркского, ни монгольского языков, проводить различие между языками одной языковой семьи не могли. И по внешнему виду и по образу жизни похожих людей могли отождествлять, тем более, что с тюрками персы общались гораздо чаще, чем с монголами. Для них все монголы были тюрками. После распада гуннского государства, объединявшего предков тюрков и монголов, произошло более или менее четкое территориальное размежевание. Тюркские племена и лишь незначительная часть монгольских (авары, часть татар) стали уходить на запад и заселять земли ираноязычных, угро-финских, славянских и других племен. Поэтому из алтайских племен персам более знакомы были тюрки.
Утверждение Р. Фахрутдинова о том, что «по монгольским, китайским и персидским источникам татары, в отличие от монголов, представляются племенами иной языковой группы, а именно тюркской» — явно скороспелое. Монгольские и китайские источники свидетельствуют об обратном, а персидские источники в плане отнесения средневековых татар или к тюркам, или к монголам, имеют весьма слабую доказательную силу. Как уже говорилось персы и арабы особо не разбирались в дифференциации тюрков и монголов.
Считаю большой бедой русских и тюркских (казахских, киргизских, татарских, хакасских) историков является то, что они пишут историю монгольских племен, не зная монгольского языка. Однокоренные для монгольского и тюркского языков слова толкуются обязательно как тюркские. Например, профессор Л. Р. Кызласов считает, что у монголов имеются свои термины только для обозначения собаки, лошади и свиньи, а  весь скотоводческий лексикон заимствован у тюрков. А почему не наоборот? Заниматься перепалкой типа «ты дурак – сам дурак» по меньшей мере несерьезно, Ошибка очень простая, она состоит в том, что русские и тюркские историки упускают из виду то обстоятельство, что наличие в большом количестве в тюркских и монгольских языках однокоренных слов свидетельствует о происхождении тюркских н монгольских племен от единого этноса, жившего на территории от Тихого океана до Алтая и от Байкала до Великой китайской стены. И даже после распада гуннского государства было много случаев взаимопереходов, т. е. превращения монгольских племен в тюркские и наоборот. Правда, есть уникальный случай превращения монгольского племени авар после разгрома франками Аварского каганата в кавказкоязычный народ. Не менее уникален случай перехода монголов Афгани-
стана – хазарейцев на разновидность иранского языка дари. В сознании монголоязычных людей понимание родства с тюрками имеет глубокие корни и тюрки всегда воспринимаются нами как люди родственного роду-племени.
Обращение в 1223 г. монголов (татар, тогда еще монголоязычных) к кипчакам как к родственному племени в целях разделения единого алано-кипчакского войска ничего особенного в себе не содержит. Монголы с кипчаками по сравнению с ираноязычными аланами, действительно, родственники и одной языковой семьи, и антропологически не отличимые и выглядят как люди одного рода (по Ибн ал-Асиру) и одним народом (по Рашид-ад-Дину) и поэтому служит доказательством тюркоязычности воинов Джебэ и Субэдея не может. Непонятно, откуда у современных тюрков неприязненное отношение к монголам и полное отрицание родства с  ними. Может, братья-тюрки слишком стараются в своем подражании русским и китайцам из-за незнания простых истори ческих фактов и общности алтайских языков? Если татары  XII в. были тюркоязычным племенем, то почему они имели монгольские имена Тимучин-ака и Озлун. Тимучин-ака (имя вождя татар убитого отцом Чингисхана Есугаем) переводится с монгольского как «железный-старший», а Озлун (имя матери Чингисхана) переводится как «облако». Эти слова в тюркских языках не встречаются. Железо в тюркских языках звучит как «тимир», «демир» и никогда при обозначении человека не имеют окончания «-ин», а «озлун» – неоспоримо  исконно монгольское слово.
Также возникает вопрос, почему упомянутые источником 1198 г. и приводимые в качестве примера доктором наук Р. Фахрутдиновым четыре больших татарских племени: чаган-татар, алчи-татар, дутаут-татар и алухай-татар, имеют монгольские названия? Если бы они были тюркскими, то и пле менные названия соответственно были бы тюркскими, а не монгольскими. Корень слова «татар» — тата — бесспорно монгольский, переводится как «тянуть». В силу своей воинственности древние татары тянули, видимо, все и отсюда название. Ошибается доктор наук Р. Фахрутдинов, обвиняя Чингисхана в самовольном присвоении имени Чингис и звания хан. Тимучин (Чингизхан) был, во-первых, сыном хана, то есть наследственным ханом, во-вторых, правителем всей Монголии, он был избран им весной 1206 г. на великом всемонгольском курултае и наречен «Чингисханом» шаманом Кокочу, а значит, о присвоении звания и узурпации власти не может быть и речи. На престол Чингисхан был возведен легитимно. Легитимность возведения Чингисхана на престол была обусловлена социально-политической необходимостью в целях прекращения усобиц между монголоязычными племенами кереитов, меркитов, найманов, татар, монголов, ойратов и их подчинения единой власти.
Доктор наук Р. Фахрутдинов придерживается очень сомнительной точки зрения, что «через два года после образования «Золотой Орды» основные силы монголов ушли обратно в Монголию». Если последовательно придерживаться взглядов Л. Гумилева (кстати, тоже не знавшего монгольского языка и не знакомого с монгольскими летописями и многими другими источниками, но любившего эксплуатировать монгольскую тему), то войны средневековых монголов с остальным миром обусловлены бескормицей скота вследствие климатических изменений в Центральной Азии. Спрашивается, зачем нужно было завоевывать земли ираноязычных, угро-финских, кавказских, тюркских, славянских и других народов, если затем возвращаться на свою голодную родину. Такого возврата не было. Наоборот, целые племена из Монголии переселялись на новые территории после установления мира и порядка по монгольскому образцу для несения военной и управленческой службы. И этот процесс массового переселения впоследствии явился одним из условий краха самого большого государства в истории человечества. Думаю, что ошибаются те, кто считают, что небольшой монгольский этнос быстро растворился среди других народов. Во-первых, монголоязычные племена составляли в XIlI—XIV веках довольно значительный этнос, иначе невозможно было вести одновременную борьбу со всем остальным миром на несколь ких театрах войны. Монголы вели боевые действия в одно и то же время на нескольких фронтах: в Китае, в Индокитае, на ближнем Востоке (с арабами), в Европе (с германцами, угро-финами и славянами) и подавляющую часть монгольской армии составляли монголы, побежденным никто и никогда оружие не доверяет, за исключением добровольно перешедших на его сторону. Во-вторых, монголы и монгольский язык сохранялись, несмотря на значительную ассимиляцию на территории Золотой Орды вплоть до войн хромого Тимура, т. е. до конца XIV в. Хромой Тимур, хотя и сам был монголом, в первую очередь уничтожал своих монголов из-за страха конкуренции. Особенно от него пострадали монголы Золотой Орды, Ирана и Моголистана (современная территория Кыргызстана, Восточного Казахстана, западного Китая).
 Очень странен вопрос Р. Фахрутдинова: «Почему же нынешний татарский народ, да и не только он, должен отвечать за действия Чингисхана и Батыя, к тому же не своих предводителей?» Странен потому, что вопрос этот можно  истолковать, как страстное желание не иметь ничего общего  с монголами и выглядеть перед русскими абсолютно безвинными и чистенькими. Согласен с Р. Фахрутдиновым в том, что  «татары» — это не политический термин и не прозвище, а  этноним, самоназвание совершенно определенного этноса. Только добавлю, что в этногенезе (образовании) татарской нации в XIII в. участвовали не только тюркские, угро-финские, славянские, иранские и кавказские роды и племена, ном славное монголоязычное племя — татары, давшее ей  имя. Считаю, что татарская нация, а не народность сложилась в XIII в. Марксистское подразделение на народности  и нации ошибочно, так же как ошибочна классификация человеческого общества на феодализм, капитализм и социализм, поскольку в основе такой классификации лежит ошибочная  марксистская догма о собственности как об основе способа производства. Кроме того, деление этнических образований  на народности и нации служит имперски мыслящим представителям больших наций для деления их на большие и малые, старшие и младшие, культурные и отсталые.
Золотая Орда как часть Монгольской империи в XIll в. в этническом плане была огромным котлом (наподобие современных североамериканских штатов), в котором пере плавлялись в единую нацию представители различных родов, племен и рас, говорящие на разных языках, но в языковом плане доминировали тюрки, так же как в сферах политической и военной господствовали монголы. Если бы не характерная для монголов толерантность, мягкость и доброта, и, как след ствие этого, нежелание и неспособность навязывать другим свой язык, арена распространения монгольского языка была бы гораздо обширнее. Во всяком случае, вероятность такая была.
Прав доктор наук Р. Фахрутдинов, когда он возражает апологетам антинародной теории переименования татар в  «булгары». Современные татары, безусловно, это и не волжские булгары домонгольского периода и не татары до Xlll  в., жившие на территории Монголии (как внутренней, ныне  занятой китайцами, так и внешней), населявшие район от реки Керулен до гор Центрального Хингана и говорившие на  одном из диалектов монгольского языка, а нация-метис с очень сложным этногенезом, образовавшаяся в результате смешения различных тюркских, угро-финских, славянских, кавказских, иранских и монгольских родов и племен и все они составляют корни современной татарской нации. И поэтому, с точки зрения трехрасовой системы, современных татар отнести со стопроцентной определенностью к европеоидной расе невозможно и большинство антропологов характеризуют татар как переходную расу. Хотя, желание многих представителей некогда великой татарской нации и не только их, а многих тюркских народов дистанцироваться от монголов и монголоидной расы понятно и объясняется настоящим положением монгольского этноса. Никто не хочет иметь слабого и бедного родственника, потерявшего большую часть своих земель. Но, надо учесть, что в перспективе игнорирование своих монгольских корней может оказаться ошибкой. Ныне  малочисленные и бедные монголы через век-два вновь могут удивить мир. Подъем монголов обычно бывает во втором веке тысячелетия: I-II вв. н. э.  - расцвет и величие гуннов предков современных, монголоязычных племен, а возможно общий предок монгольских и тюркских племен и народов; XII — начало XIlI вв. — возвышение средневековых монголов, давших жизнь целой расе. Думаю, весьма опрометчиво и необъективно поступают те, кто желают оторваться от своих монгольских корней. Да, современные монголы очень слабый этнос, но стесняться родства с бедным и слабым не падо, в мире все течет, все изменяется. Колесо истории милости во только к евреям и к китайцам, которые в течение нескольких тысячелетий без перерыва играют заметную роль в делах всего человечества. Л. Гумилев, которому посвятил свою статью «Золотая Орда и татары» доктор наук Р. Фахрутдинов, предрекает подъем монгольского этноса в ближайшие три века. История доказывает, что это возможно...

Чингисхан - человек II тысячелетия и современная глобализация

ЮНЕСКО (Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры) Человеком второго тысячелетия объявило Чингисхана основателем самого большого государства в истории человечества. Государство,  границы которого простирались с востока на запад от Тихого океана до Атлантического, а с севера на юг — от Ледовитого  океана до Индийского. Территория этого чудовищного по своей глобальности государства омывалась водами четырех океанов и включала большую часть ойкумены того времени – 13-14 вв., за исключением Африки, незначительной части Ближнего Востока, Западной Европы и Японии.
Почему ООН — самая авторитетная международная организация - возможно, прообраз будущего мирового правительства отдала пальму первенства в конкурсе названия человека второго тысячелетия татаро-монголу Тэмучжину-Чингисхану, неужели только как основателю самого большого государства в мировой истории? Можно было отдать предпочтение другим выдающимся людям тысячелетия, например: Колумбу, Наполеону — давшему человечеству гражданский кодекс, Ленину с его октябрьским переворотом или на худой конец хромому Тимуру, он же Тамерлан. О последнем очень сожалеет Наркас Мулладжанов (см. Res Publica № 2 от 23 января 2001 г.).
 В основе решения ООН (ЮНЕСКО) размеры государства Чингисхана, думаю, имели не первостепенные значения, а являются производными от созидательной деятельности Чингисхана. Да-да. Нам, людям, знающим прошлую жизнь   из советских учебников истории трудно представить, что Чин гисхан не только разрушал, но и созидал.
После непродолжительного периода победоносных воин установился такой порядок, когда города возводились без крепостных стен. О том периоде хивинский хан Абуль-Гази (1603—1663) писал: «Во всех местах между Ираном и Тураном царило такое спокойствие, что человек, отправившись с Востока на Запад, надев на голову золотую тарелку, не мог подвергнуться нападению со стороны кого бы то ни было».
Чингисхан не был выразителем интересов верхушки феодального общества, как трактуют советские, а ныне историки СНГ, а был выразителем интересов всех слоев населения, но в первую очередь его энергия и могучий интеллект действовали в интересах самой предприимчивой, смелой передовой части населения того времени — купцов. Для свободного передвижения людей и товаров, воинами Чингисхана разрушались границы отдельных больших и малых государств с их многочисленными таможнями и другими паразитирующими органами, т. е. преодолевались замкнутость и корысть больших и малых удельных владык с их не менее корыстными чиновничьим аппаратом.
Первый человек второго тысячелетия — Чингисхан, разрушая замкнутость многочисленных государств, преодолевая косность сознания правителей и избавляя населения этих стран от корыстных сановников и чиновников создавал глобальное открытое Евроазийское пространство и планетарное мировоззрение.
А может ли в наше время, в век правления цивилизованных и образованных президентов стран СНГ с их многочисленным чиновничьим аппаратом, «челнок» – современный купец с относительно небольшим оборотом, спокойно провести свой товар, например, из Бишкека в Новосибирск? Челнок, этот не очень длинный путь в 2000 км, (а СНГ – бывший Советский Союз – это примерно всего лишь половина террито рии государства Чингисхана), преодолевает, подвергаясь не сколько раз, а иногда больше десяти раз нападению и побо рам многочисленных сытых и упитанных чиновников и голод ных уголовников, но одинаково зараженных пороком корысти  и жадности. С 2001 г. купцам, перевозящим товары из других стран СНГ в Россию, стало еще тяжелее, так как уплата НДС (налога на добавленную стоимость в размере 20% от стоимости товара будет производиться при растаможивании груза). При этом стоимость товара будут определять таможенные чиновники. Купец в полнейшей власти чиновника, и для последнего открываются большие возможности для злоупотреблений.
Экономический упадок после татаро-монгольских аннексий земель других народов — это выдумка недружных с объ ективностью историков. Археологи установили непрерывность технологических традиций и уровня металлообработки на всем пространстве от Тихого до Атлантического океанов. Татаромонголы принесли другим народам новые технологии, в частности — литье чугуна. На всем Евроазийском пространстве увеличился денежный оборот, было резко увеличена чеканка монет в Иране, входящем в Чагатайский улус, а в центральном улусе, включавшем Дальний Восток, Китай, Индокитай, Восточную Сибирь и собственно, Монголию с Тибетом, впервые в мировой истории начинается печатание бумажных денег. По всей империи шло градостроительство и увеличение населения.
Чингисхан намного веков опередил процесс глобализации, происходящий в наше время. Но в силу объективных обстоятельств своего времени, он не мог знать, что глобализация – это явление, основанное на рыночной экономике, на демократии, на уважении и соблюдении прав человека и не может быть основана на острие татаро-монгольского меча.
На всей огромной территории государства Чингисхана, как следствие установленного правопорядка, экономического прогресса и процветания общечеловеческой, лишенной какого-либо центризма и местничества философии произошёл интеллектуальный подъем. Бурно развивались художественная проза, драма и живопись, строились обсерватории, было написано много математических трактатов, трудов по астрономии и истории.
Государство управлялось способными и талантливыми людьми независимо от происхождения, национальности и ре лигиозных убеждений. Об этом свидетельствует конфуцианский ученый, урожденный тюрк Бухум: «Чтобы было много способных к управлению делами государства людей, необходимо, как в древности, учредить повсюду школы... и повелеть, чтобы обучение начинали с изучения отношений между людьми... Нужно познать, как вести себя в обществе, устраивать  семью, свою страну... Как ни был высок рангом монгол и как не продвинулся по службе сэжень (выходцы из Средней Азин и Европы) те из них, которые не достигли успехов в учении, должны учиться пока не созреют к управленческой деятельности».
В мировоззрении Чингисхана, исповедовавшего древнюю веру алтайских народов, все люди были равны перед Вечным Синим Небом — Тенгри и должны соблюдать законы, установленные небожителями. Чингисхан покровительствовал служителям всех религий, освобождал все церкви от налогов  и понимал: человек не должен жить без веры. Он обладал не только самой передовой в стратегическом и техническом отношении в тогдашнем мире армией, но и самым передовым для своего времени мировоззрением, основанным на терпимости к убеждению других людей, на толерантности,
Н. Мулладжанов (см. Res Publica № 2 от 23.01.01) видит смысл в возрождении философии суфизма и успешном противостоянии этой философии идеям ваххабизма.
На мой взгляд, эта абсолютная бессмыслица и бесплотная затея противопоставление одного направления ислама другому. Ислам как одна из мировых религий, безусловно, стал душой миллионов людей на земле, и бороться с исламским, да и с христианским экстремизмом нужно не путем противопоставления разных направлений мировых религий, а путем возрождения веры предков, обучения терпимости.
Верой предков тюркских и других алтайских народов была вера в Тенгри, в Умай эне и других небожителей, вера, где есть место любому богу, в том числе семитическим богам Яхве, Адонаю, Саваофу, Эллохиму, Эллои, Аллаху, Иошуа Ханоцри (Иисусу Христосу) и т. д. Древняя вера алтайских народов не знает деления верующих на «правоверных» и «неверных» на «сатанистов (шайтанистов)» и «истинно верующих». Все верующие в богов люди одинаковы, а кто прав и не прав могут рассудить только небожители во главе с верховным богом Тенгри. 
Следует заметить, что ваххабизм возник в Аравии. Как антитюркская (антитурецкая идеология, видите ли турки испортили якобы ислам своим язычеством (тенгрианством), за 500 лет господства над арабами, а это вместо благодарности за спасение ислама турками от кровавых крестовых походов, организованными приверженцами другой семитической религии — христианства. Многие христиане, до сего времени следуя принципу «Кто не с нами, тот против нас», объявляют последователей не только других религий, а даже христиан других  направлений «нечистыми», «погаными», «сатанистами», «неверными» и т. д.
Остается надеяться, что процесс глобализации неминуемо  и объективно будет требовать от людей толерантности и ува жения прав, взглядов и обычаев других, непохожих на нас  людей.
«Станет ли Ислам Каримов вторым Тимуром?» задается вопросом Н. Мулладжанов. Ответим: «Никогда! И не надо!»  Тимур, безусловно, подражая Чингисхану разрушал границы  государств, стремясь создать единое политическое и экономическое пространство на большой территории. Но Тимур не был  столь благороден и толерантен как Чингисхан. Он был приверженцем Ислама, т. е. человеком, забывшим своих природньгх богов — Тенгри, Умай, Жер-Суу и т. д. Отсюда горы тру, пов, башни из голов поверженных врагов. Масштабы деятельности хромого Тимура несоизмеримы с масштабами трудов Чингисхана, создавшего систему военно-политическихл экономических отношений на века переживших его самого. А государство хромого Тимура развалилось сразу после его смерти.
Заметим, Н. Мулладжанов ошибается, называя хромого Тимура из племени Барлас тюрко-язычным монголом. Исторические источники свидетельствуют, что «...Царство Самар канте, а земля его называется Могалия (Моголистан), а язык мугальский... Письмо же, ...которое используют самаркантцы, ...называют это письмо могали» (см. Риу Гонсалес де Клавихо «Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403–1406) М. «Наука» 1990 г. стр. 99. То есть Тимур н тимуриды еще разговаривали на родном монгольском и осознавали себя монголами. Подтверждением этому является правнук хромого Тимура – Бабур, уроженец г. Андижана. Изгнанный из Средней Азии настоящим узбекским ханом – Шейбани, он с помощью монголов Афганистана — хазарейцев завоевал Северную Индию, Пакистан и основал государство Великих - Моголов. Отюречивание Тимура и тимуридов, это ошибка советской исторической школы, вполне простительная Н. Мулладжанову.
Парадоксом является другое, почему узбек Ислам Каримов возвышает монгола Тимура (Тамерлана), являвшегося в свое время гонителем узбеков? Безусловно, хромой Тимур  сыграл решающую роль в ослаблении своих соплеменников, десятками тысяч, казня собственных монголов, после которого в Чагатайском улусе и Золотой Орде монголы перестали играть цементирующее первенствующее значение. Своим возвышением в Маверенахре, узбеки обязаны своему хану Чингизиду Шайбани, Ныне незаслуженно замалчиваемому.
Также парадоксально молчание государственных мужей и многочисленных историков, начиная от кандидатов наук до  академиков суверенных республик Средней Азии (не Центральной, а Средней, поскольку центр Азии находится примерно за три тысячи километров от Ташкента, Бишкека и Астаны) на решение ЮНЕСКО объявить Чингисхана человеком тысячелетия. Предполагаю, молчание обусловлено не страхом перед Россией, где Чингисхан по-прежнему, лишь разрушитель и варвар, не незнанием истории, а боязнью перед современными процессами глобализации и демократизации.
Очень удобно закрываться в своих границах, взимать пошлины и налоги, при этом имитировать бурные демократические преобразования, рыночные реформы и уважение прав человека.
И заметим уважаемому Н. Мулладжанову, что справедливость не в силе, а в силе закона, а закон должен учитывать и выражать интересы всех людей. Государство должно не только принимать законы, но в первую очередь соблюдать их, а не складывать башни из человеческих голов.

 



ПОМОЖЕТ ЛИ ПРАВОВАЯ НАИВНОСТЬ
СФОРМИРОВАТЬ ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО?

Необходимость формирования правового государства, где верховенство закона никем бы не подвергалось сомнению, а права человека были бы защищены всем общественным организмом и в первую очередь государственно-правовым механизмом, никем не оспаривается и никаких возражений ни у кого не вызывает. Все, начиная от рядовых граждан, журналистов, правозащитников и до Президента нашей республики, за правовое государство, за то, чтобы закон и правовые принципы соблюдались, а не нарушались и за то, чтобы Закон был основным регулятором общественных отношений.
Но все мы люди, носящие родимые пятна научного коммунизма, трактовавшего право как волю господствующего класса, возведенную в закон, т. е. отождествлявшего закон  (законодательство) и право, а незыблемые естественные пра ва человека и правовые принципы, в том числе принцип презумпции (предположения) невиновности во внимание не брались и фактически отвергались.
 Наше правовое сознание продолжает быть искаженным и правовая наивность, граничащая с правовой безграмотностью и с правовым нигилизмом — характерная черта нашего миропонимания. Свидетельство тому задержание А. Пулатова, а вместе с ним граждан этой страны и участников названной конференции. Этот случай освещался разными средствами массовой информации, но самые значительные материалы, на мой взгляд — это заключение общественной комиссии по выявлению обстоятельств нахождения А. Пулатова, У. Бехмухамедова и Т. Бакаева («Республика» от 31 декабря 1992 г.), статья В. Бурлуцкого «Факты и домыслы: об аресте А. Пулатова» (Республика» от 16 марта 1993 г.), также этого вопроса касался в своем интервью газете «Известия» и Президент Кыргызстана А: Акаев («Известия» от 5 января 1993 г. «СНГ сделало свое дело»).
Все эти публикации страдают правовой наивностью, правда, в разной степени. Заключение общественной комиссии в составе Т. Акунова, Н. Абловой и др. наиболее зрелый с правовой точки зрения документ, где сделан правильный вывод о том, что нарушен суверенитет Кыргызстана неправомерными действиями сотрудников МВД Узбекистана. Но правозащитники в разделе 4 (с названием «Правовая оцен ка») своего заключения не проанализировали и не обосновали, как и каким образом нарушен суверенитет нашего государства, несмотря на то, что они правильно пишут, что правоохранительные органы иностранных государств не наделены правом производить задержание граждан и иные процессуальные действия на территории республики. Возникает вопрос, почему и в силу каких правовых норм и принципов иностранные правоохранительные органы не наделены правом производить процессуальные действия на территории нашей республики? Без ответа на этот вопрос правильный вывод правозащитников остался общей фразой без конкретного содержания.
Воспользовавшись отсутствием конкретного правового анализа в заключении общественной комиссии по выявлению  обстоятельств похищения А. Пулатова и др. зам. начальника отдела правового обеспечения МВД Республики Кыргыз стан майор милиции В. Бурлуцкий по всей вероятности, юрист (а среди правозащитников таковых нет), строит внешне логически выдержанную  защиту ведомственного интереса. Майор В. Бурлуцкий, ссылается на два правовых акта: это «Соглашение о взаимодействии МВД независимых государств в сфере борьбы с преступностью», заключенное в г. Алматы 24 апреля 1992 г., министрами внутренних дел стран СНГ и постановление (скорее всего) об избрании меры пресечения в отношении А. Пулатова в виде заключения под стражу с санкцией прокурора г. Ташкента.
Соглашение о взаимодействии МВД стран СНГ — это даже не межправительственное, а только межведомственное соглашение, которое не может изменить процессуальный порядок задержания и ареста, распространив действие процессуального кодекса одного государства на территорию другого. В соглашении взаимные обязанности МВД стран СНГ не детализированы, а констатируется обязательство по оказанию содействия друг другу в задержании лиц, скрывшихся от следствия и т. п. А вот в какой процессуальной форме взаимное содействие будет осуществляться в Соглашении не оговорено.
Процессуальные действия сотрудников МВД Узбекистана (задержание и арест — это уголовно-процессуальные действия на территории Кыргызстана незаконны в силу того, что они не предусмотрены Уголовно-процессуальным кодексом и другими законодательными актами нашей республики, а Уголовно-процессуальный кодекс Республики Узбекистан на территории Республики Кыргызстан не может применяться.
Что касается второго правового аргумента В. Бурлуцкого, то постановление об избрании меры пресечения в отношении А. Пулатова в виде заключения его под стражу с санкцией прокурора г. Ташкента, то этот уголовно-процессуальный акт, имеющий своей правовой основой УПК Республики Узбеки стан на территории нашей республики не имеющий никакой юридической силы, не мог быть реализован. Реализация такого постановления на территории нашей республики не что иное, как грубейший произвол, основанный на беззаконии и на праве силы, а не на законе.
Если правозащитники, сделав правильный вывод о посягательстве на суверенитет нашей республики сотрудниками МВД Узбекистана не смогли аргументировать этот вывод путем анализа взаимосвязи уголовно-процессуального законодательства с нормативными актами, регулирующими суверенитет Республики Кыргызстан, видимо, из-за незнания права (к сожалению, среди них нет юристов), то зам. начальника отдела правового обеспечения МВД Бурлацкий, полагаю, вполне осознанно играет в правовую наивность, защищает честь своего ведомства.
 Здесь возникает другой вопрос: насколько справедливы обвинения правозащитников в адрес бывшего зам. министра внутренних дел В. Балыкина и других сотрудников МВД. Я не знаю, какую сферу деятельности МВД курировал В. Балыкин, но мне кажется, он занимался оперативно-розыскной или иной работой и с чисто юридическими вопросами сталкивался мало. И очень плохую службу ему и другим сотрудникам нашего МВД в этом деле сослужили малограмотное Соглашение МВД стран СНГ от 24 апреля 1992 г., а также привычка (стереотипное отношение) воспринимать сотрудников МВД других союзных республик, ныне независимых государств, членов ООН, как своих работников, функционирующих в едином правовом пространстве, основанном на единой Конституции СССР, на единых Основах уголовного судопроизводства. Сотрудники МВД нашей республики привыкли к тому, что их (и сотрудников МВД других республик) постановления беспрепятственно реализовывались не только в соседних республиках, но и в Прибалтике, и на Камчатке. Поэтому в нарушении суверенитета нашей республики сотрудниками МВД Узбекистана вина В. Балыкина не умышленная. Если его освободили от должности лишь за случай с А. Пулатовым, я думаю, с ним обошлись несправедливо, так как неумышленная вина не должна так строго наказываться. Наши правозащитники, если они претендуют на объективность, обязаны защитить и права В. Балыкина.
Как можно строго спрашивать с милицейских чинов за попустительство в деле защиты суверенитета нашей республики, если наш президент Л. Акаев, призванный согласно пунктов 1 и 2 ст. 1143 Конституции Республики Кыргызстан быть гарантом соблюдения Конституции и законов республики и обеспечивать охрану и защиту суверенитета республики, в своем интервью газете «Известия» (см. «Известия», 5 января 1993 г.) считает, что «арест узбекистанских правозащитников... это дело правоохранительных органов». Президент, прямая обязанность которого обеспечивать верховенство государственной власти и законов Республики Кыргистан (в том числе нашего УПК) на территории республики, легко перекладывает свою обязанность на правоохранительные органы, не подозревая, а может, не зная того, что если на территории суверенного государства осуществляется государственная власть и законы другого государства, то суверенитет такого государства становится бессмысленным. Далее А. Акаев продолжает: «Правоохранительные органы стран СНГ взаимодействуют, на этот счет есть определенные соглашения. Уверен, что они разберутся, соблюдены ли все меры законности, во всяком случае, вся ответственность за эту акцию лежит на них». Президент, видимо, полагает, что Соглашение о взаимодействии МВД стран СНГ в сфере борьбы с преступностью распространяются на все правоохранительные органы.
Президенту А. Акаеву, конечно, нелегко без специальных правовых познаний понять, почему процессуальные действия сотрудников МВД другого государства на территории нашей республики незаконны и нарушают наш суверенитет. Спрашивается, в чем тогда роль его правового советника доктора юридических наук Л. Левитина, не способного подсказать Президенту — доктору физико-математических наук, элементарные правовые принципы и разъяснить взаимосвязь уголовно-процессуального законодательства с нормативными актами государственно-правового (статуарного) характера. В связи с неправомерными действиями сотрудников узбекского МВД разразился скандал, поднялась шумиха в средствах массовой информации и советник президента по правовым вопросам Л. Левитин просто был обязан сделать правовой анализ и доложить президенту, в чем суть дела. Полагаю, уровень правовых знаний, способность аналитически мыслить правового советника президента доктора юридических наук Л. Левитина таковы, что не позволили ему правильно оценить ситуацию. В итоге престижу Республики Кыргызстан и его президенту причинен урон.
Не менее интересный пример нашей правовой наивности, это когда газета «Вечерний Бишкек», специализирующаяся в основном на публикации рекламы, объявлений, криминальной хроники, брачных объявлений и другого подобного материала вдруг решила написать подобно М. Ю. Лермонтову образ пера нашего времени (см. «Вечерний Бишкек, 11 марта 1993 г.).
 Правда, в отличие от классика не художестнный, а нравственно-правовой. Когда сапожник печет пироги, продукция, естественно, получается не очень хорошего качества. Подобное получилось в данном случае.

«Вечерний Бишкек» вменяет Кулову следующее:
1. Провал в курировании структур, так как преступность за год выросла «почти в половину», а коррупция приобрела невиданный размах. Другими словами, Ф. Кулов, по мнению «ВБ», виновен в росте преступности.
2. Нарушение соглашений со странами СНГ, которое выражалось в выдаче лицензий юридическим лицам на вывоз в Китай и США металла, металлоизделий и автомобилей в Узбекистан.
И так по порядку. Обвинять Ф. Кулова и курируемые им силовые структуры в росте преступности — это значит совершенно не разбираться в причинах преступности. Причины преступности и ее роста не зависят только от работы силовых структур (грамотнее было бы, если «ВБ» назвал правоохранительные органы, т. к. не все силовые структуры занимаются борьбой с преступностью, например, Министерство обороны — часть силовых структур государства вообще никакого отношения к борьбе с преступностью не имеет. Уровень правовых знаний газеты «ВБ», видимо, не позволяет отличать силовые структуры от правоохранительных органов).
Основные причины преступности и ее роста находятся в совершенно иных сферах общественного организма, в сфере социально-экономической, а также в политико-правовой. Всплеск преступности на всем пространстве СНГ обусловлен, в первую очередь, экономическим кризисом, неудачной реформой, развалом СССР, безграмотным государственно-правовым строительством. Страны СНГ до сего времени не сформировали государственный правовой механизм, соответствующий хотя бы проводимым безграмотным экономическим реформам, государственные органы по-прежнему больны бюрократизмом и любят заниматься не делом, а волокитой, нормативные акты не совершенны, порой, даже противоречивы и, как следствие, общественные отношения регулируются некачественно. В этих условиях вина правоохранительных органов в росте преступности незначительная.  В нашем обществе традиционно возлагают вину за рост преступности на правоохранительные органы, а сановники и чиновники, принимающие безграмотные решения, следствием которых является рост преступности, остаются в стороне.
 Второе обвинение – выдача Куловым лицензии на вывоз товаров, нарушение соглашения со странами СНГ – так же несостоятельно. Соглашение стран СНГ о запрете реэкспор та в третьи страны товаров, предназначенных для внутренне го пользования, подписано только 8 февраля 1992 г. А когда оно вступило в силу, ратифицировано ли Верховным Советом, и когда? Об этом газета не пишет, нарушено со глашение и все. Цель, вероятно, поставлена одна: облить  грязью и все, а читатель, привычный к рекламе и брачным объявлениям, все волен воспринимать на веру. Необходимо знать, что любые соглашения, как и всякий правовой акт обратной силы не имеют. Если товары завезены в нашу республику до вступления в силу соглашения стран СНГ от 8 февраля 1992 г. о запрете реэкспорта, то запрет, предусмотренный этим соглашением, не может распространяться на эти товары.
Из данных, приведенных «ВБ», видно, что экспортированные товары были завезены в нашу республику не то, что до 8 февраля 1992 г., а задолго до похорон СССР, учинен ньтх славянской Тройкой, и образования аморфного содружества независимых государств. По признанию некоторых похоронщиков СССР, не одно соглашение, заключенное странами СНГ, не выполняется.
Как видим, правовая наивность не так уж безобидна, она может причинить зло не только государству, но и отдельным  гражданам, поэтому нам необходимо избавляться от нее и  стремиться к верховенству закона, а не желаний, и к разде лению властей, при котором правоохранительные органы  подчинялись бы только закону, а не воле чиновников и са новников, в этом случае мы точно сформируем правовое государство.



ПОРОКИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ
ИЛИ ВОЗРАЖЕНИЯ АНТИКОММУНИСТА КОММУНИСТУ

О глубоком экономическом кризисе в странах СНГ написано уже много, и, в зависимости от политической ориентации автора, называются самые разные причины, порой диаметрально противоположные. Хозяйственики видят главную причину кризиса в распаде СССР и разрыве хозяйственпых связей. Коммунисты обвиняют нынешних правителей, выдающих себя за демократов, (хотя последние к демократическому движению в бывшем СССР никакого отношения не имеют и понятие «демократ» дискредитировали до того, что их уже называют «дерьмократами») и по примеру своих российских коллег, видимо, решили перейти к атаке по всему фронту.
«RP» 3.04.93 опубликовала статью «красного профессора» К. Джунушева «Пороки экономической реформы: причины и следствия». Материал содержит сильные аргументы и факты, но многие рекомендации д. э. н. К. Джунушева спорны. Например: «Перестройка», названная теперь экономической реформой, за семь лет превратилась только в разрушительную силу». Перестройка, приведшая кое-где и к  перестрелке, действительно началась «почти восемь лет назад со всеобщего коммунистического «одобрямс» по инициативе коммунистической же партии, и материалы перестроечного пленума с воодушевлением изучались и профессорами, и студентами. Но почему-то доктор наук отождествляет перестройку только с экономической реформой горе-монетаристов Ельцина—Гайдара, но ведь за годы перестройки было опробовано как минимум три варианта экономической реформы: 1) ускорение экономического развития — по-коммунистически волюнтаристский вариант; 2) реформа базовых отраслей промышленности, которая, по мнению Абалкина и Ко, могла бы вытащить все народное хозяйство из застоя; 3) реформа финансовой системы, затеянная гэкачепистом Павловым, который, как тоже доктор наук, полагал, что стоит повысить цены и заменить деньги, как все проблемы экономики будут разрешены. Все эти эксперименты коммунистов закончились провалами, так как причины болезни экономики СССР были иные. Их много, но основная – это всеобщее огосударствление средств производства, когда их фактическими собственниками были чиновники-коммунисты, владевшие, распоряжавшиеся и пользовавшиеся национальными богатствами по своему усмотрению.
Власть коммунистической номенклатуры над вещами и  людьми была беспредельной, их привилегии, бесконтрольность, безнаказанность, их миллионные состояния на фоне бедности населения сравнимы только с привилегиями средневековых феодалов. Правда, бывали исключения, но очень редкие – например, недолго властвовавший генсек Ю. В. Андропов.
Далее К. Джунушев, весьма квалифицированно проанализировав плачевное состояние экономики Кыргызстана, связав это с атрибутами «дикого первоначального капитализма», справедливо ставит вопрос: кто же в этом виноват? И сам же отвечает: «Президентская власть и послушный Парламент». Прежде чем согласиться или не согласиться с этим, следует разобраться с «диким первоначальным капитализмом». К. Джунушев решил, видимо, внести свой вклад в дальнейшее развитие марксизма-ленинизма. К. Маркс, юрист и один из крупнейших экономистов ХIХ в., не употреблял выражения «дикий первоначальный капитализм» — он говорил о «первоначальном накоплении» («Капитал», т. 1, гл. 24). И у В. Ленина, который выражал свои мысли точно и лаконично, вы не встретите такого выражения.
Если К. Джунушев считает состояние общества некоторых западноевропейских стран в XIV-XVIII вв., исследованного К. Марксом, как состояние «дикого первоначального капитализма», то он ошибается. Если даже придерживаться не очень точной марксистской классификации периодов развития человеческого общества, в основе которой лежит юридическая категория собственности, абсолютизируемая коммунистами, то эпитет «дикий» применительно к капитализму некорректен. Если под капитализмом понимать мануфактурное, а затем машинное производство товаров и вообще производство материальных благ, то такое производство может осуществляться только при наличии письменности. А изобретение письменности означает переход к цивилизации. Такую классификацию развития человеческого общества не отрицали духовные отцы коммунистов К. Маркс и Ф. Энгельс. В этом можно убедиться, посмотрев «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса. Очень странно, когда коммунисты, обладатели высоких научных званий и степей, не очень хорошо знают труды своих учителей. Во-вторых, эпоха «первоначального накопления» не была «дикой», поскольку отношения между товаропроизводителями регулировались объективным экономическим законом стоимости, когда стороны, заключавшие сделку, были равны, а юридическим оформлением закона стоимости был гражданско-правовой договор. И для защиты равенства товаропроизводителей, собственников и  граждан в ту эпоху в некоторых странах стало формироваться правовое государство. О какой «дикости» говорит профессор? Да, К. Маркс пишет об элементах беспощадного вандализма и о грязных и бешеных страстях. Но как тогда охарактеризовать социализм с миллионами умерщвленных, с беспощадным подавлением любого инакомыслия, с беспощадной эксплуатацией трудящихся, когда степень эксплуатации превосходила оную в странах капитала в несколько раз, когда зарплата работника соцпредприятия составила 20-30%, а зарплата работника капиталистического предприятия – 70-75% от стоимости произведенного продукта?
Если эпитет «дикий» неприемлем к капитализму, то можно ли понятием «капитализм» охарактеризовать нынешнее состояние экономики Кыргызстана? Думаю, до победы капиталистического строя (в марксистском понимании) еще очень далеко, и зря коммунисты бьют тревогу. Марксизм-ленинизм учит: общественно-экономическая формация меняется с изменением типа собственности. Сменился ли он в Кыргызстане? Безусловно. В зачаточном состоянии есть мелкая частная собственность и даже капиталистическая частная собственность – в сфере торговли и ссуды денег, но вместе они составляют весьма незначительную часть хозяйства республики, так как основные средства производства все еще в собственности государства и по своей сути являются собственностью социалистической. Стоимость (количество общественно необходимого абстрактного труда) еще не стала регулятором экономических отношений.
В сфере ценообразования по-прежнему господствует волюнтаризм и царит хаос. Право как юридическое выражение равенства юридических и физических лиц не является регулятором общественных отношений. Правовой нигилизм власть предержащих, бывших коммунистов, трудноописуем. Например, аким Московского района М. Джаманкулов заявляет: «Зачем нужен закон, Когда я, аким, все решаю?»
Что касается приватизации, так критикуемой К. Джунушевым, то она нигде в странах СНГ, в том числе и в Кыргызстане, сути социалистической экономики не изменила: темпы крайне замедленные — от подачи заявки до вынесения решения о приватизации проходит много месяцев; постоянно повышая оценочные коэффициенты, чиновники не индексируют специальные платежные средства, не заботятся о выпуске ценных бумаг, говорить о возникновении класса собственников нельзя и о рыночной экономике речи быть не может. Если у приватизаторов и у претендентов в собственники не пользуется успехом и спросом доля (акция) производственного сектора экономики, то вокруг торговых точек и автомобилей наблюдается особый ажиотаж. То есть все, что делается в сфере приватизации, делается коммунистическими методами — медленно, с волокитой, с игнорированием интересов трудящихся. Это и неудивительно — на ключевых постах по-прежнему сидят бывшие коммунисты, они-то и правят бал.
Профессор К. Джунушев просто не разглядел грязные атрибуты (пороки) родного социалистического общественного хозяйства и, возможно, добросовестно заблуждается, путая социализм с капитализмом.
Кыргызстан, да и все страны СНГ, страдают не от капитализма, а от недоразвитости рыночных отношений, вернее, от их отсутствия. То, что мы имеем, это пародия на рыночную экономику, с той же социалистической вульгаризацией действия закона стоимости, с той же бессмысленной борьбой с ней путем установления твердых закупочных цен на с/х продукцию, увеличением «ножниц» цен. Хотя со времен А. Смита известно, что цены на все товары устанавливаются сообразно ценам па основные продукты питания, т. е. эти цены являются базовыми для всех других видов товаров и услуг. Но откуда это знать бывшим коммунистам, ныне монетаристам – Ельцину и другим власть предержащим в странах СНГ, если они кроме Манифеста Коммунистической партии ничего другого в молодости не учили, а «Исследование о природе и причинах богатства народов» А. Смита считалось вредной буржуазной книжкой, хотя все лучшее из нее Маркс перенес в «Капитал».
Так что профессору-коммунисту следовало бы  лучше знать природу того, что он называет «капитализмом», повнимательнее присмотреться, кто у нас «архитекторы» этого «капитализма», и задаться вопросом: может ли коммунист быть строителем капитализма? И лишь затем бичевать индустриальное и постиндустриальное состояние общества, называемое коммунистами «капитализмом». В Кыргызстане нет еще призрака «загнивающего» капитализма, наше общество еще не беременно им. Частная собственность на средства производства, в том числе, на землю, не утвердилась, а законы рынка, в том числе основной закон любого товарного производства – закон стоимости – функционирует только тогда, когда условием производства является частная собственность. О создании рынка ценных бумаг бывшие  коммунисты, а ныне – господа-мырзалар, не заботятся.
Обвинив президентскую власть и послушный Парламент в падении общественного производства, в обнищании населения, в инфляции, т. е. во всех пороках осуществляемой реформы, Джунушев, как всякий коммунист, крайне необъективен. Наша республика в составе СССР много лет жила на субвенциях, которые Центр брал у двух других «братских» республик — России и Азербайджана (вот где один из экономических источников, питавших эгоистическую идею о независимости России). Неожиданно быстрый распад СССР, устроенный похоронной командой – славянской тройкой Ельцин-Кравчук-Шушкевич (все – бывшие коммунистические функционеры) лишил Кыргызстан субвенций. Утверждения некоторых экономистов коммунистического пошиба в период детской болезни суверенизации о том, что наша республика может прожить за счет табака и шерсти — всего лишь показатель того, что экономисты-марксисты не способны правильно анализировать ситуацию. Лишившись субвенций, но являясь частью единого хозяйственного организма, наша зави симость от других стран СНГ, в первую очередь от России, возросла, так как мы очень бедны энергоносителями, 70 0/0 потребляемых нами товаров завозится извне, многие промышленные предприятия кооперированы с предприятиями других республик и являются частью технологической линии по производству одного вида продукции. При таких экономических условиях наши сановники со своими многочисленными чиновниками (подавляющее большинство которых бывшая номенклатура КПСС) очень ограничены в самостоятельных действиях. Кроме объективных факторов, слепое копирование Президентом, Правительством и Верховным Советом порочной экономической реформы, затеянной Ельциным – Гайдаром, обусловлено фактором субъективным, – некомпетентностью наших власть предержащих в вопросах рыночной экономики и правового государства. Аппарат Президента, Правительство и Верховный Совет сплошь состоят из бывшей номенклатуры и бывших преподавателей марксизма-ленинизма. Когда коммунист из строителя коммунизма в одночасье превращается в строителя капитализма, конечно же, ничего толкового, кроме очередной утопии и романтизма, не получается. В истории есть обратный пример, но с тем же результатом: когда капиталист Р. Оуэн хотел в одночасье, без учета объективных условий, построить социализм. Нельзя не согласиться с Джунушевым в том, что экономическая реформа Ельцина-Гайдара (а не Акаева) содержит много пороков, но причина этих пороков – не капитализм и не рыночная экономика, а то, что она осуществляется коммунистами и коммунистическими методами. Реформаторы-коммунисты имеют смутное представление о рыночной экономике, подтверждением чему являются их малограмотные действия во всем — от сферы денежного обращения, кредитования и ценообразования до решения проблем сельского хозяйства.
Но вина Президента и Верховного Совета в катастрофи ческом состоянии нашей экономики не стопроцентная, Экономически более сильный Казахстан также вынужден принимать правила игры, предложенные российскими горе-реформаторами, и копировать их действия. Другой вопрос, почему в пределах имеющихся возможностей команда Президента, включающая огромный аппарат чиновников, и Верховный Совет так беспомощны? Ответ один – некомпетентность в вопросах рыночной экономики, обусловленная их коммунистическим мировоззрением, и слабое знание даже пропедевтики рыночной экономики.
Пути выхода из кризиса, предлагаемые К. Джунушевым, весьма сомнительны с точки зрения конечного успеха. Первое. Предлагается объявить мораторий экономической реформе и приватизации. Непонятно, почему доктор наук экономическую реформу отделяет от приватизации? Виновата не приватизация, как процесс перемены собственности, а реформаторы-коммуписты, пытающиеся, не изменив собственности, перейти к рыночной экономике через манипуляцию с ценами, назвав ее либерализацией цен. Необходимость ре форм очевидна, но вопрос: какая нужна реформа? Если объявить мораторий экономической реформе, тотчас же возникнет проблема реформирования общества. Поэтому нужно использовать опыт японцев, которые еще в 1992 г. передали рос сийскому правительству свои рекомендации по проведению  экономической реформы, но Ельцин и Ко настолько прозапад ны, что не обращают внимания на советы азиатов. А зря.
Второе, что предлагает коммунист К. Джунушев, это всего лишь коммунистический лозунг. Интересно, как он хочет заморозить цены и заработную плату, если экономика Кыргызстана ориентирована на страны СНГ и большая часть товаров завозится из регионов, где идет постоянный рост цен? Связь цен на товары и заработной платы доктор наук просто обязан знать.
Профессор предлагает взять курс на поэтапное понижение цен, налогов, издержек производства, на повышение производительности труда. Разберемся по порядку. Как коммунисты собираются повышать производительность труда за счет организации новых гулагов и экспроприации собственности населения? Она зависит от личной мотивации труда, от его организации, от качества орудий и средств труда и т. д. Как можно мотивировать и рационально организовать труд без частной собственности? Коммунисты своим неудачным экспериментом уже ответили на этот вопрос. Система рухнула не из-за перевертышей-коммунистов типа Горбачева, Ельцина и др., а из-за того, что проиграло экономическое соревнование с рыночной экономикой.
Не существующая частнокапиталистическая монополия никак не может порождать антагонизм в обществе, коррупцию, мафию и взяточничество, поскольку то, чего нет, не может быть причиной явления. Коррупция, мафия и взяточничество были при всех стадиях социализма, начиная с периода диктатуры пролетариата и до развитого социализма, и сумели благополучно дожить до наших дней благодаря тому, что бюрократический коммунистический аппарат, полностью сохранен и ныне. Что касается антагонизма в обществе, то при социализме он был не меньший — интересы номенклатуры и рядового труженика были непримиримо противоположны. Формы антагонизма в обществе в наше время изменились лишь в том, что кроме чиновников п сановников стали богатыми, по нашим меркам, лишь те, кто занимается куплей-продажей.
Реформаторами-коммунистами созданы хорошие условия для получения сверхприбылей только коммерсантам лицам,  занимающимся ссудой денег. Аппаратчики знают, где быстрей оборот средств и кого можно раскошелить, ведь не соз дают же они условий для получения хотя бы средней нормы прибыли для тех, кто производит материальные блага. Товаропроизводителя заставить поделиться «наваром» очень трудно. К. Джунушев критикует пороки системы, видимо, только потому, что аппарат Президента и Верховный Совет в основном состоит из коммунистов-перевертышей, порвавших с компартией.
Третье, что предлагает К. Джунушев — отказаться от экономической программы МВФ и разработать собственную по планомерной организации социалистического рынка Кыргызстана. В части отказа от рекомендаций МВФ с К. Джунушевым нужно согласиться и обратить взоры к рекомендациям японских экономистов, имеющих большой практический опыт по переводу государственно-милитаризованной экономики на рыночные рельсы. Что касается собственной экономической программы, да еще планомерной организации социалистического рынка Кыргызстана — тут больше коммунистической риторики, чем серьезной мысли. Запомните, господа-товарищи реформаторы, бывшие и настоящие коммунисты, все собственные экономические программы отдельно взятой страны, входящей в СНГ, будь то огромная Россия или маленький Кыргызстан, нереализуемы. Такие экономические программы могут быть более или менее адекватны реальности и реализуемы только тогда, когда они будут скоординированы и взаимоувязаны, так как экономика политически суверенных стран продолжает оставаться единым экономическим организмом, несмотря на грязную работу коммунистов по его расчленению. Коммунисты, как бывшие, так и настоящие, всегда путаются, из-за узости кругозора, в вопросах соотношения экономики и политики, политики и права. Только создание собственной программы экономического развития Кыргызстана весьма проблематична.
Четвертое, что предлагает К. Джунушев, – это пересмотреть структуру госаппарата, сократить его и превратить в плановые органы и увязывает это с социализмом. Действительно, бюрократический коммунистический госаппарат, благополучно перешедший в посткоммунистическую эпоху требует сокращения и структурных изменений. Подобная проблема стояла еще перед В. Лениным, и она — проблема коммунистическая, а не формирующейся рыночной экономики.
Пятое и шестое предложения К. Джунушева – это призыв к экономическому союзу на базе формирования общесоюзного разделения труда, к экономической интеграции СНГ и возрождению Союза. Этот призыв актуален, но он должен быть обращен в первую очередь к бывшим коммунистам — славянской тройке, в особенности к России, которая одной рукой подписывает соглашения об интеграции стран СНГ, а другой строит барьеры на пути движения товаров и платежей, и лишь затем – к Акаеву и другим президентам туркестанского региона. Возрождение же Союза в прежней унитарной форме и в прежних границах невозможно без большой крови.
Вместо прежнего Союза гораздо безболезненнее можно образовать экономическую конфедерацию сначала на базе  Кыргызстана и Казахстана, а затем уже Туркестана — Центральной Азии. Эстония за один год сумела переориентировать свою экономику на Запад, и 70% ее экспорта уже идет на рынки Европы и Америки.
Седьмое и последующие предложения К. Джунушева относятся к проекту Конституции и носят не экономический, а политико-правовой характер. Видимо; для него право - малознакомая сфера, но он тем не менее по-большевистски бесцеремонно вторгается в эту сферу и предлагает коммунистические нелепости, полагая, что все Конституции должны быть похожи на прежние четыре коммунистические. Он критикует Проект за отсутствие преемственности, забывая, что Конституция — это правовой акт, а не лозунговый документ,  критикует за отсутствие в Проекте дефиниции, сущности, принципов и функций общественно-политического строя, экономического строя, при этом общественно-политический строй отождествляется с понятием государства, и неясно — определения формы государства или формы правления, механизма государства или функций государства требует он? Доктору наук следовало бы знать, что юридические документы требуют четкости, точности и лаконичности, а не коммунистического словоблудия.
Далее профессор упрекает авторов Проекта в том, что «Кыргызская Република оказалась какой-то абстрактной республикой не в пространстве и не во времени». Право не  занимается пространственно-временными связями, это предмет физики, а основное назначение правовых актов – регули ровать общественные отношения. Марксистская классификация этапов развития общества нелепа, что видно при сравнении, например, Болгарии (социалистической) с Великобританией. Первая, отстававшая от второй на многие десятилетия, провозглашалась страной, стоявшей на порядок выше в иерархии общественно-экономических формаций.
Слов нет, проект Конституции должен быть переработан, но не в сторону насыщения коммунистическими лозунгами, а путем четкого формулирования принципа разделения властей. Президент должен возглавлять исполнительную власть, а не ставить себя выше всех. Эта идея Л. Левитина была мной подвергнута критике в статье «Король, монарх, Президент?..» («RP», 7.08.92). И доктору юридических наук, специалисту в области колхозного права, видимо, кроме Маркса ничего не читавшему, была рекомендована конкретная литература для ознакомления с теорией разделения властей, но Л, Левитин, занятый устройством делишек своего сына через «Снабеко», а может быть, н своих, ничего не понял. Л. Левитин и ему подобные не понимают, что Президент, подвегневный над тремя ветвями власти, может быть легко удален Парламентом или Правительством как лишний аппендикс. Или наоборот, поставленный над тремя ветвями власти, Президент также легко может превратиться в диктатора. Подобпых недостатков в Проекте много, его надо перерабатывать, н в этом своем требовании К. Джунушев прав. Но заклинание коммуниста о необходимости классовой борьбы очень опасно – у нас в настоящий момент нет еще сформировавшихся классов. Если К. Джунушев считает, что у нас есть класс капиталистов, то ими у нас являются и бывшие партийные функционеры, и комсомольские работники, ныне занимающиеся коммерцией. Любое необдуманное раскачивание общества может подтолкнуть его к опасному противостоянию. Пример Таджикистана рядом.
Теория классовой борьбы — это экстремистская и вредная теория, а на практике она опасна вдвойне. Советую: займитесь, товарищи коммунисты, лучше теорией классового мира, а не классовой борьбы, спорить лучше через газеты, а не посредством пролетарского булыжника – обязательного атрибута классовой борьбы.
Что касается коррумпированности власти и мафиозных структур, К. Джунушев не прав в том, что они созданы Президентом А. Акаевым. Коррупция и мафия существовали во все годы коммунистической диктатуры и благополучно перекочевали вместе с госаппаратом в посткоммунистическую эпоху. Это не вина А. Акаева, а беда оп не может найти в обществе другую опору, кроме бывших партаппаратчиков. Кроме коммунистических методов управления, бывший коммунист А. Акаев других не знает, и отсюда соответствующий подбор кадров.
К. Джунушев обвиняет правоохранительные органы республики в высокой степени пораженности коррупцией, используя слова Бакатина, который, как и любой коммунист, – любитель общих и неконкретных фраз. Здесь вместо аргументов одни вопросы. Причина роста преступности не в коррумпированности правоохранительных органов, а в первую очередь, в малограмотности проводимых экономических и правовых реформ, в некомпетентности законодателей и других власть предержащих – бывших партократов, привыкших во всем обвинять других, но только не себя.
Ближе к концу своей статьи К. Джунушев, грамотно и толково разъяснив, почему сом не может быть конвертируем, здесь явно вышел за рамки коммунистического доктора наук. Я поддерживаю и призыв профессора к необходимости объединения среднеазиатских республик и Казахстана. Но это объединение нужно не просто в какое-то аморфное образование типа СНГ, а в экономическую конфедерацию. И делать это надо быстро и решительно.
Но заканчивает профессор К. Джунушев, как истинный коммунист, призывом к принятию комплексно-системных практических мер, состоящих из планового совершенствования и развития социалистического общественного производства. Надо быть настоящим коммунистом, чтобы не понимать очевидных явлений: плановое социалистическое производство, 70 с лишним лет исповедовавшееся коммунистами, безнадежно проигрывает форме производства, условием которого является частная собственность. Отрицать очевидное – значит, быть в плену иллюзий.
               

ЯЗЫК ХУННУ–
РАЗНОВИДНОСТЬ МОНГОЛЬСКОГО

Написание данной статьи продиктовано современной практикой монголоведения и необходимостью интерпретировать слова из остатка языка хунну. В статье с критических позиций рассматриваются перевод тюркологов, в частности, В. С. Таскина, В.А. Панова и Л. Н. Гумилева. Семь слов из остатка языка хунну переведены на русский язык впервые и как монголоязычные.
Хунну – народ, живший во второй половине тыс. до н.э. – начале 1 тыс. н.э. на просторах Центральной Азии. Многие народы алтайской языковой семьи считают их своими предками. О языке хунну известно очень мало. Большая часть сведений об этом воинственном народе содержится в Китайских хрониках. В них встречаются и некоторые слова, использовавшиеся хунну. Их анализ позволит более аргументировано судить о языке этого народа.
Знаменитый китайский историк Сыма Цянь (около 145-86 до н.э.), его еще называют отцом китайской истории, произведение которого с китайского языка на русский переводил в XIХ в. Н.Я. Бичурин, описывая жизнь хунну, сообщает: «Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 39-40].
Сыма Цянь, естественно, записывал Шицзы китайскими иероглифами по-китайски, но в части вышеприведенной цитаты, он употребил хуннуские   слова. Это названия домашних животных, которых содержали хунну.
В.С. Таскин перевел эти названия домашних животных как тюркские: катир=лошак, ty/r/ti=Ty/p/TIF низкорослая дикая лошадь, tan=TaIF дикая лошадь. Впоследствии с предложенной В.С. Таскиным интерпретацией названий домашних животных соглашается Л.А. Викторова, повторяя в своей работе «Монголы. Происхождение народа и истоки культуры» [Викторова, 1980, с. 121]. Л.А. Викторова как человек, знающий монгольский язык, должна была бы отнестись к переводу В.С. Таскина критически, но она удовлетворилась тем, что написал ее авторитетный коллега.
В.С. Таскина, видимо, ввело в заблуждение слово катир, оно действительно по-тюркски (по-киргизски) означает лошак, мясо которого в пищу не употребляется ни монголами, ни тюрками.
В зарубежной тюркологии Д. Пуллиблэнк переводит katir, как цзюэ-ти, а ty/r/ti и tan соответственно тао-ту и то-си, и он пишет: «В начале главы о сюнну в «Ши цзи» есть следующее место: “Домашний скот, который они держат в больших количествах, - это лошади, крупный рогатый скот и овцы. Их необычный домашний скот - это верблюды, ослы и мулы, цзюэ-ти, таоту и то-си”. Последние три слова явно не китайские.
В словаре «Шо вэнь» говорится (буквально), что цзюэ-ти – это потомство от жеребца и мула. Поскольку получить потомство от этих животных, безусловно, невозможно, текст должен был бы быть исправлен на «мул, который является потомством жеребца и ослицы», т.е. «лошак». Это определение расходится с комментарием Сюй Гуана, цитируемым в «Ши цзи цзе», который гласит, что цзюэ-ти – это лошади лучшей породы северных варваров. Лошак же в действительности – худшая разновидность. Эгами Намио собрал ряд других текстов, где употребляется цзюэ-ти, и показал, что они имеют смысл только в трактовке Сюй Гуана. Он полагал, что на самом деле цзюэ-ти - это крупная западная лошадь в отличие от обыкновенного монгольского типа лошади, который был нормой и для Китая, и для Монголии»  [Пуллиблэнк, 1986, с. 36-37]. 
Английский востоковед Д. Пуллиблэнк, раскритиковав автора словаря «Шо вэнь» и встав на позицию Сюй Гуана, считает, что «цзюй-ти – это лошади лучшей породы северных варваров».
На наш взгляд, крупная западная лошадь при отсутствии стойлового содержания в условиях Монголии долго прожить не сможет. Она не приспособлена к тебеневке и круглогодичному содержанию на улице. Цзюэ-ти=katir=хатирч – рысистый, рысак [Лувсандэндэв, 1957, с. 520] в переводе с монгольского языка. Рысистые лошади у монголоязычных народов, и не только у них, считались особо ценной породой. Мулом или лошаком цзюэ-ти - katir не может быть, они в перечне Сыма Цяня упоминаются и в данном случае тавтология исключена.
Д. Пуллиблэнк собрал три отрывка из древнекитайских источников, иллюстрирующие, что под цзюэ-ти - katirом древние китайцы подразумевали лошадей очень хорошей породы. Вот, что пишет Д. Пуллиблэнк: «Отрывок, прекрасно иллюстрирующий то, что под цзюэ-ти подразумевались высоко ценившиеся лошади очень хорошей породы, и между прочим, показывающий, что она была известна в Китае еще до объединения его с династией Цинь в 221 г. до н.э., находится в докладе Ли Сы князя царства Цинь, включенном в «Ши цзи». Ли Сы, родом из царства Чу, защищаясь от чиновников царства Цинь, которые хотели изгнать всех иностранных советников («гостей»), находившихся при циньском дворе, для примера указывает на многие ценности, которые царство Цинь получало из-за границы. Он говорит: «Если бы предметы должны были производиться в Цинь прежде, чем их разрешат …женщины из царств Чжэн и Вэй не наполняли бы ваш внутренний дворец, а прекрасные цзюэ-ти не стояли бы в ваших стойлах». В других текстах из «Ши цзи», цитируемых в «Тайпин юйлань» и «Хуайнань цзы» о цзюэ-ти говорится как о лучших лошадях для экипажа. В биографии Цзоу Яна в «Ши цзи» в другом отрывке, который, по-видимому, указывает, что эти животные были известны в позднечжоуское время, говорится, что князь царства Янь угощал Су Циня блюдом, приготовленным из цзюэ-ти, причем подразумевалось, что это было проявлением особой милости» [Пуллиблэнк, 1986, с., 37].
Таким образом, мы имеем дело с Цзюэ-ти=katir=хатирч – рысистый, рысак [Лувсандэндэв, 1957, с. 520], лошадь, бегающая  аллюром, а не с лошаком и не с крупной западной лошадью, которая в условиях Монголии быстро вырождается и объектом разведения являться не может. До настоящего времени рысак=хатирч, отличающиеся быстрым ходом и статью, ценятся у монголоязычных народов.
Также В.С. Таскин ошибается, когда он пишет: ту/р/ти - низкорослая дикая лошадь, а тан - дикая лошадь, тогда как у Сыма Цяня речь идет о домашнем скоте. Разводить диких животных в домашних условиях невозможно, иначе животные потеряли бы статус диких ту/r/ti/=ту\р\ти=туруут (туурайт)  «копытный» по-монгольски [Лувсандэндэв, 1957, с., 424]. Монголоязычные народы до сего времени употребляют это слово в отношении домашнего скота. В тюркских языках слово ту/р/ти значения не имеет, по-хакасски копытное=туйгахтыглар [Чанков, 1961, с. 329] отдалено напоминает Ту/r/ti=туруут/.
Слово «тан» - в монгольских и тюркских языках значения не имеет, во всяком случае я не нахожу для него объяснения. Слово «тан» лишь отдалено напоминает монгольское слово «тэмээн» = «верблюд» [Лувсандэндэв, 1957, с.439], по-тюркски (по-киргизски) - верблюд=тyе, однокоренное слово с «тэмээн», еще более далекое слово от «тан». Вероятно, это монголоязычное слово «тэмээн».
Еще одно слово, имеющее хуннуское происхождение, встречается на с. 46, отделения тома «Собрания сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнее времена» Н.Я. Бичурина, «Яньчжы»: «Шаньюой имел наследника, по имени Моду, после от любимой Яньчжы родился ему меньшой сын» [Бичурин, т. 1, 1950, с., 46]. По тексту видно, что «Яньчжы» – жена шаньюя – правителя хуннуского Туманя, родившего ему сына.
Слово «Яньчжы» =jeh-chi=abetschi, iptschi, evci, в 1902 г. К.Сиратори объяснил как тюркское = «жена» [Shiratori, 1902, с. 1-33]. Затем в 1916 г. В.А. Панов попытался исследовать слово «яньчжы»= янь-ши=э-ши также с позиций тюркского происхождения хунну [Панов, 1916, с. 20-28]. В.А. Панов долго и подробно доказывает, почему слово «яньчжы» надо произносить «э-ши», что будет корректнее и правильнее. Правоту В.А. Панова впоследствии подтвердил Д. Пуллиблэнк, так же писавший «э-ши» [Пуллиблэнк, 1986, с. 58]. В краткой исторической справке В.А. Панов пишет: «…младший брат Мао-дуня (Мо-дэ), основателя империи Сюнъ-ну, был рожден в конце III ст. до Р.Х. от «любимой Янь-чжи» отца». В другом месте сказано, что хан владения Дун-ху потребовал от Мао-дуня «одну из его янь-чжи». В 198 г. до Р.Х. дочь одного из китайских князей была отправлена к Мао-дуню «в янь-чжи» [Панов, 1916, с. 24]. Речь идет о супруге шаньюя, а не о тете, старшей сестре или матери.
Далее В.А. Панов переходит к определению слова и пишет: «В современных тюркских наречиях мы имеем: «ача» (туркмен.) женщина, супруга: «аш» (куман) «жена»; «енджи» (саг.койб) «замужняя женщина, жена, хозяйка»; «апчи» (лебед.) «женщина, хозяйка», «апцi» (коман)  супруга» [Панов, 1916, с. 24]. Слова, перечисленные В.А. Пановым, имеют лишь приблизительное сходство с «яньчжи - эши».
В.А. Панов пишет: «Во всех монгольских диалектах понятие «дом, юрта» выражается словами «гэр», «гер», «кгер» (у калмык.). Отсюда «жена», «хозяйка»= «гэргэн», «гэргэi», «кгеркген» (у калмык.). Затем «женщина» (жена, хозяйка) = «еме», «эмэ», «iзэ», «эзэ», «эхэнэр», «эхнэр», «хамаган».
Словом «хатун» («хатан», «катун») обозначается «жена знатного человека, супруга хана, князя», «государыня» [Панов, 1916, с. 26]. В перечне монгольских слов, обозначающих женщину, В.А. Панов пропустил слово «эзы», имеющее наряду с «iзэ» или «эзэ» сходство с «яньчжы-эши» и приходит к неожиданному выводу, противоречащему логике и здравому смыслу. Он пишет: «Отсюда видно, что древнее слово сюнъ-ну, скрывающееся под китайской транскрипцией «янь-ши» или «э-ши», к монгольскому лексикону относиться не может».
В.А. Панов находился под большим влиянием Орхонских надписей VIII в. н.э.: «…причем народ этот, как свидетельствует язык надписей, был несомненно турецкого, а не монгольского происхождения, как ранее полагал Бичурин» [панов, 1916, с. 26].
 В.А. Панов, не задумываясь, экстраполирует Орхонские надписи VIII в.н.э. на времена автора «Ши-цзи» Сыма Цяня, описавшего события, где фигурирует слово «яньчжи-эши» - на IIl в. до н.э.. он считал, что хуннуский язык без изменения перешел к «ту-гю-тюркам», народу, появившемуся на исторической арене VI в.н.э.
Еще одна досадная ошибка В.А. Панова заключается в том, что он проигнорировал очевидные исторические факты. После хунну гегемонами на территории Центральной Азии побывали сяньби во II-IV в., жуань-жуани (авары) в IV-V1 в., тоба (табгачи) в IV-VI в. Монголоязычность этих народов достаточно доказана и не вызывает у исследователей сомнений [Лигети, 1969, с.107-111].
Профессор В.Н. Васильев по поводу подобного рода экстраполяций писал: «Что Тукюесцы или Турки, основатели одного из величайших царств, сами сначала могли не говорить тем языком, который мы называем турецким, - это так же возможно, как верно то, что Татары-Монголы говорили не тем языком, который мы называем татарским» [Васильев, 1872, с. 118].
В.А. Панов, считал монголоязычность явлением изолированным и замкнутым и ставшим известным в истории только благодаря Чингисхану. Вопреки здравому смыслу, он один из первых востоковедов и впоследствии эту теорию поддержали Клаусон [Clauson, 1961], Рона-Таш [Rona-Tas, 1998] и др.. Встать на их позицию, значит думать, что монголоязычие появилось около XIII в., и многие вопросы истории - этническую принадлежность таких народов, как кидани, кумохи, жуань-жуани (авары), ухуани (увани), сяньби, дунху и др. оставлять без ответа или вопреки историческим фактам называть их тюрками.
Вот, что пишет В.А. Панов: «С другой же стороны, (монголы показываются в истории на несколько столетий позже, а язык их становится известным (распространенным) лишь около эпохи Чингис-хана). По этим соображениям, монгольское «хатун» нужно считать заимствованным из более древнего турецкого «катун», а не обратно. Таким образом, как китайская транскрипция «янь-ши» (э-ши), так и транскрипция «кэ-хэ-дунь» («катун»), параллельны между собой и в общем значении «жена», и в смысле титула «ханша», должны быть признаны одинаково передающими не монгольские слова, а тюркские» [Панов, 1916, с. 26].
Слово «янь-ши = э-ши» безусловно монголоязычное, объясняется словом «эзы» жена, супруга, хозяйка [Черемисов, 1973, с.180-181]. Из тюркских языков наибольшее сходство имеет с «янь-ши = э-ши», самый чистый, без примесей, т. е. почти не содержащий фарсизмы, арабизмы и финнизмы – язык это хакасский. По-хакасски жена= «unчiзi» [Чанков, 1961, с. 211], по-киргизски жена = «аял, катын» [Юдахин, 1940]. Киргизское слово «аял» более сходно с переведенными В.А. Пановым выражениями из тюркских наречий «ача», «аш» и т.д., и мало похоже на хуннуское «янь-чжи=эши».
Дополнительные сведения о языке хунну мы можем почерпнуть при анализе чинов, использовавшихся в их обществе. На с. 48 его «Собрания сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» перечислены наследственные государственные чины, вероятно, установленные шаньюем Модэ, правившим империей хунну с 209 г. до н.э. по 174 г. до н.э..
У Н.Я. Бичурина читаем: «Установлены были: 1) Восточный и Западный Чжуки-князь; 2) Восточный и Западный Лули - князь; 3) Восточный и Западный великий предводитель (в сноске указано «Да-гян»); 4) Восточный и Западный великий Дуюй; 5) Восточный и Западный великий Дан-ху; 6) Восточный и Западный Гуду-хэу» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 48].
Анализируя перечисленные титулы, Н.Я. Бичурин, пишет: «У хуннов мудрый называется Чжуки; почему наследник престола всегда бывает Восточным Чжуки князем» [Бичурин, 1950, т. 1, с.49], т. е. Чжуки – мудрый и поэтому наследник престола, и всегда Восточный. А как быть с Западным Чжуки? Он мудрый, но не наследник престола. Буквальный или смысловой перевод сделан Н.Я. Бичуриным слова Чжуки? Я думаю, Н.Я. Бичурин по смыслу назвал чжуки мудрым, потому что по-тюркски (по-киргизски) мудрый bilgictik = билгил [Юдахин, 1940, с. 87], акылдуу, эсту, от слова мудрость= bulgictik. По-хакасски «мудрый»= «кулуг, хыйга» [Чанков, 1961, с. 382], слова, далекие по произношению от чжуки. По-монгольски «билиг» - «талант, разум, способность» [Лувсандэндэв, 1950, с. 69]. Мудрый — по-монгольски «мэргэн, цэцэн» [Лувсандэндэв, 1950, с. 253, 623].
Слово «чжуки» легко, без напряжения, читается как монголоязычное «зуг» = «сторона, направление» [Лувсандэндэв, 1950, с. 208]. Н.Я. Бичурина можно прочитать с учетом «чжуки=зуг», как князья - Востока и Запада, т. е. князья, руководившие Восточной и Западной сторонами, и командовавшие войсками восточного и западного направлений, занимавшие территорию «против Шан-гу и далее на восток до Су-мо и Гао-сянь» и Запада, занимавшие территорию «против Шан-гюнь и далее на запад до Юечжы, Ди и Кянов» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 49]. Не нужно строить никакую сложную филологическую конструкцию, чтобы доказать идентичность «чжуки=зуг», она очевидна и по произношению, и по отражению объекта, о котором идет речь, с учетом китайского звучания «чж» на «з», «у» на «у» и «ки» на «г». По-хакасски «сторона» - сари, хыри, чир [Чанков, 1961, с. 832]  «направление» - ысханы, сари, тарта, алдыра [Чанков, 1961, с. 411]. По-киргизски «сторона» - жак, туш, «направление» - багыт. Лишь слово «жак» можно сблизить с «чжуки=зуг», но оно не означает направление, только употребляется в значении «сторона». В значении «направление» употребляется слово «багыт».
Следующим в иерархи должностных лиц Н.Я. Бичурин называет: «Восточный и Западный Лули-князь» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 48]. Лули на тюркских языках значения не имеет. У монголоязычных народов «Лули» произносится как «луун», что означает «дракон». «Лули=луун=дракон». С незначительным изменением слово лули, в окончании «н», китайский летописец употребил «ли», бытует у монголоязычных народов до сего времени. Например, существует для обозначения иерархической ступени борцов - спортсменов, монгольского национального стиля.
Третьим в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный великий предводитель» - «Да-гян» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 48]. Хотя Н.Я. Бичурин пишет, что «Да-гян» китайский титул, я думаю, что это слово хуннуское, т. к. маловероятно, чтобы наследственный государственный чин обозначался на инородном языке. «Дагян» монголоязычное слово = «даган»= «вести за собой, следовать» [Черемисов, 1973, с. 180-181]. В функции «да-гяна», видимо, входило как вести за собой народ, так и следовать за чжуки и лули. Он располагался в середине иерархической лестницы наследственных государственных чинов. «Даган» - монголоязычное слово, которое на тюркских языках значения не имеет. По-хакасски «вести» «апарарга, чорйзерге» [Чанков, 1961, с. 88], «следовать» - апарарга, чоргiзерге» [Чанков, 1961, с., 792].
Четвертым в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный великий Дуюй» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 48]. Слово «дуюй» монголоязычное, означает «дуу» «младший» [Лувсандэндэв, 1957, с.164]. Дуюй был младше по должности чжуки=зууг, лули=лууна и дагяна=дагана.
Пятым в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный великий Данху» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 48]. Слово «данху» монголоязычное, имеет общее происхождение со словом «данса — счетовод» [Черемисов, 1973, с. 186]. В должностные обязанности данху, видимо, входило вести учет, как войска (населения), так и скота. «Данху»  «данса»- «счетовод», я думаю, больше подходит по смыслу к трактовке этого чина, чем «данхар» = «рослый, верзила» [Черемисов, 1973, с. 186]. Слово «данху» почти буква в букву совпадает с «данха». В последние годы в монголоязычной среде это слово почти не употребляется, оно заменено русским словом счетовод.
Правда в тюркских языках (киргизский вариант) имеется слово «данк= «слава, но, на мой взгляд, «данса» - счетовод, имеет больший смысл, лучше для объяснения чины данху, чем «данк». Киргизы никогда не обозначали словом «данк» должность, которую занимал человек.
Шестым в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный Гуду-хэу» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 48]. В.В. Радлов, я думаю, ошибался, когда перевел слово «гудулу» как «счастливый», «гуду» = «кут» «счастье» как тюркское слово [Радлов, 1890, с. 2]. Во-первых, слово «кут» на тюркских языках никогда не обозначал счастье. Обратимся к наименее разбавленным разного рода фарсизмами, арабизмами и финнизмами, по сравнению с другими тюркскими языками, - хакасскому и киргизскому языкам. По-хакасски «счастье»=«улус, талаан, ырыс, часка», «счастливый» «улустиг», часкалым, ырыстыг» [Чанов, 1961, с. 840]. По-киргизски «счастье»=«бахыт», «счастливый»=«бахтылуу». Кут, по-тюркски, означает благополучие, по-уйгурски употребляется в том же значении. «Гуду» вряд ли мог означать «счастливый». Если «гуду» счастливый, то более счастливыми должны быть чжуки, лули, да-гяны, дуюй и данху, занимавшие более высокое положение, чем гуду-хэу. Но они не обозначались знаком счастья, как «гуду-хэу». Гуду-хэу - низшая должность в реестре наследственных государственных чинов. Я думаю, «гуду-хэу» монголоязычное слово, родственное «х;тл;х» «вести, править, предводитель» [Лувсандэндэв, 1957, с. 556], а «хэу» = «простой» [Лувсандэндэв, 1957, с.594]. Употреблялся «гуду-хэу» в значении «простой предводитель», т. е. наиболее приближенный к народу. Н.Я. Бичурин пишет: «Гуду суть; вельможи не из Шаньюева рода» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 48]. Гуду-хэу, вероятно, были выдвиженцы из среды рядовых хунну и, как пишет Н.Я. Бичурин: «Восточный и Западный Чжуки - князья, Восточный и Западный Лули - князья считались самыми сильными владетелями. Восточный и Западный Гуду-хэу были их помощниками в управлении» [Бичурин, т. 1, 1950, с.49]. То есть гуду-хэу были всего лишь помощниками Чжуки и Лули, ни о каком эпитете «счастливый» речь идти не может в обозначении помощников, выполнявших элементарные управленческие функции.
Следующее слово, которое встречается у Н.Я. Бичурина - «Цзюйкюй». Он указывает: «Низшие князья поставляют у себя Дуюй, Данху и Цзюйкюев» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 49]. Слова «Ду-юй дуу = младший» и «Данхуу=данса = счетовод» были исследованы выше. Слово Цзюйкюй, вероятно, монголоязычное и имеет общее происхождение с цэргийн= воинский армейский [Лувсандэндэв, 1957, с.622] от цэрэг – воин, армия, войска» [Лувсандэндэв, 1957, с. 622].
 Помимо наименования чинов, важную информацию о языке хунну могут дать и названия влиятельных родов этого народа.
У Н.Я. Бичурина в Собрании сведений ….на с. 49 читаем: «***нь, Лань и впоследствии Сюйбу суть три знаменитые дома» [Бичурин, т. 1, 1950, с. 49]. А.Н. Бернштам [Бернштам, 1951, с., 227] и Л.Н. Гумилев [Гумилев, 2004, с. 83] считают, что это были хуннуские роды.
Л.Н. Гумилев пишет: «Знатных родов у хуннов в эпоху Модэ было три: ***нь, Лань и Сюйбу. Хуянь - тюркское слово, означает «заяц»; сюйбу также тюркское слово - «край»; лань - слово китайское и значит «орхидея» - национальный цветок китайцев в древности» [Гумилев, 2004, с. 83]. Рассмотрим три слова: лань, сюйбу и хуянь, которыми обозначались знатные хуннуские роды.
Лань - китайское слово орхидея, пишет Л.Н. Гумилев, тем самым он хотел бы увидеть китайский след в истории происхождения хунну: «от Шун Вэя идут Лань… [Гумилев, 2004, с. 83]. Это маловероятно. Из исторического пояснения, которое дает Н.Я.Бичурин, известно: «Цзе-кхой, последний государь из сей династии (хя - династия китайских царей - АС. Шабалов), умер в ссылке в 1764 г.  до Р.Х.. Сын его Шунь-вэй в том же году со всем своим семейством и подданными ушел в Северные степи, и принял образ кочевой жизни. Китайская история полагает сего князя праотцом владетельных монгольских Домов» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 40].
 Шунь-вэй жил за 1300 лет до появления хунну, первое упоминание о которых датируется китайскими династийными хрониками в IV в. н.э. [Бичурин, т. 1, 1950, с. 45]. За это время роды перемешивались, исчезали и появлялись новые, вряд ли могли за 13 веков в среде кочевников сохраниться, китайские родовые названия. Ни одного монгольского или тюркского рода с китайским названием в исторической литературе не встречается.
Лань, вероятнее всего,  монголоязычное слово – лань - денежная единица, мера веса, от лантайх лантгар= грузный, тяжелый, тучный [Лувсандэндэв, 1957, с. 229]. Известно, что у скотоводов был очень подвижный и ликвидный товар, постоянно требующий обмена. При обмене необходима мера веса, которая  в условиях кочевого быта определялась на «глазок» тучностью и упитанностью скота. Род лань, возможно, проживал на границе степи и земледельческих районов, где постоянно происходил обмен.
Сюйбу, пишет Л.Н. Гумилев, тюркское слово - «край». Л.Н. Гумилев ошибается, «край» - по-тюркски (киргизский вариант): «арка», «арканды», «аркасы», по-турецки - «кенар», явно заимствованное слово, по-хакасски — «край» - «пазы, азагы, хыри, чир» [Чанков, 1961, с. 334].
Сюйбу, вероятно, имеет одно происхождение с современным монгольским словом «сулбээ»= «родственные связи» [Лувсандэндэв, 1957, с. 368], отсюда «суй= калым» [Лувсандэндэв, 1957, с. 368]. Вероятность резко увеличивается, если учесть что роды ***нь и Сюйбу постоянно вступали в родственные связи. Читаем у Н.Я: Бичурина: «Хуянь и Сюйбу всегда были в  брачном родстве с Шаньюем. Сюйбу имел должность государственного судьи. Обычай брать для Хана девиц постоянно из одних домов сохраняем был и в Чингис-хановом доме» [Лувсандэндэв, 1957, с. 49]. 
Л.Н. Гумилев переводит слово ***нь, как «заяц». По-тюркски, действительно, очень похожее слово заяц=коён (киргизский вариант), по-хакасски «заяц» - «хозан» [Лувсандэндэв, 1957, с., 271]. Быть тотемом знатного рода, это пугливое, вечно боящееся, иногда собственной тени животное, вряд ли могло. На тотем рода, из которого были правители хунну - шаньюи, заяц не подходит.
А вот А.Н. Бернштам имел совсем другое мнение в отношении слова ***нь. Процитируем его подробнее и пространно: «Самым знатным родом был род Хуянь. К этому роду принадлежал Учжулю жоди, если признать наши выводы о том, что шестой Ноинулинский курган является его могилой. Очевидно, тотемом этого рода был бык, который изображен на эмблемах - гербах шаньюя - серебряных бляхах. Каково же соотношение между изображением тотема-герба (если это действительно эмблема-герб, восходящий к тотему Учжулю жоди) и именем знатного рода «Хуянь»? Или последнее имя и не имеет отношения к находкам в шестом кургане? Для выяснения этого вопроса мы обратились к анализу термина «Хуянь». Во всех источниках, где встречается это имя, как мы уже выше отметили, оно передано одними и теми же иероглифами.
Уже само произношение этого имени на основе пекинского диалекта доказывало, что иероглифы можно читать ***р, а наличие двух гласных позволяло предполагать об утраченном интервокале. Следует учесть, что здесь идет речь о транскрипции иностранного для Китая слова из области архаичной монголо-тюркской лексики. Предположения оправдались и данными аналитической китайской фонетики.
Первый иероглиф ху звучал в древности хио и, как замечает Б. Карлгренн, х - это придыхание. Второй иероглиф звучал i;n<g;n. Близкие к нему формы дают произношение k'ian. Следовательно, учитывая необходимость замены конечного n в r, мы получаем древнее чтение этого имени [Х] uog;r.
Наличие придыхания с начала слова - явление, достаточно распространенное в древних языках Центральной Азии. Напомню, что в отношении монгольских языков даже XIII-XIV вв. об этом писал П. Пелльо. Аналогичное явление, очевидно, было известно и языкам Восточного Туркестана (тохарскому) и среднеазиатским. В отношении последних мы пытались это показать на примере произношения термина «усунь», запечатленного в той же китайской транскрипции в форме хюсюнь, затем закономерно перешедшего в кусан=кушан.
Любопытно, как нам указал К.К. Юдахин, у ферганских узбеков (заселяющих область древних хюсюнь) слово «бык» произносится хюкюз.
Следовательно, наличие х в. этом слове - придыхание, соответствующее не столько видовой языковой разновидности, сколько спирантной ветви языков; другими словами – это явление, характеризующее ранний период в развитии языка. Вряд ли кто-либо предложит рассматривать эту спирантизацию в восточно-туркестанских или среднеазиатских языках  в II в. до н.э. - 1 - III вв. н.э. как результат влияния монгольского языка.
Следовательно, основу имени шаньюйского рода составляет термин ouger. Нетрудно видеть, что из этой основы мы получаем:
1) генезис термина uigur, нa чем мы остановимся несколько далее;
2) термин tiker мнг. бык, являющийся фонетическим архетипом тюркского oyuz, т.е. тоже бык.
Следовательно, наши розыски, приведшие к утверждению, что тотемом шаньюйского рода гуннов был бык, подтвердились связью с названием «знатнейшего рода гуннов», являющегося не чем иным, как именем Бык» [Бернштам, 1951, с. 227-230].
Как видйм, мнение А.Н. Бернштама более аргументированное, ***нь=;ker=бык – слово общее, монголо-тюркское.
Таким образом, мы рассмотрели тринадцать слов из остатка языка хунну 9 слов монголоязычных, 3 слова общие, монголо-тюркские, 1 слово, вероятно, монголоязычное – цзюйкюй.
Вот уже почти три века ученые - востоковеды спорят об этнической принадлежности хунну – народа, наводившего ужас н просторах Азии и Европы и вызвавшего Великое переселение народов. После нашего анализа  остатка языка хунну можно предположить, что хунну были монголоязычным народом.

