Этническая принадлежность хунну по европейским мат

Иркутский государственный технический университет
А.С. Шабалов





Этническая принадлежность хунну
(по европейским материалам XVIII – начала XXI веков)





Научный редактор
доктор исторических наук, профессор
 С.И. Кузнецов











Рецензенты:
доктор исторических наук, профессор В.В. Есипов,
доктор исторических наук, профессор Е.И. Лиштованный






В книге исследован один из интереснейших и спорных вопросов истории -  вопрос об этнической принадлежности хунну. Одни ученые утверждают, что это были монголы, другие-тюрки, третьи- финны, четвертые- славяне. Автор считает, что  в какой-то мере правы  все, так как хунны приняли участие в формировании всех указанных народов и исчезли во второй половине V века новой эры, вызвав великое переселение народов. Претендовать на то, что именно они являются потомками  хунну,  могут многие из ныне живущих народов.
Книга рассчитана на всех, кто интересуется древней Монголией, древним Китаем и великим переселением народов.












СОДЕРЖАНИЕ

Введение
Глава I. Западноевропейские ученые XVIII-XXI веков о хунну
Глава II.  Происхождение и этническая принадлежность  хунну в  работе Н.Я.Бичурина (Иакинфа)
Глава III. Этническая принадлежность  хунну в трудах российских ориенталистов  XIX –  середины XX веков
Глава IV. Этническая принадлежность хунну в трудах современных российских ученых
Глава V. Археология и  проблемы этнической принадлежности хунну
Заключение
Список использованной литературы















ВВЕДЕНИЕ
Этническая принадлежность хунну является предметом обсуждения в течение более 250 лет, в ходе которого ученые к однозначному мнению не пришли. Первоначальное мнение ученых, что хунну были монголами, подверглось критике со стороны ученых,  придерживающихся мнения, что хунну были тюрками. Выдвигались точки зрения, что хунну являются финнами, другие считали, что хунну – это славяне. При таких обстоятельствах задача автора - насколько это возможно быть объективным-усложнилась. Задача между тем стояла весьма сложная: определить этническую принадлежность хунну. Автор определил временные рамки исследуемого материала: это IV век до н.э. и V век н.э., когда хунну Европы после поражений ассимилировались в ряде народов и племен, а хунну Азии исчезли с исторической арены еще раньше: в IV веке они растворились в  китайцах и в ряде кочевых  и земледельческих народов. Началом нашего исследования является IV век до н.э., потому что хунну впервые упоминаются в китайских нарративных источниках, как народ, впервые появившийся под этим этнонимом  в конце IV века до н.э. и в конце III века до н.э. создали империю, равную по силе Срединной империи, т.е. Древнему Китаю (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.46, Н.Н. Крадин, Империя хунну, 2001, с.46).   
Основным критерием, определяющим этническую принадлежность, автор определяет язык, который «по традиции считается подавляющим большинством исследователей основным этническим определителем» (В. П. Алексеев, 1986, с. 15). Язык-это наиболее характерный этнический признак. Автор не ставит задачу исследовать  культуру хунну и  выявить ее отличительные признаки, например, от культуры дунху, хотя, и понимает важную  роль подобной работы в  этнической характеристике  хунну. Автор ставит более узкую цель, определить на каком  языке разговаривали и общались между собой хунну, народ исчезнувший в V веке н.э., так как я считаю абсолютную правоту В.П.Алексеева и его последователей, что язык -основной элемент культуры.
В работе использованы как письменные, так и археологические данные. Главными источниками истории хунну являются китайские летописи и работы византийских авторов. Это знаменитое сочинение Сыма Цяня «Ши цзы» (Исторические записки), Фань Е «Хоу Ханьшу» (История Поздней династии Хань), Иордана «О происхождении и деяниях гетов» (М., 1960), Дестуниса Г.С. «Сказания Приска Парийского» (СПб., 1861) и др.
Также в работе использованы труды Н.Я. Бичурина, А.В. Панова, К.А. Иностранцева, Н.В. Кюнера, В.С.Таскина, Л.Л. Викторовой, Н.Н. Крадина и др.
Наличие китайских переводов с подробными комментариями дало  возможность анализировать и интерпретировать их. Тема хунну для китайских летописцев была актуальна за все время существования этого кочевого народа. Интерес китайских летописцев объясняется захватническим характером поведения хунну. В течение нескольких столетий относительно непродолжительны периоды спокойствия сменялись набегами, захватом имущества и людей. Поэтому древние китайцы в своих хрониках изображали хунну жадными варварами, которые имеют «лицо человека и сердце дикого зверя» (Сыма Цянь 1992:277).
Все источники по этнической истории уже введены в научный оборот, и информация об этом известна специалистам по истории Древнего мира, но развитие науки и исторического знания может происходить путем увеличения информативной отдачи источников и  нового прочтения памятников истории.
Работа начинается с обзора труда Ж.Де Гиня и заканчивается анализом работ археологов, их изысканиями в основном на территории Бурятии, Монголии и частично Европы. Хотя археология непосредственно не может определить, на каком языке разговаривали хунну, но в плане материальной культуры, вооружения, хозяйства, антропологии может предоставить важную и, как правило, объективную информацию.
Что касается соотношения азиатских и европейских хунну, автор считает, что это единый народ, и выступает против  искусственного деления на хунну и  гуннов. Автор возражает К.А. Иностранцеву и исследователям, придерживающимся его взглядов, и не видит большой разницы между  хунну Азии и хунну Европы.
Также автор считает, что данные лингвистики просто необходимы при решении проблем этногенеза и этнической истории, язык-главный структурный элемент в определении этноса.
Анализ языковой ситуации азиатских и европейских хунну и определение их языковой принадлежности связаны с проблемой происхождения и развития алтайских языков, но она до сих пор не имеет однозначной трактовки, хотя большинство ученых считают ее решенной. Автор стоит на точке зрения Т.А. Бертагаева и  Ц.–Д. Номинханова, которые писали: «… Современные калмыцкие (монгольские) и тюркские слова ….. во многом соответствуют данным древнемонгольского письменного языка, можно сказать, что древнемонгольский и древнетюркский языки между собою были гораздо ближе, нежели современные» (Ц. – Д. Номинханов, материалы, М., 1975, с.3). Ц.–Д. Номинханов установил более 600 слов общих, тюрко – монгольских слов из далеко неполного языкового перечня. Автор считает, что родство алтайских языков, кроме упомянутых Т.А. Бертагаева и Ц.–Д. Номинханова, совершенно правильно установлено такими учеными, как А. Кастрен, В. Котвич, В.К. Мэтьюс, Е.Д. Поливанова, Г.И. Рамстедта, Р. Раска, В. Шотта и др. Эти ученые, говоря словами Л.Л. Викторовой, установили генетическое родство алтайских языков: «… при строго корректном подходе к языковым фактам следует признать, что наличие закона сингармонизма, агглютинативный строй морфологии, единая в основном синтаксическая система и значительное число лексических корреспонденций говорят в пользу теории генетического родства алтайских языков. Имеются и вполне определенные закономерности при переходе от тунгусо – маньчжурских к монгольским и тюркским языкам» (Л.Л. Викторова, М., 1980, с. 71-72).
Также сравнительным методом было установлено родство между шестью языковыми семьями: индо–европейской, алтайской, уральской, хамито – семитской, картвельской и дравидской, объединенных в ностратическую макросемью. Доказаны общие для всей ностратической семьи фонетические, морфологические и лексические связи и соответствия, установлено много общих лексических и морфологических элементов (В.М.Иллич – Свитыч, Опыт сравнения ностратических языков, М., 1971).
Б.Я. Владимирцов, Д. Шинор, Дж. Клоусон, Рона – Таш, Г.Д. Санжеев, А.М. Щербак и др. ставят под сомнение родство алтайских языков. Дж. Клоусон и А.М. Щербак выдвигают иную гипотезу и считают, что значительная часть базовой лексики алтайских языков различна. Эти исследователи считают, что монгольские, тюркские, маньчжурские языки генетически не родственны, а сходство обусловлено взаимозаимствованиями из – за длительных контактов этих народов.
Дж. Клоусон и А.М. Щербак не учитывают то обстоятельство, что длительных контактов, соприкосновений и совместного проживания тюркских и маньчжурских народов не было, а сходство явное, это во–первых; во–вторых, как совершенно верно пишет Л.Л. Викторова, не учитывают сингармонизированность  алтайских языков; в – третьих, агглютинативный строй морфологии; в – четвертых единую в своей основе синтаксическую систему; и, в–пятых, значительное число лексических корреспонденций (Л.Л. Викторова, М., 1980, с. 71). Все это убедительно доказывает генетическое родство алтайских языков. Примером является работа Ц.–Д. Номинханова «Материалы к изучению истории калмыцкого языка» (М., 1975), которая установила более 600 общих тюрко – монгольских слов.
Автор считает хакасский и киргизский языки наиболее чистыми и древними среди тюркских языков, и в основном ссылается на эти языки. Словарный запас этих языков содержит, по мнению автора, наименьшее число иноязычных слов.
Надо признать правоту Л.Лигети, который отмечал, что в I тыс. н.э. не было единого языка монголоязычных народов, а существовало три центра монгольского языка, отличающихся по фонетическим особенностям: 1. Сяньбийско – тугю – хуннский; 2. Киданьский; 3. Шивэйско – монгольский (Л.Лигети, 1955). Языковая дифференциация среди монголоязычных племен и народов существовала изначально, с момента возникновения монголоязычные племена отличались разнообразием, диалектной дробностью.
Вопрос об этнической принадлежности хунну является до сих пор нерешенным и в настоящее время перерос в серьезную историческую и культурологическую проблему. В западноевропейской и в российской историографии имеются различные точки зрения на этническую принадлежность хунну, монгольскую, тюркскую, финскую, славянскую, гипотеза, что хунну были кеттами. Сторонникам самой старой точки зрения, что хунну-это монголы высказывалась еще XVIII веке таковыми были: Г.П-С. Паллас, в XIX веке: Ф.Бергман, И.Шмидт, К.Ф.Нейман, Х.Хоурс, А.Тьерри, Н.Я.Бичурин и др., в XX веке: А.П.Окладников, Н.Н.Диков, Г.Н.Румянцев, М.В.Воробьев, Б.Б.Дашибалов и др.
Апологетами, что хунну это тюрки, в XIX веке высказывали ее сторонники: Ю.Клапрот, И.К.Цейс, Л.Каен, Х.Хирт, Н.А.Аристов и др., в XX веке: К.А.Иностранцев, В.А.Панов, А.Н.Бернштам, Л.Н.Гумилев, В.С.Таскин и др..
Сторонниками точки зрения, что хунну это финны жили в основном в XIX – начале XX века: Сен – Мартен, Ф.Мюллер, М.А.Кастрен, Ю.Коскинен, Р.Хунфальви, Вивьен де Сен-Мартен, Уйфальви де Мезо-Ковешд, П.П.Семенов и др.
Точка зрения, что хунну это славяне высказывалась такими историками, как: Ю.Венелин, А.Ф.Вельтман, И.Е.Забелин, Д.И.Иловайский, В.М.Флоринский и др..
Высказывалась гипотеза, что хунну-это народ кеттского происхождения (И.Бенциг,  Э.Дж.Пуллиблэнк и др.).
Автор высказывает точку зрения, отличающуюся от всех предыдущих. Какую, читатель увидит сам, прочитав книгу.
































ГЛАВА I
Западноевропейские ученые XVIII-XXI веков о хунну

            Этническую принадлежность хунну учёные - ориенталисты начали разрабатывать как научную проблему с XVIII века. Первым был профессор сирийского языка в College de France  и хранитель древностей в Лувре Жозеф Де Гинь (De Guignes), который поставил цель проследить ход исторических переселений народов с Востока на Запад и дать полную картину этих движений. Пользуясь разрозненными данными и фактами из китайских летописей, он выпустил четырёхтомную книгу, которую назвал «Histoire generale des Huns, des Turcs, des Mogols et des autres Tartares occidentaux ouvrugetire des livres chinois.Paris, 1756-58», где Ж.Де Гинь сопоставляет сообщения китайских летописей с европейскими авторами.
 Классифицирующим моментом в истории народов Средней Азии Ж.Де Гинь определяет политическое деление и принадлежность того или иного народа к этнической группе. Ж.Де Гинь не различает монголов и тюрков. Все жители Средней Азии носят название татар и делятся на восточных и западных. Искусственно отождествляет восточных татар с восточными варварами, описанными в китайских летописях, а вторых-с западными, описанными европейскими авторами. К восточным татарам Ж.Де Гинем отнесены Сяньби и Тоба (табгачи). К настоящему времени монголоязычность этих народов установлена и за редким исключением возражений не вызывает (Л.Лигети, 1969, с.109-119). Не
делая каких-либо обоснований, Ж.Де Гинь относил  их к тунгусам и корейцам и признавал за ними менее значительную роль в истории, чем за западными татарами. Западные татары, к коим относятся хунну, являются основным предметом его работы.
По словам Ж.Де Гиня, западных татар в Татарии называли хун – ну (Hiong-nou), они основали большое государство, разрушенное китайцами, после чего рассеялись. «Римские историки знали их, рассказали много басен о происхождении этого народа, откуда он пришёл. Одни пошли на запад и  впоследствии вступили в Римскую империю. Все знают нашествие знаменитого Аттилы. Другие остались на границах Китая и были разбиты только татарами Жу-жень (Geou-gen). Некоторые поселились в Китае, где образовали много государств. Они были совершенно обессилены или, по крайней мере, не имели никакого значения в Татарии, когда один вождь этого народа, по имени Ту-мынь (Tou-mucn) стал во главе многих орд и образовал новое государство. Эти народы назывались тогда Турками. Они завладели всей Татарией» (De Guignes, t.I, p. 213-215).
            Ж.Де Гинь, сторонник политической классификации, пишет: «Турецкая орда, получив власть, дала своё имя всему турецкому народу или скорее другие народы знали хунну только под именем турок, как впоследствии Чингизхан из орды Монголов был причиной того, что имя монгол сделалось именем почти всех татар» (De Guignes, t.I, p.224). Верный заданной теме, Ж.Де Гинь продолжает: «Имя хунну совсем исчезло, как это обыкновенно бывает у татар, у которых орда, достигшая власти, всегда даёт свое имя всему народу» (De Guignes, t.I, p.367).
            Однако абсолютизировать политическую классификацию народов Средней Азии нельзя, нужна прежде всего классификация этническая, в противном случае это приводит к путанице, как у Ж.Де Гиня. По Ж.Де Гиню, монголы происходят от Монгол-хана, а от Татар-хана происходят татары, при этом он не разъясняет значение слова «татары». Татарами он называл всех жителей Средней Азии, к коим должны относиться монголы, тюрки и тунгусы (De Guignes, t.I, p.5-7). Как видим, Ж.Де Гинь воспроизводит более позднюю легенду, IX - X веков н.э., о происхождении двух монгольских племён. Татары и монголы не имеют прямого отношения  к  хунну III в. до н.э. – V в. н.э.
Излагая историю восточных тюрков, которых Ж.Де Гинь назвал монголами, он выводит их из северных хунну. Тут же на одной странице называет восточных тюрков  одновременно  монголами и тюрками (De Guignes, t.I, p. 368). Ж.Де Гинь даже не делает попытку разобраться в  путанице, которую он сотворил.
 Что касается хунну Европы и хунну Азии, то тождество их, по Ж.Де Гиню, не вызывает сомнений. И всё очень просто. Китайские летописи сообщают, что хунну при императоре Яо, за 2000 лет до н.э., назывались Шань-Юнь (Шань-жун) – горные варвары, при династии Шан Гуй-фан, при династии Чжоу Хань-Юнь, при династии Хань Хун-ну (Hiong noy). При этом Ж.Де Гинь пишет: «Это слово (Hiong-noy) может быть переведено по-китайски – несчастные рабы; но я думаю, что это татарское слово, которое китайцы выражали двумя знаками, образующими тот же звук. Это слово изменено, как все иностранные слова, которые они хотят выражать на своём языке. Однако, оно может быть китайское по происхождению; нередко в татарском языке встречаются подобного рода имена»  (De Guignes, t.I, p.13).
Ж.Де Гинь считает, что хунну переселялись на Запад в течение определённого времени, отделяясь от основной орды частями, и указывает, как хунну в конце I века н.э. разбили у Яика аланов (Ж.Де Гинь ошибается, хунну разбили аланов во второй половине II в. - в начале III  в.). Началом движения на Запад части северных хунну Ж.Де Гинь считал 93 год н.э., после поражения от сяньбинцев, и именно с этого времени,  он считал, начинается история европейских хунну.
Ж.Де Гинь убеждён в тождестве европейских хунну и хунну азиатских. При разделении на южных и северных часть северных хунну удалилась на Запад. Он пишет: «Это те хунну, которые перешли впоследствии в Европу, в правление императора Валента» (De Guignes, t.I, p.217).
Ж.Де Гинь как сторонник политической классификации в вопросе об этнической принадлежности хунну  стоял особняком. По его мнению-хунну кочевая держава, из которой вышло тюркское государство, а затем-монгольское государство. Хунну Аттилы – часть хунну, ушедших на запад.
В 1774 году шведский историк И.Е.Тунман (Untersuchungen ;ber die Geschihte der ostlichen, europaischen Volker, 1774, Erster Theil) привел слова византийского писателя Дионисия Периегета относящиеся к месту расположения  хунну Европы. И.Е.Тунман писал: «Дионисий Периегет располагает Гуннов у Каспийского моря, там, где впадает в него Волга… Уже по словам Страбона сидел здесь, у Каспийского моря,  народ Уитиев, к северу от Каспиев, тогда как эти последние жили к северу от Албанов. В том же порядке поместил Дионисий Гуннов, всего далее на север, потом к югу Каспиев и Албанов» (Tunmann, 1774, s. 24-25). И.Е.Тунман писал на немецком языке о болгарах, хазарах, венграх и др. народах и попутно решил написать о хунну.
В 1776 году увидела свет книга путешественника, известного исследователя Сибири Г.П-С. Палласа «Summlungen historischer Nachrichten uber die Mongolischen Volkerschatten» (Berlin 1776). Г.П-С. Паллас в своем произведении высказал мысль о монгольском происхождении хунну, притом он говорил исключительно о хунну Европы. Азиатских хунну и их происхождение он не затрагивал.  В частности, Г.П-С. Паллас писал: «Олеты, именно та ветвь монгольского народа, которая известна в Западной Азии и Европе под именем Калмыков. По древнейшим сказаниям этого народа задолго до Чингизхана самая большая и могущественная часть его совершила поход в Малую Азию и исчезла там близ Кавказа. Очень может быть, что это сказание говорит о древних гуннах, безобразие и отсутствие бороды у которых, описанные у Аммиана Марцеллина, равно как и указываемые их древние местопребывания на севере от Китая не могут относиться ни к какому другому народу в Восточной Азии, кроме как к Монголам, их братьям Бурятам и, пожалуй, к Тунгузам; современные же Калмыки имеют более богатую растительность, чем те племена, живущие на Востоке» (Pallas, s. 6).
Г.П.-С. Паллас основывался на монгольских источниках, высказывая гипотезу о происхождении хунну, и он был сторонником  монгольского происхождения хунну. В своем труде он не ставил вопросы  появления монголов и тюрок, и времени, когда жили хунну.
Следующим исследователем, занимающимся проблемой  происхождения хунну, был Ф.Бергман. В своем сочинении «Nomadische Streifereien unter den kalmuken in den Jahren 1802 and 1803 (Riga, 1804)» Ф.Бергман заметил, что основателем теории монголизма хунну является Г.П-С. Паллас. Он пишет: «Г.П-С. Паллас, насколько я знаю, впервые выставил остроумную гипотезу, что древние хунны, которые наводнили значительную часть Европы, были монгольские народы. Наружность хуннов, равно как и предание о бывшем действительно движении калмыцких орд на Запад, побудили к этой гипотезе знаменитого автора» (Bergman, band I. s.125).
Ссылаясь на византийских авторов, таких как Аммиан Марцеллин, Прокопий Кесарийский и Приск Панийский, оставивших после себя описание жизни и обычаев, а также различные собственные имена, в основном знати,  хуннуского общества, Ф.Бергман высказался за монголизм хунну.
По мнению Ф.Бергмана, хунну имеют много общего с калмыками, и распространены одни и те же заблуждения относительно обоих народов. Например, класть под седло мясо, которое употребляли в пищу, обычай, присущий обоим народам. В действительности таким способом лечат раны на спинах лошадей. Хунну распространяли про себя слух, что занимаются людоедством, то же самое распространяли про себя калмыки, чтобы напугать своих противников.
Византийские авторы описали внешний вид хунну: маленький рост, широкая грудь, небольшие глаза, плоский нос, что совпадает с внешним видом монгольских народов.
Описание одежды хунну, сделанные  Прокопием Кесарийским-рукава широкие у плеч и узкие у кистей - полностью совпадает с одеждой у калмыков. Также совпадают прически, что у хунну, что у калмыков - оставлять только чуб на голове также описаны Прокопием.
Обычаи хунну, описанные Приском Панийским, одинаковы с обычаями калмыков: награбленное добро лежит отдельно, послы сидят по сторонам князей. Нерешительность, присущая хунну, тождественна с нерешительностью калмыков.
Самое убедительное доказательство в происхождении хунну и монголов Ф.Бергман находит в собственных именах хунну.
Мунцак (Muntzak) - отец Атиллы, состоит из «му» (дурной) и «цак» (время). Правильнее, на взгляд автора, было бы «мунх»- вечный, вечное; «цак» – время, вечное время. «Х» – не ударное, при соединении с словом «цак» – время, опускается. По словам Ф. Бергмана, с таким именем, Мунцак, не так давно жил калмыцкий князь.
Аттила значит Волга, расшифровку Ф.Бергман не дает.
Денцик или Денцук (Dentzik, Dentzuk) совпадает с именем божества у монголов.
Эмедзар (Emedsar), правильно Эмникцар (Oemnikzar), переводится с монгольского «дикий бык».
Уто (Uto) – длинный, высокий, в переводе с монгольского (калмыцкого).
В 1820 году с критикой взглядов Г.П-С. Палласа и Ф.Бергмана выступил француз Абель Ремюза. В своей книге «Recherches sur les langues tartars» (Paris, 1820). Он  заметил: «Прежде чем принять это мнение, мне кажется необходимым расследовать, как называются Малая Азия и Кавказ в монгольских книгах, которые могли быть написаны  самое раннее при Чингиз – хане через много столетий после экспедиции, о которой идет речь» (А. Remusat, Paris, 1820, p.245-246).
Абель Ремюза допускает возможность более раннего переселения монголов в западном направлении, но считает, что трудно узнать, как называются те западные  страны, и что с ними произошло. Подобное незнание, видимо, объясняется тем, что А. Ремюза не был знаком с византийскими авторами, довольно  подробно описывающими, каких стран коснулось вторжение хунну.
А. Ремюза сомневается в предполагаемом тождестве хунну и монголов, высказанном Г.П-С. Палласом и Ф.Бергманом. Не исследовав обычаи, уклад жизни и собственные имена хунну, А. Ремюза просто сомневается в происхождении хунну.
Его труд касался только хунну Азии, европейских хунну он не исследовал, однако, сослался на Ж.Де Гиня в вопросе об их происхождении.
А.Ремюза пишет, что названия кочевников в китайских летописях переделаны с оскорблением и уничижительным значением: «Хунь-ё (Hun-yo) может значить «проданные рабы»; Гуй-фан (Kouci-fang)- дьявольски, Хянь-юнь (Hian - yun)-канальи, Хунну (Hiong – nou) – дурные рабы, Ту – гю (Thou - kiouei)- наглые собаки и т.д. Это – воспоминание о ненависти и презрении, которые   китайцы всегда имели к татарам вследствие их невежества, а так же разбоев и набегов, которые они постоянно совершали на земли империи» (А. Remusat, Paris, 1820, p. 8-9). 
А.Ремюза видит в  оскорбительных и уничижительных именах собственные названия кочевников, переделанные на китайский лад, только соединенные знаками передающими презрение. Он усматривает, что у китайских летописцев имя одного народа изменяется по времени их написания, зависит от эпохи их написания, но они не значительны. Например, Хунь-ё, хань-юнь и хунну (А. Remusat, Paris, 1820, p.10).
А.Ремюза справедливо замечает, что трудно найти настоящее название народа на основе китайской транскрипции, не зная язык народа.
А.Ремюза сослался на Ж.Де Гиня в отождествлении хунну Азии и хунну Европы: «Однако нужно сказать по правде» -  замечает он, -  «что Ж.Де Гинь недостаточно доказал это тожество, которое, хотя и предлагает в свою пользу некоторую вероятность, но представляет и довольно большие затруднения» (А. Remusat, Paris,1820, p. 11)
Смешав в кучу племена и народы, он продолжает путать дальше татар и тюрков: «Историки и географы китайские, говоря о татарском народе, всегда стараются указать группу, к которой он принадлежит, относится ли это напр. к Хунну, т.е. Туркам или к Дун – ху, т.е. к Восточным варварам» (А. Remusat, Paris, 1820, p.23).
Отношение монголов к хунну и последующим кочевым государствам А.Ремюза определил, правда, с предположительной оговоркой «наверно», он пишет: «Монголы наверно часто входили, по крайней мере, в качестве вассалов или подданных, в состав тех страшных союзов, которые образовывались к северу от Китая и угрожали целой Азии, под именами Хой – хэ (Hoei - ke), Ту – гю (Thou - kiouei), Жуань – жуань  (Jouan - jouan), а в еще более древнее время Хунну  (Hiong - nou), Хянь – юнь (Hian - yun) и др.» (А. Remusat, Paris, 1820, р.242).
На следующей странице своего труда А. Ремюза высказал гипотезу, опровергавшую сказанное до этого, то есть что  хунну, разделившись на северных и южных, последовали естественному разделу на тюрков и монголов: «Естественному разделению двух народов, говоривших на разных языках, но до тех пор соединенных» (А. Remusat, Paris, 1820, p.243).
По А. Ремюза, теперь хунну -  предки монголов и тюрков. Здесь он становится на позицию Ж.Де Гиня. Каких хунну он считает  монголами и каких принимает за тюрков, северные или южные хунну монголы или тюрки,  у  А.Ремюза остается  неизвестным.
А. Ремюза считает тюрков одним из древнейших племен Средней Азии,  имевших отношения с Западом. Хотя тюрки к древнейшим племенам не могут быть отнесены, они появились и сформировались на исторической арене в VI веке н.э., то есть в Средневековье.
А. Ремюза,  ничем не обосновывая и ни на чем не базируясь, говорит за китайских летописцев, что потомками дун – ху являются тунгусские племена, потомками хунну являются тюрки. Например, Ма – дуань – линь считал потомками хунну являются жуань – жуани. Дошедшие до XIX века в китайских летописях слова хунну А. Ремюза, не зная ни одного тюркского языка, считает тюркским. Видимо, Монголию, из которой вышли хунну, считают своей родиной все известные тюркские народы. А. Ремюза пишет: «Если вероятно, что империя хунну, рассматриваемая на всем ее большом протяжении, заключала в себе многие тунгузские, монгольские, сибирские, готские и может быть финские племена тем менее, можно сказать наверно, что главное ядро и господствующий народ были Тюрки» (А. Remusat, Paris, 1820, p.326-327).
А. Ремюза ошибается, когда он думает, что  по границам распространения хунну получит знание о распространении  тюрок. Он пишет: «Если не в его первобытном состоянии то, по крайней мере, в самом древнем из известных нам по истории»  (А. Remusat, Paris, 1820, p.327). В действительности, народы находятся в постоянном движении, стационарное состояние лишь относительно.
В 1824 француз А.Ж.Сен-Мартен (Saint - Martin) сделал примечания к IV тому книги, которая называется «Histoire du Bas – Empire, Lebeau (Paris, 1824)». Лёбо ничего нового в происхождении хунну не добавляет. Он пересказывает Ж.Де Гиня. А вот А.Ж.Сен-Мартен в отношении  происхождения хунну высказал некоторые соображения. Он начал с критики воззрения Ж.Де Гиня,  считая, что тот преувеличил последствия сличения китайских и византийских летописцев. А.Ж.Сен-Мартен пишет: «Одно из первых неудобств этой системы - распространение имени хунну на все варварские племена Средней Азии. Соединяя их так, под общим наименованием, которое могло относиться к ним в известной только эпохи и в известных условиях, он значительно ослабил свою гипотезу. Действительно, трудно узнать из его сочинения, кому на самом деле принадлежало имя хуннов, которое он дает Туркам, Монголам, Маньчжурам и еще многим другим народам, разница в происхождении которых доказывается языками, на которых они говорят. К какой ветви этих народов нужно отнести специально имя, о котором идет речь? Дегинь не решает этого…» (Saint – Martin, note 2. т. IV p. 60, Histoire, Лёбо).
Хунны были племя, не похожее на тюрков, но имя и язык хунну распространялись в древние времена на страны, которые ныне занимают тюрки. Потомками хунну являются финны, в подтверждение А.Ж. Сен-Мартен приводит венгров. Исторические воспоминания венгров связывают с хунну, но язык их финский. Звуки «х» и «ф» заменяют друг друга, потому «хунн» и «финн», одно и то же. А.Ж. Сен-Мартен, не знал, что в финском языке нет звука «ф». Известия древних, пути пролегающие южнее, т.е. через Черное и Каспийское моря, говорят о движении хунну, а северным, через Балтийское море, говорят о движении финнов. Тацит от германцев знал о финнах. Финны -  первые насельники Восточной Европы, позже появились другие народы, например, готы и славяне. А.Ж. Сен-Мартен пишет, что ареал обитания хунну - финнов простирался до границ Китая и распространялся на монгольские, тюркские и маньчжурские народы. Будучи подданными хунну – финнов, тюрки взяли их имя.
А.Ж. Сен-Мартен допускал возможным, что имя хунну сначала носили тюрки, а потом оно было распространено на финнов, которые сохранили его. Он имеет в виду венгров (Lebeau, Paris, 1824, note. 2).
А.Ж. Сен-Мартен далее пишет, что армянский царь Тирадат Великий, правивший  с 259 по 312 гг. н.э., воевал с хунну (хунк). Основываясь на этом, а  также на известиях Дионисия Периегета и Птоломея, он делает вывод, что хунну занимали территорию возле Каспийского моря, Танаиса (Дона), Волги и Борисфена (Днепра). А.Ж.Сен-Мартен считает хунну финнами и заселяет их от Черного до Балтийского моря и до Северного Ледовитого океана (Lebean, Paris, t. IV,p. 63, note. 1). Он не задается вопросом, что хунну – кочевники, и жизнь их тесно связана с лошадьми, а лошади не питаются ягелем. Возле Ледовитого океана,  хунну делать нечего, поскольку там нет для них продовольственной базы.
А.Ж. Сен-Мартен пишет, что византийские авторы часто называют хунну скифами: «Нужно обратить внимание на то, что сходство между двумя древними народами, указываемое греческими и римскими писателями, не всегда служит доказательством того, что эти два народа принадлежат к одному и тому же племени; это только значит, что они наследовали друг другу в одной той же области. Потому то Гунны носят часто имя Скифов»… (Lebean, Paris, t. IV,p. 65, note. 1).
Монголоидный внешний вид хунну А.Ж. Сен-Мартен серьезно пишет, что их наружность, хорошо объясняется их обычаями (Lebean, Paris, t. IV, p. 74, note. 2), как будто расовая принадлежность зависит от обычаев.
А.Ж. Сен-Мартен, не зная монгольского и тюркского,  критикует Ж.Де Гиня за то, что слово «шаньюй» он выводит из «тяньху»,  тянь,  по-китайски, небо.
 «Национальный титул повелителей хунну был не Тань-жу (Tan - jou), как писал Ж.Де Гинь, а Шень-юй (Tchhen - ju); историк хуннов плохо прочел два китайских иероглифа, образующих это имя. Слово Шень-юй не значит небо, как думал Ж.Де Гинь, но этот титул, которого значение неизвестно, прибавляли к Тенгри-куту, т.е. сыну неба» (Lebean, Paris, t. IV,p. 75, note. 1). Сам не пишет, что означает слово Шень – юй, оставляет без ответа.
В отношении судьбы части северных хунну после 93 года н.э. А.Ж.Сен-Мартен пишет: «Из рассказов китайских историков видно, что остатки этого народа (т.е. северных хунну) и царского племени (race royale) удалились к Уральским горам, но нельзя точно установить их тождества с Гуннами, которые позже управлялись Аттилой. Можно думать, что Финны, имя которых тожественно имени Гуннов, уже жили в странах, где мы застаем их теперь» (Lebean, Paris, t. IV, p. 75, note. 1).
Как видим, А.Ж.Сен-Мартен придерживался изначально ошибочной точки зрения, что хунну европейские - это финны, его ввели в заблуждение современные венгры и венгерский язык.
Сторонником  монгольской теории происхождения хунну был И.Шмидт (Schmidt I.J). Он издал 1824 году в Санкт – Петербурге сочинение «Forschungen im Gehiete der alteren religiosen, politischen and literarischen Bildungsgeschichte der Volker mittel- Asiens, vorzuglich der Mongolen and Tibeter. St. Pet., 1824». И.Шмидт начал с критики Ж.Де Гиня. Недостаток Ж.Де Гиня - незнание монгольского языка, считает И.Шмидт. «У Дегиня монголы являются турецкой ордой» (Schmidt I.J, St. Pet., 1824, s. 39). А причиной незнания монгольского языка стало очевидная ошибка Ту-гю (tu-Kinei) это тюрки. Из китайских летописей И.Шмидт, видимо,  предполагал, что Ж.Де Гинь делал вывод, что хунну (Hiongny) или сюнну (siunnu) империи Хань и Ту-гю империи Tan - один и тот же народ: «Ту-гю были Тюрки, более ранние хунну тоже тюрки, и позднейшие монголы - турецкая орда» (Schmidt I.J, St. Pet., 1824, s. 40).
Доводом в пользу тюркского происхождения Ту-гю  И.Шмидт считает предание, согласно которому тюрки получили свое имя от горы,  имеющей форму шлема. По-турецки шлем называется «Такья»,  и отсюда Ту-гю и Турок тождественны. И.Шмидт сам себе задает вопрос, почему тюрки в слове «ту-гю» выпустили звук «р»? Слово «ту-гю» означает народное название. И.Шмидт объясняет это тем, что  «ту-гю» - от монгольского слова «тулга» или «дулга», означающего шлем. Звук «л» опускается в конце слога, который труден китайцам, как и «р», поэтому  получается ту-гю. На основании этих суждений И.Шмидт убеждал, что ту-гю, как и хунну, не были тюрками, а были монголами (Schmidt I.J, St. Pet., 1824, s.41). Также он видит тождественность обычаев хунну и монголов. Хунну и монголы делились на два крыла – правая рука и левая рука. И.Шмидт пишет, что, по преданию, хуннам дорогу через меотийские болота (Азовское море) указала лань. На сходстве имени жены мифологического родоначальника монголов Борте – Чоно (Burta - Tschino)- (волк-в пер. с монг.), Марал (лань) и названия животного, указавшего дорогу через Меотийские болота. «Везде здесь мы открываем Борте – Чоно и Гоа – Марал в монгольском значении их имен». И.Шмидт пишет, что в северо- китайском диалекте южные гортанные звуки замещаются шипящими, северное Ся тождественно южному Хя, Бедзин – Пекину, хунну или хюнну (Hiongnu, Hingnu) равны северному сунну или сюнну (sionny, siunnu). Монгольское слово «Чоно» (tschino) он совершенно неоправданно сближает с китайским «сюнну». Титул хуннских государей, Тенгри – куту (тенгри – небо, по-монгольски), И.Шмидт считает, вполне правильно, адекватным титулу Чингис – хана Суту Богдо (Ssuty Bokdo),  поскольку суту равно куту, ни в монгольском ни в тюркском языках не означает сын. «Суту» переводится с монгольского как «правильное перо», а богдо и тенгри слова почти равнозначные. Далее И.Шмидт пишет, что описания наружности и обычаев хунну, сделанные Аммианом Марцеллином, Иорданом и Прокопием Кесарийским, тождественны монголам. Далее И.Шмидт пишет, что Ф.Бергман с большим основанием считал имена хунну монгольскими. Описанные древними византийскими авторами имена объясняются монгольскими словами:
Донат (Donat) – Донной (Donoi).
Каратон (Caraton)-Харату (Charatu).
Бледа (Bleda) или Буда (Bada) – Бода (Boda), что означает, по мнению И.Шмидта, личность, или Будун (Budan), в переводе с монгольского, он считает, туман.
Баламир (Balamir) – Баламбар (Balambar).
Эллак (Ellak) – Аллак (Alla).
Субтар (subthar) – Субударри (subudarra).
 (Schmidt I.J, St. Pet., 1824, s. 41-67).
В 1826 году издана книга француза Юлиуса Клапрота «Memoires relatifsa’l’Asie» (Paris). На страницах 301-411 второго тома Ю.Клапрот подверг критике И.Шмидта, его взгляды о монгольском происхождении хунну. Ю.Клапрот доказывал, что ту-гю были тюрки. Он пишет: «Хотя китайские историки вполне ясно говорят, что Тенгри – куту (как и китайское Тянь-цзы, Thien-tsu) означает сын неба, И.Шмидт желает объяснить этот титул – небесным пером… Кута значит родственник, двоюродный брат в турецких наречиях Сибири» (Klaproth, Memoires. t. II, p.394). Критика Ю.Клапрота вполне обоснована, что за выражение  «небесное правильное перо»- не имеющее смысла. Что касается кута - родственник, двоюродный брат в тюркских наречиях Сибири, это фантазия Ю.Клапрота, вполне объяснимая,  он не знал сибирских наречий тюркских языков, и вряд ли какой-нибудь тюркский язык.
По -  хакасски – двоюродный брат, родственник - туган, чагын
                – поле (по женской линии), пиче (по мужской линии)
(Русско-хакасский словарь под ред. Чанкова Д.И., М., 1961, с. 173, с.757)
                Небо=turip с. 426
                Бог-худай с.65
(Русско-хакасский словарь под ред. Чанкова Д.И., М., 1961)

По - тувински – двоюродный брат – кады тор;вээн, с.120
                родственник – т;рели, адазынин талазынды, с.511
 (Русско-тувинский словарь под ред. Д.А.Монгуша, М., 1980)
                небо – дээр, с.286
                бог – бурган, с.49
(Русско-тувинский словарь под ред. Д.А.Монгуша, М., 1980)

По-якутски – двоюродный брат – сиэн, с.125
                родственник – уруу, аймах, с.553
 (Русско-якутский словарь под ред. П.С.Афанасьева и Л.Н.Харитонова, М., 1968)
                бог – тангара, с.41
                небо – халлаан, с.314
(Русско-якутский словарь под ред. П.С.Афанасьева и Л.Н.Харитонова, М., 1968)

По - алтайски – двоюродный брат – карындаш ака (по мужской линии), таай, боло (по женской линии), с.125
                родственник – тороон, с.667
(Русско–алтайский словарь под ред. Н.А.Баскакова, М., 1964)
                небо – тенгри, с.337
                бог – кудай, с.31
(Русско–алтайский словарь под ред. Н.А.Баскакова, М., 1964)

Кута - родственник, двоюродный брат- это выдумка Ю.Клапрота. Если  «кады торувээну» по - тувински – двоюродный брат, то очень отдаленно напоминает «кута», теряется «торувээн», второе слово «родственник» – торели – Ю.Клапрот  потерял окончательно.
Таким образом, правильно раскритиковав за  «небесное правильное перо» И.Шмидта, сам Ю.Клапрот выдумывает слово, обусловленное весьма поверхностным знанием тюркских языков и тюркских диалектов, не говоря о монгольском языке и маньчжурском языках.
В 1823 году в «Asia polyglotta» (Paris, 1823) по этнической истории хунну выступил Ю.Клапрот, в частности, он сказал: «Китайские летописи называют их Chiun - ju, при династии Шан (1766-1134 до P.X.); при Чжоу (1134-256 до P. X.) они назывались Chian-jun, а при Цинь и Хань (256 до P. X. -263 по Р. Х.)- Chiung-nu. Видно, что это одно и то же имя с незначительным изменением в выговоре» (Klaproth, Paris, 1823, p. 210).
Первоначальным толчком к переселению народов Средней Азии Ю.Клапрот считает движение на запад северных хунну. Покинутую хунну землю заселили монгольские и тунгусские племена, усилившись, они привели в III веке н.э.  к гибели государства южных хунну. В этом он увидел причину и «второго рассеяния и странствования большей части народа хунну на запад» (Klaproth, Paris, 1823, p. 211). Из этих хунну произошли ту-гю (Klaproth, Paris, 1823, p. 212). В этой же работе Ю.Клапрот высказал мысль ничем не обоснованную мысль, что западные финны были германизированы, а восточные - отуречены, так как считал хунну Европы финнами.
В 1825 году Ю.Клапрот опубликовал статью в ноябрьском номере азиатского журнала (Journal Asiatigue «Novembre, 1825») под названием «Memoire sur L’identite des Thou – khiu et des Hioung – nouaves Les Turcs». В этой статье Ю.Клапрот поставил цель доказать, что ту-гю являются тюрками. Родство тюрков и их предков хунну он посчитал доказанным. Видимо, он был знаком не со всеми источниками. О том, что китайские источники пишут и другое, о родстве хунну с дун - ху и с жуань – жуанями, Ю.Клапрот не упоминает.
Ю.Клапрот приводит доказательства из языка тюрков, не зная языка. Он обратил внимание на слово «терк», которое означает шлем, благодаря его фонетической близости  слову «тюрк». Но профессор Шотт (Veber das Altaische oder Finnisch – Tatarische Sprachengeschlecht в Abhandlungen Berliner Akademie, 1847, s.292)  слово «терк» посчитал не тюркским. Слово «тюрк» он посчитал производным от монгольского  «дулга» с заменой звука «L» на звук «R», определил формы слова «дулга» в тюркском и монгольском языках.
Ю.Клапрот привел около 20 слов из языка тугю, сохранившихся в китайских летописях и утверждал, что эти слова тюркские, а не монгольские. Кроме этого, он отметил одновременное появление сообщений в китайских летописях о ту-гю и византийских летописях о тюрках, и  то, что некоторые обычаи тугю и турков совпадают.
Видимо, в то время для Ю.Клапрота важнее было доказать тождественность тугю и тюрков. Возможность изменения языка и смешения с другими племенами, наличие  монголоязычных слов в языке тугю, особенно на этапе сложения в народ (VI век н.э.), – в работе Ю.Клапрота вообще не рассматриваются. В течение века с народом, особенно с монголоязычным, могли произойти всякие метаморфозы, и хунну были предками не только тугю, они, по китайским источникам, предки и жуань – жуаней.
В 1826 году Ю.Клапрот выпустил книгу под названием «Tableaux historigues de L’Asie (Paris, 1826)» . Книга эта состоит из исторического атласа и историко-этнографических поисков. Второй том посвящен проблеме происхождения хунну. Изложив обычаи хунну и сообщив  имена хунну в китайском письме - хунь - ю, хянь-юнь и т.д., он повторил мнение А. Ремюза. Сообщая, что в первой половине I в. н.э. хунну разделились на северных и южных и шаньюй южных хунну, Хуханье подчинился Китаю, Ю.Клапрот оставил без внимания эпизод откочевки части хунну на запад под руководством Чжи - чжи и что случилось с ними.
Северные хунну спустя полвека, после раздела государства на две части, окончательно были разгромлены в 91-92 годы н. в. и откочевали на Запад. Ю.Клапрот пишет: «Остатки северных Хунну перешли в своем бегстве в Цзинь-вэй (Kin - wei) и направились на запад к Кан-гюю (Khang - khiu) или Согдиане… (затем), они были принуждены остановиться от Гуй-цу (Khuei - thsu) или нынешнего Куча, стране, имевшей несколько тысяч ли протяжения, и в которой они пребывали некоторое время под именем Юе-бо или Юе-бань (Jue – po или Jue - pan). Позже они пошли на северо-запад и жили под тем же именем в стране, расположенной по обе стороны гор Улу-тау (Oulou - tau) и Алгин-тау (Algh n - tau), которые служили южной границей Ишимской степи. Затем эти Юе-бо заключили союз с Жуань-жуань, но в конце концов поссорились, и эта ссора служит поводом для многих сражений. В 448 году они отправили посольство к Вэй (Goe), чтобы предложить им напасть на Жуань-жуань с Востока, в то время как они сами нападут с Запада. После этого история не упоминает об этих Хунну, которые вероятно смешались с другими турецкими народами» (Klaproth, Tableaux historigues de L’Asie, Paris, 1826, p.109-111).
Оставшаяся после разгрома часть северных хунну подчинилась сяньби и прекратила политическое существование, утратив свое имя.
Ю.Клапрот убежден, что тугю - это тюрки и потомки хунну. Он считал, что первым, кто передал сообщение о хунну европейских, был Дионисий Периегет, который писал о четырех народах, живших к западу от Каспийского моря. Это скифы, хунну, каспии и албаны. По Птоломею, хунну жили между Бастарнами и Роксоланами, на берегу Борисфена (Днепра). Армянские летописцы знают их и называют хунк, и живут между Волгой и Доном. Зонара сообщает, что император Кар был убит воинами хунну во время неудачного похода на них. Ю.Клапрот приводит современников (III-IV вв. н.э.) вторжения хунну в Европу и Малую Азию, таких как Аммиан Марцеллин, Зосима, Иордан, Аполлинария и Сидония. Говоря о том ужасе,  какой внушали хунну европейским народам того времени, Ю.Клапрот отмечает непривычный внешний вид хунну и не считает их арийцами. Греки и римляне, по мнению Ю.Клапрота, были привычны к лангобардам, готам, вандалам и пр. вторгавшимся в их земли, так как последние не отличались внешностью от первых. Хунну, отличались от варваров неудержимым натиском и безобразным внешним видом, потому что принадлежали к неизвестной расе, не привычной  европейцам.
Ю.Клапрот был противник отождествления хунну Азии и хунну Европы, он ошибался, называя хунну в эпоху их откочевки на запад Юе-бо или Юе-бань, последнее ничего общего с названием хунну не имеет. Ничем не обосновывая, Ю.Клапрот говорит, что племя европейских  хунну жило во II веке до н.э. на западном берегу Каспийского моря, а Юе-бо (Юе-бань) в это время не жили на берегах Ишима. Во II веке до н.э., указывает Ю.Клапрот, Юе – бо – азиатские хунну - жили к северу от Китая.
В этом же сочинении («Tableaux historigues de L’Asie (Paris, 1826)») Ю.Клапрот венгров называет хунну: «Никита, Лев Грамматик, Георгий монах сообщают нам, что Венгры- тот же народ, что Гунны». «Древние венгерские хроники говорят тоже самое». «Киннам называет Венгров - западными Гуннами».
Каким образом Юе-бо (Юе-бань) превратились в венгров, остается загадкой не только для нас, но думается и  для самого Ю.Клапрота тоже.
Ю.Клапрот называл хунну и аваров одним  и тем же народом, и  вполне справедливо при этом он ссылался на Феофилакта Симокатты: «Авары по происхождению хунны». Справедливо, потому что жуань-жуани, монголоязычное племя, происходят от хунну, как известно, жуань-жуани - это авары, как отметил К. Сиратори (Shiratori, 1902, p.1-33), (Shiratori, 1923, p.71-82).
Ю.Клапрот, кроме Феофилакта Симокатты, делает ссылку на Менандра, который назвал участника в  переговорах византийской делегации с аварским ханом, переводчиком с хунну. Также Ю.Клапрот ссылается на Кедрина, который хотел заключить против Византии договор с аварским ханом, который называет аваров западными хунну.
Ю.Клапрот далее объясняет имена хунну венгерскими и аварскими словами.
Аттилу (Etsel) он приравнивает к венгерскому Atzel (сталь)- с аварским Adilla.
Мунцак (имя отца Аттилы) сближает c Mentseg (покровительство).
Донат (имя сына Аттилы) объясняет венгерскими словом Tengeszes (плодородие), с аварским Dingatsik, собственным именем семейства.
Ю.Клапрот, противоречит себе и отказывается хунну и аваров признавать единым народом и в то же время объяснять слова хунну аварскими словами. Но его предположение имеет смысл. После разгрома аварского государства часть аварского населения могла найти новую родину на Кавказе и смешаться с его обитателями,  принять кавказский язык (имеется в виду один из языков кавказской семьи).
Внешний вид хунну, по убеждению Ю.Клапрота, подходит не только к монгольским народам, но и к другим. Под другими народами он имел в виду вогулов, которые походят на калмыков. На самом деле эти два народа отличаются, как немец от грека, разве что оба народа являются представителями монголоидной расы. Ю.Клапрот присовокупил, что: «Во многих диалектах вогульского языка houm, khoum и khoum означает - человек», а это слово «хун» есть то же, что Гунн (правильнее Хунн). Вогулы живут как раз в тех местах, которые прежде назывались Великой Гуннией или великой Угрией. По словам Рюисбрека, «из страны Паскатиров (т.е. Башкиров) вышли некогда Гунны, которые потом были названы венграми» (Klaproth, Tableaux historigues de L’Asie, Paris, 1826, p.118).
 Вогулы никогда не жили в Башкирии, они живут на 1,5 тысячи километров северо-восточнее. В  состав венгров, как утверждает Ю.Клапрот, вошли тюрки, славяне и германцы,  изменив их внешность, но в основе народ остался финским. Большую разницу усматривает Ю.Клапрот в обычаях между хунну Азии и хунну Европы. Хунну Азии жили в войлочных палатках, а европейские - в повозках, запряженных волами, по его мнению, это «характерное различие». Ю.Клапрот не учитывает, что хунну - кочевники, и византийцы говорили о способе передвижения, а китайцы говорили о жизни во время стоянки.
Ю.Клапрот был убежден и убеждал других, весьма успешно, что азиатские хунну -  это тюрки; то, что они появились в VI н.э., а хунну Азии исчезли в IV веке н.э., его не смущало, и с европейскими хунну ничего общего, что связывало бы их, нет. Последние,  по его мнению, являются предками современных венгров.
В 1829 году болгарский ученый Ю. Венелин издал труд «Древние и нынешние Болгаре (СПб, 1829, т.I)». Ю. Венелин приводил в качестве доказательства своей точки зрения лингвистические документы. Имена европейских хунну «звучат по-славянски» (Ю. Венелин, 1829. с.94). Он сравнивал имена и, по его мнению, они были славянские, например:
Каратон= Кардан, имя болгарского царя
Баламбер= Владимир
Аттила= Тилан, имя болгарского царя
Бледа= Влад
Ю. Венелин был убежден, что хунну Европы и хунну Азии совершенно разные народы и считал ошибкой их отождествление. Хунну Азии с глубокой древности и до XIX века кочевали на землях к северу от Китая и Ю. Венелин считал их монголами. Он был убежден и убеждал других, что европейские хунну назывались веннами, по данным византийских летописцев, а по латыни они назывались Hiungni (хунну). От латинян в Европе пошло название Hiungni. Название  венны Ю. Венелин, сравнивал с названием венд, отсюда венеды, с которыми отождествлял славян (Венелин, Древние и нынешние Болгаре, т.I, 1829).
В 1837 году Ф. Мюллер был другого мнения, в своем труде: «Der Ugrische Volksstamm, Berlin, 1837, bond.I, s.2» о происхождении хунну он писал: «мы понимаем под именем гуннских народов тех, которые обыкновенно называются финскими и которые русскими называются чудскими, также угорскими народами, но лучшем всего могли бы вообще называться уральскими, хотя это наименование имеет более географический, чем историко-этнографический характер». (Ф.Muller, 1837, bond.I, s.2).
В1837 году И.К.Цёйс (Zeuss), «Die Deutschen und die Nachbarstamme, Munchen, 1837» выступил со статьей посвященной болгарам (s. 710-727). И.К.Цёйс в болгарах признал хунну Европы. В ту эпоху на Волге можно было встретить или тюрка, или финна. Но финны лесной народ. Основным занятием, которых было охота и рыболовство, а вот болгары и предки их хунну европейские, кочевые и конные люди  должны быть отнесены к тюркам. Он отождествлял хунну Европы и хунну Азии. Хунну это тюрки, прибившиеся из северо-западной Азии.
В 1840 году Г.Фейер, известный венгерский ученый, профессор догматики  в Пештском университете (Abrigenes et incunabula Magyrorum, Paris, Fejer, 1840) обратил внимание, как менялось название европейских хунну- Hunni, Unni, Cumuni. Как ему казались, тождество имен хунну Европы и Куманов должны обратить внимание исследователи, занимающиеся хунну Европы. Между словами Hunni и Cumuni такая же разница как между Римом и Рязанью. Г.Фейер владел венгерским, латинским и немецким.
Хотя, как известно, язык является основным определителем этнической принадлежности народа (Алексеев, 1986, с. 15) с отрицанием исследований языка, предложенного приверженцами монгольского происхождения хунну,  с апологетикой взглядов Ю.Клапрота выступил в «Славянских древностях» в 1847 году П-И.Шафарик. П-И.Шафарик, в частности высказался за отрицание словопроизводства на основе монгольского языка, предложенные приверженцами теории монгольского происхождения хунну (Шафарик, Славянские древности, т.1, книга II. с. 87-88). П-И.Шафарик был словаком по-национальности, но писал по-чешски и по-немецки. Один из основателей славяноведения. Об этническом происхождении хунну он не написал ничего внятного.
В 1847 году в Лейпциге вышел труд немецкого ученого Карла Фридриха Неймана  «Neumann K.F. Die Volker des sudlichen Russlands in ihrer geschichtlichen Entwickelung. Leipzig, 1847». Он был сторонником монгольской теории происхождения хунну. Заказчиком выступил французский институт, поставивший тему - описать историю всех народов, которые жили севернее Черного и Каспийского морей с III века н.э. до XI века н.э.. Одним из народов, проживавших в тех краях были хунну. К.Ф.Нейман добросовестно выполнил указанную работу и не оставил без внимания события происшедшие в центре Азии и движение кочевых народов на запад. Каждое новое появление кочевого народа в истории Руси, К.Ф.Нейман обращается в сторону Азии и добросовестно  выясняет причины этого движения в китайских летописях.
В первый главе своего труда К.Нейман исследовал известия по истории юга России до II века н.э. и господства на той территории готов. Во второй главе К.Нейман исследовал историю хунну и их походы в западном направлении, также он изложил, в короткой форме об отношениях кочевников и китайцев, и мнения последних о племенной принадлежности народов населявших края севернее Китая. К.Нейман, обратил внимание, на значение кочевников для земледельческих  народов и стремление этих народов близко узнать их обычаи, количество и места обитания, чтобы облегчить борьбу с ними.
По взглядам китайцев, пишет К.Ф.Нейман, все кочевые народы принадлежали к одному племени и отличались друг от друга местами обитания. «Это один и тот же народ, говорят китайцы, который при различных династиях назывался различными именами: Хун-ну (Hiong-ny), Тю-гю (Tu-kiuei), Мэн-гу (Mong-ku), Та-та (Ta-a)»  (Neumann. Leipzig, 1847, s. 24). Далее К.Нейман продолжает: «Кажется, во времена древнейшей китайской династии Хя (Hia) узнали впервые собственное имя народа Хунь-ё, которое, вероятно, значит - люди, потому что народы и племена редко дают себе собственные имена, они обыкновенно называют себя только - «народ-люди»» (Neumann. Leipzig, 1847, s. 25).
По мнению К.Неймана именно Хунь-ё (Hun-io) название народа, все остальные переделки. Хунь-ё не означает «проданные рабы», как перевел Ремюза, и не произносится Чон - ё (Tschong-io), как перевел Ж.Дегинь. К.Нейман переводит как «лукоеды». Китайцы, из-за враждебных отношений с кочевниками, стали называть обидными именами, хун-ну (Hiong-nu), значит: «поднимающие шум  рабы». Эти оскорбительные слова только по звуку родственные собственному имени Хунь-ё, вытеснили его и стали употребляться вместо него (Neumann. Leipzig, 1847, s. 26).
Описывая обычаи хунну, К.Нейман, сравнивает китайские и византийские источники и замечает, что сообщаемые Сыма-цянем и Ма-дуань-линем известия очень похожи с известиями Аммиана Марцеллина, как - будто они списали друг у друга (Neumann. Leipzig, 1847, s. 29).
Далее, К.Нейман пишет, что европейцев удивлял внешний вид хунну, а китайцы не находили ничего особенного. Отсюда он делал вывод, что жители Китая и эти кочевники относились к одной расе. К.Нейман пишет: «Им, напротив, казался странным вид народов кавказского племени, они рассказывают о Турках и о других народах, принадлежащих к этой же расе, что у них впалые глаза и выдающийся нос. Это достаточно для признания, что Хунь-ё и Монголы один и тот же народ. Если бы они были Турки, то Китайцы отметили бы у них эти отличительные черты» (Neumann. 1847, s.30).
Описанный внешний вид хунну убеждает его в принадлежности к монгольскому народу и К.Нейман вопрошает: «какой же благоразумный историк может после этих, до мелочей сходных описаний Хунь-ё, Хуннов и Монголов в восточных источниках за несколько столетий до Р.Х. и в западных IV, V и XIII веков, сомневаться еще, что все эти народы принадлежали к монгольской расе?» (Neumann. 1847, s. 31).
К.Нейман высказал, что хунну (по его мнению Хунь-ё) в китайских летописях, хунну Европы IV и V веков и монголы Чингис-хана- единый народ. По поводу отдельных слов языка хунну объясняемыми тюркскими и финскими словами, К.Нейман, считает это ни сколько не противоречит их монгольскому происхождению. Он пишет: «Мы знаем, что из одного татарского племени языков, существовавшего в глубочайшей древности, с течением времени развились три различествующие в частностях, в общем же обнаруживающие одно происхождение языка, с которыми финские более или менее родственны. Однако из арийского или индогерманского племени вышли многие своеобразные как в корнях, так и в формах, языки. Не нужно ни каких дальнейших доводов для доказательства того, что хотя и существует соотношение между татарскими и финскими идиомами, которые выходят далеко за границы всякой истории, оно не может быть взято как доказательство общего происхождения или родства физически столь не сходных народов» (Neumann. 1847, s. 32).
К.Нейман далее пишет что в конце I века н.э. северные хунну были побеждены сянь-би. Часть подчинилась Китаю, часть подчинилась сянь-би, другая часть откочевала на запад. Третья часть, откочевавшая на запад и заняли область Юе-бань. К.Нейман указал, что сообщение китайских и византийских летописцев вполне согласуются: «Как раз около того времени к концу первого века нашего летосчисления, когда Хунну по китайским известиям расположились в Юе-бане (Jue - pan) и завладели частью земли Аланов, и западные писатели знают о присутствии их в этих местах. Сходство, которое также должно убедить самую осторожную критику в тожестве Хунь-ё, Хунну» (Neumann. 1847, p. 38-39).
Из византийских писателей К.Нейман упоминает Дионисия Периегета, который свидетельствует, что хунну живут за Скифами, и Аммиана Марцеллина, который свидетельствует о походах в Армению. Вторгнувшиеся в Европу хунну этнически были чистыми монголами.
«Часто случается, что народы, завоевывающие страну, удерживают имена коренных или живших ранее их жителей. Поэтому Болгары, Авары, Мадьяры и Секлеры, принадлежавшие частью к финскому, частью к татарскому племени, позже Турки и даже Славяне у относившихся без критики писателей Запада и Востока назывались Хуннами» (Neumann.  1847, s. 77).
К.Нейман справедливо считал, что хунну как кочевой народ, был немногочисленным.
Рассматривая происхождение слова «тюрк» К.Нейман считал ошибочно, его производным от слова «туран», страны расположенной севернее Окса и названной так персами (Neumann. 1847, s. 11). Происхождение ту-гю от хунну, К.Нейман объяснил, тем что ту-гю подчинялись хунну, говорили на языке хунну и впоследствии отделились от последних (Neumann. 1847, s.85-86). Также он признавал тождественность ту-гю и тюрков и считал, что ту-гю произошли от хунну не этнически, а политически, т.е. государство тюрков возникло на обломках государства хунну.
Государство тюрков возникло в VI веке н.э., а хуннуское государство пало в I веке н.э. то есть спустя пять веков возникло государство тюрков, а за 500 лет гегемонами в степи побывали сянь-би и жуань-жуани, оба народа  монголоязычные.
Следующим автором теории финского происхождения хунну был Вивьен де Сен-Мартен 1848 году опубликовавший статью под названием «Etudes ethnographigues et historigues sur Les peuples nomades, que se sont succedeau u nord du Caucase dans les dix premiers siecles notre ere » в декабрьском номере за 1848 год, p. 257-306, в журнале «Nouvelles annalas des voyages et des sciences geographigues».  Вивьен де Сен-Мартен перечислил отличительные черты хуннов от аланов, поскольку статья была посвящена последним. По мнению Вивьен де Сен-Мартена по обычаям и внешнему виду аланы похожи на своих предшественников сарматов и готов, а вот что касается хунну, они совершенно не были похожи на них. Описанная Аммианом Марцеллином и Иорданом внешний вид дает основание, что хунну это есть монголы, но для того чтобы делать такой вывод надо преодолеть доводы Ю.Клапрота. Ю.Клапрот,   высказал мнение,-  когда европейские хунну вторгались в Европу, то монголы жили к северу от нынешней Монголии в Восточной Сибири. Огромные пространства между европейскими хунну и Восточной Сибирью были заселены тюрками и готами. По убеждению Вивьен де Сен-Мартена, такая точка зрения Ю.Клапрота затрудняет сближение хунну и монголов.   Вивьен де Сен-Мартен не знал видимо, что  монголов во времена хунну не было.
В убежденности, что европейские хунны это есть финны, Вивьен де Сен-Мартен ссылается на Ю.Клапрота.
Во взглядах, что хунну Азии и хунну Европы тождественны, он отошел от Ю.Клапрота и присоединился к Ж.Дегиню. Сообщения о хунну прослеживаются вглубь веков и их названия переделаны из самоназвания народа, аналогичные факты встречаются у других племен. Тех же европейских хунну, немцы переделали на собственный лад - хунн в hund.
Вивьен де Сен-Мартен привел собственное доказательство идентичности хунну Европы и хунну Азии,- на сходство собственных имен. Однако это новаторство он не стал развивать. Причина, по которой Ю.Клапрот в отличие от Ж.Дегиня не отождествляет хунну Азии и хунну Европы, Вивьен де Сен-Мартен считает, устраняется довольно легко: «Это затруднение исчезнет, если признать, что первобытные Турки и уральские Финны суть две ветви одного ствола, первоначально бывшего единым» (Vivien  de Saint-Martin, 1848, p. 257-306).
Монгольский внешний вид хунну он объяснял тем, что часть их смешалась с монгольским племенем сянь-би.
Причиной движения хунну на запад было давление монгольских племен жуань-жуань и тоба в IV веке н.э.. Это новая волна сделала хунну европейских похожими на монголов, в частности он пишет: «калмыцкий тип был дан восточным Хунну смесью их с монгольским народом Сянь-би после разрушения империи Хунну в 93 г. Мы настаиваем на этом различии, потому что оно кажется нам основным» (Vivien de Saint-Martin, 1848, p. 257-306).
То что византийский автор IX века н.э. Феофан называл хунну Европы тюрками, объяснял тем, что византийцы по привычке называли тюрками народы, обитавшие к северу Черного моря, еще раньше до хунну европейских они называли всех их скифами.
Вивьен де Сен-Мартен, объяснил происхождении тюрков-тугю от хунну их общем происхождением.
В 1856 году издал в Париже двухтомный труд, Амадей Тьерри «Histoire d’Attila et de ses successeur, Paris, 1856». А. Тьерри посвятил происхождению хунну 4 страницы и, говоря о народонаселении Восточной Европы он пишет: «На Востоке имя Финнов исчезло, уступив место названиям союзов, которые, образовавшись около Урала, воздействовали то на Европу, то на Азию, чаще на последнюю. Самым знаменитым из этих союзов был, кажется, союз Khounn, Hounn или Хуннов, который покрывал своими ордами оба склона Уральского хребта и долину Волги» (А. Thierry, Paris, 1856, p. 6).
А. Тьерри сообщает, что хунну разделялись на группы - восточные или каспийские именовались Белыми хунну, а западные именовались черными. Тьерри предположил: «гуннское владычество простиралось к Востоку на народы турецкого племени, а к западу- на Финнов и , по весьма вероятной гипотезе, господствующее племя было монгольское, более резко выражающее физический тип азиатов, чем Финны. Действительно, история рисует нам Аттилу и часть гуннского народа с типичною калмыцкою наружностью» (А. Thierry, Paris, 1856, p. 7).
По сохранившемуся описанию, внешний вид Аттилы, А.Тьерри считал больше  монгольскою, чем восточно-финскою. Сообщение Аполлинария Сидония о том, что хунну Европы искусственно придавали своим детям безобразный вид придавали черепу острую форму, вдавливали нос и т.д., и объяснение этому факту византийскими писателями, Тьерри, находит ошибочным. Византийцы думали, что европейские хунну,  делают это для того чтобы на голове лучше держался шлем. А Тьерри объяснял этот факт тем, что монголы будучи господствующим народом свой внешний вид распространяли на других, поскольку их внешний вид считался аристократичным и подданные старались искусственно быть похожими на своих господ.
В 1867 году в Гонконге вышла статья Д.Боура (Bowra) «The Xouvol and the Hsiung - nu» // Notes and Queries on China and Japan, edit by N.Dennys, volume I, January – December, 1867, Hongkong. Д.Боур не признавал тождество хуннов и монголов. Монголы не помнят о победах и переселениях, Д.Боур думал, невероятным  проснуться через несколько столетий и снова завоевать столь громадные  территории. Д.Боур находит недостаточным для вывода, что тугю это тюрки. Он сомневается в финском происхождении хунну. Он не высказывал никаких идей о этническом происхождении хунну, он назвал проблему идентичности азиатских и европейских хунну интересной.
Финский ученый М.Кастрен (Reiseberichte und Brif, 1856, s.9) написал: «купцы были по всей вероятности предками финнов», а в «Ethnologische Vorlesungen, СПб, 1857, s. 55-58», повторил раннее высказанное Ю.Клапротом, т.е. считал европейских хунну предкам  финнов.
Другой финский ученый Ю.Коскинен в «Fennische Geschichte, Leipzig, 1874, s.4» отнес  хунну угорскому племени финнов.
В 1863 году Пальман высказал убежденность правда ни чем не обоснованную, что хунну это финны в «Geschichte der Volkerwanderung, Berlin, 1863, s.91».
Тюркское происхождение хунну отстаивал Ф. Мюллер (Allgemeine Ethnographie, wien, 1873, s. 347 - 348) и Жирар де Риалль (Memoire sur l’Asie Centrale, Paris, 1875, p.29-37). Жирар де Риалль считал, что хунну Азии и хунну Европы один народ, и последних назвал татарским племенем, смешанным с финнами.
В 1877 году выступил P. Hunfalvy (Хунфалви) в «Ethnographie von Ungarn, Bydapest, 1877» с отрицанием объяснения слов европейских хунну из монгольского языка. Несостоятельность таких словопроизводств ничем Хунфальви  не обосновывает. Европейских хунну он считал уграми. Болгар называл ничем не обосновывая потомками хунну.
С позиции теории о монгольском происхождении хунну, в 1885 году выступил известный английский исследователь Х. Хоуорс (H. Howorth) на VI международном съезде ориенталистов в Лейдене в «Actes du sixieme congres international des Orientalistes, tenu en 1883 a’leide, 1885, Leide». Доклад Х. Хоуорса был озаглавлен «Some notes on the Huns». Позиция Хоуорса в теории о монгольском происхождении хунну была близка к позиции Неймана.
Вопрос о происхождении хунну Х.Хоуорс считает одним из самых трудных и важных в этнографии, а результаты исследований незначительны. По мнению Хоуорса, трудности в окончательном решении этой проблемы зависят от ряда причин: недостатка филологического материала, не исследованности физического типа. Перед исследователем должна быть поставлена задача, какого происхождения были хунну, тюркского, монгольского, финского или же состояли из разных компонентов.
Летописцы Армении называют хунну жителями к северу Кавказских гор еще до II века н.э.. На самом деле армянские писатели говорят о второй половине III века н.э..
Х.Хоурс считает,  сравнение имен хунну с именами аварцев, - жителями Кавказа некорректна, история и внешний вид противоречат источникам. Х. Хоуорс указывает на ненадежность основываться только на лингвистических данных, поскольку они изменчивы и приводит  пример, хазарейцев, говорящих на персидском языке, но принадлежащие к монголам. Лучше всего основываться на исторических фактах и дополнять данными языка, считает Хоуорс. При этом он не уточняет, что считать историческим фактом, почему данные лингвистики не являются историческим фактом. Х.Хоуорс, правильно указывает на отсутствие у Дегиня, этнографической классификации.
Отождествление хунну с тугю, которое сделал Клапрот, Х.Хоуорс считает некорректным на основании того, что китайцы не различали кочевников этнографически и лишь когда соседи нападали на них, Х.Хоуорс  говорит, что монголов китайцы называли  потомками хунну и хунну это и есть монголы. В этом Хоуорс убежден. Свои убеждения Хоуорс сделал на следующем. Во - первых хунну заселяли, земли ныне занятые монголами, и как известно, монголы были автохтонными обитателями этой земли, то что тюрки занимали часть этой страны в VI веке ни чего не доказывает.
Во-вторых, в беседе с монахом Чань – Чунем Чингис-хан, именует шаньюя Хунну «нашим» шаньюем. Объяснение слов Шаньюй и Шоно и Суту-Богда с Тенгри-Куту, сделанные Шмидтом принимаются Х.Хоуорсам без критики. Хоурса убеждают, что хунну это монголы сходство обычаев тех и других, например, костюмы, одеваемые на свадьбах и применения определенного вида знамени. Х.Хоуорс приводит слова Ма-дуан-линя, что жуань-жуани произошли от хунну, что вероятно т.к. они были тесно взаимосвязаны между собою. Шмидт, исследовав лингвистику жуань-жуаней пришел к выводу, что последние этнически  монголы.
Х.Хоуорс считает, что хунну предки монголов, а жуань-жуани потомки хунну и  предки ойратов, слово ойрат сближает их со словом авар, т.к. окончание «ат» означает множественное число, а ойр-уар-авар, что подтверждает гипотезу Дегиня, который предполагал - авары и жуань-жуани единый народ.
Х.Хоуорс признает единство хунну Азии и хунну Европы, однако говорит он, что в Средней Азии часто правящая династия была одного происхождения, а народ происходил из другого.
Далее Х.Хоуорс рассматривает монгольское происхождение хунну Европы и основное для такого отождествления он видит в сходстве обычаев хунну с монгольскими. Например, хунну употребляли в пищу мясо животных убитых особым образом, как и монголы. Одежда Аттилы, по описанию византийских писателей, похожа на одежду монгольских князей.
Х.Хоуорс пишет, что среди хунну в Европе были славяне и германцы, но основной народной массой были тюрки и финно-угры (Howorth. Actes ….  Лeide, 1885).
К теории финского происхождении хунну относится венгерский ученый Уйфальва де Мезо-Ковешд в своей работе: «Migrations des peuples et particulierement celles des Touraniens, Paris, 1873» он говорит, что хунну относятся к финнам и владели землями на северо-востоке от Поднебесной. Уйфальва де Мезо-Ковешд допускает, что хунну смешались с монголами в Европе смешались с разными другими народами, такими как славяне, готы и с другими народами (Uifalvy de Mezo-Koveschd, Paris, 1873 p. 80-85). Часто касается тождество хунну Европы и Мадьяров, высказанное Ю.Клапротом он назвал «Опирающимся на отдельные и смелые этимологии» (Uifalvy, Paris, 1873).
В 1877 году австрийский ученый В.Томашек в рецензии на книгу Иречека «История болгар» в «Zeitchr fur Oester Gymnasium, 1877, s. 674-686» высказался, что хунну Европы это тюрки, на основании сходства имен. Сравнения имен у В.Томашека, весьма, поверхностное. Видимо, В.Томашек не знал или слабо знал алтайские языки.
В 1882 году по вопросу о происхождении европейских хунну выступил тюрколог А. Вамбери в своем труде «Ursprung der Magyeren, Leipzig, 1882», он привел доводы базирующиеся на языке, в частности на собственных именах, затем в «Первобытной культуре тюрко-татарских народов» (русский перевод в «Записках Западно-Сибирского отдела Географического общества; 1884 книга VI» и в «Das Turkenvolk, Leipzig, 1885» А. Вамбери нашел имена хунну Европы сильно искаженными греческой и латинской транскрипциями, но тем не менее сходство их имен с тюркскими он вывел.
Мунцак (Mynzukh)-знамя по-тюркски.
Ирнак (Irnakh)-юноша по-тюркски.
Атакам (Atakam)-отец или жрец по-тюркски.
Баян (Bajan)-могущественный по-тюркски.
А. Вамбери, не указывает на каком из  разновидностей тюркского языка написаны приведенные слова. Автор находит лишь одно тюркское слово - Атакам, остальные легко,  переводятся им  с монгольского. А. Вамбери считал хунну Европу ближе всего к уйгурам. Ссылаясь на Земарха, византийского посланника к тюркскому кагану в VII веке н.э. который застал все пространство занятое хунну, через сто лет после падения их государства, сплошь населенную тюрками, т.е. он застал ту же картину что произошло с монголами в средние века, в XIV-XV вв. н.э. все огромное пространство завоеванное монголами сплошь оказалось заселено тюрками, персами и китайцами.
В 1895 году в Париже увидел свет труд французского ученого Л. Каена (L. Cahun) «Introduction a l’histoire de l’Asie. Turcs e Mongols des origines a 1405, Paris, 1895». В этой работе Л.Каен изложил свои взгляды на историю народов Средней Азии до Тимура (1405 год н.э.). Он в основу своих исследований положил политическую классификацию народов Средней Азии: «В этническом смысле слова никогда не существовало ни расы, ни даже племени гуннского, мадьярского, турецкого, монгольского или маньчжурского, по существовали только политические соединения, носившие их имена» (Cahun, Paris, p.39).
Он приводит в качестве примера монголов, их  потомки говорят на тюркских языках. Л.Каен не вдается в подробности, не пишет, чем объяснить смену языка у бывших монголов. «Можно распределить по группам финно – угорские, турецкие, монгольские, манчжурские языки. Но нельзя распределить по расам или естественным видам (especes naturelles); мы видим их, насколько можем видеть в прошлом, только как искусственные соединения, нации» (Cahun, Paris, p.39 - 40).
Л.Каен привел пример не очень удачный, монголы через век, полтора растворились в других народах.
Тут же Л.Каен убежденно пишет обратное: «взаимное проникновение народов, принадлежащих к финно – угорской, турецкой, монгольской, маньчжурской группам, очень древне и если не доказывает единства, то, по крайней мере, остается свидетелем продолжительных и часто повторявшихся сношений» (Cahun, Paris, p.40).
Л.Каен признает, среди указанных народов один этнос – тюрок, он пишет: «Древнее имя, которое китайцы давали предкам турков, было Хун – ну. Это слово не имеет не этнического, ни национального характера; оно ни турецкое, ни монгольское, а китайское и очень древнее» (Cahun, Paris, p.46).
То есть Л.Каен был сторонником тюркского происхождения хунну. Вот, что он говорит о взаимном отношении хунну Европы и хунну Азии. «Когда искали происхождение Гуннов, т.е. того народа, который пришел в Европу под предводительством Аттилы, тратили по пусту время, чтобы доказать, что эти варвары были или не были то же самое, что Хун – ну, о которых говорят Китайцы; это напрасный спор и поиски за решением задачи, которая не имеет решения. Мы можем сказать наверно, что все тюрки были Хун –ну, но мы не можем сказать, чтобы все Хун – ну были тюрки, если давать Хун – ну общий смысл, который давали этому имени Китайцы до II века, то Хунны были Хун – ну, как тюрки, монголы и маньчжуры, но среди Хуннов Аттилы были еще другие этнические элементы, как позже среди Монголов Чингиз- хана» (Cahun, Paris, p.47).
Слитное написание слова «хунны» у Л.Каена подразумевается хунну европейские, а через тире «хун -ну» подразумевает хунну азиатских. Хунну европейских и хунну азиатских, Каен, считал единым народом.
Л.Каен, видимо, не знал ни монгольского, ни тюркского языков. Монголо – маньчжурское слово «тенгри - кут» он считал чисто тюркским. Между тем, тюрки употребляют вместо «тенгри» - небо,  слово «осман» или «оспан», слово персидского происхождения. Тенгри употребляется тюрками как божество, то есть в половину своего значения.
На рубеже веков (XIX и XX) появляется целая серия статей по вопросам хунну как азиатских так и европейских профессора Ф.Хирта. Первая статья Ф.Хирта называется «Uber Wolga  - Hunnen und Hiung - nu» в Sitzungsberichte der philos – philol und history classe der K. bayer Acad.d. wiss, 1899, Bd II, Hett II, 245 – 278, Munchen, 1900 . По мнению автора хунны азиатские и хунну европейские были тюрки (Хирт, 1900, с. 269 прим). Ф.Хирт считает для правильного решения проблемы необходимо привлечь первоисточники - китайские летописи и в частности обратился к Вэй-шу, где сообщается завоевания хунну европейскими области Янь-цай. Правитель завоевал области Хут-ай-сы и Ху-ни-сы (Hit – ngai – ssi или Hu – ni-ssi), а Хут-ай-сы эта и есть китайское правописание имени Ирнак, сына Аттилы (Hut – ngai – ssi или Hut – ngue – ki = Irnas, Irnach, Hernac, с заменой звука r звуком t).
Ф.Хирт дает обзор переселений хунну на запад, со времен чжи-чжи в конце первой половины I века до н.э. Также сообщает, что в конце I века н.э. часть северных хунну переселились в Юе-бань и Кангюй.
В этом же 1900 году Ф.Хирт издал исследование с генеалогической таблицы Аттилы «F. Hirth, Sinologische Beitrage zur Ceschichte der Turk – Volker, I Ahnentael Attila’s nach lohannes von Thurocz» Известия Академии наук, т. XIII, №2, 1900, сентябрь, с. 221-261. Историю тюрков, профессор Ф.Хирт, начинает с истории хунну, при этом он говорит, что турецкое происхождение хунну не нуждается в доказательстве. Ф.Хирт, ссылается на Шотта «Uber das Aitaische oder Finnisch Tatarische Sprachengesclecht …..». Ф.Хирт считал, что из тюркских языков  языку хунну наиболее близким является уйгурский язык, и это при незнании языка хунну и тюркского (см. Uber wolgaHunnen und Hiung - nu, p.269.fn). Совершенно необоснованно Ф.Хирт пытается объяснить имя основателя государства хунну Модэ тюркским словом Baktur (Биктур, Багадур), в тождестве этих слов Ф.Хирт не сомневается.
Что касается генеалогии Аттилы, то тут встает вопрос о достоверности. Ф.Хирт сообщает, что источники, которые использовал Иоанн из Туроца (автор генеалогической таблицы), не выясненный. В числе предков Аттилы числится библейский Ной. Такова историческая достоверность источников коими пользовался Ф.Хирт, видимо, родословная Аттилы заимствована из мадьярских эпических песен. Профессор Ф.Хирт заключает, возможность установления факта происхождения царей европейских хунну от шаньюев азиатских хунну.
В 1901 году Ф.Хирт опубликовал работу в Keleti Szemle,II, 1901, s. 81-91 и 158-161 под названием «Huunenforschungen» где написал - хунну в основе своей тюрки, следовательно, тюрками были хунну Европы. Он считает, продолжающиеся родственные отношения между хунну Европы и хунну Азии является подтверждением их тождественности.
В 1909 году Ф.Хирт опубликовал ответ на статью  Кингсмилля (Mr. Kingsmill and the Hiung - nu) в «journal of the American Oriental Society, XXX, p. 32-46», где Кингсмилль необоснованно оспорил перевод Ф.Хирта о расположении страны Янь-цай, перемещая его в Самарканд.
Надо отметить объективность Ф.Хирта в вопросе о тождественности хунну Азии и хунну Европы. В исторических источниках в китайских и византийских он находит известие о покорении аланов и их страны  Янь-цай. По его мнению, этот факт является основным доказательством тождества хунну азиатских и хунну европейских.
В 1901 году, о влиянии языка европейских хунну на венгерский язык выступил лингвист из Венгрии Б. Мункачи (B. Munkacsi) «Hunnische Sprachdenkmaler in Ungarischen, Keleti Szem’e, II, 1901, s. 186-198». По мнению Б. Мункачи восточно-алтайские элементы проникли в венгерский язык через тюркские, в частности через чувашский.
В 1903 году венгерский лингвист Б. Мункачи написал рецензию в Keleti Szepmle, IV, 1903, с. 240-253 на первую работу. К. Сиратори по данной теме. Б. Мункачи перевел слова из известной фразы хунну произнесенную в 328 году н.э., индийцем Фоту Деэнэм. Как известно 328 году н.э. началась  война между претендентами на  южно хуннуский престол Ши Лэ и Лю Яо императором династии хунну. Ранняя Чжао. Перипетии войны происходили следующим образом, войска Ши Лэ были разбиты при Гаохоу. Лю Яо подступил к Лояну и осадил лежавший на его пути уездный город Цзиньюн. Ши Лэ хотел идти против хуннуского императора Лю Яо войной, но приближенные отговорили от этой затеи. Тогда Ши Лэ обратился к буддийскому монаху Фоту Дэну, уроженцу  Индии, который занимался распространением буддизма в Китае, среди остатков южных хунну, обосновавшихся в северных областях Поднебесной (Фраза записана на китайском языке. Китайскими иероглифами, в VII веке н.э. в летописи Цзань – шу) (Фан Цяо, 1884, с.20), т.е. хунну к этому времени исчезли с исторической арены уже лет 300. Ши Лэ решился на поход вдохновленный предсказанием монаха и одержал победу. Пленив Лю Яо, он провозгласил себя императором северного Китая в 330 году н.э.
Фоту Дэн произвел процесс гадания  на звон колокольчика. По прошествии 18 веков слова, произнесенные им, является предметом обсуждения. 
Б. Мункачи перевел:
«su k’i», скорее с  монгольско – турецкого «cerik, cerig» -«войско»
«T’i-li-kang» из монгольского «dajla» - «воевать»
«Pu-ko» из монгольского «bugu» - «все»
«K’u-t’o-tang»  из монгольского«kitu» - «убивать»
Б.Мункачи рассматривал хунну как смешение монголов и тюрков. Он, видимо не знал, что тюрков и монголов во времена хунну не было, они появились гораздо позже в VI и IX веках нашей эры.
Г.Дерфер, ссылаясь на Л.Лигети пишет: «Наконец как установил Л.Лигети, который тщательно исследовал первоисточник, двустишие вообще написано не на языке сюнну, а на языке Ху, а утверждать, что Ху и сюнну – это одно и тоже, ни в коем случае нельзя!» (Г.Дерфер. Зарубежная тюркология. М., 1986, с.74).
Некорректно называть более древний народ, исчезнувший в V веке н.э. именами народов появившихся в более поздний период в VI и IX веках н.э. это ведет к необъективности и мешает рассмотреть историю хунну непредвзято.
Историю Тугю, надо рассматривать более глубже чем то, что лежит на поверхности. Тугю сложное образование, не прямые потомки хунну, в их предках на ряду с хунну рода ашина числится род со, по всей вероятности, тюркоязычный.
В 1906 году И. Блейер (J. Bleyer) «Die germanischen Elemente der ungarischen Hunnensage, Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und literature», Band XXXI, 1906, s. 429-600. И. Блейер,  рассмотрев литературу  большей части венгерскую, делает вывод, что преобладающее мнение о происхождении мадьяр от европейских хунну влиянием поздней литературы (J. Bleyer, 1906, s.429-438). Критически относится И. Блейер, и к генеалогии Аттилы составленную Ф.Хиртом. Он отрицает связь мадьяров и европейских хунну (J. Bleyer, 1906, s.447). Мнение, что европейские хунну и мадьяры, единый народ сложилось уже после того как мадьяры стали насельниками Паннонии и под влиянием славян (J. Bleyer, 1906, s.592). И. Блейер заметил, что древнее гуннское предание сохранилось у секлеров. Остатки языка европейских хунну сохранились в венгерском языке только в собственных именах (J. Bleyer, 1906, s.451).
В 1910 году была опубликована работа венгерского ученого Коломана Немети. (Koloman Nemati) «Die historisch – geographischen Beweise der Hiung – nu = Huh ldentitan, Budapest, 1910». К. Немети приводит историко-географические доказательства единства хунну Азии и хунну Европы. К. Немети приводит латинскую карту блаженного Иеронима, конца IV и начала  V веков нашей эры. На карте отмечено более древнее место жительства  хунну около Китая, а во времена составления карты они уже были в Европе. Также К. Немети в качестве доказательства единства хунну Азии и хунну Европы приводит Страбона. Сообщение  Страбона основывалось на сочинении Аполлодора, относящиеся к 200 году н.э. В готском предании, у Страбона упоминаются Spiritus immundi (spiritus immundus)- демон. «Демон» К. Немети, сближает с гуй-фан, что по-китайски также означает «Демоны»- прозвище хунну. Ценность работы К. Немети заключается ввод в научный оборот карты блаженного Иеронима. Хунну - этническое имя народа Аттилы, которым сам себя называл этот народ таково резюме К.Немети.
В 1917 году, была опубликована работа Шарпантье о происхождении тохаров  «Die ethnographische stellung der Tocharen». Работа была издана в Zeitschrift der Deutschen Morgen landischen Gesellschat, Jarl Charpentier, band 71, 1917, s. 347-389. Основываясь на трудах византийского автора Дионисия Периегета и латинского автора Плиния Шарпантье считает хунну Азии и хунну Европы единым народом.
В 1920 году увидела  свет работа Р. Мух о племенном составе германцев «R.Much, Deutsche Stammes Kunde, 1920». Р. Мух считает, что европейские хунны, хотя и считаются тюрками, но находились под сильнейшем влиянии готов, переняли готские обычаи, готские собственные имена, убежден, что Аттила, Бледа, Мунцак имена готские (R.Much,1920, s.37).
В 1902 году знаменитый японский ученый К. Сиратори опубликовал свою работу K. Shiratorii,  «Sinologische Beitage zur Geschichte der Turkvolker, II. Uber die Sprache der Hiungun und der Tunghu – stamme», в Изв. Академии Наук, 1902, сентябрь, т. XVII, №2, с. 1-33». К. Сиратори знаменитый ученый, впоследствии он был включен в список ста самых известных людей в истории Японии Кавамуро Дэе («Малый словарь известных японцев», Токио, с. 186). К. Сиратори, историк, но владевший помимо японского языка, китайским, маньчжурским, тюркским, монгольским и немецким языками, исследовал сохранившиеся в китайских летописях слова языка хунну. К. Сиратори при написании этой работы, видимо, находился под впечатлением Орхонских надписей VIII века н.э. Разбирая слова хунну он делает ссылку на Орхонские памятники и считает, что правильное произношение будет Кунну (Kungnu) т.к. в Орхонских памятниках нет звука х, а есть к и ч. Всего приводится 16 слов, при том без аналогии в других алтайских языках, кроме слова.
Ch’ang – li= турецко – монгольское слово Tangri (небо). При переводе все 16 слов объясняются им из тюркских диалектов, возможно,  к тому времени он не знал монгольский язык. Ведь ему было в 1902 году, всего 37 лет.
Shen – yй (Tang - yй) = титул правителей хунну
Tang – hu = cong (tschong) = в чагатайском (большой)
Jen – chi = abetschi, iptschi, evci=                (жена)
Teu – lo = cur=                (могила)
Eu – ta = oda=                (землянка)
T’usli, T’uk’i=tuz=                (мудрый, правильный)
King – lo = kilici=                (меч)
Ku – ts’z’ = kyz=                (дочь, девушка)
Ki – lien, hoh – lien=kuklar=                (небо)
Kuk – kien=kul-kischi=                (слуга)
Tien – fan=temur=                (железо)


Пять слов из фразы – siu – k’i, t’i=li-kang, puh-koh, k’u-t’u-tang  К. Сиратори объясняет орхонским songush и тюркским tolgan, орхонский bodig и тюркский kop и tuta (смысл китайской фразой сводится к благоприятному предсказанию)- по выступлении войска в поход враг будет вполне разбит. (К. Сиратори,1902, с.7-8)
Ранний К.Сиратори поспешил 10 слов хунну объявить тюркскими, 5 слов, составляющих фразу, мы разобрали выше. Теперь по порядку.
Tungry – небо (монгольское), тюркское - осман;
Shen – уй – здесь корень слова –ша, в монгольском есть «шара» - светит, печет;
Jen – chi – жена, ближе монгольское слово «эжы», «эзы», тюркские эдже – тетя;
Teu – lo – могила, приводится cur (с Вамбери), последнее по – монгольски «хурсак» - могила;
Eu-ta (землянка), возможно, тюркское, с монгольского водится ут – дым, употребляется в значении «дом», «юрта», по – тюркски «от» - пламя
T’usli – мудрый, правильный, аналогов в тюркском и монгольском нет, слово – лингвистам;
King – lo – меч, ближе монгольское «нож»;
Ku-ts’z – девушка, тюркское;
Ki-lien – небо, монгольско – тюркское слово;
Kuk – kien – слуга, вероятно, тюркское слово;
Tien – fan – железо, монгольско-тюркское слово.

К.Сиратори поспешил объявить, что все 16 слов объясняются из тюркских языков. По поводу фразы на языке хунну, состоящей из 5 слов, выше мы говорили. Из 10 слов 3 можно объяснить как монгольские, 3 – как тюркские, 3 – как монгольско – тюркские слова. Лишь слово T’usli– затруднительно интерпретировать.
В 1923 году К. Сиратори опубликовал, по проблематике хунну, свою второю работу, которую назвал «О происхождении хунну». Первая его работа по данному вопросу была опубликована в 1902 году, когда ему  было 37 лет, и вот спустя 21 год, он уже в зрелом возрасте вернулся к проблеме происхождения хунну. Работа основана на языковом материале, так как К. Сиратори считал язык единственным источником определения этнической принадлежности народа. Работа К. Сиратори была опубликована на французском языке «K. Shiratori, Sur l’origine des Hiong-nu, Journal Asictigue, №1, 1923, p. 71-82», и представляет собой итоговое изложение доводов, приведенных им в японских научных изданиях. Иероглифом ху (варвары) обозначались хунну, а дун-ху (восточные варвары) подразделение ху. Язык хунну К. Сиратори относит к монгольскому языку с поместью тунгусского.
Самих хунну, зрелый К.Сиратори считает монголами смешанными с тунгусами, потомки хунну солоны и дауры.
По поводу исследований К.Сиратори К.А. Иностранцев пишет: «Из 23 слов хунну, им собранных, он объяснил яко бы: 4 из турецкого, монгольского и тунгузского языков, 2 из монгольского и тунгузского, 14 из монгольского и лишь 1 из турецкого (king-lu=qingraq по Хирту). К сожалению, он в этой статье не дает анализа этих слов, а ограничивается лишь некоторыми примерами. Титул Цень-ли-ко-то-шань-юй он толкует из турецкого – монгольского tengri, тунгузского guto (считая, что если бы это слово было то же, что в уйгурском титуле Идикут, то кут было-бы выражено в китайской транскрипции не двумя иероглифами, а одним) и просто китайского chan – yu = houang – ti (шань = большой, юй = широкий в китайском языке). Слово, ранее транскрибировавшееся им Yen-chi, транскрибируется им по произношению Танской эпохи Ho-che и сближается с тунгузским osi, acin (жена, женщина). Слово, означавшее «дочь, девушку» (Kiu – ts’eu), автор считает не турецким giz, а опять-таки китайским – kong-tchou, к которому близко созвучное монгольское, вероятно заимствованное из китайского. При всем этом, однако, автор отмечает, что по мнению большинства исследователей по сие время хунну считаются турками» (К.А. Иностранцев, 1926, с.143-144).
Зрелый К.Сиратори из 21 слов, а не из 23 слов языка хунну, всего 1 слово объяснил из тюркского (King - lu), целых 14 слов из монгольского, это свыше 50%; 4 из монголо-тюрко-маньчжурских языков, 2 слова из монголо-маньчжурских языков. К.А. Иностранцев ошибся, когда говорил о 23 словах хунну, на самом деле речь идет о 21 слове.
В 1982 году с большой статьей «The Hunnic language of the Attila Clan» выступил в Гарвардском украинском исследовательском институте известный американский востоковед украинского происхождения Омельян Притцак (Harvard ukrainian studies, volume VI, Number 4, December, Ukrainian Research institute, Harvard university, cambriage, Massachusetts, 1982, p.428-477). О.Притцак  в своей работе попытался совместить две теории происхождения хунну, монгольскую и тюркскую, хотя пишет об открытости и готовности признать любую теорию и с этих позиций он исследовал 33 имени европейских хунну. Большинство хуннуских имен, вопросов не вызывают, сомнения вызывают лишь хуннуские имена VI века, когда хунну Европы уже растворились среди других народов, после поражения в битве на реке Недао, где они потеряли убитыми 30 тысяч человек. Это очень большие потери, просто невосполнимые для номадов.
Пользуясь хуннускими именами известными нам по сохранившимся византийским и латинским источникам, О.Притцак анализирует морфологическую структуру языка, выводит некоторые закономерности формирования имен, а так же пытается ответить на главный вопрос – на каком языке говорил клан Аттилы.
Тридцать три исторических имени хунну Европы, исследованные О.Притцаком, привели его к выводу, что язык европейских хунну был смесью монгольского и тюркского с превалированием языковых элементов свойственными последнему. С этим выводом я не согласен, так как видимые несоответствия как исторические, так и в некоторых случаях лингвистические, которые прямым образом повлияли на полученный О.Притцаком вывод.
Из исследования О.Притцака становится очевидным, что историк не знал монгольского языка.
О.Притцак  проанализировал следующие имена европейских хунну: Баламир (Balamur), Васих (Basi;), Курсих (K;rsig), ;льдин (;ldin), Донат (Donat), Харатон (QaraT;n), Мунзуг (Munзuq), Октар (;kt;r), Руга (Hr-;g;), Ойбарс (;y Bars), Ескам (Es Q;m) , Вледа (Blid;), Аттила (Attila), Атакам (Ata Q;m), Мама  (Mamas), Лаударис  (Laudaricus), Аллак (;ll;g), Денгизик (De;ir;ig), Ернак (H;rn;k), Емникцар (Emn;;;r), Олсиндур (;l;ind;r), Гесам (Ges;m), Мунзу (Munзu), Элмингир (Elmingir), Элминцир (Elmin;;r), Адам (Adam), Берик (Berik), Едакун  (Ed;k;n), Зеркон (;erk;n),  Есла (Esl;), Крекан  (Krek;n), Унегаси  (;neg;si), Скотта (Sk;tt;).
1. Слово «Баламир» О.Притцак правильно выводит из монгольского языка как «сумасброд, авантюрный». Но объясняет не совсем верно, через «ага+mad». В бурятском языке есть слово «балаймар», употребляется в том же значении «сумасброд, авантюрный», звуки «ай» и последнее «а» звучат как нейтральные, можно произносить как «а» и последний звук как «и». Не нужно строить сложную конструкцию, какую возводит О.Притцак, объясняется «баламир» очень просто «балаймар». В течение 1700 лет слово – «баламир - балаймар» почти не изменилось у монголоязычных народов (А.Лувсандэндэв, М., с.60, К.М.Черемисов, 1973).
2-3. Имена «Басих» и «Курсих» О.Притцак толкует как тюркские слова. Сказывается весьма слабое знание О.Притцаком монгольского языка, имена «Басих» и «Курсих», почти не изменились у монголоязычных народов «басих»= «басах» -   «высокомерный, смотрящий с высока, пренебрежительный»  (А.Лувсандэндэв, М., с.66). «Курсих» - «хурших» - «нагулявший жир» (А.Лувсандэндэв, М., с.568), «курсих», может быть, так же из монголоязычного слова – «хурц» (А.Лувсандэндэв, М., с.567) (хурса по-бурятски) означающего – «острый, зоркий, резкий, умный, быстрый». О.Притцак строит сложную конструкцию доказывая тюркскость «басих» через барс, кстати барс и по-монгольски барс – леопард, тигр и «курсих» выводит из тюркского «кур», что явная ошибка, так как теряется суффикс «сих».
4. Следующее имя «Улдин» О.Притцак интерпретирует как монгольское слово – счастливый. Улдин действительно монголоязычное слово, означающее «недоедливый, назойливый» - «улигт» (А.Лувсандэндэв, М., с.453), но возможно однокоренное слово с монгольским «улдих», означающее «хромой». Улдих говорят в отношении животных, возможно 1700 лет монголоязычные люди употребляли в отношении людей. Улдин вряд ли был улдах, потому что в значении «хромой человек» употребляется другое слово «доголон».
5. Донат, О.Притцак интерпретирует как тюркское слово, лошадь. «Донат» - «донтой» - «испытывающий сильное влечение к чему – либо, страстный» (А.Лувсандэндэв, М., с.152), так звучит у монголоязычных народов это слово. На тюркских языках донат значения не имеет.
6. Харатон, О.Притцак интерпретирует как тюркское слово, лошадь. «Харатон» - «хортон» - «злостный, вредный, коварный»  (А.Лувсандэндэв, М., с.542), «хоротон» - бурятское (иркутский диалект) звучание этого монголоязычного слова. Не нужно строить сложную конструкцию, следует посмотреть в монгольский словарь, но для этого нужно знать нюансы языка.
Византиец Олимпиадорус вполне мог «о» принять за «а», что ввело в заблуждение О.Притцака при этом меняется смысл. «Кара» тюркское произношение монгольского слово «хара», но «кара» и «хара» не имеют отношения к слову «хоритон». Если выводить это слово через «хара» теряется суффикс «тон», и О.Притцак толкует «тон» как видоизменненное «ат» - лошадь.
При применении слова «хоритон» ничего этого делать не надо, просто взаимозаменяемое «о» переставить вместо «а», исправив  маленькую погрешность Олимпиадоруса.
7. Мундцуг, О.Притцак интерпретирует как тюркское слово, драгоценность. Между тем «Мундцуг» - «Мунхцаг» монголоязычное имя и состоит из двух слов «м;нх» и «цак» - «вечное время»  (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.245 и с.600). Наличие имени «Мундцуг» у монголов отмечено О.Притцаком, так звали командующего монгольскими войсками в Афганистане, в 1223 году. Башкирского лидера 1761 году звали Мунцак, вероятно, он был из калмыков, так как значительная часть калмыков в 17-18 веках вошла в состав башкир, и  как обычно бывает  с монголоязычными народами, тюркизовались. Калмыцкого лидера в 17 веке также звали Мунцак. О.Притцак выводит имя «Мундцуг» из слова «бунчук» - флаг (считая его тюркским словом), по-тюркски «знамя, флаг» - «наам». Бунчук, вероятно, слово заимствованное из персидского языка.
8. Слово под номером 8 «Октар», надо отметить  как ошибку наиболее характерную для ученого не знающего ни один из монгольских языков, хотя О.Притцак делает ссылку на калмыкский язык.
Имя «октор» у монголоязычных народов, будь то хунну, монголы, калмыки или буряты означает «короткий» - «оготор» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с. 292), «огтор» - бурятское произношение этого слова. В тюркских языках слово «октор» значения не имеет, но О.Притцак интерпретирует слово октар как тюркское.
Также слово «октар» не имеет значения ни в финском, ни в славянских и других языках относимых к хунну.
Обратимся к О.Притцаку, вот, что он пишет:
 «8. Octar. This name of an uncle (d. ca. 430) of Attila has been transmitted in two forms: by Socrates (ca. 380-440)  as O;;;;;o;,  and by Jordanes (A.D. 551), in the “Getica”, as Octar. The second form is undoubtedly the correct one. The form with –pt- has been rightly recognized by M.Sch;nfeld as Gothic, and the change from –ct- to –pt- is one of the characteristic features of Balkan-Latin.
There occurs in Turkic (e.g., QB, A.D. 1069) and Mongolian (e.g. Kalmuk) the word ;ktem with two sets of meanings: (1) “strong, brave, imperious, impetuous”, and (2) “proud, boastful; pride”. The etymon is the verb ;kte – (okt;-), in Turkic khown until now only from Chagatai (Wb): “to encourage, put heart into (someone)”, as was rightly stressed by Sir Gerard Clauson. In Mongolian, ;kte – occurs in M A (fifteenth centure): hanisqayin ;s;ni ;kte-be = ;ag qa;i; t;keti boldi ‘your eyelashes became compact (solid)’. The deverbal nominal suffix / m/ is known both in Turkic and Mongolian. In the latter language, it alternates with the suffix /ru/, e.g., Kalmuk b;- (< bo;u-) ‘zu-schn;ren’ which has two synonyms (deverbal nouns), one with the suffix /m/ and the other with the suffix /ri/: b;-m and b;-ri ‘Engpass’. The Turkis correspondence of Mongolian /ri/is/z/, e.g., bo;-z ‘throat’, from bo;- (Mongolian bo;u-) ‘to strangle, choke’.
Here we have the following correspondences:
T;/m/ = Mo/m/;
T;/z/ = Mo/ri/.
Typical of all Hunnic languages is their rhotacism. Therefore the corresponding Hunnic suffix must have been /r/.
Octar/O;;;;;- simply transmits the Hunnic appellative ;kt;r (*;kt;-r), most probably with the meaning “strong, brave, imperious”. Of special importance to our investigation of the language of Attila’s Huns in the very clearly documented rhotacism in this name» (O.Pritsak, p.440-441).
Из цитаты видно как с помощью словаря 11 века и сэра Клоусона через форму – pt О.Притцак вывел (вернее «вымучил») тюркское слово октор – сильный, а на самом деле слово «октар» практически не изменилось у монголоязычных народов. И так почти в каждом слове наукообразные доказательства, а нужно всего лишь знать монгольские и тюркские языки. «Сильный» на тюркском и монгольском языках звучит почти одинаково. «Куч» - на тюркских языках, «х;ч» - на монгольском (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с. 580).
9. Руга, О.Притцак выводит слово из древнебулгарского языка, и считает его таковым. Слово, больше, похожее на индоевропейское: иранское, германское или славянское. Представители всех указанных народов входили в державу европейских хунну.
10. Ойбарс, О.Притцак интерпретирует слово как тюркское «a dun feline» - «серо-коричневый кошачий». Монголоязычное слово «ой»  О.Притцак ввиду не знания монгольских языков игнорирует. Слово «ой» у монголоязычных народов означает «лес», «ойбарс» означает «лесной барс». Барс – по-монгольски означает «тигр, леопард, барс» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.65).
11. Ескам, О.Притцак интерпретирует слово как алтайско-тюркское – «великий священник». Слово «ес» никогда у тюрков не имело значения великий, оно употребляется как первая половина слова «ески-старый». В тюркских языках употребляется в значении «великий» слово «улуу», в монгольских «агуу». Слово ескам похоже на индоевропейское или финское.
12. Бледа, О.Притцак интерпретирует через древнетюркское слово «бил» - «знать», что является ошибочным. Корень слова «бле», а не «бил», как быть с окончанием «да», тюркский суффикс «га» ничего не объясняет. Слово, вероятно, индоевропейское.
13. Аттила, О.Притцак интерпретирует как булгарское слово, означает «океаническое». Слово, вероятно, индоевропейское. Но может быть алтайским, от названия реки Волга – «адал» - по-тюркски, по-монгольски – «этэл». Слово за лингвистами. 
14-15. Атакам и Мама. Атакам О.Притцак толкует как древнетюркское. Есть и другое мнение, Г.Дерфер отрицает тюркоязычность этого словообразования, при этом ссылается на Э.Моора, он пишет: «Даже Э.Моор считает, что «это единственное тюркское толкование гуннского имени собственного ….  которое, по крайней мере, в формальном отношении, может считаться безупречным» однако это всего лишь игра случая» (Г.Дерфер, 1986, с.88).
Мама, О.Притцак считает имя христианское. Имя «Мама» монголоязычное, означает «черт, дьявол» - «мам» (Лувсандэндэв, 1957, с.234), связано это отпугивающее имя с религиозными представлениями хунну. Это имя монголоязычные народы продолжали давать и в XIV веке, золотоордынский темник носил имя Мамай.
16. Лаударикус, О.Притцак считает имя готское. Считаю необходимым присоединиться к его мнению.
17-19.  Еллак, Денициг, Нернак. 17. Еллак, О.Притцак считает тюркским словом. Не убедительно, через «el+la» он выводит Еллак и считает это «править». Если «эль» народ, то «ла» никак не править. Править по-тюркски «;км;т», «башкару», близко не подходит «ла». Слово Эллак, видимо индоевропейкое. 18. Денициг, О.Притцак интерпретирует как монголо-тюркское «океан». Возможно, имя Денгизик связано с одноименным буддийским божеством. 19. Нернак или Ирнак, О.Притцак интерпретирует как монголо-тюркское –палец. На самом деле имя Hernak – Ирнак монголоязычное, от слова «эрнэг» - просящий, домогающийся (К.М.Черемисов, 1973, с.772).
20. Емникцар, О.Притцак интерпретирует как болгарское и чувашское слово. Имя «Емникцар» монголоязычное словообразование, происходит от слов «эмнэг» - дикий и «цар» - вол, бык (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.671 и с.646). Эмнэгшар –эмникцар одно и тоже слово, с незначительными изменениями, взаимозаменяемых звуков.
21.Vltzindur (Олсиндур), О.Притцак интерпретирует как болгарское имя олсиндур – женщина, леди. Имя Vltzindur более напоминает германское слово, которое во множестве были среди хунну Европы.
22.Гесам, О.Притцак относит к чувашо-монгольскому имени, защитник. Имя  Гесам зафиксировано в 810-814 годах н.э. византийцем Феофаном и относится к концу V – началу VI веков, когда хунну Европы исчезли, растворившись в окружающих народах. Искать монгольские или чувашские корни в этих условиях может человек обладающий большой фантазией. Как известно монголы появились в IX веке н.э., а чуваши еще позднее в XV-XVI веках н.э. Другое дело монголоязычные или тюркоязычные (вернее кипчако-киргизские) народы и их однокоренные слова и слова близкие по смыслу так как кипчаки, киргизы и сяньбийцы (дунху, ухуани) современники хунну.
23. Mungo, О.Притцак интерпретирует одинаково с Мундзугом. В этом случае Мундо-«м;нх» - «вечное» и «цаг» - «время» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.245 и с.600), монголоязычное словообразование.
24-25. Элмингир и Элминцар, О.Притцак интерпретирует как словообразование сходное с Эмникцар. Не надо выдумывать и строить сложную конструкцию чтобы интерпретировать как булгарское и чувашское слово. Эмникцар – монголоязычное словообразование, происходит от слов «эмнэг» - «дикий» и «шар» - вол, бык (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.671 и с.646).
26. Адам, О.Притцак интерпретирует как тюркское слово. Если О.Притцак интерпретировал слово мама как христианское, то слово адам надо было тоже зачислить в христианские, так было бы последовательнее и логичнее. Слово адам семитского происхождения  и среди хунну Европы в V веке н.э. было достаточно евреев и христиан, тем более слов адам слово в слово совпадает с еврейским словом адам – земля.
27. Берик, О.Притцак интерпретирует как монгольское слово бэрке. «Бэрх» - на современном монгольском языке означает «искусный, сведущий, компетентный», на бурятском языке звучит как «бэрхэ» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.100).
28. Эдакун, О.Притцак интерпретирует как тюркское слово, «следующий, последующий». Эдакун был послом Аттилы к римляном в 449 году. Возможно, Эдакун вовсе не был этническим хунну, он мог быть германцем, славянином или еще кем-нибудь. Весьма не убедительно доказательство О.Притцака, он выводит слово через, якобы тюркские, суффиксы агас-суар, что весьма далекие от едакуна. По-тюркски «следующий, последующий»= «кийинки» (кирг.), слово весьма далекое от Эдакуна.
Вероятно эдакун индоевропейское слово.
29. Зеркон, О.Притцак интерпретирует как болгарское слово, внутренний, выводит через исирги. Зеркон выводится без никаких сложных построений типа исиги - отец, из монголоязычного слова «з;рхэн» - «сердце» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с. 210).
Зеркон был шутом у Бледы, вероятно, хорошо смешил людей что заслужил имя «сердце, сердечный».
30. Эсла, О.Притцак интерпретирует как чувашское слово, старый, великий, при этом подвергая насилию суффиксы ag-la. Не надо ничего подвергать насилию, если за основу брать, монголоязычное слова «эсэл», что значит «окись, кислый» (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с.682). «Эсла»= «эсэл» = окись, кислый.
31.Крекан, О.Притцак интерпретирует имя жены Аттилы, как монгольское слово- жена. «Крекан» (Кечка, в русскоязычной литературе) = «гэргий» - «жена, супруга» в современном монгольском языке (А.Лувсандэндэв, М., 1957, с. 133). Н.И.Ашмарин сравнивал и сближал имя жены Аттилы со старочувашским именем херкке (хер=девушка) (Н.И.Ашмарин, Казань, 1902, с.5). Сомнительно, чтобы Аттила называл жену девушкой.
32. Унегаси, О.Притцак определяет как монголо-тюркское слово. В русскоязычной литературе Унегаси читается как онегаси. В виде доказательства монголо –тюркости этого слова О.Притцак строит сложную конструкцию из монгольского une, из тюркского une-msi. «Унегаси-Онегаси», думаю, выводится из монголоязычного «онгод» (бурятский вариант-онгон) – гений-хранитель местности, дух предков.
33. Скотта, О.Притцак определяет как тюркское слово. Не надо быть лингвистом и выводить слово скотта из тюркского сок. Надо просто признать, слово скотта – германское.
Из 33 имен, исследованных О.Притцаком, 18 имен являются монголоязычными словами, то есть 54,5%.




HUNNIC   LANGUAGE   OF   THE   ATTILA   CLAN
APPENDIX: The Genealogy of Attila’s Clan
Stage I                1. Balamur, fl. 375
Stage II                2. B;;;;, fl. ca. 395
                3. Ko;;;;;, fl. ca. 395
                4. O;;;;v/Uldin, fl. ca. 395-410
                5. ;ov;;; (successor of O;;;;v), ca. 410-412
                6. X;;;;;v (Successor of ;ov;;;), ca. 412-420
Stage III
     N.n.
7. Mo;v;;o;;/Mundzuc    8. Octar/O;;;;;   9. ;;o;;;/Roa   10.  ;;;;;;    11.  ;;;;;             N.n.      N.n.
           ca. 420-430                d. 430                ca. 430-433          d. 449       f.l. 448-449

12. B;;;;/Bleda   13. ;;;;;;;      ~      daughter      14. ;;;;;;   15. M;;;;      16. Laudaricus
        433-444              444-453                N.n.                d. 433            d. 433                d. 451
               
                ~  31. ;;;;;v
          31                31                31
     17. Ellac      18. ;;;;;;;;/Dentzic      19. ;;v;;/Hernac     20. Emnetzur           21. Vltzindur
        d. 455               d.468                d. after 466              d. after 466             d. after 466

Stage IV           22. ;;;;;, fl. 5ht-6ht ct.

                23. Mo;v;o/Mundo, d. 536
                24. ;;;;;;;;;o;, fl. 556                25. ;;;;v;o;;, fl. 556
(О.Притцак, 1982, с.473)

Так выглядит ономастическая картина европейских хунну, составленная  О.Притцаком. Вызывает сомнение в достоверности, что последние четыре имени принадлежат действительно хунну Европы. После поражения на р.Недао, едва ли хунну могли играть какую то роль в политической, экономической и военной  жизни того времени. Византийцы называли хунну всех кочевников без разбору.
В 1986 году, в Москве, на русском языке был издан сборник работ И. Бенцинга, Э. Дж. Пуллиблэнка и Г. Дерфера под названием «Зарубежная Тюркология» М., 1986. И. Бенцинг озаглавил свою работу «Языки гуннов, дунайских и волжских болгар». Э. Дж. Пуллиблэнк озаглавил свою работу «Язык сюнну», а Г. Дерфер - «О языках гуннов».
И. Бенцинг, ни на чем не основываясь пишет: «Правление тюркских народов на Волге и в причерноморских степях обыкновенно связывается с движением гуннов. Язык дунайских болгар часто рассматривается как прямой потомок языка гуннов, а язык волжских болгар считают предшественником Чувашского языка» (И. Бенцинг, 1986, с.11). И. Бенцинг употребляет слова «связывается», «рассматривается» и «считают», а кто считает - не называет. И. Бенцинг далее продолжает: «..невероятно, чтобы язык этого «народа» на протяжении половины тысячелетия и пройдя через целый континент так мало изменился, что мог бы составлять единое языковое понятие. Археологические находки отнюдь не свидетельствуют о единообразии...» (И. Бенцинг, 1986, с. 11). Во-первых, хунну шли в Европу из Азии не половину тысячелетия, а в два раза меньше. Государство хунну было окончательно разгромлено в 93 году н.э. и некоторое время они жили в Юебани, а затем через Кангюй они прошли в Предуралье, а затем в Поволжье. Четыре  поколения им понадобилось, чтобы покорить аланов, а это минимум 100 лет (Н.Я. Бичурин, 1950, т. III, с. 166). После этого хунну просуществовали еще лет 150 и исчезли, растворившись в окружающих народах, чему способствовало поражение от германцев и потеря государственного правления. Во-вторых, И. Бенцинг, видимо, не знаком с археологическими данными, которые свидетельствуют, что хунну до середины V века н.э., то есть, до момента исчезновения, оставались монголоидами. Все это несколько обесценивает работу И. Бенцинга, который пишет: «С лингвистической точки зрения из этого следует сделать вывод, что «гуннского языка» не существует. Для языкознания «гуннский язык» представляет собой такую фикцию, как, скажем, «язык варвар» с точки зрения античного грека» (И. Бенцинг, 1986, с. 12). Со слов И. Бенцинга можно сделать вывод, что этническую принадлежность хунну определить нельзя. Но Бенцинг тут же исправляется и пишет: «До тех пор, пока мы не может связать гуннские слова, добытые из китайских и европейских источников, с определенными составными частями гуннов, все попытки высказываться по поводу языковой принадлежности «гуннов» следует рассматривать как обреченные на неудачу; можно лишь устанавливать языковые связи какой-либо отдельной причисляемой к гуннам группы с какими-нибудь конкретными современными языками» (И. Бенцинг, 1986, с. 12).
Далее И. Бенцинг приступает к разбору хуннских слов. Слово ch'ang-li = он определяет как монголо-тюркское tangri, далее пишет слово tanri по-османски, tanri османским словом никогда не было, турки - османы употребляют в значении небо - слово осман. Также И. Бенцинг солидарен с П. Пельо и слово tangru считает заимствованным, видимо, из китайского или палеазиаткого. Как будто хунну были настолько примитивны, что небо никак не обозначали, а между тем это слово до сих пор бытует в монгольских языках, в значении небо, небожитель. У тюрков только у алтайцев в значении небо употребляется слово тенгри, видимо, заимствованное у калмыков, у остальных, притом подавляющего большинства тюрок в значении небо употребляется слово осман.
Ссылаясь на Л. Лигети, хуннское слово sak = d'ak (сапог) И. Бенцинг относит к кетскому (ousako - самоедское). Л. Лигети указал на слово sagdi (сапог), как на кетское и относил язык хунну к палеазиатскому. Слово sagdi (сапог), может быть, кетами заимствован у западных бурят, на языке которых есть слово «сабья» (сапог).
Обращаясь к известной фразе, относимой к языку хунну, И. Бенцинг пишет: «Более или менее надежным в этом представляется: t'uk tang, очевидно, tuqta - «захватывать, арестовывать» = монг. togta - «останавливать, задерживать», др. тюрк, tut - «держать, брать», ср. аналогичное фонетическое изменение: монгл aqta «мерин» = др. тюрк, at «лошадь»; можно допустить, что slog (tieg?) имеет отношение к древнетюркскому su  «войско», но ни тюркские, ни монгольские, ни тунгусские языки не содержат материала - для какой-либо стройной интерпретации остальных слов» (И. Бенцинг, 1986, с. 13).
Видимо, И. Бенцинг не знаком с работой Б. Мункачи, который как раз интерпретирует языковой материал, превратив в законченный строй слов: «войско завоюет, всех убьет».
Обращаясь к европейским хунну, И. Бенцинг пишет: « До сих пор еще не было обнаружено каких-либо связных текстов на каком-нибудь языке европейских гуннов эпохи переселения народов. Для суждения о языке (языках) гуннов мы располагаем только названиями родов и собственными именами, а в них в зависимости от желания и настроения можно выделить «алтайские», «кавказские», индогерманские и, может быть, многие другие элементы, причем ни в одном случае невозможно доказать, является ли объяснение правильным или нет» (И. Бенцинг, 1986, с. 13).
Объясняя имя супруги Аттилы, И. Бенцинг сравнивает с древнескандинавским Herkja - Erka -Arika, исходным могло быть тюркское слово «ariy = дан (чистая княгиня) (И. Бенцинг, 1986, с. 14). Слово «ariy» в значении «чистый» тюркским быть не может, тюрки употребляют слово «теза» в значении «чистый». «Ariy» слово монгольское, употребляемое в значении «чистый».
Имя дяди Аттилы Ойбарса И. Бенцинг, наряду с В. Бангом, интерпретирует как «оу bars» = «рысь». И. Бенцинг вместе с В. Бангом ошибаются. «Рысь» по-тюркски «сулосун» - по-киргизски, чохьсрин по-хакасски  (Русско-хакасский словарь , 1961, с. 678), «Шулузин» по-алтайски ( Русско-алтайский словарь, Н.А. Баксаков, 1964, с. 672), «Дырбактык», «ус» по-тувински (Русско-тувинский словарь, с. 515), по-монгольски «рысь» - «шилуус», похожее на киргизское слово «сулосун». Профессор Корш, как и Бенцинг с Бангом неудачно объяснил слово «Ой барс» как «Равнинный барс» = ой - равнина, барс - барс. Как известно, барс животное, обитающее в горах или в лесу, равнинных барсов в природе существовать не может. По-монгольски «ой» - «лес», получится «ой барс» - лесной барс. По смыслу «лесной барс» получается более подходящее объяснение, чем равнинный барс. И. Бенцинг и В. Банг, видимо, не знали алтайские языки, потому в нюансах монгольские и тюркские языки остались для них неизвестными.
Справедливости ради заметим, что «равнина» = тала, на тюркских и монгольских языках одинаково. Тюрки употребляет «ой тала» в значении равнина, раздельно «ой» - лес не употребляется.
На «ойбарс» И. Бенцинг заканчивает раздел, посвященный языку хунну и далее приступает к языку дунайских болгар. Язык дунайских болгар объектом нашего исследования не является.
Далее мы приступаем к рассмотрению другого исследователя – Э.Дж. Пуллиблэнка.
Д. Пуллиблэнк начинает свою работу «Язык сюнну» со слов: «Более глубокое проникновение в фонологию китайского языка периода династии Хань дает возможность пересмотреть вопрос о родственных связях языка народа сюнну, самого значительного соседа и соперника китайцев в этот период. От языка сюнну сохранилось в китайской транскрипции гораздо больше слов, чем от любого другого до распространения буддизма. Большинство этих слов - это собственные имена или титулы, точное значение которых неизвестно, но есть и такие, для которых указано значение. Естественно, что были попытки отождествить их с известными словами других языков, но лишь немногие из них были признаны успешными» (Д. Пуллиблэнк, 1986, с. 29).
Далее Д. Пуллиблэнк продолжает: «Я собрал из «Ши-цзи» и «Хань-шу» около 190 предположительных слов сюнну, относящихся к периоду Ранней Хань, еще 57 из «Хоу Хань шу» и 31 из «Цзинь шу», (Д. Пуллиблэнк, 1986, с. 30). Дж. Пуллиблэнк собрал 278 слов из языка хунну, более чем достаточно, чтобы определить этническую принадлежность народа. Академик А.П. Окладников писал: «.. .язык и ее культура - вот те компоненты, анализ которых является необходимым условием любого этногенетического исследования в широком плане» (А.П. Окладников, 2003, с. 413).
Д. Пуллиблэнк зря приписывает китайским историкам приверженность тюркской теории происхождения хунну, наоборот большинство китайских историков
придерживается монгольской теории происхождения хунну. Д. Пуллиблэнк справедливо замечает, что временной разрыв между хунну и тюрками слишком большой, чтобы отождествить эти два народа. Упрек должен быть сделан не китайским историкам, а части западных и части российских историков. Значительная часть китайских историков последовательно отстаивают монгольскую теорию происхождения хунну. Во что пишет Д. Пуллиблэнк: «Вероятно, в настоящее время наиболее распространено (по крайней мере на Западе) мнение, что сюнну были предками тюрок. Независимо от того что это совершенно определенно подчеркивают китайские историки, и что, к сожалению мало доказательно, поскольку истинные сюнну, известные под этим именем, исчезли задолго до того, как в середине VI в н.э. на исторической арене появились туцзюэ. Основным доводом в пользу этой теории служит явная связь между словом сюнну и чэн-ли и тюркским tangri» (Пуллиблэнк, 1986, с 29).
Д. Пуллиблэнк толкует слово tangri как тюркское,  слово это монгольское, означает «небо, небожители и божество», тюрки употребляют слово «осман», то есть в половину значения. Из тюркских народов, лишь алтайцы употребляют  это слово и только в значении «небо». Тюрки употребляют слово «tangru» в значении «божество», но основное слово у них кудай - бог, божество.
Д. Пуллиблэнк, ссылаясь на П. Пельо, пишет, что слово «tangri» в тюркских и монгольских языках изменчиво и неустойчиво, так как слово заимствовано. Д.Пуллиблэнк не пишет, почему заимствованное слово изменчиво и неустойчиво, в чем заключаются эти свойства? Вот, что пишет Д. Пуллиблэнк: «Однако П. Пельо  показал, что изменчивость и неустойчивость этого слова в тюркских языках, где оно дало местоименную форму tarim, равно как и в монгольском, делает весьма правдоподобным мнение, что в конечном счете оно было в этих языках заимствованным. Попытки предложить тюркские или пусть хотя бы монгольские или маньчжурские этимологии для других слов сюнну были не вполне удовлетворительными» (Пуллиблэнк, 1986, с. 29).
Д. Пуллиблэнк и П. Пельо и им подобным хочется дать совет, чтобы слова из языка хунну были удовлетворительными надо хотя бы ориентироваться в алтайских языках. Академик В.В. Бартольд писал: «...прежде всего для филолога не делать лингвистических сближений без знания языков, на основании простого языкового сходства (или по крайней мере не считать этих сближений несомненной истиной), а для историка - не противопоставлять устарелых теорий известиям первоисточникам и в своем изложении везде строго отличать подлинные свидетельства источников от своих и чужих дополнений и комментариев к ним» (Бартольд, 1968, с. 340).
Д. Пуллиблэнк и П.Пельо руководствовались отнюдь не этим замечанием выдающегося востоковеда -  В.В.Бартольда.
Д. Пуллиблэнк языком, не терпящим возражения, заявляет следующее: «Тот факт, что в начале tangri в тюркских и других языках не -г-, не доказывает, что -г- не существовал в языке сюнну, так как подобное стечение согласных, противоречащее фонологии упомянутых языков, должно было исчезнуть, либо упростившись до простого зубного смычного, либо будучи разделено дополнительными слогообразующим гласным.
Другие общие особенности фонологии языка сюнну, о которых можно судить по китайским транскрипциям, не дают таких же определенных свидетельств  против его алтайских связей, но и не соответствуют вполне ни тюркским, ни монгольским языкам» (Пуллиблэнк, 1986, с. 32).
Приходится только удивляться, каким образом Д. Пуллиблэнк, не зная языка хунну, или по крайней мере алтайских языков, вывел особенности фонологии языка хунну. Если судить о языке хунну по китайским транскрипциям, то эти транскрипции искажают фонологию до малоузнавательных слов, иногда приходится гадать или узнавать значение слова по смыслу.
            Д. Пуллиблэнк сожалеет, что в языке хунну встречаются, как и в монгольском  глухие сильно аспирированные звуки, а в тюркском таких звуков нет. Он пишет: «Эта черта фонологии сюнну была бы сильным аргументом против того, чтобы этот язык был  разновидностью монгольского, поскольку считается, что общемонгольские глухие сильно аспирированы. Однако в тюркском это, по-видимому, было не так, и в этом отношении фонология сюнну была бы ближе к тюркской, чем к монгольской» (Пуллиблэнк, 1986, с. 32). Видимо, Д. Пуллиблэнку очень хочется, чтобы язык хунну не был похож на монгольский, но общемонгольские глухие аспирированные звуки мешают ему и он объективно сближает язык хунну с монгольским языком.
Д. Пуллиблэнк вынужден признать тот факт, что язык хунну в позднеханьское время становится как язык сяньби и ухуаней, или вань, которые говорили на языке типа монгольского.
Д. Пуллиблэнк пишет: «В позднеханьских транскрипциях  начинают появляться примеры с kh=, а в транскрипциях из «Цзинь шу» мы находим также и th. Возможно, что это отражает возрастающее проникновение и смешения сюнну с восточными ху, т.е. с сяньби и ухуань, или Вань  ( ou=Hwan < aH=Hwan = авар), которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Именно сяньби стали господствовать в степях после гибели империи сюнну во II веке н.э.» (Пуллиблэнк, 1986, с 32).
Далее Д. Пуллиблэнк пишет: «В транскрипциях сюнну бросается в глаза то, что в начале слова есть только Ь - и никогда р-. В середине слов ситуация обратная - есть только -р- и никогда -Ь-. То же самое свойственно и старотюркскому и монгольскому, хотя предполагается, что в последнем начальный р- существовал на более раннем этапе» (Пуллиблэнк, 1986, с. 32).
Из 278 слов языка хунну Д. Пуллиблэнк, видимо, не встретил слово, начинающееся на «р-». и считает, что «р» никогда в начале слова не существовало. Вероятность что «р» не существовало никогда в начале слова есть, язык не состоит не из 278 слов, может быть на этот звук и  есть слово, а может нет. Для этого надо знать почти весь словарный запас языка.
Д. Пуллиблэнк, прежде чем сделать окончательный вывод, совершенно справедливо заметил наличие начального n- в языке хунну и в монгольском языке, вот что он пишет: «Наличие начального n- в языке сюнну отличает его от старотюркского (хотя, возможно, и не от тюркского). В монгольском начальное п- существует» (Пуллиблэнк, 1986, с. 33).
И тут же делает вывод, противоречащее сказанному им выше: «Кажется, из этого исследования ясно, что язык сюнну был непохож ни на одну известную нам форму тюркских или монгольских языков и едва ли вообще был алтайским.  Из других соседних языковых групп мы можем сразу же исключить сино-тибетскую. Сюнну был явно полисиллабическим языком, и наличие в нем только двух серий смачных в сравнении с тремя в китайском и тибетском также сильно отличает его от любого сино-тибетского языка, кроме тех из них, которые сильно изменились или резко отличаются от остальных. Не было найдено никаких свидетельств генетических связей сюнну с индоевропейскими языками, хотя весьма вероятно, что взаимные заимствования связывали язык сюнну с языками их соседей тохар и, возможно, также с живущими далее на запад иранцев (ср. работу О. Мэнчен-Хэлфена; однако высказанные в этой работе предположения не могут считаться доказанными)» (Пуллиблэнк, 1986, с. 33).
В начале своего исследования Д. Пуллиблэнк правильно замечает, что между хунну и тюрками слишком большой разрыв во времени для отождествления , и правда разрыв составляет в почти полтысячелетие, 500 лет отделяет тюрков от хунну, и между ними гегемонами в системе были сяньби, жуань-жуани и тоба, все перечисленные народы относятся к монголоязычным. Ничем не обоснованное его высказывания о несоответствии фонологии языка хунну алтайским языкам единственный аргумент считать язык хунну не алтайским. Наоборот, в ходе своего исследования Д. Пуллиблэнк пришел к выводу о необходимости считать, что по происхождению языка, хунну были монголоязычным народом, как и дунху, во-первых, наличие в языке хунну, как и в монгольском глухих аспирированных звуков, во-вторых, язык хунну сближается с языком сяньби, и  в-третьих, наличие начального п- в языке хунну, как и в монгольском, отличительная особенность его от тюркского языка. Но Д. Пуллиблэнк приходит к выводу, что хунну надо отнести к енисейской семье языков, он пишет: «Однако следует принять во внимание еще одну малоизвестную, совершенно особую языковую группу, а именно енисейскую семью языков, единственным живым представителем которой является кетский, известный также как енисейско-остяцкий. Этот язык изучался финским лингвистом М. Кастреном, который записал и исследовал также родственный ему коттский, причем он смог найти только пятерых носителей этого языка, а позднее язык уже исчез. К этому времени вымерли или были поглощены окружающими народами арины и асаны, по нескольку слов из языков которых было записано путешественниками ХVIII в. Со времени М. Кастрена были опубликованы еще некоторые материалы по кетскому языку; среди них выделяются собранные К. Доннером. Несколько продвинулось вперед исследование этого скудного материала, особенно в работах С. Леви и К. Боуды, которые исследовали сложную морфологию глагола в кетском и коттском языках. Однако по-прежнему существует насущная необходимость в фонологическом анализе кетского языка. Еще меньше было сделано в области систематического изучения кетского и вымерших родственных ему языков. Хотя материал и скуден, представляется, что возможность установить некоторые соответствия, которые позволят восстановить некоторые черты ранних, общих для этих языков стадий развития» (Пуллиблэнк, 1986, с. 33).
Д. Пуллиблэнк строит догадки, а не исследует языковой материал, он пишет: «Есть несколько примечательных совпадений слов, но они вполне могут объясниться ранними заимствованиями, особенно если окажется, что енисейцы и китайцы когда-то жили на смежных территориях.
Что же касается языка сюнну, то вопрос о родстве его с енисейскими языками должен возникнуть, поскольку Л. Лигети показал, что слово ху «сапог», записанное в китайских текстах как  sak-dak <sak=bak, очень напоминает кетское sagdi (имбацкий диалект), sagdi (бахтинский диалект)» (Пуллиблэнк, 1986, с. 34).
Слово на языке ху, записанное в китайском тексте вполне, может принадлежать дунху, хунну, юэчжи (ираноязычный народ) или тюркоязычным (Бичурин, 1950, т. 1, с. 44). Под ху (варвары - по-китайски) древние китайцы подразумевали вышеуказанные народы. О каких ху идет речь, в данном случае, не совсем понятно. Слово «сабья» - сапоги (западные буряты), тоже напоминающее «sakdak», на языке хунну, употребляют до сего времени.
Далее Д. Пуллиблэнк с енисейских языков переходит на иранский и пишет: «Слово сюнну для обозначения сапога может быть в конечном счете иранским по происхождению, если только этимология, предложенная профессором сэром Гарольдом Бэйли, верна. Он любезно предоставил в мое распоряжение следующую заметку. «Иранское sak-, причастие saxta=, и sak, причастие saxta-, авестийское saxta- в слове xvanisaxta- «хорошо снаряженный», согд.-манихейское ptsyt-, причастие ptsytyy < patsdj -dai (=e) «приготовленный, украшенный»; согдийское в новоперсидских заимствованиях asajdah, pasajdah «приготовленный»; осетинское saxtag «застежка»; зороастрийский пехлеви saxtax в сочетании mocak saxtak; «сапог из обработанной кожи»; новоперсидское saxtiyan «кожа, дубленная сумахом (марокканская кожа)». С - а существуют в зороастрийском пехлеви saxt «приготавливать, снабжать», saxt и saz «снаряжение», пехлевийское asp zen sacet «она надевает на лошадь седло», новоперсидское asp-ra zen saxtan «надевать на лошадь седло», армянское заимствование an = saxt «не снаряженный», saxteal «запряженный»; осетинское sadzun, sajd, sajt saxta « класть в, поднять, класть на», согд.-маиих. pts'k <patsak «приготовление».
Эти иранские слова подтверждают существование основы sak- и sak, имеющих значение «приготавливать», в более узких значениях «строить, снаряжать, запрягать, застегивать», в сочетаниях со словом mocak «сапог» - значение особого вида кожи. Во II в. до н.э. могло существовать слово saxtak или sajdaj со значением «снаряжение», от которого могли произойти более узкие значения. Слово сюнну со-до из sak-dak «сапог» могло быть этим же иранским словом».
Хотя узкое значение «сапог» не засвидетельствовано в иранских языках, оно могло и развиться в каком-то скифском диалекте и оттуда быть заимствованным в сюнну.
Сюнну определенно обладали такими культурными особенностями, как, например, культ меча, которые, возможно, были заимствованы у скифов. Помимо слово со значением «сапог» в сюнну и в енисейском, возможно, мы должны видеть тот же корень и в монгольском sajdag, тюркском sadag (саадаг, налучник, колчан).
Трудно сравнивать фонологию сюнну, реконструируемую через китайские транскрипции периода Хань, с недостаточно изученными кетским и коттским отделенными от него двумя тысячелетиями. В настоящее время кетский так же не допускает начального г-, как и алтайские языки. Стечение начальных согласных также невозможно. С другой стороны, однако, начальный 1- встречается (Коттский d'-встречающийся в начале слова, находится в дополнительной дистрибуции с 1, встречающимся в середине и конце слова). Однако эти запреты могли быть результатом длительного развития в контакте с алтайскими соседями. В общих чертах такие же изменения произошли в китайском и, возможно, по той же причине.
Поэтому фонология здесь не помощник, однако, в области словаря могут быть предложены некоторые новые сравнения между сюнну и енисейскими языками» (Пуллиблэнк, 1986, с. 34-35).
Мы пространно процитировали Д. Пуллиблэнка, чтобы показать, как он пришел к ранее сделанному им выводу, но только в отношении алтайских языков, и теперь кетский и коттский языки недостаточно изучены и фонология ему не помощник. Что же тогда ему помощник?
Д. Пуллиблэнк переходит к слову хунну-«ку-ту» - «сын» и пишет: «...ничего подобного не найти ни в тюркском, ни в монгольском» (Пуллиблэнк, 1986, с. 35). Гуту-гуто - сын по-тунгусски, хувун, кувун - по-калмыцки (монгольски), корень слова единый «кун», «ку», «ху». По-тюркски «оглы», «бала» - сын.
Д. Пуллиблэнк обвинил К.Сиратори, что он нашел это слово - гуто-сын в тунгусском языке, и на этом основании относил хунну к тунгусской языковой группе. К. Сиратори в 1923 году выявил из 21 слов хунну, 14 слов монгольских, но при этом оставался приверженцем тюркского происхождения хунну. К. Сиратори никогда не был приверженцем тунгусской теории происхождения хунну, и такой теории не было в истории вообще.
Д. Пуллиблэнк искусственно сближает тунгусское слово гуто-сын к енисейскому слову kjal и к слову falla - сын, он пишет:  «Обычное слово «сын» в кетском - это fyp (сымский диалект), hyep (имбацкий), hyp (бахтинский), и это слово обнаруживается также в коттском в форме fup. В мертвом аринском языке тем не менее мы находим слово bikjal «сын» (также bikjalja «дочь»), где bi - выглядит как префикс, присоединяемый к названиям родственных отношений: bjapp «отец», котт. от, кет. ob, op; bjamja «мать», котт. аша, кет. Am; bamagal «брат»; bikhei «господин, властитель»; котт. hii, кет. gyi (Доннер) и т.д. Слово -kjal, без сомнения, родственно кетскому qalek' «младший сын», «внук» (Доннер) и, вероятно, также слову falla «сын» в мертвом пумпокльском диалекте. Итак, мы нашли слово со значением «сын», очень близкое к предполагаемому слову сюнну, выводимому из китайской транскрипции. Поскольку оно обозначает одно из основных отношений между людьми, оно едва ли было заимствовано в енисейских языках, и если только это не удивительное совпадение, оно дает основание предположить, что язык сюнну принадлежит к этой языковой группе (о мертвых енисейских языках см.» (Пуллиблэнк, 1986, с. 36).
Мне кажется, монгольские слова «хувуун», «кувуун» намного ближе к «гуто», чем енисейские слова «kjal» и «talla». В словах «хувуун» и «кувуун» однозначно просматривается общий корень с «гуто», а в енисейских «kjal» и «talla» ничего общего с «гуто» близко нет и не видно, хоть рассматривайте с лупой.
Следующее слово из языка хунну, рассматриваемое Д. Пуллиблэнком, это Цзюэ-ти - лошадь, он пишет и совершенно справедливо, что слова явно не китайское: «В начале главы о сюнну в «Ши цзи» есть следующее место: «Домашний скот, который они держат в больших количествах, - это лошади, крупный рогатый скот и овцы. Их необычный домашний скот - это верблюды, ослы и мулы, цзюэ-ти, тао-ту  и то-си». Последние три слова явно не китайские.
В словаре «Шо вэнь» говорится (буквально), что цзюэ-ти - это потомство от жеребца и мула. Поскольку это вещь, безусловно, невозможная, текст должен был бы быть исправлен на «мул, который является потомством жеребца и ослицы», т.е. «лошак». Это определение расходится с комментарием Сюй Гуана, цитируемым в «Ши  цзи цзе», который гласит, что цзюэ-ти - это лошади лучшей породы северных варваров. Лошак же в действительности - худшая разновидность. Эгами Намио собрал ряд других текстов, где употребляется слово цзюэ-ти, и показал, что они имеют смысл только в трактовке Сюй Гуана. Он полагает, что на самом деле цзюэ-ти - это крупная западная лошадь в отличие от обыкновенного монгольского типа лошади, который был нормой и для Китая, и для Монголии» (Пуллиблэнк, 1986, с. 36-37).
Правильно раскритиковав автора словаря «Шо вань» и встав на позицию Сюй Гуана, что «цзюй-ти - это лошади лучшей породы северных варваров». Д. Пуллиблэнк возможно ошибается, что «это крупная западная лошадь». Крупная западная лошадь в условиях Монголии плохо приживается и в больших количествах и в течение длительного времени, когда необходимо тебеновать, существовать не может. В переводе B.C. Таскина цзюэ-ти - «katir», а по-монгольски это «рысак» - «хатир» (Лувсандэндэв, Русс-Монг. словарь, 1982, с. 623). Рысистые лошади у монголоязычных народов, да и не только, считались особо ценной породой. Мулом или лошаком цзюэ-ти - «каtir» не может быть они в перечне Сыма Цяна упоминаются и тавтология исключена. Д. Пуллиблэнк собрал три отрывка из древнекитайских источников, иллюстрирующие, что под цзюэ-ти – katirом  древние китайцы подразумевали лошадей очень хорошей породы. Вот, что пишет Д. Пуллиблэнк: «Отрывок, прекрасно иллюстрирующий то, что под цзюэ-ти подразумевались высоко ценившиеся лошади очень хорошей породы, и между прочим, показывающий, что она была известна в Китае еще до объединения его династией Цинь в 221 г. до н.э., находится в докладе Ли Сы князю царства Цинь, включенном в «Ши цзи». Ли Сы, родом из царства Чу защищаясь от чиновников царства Цинь, которые хотели изгнать всех иностранных советников ( «гостей»), находившихся при циньском дворе, для примера указывает на многие ценности, которые царство Цинь получало из-за границы. Он говорит: «Если бы предметы должны были производиться в Цинь прежде, чем их разрешат... женщины из царств Чжэн и Вэй не наполняли бы ваш внутренний дворец, а прекрасные цзюэ-ти не стояли бы в ваших стойлах». В других текстах из «Ши цзи», цитируемых в «Тайпин юйлань» и «Хуайнань цзы», о цзюэ-ти говорится как о лучших лошадях для экипажа. В биографии Цзоу Яна в «Ши цзи» в другом отрывке, который, по-видимому, указывает, что эти животные были известны в позднечжоуское время, говорится, что князь царства Янь угощал Су Циня блюдом, приготовленным из цзюэ-ти, причем подразумевалось, что это было проявлением особой милости» (Пуллиблэнк, 1986, с. 37).
Мясо лошаков в пищу монголоязычные народы не употребляли.
Далее Д. Пуллиблэнк мучается, вытягивая енисейские корни и цзюэ-ти -«katira» и сближает со словами «kuti» - «камень». Конечно же это фантазия, вот, что пишет уважаемый Д. Пуллиблэнк: «Хотя мнение Эгами о том, что имелось в виду под цзюэ-ти, кажется весьма приемлемыми, заимствованное им у К. Сиратори предположение о том, что это слово связано с монгольским kulusun «пот», потому что западные лошади были позднее известны под названием «лошади, потеющие кровью», представляется слишком искусственным. Но в тюркском или монгольском языках как будто нет другого слова, подходящего для сравнения с kwet-dei kwet-deH. С другой стороны, в енисейских языках обычным словом для обозначения лошади является кет. kus, котт. hus, мн. ч. hucan, пумпок. kut, hus. Имеются и еще слова, в которых -t в пумпокольском соответствует -s или –s - других диалектов, например: «глаз» - кет. des, котт. tis, пумпок. dat; «дом» - кет.  k'uos, xut, котт. hus, пумпок hukat; «один» - кет. husa, пумпок. kit (кажется, котт. sis. кет tyes происходит из другого корня, так как пумпокольский имеет и другое слово суs «камень», явно им родственное). Таким образом, мы, кажется, имеем основания предположить, более раннюю енисейскую форму вроде kuti, где конечный -I прежде чем исчезнуть, вызвал палатализацию предшествующего t в некоторых диалектах. Это дает достаточно приемлемый эквивалент для китайского kwet-deH.
Для соответствия китайской транскрипции лучше подходила бы форма kuti, чем kuti, ср. koH-kwet = монг. kokel (см. ниже)» (Пуллиблэнк, 1986, с. 38).
Здесь мы остановимся на слове следующем, у Сыма Цяна, за цзюэ-ти, Тао-ту В.С. Таскин (Таскин, 1968, с. 13-17) считает, как мне кажется, более правильно ty/p/ti, но переводит неудачно - низкорослая дикая лошадь. Домашним скотом дикая лошадь не может быть, у Сыма Цяна она включена в перечень именно как домашний скот. Тао-ту – турти - турайт (туруута) – копытное (Черемисов, 1973, с.437), в переводе с монгольского (бурятского). Копытными - турти - турайт (туруута) - называются все копытные животные у монголоязычных народов. У тюркских народов «чабис, туйгах, тыглар» - копытные (Д.И.Чанков. Русско-хакасский словарь, М., 1961, с.329).
Затрудняясь в интерпретации слова - То-си на языке хунну, в переводе B.C. Таскина То-си звучит как «Тан». «Тан» - не имеет значения ни в тюркских, ни в монгольских языках, перевод это слова (тан) - как дикая лошадь неправильный. У Сыма Цяна речь идет о домашнем скоте, а не о диких копытных или животных. Возможно, это слово означающее верблюд – «тэмээн» (Лувсандэндэв, 1957, с.439). Слово монголо-тюркское, по-киргизски верблюд «туе».
В дальнейшем Д. Пуллиблэнк, в своей работе, пытается сблизить китайские транскрипции с енисейскими языками, обозначающими различные молочные продукты и пишет: «Я не смог найти слово со значением «сыр» в записях енисейских языков» (Пуллиблэнк, 1986, с. 51). Д. Пуллиблэнк тщетно старается сближать языки кочевников хунну и охотников живших в тайге - енисейцев, получается фонетически неудовлетворительно и даже нет слов, например, слово «сыр» отсутствует в енисейских языках.
Интересны попытки Д. Пуллиблэнка объяснить некоторые титулы хунну. Видимо, за неимением подобных слов в енисейских языках Д. Пуллиблэнк обращается к другим языкам, всего он рассмотрел четыре слова: шань-юй, ту-ци, ху-юй и эчжи (gatun).
Д. Пуллиблэнк начинает свое исследование со слова шань-юй и пишет: «... титул шань-юй не исчез и, я думаю, мы можем видеть в нем праформу другого титула, который снова появляется у тюрок и монголов и был известен также гораздо дальше на запад, а именно - targan, tarxan. Это один из титулов, которые имеют монгольское множественное число на -t (targat} и которые, согласно П. Пельо, должны были быть заимствованы туцзюе у их предшественников жуань-жуаней. П. Пельо также указывал на то, что написанные слова с=x- в кашгарском было отличительным признаком слова иностранного происхождения. Независимо от того, был ли П. Пельо прав или нет в отношении непосредственного источника этого слова в тюркском, в конечном счете источником без сомнения является язык сюнну. Фонетическое соответствие вполне удовлетворительно. Употребление китайцами = n для передачи = г других языков в период Хань было нормой. Но II в. до н.э., когда впервые появилась эта транскрипция, инициал d в китайском еще не была палатализована. Выше мы уже рассматривали употребление китайского Hw- для передачи глубокого заднеязычного или авулярного j или G других языков. В слове сюнну отсутствует конечный -n, который представлен в тюркском, но мы найдем другие примеры этого слова garam, gatin и tegin.
Более того, титул targan без конечного -n обнаруживается на монетах эфталитского правителя Афганистана в VII в. - Незак Тархана. В надписи греческим алфавитом мы находим либо ТАРКА, либо ТАРАКА. Обычно предполагается, что Незак получил свой титул от тюрок, но вполне вероятно, что этот титул был уже известен среди Huna в Афганистане еще до прихода тюрок точно так же, как титул tegin был известен среди эфталитов в Гандхаре» (Пуллиблэнк, 1986, с. 51-57).


            Эфталический правитель Афганистана VII в.н.э. Незак Тархан получить свой титул «тархан» от тюрок не мог, так как тюрки образовали свое государство в середине VI века н.э., а эфталиты вторглись в Иран и северо – западную Индию в V веке н.э., когда эфталиты образовали свое государство, а это V век н.э. в которое вошли территории современных среднеазиатских республик: Узбекистана, Южного Казахстана Туркмении, Таджикистана, Киргизии и земли Афганистана, Восточного Ирана, тюрки были данниками жуань-жуаней (аваров), прямых потомков хунну и монголоязычного народа (K.Shiratoru). Тюрки при всем желании  раздаривать титулы не могли, тем более чужие, Д.Пуллиблэнк прямо указывает, что тюрки заимствовали у жуань – жуаней этот титул. Складывается впечатление что Д. Пуллиблэнк слабо разбирается в  тюркском и монгольском языках, плохо дифференцирует их, так титул «targan» он называет тюркским, хотя сам квалифицировал как жуань-жуаньский. Д. Пуллиблэнк пишет: «В период Тан тюркский титул targan в китайских транскрипциях встречается в разных вариантах: да-гань M.dat-kan, да-гуань М. dat-kwan. Последнее по-китайски означает «чиновник, продвинувшийся вперед по службе» или «чиновник с прямым доступом [к государю]» и предполагалось, что такова и была этимология тюркского слова. П. Пельо, хотя и не отбрасывал сразу же это предположение, заметил: «Весь вопрос заключается в том, чтобы знать, имеем ли мы дело с реальным этимологическим тождеством или транскрипцией ученых людей, основанной на просто фонетическом и семантическом сходстве». Последнее, конечно, должно быть справедливо: да-гуань - не настолько обычный китайских термин, чтобы можно было ожидать заимствования его в качестве титула другими народами.
Конечно, совсем не удивительно, что титул, бывший высшим при сюнну, утратил свою важность и стал всего лишь под названием чиновника высокого ранга у тюрок. Монгольское daruja (форма, которая даже еще лучше соответствует оригинальному слову сюнну, чем тюркская и, возможно, является прямым заимствованием) еще более снизилось по значению, так что обозначает не более чем человека, имеющего определенные привилегии. С этим можно сравнить судьбу слова хан на современном Среднем Востоке, где оно превратилось просто в «господин»» (Пуллиблэнк, 1986, с. 52).
Таким образом, Д. Пуллиблэнк считает титулы «targan» и «darja» (darga) этимологически родственными к слову «шаньюй». Автор считает «шаньюй» близок к монгольскому (западно-бурят.) слову «шара» - светит, печет. Дарга (тархан) (монгольский) - да-гуань (китайский) переводится как «председатель», «начальник». Окончательное слово за лингвистами. Но в любом случае слово «шаньюй» монголоязычное, в тюркском значения не имеет.
Следующее слово, исследованное Д. Пуллиблэнком, это «Ту-ци» - титул наследника престола у хунну, командующий левым крылом. Д. Пуллиблэнк пишет: «Согласно «Хань шу», ту-ци значило «мудрый» или «достойный», и эти титулы иногда переводятся и пишутся по-китайски как Левый и Правый князья сянь (мудрые). Это же слово ту-ци встречается как именование одного шань-юя и одной царицы сюнну («Хань шу»). По значению это слово можно сравнить с тюркским bilga «мудрый», которое тоже употребляется в составе царственных титулов. С другой стороны, само это слово, должно быть, было праформой тюркского tegin, tigin «князь», будучи заимствовано в качестве титула без первоначального смыслового содержания. Фонетические значения иероглифов - m.dou=gii <daH-ge (б). Присоединение конечного = n и множественное число на = t свидетельствуют в пользу того, что это слово заимствовано в тюркский через язык монгольского типа» (Пуллиблэнк, 1986, с. 53).
Д. Пуллиблэнк, видимо, прав. Слово «tegin» заимствовано тюрками из языка монголоязычных народов. Д. Пуллиблэнк продолжает: «Согласно Сун Юню, эфталиты поставили «чи-циня править Гандхарой после того, как они завоевали ее, и, как указывает С. Леви, существование титула tegin в Гандхаре подтверждается « RajataranhhiNi, где говорится о тамошнем правителе, называемом thakkana» (Пуллиблэнк. 1986, с.53).
В начале VI в. н.э., когда Сун Юнь совершил путешествие в Гандхару тюрки не были способны раздаривать титулы, они были данниками жуань-жуаней и Д. Пуллиблэнк правильно пишет: «Единственное разумное истолкование свидетельства Сун Юня, подкрепленное «RajatarangguNi», состоит в том, что титул tegin был в употреблении у эфталитов задолго до появления тюрок.
Здесь не место для обсуждения вопроса о генетических связях эфталитов во всей его полноте, но несколько замечаний все же можно сделать. Меня совершенно не убеждают доводы, приводившиеся в последнее время для того, чтобы показать, что они были иранцами. Что в их империи должны быть иранские элементы, естественно, следовало ожидать, поскольку подвластное им население, должно быть, было в основном иранским. Гораздо более существенным являются свидетельства о наличии алтайских связей у самих правящих эфталитов. Помимо титула tegin в первую очередь можно указать на действительное название их народа (эфталиты - это название династии). В «Лян шу» они упоминаются как страна хуа. Как уже давно было признано, это название - то же, что хо у Сюань-цзана, которое как показали Юл и Маркварт, следует отождествить с городом, известным арабским географам как War=waliz, Wal=walig, Walig, al-Waliga, т.е. более поздний Кундуз. В «Синь тан шу» он назван городом Ахуань V. a-Hwan' [в «Цзю Тань шу» - Эхуань  at-Hwan']. Эти формы указывают на этноним War или Awar, который вряд ли можно отделить от Ouapxai Xouvvi Феофилакта Симокатты, Ouap-xwvttal Менандра Протектора и аваров Европы. Еще раньше этот же этноним встречается в виде ухуань  [Вань]  ou-Hwan <aH-Hwan, - названия одной из двух частей, на которые делились восточные ху в период Хань (другой частью были сяньби). Фонетическое тождество полное, и существуют веские доказательства в пользу существования связи между этими народами» (Пуллиблэнк, 1986, с. 54).
Таким образом, слово «Ту-ци», «tegin» Д. Пуллиблэнк возводит к монголоязычным аварам - ухуаням, что на мой взгляд не лишено логики.
Далее Д. Пуллиблэнк продолжает развивать тему эфталитов-авар как монголоязычного народа, он пишет: «О второй части названия War=waliz Маркварт предполагал, что она состоит из повторения War с добавлением иранского суффикса -ic. Я хотел бы высказать предположение, что это скорее алтайское слово со значением «город», тюрк, baliq, монг. balgasun <balaka=sun. В большинстве арабских названий, приводимых Марквартом, имеется -ig, которое представляет собой обычный для арабского способ записи =g других языков (труднее объяснить таким же образом написание с =iz). При этой интерпретации War-waliz - это город аваров, так же, как и китайское Ахуаньчэн. В некоторых арабских формах, по-видимому, этноним опущен и остается просто Walig или al-Waliga «город». Несомненно не является простым совпадением, что позднее иранское название Кундуз в сущности значит «крепость».
Слово  baliq balaka-sun не является специально тюркским или монгольским и его арабские написания едва ли достаточно точны, чтобы определенно указывать на один из этих двух языков, однако есть другие основания, чтобы предпочесть определение эфталитов-авар скорее как монгольского, чем тюркского народа. Народ aH-Hwan был частью восточных ху и находился в близком родстве с сяньби. Судя по очень подробному описанию этих народов в «Вэй шу» [цитируемому в комментарии на «Сань го чжи Вэй чжи»; оно является также основой описания их  в «Хоу Хань шу»], они говорили на одном и том же языке. П. Пельо очень убедительно показал, что часть сяньби говорила на монгольском языке, и поэтому ухуань-авары тоже  должны были говорить на нем» (Пуллиблэнк, с. 54-55).
В доказательство, что эфталиты-авары монголоязычный народ Д. Пуллиблэнк приводит монгольскую коническую прическу у женщин. В средневековой Европе она называлась «hennin», в Китае «гу-гу» от монгольского «kokul». Д. Пуллиблэнк пишет: «Шлегель давно уже заметил, что согласно китайским сообщениям, замужние женщины у эфталитов носили ту же характерную монгольскую коническую прическу, которая была в моде у женщин как в средневековой Европе, где она называлась hennin, так и в Китае, где она была известна под названием гу=гу (существовали и другие написания) от монгольского kokul. Еще ранее, по-видимому, та же самая прическа описана в повествовании об ухуанях в «Вэй шу», где она названа этим самым словом -цзюй-цзюэ  ku-kwet (первый иероглиф имеет ряд других чтений: ku', kiou', giou'; гласный в старокитайском был о/о). Отождествление этого слова с kokul было предложено уже Эгами. До этого Сиратори рассматривал описание этой женской прически, но не узнал здесь монгольского названия.
Этот факт представляет собой важное культурное и языковое связующее звено между ухуанями в Маньчжурии и эфталитами – аварами в Афганистане, а так же  между теми и другими и монголами. Исторически эта гипотеза не вызывает ни малейших трудностей» (Пуллиблэнк, 1986, с. 55).
Д. Пуллиблэнк приводит еще одно доказательство, что эфталиты-авары были монголоязычный народ, их языки могли понимать туюйхуни (тогонцы), он пишет: «Движение восточных ху на запад после падения империи сюнну в середине II в. н.э. хорошо документировано, и различные группы сяньби появляются в Ганьсу, начиная с III в. Одна из таких групп - туюйхунь - основала государство в районе Цинхая-Цайдама и распространила свое влияние вплоть до Синьцзяна, где она стала непосредственным соседом империи эфталитов. В «Лян шу» указывается, что народ хуа был безписьменным и их язык можно понять, только если его переводили люди из государства Хэнань (т.е. туюйхуни). Это утверждение легче всего понять, если предположить, что эфталиты говорили на том же языке, что и туюхуни, или близкородственном ему, следовательно, на монгольском диалекте. Эфталиты, без сомнения, представляют собой западное продолжение того же великого движения восточных ху, которое привело туюйхуней в Цинхай» (Пуллиблэнк, 1986, с. 55-56).
Далее Д. Пуллиблэнк, совершенно справедливо, ставит вопрос о необходимости пересмотра вопроса об этнической принадлежности тоба. Работа его написана в 1963 году, а в 1969 увидел свет исследование Л. Лигети «Табгачский язык - диалект сяньбийского» в журнале «Народы Азии и Африки №1 за 1969 г., убедительно доказавшего, что по языку тоба является монголоязычным народам. Д. Пуллиблэнк пишет: «Эфталиты были не единственным народом, который до тюрок использовал титул tegin. Он был известен также среди тоба, у которых мы находим форму чжи-цинь  Diek-gien («Сун шу», «Нань Ци шу»). После исследований Будберга и Базена тоба обычно рассматривают как тюркский народ, но хотя среди них определенно был некоторый тюркский элемент, возможно, главным образом динлинского происхождения, китайцы рассматривали их как сяньби, и многие из общих черт их языка, отмеченных исследователями, могут быть так же легко сочтены монгольскими, как и прототюркскими. Признание их ведущей группы тюркской, как мне кажется, в слишком большой степени опирается на титулы, подобные tegin, которые в действительности вообще не являются тюркскими. Весь этот вопрос нуждается в пересмотре» (Пуллиблэнк, 1986, с. 56).