Библиографический список
1. Бернштам А. Н. Очерк истории гуннов. - Л., 1951.
2. Бичурин Н. Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.;Л., т. 1-3, 1950.
3. Васильев В.Н. Об отношении китайского языка с среднеазиатским //Журнал Министерства Народного просвещения, 1872, сентябрь, с. 115 -118.
4. Викторова Л.Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. - М., 1980.
5. Гумилев Л.Н. История народа хунну. - М., 2004.
6. Лигети Л. Табгагский язык - диалект сяньбийского // Журнал Народы Азии и Африки, 1969, №21, с. 107-117.
7. Лусандэндэв А. Монголо-русский словарь.- М., 1957.
8. Панов В. А. К истории народов Средней Азии. Сюнь-ну (хунну). Турецкое происхождение народа Сюнь-ну (хунну) китайских летописей. - Владивосток: Изд-во Диттана, 1916.
9. Панов В. А. К истории народов Средней Азии. – Владивосток: Изд-во Диттана, 1918.
10. Пуллиблэнк Дж. Э. Зарубежная тюркология. - М.:  Наука, 1986, с. 29-70.
11. Радлов В. В. Титулы и имена уйгурских ханов// Записки Восточного отделения императорского археологического общества: Типография Императорской академии наукъ, 1890.
12. Таскин В. С. Материалы по истории Сюнну (по Китайским источникам). -М., 1973.
13. Таскин В. С. Материалы по истории кочевых народов в Китае III-IV вв. -М., 1989.
14. Чанков Д.И. Русско-хакасский словарь. - М., 1961.
15. Черемисов К.М. Бурятско-русский словарь. - М., 1973
16. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. – М., 1973.
17. Clauson С. Turkish and Mongolian Studies. - London, 1961
18. Rona-Tas. Western Old Turkic//The Mainz Meeting. Proceedings of the Seventh lnternational Conterence оп Turkish languistics. Turkologica, 32, Wies-baden, 1998.
19. Shiratori Sinologische Beitage zur Cieschiche ст Turkvolker, П. Uber die Sprache der HiungJnu und der Tunghu-Statte, Известия Академии Наук, 1902, T.XVII, №2.


МОНГОЛЬСКИЕ СЛОВА В ЯЗЫКЕ ХУННУ

Хунну (гунну) - кочевники-скотоводы, проживав¬шие в Центральной Азии, известны по китайским ис¬точникам примерно с IV в. до н. э. [4, с. 45]. На каком языке говорили представители этого народа, наво¬дившего ужас на жителей Азии и Европы, по сей день является предметом спора между учёными.
В 209 г. до н.э. под предводительством шаньюя Модэ хунну создали обширное государство, охваты¬вавшее территорию современных Монголии, Южной Сибири, Северного Китая и Джунгарии. В результате междоусобиц в 48 г. н. э. государство хунну оконча¬тельно разделилось на два враждующих между собой лагеря - государство северных и государство южных хунну, границей между которыми стала пустыня Гоби [11, с. 224]. В 93 г. н. э. государство северных хунну окончательно было разгромлено сяньбийцами (пред¬ками современных монголов), и часть северных хунну откочевала в начале II в. н. э. через Каньюй (совре¬менный Северный Казахстан) в южное Приуралье. От¬туда хунну начали поход на аланов, затем на герман¬цев и Римскую империю. Они вызвали движение народов, ныне именуемое «великим переселением народов». В V в. н. э. европейские хунну потерпели сокрушительное поражение от гепидов (германцев), и их остатки исчезли, видимо, растворившись среди аланов, германцев, славян, авар и тюркоязычных народов [10, с. 118]. Южные хунну были известны на территории Центральной Азии до середины IV в. н. э., а затем исчезли, большей частью растворившись сре¬ди китайцев и сяньби.
Язык считается одним из основных определите¬лей этнической принадлежности народа [1, с. 15]. И так как мы практически ничего не знаем о языке хунну, однозначно судить об их этнической принадлежности сложно. Поэтому между учёными вот уже более двух с половиной веков идут споры о том, к какой языковой (лингвоэтнической) группе относится этот народ.
На сегодняшний день историческая наука распо¬лагает лишь собственными именами как азиатских, так и европейских хунну, отдельными словами и един¬ственной дошедшей до нас фразой. Чтобы прибли¬зиться к истине, рассмотрим 20  собственных имён шаньюев хунну, 19 имён южнохуннуских шаньюев, 28 имён хунну Европы, 11 слов хунну, переведённых К. Сиратори, 14 слов, переведённых В.А. Пановым, и 2 слов, обозначающих самоназвание народа. Фраза, со¬стоящая из 5 слов, при анализе не учитывается, так как нет полной уверенности в том, что она принадле¬жит языку хунну. Таким образом, языковое наследие хунну включает 99 имён и слов.
В 328 г. н. э. началась война между Ши Лэ, пре¬тендентом на южнохуннуский престол, и Лю Яо. импе¬ратором хуннуской династии Раняя Чжао. В начале войска Ши Лэ были разбиты при Гаохоу, и Лю Яо под¬ступил к Лояну, осадив лежавший на его пути уездный город Цзиньюн. Ши Лэ хотел идти против хуннуского императора Лю Яо войной, но приближённые отгова¬ривали его. Тогда Ши Лэ обратился к буддийскому мо¬наху Фоту Дэну, который гадал по звону колокольчика (помимо гадания он занимался распространением буддизма среди оставшихся хунну, обосновавшихся в северных областях Китая). Монах предсказал Ши Лэ победу над противниками. Ши Лэ, вдохновлённый предсказанием, решился на поход и одержал победу.
Пленив Лю Яо, он провозгласил себя в 330 г. н. э. им¬ператором Северного Китая.
Фраза, произнесённая монахом Фоту Дэном, была записана на китайском языке, поэтому её интерпре¬тация до сих пор представляет определённую труд¬ность. И вот, по прошествии 18 веков, фраза, произ¬несённая под звон колокольчика во время встречи мо¬наха и правителя, продолжает оставаться предметом спора историков и языковедов.
Что же услышал Фоту Дэн в звуках колокольчика? «Войско выйдет, Яо будет схвачен» - такую интерпре¬тацию даёт И.Н. Шервашидзе [18, с. 20], при этом ссылается на «Цзиньшу» (хронику о династии Цзынь), написанную в середине VII в. н. э. Автор «Цзинь-шу» записал фразу на языке народа, исчезнувшего с про¬сторов Азии уже 300 лет назад. Наши современники при её трактовке выдвигают самые разные версии.
По версии В.Н. Васильева [5, с. 115] фраза звучит как: «Сючжу Тилэй гян тугоудан».
«Суси супаган (или сулаiасы), Пугу тутдан (или тут кудан)» - версия Н.А. Аристова [2, с. 292-293].
«Sieoutchi tilikang pou - kou Khiu – tho – tang» –  версия А. Ренмюза [9, с. 95].
«Sig tieg tieli liad / liat Kang bouk / bok kuk g;iu tuk tang» – версия Б. Карлгрена [18, с. 5].
«Siu – cie thei – letilei – Kan, bok – kuk i yok giou – thuk ¬¬– tau» – версия Э. Дж. Пуллиблэнка [18, с. 5].
«Suka tal;igan bugug tutan» («Иди войной (U) плени бюгю)  [18, с. 5]. При этом Ramstedt основывался на переводе К. Сиратори: «Siuk;l t ili-kang puh-koh kut- tu-tang» («Если пойти войной, то можно захватить в плен Лю Яо»)  [18, с. 5].
«Sug tagti idgan boguyiy titgan» («Пошлите армию в атаку (И) плените полководца») – версия Л. Базэна [18, с. 5].
«Sarig tilitgan buyuy koturkan» («Ты выведешь вой¬ско, ты уведёшь оленя» – версия Фон Габэн  [18, с. 5].
«Sjaw — Kje theij-let-kan
Bauk-kok-go-thok-tan
Suka tal;igtin
Bugai godi go (d) tin» («К войску ты вышел, Букуга низложил») - версия И.Н Шервашидзе [18, с. 8].
Все вышеуказанные переводы сделаны сторонни¬ками теории «тюркизма» хунну и желающими цитату – двустишие из хроники «Цзиньшу», написанной в VII в. н. э., прочитать с помощью языка средневековых тю¬рок, оставивших в VIII в. н.э. Орхонские надписи.
Во-первых, весьма проблематично, что через 300 лет, когда уже не было ни самих хунну, ни их языка, автор хроники смог донести до нас действительно слова хунну. Во-вторых, насколько очевидно, что пе¬ред нами действительно фраза на языке хунну, а не испорченное двустишие на языке табгачей или ещё какого-нибудь племени, проживавшего в VII в. н. э. на территории Северного Китая.
Ещё один вариант перевода принадлежит венгер¬скому языковеду Б. Мункачи, приведённый им в рецензии на первую работу К. Сиратори [9,  с. 245]: Suki ti-likang pu-ko bugu ku-to-tang («Войско завоюет всех, убьёт»), Б. Мункачи выводит suki из монгольского setic, serig («войско»), ti-li-kang - из монг. dajla («вое¬вать»), puko - из монг. bugu («все»), ku-to-tang - из монг. tang («убивать»).  Приведённое Б. Мункачи дву¬стишие носит утвердительный характер, т. к. слово серик в монгольских языках означает «войско»; тюрк¬ский аналог - аскер. Здесь гораздо ближе к истине и к оригиналу монгольское слово серик. Б. Мункачи рас¬сматривал хунну как смешение монголов и тюрков. Он, видимо, не придавал значения тому факту, что во времена хунну монголов и тюрков на исторической арене не было, они появились гораздо позже - в VI и IX вв. н. э.
Г. Дерфер, ссылаясь на Л. Лигети, пишет: «Нако¬нец, как установил Л. Лигети, который тщательно ис¬следовал первоисточник, двустишие вообще написано не на языке сюнну, а на языке ху, утверждать, что ху и сюнну - это одно и то же, ни в коем случае нельзя» [8, с. 74].
Другие переводы фразы, написанной в VII в. н. э., когда язык хунну был уже мёртв, о чём пишут Г. Дерфер и Л. Лигети, не приводятся. Для того чтобы исследовать фразу, возможно, написанную не на язы¬ке хунну, обратимся к именам предводителей азиат¬ских и европейских хунну, рассмотрим двадцать с лишним слов из языка хунну, найденных К. Сиратори и В.А. Пановым и к самому этнониму хунну и хун.
Рассмотрим генеалогическое древо шаньюев, ко¬торое даёт Н.Я. Бичурин, ссылаясь на древних авто¬ров «Ши-Цзи», «Цзяньханьшу» и «Хоуханьшу» [4, с. 47-111]. Начнём с отца Модэ, которого звали Ту¬мань. Мы интерпретируем лишь те слова, для перево¬да которых не требуется специальных лингвистиче¬ских знаний, где слова, записанные китайскими лето¬писцами, свободно читаются по-монгольски или по-тюркски, или по-маньчжурски. Всего набирается 71 такое слово, 23 из которых можно рассматривать как «испорченные» китайские, германские, финские, сла-вянские и т.д. Для перевода использовались словари хакасско-русский [3], монголо-русский [12], Большой академическим монголо-русский [13], киргизско-русский [19]. Если однозначно перевести слово нель¬зя, то при его трактовке добавляется наречие «веро¬ятно» или слово остается без рассмотрения.
1. Тумань - монг. тумэн - «великое множество», дословно - «десять тысяч». Тюркским это слово не может быть, тюрки его не употребляют («десять ты¬сяч» по-тюркски - он минг) [12, с. 431; 13; 19].
2. Модэ - монг. мод, модон - «дерево» [12, с. 241]. Из тюркских языков данное слово объяснить невоз¬можно.
3. Лаошин - монг. лагшин - «тело, персона, само¬чувствие», в значении «здоровый, обладатель хоро¬шего самочувствия» [12, с. 228].
4. Гюнчень - монг. гун, гунзгий - «глубокий, глу¬бокомысленный» [12, с. 130].
5. Ичисйе (тюрк.) - «пьющий» [19, с. 238].
6. Увэй - монг. угуй - «нет, отсутствие» [12, с. 474], по-бурятски (иркутский диалект) убэ означает «отсутствие, нет».
7. Ушилу эрр шаньюй может быть как монголь¬ским, так и тюркским словом. Если это монгольское слово, то впереди не хватает «г», если тюркское -уш- три, то окончание монгольское. Эр - «мужчина» на монгольском и тюркском языках [12, с. 675; 19, с. 230].
8. Цзюйдихуэ - ни в монгольском, ни в тюркском языках значений нет.
9. Гюйлиху соответствует монгольскому слову гуйлгэх, означающему «бегущий, заставлять бежать» [12, с. 129].
10. Хулугу - монг. хулгай - «смутьян, бунтовщик, скрытный» [12, с. 562]. В XIII в. монгольский правитель Ирана носил имя Хулагу (до принятия ислама и буд¬дизма монголы давали людям подобные имена).
11. Хуаньди - «испорченное» китайское имя.
12. ***люй-цюанькюй: первое слово - монг. хул, означающее масть лошади («саврасый») [12, с. 562].
13. Уянь-гюйди - монг. гюйди, гуйдэл - «бег» [12, с. 129]; монг. уяань - «выдержка» [12, с. 472]; уян - бурят, (иркутский диалект) - «гибкий».
14. Хуханье - монг. хуухэн - «девушка» [12, с. 580].
15. Фучжулэй, сэусйе, гюйа - «испорченные» китайские слова.
16. Учжулю - вероятно, монг. уучлал - «прощение, прощающий» [12, с. 469], а по-тюркски (сложное сло¬во): уч - «три», жулю, жол - «дорога» [19].
17. Уулэй - жоди шаньюй Хянь - бурят, (иркутский диалект) улэ - «оставшиеся, остаток» [17, с. 502]; жоди, можно, вероятно, сблизить с монг. жолоо - «бразды правления» (шаньюй действительно брал в свои руки все бразды правления [12, с. 182]), Хянь можно сблизить с монг. хянагч - «наблюдатель, надзирающий» [12, с. 596].
18. Худурши - монг. «сующий»; бурят, хударши - «сующий, волевой человек» [22, с. 598].
Из 20 собственных имён шаньюев хунну свободно читаются как монгольские 11 имён, 3 слова - монго¬ло-тюркских, только 1 слово читается как тюркское, 5 слов не поддаются толкованию (вероятно, «испорчен¬ные» китайские слова).
Рассмотрим имена южнохуннских шаньюев, также приводимые Н.Я. Бичуриным [4, с. 113-137]:
1. Би – монг. би - «я» [12, с. 68];
2. Мо – вероятно, монг. мод - «дерево, лес» (Модэ – основатель государства) [12, с. 241], на киргизском языке мо - «одичавший домашний скот» [19].
3. Хань – монг. хань - «спутник, друг, муж» [12, с. 512] (слово не изменилось в течение 20 веков); бурят. ханя употребляется в том же значении.
4.Итунши-ди - вероятно, монг. итгэмжтэй - «верный, надёжный, заслуживающий доверия» [12, с. 223]. В тюркских языках значения не имеет.
5. Су,  вероятно, тюркско-монгольское слово, означающее «вода» [19]. По-монгольски «вода» - ус [12, с. 463]. Слова однокоренные, но ближе тюркское произношение.
6. Чжан – «испорченное» китайское слово.
7. Сюань – «испорченное» китайское слово.э
8.Туньтухэ - бурят, тухэ - «сырой» [17, с. 449]. Тунь - монг. частица тон - «совсем» [12, с. 407], по-бурятски (иркутский диалект) туб, употребляется в том же значении.
9.Аньго - монг. ангир - «турпан» [12, с. 38].
10.Шицзы - испорченное китайское слово.
11. Тхань - вероятно, монг. хань - «спутник, друг, муж» [12, с. 512].
12. Ба - монг. баа - «кнут; бамбук; штраф» [12, с. 51].
13. Хюли - монг. хул - масть лошади («саврасый») [12, с. 562].
14. Цэупэчу - монг. дээдэчлэх - «превозносить, почитать» [12, с. 170].
15. Гюйгюйр - вероятно, монг. гуйлгээ - «оборот, оборачиваемость» [12, с. 129]. В тюркских языках зна¬чения не имеет.
16. Хучжен - монг. хуучин - «старый, старинный» [12, с. 570].
17. Кянкюй - вероятно, монг. ханхгар - «дюжий, крупного телосложения человек» [12, с. 511].
18. Юйфуло - вероятно, монг. юутгэл - «пере¬менчивый» [12, с. 686].
19. Хучуцуань - монг. хуучирчин - «игрок на хучире» (старинный монгольский музыкальный инстру¬мент) [12, с. 571].
9 имён имеют монголоязычные корни, 1 имя чита¬ется как монголо-тюркское, 6, вероятно, читаются как монгольские, но в список монгольских слов не вклю¬чены, 3 - «испорченные» китайские. Среди 19 имён южнохуннуских шаньюев нет ни одного тюркского сло¬ва. Имена переведены с помощью киргизско-русского словаря К.К. Юдахина, хакасско-русского словаря Н.А. Баскакова, монголо-русского словаря А. Лувсандэндэва.
Из 39 собственных имён хуннуских и южнохунн¬ских шаньюев 20 имён читаются свободно как мон¬гольские; 9 имён читаются как монголо-тюркские; 2 слова читаются как тюркские (8 слов автор не берётся интерпретировать - нужен специалист, владеющий китайским, монгольским и тюркскими языками одно¬временно).
Из 28 имён хунну Европы - Аттила, Валамир, Мунцак, Харатон, Руга, Ойварий, Бледа, Денцик, Еллак, Ирнак, Мама, Везсих, Васих, Курсих, Уто, Кечка, Будак, Ульд, Искамми, Ескам, Атакам, Ойбарс, Бай- мей. Хулун, Эмникиао. Донат. Субтар. Актао, упомяну¬тых Бергманом [20], Ю. Венелиным [6], Шмидтом [24], Пуллиблэнком [15], Дерфером [8], Г.Н. Румянцевым 17 слов читаются свободно, без напряжения, как монгольские слова. Слово Атакам - тюркское, хулун - слово монголо-тюркское, остальные 9, видимо, гер¬манские, финские и славянские слова.
1. Валамир - монг. балмад - «сумасброд, авантюрист» [12, с. 60]; бурят, бапаймар в том же значении.
3. Мунцак - монг. мвнх - «вечный» [12, с. 245], цаг - «время» [12, с. 600] - «вечное время».
4. Харатон - монг. хортон - «вредный, ковар¬ный» [12, с. 542].
5. Ойварий - монг. ойворгон - «непостоянный» [12, с. 294].
6. Ирнак - бурят, эрнэг - «просящий, домогаю¬щийся» (от эрилгэ - «требование, домогательство» [17, с. 772].
7. Мама - монг. мам - «чёрт, дьявол» [12, с. 234].
8. Васих - монг. басах - «смотрящий свысока, пренебрежительный» [12, с. 66].
9. Курсих - монг. хурших - «нагулявший жир» [12, с. 568].
10. Уто - бурят, ута - «длинный, долговязый, вы¬сокий» [17, с. 479].
11. Будак - монгл. будаг - «крашеный, краска, окраска» [12, с. 83].
12. Ульд - монг. упигт - «надоедливый, назой¬ливый» [12, с. 453].
13. Ойбарс - монг.; ой - «лес» [12, с. 294], барс - «барс» [12, с. 65] - «лесной барс».
14. Баймэй - монгл. баймбагай - «очень боль¬шой» [12, с. 57]; бурят, баймэй - в том же значении.
15. Хулун - монгл. хул - масть лошади («савра¬сый») [12, с. 562]; по-тюркски «жеребёнок»; бурят, ху¬лам- «дикая лошадь» [17, с. 599].
16. Эмникцар - монгл. эмник - «необъезженный, необученный, дикий» [12, с. 671]; шар, цар - «вол, бык» [12, с. 646].
17. Донат - монг. донтой - «страстный» [12, с. 152].
18. Субтар - монг. «жадный» [12, с.361].
19. Актар - монг. оготор - «короткий» [12, с. 292]; бурят, огтор в том же значении.
Представляет интерес интерпретация остатков языка хунну учёными, придерживающимися как мон¬гольской, так и тюркской теории происхождения хунну.
Рассмотрим объяснения на дошедшие до нас хуннуские слова, данные в работах хунноведов – японца К. Сиратори [22, с. 1-7] и русского учёного В.А. Панова [23, с. 1-83].
Первоначально К. Сиратори был на позициях тюркского происхождения хунну, но позднее, в зрелые годы, переменил свои взгляды и фактически перешёл на позицию монгольского происхождения хунну.
В.А. Панов как ярый сторонник тюркского проис¬хождения хунну стремился во что бы то ни стало хуннуские слова (14 слов из общего числа оставшихся) интерпретировать как тюркские, если даже слово явно монгольское (например, тук- «знамя»).
В 1902 г. К. Сиратори поспешил объявить тюрк¬скими все переведенные им слова хунну (в том числе и 5 слов, составляющих фразу якобы на языке хунну). Но все ли слова, переведенные К. Сиратори, являют¬ся тюркскими, или он просто объявил их таковыми? Попробуем разобраться.
1. Tungry — «небо»; монг. тэнгэр [12, с. 439], тюрк¬ское - осман, бурят, (иркутский диалект) - тэнгри. В бурятском языке тэнгри употребляется в двух значе¬ниях; «небо» и «божество», тогда как в тюркских язы¬ках употребляется только в одном - «божество» [16, с. 454].
2. Shen-yu  здесь корень слова ша, в монгольском есть слово шара - «светит, печёт, жарит» (шарагдах) [12, с. 646], в бурятском шара - «жарит, светит» [17, с. 759].
3. Jen-chi — «жена», ближе бурятское слово эжы в переводе «жена, царица», тюркское эдже - «тетя, старшая сестра».
4. Teu-lo — «могила», переводится, по мнение К. Сиратори, от «сиr», тогда это бурятское слово «хурсак – могила» [17, с. 759].
5. Еu-ta — «землянка», в переводе К. Сиратори  только тюркским слово не может быть. По-монгольски утан – «дым, дымовая завеса». Употребляется в значении «дом, юрта» [12, с. 464].
6. T;usli — «мудрый, правильный», аналогов в тюркском и монгольском нет (здесь слово за лингвистами).
7. King-lo — «меч», ближе бурятское «нож – хутага» [17, с. 605].
8. Ku-ts;z — «девушка», тюркское [19].
9. Ki-ien — «небо», в переводе К. Сиратори хэлэн, вероятно, монгольское слово.
10. Kuk-kien — «слуга», в переводе К. Сиратори, вероятно, тюрко-монгольское «синий»: к;к – тюрк. [19], х;х – монг. [12, с. 556]. По мнению автора этой статьи, слово обозначает небо.
11. Nien-fan — «железо», монголо-тюркское слово. По мнению раннего К. Сиратори, слово только тюркское. На самом деле слово монголо-тюркское т;м;р – монг. [12, с.417], темир – тюркс. [19].
К. Сиратори пишет, что все 16 слов якобы объяс¬няются из тюркских языков, на самом деле слева ва¬ляются монгольскими, общеалтайскими и в последнюю очередь - тюркскими. По поводу фразы на язь, а хунну, состоящей из 5 слов, мы уже говорили,  слов 6 можно объяснить как монгольские, 1 - «а» тюркское, 3 - как монголо-тюркские слова или  а- алтайские, 1 слово t`usli затруднительно интерпретировать.
В 1923 г. К. Сиратори опубликовал вторую работу о языке хунну [23, с. 71-82] (напомним, первая писалась в 1902 г.). И вот спустя 21 год он вернулся к вопросу о языке хунну. Работа называется «О происхождении хунну» и основывается на языковом материале, взятом из китайских источников - «Цяньханьшу», «Хоуханьшу» и др. Эта статья представляет собой итоговое изложение рассуждений автора, приведённых им в японских издания» Естественным источником для определения этнической принадлежности хунну К. Сиратори считает язык. При этом он отмечает, что слово Ху (варвары) обозначались собственно хунну, тогда как дун-ху (восточные варвары) означало лишь подразделение Ху вообще), и язык хунну считает  монгольским смешанным с тунгусским, а самих хунну — монголами, смешанными с тунгусами (их потомки – солоны и дауры. Из 21 слова хунну К. Сиратори объяснил: 4 из тюркского, монгольского и тунгусского языков; 2 – из монгольского и тунгусского; 14 – из монгольского и лишь 1 – из турецкого [23, с. 82].
Несмотря на фактические данные, К. Сиратори, следуя мнению большинства исследователей, считает хунну «этническими тюрками» [23, с. 82]. К. Сиратори в 1923 г. 14 слов объяснил из монгольского языка (свыше 50%). Однако не дал анализа слов, а лишь привёл некоторые примеры: цинь-ли он интерпрети¬ровал из монгольского языка как 1епдп - «небо».
Анализ слова хунну приводится и в работе В.А. Панова (1916 г.) [14], который пытался исследовать 14 слов из остатка языка хунну, но разобрал только 10 - больше всех среди приверженцев теории тюркского происхождения хунну. Другие исследователи перево¬дили меньшее количество слов. Например, Ю. Клапрот перевёл 4 имени вождей хунну и неудачно перевёл слово гуту, Вамбери объяснил 4 имени предводителей хунну Европы, а Н.И. Ашмарин - 5 имён и несколько слов.
В. А. Панов пишет: «Задача настоящего исследо¬вания сводится специально к определению подлинно¬го языка Сюнъ-ну или Хунъ-ну (Хунну) по записям та¬ких слов, какие в иероглифической транскрипции со¬хранились в китайских исторических сочинениях» [14, с. 5]. Но в каких именно китайских исторических сочи¬нениях записаны исследуемые слова, он не пишет. Также он не приводит иероглифические транскрипции, ссылаясь на Н.Я. Бичурина (Иакинфа), Е. Паркера, К. Сиратори. Для прочтения хуннуских слов в английской транскрипции В.А. Панов отсылает читателя к слова¬рю Giles’а. Складывается впечатление, что В.А. Па¬нов, видимо, не знал китайского и монгольского язы¬ков и весьма слабо ориентировался в тюркских язы¬ках. Он исследовал следующие слова:
1) дзюй-ци или гюй-ци = кыз («девушка, дочь») - тюркское слово;
2) янь-ши, э-ши В.А. Панов переводит, как алчи, абчи или инджи, 1нч'\ («жена») и считает  его только тюркским словом;
3) оу-то = одах, отак, от слова «огонь», «землян¬ка», по мнению В.А. Панова, только турецкое;
4) ту-ци = вероятно, тугы, тукы, от монг. тук - «верховный главнокомандующий», но, возможно, за¬имствовано из турецкого;
5) тан-ли, чэн-ли = турецко-монг. тенгри\
6) тоу-ло = турук - «могила, стоянка», без анало¬гий, лишь диалектический в монгольском языке;
7) гу-ту В.А. Панов сравнивает с уйгурским титу¬лом Идикут и орхонским кут, считая лишь передачей общего смысла китайского титула тянь-цзы - «сын неба»;
8) тань-юй иначе дань-юй, по мнению В.А. Пано¬ва, нужно читать дань-гань = тюркск. тамган - «вла¬детель»;
9) ци-лянь = турец. сiлiк («чистый») с монгольски¬ми аналогиями, по мнению В.А. Панова, собственное значение «небо»;
10, 11) слова чи-лянь и хэ-лянь не ясны, их зна¬чения В.А. Пановым не приведены;
12) жо-ди - слово китайское;
13) дзин-лу-камлу (шаманский меч);
14) лю-ли - вероятно, только окончание слова лу, лы, ли [14].
Известную якобы хуннускую фразу В.А. Панов оставил без упоминания.
Из приведённых В. А. Пановым 14 слов значения 4 слов остались нераскрытыми, 10 слов он объяснил как приверженец тюркского происхождения хунну. Рас¬смотрим слова соответственно расположения.
1. Дзюй-цы или гюй-цы-кыз («дочь, девушка») - тюркское слово, в монгольском «девушка» - хуухэн, басаган.
2. Янь-ши, э-ши - ала, аьсi или инджи, та («же¬на»). В.А. Панов пишет - только тюркское, тюрки на жену говорят аял, арват, тогда как по-бурятски «же¬на» - эзы. Янь-ши, э-ши никак не может быть только тюркским. Слово янь-ши старомонгольское или монго¬ло-тюркское [12, с. 682]. Ближе бурятское слово эжы - «мать, царица» [17, с. 759]; э-ши - эжы, так называли царицу хунну.
3. Оу-то-одак, отак - «огонь, землянка», по  мне¬нию В.А. Панова, только тюркское слово. Таковым быть не может, т. к. по-монгольски ут - «дым», употребляется в значении «дом, юрта» [12, с. 464].
4. Ту-ци-тугы, тукы (от тук) - «верховный глав¬нокомандующий»; в переводе Панова с монг. тук - «знамя». Тюрки никогда не употребляли слово тук в значении «верховный главнокомандующий», по-тюркски «знамя» - наам [19] и вероятных заимствова¬ний из тюркского не может быть [12, с. 421].
5. Тан-ли, тэн-ли = монг. тенгри - «небо» [12], [17]. «Небо» по-тюркски - осмон, заимствованное сло¬во у ираноязычных народов, в тюркском языке тенгри употребляется в значении «божество» [19, с. 497].
6. Тоу-ло – «могила, стоянка». В переводе В.А. Панова, вероятно, монгольское слово. По мнению К. Сиратори, слово переводится сиr, в этом случае слово должно быть сближено с бурятским хурсак - «моги¬ла». У В.А. Панова речь идёт о «примогильном храме духу покойного», но объясняет слово тоу-ло из тюрк¬ских языков: тур - «стоять». По мнению автора, луч-ше было бы объяснить монгольским словом тур - «цитадель, городок» [12, с. 424], или западно¬бурятским тура - «комната, дом» как обиталище «ду¬ха покойного» (по смыслу подходит больше, чем «сто¬ять, остановка»),
7. Гу-ту В.А. Панов переводит как «сын неба». Гуто - это маньчжурское слово, означает «сын».
8. Динь-чань - тамган - «владетель» в переводе В.А. Панова. Перевод неверный, правильно - «пе¬чать», слово монгольское, возможно, заимствованное тюрками [12, с. 388].
9. Ци-лянь – сiliк – «чистый» (в переводе В.А. Па¬нова). В таком значении слово происходит от мон¬гольского цэвэр [12, с. 519], а на тюркских языках «чи¬стый» -таза [19].
10. Дзин-лу - камлу (шаманский меч) - тюркское слово.
Из 10 слов, разобранных нами, только 2 могут быть отнесены к тюркским, 1 - маньчжурское и 2 - монголо-тюркские, остальные 5 - монгольские слова.