Из исследования Д. Пуллиблэнка следует вывод, что «ту-ци» - «tegin» - слова монголоязычного происхождения, и они однокоренные. «Ту-ци» у хунну означал наследник престола, у прямых потомков хунну жуань-жуаней «tegin» означал князь. Через жуань-жуаней это слово заимствовали тюрки.
Следующее слово, исследованное Д. Пуллиблэнком это ху-юй. Обладатель этого титула был в числе самых почетных. Д. Пуллиблэнк пишет. «Титул gayan, xaian при династии Тан, когда он был высшим титулом тюрок, транскрибировался как кэ-хань   kha=Han. До этого он использовался  у туюйхуней и жуань-ужаней» (Пуллиблэнк, 1986, с. 56).
Слово хунну «ху-юй» встречается в начале нашей эры во времена правления шаньюя Учжулю и с тех пор, и до появления на исторической арене туюйхуней и жуань жуаней оно не употреблялось, во всяком случае, как официальный титул. Д. Пуллиблэнк пишет: «Слово сюнну ху-юй hou-hiou <Hwax-HwaH, от которого, как мне хотелось бы считать, произошло слово gajan, тоже, по-видимому, имело значение такого рода. Этот титул встречается только в «Хань шу». Так как несколько наследников престола умерли во время правленияУчжулю шань-юя (8 г. до н.э. — 13г. н.э.), титул Левый Мудрый Князь сочли несчастливым и вместо него одному из принцев дали титул ху-юй. В «Хань шу» говорится: «Титул ху-юй был самый почетный. Человек, обладавший этим титулом, должен был наследовать шань-юю». С тех пор мы ничего больше об этом титуле не слышим» (Пуллиблэнк, 1986, с. 57-58).
Д. Пуллиблэнк не оставляет попыток сблизить «ху-юй» - «kha-HaH» с енисейскими языками, хотя он объективно, независимо от желания, доказывает, что слова «шаньюй», «ту-ци» и «ху-юй» монголоязычного происхождения. Д. Пуллиблэнк не оставляет попыток сблизить и вывести значение этих слов из енисейских языков, он пишет: «Выше  я приводил фонетические доказательства в пользу того, что ху-юй, представляя иностранное слово, в оригинале звучавшее приблизительно как gwa-gwa или GaGa, возможно, лежит в основе тюркского gajan/xajan (в котором, заметим, колебание между q и х является, как и в слове tarkan/tarxan, доказательством того, что в тюркском это заимствование). Было бы соблазнительно попытаться сравнить с ним также кетское ку. мн. ч. kykng «князь», коттское hiji, hije, мн. ч. hijan, hiking, но при отсутствии более полных сведений об исторической фонетике енисейских языков это все может быть более чем предположением» (Пуллиблэнк, 1986, с. 58).
Следующим хуннским титулом, который исследовал Д. Пуллиблэнк являлся  э-чжи, gatun. Д. Пуллиблэнк пишет: «...я предполагаю отождествить титул супруги правителей сюнну э-ши  at-cie < at-ten c соответствующим титулом у тюрок - gatun-xatun . Однако здесь возникает ряд трудностей. Во-первых, имеется неясность в отношении обоих иероглифов в этом сочетании. Тот факт, что второй иероглиф иногда пишется как ди  tei<ted, не особенно серьезен, поскольку это мало влияет на его транскрипционное значение в период Ранней Хань. Разные чтения первого иероглифа представляют более трудную проблему. Помимо обычного  at в значении «преграждать»  [-э] в словарях указываются его различные особые чтения. На чтение  io<aH  которое встречается только в составе бинома повтора э-юй  io-yo, можно не обращать внимания, как и на чтение  iat <at, которое этот иероглиф получает в составе астрономического термина дань-юй  tan-iat. Кроме этого, даются чтения  ien, en и, согласно комментаторам Чжан Шоучжи и Инь Ши, а также словарю «Гуан юнь», именно они являются правильными в титуле сюнну. С другой стороны, Сыма Чжэн в «Ши цзи соинь» говорит: «Старое произношение было,  Hat-tei [ry инь хэ ди]» (Пуллиблэнк, 1986, с. 58).
Д. Пуллиблэнк, после ряда попыток сблизить и объяснить значение и этимологию слов э-чжи, gatun, он обращается к протомонгольскому языку, так как из тюркского, тохарского и согдийского языков значения получаются малоубедительными. Д. Пуллиблэнк, хорошо не зная монгольские языки превратил gatun и э-чжи в тюркские и пишет: «И тюркское gatun и э-чжи в слове сюнну, по-видимому, первоначально значили «жена», а не «царица», и тогда как слово ywtiynh может значит только «царица» (Пуллиблэнк, 1986, с. 60). Ни в одном тюркском языке слово «э-чжи» в значении «жена» не употребляется, жена - аял, катан, арват, эдже - в киргизском употребляется в в значении старшая сестра, тетя. В монгольском (западно-бурятский) языке, «э-чжи» = «эзы» употребляется в значении «жена» до сего времени. Далее Д. Пуллиблэнк продолжает: « П. Будберг полагал, что kha'suen представляет слово, в оригинале как gasun. Л. Базен предполагал вместо этого межзубный щелевой ga0un. Более правдоподобной интерпретацией форм обоих языков, тоба и туюйхунь, было бы gacun. Мы уже отмечали трудности, с которыми сталкивались китайцы в период Ранней Хань при передаче палатальных согласных других языков. К IV-V вв. китайский язык, безусловно, уже имел палатальные аффрикаты, но в нем не было слогов с палатальными инициалями, кончавшимися на -uen или -iwen, и даже значительно позднее мы все еще находим обращения к переднеязычным аффрикатам в таких буддийских транскрипциях, как цзунь-на  tsuen-na = Cunda (Taishi Tripitaka, с. 363).
Если бы могли предположить, что слово qacun развилось из более раннего qaci- с добавлением суффикса, мы могли бы объяснить срединное -с- обычной палатализацией ti в монгольском. Это привело бы к более раннему qati-, которое очень близко к предполагаемому слову сюнну, стоящему за транскрипцией at – ten. Монголистам решать, возможно ли происхождение qacun < qaci-. Та же проблема гласного второго слова возникает в тюркском qatun/xatun, заимствованном или непосредственно из языка сюнну, или из протомонгольской формы более ранней, чем qasun, поскольку она сохраняет -t-» (Пуллиблэнк, 1986, с. 60-61).
Далее Д. Пуллиблэнк берется исследовать двустишие на языке (цзе) хунну, но упомянув попытки Г. Рамстедта, Л. Базена, А. Габена останавливается и пишет: «Я не буду, по крайней мере сейчас, пытаться добавить что-нибудь еще к списку предлагавшихся реконструкций» (Пуллиблэнк, 1986, с. 68).
Д. Пуллиблэнк  поясняет почему он неберется за эту реконструкцию: «Следует упомянуть об известном двустишии на языке цзе, приводимом в «Цзинь шу». Если наша теория о цзе верна, то мы должны ожидать, что их язык должен быть либо канцюйской разновидностью тохарского, либо собственно языком сюнну, поскольку, живя на востоке, они могли утратить свой первоначальный язык. Мы не должны ожидать здесь какую-либо форму тюркского или монгольского языка. С другой стороны, на основе предположения, что сюнну говорили на тюркском языке, было сделано несколько попыток объяснить двустишие из тюркского (за последние годы можно отметить попытки Г. Рамстедта, Л. Базена, А. Габен.
Ни одно из этих объяснений не может считаться очень успешным, поскольку все они в большей или меньшей степени построены на произвольном обращении как с фонетическим значением китайских иероглифов, так и с объяснениями, содержащимися в сопровождающем двустишие китайском тексте» (Пуллиблэнк, 1986, с. 60).
Видимо, Д. Пуллиблэнк не знает о наиболее удачном переводе Б. Мункачи. Зная только китайский язык трудно сделать правильный перевод, нужно знание монгольского и тюркского языков. Д. Пуллиблэнк писал в начале своей работы о 278 словах языка хунну, а исследовал всего 12 слов, и ошибки, допущенные им, налицо. Без знания алтайских языков, со словарем в руках, он попытался выявить родство языка хунну с енисейскими языками, и что из этого получилось мы увидели на примере монголоязычных слов «tengri», «э-чжи» и т.д., маньчжурского слова «гу-то».
Рассмотрим работу Г. Дерфера «О языке гуннов», опубликованную в книге
«Зарубежная тюркология», М, 1986, с. 71-119. Г. Дерфер в своей работе касается
европейских хунну: «Происхождение гуннов является предметом дискуссии как в
историческом, так и в археологическом плане. Начиная с Ж. Дегиня, всегда были
исследователи, отождествлявшие их с восточно-азиатскими сюнну, перемещавшимися на протяжении столетий на запад; делались также попытки связать европейских гуннов с восточноазиатским народов хун (xwn), который, по мнению Фр. Альтхайма и Г.-В. Хауссига, не идентичен сюнну. Вместе с тем уже со времен Абель-Ремюзы существует точка зрения, что тождественность европейских гуннов какому-либо восточноазиатскому народу (в частности сюнну) совершенно не доказана и достойна самого скептического отношения; сходную по своей сути позицию занимают также Фр. Альтхайм и Г.-В. Хауссиг. Может ли прийти в таком случае на помощь лингвистика? В состоянии ли она доказать или опровергнуть идентичность европейских гуннов центральноазиатскому народу хун или сюнну? В состоянии ли она далее отнести язык всех этих народов в одно определенной, уже известной языковой семье (например, к тюркской)? (Дерфер, 1986, с.71-72).
Как нам известно, в языкознании нет такой семьи под названием тюркская, есть лишь народы, которые образуют тюркскую языковую группу, которая характерна тем, что в расовом и антропологическом отношении единства нет, так как произошли от этнически разных народов.
Г. Дерфер безапелляционно заявляет: «Язык народа хун (xwn) совершенно неизвестен и, кажется, нет ни одного источника сведений о нем. Поэтому возможность сравнения его с языком европейских гуннов (или же сюнну) отпадает. И даже если бы гунны были изначально идентичны хунам, мы все равно не могли бы извлечь из этого какие-либо знания о самих гуннах, т.е. прежде всего именно об их языке» (Дерфер, 1986, с. 72).
Складывается впечатления, что Г. Дерфер не знаком не только с литературой и с источниками об азиатских хунну, но и с источниками древних византийцев. Свидетельства Феофилакатты Симокатты, Кедрины о том, что язык европейских хунну сходен с аварским, и, что переводчиками с языка хунну могли быть авары (жуань-жуани). Не эти ли свидетельства являются источниками сведений о европейских хунну и с десяток имен явно монголоязычных, также служит источником сведений о них, не говоря уже об обычаях, нравах, привычках и антропологических данных. Г. Дерфер настроен явно скептически, не видит такие явные источники, что делает его работу необъективной. Г. Дерфер пишет: «Гунны, небольшой господствующий народ среди множества покоренных ими народов, могли, переместившись на запад, потерять свой язык (как и свою культуру) и поменять его на другой. Таких примеров в истории (как раз алтайских и других кочевых народов) бесконечно много (болгары, тюрки-мамлюки в Египте, монголы в Иране и т.д.). Вспомним также норманнов, которые в течение определенного времени пользовались тремя различными языками (скандинавским, французским, английским).
Тождество: гунны = (?) сюнну = хун представляет собою не только археологическую, но также и языковую проблему.
Достоянием науки стали пока только 20 гуннских слов и гуннское двустишие, передаваемое китайским письмом (объемом - 10 слогов). Скудости материала противостоит обилие гипотез. По вопросу об идентификации сюнну имеются следующие гипотезы:
а) они были монголами (П.-С. Паллас, Б. Бергман, Ю. Венелин, Д.И. Иловайский, Н.Я. Бичурин, К.Ф. Нейман; видимо, также и Ж. Дегинь, который, однако, почти не различает монголов и тюрков);
б) они были тюрками (Абель-Ремюза, Ю. Кляпрот, П.П. Семенов-Тяньшанский, К. Риттер, И. Коскинен, К. Сиратори, О. Прицак, В. Самолин, Фр. Альтхайм; между сторонниками этой гипотезы также есть различие: по Фр. Альтхайму, они говорили практически на древнетюркском языке, по О. Прицаку  на языке тюрок-болгар);
              в) они были финнами (В. Сен-Мартен);
г) они представляют собой смесь тюрок и монголов (Э. Паркер, Л. Каен);
д) они представляли собой смесь монголов и тунгусов (К. Сиратори);
             е) они представляли собой смесь тюрок, монголов, тунгусов и финнов (М.А. Кастрен);
ж) они вообще представляли собой не племя, а политическое объединение, что практически означает не поддающееся определению смешению и многоязычие (Т.Де Лакупери);
з) они были кетами или енисейскими остяками (Л. Лигети, Э.Пуллиблэнк);
и) скорее всего, они были иранцами (Э. Моор);
к) «И все еще невозможно связать язык сюнну с какой-либо из великих языковых семей Евразии» (Дерфер, 1986, с. 72-73).
Г. Дерфер, совершенно справедливо указал на существующую проблему и на разброс мнений о происхождениях хунну. Далее он продолжает: «Материал, касающийся сюнну, состоит из большого количества глосс. (Э. Пуллиблэнк утверждает, что он собрал 190 глосс, О. Менхен-Хельфен говорит даже о «сотнях слов сюнну» в китайских источниках) и, по-видимому, упомянутого двустишия. Как известно, отдельные глоссы (к тому же в передаче китайским письмом, которое наряду с прочим не различает i и r которому не знакомы тюрко-монгольские гласные о, й) часто поддаются толкованию лишь с большим трудом и небольшой долей надежности. В таком случае следовало бы считать надежным источником сентенцию оракула, которая представляет собой текст с китайским переводом (из «Цзинь шу») (приблизительно: «Выведи войско, захвати полководца»). Одна и она ненадежна по следующим причинам:
а) Этот текст тоже записан фонетически трудно реконструируемым китайским письмом. И хотя различные авторы, действительно, почти всегда считали его оригинал тюркским (и соответственно его восстанавливали), все они читали этот текст и толковали его весьма различно. Автор последней из перечисленных работ предложил (правда, лишь в виде иронии и ради reductio  ad absurdum предпринятых толкований) допустить, что этот текст написан по-аккадски, и показал, что это вполне возможно (с равным успехом можно было бы взять в качестве примера и эскимосский язык). А по мнению Э. Пуллиблэнка, двустишие не поддается прочтению ни на одном из известных языков (в том числе и на кетском)» (Дерфер, 1986, с. 73).
Г. Дерфер. видимо, не знаком, как и Д. Пуллиблэнк, с работой венгра Б. Мункачи. Он далее пишет:
«б) Как заметил О. Менчен-Хельфен, даже если бы текст действительно был тюркским, если язык, относящийся к IV в.н.э., совсем не обязательно должен быть идентичен языку сюнну Маодунь-шаньюя III в. до н.э. («Предки Вильгельма Завоевателя не говорили по-французски»)
в) Наконец, как установил Л. Лигети, который тщательно исследовал первоисточник, двустишие вообще написано не на языке сюнну, а на языке ху, а утверждать, что ху и сюнну - это одно и то же, ни в коем случае нельзя» (Дерфер, 1986, с. 74).
Как заметил Л. Лигети, двустишие написано не на языке сюнну, а ху, если
согласиться с Л. Лигети, то ху - это монголоязычные варвары и поэтому перевод
двустишия, сделанный Б. Мункачи в смысловом отношении безупречен: «Войско завоюет, всех убьет». Г. Дерфер пишет, что К. Сиратори один и тот же языковой материал, истолковав сначала как тюркский, затем как монголо-тунгусский, и его не интересует как, когда и почему это сделал К. Сиратори. В 1902 году когда К. Сиратори истолковал этот материал как тюркский, ему было всего 37 лет, а в 1923 году, когда он тот же материал истолковал как монголо-тунгусский ему исполнилось 58 лет, то есть он был зрелым ученым. Г. Дерфер далее пишет: «Широкую поддержку еще и в настоящее время получает положение, что язык сюнну был будто тюркским. Оно основывается на неоспоримом факте, что язык сюнну и тюркские языки имеют некоторые общие слова, в частности: ch'eng-li = тюрк, tangri «небо» hiep-ho, xiep-geu = yabgu (титул); eu-ta, wo-lu-to, ao-t’ot = ordo «военный лагерь» (Дерфер, 1986, с. 74).
Все три слова из языка хунну являются монголоязычными в большей степени, чем тюркские, «tangri» в значении «небо» в тюркских языках не употреблялось и не употребляется, это обычная ошибка тех, кто не знает тюркских и монгольских языков. В тюркских языках в значении «небо» употреблялось и употребляется слово «осман», «tangri» употребляется только в значении «божество» наряду с «кудай». Второе и третье слова также из монголоязычного лексикона. Г. Дерфер пишет совершенно справедливо: «Фр. Альтхайм попытался сделать из этого вывод, что сюнну должны быть тюрками (даже будто бы говорили прямо по-древнетюркски). На это можно возразить следующее:
а) Подавляющее большинство слов сюнну не поддается толкованию на тюркском.
б) Кроме того, в точке зрения Фр. Альтхайма кроется порочный круг: она была бы  убедительной  лишь в том случае, если бы приведенные выше слова были сначала зарегистрированы в тюркских языках, а после уже в языке сюнну. Но на самом деле слова сюнну относятся ко II в. до н.э., а тюркские - только к YIII в. н.э. Поэтому с гораздо большей вероятностью можно допускать, что речь идет как раз о гуннских лексических заимствованиях в тюркских языках. Гуннское слово ordo, например, проникло даже в европейские языки (ср. немецкое Horde «орда, толпа, банда»).
в) Кроме того, ни одно из приведенных слов (корни в тюркских языках не бывают такими длинными) не поддается этимологизации на тюркском материале (например, предлагаемое Фр. Альтхаймом толкование слова yabgu «повелитель лучников» несостоятельно, это по-тюркски должно бы было звучать yaci bagi). Ссылка Фр. Альтхайма и Р. Штиль не надежное протоболгарское (из Шумена) ya-bag ничего не дает. Развитие тюркского уа «лук» + восточноиранское bagu-bagam «бога» (вин. падеж) > yabagu > yabgu совершенно невероятно.
г) Слова tangri, наконец, имеет очень своеобразную структуру. Сочетание
согласных -nr- и вообще весь облик слова нетюркские. А поскольку к тому же во многих тюркских языках это слово выступает в форме «tangri» (тур., аз. tangri, турк. tangri, як. tanara, чув. tura), легко предположить, что первоначальной была форма tangri (которая позднее была фонетически по-разному адаптирована в соответствии с возможностями тюркской гармонии гласных). А эта форма уже в силу отсутствия гармонии гласных не могла бы быть исконно тюркской» (Дерфер, 1986, с. 74-75).
Слово «tangri» не является исконно тюркским, еще потому, что в тюркских языках оно употребляется в половину своего значения, только как божество, как небо оно не употребляется, в отличие от монгольского языка. В монгольском «tangri» употребляется в значении «небо», «небожители», «божество». Г. Дерфер пишет: «Таким образом, то обстоятельство, что в тюркских языках сюнну есть общие слова, не продвигает нас ни на шаг дальше, потому что эти общие слова первоначально являются именно гуннскими, а в тюркских языках они вторичны, заимствованы» (Дерфер, 1986, с. 75).
Г. Дерфер подвергает критике гипотезу о енисейскиом происхождении хунну, он пишет: «Гипотеза о енисейско-остяцком происхождении сюнну впервые была изложена в общих чертах О. Менчен-Хельфеном. Затем она была поддержана Л. Лигети, который приводил в качестве примера гуннское слово so-to, более древнее sakd'ak = sagdaq «сапог», которое сопоставимо только с кетским sagdi, sagdi. Наконец, Э. Пуллиблэнк посвятил этой теме целую монографию, при этом он 12 из 190 собранных им слов языка сюнну квалифицировал как кетские. Э. Пуллиблэнку можно возразить следующее:
а) Произвольный отбор 12 слов из 190 не дает в наше распоряжение надежный и достаточный материал для доказательства. Просто в силу законов теории вероятности всегда можно обнаружить несколько таких соответствий, независимо от того, какой язык принимается за исходную основу. Так, например, слово ku-t'u «сын», более древнее kwah- Sah, можно было бы сближать не с кетким qalek, falla, а с равным основанием, с халаджским словом qal «ребенок» (кто ищет, тот найдет).
б) Поэтому многие из приводимых Э. Пуллиблэнком слов можно толковать и по- другому. Он сам указывает на то, что слово sagdaq (= кетскому sagdi) можно сближать со среднеперсидским (mocak) saxtak «сапог из хорошо выделанной кожи» (Дерфер, 1986, с. 75-76).
Г. Дерфер вслед за Д. Пуллиблэнком ошибочно утверждает, что в монгольских языках нет исконных слов, начинающихся c  L-. He зная языка, говорить об отсутствии слов, начинающихся с L-, более чем смело. Можно открыть монголо-немецкий или монголо-английский словарь, или же проконсультироваться с лингвистами, знающими язык и можно сколько угодно найти слов, притом именно монгольских, начинающихся на L-,  от Лайдах (чистить) до лэглэгэр (косматый, громоздкий), всего около двух сотен слов, из них  около 1/3 исконно монгольские слова. Такие ничем не обоснованные утверждения обесценивают выводы Г. Дерфера. Если бы Г. Дерфер знал монгольский или тюркский языки, он бы не относил к заимствованиям из языка хунну слова lacin «сокол». Это общее слово тюрков и монголов, только по-монгольски nacin (сокол), меняется n на l. Lazin «свинья» - такое толкование слову дает Г. Дерфер. По-тюркски «свинья» - донгуз, «чочко». Откуда это слово взял Г, Дерфер непонятно. По-монгольски «свинья» - «гахай». Видимо, сказалось незнание тюркского и монгольского языков.
Г. Дерфер далее подводит итоги: «...в тюркских и монгольских языках, по-видимому, нет исконных слов, начинающихся с l-, в то время как такие слова характерны для кетского языка! Впрочем, некоторые древнетюркские слова, например lacin «сокол», lagzin «свинья» могут быть как заимствованиями из языка сюнну, так и, возможно, из аварского языка.
Можно с уверенностью сказать, что язык сюнну не был ни тюркским, ни монгольским. Вероятно, что речь идет о вымершем изолированном языке (как в случае с угаритским или шумерским языками). Нельзя исключать того, что язык сюнну продолжает жить в современном енисейско-остяцком языке (возможно, лишь в качестве адстрата), но данные, свидетельствующие в пользу этого, или сомнительно, или недостаточны» (Дерфер, 1986, с. 77).
Г. Дерфер безапелляционно заявляет, что язык хунну не был монгольским. Не исследовав всесторонние по сути ни одно слово хунну, встав на позицию всеобщего отрицания, Г. Дерфер уверенно заявляет, что речь идет о вымершем изолированном языке. Для этого, чтобы делать такие заявления, надо хотя бы знать тюркский и монгольский языки, иначе, получается, выводы ничем не обоснованные и поверхностные. Что касается самого слова «хунну», Г. Дерфер, как и Д. Пуллиблэнк не обходит его молчанием, а посвятил несколько страниц своего труда, он пишет, насколько это возможно, наукообразно: «Прежде чем обратиться к вопросу происхождения европейских гуннов, несколько слов о самом этнониме; ведь ему следовало бы отвести особенно важную роль в решении проблемы гуннского этногенеза. Спорной является уже его этимология. Спорным является далее, идентично ли название гуннов (Ouvvol, hunni и т.д.) этнониму сюнну и как этот последний следует этимологизировать» (Дерфер, 1986, с. 77).
Г. Дерфер не считает этноним сюнну обозначением народа хунну, и это всего лишь вариант в древнекитайском языке «сю» легко меняется «ху». Он не вдается в подробности откуда это слово произошло, а сразу переходит к хунну эпохи империи Аттилы. Спорной этимология этого слова хунну является только в голове Г. Дерфера. Мне не известен ни один ученый, кто бы оспаривал сюнну это не хунну, считая их обозначениями разных народов.
Г. Дерфер приводит в качестве примеров различные народы и их языки, от аналогии их с «English» до русских. Единственное в чем можно согласиться с Г. Дерфером, так это то, что политическое господство влечет этническое, и то не всегда и не везде. Успеет за время политического господства абсорбировать этнически, входящие в его состав народы, тогда проблем с народонаселением нет. Не успеет абсорбировать их - будут проблемы. За примером далеко ходить не надо, Австро-Венгрия, Римская Империя и т.д. Другой пример, приводимый Г. Дерфером совсем неудачный, это англичане. Англия сначала колонизировала близлежащие территории, а затем территорию, называемую США, везде распространяла язык. На территории США около 2/3 всего населения являются выходцами, в основном, из Южной Англии. Другой пример хунну Европы стремившиеся к наживе, в лучшем случае взиманию дани и к установлению господства, распространению языка, как англичане, они  не стремились и не были в состоянии распространить язык. Другой пример, средневековые монголы, также как хунну не стремились к распространению своего языка, а лишь к данническим отношениям, типа господин - данник. С упадком государства-политической организации исчезли как этническая единица, растворившись в окружающих народах, и остались лишь монголы, которые жили на своих исконных землях. Народы бывают очень разные и по-разному строят поведенческие отношения. Г. Дерфер вместо того, чтобы вникать в суть истории, занимается сравнением несравнимого. Но дело не в этом, значение хунну заключается не в их стремительности и маневренности, а в том с какой скоростью они  перемешались в пространстве, заставляя перемещаться народы, и то, что они сыграли ключевую роль в падении Римской империи и отмене унижающего человеческое достоинство - рабства.
Г. Дерфер переходит к языку европейских хунну и пишет: «От языка гуннов до нас дошли три нарицательных существительных и материал, состоящий из приблизительно 100 названий племен и личных имен. А что касается их идентификации, то по этому вопросу существуют следующие гипотезы:
A) они были монголами (Ж. Дегинь, П.-С. Паллас, Б. Бергман и др.);
            Б) финнами (Абель-Ремюза, В. Де Сен-Мартен);
B) славянами (Ю. Венелин, А. Вельтман, И. Е. Забелин, Д. И. Иловайский, В.М.
Флоринский);
 Г) венграми, а также кавказцами (лезгинами, аварами), они были будто бы предками венгров (Ю. Клапрот, подобная позиция у П.П. Семенова-Тяньшаньского);
Д) они представляли собой смесь тюрок и финнов (К. Иностранцев);
Е) они были кавказцами (Э. Моор);
Ж) они были тюрками-болгарами (О. Прицак, В.В. Бартольд, Н.И. Ашмарин)
  3) по мнению Фр. Альтхайма и Р. Штиль, языки сюнну и гуннов - это древнетюркский язык, что «давно уже установлено». Это наиболее часто встречающаяся точка зрения, раньше у нее было особенно много сторонников: К. Цейсс, А.А. Куник, Ф. Мюллер, В. Томашек. М. Соколов, Ф.Е. Корш, В.Ф. Миллер, Ф.Г. Василевский, Г.Э. Витерсхейм (с добавлением финских и тунгусских элементов), А. Вамбери, В.В. Радлов, Н.А. Аристов, а также Ю. Немет. Даже О. Менчен-Хельфен, обычно склонный больше к скептицизму, убежден, что решающим компонентом гуннов были тюрки» (Дерфер. 1986, с. 82-83).
Здесь одно очень интересное обстоятельство, в перечисленных фамилиях сплошь европейцы, ни одной китайской фамилии, в связи с этим хочу заметить, что европейцам вряд ли удастся определить этническую принадлежность хунну без китайских авторов. Потому, что связь азиатских и европейских хунну очевидна, это, обычно, нравы, привычки и антропология, и общее название - хунну.
Г. Дерфер, совершенно справедливо, пишет: «Ученые самых различных направлений единодушны в том, что империя гуннов имела пестрый генетический и языковой состав.
Вероятнее всего, что три гуннских нарицательных имени являются славянскими. Я привожу их в порядке убывания степени вероятности славянского происхождения каждого из них» (Дерфер, 1986, с. 83).
Г. Дерфер приводит слова «Strava», «Тризна, поминки» (по Аттиле), 2. medos «напиток жителей странны гуннов, мед». У Приска говорится: «вместо вара был напиток, который общепринят в стране, назывался медом» (в хижине скромного жителя, а не, скажем, при дворе Аттилы». 3. «Камоn» (едва ли Kamos) «напиток жителей страны гуннов». У Приска говорится: «Напиток из ячменя, варвары называют его камон» (Дерфер, 1986, с. 83-85).
Г. Дерфер, на мой взгляд, правильно относит вышесказанные три слова к славянским. Славяне добровольно вошли в состав государства европейских хунну, во всяком случае, их мифология не сохранила образ свирепого хунна в отличие от германских мифических сказаний. Утверждение Г. Дерфера: «...то, что в области Тисы и Дуная мы можем рассчитывать найти покоренных гуннами славян» (Дерфер, 1986, с. 87), ошибочно.
Возражение автора вызывает толкование Г. Дерфером имени Баламбер. Г. Дерфер, не анализируя предшественников, практически не оценивая ни Ф.Бергмана, ни К.Неймана и др. и самое главное, не исследовав все теории происхождения европейских хунну заявляет не убедительным точку зрения о монголоязычности европейских хунну: «Происхождение   имени гуннского правителя  Баламбера, например, следует вслед за Л. Шенфельдом признать  неизвестным, не убедительны ни славянская, ни монгольская этимология...» (Дерфер, 1986, с. 87).
Между тем слово «баламбер» вероятнее всего объясняется из монгольского «балаамар» - «невежественный, безобразный, недостойный, авантюрист» ( Лувсандэндэв, 1957, с. 59). Древние монголоязычные народы, да и не только, давали такие безобразные имена мальчикам, чтобы они продолжали род,  чтобы  их обходила стороной смерть. В условиях кочевой жизни детская смертность несравнима была более высокой, чем у земледельских народов. Дети с таким именем «Балаамар» до недавнего встречались у бурят. Германцы и греки легко могли добавить лишнее «б».
Нельзя не согласиться с объяснением Г. Дерфера названия реки Днепр. На взгляд автора Г. Дерфер прав, он пишет: «По О. Прицаку, это просто то же, что гуннское var (еще и ныне чув. = волжскоболг. var «овраг, долина»), которое соответствует общетюркскому oz. Этим будто бы доказывается, что гунны говорили на болгаротюркском языке. (Так, впрочем, считал уже Н.И. Ашмарин) Фр. Альтхайм называет слово var в числе гуннских нарицательных имен, не давая никакой этимологии. Приводимое Г.Ю. Клапротом сопоставление этого слова с лезгинско-аварским or, hor, ouor «река» невероятно, им не воспользовался даже Э. Моор. который считает гуннов кавказцами. Самым вероятным является гуннское происхождение этого имени. В работе А. Тамба и Р. Хаушильда читаем: «И Волга тоже носила некогда индийское название: Геродот называет ее O'aros (ионийская передача слова Varos) = скр. var(i) «вода»».
Как бы мы ни объясняли это название, во всяком случае следует принять во внимание указание Э. Мора на то, что слово var ведь совсем необязательно должно быть исконно гуннским, а является попросту обозначением жителей Приднепровья, которое гунны, конечно же, заимствовали. Слова Тибр или Волга тоже ведь употребляются в немецком языке, но не являются немецкими. Кстати, очень спорно, могло ли общетюркское o:z уже в VI в. развиться в болгаротюркское var и не имеем ли мы здесь дело с анахронизмом. Тем самым мы покончили и с точкой зрения (Ж) (гунны = тюрко-болгары), так как это была ее единственная сколько-нибудь состоятельная опора» (Дерфер, 1986, с. 87-88).
А вот со словом «Атакам» (отец шамана) дело несколько сложнее. Г. Дерфер отрицает тюркоязычность этого словообразования и при этом пишет: «Даже Э. Моор считает, что «это единственное тюркское толкование гуннского имени собственного... которое, по крайней мере, в формальном отношении, может считаться безупречным» однако это всего лишь игра случая» (Дерфер, 1986, с. 88).
Г. Дерфер далее пишет: «При этимологизации гуннских имен и названий мы сталкиваемся с тремя в равной степени неприятными альтернативами.
(1) Мы ограничиваемся именами таких лиц, принадлежность которых к гуннам находится вне всякого сомнения. Тогда в нашем распоряжении остаются только имена самого Аттилы и некоторых его родственников. Этот материал слишком ничтожен, чтобы можно было делать надежные выводы (т.е. он не отвечает условию накопления материала); к тому же он, как еще будет показано, имеет гетерогенное (по крайней мере спорное) происхождение.
При самом строгом подходе остались бы только следующие имена и названия: само название гуннов (Ouvvol, hunni), далее имена из греческой литературы (у Ю. Моравчика): Atakam, Attilac, Blnбac, Giebmos, Deyyirix (также Divrix, латинское Diintzic). Hpvax, Mamac, Mouvolouxoc, Mouvdoc, Oulonc, Ouptaroc, Povac, Xapatwv. Onapbioc. Кроме того, имена, встречающиеся в латинской литературе  (у Л. Шенфельда, Т. Моммзена); Ballamber, Ellac, Laudricus, Emnetzur, Ultzindir. Всего - 20 имен.
(2) Второй альтернативой могло бы быть привлечение имен гуннов («гуннов»?),  которые упоминаются в качестве придворных Аттилы или в каком-либо другом в равной мере понятном качестве (что все же может служить свидетельством того, что они были иноплеменными). В таком случае из греческой литературы (у Ю.Моравчика) подошли бы, видимо, следующие имена: Abamic, Bepixoc, Edexwv, Ebxam, Hblac, Креха (или скорее Hpexa), Ovnynoloc, Ovlimovv (?), Exottac. А из латинской литературы (Л. Шенфельд), может быть, еще и Tuldila. Провести границу между пунктами (1) и (2) иногда трудно... (3) Последней, крайней возможностью было бы привлечение к исследованию всех кто хоть как-то связан с гуннами. Это означало бы, что мы привлекли бы и тех, которые у Ю. Моравчика упомянуты как «менее известные гунны», а также, например, имя Modapnc и другие, которые сопровождаются пометой «византийский военачальник скифского (= гуннского или готского) происхождения». Как заметил Ю. Моравчик, почти все такие «гунны» имеют иранские имена. Точно так же мы были бы должны привлечь такое название, как акациры, хотя, собственно говоря из слов, что гунны покорили акациров («неизвестный, но храбрый народ»), следовало бы заключить, что они как раз не были гуннами. (Слова Приска о том, что акациры были гуннами, наряду с его утверждением, что они - скифский народ, по-моему следует считать «собирательным названием»: народ с определенным степным кочевым образом жизни» (Дерфер, 1986, с. 92-93).
Всего я насчитал 31 имя, материал достаточный, чтобы определить этническую принадлежность европейских хунну, плюс мы имеем данные археологии об их антропологической принадлежности, плюс обычаи, нравы, привычки, образ и уклад жизни, и наконец самоназвание народа. Думаю, материала более чем достаточно, чтобы определить этническую принадлежность европейских и азиатских хунну. Сетования на ненадежность и недостаточность материала Г. Дерфера считаю излишним.
Считаю справедливым и правильным то, что Г. Дерфер отдельные имена хунну относит к германским и иранским (аланским), также справедливым считаю то, что три нарицательных имени он назвал славянскими, иранскими (аланскими), славянскими и германскими имена вполне могут быть, так как последовательно, европейские хунну прошли через территории, заселенные аланами, славянами и германцами. Притом аланы и частично германцы оказали европейским хунну ожесточенное сопротивление. Частично германцы и славяне добровольно вошли в состав государства с европейскими хунну и мирно сосуществовали с ними. Длилось мирное сосуществование довольно продолжительное время, на взгляд автора, века два с половиной. Сто лет - четыре поколения, хунну подавляли сопротивление аланов (Бичурин, 1950, т. III, с. 166), на это ушло весь II век нашей эры. В начале III века н.э. хунну вступили в контакт со славянами, а затем с германцами. Контакты не надо понимать как военные столкновения, это большей частью мирная жизнь, обмен изделий скотоводческого труда на продукты земледельческого труда, обмен оружием и т.д. и естественно заимствование поделками и достижениями культуры. В их числе, конечно же, были имена. Автор не согласен с Г. Дерфером, который, видимо, считает, что контакты европейских хунну и германцев начались с 375 года н.э., именно с этого времени, они считает, началось проникновение германских имен в среду европейских хунну. Г. Дерфер довольно убедительно начертил таблицы с готскими (германскими), иранскими (аланскими) и собственно хуннускими именами, но я считаю проникновение германских имен в хуннскую среду началось гораздо раньше, а не с момента включения их в состав государства. Хунну были народ сплошь конным и мобильным, им ничего не стоило преодолеть расстояние в 1 -2 тысячи километров и вступить в тот или иной контакт. С германскими корнями и происхождениями таких имен, как Руга, Аттила автор этих строк согласен, но с германизацией имени отца Аттилы Мунцака не согласен. У автора на сей счет есть свои соображения. Мунцак в переводе с монгольского языка как «вечное время» или «правильное время» (Монг.-русский словарь. Лувсандэндэв, М, 1957, с. 244-245) «Мунх» - «вечный», «мун» - «правильный», «цак» - «время». Монголы до сего времени дают имена со словом «мунх», здесь «х» нейтральное легко может превратиться в «д», особенно в сочетании с «цак» - «время». Правда, у Г. Дерфера мы читаем Мундиухос, у других авторов «Мунцак», в том числе у И.Шмидта, Ф.Бергмана, К.Неймана и др. Если имя отца Аттилы Мундиухос, тогда надо согласиться с Г. Дерфером, что Мундиухос имя германское.
Г. Дерфер никак не интерпретирует и не исследует такие слова европейских хунну, а только ставит проблему этимологизации: хунну, Уто, Харату, Эмнекцар, Докат, Субтар, эти слова легко без напряжения можно перевести с современного монгольского языка, Сразу отвечаем тем, кто будет говорить, что это случайное совпадение. Это не случайное совпадение, такое большое количество слов случайно совпадать не могут и без напряжения читаться на современном монгольском языке.
Хунну - люди, народ (монгольский)
Уто - длинный, высокий (монгольский)
Харату - черный, чернявый (монгольский)
Донат - страстный (монгольский)
Субтар - слабый, безвкусный (монгольский)
(Лувсандэндэв А., М, 1957, с. 151, 361, 464, 512, 574).
Г. Дерфер показывает родство европейских хунну и средневековых монголов, сравнивая их социальную структуру и пишет: «Из всего сказанного выше мы все же можем сделать позитивный вывод относительно социальной структуры империи гуннов: в ней мы видим то же тройное членение, что и в монгольском государстве. Как известно, в нем были: а) монгольская правящая верхушка, из которой набирались отборные войска (гвардия) и которая пополняла командный состав (преимущественно высший); б) слой, который составляли родственные алтайские народы (в большинстве своем тюрки, на востоке - тунгусы). Из них рекрутировалась армия и выходила часть (преимущественно низшего) чиновничества и командного состава; и, наконец, в) порабощенное население (китайцы, иранцы, русские и т.д.). В культурном отношении все было как раз наоборот: покоренные народы были представителями развитой, а монголы - менее высокой культуры. Характерным, в особенности для личных имен, является то, что члены монгольской правящей династии наряду с монгольскими, носили также тюркские по происхождению имена (Гуюк, Урунк, Узбек, Казан и др.), но поначалу не принимали имен слова (в) (только после принятия ислама, скажем в Иране, получили распространение такие имена, как Ахмад, Абусаид). Этому соответствует структура империи гуннов: а) гунны (говорившие на неизвестном языке), б) германцы и аланы (личные имена, характерные для этого слоя находим у представителей правящей верхушки), в) покоренные славяне (хотя от них до нас и дошли отдельные слова, они не оказали влияния на выбор личных имен у правящей верхушки). Разумеется, можно бы было включить в этот перечень еще целый ряд покоренных кочевых племен и других групп (их имена дошли до нас, видимо, лишь частично), в которых скорее всего следовало бы  отнести к пункту (б) [в отдельных случаях также к пункту (в)].
Наши выводы мы можем суммировать в следующих пунктах, рассеивающих многие существующие иллюзии:
1.Мы не знаем, на каком языке говорили хун.
2.Мы не знаем, на каком языке говорили сюнну.
3.Мы не знаем, на каком языке говорили европейские гунны.
4.У нас есть основания предполагать, что язык европейских гуннов отличался от языка сюнну, т.е. европейские гунны, по-видимому, не являлись потомками сюнну, во всяком случае не являлись их прямыми потомками.
5.У нас есть основания предполагать, что ни язык сюнну, ни язык европейских гуннов не принадлежат к какой-нибудь известной или ныне существующей языковой семье, более того (как в случае с шумерским, угаритским) речь идет о вымерших языковых группах.
Является ли этот вывод неожиданным? Но мертвых языков больше, чем живых» (Дерфер, 1986, с. 112-113).
С Г. Дерфер, ошибается когда пишет, что армия у монголов «рекрутировалась» из тюрков. Армия «рекрутироваться» из тюрков не могла, основными рекрутами были представители монголоязычных народов, покоренных тюрков нельзя было заставить воевать против самих же тюрков. Упомянутые Гуюк и Урунк монгольские имена, эта (расхожая) обычная ошибка людей, не знающих тюркский и монгольский языки, однокоренные слова принимать за тюркские, корни этих слов общие, что для монголов, что для тюрков. Другое дело во времена Узбека и Казана, по прошествии века, монголы постепенно начали тюркизоваться и носить тюркские имена. Особенно это ускорилось после войны хромого Тимура. Сам он был монголом из племени барлас, но истреблял преимущественно монголов. Ему не нужна была конкуренция. После распада Монгольской империи правящую верхушку, по словам Г. Дерфера, составляли монголы. И надо учесть то обстоятельство монголоязычные никогда не дорожили своим языком, легко переходили на другие языки, будь то китайский, иранский, тюркский, славянский и др. языки. Совсем другую картину представляли тюрки, они вобрали в себя огромное количество окружающего народа: иранцев, греков, армян, монголов, славян и других представителей мелких народов, и при этом сохранили тюркский язык. Например, казахи, примерно на одну треть состоят из монгольских элементов, но ни один казах никогда не признает себя частично монголом, также турок никогда не признает в себе грека или кавказца.
Нельзя согласиться с выводами Г. Дерфера. Он пишет, что не знает «на каком языке говорили хун». Слово «хун» переводится с монгольских языков как «человек», сам Г. Дерфер ставит выше вопрос, что же значит «hunni». Ответим Г. Дерферу, что «hunni» означает человек, а «сюнну» - всего лишь китайская переделка «хунну» или же китайский вариант написания этого слова, означающего «люди», «народ». Европейские хунны были монголоязычный народ и говорили они вплоть до своего исчезновения, а это V век н.э., на хуннской разновидности монгольского языка, об этом достаточно свидетельств, как языков, культурно-исторических и археологических. Европейские хунну не отличались по языку от азиатских, не зря те и другие назывались «хунну» и первые являются прямыми потомками вторых.
Язык европейских хунну надо относить к  монгольской группе алтайской семьи языков, я думаю мы привели достаточно доказательств критически разбирая работу Г. Дерфера. Но нельзя согласиться с Г. Дерфером, что язык хунну, как азиатских, так и европейских, давным-давно умер, вместе с носителями этого языка. Современные монгольские народы говорят на языке, похожем на язык хунну.
Примечательно то, что работы И. Бенцинга, Д. Пуллиблэнка и Г. Дерфера опубликованы под общим названием «Зарубежная тюркология» и как мы выше видели не оставляет камня на камне от теории тюркского происхождения хуннов.
Хочу заметить, если бы Г. Дерфер владел монгольскими языками, как П.С. Паллас, Ф.Бергман, И.Шмидт, К.Ф.Нейман и Х.Хоуорс, то он, возможно, стал бы сторонником старой, XIX века, немецкой школы - приверженцем теории монгольского происхождения хунну. Сторонник монголоязычного происхождения хунну, пока автор в  единственном числе.
В 2002 году с статьей «The Origins of the Huns» - «Происхождение хунну» в Интернете выступил турецкий историк Кемал Джемал. Кемал Джемал попытался интерпретировать 7 имен европейских хунну и 13 слов происхождение которых  неизвестно, но он интерпретирует как слова языка хунну. В византийских и латинских  источниках этих слов нет, во всяком случае автору они не встречались и выдавать их за слова принадлежащие хунну весьма сомнительно.
7 имен хунну Европы толкуются Кемалем Джемалем как тюркские.
(a famous hunnic leader)  Balamir = Bala (child, kid) + Mir (kinq)
(the son of Attila) Denqizik = sea storm
(a general) Oniki, known to Europeans as Oneqesios, = the number 12
(the son of Attila) Csaba = shepherd
(a Hunnic leader) Atakam = Ata (qrandfather, father), Kam = the person who is responsible for the reliqious rituals (in shamanism)
Eskam = Es = couple + Kam = (as above)
Aybars = Ay = moon (and also the colour white in Turkish) + Bars (or Pars) = leopard, or a wild animal
1. Валамир толкуется Кемалем Джемалем как сложное тюркское слово состоящее из двух: бала-ребенок + мир – король. Король по-тюркски никогда не обозначался словом мир, видимо это слово выдумано специально для объяснения этого имени мир (эмир) скорее всего арабское или персидское  слово. В IV веке н.э. эры до распространения арабских или персидских имен оставалось 2 века. Хунну вряд ли дали бы непонятное имя с непонятным содержанием.
Валамир – легко объясняется с монгольского  (бурятского) – балаймар – сумасброд, авантюрист, бесшабашный (А.Лувсандэндэв, 1957, с.60), монголы так называют очень подвижных детей.
2. Денгизик толкуется Кемалем Джемалем как – морской шторм. Денгизик может быть и монгольским именем означающим море – тэнгэс (А.Лувсандэндэв, 1957, с.440). В слове денгизик, окончание «ик» характерное для монгольского и тюркского языков, слово больше похожее на заимствованное, из буддийской ономастии или из славянского языка.
3. Oniku – следующее имя, которое разобрано Кемалем Джемалем, переводит как - . Кемаль Джемал пишет, что onuku европейцы  Onegesios/Hunigasius.
Имя Onegesios/Hunigasius, вероятно прав О.Притцак интерпретирующий из монгольского ynen – правда, правдивый, (А.Лувсандэндэв, 1957, с.484). Имя Оника – номер 12, в интерпретации Кемаля Джемаля, весьма сомнительна, еще потому что у алтайских народов (монголы, тюрки, маньчжуры, корейцы и японцы) не встречается в названии имен числительное. Это связано, видимо, с древними религиозными представлениями этих народов.
4. Csaba – в византийских источниках, переведенных на русский язык,  сына с таким именем  Аттилы нет.
5. Atakaм – единственное тюркское имя . Г.Дерфер отрицает тюркоязычность этого словоообразования и пишет: «Даже Э.Моор считает, что «это единственное тюркское толкование гуннского имени собственного ….  которое, по крайней мере, в формальном отношении, может считаться безупречным» однако этого всего лишь игра случая» (Дерфер, Зарубежная тюркология, М., 1986, с.88).
6. Eskaм – Кемал Джемая толкует Es-couple+kam=как добавленное окончание, что является неверным. Es(Es) – cjuple (пара, двое), у алтайских народов, по названию числительных собственные имена не дают. Вероятнеее Eskaм германское или славянское имя, индоевропейцы.
7. Aybars=Ay=moon (and also the colour white in Turkish) + Bars (or Pars)=Leopard, or a wild animal. Если перевести на русский язык по Кемалю Джемалю получится бессмысслица, потому что «moon» - луна + Bars – барс, лунный барс. В природе лунных барсов не бывает, также как равнинных. Смысл приобретает это словообразование в переводе с монгольского языка – «ой» - лес, «лесной барс» - ойбарс.

English                Hunnish                Turkish
GOD                TENGRI*                TENGRI               
POLITICAL POWER            KUT                KUT
GIRL                KIZ                KIZ
WOMAN                KATUN                KATUN/KADIN/HATUN
HORSETAIL                TUG                TUG
MAGIC                B;Y;                B;Y;
ARMY                ORDA                ORDA/ORDU
IRANIAN                TAT                TAT
GO                BAR                BAR
WOLF                B;RI                B;RI/KURT
STRONG/THICK                TOK                TOK
SWORD                KILIC                KILIC
COUNTRY                EL                EL


Среди 13 слов интерпретируемых Кемалем Джемалем как тюркские больше половины, вернее 8 слов монгольские и монголо-тюркские.
Происхождение этих 13 слов неизвестно, во всяком случае в русских переводах византийских и латинских авторов таких как, Дионисий Периегет, Аммиан Марцеллин, Феофан, Приск Панийский, Прокопий Кесарийский, Менандр, Феофилакт Симакатта, Кедрина и др. их нет. Эти слова, вероятнее всего, относятся к последующим народам, населявшим бывшую территорию принадлежавшую хунну. После битвы при р.Недао в 453 году, хунну потеряв убитыми 30 тысяч человек исчезли с лица земли, растворившись в окружающих народах. Потеря 30 тысяч человек оказалась для остатков хунну  катастрофой, после которой они не смогли оправиться. Византийцы же по старой привычке именовали всех номадов хуннами, как во времена хунну называли кочевников скифами.
Среди европейских ученых, начиная с середины XVIII века и до наших дней нет единого мнения об этнической принадлежности хунну.
Есть среди ученых Европы приверженцы монгольской, тюркской, финнской, славянской теории происхождения хунну.
Сторонниками теории о том что хунну это монголы были: Ж.Дегинь, Г.П.С.Паллас, Ф.Бергман, И.Шмидт, К.Нейман, А.Тьерри, Х.Хоурс и др..
Сторонниками теории о том что хунну это тюрки являлись такие ученые как: А.Ремюза,  Ю.Клапрот, К. Цейс, Ф.Мюллер, Кемаль Джемль и др..
Сторонниками теории финнскогопроисхождения хунну были: А.Ж. Сен – Мартен, Ф.Мюллер, Уйфальви де Мезо-Ковешд, Вивьев де Сен-Мартен, М.А.Кастрен и др..
Сторонником того чтобы признать  хунну  славянами был  Ю.Венелин.
Приверженцем того чтобы признать  хунну  кеттами выступают Э.Дж.Пуллиблэнк и Г.Дерфер.
Особую позицию занимает О.Притцак, я бы назвал его взгляды на этническую принадлежность хунну, монголо-тюркской, поскольку он основные имена европейских хунну интерпретировал как монгольские.
Из-за ограниченного доступа к литературе автор сожалеет, что не рассмотрел всех европейских ученых, занимавшихся хунну.

















ГЛАВА II
Проблемы этнической принадлежности хунну в  работе Н.Я.Бичурина (Иакинфа)

 Первым из российских ученых, писавших о хунну был Никита Яковлевич Бичурин, в монашестве Иакинф. Он в 1828 году издал в Санкт – Петербурге «Записки о Монголии», а в 1851 году в Санкт – Петербурге выпустил «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена». В промежутке между этими работами, он издал множество трудов по истории Средней Азии и Китая, но по проблеме этнической принадлежности хунну посвящены, в основном эти две работы. Кроме этих двух работ известны такие труды Н.Я. Бичурина как: «Описание Джунгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии» (1829), «Описание Тибета в нынешнем состоянии» (1828) и  «История Тибета и Хухэнора, с 2282 г. до Р.Х.до 1227 г. по Р.Х.» (1833), «Исторический обзор ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени» (1834), «История первых четырех ханов из дома Чингисова» (1829), «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение» (1840), «Статистическое описание Китайской империи» (1842), «Китай в гражданском и нравственном состоянии» (1848) изданных в Санкт – Петербурге.
           Н.Я. Бичурин прекрасно владел не только китайским языком в равной степени знал тюркские диалекты и монгольский язык. Он выгодно отличался от французских исследователей Ж. Де Гиня и Ю.Клапрота не знавших тюркский и монгольский языки, и многие факты домысливали или попросту фантазировали. Например, слово «кута значит родственник, двоюродный брат в турецких наречиях Сибири» (Klaproth, Memoires.t II, p.394) фантазировал Ю.Клапрот. Н.Я. Бичурин не только переводил с китайского языка на русский язык древнекитайские летописи, но в отличие от Ю.Клапрота и ему подобных  творчески их комментировал. «Выдающийся человек своего времени ...... крупнейший ученый, намного опередивший свое время, …… » (А.Н. Бернштам, 1950, с. V), такую характеристику ему дал другой ученый А.Н. Бернштам, кстати, по проблематике этнической принадлежности хунну не разделявший его точки зрения. Труды Н.Я. Бичурина служили основой в исследованиях для последующих поколений российских ученых В. Григорьева, В.В. Бартольда, А. Н. Бернштама и многих других. Оценку Н.Я. Бичурину дал В.В. Бартольд: «русская синология еще в 1851 и 1852 гг. опередила западноевропейскую. Этим переводам почти исключительно пользовались ученые, писавшие в России, хотя бы на иностранных языках» (В. Бартольд, Анналы, 1923, с. 261).
         Наиболее полную оценку трудам Н.Я. Бичурина дал Н. И. Веселовский, сказанное им актуально и в наше время: «Он в полном смысле слова положил у нас начало изучению китайской империи и ее вассальных земель, возбудив интерес в обществе к крайнему востоку, показал, какую возможность имеет для изучения Средней Азии богатейшая китайская литература, проложил путь для работ другим синологам. К этому надо прибавить, что труды Иакинфа доселе почти не устарели и ни один исследователь прошлого Средней и Северо – Восточной Азии не может обойтись без них. Масса новых сведений, внесенных в науку отцом Иакинфом, и отличное знание многих вопросов вполне искупают те недостатки, от которых его труды не свободны, которые к тому же были до известной степени общими всем ученым работам того времени» Н. Веселовский, Русский библиографический словарь,  СПб, 1897, с. 154.
 «Записки о Монголии», Н.Я. Бичурина, состоят из четырех частей. Первая часть составляет дневник Н.Я. Бичурина от столицы Поднебесной Пекина до Кяхты. Вторая часть это география и статистика Монголии. Третья часть состоит из истории, в ней содержатся сведения о хунну. Четвертая часть, содержит материалы, касающиеся управления современной Н.Я. Бичурину, Монголией.
Н.Я. Бичурин строго придерживался теории монгольского происхождения хунну и пишет: «Более нежели за двадцать веков до нашей эры скитался уже монгольский народ со своими стадами по пустыням, сопредельным северному Китаю» Н.Я. Бичурин, 1828, т.2, с.1.
Хотя он прекрасно знал, что названия «монгол» появилось в IX веке н.э. видимо он считал, что монголы в неизменном виде, в течение 4 тысячилетий, были этнически однородны.
Впрочем, так продолжают считать и противники монгольской теории происхождения хунну. Адепты тюркской теории происхождения хунну, считают что тюрки в неизменном виде, кочевали к северу от Китая, не понимая, что происхождение тюрок (тугю) гораздо сложнее, чем прямая линия. Первоначально, тугю были не монголы, а  монголоязычное племя, но в итоге, к концу VI – началу VII вв. этот народ  оказался тюркоязычным, как результат смещения с тюркоязычными  племенами.
Н.Я. Бичурин начинает «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» с отделения хунну. Всего труд состоит из 3-х томов. Том первый, наиболее цитируемый из 8 отделений. Отделение I – хунну, затем последовательно ухуань отделение II, сяньби - отделение III, жуань – жуань, хойху, тугю, хойху (уйгуры), и кидань.
Н.Я. Бичурин, начиная 1-ое отделение, указал: «Сие отделение извлечено из исторических записок; заключает в себе события 1) от древних времен Дома Хуннов до его возвышения, в 209 году пред Р.Х.; 2) от возвышения до его подданства Китаю в 57 году пред Р. Х.; 3) от подданства до его разделения на Домы южный и северный, в 25 году по Р.Х.; 4) от возвышения южных хуннов до их падения, в 215 году» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 39).
Предком хуннов, Н.Я. Бичурин считал, основываясь на  китайском источнике, «был потомок Дома Хя – хэу – шы, по имени Шунь – вэй» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950,т. I, с.39).
В примечании, он поясняет, что хунну есть древнее народное имя монголов, что на взгляд автора не совсем верно. Монголы появились относительно недавно, в IX веке н.э. Хунны могли быть только монголоязычным племенем, народом с довольно сильными остатками маньчжуроязычности и тюркоязычности и это притом, что монгольское слово хунну – «люди», «народ», было их самоназвание. «Еще до времен государей Тхань и Юй находились поколения Шань – жун, Ханьюнь и Хунь – юй. Обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ  на другие» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 39).
Он поясняет: «Хуньюй, Хяньюнь и хунну суть три разные названия одному и тому же народу, известному ныне под названием монголов» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 39).
Как видим, Н.Я. Бичурин продолжает ставить знак равенства между хунну и монголами. Он не учитывает то обстоятельство что 93 году н.э. лишь часть хунну приняли народное название сяньби, то есть  они проиграли и растворились в потомках дун – ху. Южные хунну в подавляющем большинстве ассимилировались в китайцев а европейские хунну не возвратились на родину и после ряда поражений от германцев растворились в славянах, финнах, тюрках и в тех же германцах. Монголоязычие их исчезло вместе с ними. Ни один современный народ не является прямым потомком хунну. Подобное случилось и со средневековыми монголами, в отличие от хунну прямые потомки монголов едва сохранились на исторической родине. Следы средневековых монголов можно встретить от Индии до Европы. Н.Я. Бичурин пишет: «Цзе – кхой, последний государь из сей династии, умер в ссылке в 1764 году до Р.Х. Сын его Шунь – вэй в том же году со всем своим семейством и подданными ушел в северные степи, и принял образ кочевой жизни. Китайская история полагает сего князя праотцем владетельных Монгольских Домов» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 40). Н.Я. Бичурин имеет ввиду, первую китайскую династию Хя.
  Затем, Н.Я. Бичурин описывает борьбу китайцев с жунами, начиная с 3 – его тысячелетия до н.э. до 636 до н.э. Борьба шла с переменным успехом. Н.Я. Бичурин пишет: «В это время уделы Цинь и Цзинь считались уже сильными государствами. Вынь Гун, князь удела Цзинь, прогнал Жун – ди, поселившихся в Хэ – си между рек Инь – шуй и Лошуй, под названиями Чи – ди и Бай – ди. Му – гун, князь удела Цинь, привлек к себе Ююй, и восемь владений западных жунов добровольно покорились Дому Цинь: по сей причине от Лун на запад находились поколения Гуньчжу, Гуань – жун, Ди – вань, от гор Ци и Лян, от рек Гин – шуй и Ци – шуй на север находились жуны поколений Йкюй, Дали, Учжы и Сюйянь; от удела Цзинь на север находились поколений Линьху и Лэуфань; от удела Янь на север находились поколения Дун – ху и Шань - жун» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 43).
К VII веку до н.э. жуны, видимо, разделились на восемь родов икюй, дали, учжы, сюйянь, линьху, лэуфань, дунху и шань – жунь. Из восьми родовых названия два читаются свободно по-монгольски:  икюй – значит «большой», дали – значит «крыло». Учжы – по-монгольски «эжы» - мать, эдже - по-тюркски означает «старшая сестра», «тетя», остальные четыре затрудняюсь переводить, из них только дун – ху значит восточные варвары по-китайски. Мы впервые увидели племя дун – ху в составе жунов, как один из жунских родов.
Уклад жизни и форма ведения хозяйства располагали к тому, что жунские роды предпочитали свободу и независимость, разделившись на роды, собрать их можно было только силой, Н.Я. Бичурин пишет: «Все сии поколения рассеянно обитали по горным долинам, имели своих государей и старейшин, нередко собирались в большом числе родов, но не могли соединиться» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 43).
Далее Н.Я. Бичурин пишет: «От них на запад до Чахара обитали Дун – ху, что значит восточные Ху. Древняя китайская история, когда слова Жун и Ху придает к племенам, обитавшим на севере Китая, то разумеет одних монголов; а когда применяет сии названия к народам на западе Китая, то под словом Жун разумеет Хухэнорских тангутов, а под словом Ху разумеет племена тюркского и персидского семейства» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 44). Н.Я. Бичурин имеет ввиду северных или горных жунов.
Здесь Н.Я. Бичурин, как бы предостерегает, что к китайским источникам надо относится весьма осторожно. Под словом ху они разумеют племена тюркские и персидские, располагавшиеся только на западе Китая, а на востоке от Китая они имеют ввиду племена Монгольские. Китайцы к VII веку до н.э. отличали племена тюркские и монгольские, но относились к ним с позицией чистой географии, а не этнически: «Жун – и, Гуань – и и другие поколения, ниже приводимые, кочевали в нынешней китайской губернии Гань – су, и состояли из монголов, перемешавшихся с тангутами; почему в истории Тибета и Хухэнора сии же самые поколения признаются тангутскими. Но здесь, так как ниже и в других поколениях монголы составляли главную силу: почему история и причисляет их к составу монгольского народа. Самый побег их от Желтой реки на север к Ордосу обличает в них монголов: потому что в это время главные силы монголов находились в Ордосе и на восток от Ордоса. Тангутские поколения, напротив, поражаемые китайцами, всегда отступали к Хухэнору, как к средоточию сил их» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 44).
Н.Я. Бичурин описывает, как жуны племени икюй были разбиты и уничтожены китайцами, чему способствовала связь вдовствующей великой княгини с владетелем икюйских жунов. Совместно нажитые два сына не явились препятствием для княгиней убийства неудаливого любовника, владетеля икюйских жунов. «Сим образом Дом Цинь приобрел Лун – си, Бэй – ди и Шан – гюнь, и для ограждения себя от Ху построил Долгую стену» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 45).
Великую стену китайцы начали строить задолго до Цинь – ши – хуанди, во всяком случае в 307 году до н.э. китайцы уже начали ограждать себя стеной. Затем Н.Я. Бичурин описывает как последовательно китайцы разбили племена жунов: линьху и лэуфань и внезапным нападением разбили дун – ху и распространили свои владения на 1000 ли (примерно 500 км). Дун – ху не были уничтожены, в последующем мы увидели и  их дальнейшее развитие. Н.Я. Бичурин пишет: «В сие самое время Китай разделился на семь взаимно враждебных царств, и три из них граничили с хуннами. Далее при жизни Ли Мэу, полководца в царстве Чжао, хунны не смели вторгаться в пределы сего царства. Впоследствии, когда Дом Цинь покорил прочие шесть царств, Шы – Хуан – ди отправил на север против ху полководца Мын тьхянь с 100 000 войска. Мын Тьхянь обратно завоевал Ордос, и положил Желтую реку границею; построил по берегу реки 44 уездных города, и населил их гарнизонами из преступников; провел прямую дорогу от Гюань до Юнь – ян; исправил в пограничных горах, где возможность дозволяла, отвесные ущелья от Линь – тхао на северо – восток до Ляо – дун почти на 10 000 ли; 214. наконец перешел за Желтую реку, и занял Бэй – гя у гор Ян - шань» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 45).
Здесь мы впервые встречаемся с хунну. Как, когда, каким образом, и при каких обстоятельствах жуны превратились в хунну. Н.Я. Бичурин не пишет. Произошло это между 307 годом  д.н.э. и 214 годом до н.э. Будем придерживаться точки зрения Н.Я. Бичурина, что названия жун, хяньюнь, хунь – юй и хунну названия одного народа. В Китае наступила эпоха хань, и  китайцы начали писать «хунну» вместо жун, хуньюнь и сяньюнь (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с.45).
Из восьми племен жунов, икюй, дали, учжы, сюйянь, линьху, лэуфань, дун-ху и шань – жун  какие племена китайские авторы древних летописей, а за ними и Н.Я. Бичурин, называет хунну нам придется вычислять методом исключения. Как известно племя икюй было уничтожено, линьху, лэуфань и дун-ху разбиты, но не уничтожены, и дун – ху не вошло в состав хунну, остаются дали, учжы, сюйянь и шань – жуны. Вхождение в состав хунну племен линьху и лэуфань проблематично. Роды разных племен зачастую группировались вокруг наиболее сильного рода или входили в состав племени. Что было с линьху и лэуфанем сказать трудно. Они либо вошли в состав дун – ху, или же они вошли в  состав хунну. В этническом отношении, сомнений не вызывает, то, что все они были  монголоязычны и языки их были родственны, так как они племена одного народа – жунов.
Здесь мы дошли до того момента, когда Н.Я. Бичурин дает весьма нелестную, но объективную характеристику французам Ж.Де Гиню и Ю.Клапроту: «Дегинева история о хуннах, тюрках и монголах и Клапротовы Записки об Азии от начала до конца наполнены превратными понятиями о древних народах монгольского племени: потому что ни Дегинь, ни Клапрот не читали китайской истории во всей ее обширности; почему и то, что читали без связи в целом, не все ясно и правильно понимать могли» (Н.Я. Бичурин, Собрание…, 1950, т. I, с. 45).
Такая нелестная характеристика, отчасти связана с той путаницей какую они внесли в хунноведение. Например, Ж.Де Гинь пишет о «татарах» говоря о хунну, а Клапрот не зная тюркского языка от слово «терк» (кстати монгольское слово, производное от «дулга») выводил слово «тюрк» и т.д. Непоследовательность и путаница которые внесли в хунноведение  Ж.Де Гинь и Ю.Клапрот, объясняются просто, они не знали ни монгольский язык, ни тюркский язык. Но это не должно умалять того позитивного, что они внесли в хунноведение хотя бы, посветили много лет жизни исследованиям хунну Азии и Европы.
Далее Н.Я. Бичурин переходит к II части I отделения. Он исследует шаньюев хунну от 209 года до н.э. и до 57 года до н.э., т.е. в течении 152 лет восемь шаньюев (ханов как характеризует Н.Я. Бичурин). Начинает он с отца Модэ-шаньюя, Туманя. В примечании указывает Томань близко к монгольскому слову Тумынь 10 000 с калмыцкого произношения Тюмень.
Н.Я. Бичурин пишет: «Установлены были: 1) Восточный и Западный Чжуки – князь; 2) Восточный и Западный Лули – князь; 3) Восточный и Западный великий предводитель. Да-гянь, уточняет в сноске Н.Я. Бичцурин; 4) Восточный и Западный великий Дуюй; 5) Восточный и Западный великий Данху; 6) Восточный и Западный Гуду - хэу» (Н.Я. Бичурин, т.1, с.48).
Из 7 слов приведенных Н.Я. Бичуриным (Н.Я. Бичурин, т.1,с.48) шесть читаются свободно по-монгольски, это: 1.«чжуки» - переводится с монгольского языка как «з;г» - «сторона, направление» (А. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь, М., 1957, с.208); 2. «лули» - переводится с монгольского языка как «луу»- «дракон» (А. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь, М., 1957, с.230) в значении великий дракон. В Монголии до сего времени обозначают титулы борцов названием хищных птиц и дракона; 3) Третьим в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный великий предводитель» - «Да-гян», уточняет Н.Я.Бичурин (Н.Я.Бичурин, Собрание.. 1950, т.1, с.48). Хотя Н.Я.Бичурин пишет, что «Да-гян» на китайском языке, я думаю слово хуннуское так как маловероятно, чтобы наследственный государственный чин обозначался на инородном языке. «Да-гян» монголоязычное слово = «даган» = «вести за собой, следовать» (К.М.Черемисов, Бурятско-русский словарь, М., 1973, с.180-181) Функции «да-гяна» видимо входило как вести за собой народ, так и следовать за чжуки и лули, он расположился в середине иерархической лестницы наследственных государственных чинов. Даган монголоязычное слово от «дагаха», на тюркских языках значения не имеет. По-хакасски «вести» = «апарарга, чоргiзерге» (Д.А.Чанков, Русско-хакасский словарь, М., 1961, с.88), «следовать» = парарга, поларга (Д.А.Чанков, Русско-хакасский словарь, М., 1961, с.792). 4) «дуюй»- слово монголоязычное, означает «д;;» - «младший» (А. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь, М., 1957, с.164), дуюй был младше по должности чжуки = з;;г, лули=луна и да-гяна=дагана. 5)Пятым в списке наследственных государственных чинов значится «Восточный и Западный великий Данху» (Н.Я.Бичурин, Собрание. 1950, т.1, с.48). Слово «данху» монголоязычное, имеет общее происхождение с словом «счетовед» (К.М.Черемисов, Бурятско-русский словарь, М., 1973, с.186). В должностные обязанности данху, видимо, входило вести учет как войска (населения), так и скота. «Данху» = «данса»- «счетовод», я думаю больше подходит по смыслу, чем «данхар» = «рослый, верзила» (К.М.Черемисов, Бурятско-русский словарь, М., 1973, с.186). Слово «данху» почти буква в букву совпадает с «данха», но это всего лишь местное произношение, и то в последние года почти не употребляется, заменен русским словом счетовод.
По-тюркски (киргизский вариант) имеется слово «данк»= «слава», думаю «данса» - счетовод, имеет больший смысл, лучше выражает ситуацию, чем «данк». Киргизы никогда не обозначали словом «данк» должность, которую занимал человек. В киргизском героическом этносе «Манас», где упоминается «Модэ», тысячелетие сказания недавно отпраздновал народ, и которому, я думаю, на самом деле не менее двух тысяч лет, если судить по Модэ-хану, жившему в III-II веку до н.э., у киргизов не было такой должности «данху», с незначительным изменением «данк» = «слава».  6) «гуду - хэу» - переводится с монгольского языка как «гуду» - «х;тл;х» - «вести, править, предводитель» (А. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь, М., 1957, с.556), по-бурятски – х;тэлхэ, в том же значении (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с. 633). В примечании Н.Я. Бичурин пишет, что «гуду» суть вельможей не из  шаньюева рода, что по смыслу подходит более точно. Хэу – по-монгольски – «хээгуй» - простой, в значении непосредственно общающийся с народом, выполняет функцию непосредственного общения, с. 594. Седьмое слово «цзюйкюй», вероятно, также читается как монголоязычное «цэргийн» - «воинский, армейский», с.622, по-монгольски «цэрэг» - «воин, армия, войска», с.622.
Язык хунну исследуется в собственных именах оставшихся от династии шаньюев.
Рассмотрим генеалогическую таблицу шаньюев, данную Н.Я. Бичуриным начнём с отца Модэ, которого звали Тумань.

Генеалогия шаньюев хунну
1. Тумань
2. Модэ                209-174 гг. до н.э.
3. Лаошан – Гиюй – Шаньюй    174-161 гг. до н.э.
4. Гюньчень                161-126 гг. до н.э.
5. Ичисйе                126-114 гг. до н.э.
6. Увэй                114-105 гг. до н.э.
7. Ушылу Эрр Шаньюй               105-102 гг. до н.э.
8. Гюйлиху                102-101 гг. до н.э.
9. Цзюйдихэу                101-96 гг. до н.э.
10. Хулугу                96-85 гг. до н.э.
11. Хуаньди                85-68 гг. до н.э.
12. Хюйлюй – Цюанькюй               68-60 гг. до н.э.
13. Уянь – Гюйди                60-58 гг. до н.э.
14. Хуханье                58-31 гг. до н.э.
15. Фучжулэй                31-20 гг. до н.э.
16. Сэусйе                20-12 гг. до н.э.
17. Гюйя                12-8 гг. до н.э.
18. Учжулю                8-0-13 гг. до н.э.
19. Улэй – Жоди – Шаньюй Хянь   13-18 гг. до н.э.
20. Худурши – Юй                18-46 гг. до н.э.


Генеалогия южнохуннских  шаньюев

1. Би                48-55 г. н.э.
2. Мо                55-56 г. н.э.
3. Хань                56-59 г. н.э.
4. Итунши – Ди                59-63 г. н.э.
5. Су                63 г. н.э.
6. Чжохоу                63-85 г. н.э.
7. Сюань                85-88 г. н.э.
8. Туньтухэ                88-93 г. н.э.
9. Аньго                93-94 г. н.э.
10. Шицзы                94-98 г. н.э.
11. Тхань                98-124 г. н.э.
12. Ба                124-128 г. н.э.
13. Хюли                128-142 г. н.э.
14. Дэулэучу                142-147 г. н.э.
15. Гюйгюйр                147-172 г. н.э.
16. Шаньюй такой – то (Тудэ – жоши - чжогю)  172-178 г. н.э.
17. Хучжен                179 г. н.э.
18. Канкюй                179-188 г. н.э.
19. Юйфуло                188-195 г. н.э.
20. Хучуцуань                195-215 г. н.э.
Слова переведены с помощью монголо-русского словаря А. Лувсандэндэва, М., 1957. Страница указана в конце интерпретируемого слова. Тюркские слова переведены с помощью киргизско-русского словаря К.К.Юдахина, М., 1940, страница также указана в конце толкуемого слова.
1)   Тумань – на монгольском языке слово «т;мэн» означает «великое множество», дословный перевод «десять тысяч». Тюркским это слово не может быть, тюрки не употребляют его, десять тысяч по-тюркски – «он минг». Иранским данное слово не может быть, так как до нашей эры заимствование маловероятно. Речь идет о III веке до нашей эры, с.431.
2) Модэ – на монгольском языке слово означает «дерево» - «мод, модон». Из тюркских языков данное слово объяснить не возможно.
3) Лаошан- монгольское  слово «лагшин», что значит «тело, персона, здоровье, самочувствие»,  в значении «здоровый, обладатель хорошего самочувствия», с.228.
4) Гюнчень – на монгольском языке слово соответствует по звучанию слову «глубокий, глубокомысленный» - «г;н, г;нзгий», с.130.
5) Ичисйе-тюркское слово, означает «пьющий», с.238.
6) Увэй – на монгольском языке соответствует слову, означающему «нет, отсутствие» - «;г;й», с.474,  по-бурятски – (иркутский диалект)  «;бэ» означает «отсутствие, нет»
7) Ушилу эрр шаньюй – может быть как монгольским, так и тюркским словом. Если монгольское  слово, впереди не хватает «Г», если тюркское уш-три, то окончание монгольское. «Эр» - мужчина на монгольском и тюркском языках, с.675.
8) Цзюйдихуэ – затрудняюсь переводить, ни в монгольском, ни в тюркском языках значений нет.
9) Гюйлиху – соответствует монгольскому слову, означающему - «бегущий, заставлять бежать» - «г;йлгэх», с.129.
10) Хулугу – монгольское слово «хулгай» - «смутьян, бунтовщик, скрытный» и через  1300 лет спустя монгольский правитель Ирана носил имя Хулагу. До принятия ислама и буддизма монголы давали подобные имена, с.562.
11) Хуаньди – испорченное китайское имя.
12) ***люй-цюанькюй – первое слово- монгольское, означающее масть лошади, «хул» - «саврасый», с.562.
13) Уянь-гюйди- по- монгольски означает «гюйди» - «г;йдэл»  - бег, с.129, «уяань» - по-монгольски означает, с. 472, «выдержка», по-бурятски (иркутский диалект) «уян» означает «гибкий».
14) Хуханье – на монгольском языке слово означает «девушка» - «х;;хэн», с.580.
15)-17) Фучжулэй, Сэусйе, Гюйа – испорченные китайские слова.
18) Учжулю- вероятно, по-монгольски «уучлал» - «прощение, прощающий», с. 469, а   по-тюркски сложное слово, означает «уч» - три, «жулю - жол» - «дорога».
19) Улэй – жоди шаньюй Хянь – на бурятском языке иркутский диалект слово «;лэ» - означает «оставшиеся, остаток», «жоди» - вероятно можно сблизить с монгольским словом «жолоо» - «бразды правления», шаньюй действительно брал в свои руки все бразды правления, хянь  - вероятно можно сблизить с монгольским словом «хянагч» - «наблюдатель, надзирающий», с.596.
20) Худурши – монгольское слово, означает «сующий», по-бурятски «хударши» - «сующий, волевой человек» (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с. 598).
Из 20 собственных имен шаньюев хунну свободно читаются как монгольские 12 имен,  2 слова монголо-тюркские, только 1 слово читается как тюркское,  5 слов не поддаются толкованию, вероятно, испорченные китайские слова.
Рассмотрим имена южнохуннских шаньюев, приводимых так же Н.Я. Бичуриным:
1) Би – по-монгольски «би» - «я», с.68.
2) Мо – вероятно, по-монгольски «мод» - дерево, лес (Модэ – основатель государства), с.241, на киргизском языке «мо» - одичавший домашний скот.
3) Хань – по – монгольски «хань» - спутник, друг, муж, слово не изменилось в течении 20 веков, по-бурятски – «ханя», употребляется в том же значении, с.596.
4) Итунши –ди, вероятно, по-монгольски «итгэмжтэй» - верный, надежный, заслуживающий доверия, с.233. В тюркских языках значения не имеет.
5) Су – вероятно, тюрко- монгольское слово, означающее «вода», с.463. По-монгольски вода-«ус», слова однокоренные, но ближе тюркское произношение.
6) Чжан – испорченное китайское слово.
7) Сюань - испорченное китайское слово.
8) Туньтухэ – по-бурятски «т;хэ» - «сырой» (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с. 449). Тунь – «тон»- частица по-монгольски означает «совсем»,с. 407,  по-бурятски (иркутский диалект) произносится «туб», употребляется в том же значении. По-киргизски «тон» означает «мороз». Тухэ по-киргизски не имеет значения.
9) Аньго – по-монгольски  звучит как  «ангир» переводиться как  «турпан», с.38.
10) Шицзы - испорченное китайское слово.
11) Тхань – вероятно, по-монгольски означает – «хань» - спутник, друг, муж, с.596.
12) Ба – по-монгольски «баа» - кнут, бамбук, штраф, с.51.
13) Хюли – масть лошади, по-монгольски «хул» - «саврасый», с.562.
14) Дэулэчу – на монгольском языке слово означает «превозносить, почитать» – «дээдэчлэх», с.170.
15) Гюйгюйр – вероятно, по-монгольски – «г;йлгээ» - оборот, оборачиваемость, с.129. В тюркских языках значения не имеет.
16) Хучжен – по-монгольски «хуучин» - старый, старинный, с.570.
17) Кянкюй – вероятно, по-монгольски – ханхгар – дюжий, крупного телосложения человек, с.511.
18) Юйфуло – вероятно, по-монгольски «юутгэл» - переменчивый.
19) Хучуцуань – по-монгольски «хуучирчин» - игрок на хучире (старинный монгольский  музыкальный инструмент).
9 имен имеют монголоязычные корни, 1 имя читается, как монголо-тюркское, 6 вероятно читаются как монгольские, но в список монгольских слов не включены, 3 испорченные китайские  и ни одного тюркского слова среди 19 имен южнохуннских шаньюев.
Из 39 собственных имен хуннуских и южнохуннских шаньюев 21 имя читаются свободно, как монгольские, 8 имен читаются, как монголо-тюркские, 8 слов автор не берется интерпретировать (нужен специалист, владеющий китайским, монгольским и тюркскими языками). Моих знаний монгольского и киргизского языков  недостаточно. И только 2 слова читаются, как тюркские.
 Автор  признает правоту Н.Я. Бичурина который писал: «Китайцы при голосовом переложении сего слова на свой язык употребили две буквы: хун-злой и ну-невольник. Но монгольское слово Хунну есть собственное имя и значение китайских букв не имеет» (Н.Я. Бичурин, Собрание, 1950, т. I, с. 39). «Хун» - по-монгольски «хун» - человек, хунну – множественное число от х;н-означающее «люди, народ» (А. Лувсандэндэв. Монголо-русский словарь, М., 1957, с.574).
Н.Я. Бичурин в своей работе «Собрание сведений о народах, обитавших в средней Азии в древнее время», основываясь на китайских хрониках «Бэйши» и «Вэйшу» описал имена вождей и другой знати жуань жуаней, начиная с 391 года до 556 года н.э., в китайском произношении, как он называет «на языке династии Вэй». Династия «Вэй» была основана народом «табгачи» по-китайски «тоба» и тем не менее подавляющее большинство собственных имен интерпретируются как монгольские. Автор  пользовался монголо-русским словарем, под редакцией А.Лувсандэндэва, М., 1957.  Страница со значением слова будет указана в конце каждого интерпретируемого слова.
1. Мугулюй - Н.Я. Бичурин переводит как «плешивый»,  «мугулюй» - переводиться с монгольского «мухли»- «раб», с. 250, «мухулют» - на бурятском (иркутский диалект) потомки более позднего 16-17 в. н.э. «мухули» поныне проживают в Осинском районе Иркутской области в одноименном населенном пункте. Мухали известный монгольский полководец в XIII веке.
2. Гюйлухой - «гуйлгээ»-  на монгольском языке «оборотистый», «бегущий», с. 129
3. Тунугой – по – монгольски «тунгалаг»- «чистый», «светлый», с. 424, по-киргизски – «тунук» - «чистый, светлый».
4. Бади -  по-монгольски «бадлиун»- «крепыш», по- бурятски  - «бадыгар»,  «бади» - крепкий, с.55
5. Дисуюань – по-монгольски  «дийз»- «блюдце», с.149
6. Пихуба – по – бурятски  слово будет звучать  «пихан»- низенький, толстый (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М, 1973, с.372)
7. Выньгэди - сложное слово состоит из двух: 1. из китайского «вынь», в монгольских и тюркских языках объяснения нет; 2. «гэди»- монгольское слово «гэдэс»- живот, брюхо, с. 132
8. Хэдоханя – по-монгольски  слово означает  «хадаасан»- «гвоздь», с. 497, по-бурятски «хадаhан» - «гвоздь».
9. Киба -  монгольское слово «хувь»- означает  доля, часть, по-бурятски «хуби», с. 560
10. Ухе -  монгольское слово «ухэ»- означает «скрытный, лукавый, коварный», с. 489.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 184-186)
Далее идут имена жуань-жуаньских каганов, они расположены в хронологическом порядке на языке династии Вэй.
1.Дэудай - хан Шелунь - Н.Я. Бичурин переводит, вероятно, по смыслу как «на скаку стреляющий из лука», дословный перевод несколько иначе «дэудай», «дээд»- «верхний», с. 170, по-бурятски «верхом», «верхний». «Шелунь»- «шилуусэн»- «рысь» с. 652, по-бурятски «шелуhэн»- «рысь».
2.Гэжогай - хан – Хулюй - «хан с прекрасными качествами»  в переводе Н.Я. Бичурина. «Гэжогай»-  по-монгольски  «гэхе» - «я сказал», стр. 132. «Хулюй»- «хул» -  саврасый, масть лошади возможно с прекрасными качествами, с. 562
3.Хан Бэлучжень – по- монгольски «булуун»- шишка, с. 86
4.Мухань Гешенгай - хан Датань - «победоносный хан» в переводе Н.Я. Бичурин, «Мухань» имя Гешенгай хана Датаня до возведения на ханский престол, переводится как «муухан» «плохонький», с. 250. «Гешенгай» дословно означает, «гишгэх»- «наступать, ступать», с. 118. «Датань» мы уже разбирали это «татар» от монгольского «тянуть», с. 395. В хакасском языке есть слово «муха»- мучатся, страдать. (Н.А.Баскаков, хакасско – русский словарь, М., 1953, с. 111). Я думаю слово заимствовано, из монгольского потому что корень слова «му» - плохой, монгольский. В тюркских языках «плохое - джаман», «яман».
5.Чилянь-хан Уди - Н.Я Бичурин переводит как «божественный», дословный перевод с монгольского слова божественный будет «бурханы», «чилянь» от монгольского слова «чилгээр» - «стройный», «хорошо сложенный», с. 631., «уди» - по-монгольски означает «ива»- «уди», с. 448. Стройный, божественный, как  ива – так переводится имя Чилянь-хана Уди.
6.Чило-хан Тухэчжень - в переводе Н.Я. Бичурина «правда, точно». Чи - утвердительная форма при разговоре означающая «правду, точно», в бурятском (иркутский диалект), в тюркских языках схожее слово, означающее правду – «чин», «шын», «тухэчжень», - в переводе с монгольского «сырой», с. 435.
7.Шеуло-бучжень-хан Юйген – Н.Я. Бичурин переводит как «милостивый хан», по-монгольски «милостивый - оршолт», это слово или его варианты вполне могут означать милостивый, в V веке, с. 332, «бучжень» - «стрелок», от монгольского «буудаг», с. 90, «юйчен» - «девять» по-бурятски (иркутский диалект), цифра «девять» у монголоязычных народов имела сакральный смысл.
8.Фугудань - хан Дэулунь – «постоянный» по Н.Я. Бичурину, фугудань, видимо китайское слово, переводу не поддается, «дэулунь» - «дэлхий» - «мировой» по-монгольски с. 168.
9.Хэуци Фуфа Кучже – хан – «вожделенный хан» по Н.Я. Бичурину, «хэуци» - «хурьцал» - «вожделение» по-монгольски,  с. 568, «фуфа» - не поддается переводу, видимо слово китайское. «Кучже» - «хучтэй» - «сильный» по-монгольски и по-тюркски, с. 581. «Нагай» - «нагай» - «самка тарбагана», с. 257, имя которое носил до возведения на ханский престол Кучже – хан.
10.Тахань – хан Футу – «преемник» по Н.Я. Бичурину, «тахань» - переводится как «подкова» с монгольского и тюркского, «тах», с. 397, вполне может употребляться в значении слова «преемник». «Футу» - китайское слово, значений нет ни в монгольском ни в тюркском языках.
11.Дэуло – Фубо – Дэудай – хан Чеуну – «законодатель, издавший постановление» переводит Н.Я. Бичурин, наверное в переносном смысле, потому что «дэуло» - «дэлхий» - «мировой» в переводе с монгольского, с. 168. «Фубо» - китайское слово, значения нет ни в монгольском и не в тюркских языках. «Дэудай» - «дээд» - «верхний» с монгольского, « верхом» с бурятского (иркутский диалект), «Чеуну» - «чоно» - «волк», в переводе с монгольского, с. 634.
12.Чиляньту – Бинфа – хан Анахуань, « чиляньту» - «чилгээр» - «стройный, хорошо сложенный» с. 631, с китайским окончанием «ту», «Бин» - в монгольском языке эта частица усиливающая слово, с. 70, «фа» - китайское окончание, «Анахуань» - «анах» - переводится с монгольского как «следить, выслеживать» (с. 37), в смысле «охотиться» окончание китайское (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 187-198).
Приведенные Н.Я. Бичуриным, слова основаны на китайских хрониках и свидетельствуют, что жуаньжуани (авары) принадлежали к монголоязычным народам.
Н.Я. Бичурин в первом томе своего исследования «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнее время»  основываясь на китайских хрониках «Чжоушу», «Суйшу» и «Синьтаншу» описал имена и деяния ханов и знати тугю. На описании легенды о происхождении тугю останавливаться не будем, историческое значение она имеет лишь в самых общих чертах. Н.И.Крадин писал что мифы и легенды вряд ли могут служить источником исторических значений (Н.И.Крадин, 2001, с.55) поэтому мы проанализируем собственные имена (тюрков), они имеют реальный характер и задачу нашу облегчает, то что так называемые мировые религии еще не получили распространения и собственные имена тугю носили «природный», естественный характер, то есть имели корни связанные с тем народом, чьи имена носили. Рассмотрим сначала слово тугю (турк) и ашина.
1. «тугю (туцзеэ, тюрк, т;рк) + ут», с монголоязычным окончанием множественного числа «ут», происходит от монгольского слова «т;ргэн», что значит «быстрый», с. 433, «т;ргэт»- «быстрые»,  в тюркских языках слово «т;рк» +ут значения не имеет. Фантазию С.Г.Кляшторного, что слово «турк» - сакское, всерьез воспринимать не стоит, так как он не владеет ни тюркскими, ни монгольскими языками. В V-VI веках на Алтае и вблизи ираноязычные саки не жили. Кочевники давали тотемные названия на своем языке для обозначения названия племени, я не знаю ни одного случая, когда в имени племени фигурировали инородные слова.
2. ашина – «волк», с. 634, тотемное животное «шоно» название получило от монголоязычных хунну, по тюркски «волк» - «бури». Название тотема как правило у древних и средневековых народов собственное, попытки объяснить из фарси натыкается на вопрос а затем тюркам иностранное слово?  Происходят тугю из хунну – рода ашина и из тюркоязычного племени со, а не от ираноязычных саков или другого народа, как утверждают С.Г.Кляшторный и Д.Т.Савинов (степные империи Древней Азии, СПб, 2005, с.81).
Приступим к  именам  знати и названиям  чинов, описанных Н.Я.Бичуриным  в VI отделении под названием Тугю, I тома, в его работе «Собрание сведений о народах, обитавших в средней Азии в древнее время». Воспользуемся монголо – русским словарем, М., 1957, под редакцией А.Лувсандэндэва, страницы указаны в конце каждого переведенного слова.
1.«Нйету» - сын хана Исиги Коло, переводится с монгольского как «всеобщий», «общий»-  «нийт», с. 267. В тюркских языках значения не имеет.
2.«Шеху» - высшая должность в каганате, вероятнее, от монгольского слова «их» - «большой», «великий», с. 223, в тюркских языках значения не имеет. Есть вероятность, происхождения этого слова, от монгольского «цэх» - прямой, прямо, бурятское «шехэ» - прямой, с. 623. Автор, считает происхождение данного слова от «их», вполне вероятным, так как «шеху» название должности, действительно высшей, и обладатель этой должности должен быть человек прямой, «хозяин слова». Маловероятно этимологию слова «шеху» выводить с монгольского слова «сэхээ» - ум, разум, с. 379.
3. «Дэлэ» - вторая, после «шеху» должность, переводится с монгольского «дэлхий», бурятского «дэлхэ» - «земля», «мир», с. 168, в тюркских языках значения не имеет. Вероятно владыка земли.
4.Сылифа – третья по важности должность в каганате, вероятнее всего от монгольского «сайд» - «министр», «сановник», с. 342. В тюркских языках значения не имеет.
5.Тумаофа – четвертая по значимости должность, переводится с монгольского – «тумархаг», с бурятского «туматай» - «делающий что – либо из милости», с. 423, в тюркских языках значения не имеет.
6.Фули (буре) – «телохранитель», именно так интерпретирует Н.Я.Бичурин это слово «бор» - по-монгольски «серый», в значении волк употребляется крайне редко, с. 77. По-тюркски «волк».
7.Далобяня – сын Кигинь ханя, переводится с монгольского языка как «широкий» - «далбагар», с. 142. В тюркских языках значения нет. Далбай – имя, встречается у иркутских бурят до XX века, Далбаев – распространенная фамилия у иркутских бурят.
8.Жутань – хан (Були - хан) – младший брат Тобо хана, переводится с монгольского языка «жутан» - «узкоглазый человек», с. 182, в тюркских  значения не имеет.
9. «Яньло» – сын Исиги – хана Коло, переводится с монгольского языка «янзлаг» - «красивый, нарядный», с. 694, в тюркском значения не имеет.
10. «Або - хан» - дядя хана Тобо, переводится с монгольского языка «авга», с бурятского «абга» - «дядя», с. 19, в тюркских языках значения не имеет
11. «Таньхани» - хан, сподвижник Шаболио – хана, переводится с монгольского языка «тан» - «вы», окончание «хан» означает титул, с. 389, в тюркских языках значения не имеет.
       12. «Дату» (Дяньгю) – двоюродный дядя Шаболио – хана переводится с бурятского языка (иркутский диалект), как «даду» - «дедушка», на тюркских языках имеет такое же значение. Дада – имя, встречавшееся у бурят до XX века, у тюрков до сего времени.
      13. «Дилэчэ» - двоюродный брат Шаболио хана, переводится с монгольского как «глуховатый» - «дулий», по-бурятски «дулэшиг», с. 162.
      14. «Дусулу» - младший брат хана Юньюйлуй – «сулу» по-тюркски означает «красивый». На монгольском значения не имеет. «Дусал» - по-монгольски «капля», но вряд ли человеку дадут такое имя. «Ду» - видимо, приставка.
     15. «Хэулифу» - сын Дату, переводится с монгольского языка «хэулэх» - «сообщающий», с. 587. В тюркских языках значения не имеет.
     16. «Хулюй» - переводится с монгольского «хуульгай» - узаконенный, с. 569 на тюркских языках значения не имеет.
     17. «Дэлэ» (по Н.Я.Бичурину – вещь для награды) – переводится с монгольского языка как «дэлхий» - земля, мир, с.168 на тюркских языках значения не имеет.
     18. «Гудулэ Дэлэ» - «гудулэ» - современное звучание этого слова «вести, руководить, править государством», как видим изменилось очень мало, на бурятском языке «х;тэлхэ», (Черемисов К.М., бурятско-русский словарь. М., 1973, с. 633), на современном монгольском – «х;тл;х», в значении «вести, руководить, править», с. 556. На тюркских языках «счастливый» - «бахытлу». Академик В.Радлов ошибался, когда «гудалу» переводил, как счастливый. Слово «кут» в тюркских языках означает «благополучие», а не счастье. По-монгольски счастье и благополучие одно слово – «хутаг», с.568. В тюркских языках слово «кут» употребляется в половину значения, что свидетельствует о заимствовании из монгольского языка, слово «дэлхий» переводится с монгольского – «земля, мир», с. 168. Тюрки называли своего хана весьма высокопарно «правитель мира» - гудулу дэлэ.
      19. «Були - Ше» (620 г.) (брат Чуло - хана) – «були» - переводится с монгольского языка как «крепкий, сильный, здоровенький, дюжий», с. 86, а «ше» вероятно, ираноязычное слово «шах» -  «царь», так как в монгольском и тюркском языках значения не имеет.
    20. «Юеше - Ше» (сын Чуло - хана) – вероятно «юеше» переводится с бурятского (иркутский диалект) как «девять» - «юhэн», «есэн» - по-монгольски, с. 173, «ше» - «царь», персидское слово.
   21. «Яньто Ше» - яндгар переводится с монгольского языка как «твердый, крепкий, подтянутый, моложавый», с. 694, «ше» - «царь» по – персидски.
   22. «Тун - Дэлэ» - переводится с монгольского языка как «дэлхий» - земля, мир, с. 168. «Тун - тон» - по-монгольски усиливающая частица, совершенно, абсолютно, с. 423.
   23. «Ху - Дэлэ» (брат Тули - хана) – «ху» - от монгольского слова «хув» («янтарный», с.558), по китайской привычке, вероятно потеряли окончание «в», с. 558, в тюркских языках значения не имеет. «Дэлэ» - от монгольского слова «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
24. «Хэлоху» - переводится с монгольского языка «хэл хургэх» - «сообщать, передавать известие», с. 585, в тюркских языках значения не имеет.
25. «Гэшешуай» (брат Тули - хана) – переводится с монгольского языка (бурятский, иркутский диалект) «гэшхэшэ» - «топчущий», в значении «топчущий врагов», монгольское – «гишгуулэх», лишь отдаленно напоминает «гэшешуай», с. 118, в тюркских языках значения не имеет.
26. «Дулу Ше» (отец Иминишу Сылиби – хан Сымо) – переводится с монгольского языка «дулаан», «дулиа» - «ясное небо, теплая погода», с. 158. «Дулу Ше» - имя может быть связано с монгольским племенем «дулат» - ныне в составе казахов (В.В. Бартольд, 2002, с. 529), «дуклан» означает по монгольски «хромец», «хромой».
27. «Ашина Чжун» (восточный Чжуки – князь) – переводится с монгольского языка «чжун» - «з;;н» - «восточный», «восток, левый», с. 211, «ашина» - монгольское название тотема «волк», с. 634, с. 330, «чжуки» - монгольское название обозначающее «сторону, направление»- з;г, с. 208.
28. «Ашина Нишу» (западный Чжуки - князь) – «ашина» - монгольское название тотема «волк», с. 634. «Нишу» - вероятное, название «орно» - «запад», с. 330, «чжуки» - монгольское название обозначающее «з;г» - «сторону, направление», с. 208.
29. «Кэллунишукюй Сылифа» (старейшина Чеби - хана) – вероятно, переводится с монгольского языка «холыг» - «дальновидный», с. 532, по-бурятски – «холошог» - далековато, «сылифа» - вероятно переводится как «министр, сановник» - сайд, с. 342. Вероятный перевод с монгольского – «дальновидный министр». В тюркских языках значения не имеет.
30. «Чумугунь Мохэду Сыгинь» (старейшина Чеби - хана) -  «чумугань» - вероятно, от монгольского «чухам» - «верный», с. 636, «мохэду» - «мохдэг» - «бездарный», «тупой», с. 243, «мохэду» - «затуплять» - с бурятского, иркутский диалект, «сыгинь» - от монгольского «сэхээн» - «ум», с. 379, то есть «верный, но тупой ум». В тюркских языках объяснения значениям указанных слов нет, кроме «мохэду» - «мокок» - «тупой».
31. «Дагани» - переводится с монгольского языка - «дагалт» - «свита», с. 139, по-бурятски «дахал» - «свита», «приспешник». «Або и Дагани, поверстаны в число рядовых» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.267), то есть из свиты переведены в рядовые. В тюркских языках значения не имеют.
32. «Гудулуев сын Могюй» (младший Ча) – выше мы переводили слово «Гудулэ» - с монгольского «вести, руководить, править», с. 556, «могюй» - переводится с монгольского языка «могой» - «змея», с. 240. В тюркских языках значения не имеет только «кут», отдаленно напоминающий благополучие.
33. «Мохэ - Даганя» (посланник Мочжо - хана) – переводится с монгольского языка «мохоо» - «тупой», (с бурятского «мохэ» - «тупой»), с. 243, «дагань» - «дагалт» - «свита», «приспешник», с. 139, в тюркских языках значения имеет, «мохэ» - «мокок» - тупой.
34. «Или Таньхань» (старейшина Мочжо - хана) – смешанное имя, «или» - «эль» по-тюркски, «народ», но есть монгольское слово «ил» - «открытый» и «илуз» - «излишек, запас», с. 219, «тан» - означает по-монгольски «вы», окончание «хан» - титул.
35. «Янвочжы Дэлэ» (сын Мочжо - хана) – вероятно, переводится с монгольского языка «янзлаг» - «красивый, нарядный», с. 694, «дэлэ» - от монгольского слова «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
36. «Ине хан» (сын Мочжо - хана) - переводиться с монгольского языка «инээх» - «улыбающийся, смеющийся», с. 221, по-бурятски – «ине» - «улыбающийся». «Ине хан» - «улыбающийся хан».
37. «Тунво Дэлэ» - «Тунво» - «тунгалаг» - по-монгольски – «чистый, прозрачный, ясный», с. 424, по-монгольски «Дэлэ» - «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
38. «Хоба Гйелифу Шишиби» - переводиться с монгольского языка «хоба» - усиливающая частица, с. 528, «гйелифу» - «гиенэх» - «визжать», с. 117, «шишиби» - от монгольского «шиш» -  «гаолян», «сорго», с. 655, «совсем визжащий гаолян» или «вовсю просящий гаолян», видимо, в детстве сильно плакал, издавал звук похожий на гаолян, сорго. В тюркских языках значения не имеет.
39. «Гюй Дэлэ» (сын Гудулу) – переводиться с монгольского языка «гюй» - «гуйх» - «бежать», с. 129, по-бурятски «гюй» - «бежать». «Гюй Дэлэ» - «бегающий по земле». «Дэлэ» от монгольского слова «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
40. «Кюе Дэлэ» - вероятно, слово «кюе» означает тоже самое, что «гуйх» - «бежать», стр. 129, «дэлэ» - дэлхий от монгольского слова «мир, земля», стр. 168.
41. «Туньюйгу» (тесть хана Могиляня) – переводится с монгольского языка «тунирхуу» - «заставляющий упрашивать себя», с. 424. В тюркских языках значения не имеет.
42. «Ашид - Гйелифу» (посланник хана Могиляня) – переводится с монгольского языка «ашид» - «вечно», с. 50, «гйелфу» - «визжать», с. 117. «Ашид - Гйелифу» - «вечно визжащий». В тюркских языках значения не имеет.
43. «Мэйлучжо» (посланник Могиляня) – вероятно, переводится от монгольского слова «мэлхий» - «лягушка», «подобный лягушке», с. 252. В тюркских языках значения не имеет.
44. «Гегйесуби» (посланник Могиляня) – переводится с монгольского языка «гэгээвтэр» - «светловатый», с. 131. В тюркских языках значения не имеет.
45. Гйедйе Иси хана (басимский старшина) – переводится с монгольского языка «гэдийх» - «упрямый», с. 132, с бурятского «гэдэ» - «упрямый», «иси» - вероятно, «исиги» - отец, с. 222. Гйедйе Иси хан – упрямый отец, с монгольского языка. На тюркских языках значения не имеет.
46. Панькюедэлэ (отец Усу – Миши хана) – вероятно, состоит из сложного слова «панькюе» - переводу с монгольского и с тюркского языков не поддается, «дэлэ» - по-монгольски «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
47. Гэлачи (сын Усу – Миши хана, западный Ша) – переводится с монгольского языка «гэлачи» - «галч» - истопник, кочегар, человек  связанный с огнем, с. 110, видимо, был человек с детства любивший огонь. На тюркских языках значения не имеет.
48. Абусы (западный Шеху Усу  - Миши хана) – вероятно, переводится с монгольского языка и означает то же самое, что «абга» - «дядя», с. 19, или же по-бурятски «абаша» - «берущий». В тюркских языках значения нет.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 228-278).