Обращаясь к слову, обозначающему название народа «хунну», попытаемся найти ему объяснение.
Хунну - это «народ», «люди», а  хун в переводе с монгольского – это «человек» [12, с. 574]. Монголы до сих пор употребляют эти два слова в значении «народ, люди», «человек». В.Н. Васильев [1, с. 115] и К.А. Иностранцев, не приводя никаких доказательств, отвергают монголоязычное слово хун. «Мы хотим этим сказать, что хунну говорили монгольским языком, потому что название человека могло остаться в чужом языке по великому значению народа в свое время, и что всякий мог считать себе за честь называться хунном, как некогда на Западе - римлянином» [9, с. 117].
При исследовании собственных имен и слов, оставшихся от хунну Азии и Европы  было рассмотрено 94 слова и имени (одно имя состоит из двух слов - Уянь-гюйди, оба слова монгольские). 5 слов, составляющих якобы хуннускую фразу, не были учтены, поскольку, как уже говорилось, есть сомнения в её достоверности. Фраза была записана спустя 300 лет после исчезновения хунну, читают её как по-монгольски, так и по-тюркски в зависимости от того, на каких позициях автор (хотя, по нашему мнению, монгольская интерпретация имеет более точное смысловое значение).
Из 94 слов 53,1% объясняются из монгольского языка, остальные, тюрко-монголо-маньчжурские и со¬всем незначительный процент - 5,64%, объясняются из тюркского языка. А, главное, самоназвание народа хунну - «люди» - объясняется из монгольского языка, в других языках объяснения этому слову нет.
Что касается близости языка хунну к телесскому и происхождения тюрок от хунну, Н.Я. Бичурин указал на родство языка хунну с дунху и родственное проис¬хождение обоих народов и «единоплеменных домов хунну и дунху» [10, с. 32]. К. Сиратори прямо говорит, что потомками хунну являются жуань-жуани, также монголоязычный народ [22].
Мы же делаем следующее заключение: хунну - не монголы и не тюрки, а монголоязычный народ.
Автор выражает благодарность за большую помощь в подготовке статьи заведующей кафедрой востоковедения ИрГТУ к.ф.н. Ж. Ц. Маюровой


Библиографический список

1.   Алексеев В. П. Этногенез. – М.: Высш. шк., 1986.176 с.
2. Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности // Жи¬вая старина, вып. III и IV,1896.
3. Баскаков Н.А., А.И. Инкижекова-Грекул. Хакасско-русский словарь. – М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1953. 485 с.
4. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. В 3 ч. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, Ин-т этнографии им. Миклухо-Маклая, 1950.
5. Васильев В.Н. Об отношении китайского языка с средне¬азиатским II Журнал Министерства народного просвещения. 1872, сентябрь, №3.
6. Венелин (Хуца) Ю.И. Древние и нынешние болгаре в по¬литическом, народописном, историческом и религиозном от¬ношении к Россиянам: историко-критические изыскания: в 2 т. – М., 1829, т.1.
7. Воробьев М.В. Маньчжурия и Восточная внутренняя Мон¬голия (с древнейших времен до IX века включительно). – Вла¬дивосток: Дальнаука, 1994, 409 с.
8. Дерфер Г. О языке гуннов //Зарубежная тюркология. Вып. 1. Древние тюркские языки и литература. – М., 1986.
9. Иностранцев К.А. Хунну и гунны: труды туркологического семинария. – Л., 1926, 152 с.
10. Иордан. О происхождении и деянии гетов / вступ. ст., пер., коммент. Е. Ч. Скржинской. – М., 1960.
11. Крадин Н.Н. Империя хунну. 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Логос, 2001. 312с.
12. Лувсандэндэв А. Монголо-русский словарь. – М.: ГИС, 1957, 716 с.
13. Лувсандэндэв А., Цэдэндамба Ц. Большой академиче¬ский монголо-русский словарь: В 4 т. – М.: 2002.
14. Панов В. А. К истории народов Средней Азии. Вып. 1. Сюн-ну (хунну). Турецкое происхождение народа сюнну (хунну) китайских летописей. –Владивосток: Изд-во А. В. Дат¬тона, 1916. 81 с.
15. Пуллиблэнк Э. Дж. Язык сюнну // Зарубежная тюрколо¬гия. Вып. 1. – М., 1986. С. 29-70
16. Румянцев Г.Н. О некоторых вопросах этногенеза монго¬лов и бурят. – М.: Изд-во воен. лит., 1960.
17. Черемисов К.М Бурятско-русский словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1973.
18. Шервашидзе И.Н. Формы глагола в языке тюркских руни¬ческих надписей. Тбилиси: Мецииераба, 1986. 130 с.
19. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. – М., 1940
20. Bergman F. Nomadische Streifereien unter den kalmuken in den Jahrer 1802 and 1803. Riga, 1804.
21. Munkacsi B. Keleti Szepmle, IV, 1903.
22. Shiratori K. Sinologische Beitage zur Geschichte der Turkvolker, II. Uber die Sprache der Hiung-nu und der Tunghu — Stramme // Известия Академии наук. 1902, сентябрь. T. XVII. №2. C. 1-33.



ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТУГЮ-ТУРГУТОВ (ТУРКОВ)
(по данным ономастики)

В отечественной и зарубежной исторической литературе сложилось мнение о том, что тугю-турки в древности и раннем Средневековье изначально были тюркоязычным народом, давшим название целой группе народов, родственной по языку, но не представляющей единства в расовом (антропологическом) отношении. Лишь выдающийся отечественный ориенталист Н. Я. Бичурин, следуя раннесредневековым китайским династийным хроникам Таншу, Чжоушу, Суйшу, Вэйшу и др. был другого мнения и считал средневековых тугю-тургутов монголами.
Полагаю, мнение Н. Я. Бичурина основывалось не на пустом месте. Как известно, кроме китайского, родного тюркского (чувашского) и русского языков, он владел монгольским и маньчжурским. При чтении и переводе китайских династийных хроник Н. Я. Бичурин сталкивался, за редким исключением, с монгольскими словами, означающими имена, титулы, названия племён, родов и т.д. Поэтому он, видимо, придерживался мнения,  что хунну, сяньби, ухуани, жуань-жуани (авары), хойху и тугю, являются монголами и строго следовал этому взгляду, не отступая ни на шаг. При этом он не был безупречен, допускал незначительные ошибки, например, выводил слово «тугю» из монгольского слова «дулга», что означает «шлем, каска» [Лувсандэндэв, 1957, с. 161]. Ещё при жизни Н. Я. Бичурина западноевропейские ориенталисты «обратили внимание на созвучность тугю с турки и приняли за основание, что монголы, известные под народным названием дулга, были тюрки; а так как предки дулгасского Дома  происходили из Дома хуннов, то и хунны были народом тюркского же племени. Сиё-то смешение монголов с тюрками повело ученых Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» [Бичурин, 1950, т. 1, с. 220].
Как видно из приведённой цитаты, Н. Я. Бичурин не предполагал и не допускал, что тугю-турки могли изменить язык, монголоязычие сменить на тюркоязычие.
Схожесть слов «тугю»-«тургут»-«турк»-«тюрк» несомненна и западноевропейские и значительная часть наших ученых, живших после Н.Я. Бичурина, придерживались иной точки зрения, чем он, считая тугю тюрками, и они были правы. В настоящее время это общепринятая точка зрения, и ни у кого не вызывает сомнения, что тугю-турки всегда были тюркоговорящим народом. Никто, за исключением единиц, не исследовал ономастику ранее тюркских слов, так же не исследовал ономастику жуань-жуаней (авар) и хойху. Исследования языка тугю (тюрков) ученые, как правило, начинают с Орхонских памятников, а это VIII в. н.э. На каком языке говорили тугю-турки, они, не задумываясь, экстраполировали язык VIII в., т.е. язык средневековья, на более ранние времена, например, до начала н.э. и н.э. до VI в., когда они вышли на историческую арену.
После открытия и прочтения в конце XIX в. датчанином Томсеном Орхонских памятников VIII в. н.э., почти все ученые-историки считали и продолжают считать, что тугю-турки всегда говорили на языке, на котором общаются в настоящее время. Лишь В. Н. Васильев, ещё в конце третьей четверти XIX в., а именно в работе «Об отношении китайского языка со среднеазиатским» усомнился, что тугю-турки говорили на турецком языке: «Тукюесцы, или Турки, основатели одного из величайших царств, сами сначала могли не говорить тем языком, который мы называем турецким, - это так же возможно, как верно то, что Татары – Монголы, говорили не тем языком, который мы называем татарским» [Васильев, 1872, с. 118]. Действительно, историко-ономастические исследования письменных источников, каковыми являются китайские династийные хроники Таншу, Чжоушу и Суйшу, показывают, что тугю-турки примерно до VIII в. н. э. говорили не на турецком, а на разновидности монгольского или были двуязычными, знали киргизско-кипчакский язык и  разновидность монгольского.
В этой связи, интерес представляет мнение Э. Дж. Пуллиблэнка и поддержавшего его С. Г. Кляшторного, который  пишет: «Пуллиблэнк замечает, что предками тюркоязычных народов, зафиксированных в источниках ханьского времени, были только три группы племён - гэгуни или цзянькуни (предки енисейских кыргызов), динлины и синьли (позднейшие се, сир Орхонских памятников)» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 60]. К этим трём группам, по моему мнению, надо присоединить четвёртую, упоминаемую китайской династийной хроникой Шицзи - кюеше (предположительно кипчаки) [Бичурин, 1950, т. 1, с. 50].
То, что тугю-турки до VIII в. н.э., вероятно, были монголоязычны или двуязычны, говорили на разновидностях монгольского и киргизского или кипчакчкого языков свидетельствует следующий факт: название тугю, китайское произношение монголоязычного слова «тургут», Само название «тугю-тургут» в наше время «турклар-турк», а жуань-жуани (авары), табгачи (тоба) - китайцы называли их «тургут-туркют» [Гумилев, Алтайская ветвь турок-тугю, 1959, №1, с. 105], [М. И. Артамонов, История хазар, Л., 1962, с. 104].
«Тургут» в переводе на русский язык означает «быстрые, скорые, спешные, вспыльчивые, горячие, крутые» [Лувсандэндэв, 1957, с. 432].
Окончание множественного числа по-монгольски «ут». Отсюда монголоязычные слова «турулэх – победить», «тургут – во главе, впереди» [Лувсандэндэв, 1957, с. 433]. По-бурятски «тургэшэг – проворный» [Шагдаров, Черемисов, 2010, T.II, с.268]. Современные турки во множественном числе говорят о себе «турклар, турклардан».
Этноним «турк-тургут» венгерские ученые Вамбери и Мункачи и поддержавший их российский ученый-тюрколог А. Н. Кононов выводят из турецкого слова «тора», означающего «родить» [Юдахин, 1965, с. 260] и, как  им кажется, означающего «человек» [Никонов, 1970, с. 15]. Во-первых, слово «торо – тора» не только тюркское, но и монгольское. По-монгольски «торо» означает, так же как и на тюркском, «родить, рожать» [Лувсандэндэв, 1957, с. 419], т. е. значения слов «тора-торох» совпадают, слово общее — монголотюркское, а не заимствованное не из одного из языков, потому что «торо» является основой около сотни монголоязычных слов. Во-вторых, употреблять слова «тора» в значении «человек» некорректно, потому что по-тюркски слово «человек» имеет совершенно другое звучание. Человек почти на всех тюркских языках звучит одинаково – «киши – киси» [Абдулдаев, 2003, с. 105], а слово «быстрый – тез, шар, ылдам» [Абдулдаев, 2003, с. 192], а  по-монгольски «человек – хун» [Лувсандэндэв, 1957, с. 574]. Некоторые тюркские народы наряду со словом «киши – человек» параллельно употребляют иранское слово «инсон» в значении «человек» и никогда не употребляют слово «торо – родить» в значении «человек» и, думаю, никогда не употребляли, это фантазия Вамбери, Мункачи, А. Н. Кононова и Л. Н. Гумилева.
Этноним «турк-тургут», возможно, произошел от  имени родоначальника, которого звали Тургэн, а его потомство тургутами. Вероятен следующий вариант происхождения этнонима «тургут». Тургутами – турками племя или род  названы по внешнему признаку, т. к. этнос состоял из довольно проворных и в меру предприимчивых, т. е. люди этого племени или рода отличались быстротой действий и хваткостью. Переселиться с юга на север на полторы-две тысячи километров и заняться плавильным делом, вероятно, в то время могли люди проворные, быстрые и хваткие.
Народов, носящих название по внешним приметам, на земном шаре достаточно много: папуасы — папува — курчавые; эфиопы — опаленные лица; лангобарды — длинные, высокие; бритты — пестрые, за раскрашивание тела  [Никонов, 1970, с. 24]; кунгираты — хунгрэт — легкие, т. е. люди легкие на  подъем [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 490]; торгоуты — торгот — шелковые, одевались в шелковую одежду, т. к. жили вблизи шелкового пути [Лувсандэндэв, 1957, с. 411] и т.д.
В китайских династийных хрониках Цзю Тан Шу (старая история династии Тан), Чжоушу (история династии Чжоу) и Вэйшу (история династии Вэй) употребляли для обозначения племени, образовавшего в результате переселения в 439 г. из окрестностей Пиньляна на север в Отукенскую чернь рода Ашина,  состоявшего из 500 семей, предположительно остатков южных хунну, названных «тургут» [Гумилев, 1993, с. 22], [Кычанов, 2010, с. 114, 335].
«Отукенская чернь» переводится с монгольского языка «отукен — отгон
– густой» [Лувсандэндэв, 1957, с. 333], а слово «чернь – хар – черный, темный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 512-513], у иркутских бурят выражение «отхэн хара» употребляется как синоним слова «тайга», по-тюркски «Отукенская чернь» (кара) не имеет значения. «Густой – коюу, жыш, калын» [Юдахин, 1965, с. 413].
Уточнения требует местность «Отукенская чернь». Как мне кажется, местность эта не Архангайский аймак в Монголии и не Алтайские горы, а местность, связанная с густой тайгой, Отукенской чернью и с месторождением железа, известно, что тургуты были плавильщиками железа у жуань-жуаней (авар). Такая местность, по моему мнению, это Кузнецкий Алатау (Западные Саяны), где густая тайга, месторождения железа и киргизско-кипчакская родня тургутов. Архангайский аймак и предгорье Алтая не могут быть «Отукенской чернью», там нет густой тайги и железной руды, из которой можно выплавлять железо. Род Ашина в 439 г., вероятно, ушел прямо на северо-запад к Кузнецкому Алатау, где достаточно железной руды.
Думаю, не прав Е. И. Кычанов, когда вслед за Жиро [Giraud. L, Empire  des Turks Celestes. Р. 1960], «…предполагает наличие связи между монгольской богиней Этёген и наименованием местности Отюкен-иш» [Кычанов, 2010, с. 121]. Монгольская богиня Этёген – покровительница усадьбы [Шагдаров, Черемисов, 2010, т. II, с. 355], подобно славянской богине Ладе, покровительствует благополучию усадьбы, плодовитости скота, а «отюкен» происходит от «отгон – отхэн – густой».
У киргизов есть созвучное слово с «тургут» - «тургун», означает «постоянно живущий, житель» [Юдахин, 1965, с. 270], но у киргизов и вообще у тюрков нет окончаний множественного числа «-ут». Слова с окончанием «-ут» признак монголоязычности. Встречающиеся у уйгуров и узбеков собственное имя Тургун, вероятно, монгольского происхождения от слова «тургэн» [Лувсандэндэв, 1957, с. 432], так же как «бурхан – бог» [Лувсандэндэв, 1957, с. 88].
Несмотря на то, что тугю ещё в VI в. н.э. назывались «тургутами» с монголоязычным окончанием «-ут» [Гумилев, 1959, №1, с. 105], [Артамонов, 1962, с. 104], С. Г. Кляшторный слово «тюрк» совершенно необоснованно называет согдийским, и при этом монгольское окончание множественного числа «-ут» делает согдийским [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 84]. С Г. Кляшторный, не владеющий ни одним тюркским или монгольским языками, сомнительно, чтобы овладел иранскими языками.
Согдийский язык в настоящее время мертвый, но, как известно, относился к иранской языковой группе индоевропеоидной семьи и множественное число на иранском и таджикском языках (на фарси и дари) выражается окончанием «-иё», «-он» или «-ён». Множественное число слова «турк» на иранских языках будет «туркиё», а множественное число слова «монгол» будет «моголиён». Иранские языки гораздо ближе к русскому языку, чем к алтайским. По-русски окончание множественного числа «-ие», «-ы», а на фарси «-иё», «-он», «-ён». С. Г. Кляшторный, видимо, попросту сфантазировал, когда писал: «Согдийцы передавали его как «турк», а согдийское множественное число — туркут, «тюрки» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 84]. Далее С. Г. Кляшторный продолжает развивать свою сомнительную теорию: «Согдийскую форму (во множественном числе) заимствовали китайцы (туцзюе – туркют), так первоначально дипломатические и письменные сношения между тюрками и Китаем осуществлялись при посредстве согдийцев и согдийского языка» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 84-85]. Где он нашел дипломатическую переписку китайцев с тугю на согдийском языке, С. Г. Кляшторный умалчивает, существование такой переписки остается открытым, я думаю, это попросту его фантазия.
С. Г. Кляшторный признает, что термин «тюрк» сначала появился у китайцев и лишь: «Затем термин «тюрк» фиксируется византийцами, арабами, сирийцами, попадает в санскрит, различные иранские языки, в тибетский» [Кляшторный, Савинов, 2005, с.85]. Согдийцы, как известно, жили в районе нынешнего Узбекистана и говорили на разновидности иранского языка и лишь эпизодически появлялись в степях Монголии и в Китае. Зачем понадобилось тургутам сделать большой крюк, чтобы получить  от согдийцев свое название и передать табгачам в Северный Китай? Гораздо проще было табгачам получить название «тургут» непосредственно у тургутов и через жуань-жуаней, или через любое другое племя, живущее поблизости монгольских степей.
И главный вопрос, что означает слово «тургут – турк» на согдийском и вообще на иранских языках и почему тургуты называют себя монгольским словом «быстрые, проворные», С. Г. Кляшторный не дает ответа. Ничего не объясняет утверждение С. Г. Кляшторного о связи названия «турк» с алтайскими горами [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 76]. Не понятно, где он хочет найти этимологию слова «турк», его этнонимику, то ли в алтайских языках, то ли в легенде о происхождении тургутов. В этой связи известный российский историк Н. Н. Крадин предостерегает использовать фольклорные произведения в качестве исторического источника. Время в таких произведениях нереально и нет возможности восстановить реальную картину событий [Крадин, 2001, с. 55]. Сомнительно утверждение С. Г. Кляшторного, что китайцы заимствовали у согдийцев слово «туцзюе – туркют».
Желая во что бы то ни стало сблизить ранних тургутов с жителями Восточного Туркестана, С. Г. Кляшторный считает насельниками Гао Чана до 460 г. племя тюрк (Ашина): «Таким образом, возможно выделить два основных этапа ранней истории племени тюрк (Ашина): ганьсуйско-гаочанский (265-460 г.г.) и алтайский (460-553 г.г.)» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 79].
Между тем, известно из Суйшу, что род Ашина в 439 г. (а не в 460  г.) бежали от табгачей в Отукенскую чернь из Пиньляна. В Суйшу описано следующее: «Предками туцзюэ были смешанные ху Пиньляна. Их родовое прозвание было Ашина. Когда северовэйский император Тай У-ди уничтожил Цзюйцзюй (439 г.), Ашина с пятьюстами семей бежал к жужу (жуань-жуани). Они жили из рода в род у гор Цинь-Шань (Алтай) и занимались обработкой железа. [Ии Mau-Tsai, 1958, band 1, s. 40].
Бежали Ашина в 439 г. не в Гаочан на Запад, а прямо на северо-запад в Отукенскую чернь. Циньшань, вероятно, Кузнецкий Алатау, а не Алтай, средневековые китайцы и табгачи вполне могли назвать Циньшанем современные Западные Саяны.
«Переписывающаяся» сторона была не совсем китайской, а преимущественно табгачской, по-китайски «тоба». В 386 г., как известно, в Северном Китае установилась табгачская династия Вэй (Тоба), которая  просуществовала до 534 г., затем с небольшим перерывом табгачи установили династию Суй (581-618 гг.) и Тан (618-907 гг.), правда, как всегда бывало в истории монголоязычных народов, династии Суй и Тан в той или иной степени были китаизированными, но продолжали считать себя табгачами (тоба) [Саньпин Чэнь, 2005, vol. 49 №2, р. 161-171]. Саньпин Чэнь, канадский ученый, в своей статье «Тюркский или протомонгольский: Заметки о языке тоба» пишет: «Тоба или Табгачи орхонских памятников сыграли важную роль в истории Китая. Они оставили династию Северная или поздняя Вэй (386-534 г.г.) и что более важно, оставили двух политических и биологических наследников в лице династии Суй (581-618 гг.) и Тан (618-907 гг.)» [Саньпин Чэнь, 2005, р. 161-171]. Саньпин Чэнь основывался на китайских династийных хрониках Вэйшу, Суйшу и Таншу. Анализ присваиваемых табгачскими императорами слов с титулами и именами ханов тугю-тургутов и уйгуров более адекватно выражают содержание титулов и имен и не требуют расширенного толкования слов, как в случае «торо – родить», которые А. Н. Кононов и др. интерпретируют как «человек». Табгачи писали китайскими иероглифами монголоязычные слова, понятные не только им самим, но и тугю-тургутам и уйгурам.
Надо отдать должное С. Г. Кляшторному, он проявил в табгачском вопросе объективность и из российских ученых первым написал: «Именно табгачи и создали династию Тоба, Вэй (Северная Вэй). Их вождь Тоба Гуай в 397 г. разгромил и оттеснил на восток своих сородичей муюнов, а в следующем году он был провозглашен императором новой династии. Его наследник, Тоба Гао, между 424 и 432 гг. объединил под властью табгачей весь бассейн Хуанхэ и стал создателем единой империи в Северном Китае. Период «шестнадцати государств» закончился первым монгольским завоеванием Китая» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 49]. В IV-V вв. н. э. этнонима «монголы-монгол» еще не было, речь может идти о монголоязычных народах и племенах, но это деталь, на которой не стоит заострять внимание. Например, П. Пельо в 1935 г., П. Бутберг в 1936 г. и др. без достаточного анализа табгачских слов объявили тюрками табгачей (тоба). В 1969 г. знаменитый венгерский востоковед Л. Лигети проанализировал табгачские слова и они оказались сходными с монгольскими словами. С. Г. Кляшторный, видимо, не смог опровергнуть Л. Лигети и встал на монгольскую позицию в табгачском вопросе.
Слово «табгач-тоба» легко переводится с монгольских языков, «тавхай - лапа, ступня» [Лувсандэндэв, 1957, с. 383], по-бурятски «табгай – лапа, бабки над копытами, ступня, стопа» [Шагдаров, Черемисов, 2010, T.II, с. 218]. На тюркских языках слово «табгач» значения не имеет. Название они получили, видимо от фетиша. Некоторые роды иркутских бурят и тунгусов вывешивают на почетное место медвежью лапу. Другая версия, в связи с переселением с берегов Онона на юг табгачами стали называть соседние кочевые, а затем китайцы, спешившихся людей, и сейчас иркутские буряты называют «табгая шэрэшэд — волокущие ногу, стопу».
Табгачи, победившие всех своих противников в 386 г., создали в Северном Китае империю с китайским же названием Вэй, но поддались обаянию более культурных китайцев. Первый шаг табгачского хана к компромиссу с китайцами, составлявшими абсолютное большинство населения его империи, стало китайское название Вэй. Процесс ассимиляции номадов ускорился к концу V в., когда табгачи перестали носить косы, правящая элита начала говорить по-китайски. Но, вопреки мнению Л. Н. Гумилева, что «они даже перестали пользоваться родным языком» [Гумилев, 1993, с. 10], думаю, табгачи перешли на китайский язык через двуязычие.
Табгачи пользовались разновидностью старомонгольского языка наряду с китайским, о чем, вероятно, свидетельствуют имена и титулы, присваиваемые ханам тургутов и уйгуров (А.Ш.). Ли Юань — основатель династии Тан (618-907 гг.) был ещё табгачем (Тоба). Это VII в. н. э., но к концу IX в., думаю, табгачи окончательно превратились в китайцев.
К слову «тугю-турк» обратился Л. Н. Гумилев в своей книге «Древние тюрки», где он, ссылаясь на П. Пельо, считает «турк+ют» - тюрки, «но с суффиксом множественного числа не тюркским, а монгольским. В древнетюркском языке все политические термины оформляются монгольским множественным числом. Это дает основание думать, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне» [Гумилев, 1993, с. 22]. Правильно подметив, что все политические термины оформляются монгольским множественным числом, Л. Н. Гумилев сделал неправильный вывод, что они привнесены в тюркскую языковую среду извне, но кто вносил в языковую среду термины монгольского множественного числа, остался у  него без ответа. Думаю, никто не вносил в языковую среду монгольские суффиксы, а сами тугю-тургуты были двуязычными, как современные буряты, калмыки и не только.
Л. Н. Гумилев слово «тугю» интерпретирует как «сильный, крепкий», но по-тюркски «сильный – кючтуу, кубыттуу, мыкты, алдуу, карлуу» [Юдахин, 1965, с. 474], кучун [Субракова, 2006, с. 221], а «крепкий — катуу, быших, мыкты, чийрак» [Юдахин, 1965, с. 360], хатыч [Субракова, 2006, с. 824]. Похожие слова в значении «сильный» и «крепкий» употребляются и в монгольском языке - «сильный - хучтэй» [Лувсандэндэв, 1957, с. 581], а «крепкий - хатуу» [Лувсандэндэв, 1957, с. 520]. Монгольские слова «хучтэй» и «хатуу», видимо, не заимствованные, а общие — монголо-тюркские слова, обусловленные общим происхождением. Слово «тургут» не должно и не может употребляться в значении «сильный, крепкий».
Л. Н. Гумилев, основываясь на мнении А. Н. Кононова, явно расширенно интерпретирует слово «турк, тургут» – «быстрый, проворный» и вкладывает в него смысл, который слово не несёт, не может и не должно нести [Гумилев, 1993, с. 22].
Каким образом слово «турк» стало собирательным именем, превратившимся «в этническое наименование племенного объединения», Л. Н. Гумилев не объяснял [Гумилев, 1993, с. 22]. Он не говорил, почему был понятен всем представителям номадов, в том числе тугю-тургутам древнемонгольский язык. Хотя Л. Н. Гумилев фактически признавал их двуязычие, когда писал: «Каков бы ни был первоначальный язык этого объединения (тугю-тургутов – А. Ш.), к V в., когда оно (объединение) вышло на арену истории, всем его представителям был понятен межплеменной язык того времени – сяньбийский, т. е. древнемонгольский. Это был язык команды, базара, дипломатии» [Гумилёв, 1993, с. 22].
Л. Н. Гумилев посвятил несколько строк значению слова «Ашина». Из его работы вытекает, что тугю-тургутам был понятен древнемонгольский язык: «С этим языком Ашина в 439 г. перешли на северную окраину Гоби. Слово «Ашина» значило «волк». По-тюркски «волк» – «бури» или «каскыр», а по-монгольски «шоно» - «чино». «А» - префикс уважения в китайском языке. Следовательно, «Ашина» значит «благородный волк» [Гумилев, 1993, с. 22-23]. По-тюркски «волк» действительно «бури – карышкыр» [Абдулдаев, 2003, с. 96], а по-монгольски «шоно - чино» [Шагдаров, Черемисов, 2010, т. II, с. 617]. Приставка «А» в слове «Ашина» может быть истолкована как «благородный», как у Л. Н. Гумилёва, она может быть междометием в монгольском и тюркском языках, выражающим восклицание и удивление [Лувсандэндэв, 1957, с. 15], [Субракова, 2006, с. 17]. И в русском языке «Ах» - междометие, выражающее восклицание, например «Ах, какой молодец!». Думаю, табгачи (тоба) в VI-VIII вв. иногда писали дипломатические письма тугю-тургутам на понятном им языке — разновидности монгольского, коим владели сами и для них это был родной язык. Но писали за неимением письменности и в силу обстоятельств китайскими иероглифами, а затем их произведения входили в династийные хроники Вэйшу, Суйшу, Таншу и др.
В большинстве тюркских языков междометие «А» употребляется как возглас удивления, но с оттенком неудовольствия [Юдахин, 1965, с. 17].
С. Г. Кляшторный посвятил этимологии слова «ашина» несколько страниц в своей совместно написанной с Д. Г. Савиновым книге с претенциозным названием «Степные империи Древней Азии», но обходит молчанием монголоязычную интерпретацию этого слова, как будто такого толкования в истории не существует.
С. Г. Кляшторный совершенно необоснованно пишет: «Поскольку и тюркские легенды, и собственно китайская информация связывают происхождение имени Ашина с родовой ономастикой автохтонного населения Восточного Туркестана, исходную форму имени следует искать в местных иранских или тохарских диалектах. В качестве одного из возможных гипотетических прототипов предложено хотано-сакское asana «достойный, благородный» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 80]. Совершенно не обоснованно потому, что, во-первых, тюркские легенды, это всего лишь фольклорные произведения и рассматриваться в качестве исторического источника самостоятельно вряд ли могут [Крадин, 2001, с. 55], во-вторых, тюркские легенды и китайские династийные хроники нигде ни связывают происхождение имени «Ашина» с иранским населением Восточного Туркестана и вообще с Западным краем, в-третьих, род Ашина бежал от табгачей на север в Отукенскую чернь из местности Пиньлян, где иранское население было относительно небольшое, если ни мизерное, и играло совершенно незначительную роль в политической жизни и в этногенетических процессах и давать имя человеку или роду вряд ли могли.
С. Г. Кляшторный признаёт, что его пример с увязыванием названия рода Ашина с хотано-сакским «достойны, благородны» неудачный [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 80].
Однако С. Г. Кляшторный не унимается и на следующей странице пишет: «…тюркская этимология имени Ашина маловероятна, а иранская или тохарская, в особенности связанная с Восточным Туркестаном, напротив предпочтительны» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 81] и берется реанимировать гипотезу Х. В. Хауссига, который, ссылаясь на Феофилактта Симокатты (около 602 г. н.э.), говорит о войне в Тавгасте, т.е. в Китае, «между красноодежными» и «черноодежными». Войну в Китае Х. В. Хауссиг переносит на Южный берег Аму-Дарьи, т.е. он и заодно с  С. Г. Кляшторным, не совсем в ладах с географией, события, происходившие в Китае, легко переносят на Южный берег Аму-Дарьи [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 8081]. Основываясь на географически и исторически недостоверной базе С. Г. Кляшторный: «…предполагает связь между именем рода Ашина и  древнеперсидским axsaena может получить вполне удовлетворительную этимологическую разработку. Если даже ограничиться восточно-туркестанской сюжетикой, то искомая форма представлена в  согдийском 'xs'yn'k  «синий, тёмный»; в хатано-сакском (письмом  брахми) а—па (-assena) «синий», где долгое ; появилось как развитие axs >;ss-; в тохарском Aasna – «синий, тёмный» (из хатано-сакского или согдийского). Именно сакская этимология слова Ашина (<dsseina - assena) со значением «синий» является фонетически и семантически безупречной. Последнее утверждение нуждается, впрочем, в текстологическом подтверждении» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 81].
С. Г. Кляшторный остановился на хотано-сакском варианте, упустив второе значение слова «-assena - тёмный», оставив «синий», а «темный» должно быть по принадлежности языка отнесено к одной родственной группе. В согдийском языке значение «тёмный» есть, а в хотано-сакском – нет – этого не может быть.
Все перечисленные С. Г. Кляшторным языки принадлежали к иранской группе языков индоевропеодной семьи народов и в настоящее время относятся к мёртвым языкам. На современных иранских языках «синий – кабуд», слово по фонетике далекое от assena. Когда и как общались тургуты с хотано-саками в V в., т.е. когда оформлялись в род-племя в гипотезе С. Г. Кляшторного, остаётся неясным. Чтобы получить родовое имя, нужно длительное проживание по соседству или же длительные контакты. Ничего подобного мы не знаем, знаем, что род Ашина в 439 г. бежал на северо-запад к жуань-жуаням (аварам) в Отукенскую чернь, предположительно к предгорьям Кузнецкого Алатау.
Как к истине в последней инстанции, С. Г. Кляшторный обращается к Орхонским надписям, где говорится «кок турк» - голубые тюрки и, видимо, он, не зная и не подозревая, что «кок – хох – синий, голубой» [Абдулдаев, 2003, с. 110], [Лувсандэндэв, 1957, с. 556], общее, монголо-тюркское слово: «не касаясь многочисленных интерпретаций слова «кок» в этом сочетании, отметим его идеальное семантическое совпадение с реконструированным здесь значением имени Ашина» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 81].
Идеального семантического совпадения у С. Г. Кляшторного не получилось, слово «кок – хох – синий, голубой» на тюркских и монгольских языках имеет несколько значений.
Кроме значения синий, голубой, это слово можно употреблять в монгольских и тюркских языках в значениях небо, сизый, зелёный и т.д. В Орхонских памятниках слово «кок», вероятно, употреблялось в значении «синее небо - тургуты вечного синего неба», а не калька с хотано-согдийского asseina (-assena - Ашина).
Между тем, арабский историк Масуди, живший в IX-X вв., писал «Шанэ» без префикса «А». Приставка «А» либо монголоязычная, выражающая восклицание, либо китайская, выражающая уважение, не вошла в произведение Масуди [Macoudi, 1861, р. 289]. Масуди, живший на тысячу сто с лишним лет раньше С. Г. Кляшторного, наверняка, обладал объективной информацией, ему не было необходимости добавлять к слову «Шанэ» префикс, и вряд ли он знал о существовании китайской династийной хроники Суйшу. Возможно, среди тургутов он встречался с людьми, знающими своё происхождение от тотемного «волка» и непосредственно общался с ними. В Х в. тугю-тургуты занимали часть территории Южного Казахстана, Узбекистана и Туркменистана, т. е. на территориях, где побывал Масуди.
Интерпретировано четыре слова, в том числе основное, это тугю — тургут-турки-тюрки, и все четыре оказались, вероятно, монголоязычными. Всего историко-ономастическому исследованию подвергнуты 175 имен и титулов, включая слова тугю-тургут, из них 160 имен и титулов или 90,44% монголоязычные, 9 имен и титулов, или 5, 14% общие – монголо-тюркские, 2 слова или 1, 1494 тюркские, 4 слова трудно перевести и интерпретировать.