Рассмотрим собственные имена ханов (тюрков), «в продолжение 535-745 годов имел двадцать одного хана» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 227). Имена всех, двадцати одного хана в хронологическом порядке, как они изложены у Н.Я. Бичурина. Так же будем пользоваться Монголо – русским словарем, М., 1957, под редакцией Лувсандэндэва А., страницы указаны в конце каждого интерпретированного слова.
1. Или – хан Тумынь – «Или» - «эль» тюркское слово, означает «народ», «Тумынь» - «тумэн» - «десять тысяч», «бесчисленное множество», переводится с монгольского языка, с. 431. Основатель государства тугю носил тюркско – монгольское имя, как бы символизируя тот симбиоз, который он возглавил, и из которого он вышел.
2. Исиги – хан Коло – переводится с монгольского языка «исиги» - «эцэг» - «отец», с. 683, по – бурятски, иркутский диалект «отец» - «эсэгэ», «коло» - «хол» - «далеко», с. 532, по-бурятски – «коло» будет «холо».
3. Муюй – хан Кигинь – переводится с монгольского языка «муюй» - «мухай» - «некрасивый», с. 250. «Кигинь» - «хилэн» - «гнев», с. 525. «Некрасивый в гневе», такое имя носил  третий хан тугю, если его имя перевести дословно.
4. Тобо – хан – произошло это имя, я думаю, от названия монголоязычного народа «табгачи», которых китайцы называли «тобо» и которые основали династию «Вэй». Династия Вэй правила в Северном Китае с 386 года по 581 год н.э., т.е. одновременно с Тобо – ханом, который «поставлен» ханом 572 году. Слово «табгачи» произошли, я думаю от монгольского (бурятский – иркутский диалект) слова «табгайши» - «пятка, пяточники». Те кто много ходит пешком называются «табгайя ширэшед» (носят пятки – букв.) и действительно после того как перекочевали с Онона в Северный Китай табгачи предпочитали ходить пешком, пеший народ - табгачи.
5. Шаболио – хан Нйету. Н.Я. Бичурин пишет: «В орде, советуясь между собою, сказали, что из четырех сыновей ханских Нйету есть способнейший, почему и воззвали его на престол под наименованием Илигюйлу Ше Мохэ Шиболо – хана, еще наименовали его Шаболио» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 235). «Илигюйлу» - смешанное, сложное слово, состоящее из двух основ, тюркского «или» - «эль» - «народ» и монгольского «гюйлу» - гуйлгээ – «бег, оборот, обращаемость», с. 129, «убегающий народ» - «илигюйлу», в отношении кочевников, вполне приемлемое слово. «Ше» - это «шах», «царь» - персидское слово. «Мохэ» - «тупой», с. 243. «Шиболо - Шаболио»- переводится с бурятского языка «шабал» - «мазать, помазанник» (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с.712), по всей вероятности  «помазанник», с. 638. «Нйету» - переводится с монгольского языка как «всеобщий, общий», с.267.
6. Шеху – хан Чулохэу – «шеху» - вероятнее переводится от монгольского слова «их» - «большой, великий», с.223, бурятский вариант – «ехэ» - «большой, великий». «Чулохэу» - по-монгольски «чолоогуй» - «занятый», с. 635, по –бурятски (иркутский диалект) – «сознание, разумный» - «сулохэй». «Великий, занятый разумный хан» - «шеху – хан Чулохэу». Вероятно, так же бур. «шехэ» - прямой, монг. «цэх», с. 623. Считаю происхождение этого слова от  монголоязычного «их» - большой, великий.
7. Дулань – хан Юнюйлюй. Н.Я. Бичурин пишет: «Народ поставил государем Юнюйлюя, сына Шаболио – ханова, под наименованием Гейгя Шидона Дулэнь – хана» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 239). «Гейгя» - переводится с монгольского языка «гээх» - «терять, потерять», с. 135. «Шидон» - от монгольского слова «шидтэн» - «волшебник, маг, чародей», с. 650. «Дулань» - от монгольского «дулаан» -  «тепло», с. 158. «Юнюйлюи» - как и предыдущие слова переводятся с монгольского языка «юуны» - «какой», с. 686. «Какой теплый (сердечный) хан» - Дулань – хан Юнюйлюй. В тюркских языках значения не имеют.
8. Бугя – хан Дату. «Бугя» - на тюркских и на монгольских языках имеет одинаковое значение, слово не заимствованное, как считает В.В.Владимирцев, Н.И.Егоров и др. а общее «буга» - «олень», с. 82. «Дату» - «даду» - «дедушка», на тюркских и бурятском языках, слово общее.
9. Шиби – хан Дуги. «Шиби» - от монгольского слова «шивээ» - «укрепление, крепить», с. 649, «дуги» - «круг», «колесо» - по-монгольски «дугуй», с. 157, по-бурятски «дугы». В тюркских языках значения не имеет.
10. Чуло  хан – по-бурятски «чуло» - «суло» - «разум, сознание». В бурятском языке «ги» утвердительная форма при разговоре означающая «правду, точно», в тюркских языках схожее слово «чин» означает правду.
11. Хйели – хан Дубы. «Хйели – хан прежде был Мохэду - Ше» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 247). «Мохэду» - переводится с монгольского языка «мохдог» - «тупой, бездарный», с. 243, «Хйели» - «хэл», по-монгольски «язык», с. 584, «дуби» - от монгольского «давуу» - «превосходящий», «лучше». Был тупой стал с превосходным (лучшим) языком.
12. Тули – хан. Н.Я. Бичурин пишет: «Тули – хан в начале был Нибу Ше» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 259). «Нибу» - вероятно, переводится с монгольского языка «ний» - согласие, единение, нибу – согласный, с. 266, «ше» - шах – царь, по – персидски. «Тули» - «тулах» переводится с монгольского как «опираться, опора», «надежда», с. 422. Есть еще другой вариант, тюркское «толо» - «заплатил» и монгольский аналог с таким же значением: «туло», но я думаю «тули» - «тулах» - «опираться, опора, надежда», в данном случае подходит больше. Китайская привычка изменять окончания.
13. Иминишу Сылиби – хан Сымо. «Иминишу» - от монгольского слова «эмнэгшуулах» - «необъезженный», с. 671, «сылиби» - возможно, от монгольского «сайд» - «министр, сановник», с. 342, «сымо» - от монгольского слова «сэм» - «осторожно», с. 374.
14. Чеби – хан. До восшествия на престол его имя было Хубо. «Хубо» - вероятно, от монгольского «хув» - «янтарь, янтарный», с. 558, «чеби» - вероятно, от монгольского слова «шивээ» - «укрепление», «крепить», с. 649, слово равнозначное «шиби».
15. Гудулу – должно быть сближено с монгольским словом «х;тл;х» - «вести, править, руководить (государством)», с. 556, по-бурятски «х;тэлхэ» употребляется в том же значении (К.М. Черемисов, бурятско-русский словарь, М.,1973, с.712).
16. Мочжо – вероятно, происходит от монгольского слова «морч» - «следопыт», с. 246. Во всяком случае, в тюркских языках значения не имеет.
17. Бигя – хан Могилянь – «бигя» - переводится с  монгольского языка «бага» - «малый, небольшой», с. 53. Н.Я. Бичурин пишет: «Бигя – хан Могилянь собственно был малый Ша…» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.273). «Могилянь» - переводится с монгольского языка «могойн» - «змейный», в смысле «живучий, как змея». В монгольском языке змея не звучит как оскорбление. Возможен другой вариант – «мухан» по-монгольски – «плохонький, неважный».
18. Ижань – хан – переводится с монгольского языка «эзэн» - «хозяин», с. 668, с бурятского «эжэн» - «хозяин».
19. Бигя Гудулу – хан – «бигя» - переводится с монгольского языка «бага» - «малый, небольшой», с. 53, «гудулу» - современное звучание на монгольском языке «х;тл;х» - «вести, руководить государством, править», с. 556. 
20. Хан Усу – Миши – «усу» - переводится с монгольского языка «ус» - «вода», с. 463, «миши» - «мишээх» - «смеяться», «улыбаться», по-монгольски, с. 240.
21. Баймэй – хан Хулунфу.  «Баймэй» - по-монгольски значит «баймбагай» - очень большой, с. 57, по-бурятски – «баимей» означает то же самое, еще может означать «мишень, цель, приз», иркутский диалект.  Баймей, Баймеевы распространенная фамилия среди иркутских бурят, «хулун» - по-монгольски масть лошади, дикая лошадь, с. 562, по-тюркски «жеребенок».
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.227 - 278)

Рассмотренные собственные имена подтверждают мнение, о том, что тугю (тюрки) с момента своего возникновения и до определенного момента, примерно до VII века были монголоязычными. Возникли тугю в результате смешения хунну из рода ашина и вероятно тюркоязычных со, возможно кипчаков или киргизов. Большинство собственных имен объясняются на основе монгольских языков. Тугю (тюрки) видимо, оставались частично монголоязычными до падения первого каганата, во всяком случае, знать. То, что давали новорожденным монголоязычные имена, свидетельствует, что монгольский язык еще был живой и на нем разговаривали тугю (тукюе) – «быстрые» в переводе с монгольского. Даже во времена II Тюркского каганата тугю продолжали частично, правда в меньшей степени, чем во времена I каганата оставаться монголоязычными, это конец VII века, начало VIII века нашей эры. Переход на тюркоязычие свидетельствует орхонские памятники VIII века, правда и в этих надписях содержатся значительное количество монголоязычных слов.
 Н.Я. Бичурин, считал тугю монголами, что не совсем верно, монголы как таковые появились в IX веке, речь может идти только о монголоязычном народе. Ему было легче, он знал не только китайский язык, но и монгольский и тюркские языки. Переводя с китайского на русский язык он перерабатывал материал как переводчик и у него была возможность сличать собственные имена тугю  с монгольскими, и конечно, большинство из них они звучали, и переводились как монгольские имена. Н.Я. Бичурин  принципиально отстаивал свою позицию, ради научной добросовестности, а не ради любви к монголам, наоборот он как известно был этнический тюрк. Н.Я. Бичурин по национальности был чуваш, казалось он должен был относиться к монголам, с некоторым предубеждением, но научная добросовестность брала в нем  верх.
Перейдем к «Западному дому Тугю», как с жуань – жуанями и тугю автор воспользовался  «Монголо – русским словарем» под редакцией  А.Лувсандэндэва изданным в Москве в 1957 году, страницы словаря, где находятся использованные слова будут указаны в конце каждого интерпретированного слова.
Имена знати и названия чинов будут приведены в первую очередь, а затем имена ханов.
1. Сыфаян – китайское слово, с монгольского и тюркского языков не переводится. Какую выполнял  сыфаян функцию,  Н.Я. Бичурин не пишет.
2. Хунда – переводится с монгольского «хундан» - «белоголовый», с. 564 в значении очень умный человек.
3. Кижинь – переводится с монгольского «эзэн» - «хозяин», с. 668 в тюркских языках объяснений нет.
4. Тутунь (титул) - переводится с монгольского «тутам» - «каждый», в значении «каждый человек», с.  426. «… отправил Тутуней иметь надзор за ними и собирать подати» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.283), то есть тутунь должен был взять на учет каждого человека для сбора податей и кроме того выполнял прокурорские функции надзора.
5. Гэсан – имя, переводится с монгольского «гасан» - «умный не по годам», стр. 116, в тюркских языках значения не имеет. Мусульманское имя «хасан», «гасан», не употребимо, арабская религия только зарождалась, речь идет о 619 годе. До арабской экспансии оставалось почти полтора века.
6. Мохэду (родственник Шеху - хана) – переводится с монгольского языка «мохоо» - «тупой», с. 243 (бурятского «мохэ» - тупой), окончание «ду» означает «затуплять, притуплять, не острый». В тюркских языках означает то же самое «мокок» - «тупой».
7. Нишу Мохэ Ше хан (отказался от престола) – «нишу» - вероятно, от монгольского «орно» - «запад», с. 330, «мохэ» - «мохоо, мохэ» - «тупой», «ше» - «шах» - «царь» - персидское слово. «Мохэ» - на тюркском («мокок») тоже самое.
8. Шили Дэлэ – «шили» - переводится с монгольского «шилэн» - «затылок, шея», с.651, «дэлэ» - «мир, земля», с. 108. В тюркских языках значения нет.
9. Муби Дагань – «муби» - сложное слово, состоящее из двух «му» - «муу» - «плохой», с. 249, и «бий» - «есть», «имеется», с. 69, «дагань» - от монгольского слова «дагалт» - «свита», с. 139. «Имеется плохая свита» - «муби дагань». В тюркских языках данные слова значения не имеют.
10. Тунво Ше – «тунво» - в переводе с монгольского языка означает «тунгалаг» - чистый, прозрачный, светлый, ясный, с. 424, «ше» - «царь» - по - персидски. «Светлый шах» - «тунво ше». В тюркских языках Тунво значения не имеет.
11. Асыги Кюе Сыгинь – «асыги» - в переводе с монгольского означает «асгих» - «бить», с. 45, «кюе» - вероятно, то же самое, что «гуйх» - «бежать», с. 129, «сыгинь» - означает на монгольском «сэхэн» - «ум», с. 379. Асыги Кюе Сыгинь по-монгольски будет «бьющий и убегающий ум». Возможно, новорожденному дали такое имя в честь дедов.
12. Икюйлиши (хилиши) Иби – хан. Хилиши (икюйлиши) – на монгольском означает «хилэн» - «гнев, ярость», с. 525. Маловероятно этимология этого слова от монгольского «хэлэн» - язык, речь,  с. 588.
13. Дулу – переводится с монгольского «дулаан», «дулна» - «тепло, ясная погода», с. 158. В тюркских языках объяснения нет.
14. Тухоло – от монголоязычного «туух» - «гнать, погонять, перегонять», с. 427, может быть от монголо – тюркского слова «тухэл», «токол» - «вторая жена».
15. Хулуву – имеет общее происхождение с монгольским словом «хулгай» - «смутьян, бунтовщик, скрытный», с. 562. Монгольский правитель Ирана, в XIII веке, носил похожее имя – Хулагу.
16. Асигиский Кюе Сыгинь – «асигиский» - вероятно, этимология этого слова в корне  «асгих», что в переводе с монгольского будет означать  - «бить, колотить, ударять», с. 45, «кюе» - вероятно, означает «гуйх» - «бежать», с. 129, «сыгинь» - по- монгольски  «сэхэн» - «ум», с. 379.
17. Ашина Хэлу – «ашина» - переводится с монгольского «чоно» - «волк», название тотема, «хэлу» - должно быть сближено с  монгольским словом  «хэсэх» - «говорить, рассказывать», с. 588. В тюркских языках «ашина хэлу» объяснения не имеет.
18. Ибули Ше Шегуй Дэлэ Циоюе (отец Ашина Хэлу) – «Ибули» - вероятно, имеет общие корни с монгольским словом  «вээл» - «покровитель, защита, попечение», с. 126. «Ше» - шах, означает «царь» - по персидски. «Шегуй» - от монгольского «шигуу» - «плотный», с. 650, «дэлэ» - «мир», «земля», с. 168. «Циоюе» - вероятно, от монгольского «цийлийх» - неподвижный взгляд, с. 607. Вероятно, плотный и с неподвижным взглядом Шах защищающий землю. Вполне в духе времени. В тюркских языках объяснения нет, этих слов.
19. Шушеди – вероятно, должен быть сближен с  монгольским  словом  «шуудэр» - «роса», с. 662.
20. Чумугуньмойчжо (на с. 292 указано чумугуньмойчжо  есть Мугунь) сложное слово состоит: «чу» - по- монгольски, междометие, произносится при поднятии тяжести; «чуу гай - едва», с. 636, «мугунь» - на  монгольском произносится  «мугуйд» - «грубый, невежественный, упрямый», с. 247, вероятно, происходит от монгольского слова «морч» - «следопыт», с. 246. В тюркских языках объяснения не имеют.
21. Хулуву  Кюе Чжо – сближается с  монгольским  словом  «хулгай» - «смутьян, бунтовщик, скрытный», с. 562.  Монгольский правитель Ирана, в XIII веке, носил похожее имя – Хулагу. «кюе» - вероятно, означает «гуйх» - «бежать», с. 129, «чжо» - вероятно, должен быть сближен с  монгольским  словом «чигч» - «резкий, прямой» (о характере), с. 630. В тюркских языках объяснения нет.
22. Нешетидунь Чжо – «нешетидунь» - сложное монгольское слово «неше» - «нийц» - «согласие, общительность, обходительность», с. 268, «тидунь» - монгольское «тодий», бурятское «тудун» - «столько», с. 416. «Чжо» - вероятно должен быть сближен с  монгольским  словом «чигч» - «резкий, прямой» (о характере), с. 630. В тюркских языках объяснения нет.
23. Туциши Хэлоши Чжо – «туциши»  в современном  монгольском языке будет звучать, как  «тушиг» - «опора», с. 435, «хэлоши» - сближается с  монгольским  «хэлэх», с бурятским  «хэлэши» - «говорливый, рассказывающий», с. 588. «Чжо» - вероятно, сближается с  монгольским  словом  «чигч» - «резкий, прямой» (о характере), с. 630. В тюркских языках объяснения не имеет.
24. Шуниши Чубань Чжо – «шуниши» - на современном монгольском  «шунгалах» - «нырять», «погружаться», с. 660. «Чжо» - вероятно сближается с  монгольским  словом  «чигч» - «резкий, прямой» (о характере), с. 630.
25. Асиги Кюе Сыгинь: «асиги» - на современном  монгольском языке звучит как   «асгих» - «бить, колотить, ударять», с. 45, «кюе» - вероятно, означает «чуйх» - «бежать», с. 129. «Сыгинь» - на современном  монгольском языке звучит как  «сэхэн» - «ум», с. 379.
26. Гэшу Кюе Сыгинь: «гэшу» - современное звучание этого слова на монгольском языке почти неизменилось  «гашуу» - «горький», с. 116, «кюе» - вероятно, означает «чуйх» - «бежать», с. 129. «Сыгинь» - современное звучание этого слова на монгольском языке «сэхэн» - «ум», с. 379.
27. Басайгань Дуньшибо Сыгинь: «басайгань» - вероятно сближается с  монгольским словом «басах», «басуулах» - пренебрежительный, с. 66, маловероятно, но возможно этимология слово а «басайгань» с  монгольского  «бацган» - «девушка», с бурятского «басаган» - «девушка», «дуньшибо» - на современном  монгольском языке «дунших» - «задерживаться», с. 159, «сыгинь» - на современном  монгольском языке «сэхэн» - «ум», с. 379.
28. Асигйе Нишу Сыгинь: «асигйе» - на современном  монгольском языке «асгих» - «бить, колотить, ударять», с. 45, «нишу» - вероятно, на современном  монгольском языке «орно» - «запад», с. 330, «сыгинь» - современное  монгольское слово «сэхэн» - «ум», с. 379.
29. Гэшу Чубань Сыгинь: «гэшу» - на современном  монгольском языке почти не изменилось  «гашуу» - «горький», с. 116, «чубань» - на современном  монгольском языке -  «шувуун» - птица, с. 658. «Сыгинь» - на современном  монгольском языке «сэхэн» - «ум», с. 379.
30. Хиюнь (получил достоинство Мохэду Шеху): «хиюнь» - вероятно, на современном  монгольском языке - «хинэ» - «плесень», с. 526.
31. Юечу: «юечу» на современном  монгольском языке - «ювуу» - «раковина», с. 685. В тюркских языках объяснения нет.
32. Чуми: китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
33. Чуюе: китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
34. Юеми: соответствует современному монгольскому (бурятскому) слову «юумэ» - вещь, имущество, пожитки (К.М.Черемисов, бурятско – русский словарь, М., 1973, изд. «Сов. энциклопедия», с. 783).
35. Циби: «циби» - соответствует  монгольскому слову «цийх» - «неподвижный» (о взгляде), с. 607.
36. Чжусйе – китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
37. Хучжу: - «хучжу» - соответствует  монгольскому слову «хучтэй» - «сильный», с. 581, на тюркских языках «кучлу» - «сильный».
38. Гэлолу: - переводится с монгольского языка «гэлурэх» - «идущий тихо», «брести», с. 132. На тюркских языках значения не имеет.
39. Инпони Шуниши (отделение хана Хэлу) – «инпона» - видимо  китайское слово. «Шуниши» - от монгольского «шунгалих» - «нырять», «погружаться», с.660.
40. Пожунь (ойхорский): возможно китайское слово.
41. Ашина Мише: - «ашина» - название монгольского тотемного животного «чоно» - волк, стр. 634. «Мише» - современное звучание на  монгольском «мишээх» -  «смеяться, улыбаться, радоваться», с. 240. В тюркских языках, объяснения нет.
42. Ашина Бучжень: - «ашина» - монгольское название тотема «чоно» - волк, с. 634, бурятское «шоно» - волк, «бучжень» - современное звучание на  монгольском языке «буудачг» - «стрелок», с. 90.
43. Нуньдулу (Сыгинь покорился): - сложное монгольское слово, состоящее из двух, «нунж» - «человек со слабым зрением», с. 277, «дулу» - «дулан» -  теплая ясная погода, с. 158.
44. Дагань (должность): переводится с монгольского языка «дагалт» - «свита», с. 139, должностное лицо, функциональные обязанности, Н.Я.Бичурин не описаны, но были в свите старшин. « … Одних главных старшин и даганей убито 200 человек» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 291).
45. Буши Даганем – «буши» переводится с монгольского – «бушуу» - «скоро, поспешно, быстро, живо, скорый, быстрый», с. 92, «дагань» - свита по-монгольски, с. 139.
46. Инйе Дагань – «инйе» - от монгольского слова «инг» - жернов, каменный каток, с. 220, «дагань» - «дагалт» - свита, с. 139.
47. Туциши Алиши: (племя - адм. деление)  «туциши» соответствует современному монгольскому слову «тушиг» - опора, с. 435, «алиши» - от «алиа» -  «веселый, весельчак», монгольское слово, с. 31.
48. Хулушикюе - (племя - адм. деление): сложное монгольское слово, состоит из двух слов, «хулуши» - означает по–монгольски «хулуух» - воровать, красть, с. 563, бурятское «хулуши» - «воровитый», «кюе» - переводится с монгольского – «гуйх» - «бежать», с. 129. По Н.Я.Бичурину, было поколение (племя) хулушикюе (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с. 292).
49. Гйели – хана (хйели - хана) – у Н.Я.Бичурина Гйели – хан написан тождественен Хйели – хану (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с. 293), «хйели» - переводится с «хэл» - «язык», по-монгольски, с. 584.
50. Мише Килиби – «мише» - по–монгольски «смеяться» - «мишээх», с. 240, «килиби» - от монгольского слова «хэлэх» - говорить, рассказывать, с. 588, бурятское «хэлэбы» - я говорил.
51. Чженьчжу Шеху – (Мише напал на него): «чженьчжу» - китайское слово, «шеху» - на  современном монгольском языке слово «их» - большой, великий, с.223, по-бурятски «ехэ» - «большой, великий».
52. Сыгйе – думань: «сыгйе» - соответствует современное монгольское слово «сэггуй» - «неустанно, беспрерывно», с. 372, «думань» - соответствует  монгольское слово «дулимаг» - «недостаточный, неполный», с. 158.
53. Чжугюйбо – китайское слово, на монгольских и тюркских языках значения не имеет.
54. Гэпаньто – соответствует  монгольское слово «гэрэлтэй» - светлый, с. 134.
55. Аши – соответствует современному  монгольскому слову «ашид» - вечность, неизменность, с.50.
56. Дугжы – переводится с  монгольского языка «дугжрах» - вздремнуть (дремлющий), с. 157.
57. Даши – соответствует  монгольскому слову «дашинга» - доска, перекладина (для перехода через канаву), полка, с. 149.
58. Туциши Чжихань – аулу: «туциши» от монгольского слова «тушиг» - опора, стр. 435, «чжихань» - китайское слово, на монгольских и тюркских значения не имеет, «аулу» - ближе тюркское слово, монгольское произношение было бы «айл» - группа юрт, с. 27.
59. Хусэло – по-монгольски  «хусэл» - «желание, хотение, охота, стремление», с. 579.
60. Учжилэ – тюркское слово «уч» - три (К.К.Юдахин, 1940, с. 450), «жил» - год, по-тюркски и по-монгольски имеет одно значение, общее слово, с. 179. Речь идет у Н.Я.Бичурина о 699 годе, когда тюркский элемент уже появился у монголоязычных  тугю, даже в именах знати.
61. Хинчиван – хан (титул) – сближается с  монгольским словом «хилчин» - пограничник, с. 525. Ван – китайский княжеский титул.
62. Дудань – по-монгольски - «дуудах» - «звать, вызывать, произносить», с. 161.
63. Чеби Шичжо Сулу: «чебы» - вероятно,  монгольское слово «шивээ» - укрепление, крепить, с. 649, слово равнозначное «шиби». «Шичжо» - китайское слово, в монгольских и тюркских языках значения не имеет. «Сулу» - тюркское слово, означает – «красивый».
64. Чжену – (брат хана Согэ) – вероятно, по-монгольски слово звучит как  «чоно» - волк, с. 634.
65. Йечжы Абусы: «йечжы» - по-монгольски слово звучит как  «ичилхе» - кишмя кишеть, в значение «много», с. 224, «абусы» -  монгольское слово «абга» - дядя, с. 19
66. Думочжы – по-монгольски - «дунигар» - «самонадеянный, высокомерный», с. 159.
67. Живэй хан  (охранял г. Хынлос) – по-монгольски - «живэр» - «борода», «бородатый хан», с. 178.
68. Шеху Тунь Або: «Шеху» - от монголоязычного слова – «их» - «большой, великий», с. 223, «тунь» - по-монгольски - «тун» - «совершенно, абсолютно», с. 423, «або» - по-монгольски - «авга» - дядя, с. 19.
69. Кюелюйчжо: сложное слово, состоящее из двух, первое «кюелюй» - от монголоязычного  слова – «гуйцуулэх» - «оканчиваться, завершаться, догонять, нагонять», с. 129; второе – «чжо» - по-монгольски  – «чигг» - «резкий, прямой (о характере)», с. 630.
70. Туньбо: сложное слово, состоящее из двух, первое «тунь» - по-монгольски - «тун» - «совершенно, абсолютно», с. 423; второе – «або» по-монгольски означает  «авга» - дядя, с. 19.
71. Хинь (сын Ашины ***й Дао) – вероятно от монголоязычного слова «хинэ» - «плесень», с. 526.
72. Думочжы Гюегйегинь – «думочжы» по-монгольски - «дунигар» - «самонадеянный, высокомерный», с. 159, «гюегйегинь» - от монголоязычного  слова «гуйлгэн» - «бегло», с. 129. В тюркских языках значения нет.
73. Илиди Миши Гудулу Бигя – «илиди» - по-монгольски - «илд» - «меч, сабля», с. 219, «миши» - по-монгольски - «мишээх» - «смеяться», с. 240, «гудулу» - современное звучание на монгольском языке «х;тл;х» - «вести, руководить государством», с. 556, по-бурятски «х;тэлхэ» употребляется в том же значении (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с.633), «бигя» - от монгольского слова «бага» - «малый, небольшой», с. 53. В слове «илиди» не было бы окончания «ди» можно перевести как «эль» - народ. В тюркских языках значения нет.
74. Дынли Иломиши хан: «дынли» - вероятно, монгольское слово «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Иломиши» - по-монгольски - «илуу» - «лишний, излишний», с. 219, «миши» -  «мишээх» - на современном монгольском языке означает «смеяться, радостный, радоваться», с.240.
75. Адонэйло Юнын: «адонэйло» по-монгольски - «адууны» - «конский, лошадиный», с. 25, «юнын» от монгольского слова «юудэн» - «башлык, капюшон», с.686.
76. Дэманлэ (объявил себя Шеху) – по-монгольски - «дэмнэх» - «помогать, поддерживать, быть опорой», с. 168.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.279 - 300).


Рассмотрим собственные имена ханов «западного дома тугю» в хронологическом порядке изложенном у Н.Я. Бичурина. Ссылки на словарь будут даны в конце переводимого слова, автор  пользовался «Монголо – русским словарем», М., 1957, под редакцией А.Лувсандэндэва, страница указана в конце каждого переведенного слова.
1.Хан Далобянь – по-монгольски «далбагар» - «широкий», с. 142.
2.Нили – хан – по-монгольски «нилээн» - порядочно, с.268.
3.Нигю Чуло – хан: «нигю» от монголоязычного слова «нигуулсэл» - «милость, милосердие, сострадание», с. 265, «чуло» по – бурятски - «суло» - разум, сознание.
4.Шегуй – хан – вероятно, по-монгольски - «их» - «большой, великий», с. 223.
5. Тун Шеху – хан – «Тун» - усиливающая частица, «тун» - совершенно, абсолютно, с. 423. «Шеху» - вероятно, от монгольского слово «их» - «большой, великий», стр. 223. Считаю  этимологию данного слова от «их»,  предпочтительнее, чем «цэх» - прямой, по-бурятски  «шехэ» - прямой, с. 623.
 6.Сыби – хан Мохэду – «сыби» - по-монгольски - «сэвэр» - «рискованный», с. 372, «мохэду» -  монголо-тюркского слова «мохоо» - тупой (бур. Мохэ - тупой), с. 243. По- тюркски «мокок», имеет то же значение.
7.Сы Шеху – хан – «сэв»  - усиливающая частица, с. 371, «шеху» - вероятно, по-монгольски слово звучало «их» - «большой, великий», с. 223.Однако усиливающая частица «сэв» ставится перед словами с начальным «сэ». Тысяча четыреста лет назад могло быть по-другому, усил. частицу ставили перед любыми словами.
8.Дулу – хан Нишу: «дулу» - по- монгольски  слово -  «дулаан», «дулиа» - ясная погода, теплая погода, с. 158, «нишу» - вероятно, по-монгольски  «орно» означает  - запад, с. 330.
9.Шаболо Хилиши – хан – «Шаболо» по-монгольски  «шавас», по-бурятски «шабалга» - обмазка, штукатурка, помазанник, с. 638 (К.М.Черемисов,1973,  с. 712). «Хилиши» на монгольском языке означает «хилэн» - гнев, ярость, с. 525, маловероятно, объяснение значения этого слова с монгольского «хэлэн» - язык, речь, с. 528.
10.Иби Дулу – хан Юйгу Ше: «иби» - по-монгольски (зап. бурятски) слово «иибии» - бабушка (обращение к пожилой женщине) (К.М.Черемисов,1973, с. 276), в V веке, вероятно, обращение к старшему. «Дулу» - от монгольского слова «дуаан; дулиа» - «ясная, теплая погода», с. 158. «Юйгу» - от монгольского слова «юугээн» - «свой, своего», с. 686. «Ше» - персидское слово «шах».
11.Икюйлишы Иби – хан: «икюйлишы» (хилиши) от монгольского слова «хилэн» - «гнев, ярость», с. 525, «иби» - «бабушка» (К.М.Черемисов,1973, с. 276), вероятно, монгольское обращение к старшему, а не только к бабушке или  к пожилой женщине.
12.Иби Шаболо Шеху – хан: «Иби» вероятно, монгольское обращение к старшему, в наше время сохранилось в иркутском диалекте, как обращение к пожилой женщине. «Шаболо» должно быть сближено с бурятским  словом  «шабалга» - штукатурить, мазать, помазанник (К.М.Черемисов, бурятско-русский словарь, М., 1973, с.712), по-монгольски  «шеху» - от монгольского слово «их» - «большой, великий», с. 223.
13.Иби – Шегуй – хан: «Иби» вероятно, монгольское обращение к старшему, в наше время сохранилось в иркутском диалекте, как обращение к пожилой женщине (К.М.Черемисов,1973, с. 212), «Шегуй» то же самое, что, «шеху» - от монгольского слово «их» - «большой, великий», с. 223.
14.Шаболо – хан Ашина Хэлу: «шаболо» - сближается с бурятским словом  «шабалга» - штукатурить, мазать, помазанник, с. 638 (К.М.Черемисов, М., 1973, с. 712), «ашина» - от монгольского слова «чоно» - волк, с. 634, «хэлу» - от монгольского слово «хэл» - язык, с. 584.
15. Ашина Мише: «ашина» - монгольское слово «чоно» - волк, стр. 634, «мише» - от монгольского слова «мишээх» - смеяться, с.240.
16. Ашина Бучжень: «ашина» - монгольское слово «чоно» - волк, стр. 634, «бучжень» - от монгольского слова «буудагч» - «стрелок», с.90
17. Дучжы – хан –  монгольское слово «дугжрах» - вздремнуть (дремлющий), с. 157.
18. Хан Юанькин – китайское слово, на монгольских и тюркских языках объяснения нет.
19. Хан Були Ше Хусэло: «були» - вероятно, тюркское слово «бури» - волк, по-бурятски – «боро» - «серый», по-монгольски – борогг – серый, с. 78, «ше» происходит от персидского «шах» - царь, «хусэло» - от монгольского слова «хусэл» - «желание, хотение, охота, стремление», с. 579.
20. Хан Ашина Суйцзы: «ашина» - по- монгольски слово «чоно»  означает - волк,  с. 634, «суйцы» - от монгольского слова «суйтгэх» - «уничтожать, разрушать, разорять», с. 368. Хан разрушитель.
21. Хан Ашина Хянь: «ашина» - по-монгольски слово «чоно»  означает - волк, с. 634, «хянь» - от монгольского слова «хянагч» - «наблюдатель, надзиратель», с. 596.
22. Хан Ашина Хуай – Дао: «ашина» - по-монгольски  слово «чоно» означает  - волк, с. 634, «хуай - дао» - китайское слово, на монгольских и тюркских языках объяснения нет.
23. Хан Ашина Синь: «ашина» - по-монгольски слово «чоно» означает  - волк, с. 634, «синь» - китайское слово, на монгольских и тюркских языках объяснения нет.
24. Туциши – Учжилэ: «туциши» - по- монгольски слово «туших», означает  «опора», с. 435, «учжилэ» - от тюркских слов «уч» - три, «жил» - год, по-тюркски  и по-монгольски имеет одно значение, общее слово, с. 179.
25. Хан Согэ – по-монгольски слово «согоо» означает  - «самка изюбра», с. 354.
26. Чжунь – Шунь – хан Сулу: «чжунь - шунь» - китайское слово, на монгольских и тюркских языках значения не имеет. «Сулу» - тюркское слово, киргизский вариант «Сулу - красивый» (К.К.Юдахин, 1940, с. 450).
27. Тухосянь – Гучжо – хан: «тухосянь» - по-монгольски слово звучит как  «туухэн» - «история, легенда», с. 435, «гучжо» - от монгольского слово «гучин» - «тридцать». Легенда о тридцати, - тухосянь – гучжо - хан
28. Хан Модэ Дагань: «модэ» - по-монгольски  слово «модон»  означает «дерево, лес», с.241, «дагань» - от монгольского слова «дагалт» - «свита, приспешник», с. 139.

Рассмотрим отделение V Хойху (Гаогюй) работы Н.Я. Бичурина  «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнее время». Н.Я. Бичурин основывался на китайской хронике «Вэйшу» и  описал название родов и племен и собственные имена. Читаем у Н.Я. Бичурина: «Предки гоюгюйцев составляли двенадцать родов, как - то»
1.Лифули – китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
2.Тулу – от монголоязычного слова «тулгуурь» - опора, надежда, с. 423.
3.Ичжань – от монголоязычного слова «эзэн» - хозяин, владелец, обладатель, с. 668; бурятское – «эжэн» - владелец.
4.Далянь – от монголоязычного слова «далан» - семьдесят, множество, с. 141.
5.Кухэ – происходит от общего монголо – тюркского слова «хох» - синий, голубой, с. 556. Кухэ ближе к бурятскому слову «хухэ» - синий, голубой; тюркский вариант – Кок.
6.Дабо – происходит от общего монголо – тюркского слова «даваан» - горный перевал, препятствие, с. 137. Дабо ближе к бурятскому слову «дабан» - горный перевал, тюркское произношение – добо, таг, даг, тау.
7.Алунь – от монголоязычного слова «алуун» - нелепый, с. 32. В V веке вполне могла быть обозначением названия рода. В тюркских языках значения не имеет.
8.Моюнь – «моюн» происходит от тюркского «шея». В монгольских языках значения не имеет.
9.Сыфынь – китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
10.Фуфуло – китайское слово,  с монгольских и тюркских языков не переводится.
11.Киюань - китайское слово,  с монгольских и тюркских языков не переводится.
12.Юшупэй -  китайское слово,  с монгольских и тюркских языков не переводится.
Далее Н.Я. Бичурин приводит собственные имена старейшин родов и другой знати, вот их имена.
1.Афучжило (Хэулэу - фулэ) – (Великий сын неба): сложное слово, состоящее из двух, первое «афуч» - вероятно, монгольское слово – «агуу» - великий, огромный, обширный, с. 22. Второе, «жило» - монгольское слово «жолооч» - кучер, ямщик в значении «правитель», с. 182. Великий правитель – афучжило, вполне подходит к толкованию Н.Я. Бичурина.
2.Цинки (Хуэпэй) – (наследный государь): «цинки» от монголоязычного  слова «цэнгэл» - веселье, наслаждение, блаженство, с. 621. «Хуэпэй» - наследный принц – китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
3.Шанхуюе – чже: «шанхуюе» от монголоязычного слова «шанхлаг» - фальшивая коса, с. 645. «Чже» - китайское слово,  с монгольских и тюркских языков не объясняется.
4.Богай – от монголоязычного  слова «бог» - сор, мусор, мелкий скот, с. 71. Богой – сорный, мусорный.
5.Балиян – от монголоязычного слова «балиар» - грязный, неряшливый, пачкун, мазня, с. 60.
6.Мивоту – от монголо – тюркского слова «мигуй» - кошка, с. 240. На тюркских языках кошка – «мишиг».
7.Ифу – от монголоязычного слова «их» - большой, великий, с. 223, учитывая привычку китайских авторов букву «х» менять на «ф».
8.Юегюй (младший брат Ифу, убил его) – от монголоязычного слова «юугаар» - чем, посредством чего, на чем, с. 685.
9.Биди (сын Ифу) – от монголоязычного слова «бид» - мы, «бидний» - наш, наши, наше, нашы, с. 68. По-тюркски (киргиз. вариант) «биздин».
10.Кюйбинь - от монголоязычного  слова «хувуун» - мальчик (бурятское «хубун» - мальчик, сын). (Русско – монгольский словарь, Ц.Дамдансурен, Улан – батор, 1982, с.257)
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 216  - 219)
Рассмотрим названия родов, племен и собственные имена данные в отделении VII Повествования о доме Хойху (уйгуры) в труде Н.Я. Бичурина  «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнее время», где он на основе китайской хроники «Таншу, гл. 217» дает интересующий нас материал.
Так же и при рассмотрении названия родов и собственных имен данных в отделении V словари будут даны в конце слова, а монголо – русский словарь под редакцией А.Лувсандэдэва, М., 1957 будет дан, указан только номер страницы.
Н.Я. Бичурин пишет: «Поколения их суть: Юаньгэ, Сйеяньто, Кибиюй, Дубо, Гулигань, Доланьгэ, Пугу, Байегу, Тунло, Хунь, Сычйе, Хусйе, Хичйе, Адйе, Байси, всего пятнадцать поколений» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.301).
1. Юаньгэ – китайское слово, значения не имеет на монгольских и тюркских языках.
2.Сйеяньто: «Поколение Сйеяньто составилось из двух родов, Сйе и Яньто… Прозывался Илихи» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 339). «Сйе» - вероятно, от монгольского слова «сийлэх» - делать насечку, глубокий порез, с. 354, «яньто» - от монголоязычного слова «яндгар» - твердый, жесткий, с. 694, «илихи» - другое название племена сйеяньто, от монгольского слова «илэх» - ласкать, гладить, ласковый, с. 220.
3. Кибиюй – от монголоязычного слова «хувь» - часть, доля, с. 560, по-бурятски «хуби».
4. Дубо – монголо – тюркское слово «даваан» - горный перевал, препятствие, с. 137.
5. Гулигань – монгольское слово, от «гулзганах» - сгибаться, извиваться, пресмыкаться, с. 126. В тюркских языках значения не имеет.
6. Доланьгэ – от монголоязычного слова «долоон» - семь, с. 151.
7. Пугу – монголо – тюркское слово «буга» - олень, изюбр, с. 82.
8. Байегу – по-монгольски слово звучит, как «байгуулагч» - основатель, с. 56. В тюркских языках значения не имеет.
9. Тунло – то же самое, что и «тунво» - от монголо-тюркского  слова «тунгалаг» - чистый, прозрачный, светлый, ясный, с. 424.
10. Хунь – от монголоязычного  слова «хун» - человек, с. 574. В тюркских языках значения не имеет.
11. Сыгйе – по-монгольски - «сэглийх» - лохматиться, быть лохматым, с. 372.
12. Хусйе – по-монгольски - «хусэл» - желание, стремление, с. 579. В тюркских языках значения не имеет.
13. Хигйе – от монголоязычного  слова «хигээс» - спицы (от колес), с. 524. Хойхоры ездили на высоких телегах, и одно из 15 племен получило названия «спицы», вероятно, специализировались на изготовлении спиц. В тюркских языках значения не имеет.
14. Адйе – монгольское слово «адайр» - капризный, недружный, с. 23. По-бурятски еще грузный, неуклюжий. В тюркских языках значения не имеет.
15. Байси – по-монгольски - «байшин» - дом, здание, домишко, лачуга, с.58. В тюркских языках значения не имеет.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.301)
Сразу по переходу на северную сторону Великой песчаной пустыни, речь идет о конце V века, гаогюйцы составляли двенадцать родов, а по прошествии  100 с лишним лет, речь идет о начале VII века гаогюйцы превратились в ойхоров состоящих из 15 (пятнадцати) племен. Повествование VII отделения своего труда Н.Я. Бичурин начинает  609 года н.э. Названия некоторых родов V века н.э. не совпадают с названиями племен VII века, то есть за 100 с лишним лет динамика родов менялась, некоторые роды, такие как: Тулу, игжень, кухэ, илунь, моюн, сыфинь, лифули, киюань и юшунэй растворились и  ассимилировались в соседних племенах и народах, в таких как киргизы, некоторые размножились превративших в целые поколения, например, дубо, дагань (доланьгэ).
 16. Уху (другое название хойху) – по-монгольски - «ухуулах» - вразумлять, убеждать, разъяснять, с. 471.
17. Угэ (другое название хойху) – от монголоязычного слова «;г;й» - отсутствие, неимение, с. 474, бурятское «;гэ» - отсутствие, неимение.
18. Сыгинь – по-монгольски - «сэхээн» - ум, с. 379. В тюркских объяснения нет.
19. Хойгэ – (Н.Я. Бичурин объясняет, что «хойгэ собственно есть ойхор (хойху)). Автор считает правильной интерпретацию данную А.Н. Бернштом «ойхор» - уйгур, по-монгольски «ухыр» - бык. То есть тотемное название монгольское и переводится «бык».
(А.Н. Бернштам, 1951, с.230).
Н.Я. Бичурин пишет: «Хойху, соединившись с Пугу, Тунло и Байегу, отложился, объявим себя сыгинем и назвался Хойгэ. Дом прозывался Иологэ (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.301).
Проходит менее полвека и Н.Я. Бичурин вновь перечисляет Хойхуские племена с учетом их динамики:
1. сеяньто
2. байегу – обычаи сходствовали с Тйелэскими, в разговоре   была небольшая разница
3. пугу
4. тунло
5. хунь
6. киби
7. доланьгэ (иначе Долань)
8. адйе
9. гэлолу
10. басими
11. дубо
12. гулигань
13. байси
14. хусйе
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.339-350)
Как видим из списка хойхуских племен по сравнению с началом VII века, к середине VII века произошли некоторые изменения, прекратили свое существования племена: юаньгэ, сычие,  появились новые племена гэлолу, племя тугю, перешедшее в хойху  и басими судя по названию, «бас» - голова, племя, смешавшееся с тюркоязычными, проживавшими рядом, возможно, пользовались одними и теми же пастбищами. Процесс тюркизации шел исподволь, медленно но необратимо.
20. Шы-гянь Сыгинь: «Шы-гянь» китайское слово, с монгольских и тюркских языков не объясняется. «Сыгинь» - от монгольского слова «сэхээн» - ум, с. 379.
21. Пуса (сын Шы-гянь Сыгиня) (Яошы - второе имя Пусы) (Хо-Гйелифа имя Пусы): «Пуса» - от монгольского слово «пуусуу» - шелк, атласный с. 337. «Яошы» - китайское слово, «Хо-Гйелифа» - «Хо» - китайское слово, Гйелифа – от монгольского слова «гиенэх» - визжать визгливый, с. 117. Пуса, видимо был визгливый человек, что заслужил такое имя.
22. Улохунь (жена Шы-гянь Сыгиня) – от бурятского слова «улоохэ» - приберегать, от сюда «бережливая» (К.М. Черемисов 1973, с. 500)
23. Хулу Сылифа Тумиду: «Хулу» - монголо-тюркское общее слово «хул» - саврасый, масть лошади, с. 562. По-тюркски «хулан» - жеребенок. «Сылифа» - вероятно от монгольского слова «сайд» - министр, сановник, с. 342. «Тумиду» - от монгольского слова «тумэн» - десять тысяч, бесчисленное множество, с. 431.
24. Гюйлу Мохэ Дагань Гюйлобо: «Гуйлу»  - переводиться с  монгольского языка  «гуйх» - бежать, бегать, с. 129. «Мохэ» -  монголо-тюркское слово «мохой» - тупой (с бурятского «мохэ» - тупой) с. 243. В тюркских языках «мокок» - тупой. «Дагань» - переводиться  монгольским  словом - «дагалт» - свита, приспешник с. 139. «Гуйлобо» переводиться с  монгольского языка  «гялбах» - ярко блистать, сверкать с. 135.
25. Пожунь (сын Тумиду) – не переводится, вероятно китайское слово.
26. Ашина Хэлу: «Ашина» - переводиться с  монгольского языка - «Чоно» - волк, с. 634, бурятское «шоно». «Хэлу» - переводиться с  монгольского языка - «хэлэх» - говорить, рассказывать, с. 558.
27. Киби Хэли: «Киби» - объясняется  монгольским  словом  «хувь» - часть, доля, с. 560. «Хэли» -  объясняется  монгольским  словом  «хэлэх» - говорить, рассказывать, с. 558.
28. Хэлу – переводиться  монгольским  словом  «хэлэх» - говорить, рассказывать, с. 558.
29. Били (сын Пожуня) – монголо – тюркское слово «билиг» - талант, дар, разум, способность, с. 69. По-тюркски «билим» - знание.
30. Дугяйчжы (сын Били) – переводиться  монгольским словом - «дугай» - молчаливый, тихий, с. 157.
31. Фидифу (сын Дугяйчжи) – китайское слово, с монгольского  и тюркского не переводится и не объясняется.
32. Игянь Гйелифа – «игянь» - объясняется  бурятским словом - «ингэн» - как-нибудь, с божий помощью (К.М.Черемисов, 1973, с. 246). «Гйелифа» - переводиться с  монгольского языка - «гиенах» - визжать, визгливый, с. 117.
33. Ченцзун (сын Фидифу) – сложное монгольское слово, состоит из двух слов, первое: «чин» - твердый, непоколебимый, с. 632, второе «зуун» - сто, с. 206.
34. Хошу – на монгольском языке слово «хошуу» означает - клюв, передняя часть губ, с. 545.
35. Гули Пэйло (сын Хошу): «гулир» - на  монгольском языке  слово «гулир»  означает  - мука, с. 127. «Пэйло» - вероятно, от монголо – тюркского слова «пял» - тарелка, с. 337. Тюркское слово «пиала» - чашка.
36. Гэлолу – переводиться с  монгольского языка словом «гэлдрэх» означающее  - идущий тихо, брести, с. 132. На тюркских языках значения не имеет.
37. Усу – хан – от монголо-тюркского слова «ус» - вода, с. 56. По-тюркски «су» - вода.
38. Гйедйе – Иши – хан, объявил Гудулу – бигя – гюе – ханом: «Гйедйе» - объясняется  монгольским словом -  «гэдийх» - упрямый, с. 132. «Иши» - объясняется  монгольским словом  «иш» - рукоятка, ручка, стебель, ствол растений, с. 224. Тюркское слово «иш» - дело, не подходит, присутствует окончание «и». Бурятское «эшэ» - ручка. «Гудулу» - на современном монгольском языке слово будет звучать «х;тл;х» - «вести, руководить (государством)», с.556. «Бигя» - объясняется  монгольским словом -  «бага» - малый, небольшой, стр. 53. «Гюе» -  переводится с  монгольского языка - «гуйх» - бежать, бегать, течь, с. 129.
39. Хан Пэйло – вероятно, от монголо – тюркского слова «пял» - тарелка, с. 337. Тюркское слово «пиала» - чашка. «Пэйло жил на бывшей тукюеской земле» пишет Н.Я. Бичурин и перечисляет: «Десять родов суть следующее: Иологэ, Худугэ, Кюйлоу, Мокэсигйе, Аучжай, Гэса, Хувынью, Иовугэ, Хасйеву» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.308). Рассмотрим названия родов, отдельно  каждый род.
40. Иологэ – вероятно, объясняется монгольским словом - «илуутгэх» - делать лишним, с. 219. В тюркских значения не имеет.
41.Худугэ – от монголо-тюркского  слова  «худ» - сват, кум, с. 561, и «угуй» - «нет» - означающего отсутствие, неимение, с. 474. Не будет свататься – худугэ.
42. Кюйлоу – объясняется  монгольским  словом - «хийлгэх» - делать, производить, устраивать, носить, с. 524. В тюркских значения не имеет.
43. Мокэсигйе –  объясняется  монгольским словом - «мохошгуй» - несгибаемый, исключительно отважный, непритупляемый, с. 243.
44. Аучжай – объясняется монгольским  словом - «аугаа» - сила, могущественный, сильный, могущество, с. 47.
45. Гэса – объясняется  монгольским словом - «гэсэх» - оттаивать, с. 134.
46. Хувыньсо – объясняется  монгольским  словом -  «хувьсах» - изменяться, становиться другим, с. 560.
47. Иовугэ – объясняется  монгольскими словами -  «ивээл» - покровительство, защита, попечение, с. 216, и «угэ» - отсутствие, неимение, с. 474. Беззащитный – иовугэ.
48. Хасйеву – объясняется  монгольским словом -  «хасах», «хасуулах» - убавлять, уменьшать, сокращать, вычитать, лишать, с. 519.
Рассмотрим титул Пэйло, данный китайским императором.
49. Гудулу Бигя Кюе Хуай – Жень хан. «Гудулу» - на современном монгольском языке слово будет звучать «х;тл;х» - «вести, руководить (государством)», с.556. «Бигя» - от монгольского слова «бага» - малый, небольшой, с. 53. «Кюе» - вероятно, на современном  монгольском  языке слово звучит «г;н» - глубокий, мудрый, с. 130. В.В. Радлов переводит ошибочно, как сильный. «Хуай - жень» - китайское слово, на монгольских и тюркских языках объяснения нет.
50. Гэлэ – хан Мояньчжо Ин – ву – вэй – юнь Бигя – хан: - «Гэлэ» - переводится с монгольского языка словом - «гэлэн» - монах, с. 132. «Мояньчжо» - вероятно, от монгольского слова «мянгат» - имеющий тысячу, с. 254. Ин – ву – вэй – юнь – китайское слово. «Бигя» - переводится с  монгольского языка  словом -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.
51. Гэлочжы (посланник) – объясняется  монгольским словом -  «гэлэнгууд» - монашество, монахи, с. 132.
52. Долань (главнокомандующий) – переводится  монгольским словом -  «долоон» - семь, с. 151.
53. Шеху (наследник) – объясняется  монгольским словом -  «их» - большой, великий, с. 223, бурятское – еху – большой, затем, в X веке шеху трансформировалось в ябгу. В тюркских языках значения не имеет.
54. Дагань (старейшина) – объясняется  монгольским словом  -  «далгат» - свита, приспешник, с. 139.
55. Доянь Эбо (хойхуский посланник): «доянь» переводится  монгольским  словом -  «даяан» - содержание, с. 149. «Эбо» - вероятно, объясняется  монгольским  словом  (бурятское) «иибии» - вежливое обращение к старшим. Сохранилось у иркутских бурят как вежливое обращение к пожилой женщине.
56. Гучжо Дэлэ (княжич):  «Гучжо» - переводится с  монгольского языка  словом -  «гучаад» - тридцать, с. 128. «Дэлэ» - объясняется  монгольским  словом -  «дэлхий» - мир, земля, с. 168.
57. Дидэ (министр) – по- монгольски  слово звучит -  «дийлдэх» - быть побежденным, поражение, с. 149.
58. Мэуюй – хан Идигинь: «Мэуюй» - вероятно, объясняется  монгольским словом -  «Мэхий» - стыдливый,  застенчивый, робкий, с. 254. «Идигань» - переводится с   монгольского языка словом -  «идээлэх» - кушать, есть, принимать пищу, с. 217.
59. Гюйлу Мохэ Дагань (посланник Мэуюй хана): «Гуйлу» - на современном  монгольском  языке слово звучит «г;н» - глубокий, мудрый, с. 130. «Мохэ» - переводится с  монголо - тюркского слова «мохоо» - тупой, с. 243. «Мокок» - по-тюркски. «Дагань» - объясняется на  монгольском языке  словом -  «далгат» - свита, приспешник, с. 139.
60. Бахэн – переводится с  монгольского языка словом -  «бахим» - короткий, удобный, с. 67.
61. Пугу чан: «Пугу» - переводится с  монгольского языка словом -  «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Чан» - вероятно, от монгольского слова «чанга» - сильный, значительный, крепкий, с. 627.
62. Пугу Хуай – энь: «Пугу» - от монголо-тюркского  слова «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Хуай- энь» - китайское слово, с монгольского и тюркских языков не переводится.
63. Гйеду Дынли Гучжо Миши Ин – и гянь гун Бигя – хан: «Гйеду» -  монгольское слово -  «гэдийх» - упрямый, с. 132. «Дынли» - на современном  монгольском языке будет означать  «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Гучжо» -  монгольское слово -  «гучаад» - тридцать, с. 128. «Миши» -  монгольское слово -  «мишээх» - смеяться, улыбаться, с. 240. «Ин – и гян» - китайское слово, с монгольского и тюркских языков не переводится. «Гун» - переводится с  монгольского языка -  «гун» - глубина, граф, мудрый, умный, с. 130. «Бигя» -  монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.
64. Хэ Хулу: «Хэ» -  монгольское слово -  «хээ» - узор, рисунок, орнамент, с. 594. «Хулу» - монголо – тюркское, общее слово «хул» - саврасый, мать лошади, с. 562. По-тюркски «хулан» - жеребенок.
65. Цзайсан Моду Мохэ Дагань Тунь: «Цзайсан» - от монгольского (бурятского) «зайсан» - князь, административный чин (К.М. Черемисов, 1973, с. 246). «Моду» - от монгольского слова «мод» - дерево, лес, бревно,  с. 241. «Мохэ» - монголо-тюркское  слово  «мохоо» - тупой, с. 243. По-тюркски «мокок» - тупой. «Дагань» - от монгольского слова «далгат» - свита, приспешник, с. 139. «Тунь» - от монгольского слова «тун» - совершено, абсолютно, с. 423. Китайский император абсолютно подтверждал данный им титул.
66. Пугу Минчень: «Пугу» -  монголо-тюркское  слово «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Минчень» -  монгольское слово -  «минчгэр» - пухлый, багровый, с. 240.
67. «Хэлулу» - монгольское слово -  «хэлэлцээ» - переговоры, соглашение, договоренность, сделка, с. 587.
68. Цзай сан Дуньмохэ Дагань: «Цзай – сан» - «цзайсан» - видимо, следует писать слитно «цзайсан» - от монгольского «зайсан» - князь, административный чин (К.М. Черемисов, 1973, с. 246). «Дуньмохэ» - сложное монгольское слово, состоит из двух: первое, «дунь» - раковина, ракушечный, с. 158, и второе, из «мохоо» - тупой, с. 243, по-тюркски тупой – «мокок». «Дагань» - монгольское  слово -  «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
69. Хэ – гу Дулу Бигя – хан: «Хэ - гу» - переводится с монгольского языка -  «хээгуй» значит - без церемоний, простой, небрезгливый, с. 594. «Дулу» -  монгольское слово -  «дулаан, дулна» - ясная теплая погода, с. 158. «Бигя» -  монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.
70. Чагянь – Дагань: «Чагань» -  монгольское слово -  «цагаан» - белый, с. 600. «Дагань» - переводится с  монгольского языка  словом - «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
71. Тудун Имиша: «Тудун» -  монгольское слово -  «тойдэн» - «столько, немного», с.416, по-бурятски-«тудэн». «Имиша» -  монгольское  слово -  «эмч» - лекарь, с. 672, по-бурятски «лекарь - эмша».
72. Мэйлу (спутник Тудун Имиша) – вероятно, объясняется  монгольским  словом -  «мэлхий» - лягушка, подобный лягушке, с. 252.
73. Люйчжы Дагань: «Люйчжи» - переводится с  монгольского языка словом -  «лувч, лувглэх» - панцирь, быть готовым к походу в полном вооружении и с панцирем, с. 231. «Дагань» - переводится с  монгольского языка -  «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
74. Гйецяньгас - сложное монгольское слово, состоит из двух: первое, «гиенэх» - визжать, с. 117, второе «цэнгэл» - веселье, развлечение, забава, с. 621.
75. Хю – вероятно, объясняется  монгольским словом - «хээ» - узор, рисунок, орнамент, с. 594.
76. Кангисянь – от тюркского слова «кан» - кровь, окончание «гисянь» китайское.
77. Хэкюе Дагань (посланник): «Хэкюе» - - сложное монгольское слово, состоит из двух: первое, «хээ» - не стесняться, с. 594, второе «гуйх» - бежать, бегать, с. 129. «Дагань» - монгольское слово -  «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
78. Гудулу Бигя (церевна): «Гудулу» - современное звучание этого слова на монгольском языке  - «х;тл;х» (на бурятском языке «х;тэлхэ») - «вести, руководить государством», с. 556, русское звучание «кутулик» (К.М.Черемисов. Бурятско-русский словарь, М., с. 633) . «Бигя» - монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.
79. Гядйе –  бурятское слово -  «адай» - обращение к пожилой женщине, автор 1300 лет назад монголоязычные  обращались, возможно ко всем пожилым людям.
80. Идулу Чан – шеу Тьхянь (цинь) Бигя хана: «Идулу» - вероятно, то же самое, что «дулу» по-монгольски  «дулаан, дулиа» означает - ясная, теплая погода, с. 158. «Чан - шеу» - китайское слово, речь идет о китайском титуле Дулу. Бигя – хана. «Тьхянь (цинь)» - китайское слово. «Бигя» -  монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.
81. Долосы, возведен на престол с именем Пангунь Дэлэ с титулом Дынли Лоиму Миши Гюйлу Бигя Чжун – чжень хана: «Долосы» -  монгольское слово - «долоон» - семь, седьмой, с. 151. «Пангуань» - китайское слово. «Дэлэ» - переводится с  монгольского языка  словом -  «дэлхий» - земля, мир, с. 168. «Дынли» - вероятно,  монгольское слово «т;лхл;;» - бодрый, крепкий, сильный, с. 441. «Лоиму» - вероятно,  китайское слово. «Миши» - от монгольского слова «мишээх» - смеяться, улыбаться, в значении радостный, счастливый,  с. 240. «Гюйлу» - от монгольского слова «гуйлт» - пробег, бегать, с. 129. «Бигя» - от монгольского слова «бага» - малый, небольшой, с. 53.  «Чжун» - переводится с монгольского языка «з;;н» - восток, левый, с.211, «чжень» - вероятно, китайское слово, речь идет о китайском титуле Дэлэ – хана в 789 году н.э..
            82. Гэлу (племя) – переводится с  монгольского языка  словом «галуу»  означающее – «гусь, гусиный», с. 110, вероятно тотемическое название племени.
83. Байянь (племя) -  монгольское слово -  «баян» - богач, богатство, состоятельность, с. 67. По – тюркски богач – бай, отсутствует окончание «ян».
84. Тукюе (племя) - монгольское слово -  «тургэн» - быстрый, с. 432, в тюркских языках объяснения нет. Гэлу, Байянь и Тукюе были покорены хойху «и тайно были преданы тибетцам» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.329).
85. Гейгяньгяс – вероятно, слово китайское.
86. Пугу Хуайэнь (ханьша – отправила хана): «Пугу» - от монголо-тюркского слова «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Хуайэнь» - китайское слово.
87. Ачжо – переводится с  монгольского языка, слово «ач» означает  - внук, с. 48. «… Малолетнего ханова сына Ачжо объявили преемником» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.329). «Жо» - видимо китайское окончание.
88. Дабэй Делэ: «Дабэй» - объясняется  монгольским словом -  «даваа» - горный перевал, препятствие, с. 137. «Делэ» -  монгольское слово «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
89. Иологэ – Гына (посланник): «Иологэ» - вероятно, от монгольского слова «илуутгэх»- делать лишним, с. 219. «Гына» - переводится с  монгольского языка, слово «гэнэн» означает  - наивный, легковерный, неосторожный, с. 133.
90. Гудулу (хан) возведен на престол с титулом Ай Тынли Лоюйлу Мумиши Хэхулу Бигя хуай – синь – хан (Хуай – синь – хан Гудулу): «Гудулу» - на современном монгольском языке (бурятский диалект) «х;тэлхэ» - «вести, руководить (государством)», (К.М.Черемисов. Бурятско-русский словарь, М., с. 633). «Ай» - тюркское слово «ай» - луна, но может быть монгольским словом «айттай», употребляющиеся в значении очень.. «Тынли» -  монгольское слово  - «тэнхлуу» - бодрый, крепкий, сильный, с. 441. «Лоюйлу» -  монгольское слово -  «лолой» - таранная кость свиньи, лодышка, бабка, с.230, видимо, это кость имела ритуальное значение у хойху. «Мумиши» - сложное  монгольское слово «м;нх» – «вечный, бессмертный», с. 245, «мишээх» - смеяться, улыбаться, радоваться, с. 240. «Хэхулу» - от монгольского слова «хээ» - узор, рисунок, орнамент, с. 594 и «хулу» - монголо – тюркское слово «хул» - саврасый,  масть лошади, с. 562. По-тюркски «хулан» - жеребенок. «Бигя» - монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.  «Хуай - синь» - видимо, китайское слово.
               91. Гудулу прозывался Гядйе – на бурятском языке звучит как «х;тэлхэ» - «вести, руководить государством» (Черемисов К.М. Бурятско-русский словарь, М., 1973, с.633),. Гядйе – бурятское слово «адай» - обращение к пожилой женщине, в то время, вероятно, обращение к пожилому человеку.
92. Тынли Йехэ Тюйлу Бигя – хан (Гюйлу Бигя - хан): «Тынли» - монгольское слово - «тэнхл;;» - бодрый, крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Йехэ» - от монгольского слова «их» - большой, великий, с. 223, бурятское – ехэ. «Гюйлу» (Гюйлу) - монгольское слово - «гуйлт» - пробег, бежать, с. 129. «Бигя» - монгольское слово «бага» - малый, небольшой, с. 53.
93. Ай Дынли Лои Мишихэ Бигя Бао – и – хан: «Ай» - тюркское слово «ай» - луна, но может быть монгольским словом «айттай», употребляющиеся в значении очень. «Дынли» -  монгольское слово «тэнхл;;» -  в значении бодрый, крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Лои» - китайское слово. «Мишихэ» - монгольское слово - «мишээх» - смеяться, улыбаться, с. 240. «Бигя» - монгольское слово - «бага» - малый, небольшой, с. 53. «Бао - и» - китайское слово.
94.Хэ Даганя: «Хэ» - по - монгольски слово «хээ»т означает  -  узор, рисунок, орнамент, с. 594. «Даганя» -  монгольское слово - «дагалт» означающее  свита, прислужник, с. 139.
95. Дынли Юйлуму Миши Гюй – чжи Бигя Чун – дэ – хан: «Дынли» - на современном  монгольском языке будет означать  «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441.. «Юйлулу» -  монгольское слово «юулуулэх» означающее переливать, преливающий, с. 686. «Миши» -  монгольское слово «мишээх» означающее смеяться, улыбаться, радоваться, с. 240. «Гюй - чжу» - китайское слово.  «Бигя» -  монгольское слово - «бага» - малый, небольшой, с. 53. «Чун - дэ»- китайское слово. 
96. Гйеса Дэлэ: «Гйеса» - вероятно,  монгольское слово - «гишгэх» - ступать, наступать, с. 118. «Дэлэ» - по - монгольски слово «дэлхий» означает  земля, мир, с.168.
97.  Ай Дынли Лоиму Мишихэ Бигя Чжао – ли – хан: «Ай» - тюркское слово означающее «луну», но может быть монгольским словом «айттай», употребляющиеся в значении очень. «Дынли» - на современном  монгольском языке будет означать  «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Лоиму» - китайское слово. «Мишихэ» -  монгольское слово - «мишээх» означающее смеяться, улыбаться, с. 240. «Бигя» - монгольское слово - «бага» - малый, небольшой, с. 53.  «Чжа - ли» - китайское слово. 
98. Ху Дэлэ: «Ху» - монгольское слово - «хуу» означает  все, полностью, с. 569. «Дэлэ» - монгольское  слово - «дэлхий» - земля, мир, с.168.
99. Ай Дынли Лоиму Мишихэ Тюйлу Бигя Чжань – синь: «Ай» - тюркское слово  «ай» - «луна», но может быть монгольским словом «айттай», употребляющиеся в значении очень. «Дынли» - на современном  монгольском языке будет означать  «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Лоиму» - китайское слово. «Мишихэ» - по-монгольски  слово - «мишээх» означает - смеяться, улыбаться, с. 240. «Гюйлу» -монгольское  слово - «гуйлт» - «пробег, бегать», с. 129. «Бигя» - монгольское  слово - «бага»  означающее  малый, небольшой, с. 53. «Чжан - синь» -  китайское слово.
100. «Гюйлифу» (министр) - монгольское слово «гуйлт» означающее  пробег, бегать, с. 129.
101. Кэси Дэлэ: «Кэси» - от монгольского слова «хэсэг» - часть, кусок, с. 593 «Дэлэ» - монгольское слово - «дэлхий» - земля, мир, с.168.
102. Гюйлу Мохэ: «Гюйлу» - переводиться с  монгольского языка  словом - «гуйлт» - пробег, бегать, с. 129. «Мохэ» - от монголо – тюркского слова «мохоо» - тупой, с. 243.
103. Сичжи Пандэлэ: «Сичжи» - монгольское слово -  «сийчих» - изрезать, изрезанный,  с. 354. «Пандэлэ» - сложное монгольское слово, состоящее из двух: первое «пад» - грохотать, греметь, с. 335 и «дэлхийн» - земля, мир, с. 168. Видимо, Пандэлэ был шумный человек.
104. Хан Угйе Дэлэ (Угве): «Угйе (Угве)» - по-монгольски  слово «угуй» означает  - нет, отсутствие, неимение, с. 474. «Дэлэ» -  монгольское слово - «дэлхий» - земля, мир, с.168.
105. Чисинь (министр) – вероятно, переводиться с  монгольского языка словом -  «цэцэн» - мудрый, умный, смышленый, с. 623.
106. Умус (князь) дэлэ: «Умус» -  монгольское слово - «омсгол»означает  - одеяние, наряд, с. 321. «Дэлэ» - монгольское  слово -  «дэлхийн»  означающее  земля, мир, с.168.
107. Насйежо (князь) – монгольское  слово - «насжих» - быть в летах, становиться пожилым, стариться, с. 265, видимо, в детстве не по возрасту был серьезен.
108. Дэлэ Пангюйчже (князь): «Дэлэ» -  монгольское слово «дэлхий» означает земля, мир, стр.168. «Пангюйчже» - сложное монгольское слово, состоящее из двух: первое «пад» - грохотать, греметь, с. 335 и «гуйцэлдэх» - исполняться, совершатся, с. 129.
109. Адуньнин –  монгольское слово «адуун» - табун, лошадь, лошади, окончание «ин» - означает «лошадиный» с. 24. По-тюркски лошадь «ат», окончание «ун» отсутствует.
110. Али – чжы: по-монгольски слово «алиа» - означает  «резвый, шаловливый, веселый, шутливый», с. 31, окончание «чжы» - китайское.
111. Сивучжо – вероятно, объясняется  монгольским словом «сийлбэрч» - резчик, гравер, с. 353.
112. Улосы –  монгольское слово - «улсын» - «государственный, казенный, народный», с. 454.
113. Ай – йеву – от тюркского слова «ай» - луна, но может быть монгольским словом «айттай» употребляющимся в значении - очень. Окончание «иеву», видимо, китайское.
114. Хун (военачальник) – монголоязычное слово «х;н» - человек, вполне могло быть собственным именем.
115. Хан Энянь Деле: «Энянь» - монгольское слово «энэрэх» -означает  желать, щадить, проявлять милосердие, милосердный, с. 674. «Дэлэ» - монгольское слово «дэлхийн» - означает земля, мир, с.168.
116. Гэлу – монгольское слово - «галуу» - гусь, гусиный, с. 110.
117. Дэлэ Дуса: «Дэлэ» - монгольское слово -  «дэлхий» - земля, мир, стр.168. «Дуса» - монгольское слово -  «дусал» - означающее  капля, с. 160.
118. Пан Дэлэ: «Пан» - вероятно, объясняется монгольским словом «пад» - грохотать, греметь, с. 335. «Дэлэ» - монгольское слово -  «дэлхий» - земля, мир, с.168.
119. Улу Дынли Лоиму Миши Хэгюйлу Бигя Хуай – гянь хан: «Улу» - от монголо – тюркского слова «уул» - гора, горы, в значении «высокий», с. 466, по – тюркски кроме, значения гора употребляется как «большой» и «старший». «Дынли» - на современном  монгольском языке будет означать  «тэнхл;;» - крепкий, сильный, мощный, с. 441. «Лоиму» - китайское слово. «Миши» - монгольское слово -  «мишээх» - смеяться, улыбаться, радоваться, с. 169. «Хэгюйлу» - сложное монгольское слово, состоит из двух: «хээ» - узор, рисунок, орнамент, с. 594 и от «гуйлт» - пробег, бегать, с. 129. «Бигя» - монгольское слово -  «бага» - малый, небольшой, с. 53.  «Хуай - гянь» - китайское слово.
120. Пугу Изунь: «Пугу» - от монголо - тюркского слова «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Изунь» - от монгольского слова «з;;н» - левый, с. 211, приставка «и» китайского происхождения.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.302 -339).
Рассмотрим Дополнительные прибавления о Гаогюйских поколениях. Порядок изложения у нас остается прежний, то есть в конце исследуемого слова указан номер страницы словаря.
121. Илихи – от бурятское слово «илаха» - побеждать (К.М. Черемисов, 1973, с. 277).
122. Гэлын Ивучжень Мохэ хан: «Гэлын» -  бурятское слово «гэлын» - совершенно, с. 169 (К.М. Черемисов, 1973, с. 169). «Ивучжень» - объясняется монгольским словом «ивээгч» - покровитель, защитник, с. 216. «Мохэ» - от монголо – тюркского слова «мохоо» - тупой, с. 243, по тюркски «тупой» - мокок.
123. Ишибо Иехи хан: «Ишибо» -  сложное монгольское слово, состоящее из двух: «иша» - рукоятка, ручка, с. 224, и «боо» - шаман, священнослужитель, с. 81. «Иехи» - от монгольского слова «их» - большой, великий, с. 223.
124. Инань (внук Ишибо) – от бурятского слова «энэн» - этот, это, эти (К.М. Черемисов, бурятско – русский словарь,1973, с. 768).
125. Даду Ше: «Даду» - от монголо – тюркского слова «даду; дада» - дедушка. «Ше» - от персидского слова «шах» - царь.
126. Шаболо (дядя Сйеяньто) – монгольское слово -  «шавах; (по-бурятски) шабал, шабалга» - мазать, штукатурить, помазанник, стр. 633. (К.М. Черемисов, 1973, с. 712).
127.  Тулиши – переводиться с монгольского языка словом - «тулш» - дрова, топливо, с. 431.
128. Бачжо Сы Шеху – хан: «Бачжо» - объясняется  монгольским словом - «багит» - хитрый, лукавый, с. 67. «Сы» - китайское слово. «Шеху» - объясняется с монгольского языка словом - «их» - большой, великий, с. 223.
129. Иман – от тюркского слова «яман» - плохой, по – бурятски «яман» - коза (К.М. Черемисов, 1973, с. 799).
130. Гиели Гюйли Шисйе Ша дони хан (Бачжо): «Гиели» - объясняется с монгольского языка словом «гайль» - пошлина, с. 108. «Гюйли» - переводиться с  монгольского языка слово «гуйлт» означает - пробег, бегать, с. 129. «Шисие» - китайское слово. «Ша» - от персидского слова «шах» - царь. «Дони» - монгольское слово «дон» - мания, страсть, с. 151.
131. Або Ше: «Або» - переводиться с монгольского языка слово «авга» означает дядя, с бурятского «абга» - дядя, с.19, в тюркских языках значения не имеет. «Ше» - от персидского слова «шах» - царь.
132. Чжень – чжу Пицьсйе хан Идэ Уши: «Чжень - чжу» - китайское слово. «Пицьсйе» - испорченное китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится. «Идэ» -  монгольское слово «ид» - удаль, сила, ловкость, с. 216. «Уши» - переводиться с  монгольского языка слово «учир» означает - суть, смысл, причина, основание, с. 471.
133. Або Даганя: «Або» - переводиться с  монгольского языка  слово «авга» означает  - дядя, с бурятского «абга» - дядя, с.19. «Даганя» -  монгольское слово «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
134. Софу Сылифа Кэлань Баин (пугусский старейшина): «Софу» - вероятно, от тюркского слова «сопу» - человек без вредных привычек. «Сылифа» - вероятно, от монгольского слова «Сайд» - министр, сановник, с. 342. «Кэлань» -  монгольское слово «хэлэн» означает - язык, с. 584. «Баин» -  монгольское слово «баян» - богач, богатство, богатый, с. 67.
135. Илохэ (крепкий мальчик, на языке хойху) – видимо Н.Я. Бичурин иносказательно перевел данную фразу, данное слово является сложным, состоит из «ил» - что значит на монгольском языке «детеныш оленя» и «хэ» означает первый слог в монгольском слове «хубуин» - мальчик. Мальчик как детеныш оленя – илохэ, так, видимо надо понимать Н.Я. Бичурина.
136. Сылифа Атаньчжы: «Сылифа» - вероятно, переводится с  монгольского языка слово «сайд» означает  - «министр, сановник», с. 342. «Атаньчжы» - от тюркского слова «ата» - отец, отцовский.
137. Сылифа Хуньван: «Сылифа» - вероятно, объясняется  монгольским словом - «сайд» - министр, сановник, с. 342. «Хуньван» - от сложного монгольского слова «хун» - человек, с. 574 и «ван» - князь второй степени, с. 103.
138. Хойгуй -  монгольское слово «хойгуур» - занимающий почетные места в юрте, с. 530.
139. Дашеу (сын Хойгуя) -  монгольское слово «дашинга»  означает – «доска, перекладина (для перехода через канаву), полка», с. 149.
140. Шичжи (сын Дашеу) -  монгольское слово «шийч» - актер, артист, с. 651.
141. Гэшу – хан – объясняется  монгольским словом - «гашуу» - горечь, горький, печальный, скорбный, с. 116.
142. Пугу Хуайэнь – «Пугу» - от монголо – тюркского слова «буга» - олень, изюбр, с. 82. «Хуайэнь» - монгольское слово - «хуайс» - акация, с. 558.
143. Мохэду Дэлэ: «Мохэду» - от монголо – тюркского  слова «тупой», с. 243, по – тюркски «тупой» - мокок. «Дэлэ» - монгольское слово - «дэлхий» - земля, мир, с. 168.
144. Алишанню (сын Мохэду) – сложное монгольское слово «алиа» - резвый, шаловливый, веселый, шутливый, с.31 и «шанню» - объясняется  монгольским словом «шамдуу» - торопливый, расторопный, с. 644.
145. Сыгинь Доланьгэ: «Сыгинь» - монгольское слово - «сэхээн» - ум, с. 379. «Доланьгэ» - монгольское слово - «долоон» - семь, с. 151.
146. Доланьгэ Сайфу: «Доланьгэ» - монгольское  слово - «долоон» - семь, с. 151. «Сайфу» - монгольское  слово - «сайхан» - красивый, прекрасный, с. 343.
147. Адйе Ахи (Гядйе - Изядйе): «Адйе» - монгольское  слово -  «адайр» - капризный, недружный, с. 23, по-бурятски еще «грузный, неуклюжий». «Ахи» - монгольское слово - «ахих» - продвигаться вперед, повышаться, увеличиваться, с. 47.
148. Гядйе Сытай: «Гядйе» -  монгольское  слово - «адайр» - капризный, недружный, с. 23. «Сытай» - переводиться с монгольского языка - «сытгэхуй» - мышление, с.378
149. Гэлолу (происходит из тукюеского Дома, племя) – объясняется с  монгольского языка  словом - «гэлдрэх» - «идущий тихо, брести», с. 132. В тюркских языках значения не имеет.
150. Мэуло (Мэули – род Гэлолу) – вероятно,переводится с монгольского языка  словом -  «мэлхий» - лягушка, подобный лягушке, с. 252.
151. Чжисы (пофу – род Гэлолу) – китайское слово.
152. Ташили (род Гэлолу) – от тюркского слова «таш» - камень, ташли – каменные.
153. Шеху Хуай – Жень хан: «Шеху» - монгольское слово - «их». «Хуай - жень» - китайское слово.
154. Шеху Тунь Пицьсйе:  «Шеху» - монгольское слово - «их» - большой, великий, с. 223, бурятское – еху – большой. «Тунь» -  монгольское слово - «тун» - совершенно, абсолютно, с. 423. «Пицьсйе»- китайское слово, с монгольских и тюркских языков не переводится.
155. Ашинами (старейшина басими) - от монгольского слова «Чоно» - волк, с. 634, бурятское шоно – волк.
156. Хэли Пицьсйе хан: «Хэли» - объясняется  монгольским словом - «хэлэх» - говорить, рассказывать, с. 588. «Пицьсйе»- китайское слово.
157. Гюйянь (аймак Байси) – переводится с монгольского языка словом - «гуйлгэн» - бегло, с. 129.
158. Ужому (аймак Байси) – вероятно,  монгольское слово - «ужиг» - затяжной, длительный, с. 449.
159. Хуан – шуй (аймак Байси) – китайское слово.
160. Ханьчжу – вероятно,  монгольское слово - «ханчир» - брюшина, с. 512.
161. Кюйду – по – бурятски, слово «hайд» - сановник, вельможа, господин (К.М.Черемисов, бурятско – русский словарь, М., 1973, с. 663). Аналогичное слово Хайду – внук Чингис Хана, претендент на всемонгольский престол, в конце XIII века.
162. Кигйе (племя Хусйе) - объясняется  монгольским словом - «хигээс» - спица (от колес) с. 524. Кигйе и Хигйе одно и тоже слово.
163. Сыгие (племя Сыгйе) - монгольское слово - «сэглийх» - лохматиться, быть лохматым, с. 372.
164. Улухонь (Улохэу, Улоху) – бурятское слово -  «улоохэ» - приберегать, отсюда «бережливая» - «улохэн» (К.М.Черемисов, 1973, с. 500).
 165. Увань (поколение Хусйе  - Гувань, Гуй, Гяй): от монгольского слова «уван» - поодиночке, один за другим, кучами, группами, с. 446.
166. Бюньма иначе Била – Иелочжи – вероятно, от монголо – тюркского слова «билиг» - талант,  дар, разум, способность, с. 69.
167. Дахань (община Хусйе) – от монгольского слова «дагалт» - свита, прислужник, с. 139.
168. Гэлолу (племя) – объясняется  монгольским словом - «гэлдрэх» - идущий тихо, брести, с. 132.
169. Басими (племя) – от тюркского слова «бас» - голова, головной.
(Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с.339-350)
  Рассмотрены собственные имена и титулы Жуань – жуаней (аваров). 22 имени и титулов, из них 20 или 90,9 % монгольские, 2 или 9,1%  монголо – тюркские, 0 % тюркские.
Тугю в целом, включая западных дал следующие результаты, всего было исследовано 175 имен и титулов, включая слова «тугю - тюрк»и ашина из них: 160 или 90,44 % монгольские, 9 или 5, 14 %  монголо – тюркские, 2 или 14 % тюркские, 4 слова затрудняюсь переводить.
Гаогюйцы-хойхоры (уйгуры) дали следующие результаты, всего было исследованы 291 имен собственных и родов (племен), и титулов из них: 255 или 87,6  % монгольские, 22 % или 7,9%  монголо – тюркские, 6 или 2, 1 % тюркские, 8 слов затрудняюсь переводить.
 Наличие такого большого количества, монголоязычных имен и титулов дало видимо основание Н.Я.Бичурину говорить о хунну как о монголах и отстаивать свою позицию очень упорно.
Нам же дало основание говорить о хунну как о монголоязычных.
Н.Я.Бичурин не считал киргизов монголами как это пишет Л.Л. Викторова (Л.Л. Викторова, 1980, с. 3).  Другое дело, Н.Я.Бичурин считал монголами тугю (тюрков) и гаогюйцев (хойху-уйгуров), они до VII-VIII века, оставались монголоязычными, а отдельные племена хойху остались таковыми до нашего времени (например, байегу - баргуты).




 


ГЛАВА III
Проблемы этнической принадлежности хунну в трудах российских ориенталистов до II половины XX века

   В 1850 году в Землеведении Азии, с критикой К.Неймана, выступил Семенов П.П. (Землеведения Азии, СПб, 1850, т.1) он в частности писал: «Возвращаются мало по малу к прежнему мнению о тождестве Гуннов и хунну, не возобновляя конечно уже оставленной гипотезы о соплеменности хуннов с монголами»
 ( П.П. Семенов 1850, т.1, с.631).
К вопросу о происхождении хунну Европы он был на позиции финского происхождения, но отрицательно относился к тому, чтобы ставить знак равенства между азиатскими хунну и ту-гю. Происхождение ту-гю от хунну, по мнению Семенова П.П. не является доказательством. Он обратил внимание, что хунну связаны с Алтаем, и слово хунну и хунн похожи поразительным образом. С Алтая явились европейские хунны, значит общность названия, подкрепляется их прежним местом жительства. Хунну Азии не были аборигенами земель к северу от  Поднебесной. Аборигенами тех земель были тюрки, которые были завоеваны хунну и приняли их название. Слово из языка хунну «цилянь» переводил как «небо» и сравнивал с латинским coelum, французским ciel, итальянским cielo, латышским zeltees, П.П. Семенов полагал, что это слово индо-европейское. Тy-гю он выводит из тюрков, а не ставит знак тождества между ними. П.П. Семенов продолжает «Шаньюй, иначе, Тан-ли куту, что значило сын неба был титул хуннских царей» (П.П. Семенов 1850, т.1, с.631 - 637).
Шаньюй в языке хунну означает «сын небо», а тан-ли-куту это слово покоренного народа, считает Семенов П.П. Все эти проблемы с вольной интерпретацией слов связаны с незнанием языков. П.П. Семенов видимо, не знал ни тюркского, ни маньчжурского, ни монгольского языков.
П.П. Семенов был приверженцем финского происхождения хунну но считал азиатских и европейских хунну единым народом.
В 1850 году в том же издании в первом томе «Землеведение Азии», с позиций тюркского происхождения хунну выступил географ Карл Риттер. Он писал следующее: «Они принадлежали к родам многочисленного туркского племени». (Риттер, 1850, т.1, с.625).Под словом «они» Риттер имеет ввиду хунну, и из его слов можно сделать вывод, что тюрки были всегда многочисленное племя. Это ошибка, когда настоящее довлеет над прошлым.
  В 1855 году по вопросу о происхождении хунну опубликовал статью академик А.А. Куник «О тюркских Печенегах и Половцах по мадьярским источникам» в Записках Академии Наук, 1855, т. III. А.А. Куник высказал свое убеждение: «тюркский элемент совершенно ясно выступает (в Южной Руси) лишь со времени гуннского нашествия, когда Алтай, это первоначальное гнездо тюркских племен – стал высылать орду на Западную Азию и Черноморье» (А.А. Куник, 1855, с. 715). А.А. Куник убежден, что нашествие европейских хунну поворотный момент в истории тюрков. А.А. Куник, высказался, что в войске европейских хунну находились многие из тех тюркских племен, которые явились позже в историю Руси. По его словам, финны неспособны образовать государство, и Мадьяр он превратил в тюрков, сменившие родной тюркский  язык на язык более многочисленных порабощенных мадьяр, подобная замена в истории известна это франки – завоеватели, сменившие язык на галльский. Это мнение А.А. Куника было взято на вооружение академиком В.В. Радловым. В рецензии на труд Голубовского «Печенеги, Тюрки и Половцы до нашествия Татар, Киев, 1884», которую А.А. Куник и В.В. Радлов написали совместно, они выступили за тюркское происхождение европейских хунну. А.А. Куник и В.В. Радлов критически отнеслись к теории о финском происхождении европейских хунну и некоторых народов юга Руси. По их мнению, авары народ тюркский, и предшественники печенегов. Тюрками были хазары и болгары. Европейские хунну были также тюрками считают А.А.Куник и В.В.Радлов. Заметим, что во времена нашествия хунну тюрков как таковых не было, они появились гораздо позже, в VI веке, из остатков хунну и тюркоязычного племени со, видимо киргизов или кыпчаков.
Академик В.В. Радлов в своем труде «К вопросу об Уйгурах, СПб, 1893» основываясь на сообщениях, Дионисия Периегета считает возможным признать одним народом азиатских и европейских хунну (В.В. Радлов, СПб, 1893, с. 103).
В состав единого народа хунну входят: «собственно Гунны (восточные тюрки, уйгуры) составляли, несомненно, лишь часть нахлынувших в Европу полчищ; очевидно, самые различные племена (западные тюрки, угры и пр.) двигались вперед, имея в Гуннах предводительствующее племя и нарастая, подобно лавине, во время движения» (В.В. Радлов, СПб, 1893, с. 103), пишет В.В.Радлов.
Далее В.В. Радлов продолжает: «Если бы монгольские племена уже раньше когда-нибудь проникли на запад, то где - нибудь  там остались бы осадки этого народа» (В.В. Радлов, СПб, 1893, с. 106).
Монголоязычные племена, в виде «осадков» оставили исторический и лингвестический след  на пространстве от Индии и Китая до Германии, только надо непредвзято и объективно искать эти «осадки».
В 1870 году этнограф А.Ф.Риттих высказался с позиции теории финского происхождения хунну Европы в материалах для этнографии России. А.Ф.Риттих был убежден, что европейские хунны это остяки смешанные с вогулами (манси), вотяками (удмурты) и башкирами (Риттих, Материалы для этнографии России, Казань, 1870, т.1, с.25).
 Идеи Ю.Венелина получили развитие в работе А.Вельтмана «Аттила и Русь в IV-V веках, Москва, 1858.  Вельтман вывел слово Hunni через (Kwane) Кыяне, а через Кыян он вывел Киевлян. Особенно  Вельтман любил Аттилу - всея Руси самодержца. Он происхождение европейских хунну связывал с славянами.
 Его поддержал И.Е. Забелин в «Истории русской жизни, Москва, 1876». И.Е. Забелин выразил мнение, что Дегинь отождествил хунну Азии и хунну Европы основываясь на том, что совпадают названия хунну случайно. И.Е. Забелин находит, что такое совпадение противоречит истории и географии и пишет: «надо только удивляться, каким образом несообразная догадка Дегиня утвердилось в науке, как непреложная истина. С его легкой руки все стали твердить, что Унны были истинные Калмыки, и все старались при всяком случаи доказывать и распространять это поверхностное заключение. Затем Клапрот доказал, а Шафарик подтвердил, что Унны были Уральского происхождения, родственники Башкиров и предки Венгров. Теперь этой новой истине уже никто не противоречит» (И.Е. Забелин, 1876, с.331-332).
По мнению И.Е. Забелина европейские хунну явились не с востока из-за Волги, а с севера, с Ледовитого океана. Внешний вид европейских хунну, данный Аммианом Мацеллином, И.Е. Забелин, считает неточным, возник он на основе рассказов о кочевниках. И.Е. Забелин  убежден, что уннами называлась дружина северных славян, пришедшая на помощь южным славянам в их борьбе с готами.
Внешний вид европейских хунну, описанный Аммианом Марцеллином, Иорданом и другими византийскими писателями совпадают с тем, что описывали китайские авторы. Внешний вид  европейских хунну это характерный тип тюрков, монголов и маньчжуров.
Сторонником славянского происхождения европейских хунну был Д.И. Иловайский. В 1881 году Д.И. Иловайский опубликовал статью под названием «Вопрос о народности Руссов, Болгар и Гуннов», в журнале Министерства Народного Просвещения, 1881, майском номере.  В 1882 году он опубликовал статью под названием «Пересмотр вопроса о Гуннов» в журнале Русская старина, 1882, февраль и выступил еще с рядом публикаций по проблеме происхождения европейских хунну. Д.И. Иловайский считал, что внешний вид европейских хунну и их образ жизни основывается на рассказах Аммиана Марцелина и Иордана. Рассказу Аммиана Марцелина нельзя верить, так как он никогда, лично, не видел европейских хунну, писал через третьих лиц. Иордана охарактеризовал как писателя с тенденциозно настроенным воображением. В описаниях, византийских писателей, в внешнем виде европейских хунну не прослеживается черты характерные монголам. Такие слова, европейских хунну, как Медос – мед; Камос – квас; Страва – тризна; Аттила – Аталь, Татила, Атаульф . Слова заимствованные, безусловно, с славянского в процессе совместного проживания в течение 1,5 веков. Аттила на взгляд автора, названа в честь реки Волги.
Д.И. Иловайский никак не комментирует происхождение азиатских хунну, к какому народу причислять их. Он указывает, что европейских хунну пытались породнить с монгольским народом хунну и переселили в IV веке в Европу. (Д.И. Иловайский, Разыскания о начале Руси, 1882).
В 1895 году В.М. Флоринский опубликовал работу, которая называется «Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни». Работа В.М. Флоринского была опубликована в Известиях Томского Университета, выпуск VII, 1895г. По убеждению В.М. Флоринского великое переселение в Европе вызвали «не те полудикие, бездомные зауральские выходцы, какие описываются под именем Гуннов в известиях Иорнада и Аммиана Марацеллина». (В.М. Флоринский, 1895, с.350).
Слово хунну В.М. Флоринский переделывает в хунн, а слово хунн производит от слова гунявый. В.М. Флоринский согласен с Венелиным, Забелиным, Иловайским с их интерпретацией собственных имен европейских хунну, В.М. Флоринский пишет: «Но не в имени дело, а в силе с какой славяне прогнали готов, соединившись а политический организм. Собрать в единый политический организм не могли чужие финны или монголо – татары» (В.М. Флоринский, 1895, с. 350 - 354).
С критикой Д.И. Иловайского выступил профессор В.Г. Васильевский со статьей «О мнимом славянстве Гуннов, Болгар и Роксолан» в Журнале Министерство Народного просвещения, 1882, июльском номере с. 140 - 190. В.Г. Васильевский пишет, что византийские писатели Иордан, Прокопий, Маврикий различают европейских хунну от славян. (В.Г. Васильевский, 1882, с.145). В.Г. Васильевский указывает, что славяне до выделения из индо - европейцев уже были земледельцами, а не кочевниками в отличие от европейских хунну. (В.Г. Васильевский, 1882, с. 146 - 149). В.Г. Васильевский  указывает, что европейские хунну не славяне, и они, несомненно, относятся к уроло - алтайским народам, а какой группе принадлежали можно спорить или финно - угры, или тюрки, или монголы. В 1883 году В.Г. Васильевский  опубликовал еще одну статью Еще раз о мнимом славянстве Гуннов в Журнале Министерство Народного просвещения, 1883, апрель. Ничего нового В.Г. Васильевский  на этот раз не сообщает и пишет: «что преобладания среди Гуннов турецких элементов нам кажется весьма вероятным и почти несомненно доказанным (см. А.А. Куника, Томашека, Соколова)» (В.Т. Васильевский, 1883, с. 172).
В 1882 году с критическими замечаниями в адрес Д. И. Иловайского выступил профессор Н.И. Веселовский со статьей «Несколько новых соображений по поводу пересмотра вопроса о происхождении Гуннов» в Журнале Министерства Народного просвещения, 1882, сентябрьском номере, с. 90 - 102. Н.И. Веселовский обратил внимание на источники и следующие из  них факты, славяне были Гуннами, но Гунны не были славяне и вот, что пишет Н.И. Веселовский: «Но тем путем, какой избрал г. Иловайский для исследований, едва ли можно разъяснить дело: без Азии мы тут никак не обойдемся. Волей-неволей, а заглянуть туда необходимо, как часто необходимо начинать историю некоторых европейских народов еще в Азии,- иначе не будет у нас почвы под ногами, иначе мы будем строить здание, не возведя предварительно фундамента. До сих пор на правильной дороги стоял только знаменитый французский ориенталист Дегинь, который первый возбудил, в половину прошлого столетия, вопрос о народности Гуннов, и славу которого ни г. Иловайскому и никому другому затмить, никогда не удастся. Дегинь понял, что вопрос о Гуннах можно разрешить только в связи со всеобщим движением народов из Азии в Европу. И много уяснилось ему такого, что для других и после него, но захватывавших лишь часть этого вопроса, оставалось непонятным. Если же Дегинь, по состоянию тогдашних знаний в Европе об Азии, задачи своей не решили, за ними все - таки останется та заслуга, что они связали неразрывною цепью Хун - ну китайских писателей с Гуннами европейских». ( Н.И. Веселовский, Журнал Министерства Народного просвещения, 1882, сентябрь, с. 91).
Далее продолжает    Н.И. Веселовский пространно цитировать Н.Я. Бичурина: «Прежде всего необходимо заметить, что в степях южной России продолжались все те же порядки, какие имели место в Азии. Народы, перевалив за Волгу, не превращались еще в Европейцев, не созидали у себя нового строя, не изменяли своих понятий и требований, веками установлявшихся; а все продолжалось у них до поры до времени по-старому. Странно, казалось бы, высказывать такую простую вещь; но приходится это сделать в виду того что это обстоятельство никогда в расчет не принимается. Оттого мы так мало еще и уяснили себе положение древней России до образования Русского государства, что не хотим обратиться за разрешением наших вопросов и сомнений к Азии, порядки которой нам сравнительно хорошо известны.
За разъяснения этих порядков мы больше всех обязаны Иакинфу  Бичурину. Обратим внимание на один случай, имеющий теперь для нас особенное значение. В предисловии к своему труду, «Собрание сведений о народах Средней Азии», он заявляет: Монгольский народ получал название от господствующего дома. Сим образом один и тот же народ под домом Хунну назывался Хуннами, под домом Дулга Дулгасцами, под домом Монгол Монголами, и будет дотоль носить сие название, пока вновь усилившийся какой - либо дом покорит его и сообщит ему свое, другое народное, название. Сии два обстоятельства не были известны Грекам. Ученые  западной Европы упустили из виду первое, и не обратили внимание на последнее; и потому напали на ложные понятия о народных именах. Принимая части за целое, или один народ за другой, они видели какой - то непонятный для них прилив и отлив народов.... При сбивчивых понятиях о древних народах в Средней Азии, представляя себе вещи в превратном виде, они (европейские ученые) находили в Китайской истории много темноты и странности там, где все было ясно и естественно; и наконец единогласно заключили, что Китайцы, по своему невежеству, перепутали древнюю историю Средней Азии»  (Н.И. Веселовский, 1882,  с. 94 - 95).
Он остроумно замечает: «Население южной России, приняв на себя волну Хуннов, должно было им и принять их имя, имя Хуннов. В том числе, и Славяне, то есть, большая или меньшая часть их. Что славяне были покорены Гуннами, это признал и Шафарик, признавали и другие, так сказать, инстинктивно, и признавали совершенно справедливо; но этого еще мало. Главная суть в том, что Славяне, как ни назывались бы их роды до того времени, должны были, хотя бы только временно, назваться Гуннами. Потом же, на основании приведенного выше закона, с падением могущества Гуннов, возродилась и независимость Славян, и их прежние имена. Вот почему мы говорим, что Гунны ни в каком случае не были Славяне, но Славяне временно были Гуннами». (Н.И. Веселовский, 1882, с.99).
Н.И. Веселовский предположил, что у европейских хунну, только правящая династия была тюркского происхождения, и их потомками являются башкиры.
Интересную позицию занял профессор В.Н. Васильев в своей работе: «Об отношении китайского языка с среднеазиатским» в журнале Министерство Народного просвещения, 1872, сентябрь, с.115 – 118. В.Н. Васильев приверженец тюркского происхождения хунну, но он правильно перевел самоназвание народа хунн, вот что пишет: «в монгольском языке и поныне человек называется хунн. Мы не хотим этим сказать, что Хунны говорили монгольским языком, потому что название человека могло остаться в чужом языке по великому значению народа в свое время, и что всякий мог считать себе за честь называться Хунном, как некогда на Западе Римлянином» (В.Н. Васильев, 1872, с. 115).
О каком великом значении народа, пишет В.Н. Васильев,  не совсем понятно. Как относились к хунну современники,  мы видим из цитат византийских и китайских писателей. Это во времена В.Н. Васильева деяния хунну стали иметь «великое значение народа». Хунну на востоке на равных противостоял и китайцам, а на западе вызвали великое переселение народов. Несмотря на то, что В.Н. Васильев приверженец тюркского происхождения хунну, он как диалектически мыслящий исследователь допускал, что тугю первоначально могли говорить не тюркским языком. Вот что В.Н.Васильев пишет: «Что же касается того, что название фамилии Ашина, к которой принадлежали тукюеские ханы, произошло от чино, то стоит только припомнить сказанное нами выше, что в хоринском наречии ч переходит в ш, и это ш, как мы видим выше, еще древнее ч. Что Тукюесцы или Турки, основатели одного из величайших царств, сами сначала могли не говорить тем языком, который мы называем турецким, - это также возможно, как верно то, что Татары - Монголы говорили не тем языком, который мы называем татарским» (В.Н. Васильев, 1872, сентябрь, с. 118). В.Н. Васильев имеет ввиду хоринский диалект бурятского языка.
Также В.Н. Васильев выводит слово «Тукюе» из монгольского «Торгоу»: «И не надобно с таким трудом отыскивать этих Турок в монгольском языке; мы имеем их в Торгоутах или Калмыках, принадлежавших Цзюнгарии, и именно в ее алтайской части, то есть монгольское окончание множ. числа (кит. ду), а потому замечательно что самое имя было «Торго», а «Торгоу», при чем окончание оу как раз намекает на кит. окончание юе в «Тукюе»» (В.Н. Васильев, 1872, с. 118).
В.Н. Васильев далее  пишет: «Хагань из кит. Хуань свет, может служить совершенно по той же форме образовавшееся монг. Гэгэнь – светлый из кит. гуань свет. Здесь присутствие твердой буквы г потребовало в монгольском только соответственного изменения гласной а в э» (В.Н. Васильев, 1872, с.110).
 В.Н. Васильев пишет, не зная значения собственных имен, нельзя определить к какому языку они принадлежат.
«Мы уже сказали, что, не зная значения собственных исторических имен, никак нельзя допустить определения, к какому языку они принадлежат» (В.Н. Васильев, 1872, с. 117).
 В 1896 году Н.А. Аристов опубликовал свою работу под названием «Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей» в журнале Живая старина, 1896 выпуск III и IV. Н.А. Аристов  придерживался в вопросе  происхождения хунну из тюрков. В обоснование своих взглядов он приводит орхонские надписи VIII века н.э. он не задается вопросом, что хунны не жили в то время. На земном шаре  они просуществовали  до V века н.э., когда слово тюрки в этническом значении вообще не звучало.
Н.А. Аристов  пишет: «Что хунны были тюрки, это ясно из того, что по китайским известиям гаюгюйцы и турки - тугю были потомками хуннов и язык гаюгюйцев был сходен с хуннуским, хотя и была небольшая разница» (Н.А. Аристов, 1896, с.290).
Сообщения Н.Я. Бичурина и Ма - дуан - линя, что потомками хунну являются жуань - жуани, и что дун - ху народ единоплеменной с хунну он обходит своим вниманием.
В  1902 году высказался по поводу происхождения хунну Н. И. Ашмарин в своей работе «Болгары и Чуваши», Казань, 1902. Н. И. Ашмарин считал европейских хунну тюрками. Болгары произошли от хунну Европы. В обосновании своих выводов, ссылался на сходство имени Ирник, встреченное им в родословной болгар с именем Эрнак, сыном Аттилы. (Н. И. Ашмарин, Казань, 1902, с. 4 - 5). Так же Н. И. Ашмарин сравнивал и сближал имя жены Аттилы Кечка (Kepka, Helche, Herche) с старочувашским именем херкке (хер = девушка). Слово «вар» - Н. И. Ашмарин переводил река Днепр и сравнивал с чувашским вар – «долина». Имя сына Аттилы Дензгизих сравнивал «денгиз» = море, а самого Аттилу с Итиль, Идиль, при этом ссылался на замену звука «д» на «т» в чувашском языке.
 В 1916 году во Владивостоке было опубликовано исследование этнической принадлежности  хунну на основе языкового материала  В.А.Панова «К истории народов Средней Азии. I. Сюн – ну (хунну). Турецкое происхождение народа Сюн – ну (хунну) китайских летописей», Владивосток, 1916. Работа состоит из трех разделов, первый историческая справка о народе сюнь – ну или хунну, второй – язык сюн – ну (хунну), третий – заключение относительно языка и происхождения сюн – ну.
Первый раздел В.А.Панов начинает, что одним из интереснейших проблем является проблема хунну, но тут же сообщает, что «передающим в китайской иероглифической транскрипции еще не выясненное до сих пор какое турецкое народное обозначение» (В.А.Панов, 1916, с.1). То есть В.А. Панов заранее признает в хунну тюрков. В.А. Панов пишет, что около китайской границы хунну появились в середине III века до н.э. внезапно, как политическая организация. Хотя они жили на этой территории и ранее, мелкими родовыми единицами. В.А. Панов  умалчивает, что начиная с III тысячелетия до н.э. к северу от китайской границы жили Шань – Жуны, хяньюни, хунь – юй и к VII веку до н.э. разделились на восемь родов: икюй, дали, учжы, сюйянь, линьху, лэуфинь, дунху и шань – жун. Иначе дун – ху придется признавать единоплеменным, а это не укладывается в рамки тюркской схемы происхождения хунну.
В 93 году до н.э. северные хунну были окончательно разгромлены и их политическая организация распалась. Южные хунну держались в качестве китайских вассалов, но и они погибли в 431 году н.э. (В.А.Панов, 1916, с.2 – 3).
Далее продолжает В.А. Панов: «Около этого же времени в «Истории дин. Суй» (589 – 618 г.) показывается первая, самая старая дата (424 – 451 г.), когда 500 семей Турецкого («Тюрк») рода А-ши-на поддались под власть народа Жу – жань и у южного Алтая добывали для своих повелителей железо. Это, по китайским летописям, была прямая отрасль древних Северных Сюнь – ну (Хун - ну) и вместе с тем предки Орхонского народа Тюрк (кит. Транскр. Ту- кюе), давшего впоследствии героя Кюль – тегина, которому в 732 г. поставлен существующий древне – турецкий памятник на Орхон…. Затем, на столетие позже, в 552 г., глава этого народа Тюрк, по имени Тумынь, объявил себя уже Верховным Каганом («Иль - каган» или «аль - каган») и подчинил себе всю Монголию, из которой, вместе с завоеванными областями на западе, образовал в средней Азии могущественную империю Тюрк, очень быстро, однако же, разделившуюся на Восточную (в Монголии) и Западную (от Джунгарии до озера Иссык - кюль). Китайские историки определенно указывают, что это была восстановленная империя древних Сюнь – ну или Хун – ну (Хунну), возрожденная их прямыми потомками» (В.А.Панов, 1916, с.3 – 4).
В.А.Панов ошибается когда говорит о «500 семей турецкого (тюрк) рода А – ши – на». Это было 500 семей хунну, а род тугю (тюрк) образовался в результате смешения этого рода с тюркоязычным родом со. Следующим предложением В.А.Панов исправляет свою ошибку и пишет эта была отрасль древних хунну, предки орхонского народа тюрк. В.А.Панов не задается вопросом почему у тюркского рода монгольское название ашина (волк – по-монгольски), а тюрки (быстрый – по-монгольски) взяли себе монгольское название и за три века монголоязычный род ашина мог сменить монголоязычее на тюркоязычее.
В.А.Панов, далее пишет: «Новейшие исследователи держатся того мнения, что Сюн – ну или Хун – ну (Хунну) были турки. Недостает, однако же, прямого лингвистического подтверждения – именно древнего языка самих Сюн – ну (Хун -ну) – которое установило бы положительно, что язык этот был действительно турецкий. Задача настоящего исследования сводится специально к определению подлинного языка Сюнъ-ну или Хунъ-ну (Хунну) по записям таких слов, какие в иероглифической транскрипции, сохранились в китайских исторических сочинениях» (В.А.Панов, 1916, с.5). Но в каких именно китайских исторических сочинениях записаны исследуемые слова он не пишет. Так же он не приводит иероглифические транскрипции, ссылаясь на Н.Я.Бичурина (Иакинфа), на англичанина Е.Паркера, на японца К.Сиратори. Хуннуские слова в английской транскрипции В.А.Панов, отсылает к словарю Giles’a. Складывается впечатление, что В.А.Панов, видимо, не знал китайский и монгольские языки, и весьма слабо ориентировался в тюркских языках.
С установкой, «что язык этот был действительно турецкий», В.А.Панов переходит ко второму разделу, где анализу подвергается фактически 10 слов, а объявляются 14 слов, из языка хунну.
1. Дзюй – цы (Гюй - цы) = кыз, кыс (девушка, дочь, по-тюркски)
2. Янь – ши или Э – ши =  аш, ат – ши = (жена, супруга = по - тюркски). По – тюркски, в действительности «жена» звучит как  «аял» – по – киргизски, казахски, узбекски; «арват» – по – турецки. В.А.Панов хотя и приводит, как пример, монгольское значение слово жена = изэ, эзэ, но отбрасывает его, то ли умышленно, то ли по незнанию языка, следующими словами: «Отсюда видно, что древнее слово Сюн – ну, скрывающееся под китайской транскрипцией «янь - ши» или «э - ши», к монгольскому лексикону относиться не может»
(В.А.Панов, 1916, с.26).
Почему монголоязычное  слово «эзы» - «жена» близкое по звучанию не может к «э-ши» относиться к «янь - ши» или «э - ши» В.А.Панов не объясняет. Я, думаю, что В.А.Панов, заранее был запрограммирован искать тюркские корни в языке хунну. Поэтому он сближает слово «янь - ши» или «э - ши» с словом имеющим далекое сходство «апа», «аш», «апчи» - что по-тюркски оз-начает «мать», «тетя». У Н.Я.Бичурина читаем: «Шаньюй имел наследника, по имени Модэ; после от любимой Яньчжи родился ему меньшой сын» (Н.Я.Бичурин), от матери родить сына невозможно такая форма кровородственных связей невероятна.
Янь – ши или э – ши, безусловно монголоязычное слово, объясняется «эзы» = жена, супруга, хозяйка (бурятское слово, иркутский диалект).
3. Оу – то (у Иак. Бичурина Эу - то)
В.А.Панов дает следующее объяснение слова Оу – то или Эу – то. За основу берет «сооружение» («строение») «для окарауливания границы», т.е. постовой маяк (основа – «от» = «огонь»). (В.А.Панов, 1916, с.30). Таким образом, Оу – то или Эу – то = от, одик (огонь, сооружение, по-тюркски) и считает что слово должно быть по смыслу и созвучию тюркского происхождения, вот что В.А. Панов пишет: «Таким образом получается основательное впечатление, что древнее слово Сюн – ну «оу - то», по своему смыслу и созвучию, должно быть именно тюркского происхождения, и из одной группы с джагатайским «отак» и уйгурским «одак», («дом, жилище»)» (В.А.Панов, 1916, с.29).
В.А. Панов намерен исследовать только «тюркское происхождение» нам остается сожалеть. И вот почему. В.А.Панов пишет, основываясь на Н.Я. Бичурине: «Между Сюнь – ну и Дун – ху, на западе от последних, простиралась незаселенная полоса земли на протяжении 1.000 ли (500 вер.), по границам которой, с обоих сторон, находились только сторожевые посты – «оу - то»(Иак. Бичурин. «Собр. Свед. о нар.», ч. I,с.13)» (В.А.Панов, 1916, с.29).
Правильно интерпретируя оу – то или эу –то как сторожевой караульный пост, В.А.Панов, дает неправильную этимологию этого слова, связывая подобный пост только с огнем. Между тем в сторожевом караульном посту немаловажное значение имеет дым, особенно в дневное время.
Между тем слово оу – то или эу – то легко, без напряжения, за уши тянуть не надо, объясняется как ут, утан – слово, монголоязычное означает «дым».
Таким образом, по – тюркски «от» - огонь, а на монголоязычии «ут» - дым. Оу – то или эу – то, слово на языке хунну, имеет значение «от» - огонь и «ут» - дым, второе слово предпочтительнее, заметив издали врага, караульные посты пускали густой дым, а огонь виден на расстояние, гораздо хуже, чем густой дым. Только тюркским слово оу – то или эу – то не может быть, оно может быть общим, тюрко – монгольским или монголоязычным, корень слово «ут», а не «от».
4. «Ту - ци».
«Ту - ци» = туг (знамя – монгольское слово еще может употребляться в значении знаменосец. главнокомандующий), по-тюркски знамя означается словом  – наам. Слово «туу» в значении знамя употребляется у тюрков, как вспомогательное и второстепенное, что указывает на инородный и заимствованный характер. В.А. Панов переворачивает: «У монголов «знамя» означается словом «тук» (Подгорбунский, с. 105), а «знаменщик» = «тугши». Несомненно, это слово у монголов не собственное, а заимствованное из турецкого языка. Монголы выступают на политическую арену только с XIII ст. и при том исторически известно, что ядро их воинских сил составляли те же тюркская народности» (В.А.Панов, 1916, с.33).
В.А.Панов ссылался на орхонский памятник VIII века где Кюль – тегину слово туг принадлежит как звание. Вполне, вероятно, что средневековые тюрки употребляли монголоязычное слово туг.
В.А.Панов находит при этом якобы ошибку у Н.Я.Бичурина: «слово «ту - ки» (у него ошибочно, чжу - ки) принято в значении «мудрый»» (В.А.Панов, 1916, с.31).
5. «Тань - ли» (Чэнь - ли).
«Тань - ли» или Чэнь – ли означает: «Небо, Бог». На каком языке на тюркском или монгольском В.А. Панов не уточняет, вероятно, на тюркском дальше он пишет: «В словаре Giles’a кит. Сочетание «t’ang - li» объясняется как транскрипция тюркского слова «Бог»». В.А.Панов продолжает уже применительно к хунну: «В «Истории Старшей дин. Хань», где это слово появляется впервые, прямо отмечено, что у Сюнь – ну понятие «Небо, Бог» передавалось словом «тань - ли» («чэнь - ли»). То же самое указывает Ма – дуань линь («Вэнь – сянь – тунь - као», глава 340, лист 7)». (В.А.Панов, 1916, с.34).
В.А.Панова как в свое время Клапрота потянуло на фантазии, привлекает для этой цели В.В.Радлова, он пишет: «В древне турец. (Орхон), уйгур. И джагат. Наречиях – «танри» («tengri» или «тенгри») значит «Небо, Бог». То же самое слово широко распространено и в современн. Тюрк. Наречиях. (Радлов «Он. Сл. Тюрк. Нар.», т. III)» (В.А.Панов, 1916, с.34).
Никто не знает, какое слово употреблялось для обозначения небо, бог в древнетюркских наречиях, но в средние века может орхонское, уйгурское и джагатайское наречия, применяли монголоязычное слово «тенгри». В современных тюркских языках, кроме алтайского и хакасского употребляют в значении «небо»  = осмон, оспан, в значении «бог» = кудай, за исключением тувинского «бог» = бурган, а якуты употребляют монгольское слово «тангира» в значении «бог». Слово «тенгри» у монголоязычных означает «небо», «небожитель». Может во времена хунну тюркоязычные и монголоязычные употребляли слово «тенгри» в значении небо, небожитель, как общее слово в современных тюркских языках оно вышло из употребления, повсеместно распространены небо – осмон, а бог - кудай, даже алтайцы употребляют ираноязычное кудай. Слово «тянь - ли» (чень - ли) = тенгри (небо, небожитель) несомненно монголоязычное.
6. «Тоу - ло» (у Бичурина Тэу - ло).
В.А.Панов пишет: ««тоу - ло» означает: гробница, примогильный храм» (В.А.Панов, 1916, с.35).могила на языке Сюн – ну называлась тоу – ло. (В.А.Панов, 1916, с.35). Определяя это слово В.А.Панов, в очередной раз сделал на Орхонские надписи VIII века н.э. и сообщает: «что при могиле героя Кюль – тегиня на Орхоне турецкий хан тоже построил храм со статуей покойного» (В.А.Панов, 1916, с.35). «Такой храм при могиле («комната», «здание»), несомненно, должен доминировать во всей внешней обстановке кладбища. В отношении духа покойного – это его «местожительство», «пребывание», «стоянка»… В этом направлении и нужно искать объяснении слова «тоу - ло»» (В.А.Панов, 1916, с.36).
Перед этим В.А.Панов сообщил в исторической справке: «По китайской истории, в 77 г. До Р.Х. «ухуаньцы (народ) раскопали могилы покойных сюн – нуйских шань – юев (ханов); Сюн - ну и отправили 20.000 конницы для наказания ухуаньцев». Могила на языке Сюнь – ну называлась «тоу - ло»» (В.А.Панов, 1916, с.35).
В.А.Панову не кажется некорректным приводить аргументы,  временной разрыв которых составляет почти в 700 лет, за это время народ не только успеет сменить язык и обычаи, но и исчезнуть, что и произошло с хунну.
Он упорно ищет в тюркских наречиях аналог: «От вышеупомянутой основы «тур» в древне – турец. (Орхон), уйгур. И джагат. Диалектах получается «турук» = «стоянка» и, сверх того, в уйгур. Диалекте – «местожительство». От осман. И Крым. Основы «дур» = «стоять, остановиться, поселиться, жить» получается «дурак» = «местожительство, остановка, стоянка; неподвижный» (Радлов «Он. Сл. Тюрк. Нар.», т. III). «Гробница» в осман. Наречии означается словом «турбэ»; «возвышение над горизонтом = «тулу». (Redhouse. «Turkish Dictionry»)».
При наличии во всех диалектах, чтениях иероглифа «ло» (№7329) конечного звука «к» следует признать, что таковой имелся и в древнем чтении этого иероглифа («лок»). Отсюда нужно заключить, что передаваемое в китайской транскрипции «тоу - ло» древнее слово языка Сюнь – ну представляет собою древне – турецкое (Орхон.) и уйгурское «турук» = «стоянка, местожительство» - в буквальном смысле, а в отношении покойного – «примогильный храм» его духа, «гробница» = «турук». (В.А.Панов, 1916, с.36).
В.А.Панов отрицает, что слово  турук монгольское и по-монгольски оно означает -  могила, стоянка, что подтверждает К.А. Иностранцев: «Тоу – ло=турук (могила, стоянка), без аналогии, лишь диалектически в монгольском языке» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 143).
7. Тан – ли – гу – ту Шань – юй.
В.А.Панов пишет: означает  «ханский титул» (В.А.Панов, 1916, стр.36) и приводит китайскую летопись «Вэнь – сянь – тун - као»: «На языке Сюнь – ну «небо» называется «Тань ли» («чэнь - ли») а «сынь» зовется «гуту». «Шань - юй» же это «величайший» («гуань - да»), т.е. по обширности подобный небу » (В.А.Панов, 1916, с.37).
В.А.Панов пытается объяснить слово «гу - ту» с помощью тюркского слова «кут», в частности уйгурского слово «кут». Но тюркское слово «кут» имеет  совсем другое значение, оно употребляется как «достаток», «богатство». Тан – ли это «небо», В.А.Панов интерпретирует правильно как «тенгри» но у него это исключительно тюркское слово, что на самом деле не так. «Гу - ту» это маньчжурское слово, в наше время осталось у тунгусов (эвенков), означает «сын». Получается «Шаньюй сын неба».
8. Шань – юй (Дань - юй).
Шань – юй, иначе Дань – юй означает: «тамган» пишет В.А.Панов. (В.А.Панов, 1916, с.42). «Шань – юй» это титул, которым в китайской истории неизменно и исключительно обозначаются только ханы народа Сюн – ну.
Как уже сказано выше, китайские историки и комментаторы «объясняют» смысл этого слова китайским понятием «гуань - да»= «обширно - большой» - «величайший». Ничего больше они не дают. (В.А.Панов, 1916, с.4).
В.А.Панов продолжает: «Титул «шань - юй» является совершенно обособленным в истории народов Монголии.
Во-первых, ни у одного из  народов Монголии, кроме Сюн – ну, их повелители не носили названия «шань - юй», и название это сразу исчезает в Монголии и теряется вообще в китайской истории, как только сходят с исторической арены сами Сюн – ну. Этих Сюн – ну многие исследователи признают предками тех Гуннов, которые выступали с Аттилою в Европе; но и в истории этих последних названия «шань юй» нет. Нет этого названия и у предков самих Сюн –ну в китайской истории до хана Мао – Дуня. Вообще, отмечаются два факта: 1) название «шань – юй» фигурирует только в одной китайской истории и исключительно в одной только китайской транскрипции и 2) название «шань - юй», приписываемое ханам Сюн – ну китайцами, держится только в пределах Монголии, т.е. по соседству с Китаем и лишь в области китайского исторического круговорота. Вне этих условий названия «шань - юй» не встречается. Оно как бы вспыхивает разом с появлением Мао – Дуня и затем позже столь же внезапно исчезает ». (В.А.Панов, 1916, с.43).
В.А.Панов подозрительно относиться к слову шань – юй: «Третьей причиной, заставляющей подозрительно относиться к титулу «шань - юй», служит то обстоятельство, что следов его не сохранилось ни в одной из тюркских или монгольских диалектов. С другой стороны, отмеченные в китайской истории титулы «кэ хань» (312 и 552 г.) и «хань» (261 г.) сохранились в современных тюркских и монгольских диалектах в форме «каган», «хан». Если народ Сюнь – ну исчез в Монголии как политическая организация, подобно тому как исчезли позже такая же организация Жу – жань, Тюрк, Уйгур и др., то не могло исчезнуть бесследно в языке потомков и родственных племен такое глубоко бытовое обозначение, как «повелитель», несомненно, заключавшееся в китайской транскрипции «шань - юй». Безусловно, должно было бы остаться какое либо близкое созвучие с соответствующим содержанием, а между тем таковое совершенно отсутствует.
Четвертым обстоятельством, вызывающим недоумение, является самая грандиозность того представления («Величайший», «Подобный Небу по обширности»), которое китайские комментаторы связывают с чуждым и явно непонятным им словом «шань - юй». Ничего подобного не встречается по отношению к слову «каган». Очевидно, такой грандиозный смысл придан слову «шань - юй» лишь искусственным толкованием самих китайцев – и лишь потому, что подлинного смысла этого слова они, очевидно, не знали » (В.А.Панов, 1916, с.45).
Далее В.А.Панов продолжает: «что подлинное сюн – нуское слово для выражения народного понятия «повелитель» китайские историки передали в своей звуковой транскрипции «шань - юй» на столько искаженно, что, без соответственного реставрирования, его узнать нельзя» (В.А.Панов, 1916, с.45).
В.А.Панов  считает: Прежде всего в слове «шань - юй» первый иероглиф имеет другое чтение «дань» и пишет: «иероглиф «шань» имеет двойное чтение: «шань» и «дань»» (В.А.Панов, 1916, с.46). В.А.Панов вступает в полемику с китайским автором Вань – манем, не допускающим никакого другого чтения, кроме как «шань» и приводит пример слово «янь - ши», которое читается «э - ши» = жена, супруга. И остается при мнении, что «шань» нужно читать «дань». И «дань» переводит словом «тамга», «тамган» что означает по – тюркски «знак», а монголоязычные употребляют в значении «печать», «штамп». В.А.Панов следуя заданной программе, хунну - это тюрки превращает общее слово для тюрков и монголоязычных – «тамга» в исключительно тюркское и как заклинание призывает Орхонские надписи VIII века н.э., а хунну исчезли в V веке н.э. Он пишет: «С исчезновением государства Сюн – ну в истории Китая исчезла и формальная «печать»: титул «шань - юй», как слово совершенно чуждое тюркским наречиям. Но народное обозначение «тамган», как титул, сохранилось на Орхонских памятниках VIII ст., а в основе «тамга» сохраняется и до сих пор» (В.А.Панов, 1916, с.54).
Слово «тамга» более всего монголоязычное, чем тюркское, на тюркском оно более всего употребляется в обозначении «знак», а у монголоязычных «печать», «штамп».
Между тем есть другое мнение.  Дж. Пуллиблэнк выводит из слова шань-юй слово «тархан», «garuja» (дарга) (Дж. Пуллиблэнк, 1986, с.52). Дарга (тархан) слова монгольские, переводятся «председатель, начальник». 
9. Ци – лянь (Ки - лянь).
В.А.Панов пишет: «В тексте Сы – ма Ценя (Ши - цзы), слово, Ци – лянь упомянуто, только как название гор, Ци – лянь- шань, впервые под 121 г. до н.э.» (В.А.Панов, 1916, с.55). Впервые отождествление между хребтами Ци – лянь- шань и Тянь – шань сделано китайским ученым середины VII века н.э. Янь– Ши – гу  комментатором «Истории династии старшей Хань» в повествовании об императоре У – ди. Указав, что Ци – лянь- шань это - Тянь – шань, Янь – Ши – гу говорит, что на языке Сюн – ну слово «Ци – лянь» означает кит. «тянь», т.е. «небо» (В.А.Панов, 1916, с.56). Ссылаясь на П.С. Попова  продолжает: «В китайском сочинении «Мэнь – гу – ю – му - дзи» («Записки о монг. кочевьях», перев. П.С.Попова, стр. 434 - 436) говорится, что «горы Тянь – шань, иначе называемые Ци – лянь, Сюе – шань («Снежная»), «Бо - шань» («Белая») а так же «Джэ-ло-мань-шань», составляя отрог Памиров, тянутся на восток «являясь в каждой местности под особыми названиями, которых насчитываются сотни», и проходят более 50 вер. За Хами»» (В.А.Панов, 1916, с.56).
Основываясь на В.В.Радлова, В.А. Панов пишет: «Единственное имеющееся в нашем распоряжении слово, могущее по созвучию и по древности подойти к «ци - лянь» или другому его чтению «ши - лянь» (см. у Янь Ши - гу) – это древне – турецкое (Орхонское) и уйгурское «сiлiк»= «чистый», джагатайское «сiлiг» = «чистый, гладкий, блестящий» и османское «сiлiк» = «гладкий, полированный»» (В.А.Панов, 1916, с.59).
Заканчивает В.А. Панов следующими словами: «Все что мы можем допустить в данном случае, исчерпывается предположением, что слово «ци - лянь», по географическим сопоставлениям, исторической обстановке и созвучию, может иметь связь лишь со словами «сiлiк» и «кiлан», означающими «чистый, блестящий». Дальше этого мы идти не можем» (В.А.Панов, 1916, с.60).
В.А.Панов почему то игнорирует монгольское слово цэвэр, сэбэр = чистый, созвучное с Ци – лянь = чистый, по-тюркски чистый означает «таза».
10. Чи-лянь.
В.А.Панов пишет: «В истории династии Юань – Вэй «Бэй - ши» («Северная История»), написанной в VII ст., в эпоху династии Тань, в главе о народе Жу – жань, в титулах их ханов встречается указание, что около 431 г. По Р.Х. был избран хан У – ди с титулом «Чи-лянь», что значило, будто бы, «божественный»» (Иак. Бичурин. «Собр. Свед. о нар.», ч. I, с.215. – Shiratori. «Uber die Spr. Des Hiung – nu St.», с. 37).
Сиратори отождествляет  «чи - лянь» с предшествующим «ци - лянь». Объяснение его занимает лишь несколько строк. «В тюркском языке – говорит он – «небо» и «Бог» = «тангрi», в монгольском = «тэнгри» или же «тангрi», обозначение «ch’ih-lien (древн. «tiok – lien») заимствовано из них».
Однако же от значения «чи - лянь» в смысле «божественный» приходится совершенно отказаться, ибо это значение, безусловно сомнительно.  (В.А.Панов, 1916, с.61).
В.А.Панов в виду сомнительности не характеризует это слово.
11. Хэ-лянь.
В.А. Панов пишет «хэ - лянь» совершенно неустановленное слово, далее он продолжает: «Сводя вышеприведенные названия «ци - лянь» (№ 1089+№7109) и «чи - лянь» (№1944+№7109) к одной  и той же основе «небо» (кит. «тянь», тюрк. «тангрi»), Сиратори подкрепляет эти выводы ссылкою на истории дин. Юань – Вэй (386 – 532 г.) и дин. Дзинь (265 – 419 г.), где указано, что в языке потомков Сюнь – ну понятие «небо» выражалось (в период 407 – 431 г.) словом «хэ - лянь» (№ 3969 +№7109), а слово это в древнем чтении, по мнению Сиратори, произносилось «как лянь» и сводится к тюркским словам «коклар» или «куклар» = «небеса» (множ.число), о чем ужу сказано при определении слова «ци - лянь»» (В.А.Панов, 1916, с.62).
Большинство тюрков не поймут В.А.Панова, кроме алтайцев, подавляющее большинство их употребляют слово «осман»,  в разных вариациях, в значении «небо». В значении «бог» употребляется тюрками слово «тенгри», и то в второстепенном значении, в смысле «бог» они употребляют слово «кудай». Хакасы и алтайцы для обозначения бога, насколько их язык чистый, употребляют слово «кудай». Заподозрить их в заимствовании этого слова у ираноязычных нет смысла. Они не являются соседями ираноязычных уже два с лишним тысячелетия со времен юэчжей. Тенгри заимствованное слово, тюрки переняли их у монголоязычных для обозначения «бога». Небо = тенгри имеет значение только у монголоязычных. У тюрков только алтайцы употребляют это слово в том же значении. У алтайцев, видимо, слово заимствованное, кроме их ни один тюркский народ не употребляет в значении «небо». У монголоязычных народов слова «хухэ» = голубой также употребляется в сакральном значении с словом тенгри = небо. «Хухэ тенгри» = синее небо. Шаманы произносят это выражение во время служения.
В.А.Панов заканчивает: «Данные эти показывают, что титул «хэ лянь» в значении «небо, небесный» является совершенно неустановленными. Неустановленно даже сюн – нуское происхождение самого слова» (В.А.Панов, 1916, с.64).
Автор присоединяется к мнению Сиратори «хэ - лянь» = небо, небесный от монголоязычного «хухэ».
12. Жо – ди.
В.А.Панов считает совершенно китайское обозначение. Автор присоединяется к В.А. Панову и не берется исследовать.
13. Дзинь – Лу.
В.А.Панов пишет: «дзin - лу», «чiн - лу». Вероятное значение «шаманский» (тюрк. «камлу»). Тюркская основа: «кам» = «шаман». (В.А.Панов, 1916, с.65). Далее идет пространное объяснение и обоснование тюркской основы кам = шаман.
«Слово «дзинь - лу» («ching - lu») появляется в китайской истории при следующей обстановке», продолжает В.А.Панов: «В 47 г. До Р.Х. Сюн – ну заключили мир с китайским императором. Для совершения торжественного церемониала  договора хан со старейшинами и китайскими уполномоченными поднялся на гору по восточную сторону реки Но – шуй. Там совершили обряд заклания белой лошади и пили затем «клятвенное вино» из чаши, сделанной из черепа Юэ – ши, убитого некогда преемником Мао – Дуня, Лао – шань – ханом. Какое то отношение к этому ритуалу имело и рассматриваемое слово «дзин - лу», единственный лишь раз упоминаемое в тории именно в указанной обстановке» (В.А.Панов, 1916, с.65 – 66).
В.А. Панов у всех переводчиков с китайского языка находит меч и меч должен быть драгоценный и богатырский, то есть сакральный: «У Иак. Бичурина фигурирует «меч», у Сиратори – «меч», у арх. Палладия «меч - кладенец», а у Паркера «нож» («knife»)... иероглифическое пояснительное сочетание  «бао - дао», которое дает комментатор Инь – шао, у Иак. Бичурина переводится как «драгоценный меч»; о том же иероглиф «бао» Паркер говорит, что этим определением слову «дзин - лу» придается значение «вроде драгоценный»; а арх. Палладия, определяя «бао - дао» в смысле «меч - кладенец», тем самым указывает, что это меч «богатырский», большой, тяжелый, несокрушимый, в котором превалируют именно эти качества, а вовсе не ценность меча по его украшениям («драгоценный»)….» (В.А.Панов, 1916, с.67)
В.А. Панов приходит к выводу, что тюркская основа «кам» = шаман; вот что он пишет: «Но тогда, по исторической обстановке и общему смыслу тексту, сюда может подходит лишь другая тюркская основа «кам»= «шаман»» (В.А.Панов, 1916, с.71).
В.А. Панов заключает: «Соединяя все три периода текста, мы должны признать наиболее соответствующим его истинному смыслу и исторической обстановке следующий перевод: «Убили белую лошадь. Хан посредством шаманского меча произвел заклание («камлание») и перемешал (мечом) вино. Чан и Мэн (китайские посланники) «запили» (этим вином) «кровный союз» (или «братский союз») из обращенного в питьевую чашу черепа Юэ – чжиского хана, некогда убитого Лао – шан - ханом» (сын и преемник Мао - дуня).
Таким образом в китайской транскрипции «дзин - лу» здесь нужно признать скорее всего тюркское слово «камлу» = «шаманский», от основы «кам» = «шаман»,  а в транскрипции «дзинь – лю - ли» остается видеть какую – то форму тюркского же понятия «камла»= «гадать» («исследовать»), от основы «кам» = «мера», в смысле «заклинать» («камлать»).
В монгольских диалектах понятие «гадать» выражается словом «зонглоху», а гадатель –«зугнэши» (Подгорбунский, с. 59). Между «дзинь - лу» и этим «зонглоху» несомненное созвучие.. Понятие же «кровь» в монгольских диалектах выражается словами «цусун», «чусун», «шугхан», «шугхун» (Подгорбунский, стр. 136). Отсюда видно, что сделанные выше отождествления на счет смысла слов «дзин - лу» и «дзин – лю - ли» подкрепляются еще и монгольскими созвучиями такого же содержания. Последняя, вероятно, являются только сохранившимися заимствованиями от турецких основ» (В.А.Панов, 1916, с.73).
В.А.Панов, единственный раз находит «несомненное созвучие» в монголоязычным слове «зонголгу». На взгляд автора более правильным было бы объяснение слова «дзинь - лу» через монголоязычное слово «залах» (бурятский вариант – «залан») = «прямой», «выпрямлять», «править», «просить», слова употребляются в сакральном значение «залаа», -  подношение, кисточка. Словосочетание «шаманский меч» бессмыслица, как известно, особого, шаманского меча в природе быть не может, шаман профессия сугобо мирная, его «еперхия» общение с духами и существования «шаманского меча», весьма проблематично. Шань – юй у хунну, как известно, не был духовным лицом как всякий предводитель у алтайских народов и орудовать, шаманским мечом он не мог и производить тем более камлание он не имел права. Камлание производит только кам. Предводитель мог произвести своим мечом обряд побратимства или подобия «залаа» = «дзинь - лу».
14. «Лю – ли».
В.А.Панов пишет: «Это вероятно, только окончание слова. Объяснение этого слова дано при анализе предшествующей транскрипции «дзинь – лу»» (В.А.Панов, 1916, с.74).
Ограничимся, что В.А.Панов ошибается «лю – ли» считались князьями. «Восточный и Западный Лу – ли – князья считались самыми сильными владетелями» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 49) и окончание слова не может быть «Лю - ли» княжеское звание.
В.А.Панов не скрывает, что с целью его исследования было найти лингвистическое подтверждение, что хунну являются народом тюркским: «Основною целью настоящего исследования была поставлена узко – специальная задача – найти ясное, бесспорное лингвистическое подтверждение, что народ, появившийся в китайской истории за два слишком века до Р.Х. под китайским иероглифическим обозначением Сюн – ну (у Иак. Бичурина - Хунну), был действительно, турецким народом по крайней мере – в политически господствовавшей его части» (В.А.Панов, 1916, с.75).
В такой ситуации трудно говорить о беспристрастности и объективности исследуемого им материала. Что же мы имеем после «беспристрастного» и «объективного» исследования слов хунну.
1. Дзюй – цы (Гюй - цы) = кыз,  (по-тюркски дочь, девушка).
2. Янь – ши или Э – ши = эзы (по-монгольски – жена, супруга).
3. Оу – то (Эу - то) = ут (по-монгольски - дым).
4. Ту – ци = туг (по-монгольски – знамя, у тюрков – наам, туу (имеет вспомогательное значение)).
5. Тань – ли = тенгри (небо, небожитель – по-монгольски), у тюрков: осмон = небо.
6. Тоу – ло (Тэу - ло) = турук по-монгольски (диалектически)=могила, стоянка.
7. Тань – ли гу – ту = Тань – ли = небо, гу – ту = по-маньчжурски = сын.
8. Шань – юй (дань - юй) = тамга (по-монгольски – печать, штамп), у тюрков – знак, слово близкое.
9. Ци – лянь (Ки - лянь) = цэвэр, сэбэр (по-монгольски - чистый), уйгурски = силыг, слово общее или заимствованное.
10. Чи – лянь, В.А.Панов – не характеризует слово.
11. Хэ – лянь = хух, хухэ (по-монгольски – хухэ употребляется в значении небо, по тюркски кок – синий, слово несомненно общее).
12. Жо – ди = В.А.Панов считает слово китайским.
13. Дзинь – Лу = (по-монгольски – совершение сакрального обряда) объяснение В.А.Панова через «кам» не подходит ни исторически, с точки зрения обстоятельств, ни по смыслу действа.
14. Лю – ли = В.А.Панов объясняет как окончание  и адресует к предыдущему слову – дзинь – Лу, что считаю неправильным.
Результат нашего анализа привел к тому что из 14 слов только 1 (одно) слово можно объяснить из тюркского языка это дзюй – цы= кыз = девушка, 1 (одно) слово объясняется из маньчжурского, это гу – ту = гуто = сын. Остальные либо тюрко – монгольские, либо монголоязычные слова. Чисто тюркских слов одно.
В.А.Панов, во – первых никаким образом не дает анализ собственных имен Шаньюев хунну, а между тем В.Н.Васильев писал: «Что, не зная значения собственных исторических имен, никак нельзя допустить определения, к какому языку они принадлежат» (В.Н. Васильев, 1872, сентябрь, с. 117), а язык считается одним из основных определителей этнической принадлежности народа. (В.П.Алексеев, 1986, с. 15). Особенно это относиться к древним, не знавшим так называемые мировые религии, и основанных на эти религиях интернациональных имен.
Во – вторых, никакого значения В.А.Панов не придает к собственному названию хунну, как будто народ без названия и без имени, а между тем «хунну» переводится с монгольского языка «люди», «народ», а «хун» это «человек», и монголы до сего времени употребляют это слово и в тех же значениях.
 В 1926 году, в Ленинграде Г.Е. Грум – Гржимайло опубликовал свою работу под названием «Западная Монголия и Урянхийский край. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии, Л., 1926». Глава II тома II называется хуннский народ с начала III века до н.э. до конца I века н.э., занимает с 79 страницы по 140 страницу, то есть 61 страницу. 
Г.Е. Грум – Гржимайло был приверженец теории тюркского происхождения хунну, он пишет: «Первыми тюрками, с которыми нас знакомит история Средней Азии, были Хунны». (Г.Е. Грум – Гржимайло, 1926, т.II, с. 79). То есть, хуннов он ставит хронологически после тюрков, что не корректно, никакого анализа остатков языка хунну он не сделал, и не мог делать поскольку не знал ни тюркского и ни монгольского языков. За что получил замечание от Б.Я. Владимирцова: «О больших трудах H. Howorth’a и Г.Е. Грум – Гржимайло приходится отметить, что пользоваться ими необходимо с большой осторожностью в виду того, что эти авторы, не владея восточными языками, часто не были в состоянии критически отнестись к своим источникам и находились в полной зависимости от переводчиков» (Б.Я. Владимирцов, 1934, с. 23).
Г.Е. Грум – Гржимайло тем не менее старался быть объективным, в частности привлекал археологический материал: «Китайцы передают нам, что хунну хоронили своих покойников в гробах, но не возводили над их могилами курганов. Талько – Грынцевичу удалось напасть в Забайкалье, на правом берегу р. Джиды, на обширное древнее кладбище с погребением в гробах, которое я потому только затрудняюсь признать хуннским, что у нас нет данных, которые указывали бы на столь далекое к северу расселение этого народа. Большинство могил оказалось здесь разрушенным, но все же ему удалось собрать 12 костяков, принадлежавших преимущественно к крайне короткоголовому темноволосому типу. Роста ниже среднего (152 сант.), они должны были отличаться сильной мускулатурой. Они имели сравнительно небольшую голову, средней ширины затылок, довольно узкий лоб и длинное лицо с выдающимся носом. В общем это был тип смешанный, с преобладанием черт, свойственных монгольской расе» (Г.Е. Грум – Гржимайло, 1926, т. II, с.81).
В 1910 было опубликовано исследование Б.Я. Владимирцова «Турецкие элементы в монгольское языке», реферат был прочитан в лингвистическом неофилологическом обществе при императорском СПб университете (Б.Я. Владимирцов, Работы по монгольскому языкознанию, М, 2005).
Б.Я. Владимирцов не рассматривает вопрос о монголо-тюркско – маньчжурском праязыке,   а исследует вопрос заимствований одним языком из другого, в основном это монголо – тюркские языковые связи. Б.Я. Владимирцов сообщает, что в обоих языках что и в монгольском, что в тюркском значительное число одинаковых слов по звучанию и по значению. Много слов отличающихся, только фонемой, в фонетическом отношении, одинаковых в плане семасиологическом, то есть в значении слов. Что в монгольском и тюркском имеется ряд слов одинаковых по своему значению и отличающихся немного по звучанию. Отличием монгольского языка является окончание «ун» и «ут», в тюркском такого окончания нет. Здесь он останавливается, вместо того, чтобы сделать анализ слова «хун» - человек, «хунну» - люди по-монгольски (Б.Я. Владимирцов, М, 2005, с. 35). Более подробно о монголо – тюркской общности языков смотрите «Материалы к изучению истории калмыцкого языка, М, 1975».
Б.Я. Владимирцов продолжает: «Если мы обратимся к древнейшим монгольским памятникам, то найдем фактическое, документальное подтверждение того, что языковой мир турок влиял на языковой мир монголов»  (Б.Я. Владимирцов, М, 2005, с. 36). И вот, что пишет  Б.Я. Владимирцов, относительно обратной связи языков «совершенно иная картина представляется, если обратиться к заимствованиям из монгольского в турецкий язык. Заимствования менее значительны и спорадичны» (Б.Я. Владимирцов, М, 2005, с. 57). «Фактическое, документальное подтверждения того, что языковой мир турок влиял на языковой мир монголов» Б.Я. Владимирцов в этой работе не приводит,  да их и не будет. Общие слова обусловленные общим происхождением будут трактоваться лингвистами и историками, то как монгольские, то как тюркские, смотря на какую позицию автор становиться, или он монголовед или тюрколог. А между тем установить точно к какому языку это слово первоначально принадлежало не возможно, такое слово общее и их надо отнести праязыку алтайских народов. Б.Я. Владимирцову было26 лет на момент написания этой работы.
В 1934 году, в Ленинграде посмертно, (он умер в 47 лет, в 1931 году) вышла другая работа Б.Я. Владимирцова «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм». Здесь он пишет: «монголы – народ, давно уже появившийся на широкой исторической арене. Проживший длинной, бурной исторической жизнью. Мировая империя монголов, возникшая в XIII в. При Чингис – хане, оказала влияние на жизнь почти всех стран Азии и отчасти Европы. Монгольские завоевания создали государственные объединения, в которых монгольский элемент оказывался некоторое время в главенствующем положении. Если в большинстве новых государств, возникших в процессе разложения монгольской империи, сами монголы исчезли, как этнографическая величина, то они вошли в состав вновь сложившихся тюркских народностей, напр., казаков и узбеков» (Б.Я. Владимирцов, М, 1934, с. 2 – 3).
Б.Я. Владимирцов изъясняется непонятно, то ли монголы древний народ, то ли они появились в XIII веке  н.э., уже в средневековье. Об исчезновения монголов как этнографической величины и то что они послужили каркасом «вновь сложившихся тюркских народностей» таких как узбеки и казахи он подметил очень точно. Но он, опять останавливается, и не дает анализа в силу каких причин монголы превратились в тюрков? Совершенно справедливо он указывает: «большинство же монголов, ушедших на запад с Чингис – ханом и его преемниками, быстро отуречилось» (Б.Я. Владимирцов, М, 2005, с. 37).
Превращались ли в тюрков монголоязычные племена в древнее время? На эти вопросы Б.Я. Владимирцов не дает ответа. Надо отметить, что Б.Я. Владимирцов, хотя и писал о тюркских заимствованиях в монгольский язык, в большом количестве, он не был сторонником тюркского или монгольского происхождения хунну, он обходил этот вопрос. Во всяком случае автор не нашел в работах Б.Я. Владимирцова, подобное, к какому языку относить язык хунну, вопрос у него остался открытым.
В одно время с Б.Я. Владимирцовым приходится деятельность другого выдающегося востоковеда академика В.В. Бартольда. В своих работах он неоднократно упоминает хунну, и даже есть статья посвященная им «Китайские источники  о гуннах» (В.В. Бартольд, т. 5 , с. 409 - 418), но ни разу не определил этническую принадлежность хунну. В работе «Современное состояние и ближайшие задачи истории турецких народностей, М, 1968, т. 5, с. 454 - 465» он наоборот предостерегает от легкомысленного отношения к трудностям историографической интерпретации памятников, имея ввиду Орхонские надписи: «Помимо своего лингвистического значения, надписи имеют не меньше значения и для историка, как рассказ турок VIII в. О себе, во многом дополняющий сведения китайских источников. Необходимо, однако, помнить, что, хотя со времени открытия датским лингвистом Томсеном ключа к чтению надписей прошло уже более 30 лет, дело разбора далеко не закончено и толкование многих мест остается спорным. Попытки без знания языка, на основании существующих переводов, пользоваться надписями как историческим источником могут привести и часто приводили к совершенно ошибочным историческим выводам»  (В.В. Бартольд, 1968, т. 5 , с. 455).
Как видим В.В. Бартольд, также как и Б.Я.Владимирцов воздерживался от решения вопроса об этническом происхождении хунну.
И В.В. Бартольд считал перевод Орхонских надписей не окончательным: «Разбором алфавита надписей наука обязана недавно скончавшемуся датскому лингвисту Томсену, которому принадлежит также последняя до сих пор попытка перевода надписей. Несмотря на все достоинства этого перевода, он не может считаться окончательным; встречаются даже места, где один из прежних переводов, перевод Радлова, должен быть признан более удачным» (В.В. Бартольд, 1968, т. 5 , с.200).
В.В. Бартольд дает краткую аннотацию Орхонских надписям: «Надписи только в очень кратких словах говорят об образовании турецкой кочевой империи в VI в. И о ее судьбах. В этом отношении мы по – прежнему должны довольствоваться известиями китайских, греческих и персидских источников. Из греческих источников мы знаем, что турки уже в VI в. Пришли в Восточную Европу и осаждали византийский город Боспор у Керченского пролива. Из персидских источников, в арабском изложении, нам известно, что турки отняли у персов область к юго- востоку от Каспийского моря, на реке Гюрген, где они подчинились влиянию персов, даже приняли их язык и религию.
В надписях подробно рассказывается только о событиях на востоке и о походах восточных ханов на запад начиная с восстановления их господства в Монголии в 680 – х годах после пятидесятилетнего китайского ига. Кроме турецкого народа ханы называли своим собственным народом народ огузов (встречается и название токуз – огуз, т.е. «девять огузов», по числу  огузских родов); очень вероятно, что оба термина относятся к одному и тому же народу. Огузы то подчинялись вышедшим из них среды ханам, то восставали против них; кроме того, в надписях говорится о войнах ханов с целым рядом других турецких народов. По – видимому, в это время произошло усиление западных народов. Первым двум ханам восстановленного турецкого государства приходилось иметь дело с двумя коалициями, с первой еще в 680 – х годах, со второй около 710г. В первый раз враги нападали на турок с юга (китайцы), с севера (враждебные новым ханам огузы) и с востока (китаи – как мы увидим, народ монгольского происхождения); во второй раз вместо северных и восточных врагов названы два западных народа, тюргеши (вышедшие, как видно из китайских известий, тоже из среды турок - огузов) и киргизы» (В.В. Бартольд, 1968, т. 5 , с.200).
Время написания Орхонских надписей VIII век до н.э., а время разгрома государства хунну I век н.э., выход на историческую арену тугю это VI век н.э. Время равное 5 векам как исчезло государство хунну и появилось государство тугю, на территории Западной и Центральной Монголии, поэтому вполне можно понять  В.В. Бартольда почему он воздерживался от определения этнической принадлежности хунну.
В 1926 году в Ленинграде была опубликована работа К.А. Иностранцева  «Хунну и Гунны». К.А. Иностранцев в своих ранних работах, уже был на позициях тюркского происхождения хунну, в этом труде он обобщил написанное ранее, использовал для своих выводов Орхонские надписи, сделанные в VIII в. н.э. выполненные на тюркском языке. Этот труд стал как бы апофеозом теории тюркского происхождения хунну, последующие авторы в большинстве своем, сторонники этой теории, ссылаются на книгу «Хунну и гунны» К.А. Иностранцева.
Мы не будем останавливаться на каждом авторе, рассмотрим наиболее ярких представителей различных теорий происхождения хунну. Книга состоит из пяти глав и послесловия. В первой главе К.А. Иностранцев описывает ученых миссионеров XVIII века, в основном французов, и их значение и вклад в исследование вопроса о происхождения хунну. Дегинь с его политической классификацией народов Средней Азии и несостоятельность это классификации при решении этнических вопросов. В этой главе К.А. Иностранцев затрагивает сочинение Каена. «История народа, известного под именем Хунну, тесно связана с событиями древней истории Китая и потому естественно, что в первых же сочинениях об истории этого государства, мы встречаемся и с кочевниками, жившими к северу от Срединной империи, с Хуннами» (К.А.Иностранцев, 1926, с.5).   
С историей Китая связана история его соседей так как письменные источники преимущественно китайского происхождения. В результате бурной истории и кочевого образа жизни северные соседи китайцев вынуждены обращаться к ним, поскольку своих памятников письменной истории не сохранили, поэтому подобное вступление К.А. Иностранцева  вполне понятно. Это вынужден делать любой исследователь, занимающийся хунну.
К.А. Иностранцев продолжает: «Разрабатывая историю Китая, миссионерам невольно приходилось касаться и истории некоторых других народов, входивших в различные сношения с китайцами. Приходилось им касаться и Хунну. Но они занимались ими только попутно, в связи с историей Срединного царства, а не ради самих народов не для выяснения их происхождения и истории. Этих Хунну они, не сомневаясь, считали Гуннами. Никаких доказательств этому они не приводили – отожествление было основано исключительно на сходстве имен» (К.А. Иностранцев, 1926, с.6)   
В отношении Дегиня, жившего в XVIII веке, К.А.Иностранцев пишет: «Основной классификации народов Средней Азии этот ученый берет не принадлежность народа к известной этнографической группе, а политическое разделение. Поэтому Дегинь и не делает существенного различия между Турками и Монголами» (К.А. Иностранцев, 1926, с.7)   
К.А. Иностранцев резюмирует в отношении Дегиня: «автор излагает только политическую историю, то очевидно, что он не был ни сторонником монголизма, ни турчизма, ни финнизма. Для него не существует этнографических различий. Это мнение высказывается им неоднократно. Он признает Хунну тожественными и с Турками, и с монголами» (К.А. Иностранцев, 1926, с.9)   
К.А. Иностранцев подводит окончательный итог работы Дегиня: «По прочтении сочинения Дегиня, нам кажется, можно сделать в отношении нашего вопроса следующие выводы: по мнению этого ученого 1) Хунну было кочевое государство, из которого впоследствии вышло турецкое, а затем и монгольское; 2) Гунны Аттилы – потомки части населения хуннуского государства, ушедшей на Запад. Вот все, что по этому вопросу можно вывести из сочинения Дегиня» (К.А. Иностранцев, 1926, с.12)   
К.А. Иностранцев приступает к французскому исследователю Каену, жившему во второй половине XII века, стороннику так же политической классификации: «Что под хунну китайцы разумели, народ, образовавший обширное государство с определенными законами и единым государем, а не беспорядочную массу различных племен инородцев, бродивших где то на севере» (К.А. Иностранцев, 1926, с.16)   
К.А. Иностранцев продолжает: «Нам нужно решить, какое племя являлось господствующим в этом государстве, создателем его. Однако Каен видимо не считает Хун – ну праалтайцами, общим собранием угро – финских, турецких, монгольских и тунгусских племен, еще не разделившихся на отдельные группы. Это мы заключаем из того, что он считает титул хуннуского государя «тенгри - кут» турецким (88). Он не задается вопросом, отчего это хуннуские государи получили турецкий титул, а ведь этот вопрос напрашивается сам собою» (К.А. Иностранцев, 1926, с.16)   
К.А. Иностранцев так же как и француз Каен показывает незнание тюркского языка. «Тенгри» слово монголоязычное, употребляется в значении «небо», «небожитель», у тюрков только алтайцы употребляют это слово  в том же значении. По-тюркски небо – осмон, осман, оспан; а бог – худай. У алтайцев слово «тенгри», я думаю заимствованное у калмыков. Далее К.А. Иностранцев продолжает ставить задачи: «Далее, как примирить единую власть хуннуского государя с этой смесью племен и народов, какой является Каену народ Хунну? На это в сочинении нашего исследователя нет ответа.
Итак, при строгом проведении политической классификации неизбежно надо придти к некоторым непримиримым недоразумениям. Только при признании влияния политического положения, но основываясь на этнографической классификации, можно решать вопросы о происхождении народов» (К.А. Иностранцев, 1926, с.16)   
Далее К.А. Иностранцев приступает к разбору теории монгольского происхождения хунну. В этой главе он рассматривает критические взгляды Палласа, Тунмана, Энгеля, Бергмана, Амадея Тьерри, Шмидта, Н.Я.Бичурина, Неймана и Хоуорса. Начинает он так: «Первая по времени теория о происхождении Хунну и их связи с Гуннами была теория монголизма. Она, в лице своих представителей, распадается на две группы. Одни исследовали вопрос о Гуннах и о возможности их азиатского происхождения, считая этот народ Монголами. Другие занимались вопросом о Хунну, оставляя в стороне Гуннов. После того как представители обеих групп высказали свои взгляды, явилось стремление обобщить их и таким образом свести к общим выводам полученные в частностях результаты. Это обобщение особенно интересно своим взглядом на связь Гуннов с Хунну. Распадаясь на две группы, теория эта является однако единой, проводящей мнение, что и народ, кочевавший к северу от Китая и орда «Бича Божия», принадлежали к одному и тому же племени, были близкими родственниками по крови» (К.А. Иностранцев, 1926, с.17).
К.А. Иностранцев начинает с работы Палласа, который не касался хунну Азии и их происхождения, его исследование посвящено вопросу о  происхождении хунну Европы, которые представляли опасность для Западной Европы в IV – V веке н.э. Паллас был приверженец теории монгольского происхождения европейских хунну.
Далее К.А. Иностранцев упомянув Тунмана и Энгеля, заметил, что они занимались политической историей европейских хунну, а вопрос их происхождения не затрагивали и сразу приступает к Бергману. По мнению Бергмана, европейские хунну имеют много общего с калмыками; от внешнего вида до обычаев, и собственных имен. К.А. Иностранцев возражает словами Клапрота: «Это описания могут быть применены ко многим народам северной Азии; к ним подходят как Вогулы, Самоеды и Тунгузы, так и народы монгольского племени. Итак, сходство физического типа не достаточно для отожествления Гуннов с Монголами. Совершенно оставляя такое бездоказательное мнение, как заключение о тожестве» (К.А. Иностранцев, 1926, с.23).   
Лингвистические выводы Бергмана, автор  считает наиболее вескими, потому что язык является основным этническим определителем  К.А. Иностранцев ссылаясь на Клапрота отбрасывает и пишет: «Лингвистические доказательства такого рода, какие приводил Бергман, только вспомогательными и совершенно недостаточными, как единственный довод в пользу принадлежности народа к тому или другому племени. Самостоятельного значения придавать им нельзя. Мы в данном случае не говорим, разумеется, об остатках народной письменности (каковы напр. Орхонские надписи) – их значение для истории чрезвычайно важно» (К.А. Иностранцев, 1926, с.24).   
Как видим К.А. Иностранцев привел в качестве довода  Орхонские надписи VIII века. Как мы знаем, хунну не было уже 3 века, они сошли с исторической арены, после поражения от германцев. Орхонские надписи VIII века н.э. не могут служить аргументом этнической принадлежности хунну. Не могут из – за большого временного разрыва между его составлением и исчезновением хунну как народа, а исчезли хунну в V веке н.э.. Азиатские хунну растворились в окружающих народах еще раньше, в III веке н.э..
К.А. Иностранцев резюмирует: «Рассмотрев гипотезу Палласа и Бергмана в пользу монгольского происхождения Гуннов и специально их тожества с Калмыками, мы пришли к убеждению, что их мнения уже достаточно опровергнуты, так что те, которые желают видеть в Гуннах Монголов или Калмыков, должны привести новые доказательства, а не ссылаться на двух вышеприведенных ученых – их взгляды и доказательства в настоящее время не выдерживают критики» (К.А. Иностранцев, 1926, с.25).
Какие «новые доказательства» кроме лингвистических К.А. Иностранцев не указывает, но Орхонские надписи на такое доказательство явно не тянут. В.В.Бартольд предупреждал: «Попытки без знания языка, на основании существующих переводов, пользоваться надписями (имеется ввиду орхонские) как историческим источником могут привести и часто приводили к совершенно ошибочным историческим выводам» (В.В.Бартольд,1968, с.455). В другой работе В.В.Бартольд пишет: «Надписи только в очень кратких словах говорят об образовании турецкой кочевой империи в VI в. И о ее судьбах. В этом отношении мы по-прежнему должны довольствоваться известиями китайских, греческих и персидских источников» (В.В.Бартольд,1968, с.200). В.В.Бартольд предостерегал от абсолютизации орхонских надписей.
 Следующим ученым, подвергнувшимся критике К.А. Иностранцева был француз Амадей Тьерри, который считал господствующим племенем европейских хунну было монгольское. Аттила имел монгольский облик и не походил на финна с востока. К.А. Иностранцев резюмирует: «Вообще нужно сказать, что догадки этого ученого, равно как и его теории монголизма не основаны на точных данных, а потому, как прежде, так и теперь не имели и не имеют серьезного значения, и если иногда встречается в литературе упоминание о его мнении по данному вопросу то это объясняется, думается нам, доступностью и популярностью вышеупомянутого сочинения» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 27).
Ни Амадей Тьерри, ни его выводы, К.А. Иностранцев, не приводит, в отличие от Б.Бергмана серьезных доводов в обоснование своей точки зрения.
 Следующим ученым, которого критически рассматривает К.А. Иностранцев был ориенталист Шмидт. Шмидт критикует Дегиня за незнание монгольского языка, и считал это существенным недостатком. « ….. В некоторых монгольских книгах хаганы прямо называются «тенгри»» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 29). Шмидт указывал, что: «Бергман пошел еще дальше и с большим основанием утверждал, что гуннские имена - монгольские» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 29). Шмидт полагал, что имена европейских хунну имеют значения в монгольском языке и их можно объяснить этим языком:
Донат (Donat) = Доной (Donoi)
Каратон (Caraton)= Харату (Charatu)
Бледа (Bleda) или Буда (Buda) = Бода (Boda), что значит личность
Будун (Badyn) = туман
Баламир (Balamir) = Баламбар (Balambar)
Эллак (Ellak) = Аллак (Alla)
Субтар (Subtar)  = Субударра (Subudarra)
И на этом К.А. Иностранцев заканчивает разбор доводов Шмидта и приступает к описанию мнений Н.Я.Бичурина, чтобы подвергнуть обоих исследователей критике с точки зрения тюркского происхождение хунну. Поскольку Шмидт придерживался взглядов на происхождения хунну, похожих со взглядами Н.Я.Бичурина. Начинает К.А. Иностранцев с нелестной критики Н.Я.Бичурина, он пишет: «Он писал по этому вопросу сначала в «Записках о Монголии» (СПб. 1828), потом в «Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» (СПб. 1851). Этот ученый, прекрасный знаток китайского языка, к несчастью не обладал историческим талантом» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 30). Такая нелестная характеристика Н.Я. Бичурина останется на совести К.А. Иностранцева. Н.Я. Бичурин является одним из самых цитируемых историков Центральной Азии.
К.А. Иностранцев приступает к рассмотрению основного труда  Н.Я.Бичурина, и он пишет: «Как указывает самое заглавие, в нем излагается исключительно история. Разница между ним и третьей частью «Записок о Монголии», та, что в нем излагается история не только кочевников, живших в Монголии, но вообще народов Средней Азии, а также и то, что в первом сочинении ведется пересказ по летописям, а во втором только представлены переводы с примечаниями и добавлениями автора, так что оно уже совсем носит характер сборника материалов; по собственному заявлению Иакинфа это сочинение «есть точный, более буквальный перевод» (т.I. отд.I, с.II). Несмотря на то, что «Собрании сведений» явилось на 23 года позже «Записок о Монголии», взгляды автора совершенно не изменились. Иакинф все также считает, что Монголы издавна жили в соседстве с Китаем. Так он говорит: «Монголы с незапамятных времен смешанно жили с Китайцами на северных пределах Китая» (т.I. от.I, с.I); «Хунь – юй, Хань – юнь и Хунну суть три разные названия одному и тому же народу, известному ныне под названием Монголов» (т.I. отд.I, с.II). «Почти за двадцать столетий до Р.Х. Монголы и Тунгузы в китайской истории представляются как два самобытные народа. Одни Турки, по причине отдаленности, несколько позже ознакомились с жителями Срединного государства» (т.I. отд.I, с.477)» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 32).
Имя объединителя хунну Мо – дэ, интерпретированное Н.Я.Бичуриным «модо», что означает «лес» по – монгольски не так возмущает К.А.Иностранцева: «Имя первого славного шаньюя Хунну Мо – дэ он сближает с монгольским словом «модо», что значит лес (там же, с.11). По поводу переименования из Хунну в Гунну он замечает: «здесь изменено не подлинное народное название Монголов, а голосовое переложение названия на китайский язык» (т.I. отд.I, с.107)» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 33).
Здесь К.А. Иностранцев сохраняет объективность. Но характеристика данная Н.Я.Бичуриным работам французских ученых Дегиня и Клапрота вызвало возмущение К.А. Иностранцева он пишет: «Дегинева история о Хуннах, Тюрках и Монголах и Клапротовы записки об Азии от начала до конца наполнены превратными понятиями о древних народах монгольского племени, потому что ни Дегинь, ни Клапрот не читали китайской истории во всей ее обширности, потому то, что читали без связи в целом, не все ясно и правильно понимать могли». Мнение это, как и все у Иакинфа, выражено безапелляционно. Ни многолетний, обширный труд Дегиня, ни работы Клапрота не заслуживают внимание, так как с начала до конца полны ошибками! Тю – гю Иакинф, как и Шмидт, считает за монгольский народ. «Ориенталисты Западной Европы», говорит он: «пренебрегли уверением китайский истории, а обратили внимание на созвучность Тю – гю с Тюрки  и приняли в основание, что Монголы, известные под народным названиям Дулга, были Тюрки, а как предки дулгаского дома происходили из дома Хуннов, то и Хунны были народ тюркского же племени. Сие то смешение Монголов с Тюрками повело ученых Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена»  (т.I. отд.I, с.256) (К.А. Иностранцев, 1926, с. 33 – 34).
Ничего «безапелляционного» нет  Н.Я.Бичурин, выразил собственное мнение. Действительно Клапрот и Дегинь не знали восточных языков в отличии от нашего Н.Я.Бичурина и могли совершить ошибки. Н.Я.Бичурин и немец Шмидт, знавшие и монгольский язык, а так же тюркский могли хунну принять за монголов, правильнее было бы монголоязычный народ, так как потомками хунну являются не только тугю, а по словам Ма – дуань – линя, монголоязычные жуань – жуани. Если монголоязычие хунну очевидно, из остатков слов, в языке хунну, в собственных именах и в самоназвании народа «хунну». И даже «тугю» = «тюрк» - имеет значение в монгольском языке - «быстрый». Здесь может быть объективным критерием только язык, как говорил известный советский этнограф В.П.Алексеев: «язык считается одним из основных определителей этнической принадлежности народа» (В.П.Алексеев, 1986, с.15).
Во – первых истории известны десяток случаев, когда монголоязычные племена отуречивались за короткий исторический промежуток – век – полтора, примеры, это, китаи (кидани), наиманы, барласы, мангыты, кунгираты, киреи, джалаиры, татары, и т.д. нет полной гарантии того, что Тугю (тюрки) первоначально не были монголоязычными, имена первых двух ханов явно монголоязычны, это Тумынь и Исиги. (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, отд. VI, с. 227 - 228). В тюркских языках Тумынь и Исиги значения не имеют. Во – вторых, тугю (тюрки) были метисами смешанными, вероятно  с киргизами или кыпчаками. С самого появления как род, вот что пишет Н.Я.Бичурин, переводя китайскую летопись Таншу: «Еще говорит, что предки тукюеского Дома происходят из владетельного Дома Со, обитавшего от хуннов на север. Старейшина аймака назывался Апанбу» (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, отд. VI, с.221). Апанбу, безусловно тюркоязычное имя – «богатая мать», и обитали они на север от хуннов, то есть были соседями хунну.
При таких обстоятельствах ничего удивительного нет, что Н.Я.Бичурин и Шмидт отстаивали свою позицию. К.А. Иностранцев приводит в качестве опровержения почему хунну не монголы доводы Клапрота и Орхонские надписи VIII века н.э. Вспомним В.В. Бартольда как он предостерегал от абсолютизации орхонских надписей, здесь мы имеем тот случай когда их абсолютизирует. К.А. Иностранцев, далее продолжает: «….. при изложении этого исследователя, мы видели, что именно мнение о монголизме Ту – гю содействовало тому, что Шмидт принял Хунну тоже за Монголов – ведь по китайским известиям Ту – гю происходили от Хунну. Если доказано, что Ту – гю не Монголы, то этим доказано, что и Хунну тоже не Монголы» (К.А. Иностранцев, 1926, с.34).
Казалось бы здесь логика простая, раз тюгю (тюрки) VIII века н.э., тюркоязычны то и предки их хунну III века до н.э. были тоже тюркоязычны, то есть хунну всегда были тюркоязычны, по прошествии 1000 лет язык их не менялся. Именно, такой логики придерживается К.А. Иностранцев и его сторонники. Это противоречит исторической логике взаимоотношений тюркоязычных и монголоязычных племен. Логика этих авторов такова, из – за близости языков, очень много однокоренных слов правда академик Б.Я. Владимирцев ошибочно считал их заимствованиями в монгольский язык из тюркского языка (Б.Я. Владимирцев, 2005, с. 31 - 58), племена меняли этническую принадлежность, переходили из монголоязычных в тюркоязычные и наоборот. Но надо отметить, что большинство переходов было из монголоязычия в тюркоязычие.
Тюркский язык, в отличие от  монгольского отличается необыкновенным консерватизмом, отмеченным Б.Я. Владимирцевым (Б.Я. Владимирцев, 2005, с. 33) и в силу этого одерживающий верх над монгольским языком.
Кроме доводов Клапрота в пользу тюркского происхождения хунну К.А. Иностранцев ничего нового не добавляет в своей критике позиций Шмидта и Н.Я. Бичурина. Довод Клапрота в отношении слова «кута» мы рассматривали. Это чистейшей воды выдумка, в тюркских наречиях Сибири нет такого слова. «Кута» это маньчжурское слово, означает «сын». То, что Шмидт привел собственные имена европейских хунну с монгольским значением К.А. Иностранцев отвергает общими словами: «Итак, доводы этого исследователя совершенно не выдерживают критики» (К.А. Иностранцев, 1926, с.35).