Ономастическая таблица
(по Г. А. Восканян. Русско-персидский словарь.
 – М.: Русский язык, 1986, с. 629)

Китайское (иранское) чтение Монгольское чтение Тюркское чтение Перевод на русский
тугю – тургут-турки - тюрки тургэт (мн.ч.) тургэн (ед.ч.) а) значения не имеет,
б) тора – (Вамбери и др.), быстрые, вспыльчивые, проворные
родить, рожать.
отукен (Отукенская чернь) отгон (монг.), утхэн (бур.) значения не имеет густой, густая (Отукенская чернь – густая тайга)
тоба (табгачи) тавхай (монг.), табгай (бур.) значения не имеет лапа, ступня, стопа
Ашина
assena (хотано-сакское) кабуд (иранское) шона (бур.), чоно (монг.) значения не имеет волк (название тотэма)
синий (пер. Кляшторного)
синий (пер. А.Ш.)


Библиографический список

1. Giraud R. L'Empire des Turcs Celestes. – Р., 1960
2. Liu Mau-tsai, 1958. – Band 1, s. 40
3. З. Masoudi. Les prairies ст. or. Paris, 1861, t. 1
4. Sanping Chen. Turkic or Proto-Mongolian ? А Note оп the ТиоЬа language // Central Asiatic journal, 2005, vol. 49, №2, р. 161-171
5. Абдулдаев Э. Киргизско-русский словарь. – Бишкек, 2003.
6. Артамонов М. И. История хазар. – Л. 1962.
7. Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней
8. Азии в древние времена. – М.: Изд. АН СССР, 1950, т. 1.
9. Васильев В. Н. Об отношении китайского языка со среднеазиатскими // Журнал Министерство народного просвещения, 1872, сентябрь, с. 115-118.
10. Восканян Г. А Русско-персидский словарь. – М.: Русский язык, 1986.
11. Гумилев Л. Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю // СА. 1959, №111.
12. Гумилев Л. Н. Древние тюрки. – М., 1993.
13. Кляшторный С. Г., Савинов Д. Г. Степные империи Древней Азии (см. 2005)
14. Крадин Н. Н. Империя хунну. – М., 2001.
15. Кычанов Е. И. История пограничных с Китаем древних и средневековых государств (от гуннов до маньчжуров). – СПб, 2010.
16. Лигети Л. Табгачский язык — диалект сяяньбийского // Журнал «Народы Азии и Африки», 1969, № 1.
17. Лувсандэндэв А. Монголо-русский словарь.– М.: ГИИНС, 1957.
18. Никонов В. А. Этнонимы. – М.: Наука, 1970.
19. Пуллиблэнк Дж. Э. Зарубежная тюркология.– М., 1986.
20. Субракова О. В. Хакасско-русский словарь. – Новосибирск: Наука, 2006.
21. Шагдаров Л. Д., Черемисов К. М. Бурятско-русский словарь. – УланУдэ, 2010.
22. Юдахин К. К. Киргизско-русский словарь. – М., 1965.



ТИТУЛЫ И ИМЕНА УЙГУРСКИХ ХАНОВ
 (монголоязычная интерпретация)

Написание данной статьи продиктовано современной практикой монголоведения и необходимостью интерпретировать слова из остатка языка тоба (табгачи). В статье с критических позиций рассматривается перевод известного тюрколога, академика В.В. Радлова. Титулы уйгурских ханов интерпретированы на основе монгольского языка и переведены на русский язык впервые. Все двенадцать титулов читаются как монголоязычные.
Источники по истории раннего Средневековья (V-VIII вв.) тюркоязычных и +монголоязычных народов делятся на две группы: письменные и археологические. Письменные источники – это нарративные сочинения по истории этих народов; чисто этнографических и нумизматических памятников мало. В языковом отношении все письменные источники в основном выполнены на китайском, либо на греческом, либо персидском и латинском языках. Самые ранние сочинения на руническом письме датируются V н.э. у киргизов и хакасов на Енисее.
В китайских письменных источниках предки уйгуров упоминаются под названием Чи-ди [Бичурин, 1950, т. 1, с. 213]. Обитали они в северной части современных китайских провинций Шань-си и Гань-су. В III в. до н.э. Чи-ди были вытеснены китайцами в степь, т.е. на север, но южнее современной пустыни Гоби. На новой родине предки уйгуров под названием дили  заняли пространство к западу от Ордоса, они говорили на хуннуском, т.е. на общем монгольском языке, с небольшим изменением в наречиях [Бичурин, 1950, т. 1, с. 214]. Далее Н.Я. Бичурин продолжает цитировать китайскую летопись Вэйшу, гл. 103: «В 338-м году по Р.Х. они поддались Дому Тоба: но в самом конце IV в. ушли на северную сторону несчастной степи, и там вместо прежнего названия Дили приняли название «Гао-гюй»  в переводе «высокая телега» [Бичурин, 1950, т. 1 с. 214].
В библиотеке Института Восточных рукописей в г. Санкт-Петербурге хранится статья академика В.В. Радлова «Титулы и имена уйгурских ханов».   В.В. Радлов одним из первых российских ученых-тюркологов сделал перевод с китайского на русский язык титулов и имён уйгурских ханов времен Танской эпохи (618-907 гг.) на основе тюркского языка. Он не обратил внимания и, видимо, не допускал мысли о том, что тоба (табгачи) народ монголоязычный, подразделение сяньбийского. Монголоязычие тоба убедительно доказал знаменитый венгерский ученый-востоковед Л. Лигети  в своей статье «Табгачский язык – диалект сяньбийского» [Лигети,1969,  №1], а сяньбийцы, как известно, предки современных монголоязычных народов, так же как и хунну [Шабалов,  2011]. Монголоязычность тоба (табгачей) фактически подтверждает канадский ученый китайского происхождения Саньпин Чэнь (Оттава) в своей статье «Тюркский или протомонгольский: заметки о языке тоба», опубликованной в журнале Central Asiatic Journal, 2005, vol. 49, № 2. P. 161-171. Вот что он пишет: «The Tuoba  ; ; or Tabyach as recorded in the Orkhon inscriptions, played a critical role in the history of China, not only for founding the Northern (or Late) Wei dynasty (386-534), but perhaps more importantly also for having procreated and biogical heirs, namely the Sui (581-618) and the Tang (618-907)».
Далее Саньпин Чэнь, фактически подтверждая монголоязычие Тоба (табгачи), продолжает:  «As listed in Chapter 113 of Wei shu, with the exception of those names which remained unchanged and a handful of unclear cases, there are three main patterns or categories in replacing a “Barbarian” clan name with a Chinese one.
1) Literary translation of an Altaic word into Chinese. Examples are Chinu to Lang  “wolf”, Youlian to Yun “cloud” and Rougan  to Gou, a euphemistic  homonym of gou  “dog”. The change of the royal name Tuoba to Yuan  presumably also belongs to the same category, though a satisfactory etymology is yet to be identified.” [Sanping chen, 2005, vol. 49, № 2, p. 161-171].
Для русскоязычных читателей переведем написанное Саньпин Чэнем: «Тоба, или табгачи орхонских памятников сыграли важную роль в истории Китая. Они основали династию Северная или Поздняя Вэй (386-534) и, что более важно, оставили двух политических и биологических наследников в лице династий Суй (581-618) и Тан (618-907)». Далее идёт самое интересное, Саньпин Чэнь цитирует Вэйшу, гл. 113 и приводит монгольские слова из языка тоба, но не комментирует их, т.к., видимо, не знает монгольский язык. Считает язык тоба, возможно, тюркским, хотя приводит прямо противоположное  – что по языку табгачи принадлежали к монголоязычному миру. Вот что пишет Саньпин Чэнь: «Исходя из списка Вэй шу, главы 113, исключая те имена, которые не были изменены и за исключением немногих случаев, мы можем видеть, что существовало три основных способа изменения варварских имен на китайские.
Буквальный перевод «алтайского» слова на китайский язык. Например, Чину на Лан  = волк, Юлянь на Юнь = облако, туча,  Жогань на Гоу = эфемизм для обозначения  собаки. Смена термина тоба на юань, видимо, входит в эту же категорию, но надежной этимологии для него пока нет» [Sanping Chen… 2005, vol. 49, № 2, р. 164].
Саньпин Чэнь сделал перевод не с «алтайского», а с монгольского языка, где чину = чоно и означает волк. [Лувсандэндэв, 1957, с. 664], на тюркских языках слово «волк» имеет совсем другое звучание – карышкыр, борY –  по-киргизски [Юдахин, 1957, с. 92], по-хакасски  волк будет п;;р [Чанков, 1961, с. 109]. Слово юлэнь на монгольском означает облако,  туча = Yлэн  [Шагдаров и Черемисов, 2010, с. 356]. Слова понятны без переводчика, на монгольском языке они звучат так же, как 14 веков назад в эпоху Тан. В наиболее чистом, без примесей тюркском языке, каковым является хакасский, облако звучит совсем по-другому –  пулут [Чанков, 1961, с. 467], по-киргизски почти так же – булут = облако [Юдахин, 1957, с. 448]. Несмотря на очевидную близость тобаского языка с монгольским, Саньпин Чэнь, а задолго до него Р. Будберг [Будберг, 1936, pp. 167-185], относит язык табгачей к тюркскому. Третье слово, переводимое Саньпин Чэнем, это жогань = собака. Затрудняюсь перевести это слово, лишь отмечу близость его к монгольскому – нохой = собака, пес [Лувсандэндэв, 1957, с. 272],  по-хакасски собака = адай [Чанков, 1961, с.804.],  по-киргизски собака = ит [Юдахин, 1957, с. 779].
Династию Тан в Китае в 618 г. основал Ли Юань, по этническому происхождению тоба (табгачи). Как мы выяснили, тоба были монголоязычным народом. Посмертное храмовое имя Ли Юаня было Гао-дзун [Крюгер, 2007, с. 220].  Все последующие правители Китая – наследники Ли Юаня  на престоле Поднебесной – также были монголоязычными, но поддавшимися китайскому культурному влиянию, т. е. сильно китаезированными. Империя Тан  просуществовала до 907 г. н.э., т. е. почти три века [Воробьев, 1994, с. 265].
Первоначально тоба (табгачи) жили на севере, предположительно в долине р. Онон, и не были в контакте с Древним Китаем. Их предком считался человек по имени Мао. Потомок Мао в пятом поколении – праправнук Туян был правителем одного из трех бу, в переводе с монгольского языка буудал = стоянка, стан, стойбище  [Лувсандэндэв, 1957, с. 90], [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 158], в державе Таншихуя. При Туяне и его приемнике Тоба Лине тоба (табгачи) переселились к югу. В 258 г. н.э. при Тоба Ли Вэе табгачи перенесли свою ставку в г. Шэнгэ, современная провинция Шаньси в Китае, и с того времени они попадают в анналы китайских династийных хроник, в частности Вэйшу, описывающую династию Северная Вэй (386-535 гг.) [Кычанов, 2010, с.74-76].  Далее, известный китаист Е.И. Кычанов, основываясь на Вэйшу, пишет: «Государство Тоба имело границы, которые охранялись. Владения Тоба простирались от земель Уцзы в Маньчжурии до древних земель Усунь. Армия насчитывала 1 млн всадников, вооруженных луками. Государь Тоба Юй люй хорошо был осведомлен об обстановке в Китае и разрабатывал планы захвата севера страны» [Кычанов, 2010, с. 76-77]. Это им удалось при правителе Тоба Гуай в 396 г., который принял императорский титул. С тех пор и до 907 г. Северным Китаем правили династии, связанные своими корнями с северными варварами, т. е. с монголоязычными народами [Воробьев, 1994, с. 245-265]. Тоба (табгачи) были первым монголоязычным народом, завоевавшим и установившим свою династию в Северном Китае, а не кидани, образовавшие империю Ляо (947-1125 гг.), как обычно пишут историки. Известный тюрколог Л. Н. Гумилев пишет: «Елюй Амбагань  (старейшина киданей – Ш. А.) не переизбирался. Он объявил себя «небесным императором», а жену – «земной императрицей», подчинил себе всю Маньчжурию, восточную часть современной Монголии и отторг от Китая Хэбэй…
В 947 г. киданьские цари наименовали свою династию Ляо, тем самым окончательно причислили её к китайскому культурному миру. Полукочевое ханство превратилось в химерную  империю. Повторилась коллизия табгачей: кидани сделались врагами степных кочевников…» [Гумилев,1993, с. 197].
После небольшого экскурса в историю тоба (табгачей) вернемся к статье  «Титулы и имена уйгурских ханов» В.В. Радлова и пространно процитируем известного тюрколога XIX в.: «Въ исторiи династiи Танъ (618-907 гг.), въ глав; CCLVII, находится довольно объемистая статья о северныхъ Хой-ху (Уйгурахъ). Китайцы упоминаютъ четырнадцать хановъ и сообщаютъ, что одиннадцати изъ нихъ императоры династiи Танъ жаловали почетные титулы. Титулы эти состоятъ изъ 7-16 iероглифовъ, обозначающихъ, какъ видно на первый взглядъ, рядъ уйгурскихъ словъ. За исключенiемъ словъ гу-ду-лу, находящихся въ начал; двухъ изъ этихъ  титуловъ, и посл;днихъ двухъ слоговъ, ко-хань, которыхъ уже докторъ Бретшнейдеръ) совершенно вид;ль тюркскiя слова кутлук «счастливый» и каган - «ханъ», вс; слова оказались до того испорченными, что я уже отчаивался разобрать ихъ. Но впосл;дствiи я зам;тилъ, что отд;льныя части въ н;которыхъ титулахъ одинаковы и что они везд; находятся въ одинаковомъ порядк;; я составилъ таблицу изъ этихъ титуловъ такимъ образомъ, чтобы одинаковые слоги образовали перпендикулярные столбцы. Тогда я уб;дился, что по ошибк; китайскихъ писцовъ во вс;хъ титулахъ пропущено н;сколько iероглифовъ, и что эти длинные титулы разбираются безъ всякаго затрудненiя, если восстановить, гд; сл;дуетъ, пропущенные iероглифы.
Вотъ таблица и разборъ ея.

1. Гули Пейло 744 объявилъ себя

2. Мо-янь-чжо объявилъ себя

3. И-ди-гян Мэу-ю 779 объявилъ себя


4. Дунь-мо-хэ объявилъ себя

потомъ получилъ титулъ



5. Пань-гуань дэлэ 789 получилъ титулъ

6. Гу-ду-лу 795 получилъ титулъ

7. Гюй-лу 805 получилъ титулъ

8. Бао-и хань 808 получилъ титулъ

9. Чунь-де сань 821 получилъ титулъ

10. Чжао-ли хань 824 получилъ титулъ

11. Чжань-синь 833 получилъ титулъ

12. Энань дэлэ 847 получилъ титулъ









 
 г;  ду (цзи до)   

 
  хэ (хэ)





























   











к;т
очень    гу - ду – лу (гу-до-лу)









гу – ду - лу

   
гу-ду-лу
(ми - до – лу)







гу-ду-лу

















   






   у лу



kутлуk
 счастливый







 
дэн - ли
(дэн)(ли)










 
ай дынъ – ли (ай дэн)

   
ай тын (тэн)– ли

 
тын (тэн)– ли
 
ай дынъ
(дэн) ли

            
дынъ
(дэн)- ло

 дынъ
(дэн) - ло

ай дынъ
(дэн) ли


дынъ-ли
(дэн)-ли


аiдынлыk
блестяший
































  ; (Е)
 
;  (ми)






;











;дi
очень
















   




 
ло
(ло)
 
юй лу (юй лу)





    ло(ло)

  юй-лу    (лу)




           ло(ло)
      
         ло(ло)



улуk
высокая







 
 гу чжо  (гу цо)   










 
гу (ми)








    
      

    
      


   









 гу


гу



к;ч
сила
         





 

          ми  ши











 
Му(мэй)-ми-ши 


му(мэй)- ми - ши





 
ми -ши



му(мэй) –ми- ши



му(мэй) – ми-ши


му(мэй) –ми- ши


му(мэй) - ми-ши


м;нмiш
возс;вшiй



   























 
хэ


хэ


  хэ







хэ

 


хэ
   



хэ


к;т
очень           

      
 
го        ле
(вань) (лэ)
















 
Гюй(цзюй)   лу


 
ху  лу

 
гюй(цзюй) лу





   
гюй(цзюй) чжу лу




гюй   лу




гюй лу



к;чl;к
сильный    
би-гя (цзя)

(га)

би-гя





би-гя


би-гя






би-гя





би-гя



би-гя



би-гя




би-гя





би-гя




би-гя


п;к (или  п;г;) Государь
(или мудрый)    
кэ-хань

кэ-хань
кэ-хань




кэ-хань

кэ-хань





кэ-хань



кэ-
хань


кэ-хань



кэ-хань



кэ-хань




кэ-хань


кэ-хань
ка;ан
Хань
Эта строка представляетъ самый древнiй, дошедшiй до насъ тюркскiй текстъ, составленный 300 годами раньше Кудатку Билика. Текстъ этотъ тмъ интересне, что онъ даетъ полн;йшее доказательство того, что Хой-ху (Уйгуры) – народъ тюркскаго происхожденiя, говорившiй на нар;чiи, похожемъ на языкъ Кудатку Балика. На посл;днее указываютъ ясно слова к;m и ;di, употребляемыя только въ этой книг;.
Интереснымъ фактомъ для исторiи Уйгуровъ я считаю ещё то св;д;нiе, что, по словам Исторiи Танской династiи, Хой-ху состояли изъ девяти родовъ, т.е. что Уйгуры эти составляли именно племя «тогус Уйгур», на которое указываетъ Рашидъ-Эддинъ. Слова его тождественны съ разсказомъ китайской л;тописи: «Пей-ло теперь поставилъ орду между горами  У-дэ-гянь и р;кою  Гунь (Орхонъ) на югъ до западной ст;ны 1700 ли, съ с;вера на югъ отъ великой песчаной степи на 100 ли, вс; эти земли принадлежали девяти родамъ».
На стр. 404 той же л;тописи говорится: «Ху девяти родовъ побуждали хана произвести наб;гъ» и дал;е: «Дунь-мо-хэ, разсердившись, напалъ на хана и убил его; и вм;cт; съ нимъ 1000 челов;къ Ху, принадлежавшихъ къ девяти родамъ». Не подлежитъ никакому сомн;нiю, что «Ху девяти родовъ» есть китайскiй переводъ тюркскихъ словъ Тогус-Уйгуръ».
Чтобы была понятнее тема исследуемого материала, я пространно процитировал академика В.В. Радлова, за что приношу свои извинения. Проведем анализ переведенных академиком слов с иной точки зрения, с позиций монголоязычного происхождения тоба (табгачей), управлявших Китаем в Танскую эпоху.
На каком языке тоба (табгачи) могли давать титулы уйгурским ханам? Вероятнее всего, на языке, понятном им, а понятными языками были китайский и табгачский, последний можно рассматривать как разновидность старомонгольского (сяньбийского) [Лигети, 1969 г, с.107-117], потому что тоба (табгачи) были этнически выходцами из монголоязычного мира.
В.В. Радлов перевел с уйгурского на русский язык следующие слова:
к;т – очень; кутлук – счастливый; айдынлик – блестящий; ;ди – очень; улук – высокая; к;ч – сила; м;нмиша – воссевший; кат – очень; к;чl;к – сильный; би-гя – (пак или п;г; – государь, мудрый); каган – хан.
1. Первым уйгурским ханом в списке В.В. Радлова, переведенном в хронологическом порядке возрастания, значится Гули Пейло, объявивший себя «гудулу бигя кэхань», что означает согласно переводу академика «счастливый государь-хан». Слово «гудулу-кутлук» переведено с уйгурского (тюркского) языка как «счастливый». В.В. Радлов, переводя слово «гудулу», вероятно, ориентировался на тюркское слово «кут», что означает «благополучие» при пожелании и поздравлении, «кут болсун» – в дословном переводе может означать заботу, ухаживание, заниматься скотоводством, иметь домашний очаг [Юдахин, 1940, с. 187]. В хакасском языке похожего слова на «кут» или «гуд» нет. В древнетюркском словаре также похожего слова, через которое можно было бы интерпретировать слово «гудулу» как «счастливый», нет. Если обратимся к одному из самых древних и чистых тюркских языков, наряду с киргизским, языку, содержащему относительно мало заимствований, – хакасскому, то «счастливый» будет звучать следующим образом: «;л;стiг, часкалык, ырыстаг», «счастье» – «;л;г», «талан» [Чанков, 1961, с. 840].
По-киргизски «счастливый» – «бактылуу», «таалайлуу», соответственно «счастье» – «бакыт», «бакты», «бак» [Юдахин, 1957, с. 844]. Вероятно, в древности киргизы и хакасы употребляли в значении «счастье» слово «талан», это слово общее для обоих народов и, вероятно, слово «бакыт» заимствовано с фарси, так как оно употребляется в таджикском языке.
Слово «гудулу» более сближено к слову «к;т», в древнетюркском словаре,  означает «ожидать» [Наделяев, 1969, с. 330]. Но теряется слово «счастливый». Слова «ожидать», «ожидающий» и «счастливый» несут разные смысловые нагрузки.
Слово «гудулу-кутлук» может быть переведено с современного монгольского языка с большим смыслом, чем с тюркского. На монгольском будет иметь значение «вести, руководить (государством)» [Лувсандэндэв, 1957, с. 556],  по-бурятски «хутэлхэ», употребляется в том же значении [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 505]. Слово «гудулу» не надо относить к тюркскому слову «кут», которое имеет весьма отдаленное отношение к слову «счастье, счастливый». Расширенное толкование слова «кут» ведет к бессмыслице – «счастливый  государь-хан». Счастливый он, потому что сел на престол? Причина остается нам неизвестной.
Монгольское слово «хутэлхэ»  –  «вести, руководить государством» – имеет больший смысл для обозначения «гудулу».
Слово «бигя» В.В. Радлов  переводит с тюркского как «государь, мудрый». Слово «бигя» в монгольских языках почти не изменилось, звучит по-современному как «бага» и означает «младший» [Лувсандэндэв, 1957, с. 53], [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 100]. Неизвестно, на основе какого тюркского слова академик  интерпретирует, что «бигя» – «государь, мудрый», в древнетюркских и современных тюркских языках такого слова нет.
Титулы уйгурским ханам, надо учитывать, присваивали тобаские императоры Китая, и по сравнению с ними прочие варварские правители были «младшие ханы», хотя тоба (табгачи) сами были варварами, но поскольку они правили Китаем с 386 г., они смотрели на других степняков свысока.
Слово «кэ-хань – каган-хан» в значении «император, царь» впервые появилось у жуань-жуаней (авар) – другого монголоязычного народа. Известный востоковед Е.И. Кычанов пишет: «На государственном языке династии Вэй, сяньбийском, слово «кэхань» – император. Титул кагана Шэлунь (дословный перевод – шэлууhэн = рысь [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 635]) принял в 402 г.» [Кычанов, 2010, с. 92]. Монголоязычие жуань-жуаней (аваров) не вызывает сомнения не только по ономастике. Выдающийся английский востоковед Э. Дж. Пуллиблэнк, опираясь на китайских и византийских летописцев, пишет: «Этноним War и Awar, который вряд ли можно отделить от Ouapxai xoavvi, этноним  Феофилакта Симокатты Ouapxai xwuti, Менандра Протектора и аваров Европы, еще раньше этот же этноним встречается в виде ухуань [Вань] ou – Hwan<aH –Hwan,  – названия одной из двух частей, на которые делились восточные ху в период Хань (другой частью были сяньби). Фонетическое тождество полное, и имеются веские доказательства в пользу существования связи между этими народами [Пуллиблэнк, 1986, с. 54]. Большинство востоковедов считают сяньбийцев прямыми предками монголоязычных народов.
Таким образом, Гули Пейло объявил себя «руководителем и младшим ханом»,  по версии В.В. Радлова, «счастливым государем-императором». Последние два слова фактически повторяют друг друга – «государь» – это синоним слова «хан». Монгольский вариант перевода логичнее и приобретает внутреннюю стройность – «руководитель, младший хан».
 Вторым ханом уйгуров в списке В.В. Радлова значится Мо-янь-чжо, объявивший себя «к;чl;к-каганом». Ученый-тюрколог перевел его имя как «сильный хан», что является правильным, т.к. «сильный» и «сила» по-тюркски и по-монгольски звучат почти одинаково: «хуч» – сила, мощь, по-монгольски [Лувсандэндэв, 1957, с. 580], «куч» = сила, по-киргизски [Юдахин, 1940, с. 279], «куч» = сила, по-уйгурски [Ш. Кабиров, Цунвазо, 1961, с. 108] «кус» = сила по-хакасски [Баскаков, 1953, с. 97). Итак, переводится как «сильный хан».
Третьим ханом уйгуров в списке В.В. Радлова значится И-ди-гян Мэу-ю, объявивший  в 779 г. себя «гъ дын-ли гу чжо ми ким бигя кэ-хань», переведен академиком как «очень блестящий, сила, воссевший государь (мудрый) хан». Таков перевод В.В. Радлова на русский язык с тюркского. Слово «к;т» по древнетюркскому словарю [Наделяев и др., 1969, с. 292] имеет значение «очень», но у В.В. Радлова написано «гъ ду»;  «гъ» он заменил на «к». Такая замена влечет изменение значения слова «гъ ду», вероятно, монголоязычное слово «гадаа, гадаад,  гадаадин = внешний, иностранный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 105].  И-ди-гян Мэу-ю был по отношению к тобаскому правителю Китая иностранцем, чужеземным ханом. Употребление слова «к;т» в значении «очень» весьма сомнительно в официальном титуле.
За словом «гъ ду», употребленным Радловым как «к;т – очень» и прочитанным нами как монголоязычное слово «гадаа = иностранный», следует слово «дын-ли», переведенное им как «блестящий». В значении «блестящий» это слово не может быть, так как в древнетюркском словаре «ajdin» употребляется в значении «лунный свет» [Наделяев и др., 1969, с. 28]. Лунный свет блестящим трудно назвать, скорее он блеклый. Вероятнее и имеет больший смысл и сходство монгольское слово «дын-ли = тэнхлуу = бодрый, крепкий, сильный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 447].
Третье слово «гу чжо» переведено Радловым как «сила», в эпоху Тан это слово читалось как «гу цо». В титуле пятого хана Пань Гуань Дэлэ слово, написанное другим иероглифом – «ми», также переведено Радловым В.В. как «сила», здесь же слово, обозначенное двумя иероглифами, причем совершенно иными – «гу цо», переведено как «сильный». Тобаские императоры Китая, одаряя титулами уйгурских ханов, вероятно, избегали повторения. Если же допустить подобное, то почему слова написаны совершенно разными иероглифами? И как выйти из этого противоречия? Логичнее будет перевести «гу цо» с монгольского языка «гу = гуа = красивый, прекрасный, чудесный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 124], а  слово «цо» читается  как «цовоо  = смышленый, ловкий, проворный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 607].
Четвертое слово «ми ши», как и последующие слова из этого ряда «му-ми-ши», переведено Радловым с тюркского языка как «воссевший». В древнетюркском языке не было такого слова – «ми ши». В современных тюркских языках также нет такого слова в подобном значении. «Мiшi» употребляется в значении «кошка» [Малов, 1954, с. 169], по-киргизски кошка = мышык [Юдахин. 1957, с. 305], по-хакасски – пырыс [Баскаков, 1957, с. 171], по-монгольски – мии [Лувсандэндэв, 1957, с. 240]. Слово, видимо, общее для алтайских народов. Слова «воссевший» и «ми-ши» никак не связаны со словом кошка.
Чтобы перевести слово «ми-ши» на монгольский язык, не требуется строить сложную конструкцию. По-монгольски слово осталось почти таким же, как и много веков назад: «ми-ши» и звучит как «мишээх = смеяться, улыбаться, радоваться» [Лувсандэндэв, 1957, с. 240].
 Смысл предложения приобретает внутреннюю стройность и логичность, если заменить древнетюркские слова на монгольские в переводе «гъ ду дын-ли гу чжо ми ши бигя хан» – «очень блестящая сила воссевший государь (мудрый) хан». Ни одно слово в монгольском варианте перевода не «вымучивается» и не натягивается, как это делается в переводе В.В. Радлова, все слова занимают свое логическое место и характеризуют уйгурского хана: «иностранный, сильный, прекрасный, ловкий, улыбающийся (радостный) младший хан».
 Четвертым уйгурским ханом значится в списке В.В. Радлова Дунь-лю-хэ, который в 789 г. объявил себя «хэ гу-ду-лу бигя кэ-ханем». В.В. Радлов перевел слово «хэ» так же, как «гъду», т. е. «очень». Вызывает сомнение тот факт, что разные иероглифы выражают одно и то же слово. Обычно в китайском языке такое случается редко и первый слог, как правило, бывает похожим на оригинал переводимого слова или заменяется близким по звучанию звуком, а окончание теряется или, как говорят, «съедается». В данном случае с «хэ» мы имеем подобный пример. У монголоязычных народов, а тоба (табгачи), несомненно, были таковыми, слово «хэ» переводится на русский язык как «хэл = язык» [Лувсандэндэв, 1957, с. 584], отсюда «хэлэлуээ», «хэлэлуээр», «хэлэх», что означает «переговоры, соглашение, договоренность, говорить»  [Лувсандэндэв, 1957, с. 587-588]. Видимо,  Дунь-лю-хэ был мастером ведения переговоров, хорошим дипломатом, поэтому тобасцы прозвали его «хэ» и его титул записан по-китайски, так как тоба (табгачи) не имели своей письменности.
Остальные слова «гу-ду-лу бигя кэхань» рассмотрены выше, когда разбирали титулы первых трех уйгурских ханов. Мы получили следующий монголоязычный перевод титула, который был записан китайскими иероглифами, но тобаскими  (монголоязычными) словами:  «дипломат, предводитель, младший хан», а не «очень счастливый государь (мудрый) хан», как перевел В.В. Радлов. 
Пятым уйгурским ханом значится в списке В.В. Радлова Пань-гуань дэлэ, в 789 г. получивший титул «ай дынь-ли лог у му-ми-ши гюй лу бигя кэ-хань». Этот титул  В.В. Радлов перевел с тюркского следующим образом: «блестящий, высокая сила, воссевший, сильный государь (мудрый) хан».
Слово «ай дынь-ли» обозначено одним иероглифом, который читается по-китайски как «ай – любовь», вторая часть слова «дынь-ли» в таблице В.В. Радлова отсутствует. Слово «ай» с уйгурского языка переводится как «луна, месяц» [Кабиров, Цунвазо, 1961, с. 13], [Наделяев и др., 1969, с. 24] и без изменения существует в киргизском языке [Абдулдаев, 2003, с. 20], означает то же самое  –  «луна, месяц». В.В. Радлов перевел с тюркского как «блестящий», что не совсем верно (смотрите выше про третьего уйгурского хана И-ди-гян Мэу-ю).
По-монгольски слово «ай» всего лишь междометие, выражающее восторг, и в сочетании со словом «дынь-ли = тэнхлуу = бодрый, крепкий, сильный» означает «какой бодрый, крепкий, сильный, ну просто могучий».
Слово «ло» В.В. Радлов прочитал по-тюркски (уйгурски) как «улук = высокий», хотя оно написано одним иероглифом. Следующего уйгурского хана «гудулу», получившего титул в 795 г., т. е. спустя шесть лет, и звание которого написано двумя другими «юй лу», В.В. Радлов интерпретирует так же, как предыдущего уйгурского хана – Пань-гуань дэлэ, получившего свой титул «улук = высокий» в 789 г. Допустим, такое возможно в китайском языке, но вызывает сомнение. Если слово «ло» перевести с монгольского языка как «лэ» – частицу, выражающую подтверждение или подчеркивание, всякое сомнение исчезает.
В сочетании с предыдущим словом «ай дынь-ли = тэнхлуу = бодрый, крепкий, сильный» подчеркивает его силу, могучесть.
Следующее слово «гу» прочитано тюркологом В.В. Радловым как «сила = куч», вероятно, он считал это слово тюркским.  В действительности, на тюркских и монгольских языках слово «сила» звучит почти одинаково: «куч», по-тюркски [Наделяев и др., 1969, с. 322], [Кабиров и др., 1961, с. 108], [Абдулдаев, 2009, с. 123], [Лувсандэндэв, 1957, с. 580], объясняется такое сходство слов их общим происхождением, а не заимствованием.
Слово «гу», по моему мнению, переводится с монгольского языка как «гунн = глубокий ум, человек большого ума, глубокой мысли, философ» [Лувсандэндэв, 1957, с. 130], а не как монголо-тюркское «хуч – куч – сила».
Сложное слово «му-ши-ми» В.В. Радлов прочитал по-тюркски (уйгурски) как «воссевший». Слово «ми-ши» было рассмотрено при анализе названия титула третьего уйгурского хана «И-ди-гян Мэу-ю». Приставка «му» в слове «му-ми-ши» обозначена отдельным иероглифом, читаемым как «мэй». Много значений у  слова «му – м;н» – садиться, садиться верхом, богатство в деньгах, капитал, похлебка, порок, изъян, подниматься, восходить [Наделяев и др., 1969, с. 322]. Корень и окончание слова «ми-ши» в значении «садиться, сесть на трон» в древности тюрками не употреблялись и в современных тюркских языках в подобном значении также не применяются. Остается приставка слова «мэй», прочитанного В.В. Радловым как «му – воссевший». Корень и окончание слова «му-ми-ши» оказались не у дел, они попросту лишние.
По-монгольски «мэй-му» означает, вероятно, «мунх = вечный, вековечный, бессмертный» [Лувсандэндэв, 1957, с. 245], а «ми-ши – мишилзэх = улыбаться» [Лувсандэндэв, 1957, с. 240]. «Вечно улыбающийся, радостный», а не «воссевший», как в переводе В.В. Радлова с тобаского языка на русский означает «му-ми-ши».
За «му-ми-ши» следует сложное слово, обозначенное двумя китайскими иероглифами, переведенное В.В. Радловым как «гюй лу = к;чl;к = сильный». Иероглиф первого слова «гюй» читался в старокитайском языке как «цзюй», а не «гюй», отсюда соответствующий перевод. Надо заметить, слово «к;чl;к» общее для монголоязычных и тюркоязычных, обусловленное общим происхождением, в нашем случае для перевода не подходит.
Слово «цзюй-лу», вероятнее всего, современное монгольское «цуглуулачч = собиратель» [Лувсандэндэв, 1957, с. 614].
Таким образом, мы получили следующее название титула пятого уйгурского хана Пань-гуань дэлэ: «ай дынь-ли = тэнхлуу = сильный (могучий)», «ло = лэ»  = подчеркивает его силу, «гу = гyн = человек большого ума», «му-ми-ши = мунх мишилзэх = вечно улыбающийся, радостный», «гюй лу = цзюй лу = цуглуулачч = собиратель».
Итак, «могучий человек большого ума, вечно улыбающийся, собиратель, младший хан», таков полный титул Пань-гуань дэлэ.
Шестым уйгурским ханом значится Гу-ду-лу, в 795 г. получивший титул «гу-ду-лу ай тынь-ли юй-лу му-ми-ши хэ ху лу бигя кэ-хань», прочитанный В.В. Радловым как «счастливый, блестящий, высокая сила, воссевший очень сильный государь (мудрый) хан».
В титуле хана Гу-ду-лу были рассмотрены первые два слова – «гу-ду-лу» и «ай тынь-ли», четвертое слово – «му-ми-ши», пятое слово – «хэ» и седьмое-восьмое слова «бигя» и «кэ-хань» также были переведены на монгольский язык. Остаются «ху-лу», расположение их в таблице В.В. Радлова под номерами 5 и 9.
Слово «юй-лу», написанное двумя иероглифами, прочитано В.В. Радловым правильно, но отличается от слова «ло», хотя оба переведены на тюркский язык одним словом «улук = высокая».
В древнетюркском словаре «uluy» употребляется в значении «большой, старший, великий, сильный, высокий, очень» [Наделяев и др., 1969, с. 610], в современных тюркских языках «ула» в значении «высокий» не употребляется, а используется сходное слово «узук». В монгольских языках «уул» означает «гора, горный хребет, основной, коренной» [Лувсандэндэв, 1957, с. 466-467], по-бурятски «уула» [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 310]. В старину монголоязычные народы употребляли «уула» в переносном значении  – «высокий», видимо, корень «ул» – общий.
Слово «ху лу» интерпретировано и переведено В.В. Радловым как тюркское слово «к;чl;к = сильный», что, по моему мнению, ошибочно. «Ху лу» следовало бы читать по-монгольски – «хууль = закон» [Лувсандэндэв, 1957, с. 569], [Шагдаров, Черемисов, 2010, с. 472-473].
Слово «хуули» в значении «закон», «законный», «законник» подходит по произношению и по смыслу титулу хана больше, чем «к;чl;к = сильный». В результате получили следующее название титула шестого уйгурского хана Гу-ду-лу от тоба (табгачей): «Гу-ду-лу = хутэлхэ = предводитель», «ай тынь-ли = тэнхлуу = бодрый, крепкий, сильный», «юй-лу = уула = гора, высокий», «му-ми-ши = мунх мишилзэх = вечно улыбающийся, радостный», «хэ = хэлfхэлэх = переговоры, соглашение, договоренность, говорить», «ху лу = хууль (хули) = закон, законник», «бигя = бага = младший», «кэ-хань = хан». «Предводитель, сильный, горе подобный, вечно улыбающийся, радостный и довольный, договаривающийся законник, младший хан» в переводе с монгольского языка – таков титул шестого уйгурского хана Гу-ду-лу.
 Седьмым уйгурским ханом, получившим титул в 805 г., значится Гюй-лу. От такого императора он получил титул «тынь-ли…», второе слово не расшифровано, но переведено на тюркский как «;ди  – очень», остальные слова переведены следующим образом: «хэ гюй (цзюй) лу бигя кэ-хань». Русский перевод с тюркского языка титула Гюй-лу хана, сделанный В.В. Радловым, звучит так: «блестящий, очень, очень сильный государь (мудрый) хан». Почему дважды употреблено слово «очень», неясно, и вызывает сомнение правильность перевода. Он поместил в один столбец своей таблицы два совершенно разных иероглифа, обозначающих «безлюдное место» и «море», и перевел тюркским словом «;ди». Хотя «безлюдное место» по-старокитайски во времена Танской империи читалось как «е», а море = «ми». Считаю, что перевод на монгольский язык слова «е = безлюдное место» больше подходит, чем старотюркское «;ди». На монгольском языке слово «е» означает «ёс = обычный, традиция», то есть «соблюдающий традицию».
Слово «хэ», означающее по-монгольски «хэл = хэлэлуэх = переговоры, соглашение, договоренность, говорить», было рассмотрено выше при анализе титула шестого уйгурского хана Гу-ду-лу, а слово «гюй лу», читаемое как  «уюй лу (кuт) = цуглуулагг = собиратель», было рассмотрено при анализе титула пятого уйгурского хана Пань-гуань дэлэ».
Если интерпретировать по-монгольски титул седьмого уйгурского хана Гюй-лу, получившего титул от монголоязычных тоба (табгачей), получим следующее: «тынь-ли = тэнхлуу = сильный», «е = ёс = соблюдающий традицию», «хэ = хэл = договаривающийся», «цзюй-лу = цуглуулачч = собиратель», «бигя = багги = младший», «кэ-хань = хань = хан». «Сильный, соблюдающий традицию, договаривающийся собиратель (имеется в виду народов), младший хан» – монгольский перевод титула.
Восьмым уйгурским ханом, получившим титул в 808 г., значится Бао-и хань. От Танского императора он получил титул «ай дынь-ли ми ло ми-ши хэ би-гя кэ-хань». В.В. Радлов прочитал по-тюркски следующее: «ай дынъ-ли (во втором слове поставил «ъ», хотя стоит иероглиф «ми», означавший в старокитайском языке «море»), далее следует «ло ми-ши хэ би-гя кэ-хань» – «блестящий, очень высокий, воссевший, очень государь-хан». Почти все слова в титуле Бао-и ханя переведены на монгольский язык, кроме слова «ми», означающего «море». Видимо, Танский император – тоба по национальности, присваивая титул уйгурскому хану, хотел подчеркнуть его мудрость, широту его взглядов и глубину его мысли одним словом «море» (рус.) = ми (кит.). «Ми = море», вероятно, аллегория – отображение отвлеченной идеи (мудрости) посредством наглядного образа (моря), поэтому «ми» следует читать «мудрый». С учетом переведенных выше слов получили следующее: «ай дынъ-ли = тэнхлуу (монг.) = сильный», «ми = мудрый», «ло = лэ (монг.) – частица, выражающая подтверждение или подчеркивание», «ми-ши = мишлээх (монг.) = улыбающийся, радостный», «хэ = хэл (хэлэх) (монг.) = договаривающийся», «бигя = багги = младший», «кэ-хань = хань = хан». «Сильный, мудрый, радостный (приветливый), договаривающийся младший хан» – таков перевод на монгольский язык титула восьмого уйгурского хана Бао-и ханя.
 Девятым уйгурским ханом, получившим титул в 821 г., значится Чунь-де сянь. От Танского императора он получил титул «дынъ-ло юй-лу му-ми-ши гюй (цзюй)- чжу-лу бигя кэ-хань». В.В. Радлов прочитал в переводе с мнимого тюркского на русский язык следующее: «блестящий, высокий, воссевший, сильный государь-хан». Почти все слова были проанализированы и интерпретированы по-монгольски, кроме «цзюй-чжу-лу». Вероятно, по-монгольски «цзюй-чжу-лу» означает «цуучуулах = неутомимый, твердый»  [Лувсандэндэв, 1957, с. 618]. Получили следующий результат: «дынъ-ло = тэнхлуу (монг.) = сильный», «юй-лу = уула (монг-тюрк.) = возвышается как гора (высокий)», «му-ми-ши = мунх мишилзэх = вечно улыбающийся (вечно радостный)», «цзюй-чжу-лу = цуучуулах = неутомимый, твердый», «бигя = бага = младший», «кэ=хань = хань = хан». Итог: «сильный, возвышающийся как гора, вечно радостный, неутомимый младший хан».
Десятым уйгурским ханом, получившим титул в 824 г., был Чжао-ли хань. От Танского императора он получил титул «дынь-ло му-ми-ши хэ бигя кэ-хань». Переведя на русский язык якобы с тюркского, В.В. Радлов прочитал следующее: «блестящий, воссевший, очень государь (мудрый) хан». Перевод на русский язык с монгольского представляет следующую картину: «дынъ-ло (дэн) = тэнхлуу = сильный», «му-ми-ши = мунх мишилзэх = вечно улыбающийся (вечно радостный)», «хэ = хэл (хэлэх) = договаривающийся», «бигя = бага = младший», «кэ-хань = хань = хан». Итак, «сильный, вечно радостный, договаривающийся младший хан».
Одиннадцатым уйгурским ханом, получившим титул в 833 г., был Чжанг синь. От Танского императора он получил титул «ай дынь (дэн)-ли ло гу му-ми-ши хэ гюй лу бигя кэ-хань». В переводе на русский язык с тюркского  академик В.В. Радлов прочитал следующее: «блестящий, высокая сила, воссевший, очень сильный государь (мудрый) хан». Смысл явно не очень складный, а вот в переводе на русский язык с монгольского получается иная картина: «ай дынъ (дэн)-ли = тэнхлуу = сильный», «ло = лэ» – частица, подтверждающая силу и мудрость хана, «гу(ми) = гун = глубина» – подчеркивает глубину и широту его взглядов (глубокое и широкое как море), «му-ми-ши = мунх мишилзэх = вечно улыбающийся (вечно радостный)», «хэ = хэл (хэлэх) = договаривающийся», «гюй лу» – вероятнее всего монгольское слово «цуглуулагч», потому что в старокитайском языке «гюй» читалось как «цзюй», «бигя = бага = младший», «кэ-хань = хань = хан». Итак, «сильный, вечно радостный, договаривающийся младший хан». Получилось следующее: «Сильный, мудрый, вечно радостный (довольный), договаривающийся собиратель, младший хан».
Двенадцатым уйгурским ханом, получившим титул в 847 г., был Энанъ дэлэ. От Танского императора он получил титул «у лу дынъ (дэн)-ли ло гу му-ми-ши хэ гюй(цзюй) лу бигя кэ-хань». От одиннадцатого хана – Чжанг синя отличается тем, что в титуле Энанъ дэлэ прибавлен один иероглиф – «вын», который В.В. Радловым переведен, непонятно почему, как «счастливый». «Вын» не кутлук» и не «счастливый», а совсем другое слово, вероятно, усиливающая монголоязычная частица «бин» перед словом «дынь(дэн)-ли = сильный», вместо междометия «ай», в остальном повторяет титул, присвоенный одиннадцатому хану Чжань синю: «сильный мудрый, вечно радостный (довольный), договаривающийся собиратель, младший хан».
Таблица титулов уйгурских ханов (монгольский вариант):
1.Гули Пейло гу-ду-лу бигя Кэ-хань
2.Мо-янь-чжо гу цо вань дэ Кэ-хань
3.И-ди-гян Мэу-ю цзи до дэн-ли бигя Кэ-хань
4.Дунь-лю-хэ гу-ду-лу му-ми-ши Хэ бигя Кэ-хань
5.Пань-гунь дэлэ ай-дынь ло гу му му-ми-ши цзюй-лу бигя Кэ-хань
6.Гу-ду-лу гу-ду-лу ай-тынь-ли юй-лу му хэ ху-лу бигя Кэ-хань
7.Гюй-лу тынъ-ли е ло му-ми-ши хэ цзюй-лу бигя Кэ-хань
8.Бао-и хань ай-дынь ло ми му-ми-ши хэ бигя Кэ-хань
9. Чунь-де сянь дынъ-ло лу му му-ми-ши цзюй-лу бигя Кэ-хань
10.Чжао-ли хань дынъ-ло му му-ми-ши хэ бигя Кэ-хань
11.Чжанг-синь ай-дынь-ли ло гу му-ми-ши хэ цзюй-лу бигя Кэ-хань
12.Энанъ дэлэ вын дынъ-ли ло гу му-ми-ши хэ цзюй-лу бигя Кэ-хань
Монгольские слова Иностранный (гаджа) Предводитель  (хутэлхэ) Сильный (тэнхлуу) Высокий (уула) Соблюдающий традицию (ес) Частицы подтверждения Мудрый (море - глубокое и широкое) Красивый (гу) смышленый, ловкий (цо) Вечный (мунх) Вечно улыбающийся (мишлээх) Договаривающийся (хэл) Закон (хууль) Собиратель  (цуглуулагч) Младший (бага) Хан (хан)