К.А. Иностранцев  относительно Н.Я. Бичурина пишет: «Итак, оба сторонника монголизма хунну, придерживались, думается нам ложных и недоказанных мнений… Относительно происхождения хунну он почти не приводил никаких собственных доводов, а принял воззрения других» (К.А. Иностранцев, 1926, с.36).
К.А. Иностранцев ошибается, преуменьшая роль и значение Н.Я. Бичурина.
К.А. Иностранцев  приступает к разбору следующего исследователя Неймана и пишет: «Нейман, разумеется, не мог оставить без внимания событий происшедших в глубине Азии, особенно движений кочевых народов на запад и юго – запад. Почти при каждом появлении нового народа в истории южной Руси он обращается к далекому Востоку и старается выяснить причины движения этого народа, а не то даже найти упоминание о нем в китайских летописях» (К.А. Иностранцев, 1926, с.37 – 38).
К.Нейман, как сторонник монгольского происхождения хунну, считает хунну азиатских и европейских, и монголов Чингис – хана одним и тем же народом. К.А. Иностранцев разбирая К.Неймана, высказывает диалектическую мысль и в рамках же этого предложения опровергает его: «Мы вполне согласны, что некогда и Турки, и Монголы, и Тунгузы составляли одно целое, но это не значит, что они всегда оставались в таких отношениях, что их даже трудно отличить одних от других. Очень возможно, что Китайцы, знавшие их с глубокой древности, продолжали считать их за один и тот же народ, знакомясь же ближе, стали отмечать отличительные черты каждого из них. Таким образом, и получилось, что кочевые народы на севере Китая считались то одним народом, то разными. Заметим, что на первоначальное единство этих народов указывает не только сходство языков при «физическом различии», но сходство и того, и другого» (К.А. Иностранцев, 1926, с.42).
 К.А. Иностранцев в цитируемой фразе признает, что тюрки, монголы и тунгусы составляли некогда единое, опровергает это единство, тем, что 2 тысячи лет назад они отличались один от другого. Надо учитывать то обстоятельство, что 2 тысячи лет назад многие современные языки не появились на свете и просто не было, например, английский и французский. Учитывая большой временной разрыв известный филолог Т.А. Бертагаев вводной части монографии Ц.Д. Номинханова писал: «…. Можно сказать,  что древнемонгольский и древнетюркский языки между собою были гораздо ближе, нежели современные» (Ц.Д. Номинханов, 1975, с.3). Ц.Д. Номинханов в своей монографии исследовал свыше 600 слов в современных монгольских и тюркских языках как общее, обусловленное общим происхождением. 600 слов, из нескольких тысяч, составляющих тюркский и монгольский языки, это довольно много.
К.А. Иностранцев продолжает: «На сходстве обычаев для доказательства тожества народов, как мы уже говорили, основываться нельзя» (К.А. Иностранцев, 1926, с.43). Автор не согласен с К.А. Иностранцевым, обычаи являются доказательством для установления тождества между народами, но только в комплексе с другими доказательствами.
К.А. Иностранцев высказывает здравую мысль о значении языка в этнографии: «В этнографии в настоящее время придается языку не менее, если не более важное значение» (К.А. Иностранцев, 1926, стр.43). Он не замечает, что противоречит себе, вспомним, как бездоказательно К.А. Иностранцев отвергал интерпретацию Б.Бергмана и Шмидта собственных имен хунну Европы.
К.А. Иностранцев справедливо поправляет К.Неймана уточняя местоположение страны Юе – бань – «к востоку от Кангюя (киргизские стены) и к западу от Усуня (Дзунгарии). Поэтому Юе – бань скорее всего соответствует Тарбагатайскому округу и областям, расположенным южнее его» (К.А. Иностранцев, 1926, с.44). К.Нейман как и Дегинь страну Юе – бань располагал западнее Кангюя. Справедливо замечание К.А. Иностранцева примененных К.Нейманом термин «туранская раса», он пишет: «Туранцы были арийцы, родственные Иранцам, а во все не Турки» (К.А. Иностранцев, 1926, с.44). Термин получается «нелепый», пишет К.А. Иностранцев.
В отличие от Шмидта и Н.Я.Бичурина К.Нейман придерживался мнения, что тугю это не монголы, а тюрки, и произошли от хунну «не этнически, а политически…. Т.е. что государство Ту – гю возникло на развалинах государства хунну. Если бы это было так, то китайские летописи называли бы все государства и народы, возникшие на развалинах хуннской империи – потомками хунну. Этого, однако, нет. Только Ту – гю и Гао – гюй называются потомками хунну» (К.А. Иностранцев, 1926, с.44 – 45). К.А. Иностранцев, видимо, невнимательно читал китайских авторов, Ма – дуань – линь прямо заявляет, что потомками хунну являются жуань – жуани, а Н.Я. Бичурин указал хунну и дунху «единоплеменные Дома» (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с.32), т.е. хунну и дунху составляли единое племя, один народ. Не зря китайские историки до сегодняшнего дня утверждают о монголоязычии хунну. Это во – первых. Во – вторых, К.А.Иностранцев, ошибается когда пишет что тюркское государство «возникло на развалинах государства хунну» К.А. Иностранцев, 1926, с.45). государство хунну было разбито в 93 году н.э. или I веке н.э. сяньбийцами и на развалинах государства хунну образовалось государство «единоплеменного» народа сяньби, затем в IV – VI веках н.э. на той же территории что государство хунну гегемонами были Жуань – жуани, прямые потомки хунну. И лишь в VI веке н.э., т.е. спустя почти пять веков, после разгрома государства хунну, появилось государство тюрков, в Центральной и Западной Монголии. Государство тюрков появилось на развалинах государства жуань – жуаней, а не хунну. Хунну Азии исчезли с исторической арены в середине IV века н.э., а хунну Европы в V веке н.э., то есть к моменту возникновения государства тюрков хунну не было уже лет 200, как этнос они исчезли задолго до появления тюркского государства.
В заслугу К.Нейману К.А.Иностранцев ставит, что: «он уклонился от произвольных сопоставлений слов, что являлось отличительной чертой предшествовавших ему защитников теории монголизма»  (К.А. Иностранцев, 1926, с.46). К.А. Иностранцев совершенно справедливо замечает: «Наиболее крупным недостатком его является не вполне верная группировка народов по их происхождению и предпочтение классификации на основании сходства физического перед классификацией по языкам» (К.А. Иностранцев, 1926, с.46).
Во – первых, К.А. Иностранцев обвиняет приверженцев теории монгольского происхождения хунну в «произвольном сопоставлении слов», но сам он если судить по его взглядам предпочитает «классификацию по языкам». Из этого противоречия  К.А. Иностранцев выходит своеобразно, если слова сопоставляет сторонники теории тюркского происхождения хунну будь это В.А.Панов или ранний К.Сиратори то это не произвольное, а научное сопоставление слов, но когда сопоставляются слова из хуннуского языка с каким – нибудь другим языком, например с монгольским и славянским, то такое сопоставление трактуется как произвольное. Во – вторых, «классификацию по языкам» К.А. Иностранцев совершено верно ставит на первое место и отдает ему предпочтение. При этом не замечает как отдает свое предпочтение приверженцам теории тюркского происхождения хунну.
Анализируя следующего приверженца теории монгольского происхождения хунну Хоурса (H. Howorth) К.А. Иностранцев упоминает, что Ма – дуань – линь говорил, что потомки хунну являются жуань – жуани (авары), племя монголоязычное, но не развивает его. Он пишет: «Если мы обратим внимание на ожесточенную вражду Жуань – жуань с Ту – гю, то можно опять таки думать, что первые были Монголы, так как выдающуюся роль в Средней Азии могли играть только или Турки, или Монголы. Шмидт, основываясь на лингвистических данных, тоже пришел к тому мнению, что Жуань – жуань - монголы» (К.А. Иностранцев, 1926, с.47).
К.А. Иностранцев, видимо, совсем забыл, что не менее выдающуюся роль а истории Средней Азии сыграли ираноязычные и славянские народы, а не только тюрки и монголы.
И не менее выдающуюся роль в истории Средней Азии сыграли маньчжуры, народ до недавнего времени (до середины XX века) существовавший на исконных землях, а ныне исчезнувший в путине истории. К.А. Иностранцев пишет: «Хоуорс считает вопрос о происхождении Гуннов одним из самых важных и трудных в древней этнографии Азии, а результаты исследований признает очень незначительными. Трудность окончательного решения зависит, по его мнению, от многих причин: бедности материала для филологических изысканий, неизвестности физического типа и т.п. Задача исследователя заключается в решении вопроса – были ли Гунны турецкого, монгольского, финского происхождения или они состояли из различных элементов» (К.А. Иностранцев, 1926, с.46).
К.А. Иностранцев критикует Х.Хоурса за приверженность теории монгольского происхождения хунну: «Главное основание для этого отожествления по мнению Хоуорса, - сходство гуннских обычаев с монгольскими (напр. Одежда Аттилы сходна с одеждой монгольских князей; Гунны, как и Монголы, ели только мясо особым образом убитых животных и т.д.)» (К.А. Иностранцев, 1926, с.48).
К.А. Иностранцев отвергает сходство обычаев европейских хунну и обычаев монголов, он снова настаивает на приведении лингвистических данных: «… этнографическая классификация возможна в настоящее время главным образом по данным лингвистическим» (К.А. Иностранцев, 1926, с.49).
К.А. Иностранцев требует от оппонентов чтобы те приводили данные, которые опровергли бы Орхонские надписи VIII века н.э. Причем здесь надписи VIII века, ведь хунну сошли с исторической сцены в V веке н.э., то есть за три века да написания орхонских надписей. Сяньбийцев, К.А. Иностранцев сделал тунгусами или корейцами, (К.А. Иностранцев, 1926, с.49 – 50) несмотря на то, что сяньбийцы и ухуаньцы потомки дунху, монголоязычны и «единоплеменной дом» с хунну. (Н.Я. Бичурин, 1950, т.1, с. 32).
Заканчивает главу К.А. Иностранцев общими словами, критикующими сторонников теории монгольского происхождения хунну: «Эта теория, первая в хронологическом порядке, в вопросах о происхождении Хунну и Гуннов по большей части строго придерживалась этнографической классификации, а в вопросах о взаимных отношениях этих двух народов считалась с историческими фактами. Если она правильно и основательно принимала Хунну и Гуннов за один и тот же народ, то в отожествлении их с Монголами во-первых считала вескими доказательствами такие, которые на самом деле не выдерживают критики, и во вторых имела вообще неправильное понятие о расположении племен и народов Средней Азии в их исторической последовательности. Тем не менее нужно сказать, что для того, чтобы признать ее действительной, нужны новые доказательства, новые материалы…» (К.А. Иностранцев, 1926, с.50).
Далее К.А.Иностранцев приступает к теории тюркского происхождения хунну Азии и теории финского происхождения европейских хунну. Рассматривает Абеля Ремюза основоположника этой теории и главного представителя этой теории Клапрота, а так же других представителей этой теории. Ее общее значение (К.А.Иностранцев, 1926, с.51).
  К.А.Иностранцев пишет: «Следующая по времени за теорией монголизма была теория, отличавшая Хунну от Гуннов и считавшая первых Турками, а вторых Финнами. Особенно строго проводил ее известный полиглот Клапрот, неоднократно писавший по этому вопросу и доказывавший несомненный, как он думал, финнизм Гуннов и турчизм Хунну»  (К.А.Иностранцев, 1926, с.51).
Какой «полиглот» Клапрот мы видели на примере слово «кута» он называл это маньчжурское слово тюркским, а   К.А.Иностранцев на полном серьезе, без критики, принимает его за таковую. Во всяком, случае, тюркский, монгольский и маньчжурский языки Клапроту не были знакомы и он не знал их.
К.А.Иностранцев продолжает: «Если теория монголизма образовалась постепенно, слагалась из мнений различных   ученых и нуждалась в окончательном обобщении, то теория финнизма Гуннов и турчизма Хунну сложилась сразу; она обязана своим явлением одному ученому. Таким образом, если она должна была быть цельнее первой, то в ней однако более допустимы недосмотры» (К.А.Иностранцев, 1926, с.51).
К.А.Иностранцев страхуется от «допустимых недосмотров», так как сам является приверженцем теории тюркского происхождения хунну. К.А.Иностранцев, продолжая хвалить Клапрота, называл его «настоящим реформатором» (К.А.Иностранцев, 1926, с.51), но первым, кто высказался по вопросу о тюркском происхождении хунну был Абель Ремюза. В 1820 году в Париже опубликовавший книгу «Recherches sur les languestartares». В этом сочинении, Абель Ремюза, в одну кучу свалил под названием татарские, такие разные языки, относящиеся к разным языковым семьям как маньчжурский и тибетский, что уже должно настораживать исследователя. Правда, Абель Ремюза, находит мужество и признается «незнанием языка народа» (К.А.Иностранцев, 1926, с.53) мешает найти его имя. Абель Ремюза высказал гипотезу, что разделившись на северных и южных хунну разделились на тюрков и монголов. (К.А.Иностранцев, 1926, с.54). Абель Ремюза, считал хунну Азии и Тугю тюрками, а европейских хунну финнами, и мнения Дегиня об их тождественности считал нуждающимися в доказательствах. Далее К.А.Иностранцев пишет: «.. нельзя не видеть сходства в звуках между Хунь – е, Хянь – юнь и Хунну. О стремлении китайских писателей всегда указать племя упоминаемого ими кочевого народа, противоречит утверждению Неймана, что Китайцы не различают кочевые народы по племенам. Выше мы сказали, что этот ученый однако вместе с тем признавал, что сами Китайцы делали различие между Монголами, Тунгузами и Турками. Таким образом, он впал в противоречие с самим собою» (К.А.Иностранцев, 1926, с.56).
К.А.Иностранцев находит единственное противоречие в сказанном Абелем Ремюза и продолжает разбор его взглядов и обвиняет в том, что он не привел ни одного слова из языка хунну, который считает тюркским: «Мнение его о возможности видеть в разделении южных и северных Хунну – естественное разделение этого народа на Монголов и Турков, не было проведено с последовательностью, да при том оно и не имеет большого отношения к нашему вопросу, так как Ремюза, как мы уже сказали, считает Монголов скорее за южных Хунну, а для нас именно важен вопрос о племени древних Хунну и их северных потомков, как возможных соплеменников Гуннов Запада. Этих древних Хунну. Ремюза, не сомневаясь, считал Турками, хотя и высказывался по этому поводу, не приведя многих доказательств. Так, напр., не мешало бы привести те хуннуские слова, которые Ремюза считал, несомненно, турецкими. Вообще нужно сказать, что все,  что этот ученый высказал по нашему вопросу, высказано им как то мельком, что объясняется, по нашему мнению, тем, что он в этом сочинении не мог говорить подробно по вопросу о происхождении народов и их племенной принадлежности, так как в таковом случае уклонился бы от основной, филологической задачи своих исследований. Об этом конечно надо сожалеть, так как такой талантливый и при том обладающий методом ученый бесспорно принес бы много пользы. Его нужно считать первым, предложившим считать Хунну Турками» (К.А.Иностранцев, 1926, с.56 – 57).
И нам тоже приходится сожалеть, что филолог Абель Ремюза не привел ни одного доказательства в виде слова из языка хунну. На этом К.А. Иностранцев заканчивает разбор взглядов Абеля Ремюза.
К.А.Иностранцев приступает к разбору мнений Ю.Клапрота.Ю. Клапрот в качестве доказательства, что хунну это есть тюрки приводит около 20 слов, из китайских летописей, написанных в VI – VIII веках н.э., когда хунну исчезли как в Европе, так и в Азии, К.А.Иностранцев пишет: «… после открытия Орхонских надписей тожество это не нуждается в доказательствах». С маниакальным упорством К.А.Иностранцев как и Ю.Клапрот устанавливают связь между I и VIII веками н.э., как будто для них время в семь веков это одно мгновение, и за это время ничего не могло измениться.
Далее К.А.Иностранцев цитируя Ю.Клапрота пишет, что часть хунну после поражения в 93 году н.э. от сянбийцев подчинялись сяньби и утратили имя, и политическое существование. К.А.Иностранцев пишет: «Ту – гю или Турки, по его мнению, потомки Хунну. Тут он передал сообщенное китайскими летописями предание об удалении части Хунну к Си – хаю или Западному морю и об их усилении там. Сходство же предания о происхождении Турков с тем, что Санан – Сэцэн сообщил о происхождении Монголов, Ю.Клапрот объяснил заимствованием последним у первых» (К.А.Иностранцев, 1926, с.61).
Санан – Сэцэн не мог заимствовать предание о происхождении тюрков, так как у тюркских народов предание похожего на описанное им единого Тюркского предания о происхождении нет у всех тюркоязычных народов оно разное, обусловлено это разным этногенезом тюркских народов, тюрки вбирали в себя не только монгольские племена, но и персов, славян, греков, кавказские народы и т.п.
К.А.Иностранцев, описывая Ю.Клапрота, продолжает: «Гунны же поражали и удивляли как несдерживаемым нападением, так и наружностью, безобразною и от того, что принадлежали к чуждой, до тех пор неизвестной расе, и, быть может, от искусственного изменения ее» (К.А.Иностранцев, 1926, с.62).
Но, тем не менее, Ю.Клапрот «считал неосновательным» признавать европейских и азиатских хунну за единый народ (К.А.Иностранцев, 1926, с.62).
Европейских хунну Ю.Клапрот, по словам  К.А. Иностранцева, считал финнами. И при этом Ю.Клапрот, совершенно верно, основывается на Феофилакте Симокатте, который сказал «авары по происхождению хунну», Менандра, который назвал переводчика, участвовавшего в переговорах византийцев с хаканом аварским – «переводчиком с гуннского, Кедрина, который сообщил, что Хозрой желал заключить против Византийцев договор с «западными Гуннами, которых также называют Аварами», - Клапрот признал, что Гунны и Авары одно и то же племя» (К.А.Иностранцев, 1926, с.63).
Видимо, в начале 19 века, уровень развития исторической науки не позволял сопоставлять слова Феофилакта Симокатты, Менандры и Кедрина со словами Ма – даунь – линя, что прямыми потомками хунну являются авары (жуань - жуани), не только тугю (тюрки), и слова Н.Я.Бичурина что хунну и дунху являются «единоплеменными Домами», как известно, дунху был монголоязычный народ.
Клапрот, по К.А. Иностранцеву, заявлял: «что не считает Гуннов и Лезгино – Аваров за один и тот же народ. Он думал, что после разрушения аварского царства часть народа могла удалиться на Кавказ и основать там новое государство. Авары смешались с древними обитателями этой страны, лезгинами, язык которых они и приняли, сохранив лишь некоторые свои слова и имена» (К.А.Иностранцев, 1926, с.63 – 64).
Далее, К.А.Иностранцев приводит заключение П.П.Семенова, опубликованные в «Земледелии Азии, СПб,1850, т.1, с. 631 – 634»: «Происхождение Ту – гю от хунну могло быть не этнографическое, а политическое – если же дело обстояло так, то конечно турки могли произойти от финнов» (К.А.Иностранцев, 1926, с.65).
К.А.Иностранцев упрекает Ю.Клапрота, что: «Он совершенно не упомянул об откочевании шаньюя Чжи - чжи» (К.А.Иностранцев, 1926, с.66), и «привел не много доказательств в пользу турчизма Хунну. Это, вероятно, объясняется тем, что он уже не первый писал об этом, а только повторял и распространял то, что до него сказал Ремюза» (К.А.Иностранцев, 1926, с.68).
Здесь К.А.Иностранцев признает, что доказательств теории тюркского происхождения хунну немного, это, тюрки произошли от хуннуского рода с монгольским названием ашина и орхонские надписи  VIII  века н.э., а европейские хунну исчезли в V веке н.э., да и само название тюрки – монгольское – «быстрый», а на тюркских языках значения не имеет.
К.А.Иностранцев переходит к четвертой главе своего исследования, которая называется: «теория финнизма хунну и гуннов. Сен – Мартен, его общие взгляды и мнения относительно отдельных частей этого вопроса. Сторонники финнизма Хунну. Вавьен – де – Сен – Мартен и разбор его доводов. Семенов, его доказательства в пользу финнизма хунну и их критика. Мнение Уйфальви. Общее значение этой теории» (К.А.Иностранцев, 1926, с.73).
К.А.Иностранцев начинает: «Третья теория не произвела такого переворота во взглядах на происхождение Хунну и Гуннов, как вторая. В то время, как эта последняя отвергла все, предположенное сторонниками монголизма, третья теория отчасти примкнула к воззрениям второй. Поскольку представители этой теории являются сторонниками финнизма Гуннов, постольку же они могут быть причислены и ко второй теории. Различие между ними состоит в том, что думая видеть в Гуннах и Хунну один и тот же народ, они считают и китайских Хунну – Финнами. Таким образом, с одной стороны, защищая финнизм Гуннов, выставленный второй теорией, с другой же стороны соглашаясь с тожеством Хунну и Гуннов, которое предложил Дегинь, а за ним сторонники монголизма, эта третья теория является как бы «примирительницей» различных воззрений. По времени своего появления она позже как той, так и другой из вышеприведенных теорий.
Первым предложившим ее, был известный французский арменист Сен – Мартен (Saint – Martin)» (К.А.Иностранцев, 1926, с.73).
Далее К.А. Иностранцев излагает взгляды Сен Мартена на данный вопрос: «По известиям древних писателей, Гунны жили на пространстве теперешней Европейской России. Языки, на которых говорят их потомки, доказывают нам, что Гунны были народ, совершенно не похожий на Турков, но имя, власть и язык их, по мнению Сен – Мартена, распространялись некогда на страны, теперь занимаемые вышеупомянутым народами. Все потомки древних Гуннов теперь называются Финнами. Как на ясный примет, подтверждающий это, он указывает на Мадьяров или Венгров. «Их исторические воспоминания связываются с древними Гуннами, а язык доказывает, что они Финны»» (К.А.Иностранцев, 1926, с.74).
К.А.Иностранцев возражает Сен –Мартену: «…. Недостаточно еще жить в тех местах, где жил когда то народ, чтобы быть его потомками» (К.А.Иностранцев, 1926, с.77).
Также, К.А.Иностранцев, возразил словами Неймана, на отождествление слов Финн и Хунну, он пишет: «Так, Нейман (цит. Соч., с. 15) указывал на то, что сами Финны называют себя Суоми или Сааме, слово же Финн есть немецкий перевод этого слова, которое значит «болотный житель». Тацит, думал Нейман, только потому и назвал этот народ Финнами, это известие о них пришло к нему через Германцев» (К.А.Иностранцев, 1926, с.78).
 Сен – Мартен, ничем не обосновывая, продолжает утверждать, и К.А.Иностранцев пишет: «Сен –Мартен вполне допускал, что Финны или Гунны распространяли свое владычество гораздо далее на Восток и доходили даже до границ Китая, подчинив себе турецкие, монгольские и маньчжурские племена, которые, делаясь их подданными, получали их имя. Этим путем и древние Турки получили имя Гуннов» (К.А.Иностранцев, 1926, с.75).
К.А.Иностранцев заканчивает разбор доводов Сен – Мартена следующими словами: «В заключение нашего разбора мы должны сказать, что Сен – мартен, не будучи специалистом по истории Средней Азии, очень мало касался вопроса о происхождении Хунну и вообще их истории. Он в этом случае основывался на доводах предшествовавших ему исследователей. Более занялся он вопросом о происхождении Гуннов» (К.А.Иностранцев, 1926, с.80).
К.А.Иностранцев приступает – к разбору взглядов, другого француза Вивьен – де – Сен – Мартена и пишет: «Наружность их, описанная весьма основательный, думать, что Гунны были Монголы. Однако серьезные препятствия для сближения Гуннов с Монголами представили доводы Клапрота, который, основываясь на китайских летописях, высказал мнение, что Монголы в эпоху вторжения Гуннов жили далеко на Востоке, в восточной Сибири, к северу от теперешней Монголии и что громадные пространства между землею их и Гуннов были населены народами турецкими и готскими. Это, по мнению Вивьен – де – Сен – Мартена, представляет большое затруднение для отожествления Гуннов и Монголов» (К.А.Иностранцев, 1926, с.81).
По внешнему виду европейские хунну похожи на монголов, однако Вивьен – де – Сен – Мартену и Клапроту мешают большие расстояния между монголами и хунну Европы. Но в отличие от Клапрота он солидаризуется с теми кто считает возможным отождествить европейских и азиатских хунну и указывает на сходство их имен. К.А.Иностранцев пишет: «Причину монгольского типа Гуннов он видел в том, что часть их смешалась с Сянь – би, монгольским племенем. Усиление монгольских же племен То – ба и Жуань – жуань в IV веке было причиной движения на Запад этих омонголившихся Хунну. Эти новые пришельцы и придали монгольский вид Гуннам» (К.А.Иностранцев, 1926, с.82).
К.А.Иностранцев монголоязычный народ Сяньби переделал в тунгусов или в корейцев, при этом возражая Вивьен – де – Сен – Мартену, ссылаясь  на Клапрота, пишет: «Поэтому, если и было выселение, то оно не могло внести новые, монгольские элементы; поэтому же этот вопрос не может считаться «основным»» (К.А.Иностранцев, 1926, с.84).
Взглядов сходных с двумя вышеназванными учеными, Сен – Мартеном и Вивьен – де – Сен – Мартеном, высказывал русский ученый П.П. Семенов. Он занимался проблемой происхождения азиатских хунну. К.А.Иностранцев пишет: «…. Соглашаясь с финнизмом Гуннов и турчизмом Ту – гю, отрицал тожество Хунну и Ту – гю…. Происхождение Ту – гю (или, как он говорит, Ту - кюэ) от Хунну ровно ничего не доказывает. Хунну были пришельцами в землях к северу от Китая, туземными же там были турецкие племена, которые, будучи покорены Хунну, приняли их имя» (К.А.Иностранцев, 1926, с.84).
К.А.Иностранцев пишет: «Слово тенгри значит по-турецки небо…» (К.А.Иностранцев, 1926, с.85). Заметим,  К.А.Иностранцев и П.П. Семенов, ошибаются «тенгри» употребляются в значении бог, божество, во всех тюркских языках, кроме алтайского, основное тюркское слово в значении небо – осман, а в значении бог – кудай. «Тенгри» - в значении «небо» употребляется у монголоязычных народов. К.А.Иностранцев продолжает: «По-маньчжурски же «гуто» значит сын. Другим словом, как то «Лу – ли, Ту- Ки, Тей - ло» он (П.П. Семенов) не находит аналогов в турецких языках. Итак, по воззрению П.П.Семенова, Гунны и Хунну тожественны и принадлежат к финскому племени» (К.А.Иностранцев, 1926, с.85). В заслугу П.П.Семенову К.А. Иностранцев ставит, указание общей родины азиатских и европейских хунну, он пишет: «Приступая к разбору этого исследователя, мы должны сказать, что он очень удачно по нашему мнению указал на общую родину и сходство имени для отожествления  Хунну и Гуннов. Исследование географического положения действительно очень важно для правильного суждения об этом вопросе» (К.А.Иностранцев, 1926, с.85).
Также К.А. Иностранцев вкратце разобрал взгляды венгра Уйфальва – де – Мезо – Ковешда, который был близок к А.Тьерри, но признавал европейских Хунну финнами, смешанными с монголами, и П.К. Услара, который считал европейских хунну финнами, а азиатских назвал «смесью нескольких кочевых племен тюрко – финского происхождения» (К.А.Иностранцев, 1926, с.87).
И заканчивает К.А.Иностранцев следующими словами: «Одной же из главных ее заслуг явилось указание на тожество хунну и гуннов и старание доказать это» (К.А.Иностранцев, 1926, с.87). И на этом завершает разбор авторов, придерживающихся взглядов, что хунну это финны, и приступает к пятой главе своего труда. Называется она: «Древнейшие известия о Хунну. Образование государства. Хун – ну и Дун – ху. Соображения в пользу турчизма Хунну. Их отношение к Гуннам. Последовательный ход переселений Хунну на Запад. Мнения о происхождении Гуннов. Несостоятельность доводов в пользу славянского происхождения народа, доказанная как историками Европы, так и историками Средней Азии. Возможность примирения турчизма Хунну и финнизма Гуннов. Теория турчизма Гуннов. Происхождение имени Хунн. Потомки Гуннов в Восточной Европе. Заключение»  (К.А.Иностранцев, 1926, с.88).
Здесь К.А.Иностранцев рассматривает взгляды ученых на происхождение хунну Азии с глубокой древности и их отношение к европейским хунну. Излагает историю хунну начиная с III тысячелетия до н.э. и по его мнению, «только при правильном понимании этих фактов можно решить: Были ли» (К.А.Иностранцев, 1926, с.88) азиатские и европейские хунну единым народом или это разные народы. К.А.Иностранцев верно описывает древнейшую историю хунну, во всяком случае он не противоречит Н.Я.Бичурину: «Во времена глубочайшей древности, на огромном пространстве от Японского и Желтого морей, к северу от течения Хуан – хэ, до Тибета и даже далее до бассейна Тарима, жили, по сообщениям китайских летописей, народы, придерживавшиеся кочевого быта и добывавшие себе пропитание различными промыслами, связанными однако с условиями этого быта (напр. скотоводством, звероловством и пр.). Однако эти известия Китайцев настолько отрывочны и кратки, что очень трудно не только узнать историю или происхождение какого – нибудь из этих народов, но даже почти невозможно составить себе ясное понятие об их местожительствах. Народ Шань – Жун, позже называвшийся Хянь – юй и наконец Хун – ну, жил по-видимому в местности, соответствующей нынешней Восточной Монголии. Имя это упоминается Китайцами еще до времени правления императора Яо, одного из древнейших государей Небесной империи (по словам китайских летописей вступил на престол в 2357 г. до Р.Х.). Относительно этого народа можно сказать только, что он был кочевой, занимался, как того требовала сама природа обитаемых им мест, скотоводством, совершал частые набеги на соседний ему, более культурный народ, т.е. на Китайцев, при чем на более или менее продолжительное время основывался на южных берегах Хуан – хэ. Более подробных сведений мы не имеем. Это молчание Китайцев, впрочем, понятно. Дело в том, что сами они в то время еще только организовывали свое государство: переселялись, вели междусобные войны, покоряли инородческие племена и т.д., и все это в пределах теперешнего собственного Китая. Понятно, что при подобном положении внутри страны известия о событиях и народах, живущих вне ее, должны были быть очень скудны. Во всяком случае, будем ли мы разделять в отношении древности Китая воззрения так называемой «отрицательной критики», или нет, из дошедших до нас известий явствует, что Китайцы с начала своей истории знали северных кочевников и вступали с ними во враждебные отношения. Поэтому, «историю столкновения Китая с Среднею Азией нельзя начинать только с образования в конце III века до Р.Х. могущественной Хуннской династии»» (К.А.Иностранцев, 1926, с.88 – 89).
Начиная с III века до н.э., китайцами довольно подробно описываются события касающиеся северных кочевников, но об их прошлом почти ничего не пишется. К.А.Иностранцев вполне правильно пишет: «Весьма возможно, что в данном случае дело объясняется событиями истории Китая, но также и историей самих кочевников: около этого времени они впервые соединились в большое государство, образовали первую «кочевую империю». Процесс ее возникновения был совершенно тожествен процессу образования всех позднейших степных государств. Усилившийся род или племя распространяет свою власть на другие роды и племена, при чем эти последние принимают, по установившемуся обычаю, имя победителя. Эта империя получила у Китайцев название империи Хунну, потому что имя победившего рода или племени было близко по звуку с китайским словам Хунну» (К.А.Иностранцев, 1926, с.90).
К.А.Иностранцев, подверг справедливой критике Л.Каена признававшего название хунну только китайским и далее он пишет: «Мы думаем также, что хянь – юнь и хунь – юй – такие же транскрипции, как и хун – ну и при том того же самого имени» (К.А.Иностранцев, 1926, с.90).
Надо заметить, что названия хянь – юй, хунь – юй и хун – ну у китайцев могло изменяться в связи с разными произношениями самих хунну. Как никак речь идет о промежутке во времени, минимум, 2500 лет., за это время могло измениться произношения названия у самих северных кочевников. Название хунну у китайских авторов появилось примерно к IV веку до н.э. Но этого всего лишь предположение, так же как К.А.Иностранцев гадает какое имя ближе к настоящему названию народа, хянь – юнь, хунь – юй или хун – ну.
К.А.Иностранцев пишет: «Однако, тут является помощь с другой стороны. Если считать Хунну и Гуннов за один и тот же народ (а мы, как то будет видно из дальнейшего изложения, придерживаемся именно этого мнения), то конечно к слову Хунны (Hunni, Гунны) ближе всех Хун – ну. Кроме того, это слово позже двух других по своему появлению у Китайцев. Лучше познакомясь с соседями, они лучше узнали их имя и потому, оставив прежние прозвища, выдумали более близкое к настоящему имени» (К.А.Иностранцев, 1926, с.91).
К.А.Иностранцев ошибается когда пишет: «Наиболее древнее имя этого рода, упоминаемое Китайцами – Шань – жунь, не имеет ничего общего с Хань – юнь, Хунь – юй и т.д.» (К.А.Иностранцев, 1926, с.91).
В алтайских языках замена звука «ж» на звук «х» вполне вероятен, тем более в промежутке времени в 2500 лет. Слово «шань» китайское, означает «гора», шань – жунь – горные жуны (хуны).
Далее К.А.Иностранцев вполне правильно продолжает: «Когда мы хотим узнать происхождение какого-нибудь кочевого народа, то это значит, что  нам необходимо определить, к какой группе племен или даже расе принадлежала династия, а с нею и ядро народа (которое иногда составляет большинство в государстве). Поэтому нам нужно по возможности определить, каково было происхождение того племени или рода, которое уже давно было известно в Китае и с течением времени усилилось настолько, что образовало могущественную кочевую империю. Необходимо иметь в виду, что если мы говорим, что Хунну – Монголы, Турки или Финны, то это не значит, что все подданные хуннуского государства были или Монголы, или Турки, или Финны, а что господствовавшее племя, имевшее, быть может, в числе перевес над всеми остальными, входившими в состав кочевого государства, было монгольского, турецкого или финского происхождения. Мы постараемся представить соображения относительно происхождения основателей хуннуского государства – это является задачей наших изысканий.
Мы видели, что первоначальным местопребыванием Хунну была теперешняя восточная Монголия. Отсюда они стали распространять свою власть на кочевые племена севера, востока и запада, отсюда же надвигались они на юг, за северный изгиб Хуан – хэ и далее» (К.А.Иностранцев, 1926, с.92).
Далее К.А.Иностранцев ошибается в этническом определении дун – ху; он пишет: «Еще до II – го века до Р.Х. по соседству с ними, но восточнее, также соприкасаясь с границами Китая, жили другие племена, отличные от Хунну. Население этих стран называется китайцами Дун – ху (восточные варвары). Граница между ними и Хунну была та же, что теперь между Монголией и Манчжурией, т.е. хребет большой Хинган. Дун – ху, по достойным внимания исследованиям, есть китайская переделка имени Тунгуз. Впрочем, под этим именем Китайцы разумели не только Тунгузов, но также и некоторые другие племена, напр. Смешанные с корейскими и даже чистых Корейцев. Во всяком случае Китайцы отличали их от Хунну. Везде, где дело о народах тунгузского или корейского племен, как напр. О Сянь – би или У – ху – Ань, они называют их потомками Дун - ху» (К.А.Иностранцев, 1926, с.93).
Итак, К.А.Иностранцев, превратил дун – ху в тунгусов или в корейцев, а хунну в тюрков, а где же монголоязычные народы?  Для них он не предусмотрел место в истории Восточной Азии. Выходит они вдруг появились в XII веке новой эры и в XIII веке завоевали половину ойкумены. В истории так не бывает, это может быть только в сказке. Вспомним Н.Я.Бичурина, который следовая  китайским авторам в числе восьми племен жунов – икюй, дала, угжы, сюйянь, линьху, лэуфань, шань – жун, называет и дунху. (Н.Я.Бичурин, Собрание.., 1950, т.1, с.45). Строго следуя китайским летописям Н.Я.Бичурин писал: «Уже в начале третьего столетия, когда хунны сильно потрясли срединное царство, китайцы узнали, что монголы незадолго пред тем временем находились под верховной властью двух единоплеменных Домов, хунну и дунху» (Н.Я.Бичурин, Собрание.., 1950, т.1, с.32). Н.Я.Бичурин прямо заявляет, что хунну и дунху единоплеменные народы, выделившиеся в отдельные племена а потом в народы где – то в середине I тысячелетия до н.э. Н.Я.Бичурин ошибается когда говорит о монголах, если говорить о дунху то правильнее будет употреблять слово «монголоязычные». Во – первых, язык дунху отличался от современного монгольского языка, чему свидетельствовало работа Л. Лигети  «Табгачский язык – диалект сяньбийского в журнале народы Азии и Африки» 1969. №1. стр. 107-117. Как известно сяньби и ухуани подразделения дунху.  В вышеназванной статье Л.Лигети  доказал и ясно дал понять, что табгачи говорили на диалекте языка дунху, и дунхусский язык  относится к монголоязычным. Во – вторых, дунху в течение трех веков подчиняться хунну не могли. В середине I века до н.э. хунну разделились на северных и южных и во время деления хунну утратили влияние на дунху. Во всяком случае известий о том, что дунху были в подчинении у хунну с середины I века до н.э. нет, сами дунху разделились на сяньби и ухуаней.
К.А.Иностранцев продолжает: «В выяснении нашего вопроса не важно, упоминаются ли Монголы в китайских летописях ранее или нет. Бесспорно, что их роль была до тех пор совершенно не значительна. Вся современная Монголия была еще в VI веке занята Турками. Наконец, и численностью Монголы уступают и уступали Туркам; они народ молодой, недавно явившийся в истории. Все эти соображения, а также и вышеуказанная несостоятельность доводов в пользу монголизма Хунну, побуждают нас оставить в стороне мнения о монгольском происхождении, как несогласные с возможностью и исторической действительностью» (К.А.Иностранцев, 1926, стр.94).
Аргументы приводимые К.А. Иностранцевым не выдерживают никакой критики. Во – первых,  он пишет: «роль монголов была до тех пор совершенно незначительна». Монголов, в те времена вообще не было, слово обозначающее племя «монгол» появилось в IX веке н.э.. Во времена описываемые К.А. Иностранцевым (до середины I века н.э.) были монголоязычные дунху и хунну. Затем дунху подразделились на сяньби и ухуаней, хунну в Азии просуществовали до III века н.э., хунну Европы исчезли в V веке н.э., растворившись в окружающих народах. К.А.Иностранцев противоречит себе, он до XII века вообще не находил места монголов в истории, а тут во времена хунну роль монголов «совершенно незначительна», но если они были, то где?
Во – вторых, он пишет: «Вся современная Монголия была еще в VI веке занята турками». Восточную Монголию тюрки никогда не занимали, Центральную и Западную да, занимали, и было это с VI века по VIII век новой эры. А до VI века н.э. последовательно, всю территорию Монголии, включая внутреннею Монголию и Джунгарию, занимали монголоязычные сяньби с I в.н.э. до IV век н.э., жуань – жуани несомненно монголоязычный народ с IV по VI век н.э., а Южную Монголию и Северный Китай занимали табгачи (тоба) монголоязычный народ до VI века н.э.  Между падением Хунну и воцарением тюрков лежит промежуток времени равный почти 5 векам. Китайские источники указывают жуань – жуани разговаривали «на языке Вэй» то есть на сяньбийском; диалекте монгольского (Н.Я.Бичурин, Собрание.., 1950, т.1, с.209).
Жуань – жуани себя считали одного происхождения с табгачами. (Н.Я.Бичурин, Собрание.., 1950, т.1, с.32). Ма – дуань – линь пишет, что потомками хунну являются жуань – жуани. Таким образом, не вся Монголия и не всегда была занята тюрками, они установили свою гегемонию в Центральной и Западной  ее частях, на 1,5 века.
В – третьих, К.А.Иностранцев пишет: «Наконец, и численностью Монголы уступают и уступали Туркам; они народ молодой, недавно явившийся в истории». В отношении численности, я думаю, монголоязычные не уступали тюркоязычным. Статистического учета населения не было. К.А.Иностранцев, я думаю, ошибается, когда говорит о численном преобладании тюркоязычных, они размножились за счет вбирания в себя многих народов, в первую очередь ираноязычных, кавказоязычных, греков, славянских,  финских и монгольских и некоторых других народов. Поэтому современные тюрки в расовом отношении, представляют весьма пеструю картину. Мы уже говорили выше какие монголоязычные племена тюркизовались. Я думаю, тюркизация языков, представителей вышеназванных народов, происходила в первую очередь за счет консервативности тюркского языка. Б.Я.Владимирцев отмечал: «… необыкновенный консерватизм турецкого языка» (Б.Я.Владимирцев, 2005, с. 33). Я думаю, К.А.Иностранцев не ошибается когда говорит о молодости монголов, в таком случае тюрки такой же народ молодой, недавно явившийся в истории. Они явились в истории всего в VI веке н.э., а монголы IX веке н.э., когда от азиатских и европейских хуннов остались одни лишь воспоминания.
К.А.Иностранцев привел доводы, несостоятельность которых очевидна, как он пишет: «побуждают нас оставить в стороне мнения …... как несогласные с возможностью и исторической действительностью» (К.А.Иностранцев, 1926, с.94), о тюркском происхождении азиатских и европейских хунну.
К.А.Иностранцев совершенно правильно замечает: «Конечно, можно выставлять гипотезу, что Финны распространили свою власть на восток от Алтая и даже достигли крайних восточных пределов Азии. Однако, в пользу этой теории нельзя привести ни одного доказательства. Кроме того, существуют некоторые факты, которые устраняют ее возможность» (К.А.Иностранцев, 1926, с.94).
До сегодняшнего дня не найдено доказательств, что финны совершали экспансию и доходили до Дальнего Востока.
К.А.Иностранцев показывает свое абсолютное незнание тюркского и монгольского языков, когда пишет: «Титул хуннуских государей (тенгри - куту) был турецкий. Его позже принял «Чингиз - хан»». «Тенгри», напомним читателю, монгольское слово, употребляется в значении «небо, небожитель», в тюркских языках лишь в алтайском употребляется в подобном значении, я думаю это слово они заимствовали у калмыков с которыми длительное время проживали на Алтае. Тюрки в значении «небо» употребляют другое слово – «осман», в значении «бог» - «кудай». И лишь как вспомогательное слово, в значении «божество», употребляют монгольское слово «тенгри». Слово «куту» маньчжурское, означает «сын», по – монгольски «сын» - «хувуун», и лишь по – калмыцки отдаленно напоминает «куту» - «кувун». По – тюркски сын совершенно другое слово: «огла», «бала». Выражение «тенгри - куту» обозначающее титул хуннуских государей, скорее, имеет значение в монгольско – маньчжурском языках, чем в тюркском.
Хуннуская фраза, IV века н.э., приводится К.А.Иностранцевым в двух транскрипциях. В транскрипции А.Ремюза: «sicou – tchi ti – li – kang pou – kou khiu – tho - taug» и в транскрипции В.П. Васильева: «Сю гжи тиэй чян Пугу тугоудан» (К.А.Иностранцев, 1926, с.95). А.Ремюза и В.П.Васильев никак не объяснили значение этой фразы, последний: «последний хотя и признал, что фраза эта имеет вид турецкой, однако заметил, что никому из туркологов не поддается ее анализу, и потому объяснил ее как испорченную китайскую» (К.А.Иностранцев, 1926, с.95). Далее  К.А.Иностранцев пишет: «Однако, с тех пор как писалась эта статья (1872) туркология обогатилась богатыми открытиями в отношении языка и истории – я разумею открытие Орхонских надписей» (К.А.Иностранцев, 1926, с.95).
Вышеуказанную фразу рассмотрим ниже в III главе нашего исследования. Остановимся на слове «Ту - мынь». К.А.Иностранцев имя Тумань отца Модэ и первого хана тюрков Тумынь объясняет тюркским словом «туман» - туман, по – русски. Он пишет: «Укажем также на то, что имя отца основателя хуннского государства Модэ Ту – Мань и первого хана восточного Дома Тугю (тюрков) Тумынь очень схожи, оба могут быть сближены с одним и тем же турецким словом «туман» (Иностранцев К.А. хунну и Гунны. Л; 1926, с. 96). Во-первых, тюрки и монголы ни когда не давали и до сего времени не дают имя человеку в честь тумана, потому что это связано с пасмурной и не ясной погодой. Во-вторых, «ту-мань» или «тумынь» объясняется как «десять тысяч» и употребляется в значении «множество», «бесчисленное множество», от монгольского «тумэн»- десять тысяч. Тюрки слово «тумэн» не употребляют, «десять тысяч» у них – «он минг» в разных вариациях на разных тюркских языках. Доказательную базу, как и предыдущее, Иностранцев придумал. Монголы до сего времени дают мальчикам имя «Тумэн», отсюда многочисленные Тумановы, Тюменцевы встречаются у русских и у бурят, и не по названию пасмурной погоды.
Далее К.А.Иностранцев пишет: Еще решительнее известия о происхождении Ту – гю от хунну: «Это есть отдельная отрасль Дома хунну, по прозванию Ашина» (К.А.Иностранцев, 1926, с.96), он продолжает цитировать лишенного «исторического таланта» Н.Я. Бичурина. Приводя как довод слово «тугю» К.А.Иностранцев по незнанию языка, видимо, думал это слово изначально тюркское, между тем слово «тугю», «тюрк» - монгольское, переводится как «быстрый» (Дамдинсурен Ц., Лувсандэндэв А, Русско – монг. Словарь, Уланбаатар, 1982, с. 39), и ни на одном диалекте тюркского языка значения не имеет. Слово «Ашина» также переводится с монгольских языков «волк»  (Дамдинсурен Ц., Лувсандэндэв А, Русско – монг. Словарь, Уланбаатар, 1982, с. 57), и так же на тюркских языках значения не имеет. Л.Н. Гумилев слова «турк» и «ашина» интерпретирует чуть иначе: «Само слово «турк» значит «сильный, крепкий». Согласно А.Н. Кононову, это собирательное имя, которое впоследствии превратилось в этническое наименование - племенного объединения. Каков бы ни был первоначальный язык этого объединения, к VI в., когда оно вышло на арену истории, всем его представителям был понятен межплеменной язык того времени-сяньбийский, т.е.  древнемонгольский. Это был язык команды, базара, дипломатии. С этим языком Ашина в 439 г. перешли на северную окраину Гоби. Слово «Ашина» значило «волк». По-тюркски волк-бури или каскыр а по-монгольски шоно-чино. «А» префикс уважения в китайском языке. Следовательно, «Ашина» значит «благородный волк» (Л.Н.Гумилев, Древние тюрки, М. 1993, с. 22-23 ). Если бы первоначальные тугю  (тюрки)  VI века н.э. были действительно тюркского происхождения, то зачем им монголоязычные названия «тюрк и ашина». Частично, прав Н.Я.Бичурин, который писал: «Дом Тугю по-монгольски называется, как ниже увидим, Дулга (Тукюе). Ориенталисты Западной Европы пренебрегли уверением китайской истории, а обратили внимание на созвучность «тугю» с « тюрки» и приняли в основание, что монголы, известные под народным названием «дулга», были тюрки; а как предки дулгаского Дома происходили из Дома хуннов, то хунны были народ тюркского же племени. Сие – то смешение монголов с тюрками повело  ученых Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» (Н.Я.Бичурин, Собрание, 1950, т.I, с. 220).
Н.Я.Бичурин прав частично, так как тугю (тюрки) он выводил не из монгольского языка, что значит - «быстрый», а из «дулга - шлем», и он пишет «о народах монгольского племени», правильнее было бы о монголоязычных народах, так как монголы появились только в IX веке н.э., а до этого речь может идти только о монголоязычных племенах и народах.
Монголоязычные не значит монголы, но язык их, несомненно, в своей основе был ближе к старомонгольскому. Тюркизмов было больше, чем в современном монгольском языке, так же, как и в тюркских языках, было больше монголизмов, даже сейчас найти общий корень во многих словах не трудно (Ц – Д Номинханов, Материалы., 1975, с. 3,62). Полтора тысячелетия тому назад тюркский и монгольский языки были гораздо ближе, поэтому таких исследователей, как Ремюза, Клапрот и Иностранцев не знающих ни монгольского, ни тюркского это вводит в заблуждение. Например, слово «тенгри» Иностранцев и другие ориенталисты, не зная языка, считают тюркским, а это слово монгольское и переводится как «небо» и «небожитель» с монгольского языка. Таких заблуждений можно приводить множество.
Асимиляция  хунну тюркоязычными племенами происходила изначально, с самого возникновения тугю (тюрков), вот что пишет Н.Я.Бичурин: «Еще говорят, что предки тукюеского Дома происходят из владетельного Дома Со, обитавшего от хуннов на север. Старейшина аймака назывался Апанбу» (Н.Я.Бичурин, Собрание, 1950, т I, с. 221). Другими предком был, как известно род хунну – ашина.
Дом Со, тюркоязычное племя, обитало от хуннов на север и собственное имя старейшины Апанбу – Апанба, Апанбай, безусловно, тюркское. «Апа» - мать, «бай» - «богатый» или  «знатный», переводится с языка тюрков. Племя, обитавшее на север от хуннов, было тюркоязычное, они не были хунну, потому что упоминаются отдельно от хунну и имя старейшины не монгольское, а тюркское» Н.Я.Бичурин пишет: «Сие – то смешение монголов с тюрками повело ученых Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древнее времена» (Н.Я.Бичурин, Собрание, 1950, т I, с. 220). Как видим на примере К.А.Иностранцева и других ученых «повело» не только ученых Западной Европы «к превратным понятиям», но и многих ученых Восточной Европы. Лишь не многие ученые и как правило знающие тюркские и монгольские языки оставались объективными, и подходили диалектически, это В.В. Бартольд, Б.Я.Владимирцов, Г.Н. Румянцев, Н.Н.Крадин и некоторые другие, кто воздерживался высказываться по данному вопросу. А В.В.Бартольд предостерегал от возможных скоропалительных выводов (В.В.Бартоьд, 1968, т. 5, с. 455).
Далее К.А.Иностранцев переходит к вопросу о европейских хунну об их отношениях с азиатскими хунну. Впервые китайские летописи упоминают движение хунну на Запад к середине I века до н.э., К.А.Иностранцев, правильно пишет: «Мы узнаем, что после ряда происшедших среди хуннуского народа смут, во времена которых появилось одновременно на различных концах этого государства несколько шань – юев, один из них, Чжи – чжи (такое имя дают ему китайские летописи), видя, что ему не устоять против поддерживаемого Китайцами другого шаньюя Ху – хань – е, откочевал на Запад, к стране Усуней (теперешняя Дзунгария), а отсюда направился в Канн – гюй (теперь киргизские степи) по приглашению владетеля этой страны. На пути туда Чжи – чжи, по причине сильных морозов, потерял много людей. До Канн – гюя дошло только 3000 человек. Далее китайские летописи рассказывают, что их войска достигли Канн – гюя и казнили Чжи – чжи. Хотя, как мы говорим, Хунну на пути своем значительно уменьшились в числе, все же они были в половине I – го в. До Р.Х. в киргизских степях, т.е. на западе Азии, у границ Восточной Европы. Если даже китайские войска проникли в Кангюй и убили Чжи – чжи, часть народа Хунну могла избегнуть избиения и остаться в этой местности. Понятно, что слух о существовании большого государства с именем Хунн на крайнем Востоке мог не только распространиться в западной Азии, но и проникнуть в Европу. Весьма вероятно, что откачевание Чжи-чжи впервые принесло имя Хунну на запад, хотя в виду ничтожного количества подданных, приведенного им с собою, а кроме того и положение союзника, которое он занимал в отношении Кан-гюя, имя это не могло распространяться на другие обитавшие там племена. Прибытие Чжи-чжи только способствовало, быть может, движению некоторых из этих последних на Запад» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 97-98).   
К.А. Иностранцев, видимо, полагал передвижение кочевников на замкнутой территории Маньчжурии, Монголии, Южной Сибири и Джунгарии пределом. Мы же  полагаем, что известия о  дальних краях у древних было гораздо обширнее, люди были горазда подвижнее, особенно кочевники, купцы проникали из Передней Азии на Дальний Восток. Об этом свидетельствует археологические находки (С.И. Руденко, 1962).
К.А. Иностранцев продолжает: «Более важным кажется нам событие, происшедшее позже, в конце I-го века по Р.Х. Известно, что в первой половине I-го века по Р.Х. произошло разделение всего хуннского народа на две части: северную и южную. Южные Хунну, более подчинившиеся китайскому влиянию, сначала управлялись собственными шаньюями, вступавшими даже иногда в борьбу с Китаем, но потом во главе их явились ставленники китайского правительства. Наконец самый титул шаньюй был уничтожен и южные Хунну вполне подчинились Китаю. Часть их даже перешла через Великую стену и поселилась в  Собственном Китае. В других условиях оказались северные Хунну. Менее подчинившись влиянию китайской культуры, чем южные их родичи, они оказывали более упорное сопротивление, чем и возбудили против себя ненависть Небесной Империи. Кроме коварных происков китайской политики, ослаблению северных хунну содействовали еще: усилие в восточной части их государства племени Сянь-би, а также неблагоприятные для кочевников обстоятельства, как то: засухи и сопровождающие их голодовки, падежи скота и т.д. Все это привело к тому, что в 93 году по Р.Х. царство северных Хунну рушилось под напором Сянь-би, подкрепленных китайскими войсками. В таком затруднительном положении значительная часть Хунну двинулась на Запад. Тут мы имеем уже ясное указание на то, что Хунну в большом числе откочевали на Запад. Впрочем, мы не склонны увеличивать особенно их число, так как при завоеваниях кочевники берут не числом, а напором»  (К.А. Иностранцев, 1926, с. 98-99).
К.А. Иностранцев пишет: «… Что не только сходство имен и соседство по местам жительства, но и факты истории заставляют признать тожество этих двух народов» (К.А. Иностранцев, 1926, с.100).   
Далее К.А. Иностранцев пишет: «Китайские летописи передают, что другая часть этого народа подчинялась Сянь-би и приняла их имя. Во все время господства Сяньбийцев  (II-IV века по Р.Х.) Хунны могли иногда, опять таки привлеченные слухами о могуществе соплеменников на Западе, двигаться отдельными группами и таким образом подкреплять образовавшееся государство. Наконец, падение Сянь-би и возвышение Жуань-жуань в IVвеке могло привлечь новое движение, как то предполагал Вивьен де Сен-Мартен. Однако, не имея положительных фактов, это можно высказывать лишь как предположение. Основным же, «капитальным фактом мы считаем движение Хунну в конце I века по Р.Х.» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 101).
   К.А. Иностранцев приводит доводы относительно происхождения европейских хунну. При этом отмечает, что на европейских хунну обращали «большее внимание, чем на родственные хунну Азии. Это объясняется конечно тем, что история Европы разработана лучше, чем история северо – восточной Азии» (К.А.Иностранцев, 1926, стр.102). К.А.Иностранцев продолжает: «Одни думали, что гунны были монголы, другие – что этот народ финского происхождения, третьи считали их славянами, четвертые турками» (К.А.Иностранцев, 1926, с.103).
Далее К.А.Иностранцев пишет: «упоминание о Гуннах во II веке по Р.Х. не противоречит их азиатскому происхождению и тожеству с Хунну уже потому, что эти последние совершили два известных Китайцам движения на Запад: в половине I в. До Р.Х. и в конце I в. По Р.Х.Откочевавшая в половине I в. До Р.Х. часть могла быть уже известна Птолемею…Что Хунну откочевали на Запад и ко времени появления Гуннов в областях к северу от Черного моря были как раз в тех местах. Кроме того, мы высказали свое предположение о происхождении Хунну: они были Турки? Теперь является вопрос, кто же были эти Гунны, по всем соображениям тожественные с Хунну? До вторжения Турков Хунну в области к северу от Каспийского моря и далее на Запад, там жили народы другого происхождения. Если Хунну уступали в числе обитателям тех стран, в которые вторглись (а это всегда так бывает при малочисленности вторгающихся кочевников), то, сохраняя только свою верховную власть, турецкий элемент должен был раствориться в массе чуждых племен» (К.А.Иностранцев, 1926, с.109).
К.А.Иностранцев предполагает, что европейские хунну растворились в финнах, славянах, германцах и др. (К.А.Иностранцев, 1926, с.110). Но это предположение ни на чем не основано и вступает в противоречие с данными археологии и было бы справедливо, если касалось хунну в конце их исторического пути, а не периода их расцвета. Если бы европейские хунну растворились в финнах, славянах, германцах и др. народах, то неминуемо должен был измениться их антропологический (вид) тип, с монголоидного на европеоидный тип или хотя бы стать переходным типом. Однако данные археологической науки свидетельствуют, что европейские хунну оставались монголоидами до V века н.э., то есть до их исследования. Всеобщей метисизации европейских хунну с II по V век н.э., я думаю, помешала их политическая организация – государство, оно было огромное по своим размерам, и служило тормозом всеобщей метисизации. Европейские хунну  занимали в этом государстве господствующее положение и как только государство было разгромлено, тормоз всеобщей метисизации исчез. Европейские хунну стали такими же как окружающие их финны, славяне, германцы и др., то есть европейские хунну растворились в этих народах, но только позже во второй половине  V века. Поскольку хунну Европы по численности уступали окружающим они быстро и бесследно растворились в финнах, славянах, германцах и др. народах и было это в середине V века. Монголы в XIV и XV веках н.э., точь в точь повторили путь пройденный хунну в V веке н.э., как только государства организованные монголами терпели крушение, так и монгольское население этих государств растворялись в окружающих народах, потому что во – первых, они численно уступали другим народам, во – вторых, военные поражения, уносили жизни определенного количества людей, в – третьих, монголы оказывались таким же как и все, когда лишались привилегированного положения. Сказанное К.А.Иностранцевым предположение, что европейские хунну с самого начала своего переселения на Запад начали растворяться в финнах, славянах, германцах и др. правильно лишь от части. Да они растворились в окружающих народах, но растворились в конце своей деятельности, это середина V века н.э. Ни один из ныне существующих народов не может назвать себя прямыми потомками европейских хунну, также не могут себя назвать потомками азиатских хунну ни один из ныне здравствующих народов Азии.
К.А.Иностранцев далее пишет: «Совершенно невыясненным остается вопрос о происхождении имени этого народа. Клапрот нашел в вогульском языке слово houm, khoum и koum, значащее человек, и производил имя Хунну и Гуннов от этого слова. Однако слово «хунн» имеется не только в вогульском языке, и притом совпадающее полностью по фонетике и правописанию. По свидетельству проф. В.Н.Васильева (см. цитированную выше статью «Об отношениях китайского языка к среднеазиатским») «в монгольском языке и поныне человек называется хунн…» (В.Н.Васильев, 1872, с.115).
Нам кажется, что существование этого слова в том же значении в вогульском, т.е. финском языке, подтверждает эту догадку» (К.А.Иностранцев, 1926, с.117).
Мнение на этот счет В.Н.Васильева мы комментировали, только не понятно о каком «великом значении» народа хунну может идти речь до нашей эры, когда никто хуннов великими не называл, для китайцев они были ненавистные варвары, для других окружающих народов они были экспансионисты.
К.А.Иностранцев противоречит сам себе, когда он пишет, что европейские хунну взяли для самоназвания слово хунн из вогульского, то есть из финского языка. Римляне называли европейских хунну Hunni, а германцы Hund, эти слова для обозначения хунну существуют в европейских языках до сего времени. Эти же самые слова существуют для обозначения азиатских хунну. К.А.Иностранцев ранее считал, что тождество в названиях азиатских и европейских хунну было одним из доказательств их идентичности. Сам  К.А.Иностранцев, как мы помним, не сторонник проживания финнов на территории Монголии, Маньчжурии и Забайкалья. Каким образом финское слово houm, khoum и koum могло перейти задолго до нашей эры на азиатских хунну, что это слово употреблялось для самоназвания народа хунну? Ответа на этот вопрос у К.А. Иностранцева нет, видимо, он не замечал что противоречит сам себе.
К.А.Иностранцев, из – за незнания тюркского языка, пытается установить сходство между словами «Гунн» и «Куман», правда обращается будущим исследователям. Вот, что пишет казахский исследователь Р.Ахметов, в газете «Караван», от 6 декабря 1996: «Слово «казак» - домонгольского происхождения, начало его в тотеме прародительницы тюрков – большой белой птице с длинной шеей. Птица обозначалась как каз (гусь) и ку (лебедь). Слова эти сейчас встречаются в названии многих древних и нынешних тюркских народов, названиях местностей и городов: кыр каз (полевой гусь, киргизы); ак? Каз, хак? (настоящий) каз (хакасы), каз ак (гусь белый), каз ар (люди гуся; хазары, ар – человек, люди), ку манн (куманы), ку мык (ку ак?; кумыки), куб ан (Кубань, Кубачи), каз ак (Казанлик, Казань)» (Р.Ахметов, Караван, 6.12.96). Как видим, слова куман – лебедь, по-тюркски  и хунн – человек, по–монгольски совершенно разные, сближать их может человек с большой фантазией.
Потомками европейских хунну К.А.Иностранцев, делает секлеров, но находит недостаточно убедительным, вслед за Н.И.Веселовским башкиров, и наконец чувашей, и что по мнению автора маловероятно. К.А.Иностранцев  пишет: «Может быть также, что этот народ совершенно исчез, растворился среди смут и нашествий последующего времени, как исчезли Авары, Печенеги и др.» (К.А.Иностранцев, 1926, с.118).
К.А.Иностранцев  резюмирует главу V своего исследования следующими словами: «Результаты наших исследований сводятся к следующим трем выводам: I) Кочевавший к северу от Китая и основавший могущественное государство народ Хунну образовался из усилившегося турецкого рода.  Значительная часть подчиненных племен состояла по всей вероятности тоже из Турков, хотя как с основания государства, так особенно во время его процветания в состав его входили различные другие племена, как-то: монгольские, тунгузские, корейские и тибетские.
II)После распадения государства на две части (распадения, вызванного скорее политическими и культурными причинами, чем этническим различием- южные Хунну более подчинились влиянию китайской цивилизации, северные же лучше сохраняли племенные черты), северные Хунну не могли сохранить самостоятельность, и часть их выселилась на Запад. По дошедшим до нас историческим известиям эти выселившиеся Хунну прошли обычным путем кочевников через Дзунгарию и киргизские степи и вступили в Восточную Европу во второй половине IV века по Р.Х.
  III) В Северо-Западной Азии и в Восточной Европе Турки Хунну или Гунны столкнулись с другими племенами. Прежде всего на пути их стояли племена финские (при чем трудно в настоящее время решить, растворились ли совершенно Турки в финской массе или наоборот способствовали обращению Финнов в кочевой, конный народ). Чем далее двигались Гунны, тем более редел среди них турецкий элемент, и примешивались другие народы, как то славянские и германские. Весьма вероятно, что между подданными Мо-дэ и Аттилы было мало общего. Однако нам кажется несомненным, что вторжение грозных завоевателей IV-V веков находится в связи и вызвано переворотами на крайних восточных пределах Азии (К.А. Иностранцев, 1926, с. 118-119).   
Из выводов сделанных К.А.Иностранцевым мы считаем ошибочными I и III. Вкратце мы прокомментируем выводы К.А. Иностранцева. Во - первых, Тюрки, при всем желании, до конца I – го века н.э., т.е. до момента разгрома северных хунну «усиливаться», подчинять, процветать никак не могли, так как их попросту не было на свете. Тюрки появились на исторической арене в VI веке н.э., образовались они в результате смешения хунну, рода ашина с тюркоязычными племенами, возможно с коргизами и кипчаками. На Алтае в то время жили киргизы и кипчаки. Во – вторых, большой метисизиции европейских хунну не было, это противоречит выводам современной археологической науки – европейские хунну исчезли или сошли с исторической арены очень быстро и до конца оставались монголоидами, т.е. до V века н.э.. Антропологические исследования венгерских и немецких ученых подтверждают этот вывод. Также противоречит выводы К.А.Иностранцева о метисизации хунну данным исторической науки, которые описывают европейских хунну чистыми монголоидами. (Например, описание Прииска Панийского). Утверждение К.А. Иностранцева: «… что между подданными Мо – дэ и Аттилы было очень мало общего» ничем не обосновано, только лишь предположение.
С выводом II автор согласен с К.А.Иностранцевым.
Книга К.А. Иностранцева содержит послесловие ко второму изданию, где он обозревает литературу появившуюся после первого издания. К.А.Иностранцев пишет: «Приступая к обзору литературы по нашему вопросу в XX веке, мы должны указать, что в этом обзоре, держась хронологической последовательности появления работ в печати, мы сочли необходимым классифицировать эти работы по их содержанию, дабы уяснить желающим ознакомиться с развитием научной мысли в этом отношении постановку отдельных частей вопроса, разрабатывавшихся иногда независимо одна от другой и, по существу содержания этих частей, специалистами различных областей науки. Руководствуясь этими соображениями, мы начинаем наше обозрение с собственно исторической стороны, имеющей в этом вопросе существеннейшее значение» (К.А.Иностранцев, 1926, с.124).
Начинает обзор с Ф.Хирта. Ф.Хирт по данному вопросу стоял на позициях турецкого происхождения хунну и слово Ху – ханье он объяснял по-турецки, пишет К.А.Иностранцев (К.А.Иностранцев, 1926, стр.125). Тут не надо быть синологом и туркологом слово «Хуханье», объясняется просто – девушка, маленькое, нежное и переводится с монгольского языка (Лувсандэндэв А, М., 1957, с. 580). Хуханье, заметил, 13 – ый шаньюй (правитель) хунну.
 Генеалогический поиск  родословной Аттилы, сделанный в XI веке Ионнам Туроцким вызывает в начале восторг у К.А.Иностранцева, и он пишет: «Разыскание о родословной Аттилы у венгерского писателя XI веке Иоанна Туроцкого (F. Hirth, Sinologische Beitrage zur Geschichte der Turk – Volker, I. Die Ahnentafel Attila’s nach Iohanues von Thurocz. Известия Академии Наук, т. XIII, № 2, 1900, сентябрь, стр. 221 - 261) представляет первое из исследований на более широкую тему о «дополнительных сведениях к истории турецких народностей по китайским источникам», которой почтенный синолог занимался уже раньше и которая несомненно стоит в связи с одним из величайших научных открытий конца XIX века – с открытием Орхонских памятников. Начиная исследование об истории Турков с гуннского вопроса, Ф.Хирт признает как бы не нуждающимся в доказательстве турецкое происхождение Хунну» (К.А.Иностранцев, 1926, с.126).
Несмотря на предостережение академика В.В. Бартольда «против легкомысленного отношения к трудностям историографической интерпретации памятников» (В.В. Бартольд, М., 1968, с. 9), К.А.Иностранцев называет Орхонские надписи «одним из величайших научных открытий конца XIX века».
К.А. Иностранцев подтверждает правоту  Ф.Хирта в его отождествлении европейских и азиатских хунну: «Продолжившиеся с начала Гуннов - Аланов с родичами их, жившими на границе Китая, он считает подтверждающими тожество хунну и гуннов» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 130).
Приводимая Ф.Хиртом генеалогическая таблица родословной Аттилы К.А. Иностранцевым признается в конце не внушающим доверия: «Источник Иоанна из Туроца в этом отношении для нас неизвестен, ровно, как и его достоверность» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 133).
Следующим исследователем, обозреваемым К.А. Иностранцевым был венгерский ученый Коломан Немети, который привел в качестве доказательства об идентичности азиатских и европейских хунну карту блаженного Иеронима, относящуюся к концу IV и началу V века н.э. Карта по данным исследователя К.Миллера считается вполне достоверной.
К.А. Иностранцев пишет: « На карту эту занесено более древнее жительство Гуннов, которые во время ее составления были уже в Европе: близ Seresoppidum помещены Huniscite, т.е. около Серики, Китая отмечены Huni – Scythae,Гунны-Скифы. По исследовании источников карты можно предполагать, что она была срисована с недошедшей до нас римской карты, составленной при Августе в 7 г. до Р.Х., а также с недошедшего Orbis Pictus Агриппы» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 133).
К.А. Иностранцев продолжает комментировать карту блаженного Иеронима, который впервые в качестве довода об идентичности азиатских и европейских хунну привел К. Немети: «В этом факте мы имеем известия из западных источников даже не о Гуннах, а о Хунну. После тщательного исследования К. Миллера, издателя этой карты, вполне можно предполагать римский ее источник и относить этих Гуннов-Скифов к эпохи Р.Х., т.е. именно к этому времени, когда государство Хунну существовало на севере от Китая. Слово Скифы уже и в то время было общим наименованием для кочевых народов Средней и Северной Азии и Восточной Европы; остается, следовательно, только имя Гуннов, имя этническое, являющееся тожественным имени народа Аттилы, хорошо известного составителю карты блаженному Иерониму» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 134).
К.А. Иностранцев резюмирует: «Подводя итог результатом, добытым работой К.Немети, особенно отмечает ценное указание на карту блаженного Иеронима. Известие Страбона частью было уже известно в литературе. Готское же предание не имеет исторического значения» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 136-137).
Далее в обзоре К.А. Иностранцева следует  Шарпантье с его работой «Die ethnographische Stellung der Tocharen» в Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaf, том 71, 1917, стр. 347-398. Шарпантье считает азиатских хунну турками, а  европейских хунну упоминаемых Дионисеем Периегетом предками позднейших  хунну Европы и Шарпантье отождествляет азиатских и европейских хунну.
Следующим в послесловном обозоре К.А. Иностранцева значиться венгерский лингвист Б. Мункачи который писал о влияниях европейских хунну на венгерский язык: «B. Munkacsi, Hunnishe Sprachdenkmaler im Ungarischen в Keleti Szem’e, II, 1901, стр. 186- 198 отметил с общей точки зрения лишь то, что по его мнению восточно-алтайские элементы в венгерском языке проникли через турецкое (по типу чувашское) посредство; это внесено по его мнению в язык Угров Гуннами».  (К.А. Иностранцев, 1926, с. 138)
Далее К.А. Иностранцев останавливается на работе И. Блейра и Ф. Вреде и пишет: « (J. Bleyer, Die germanischen Elemente der ungarischen Hunnesage в Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur, Band XXXI, 1906, стр. 429-600). В виду значения мадьярского предания для выяснения происхождения Гуннов мы в самых кратких словах ознакомим с выводами этого исследователя. Во введении (с. 429-438) автор рассматривает литературу вопроса (преимущественно венгерскую), причем устанавливает, что преобладающее мнение считает происхождение Мадьяров от Гуннов плодом  письменных влияний поздней литературы. Относясь отрицательно к разбору Хиртом венгерской генеалогии Аттилы, считая таковую результатом книжного воздействия, он отстраняет непосредственную связь Мадьяров и Гуннов, ибо Гунны считаются им Турками, не имеющими непосредственной этнической связи с Мадьярами-Угро-Финами».  (К.А. Иностранцев, 1926, с. 138-13)   
Остатки хуннского языка И. Блейр находит в собственных именах. К.А. Иностранцев пишет: «Имя Mundzuk у Иордана , Mouvбioчхос, у Приска, тожественное Bendacuz въ мадьярском предании, еще Мюлленхоф выводил из германского языка, какового происхождения, следуя тому же Мюлленхофу, являются Ruga, Octar и Bleda, тогда как Ellac, Hernach и Dengizich- имена «варварские». Имя Buda автор считает сомнительным, имя же Аттилы скорее всего считает готским («Vaterchen»)».  (К.А. Иностранцев, 1926, с. 139)
К.А. Иностранцев, продолжает: «(F. Wrede, Uber die Sprache der Ostgoten, Strassburg, 1891) считает готским Walamer’a (стр. 57 его соч.), имеющее, быть может, аналогию в гуннских именах, имя же Totila, которое Гримм этимологизировал из готского (Tota, «Vaterchen») и признавал однозначащим с имени Аттилы, по мнению Вреде с. 135-136), кельтского происхождения».  (К.А. Иностранцев, 1926, с. 139-140)   
А вот Р. Мух этимологизировал  из готского имена Attila, Bleda, Munzuk, К.А. Иностранцев по этому поводу пишет: « (R. Much, Deutsche Stammeskunde, 1920, 3-ье изд., с. 37) о племенном составе германцев, Гунны, хотя считаются Турками, но находившимся под сильным готским влиянием, с готскими обычаями господствующего племени (имена Attila, Bleda, Munzuk Мух считал готскими)» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 140).
Следующим в обозрении К.А Иностранцева был Винклер, в своей статье тот призывал европейских хунну и аваров финнами, вот что пишет К.А. Иностранцев:« (H. Winkler, Das Finnentum der Magyaren в Zeitschrift fur Ethnologie, XXXIII, с. 157-171); статья эта, предположительно признающая Гуннов и Аваров Финнами или отчасти таковыми, обращает внимание на ясно выраженный монгольский тип в собственно мадьярском населении Венгрии» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 140). 
  К.А. Иностранцев более подробно останавливается на знаменитом японце К. Сиратори, пишет через «ш» Ширатори, что является ошибкой, так как звука «ш» в японском языке нет. Сиратори Куракити (1865-1942) -  ученый востоковед, уроженец префектуры Тиба. 1890 году закончил исторический факультет Токийского университета. В 1904 году профессор Токийского университета. В 1904 году организовал исследовательскую лабораторию, в задачи которой входили: изучении истории Средней Азии, отношение между Востоком и Западом.
Взяв на вооружение европейский метод исследования Востока, поднял на более высокий уровень востоковедение, как науку, в самой Японии. Вошел в 100 самых знаменитых людей в Японии. (Малый словарь известных японцев. Автор Кавамура Дзэндзиро. Токио, с. 186).
Когда в 1902 году вышла в свет статья К.Сиратори,  он не был профессором и не заведовал лабораторией, и может быть хорошо не знал монгольский язык. 16 слов из хуннуского языка К.Сиратори дает объяснения на основе тюркского, притом без указания на аналогии в других алтайских языках, кроме Ch’ang – Li=Tongri= небо поясняет, как тюркско – монгольское слово (К.А.Иностранцев, 1926, с.141), при этом К.Сиратори, видимо, хорошо не знал и тюркские языки. Тюркские народы, кроме алтайцев, не употребляют слово «тенгри» в значении «небо», а употребляют в значении «божества». Алтайцы, я думаю, заимствовали слово «тенгри» у калмыков, с которыми длительное время сосуществовали.
К.Сиратори высказывает сомнение в тунгусском происхождении дун – ху, о чем К.А.Иностранцев пишет: «…… автор далее сомневается в тунгузском происхождении Дун  -ху, при чем приводит всего два слова, дошедшие из их языка и объясняемые автором одно – из турецкого и другие  - из монгольского языков» (К.А.Иностранцев, 1926, с.142).
К.А.Иностранцев вскользь касается второй статьи К.Сиратори опубликованной в 1923 году и называется «О происхождении Хунну», основанной на материале языка хунну, собранном им за годы предшествующие написанию работы (K. Shiratori. Sur i’origine des Hiong – nu, journal Asictigue, ccII, №1, 1923, с. 71 - 82). Работа представляет итоговые  выводы К.Сиратори, в статьях опубликованных им в научных изданиях Японии. Подводя итог К.Сиратори пришел к выводу: «Из 23 слов хунну, им собранных, он объяснил якобы 4 из турецкого, монгольского и тунгузского языков, 2 из монгольского и тунгузского, 14 из монгольского и лишь 1 из турецкого. (king – lu = gingnd по Хирту)» (К.А.Иностранцев, 1926, с.144).
Далее К.А.Иностранцев в очередной раз противоречит сам себе, он пишет: «По этому поводу скажем, прежде всего, что, при всей желательности анализа языковых памятников Хунну, по данным пока материалам нужно считать,  что эти языковые памятники не только не могут являться решающими в изучаемом нами вопросе (как то отмечает Ширатори в своей последней статье), но по существу являются вовсе не достаточными, по крайней мере в том освещении, в котором они до сего времени представлялись» (К.А.Иностранцев, 1926, с.144).вспомним стр. как К.А.Иностранцев был сторонником этнического определения народа через его язык. И по выражению известного российского этнографа В.П.Алексеева «язык считается одним из основных определителей принадлежности народа» (В.П.Алексеев, 1986, с.15).
Интерпретация, непосредственно, остатков языка хунну, я полагаю, имеет большую научную весомость чем толкование Орхонских надписей VIII века н.э., когда хунну исчезли как этнос 3 века тому назад т.е. в V веке н.э.
 К.А.Иностранцев далее пишет: «Обращаясь к общему разбору приведенных языковых материалов, отмечу прежде всего относительно последней работы Ширатори, что попытки (вернее гипотезы) толковать хуннуские слова из монгольского языка не являются новостью и в новой литературе. Так, венгерский языковед Б.Мункачи в рецензии на первую работу Ширатори (помещена в Keleti Szemle, IV, 1903, с. 240-253, спец. 240 - 246), считая сближение k’o’c’ (Гюйцы) с турецким кыз совершенно правильным, выводил su k’i скорее из монгольско – турецкого cerik, cerig «войско», t’i’li’kang из монгольского dajla «воевать», pu-ko из монгольского bugu «все», k’u’ – t’o – taug из монгольского kitu «убивать». Из этих соображений он склонялся рассматривать хуннуский народ, как смешение монгольских и турецких племен, смешение, аналогичное тому, каковое представляли из себя и Гунны» (К.А.Иностранцев, 1926, с.145).
К.А.Иностранцев возвращается к слову «куту» в интерпретации Клапрота, вернее его фантазии, он пишет: «В нашей работе, кроме того, было указано, что Клапрот отмечал в турецких наречиях Сибири слово «куту» в значении «родственник, двоюродный брат» и сопоставлял это слово с ко-то в титуле хуннуских ханов» (К.А.Иностранцев, 1926, с.146).
Нет такого слово «куту» в значении «родственник, двоюродный брат» в тюркских языках Сибири, это выдумка Клапрота.  К.А.Иностранцев пытается это слово привести в качестве доказательства о тюркском происхождении хунну.
Сравнивая труд В.А. Панова и статью раннего К.Сиратори, написанную в 1902 году К.А.Иностранцев отмечает, что толкование слов языка хунну посредством тюркских языков не всегда сходится из – за сложности восстановления слов по китайской транскрипции (К.А.Иностранцев, 1926, с.146).
На попытку Маркварти слово «кун» возвести к языку индоевропейцев К.А.Иностранцев справедливо заметил: «….. что мы не видим основания, почему хунну должны были иметь своим родовым именем слово чуждого им арийского языка» (К.А.Иностранцев, 1926, с.147).
К.А.Иностранцев преодолев неприязнь к языковому материалу вновь становится приверженцем языка в определении этнической принадлежности народа и подчеркивает важность исторической точки зрения на урало – алтайские языки (К.А.Иностранцев, 1926, с.148).
Далее К.А.Иностранцев упоминает Л. Нидерле, что тот «называет Гуннов Турками» (К.А.Иностранцев, 1926, с.148), и Г.Е. Грум - Гржимайло, что «хунну древнейшие Турки», и отождествлял азиатских и европейских хунну (К.А.Иностранцев, 1926, с.149).
В конце своего труда, К.А. Иностранцев продолжает заниматься превращением всех и вся в тюрков, вслед за незнающим монгольского и тюркских языков Г.Е. Грум - Гржимайло,  за что тот получил замечание от академика В.В. Бартольда за «дилетантизм и произвол в обращении фактами» (В.В. Бартольд, 1968, с.11), считает образовавшее у Куку – нора и в Амдо владение Тогон, тюркским. Хотя Тогон был основан сяньбийцами родом Муюн в начале IV века н.э.  К.А. Иностранцев пишет: «…. Что наименование царства Тогонским есть позднейшая этимология – от монгольского слова «тогон» - «котел». В основе царства носило название Тугю – хун и означало Ту – гу – хунны, т.е. турки - Гунны» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 149 - 150). К.А. Иностранцев из – за незнания монгольского языка «тогон»= «котел» превратил в «тугю» = «быстрый» (в переводе с монгольского),  с  монгольского языка «тюрк +ют», т.е. тюрки. Л.Н.Гумилев вслед за Т.Пельо интерпретирует слово «тюрк», как «сильный, крепкий», но правильный перевод будет с монгольского языка «быстрый» (Лувсандэндэв А. Монг – русс. Словарь. Москва, 1957, с.432). Между словами «котел» = «тогон» и «быстрый» = «тюрк» серьезная разница и «котел» превратится в «быстрый» никак не может.
Заканчивая свой труд   К.А. Иностранцев упоминает западноевропейских авторов, которые также как и он стояли на позициях тюркского происхождения хунну, он пишет: «Из общих сочинений кроме ранее нашей работы вышедшего труда синолога Паркера о древней истории восточной части Средней Азии (E.H.Parker, А thousand years of the Tatars, 1895, с. 1 – 5, 132-2,156,168,177), в которой признается турчизм Хунну (тоже и в упомянутой работе О.Франке), отмечу работу Хирта о древней истории Китая (Ancient histry of China, 1908), в которой Хунну считаются Турками. Турками же называл Хунну и Ф. Шварц в его работе о Туркестане (F. Schwarz, Turkestan, die Wiege der indogermanischen Volker, Freiburg, 1900, XIX, 15, 140). Наконец, И. Маркварт в своей работе о Команах (цит. Соч., с.69) косвенно высказывается о народности Хунну и их отожествлении с Гуннами, говоря, что Усуни говорили по-турецки, ибо были рано «гуннизированы» (Ф.В.К.Мюллер в  цит. Статье, стр.574 считает, что Хунну несомненно говорили по-турецки)» ( К.А. Иностранцев, 1926, с.  150).
К.А. Иностранцев совершает очередную ошибку отрицая значение археологических находок и археологии в целом и признает что история хунну и история тугю (тюрков) составляет слишком большой временной разрыв (от 700 до 300 лет по автору), послушаем, что он пишет: «Археологические  находки, так много внесшие в изучение древней истории Средней Азии Орхонскими открытиями, ничего не дают непосредственно для гуннского вопроса. Это и неудивительно при значительно большом расстоянии по времени хуннской истории от истории Тугюйцев» (К.А. Иностранцев, 1926, с. 151).









































ГЛАВА IV
Проблемы этнической принадлежности хунну в работах современных российских учёных II половины XX и начала XXI вв.