Монгольский перевод титулов двенадцати уйгурских ханов более адекватно выражает их содержание и, главное, не требует расширительного толкования слов. Тоба (табгачи) писали китайскими иероглифами монголоязычные слова, понятные не только им самим, но и уйгурам.
Автор выражает благодарность за оказанную помощь зав. кафедрой китаеведения ИГЛУ Евгению Владимировичу Кремневу и жителю с. Александровка Республики Киргизия знатоку старокитайского языка Ягубе Нуровичу Мевазову.

Библиографический список
1. Абдулдаев, Э. Киргизско-русский словарь. Бишкек, 2003.
2. Баскаков, Н. А. Хакасско-русский словарь. – М.: ГИИНС, 1953.
3. Бичурин, Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. - М.: Изд-во АН СССР, 1950. Т. 1.
4. Будберг, Р. The language of the T’o-Pa Wei, Harward Journal of Asiatic Studies, vol. 1, № 2 Jul., 1936.
5. Воробьев, М. В. Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века включительно. – Владивосток, 1994.
6. Гумилев. Л. Н. Тысячелетие вокруг Каспия. – М.: ТОО «Мишель и Ко, 1993.
7. Кабиров, Ш., Цунвазо, Ю. Уйгурско-русский словарь. – Алма-Ата: Изд. АН КазССР, 1961.
8. Крюгер, Р. Китай. Полная история Поднебесной. – М.: Эксмо, 2007.
9. Кычанов, Е. И. История приграничных с Китаем древних и средневековых государств (от гуннов до маньчжуров). – СПб, Петербур. Лингвист. об-во, 2010.
10. Лигети, Л. Табгачский язык – диалект сяньбийского // Народы Азии и Африки, 1969, № 1. - С. 107-117.
11. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь. – М.: ГИИНС, 1957. С. 664.
12. Малов, С. Е. Уйгурский язык. – М.;Л., 1954.
13. Наделяев, В.М., Насилов, Д.М., Тенишев, Э.Р., Щербак, А.М.    Древнетюркский словарь. – Л.: Наука, 1969.
14. Пуллиблэнк, Э. Дж. Зарубежная тюркология. 1986. С. 54]
15. Радлов, В. В. Титулы и имена уйгурских ханов. // Отдельный оттиск из записок восточного отделения Императорского русского археологического общества. – СПб., 1890. Т.V. С. 265-270.
16. Саньпин Чэнь (Оттава). Тюркский или протомонгольский: заметки о языке тоба.// Журнал Central Asiatic Journal. – 2005. – Vol. 49. –  № 2. – P. 161-172.
17. Чанков, Д. И. Русско-хакасский словарь. – М.: ГИИНС, 1961.
18. Шагдаров, Л. Д., Черемисов, К. М.  Бурятско-русский словарь. – Улан-Удэ, 2010.
19. Юдахин, К. К. Киргизско-русский словарь. ¬– М.: ГИИНС, 1940.
20. Юдахин, К. К. Русско-киргизский словарь. – М.: ГИИНС, 1957.


НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ЯЗЫКА ХУННУ
В РАБОТАХ СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ УЧЕНЫХ