          Первым из современных российских учёных, затронувших проблему этнической принадлежности хунну был, С.В. Киселёв. В работе: «Материалы и исследования по археологии СССР», опубликованный в 1946г., где он не проанализировав ни одно слово из остатков языка хунну заявил: «Самые различные элементы в конкретных условиях и благодаря определенным историческим причинам в разное время втягивались в бурный процесс этногонии. Они смешивались, изменяли свой состав и становились фундаментом новых этнообразований. Параллельно складывались новые формы культуры, как материальной, так и духовной, в частности язык. Материальная культура V в. уже совершенно не похожа на пропитанную «скифскими» пережитками культуру хунну около начала н.э. Иные формы оружия, сбруи, бытовых предметов, одежды и украшений употребляются в различных районах Центральной Азии.
           О языке говорить труднее, но если принять во внимание указание на тюркский характер речи сяньби, позднее несомненную тюркоязычность жуань-жуаней и, наконец, классическую тюркскую речь алтайских ту-гю, то в формировании языка придётся признать участие разных этнических групп, часто весьма отличных друг от друга (ср. хотя бы сяньби с их маньчжуро-тунгусскими чертами и алтайцев)» (С.В. Киселев, 1946, с.275).
           Во второй части своего труда, которая называется «гунно-сарматское время» С.В. Киселев сяньби, жуань-жуаней, ту-гю сделал тюрками, правда, хунну он прямо не пишет, что они тюрки. Сяньби и жуань-жуани (авары), как показывает анализ слов является монголоязычными народами.
Одним из первых,  современных российских учёных, кто затронул проблему этнической принадлежности хунну был, А.Н. Бернштам, опубликовавший в Ленинграде в 1951 году книгу под названием «Очерк истории гуннов» А.Н. Бернштам пишет: «…вопрос о гуннах был поставлен давно. Ещё в середине XVIII в. (в 1756 г.) появилась монография французского учёного Дегиня об истории гуннов, тюрок и монголов. Этим годом можно датировать начало широко развившейся дискуссии о происхождении европейских гуннов. Первой проблемой вставшей с той поры перед наукой, было установление тождества азиатских гуннов, известных из китайских источников, с гуннами европейскими. Устанавливая это  тождество, буржуазная наука поставила вопрос о гуннском нашествии в Европу. Второй проблемой явилась этническая принадлежность гуннов. Она вызвала наиболее ожесточенные споры. Предполагали, что гунны этнически были либо тюрками, либо монголы, либо финны, либо славяне. В этой связи привлекались лингвистические данные (анализировались сохранившиеся в китайской транскрипции гуннские слова), археологические (устанавливалась связь с скифами), антропологические данные письменных источников. Всеми этими данными пользовались и для доказательства передвижения гуннов с Востока на Запад. Были установлены четыре основных теории происхождения гуннов: «монгольская», «турецкая», «финская» и «славянская». Главными представителями первой являются: П. Паллас, Тунман, Ф. Бергман, И. Шмидт, И. Бэр, Н.Я. Бичурин, К. Нейман, Х. Хоуорс, отчасти Ам. Тьерри; представителями второй – Абель Ремюза, Ю. Клапрот, Ф. Мюллер, Жирар-де-Риалль, В. В. Радлов, Н. Аристов, Ф.Хирт, И. Блейер, В. Панов, Л. Нидерле, Е. Паркер, Ф. Шварц, отчасти А. Жардо, К. Ритлер, Н.Тюлль. Сторонниками третьей теории являются: М. Кастрен, Коскинен, Вивьен де-Сен-Мартен, Уйфальви де Мезо Ковешд, П.К. Услар. Сторонников славянской теории было немного:  Ю. Венелин, А. Вельтман, А. Погодин, Д. И. Иловайский. Некоторые  учёные (например, Ю. Клапрот) считали центральноазиатских гуннов одного происхождения, а европейских – другого. Все эти теории с формальной стороны разобрал К. А. Иностранцев.
История кочевых народов Центральной и Средней Азии, равно как и Восточной Европы, начиная с эпохи так называемого «Великого переселения народов», разработана очень слабо. Упоминавшийся французский учёный Дегинь первый поставил во всей широте вопрос о кочевых народах, начиная с гуннской эпохи. Ему, исследователю китайских источников, принадлежит первое обоснованное мнение о передвижении кочевых народов, и раньше всего гуннов, из степей Центральной Азии. Дегиня повторяли и повторяют до наших дней. Теоретической базой для его последователей служила буржуазная теория миграций, основой которой является идеализм и формализм. Основным материалом для установления пути миграций являлось сходство племенных названий, запечатленных на Востоке китайскими летописями, на Западе – сочинениями греческих и латинских авторов. Сходство племенного названия китайского «сюнну» и античного «хуни» было достаточно для утверждения об идентичности этих двух народов, хотя история первых была закончена в начале III в. н. э., а первые достоверные упоминания о вторых появились в конце IV в. Промежуток между III-IV вв. был дан гуннами для перехода с Востока на Запад. Материала для подтверждения этой миграции не имелось, - это была догадка. Только в самом конце XIX в. появляются работы, в которых отдельными новыми фактами пытались подкрепить колебавшуюся иногда теорию Дегиня» (А.Н. Бернштам, 1951, с.6-7). А.Н. Бернштам констатировал четыре основных теории происхождения хунну и их главных представителей, и всех их разобрал К.А. Иностранцев. А.Н Бернштам не пишет, что К.А. Иностранцев сам был ярый приверженец теории тюркского происхождения хунну и лишь с этой точки зрения разобрал теории происхождения хунну. И в духе времени набрасывается на «теорию миграций», и «кочевниковедение» буржуазных ученых ничем не обосновывая, обвиняет их в идеализме и формализме, и, что они исходят «из мертвых, метафизических положений». Всячески, не забывая себя, возвеличивает советскую историческую школу, и что представители этой школы хунну рассматривают и «выясняется их конкретная историческая роль в этногенезе народов нашей страны» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 8).
И тут же  А.Н.Бернштам пишет: «В восточногуннском племенном союзе происходит процесс дальнейшего формирования тюркских языков» За высокопарными словами, как видим, стоял обычный приверженец теории тюркского происхождения хунну, каковым и был А.Н. Бернштам. Мы видим дальше, как он придет к монгольскому слову «(x) uogar» - бык в интерпретации названия «***нь» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 229), а пока он продолжает: «Несомненно, что тюркоязычным был и правящий или, точнее, правящие гуннские роды типа Хуянь, Лань, Сюйбу и другие, из которых происходили гуннские князья (шаньюи)» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 9). Далее А.Н. Бернштам продолжает: «В связи с тюркоязычностью правящего рода была обеспечена «победа» тюркских языков среди этих племен» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 9). Если ставить в зависимость от правящего рода «победу» языка, то на земном шаре давно бы не было китайского, иранского и тюркского языков, народы, употребляющие эти языки, перешли бы на монгольский язык, живучесть тюркского языка, видимо, лежит в сфере субъективной. Монголам никогда не было присуще чувство бережного отношения к своему языку, никогда не ценили свой язык, с легкостью расставались со своим языком и переходили на тюркский, на иранский, на китайский и др. языки. А.Н. Бернштам, как видим, ищет формальный и метафизический способ решения. То, что лежит на поверхности, он выдает за причину.
А.Н. Бернштам пишет: «Интерес к гуннскому вопросу и сейчас сохраняется (пожалуй, даже возрос) в буржуазной литературе Европы и Америки… Характерно, что лейтмотивом современной англо-американской  буржуазной  научной прессы является активная борьба против связей восточных гуннов с западными и стремление видеть в западных гуннах, сложившихся на территории Восточной Европы, только разрушителей европейской «цивилизации». Такова точка зрения упомянутого Е. Томпсона в Англии, Отто Мэнчен Хелфэна в Америке. Этот интерес и своеобразная трактовка исторической роли гуннов имеют в работах буржуазный смысл: - Азия всегда была врагом Европы» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 16).
Излишняя идеологизация, видеть во всем и всех врагов, характерная черта работы А.Н. Бернштама. Историю древнего мира А.Н. Бернштам готов превратить в арену боевых действий, на самом деле Е.А. Томпсон и Отто Мэнчен Хэлфэн были против отождествления азиатских и европейских хунну из-за незнания алтайских языков. Не зная языки, они не могли правильно идентифицировать те немногие слова, которые остались от хунну. Известный русский академик А.П. Окладников по этому поводу писал: «…Язык, физический облик той или иной этнической общности, язык и ее культура – вот те компоненты, анализ которых является необходимым условием любого этногенетического исследования в широком плане» (А.Н. Окладников, Новосибирск, 2003, с. 413).
Причина позиции Е.А. Томпсона и О. Мэнчен Хэлфена, да и не только их, это касается В. Панова, И. Бенцига, Д. Пуллиблэнка, Г. Дерфер, Л. Викторовой и мн. др., они  не знали ни монгольский, ни тюркский языки в отличие от представителей старой немецкой и русской исторических школ, представители которой П. Паллас, Ф. Бергман, И. Шмидт, Н.Я. Бичурин, Х. Хоуорс, В. Бартольд, Б. Владимирцов и др. отлично владели этими языками.
Вольное обращение с фактами – отличительная черта А.Н. Бернштама, например, он пишет: «Гуннский племенной союз в Средней Азии играл еще и ту положительную роль, что он способствовал объединению кочевых племен Средней Азии и подготовлял сложение таких народностей, как киргизы, казахи, в известной мере и туркмены» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 17). Киргизы жили в Северо-Западной Монголии и на Енисее до нашей эры, то есть до образования государства хунну и были покорены последними. Хунну не играли никакую роль в сложении киргизской народности. Казахи сложились в народность спустя 1000 лет как хунну исчезли, в XV веке н.э. из части кыпчаков, монголов и отчасти иранцев, и подготовить сложение их в народность хунну не могли, в их подготовке и сложении в народность роль сыграли монгольские завоевания XIII века, а хунну – это народ, живший до V века н.э. Также и с туркменами, в народность они начали складываться в киданьскую эпоху, в X веке н.э., а  подготовка в сложении в туркменскую народность была сделана Западно-тюркским каганатом в VII веке н.э., то есть значительно позже того времени, когда азиатские и европейские хунну исчезли с исторической арены.
С такой путаницей А.Н. Бернштам приступает к изучению хунну и пишет: «Сложение гуннского общества на Востоке относится к концу III в. до н.э. Однако некоторые исследователи предполагали, что гуннское общество существовало еще в XXIII веке до н.э. Ф.Хирт, специально изучавший  китайские источники, относил возникновение гуннов к периоду между XXIII и XIX в. до н.э. Ф.Хиртом были смешаны вопросы происхождения имени «хун» - «гуни» и племен, позднее влившихся в состав гуннского союза, с историей последнего» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 21). Сам А.Н.Бернштам путает «общество» и «государство», а это понятия не равноценные, общество понятие более широкое, оно включает в себя государство. Как мы видели у Н.Я. Бичурина хунну впервые упоминаются в Китайских источниках в IV веке до н.э., а до этого источники сообщают о племенах шань-жун, хань-юнь и хунь-юй, видимо, написание названий зависело от правящей династии у китайцев.
Ошибочно мнение А.Н. Бернштама, вслед за А. Альфольди, связать находку из Ноин - улы с уйгурами, он пишет: «…около гроба найдены две металлических бляхи с изображением быка, стоящего между двумя соснами. Как еще отметил А. Альфольди, это сюжет запечатлен в предании  об Огуз-кагане, мифическом предке уйгуров» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 40). Как известно, вещи из ноинулинских курганов относятся к началу I века н.э., а уйгуры – племена ди жили  в I веке н.э. далеко на юге, близ реки Хуанхэ, и только в IV веке перекочевали на север, на историческую арену вышли в VII веке н.э. Как могли запечатлеть уйгуры Огуз-кагана, в захоронении I века н.э., да и к тому же слово «каган» еще не был в употреблении. Впервые слово «каган» употребили табгачи в IV веке н.э., племя, безусловно, монголоязычное (Л. Лигети, Народы Азии и Африки, 1969, с. 107-117). Перескакивание с эпохи на эпоху минуя последовательность событий– характерная черта К.А. Иностранцева, видимо А.Н. Бернштам перенял его у первого.
А.Н. Бернштам, ничем не обосновывая, относит племена сяньби к тунгусо-маньчжурской группе, он пишет: «Из китайских источников известно, что племена сяньби – тунгусо-маньчжурской группы, хотя П. Пельо выдвинул еще ничем не аргументированную теорию, что сяньби – тюркские племена» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 46). Ни один из известных китайских источников не относит сяньби к тунгусо-маньчжурской группе, А.Н. Бернштам явно высосал из пальцев этот тезис, вольное обращение с фактами – вторая характерная черта, перешедшая А.Н. Бернштаму от К.А. Иностранцева.
В конце первой главы своей книги А.Н. Бернштам коснулся языка хунну, он пишет: «На основании дошедших до нас гуннских слов, сохраненных китайскими источниками, ряд ученых пытался сблизить гуннский язык с современными – тюркскими, монгольскими, тунгусскими и др. Такие аналогии проводили, например, Ф. Хирт, К. Cиратори, В. Панов и др. На основании произведенного ими анализа лингвистических данных можно утверждать, что единого гуннского языка не существовало, гунны говорили на различных языках и диалектах, из которых позднее развивались тюркские, и, быть может, монгольские языки. Отсутствие единого государственного языка также заставляет предполагать, что у гуннов не было еще государства. В период владычества  гуннского племенного союза складывались тюркские, возможно, и монгольские племена» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 55).
Совершенно не обоснованно и эклектично А.Н. Бернштам заявляет, что единого языка хунну не существовало и что они «говорили на различных языках и диалектах, из которых позднее развились тюркские и, быть может, монгольские языки». До этого А.Н. Бернштам говорил о тюркском языке хунну, а здесь говорит о возможности монгольского языка на основе языка хунну. Ошибочно мнение А.Н. Бернштама, полагавшего, «что у гуннов не было еще государства». Н.Н. Крадин исследовал государственного образование хунну и блестяще показал, какое было государство у этого народа – империя (Н.Н. Крадин, 2001, с. 55-57).
Тут же А.Н, Бернштам, как бы, одумывается и пишет: «Формирование же тюркского народа надо отнести к более позднему периоду – к VI-VII вв. н.э. Совершенно ясно, что как в культуре, так и в языке гуннов происходили значительные изменения. Общность же древнетюркских и древнемонгольских элементов широко известна» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 55-56).
Нам остается добавить, что тюрки сформировались как этнос значительно позже хунну, через 2 века после исчезновения последних в Центральной Азии и первоначально тюрки («тургут» – быстрые, в переводе с монгольского), видимо, были монголоязычными.
Далее А.Н. Бернштам снова начинает путаться, описывает тюркоязычных как современных хунну, но как о совершенно различных народах, он пишет: «Обогащение тюркской лексики, очевидно, происходило на почве связи с племенами Средней Азии.
Что это значит? Это значит, что когда развитие завоевательных походов гуннов приблизило их к границам Средней Азии, к тем областям, где обитали тюркоязычные племена (например, Семиречье, Тяньшань, правобережье Сырдарьи), издавна связанные с земледелием, с восточноиранскими племенами, то они заимствовали и включили в свой словарный фонд дополнительную лексику, неведомую им, когда они господствовали в степях Центральной Азии или на равнинах Южной Сибири» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 56).
Так кто были хунну – тюркоязычные или монголоязычные или же другой народ? Если вначале своей работы А.Н. Бернштам был твердый тюркист, то к концу главы он начал путаться и ясного ответа нам не дает.
В таком же духе А.Н. Бернштам дошел до VII главы своей работы и назвал ее «падение гуннов и проблема варваризации жуань-жуаней». Здесь он описывает ситуацию, сложившуюся у хунну с 25 года н.э. и до окончательного разгрома северных хунну и возвышения сяньбийцев в 93 г. н.э. Проблему этнической принадлежности сяньбийцев он не касается, видимо, продолжая считать их тунгусо-маньчжурами, и таким образом А.Н. Бернштам доходит до IV века н.э., то есть, до каганата жуань-жуаней и (довольно правильно) пишет: «В Центральной Азии в IV в. возникает новое объединение кочевников – жуань-жуаней, последних крупных представителей племенных образований в дотюркский период; оно связано с именем некоего Мугулюй (Моколу или Мукуру), бывшего невольником, и действиями «шайки беглецов» из Китая. Китайцы презрительно называют их «жуань-жуанями», что значит «ползающее насекомое». Возможно, что их самоназвание было иным, в частности, как предполагает В. Томсен, они могли называться «апар-апурум» и, может быть, являлись предками аваров» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 127).
Слово «Мугулюй» (Моколу, Мукуру), а по Л.К. Гумилеву «Югюлюй» в переводе с монгольского действительно означает «раб» - «мухли» (по-монгольски) (Лувсандандэв, Монг.-рус. словарь, 1957, с. 250), и слово «абар», «авар» переводится как «спасать», «спаситель» (Лувсандандэв Л., Монг.- рус. словарь, с. 20). Во Внутренней Монголии есть монгольское племя, созвучное по названию со словом «авар» - «авга». Род с названием «мухли» в настоящее время можно встретить у западных бурят – «мухлют» - множественное число от «мухли» и такое же имя носил полководец в армии Чингисхана – «Мухали» - в европейском произношении.
А.Н. Бернштам, вероятнее всего, здесь не сфантазировал, возможно, «Мугулюй» действительно был рабом и вероятно стал вождем племени «авар» - спасенных, и китайцы правильно назвали их «жуань-жуани» - «ползающие насекомые» иначе они не могли назвать беглый, но спасшихся рабов.
Но есть другая точка зрения Дж.Пуллиблэнк считает авары это есть ухуани (увани).
А.Н. Бернштам пишет: «Возвышение жуань-жуаней связано с именем Шелуня, умершего в 410 г…» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 127). Имя кагана жуань-жуаней Шелуня тоже без усилий переводится с монгольского «шилусэн» - рысь (Лувсандандэв, 1957, с. 652), а с Западно-бурятского  «шилуhэн» «с» меняется на нейтральный звук «h» и почти не произносится.
К.Сиратори, основываясь на китайских хрониках считал жуань-жуаней прямыми потомками хунну. «Тюрки» («быстрые» в переводе с монгольского), смешавшиеся возможно  с тюркоязычными кыпчаками или киргизами на Алтае, таковыми считаться не могут.
Мы разобрали три слова из языка жуань-жуаней: Мугулюй, авар и Шелунь и все три слова без какого-либо напряжения переводятся с монгольского, правда слово «рысь»  имеет подобное же произношение в тюркских языках и самое главное по смыслу адекватно отражают то, о чем идет речь, другими словами, смысл того, о чем идет речь полностью раскрывается сказанными словами. Жуань-жуаньское общество было этнически однородное, если не считать покоренных усуней, динлинов и кыпчаков, А.Н. Бернштам в очередной раз ошибается, когда пишет, что: «Весь V в. и начало VI в. заполнены в истории жуаньжуаней войнами с сяньбийцами и Китаем, ведшими с переменным успехом для обеих сторон. Общество жуаньжуаней было этнически разнородным. Имеются факты, указывающие на то, что предки тюрок были у жуаньжуаней рабами» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 127).
Предки тюрок у жуань-жуаней не были рабами, а были рядовыми данниками, выплавляли железо для аваров (жуань-жуаней), и то, что тюрки сумели освободиться полностью от даннических отношений и при этом разгромить их, не прибавляет чести аварам (жуань-жуаням). А.Н. Бернштам отношения между аварами и тюрками, из-за своей идеологизированности, впихивает в рамки марксистской догмы. Отношения рабства предполагают полное лишение собственности, раб даже собой не может полностью владеть, пользоваться и распоряжаться, а авары не лишали собственности тюрок. Во всяком случае, с источниках нигде нет упоминания о таком явлении, это чистейшая фантазия А.Н. Бернштама.
А.Н.Бернштам переходит ко второй части своего исследования, которая называется «История западных гуннов» и в главе о «происхождении западных гуннов» он пишет: «Видимо, появление здесь этнонима «гунн» в первых веках новой эры связано с первым движением гуннов в Восточную Европу» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 135). То есть А.Н. Бернштам стоит на позиции, которая отождествляет азиатских и европейских хунну и рассматривает их как единый народ. А.Н. Бернштам далее пишет: «Первое упоминание племенного названия «гунн» для юга России зарегистрировано Дионисом Периегетом, писавшим  около 160 г.н.э. С тех пор до так называемого «гуннского периода» - IV-V вв. название «гунн» не исчезает и отмечается рядом других, позднейших авторов» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 135).
Он упоминает ряд византийских и латинских авторов, таких как Филосгоргий, Приска Панийского, Авзония, Аврелия Виктора, Аммиана Марцеллина, Пруденция, Клавдия Клавдиана и др. и акцентирует внимание на безобразной внешности, на безбородости, и цитирует Аммиана Марцеллина: «Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что логично принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при построении мостов» (А.Н. Бернштам, 1951, с.139). А.Н. Бернштам продолжает цитировать Аммиана Марцелина, который описывает обычных кочевников и их тактику ведения боя, и уклад жизни: « Головы они прикрывают кривыми шапками, а волосатые ноги защищают козьими шкурами; обувь, не пригнанная ни на какую колодку, мешает выступать свободным шагом. Поэтому они плохо действуют в пеших стычках; но зато как бы приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам, и иногда сидя на них по-женски, они исполняют на них все обычные свои дела: на них каждый из этого племени ночует и днюет, покупает и продает, есть и пьет и, прогнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон с разнообразными сновидениями.
Если случится рассуждать о серьёзных делах, они все сообща советуются в том же обычном порядке. Они не подчинены строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушает все, что попадается на пути. Иногда, под угрозой нападения, они вступают в битвы клинообразным строем со свирепыми криками. Будучи чрезвычайно легки на подъем, они иногда неожиданно и нарочно рассыпаются в разные стороны и рыщут нестройными толпами, разнося смерть на широкое пространство; вследствие их необычайной быстроты не случается, чтобы они напали на укрепления или грабили неприятельский лагерь.
Их потому можно назвать самыми яростными воителями, что издали они сражаются метательными копьями, на конце которых вместо острия с удивительным искусством приделаны острые кости, а врукопашную рубятся, очертя голову, мечами и, сами уклоняясь от удара кинжалов, набрасывают на врагов крепко свитые арканы для того, чтобы, опутав члены противников, отнять у них возможность усидеть на коне или уйти пешком.
У них никто не занимается хлебопашеством и никогда не касается сохи. Все они, не имея ни определенного места жительства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивого образа жизни, кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто из них не может ответить на вопрос, где его родина: он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше.   
В перемирии они неверны и непостоянны, быстро увлекаются всяким  дуновеньем новой надежды и во всем полагаются на свою необузданную храбрость. Подобно неразумным животным, они не имеют никакого понятия о чести и бесчестии; они уклончивы и темны в речах, когда не связаны с уважением к религии; они пылают неудержимой страстью к золоту и до такой степени непостоянны и вспыльчивы, что иногда в один и тот же день без всякого подстрекательства изменяют своим союзникам и снова примиряются без всякого посредничества»  (А.Н. Бернштам, 1951, с. 140-141).
А.Н. Бернштам далее пишет: «Появляются военачальники. Развитие скотоводства обеспечивает создание объединенного большого кочевого союза. Первое имя вождя гуннов Баламбера (или Валамира) связано с победой гуннов над аланами, позднее над готами в 370 – 371 гг. »   (А.Н. Бернштам 1951, с.142)  А.Н. Бернштам описывает как-будто хунну до IV века не имели военачальников. Если согласиться с А.Н. Бернштамом, то переход из Юебани в Приуралье совершила группа никак не управляемых кочевников. Монголоязычные племена выживали благодаря политической организации, которая руководит ими, иначе они не живучи. Другое дело мы не знаем имена руководителей (военачальников). А.Н. Бернштам вслед за древними авторами в частности за Аммианом Марцеллином, отмечает «монголоязычный тип» хунну, «в противовес европеоидному аланов»  (А.Н. Бернштам, 1951, с. 144). Хоть в этом объективен А.Н. Бернштам, а то такой автор как Л.Н. Гумилёв говорит о метисизации хунну, вопреки данным археологии. А.Н. Бернштам тут же противоречит себе, заявляя следующее: «В Восточной Европе до гуннского завоевания имели место два крупных племенных союза — аланский и готский. Объеди¬няя большинство племен Восточной Европы, они не включали в свой состав племена Поволжья и Приуралья, где склады¬валась экономика племен, ведущих, в частности, скотоводче¬ское хозяйство. Эти скотоводы выделялись из массы охотничьих племен, например, Приуралья. Свидетельством этому являются археологические находки Приуралья и Прикамья, связываю¬щиеся с культурами юга. Вероятно, из этой среды и состави¬лась значительная часть «автохтонов» восточноевропейских гуннов, которые в совокупности с более южными племе¬нами (напоминаю, что готский и аланский союз не включали всего населения юга Восточной Европы), с остатками того же разбитого аланского союза, а также вместе с азиатскими гун-нами (в свою очередь смешавшимися с среднеазиатскими пле¬менами и не представляющими чистых «монгольских» гуннов), составили западногуннский племенной союз» (А.Н. Бернштам, 1951, с.144-145).
А.Н. Бернштам, видимо, не знал, что европейские хунну сохранили свой монголоидный облик до самого своего исчезновения, то есть до V века н. э., это объективные данные археологии.
Далее А.Н. Бернштам цитируя Н.Я. Бичурина описывает переход части северных хунну на запад: «Связь с Востоком, с азиатскими гуннами, выражалась в том, что часть гуннов после распада гуннского племенного объединения на Востоке двинулась на Запад, отношения с ко¬торым через яньцай или аланья (аланов) поддерживались с сравнительно древних времен. Особый интерес в этой связи представляют племена юебань, жившие в середине V в. на территории Семиречья, в долине Или и, возможно, на Тянь- шане. О них история Северных дворов сообщает: «Владение юебань лежит от Усуня на северо-запад, от Дай в 10 930 ли. Это есть аймак, прежде принадлежавший Северному хуннускому шаньюю, прогнанному китайским полководцем Дэу- сянь (93 г. н. э. — А. Б.). Северный шаньюй, перешед через хребет Гиньвэйшань, ушел на запад, в Кангюй, а малосиль¬ные, которые не в состоянии были следовать за ним, остались по северную сторону Кучи. Они занимают несколько тысяч ли пространства, и по числу составляют до 200 ООО душ. Жи¬тели области Лянчжоу владетеля еще называют шаньюй — государь. Обычаи и язык одинаковы с гаогюйскими, но более опрятности.
Сходство по языку с гаогюйцами свидетельствует об их тюркоязычности и этническом родстве с уйгурами. Этот отрывок представляет также интерес и потому, что совершенно достоверный факт движения гуннов на запад, подтверждающий, в какой-то мере, передвижения части гуннов с Востока на Запад. Движение их, как мы выше отметили, происходило, видимо, северное Сырдарьи, через страну кангюй» (Бернштам, 1951, с. 145-146).
Сходство по языку с гаогюйцами, которые в I и II веках н.э. назывались ди. Племя ди перекочевало с юга на северную сторону песчаной пустыни т.е. Гоби в конце IV века н.э. и китайцы стали их называть гаогюй, то есть в гаогюйцев племя ди превратились в IV-V веках н.э. Цитируемый А.Н. Бернштамом китайский источник Бэй-ши описывает более поздний период, VII век н.э., и указывая на сложность языка гаогюйцев и оставшихся в Юебани хунну. Возможно, к тому времени «малосильных хунну» в Юебани перешли на тюркский язык, поскольку до хунну основное население там было, вероятно, тюркоязычное. Возможен и другой вариант, первоначально, по переходе через песчаную пустыню Гоби гаоюгюйцы были монголоязычны, также как и «малосильных хунну», и автор источника – «Бэй-ши» застал «малосильных хунну», в первозданном виде, то есть монголоязычными как и гаогюйцев. Понимать здесь Н.Я. Бичурина и китайский источник VII века н.э. буквально, по происшествии 5 - веков, без учета разницы 500 лет времени, нельзя, тем более Н.Я. Бичурин, следуя китайскими источниками, относил гаогюйцев к монголоязыным племенам.
В.В. Бартольд в рецензии на работу Н.А. Аристова «Заметки об этническом составе тюркских племен» писал: «Вопрос «о начальном происхождении тюрков и их прародине» автор справедливо отказывается решить и полагает только, что «большая часть главных тюркских племен первоначально обитала на Алтае, как это свидетельствуют древние тюркские народные предания и удостоверяют племенные имена, получившие свое начало от названий местностей (рек, урочищ) в Алтае. Древнейшим тюркским государством считается империя хуннов, хотя вполне ясных доказательств в пользу тюркского происхождения этого народа мы не имеем; г-н Аристов, как и его предшественники, приводит только тот довод, что «по китайским известиям гаогюйцы и тюрки были потомками хуннов и язык гаогюйцев был сходен с хуннуским, хотя и была небольшая разница». Этот довод признается им вполне доказательным, хотя известно, как мало доверия заслуживают теории средневековых писателей о происхождении народов и сходстве языков, притом существовавших в разное время; этнографическое различие между монголами и тюрками одинаково мало сознавали китайские и мусульманские писатели. Хуннские имена и титулы, сохранившиеся в китайской транскрипции, не поддаются толкованию из тюркских языков; «единственная сохранившаяся на хуннском языке фраза», также, впрочем, не вполне понятная, относится к IV в.н.э. и поэтому еще не доказывает, что и в III в. до н.э. хунны говорили по-тюркски» (В.В. Бартольд, 2002, с. 267-268). Как видим, В.В. Бартольд до конца оставался объективен и отметил, что хуннские имена и титулы не поддаются толкованию из тюркских языков.
Далее А.Н. Бернштам становится на позиции автохтонного происхождения хунну и пишет: «…антропологический тип не является показателем, для утверждения о миграции кочевников из Азии, так как например, антропологические данные тюркской «расы» настолько разнородны, что говорить о каком-либо расовом единстве западных и восточных тюрок не приходится» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 147).Что является показателем вместо антропологического типа, свидетельствующим о миграции из Азии А.Н. Бернштам оставляет без ответа. А.Н. Бернштам отличает расовую разнородность тюрков, - свидетельство живучести тюркского языка. Несмотря на разбавленность представителями разных рас и народов, тюркский язык, в отличие от монгольского, остается, что свидетельствует о чрезвычайной живучести этого языка, просто о феноменальных способностях выживать в самых разных условиях и абсорбировать чужие языки. И А.Н. Бернштам не понимает, что большинство тюркоязычных народов сложились в послемонгольскую эпоху, это почти 1000 лет  спустя после исчезновения хунну, в XIV-XV  веках н.э.
А.Н. Бернштам уделяет целую главу в своей работе о хунну аварскому каганату, по китайской версии жуань-жуаням, хотя К.Сиратори указывал, что авары (жуань-жуани) прямые потомки хунну, но А.Н. Бернштам в своей работе нигде не указывает это, видимо, считая их за тюрков. Но в таком случае А.Н. Бернштам ошибается, авары (жуань-жуани) образовались несколько раньше тюрок, и тюрки потом были их данниками, выплавляли и платили дань железом. Мнения Х. Хоуорса, П. Пельо и др. А.Н. Бернштамом остались не принятыми, он лишь сообщает, что: «Приск упоминает в 461-465 гг. аваров, которые разбили савиров, потеснивших, в свою очередь, сарагуров, угуров и оноугуров, и отправивших в Константинополь посольство» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 170-171). Но А.Н. Бернштам отмечает монгольские элементы у авар: «…имя предводителя аваров «Баян» не что иное, как монгольское слово богатый. В племенном названии «вархуниты» окончание «т» одна из монгольских форм множественного числа. Возможно, что монгольские элементы в аварском союзе были принесены жуань-жуанями, монголизм которых в настоящее время более или менее установлен. Византийские и западноевропейские источники (например, Менандр, Павел Диакон) связывают аваров с гуннами, указывая (Менандр) на сходство аваров с гуннами, в обычаях и языке, или на генеалогическую связь аваров с гуннами (Павел Диакон). Поражал византийских историков явно восточный обычай ношения аварами кос» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 178).
А.Н. Бернштам, не приводя ни  единого доказательства, продолжает считать авар тюрками, хотя приводит ряд эпизодов, характеризующих аваров и тюрков как совершенно разные народы. Анализ остатков языка авар говорит о том, что они народ монголоязычный.
Интересна догадка А.Н. Бернштама, что авары и хунну близко родственный народ, он пишет: «По-видимому, в конце V в., после распада гуннской орды и выделения утургуров, кутургуров, онугуров, сарагуров и всех разновидностей болгар, остался гуннский род, который продолжат свою историю под новым именем аваров» (А.Н, Бернштам, 1951, с. 181).
Хуннуский род, оставшийся под новым именем аваров, это, конечно же, ошибочная выдумка А.Н. Бернштама. Распад орды-государства означал быстрый конец народа, он растворяется и исчезает в других народах, государство - это цементирующий  стержень всех без исключения монголоязычных народов. У тюрков стержень, на котором держится народ, это язык. За примерами, далеко ходить не надо, те же авары и монголы позднего средневековья. Разгром государства означал для них конец этнической особенности, потерю языка, как важнейшего элемента этнической принадлежности. А.Н. Бернштам по этому поводу пишет: «В Конце VIII в. они подверглись нападению со стороны Карла Великого, который в 791 г. разбил аваров; пятью годами позже Эрик Фриул захватил их главный лагерь и забрал большую добычу. К этому времени относятся неудачные вначале попытки распространения среди аваров христианства. Ревностным проводником этого был Тудун, убитый аварами. Авары избрали нового кагана и начали войну с Пипином Италийским, сыном Карла. В этой войне франки разбили аваров и прогнали их вплоть до Дравы и Дуная. Одна часть аваров была перебита, другая сохранилась на Тиссе, где авары жили до 809 г., т.е. до усиления политического могущества болгар» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 181-182).
Академик В.В. Бартольд в Двенадцати лекциях по истории турецких народов Средней Азии вслед за П. Пельо писал: «Проф. Пельо в лекции, прочитанной осенью 1925 г. в Ленинграде, высказал мнение, что эти титулы заимствованы турками у своих предшественников – аваров, жужаней китайских источников, которых он считает монголами. Аварам турки, по мнению Пельо, были обязаны всем своим государственным устройством» (В.В. Бартольд, Работа по истории и филологии тюркских и монгольских народов, М. 2001, с. 24). Авары просуществовали до 809 г.т.е. до усиления болгар, а затем растворились в окружающих народах. «Сгинули ак обре» стали предметом фольклора.
Два имени, которые приводит А.Н. Бернштам в своей работе «Очерк истории гуннов», как аварские, Таргитий – посол вышеупомянутого кагана Баяна, жившего в начале VII века н.э. и аварский каган Тудун, живший в конце VIII века н.э., легко интерпретируются как монгольские. «Таргитий» - «упитанный», «толстый», по-монгольски «таргат», «Тудун» - «столько», «немного», по-монгольски «тудэн» (Лувсандэндэв, Монг.-русс. словарь, М., 1957, с. 416).
В конце работы, которая озаглавлена «К происхождению легенды об Огуз-кагане» А.Н. Бернштам изменяет своему мнению и считает авар монгольским народом: «Одним из результатом этого скрещения явились гунно-эфталитские массивы Сырдарьи, в которых, по нашему мнению родились новые этнические образования, вскоре заявившие о своем существовании в Восточной Европе под именем гунно-авар, гуннов-кидаритов, вархунитов, кермихионов и т.д. Среди этих этнических биномов обращает на себя внимание «монгольская» форма множественного числа на «т» в этнониме вархунит, с чем согласуется монгольская семантика имени аварского княза Баян – богатый. Эти факты подтверждают жуаньжуанский, монгольский характер аваров» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 231-232).
А.Н. Бернштам озаглавил XIII главу своей работы «Белые гунны (эфталиты) и авары». Разбирая Д. Пуллиблэнка, мы согласились с ним, что эфталиты это есть авары (жуань - жуань) по-китайски. А.Н. Бернштам считает белых гуннов (эфталитов)  юэчжами, и эфталитское государство пало под ударом тюрок в 567 г., правда, при этом он допускает промах: «В 513 году н.э., Кавад разбил эфталитов, и они попали под влияние тюрок». В 513 году н.э. тюрки были данниками аваров (жуань-жуаней) и оказывать какое-либо влияние они не могли.
А.Н. Бернштам объективно льет воду на мельницу монголоязычности эфталитов, когда цитирует неизвестного китайского автора: «На скрещение эфталитов с аварами указывает и сообщения китайцев, которые заявляют, что «Еда (эфталиты) считаются сильным государством, и находится в брачном родстве жужаньцами (т.е. с аварами)» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 190). Далее он пишет: «Резюмируя наши соображения о происхождении эфталитов можно сказать следующее.
Эфталиты являются частью кушанских (юечжейских) племен, в свою очередь связанных, как показал С. Толстов, с массагето-аланским союзом, вошедшим в контакт с гуннскими племенами Средней Азии. Политический подъем эфталитов был обязан откочевавшим в Закаспий гуннским племенам Ирнака. Включение в среду гуннского союза осколков разбитого жужанского союза дает новое этническое имя кочевникам – «авар», сменяющее имя «гунн». Союз гунно-аварских племен с остатками кушанского союза в Средней Азии образует  на краткий отрезок времени политическую коалицию кочевников, принявших на себя имя одного из кушанских племен – «эфталит», в другом случае скрещенное имя своих предшественников «кушнавар, в третьем по сходству с предшественниками их именуют «гуннами», отличая эпитетом «белые». Естественно, что в коалиции имели место и новые явления в социально-экономическом строе – большая, например, оседлость, связанная с распадением древних форм кочевого быта.
В этом свете следует отметить плодотворную гипотезу С.П. Толстова о том, что в серии «болотных городищ» нижней Сырдарьи и Приуралья имеются гунно-эфталитские поселения, впоследствии города гузов. Находя возможным искать происхождение эфталитов на местной почве, С.П. Толстов не отрицает факта связанности их с восточными элементами, в частности, характеризующейся монгольским языковым вкладом.
Однако этот монгольский вклад, датируемый скорее всего V-VI вв., - лишь добавление к местной этнической среде, восходящей к массагетской древности, а не изначальная этническая масса» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 190-191).
А.Н. Бернштам начал свою работу с констатации проблемы и закончил ее тем же: «Буржуазная наука о гуннском обществе поставила две проблемы: а) этническая принадлежность гуннов, б) переселение гуннов в Европу» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 212).
Одним из первых современных российских историков, высказавшим свое мнение по поводу этнической принадлежности хунну был академик А.П. Окладников. Он в 1956 г. в работе «Древнее население Сибири и его культура». Гл. в кн.: «Народы Сибири» под ред. М.Г. Левина и Л.П. Потапова, М-Л, изд. А.Н. СССР, 1956, стр. 91-92), впервые за 2 с лишним столетия хуннологии написал, что слово «хунну» похоже на монгольское «хун» - «человек». Поэтому он склонялся к тому, чтобы хунну считать монголами, а не тюрками.
Затем в 1958 году, в Улан-Удэ была опубликована работа Н.Н. Дикова «Бронзовый век Забайкалья», где он, основываясь на археологических материалах (к которым мы вернемся в V главе), пришел к аналогичному выводу, что академик А.П. Окладников. Н.Н. Диков писал: «…эти племена подлинное название которых забыто историей, и нам неизвестно, были далекими предками тюркской группы народов. Вероятность такого предположения вытекает из составления погребальных обрядов тюрков с погребальным обрядом и плиточных могил. И те, и другие погребения ориентированы на Восток и именуют  «балбалы», если их прообразы в виде «сторожевых» или «оленных» камней. Этот погребальный обряд резко отличается от принесенного позже в Забайкалье хуннами. У хуннских погребений ориентировки строго на север, обычная для монгольской группы племен и они не именуют никаких «балбалов» или их прототипов. Погребальный обряд хуннских памятников, особенно древнейших, распространенных еще до образования хуннского племенного союза, во многом остается загадкой. Вероятнее всего хунны хоронили покойников в мало приметных могилах (так же, как и монголы)… Обширные степи Монголии и Забайкалья до образования гуннского племенного союза и до продвижения гуннов после этого на север были заселены не хуннами и не их предками, а обширной группой родственных между собой племен, оставивших плиточные могилы, чуждых во многом в отношении культуры, и в частности погребального обряда хуннам. Достаточно взглянуть на карту распространения плиточных могил, чтобы понять, что население, оставившие плиточные могилы не могло быть предками хуннов… Если принять в соображение все эти сопоставления археологических памятников, то пожалуй, к давнему спору об этнической принадлежности хуннов можно подойти с более определенными критериями, чем анализ хуннских имен в китайской транскрипции. С таким подходом к вопросу более вероятным, оказывается, считать хуннов предками монголов, а население, оставившее плиточные могилы, предками тюрков» (Н.Н. Диков, 1958, с. 68-69). Н.Н. Диков также как А.П. Окладников  считает хунну за монголов.
Между тем, известно, что монголы появились в истории в IX веке н.э., речь может идти только о монголоязычных племенах и народах. Предками монголов были родственные хунну по языку племена дунху, а конец судьбы хунну весьма незавидный. Часть северных хунну, действительно, смешалась с сяньбийцами (дунху), после разгрома учиненного сяньбийцами  в 93 г. 100 тысяч семейств вошли в состав сяньби и «приняли народное название сяньби» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 151). Другая часть северных хунну, видимо, наиболее жизнеспособных, через Юебань и Кангюй откочевали в Приуралье, затем в четвертом поколении, примерно через 100 лет, разгромив аланов, оказались в Европе, где в 453 году н.э., сразу после смерти Аттилы, были разгромлены гепидами (германским племенем) и переселились в низовьях Днепра и растворились в окружающих народах: в славянах, германцах, кавказцах, аварах и др. народах. Южные хунну растворились в китайцах и других народах. В настоящее время ни один народ в мире не может сказать, что он прямой потомок хунну.
Далее Н.Н. Диков продолжает: «Вывод о тюркской принадлежности населения позднего бронзового века Забайкалья и о монголоязычности хуннов идет в разрез со старым и преобладавшим еще недавно в советской науке мнением, о тюркоязычности хуннов, а также и с недавно высказанном предположением Г.Н. Румянцева о монголоязычности забайкальского населения в эпоху бронзы. Он основан только на археологических фактах и требует еще проверки со стороны лингвистов и антропологов. Преимущество его перед точкой зрения Румянцева, ставшего на сторону монголизма также и хуннов, заключается, пожалуй в том, что он дает объяснение смене на территории Забайкалья и Монголии во II в. до н.э. важнейшего этнического признака – погребального обряда, чему Г.Н. Румянцев вовсе не уделяет внимания.
Анализ памятников бронзового века показал, что в Забайкалье и Монголии процветала высокая культура бронзового и раннего железного века. Ее носителями были, если оправдается наше предположение, в основном племена тюркской группы народов.
Обитавшие в то время к югу от них на границах с Китаем хунны принадлежали к совсем другой группе племен, генетически не связанной с населением, оставившим плиточные могилы. Очевидно, они относились к монголоязычной группе народов Восточной Азии» (Н.Н. Диков, 1958, с. 70).
Видимо, Н.Н. Диков не придавал значение и не видел разницу между словами монголы и монголоязычные, не дифференцировал их. Иначе бы не писал, что хунну являются предками монголов. По данным нашего исследования большинство собственных имен хунну Азии так хунну Европы могут быть истолкованы как монголоязычные, самое главное самоназвание народа монголоязычное: хунну – «люди, народ» в переводе с монгольского до сего времени. К.Сиратори – крупнейший японский специалист, знавший все основные алтайские языки – в своих исследованиях остатков хуннских слов, большинство перевел как монгольские с вкреплениями маньчжурских и тюркских слов.
Монголоязычный употребляется в широком значении этого слова, монголы уже чем монголоязычные.
В 1962 году Г.Н. Румянцев опубликовал в г. Улан-Удэ работу под названием «Происхождение хоринских бурят», в которой коснулся проблемы этнической принадлежности хунну, он пишет: «Вопрос об этнической принадлежности гуннов до сих пор не решен. Многие ученые относят их к тюркоязычным племенам. Но существуют и иные точки зрения – о монгольском, финском и даже славянском происхождении. Концепцию о монголизме хунну впервые выдвинул Н.Я. Бичурин. Исследования последних лет, особенно китайских ученых и данные археологии и палеоантропологии, а также лингвистический материал, позволяют нам вернуться к предположениям Н.Я. Бичурина.
Н.Н. Диков, изучавший памятники эпохи бронзы и раннего железа в Забайкалье, сопоставляя эту культуру с культурой гуннов, в особенности их погребальные обряды, которые обычно являются одной из наиболее устойчивых и характерных особенностей культуры, присущих той или иной народности, относит гуннов Забайкалья к монгольским племенам. Н.Н. Диков обращает внимание на то, что если плиточные могилы ориентированы на восток, так же как у тюрков, то гунны свои погребения ориентировали всегда строго на север, так как это делали монгольские племена…
Анализ гуннских слов, сохранившихся в китайской иероглифической транскрипции, а также имен собственных гуннских вождей также наводит на мысль о принадлежности гуннов к монгольским племенам» (Г.Н. Румянцев, 1962, с. 103).
Вот слова из языка европейских хунну, которые Г.Н. Румянцев приводит в доказательства их «монголизма»: «1. Буда, брат Аттилы, ср. бур. Будей
2. Денгизих (или Денгиз), т.е. Чингис – сын Аттилы. Ср. монг. tengis – море (dengis монг. квадр. tingis, chingis – имя монг. хагана.
3. Харето, ср. монг. Xaratu.
4. Харя Мурин, придворный Аттилы, вероятно Xara morin – «черный конь», или Xara muren – «черная река».
5. Могол (Мугел) – имя вождя гуннского племени кутригуров, вошедшего в VI в. н.э. в состав болгар. Могол – один из вариантов этнонима монгол» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 9).
Слово tengis означает море, что по-монгольски, что по-тюркски, видимо, это общее слово. Слово «могол» - имя вождя хуннского племени VI века н.э. вряд ли может быть этнонимом племени монгол, вероятнее всего оно может означать «круглый». В современном монгольском языке «круглый» - «моголдог» (Лувсандэндэв, 1957, с. 241). В древние времена, это слово вполне могло употребляться без окончания «дог» и мальчикам, монголоязычным, вполне могли дать такое имя, потому что Харату – чернявый, Баламбер – невежественный и т.д. имена встречались до недавнего прошлого.
Г.Н. Румянцев перечисляет десять имен азиатских хунну, принадлежащих шаньюям, созвучных с монгольскими, расшифровку этим именам он не дает: «В китайских летописях сохранились имена гуннских шаньюев, среди них встречаются: Тумынь, Батур (Модэ), Хулугу, Моган, Худурши, Хилоши, Хулань, Усы, Бодэ, Илин-ши, которые созвучны с монгольскими. Японский ученый Куракити Сиратори занимался анализом гуннских слов, приведенных в китайских династийных историях: Ши-цзэ («Исторические записки», Сы-ма Цяня (II-I в. до н.э.) и Цянь-хань-шу («История ранней династии Хань»), составленной Баньгу (I в. н.э.). Он пришел к заключению, что две трети известных нам гуннских слов объясняются из монгольского языка, а остальная треть из слов общих для монгольского, тюркского и тунгусского языков» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 9-10).
Он довольствуется тем, что сказал Куракити Сиратори и отсылает к нему. Шаньюя Модэ называет Батур, Г.Н. Румянцев сторонник, видимо, прочтения в переводе с китайского Модэ – Батур.
Г.Н. Румянцев в работе «О некоторых вопросах этногенеза монголов и бурят» приводит еще два предмета, в пользу теории монголизма, который он отстаивает: «Любопытна попытка А.Н. Бернштама восстановить древнее произношение китайского иероглифа, коим обозначался род Хоянь, из которого происходили гуннские шаньюи. Пользуясь аналитическим китайским словарем Б. Карлгрена, А.Н. Бернштам нашел, что древнее чтение родового имени хоянь было /h/uoger, где (h) – придыхание. Гуннскому /h/uoger соответствует древнемонгольское* fuker ~ paker > монгольское fuguor в монгольских памятниках XIII века – huker, в современной монгольской письменности uker, бурятское кэр – «бык» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 10).
Следом Г.Н. Румянцев приводит второй аргумент: «Питер Будберг имя гуннского правителя Wei-ch’en (359-391 гг. н.э.) читает* giwai-zien и производит его от монгольского geyici ~ giyici – «guest, stranger» (гость, чужеземец)» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 10).
Далее Г.Н. Румянцев останавливается на том, что протомонгольские племена дунху и хунну были весьма близки друг к другу, но враждовали между собой, он пишет: «Племена дун-ху большинство исследователей признает протомонгольскими. Дун-ху в конце I тысячелетия до н.э. обитали к востоку от гуннов (от Калгана до р. Ляохэ). В 209 г. до н.э. часть племен дун-ху, не желавшая подчиниться гуннам, переселилась на север в бассейн двух рек Онон, Кэрулэн и Аргунь. Основная же масса дун-ху откочевала к верховьям р. Ляохэ.
В I в. до н.э. из дун-ху выделяется группа племен сянь-би. В 85 и 87 гг. н.э. сянь-би наносят жестокие поражения северным гуннам. В 93г. н.э. после окончательного разгрома гуннов господство в Центральной Азии переходит к сянь-би. К середине II в. н.э. сянь-би занимают всю территорию, которая раньше была подвластна гуннам, т.е. территорию, простирающуюся от Восточного Туркестана на западе до р. Ляохэ на востоке, от границ Китая на юге и до Байкала на севере. Таким образом, во владении гуннов и затем сянь-би находились нынешняя МНР и Забайкалье» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 11).
Интересны высказывания Г.Н. Румянцева о жуань-жуанях, в частности он пишет: «В конце IV в. начинают усиливаться вассалы тобасцев жужани или жуань-жуани. Они объединяют кочевые племена степей Монголии в единый союз под своим главенством. В этот союз были вовлечены также гао-гюйские или уйгурские племена Восточного Туркестана и тюрки Алтая.
В состав владений жужаней входили: бассейн верховьев р. Или, Джунгария, степная часть хребта Алтан-Нуру, Хангай, бассейн верхней Селенги, восточная Халха, оба склона Большого Хингана, бассейн верхнего и среднего течения р. Ляо-хэ. На севере владения жужаней доходили до оз. Байкал… Жужани этнически близки к сяньбийцам, язык их был по-видимому, монгольский» (Г.Н. Румянцев, 1962, с. 106-107).
Жуань-жуани (авары) этнически, конечно, близки к сяньбийцам, но самым близким их родственным народом были хунну, на это прямо указывает К.Сиратори. Тот путь, который проделали хунну в I-II веках н.э. из центра Азии в центр Европы, авары (жуань - жуани) проделали в V-VI веках н.э. и монголы в XIII веке. Свидетельству византийских авторов, что язык хунну и аваров (жуань - жуаней) идентичен, то есть язык хунну и аваров похож надо относиться серьезно.
В 1968 году в Москве была издана книга Н.А. Баскакова «Тюркские языки», где автор не проанализировав ни одно слово из остатка языка хунну огульно причислил их к тюркским языкам и даже установил хуннскую эпоху в развитии тюркских языков. Н.А. Баскаков как лингвист просто был обязан подвергнуть анализу остатки языка хунну, ничего подобного он не сделал, а развитию тюркских языков отвел целую хуннскую эпоху. Н.А. Баскаков пишет: «В конце I в. н.э. государство Хунну под влиянием междоусобной борьбы и нападения сяньбийцев распалось на две части – западных хунну и восточных хунну, из которых позже и образовалось во главе с тюрками несколько племенных союзов на западе и востоке. Образование двух хуннских союзов и относительно длительная стабилизация этого разделения в большей степени повлияли на развитие тюркских племен и языков, которые, сохраняя между собой единство, приобрели и своеобразные черты, разделяющие в настоящее время все тюркские языки на восточные и западные» (Н.А. Баскаков. Тюркские языки, М., 1968, с.33).
Н.А. Баскаков допускает ошибку, после распада державы хунну гегемонами в монгольских степях успевали побывать монголоязычные сяньби, авары (жуань - жуани) с Тоба и лишь спустя 5 веков на исторической арене появились тугю (тюрки) – опять же с монгольским названием «быстрые».
Несмотря на то что Н.А. Баскаков отвел целую эпоху в развитии тюркских языков под названием «хуннская эпоха», он ссылаясь на В.В. Бартольда «точно определить характер языков древних тюркских народов» не может. Вот что он пишет: «Вопрос о характере языков народов Восточной Азии I –IV вв.н.э., как отмечал В.В. Бартольд, до последнего времени остается открытым, так как реальных памятников, принадлежащих этим народам, науке не удалось еще обнаружить. Дошедшие до нас в китайской транскрипции отдельные слова, собственные имена и титулы не позволяют точно определить характер языков древних тюркских народов» (Н.А. Баскаков, 1968, с.33).
Далее Н.А. Баскаков ошибается, когда он пишет: «В Хуннскую эпоху тюркские языки были представлены уже многими племенными языками, в которых происходил процесс их дифференциации на р~л языки, т.е. языки огуров (угуры), онугуров, сарагуров (сарагуров//сараугуров), кутургуров – предков древних аваров, сабиров, булгар и современных чувашей, и з~ш – языки, т.е. языки огузов (узов), древних киргизов, части древних уйгурских племен, оставшихся на востоке, а также их позднейших потомков, главным образом огузов, кыпчаков и карлуков» (Н.А. Баскаков, 1968, с.33).
Когда появились на исторической арене огуры, онугуры, сарыгуры, кутургуры хунну уже не было. После 454 года (после смерти Атиллы) хунны быстро растворились в окружающих народах. Их место заняли огуры, онугуры и т.д. так как они покинули свою страну, будучи изгнаны савирами, а те в свою очередь, были прогнаны аварами, бежавшими от некоего народа обитавшего на берегах океана. То есть появление огуров, онугоров и пр. племен связывать с хунну и с хуннуской эпохой весьма проблематично.  У Н.А.Баскакова кутургуры являются предками древних авар, что является ошибкой. Кутургуры наоборот появились позднее авар.
В 1969 году в Ленинграде была издана работа А. Потапова «Этнический состав и происхождение алтайцев», в которой он пишет: «Совсем в недавнее время выдвинута новая точка зрения по этому вопросу, которая сводится к утверждению, что хунны говорили на «енисейском» языке, т.е. на языке того типа, который сохранился в настоящее время у маленькой сибирской народности кетов (и ныне ассимилировавшихся коттов), обитающих на Енисее. Упомянутая гипотеза, поскольку она принадлежит крупнейшему и авторитетнейшему современному синологу Англии, вызвала первоначально своего рода сенсацию и даже некоторую растерянность среди отдельных зарубежных востоковедов. Дело в том, что она опровергла взгляд, широко распространенный в мировом востоковедении о том, что хунны были предками древних тюрков-тугю (VI в), как это неоднократно удостоверялось древними китайскими письменными источниками. Поэтому мы позволим себе в настоящей книге рассмотреть гипотезу Е. Пуллиблэнка. Это сделать тем более необходимо, что мы в своих историко-этнографических и археологических исследованиях народностей Саяно-Алтайского нагорья, опираясь на различные исторические источники, неоднократно заявляли о принадлежности древних тюркоязычных предков современных алтайцев и тувинцев к хуннской этнической среде, которую мы представляем себе в виде конгломерата, с преобладанием в нем тюркоязычных этнических  элементов.
Профессор Е. Пуллиблэнк как лингвист полагает, что главным подтверждением теории хуннского происхождения древних тюрок-тугю была очевидная связь между словом ch’en-li – «небо» в языке хуннов с тюркским tangri (стр. 240). Со ссылкой на знаменитого П. Пельо, проф. Пуллиблэнк подчеркивает, что связь эта в тюркском и монгольском языках неустойчива, и находит, что в обоих этих языках данное слово было заимствованным. Далее, он буквально отмахивается от ряда свидетельств ранних китайских историков о происхождении древних тюрков от хуннов, не признавая за ними «доказательной ценности» только потому, что в древнетюркский период, к которому относятся свидетельства письменных источников, «подлинные хунны» будто бы «давно исчезли» в связи с выходом на историческую сцену в середине VI в. древних тюрков» (А. Потапов, 1969, с. 6-7).
В работе «крупнейшего и авторитетнейшего синолога» нет ничего сенсационного, мы видели на страницах I главы нашей работы, что Д. Пуллиблэнк не знает алтайские языки. Слово tangri – небо он считает только тюркским, между тем tangri из тюркских языков только по-алтайски означает и употребляется в значении «небо», а во всех остальных тюркских языках в значении «небо» употребляется другое слово – «осман». Д. Пуллиблэнку, так же А.Н.Потапову, как лингвистам, должно быть стыдно не знать, что в монгольских языках tangri означает «небо», «небожители», другие слова в этом значении не употребляются, и ни о какой неустойчивости речи быть не может, это фантазия П.Пельо.
А.Н. Потапов пишет: «Из династиной истории Чжоушу (551-583 гг.) уже давно было известно, что предки древних тюрков-тугю, под названием Ашина, составляли отдельную отрасль дома Хунну. Этногенетическая связь древних тюрков с хунну засвидетельствована источником довольно определенно» (А.Н. Потапов, 1969, с. 7).
Автор «Чжоушу» (551-583 гг.) и Н.Я. Бичурин, не писали, что тюрки-тугю составлявшие отдельное потомство хунну были именно тот народ, который в Средневековье говорил по-тюркски, и что хунну непременно должны быть тюркским народом. Почему тогда слово «хунну» не имеет значения на тюркских языках, да само слово «тугю», «тургут» - быстрый – легко, без напряжения объясняется из монгольского языка. Первые два тюркских кагана носили монгольские имена «Тумынь» и «Исиги», соответственно «великое множество», «десять тысяч» и «отец», на тюркском объяснения нет и объяснения я не нахожу у А.Н.Потапова.
Д. Пуллиблэнк пишет: «В отрывке, содержащемся только в «Тунь-дяне» и более нигде, описывается социальная организация туцзюе. Действительное время написания этого текста неизвестно, однако можно предположить, что оно было написано сравнительно рано, возможно, в VI в., когда тюрки впервые стали известны китайцам. После перечисления различных должностей, существовавших у тюрок, в тексте говорится (согласно немецкому переводу Лю Маоцзая): «Иногда создавалась должность фу-линь [др. тюрк. bori(n)] фу-линь кэ-хань; фу-линь означает «волк». Титул должен был намекать на жажду убийства. Сущестсвовали также каганы, которые стояли рангом ниже, чем еху (yabgu). Случалось также, что большие семьи, остававшиеся дома, т.е. не имеющие должностей, называли друг друга I Khagan ‘икэ-хань’). Туцзюе называли комнату (или дом и M. ywi (др. тюрк. ab~av). Титул, следовательно, обозначал «каган комнаты» (или дома)» Д. Пуллиблэнк, 1986, с. 57).
Пять слов, якобы тюркских, - «хунну», «тугю» (тюрки), «Тумынь», «Исиги», «еху» - «большой» - имеют значение и легко объясняются по-монгольски.
А.Н. Потапов не объясняет ни одно слово из языка хунну, он просто, не анализируя, пишет, тугю-тюрки потомки хунну, и поэтому хунну должны быть тюрки. Он не задумывается, что первоначально тугю, с момента зарождения, в IV-VI веках н.э., могли быть монголоязычными и лишь потом, к концу VI века, и особенно в VII веке отуречиться от смешения с тюркоязычными кыпчаками или киргизами. В.В. Бартольд по этому поводу в «Заметках об этническом составе тюркских племен» Н.А. Аристова, писал: «Хуннские имена и титулы, сохранившиеся в китайской транскрипции, не поддаются толкованию из тюркских  языков» (В.В. Бартольд, 2002, с. 267-268). А по поводу отуречевания монголов, в частности, найманов, дулатов, киреев (кераитов) и кунгратов, В.В. Бартольд писал: «Монголами, вероятно, были также найманы, которым принадлежало господство  Западной Монголии. Вопреки мнению г-на Аристова нам, по историческим аналогиям, кажется гораздо правдоподобнее видеть в названии этого народа монгольское числительное найман («восемь»), чем производить его от названия реки Найма (приток Катуни). По мнению автора, «что найманы были искони тюрками, это удостоверяется нынешним тюркским языком этого многочисленного племени; отуречение  первоначально монгольских найманов было бы несогласно со всем ходом истории Средней Азии». Этот «ход истории» основан, однако, только на более чем сомнительных гипотезах самого автора. Мы решительно не понимаем, почему г-н Аристов считает невозможным отуречение некоторых монгольских элементов, переселившихся в западную часть Средней Азии. Это явление особенно заметно в истории узбеков, и нет основания полагать, что его не было в истории родственных им казахов. Из «многочисленных племен», вошедших в состав казахского союза, одно, именно кунграты, носит имя, которое сам г-н Аристов справедливо считает именем первоначально монгольского племени. Автор и тут не хочет верить в отуречение монголов; по его мнению, «вероятно часть четырех тысяч, данных Джучию отцом, состояла из конгратов; они несомненно имели большое значение при дворе Джучидов и в управлении подвластными народами. Все это делает понятным образование в уделе джучиевым, в кипчакской орде, союза местных тюркских родов с именем конграт». Даже если принять такое объяснение, все-таки естественно возникает вопрос: не мог ли образоваться таким же образом союз тюркских родов с именем найман?
В период монгольского владычества образовались важнейшие из существующих тюркских народностей. Из них в книге г-на Аристова подробнее всего рассматривается киргиз-казацкий народ, занимающий по численности второе, по пространству своих земель первое место среди современных тюрков; кроме того, этот народ «больше всех тюркских народностей сохранил скотоводческий и кочевой образ жизни и родовой быт, почему родовые и племенные деления и их имена держатся у него с наибольшею силою и ясностью». Автор приходит к заключению, что «народ киргиз-казацкий сложился главным образом из племен канглы, кипчак, чу (дулат), аргын, найман, кирей и алчин». Дулатов найманов и киреев (кераитов), по нашему мнению, следует причислить к монгольским элементам» (В.В. Бартольд, 2002, с. 275-276). А.Н.Потапов обходит вопрос отуречевания монгольских племен, ему кажется история прямолинейно, как вектор.
А.Н. Потапов далее приводит аргумент, как ему кажется, наиболее убедительный, он пишет: «Кроме того, в известных древних письменных источниках имеются указания на происхождение ряда тюркоязычных племен, относящихся к группе теле, также непосредственно от хуннов. Возьмем уйгуров, тюркоязычность которых ни у кого не вызывает сомнения. О них в Таншу прямо говорится, что их предками были хунны. В более ранней династийной истории Вэйшу предки племен теле, в частности предки уйгуров, не только выводятся от хуннов, но и отождествляются с ними в отношении языка. В летописи сказано: «Язык их сходен с хуннским, но есть небольшая разница». Следовательно, имеется свидетельство и о тюркоязычном характере языка какой-то части хуннов» (А.Н. Потапов, 1969, с. 8).
А.Н. Потапов ни слова не сказал, что прямыми потомками хунну являются жуань-жуани (авары), а гаогюйцы «происходят от внука по дочери из Дома Хунну» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 214). Внук по дочери не считается прямым потомком, как известно, родословную хунну вели по мужской линии, патриархат к III веку до н.э. у них уже установился. В отношении языка попроще, до нашей эры и в I  нашей эры гаогюйский язык (язык дили) если не был сходен с монголоязычным, то все равно был намного ближе к монгольским языкам, чем современный уйгурский язык, который содержит большое количество фарсизмов  и арабизмов. Поэтому Н.Я. Бичурин перевел слова автора «Вэйшу» дословно. Также надо учитывать мнение автора «Вэйшу» и Н.Я. Бичурина, считавших, что хунну как и дунху были монголами, а не тюрками. Вернее и корректнее было бы речь вести о монголоязычных, так как тюрки и монголы как таковые появились значительно позднее, в VI и IX веках н.э.
А.Н. Потапов далее пишет: «…ближайшими историческими предками современных южных алтайцев были главным образом тюркоязычные скотоводческие племена телеутов теленгутов, теленгитов и телесов… Нельзя не заметить, что во всех перечисленных названиях – этнонимов, если отбросить окончания множественного числа, основой слова является термин теле. Это дает основание утверждать, что в основе этнического состава подавляющей части современных южных алтайцев лежат тюркоязычные компоненты, связанные с древним этнонимом теле… Этноним теле появляется в китайских летописных источниках Суйской (581-618 гг.) и Танской (618-907 гг.) династией в применении к большой группе племен, кочевавших по северную сторону пустыни Гоби на обширных пространствах между Большим Хинганом на востоке и Тянь-Шанем на западе… Более того, можно вполне утверждать, что название теле, появившееся в летописях Суйской и Танской династий было правильной передачей китайскими хронистами самоназвания группы племен кочевников-скотоводов» (А.Н. Потапов, 1969, с. 147-148). А.Н. Потапов пишет о тюркоязычных компонентах теле, совсем не упоминая, что народ содержит в себе монголоязычный элемент, потому что на «т» оканчиваются монгольские слова, а тюркские окончания имеют «с» в конце слова. О том, что теленгут (теленгит) в древности были монголоязычные племена, кроме монгольского окончания «т» говорит следующий факт, который описывают другие поклонники теории тюркского происхождения хунну С.Г. Кляшторный и Д.Г. Савинов в работе «Степные империи Древней Азии», изданной в Москве, в 2005 году. Они пишут: «Как показал Дж. Гамильтон, слово теле является китайской транскрипцией древнемонгольского слова tegreg, вошедшего и в тюркские языки, с первоначальным значением «обод, колесо», и также «телега, тележник». Иными словами, китайцы позаимствовали из монгольской (сяньбийской или жуаньжуаньской) среды тот  термин, который в этой среде использовался, но уже не в переводе, а в оригинальном значении. И в связи с заменой термина в китайских исторических сочинениях Танского времени (618-907 гг.), т.е. прежде всего в Цзю Тан Шу («Старой истории Тан») и Синь Тан шу («Новой истории Тан»), впервые была дана справка о предках гаоцзюй/теле и иных названиях, а также о названиях племен, составлявших эту степную конфедерацию. Одно из этих названий всего племенного союза гаогэ также переводится как «высокие телеги» и является лишь иным написанием термина гаоцзюй. Другие названия - дили, теле и тиле - также не оригинальны, это лишь иные варианты передачи слова теле/tegreg» (С.Г. Кляшторный, Д.Г. Савинов, 2005, с. 59).
Спрашивается, зачем и почему племенам теле пришлось монголоязычное окончание на «т» и употреблять монгольское слово «tegreg» для обозначения своего племенного названия? Указанные факты ставят под большое сомнение в изначальной тюркоязычности теле. Вероятнее всего племена теле (гаогюйцы), также как тугю (тюрки), были монголоязычны и лишь по переходе на северную сторону Гоби в конце IV века н.э. постепенно перешли на тюркоязычие, смешавшись с кыпчаками и киргизами. А.Н. Потапов пишет несколько иную картину: «Гаогюйцы непрерывно враждовали с племенами жужаней, которые кочевали тогда по южную сторону Гоби, но в летнее время переходили и на северную сторону Гоби с гаогюйцами. Видимо, гаогюйцы появляются на северной стороне Гоби в I в., в составе северных гуннов, перемешавшихся затем с сяньбийцами и даже в значительной своей части принявших их название. Между прочим, сяньбийцы также пользовались при перекочевках  деревянными повозками. Не отражает ли данная бытовая особенность наличие в сяньбийском конгломерате и гаогюйских племен, именовавших себе теле?» (А.Н. Потапов, 1969, с. 149).
Далее А.Н. Потапов не дает ответа на поставленный вопрос, вместо этого пересказывает сяньбийскую легенду, как женщина забеременела от градинки. Переход гаогюйцев (теле) состоялся в конце IV века н.э., а не в I веке нашей эры, как пишет А.Н. Потапов, на это есть прямое указание Н.Я. Бичурина (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 214), и перемещаться с сяньбийцами не могли, так как заняли северо-западную Монголию, там где жили киргизы и отчасти кыпчаки. Сяньбийцы, в частности Тоба, были монголоязычны, Л. Лигети в журнале «Народы Азии и Африки» №1 за 1969 год доказал это, но попытки совершенно не обоснованно, Тоба делать тюркоязычными продолжаются и вот, что пишет А.Н. Потапов: «…как доказывается теперь, некоторые группы сяньбийцев, в частности тоба были тюркоязычными» (А.Н. Потапов, 1969, с. 150). Основываясь на легенде, А.Н, Потапов утверждает о тюркоязычности тоба, это в высшей степени не серьезно, для такого серьезного ученого.
Далее А.Н Потапов повторяется, называя теле «прямыми потомками» хунну, и при этом ссылается на Суйскую династийную хронику: «предки теле были потомками хунну», но в Суйской хронике нет указания, что теле прямые потомки хунну. Прямыми потомками хунну будут считаться дети, рожденные по мужской линии. Дочь хуннуского шаньюя выйдя замуж, к примеру, за тюркоговорящего (за китайца и т.д.), и ребенок, рожденный в этом браке не считался у хунну прямым потомком, и наследовать имя мог, только, отца, таковы правила патриархата.
А.Н. Потапов пишет: Расселены теле были на обширном пространстве от Большого Хингана на востоке до Каспийского моря на западе» (А.Н. Потапов, 1969, с. 151). А.Н. Потапов несколько расширил ареал обитания теле. Н.Я. Бичурин же писал о том, что они занимали территорию от Аргуни до Тарбагатая (Н.Я. Бичурин, 1950, т.1, с. 214).
А.Н. Потапов приводит интересное высказывание средневекового арабского историка XIV в. аль-Омара, как монголоязычные племена и народы растворялись в тюркоязычной среде, как монголоязычные народы относились к своему языку, полнейшее отсутствие патриотизма к отчему языку и результат такого отношения приводит к полному исчезновению народа: «В древности это государство было страной кыпчаков. Но когда им завладели татары (т.е. монголы, - Л.П.), то кыпчаки сделались их подданными. Потом татары смешались и породнились с ними (кыпчаками) и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кыпчаки, как будто бы одного с ними рода, оттого что монголы (и татары) поселились на земле кыпчаков, вступали в брак с ними и оставались жить в земле их (кыпчаков)» (А.Н. Потапов, 1969, с. 172).
Подобное отношение к родной речи характерно только для монголоязычных, оказавшихся в тюркской среде, но и для монгологоворящих среди китайцев, ираноязычных хинди  и в других языковых обществах. Это говорит о чрезвычайной слабости носителей монголоязычного этноса, слабости не в физическом смысле, а слабости в субъективной сфере. Ассимиляция монголоязычных происходит независимо от демографической ситуации, особенно это характерно для монголоязычных оказавшихся в тюркоязычной среде.
В 1976 году, в Улан-Удэ была опубликована работа П.Б. Коновалова «Хунну в Забайкалье», где дается краткий обзор источников и литературы, посвященным истории изучения хунну. Отмечается выдающаяся речь русского ученого Н.Я. Бичурина (Иакинфа), поднявшего изучение Центральной Азии на новую ступень. П.Б. Коновалов характеризует работу К.А. Иностранцева, как «замечательное сочинение». Отрицательные моменты книги К.А. Иностранцева, такие как крайний субъектизм, перескакивание с исторической эпохи хунну на историческую эпоху тугю, оставляя 4 века без внимания, говоря словами В.В Бартольда, «Попытки без знания языка, на основании существующих переводов, пользоваться надписями как историческим источником могут привести и часто приводили к совершенно ошибочным историческим выводам» (В.В. Бартольд, 2002, с. 455). Чрезмерное увлечение и абсолютизация Орхонских надписей VIII в., приводящего его к ошибочному резюме, остались без внимания П.Б. Коновалова. Вольное обращение с хронологией, игнорирование фактов, все это перешло от французских ориенталистов, исключая А. Тьерри, к К.А. Иностранцеву. Кроме обзора литературы до 1926 года и единства азиатских и европейских хунну, ничего «замечательного» в книге К.А. Иностранцева «Хунну и Гунны» автор не видит.
В 1975 году, в Ленинграде была опубликована работа И.Н. Засецкой «Золотые украшения гуннской эпохи», где она называет тюрками не только хунну, но и аваров, и при этом она не проанализировала ни одно слово из языка хунну и заявила: «Гунны, возможно, тюрки по происхождению, открыли дорогу в степи северного Причерноморья восточным тюркским народам (аварам, хазарам, печенегам, половцам), положив конец отчасти почти тысячелетнему господству здесь ираноязычных скифских и сарматских племен» (И.П. Засецкая, 1975, с. 7). Видимо, сказывается определенная школа, когда историки переписывают друг у друга без критического анализа сложившиеся стереотипы. Но тем не менее И.П. Засецкая, основываясь на Аммиане Марцеллине, в отличие от Л.Н. Гумилева, относит европейских хунну к монголоидной расе. Она пишет: «Описывая внешний вид гуннов, Аммиан Марцеллин подчеркивает как отличительный признак их безбородость: «Они стареются безбородыми и лишенными всякой красоты, подобно евнухам; все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при постройке мостов». Облик Аттилы, которые рисует готский историк Иордан близок к описанию портрета его соплеменников: «Низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратным цветом (кожи), он являл все признаки своего происхождения».
Из этих сообщений ясно, что облик гуннов был непривычен для глаз римлян. Гунны отличались от кочевавших ранее в южнорусских степях ираноязычных племен – сарматов и аланов – и принадлежали, вероятно, к монголоидной расе» (И.П. Засецкая, 1975, с. 8).
В 1980 году, в г. Москве, была опубликована работа Л.Л. Викторовой «Монголы. Происхождение народа и истоки культуры», в которой она затрагивает проблему этнической принадлежности хунну. Л.Л. Викторова в отличие от А.Н. Потапова, придерживается последовательной позиции отстаивающей, что хунну – это тюрки. Первый ее аргумент – это одежда, она цитирует Гаген-Торна и пишет: «Одежда, как паспорт, указывала на этническую, половую, возрастную принадлежность и была символом, отмечавшая социальное положение человека… У монголов и их предков костюм всегда был внешней формой выражения этнического сознания, стойким этническим определителем, отмечавшим «своих» от «чужих», соплеменников от иноплеменников, сородичей от чужеродцев.
Система кроя, пропорции и манера ношения одежды, характер отделки, выбор материала, цвет украшения придавали каждой этнической и даже родовой группе своеобразие и неповторимость, выделяя ее среди других» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 30-31).
В связи со своими воззрениями, что хунну – это тюрки, Л.Л. Викторова, на страницах 39 и 41 указанной работы поместила монгольский халат и тип одежды, который она назвала «тюркско-хуннский» из хуннского могильника Ноин-Ула. Через 1300 с лишним лет тип одежды так мало изменился, особенно близк по форме к монгольскому второй халат «тюркско-хуннский тип одежды». Хоть отправляй в журнал для тренировки внимательности «найди 10 отличий». Я, например, нашел 4 отличия в мелких деталях, ни пропорции, ни покрой не изменились. Л.Л. Викторова, действуя по заданной программе – хунну это тюрки, допустила серьезный промах, она пишет: «Указанный тип одежды входит к одежде хуннов, классический пример которой представлен в хуннском могильнике Ноин-Ула (рис. 5,6). Ее отличия от монгольской заключается в том, что она имеет иные пропорции и покрой (Л.Л. Викторова, 1980, с. 40). Читатель может сам убедится, что они идентичны по пропорции и покрою, вопреки мнению Л.Л.Викторовой.
