Современные российские ученые уделяют должное внимание к вопросу этнической принадлежности хунну, но большинство ученых придерживается теории о тюркском происхождении этого древнего народа. Например, В.С. Таскин исследовал три слова, или как Л.Н. Гумилев и С.Г. Кляшторный – четыре слова из остатка языка хунну, объявляют хуннуский язык тюркским или относят его к тохарскому языку.
Исключение составляли М.В. Воробьев и Б.Б.Дашибалов и др., которые из современных российских ученых последовательно отстаивали монгольскую теорию происхождения хунну.
В 1993 г. в Москве была издана «История Хакасии с древнейших времен до наших дней». При описании «Южной Сибири в составе центральноазиатских гуннов и после его распада» авторы безосновательно пишут: «Гунны говорили на языке ныне вымершего языкового семейства, незнакомом современной науке. Этнос их, поэтому, неизвестен» [Отв. ред. Л.Р. Кызласов, 1993, с. 35]. Авторы этой работы, не исследовав ни одно слово языка хунну, даже этноним «хунну» остался не тронутым, продекларировали, что этническая принадлежность хунну неизвестна.
В 1960 г. была издана, а затем 1993 г. была переиздана работа Л.Н. Гумилева «Хунну», где он описывает раннюю историю хунну: «хяньюнь и хуньюй были потомками аборигенов Северного Китая, оттесненных «черноголовыми» предками китайцев в степь еще в III тысячелетии до н.э. С этими племенами смешались китайцы, пришедшие с Шун Вэем, и образовался первый прахуннский этнический субстрат, который стал хуннским лишь в последующую эпоху, когда прахунны пересекли песчаные пустыни. Тогда на равнинах Халхи произошло новое скрещивание, в результате чего возникли исторические хунны» [Гумилев, 1993, с. 14].
 Хунь-юнь, хянь-юнь и хунну, думаю, аборигены монгольских степей и Маньчжурии, а не выходцы из Северного Китая, как писал Л.Н. Гумилев. Впервые хунну упоминаются в китайских источниках, по Н.Я. Бичурину, около 300 г. до н.э., а дунху появляются в китайских источниках около 600 г. до н.э.
В «Истории народа хунну» Л.Н. Гумилев пишет «…хунну впервые упоминаются в китайской истории по 1764 г. до н.э. Следующие упоминания о них идут под 822 и 304 гг. до н.э. Почти полторы тысячи лет истории хуннов остаются в глубокой тени» [Л.Н. Гумилев, 2004, с. 28].
Анализируя соотношения жунов и хунну, Л.Н. Гумилев пишет: «Из-за описки или неточного выражения Сыма Цяня были попытки отождествить жунов с хуннами, но мы видим, что всюду в источниках жуны выступают совместно с ди, так что их, может быть, правильно Бичурин трактует в своем переводе как единый народ – жун-ди.
Совершенно игнорирует жунскую проблему Н.Н. Чебоксаров, не замечая, что это лишает его возможности правильно решить вопрос об этногенезе китайцев. Достаточную определенность вносит цитата из «Цзинь шу», в которой указано, что хунны на западе граничат с шестью жунскими племенами, то есть ясно подчеркнуто различие этих двух народов» [Гумилев, 1993, с. 16].
Противоположные данные тому, что говорят Латтимор и Л.Н. Гумилев, приводит Н.Я. Бичурин. Он описывает, начиная с III тысячелетия до н.э. и примерно до III в. до н.э. жунов и ди (жун-ди) не как оседлых горцев, а как беспокойных северных соседей. Читаем у Н.Я. Бичурина: «Вынь Гун, князь удела Цзинь, прогнал жун-ди, поселившихся в Хэ-Еи между рек Инь-шуй и Ло-шуй, под названием Чи-ди и Бай-ди. Мун-гун, князь удела Цинь, привлек к себе Ююй, и восемь владений западных жунов добровольно покорились Дому Цинь: по сей причине от Лун на запад находились поколения Гуньчжу, Гуань-жун, Ди-вань, от гор Ци и Лян, от рек Гин-шуй и Ци-шуй на север находились жуны поколений Икюй, Дали, Учжы и Сюйянь, от удела Цзинь на север находились жуны поколений Линьху и Лэуфань, от удела Янь на север находились поколения Дун-ху и Шань-жун» [Бичурин, 1950, с. 43]. Желание Л.Н. Гумилева выводить хунну из Китая опровергается Н.Я. Бичуриным. Л. Н. Гумилев цитирует хронику Цзиньшу том, что «хунны на западе граничат с шестью жунскими племенами» свидетельствует, что не все племена жунов вошли в состав хунну, выше мы насчитали 14.
О том, что хунну монголоязычный народ говорит схожесть обычаев с киданями, монголоязычность которых установлена. Л.Н. Гумилев описывает следующий факт: «У киданей существовал обычай – во время войны по пути во вражескую страну приносить в качестве «искупительной жертвы» духам предка какого-либо преступника, расстреливая его «тысячью стрел». Точно так же и по окончании войны они приносили духам в жертву одного из врагов, на этот раз как «благодарственную жертву». Аналогичный обычай во II в. до н.э. зафиксирован у хуннов» [Гумилев, 1993, с. 28].
Что касается языка хунну, Л.Н. Гумилев посвятил этому вопросу всего страницу, где пишет: «Сиратори доказывал, что известные нам хуннские слова – тюркские, и единственная хуннская фраза, дошедшая до нас – тюркская» [Гумилев, 1993, с. 39].
К. Сиратори в начале своей деятельности действительно был за то, чтобы признать язык хунну за тюркский, но впоследствии он отказался от этого и перешел на позицию, признающую язык хунну монгольским. Л.Н. Гумилев, видимо, не знал о перемене взглядов К. Сиратори. Но Л.Н. Гумилев признает, что «в I тысячелетии до н.э. была еще, очевидно слабо дифференцирована», имея ввиду тюркские и монгольские языки, «сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно, так как имеется прямое указание источника на близость языков хуннуского и телеского, то есть уйгурского, о принадлежности которого не может быть двух мнений» [Гумилев, 1994, с. 39; 2004, с. 54].
Сомнения возникают, когда начинаешь анализировать остатки языка хунну, а язык хунну невозможно анализировать без знания монгольских языков. Большинство слов из остатка языка хунну в малоизмененном состоянии вошли в лексику современного монгольского языка.
Л.Н. Гумилев, описывая побег Модэ от юэчжей и начальный этап его карьеры к престолу, пишет: «…Модэ оказался человеком решительным. Ему удалось похитить у юэчжей  коня и вернуться к отцу, о предательстве которого он, конечно, знал. Тумань, искренне восхищенный удалью Модэ, не только не убил его, но и дал ему в управление тюмень, т.е. 10 000 семейств» [Гумилев, 2004, с. 72]. Если бы Л.Н. Гумилев знал бы алтайские языки, то «Тюмень» интерпретировал бы как слово, употребляющееся только в монгольских языках, у тюрков в значении «10 000» употребляется слово «он минг».
Перечисляя роды у хуннов во времена Модэ, Л.Н. Гумилев пишет: «Знатных родов у хуннов в эпоху Модэ было три: ***нь, Лань и Суйбу. Хуянь – тюркское слово, означает «заяц»; «Сюйбу» также тюркское слово – «край»; Лань – слово китайское и значит «орхидея» - национальный цветок китайцев в древности» [Гумилев, 2004, с. 83]. Л.Н. Гумилев никакую оценку исследованию А.Н. Бернштама не дает, даже не упоминает его работу, а между тем А.Н. Бернштам установил «древние произношение китайского иероглифа, коим обозначался род хуянь» h/uoger – древнемонгольское слово «бык» [Г.Н. Румянцев, 1960, с. 10].
В отношении слова «суйбу», видимо, Л.Н. Гумилев просто ошибается, «край» - по-тюркски «арка», «аркасы», «арканды», по-турецки – «кенар», возможно, заимствованное слово. Китайские иероглифы, обозначающие слова «суйбу» и «лань», видимо, ждут правильного произношения и нового прочтения. Хунну вряд ли через китайское слово «орхидея» могли назвать свой род или тотем рода.
Л.Н. Гумилев ошибается в очередной раз, когда пишет о всеобщей метисизации хунну, ушедших на запад: «направление метисизации более вероятно, чем любое другое» [Л.Н. Гумилев, 2004, с. 265]. Ничего особенного с европейскими хунну не произошло, народ сохранил уклад жизни, как были кочевниками, так и остались. Напор и натиск, характерные для кочевников, сохранились и на берегах Урала, Волги, Днепра и Дуная, какой был на берегах Селенги, Керулена  и Онона. Современные археологические исследования наших и европейских ученых говорят, что ярко выраженный монголоидный тип хунну сохранили до V в. н.э., т. е. до самого своего исчезновения.
Несмотря на успокоительные слова Л.Н. Гумилева, остаются сомнения. Угоры основную боевую силу европейских хунну составлять вряд ли способны, в византийских и латинских источниках подобного нет.
Преимущество хунну перед другими народами было в мобильности, маневренности, организованности и умении стрелять из сложного монгольского лука на полном скаку. Сложный лук – изобретение монголоязычных народов, «тугю», например, еще умели изготавливать сложные луки и пользоваться ими, но тюрки после изгнания из монгольских степей разучились этому. На изготовление одного сложного лука уходило в 20 раз больше времени, чем на простой лук. Еще одна отличительная черта монголоязычности хунну: «как бы приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам» [Бернштам, 1951, с. 140]. Выносливые и безобразные на вид лошаденки явно монгольской породы, таких ни один тюркский народ не разводил и не имел.
Сложный монгольский лук и выносливые безобразные лошаденки монгольской породы давали возможность относительно легко изматывать противника. Хунну «завоевали аланов, утомив их беспрерывной борьбой» [Гумилев, 2004, с. 267], пишет Л.Н. Гумилев, ссылаясь на Иордана.
Л.Н. Гумилев пишет: «Пробиться сквозь толпу угров и аланов было очень трудно, и последствия же сказались на изменении самого облика хунну, ушедших на запад. За 200 лет с осколком хуннского народа произошли такие изменения, что долгое время ученые не решались отождествить азиатских хунну и хунну европейских. Наконец этот вопрос был решен положительно, но осталась нерешенной проблема несходства тех и других» [Гумилев, 2004, с. 263]. Проблема не в том, что они не сходятся, не похожести друг на друга, как раз, наоборот, с точки зрения антропологии они представляют единство и их можно отождествлять и идентифицировать. Проблема заключается в отождествлении языка, от азиатских хунну остались осколки языка в китайской транскрипции, а от европейских хунну осталось несколько десятков собственных имен, примерно половина которых германские и славянские, и лишь около двадцати читаются как монгольские. Ученому, не владеющему тюркскими и монгольскими языками, приходится фантазировать, как и поступило большинство ученых-ориенталистов: французы – Ю. Клапрот и др., немцы – И. Бенцинг, Д. Пуллиблэнк, Г. Дерфер, наши – Н.А. Аристов, К.А. Иностранцев, Н.А. Панов, Л.Л. Викторова, Л.Н. Гумилев и др.
В работе М.В. Воробьева «Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века  включительно» подробно исследована, кроме этнорасовой ситуации, история культуры коренных и сопредельных народностей, но и описано источниковедение и историография. М.В. Воробьев об этнической принадлежности хунну пишет, что пока не до конца выяснено: «По историческим источникам сюнну соперничали с дунху, разгромили их и включили в свой состав многих уцелевших, т.е. получили протомонгольский пласт. С палеоантропологической точки зрения они монголоиды. Анализ 13 слов из языка сюнну показывает, что 11 относятся к основному фонду господствующего племени шаньюя, а два – иноязычные. Несомненна принадлежность девяти слов: монгольские – 5, тюрко-монгольские – 3, тюркские – 1; принадлежность остальных четырех не установлена. Впрочем, по анализу, произведенному другим автором, из 14 слов сюнну по крайней мере десять тюркского происхождения, а слов монгольских и тунгусских нет. Соответственно выводится прототюркская принадлежность сюнну или компромиссная тюрко-монгольская. Некоторые превращают их в родоначальников других этносов.
Согласно «Тайпин хуаньюй цзи», «Тун цзи» хунну выделяются среди других народов тем, что любят кумыс, устраивают коллективные празднества: весной в честь неба и земли с жертвоприношениями, осенью – с конскими скачками, мертвецов хоронят в гробах, снабжая их в последний путь пищей, а иногда – слугами и рабами в качестве сопогребенных; вынесший тело соплеменника с поля боя становится наследником погибшего (возможно, речь идет о том, что было на деле непосредственно), умеют выделывать сукна и войлок» [Воробьев, 1994, с. 29-30].
Невыясненность этнической принадлежности хунну не помешала М.В. Воробьеву на генеалогической таблице этносов отнести их как потомков дунху, к протомонголам.
«Сяньби оказались более удачливыми, хотя те же две силы – сюнну и китайцы – оказывали постоянное давление на них. Отступили на север и на запад, они после упадка сюнну заняли их земли и поглотили часть их населения. Ассимиляция остатков сюнну, ухуаней, групп китайцев привела в III в. к выделению из состава сяньби самостоятельных дочерних этносов: дуаней, юйвэнь, мужунов (муюнов)» [Воробьев, 1994, с. 37].
Я бы добавил к сказанному активную роль сяньби в вытеснении хунну из степной зоны Монголии и их исходу на запад.
П.Б. Коновалов в работе «К истокам этнической истории тюрков и монголов» допускает ошибку, выводя слово «тюрк из слова туранцы: «…этнополитоним  тюрк < туцзюэ < тукю < тур (туранцы)» [Коновалов, 1993, с. 7]. Тураном называли персы (иранцы), примерно за 1000 лет до появления тюрков (VI в. н.э.), область севернее самой Персии, землю, заселенную  массагетами и саками. Это современная  Средняя Азия и Казахстан. Население Турана было ираноязычным, а в расовом отношении европеоиды – арийцы и никакого отношения к тюркам и, в частности, к средневековым и современным туркам не имеют.
Само слово «турк» - монголоязычное и означает «быстрый», «скорый» от «тургэн». Л.Н. Гумилев ошибается, когда переводит слово «турк» как «крепкий, сильный» [Гумилев, М. 1993, с. 22].
Далее П. Б. Коновалов пишет: «В свою очередь, большая группа монголоязычных этносов – монголы, татары, кидани, шивэй, жужане, сяньби, ухуани и др. – генетически восходит, как известно, к древней этнической группировке дунху (в то время, как еще более многочисленные тюркоязычные племена теле и тукю связываются с этнополитическим объединением хунну на территории Центральной Азии)» [Коновалов, 1993, с. 7].
Во-первых, в древности тюркоязычные племена не были «более многочисленными», хунну я отношу к монголоязычным. Тюркоязычные стали более многочисленными позднее, в средневековье, в послемонгольскую эпоху, (XIV–XV вв.). Во–вторых, тугю (тукю по П.Б.Коновалову) с этнополитичеким объединением хунну не связаны никаким образом. Во времена хунну их, т. е. тугю (тукю), попросту не было на свете. Тугю образовались в VI в. новой эры, а этнополитическое объединение хунну исчезло на территории Монголии за пять веков до этого события, а как этническое образование хунну исчезли за два века до появления тугю на исторической арене. Проблематично существование тугю (тюрков) в составе хунну как племени, ни один источник не указывает на это, если П.Б.Коновалов, имеет в виду род «ашина» (волк – в переводе с монгольского) – родоначальников тугю, давших начало всей огузской ветви тюркской группы, они тоже в составе хунну не упоминаются в качестве рода – племени. Как писал совершенно правильно Ю.С.Худяков: «Монголоязычные кочевые племена, кумохи, каи, кидани, проникая далеко на запад от своего этнического массива, даже становясь господствующим племенем в государствах кимаков и кара-киданей, тем не менее постепенно ассимилировались в массе местного тюркоязычного населения» [Худяков, 1993, с.172]. Хунну в этом числе не были исключением.
П.Б.Коновалов в работе «Этнические аспекты истории Центральной Азии» пишет: «Нам приходилось высказывать мнение о своей приверженности к концепции прототюркской принадлежности основной массы хунну. В пользу такой точки зрения свидетельствует общеисторическая направленность событий в последующие века после хунну – с появлением на исторической арене тюрков и их широким распространением по Евразии. Но парадокс заключается в том, что в этих процессах культурной тюркизации нельзя не видеть, вернее, нельзя пренебрегать очевидными историческими аналогиями, связанными с ролью хунну и монголов в мировой истории. Это обстоятельство требует особого подхода к этнолингвистической характеристике хунну (подробнее об этом см. в очерке «Об этническом аспекте истории хунну»).
Дело в том, что в хуннское время усилился процесс сближения протоэтносов, получив следующую направленность:  в антропологическом отношении в сторону монголизации за счет численного преобладания монголоидов, в лингвистическом – в сторону тюркизации (причину объяснить труднее, попытка будет сделана в другом месте). В общекультурном плане имело место явление тотальной культурной нивелировки этносов: начинался процесс образования суперэтнического феномена; материальная и духовная культуры в целом составляют некую трудно дифференцируемую тюрко-монгольскую общность. Двуязычие в этих условиях, надо полагать, было нормой, но тенденция его развития шла, вероятно, в сторону преобладания тюркских диалектов.
На следующих этапах сяньбийского и жужаньского господства в Центральной Азии происходит этнополитическая активизация монголоязычных элементов, но, к сожалению, археологические материалы по этим периодам не известны.
В дальнейшем средневековые тюркские и монгольские этносы развиваются в рамках тюркского, уйгурского каганатов, где, несмотря на усиление тюркизации, все время сохранялись потомки сяньбийского – жужаньского этносов» [Коновалов, 1999].
П.Б. Коновалов ошибается. Во-первых, хунну не принадлежали к «прототюркской массе» ни в основном, ни в частности - это факт не доказанный, следовательно, только лишь предположение. Хунну принадлежали к монголоязычным народам, об этом свидетельствует их язык, в том числе, собственные имена как азиатских, так и европейских хунну, и самоназвание народа – «хунну» от монголоязычного «народ, люди». Во-вторых, П.Б. Коновалов упускает из вида или забывает тот факт, что между хунну и тюрками стоит огромный временной разрыв в пять веков, когда он имеет в виду «общеисторическую направленность событий в последующие века после хунну». Упускать из виду события, когда гегемонами Центральной Азии за 500 лет были сяньбийцы, тоба и жуань-жуани, все монголоязычные народы. Автор «замечательного» произведения К.А.Иностранцев, видимо, под обаянием которого находится П.Б.Коновалов, не всегда прав.
В-третьих, особая живучесть тюркского языка - это очевидный факт. Из десяти встречающихся, если двое тюрки, то они, непременно, перейдут в общении между собой на тюркский, при этом независимо какие тюрки: казахи, тувинцы и т.д. У монголов, наоборот, из десяти встречающихся, если восемь монголы, а двое иной национальности, все восемь перейдут на язык, понятный двоим, немонголам. Нерешительность, нежелание обидеть кого-нибудь, описанные Приском Панийским в V в. - характерная черта монголоязычных людей. Об этом надо писать прямо и не делать наукообразные выверты в отношении сближения протоэтносов, в антропологическом отношении в сторону их монголизации. Как-будто антропологически протомонголы и прототюрки относились к разным расам. Они представляли единую расу с относительно схожими языками и культурой. В общекультурном плане никакой нивелировки этносов не происходило и процесс суперэтнического феномена не начинался, как пишет П.Б.Коновалов. Культура протомонголов, прототюрков и протоманьчжуров представляла во многом единую картину, обусловленную единым происхождением.
С предположением П.Б.Коновалова о развитии некой тюрко-монгольской общности надо частично согласиться, но этот процесс начался гораздо позже хуннуской эпохи, при средневековых монголах, и закончился для монголов печально, тюркизацией монголов, ушедших на запад. Когда в VI в. н.э. образовывался новый этнос – тюрки («быстрые» с монгольского), ничего подобного не было, наоборот, первоначально тугю были монголоязычны, а потом начался процесс отюречивания и отдаления этносов.
Монгольский этнос в рамках тюркского и уйгурского каганатов не развивался. Остатки монголоязычных племен в рамках тюркского и уйгурского каганатов тюркизовались, т. е. превратились в обычных тюрков и перешли на тюркский язык, монгольский этнос сохранился и получил развитие восточнее этих каганатов и вновь заселил бывшие свои территории, включающие Восточный Казахстан, Джунгарию и Кашгарию но уже в IX в., т. е. в средние века.
Остановимся на термине «херексур», который интерпретируется П.Б.Коноваловым своеобразно, с его логикой «прототюркской принадлежности» хунну. «Термин произошел от народного названия – монгольского хэргэс = хиргиз=хыргыз+суурь, или+ уур, или + хуур, что означает соответственно – киргизское = кыргызское место, или гнездо или могила[Коновалов, 1999, с.19], на самом деле слово «херексур» произошел от монгольского «хэрэг» что, означает «надо, нужда, потребность, дело, необходимость» [Дамдинсурэн, Лувсандэндэв, Улан - Батор, 1982, с.291], [Лувсандэндэв, 1957, с.591] и «суурь» по-монгольски «место, т. е. место, где необходимо совершить обряд поминовения предков, помолиться, отдать дань духам предков». Место «херексур» не обязательно захоронение, это, как правило, аномальное место. Никаких «киргизов»  и духом их  не пахнет, впрочем по-киргизски в частности, и на тюркских вообще «надо, потребность, нужда, необходимость» почти то же самое, что по-монгольски «керек», «керяк», а «суурь», сам П.Б.Коновалов признает его как слово монгольское, означающее «место».
П.Б.Коновалов пишет: «Несмотря на преобладающее в науке мнение о тюркоязычии хунну, нельзя считать его доказанным однозначно. Хунноведение и сегодня не разрешило полемику в рамках по крайней мере двух гипотез – тюркоязычия и монголоязычия хунну. В их основе лежат древние и отчасти средневековые китайские источники и данные исторической географии Центральной Азии» [Коновалов, 1999, с.45]. П.Б.Коновалов ошибается, когда говорит о преобладании в науке мнения о тюркоязычии хунну. Из числа зарубежных специалистов, Нейман, Бергман, Шмидт, Хоуорс и др., были за монголоязычие хунну, это  все они владели монгольским языком, а что касается русских ученых, то это, в первую очередь, Н.Я. Бичурин, А.П.Окладников и др., а В.В.Бартольд предостерегал делать выводы на данных орхонских надписей и указывал на переход многих монгольских племен в тюркоязычие несмотря на господствующее положение. Мы не берем здесь во внимание взгляды китайских и японских ученых, большинство которых за монголоязычие хунну. П.Б.Коновалов, вероятно, под преобладающим мнением, имел в виду взгляды советских и российских ученых, но мало кто из них знает тюркский и монгольский языки. Поэтому, как говорил Б.Я.Владимирцев, в рецензии на работу Грум-Гржимайло «Урянхайский край и Западная Монголия» полностью зависят от переводчика. Таковым является В.С. Таскин, владея китайским, он видимо, не знал монгольских и тюркских языков. П.Б.Коновалов считает его «Последним словом в изучении письменных источников о хунну и дунху, их отношении к тюркским и монгольским племенам является исследование В.С.Таскина (1984), значительно подкрепившего путем историко– географического анализа источников гипотезу тюркизма хунну и монголизма дунху (Материалы по истории сюнну, 1978, 1973)» [Коновалов, 1999, с.45]. Что касается монголизма дунху, то это не заслуга В.С. Таскина, задолго до него о монголизме дунху говорил П. Пельо, а Л. Лигети доказал монголизм тоба (табгачей), потомков дунху.
При этом П.Б. Коновалов даже не пытается анализировать самоназвание народа хунну, ни собственные имена, ни отдельные слова остатка языка хунну.
Отдельные слова и собственные имена, между тем, дают многое, ведь язык состоит из отдельных слов. Я не умаляю грамматический строй, значение синтаксиса, но основу языка составляют отдельные слова, тем более в то далекое время хунну не были связаны с так называемыми мировыми религиями, их имена были натуральными, природными.
Б.Б.Дашибалов относит хунну к монголам, при этом ссылается на Г.Сухбаатара и М.В.Воробьева. Думаю, эта позиция бездоказательная. Корректнее было бы назвать хунну и дунху монголоязычными, если большинство оставшихся слов хуннов читаются и расшифровываются как монгольские, но это не дает основания называть хуннов монголами. Монголы явление средневековое. Между хунну и монголами лежит пропасть длиной в 700 лет, между ними сяньби, жуань–жуани, тюрки, уйгуры и кидани. И лишь затем появились на исторической арене Центральной Азии монголы. Монголоязычные ни в III в. д.н.э., ни в средневековье, ни в наше время единства не представляли. III в. до н.э. это хунну и дунху - два монголоязычных народа, две соперничавшие группы племен. Средневековье – это кидани, татары, меркиты, найманы и собственно монголы, вспомним продолжительные войны Тимуридов и  Чингисидов, Моголистана и Центрального улуса и т.д., т. е. было единство как временное и преходящее, единство как собранное силой оружия и политическое.
В 2003 г. Б. Б.Дашибалов пишет о хунну и дунху не совсем правильно: «Вошедшие в мировую историю знаменитые хунну были родственны дунху, но впоследствии разделились  и стали враждовать друг с другом. Хуннов китайцы называли ху, то есть варвары, поэтому дунху означает восточные ху, так как «дун» на китайском языке значит «восток». Некоторые исследователи считают: дунху и хунну на ранних этапах составляли один народ,  и самоназванием их было имя ху» [Дашибалов, 2003, с.8-9]. В китайских династийных хрониках, которые переводил и интерпретировал  Н.Я.Бичурин, выглядит не совсем так гладко: был один народ, разделились и к VII в. до н.э. стали враждовать. Впервые дунху  упоминаются в составе жунов как племя (поколение, как пишет Н.Я.Бичурин): «Му-гун, князь удела Цинь, привлек к себе Ююй, и восемь владений западных жунов добровольно покорились Дому Цинь по сей причине о Лун на запад находились поколения Гуньчжу, Гуань–жун, Ди - вань от гор Ци и Лян, от рек Гин-шуй и Ци-шуй на север находились жуны поколений Икюй, Дали, Учжы и Сюйянь, от удела Цзинь на север находились жуны поколений Линьху и Лэуфань, от удела Янь на север находились поколения Дун-ху и Шань - жун» [Бичурин, 1950, т.1, с.43].
Хунну впервые упоминаются в китайских хрониках около 300 г. до н.э. «В сие самое время Китай разделился на семь взаимно враждебных царств, и три из них граничили с хуннуми» [Бичурин, 1950, т.1, с.45], а до этого времени северные варвары упоминаются как жун-ди и, как пишет совершенно справедливо Б.Б.Дашибалов, ху. «Ху», видимо, переделанное на китайский лад «хун», у монголоязычных народов означает «человек», а «хунну» множественное число, означающее «люди, народ».
В 2008 г. Б.Б. Дашибалов в основном приводит археологические доводы в пользу монгольского происхождения хунну и родственных связей дунху и хунну, например он пишет: «Родственные связи дунху и хунну отчетливо просматриваются в письменных источниках. Мнение о близости и родственности этих народов и принадлежности их к монгольским языкам отстаивали в своих работах Г. Сухбаатар и М.В.Воробьев» [Дашибалов, 2008, с.31].
В каких именно источниках «просматривается» и какие «родственные связи» Б.Б.Дашибалов не раскрывает, а отсылает, в частности, к М.В.Воробьеву, автору довольно плодовитому.
Ю.С.Худяков в «Истории дипломатии кочевников Центральной Азии» совершенно справедливо пишет, как прекратили свое существование южные хунны: «С середины II в.н.э. часть южных сюнну мигрировала на север в степные районы и была постепенно ассимилирована сяньбийцами и ухуанями. Государственное образование южных хуннов прекратило свое существование в начале III в.н.э. Оставшиеся в пограничной зоне южные хунны были ассимилированы китайцами. Они принимали участие в образовании нескольких государств на территории северного Китая» [Худяков, 2003, с.72].
В подтверждение сказанного нами ранее, что монголоязычные подвержены ассимиляции и легко расстаются со своим языком и обычаями  Ю.С.Худяков приводит в пример табгачей, основателей китайской династии Вэй: «Табгачи сохраняли в армии и государственном аппарате в качестве официального сяньбийский язык. Известно, что китайская знать ради карьеры осваивала этот язык, принимала сяньбийские имена. Однако даже такие меры не смогли сдержать ассимиляционных процессов и в конце V в. в империи Вэй император Вэнь-ди запретил носить сяньбийскую одежду и разговаривать на сяньбийском языке. Император и высшая знать заменили сяньбийские фамилии на китайские. Всячески поощрялись смешанные браки. Проводником ассимиляции и китаезации стала сама сяньбийская знать, воспринявшая китайскую и отказавшаяся от своей сяньбийской культуры. Можно сказать, что китайцы изобрели еще один способ борьбы с номадами – подчинение им и постепенную ассимиляцию» [Худяков, 2003, с.80].
Можно частично согласиться с Ю.С.Худяковым, что постепенную ассимиляцию и подчинение изобрели китайцы как способ борьбы с северными соседями, но дело в том, что сами монголоязычные народы никогда не оказывают сопротивление ассимиляционным процессам.
Ю.С.Худяков в книге «Золотая волчья голова на боевых знаменах оружия и войны древних тюрок в степях Евразии» несколько преувеличил мощь средневековых тюрок. Тюрки никак не могут считаться древним народом, они появились в VI в. н.э., когда уже было Средневековье,  начало которого - V в. н.э.
С Ю.С.Худяковым надо согласиться, он совершенно справедливо пишет: «В древности этнические названия многих племен и этнических групп, несмотря на различия в словах-обозначениях, буквально значили одно и то же: «люди» или «настоящие люди», под которыми понимались «мужчины», «воины», «соплеменники»» [Худяков, 2007, с. 12]. Сказанное Ю.С.Худяковым как раз подходит под название «хунну» - в переводе с монгольского языка «люди», «народ», а «тюрки» (тугю) – в переводе с монгольского «быстрые».
В.Н. Никаноров и Ю.С. Худяков совершенно справедливо пишут, ссылаясь на И.П. Засецкую, что азиатские и европейские хунну представляют один и тот же народ, о чем свидетельствуют категории материальной культуры, погребальный обряд и принадлежность к монголоидной расе: «Автору этих строк наиболее убедительной представляется концепция И.П. Засецкой, которая на основе многолетнего изучения данного вопроса пришла к выводу о несомненной этнокультурной связи между группами – народом, несомненно, восточного, и более того, монголоидного происхождения, с одной стороны, и хунну – северными соседями Китая, с другой. По ее мнению, об этом наглядно свидетельствуют такие категории материальной культуры европейских гуннов, как: 1) новые типы наконечных стрел, не имеющие аналогов в оружии предшествующей, сармато-аланской культуры Северного Причерноморья, но явно восходящие к хуннским и среднеазиатским древностям первых веков нашей эры; 2) знаменитые бронзовые котлы так называемого «хунно-гуннского» типа, имеющие центральноазиатское происхождение и распространившиеся в период гуннской миграции II-IV вв. от Северного Китая до Юго-Восточной Европы; 3) украшения специфического полихромного стиля. Гунны также принесли с собой из  Центральной Азии совершенно новые погребальные обряды. Наконец, описания внешности гуннов у древних европейских авторов не оставляют сомнения в том, что эти пришельцы принадлежали к монголоидной расе» [Никаноров, Ю.С. Худяков, 2004, с. 155].
Также генетическую связь между азиатскими и европейскими хунну В.Н. Никаноров и Ю.С. Худяков установили,  изучая военное дело хунну, они пишут: «Генетическая связь между гуннами Юго-Восточной Европы и хунну Центральной Азии очень хорошо прослеживается и в сфере военного дела. Как было показано в первой части этой книги, войско хунну состояло из отрядов конницы, вооруженных мощными сложносоставными луками и атаковавших в рассыпном строю. Их тактика была основана на повышенной дальнобойности луков, которая позволяла им не ввязываться в ближний бой, а эффективно вести обстрел противника со значительного расстояния, т.е. биться с наименьшими для себя потерями. В ходе сражения хунну также применяли различные маневры и хитрости. Их стратегия базировалась на внезапности нападения и стремительном и глубоком проникновении в тыл противника. Ниже мы увидим, что все основные компоненты военной практики европейских гуннов, особенно в ранний период их пребывания в Юго-Восточной Европе, были практически идентичны хуннским» [Никаноров, Ю.С. Худяков, 2004, с. 155-156].
Тождественность азиатских и европейских хунну авторы подкрепляют обширными цитатами из Аммиана Марцелина и Иордана.
С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов пишут: «В конце III в. до н.э. китайские историографы впервые зафиксировали в степях к северу от Великой стены враждебное Срединной империи мощное объединение кочевых племен. Его создателями были вожди племени сюнну (гуннов). Их власть распространилась до Северного моря (Байкала) и Западного края (Восточного Туркестана), им подчинились дунху («восточные варвары») в Маньчжурии и народ цзянькуней (кыргызов) на Верхнем Енисее. Началась долгая череда гунно-китайских войн, лишь ненадолго прерываемых периодами относительного спокойствия и приграничной торговли. Экономические и политические отношения между гуннами и Китаем не были похожи на отношения Рима с его варварской периферией. Гунны, больше чем галлы и германцы, экономически зависели от своего южного соседа, но пытались решать проблемы жизнеобеспечения преимущественно военным путем. Тем не менее пограничная линия практически оставалась неизменной – в отличие от Средиземноморья, на Дальнем Востоке противостояли друг другу приблизительно равные по военному потенциалу силы. Здесь не было ничего подобного романизации Галлии и Дакии или варваризации Италии, хотя то гуннские отряды, то ханьские армии глубоко проникали на заповедные территории противника.
Все же гунны, а наследовавшие им, после короткого периода преобладания прамонгольских племен сяньби и жуаньжуаней, тюркские племена, генетически и политически связанные с поздними гуннами, оказали решающее влияние на формирование специфических для Центральной Азии политических общностей, хозяйственных типов и культурных традиций. Поэтому основными сюжетами этой книги станут реалии тюркского этногенеза, ранние этапы этнополитической истории тюркских народов, время создания и исторической жизни тюркских каганатов – степных империй Центральной Азии и их евразийских наследников» [Кляшторный, Савинов, 2005, с.10].
Коротким периодом в истории авторы называют промежуток в 500 лет, т. е. они допускают ту же ошибку, что К.А.Иностранцев, Л.И.Гумилев и др. с хунну переходят сразу к тюркам, а это VI в. н.э. и разрыв в полтысячелетия.
С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов ошибаются, когда пишут слова «tumen» древнетюркское, «т;мэн» - это слово монгольское и тюрками никогда не употреблялось. Заимствовано это слово из тохарского языка, еще надо установить, может слово заимствовано из языка дунху в тохарский язык? Вот что пишут С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов:  «Это войско, скорее всего, было устроено по десятичному принципу – стотысячная армия подразделялась на отряды в десять тысяч воинов (тохарское А tmam, тохарское B tumane – «десять тысяч», «десятитысячный отряд»). Позднее эта военная структура была полностью заимствована гуннами и от них унаследована тюрками (древнетюркское  tumen), а затем от тюрков - монголами» [Кляшторный, Савинов, 2005, с.19]. Слово tuмен тохарским не может быть, потому что в иранских языках этого слова нет. Слово это монголоязычное. Ближайший сосед тохарского языка, таджикский, не знает этого слова. Возникает вопрос, почему современные тюрки и таджики не знают этого слова?  В устной, очной, беседе С.Г. Кляшторный переводил разговор на другую тему.
Неизвестно, на чем основываясь, С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов, пишут: «Достоверно неизвестен и язык гуннских племен Востока и Запада, хотя по косвенным указаниям можно предположить, что их основную массу составляли и там и тут прототюркские племена. Это, конечно, не исключает многоязычия гуннских объединений, куда входили предки монголов, тунгусов, угров, а в Средней Азии и на западе – ираноязычных племен и даже славян» [Кляшторный, Савинов, 2005, с.33].
По каким «косвенным указаниям» С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов определили язык хунну? Прямые указания говорят, что хунну были монголоязычные, это собственные имена, как азиатских, так и европейских хунну, самоназвание «хунну» - переводится с монгольского «народ, люди» и прямое указание китайских источников, что потомками хуннов были монголоязычные жуань-жуани (авары).
С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов явно торопятся сделать вывод о тюркоязычии «малосильных» хунну, оставшихся в Юебани. Я свои соображения по поводу этого аргумента уже высказал, разбирая А.Н.Бернштама. С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов пишут: «Самым знаменательным в сообщениях о Юэбань является упоминание, об одинаковости языка населения этого государства, потомков «северных» гуннов, с языком гаогюйцев, т.е. с языком древних тюркских племен. Таким образом, вполне осведомленный письменный источник, информация которого почерпнута из отчетов о личном общении китайских чиновников династии Северная Вэй с юэбаньскими послами, впервые фиксирует совершенно определенную, а именно тюркскую языковую принадлежность населения одного из древних государств, существовавшего на территории Казахстана и Джунгарии во II-V вв. можно с уверенностью утверждать, что с этого времени на огромном пространстве казахстанских степей вместе с племенем «северных» гуннов появляется население, говорившее на древнем языке (языках?) из тюркской языковой семьи» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 37-38].
Автор «Бэйши» жил в VII в. н.э. и указал на схожесть языка, «малосильных» хунну, оставшихся в Юебани и гаогюйцев. Возможно, по прошествии 500 лет, после разгрома хуннской державы, хунну перешли на киргизский или кипчакский (тюркский), или гаогюйцы еще не перешли на тюркский язык. К началу VII в., когда началась эпоха «Бэйши» этот процесс, т. е. процесс перехода с монгольского на тюркский язык был, видимо, в самом разгаре, и Ли Янь – шеу – автор «Бэйши» застал малосильных в этом состоянии.
Утверждение о языке «малосильных» более чем поспешное, весьма сомнительно, что язык гаогюйцев был тюркским. Такое поспешное утверждение опровергается «Диван лугат ат-турк», автор которого Махмуд Кашгарский, ученый, живший в XI в. н.э. По словам Махмуда Кашгарского, у уйгуров чистый тюрксий язык (ligan), но у них есть и другое наречие (luya), на котором они говорят между собой. (Одна) письменность у них тюркская, состоящая из двадцати четырех букв, о чем я уже говорил в начале книге. На ней они пишут книги и ведут переписку. А на другой, подобной (письменности) Чина, пишутся деловые и канцелярские бумаги, её никто не может читать из жрецов. Это те, которых я назвал горожанами.
Что касается кочевников, то среди них Чомулы; у них особая малопонятная речь (ratana), но они знают и тюркский язык. Таковы же кай, ябаку, татары и басмалы, каждое объединение из них имеет особое наречие (luya) и вместе с тем хорошо владеют тюркским языком [Махмуд ал-Кашгари, 2010, с.76].
Как видим, гаогюйцы (уйгуры) еще в XI в. н.э. продолжали быть двуязычными, особенно, это относится к кочевникам уйгурам. Вероятно, второй язык у них был монгольский. Это подтверждается современными сары-югурами, которые до сих пор употребляют монгольский язык.
Далее С.Г. Кляшторный и  Д.Т. Савинов пишут, ссылаясь на Д. Пуллиблэнка и Г.Дерфера, позицию которых мы рассмотрели выше: «Хотя сами гунны не относились к числу «алтайских» этносов [Пуллиблэнк, 1986, с. 29-70; Дерфер, 1986, с. 71-134], внутри гуннской конфедерации преобладали племена, говорившие, по-видимому, на древнейших тюркских языках; следует учесть, что в лингвистическом отношении кочевые племена, входившие в состав гуннской империи, не были однородны, но все они, за исключением юэчжей, по расовому составу были монголоидами» [Кляшторный, Савинов, 2005, с. 43].
Как известно, тюрки относятся к алтайской языковой семье, выше мы видели, как С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов относили хунну к алтайской семье, в частности к тюркам. Д. Пуллиблэнк и Г.Дерфер по незнанию алтайских языков (тюркских, монгольских, маньчжурского) хотели присоединить к кеттскому и пр. языкам енисейской семьи, да у них ничего не вышло, они просто по незнанию поставили вопрос. С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов вопрос, поставленный Д. Пуллиблэнком и Г.Дерфером, взяли за основу и утверждают что «гунны не относились к числу «алтайских» этносов». Общее происхождения тюркских, монгольских и маньчжурских народов - факт очевидный. Ц.Д.Номинханов убедительно доказал это.
Несмотря на прямое указание китайских источников, что жуань-жуани прямая ветвь хунну, С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов называют хунну «обобщенным именем древних» и относят жуань-жуаней к сяньби, они пишут:  «Имеется еще одна китайская версия генеалогии жуань-жуаней, сохраненная придворными историографами Южных династий (Сун шу, конец V в.: Лян шу, начало VII в.), согласно южной историографической традиции жуйжуй (жуань-жуани) были «отдельной ветвью сюнну» и их «другим названием» был этноним датань (таньтань) [Таскин, 1984, с. 288-289]. Для политиков и историографов Южных династий, не имевших прямых военно–политических контактов с северными кочевниками, гунны были явно обобщенным именем древних кочевых народов северных степей, предками современных Южным династиям «северных варваров». Впрочем, связь жуаньжуаней с гуннами несомненна и по иной причине. Большие массивы гуннского населения поглощались не только сяньби, но и самими жуаньжуанями. Так, во времена первого кагана Шэлуня, в их племенной союз вошло «богатое и сильное кочевье сюнну», жившие в долине р. Орхон [Таскин, 1984, с.269]» [Кляшторный, Савинов, 2005, с.57].
В 2007 г. в Чебоксарах состоялась Международная научно-практическая конференция, посвященная  230–летию со дня  рождения Н.Я. Бичурина «Научная и духовно–миссионерская деятельность Н. Я. Бичурина: история и современное значение», материалы которой были изданы в виде сборника статей.  В сборнике среди статей две непосредственно касаются вопросов этнической принадлежности хунну. Одна из них принадлежит Е.М. Григорьеву, вторая Н.И. Егорову. Первый назвал статью: «Гуннская проблема и вопрос об этнокультурных параллелях сюнну, гуннов и предков чувашей: историографический аспект». Второй назвал статью: «К проблеме этноязыковой идентификации центральноазиатских огуров (ухуань)». Е.М. Григорьев, не приводя ни единого слова из остатков языка азиатских и европейских хуннов, делает предположение о родстве их языка с чувашским. При этом позиция Н. Я. Бичурина, считавшего хунну монголами, не упоминается.
Е.М. Григорьев  пишет: «Однако даже беглый обзор научной литературы последнего столетия демонстрирует, что наиболее предпочтительной выглядит связь сюнну/гуннов с современными чувашами. В большей степени об этом свидетельствуют данные лингвистики, показывающие заметную близость языка (этнонимики, антропонимики, топонимики и т.д.) гуннов к огуро–болгарской группе  языков, единственным живым представителем, которого является чувашский язык; в меньшей степени – культурно–этнографические параллели. Немаловажно и то, что возможная связь тюркоязычных предков чувашей с сюнну и гуннами не находится в противоречии с логикой исторических событий, происходивших на пространстве евразийских степей в конце I тыс. до н.э. – сер. I тыс. н.э.» [Григорьев, 2009].
Данные лингвистики, свидетельствующие о заметной близости языка гуннов… к огуро–болгарской группе языков,  Е. М. Григорьев то ли забыл привести, то ли ему не позволили это сделать рамки статьи. Сближение гуннов, с огуро–булгарскими племенами, весьма проблематично. В 453 г. хунну были разбиты гепидами на р. Недао и во второй половине V в. хунну уже растворились среди народов Центральной Европы. Во всяком случае, византийский историк первой половины VII в. Феофилакт Симокатта свидетельствует: «они (оногуры - Ш.А.) живут на востоке, там, где течет р. Тиль (Волга - Ш.А.)», т.е. огуры обитали восточнее Хунну. Хунну обитали в V в. н.э. на Дунае в центре Европы и к концу V в. растворились в окружающих народах, и византийцы северных номадов по привычке называли хунну. Появление огуров и оногуров относятся к 463 г. н.э. в бассейне р. Волга, т. е.  после поражения хунну от гепидов, спустя десятилетие после разгрома хунну и лишь в связи с аварами.
Н.И.Егоров, ссылаясь на В.В.Латышева, пишет: «В 463 году к римлянам явилось посольство от сарагур, урогов и оногур и сообщило, что они покинули свою страну, будучи изгнаны савирами, а эти последние, в свою очередь, были прогнаны аварами, бежавшими от некоего народа, обитавшего на берегах океана» [Латышев, 1904, I, с.841-843], [Егоров, 2009]. А если учесть, что в середине V в. ядро державы хунну располагалось в центре Европы, а огуры и оногуры жили на востоке, на границе Азии и Европы, то их лингвистические контакты были вряд ли возможны.
Е. М. Григорьев в подтверждение связи чувашей с гуннами  приводит цитату из В. В. Бартольда, вырванную из контекста его работы «История турецко-монгольских народов»:  «языком хуннов … был не монгольский, а тот язык, от которого происходит чувашский» [Бартольд, 1958, т.5, с.198].
У читателя возникает мнение, будто один из ведущих российских востоковедов считал, что язык хунну близкородственен к чувашскому языку. В действительности, В. В. Бартольд писал в связи с исследованиями Н. Поппе о возможном происхождении чувашского языка из языка хунну. Мы, не вырывая отдельных фраз  из контекста, более пространно процитируем В. В. Бартольда и вот, что он писал: «Установить зависимость бытовых черт от этнографического происхождения тех или иных народов до сих пор не удается; самый вопрос о том, к каким этнографическим и лингвистическим группам принадлежали первые, упоминаемые в истории кочевые народы, какие из них были турками, монголами или тунгусами, остается спорным. Крайне сомнительны попытки определить характер языка народа по отдельным словам, большей частью именам и титулам, дошедшим до нас только в китайской транскрипции. Проф. Пельо в своих лекциях, читанных в Ленинграде, упомянул о существовании в китайской литературе более достоверного материала для решения таких вопросов – именно о составлении китайцами словарей нескольких инородческих языков, в том числе сяньбийского, причем этот словарь, по словам Пельо, ясно доказывает, что сяньбийцы были турками. Предшественников и западных соседей сяньбийцев, хуннов, Пельо склонен считать монголами, как и тот народ, которому в V в. до выступления в VI в. турок принадлежало преобладание в степях и который китайцы называли жужанями, европейцы – аварами. Мнение Пельо о раннем появлении монголов на западе и о том, что турки первоначально жили восточнее монголов, находится в полном противоречии с мнениями, господствовавшими в науке в последнее время. Материал, на котором основывается Пельо, до сих пор не издан и не доступен исследованию; до его обнародования желательно воздерживаться от решения вопроса об этнографическом происхождении хуннов, сяньбийцев и других кочевых народов до VI в.
Некоторый материал для суждения о прошлом кочевых народов, как и всяких других, дают лингвистические факты. Особенно важны в этом отношении исследования проф. Поппе о чувашском языке как языке, сложившемся в тот период, когда еще не установились характерные черты языков турецкой группы. В таком случае предки чувашей пришли в Европу до прибытия настоящих турок, т.е. турок VI в. При таких условиях, возможно, что языком хуннов, вопреки мнению Пельо, был не монгольский, а тот язык, от которого происходит чувашский. В пользу этого мнения говорит и сходство турецких элементов в венгерском языке с чувашским» [Бартольд, 1958, т.5, с.197-198].
Как видим, В. В. Бартольд в споре Пельо и Н. Н. Поппе остается при своем мнении, что принадлежность языка хунну спорная. Он воздерживается от включения хунну в одну из существующих в настоящее время лингвистических групп.
 Н. И. Егоров  в статье, опубликованной в сборнике, посвященном Н.Я. Бичурину, продолжает полемику о языке гуннов. Использованное автором в названии статьи словосочетание «центральноазиатские огуры» вызывает недоумение. Заметим, в названии статьи уже содержится спорный момент - это выражение «центральноазиатские огуры». Огуры, как известно, впервые упоминаются как народ, живший за 3-4 тысячи километров  от Центральной Азии, на границе Европы и Азии  византийским писателем Феофилактом Симокаттта  (VII в. н.э). Китайские династийные хроники, которые действительно описывали племена и народы Центральной Азии, об огурах умалчивают. Об этой народности нет сведений ни «Хоу Ханьшу» и ни «Вэйши», и других китайских династийных хрониках, характеризующих язык огуров и их самих.
Автор заявляет: «Огромный (около 1500 слов) пласт «огурских» лексических заимствований в прамонгольском, бесспорно, свидетельствует о том, что исторический предок булгаро-чувашского языка выделился из пратюркской общности и сформировался как самостоятельный диалект в Центральной Азии задолго до рубежа нашей эры, то есть до начала миграции огуро-оногуро-булгарских племенных союзов на запад» [Егоров, 2009, с.122]. Предки монголоязычных народов заимствовали около 1500 слов, т. е. значительную часть своей лексики у «огуров», известных нам только по византийским источникам, но неизвестных ни по одной из упомянутых китайских династийных летописей.
Например, у прамонголов – предков монголоязычных народов, по мнению Н.И. Егорова, не было слово «тенгри» - небо, небожитель. «Тенгри», по его мнению,  происходит от тюркско-чувашского слова – «тура», что очень сомнительно. Во-первых, вызывает недоумение то, что у предков монголоязычных народов никак не обозначались небо и небожители. Даже у самих примитивных племен небо имеет свое обозначение. Во-вторых, у прамонголов с хуннуских времен  небо без изменений обозначается словом «тенгри», в китайской транскрипции «cheng-li» или «teng-li» [Панов, 1916, с.33]. Хунну, так же как монголы, для обозначения «неба» употребляли слово «тенгри». «Тура» лишь отдаленно напоминает «тенгри» и сблизить два этих слова весьма проблематично. «Хух» - по-монгольски «синий», по-тюркски «кок»; «Хара» - по-монгольски «черный», по-тюркски «кара»; «Эжы» - по-монгольски «мама», по-тюркски «эдже»- «тетя, старшая сестра». Список можно было продолжить, но в этом нет смысла, ведь  говорить о заимствованиях из тюркского языка в монгольский значило бы отбросить монголоязычных далеко назад  в каменный век. То же самое можно сказать и о всех 1500 словах, якобы заимствованных монголами. Монголоведы с таким же успехом, если не с большим, могут посчитать эти слова монгольскими заимствованиями в тюркских языках.
Н. И. Егоров в своем исследовании ссылается на К. А. Иностранцева, и пишет: «Монголы же, по мнению авторитетных исследователей, осваивают кочевое скотоводство относительно  поздно и заселяют территорию современной Монголии только в начале II тысячелетия. К. А. Иностранцев монголов считает относительно молодым народом, появляющимся на исторической арене в XII – XIII вв. и заселившим территорию современной Монголии позднее тюрков» [Егоров, 2009, с.123]. Далее Н.И. Егоров продолжает: «… я обратился за консультациями к известному венгерскому ориенталисту А.Рона-Ташу. Он мне сообщил, что ухуань (Wuhuan=(j)ogoh) китайских источников с трудом, но могут соответствовать тюркскому огур (ojor)» [Егоров, 2009, с.133]. В своих  рассуждениях  Н. И. Егоров руководствовался «консультациями» Рона – Таша, по всей вероятности нигде не зафиксированными. Следуя подобным «консультациям», Н. И. Егоров превращает в тюрков киданей и монголов центральных аймаков Монголии и наукообразно пишет: «Об этом, в частности, свидетельствует артикуляционно – акустическая база современных халха-монголов, которая, по мнению авторитетных специалистов, является преобразованной не ранее XI  в. артикуляционно–акустической базой древних тюрков с тройным противопоставлением согласных звуков по степени мускульного напряжения речевого аппарата: сильные (слабые) сверхслабые» [Егоров, 2009, с.124]. Что кидани были монголоязычные, этот факт ни у кого не вызывает сомнения, важнейшим подтверждением этого являются оставленные ими  письменные памятники, например, Ляо-ши – летопись их династии. Как определил Н.И. Егоров, тюркоязычность киданей остается неизвестной, об этом  он умалчивает. Сам Н.И. Егоров  не знает монгольского  языка, поэтому для предпринятых им лингвистических построениях, ему нужно было  основывается на мнении компетентных людей,  точно знающих язык. Такими авторитетами для  Н.И. Егорова, определившими  «артикуляционно-акустическая базу современных халха-монголов», видимо, выступили Селютина И.Я., Уртегешев Н.С., Рыжикова Т.Р. [Cелютина, Уртегешева, Рыжикова, 2005, с.8-27), поскольку сам автор не владеет монгольскими языками, то в своих выводах он должен полагаться на мнение специалистов.
Об этом предостерегал Б. Я. Владимирцов: «…… авторы, не владея восточными языками, часто не были в состоянии критически отнестись к своим источникам и находились в полной зависимости от переводчиков» [Владимирцов, 1934, с.23].
Далее Н.И.Егоров возвращается к заимствованиям из тюркского языка в монгольский язык и пишет: «В этом отношении весьма показателен огромный по своим масштабам субстрат (или так называемый ранний пласт тюркских заимствований) с ярко выраженными специфическими булгаро-чувашскими фонетическими, морфологическими и семантическими чертами, выделяемый современными исследователями во всех монгольских языках (см., например, работы Дж. Клоусона, А. Рона – Таша и др. неоалтаистов) … Таким образом, лингвистические материалы свидетельствуют, что в степях Центральной Азии в сюннуское время господствовали в основном тюркоязычные племена – преимущественно носители тюркского R – языка огуро – булгаро – чувашского типа» [Егоров, 2009, с.124-125].  Н. И. Егоров, основываясь на неоднозначных научных данных (пласт тюркских заимствований и артикуляционно-акустическая база современных халха - монголов), делает вывод о господстве в III в. до н.э. – I в. н.э. в Центральной Азии тюркоязычных племен. При этом автор делает акцент на преобладание в этом регионе носителей огуро-булгаро – чувашского тюркского языка. Его не смущает, что огуро-булгарские племена нигде в китайских источниках не упоминаются, они явление более позднее, появились в бассейне р. Волга и Приазовье, во второй половине V в. н.э., а хунну, исчезли после поражения на р. Недао. Огуров и оногуров - жителей бассейна р.Волга впервые описывают византийские писатели   V в. и  VII в., т.е. к моменту, когда хунну уже не было, они  растворились в окружающих народах, а не превратились в огуров и оногуров, но византийцы по привычке называли хунну всех кочевников. Приск Панийский сообщает, что к византийцам явились в 463 г.  огуры и оногуры, а не хунну. Огуры занимали территорию восточнее хунну [Латышев, 1904, с.841-843] Чуваши сформировались в народ и впервые появились под этнонимом «чуваши» в XVI в., т. е. в послемонгольскую эпоху [Егоров, 2009, с.156]. Читаем работу Н.И. Воробьева, А.Н. Львова, Н.Р. Романова, А.Р. Симоновой: «Известия о чувашах под их национальным наименованием появляются довольно поздно… название чуваш впервые упоминается только в 1521 году» [Воробьев, А.Н.Львов, Н.Р.Романов, А.Р.Симонова, 1956, ч.1, с.9]. Попытку Н.И. Егорова идентифицировать этническое название современных чувашей «чаваш» с древнетюркским племенным названием «табгач» вслед за Дж. Клоусоном [Clauson G, 1959, p.174-187] иначе, чем большой фантазией, назвать нельзя. Это мнение носит характер предположения, оно ни на чем не основано, нет ни исторических, ни лингвистических данных, подтверждающих его.  Н. И. Егоров ни разу не упоминает Л. Лигети, который доказал, что: «табгачский  язык диалект сяньбийского, был монгольским диалектом, родственным киданьскому, другому диалекту сяньбийского, что тот и другой отражают старомонгольский» [Лигети, 1969, с.116].
Н. И. Егоров интерпретирует «тюркское» слово огур,  сближая его с  огуз. Между тем известна интерпретация А. Н. Бернштама: «огуз» - монгольское название тотема «бык» = «;хэр» [Бернштам,  Л., 1951, с.230]. По-тюркски «бык» то же самое – огуз.
Существует и  другое мнение. Дж. Пуллиблэнк допускает, что ухуань (увань) это есть авары, которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Дж. Пуллиблэнк считает, что в языке хунну, как и в монгольском, встречаются глухие, сильно аспирированные звуки, а в тюркском таких звуков нет. Он пишет: «Эта черта фонологии сюнну была бы сильным аргументом против того, чтобы этот язык был разновидностью монгольского, поскольку считается, что общемонгольские глухие сильно аспирированы. Однако в тюркском это, по–видимому, было не так, и в этом отношении фонология сюнну была бы ближе к тюркской, чем к монгольской» [.Пуллиблэнк, 1986, с.32]. К словам Дж. Пуллиблэнка нужно относится серьезно, а не игнорировать его, как это делает Н.И. Егоров.
Дж. Пуллиблэнк признает тот факт, что язык хунну, в  позднеханьское время, становится как язык сяньби и ухуаней, или увань, которые говорили на языке типа монгольского и пишет: «В позднеханьских транскрипциях начинают появляться примеры с kh= и в транскрипциях из «Цзинь шу» мы находим также и th. Возможно, что это отражает возрастающее проникновение и смешение с сюнну восточными ху, т.е. с сяньби и ухуань, или вань (M. Ou=Hwan < aH=Hwan = авар), которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Именно сяньби стали господствовать в степях после гибели империи сюнну в II в.н.э.» [Пуллиблэнк, 1986, с.32].
Далее Дж. Пуллиблэнк  заметил наличие начального n – в языке хунну и в монгольском языке. Вот что он пишет: «Наличие начального n – в языке сюнну отличает его от старотюркского (хотя, возможно, и не от тюркского). В монгольском начальный n - существует» [Д.Пуллиблэнк, 1986, с.33].
Попытка сблизить огуров, которые неизвестны в Азии и ухуань остается всего лишь попыткой сблизить несближаемое.
Работа Н. И. Егорова была посвящена научной и духовно- миссионерской деятельности Н. Я. Бичурина и, к сожалению, в ней нет и ни единого слова в адрес «соотечественника, уроженца Чувашии, Н.Я.Бичурина» нет ни одной ссылки на Н.Я. Бичурина, а между тем ухуаням Н.Я. Бичурин  посвятил  второе отделение своего итогового труда «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» [Бичурин, 1950, т.1, с.142-148]. Н.Я. Бичурин в отличие от современников был приверженцем и основоположником в российской историографии теории, что хунну – это монголы и строго придерживался избранной позиции [Бичурин, 1950, т.1, с.40].
Таким образом, мы видим, во взглядах современных российских ученых разброс мнений об этнической принадлежности хунну и об их языке. Л.Н. Гумилев, Ю.С. Худяков, В.Н. Никаноров и др. являются приверженцами теории тюркского происхождения хунну, а М.В. Воробьев и Б.Б. Дашибалов напротив приверженцами теории монгольского происхождения хунну.

Библиографический список
1. Бартольд В.В. Сочинение. –  М.,  1958, т. 5.
2. Бернштам А.Н. Очерки истории гуннов.  – Л., 1951.
3. Бичурин Н.Я. «Записки о Монголии». – СПб. 1828, т.2.
4. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнее время.  – М.;Л., 1950, т.1.
5. Воробьев Н.В. Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века включительно. – Владивосток 1994.
6. Воробьев Н.И., Львов А.Н., Романов Н.Р., Симонов А.Р. Чуваши. Этнографическое исследование. – Чебоксары 1956, ч.1.
7. Григорьев Е.М. Научная и духовно-миссионерская деятельность Н.Я. Бичурина: История и современное значение. – Чебоксары, 2009, с. 111-117.
8. Гумилев Л.Н. Хунну. – СПб., 1993.
9. Гумилев Л.Н. История народа хунну. – М., 2004.
10. Дашибалов Б.Б. Истоки: от древних хори-монголов к бурятам. – Улан-Удэ, 2003
11. Дашибалов Б.Б. Очерки по истории древних и ранних монголов. – Улан-Удэ, 2008.
12. Егоров Н.И. Научная и духовно-миссионерская деятельность Н.Я. Бичурина: История и современное значение. – Чебоксары, 2009,  с.118-161.
13. Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье. –Улан-Удэ. 1976.
14. Коновалов П.Б. К истокам этнической истории тюрков и монголов. Новосибирск, 1993.
15. Коновалов П.Б. Этнические аспекты истории Центральной Азии. – Улан-Удэ, 1999.
16. Кляшторный С.Г., Савинов Д.Т. Степные империи Древней Азии. – СПб., 2005.
17. Кызласов Л.Р. История Хакассии с древнейших времен до наших дней. – М., 1993.
18. Лигети Л. Табгачский язык-диалект сяньбийского // Журнал «Народы Азии и Африки». 1969, №1.
19. Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе, Т.1: Греческие писатели. – СПб., 1904.
20. Махмуд Кашгарский. – М., 2010.
21. Никаноров В.П., Худяков Ю.С. Свистящие стрелы Маодуня и Марсов меч Аттилы. – СПб.; М., 2004.
22. Пуллиблэнк Дж. Э. Зарубежная тюркология. – М., 1986.
23. Таскин В.С. Материалы по истории Сюнну (по Китайским источникам). М., 1973.
24. Худяков Ю.С. История дипломатии кочевников Центральной Азии. –Новосибирск, 2003.
25. Худяков Ю.С. Золотая волчья голова на боевых знаменах. Оружие и войны древних тюрок в степях Евразии. – СПб., 2007.


НЕКОТОРЫЕ КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ
НА РЕФЕРАТ АКАДЕМИКА Б.Я. ВЛАДИМИРЦОВА
«ТУРЕЦКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ В МОНГОЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ»

В статье приводятся современные исследования, опровергающие выводы о заимствовании монгольскими языками турецких элементов и доказывается вывод о том, что так называемые заимствованные слова в действительности есть общие слова, объясняемые общим происхождением монгольских и тюркских народов.
Реферат, прочитанный Б. Я. Владимирцовым в лингвистической секции Неофилолгоического общества при Императорском Санкт-Петербургском Университете весною 1910 г., назывался «Турецкие элементы в монгольском языке» [Владимирцов, М., 2005, С.31-58]. Б. Я. Владимирцову в 1910 г. было всего 26 лет, несмотря на молодость, он довольно хорошо владел как монгольскими, так и тюркскими языками.  На реферат можно было бы за давностью лет не обращать внимание, как на написанный в молодости, но некоторые историки и лингвисты в наши дни продолжают повторять выводы, вынесенные в заголовок. Уровень знаний того времени, речь идет о начале прошлого века, и Орхонские памятники VIII в. не позволили будущему академику взглянуть несколько шире на вопрос о взаимовлиянии как монгольских, так и тюркских народов. Хотя в распоряжении Б. Я. Владимирцова был замечательный перевод Н. Я. Бичурина на русский язык китайских династийнных хроник, сделанный в середине XIX в. Перевод этот, не превзойденный до сегодняшнего дня, вряд ли, когда-либо и кем-либо будет превзойден, Н. Я. Бичурин остается в своем деле классиком. Б. Я. Владимирцов, видимо, находился под влиянием Орхонских памятников VIII в. и считал, что монголы появились в XII-XIII вв., в частности, он писал «…не надо забывать, что монголов до XII-XIII в. не существовало как исторической единицы, нельзя даже доказать, что они даже существовали этнографически; не то турки» [Владимирцов, М.2005 с. 36]. Мнение Б.Я. Владимирцова, что монголы появились в XII в., оказалось живучим, оно пережило его и продолжает жить в наше время. Апологетами данного мнения являются некоторые ученые. Действительно, название «Монгол» появилось примерно в VII-VIII вв. Китайские письменные источники, в частности старая и новая истории династии Тан, упоминают  монголов под именем «Мэнгу», «Мэнва» среди племен Шивей и вот что пишет известный тангутолог и китаист Е.И. Кычанов, владевший старокитайским языком, основываясь на Цзютаншу «Старая история династии Тан» и Суйшу «История династии Суй»: «Севернее больших гор есть племя больших шивей, это племя живет у реки Ванцзяньхэ. Истоки этой реки на северо-восточных границах тюрков у озера  Изюйлунь. Отсюда, извиваясь, она течет на Восток и протекает через границы владений западных Шивей, далее она течет снова на восток и протекает через границы больших Шивей, еще далее на востоке она протекает к северу от Мэнгу Шивей «Шивей монголов». На севере есть большие горы. За горами живут большие Шивей, которые расселены по берегам реки Шицзянхэ. Река вытекает из озера Цзюйлунь и течет на восток. К югу от этой реки есть племена Мэнва (монголы)» [Кычанов, 2010, с. 202].
Как видим, современная наука опровергает мнение, что «монголов до XII-XIII вв. не существовало как исторической единицы», а появление этнонима монгол относится к VII-VIII вв., это во-первых.
Во-вторых, авторы китайских династийных хроник считали Шивей «особым родом Киданей». Е. И. Кычанов цитирует историю династии Суй и японского автора Комаи Еосиаки: «Шивей – одного рода с Киданью. Тех, кто образует южную часть этих племен, называют Киданями, а тех, кто северную – Шивей. Кидани были одного рода с Кумоси (или Си), а Кумоси восходили к восточным Сяньби к роду Юйвэнь» [Кычанов, 2010, с. 202]. Сяньби – это народ, живший на современной территории северовосточной Маньчжурии, Читинской и Амурской областей, и восходит к Дунху, впервые упоминаемым в древне-китайской летописи «Шицзы» в VII в. до н.э. как одно из восьми поколений (племен) Жунов [Бичурин, 1950, т.1, с. 43].
Таким образом, современной наукой легко разбивается тезис Б. Я. Владимирцова, о том, что «монголов до XII-XIII вв. не существовало». Они существовали как историческая единца с VII-VIII вв., а этнически восходят к древним Жунам. Я предполагаю, что древние Жуны, возможно, и есть Хунны. В древности китайские авторы, видимо, по-разному произносили и писали монголоязычное слово Хун – человек [Лусандэндэв, 1957, с. 574]. Но корень слова оставался тем же и звучал как «хун». По словам Н. Я. Бичурина, а он в свою очередь основывался на трудах китайского автора Цзинь Чжо, на протяжении всей истории Поднебесной, а это почти пять тысяч лет, хунну назывались по-разному: «во времена государя Яо назывались Хунь-юй, при династии Хяньюнь, при династии Цинь – Хунну; т.е. суть три разных названия одному и тому же народу, известному ныне под названием монголов» [Бичурин 1950, т. 1, с. 39]. Слово «жун», видимо, из того же ряда, «жун-хун». Упоминаются жуны в китайских династийных хрониках во втором тысячелетии до нашей эры. Проследить происхождение монголов можно со второго тысячелетия до нашей эры, сложность представляет деление племен, их исчезновение и появление – выделение из одного племени нескольких племен, то враждующих между собой, то дружественных. Еще большую сложность для современной науки представляет довольно частый переход монголоязычных племен и народов на другие языки, что вводило и продолжает вводить в заблуждение ученых как в прошлом, так и в настоящем. Можно перечислить десятки монголоязычных племен и народов, ушедших на Запад и на Юг и ассимилировавшихся с другими народами и перенявших другие языки, это хунну, авары, тургуты, табгачи (тоба), уйгуры, кидани, дулаты, татары, кереиты, кунгираты, джалаиры, хазарейцы, дарвазы и др.
Б.Я. Владимирцов в своем реферате не учитывает это обстоятельство и общетеоретический подход, что монголы появились на исторической арене как этнос лишь в XII-XIII в., заложенный в его работе «Турецкие элементы в монгольском языке», опровергается  современной наукой и является основополагающей идеей.
Реферат Б.Я. Владимировца состоит из девяти разделов, в каждом из которых он пытается найти тюркские элементы в монгольских языках – халхасском, калмыцком и бурятском.
Первый раздел посвящен Орхонским памятником VIII в. и уйгурским примерно VIII в. н.э. и подвергнуты критике этимологические изыскания Г.И. Рамстедта. Попытка Рамстедта сблизить один из вариантов монгольского слова «Бур» = весь, все с тюркским «Бир» = один, Б.Я. Владимрцов считает несостоятельным. Утверждение Б. Я. Владимирцова о несостоятельности такого сближения противоречит современной теории происхождения народов из небольшой группы людей и развития человеческих языков из одного праязыка. Г.И. Рамстедт видел проблему шире, чем Б.Я. Владимирцов.
Во втором разделе реферата Б.Я. Владимирцов, на мой взгляд, допускает досадную ошибку, игнорируя общее происхождение монголоязычных и тюркоязычных народов, он пишет: «Совершенно оставляя в стороне вопрос о монголо-турецком праязыке» [Владимирцов 2005, с. 33]. Мы видим,  для каких целей Б. Я. Владимирцов оставляет без объяснения фонетически и семантически не отличающиеся слова – для утверждения тезиса о наличии тюркских элементов в монгольском языке. Далее он продолжает: «Действительно, в монгольском и турецком языках мы встречаем значительное количество слов, совершенно одинаковых по своему звуковому составу и по своему значению, например,
                Тур.                Монг.
                кара           черный                кара
уйг.орх.                кађан         император, хан                кађан    
орх.                катун         ханша, дама                катун 
уйг.                к;кшiн       старик                к;кшiн            
уйг.дж.                тем;р         железо                тем;р 
уйг.                ада             вред, злостный                ада
орх.уйг.дж.осм. и др.   есен            здоровый                есен      
орх.уйг.ком.алт.тел.     улус           народ                улус
орх.уйг.тел.                т;мен         десять тысяч                т;мен
 орх.уйг.кир.                бол             быть, становиться          бол
 уйг.дж.ком.крм.кир.    сакал          борода                сакал            
Очень много можно встретить слов в монгольском и турецком, отличающихся в фонетичеком отношении одной только фонемой и совершенно одинаковых в семантическом отношении. В таком случае можно установить соответствие таких несходных фонем. Напр.: Тур. ы соотвествует в сходных словах Монг. i и Тур. j соответствует Монг. џ, напр.:
                Тур.                Монг.
ал. тел. ком. уйг. осм.           Jыл               год                џil
уйг. алт.                тары             пахать                api
кир.к-кир.осм. крм.
алт. ком.                таны               знать, узнавать            танi
уйг. ком.                jан                нрав, обычай                џан
Значительное количество турецких  слов отличается от соответствующих монгольских только тем, что не имеют на конце гласного звука. Напр.:
                Тур.
Уйг.                ук               понимать                ука
Уйг.                бут              исполниться, совершиться       б;т;, б;ге
Орх. уйг.                к;к              синий                к;ке
                кон             провести ночь                коно
                ер.              муж, мужчина                ере
Еще больше слов, главным отличием которых является в монгольском окончание –ун, тогда, как турецкие эквиваленты его не имеют. Напр.:
                Тур.                Монг.
Уйг. Дж. Кир. К-кир.         оi                ум, разум                оjун
Уйг.Бар.                кођус         пустой                кођосун
Орх.                арыђ          чистый                арiђун
Уйг.Орх.Дж Тел.               куч             сила                кучун
Привожу еще несколько примеров слов, одинаковых по своему значениюв монгольском и турецком и отличающихся лишь немного по своему звуковому составу
                Тур.                Монг.
Уйг.                тылтак           причина                стлтађ
Дж. Ком. Каз.               кадак             гвоздь                кадађасун
Орх. Уйг. Дж.Крм.       кот, коjун      овца                конiн, конi
Уйг.                такыку           курица                такiђа, такijа
Орх.                талуг              море                далаг
Орх.                алтун             золото                алтан
Уйг.орх.                туш                падать, попадать            тус
Алт. Ком. Уйг.              jалын             пламя                џали
                ала                пестрый                алађ
Орх. Уйг.Дж.Осм.Кир. кут                счастье                кутуђ
 
Как видно из вышеприведенных примеров, имеется значительное количество слов, совершенно одинаковых с фонетической и семасиологической сторны в обоих языках. Число таких примеров может быть увеличено; в этом легко убедиться, хотя бы бегло просматривая монгольские и турецкие словари. Приводя эти данные, я старался подбирать примеры почти исключительно из наиболее старых наречий языка турецкого и монгольского; из языка турецкого – формы «орхонские» и «уйгурские», а из монгольского – формы «письменного» языка, имеющие притом эквиваленты в современных живых наречиях. Еще больше можно было привести примеров, если пользоваться материалом, предоставляемым современными турецкими и монгольскими наречиями, а также если прривлечь слова, сходные в монгольском и турецком по своему звуковому составу, но отличающиеся между собой в семасиологическом отношении. Так как это меньше может служить для моих целей, я не буду приводить примеров из этой области [Владимирцов, 2005, с. 34-36].
Я приношу извинения за то, что привел пространную цитату из работы Б. Я. Владимирцова, сделано это специально, чтобы читатель смог самостоятельно убедиться в его необъективности и в предвзятом мнении к монгольскому языку. Необъективность и предвзятость Б.Я. Владимирцова заключается в том, что общие монголо-тюркские слова, которые меньше всего могут служить для поставленной им цели, он приводит в качестве примера. Своего замысла он не скрывает, цель у него была одна, во что бы то ни стало «выявить тюркские элементы в монгольском языке». Он пишет: «Так как это меньше может служить для моих целей я не буду приводить примеров из этой области» [Владимирцов, 2005, с.36].
Б.Я. Владимирцов в качестве примера, приводит формы, встречающиеся в основном в «орхонском» и «уйгурском» наречиях тюркского языка. «Орхонские» и «уйгурские» слова, по мнению автора, исследовавшего ономастику этих языков, содержат большое количество монголизмов. Это говорит о том, что древние тюрки и уйгуры были двуязычные, их знать, во всяком случае, владела как монгольским, так и тюркским (на самом деле киргизским) языками, как современные киргизы и хакасы знают и русский и родной. Титулы и имена «древнетюркских» и «уйгурских» ханов и вельмож почти полностью состоят из монголоязычных слов [Шабалов, 2011, с.117-158] и не поддаются толкованию на основе тюркского языка. Орхонские памятники, написанные в VIII в. в основном по-тюркски, и противоречат древнетюркской ономастике. Это, по моему мнению, говорит о следующем: эпитафии на орхонских памятниках «древние тюрки» (на самом деле средневековые, так как речь идет о VIII в. нашего времени, когда древнее время до V в. давно прошло), написаны киргизско-хакасским письмом, самое ранее древенетюркское руническое письмо на территории Хакасии и Тувы датируется V в. Тувинцев на исторической арене не было, они появились в постмонгольский период, т.е. после XV в. Древние тюрки (тургуты) за неимением письменности, использовали киргизско-хакасское письмо, как родное, потому что древнетюркское население было изначально смешанное. Монголоязычные хунну – ашина, переселившиеся в 439 г. на север в Отукенскую чернь (Отукенская чернь дословно переводится с монгольского языка как густая чернь = отгон хара [Лувсандэндэв, 1957, с. 333],  монголоязычные народы употребляют эти слова как синоним слова тайга). От притеснений тоба (тобгачи) убежавшие на север южные хунну, видимо, смешались с местным киргизско-хакасским населением. Поэтому орхоно-енисейское письмо для древних тургутов (тюрков) было родным.
Племена дили, видимо, монголоязычные, еще раньше, в конце IV в. н.э. перекочевали на северную сторону пустыни Гоби, по данным Н.Я. Бичурина, заняли полосу от р. Аргуни до Тарбагатайских гор [Бичурин 1950, т.1, с.214], а по данным Л.Н. Гумилева (он основывался на переводе китайских династийных летописей Шаванна), перекочевали в Джунгарию и распространились в Западную Монголию вплоть до р.  Селенги [Гумилев, 1993, с. 13]. Западная часть уйгурских племен стала тюркизовываться, т.к., они заняли земли, заселенные киргизскими племенами, а некоторые уйгурские племена остались монголоязычными, например, часть шара – уйгуров, баргутов, булгатов и т.д. Процесс тюркизации уйгурских племен ускорился в Западной Монголии после разрушения каганата в 840 г. в результате гражданской войны, куда были вовлечены киргизы. Племена баегу, долань, гулигань остались монголоязычными, баегу-баргуты сохранились до нашего времени, но отступившие в Кашгарию уйгуры не все перешли на тюркский язык, осталась небольшая часть уйгуров, которые называются шира-югурами, они до сегодняшнего дня остались монголоязычными, проживают в провинции Ганьсу, в Китае [Тенишев, Тодаева, 1966, с.7]. Язык их более похож на старомонгольский, версия о заимствовании, как утверждают Тенишев и Тодаева, исключается ввиду отсутствия поблизости места проживания носителей этого языка.
Подтверждается, что монголы и тюрки имели общие корни и говорить о тюркских заимствованиях в монгольском языке нужно с большой осторожностью. Ведь в любое время и довольно легко можно утверждать обратное и аргументы будут адекватные, поскольку одинаковых фонетически и семасеологически слов действительно много. Например, венгерский ученый Рона-Таш насчитал 1500 слов [Rona-Tas A. Western Old Turkic//The Mainz Meeting. Proceedings of the Seventh International Conference on Turkish languistics Turcologica, 32. Wies-bagen, 1998], а Ц. Номинханов свыше 600 слов [Ц. Номинханов. Материалы. 1975, с. 64-311].
Б.Я. Владимирцов, как бы опровергая идею заголовка своего реферата, пишет об общих словах: «Как видно, слова, общие как турецкому и монгольскому, встречаются в разнообразных формах: в формах имен существительных, числительных, глаголов; тут встречаются слова, обозначающие самые различные предметы, слова etc.» [Владимирцов, 2005, с.36].
Во втором разделе реферата Б. Я. Владимирцов привел 34 общих слова, объясняемых общим происхождением монголоязычных и тюркоязычных племен, любое иное объяснение противоречит истории и логике. Если признавать эти слова не общими, то придется признать монголоязычных пещерными людьми, находившимися на очень ранней стадии развития – троглодитами. Первобытные люди, находившиеся на стадии пещерного развития, никак не обозначали, т.е. не имели собственных слов для выражения таких явлений как черный – хара, по-монгольски, по-тюркски – кара: жыл (ел) – год, по-монгольски и по-тюркски; бол – становиться, быть, по-монгольски и по-тюркски и т.д. И вдруг в XIII в. завоевали многие цивилизованные народы, создали самую большую империю в истории человечества.
В действительности мы имеем несколько иную картину, отличную от образа жизни первобытных людей – троглодитов. У монголов VII-VIII вв. «по приданию, зафиксированному у Рашид-ад-дина, древние монголы жили в местности Эргуне-кун, где пасли скот и плавили железо» [Кычанов, 2010, с.204]. Как известно, пещерные люди каменного века – троглодиты приручать диких животных, т.е. пасти скот, и выплавлять железо, даже не бронзу, еще не умели. Следовательно, монголоязычным племенам и народам отводится Б. Я. Владимирцовым и его последователями – Иностранцевым А.К. [1926], Р.Л. Кызласовым [1975] и др., незавидная роль заимствовавших элементарные слова. Адепты, следуя за порочной логикой Б. Я. Владимирцова, считали, что весь скотоводческий лексикон и термины для овец, быков, верблюдов, мулов монголы полностью заимствовали от тюрков [Кычанов, 2010, с.206]. Первоначально, т.е. в VII-VIII вв., они поселяли монголов и монголоязычные племена на относительно небольшой территории от гор Большого Хингана до среднего течения р. Амур, остальную территорию Внутренней Монголии, Монголии и Джунгарии отдают тюркам. При этом ссылаясь на два аргумента: а) орхонские надписи выполнены в основном на тюркском языке; б) современные турки говорят по-тюркски. Апологеты этого учения не берут во внимание ономастический и антропонимический материал, а имена и титулы тюркской знати в основном монголоязычны. Ономастика и антропонимика в целом, говорят о двуязычии тюрков раннего Средневековья, они писали за неимением своей письменности по-киргизски (хакасски), но при этом они знали и говорили на одном из диалектов старомонгольского языка.
Третий раздел реферата Б. Я. Владимирцов начинает с постановки следующего вопроса: «Возникает вопрос: не имеем ли мы дела с заимствованиями, причем очень ранними из одного языка в другой; является вопрос, не проникли ли турецкие элементы, элементы языка несравненно более древнего и культурного, в  монгольский языковой мир» [Владимирцов, 2005, с.36]. На момент написания Б. Я. Владимирцовым, начало XX в., некоторые тюркские народы безусловно опережали в культурном отношении большинство монголоязычных народов, но никак не в древности и средневековье. Тезис, изложенный Владимирцовым, остается открытым и никакими историческими материалами не подкреплен. Народы и государства развиваются неравномерно. Бывает, отдельные народы и регионы вырываются в отдельный период вперед, но думать, что есть вечные аутсайдеры в историческом плане, мягко говоря, ошибочно. Руководствуясь ошибочным и ничем необоснованным мнением, что тюрки – более древний и более культурный народ по сравнению с монголами, Б.Я. Владимирцов, опираясь на армянского писателя XIII в. Киракоса, приводит ряд тюркских, тюрко-монгольских и чисто монгольских слов, как «несомненно турецкого происхождения» [Владимирцов, 2005, с.37]: баскак – сборщик податей, безусловно тюркское слова, от бас (баш) – голова на всех тюркских языках.
Гог, кока – небо, «несомненно турецкого происхождения» на самом деле монголо-тюркское слово, как и «кара» - черный, от монголо-тюркского слова кок, хох – синий [Лувсандэндэв, 1957, с.556], [Абдулдаев, 2003, с.110].
Кушчi – начальник охоты, преимущественно птичьей, безусловно тюркское слово.
Бiтiкчi – писец, секретарь, монгольское слово от бичик – письмо, письменность [Лувсанднэдэв, 1957, с. 70], по-тюркски (кирг.) – жаз (яз) – писать [Юдахин, 1965, с.210], кат – письмо [Юдахин, 1965, с.358]. Б.Я. Владимирцов монгольское слово бiтiкчi сделал несомненно турецким то ли по незнанию, то ли умышленно.
Буркуj куш – орел, Б. Я. Владимирцов пишет, якобы в монгольском языке такого слова нет. В словаре А. Лувсандэндэва читаем: бургэт – орел, беркут [Лувсандэндэв, 1957, с.95], в словаре К. К. Юдахина, по-кригизски (тюрк.) – ил, буркут – беркут [Юдахин, 1965, с.168]. Таким образом, монголотюркское слово буркуj не является «несомненно турецким» и доказать то ли монголы, то ли тюрки заимствовали в свой язык невозможно, если это не предвзятый подход, как у Б.Я. Владимирцова, К.А. Иностранцева и др.
Тангиз – море переводит Б. Я. Владимирцов правильно, но пишет неправильно: «в живых наречиях, нам известно, оно не встречается, за исключением поволжских калмыков, у которых это слово во всеобщем употреблении» [Владимирцов, 2005, с.37]. Б.Я. Владимирцов ошибается в очередной раз, слово это встречается не только у калмыков, но и у халха-монголов. Слово тангиз – общее монголо-тюркское. По-монгольски «пюре – тэнгэс» [Лувсандэндэв, 1957, с.440], а переведенное Б. Я. Владимицовым как море слово «далая» означает на самом деле «океан» [Лувсандэндэв, 1957, с.441].
Армянский писатель XIII в. Киракос, видимо, не различал монголов и тюрок, так же как и Махмут Кашгарский, относил тобгачей, киданей и татар к тюркским племенам. Путает монголов и тюрков Рашад-ад-Дин в XIV в., а европейские авторы весьма слабо различали монгольские и тюркские племена и народы вплоть до конца XVIII в., это даже относится к профессору Ж. Де Гиню – основоположнику хуннулогии, см. – Deguinges Histoire des Hung, des Tures, des Mongols et des autres Tartares occidentaux, Paris, 1756-1758.
Б.Я.Владимирцов приводит слова Араба – филолога, жившего «в XIII или в XIVвеке, вероятно в северной Персии» [Владимирцов, 2005, с.37], ошибка та же – монгольские, монголо-тюркские и тюркские слова выдаются за тюркские глоссарии: все слова «турецкого происхождения, перечисленные здесь в монгольском языке не встречаются»: персидские монголы скоро отуречились, о языке афганских монголов можно судить по Mogholica  Г.И. Рамстедта» [Владимирцов, 2005, с.38].
Здесь отметим, не все слова, приведенные Б. Я. Владимирцовым из тюркского языка, он ошибался, называя тюркскими следующие слова: «такук - курица», «тогон – котел» и др. являются монгольскими. По-тюркски: «курица - ток» [Абдулдаев, 2003, с.201], «котел – казан» [Абдулдаев, 2003, с.88].
Б.Я. Владимирцов пишет в этом разделе, что персидские монголы отуречились. Да, персидские монголы поменяли язык, перешли не на турецкий, а на фарси, пример тому афганские монголы – хазарейцы, которые сменили язык и между собой общаются на дари – разновидности иранского языка, который является основным языком хазарейского населения современного Афганистана. Отуречиться могли монголы Турции, Азербайджана, Дешт-и-кипчака (современный Казахстан) и Поволжья, где основным населением были киргизы и кипчаки и отуреченные монголы – как тургуты, куманы и т.д. Современные казахи, узбеки, ногайцы и татары содержат значительную долю монгольской составляющей в своих генах.
Далее у Б.Я. Владимирцова слова тангиз – море, арих – чистый, баг – сад интерпретируются как чисто тюркские. Первое слово общее, монголо-тюркское, второе, арих – арюн – чистый можно назвать чисто монгольским, в приводимом Б.Я. Владимирцовым в качестве чисто тюркского языка – орхонский (язык Орхонских надписей), фактически таковым не является, слишком много монголизмов и образцом чистоты тюркского языка не является. На одном из наиболее чистых тюркских языков – киргизском, слово «чистый» - будет «таза» [Абдулдаев, 2003, с.184]. Третье слово: «баг - сад» вообще не тюркское, слово это заимствовано из персилского  языка. Кто впервые позаимствовал тюркоязычные или монголоязычные свой язык это слово, неизвестно. Скорее всего, монголоязычные хунну, которые впервые вступили контакт с персоязычными.
Мы видим, как напутал Б. Я. Владимирцов общее для монголоязычных и тюркоязычных слово, заимствованное из персидского языка, а также некоторые чисто монгольские слова выдаются как тюркские.
Четвертый раздел реферата Владимирцова посвящен «заимствованиям» монголов из уйгурского языка. Б. Я. Владимирцов без тени сомнения писал следующее: «Теперь на основании новейших исследований выясняется, что монголы позаимствовали от уйгуров кроме алфавита еще очень многое, что отразилось и на языке; вместе с заимствованием новых понятий заимствовались новые слова. Как теперь выясняется, многочисленные буддийские термины монголов, книжные и сделавшиеся достоянием живой речи – уйгурского происхождения, так что, когда в XVI веке к монголам, находившимся тогда в периоде упадка после изгнания Юаньской династии из Китая, начал проникать тибетский буддизм в форме ламаизма Цонкапа, то он воспользовался для своих целей буддийскими терминами, занесенными в старину к монголам от уйгуров. Вместе с распространением ламаизма среди западных монголов – ойратов к ним была занесена та же терминология. Но в последующие эпохи монголы имели дело с тибетскими и, может быть, санскритскими книгами, и поэтому у них появились буддийские термины, заимствованные из этого нового источника, иногда даже параллельные старым, уйгурского происхождения. Сами монголы сохранили смутное представление о влиянии на них уйгуров и уйгурского буддизма; тибетский ламаизм заслонил от них былое культурное течение, следы которого сохранились у монголов в их языке» [Владимирцов, 2003, с. 39-40].
Б.Я. Владимирцов, видимо, не задумывался над значением этнонима «Уйгур» и его не смущало то, что это слово не имеет значение в тюркских языках и легко переводится с монгольских языков. «Уйгур» - «Ухэр», что значит по-монгольски «бычий, крупный рогатый скот, крупный, большой» [Лувсандэндэв, 1957, с.409], по-бурятски «Ухэр - вол,  кастрированный бык» [Шагдаров, Черемисов, 2010, с.358]. По-тюркски (киргизски) «вол, кастрированный бык» звучит иначе «огуз» [Абдулдаев, 2003, стр.195] и сблизить со словом «уйгур», на мой взгляд, является проблематичным. Несмотря на то, что «ухэр – огуз» слова однокоренные. По-своему звучанию слово «уйгур» гораздо ближе к монгольскому слову «ухэр». Заметим, слово «уйгур» по-уйгурски произносится как «югэр», что сближает с монгольским «ухэр». Слово «уйгур», видимо, произошло от тотема этого народа, монголоязычный народ Дили, напоминаю, так называли до конца IV в. н.э. прямых предков гаогюй (уйгуров). Тотемом, по всей вероятности, был «вол, бык», отсюда название уйгуров. Известный этнограф В.А. Никонов пишет: «Нередко названием рода или племени становилось слово, означавшее его тотем. Тотем – явление природы, с которым члены рода или племени считают себя связанными сверхъестественным родством; чаще всего это животные (волк, медведь, орел, змея и т.д.)» [Никонов, 1970, с.17]
Древние уйгуры были, вероятно, монголоязычным народом, об этом свидетельствует ономастика не только тотема уйгуров, но имена и титулы их ханов и вельмож.
Б.Я. Владимирцов совершенно необоснованно считал монголо-тюркское слово «бакши - учитель», а на тюркских языках как «священнослужитель» заимствованием с санскритского языка. Слово «бакши» действительно встречается в санскритском языке и нигде больше в индоевропейских языках. В соседних индоевропейских языках, в частности на дари и фарси, «учитель – мугалим». В тюркских языках, не знакомых с идеологией буддизма, широко употребляется слово «бакши – священнослужитель». Казахи, возникшие в результате смешения тюркских и монгольских народов в XV в. н.э., никогда не были замечены в увлечении буддизмом, употребляют слово «баксы - священнослужитель». Вероятнее всего, это слово попало в буддизм с юэчжами, которые в III в. до н.э. под ударами хунну шаньюя Модэ переместились в Среднюю Азию и в Северную Индию, а до того занимали территорию Западной Монголии и современного Казахстана с Алтаем и были в тесном контакте с монголоязычными хунну. Таким образом, слово «бакши» могло попасть санскрит, наоборот, из алтайских языков, в частности из языка хунну, которые говорили на разновидности монгольского. Также, слово «бурхан – бог», упоминаемое Б.Я. Владимирцовым как уйгурское, попавшее в монгольский язык посредством санскрита, вряд ли, является уйгурским, потому что это слово употребляется иркутскими бурятами, никогда не знавшими буддизм и не имеющими ни малейшего представления о нем. Сложное слово «бурхан», вторая составляющая которого «хан», восходит к сяньбийскому корню, первая составляющая «бур», видимо, означает «седина, седой – бура» [Лувсандэндэв, 1957, с.91]. «Седой хан – бурхан», таково вероятное значение этого монгольского слова, а не уйгуро-санскритского, как интерпретирует Б. Я. Владимирцов. Индо-европейские языки, к коим относится санскрит, не знают «бурхан», в значении «бог» употребляется слово «худо – кудай – бог», заимствованное большинством тюркоязычных народов.
Можно далее было продолжить критический разбор слов, приводимых как заимствования из тюркских языков в монгольские в разделе V-IX его реферата «Турецкие элементы в монгольском языке». Ограничусь лишь общим замечанием. В указанных разделах Б. Я. Владимирцов тщетно пытается искать фонетическую, семасиологическую и морфологическую разницу заимствованных слов и пишет: «Всякое турецкое слово, попав на монгольскую почву, не будет противоречить фонетическим представлениям монгольского языкового мира и наоборот» [Владимирцов, 2005, с.45].
 То есть он фактически признает, что так называемые заимствования нечто иное, как общие слова, и приводит неудачный, с точки зрения его теории, и удачный с точки зрения его оппонента пример, слово «кара – черный» и пишет: «Так, например, если принять, что слово кара «черный» турецкого происхождения заимствуется монгольским, то оно является там тоже в форме кара и, отвечает всем языковым представлением Монгола, позаимствовавшего это слово у Турка» [Владимирцов, 2005, с.45].
Другой пример, неудачного морфологического обоснования заимствования: «В дальнейшем, приводя ряд турецких заимствованных слов в монгольском, я буду стараться обнаружить их морфологическое строение, чуждое для языка монгольского, но понятное и живое и живущее в турецком языковом мире.
Монг. когоркен, когорекyi, Халк, хорхе, Ойр, корко, миленький, бедняжка; Тур (Уйг., Дж.) корк, красота, Дж. коркам, красивый, прекрасный, прекрасный – все nomina, образованные от глагольной основы кор (Орх., слово это заимствованным из турецкого и архаизированным признает и Г.И. Рамстедт» [Владимирцев, 2005, с.48]. Пример неудачный потому, что по-монгольски «видеть, глядеть – харах» [Лувсандэндэв, 1957, с. 514]. По-бурятски (иркутский диалект) «видеть, глядеть – хара», слово, безусловно однокоренное с «кор», обусловленное общим происхождением, а не заимствованием. Отсюда монгольское «хорхе», а также русское «караул».
Методологическая ошибка Б.Я. Владимирцова в том, что он стоял на позициях первенства появления тюркских народов перед монгольскими и он, вероятно, не задумывался над тем, что деление на роды и племена одноактное событие, истории неизвестен пример появления языковых групп с перерывом в века. Утверждение, что монгольский этнос появился в XII- XIII вв. н.э. и сразу же завоевал половину ойкумены и создал самую большую империю в истории человечества, ошибочно, несомненно, монголы основывались на многовековом опыте, уходящем в глубь веков.
Академик Б.Я. Владимирцов как крупнейший ученый своего времени в 8 разделе своего реферата объективно указал на причины, по которым тюркский язык одерживает верх над монгольским, а это факт, не требующий доказательств. Ни одно монгольское племя, ни один народ, ушедший на Запад и на Юг, не сохранил свой язык. Б. Я. Владимирцов написал следующее: «В то время как турецкие наречия являются образцом языкового консерватизма в области фонетической, морфологической и семасиологической, в монгольском языковом мире, за гораздо меньший срок происходят значительнейшие видоизменения, происходят изменения фонетические – изменение вокализма, появление новых звуков, уничтожение определенных звуковых комплексов, изменения морфологические – уничтожаются старые и образуются новые ряды и, наконец, изменения семасиологические, тоже наблюдаемые в тех или других живых диалектах» [Владимирцов, 2005, с.55].
Устойчивость и консерватизм тюркских языков и неустойчивость фонетической, морфологической и семасиологической в сферах монгольских языков и плюс нерешительность монголоязычных людей, подмеченная многими, является причиной исчезновения монгольских языков ушедших на Запад и на Юг племен и народов.
Ошибки, сделанные в реферате Б.Я. Владимирцова «Турецкие элементы в монгольском языке», - это ошибка его времени, ученые XIX и XX вв. находились под «гипнозом» Орхонских памятников, которые послужили поводом всеобщей «тюркизации» истории языка монголоязычных народов. Многие ученые до сего времени находятся под этим влиянием и считают, что монголы, следовательно, и все монголоязычные народы и племена, появились в XII и XIII вв., а до этого были небольшим охотничьим племенем без истории и самостоятельного языка, и животноводческую и др. терминологию позаимствовали у тюрков. Общее происхождение такими учеными игнорируется и игнорируется факт двуязычия монголоязычных племен и народов, населявших западную Монголию, в частности, «тургутов – турков – тюгю».
Самая большая ошибка Владимирцова, заметим, не его личная вина, а следствие обстоятельств, сложившихся в ту эпоху, в том, что его подход к истории и языку монголов противоречит бытующему ныне на Западе и во всем мире и, главное, подкрепленному генетическими исследованиями теорий, утверждающих, что современные народы возникли примерно, 70 –100 тысяч лет тому назад из небольшой группы людей и, соответственно, существовал праязык, поэтому говорить о заимствованиях из одного языка в другой надо с большой осторожностью. Но во времена, когда был написан реферат Б. Я. Владимирцова, генетика как наука только зарождалась, а ностратическая теория языков еще не появилась.

Библиографический список
1. Deguinges Histoire des Hung, des Tures, des Mognols et des autres Tartares occidentaux, Paris, 1756-1758
2. Rona-Tas A. Western Old Turkic//The Mainz Meeting. Proceedings of the Seventh International Conference on Turkish languistics Turcologica, 32. Wies-bagen, 1998
3. Абдулдаев Э. Киргизско-русский словарь. – Бишкек: Гном, 2003.
4. Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. – М.;Л.: АН СССР, 1950, т. 1-3.
5. Вандерис Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. – М.: Соцэкгид, 1937.
6. Владимирцов Б.Я. Работы по монгольскому языкознанию. – М.: Наука, 2005, с. 31-58.
7. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. – М.: Клышников и Комаров и Ко, 1993.
8. Гумилев Л.Н. История народа хунну. – М.:  АСТ, 2004.
9. Иностранцев К.А. Хунну и гунну. – П.: ЦИК СССР, 1926.
10. Кызласов Л.Р. Ранние монголы // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века: история и культура  Востока Азии. – Новосибирск, 1975, т. III.
11. Кычанов Е.И. История приграничных с Китаем древних и средневековых государств (от гуннов до маньчжуров). – Спб.: Изд-во Петербур. лингвист. об-ва, 2010.
12. Лувсандэндэв А. Монголо-русский словарь. М.: Изд-во ГИИНС, 1975.
13. Митрошкина А.Г. Бурятская антропометрия. – Новосибирск: Наука 1987
14. Митрошкина А.Г. Методика собирания ономастического материала в западном и восточном Прибайкалье. ¬– Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та. 1977.
15. Никонов В.А. Этнонимы. – М.: Наука, 1970.
16. Номинханов Ц. Материалы к изучению истории калмыцкого языка. – М.: Наука, 1975.
17. Тенишев Э.Р., Тодаева Б.Х. Язык желтых уйгуров. – М.: Наука. 1966.
18. Шабалов А.С. Этническая принадлежность хунну. – Иркутск: Изд-во ИГГУ,  2011.
19. Шагдаров Л.Д. Черемисов К.М. Бурятско-русский словарь. Улан-Удэ: Республиканская типография, 2010.
20. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. – М.: Сов. энциклопедия, 1965