Далее Л.Л. Викторова продолжает: «По пропорциям и системе кроя она схожа с одеждой древних и современных среднеазиатских народов (узбеков, казахов, киргизов)» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 42).
Узбеков и казахов Л.Л. Викторова ошибочно причислила к древним народам, сложение в узбекский и казахский народ произошло из кыпчакских, монгольских, ираноязычных и др. племен в послемонгольскую эпоху, в XIV –XV веках н.э. Киргизы – безусловно, древний род, но они как узбеки и казахи не носят «тюркско-хуннский тип одежды», они с незапамятных времен перешли на «чапан» - одежду ираноязычных народов. Поэтому к утверждению Л.Л. Викторовой надо относиться критически.
Л.Л. Викторова справедливо заявляет: «Язык – один из важнейших структурных элементов в системе этноса. Поэтому при постановке и решении проблем этногенеза и этнической истории лингвистические данные необходимы» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 70). Но тем не менее правильно декларированный тезис не мешает ей относить народ Тоба (табгачей) к тюркам. Видимо, Л.Л. Викторова не знакома с работой Л.Лигети «табгачский язык – диалект сяньбийского». Журнал «Народы Азии и Африки» №1 за 1969 г. При этом Л.Л. Викторова не удосуживается анализировать язык табгачей (Тоба), анализ показал бы, что табгачи (тоба) – монголоязычный народ.
Л.Л. Викторова тем не менее вслед за Л. Лигети правильно рассуждает о монгольских языках: «В 1953 г. была опубликована «Сравнительная грамматика монгольских языков» Г.Д. Санжеева. В ней автор рассматривал современные монгольские языки как генетически родственные и связанные происхождением с общемонгольским языком XIII – XIV вв. Однако Л. Лигети указал на то, что в период, предшествующий XIII в., когда была создана империя монголов, единого общемонгольского языка не было (Л. Лигети, 1955). Основываясь на палеолингвистическом анализе отдельных монгольских глосс, сохранившихся в иноязычных памятниках, этот ученый установил, что в I тысячелетии н.э. было три отличавшихся между собой по некоторым фонетическим особенностям центра монгольской речи: сяньбийско-тугю-хуньский (или а-жа), киданьский (юго-восточный) и шивэйско-монгольский» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 73).
Л.Л. Викторова подтверждает сказанное Н.Я. Бичуриным, что монголоязычные в I тысячелетии до н.э. разделились на племена дунху и хунну. И с тех пор единства монголоязычных не было, пока их силой не загонят в одно государство, как Модэ-шаньюй, Таншинхай, Абаоцзи и др.
Л.Л. Викторова ошибается, когда выводит «западный сяньби» из хунну. Хунну не были предками «западных сяньби», и в источниках нет такого народа «западные сяньби». В китайской хрониках, на которые ссылается Л.Л. Викторова: «Шицзи», «Цянь-Хань-шу», «Хоу-Ханьшу» и «Гуньцзянь  ганму» сяньби есть преемники дунху, а не хунну. Тюрки и гаогюйцы не могут считаться прямыми потомками хунну, первые на Алтае смешались с тюркоязычными племенами Со, а вторые – внуки по дочери, и явно не считаются прямыми потомками хунну. Просто потомками – да. Прямыми потомками хунну являются жуань-жуани (авары), но их в схеме Л.Л. Викторовой нет, она либо по незнанию, либо умышленно не включила в свою схему, нет их среди монгольских, нет их среди тюркских народов.
Монгольские племена найман, кереит и меркит в схеме Л.Л. Викторовой ошибочно включены, до XIII века н.э., как потомки тюркоязычных племен. В источниках этого нет.
Л.Л. Викторова интерпретирует монголо-тюркское слово «булун» и на полном серьезе рассматривает его как тюркское слово, между тем «булун – угол» по-монгольски, а из тюркских языков только по-хакасски «пуллун» употребляется в значении «угол» без дублирующих слов. В тувинском, по-алтайски и по-киргизски «булун» употребляется как вспомогательное слово. Основные слова: «толук», «азык», «бурч». Слово «булун» - «угол» тюрками заимствовано из монгольского языка, поскольку есть дублирующее тюркское слово или это слово общее – монголо-тюркское. Л.Л. Викторова пишет: «В древнетюркских памятниках Кюльтегина, Тоньюкука, Бильге-хана (VIII) ориентировка зачастую дается по углам света – bulun: «Живущие по четырем углам народы я все принудил к миру» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 85). Во-первых, VIII век н.э. это не древнее время, Л.Л. Викторова ошибочно говорит о «древнетюркских памятниках», во-вторых, слишком много монголоязычных слов тугю (средневековые тюрки) употребляли для тюрков. Все-таки при своем возникновении в IV веке н.э. и вплоть до VIII  века н.э. тугю переходили на тюркский язык постепенно, если VIII веке они употребляли монголоязычное слово «bulun».
Далее Л.Л. Викторова явно фантазирует, когда пишет: «В китайских летописях эпохи Хань сообщается, что хуннский шаньюй (глава племени и империи) поклонялся солнцу по утрам. Поклонение хуннов, потомками которых китайские хроники называли тюрок, восходящему солнцу объясняет причину совпадения понятий «перед» и «восток» в древнетюркских текстах» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 86).
Хуннский шаньюй мог позволить себе молиться утром, днем или вечером, т.е. когда ему угодно. Как известно хунну были язычниками, а в язычестве  нет строгого регламента когда ему поклоняться солнцу, это не христианство, не ислам и не буддизм, где заранее все регламентируется, все расписано. Главное в язычестве не пропустить летний большой молебен, который называется «тайлган» (по-монгольски).
Видимо, Л.Л. Викторова не знала монгольский язык, если знала, то весьма поверхностно, она путает «урьд» - прежде, раньше (Лувсандэндэв А., монг- русский словарь 1957, с.462) и «урд» - юг (Лувсандэндэв А., монг- русский словарь 1957, с.821). Слово «урд» в значении юг не основное слово, «омно»- юг, употребляется, как основное слово в значении юг. Из-за нечеткого перевода, Л.Л. Викторова строит целую систему и пишет: «У монголов ориентировка на местности связана с иными представлениями. В текстах XIII в. и вплоть до настоящего времени понятия «юг» и «перед» у монголов адекватны и выражаются словом «урьд». Соответственно меняется и расположение остальных частей света по отношению к стоящему человеку: «левый» - восточный, «правый» - западный, «задний» - северный» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 86).
Видимо, у Л.Л. Викторовой переводчик был, но знающий только халхаский язык и перевел своеобразно. Слово «урд» (а) имеет основное значение, «вперед», «впереди», отсюда «ура». Если бы человек двигался по направлению севера, то все равно обозначается «урагша», производное от «урд». «Правый – западный» дезориентируют читателя Л.Л. Викторовой, однако Западная Монголия находится (вернее находилась) далеко на западе в Джунгарии и Восточном Казахстане, ориентиром здесь взята, если человек стоит лицом на север, а не на юг, как пишет Л.Л. Викторова. Если повернуться лицом на юг, согласно Л.Л. Викторовой, то Запад поменяется и действительно станет «правым», однако Западная Монголия есть левосторонняя Монголия («Джун», «Зун» - левый, «Гар» - рука). Фантазировать можно, но со знанием предмета фантазии, а Л.Л. Викторова доверилась не совсем тому, кому надо, и они подвели. Как не вспомнить правоту В.В.Бартольда.
Л.Л. Викторова далее пишет: «Истории хуннов посвящена большая литература. Однако проблема их этнической и языковой атрибуции до сих пор спорна. Одни (Баскаков, Малов, Гумилев) считают хуннов прямыми предками тюрок, другие (Бичурин, Шмидт, Доржсурэн, Сухэбатор и др.) полагают, что они были этническими предшественниками монголов.
«Тюркская» теория более основательно аргументирована. Рассмотрим ее доказательства. В.С. Таскин выяснил, что для трех видов, разводимых хуннами, Сыма Цянь  употребил хуннские слова, записав их китайскими иероглифами. Эти названия тюркские: kaтip (лошак), ту/р/тi (низкорослая, дикая лошадь) и тан (дикая лошадь). Два вида из них (катip и ту/р/тi) восходят к XVIII или XVII в. до н.э. Тюркским было и хуннское слово kine-lu («драгоценный меч»), сохранившееся от языка предков хуннов, соприкасавшихся в XII в. до н.э. с западными границами Китая. Китайские источники отмечают, что язык юаньгэ (основного племени уйгурской конфедерации) был хуннским, равно как и язык тюрок. Это подтверждается уйгурскими и тюркскими руническими памятниками VIII-IX вв., где впервые зафиксированы связные тюркские тексты. Китайские династийные истории считают потомками хуннов племя алтайских тюрок VI-VIII вв. н.э. и приводят в подтверждение этого записи тюркских легенд о происхождении тюрок от хуннов» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 121).
Рассмотрим какие аргументы приводит Л.Л. Викторова вслед за В.С. Таскиным, katip (лошак), ty/p/ti (низкорослая дикая лошадь) и tan (дикая лошадь) и kine-lu («драгоценный меч») вот все доказательства. Katip – качир по-тюркски лошак, но здесь мы имеем не лошака, а породистую рысистую лошадь – «хатирч» (А.Лувсандэндэв, 1957, с.520), ty/p/ti – это не низкорослая дикая лошадь, а копытные домашние животные, в тюркских языках значения не имеет, слово tan не имеет значения в монгольском и тюркском языках, подробнее рассмотрены «аргументы» выше, когда анализировали Д. Пуллиблэнка,  мы рассмотрели, когда рассматривали Панова. Как видим, аргументы «тюркской» теории не выдерживают элементарной критики. Тюркские и уйгурские памятники VIII-IX веков н.э. менее всего могут служить доказательством, что хунну разговаривали по-тюркски, если сами тюрки VI века по нашим исследованиям употребляли монголоязычные слова.
Незнание или слабое знание монгольского языка в очередной раз подводит Л.Л. Викторову, она пишет: «Этноним «хунну» и в средневековых китайских источниках часто обозначал алтайских тюрок (туцзюэ)» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 122). Если бы Л.Л. Викторова подвергла анализу этноним «хунну» - ей бы стало понятно, что это обозначает «люди, народ» по-монгольски и не искала бы так далеко фонетическую близость слов хунну и тюрок.
Л.Л. Викторова в своей работе коснулась жуань-жуаней (аваров), а их происхождение она считает неясным, хотя источники указывают на их монголоязычность, а византийские авторы прямо указывают на схожесть языка аваров (жуань-жуаней) с языком хунну. Л.Л. Викторова пишет: «Самоназвание жуань-жуаней и их происхождение неясны, а сведения китайских источников о них противоречивы. Монгольские исследователи Н. Ишжамц и Ц. Хандсурэн, проанализировав жужаньские глоссы, сохранившиеся в китайском иероглифическом написании, считают, что имена каганов жужаней Мугулюй, Чулохай, Чоуну означают  по-монгольски соответственно мухар («бритая голова»), чулуун («камень») и чоно (волк). От последнего ведет свое происхождение монгольский род Чонос, хорошо известный  и неоднократно упоминаемый в «Сокровенном сказании».
Ц. Хандсурэн, ссылаясь на Ляншу, этнической территорией жужаней считает земли, расположенные севернее Великой китайской стены. Жужаньское государство было раннефеодальным и полиэтническим. Его  столица Мумочэн была расположена близ бывшей столицы хуннов Лунчэн, на территории современного Арахангайского аймака, севернее р. Тамир, по соседству с р. Хуни-гол (Ц. Хандсурэн, 1973, с. 204,206).
Жужани владели территорией современной Монголии вплоть до середины VI в., когда были разбиты своими данниками – алтайскими тюрками. Часть жужаней и их подданных откочевала далеко на запад, где с согласия императора Византии Юстиниана заняла земли в Паннонии. Жужани, переселившиеся в Европу, известны там под именем аваров. Они были в числе народов, на основе которых впоследствии формировались венгры, и принесли с собой культуру центральноазиатских кочевников и алтайские элементы в языке» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 131).
Ошибочно мнение Л.Л. Викторовой появление «рода волка с монгольским названием Чино (или Ашина китайской транскрипции)». Нет прямо сказать, что хунну рода Чино были монголоязычны, вместо этого надо выдумать историю с женами и наложницами, послушаем Л.Л. Викторову: «Китайская традиция твердо считает тюрок потомками хуннов. Хунны после победи над дунхусцами в 203 г. до н.э. частично переселили побежденных на свои земли. Их потомки платили дань хуннам и служили в их войсках. При неуплате дани в срок у должника отбирали жену и детей. Поэтому многие женщины попадали в хуннскую среду и становились служанками, наложницами и женами хуннов. Между некоторыми знатными родами хуннов и сяньбийцев существовали брачные связи. Таковы были пути проникновения некоторой части древнемонгольских племен в древнетюркскую среду, где они постепенно ассимилировались, но сохраняли родовое имя и память о происхождении. Так у тюрок, очевидно, появился и род волка с монгольским названием Чино (или Ашина китайской транскрипции)» (Л.Л. Викторова, 1980, с. 156).
Л.Л. Викторова ошибается, что род или племя свои названия вели от жен и наложниц хунну, попадавших в хуннскую среду в результате неуплаты дани или династийных браков. Род или племя хунну вели свое название по имени тотемного животного, например бык, волк (чино) и др., тотемным животным у тюрок, как правило, была красивая белая птица – белая или серая с длинной шеей – ку – лебедь или каз – гусь. Если молодой человек из племени дунху (сяньби) женился на девушке хунну, она становилась дунху (сяньбийкой).
В 1985 году в г. Баку была опубликована работа  Ю.Р. Джафарова «Гунны в Азербайджане». Ю.Р. Джафаров не коснулся проблемы этнической принадлежности. Он изначально считает их тюрками и даже к жуань-жуаням относится с осторожностью, хотя к тому времени, как считать жуань-жуаней (аваров) или монголоязычными, или тюрками была решена в пользу монголоязычных, не говоря об их тождественности. Ю.Р. Джафаров пишет: «Сложная проблема отношения авар византийских источников к жуань-жуаням китайских источников, по сей день, еще окончательно не решена, хотя гипотеза об их тождестве, думается, предпочтительней других» (Ю.Р. Джафаров, 1985, с. 102). Ю.Р. Джафаров вслед за византийскими авторами Феофаном и др. путает вторгшихся в VI веке н.э. с севера через Дербентский проход и через Аланское ущелье племена с европейскими хунну, все они, по старой привычке  греков называли  хунну, которые к концу V века н.э. исчезли, также во времена хунну, греки называли всех северных номадов скифами.
В 1985 году в Москве была издана книга Н.Н. Чебоксарова и И.А. Чебоксаровой «Народы, расы, культуры», где авторы коснулись вопроса этнической принадлежности хунну. После правильного определения этноса как «осознанной культурно-языковой общности» авторами в главе «как складывалась современная этническая карта мира» без анализа лексического материала аваров отнесли их к тюркам: «Большое значение для этнической истории Европы, Азии и Северной Африки имело так называемое великое переселение народов, происходившее в IV-IX столетиях, когда на развалинах древних империй в большинстве стран этой части ойкумены складывались феодальные государства и вместе с тем начался процесс образования новых этносов, из которых многие существуют и в наши дни. Именно в это время произошло расселение славян по Восточной Европе  и освоение ми почти всего Балканского полуострова, распространение германцев по Центральной и Северной Европе и проникновение их на Британские острова, где раньше жили кельты, формирование романских народов в результате смешения латинизированного населения различных провинций бывшей Римской Империи с «варварскими племенами», вторгшимся в ее пределы и немало способствовавшими ее окончательному распаду.
Упомянутое выше передвижение на запад гуннов в конце IV в. достигло Европы, где они основали в бассейне Дуная крупное, но непрочное государство с этнически очень смешанным населением. Следом за гуннами в Восточную Европу пришли другие тюркские племена – хазары, авары, болгары, печенеги, половцы и т.д.» (Н.Н. Чебоксаров, И.А. Чебоксарова, 1985, с. 65).
Авторы далее пишут, совершенно справедливо, о монголоязычных и тюркоязычных народах: «К тому же типу (кочевников) относились многочисленные тюркоязычные и монголоязычные народы древности и средневековья, начиная с «хунну» китайских источников достигших в IV в. н.э. Европы под именем гуннов». Хунну достигли Европы, если иметь ввиду ее Восточную часть, по свидетельству Дионисия Переигета, во II веке н.э.
В 1986 году в Тбилиси увидела свет работа И.Н. Шервашидзе «Форма глагола в языке тюркских рунических надписей», посвященная единственной фразе, якобы на языке цзе, толкуемой как языке хунну записанной в хронике «Цзинь-шу» середины VII века н.э., как известно, остатки южных хунну исчезли в середине IV века н.э. а северные хунну исчезли с территории Монголии еще раньше, в конце I века н.э. Часть северных хунну приняла «Народное название сяньби» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 150-151), по самоназванию своих победителей, а часть северных хунну откочевала в Кангюй, откуда в Европу. Проходит 300 лет, и автор «Цзинь-шу» Фан Сюаньлин в VII веке записывает китайскими иероглифами, на языке цзе, хуннускую фразу. Хуннуская ли фраза?.. И.Н. Шервашидзе пишет: «Ши лэ, претендент на престол некитайского царства, собирался идти походом против другого претендента, гуннского предводителя Лю Яо, который в это время осаждал город Лоян. Однако приближенные отговаривали Ши Лэ от этой затеи. Тогда Ши Лэ обратился к прорицателю, который после гадания на звон колокольчика произнес следующее пророчество… Согласно китайскому переводу, данному в «Цзинь-шу»… эта фраза означает: «Войско выйдет, Яо будет схвачен» (И.Н. Шершавидзе, 1986, с. 3-4). Эту фразу переводили многие, и сторонники тюркского происхождения хунну, и сторонники монгольского происхождения хунну, Л. Базэн, А. фон Габэн, Б. Карлгрен, Дж. Пуллиблэнк и Б. Мункачи и др., каждый интерпретировал в соответствии со своими взглядами. Свой перевод сделал И.Н. Шершавидзе, знания китайского языка недостаточно для того, чтобы качественно и адекватно перевести. Нужно знать древнетюркский и древнемонгольский языки. Таких специалистов сейчас, наверное, нет. Автор этих строк владеет бурятским и киргизским языками, но не знает китайский язык и потому не берется за перевод, и еще потому, что сильно сомневается, как то прошествии 3-х веков после исчезновения хунну можно записать хуннускую фразу на мертвом хуннуском языке. Академик В.В. Бартольд писал по подобному случаю следующее: «Попытки без знания языка, на основании существующих переводов, пользоваться надписями как историческим источником могут привести и часто приводили к совершенно ошибочным выводам» (В.В. Бартольд, 2002, с. 455).
В 1989 году в г. Москве увидела свет работа В.С. Таскина «Материалы по истории кочевых народов в Китае III-IV вв». В.С. Таскин во введении к своей работе рассматривая этногенез цзе, пишет: «По многочисленным прямым и косвенным свидетельствам цзесцы составляли одно из сюннуских кочевий и выделились из кочевья цянцзюй, упомянутого в Цзинь-шу среди 19 других кочевий, живших на территории Китая. Можно высказать предположение, что этноним цянцзюй связан с именем Цянцзюя, шаньюя южных сюнну, занимавшего этот пост с 179 по 188 г. В Вэй-шу указывается: «Предки Ши Лэ относились к отдельному сюннускому кочевью, рассеянно жившему в округе Шандан, в узде Усян, в местности Цзеши, по названию которой их стали называть цзескими хусцами». Следовательно, этноним цзе связан с названием местности Цзеши (современный уезд Юйшэ в пров. Шаньси), и таким образом, цзе – это лишь географическое определение, а не самоназвание кочевья. Под хусцами в источниках обычно имеются в виду сюнну» (В.С. Таскин, 1989, с. 6-7).
«Многочисленные прямые и косвенные свидетельства» В.С. Таскина свелись к двум предположениям: 1) шаньюй южных хунну Цянцай, правивший с 179 по 188 год н.э. был предком вышеупомянутого Ши Лэ, и этноним цзе связан «географическим определением» местности Цзеши, откуда родом Цянцай, 2) ху (хусцы, так в китайских источниках называются хунну). Первое предположение, что предок Ши Лэ был шаньюем южных хунну вроде бы тянет, что цзе – это один из этнонимов подразделения хунну. Но сам В.С. Таскин  перечисляет деления на следующей странице в числе «пяти кочевых племен: сюнну, цзе, сяньби, ди и цян, которые поочередно захватывали китайские земли, создавая на них собственные государственные образования…» (В.С. Таскин, 1989, с. 8-9). Если цзе – это есть хунну, зачем им упоминаться отдельно? Видимо, все-таки цзе были народ или племя самодостаточное, что они могли свое отличие выразить наряду с остатками хунну, сяньби и т.д. Поэтому цзе мы считаем самостоятельным народом (племенем) с достаточно выраженной национальной (племенной) идентификацией. Второе предположение  В.С. Таскина «под хусцами в источниках обычно имеются в виду сюнну» явно ошибочное, под ху китайцы подразумевали дунху (предков монголов) и даже ираноязычных и тюркоязычных (Н.Я. Бичурин, 1950, с.45). Весьма сомнительно отождествление цзе с хунну. имея подобное доказательство идентичности цзе с хунну В.С. Таскин пишет: «Вряд ли есть необходимость приводить другие многочисленные примеры, подтверждающие, что китайцы относили цзесцев к сюнну, но нельзя пройти мимо одного чрезвычайно важного лингвистического свидетельства, которое помогает определись этническую принадлежность как самих цзесцев, так и сюнну, к которым они относились. речь идет о фразе, сказанной на языке цзесцев уроженцем Индии, буддийским монахом Фоту Дэном, служившим Ши Лэ и занимавшимся распространением буддизма в Китае. К этой единственной дошедшей до нашего времени фразе якобы из языка сюнну даются значения входящих в нее слов и предлагается общий перевод.
В 328 г. вспыхнула война между Ши Лэ и Лю Яо, императором династии Ранняя Чжао. Разбив войска Ши Лэ при Гаохоу, Лю Яо подошел к Лояну и осадил лежавший близ него уездный город Цзиньюн. Ши Лэ хотел выступить на помощь Лояну, но сановники убеждали его не делать этого. Тогда Ши Лэ обратился за советом к Фоту Дэну, который, ссылаясь на звуки, издаваемые колокольчиками на пагоде, сказал на языке цзесцев: Сючжи тилиган Пугу цзюйтудан.
Согласно имеющимся объяснениям, сючжи означает «войска», тилиган – «высылать», «двинуть», пугу – хуское название, которое носил Лю Яо, а цзюйтудан  - «схватить», «поймать». Дается и перевод всей фразы: «Двините войска – поймаете Лю Яо».
Как указывает И.Н, Шервашидзе, известны три главные попытки интерпретации этого текста, основанные на предположении его тюркоязычной принадлежности: Ramstedt, 1922:
Suka tal’igan
bugug tutan!
«Иди войной
[И] плени бюгю!»
Bazin, 1948:
           Sug tagti idgan
boguy y tutgan!
«Пошлите армию в атаку
[И] плените полководца!»
Von Fabain, 1949:
Sarig tilitgan
buyuy kotuzkan
«Ты выведешь войско,
Ты уведешь оленя»
И.Н. Шервашидзе, 1986:
Suka tol’iqtin
buquy qodigo(d)tin
«К войску ты вышел,
Букуга низложил»
Как видим, каждый интерпретатор имеет достаточно веские основания связывать две фразы, сказанные Фоту Дэном с древнетюркским языком» (В.С, Таскин, 1989, с. 7-8).
В приводимых В.С. Таскиным цитатах нет перевода венгерского ученого Б. Мункачи, который перевел на основе монгольского языка и имеет больше смысла, чем все переводы, сделанные приверженцами тюркского происхождения хунну: «войска завоюет, всех убьет» (Б. Мункачи, 1903, с. 240-253). Этот перевод отличается осмысленностью от переводов, имеющих «достаточно веские основания связывать две фразы, сказанные Фоту Дэном, с древнетюркским языком». Особенной бессмысленностью отличаются переводы, сделанные И.Н. Шервашидзе в 1986 году, событие, которое должно произойти в будущем описано в прошедшем времени, и перевод Von Fabain в 1949 году «ты выведешь войско, ты уведешь оленя». Зачем, спрашивается, выводить войско, чтобы уводить оленя? Полнейшая бессмыслица. В данном случае речь идет о войне, которую затеяли Ши Лэ и Лю Яо в 328 году н.э. и ни о каком уводе оленей быть не могло, ни в реальном, ни в мистическом значении.
В 1993 году в Москве была издана «История Хакасии с древнейших времен до наших дней» под редакцией Л.Р. Кызласова. При описании «Южной Сибири в составе центральноазиатских гуннов и после его распада» авторы безосновательно пишут: «Гунны говорили на языке ныне вымершего языкового семейства, незнакомом современной науке. Этнос их, поэтому, неизвестен» (Отв. ред. Л.Р. Кызласов, 1993, с. 35). Авторы этой работы не исследовав, ни одно слово языка хунну, даже этноним «хунну» остался не тронутым, продекларировали, что этническая принадлежность хунну неизвестна.
Если взять хуннологов, приверженцев теории тюркского происхождения хунну с XIX века Ю. Клапрота, А. Ремюза, Л.Н. Аристова, К.А. Иностранцева и др., то они как правило, за редким исключением, берутся за анализ слов языка хунну, исключение В.А. Панов. Надеясь на китайские источники, которые говорят о том, что тугю и теле имеют отношение своим появлением к хунну (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 215, 220-222), и на орхонские надписи VIII века н.э. на тюркском языке считают вопрос решенным. Указание китайских источников о том, что жуань-жуани (авары) – прямые потомки хунну и монголоязычные из-за слабости своего языка перешли на тюркский язык, о чем свидетельствуют слова: тугю (быстрый), ашина (волк), тумань (десять тысяч, бесчисленное множество), исиги (отец) и т.д. монгольского происхождения, во внимание не берутся.
В случае с Л.Р. Кызласовым, может быть вариант, когда язык хунну объявляется «ныне вымершим», анализа слов не надо, вдруг монголоязычны, и надо доказывать их тюркскость. Казалось бы Л.Р. Кызласов, хакас по национальности, должен знать тюркский язык и интерпретировать хуннуские слова, ему легче, чем кому бы то ни было, но он пошел по легкому пути.
В 1993 году, в Санкт-Петербурге была издана работа Л.Н. Гумилева «Хунну», где он описывает раннюю историю хунну: «хяньюнь и хуньюй были потомками аборигенов Северного Китая, оттесненных «черноголовыми» предками китайцев в степь еще в III тысячелетии до н.э. С этими племенами смешались китайцы, пришедшие с Шун Вэем, и образовался первый прахуннский этнический субстрат, который стал хуннским лишь в последующую эпоху, когда прахунны пересекли песчаные пустыни. Тогда на равнинах Халхи произошло новое скрещивание, в результате чего возникли исторические хунны» (Л.Н. Гумилев, 1993, с. 14).
Ханьюнь и хуньюй – племена-аборигены Северного Китая, по мнению Л.Н. Гумилева. Л.Н. Гумилев, во-первых, противоречит такому объективному фактору, как язык. Если же хунну – аборигены Северного Китая, то наверняка они говорили бы на языке, близком другим аборигенам Северного Китая. Однако, по языку между хунну и северными китайцами существенная разница, первые относятся к алтайской семье языков, вторые составляют отдельную семью хань. Заимствованных слов между ними очень мало, в общей сложности наберется слов десять, а общих и того меньше, что свидетельствует о том, что эти народы мало общались между собой. Думаю, Л.Н. Гумилев ошибается, что хяньюнь и хуньюй «потомки аборигенов Северного Китая». Во-вторых, Л.Н. Гумилев противоречит Н.Я. Бичурину. Хяньюнь и хуньюй, а также шань-жуны, «обитали за северными пределами  Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ на другие» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 39) еще до эпохи Тхан и Юй, это III тысячелетие до н.э. Н.Я. Бичурин ссылается на древнего китайского автора Цзинь Чжо, который писал: «во времена государя Яо назывались Хунь-юй», при династии Чжеу Хяньюнь, при династии Цинь Хунну; т.е. Хуньюй, Хяньюнь, и Хунну суть три разные названия одному и тому же народу, известному ныне под названием монголов» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 39). Хунь-юнь, хянь-юнь и хунну, думаю, аборигены монгольских степей и Маньчжурии, а не выходцы из Северного Китая, как думает Л.Н. Гумилев. Впервые хунну упоминаются в китайских источниках, по Н.Я. Бичурину, около 300 года до н.э., а дунху появляются в китайских источниках около 600 года до н.э.
В книге, изданной в 2004 году, в Москве, под названием «История народа хунну» Л.Н, Гумилев пишет «…хунну впервые упоминаются в китайской истории по 1764 г. до н.э. Следующие упоминания о них идут под 822 и 304 гг. до н.э. Почти полторы тысячи лет истории хуннов остаются в глубокой тени» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 28). В 1764 году до н. э. хунну упоминаются не под привычным названием, а как западный жун, вот, что пишет Бичурин, который переводил китайскую хроницу «Шицзи, гл. 110»: «Хя-хуэ-шы, есть историческое прозвание царей первой китайской династии Хя. Хя-хуэ значит  царь из дома Хя, Шы значит прозвание, от слова в слово: по прозванию Хя-хуэ. Цзе-кхой, последний государь из сей династии, умер в ссылке в 1764 году до Р.Х. Сын его Шунь-Вэй в том же году со всем своим семейством и подданными ушел в Северные степи, и принял образ кочевой жизни. Китайская история полагает сего князя праотцом владетельных Монгольских Домов.
При упадке закона в Доме Хя, Гун-лю лишен был должности главного попечителя земледелия. Он претворился в западного жуна и построил городок Бинь. По прошествии 300 лет Жун-ди стали нападать на Большого Князя Шань-фу. Шань-фу бежал к горе Цишань. Жители страны Бинь последовали за Шань-фу и построили город, чем положили основание Дома Чжеу» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 40-41). Н.Я. Бичурин и китайский источник «Шицзи» ясно дают понять, что 4 тысячелетия назад или точнее в 1764 году до н.э. хунну упоминаются как жуны и жун-ди, а 900 лет спустя, в 822 году до н.э., в китайской оде как «сюньюань». Около 300 года до н.э., китайские хроники впервые упоминают как «сюнну» или «хунну». Н.Я. Бичурин, основываясь  на «Шы-гу» пишет, «что поколения Дун-ху и Шань-жун суть предка Дома Ухуань, впоследствии сделавшегося известным под названием Сяньби» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 43).
Анализируя соотношения жунов и хунну Л.Н. Гумилев пишет: «Из-за описки или неточного выражения Сыма Цяня были попытки отождествить жунов с хуннами, но мы видим, что всюду в источниках жуны выступают совместно с ди, так что их, может быть, правильно Бичурин трактует в своем переводе, как единый народ – жун-ди. Больше того, есть легенда, согласно которой чиди и цюань-жуны были одного происхождения. Жуны и ди, по-видимому, так мало отличались друг от друга, что китайцы называли некоторые народы ди западными жунами. Самое восточное племя их, обитавшее на склонах Хингана и Иньшаня, носило название шаньжун или горные жуны. Будучи отрезаны от основной массы своего народа, горные жуны слились с частью с восточными монголами – дунху, частью – с хуннами…
Приведенная точка зрения расходится с той, которую высказывают европейские и американские историки. В частности, Мак-Говерн считает жунов и ди хуннами, удивляясь лишь, что этнографические особенности тех и других не совпадают. Подробный и обстоятельный разбор этой темы дан у Латтимора, который приходит к выводу, что жуны и ди обитали внутри Китая и были оседлые горцы, а не степные кочевники, то есть отнюдь не хунны, но об этнической их принадлежности он не говорит ничего.
Совершенно игнорирует жунскую проблему Н.Н. Чебоксаров, не замечая, что это лишает его возможности правильно решить вопрос об этногенезе китайцев. Достаточную определенность вносит цитата из «Цзинь шу», в которой указано, что хунны на западе граничат с шестью жунскими племенами, то есть ясно подчеркнуто различие этих двух народов» (Л.Н. Гумилев, 1993, с. 16).
Противоположные данные тому, что говорят Латтимор и Л.Н. Гумилев, приводит Н.Я. Бичурин. Он описывает, начиная с III тысячелетия до н.э. и, примерно, до III века до н.э. жунов и ди (жун-ди) не как оседлых горцев, а как беспокойных северных соседей. Читаем у Н.Я. Бичурина: «Вынь Гун, внязь удела Цзинь, прогнал жун-ди, поселившихся в Хэ-Еи между рек Инь-шуй и Ло-шуй, под названием Чи-ди и Бай-ди. Мун-гун, князь удела Цинь, привлек к себе Ююй, и восемь владений западных жунов добровольно покорились Дому Цинь: по сей причине от Лун на запад находились поколения Гуньчжу, Гуань-жун, Ди-вань, от гор Ци и Лян, от рек Гин-шуй и Ци-шуй на север находились жуны поколений Икюй, Дали, Учжы и Сюйянь, от удела Цзинь на север находились жуны поколений Линьху и Лэуфань, от удела Янь на север находились поколения Дун-ху и Шань-жун» (Н.Я. Бичурин, 1950, с. 43). Возможно, желание Л.Н. Гумилева выводить хунну из Китая опровергается Н.Я. Бичуриным. Цитируется хроника Цзинь-шу, Л.Н. Гумилевым, о том, что «хунны на западе граничат с шестью жунскими племенами» свидетельствуют, что не все племена жунов вошли в состав хунну, выше мы насчитали 14 племен жунов.
О том, что хунну монголоязычный народ говорит схожесть обычаев с киданями, монголоязычность которых установлена. Л.Н. Гумилев описывает следующий факт: «У киданей существовал обычай – во время войны по пути во вражескую страну приносить в качестве «искупительной жертвы» духам предком какого-либо преступника, расстреливая его «тысячью стрел». Точно так же и по окончании войны они приносили духам в жертву одного из врагов, на этот раз как «благодарственную жертву». Аналогичный обычай во II в. до н.э. зафиксирован у хуннов» (Л.Н. Гумилев, 1993, с. 28).
Что касается языка хунну, Л.Н. Гумилев посвятил этому вопросу всего страницу, где пишет: «Сиратори доказывал, что известные нам хуннские слова – тюркские, и единственная хуннская фраза, дошедшая до нас – тюркская» (Л.Н. Гумилев, 1993, с. 39).
К. Сиратори в начале своей деятельности действительно был за то, чтобы признать язык хунну за тюркский, но впоследствии он отказался от этого и перешел на позицию, признающую язык хунну монгольским. Л.Н. Гумилев, видимо, не знал о перемене взглядов К. Сиратори. Но Л.Н. Гумилев признает, что «в I тысячелетии до н.э. была еще, очевидно слабо дифференцирована» имея ввиду тюркские и монгольские языки, «сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно, так как имеется прямое указание источника на близость языков хуннуского и телеского, то есть уйгурского, о принадлежности которого не может быть двух мнений» (Л.Н. Гумилев, 1994, с. 39, 2004, с. 54).
Сомнения возникают, когда начинаешь анализировать остатки языка хунну, а язык хунну невозможно анализировать без знания монгольских языков.
Н.Я. Бичурин, указав на близость языков хунну и теле-гаогюй-хойху-уйгуров, написал следующее: «Язык их сходен с хуннским, но есть небольшая разница» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 214). Н.Я. Бичурин, переводя и комментируя Вэй-шеу, автора китайской хроники VI века н.э. «Вэйшу гл. 103» пишет о небольшой разнице в языке хунну и хойху. Заметим, в VI в.н.э. племена «теле» уже назывались «хойху» и неизвестно на каком языке разговаривали теле до н.э. и на рубеже н.э. Переселившись в VI веке н.э. по северную сторону пустыни Гоби теле (ди) вступили в контакт с тюркоязычными кипчаками и киргизами, а контакт с тюркоязычными, как правило, ведет к отюречиванию, это, во-первых. Во-вторых, Л.Н. Гумилев пишет: «…возможно, к той же тюрко-монгольской языковой стихии, которая в I тысячелетии до н.э. была еще, очевидно, слабо дифференцирована…» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 54). Автор «Вэйшу» мог принять «слабую дифференциацию» за «небольшую разницу» в языке. Сомнения были и будут при тщательном анализе феномена, каким является язык хунну, если последовательно учитывать время, а не перескакивать с эпохи на эпоху, как делают это К.А. Иностранцев и его последователи.
Если возьмем современных уйгуров и уйгуров VI века н.э., то изменялись они кардинально, и по внешности, с монголоидов они превратились в переходную расу, и по языку; ни к одной языковой ветви тюрков их отнести невозможно, как узбеки они стоят особняком. В-третьих, уйгуры не прямые потомки хунну, а всего лишь внуки по дочери.
А как быть с жуань-жуанями (аварами), что они прямые потомки хунну, массовый переход на тюркский язык монголов, подмеченный В.В. Бартольдом (В.В. Бартольд, 2002, с. 275), остатки слов языка хунну, которые легко объясняются из монгольского, включая само название «хунну». Все это Л.Н. Гумилев оставляет без внимания и без ответа. Он пошел легким путем.
Л.Н. Гумилев, описывая побег Модэ от юэчжей и начальный этап его карьеры к престолу, пишет: «…Модэ оказался человеком решительным. Ему удалось похитить у юэчжей  коня и вернуться к отцу, о предательстве которого он, конечно, знал. Тумань искренне восхищенный удалью Модэ, не только не убил его, но и дал ему в управление тюмень, т.е. 10 000 семейств» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 72). Если бы Л.Н. Гумилев знал бы алтайские языки, то «Тюмень» интерпретировал бы как слово, употребляющееся только в монгольских языках, у тюрков в значении «10 000» употребляется слово «он минг».
Перечисляя роды у хуннов во времена Модэ, Л.Н. Гумилев пишет: «Знатных родов у хуннов в эпоху Модэ было три: ***нь, Лань и Суйбу. Хуянь – тюркское слово, означает «заяц»; «Сюйбу» также тюркское слово – «край»; Лань – слово китайское и значит «орхидея» - национальный цветок китайцев в древности» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 83). Л.Н. Гумилев никакую оценку исследованию А.Н. Бернштама не дает, даже не упоминает его работу, а между тем А.Н. Бернштам установил «древние произношение китайского иероглифа, коим обозначался род хоянь» h/uoger – древнемонгольское слово «бык» (Г.Н. Румянцев, 1960, с. 10).
В отношении слова «суйбу», видимо, Л.Н. Гумилев просто ошибается, «край» - по-тюркски «арка», «аркасы», «арканды», по-турецки – «кенар», возможно, заимствованное слово. Китайские иероглифы, обозначающие слова «суйбу» и «лань», видимо, ждут правильного произношения и нового прочтения. Хунну, вряд ли, через китайское слово «орхидея» могли назвать свой род или тотем рода.
Л.Н. Гумилев ошибается в очередной раз, когда пишет о всеобщей метисизации хунну, ушедших на запад: «направление метисизации более вероятно, чем любое другое» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 265). Ничего особенного с европейскими хунну не произошло, народ сохранил уклад жизни, как были кочевниками так и остались. Напор и натиск, характерный для кочевников, сохранились и на берегах Урала, Волги, Днепра и Дуная какой был на берегах Селенги, Керулена  и Онона. Современные археологические исследования наших и европейских ученых говорят, что ярко выраженный монголоидный тип хунну сохранили до V века н.э., то есть до самого своего исчезновения.
Ошибался Л.Н. Гумилев, когда утверждал: «Именно с угорских территорий начали хунну свой новый поход на запад, причем угорский элемент составил их основную боевую силу, и нет оснований сомневаться в том, что оба народа смешались и слились в один новый народ гуннов» (Л.Н. Гумилев, 262).
Несмотря на успокоительные слова Л.Н. Гумилева, приходится сомневаться. Угоры основную боевую силу европейских хунну составлять вряд ли способны, в византийских и латинских источниках я что-то не встречал подобное, их попросту нет там.
Преимущество хунну перед другими народами было в мобильности, маневренности, организованности и умении стрелять из сложного монгольского лука на полном скаку. Сложный лук – изобретение монголоязычных народов, «тугю», например, еще умели изготавливать сложные луки и пользоваться , но тюрки после изгнания из монгольских степей разучились изготавливать и пользоваться такими луками. На изготовление одного сложного лука уходило в 20 раз больше времени, чем на изготовление одного простого лука. Еще одна отличительная черта монголоязычности хунну: «как бы приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам» (А.Н. Бернштам, 1951, с. 140). Выносливые и безобразные на вид лошаденки явно монгольской породы, таких ни один тюркский народ не разводил и не имел.
Сложный монгольский лук и выносливые безобразные лошаденки монгольской породы давали возможность относительно легко изматывать противника. Хунну «завоевали аланов, утомив их беспрерывной борьбой» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 267), пишет Л.Н. Гумилев, ссылаясь на Иордана. Послушаем Бичурина, вот, что он пишет, основываясь на китайских летописях: «Никогда хунну, убив владетеля судэского, овладели землями его. Владетель Хунн оставлял уже четвертое колено после того события» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. III, с. 166). Как минимум 100 лет понадобилось европейским хунну, чтобы покорить аланов, сопротивление было достойное, аланы покорились, по моим подсчетам где-то в середине III века.
Л.Н. Гумилев пишет: «Пробиться сквозь толпу угров и аланов было очень трудно, и последствия же сказались на изменении самого облика хунну, ушедших на запад. За 200 лет с осколком хуннского народа произошли такие изменения, что долгое время ученые не решались отождествить азиатских хунну и хунну европейских. Наконец этот вопрос был решен положительно, но осталась нерешенной проблема несходства тех и других» (Л.Н, Гумилев, 2004, с. 263). Проблема всегда, здесь дело не в том, что они не сходятся, непохожесть друг на друга, как раз, наоборот, с точки зрения антропологии они представляют единство и их можно отождествлять и идентифицировать. Проблема заключается в отождествлении языка, от азиатских хунну остались осколки языка в китайской транскрипции, а от европейских хунну осталось несколько десятков собственных имен, примерно половина которых германские и славянские, и лишь около двадцати читаются, как монгольские. Ученому, не владеющему тюркскими и монгольскими языками приходится фантазировать, как и поступило большинство ученых-ориенталистов – французов, И. Бенцинг, Д. Пуллиблэнк, Г. Дерфер, наши Н.А. Аристов, К.А. Иностранцев, Н.А. Панов, Л.Л. Викторова, Л.Н. Гумилев и др.
Л.Н. Гумилев противоречит сам себе, когда пишет: «Местное население, предки вогулов, отступало на север, под тень берез и осин, кедров, елей и пихт, где водились привычные для них звери, а реки изобиловали рыбой. Им не из-за чего было ссориться и хуннами» (Л.Н, Гумилев, 2004, с. 617). Вогулы, оказывается, отступали, а не составляли «основную боевую силу хунну». Чем не фантазия?
Хунну убежали от сяньбийцев в Юебань, а откуда через Кангюй (современный Северный Казахстан) в Приуралье. Именно там находят археологи монголоидные черепа хунну, раскапывая их могильники. От Тарбагатая до Приуралья, от силы 1500 км степной дороги. Одно лето перехода – и на новом месте. Л.Н. Гумилев ошибается, когда пишет, что сяньбийцы преследовали хунну до самой Волги: «С 155 г., когда северные хунны оторвались от победоносных сяньбийцев на берегах Волги…» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 262). От Приуралья до Волги еще примерно 500 км.
Героизировать переход хунну с Тарбагатая в Приуралье не надо, как это делает Л.Н. Гумилев, обычный переход обычных кочевников. Л.Н. Гумилев вопрошает: «Так сколько же могло уйти на запад? В лучшем случае 20-30 тысяч воинов, без жен, детей и стариков, неспособных вынести отступления по чужой стране, без передышек, ибо сяньбийцы преследовали хунну и убивали отставших» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 610-611). Так далеко и долго, аж до самой Волги, сяньбийцы  не преследовали хунну и не убивали женщин, «стариков и детей». Источники говорят другое, только к 156 году н.э. сяньбийцы овладели всей территорией, какой некогда владели хунну, а произошло это, когда вождем сяньбийцев стал Таншихай, послушаем Н.Я.Бичурина: «Таншихай построил дворец у горы Даньхань при реке Чжочеу, в 300 с небольшим ли от Гао-лю на север. Он имел многочисленную конницу. Все старейшины на востоке и западе поддались ему. Почему он на юге грабил пограничные места, на севере остановил динлинов, на востоке отразил фуюй, на западе поразил усунь и овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов, от востока к западу на 14 000 ли, со всеми горами, реками и соляными озерами» (Н.Я. Бичурин, 1950, т. 1, с. 154). Сяньбийцы  только через полвека овладели всей территорией хунну, и Юебань здесь не упоминается. Преследованние хунну до Волги, видимо, плод фантазии Л.Н. Гумилева, так же, как и метисизация хунну, которые прискакали к уграм без жен. Находки в хуннуских могильниках IV и V веков свидетельствуют о монголоидности хунну, и монголоидность сохранилась до их полного исчезновения в V веке н.э., так что утверждение о переселении 20-30 тысяч всадников в Приуралье, без жен, детей и стариков не  совсем  верно.
Заканчивая работу «История народа хунну», Л.Н. Гумилев возражает американскому историку Отто Мэнчен-Хелфену: «который сформулировал следующие три положения: 1) теория, согласно которой гунны (Huns) самостоятельно пришли с Дальнего Востока, не может быть подержана ни прямыми, ни косвенными письменными или археологическими доказательствами; 2) нет доказательств того, что гунны и хунны (Hsiung-nu) говорили на одном языке; 3) искусство гуннов, насколько оно известно, коренным образом отлично от искусства хунну» (Л.Н. Гумилев, 2004, с. 661-662).
Видимо, Отто Мэнчен-Хелфен также как Л.Н, Гумилев не знал алтайских языков, отсюда вопросы, на которые давно даны ответы российскими и китайскими историками, единственный вопрос, это о языке хунну, на который до сего времени не дан адекватный ответ.
В 1994 году, во Владивостоке, была опубликована работа М.В. Воробьева «Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века  включительно», в который автор подробно исследовал кроме этнорасовой ситуации, истории культуры коренных и сопредельных народностей, но и подробно описал источниковедение и историографию, М.В. Воробьев об этнической принадлежности хунну пишет, что пока не до конца выяснено: «По историческим источникам сюнну соперничали с дунху, разгромили их и включили в свой состав многих уцелевших, т.е. получили протомонгольский пласт. С палеоантропологической точки зрения они монголоиды. Анализ 13 слов из языка сюнну показывает, что 11 относятся к основному фонду господствующего племени шаньюя, а два – иноязычные. Несомненна принадлежность девяти слов: монгольские – 5, тюрко-монгольские – 3, тюркские – 1; принадлежность остальных четырех не установлена. Впрочем, по анализу, произведенному другим автором, из 14 слов сюнну по крайней мере десять тюркского происхождения, а слов монгольских и тунгусских нет. Соответственно выводится прототюркская принадлежность сюнну или компромиссная тюрко-монгольская. Некоторые прекращают их в родоначальников других этносов.
Согласно «Тайпин хуаньюй цзи», «Тун цжи» выделяются среди других народов тем, что любят кумыс, устраивают коллективные празднества: весной в честь неба и земли с жертвоприношениями, осенью – с конскими скачками, мертвецов хоронят в гробах, снабжая их в последний путь пищей, а иногда – слугами и рабами в качестве сопогребенных; вынесший тело соплеменника с поля боя становится наследником погибшего (возможно, речь идет о том, что было на деле непосредственно), умеют выделывать сукна и войлок» (М.В. Воробьев, 1994, с. 29-30).
Невыясненность этнической принадлежности хунну не помешала поместить М.В. Воробьеву на генеалогической таблице этносов, как потомков дунху, к протомонголам:

















С генеалогической таблицей можно согласиться не в полной мере, но она наиболее близка к источникам, изложенным Н.Я. Бичуриным, и гораздо лучше схемы Викторовой Л.Л., значительно ближе к китайским хроникам. На таблице отсутствуют прототюрки, кипчаки и киргизы, хотя они не составляли населения Маньчжурии и Внутренней Монголии, как насельников сопредельных территорий я бы включил к прототюркам, а хойху и тугю (туцзюэ), по моему мнению, относятся к протомонголам. До конца VI века, они являлись, как потомки, хотя и не прямые, хунну, монголоязычными. Дунху – совершенно справедливо у М.В. Воробьева стоит раньше хунну и значится в их предках, так интерпретирует Шицзи.
Жуань-жуани (авары) – смешанного происхождения, пишет М.В. Воробьев, а Clauson по крови и языку – тюрки, правда, какими источниками пользовался в 1960 году неизвестно, может такое утверждение плод фантазии Clauson, но основными источниками знаний, безусловно, являются китайские хроники: «Этнос жужани смешанного происхождения. Ни по одному другому этносу в нашем регионе нет столько разноречивых и противоречивых мнений даже  китайских летописных источниках вовсе не отдаленных или мало отстоящих во времени от бытования жуаньжуаней. По «Суй шу», «Лян шу», «Нань шу», они ветвь сюнну, по «Юань Ци шу», - смешанного происхождения, по «Вэй шу», 197, - потомки дунху. По другим данным они родственники этноса тоба, причем, по обычаям  - протомонголы, но по крови и языку – тюрки, или даже определенно протомонголы. Остановился на классификации жуаньжуаней Эберхард, отнес их к «разным народам Севера», хотя и не отказал в отдаленном родстве с дунху» (М.В. Воробьев, 1994, с. 33).
Здесь особого противоречия между китайскими источниками нет, основные хроники: «Суй-шу», «Лан-шу», «Нань шу» пишут, что жуань-жуани «отдельная ветвь сюнну», «Юань Ци шу», смешанного происхождения, возможно, делая упор на отдельные роды дунху, вошедшие в состав жуань-жуаней, а «Вэй шу», делая эти роды основными. Что касается современных авторов, таких как Clauson и Эберхард, то они вольны интерпретировать как им угодно. Здесь приоритет  должен быть за китайскими источниками, толкующими жуань-жуаней (аваров), как «отдельная ветвь сюнну». Тем более Ма Дуань-динь позже указал, что жуань-жуани – прямые потомки хунну, а не смешанные, как тюрки или по женской линии, как гаогюйцы.
М.В. Воробьев видит одну из причин поражения азиатских хунну в «длительной и бескомпромиссной» войне с Китаем. Без этой войны империя хунну существовать не могла, об этом хорошо написал Н.Н. Крадин в работе «Империя хунну», М. 2001 год.
«В западной части региона видное место в этнической истории стало принадлежность сюнну, ухуаням и сяньби, в восточной – фуюй, гаогюйли (когуре) и илоу. Наиболее активными стали сюнну, находившиеся в состоянии длительной и бескомпромиссной борьбы с Китаем. Эта война обеспечила первоначальный подъем державы сюнну, но она же привела к истощению этнического ядра державы. Сюнну распались на северных и южных, что сопровождалось миграциями (Цзинь Баосян, 1956, с. 2-3) северных – на запад, южных – к югу от Стены. Набеги сяньби и усилия Китая довершили распад этой общности ) Линь Гань, 1987)…
Сяньби оказались более удачливыми, хотя те же две силы – сюнну и китайцы – оказывали постоянное давление на них. Отступили на север и на запад, они после упадка сюнну заняли их земли и поглотили часть их населения. Ассимиляция остатков сюнну, ухуаней, групп китайцев привела в III в. к выделению из состава сяньби самостоятельных дочерних этносов: дуаней, юйвэнь, мужунов (муюнов)» (М.В. Воробьев, 1994, с. 37).
Я бы добавил к сказанному активную роль сяньби в вытеснении хунну из степной зоны Монголии и их исходу на запад.
М.В.Воробьев под дунху разумеет «целую группу народов», он пишет: «Этноним дунху – это наименование не какого – нибудь одного народа, а целой группы народов, в известном смысле – суперэтноса. Термин широко использовал Сыма Цянь в «Ши цзи», когда он обозначал одну из трех больших групп этносов (два другие – сюнну и сушэнь). Даже двух: сюнну и дунху. Постепенно, по мере формирования новых народностей этот термин сохранялся как «родовой» или синонимический. К этой группе последовательно или одновременно стали относить ухуань, сяньби, цифу, туфа, шивэй, кумоси, кидань, туюйхунь, жуаньжуань (Таскин, 1984, с.4)» (М.В.Воробьев, 1994, с.182).
Суперэтнос, в отношении дунху, наверное, громко сказано, то что «стали относить» дунху другие народы, перечисленные М.В.Воробьевым, они стали большей частью не относиться, а выделяться из дунху за счет увеличения родов. Правда, ниже М.В.Воробьев, пишет о «выделении его этнических составляющих» (М.В.Воробьев, 1994, с.182). Думаю, М.В.Воробьев, ошибается в установлении даты появления дунху – 307 год до н.э. По Н.Я.Бичурину Дун-ху как племя жун-ди впервые упоминается после 636 года до н.э., но раньше 569 год до н.э., а как известно отец Иакинф переводил китайскую хронику, написанную «отцом истории Китая» Сыма Цянем весьма аккуратно, добросовестно. Возможно, М.В.Воробьев перепутал дунху с хунну, последние действительно «ши цзы» упоминаются после 307 года н.э., но ранее чем 214 год до н.э.
Основываясь на одном источнике – «Вэй шу», не беря во внимание другие хроники, такие как «Сун шу», «Лян шу», «Нань шу», которые говорят, что жуань жуани «отдельная ветвь сюнну», М.В.Воробьев считает, что жуань – жуани «потомки дунху».
Основываясь на мнении Ушида (Uchida, 1950, с. 141), М.В.Воробьев отвергает, что верховного правителя жуань жуаней величали каган (кэхань), а оттуда перешло это звание тюркам и уйгурам. Он считает, что этот «термин был известен еще сяньби» (М.В.Воробьев, 1994, с.300).
Далее М.В.Воробьев, совершенно справедливо, пишет: «В этнорасовом отношении регион напоминал большой котел, в котором варились разнородные элементы… Для китайцев, а именно по их записям мы судим о делах в регионе, все коренное население было и оставалось «варварами», даже тогда, когда наглядно демонстрировало свою силу. (А может быть, тогда особенно). На практике же общение, как правило, не отвергалось: происходил постоянный приток и отток населения, взаимное смешение. За редким исключением местное население, особенно знать, тянулось ко многим культурным достижениям китайцев. Правители местных образований часто декретами вводили у себя те или иные китайские новшества.
В самом регионе не существовало выраженной и стойкой этнической несовместимости, тем более – ксенофобии. Конечно, войны, набеги были постоянным явлением. Побежденный этнос мог быть вырублен подчистую, но мог и спокойно присоединиться к победителям» (М.В.Воробьев, 1994, с.355-356).
В 1993 в Новосибирске была опубликована работа П.Б. Коновалова «К истокам этнической истории тюрков и монголов». В этой работе П.Б. Коновалов допускает ошибку, выводя слово «тюрк из слова туранцы: «…этнополитоним  тюрк < туцзюэ < тукю < тур (туранцы)» (П.Б. Коновалов, 1993, с. 7). Тураном называли персы (иранцы), примерно за 1000 лет до появления тюрков (VI век н.э.), область севернее самой Персии, землю, заселенную  массагетами и саками. Это – современная  Средняя Азия и Казахстан. Население Турана было ираноязычным, а в расовом отношении европеоиды – арийцы и никакого отношения к тюркам и в частности к средневековым и современным туркам не имеют.
Само слово «турк» - монголоязычное и означает «быстрый», «скорый» от «тургэн» . Л.Н. Гумилев ошибается, когда переводит слово «турк» как «крепкий, сильный» (А.Н. Гумилев, М. 1993, с. 22).
Далее П.Б. Коновалов пишет: «В свою очередь, большая группа монголоязычных этносов – монголы, татары, кидани, шивэй, жужане, сяньби, ухуани и др. – генетически восходит, как известно к древней этнической группировке дунху (в то время, как еще более многочисленные тюркоязычные племена теле и тукю связываются с этнополитическим объединением хунну на территории Центральной Азии)» (П.Б. Коновалов, 1993, с. 7).
Во-первых, в древности тюркоязычные племена не были «более многочисленными», хунну я отношу к монголоязычным. Тюркоязычные стали более многочисленными  позднее в  средневековье, в послемонгольскую эпоху, (XIV – XV веках). Во – вторых тугю (тукю по П.Б.Коновалову) с этнополитичеким объединением хунну не связаны ни каким образом. Во времена хунну их, то есть тугю (тукю) попросту не было на свете. Тугю образовались в VI веке новой эры, а этнополитическое объединение хунну исчезло на территории Монголии за 5 веков до этого события, а как этническое образование хунну исчезли за 2 века до появления тугю на исторической арене. Проблематично существование тугю (тюрков) в составе хунну как племени, ни один источник не указывает на это, если П.Б.Коновалов, имеет ввиду род «ашина» (волк – в переводе с монгольского) – родоначальников тугю, давших начало всей огузской ветви тюркской группы, они тоже в составе хунну не упоминаются в качестве рода – племени. Свободное обращение с хронологией и игнорирование фактов, характерная черта П.Б.Коновалова. Он легко перескакивает со II – I тысячелетия до нашей эры к «Сокровенному сказанию» XIII века нашей эры.
 П.Б.Коновалов далее пишет: «Впрочем, как уже упомянуто, пример брачной связи хуннов с дунхусцами мы имеем в легенде о хуннской дочери, родившей от волка, чьими потомками явились уйгуры, это во – первых, а во- вторых, из хуннов происходила правящая династия тюрков Ашина. По – видимому, среди хуннов были роды чоно (волка), и можно подумать, что отличались они от дунхусцев только тем, что одни почитали собаку, другие – ее дикого сородича. Вот почему Буртэ – Чино мог быть потомком хуннов, а не сяньбийцев» (П.Б.Коновалов, 1993, с.14).
Бортэ – Чино мифический предок монголов, а монголы образовались в более поздний период IX век н.э. и никак не мог быть потомком хунну или сяньбийцев, этноним сяньби исчез к V веку н.э. Хунну и сяньбийцы к моменту образования монголов не существовало как и мифического предка тюрков Огуз – хана. Огуз- хан, предание, самое раннее VI века, когда тюрки формировались как этнос. Мифическое оформление этноса бывает, как правило, позднее чем реальное сложение в этнос. Ни в наше время, ни в средневековье Буртэ – Чино или любой другой мифический или реальный человек не может назвать себя потомком хунну, так как хунну растворились в окружающих племенах и народах. Как писал, совершенно правильно, Ю.С.Худяков в работе «Расселение монгольских племен в Центральной Азии в конце I начале II тысячелетия н.э.» Изданной в 1993 году в г. Новосибирске «Монголоязычные кочевые племена, кумохи, каи, кидании, проникая далеко на запад от своего этнического массива, даже становясь господствующим племенем в государствах кимаков и кара-киданей, тем не менее постепенно ассимилировались в массе местного тюркоязычного населения» (Ю.С.Худяков, 1993, с.172). Хунну в этом числе не были исключением.
В 1999 году, в Улан – Удэ, была издана работа П.Б.Коновалова «Этнические аспекты истории Центральной Азии», где П.Б.Коновалов пишет: «нам приходилось высказывать мнение о своей приверженности к концепции прототюркской принадлежности основной массы хунну. В пользу такой точки зрения свидетельствует общеисторическая направленность событий в последующие века после хунну – с появлением на исторической арене тюрков и их широким распространением по Евразии. Но парадокс заключается в том, что в этих процессах культурной тюркизации нельзя не видеть, вернее, нельзя пренебрегать очевидными историческими аналогиями, связанными с ролью хунну и монголов в мировой истории. Это обстоятельство требует особого подхода к этнолингвистической характеристике хунну (подробнее об этом см. в очерке «Об этническом аспекте истории хунну»).
Дело в том, что в хуннское время усилился процесс сближения протоэтносов, получив следующую направленность:  в антропологическом отношении в сторону монголизации за счет численного преобладания монголоидов, в лингвистическом – в сторону тюркизации (причину объяснить труднее, попытка будет сделана в другом месте). В общекультурном плане имело место явление тотальной культурной нивелировки этносов: начинался процесс образования суперэтнического феномена; материальная и духовная культуры в целом составляют некую трудно дифференцируемую тюрко-монгольскую общность. Двуязычие в этих условиях, надо полагать, было нормой, но тенденция его развития шла, вероятно, в сторону преобладания тюркских диалектов.
На следующих этапах сяньбийского и жужаньского господства в Центральной Азии происходит этнополитическая активизация монголоязычных элементов, но, к сожалению, археологические материалы по этим периодам не известны.
В дальнейшем средневековые тюркские и монгольские этносы развиваются в рамках тюркского, уйгурского каганатов, где, несмотря на усиление тюркизации, все время сохранялись потомки сяньбийского – жужаньского этносов. Археологические комплексы этого времени, определяемые как древнетюркские (или раннетюркские) – погребальные памятники, мемориальные комплексы, городища и петроглифы – распространены в Саяно – Алтае, Западной и Центральной Монголии» (Коновалов П.Б. Этнические аспекты истории Центральной Азии, Улан-Удэ, 1999).
П.Б. Коновалов ошибается. Во – первых хунну не принадлежали к «прототюркской массе» ни в основном ни в частности, это факт не доказанный. Они принадлежали к монголояычным народам, об этом свидетельствует их язык, в том числе собственные имена как азиатских так и европейских хунну, и самоназвание народа – «хунну» от монголоязычного «народ, люди». Во – вторых, П.Б. Коновалов упускает из вида или забывает, тот факт, что между хунну и тюрками стоит огромный временной разрыв в 5 веков, когда он имеет ввиду «общеисторическую направленность событий в последующие века после хунну». Упускать из виду события, когда гегемонами Центральной Азии, за 500 лет, были сяньбийцы, тоба и жуань – жуани, все монголоязычные народы. Автор «замечательного» произведения К.А.Иностранцев, видимо, под обаяние которого находится П.Б.Коновалов, не всегда прав.
В – третьих, особая живучесть тюркского языка, это очевидный факт. Из десяти встречающихся если двое тюрки, то эти двое, непременно, перейдут в общение между собой на тюркский, при этом независимо какие тюрки, казахи, тувинцы ит.д. Монголы наоборот, из десяти встречающихся если восемь монголы, а двое иной национальности все восемь перейдут на язык понятный двоим, не монголам. Нерешительность, не желание обидеть кого-нибудь, описанные Приском Панийским в V веке, характерная черта монголоязычных людей. Об этом надо писать прямо, и не делать наукообразные выверты в отношении сближения протоэтносов, в антропологическом отношении в сторону их монголизации. Как – будто антропологически протомонголы и прототюрки относились к разным расам. Они представляли единую расу с относительно схожими языками и культурой. В общекультурном плане никакой нивелировки этносов не происходило и процесс суперэтнического феномена не начинался, как пишет П.Б.Коновалов. Культура протомонголов, прототюрков и протоманьчжуров представляла во многом единую картину, обусловленную единым происхождением.
С предположением П.Б.Коновалова о развитии некой тюрко – монгольской общности надо частично согласится, но этот процесс начался гораздо позже хуннуской эпохи, при средневековых монголах, и закончился для монголов печально, тюркизацией монголов ушедших на запад. Когда образовывался новый этнос – тюрки («быстрые» с монгольского) это VI век н.э., ничего подобного не было, наоборот, первоначально тугю были монголоязычны, а потом начался процесс отюречивания и отдаления этносов.
Монгольский этнос в рамках тюркского и уйгурского каганатов не развивался. Остатки монголоязычных племен в рамках тюркского и уйгурского каганатов тюркизовались то есть превратились в обычных тюрков, и перешли на тюркский язык, монгольский этнос сохранился и получил развитие восточнее этих каганатов и вновь заселил бывшие свои территории включающие Восточный Казахстан, Джунгарию и Кашгарию но уже в IX веке, то есть в средние века.
П.Б.Коновалов пытаясь сблизить «протоэтнос» сближает плиточные могилы и курганы – керексуры (хэрэксуры). Насколько он прав покажут дальнейшие исследования. Пока же он пишет: «Повсюду в Монголии и в Забайкалье можно видеть составленные из вертикальных каменных плит прямоугольные ограды, похожие на каменные ящики, большие каменные курганы с круглыми или квадратными ограждениями, с многочисленными сопровождающими гладкими вокруг. Иногда эти сооружения дополняют выложенные камнями так называемые «фигурные» могилы в форме четырехугольника с вогнутыми сторонами и наконец, целые поля ритуально – жертвенных кладок, среди которых стоят стелы – оленные камни» (П.Б.Коновалов, 1999, с.18)
Остановимся на термине «херексур», который интерпретируется П.Б.Коноваловым своеобразно, с его логикой «прототюркской принадлежности» хунну. «Термин произошел от народного названия – монгольского хэргэс = хиргиз=хыргыз+суурь, или+ уур, или + хуур, что означает соответственно – киргизское = кыргызское место, или гнездо или могила» (П.Б.Кановалов, Улан – Удэ, 1999, с.19), на самом деле слово «херексур» произошел от монгольского «хэрэг» что, означает «надо, нужда, потребность, дело, необходимость» (Домдинсурен Ц, Лувсандэндэв А. Русско – монгольский словарь, Улан - Батор, 1982, с.291), (Лувсандэндэв А, Монголо – русский словарь, М., 1957, с.591) и «суурь» по-монгольски «место, то есть место где необходимо совершить обряд поминовения предков, помолиться, отдать дань духам предков». Место «херексур» не обязательно захоронение, это аномальное место, как правило. Никаких «киргизов»  и духом их  не пахнет, впрочем по киргизски в частности, и на тюркских вообще «надо, потребность, нужда, необходимость» почти то же самое что по – монгольски «керек», «керяк», а «суурь» сам П.Б.Коновалов признает как слово монгольское, означающее «место». П.Б.Коновалов, видимо, не знает бурятский язык (монгольский), во всяком случае, у меня большие сомнения на этот счет.
В подтверждение сказанному мной, что «хэрэксуры» не обязательно захоронение, а как правило аномальное место где монголоязычные люди отправляли религиозную потребность, П.Б.Коновалов  пишет: «У с. Подлопатки на р. Хилке в Бурятии М.В.Константиновым был раскопан керексур, в кургане которого найдены вещи хуннского времени.
В двух керексурах вблизи с.Нижний Бургултай на р.Джиде найдено большое количество разнообразных вещей в насыпях курганов при полном отсутствии следов захоронений» (П.Б.Коновалов, 1999, с.21).
Находка М.В.Константиновым «вещей хуннского времени» свидетельствуют, что хунну, по видимому были, монголоязычны и отправляли религиозную потребность и приносили в жертву потусторонним силам разнообразные вещи, то есть хэрэксуры (керексуры) это культовое место.
 П.Б.Коновалов, пишет: «Несмотря на преобладающее в науке мнение о тюркоязычии хунну, нельзя считать его доказанным однозначно. Хунноведение и сегодня не разрешило полемику в рамках по крайней мере двух гипотез – тюркоязычия и монголоязычия хунну. В их основе лежат древние и отчасти средневековые китайские источники и данные исторической географии Центральной Азии» (П.Б.Коновалов, 1999, с.45). П.Б.Коновалов ошибается, когда говорит о преобладании в науке о тюркоязычии хунну. Нейман, Бергман, Шмидт, Хоуорс и др. были за монголоязычие хунну, это из числа зарубежных специалистов и все они владели монгольским языком, а что касается русских ученых, то это в первую очередь, Н.Я.Бичурин, академик А.П.Окладников и др., а академик В.В.Бартольд предостерегал делать выводы на данных орхонских надписей и указывал на переход многих монгольских племен в тюркоязычие несмотря на господствующее положение. Мы не берем здесь во внимание взгляды китайских и японских ученых, большинство которых за монголоязычие хунну. П.Б.Коновалов, вероятно, имел ввиду, под преобладающим мнением, взгляды советских и российских ученых, но никто из них не знает тюркского и монгольского языков. Поэтому как говорил академик Б.Я.Владимирцев в рецензии на работу Грум -Гржимайло «Урянхайский край и Западная Монголия» полностью зависят от переводчика. Таковым является В.С.Таскин, владея китайским, он видимо, не знал монгольских и тюркских языков. П.Б.Коновалов считает его: «Последним словом в изучении письменных источников о хунну и дунху, их отношении к тюркским и монгольским племенам является исследование В.С.Таскина (1984), значительно подкрепившего путем историко – географического анализа источников гипотезу тюркизма хунну и монголизма дунху (Материалы по истории сюнну, 1978, 1973)» (П.Б.Коновалов, 1999, с.45). Что касается монголизма дунху, то это не заслуга В.С.Таскина, задолго до него о монголизме дунху говорил П.Пельо, а Л.Лигети доказал монголизм тоба (табгачей), потомков дунху.
В.С.Таскин в доказательство тюркизма хунну привел в пример Шервашидзе И.Н. интерпретирующего хуннскую фразу как тюркскую «К войску ты вышел Букдга низложил», а так же еще три перевода сделанные в том же духе, а перевод сделанный венгром Мункачи, сознательно или по незнанию отсутствует у него, и который имеет больший смысл, чем все переводы сделанные «тюркистами» «войско выйдет, всех убьет». Кроме этого пассаже я не заметил у В.С.Таскина аргументов в защиту тюркизма, кроме трех слов katip, typti, tan, которые им ошибочно интерпретированы как тюркские, на самом деле они без натяжек толкуются как монгольские, особенно первые два. Никакого анализа самоназвания народа – хунну, ни собственных имен хунну, ни отдельных слов, кроме вышеназванных, В.С.Таскиным не сделаны и ни о каком значительном продвижении вперед теории тюркизма не может быть речи. Топчется хунноведение все там же и на том же уровне где остановился в 1926 году Иностранцев К.А.
 Коновалов П.Б., забыв что ранее говорил о прототюркской принадлежности хунну и что Таскин В.С. значительно подкрепил гипотезу тюркизма хунну он пишет: «Но у нас нет достаточных оснований, чтобы в создателях хуннского государства видеть именно тюрков» (П.Б.Коновалов, 1999, с.49).
Далее П.Б.Коновалов совершенно справедливо продолжает: «Решение вопроса надо искать в изучении истории формирования и взаимодействия алтайских языков, проработки гипотез их контактного или генетического родства, выяснении динамики языковой ситуации в периоды обособления или сближения тюркских, монгольских и тунгусских диалектов на протяжении тысячелетия до новой эры и тысячелетия от новой эры.
Что касается археологии, то в данном случае она не в состоянии самостоятельно решить рассматриваемую проблему» (Коновалов П.Б., Этнические аспекты истории Центральной Азии, Улан - Удэ, 1999, с.49).
При этом Коновалов П.Б. даже не пытается анализировать самоназвание народа хунну, ни собственные имена, ни отдельные слова остатка языка хунну.
Отдельные слова и собственные имена, между тем дают многое, ведь язык состоит из отдельных слов. Я не умаляю грамматический строй значение синтаксиса, но основу языка составляют отдельные слова, тем более в то далекое время хунну не были связаны с так называемыми мировыми религиями, их имена были натуральными, природными.
Автор категорически не согласен с критикой «алтайской» теории, в частности с А.С.Щербаком, он утверждает, что основной словарный запас, характеризующий и связанный с жизнью все таки заимствован монголоязычными из тюркского языка. Видимо,  А.С.Щербак исходит из предположения, что в древности монголоязычные и тюркоязычные не были связаны, развивались изолированно, а затем монголоязычные пришли в степь и заимствовали слова необходимые для обитания в степи у тюркоязычных. Автор исходит из предположения, что монголоязычные, тюркоязычные, маньчжуроязычные, корейцы и японцы произошли из одного племени. Слова, якобы, заимствованные из одного языка в другой на самом деле общие, для монгольских и тюркских или монгольских маньчжурских или для всех языков одной семьи.
Например, тала – равнина, что по-монгольски, что по-тюркски. Общий корень имеется во многих словах монгольского и тюркского языков. Слово тенгиз – море считается тюркским, однако тенгиз – море по-монгольски, заимствованное слово или общее, я склонен считать общим. То же самое с словом будай – пшеница и по – монгольски и по – тюркски. Слово земледельческое, характеризует, что предки монголоязычных и тюркоязычных совместно занимались земледелием или собирательством.
    Б.Б.Дашибалов в работе «Очерки по истории древних и ранних монголов» пишет: «Ранее мы показали, что все эти признаки оседлости характеризовали культуру древних монголов дунху. Родственные связи дунху и хунну отчетливо просматриваются в письменных источниках. Мнение о близости и родственности этих народов и принадлежности их к монгольским языкам отстаивали в своих работах Г.Сухбаатар и М.В.Воробьев» (Очерки по истории древних и ранних монголов, Улан – Удэ, 2002, с.31).
Б.Б.Дашибалов относит хунну к монголам при этом ссылается на Г.Сухбаатара и М.В.Воробьева. Думаю эта позиция бездоказательная. Корректнее было бы назвать хунну и дунху монголоязычными, если большинство оставшихся слов хуннов – читаются и расшифровываются как монгольские но это не дает основания называть хуннов монголами. Монголы явление средневековое. Между хунну и монголами лежит пропасть длиной в 700 лет, между ними сяньби, жуань – жуани, тюрки, уйгуры и кидани. И лишь затем появились на исторической арене  Центральной Азии монголы. Монголоязычные ни в III веке д.н.э., ни средневековье, ни в наше время единства не представляли. III век до н.э. это хунну и дунху два монголоязычных народа, две соперничавшие группы племен. Средневековье – это кидани, татары, меркиты, найманы и собственно монголы, вспомним продолжительные войны Тимуридов и  Чингисидов, Моголистана и Центрального улуса и т.д. То есть было единство, как временное и преходящее, единство как собранное силой оружия и политическое.
Затем, в 2003 году, в Улан-удэ была издана работа Б.Б.Дашибалова «Исток: от древних хори-монголов к бурятам», где он пишет о хунну и дунху не совсем правильно: «Вошедшие в мировую историю знаменитые хунну были родственны дунху, но впоследствии разделились  и стали враждовать друг с другом. Хуннов китайцы называли ху, то есть варвары, поэтому дунху означает восточные ху, так как «дун» на китайском языке значит «восток». Некоторые исследователи считают дунху и хунну на ранних этапах составляли один народ,  и самоназванием их было имя ху» (Б.Б.Дашибалов, 2003, с.8-9). У Н.Я.Бичурина выглядит не совсем так гладко, был один народ, разделились и стали враждовать к VII веку до н.э. Впервые дунху  упоминаются в составе жунов, как племя (поколение, как пишет Н.Я.Бичурин): «Му-гун, князь удела Цинь, привлек к себе Ююй, и восемь владений западных жунов добровольно покорились Дому Цинь по сей причине о Лун на запад находились поколения Гуньчжу, Гуань – жун, Ди - вань от гор Ци и Лян, от рек Гин – шуй и Ци-шуй на север находились жуны поколений Икюй, Дали, Учжы и Сюйянь, от удела Цзинь на север находились жуны поколений Линьху и Лэуфань, от удела Янь на север находились поколения Дун-ху и Шань - жун» (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с.43).
Хунну впервые упоминаются в китайских хрониках около 300 года до н.э. «В сие самое время Китай разделился на семь взаимно враждебных царств, и три из них граничили с хуннуми» (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с.45), а до этого времени северные варвары упоминаются как жун – ди и, как пишет, совершенно справедливо Б.Б.Дашибалов ху. «Ху» видимо, переделанное на китайский лад «хун» - у монголоязычных народов означает «человек», а «хунну» множественное число, означающее «люди, народ».
В 2008 году, в Улан – Удэ, был опубликован следующий труд Б.Б.Дашибалова «Очерки по истории древних и ранних монголов», где он в основном приводит археологические доводы в пользу монгольского происхождения хунну и родственных связей дунху и хунну, например он пишет: «Родственные связи дунху и хунну отчетливо просматриваются в письменных источниках. Мнение о близости и родственности этих народов и принадлежности их к монгольским языкам отстаивали в своих работах Г. Сухбаатар и М.В.Воробьев» (Б.Б.Дашибалов, 2008, с.31).
В каких именно источниках «просматривается» и какие «родственные связи» Б.Б.Дашибалов отсылает, в частности, к М.В.Воробьеву, автору довольно плодовитому.
В 2001 году была издана, в г. Москве, работа Н.Н. Крадина «Империя хунну» где он совершенно правильно разделил хуннологию на «три этапа развития». Первый этап следует отсчитывать с 1756 г., когда была опубликована первая специальная книга по истории кочевников Внутренней Азии, начиная с эпохи хунну. Ее автором был профессор Сорбонны и хранитель древностей в Лувре Ж. Дегинь (Deguignes 1756 – 1758). Квинтэссенция исследований истории хунну по письменным источникам от XVIII в. до середины 1920-х гг. дана Г.Е. Грумм-Грижимайло (1926). Сводный характер по политической истории хунну на основе нарративных материалов для своего времени имели работы В. Мак-Говерна (McGovern 1939), Р. Груссе (Grousset 1939), Л.Н. Гумилева (1960). На рубеже 1970 – 1980-х гг. успехи монгольской и советской исторической хуннологии были обобщены в монографии Г. Сухбаатара (1980). На сегодняшний день зарубежная китайская, японская и европейская литература по хуннологии сжато, но достаточно полно систематизирована в «Кембриджской истории ранней Внутренней Азии» (Yu 1990).
Поскольку китайские хроники были написаны древними авторами под определенным углом зрения, целый ряд проблем получил своеобразное толкование. Выводы летописей существенно дополняют и корректируют археологические источники. Начало второго этапа относится к концу XIX в. и его следует связывать с личностью Ю.Д. Талько - Грынцевича. Именно он положил начало изучению археологических памятников культуры хунну (1899; 1902; 1928; 1999). Однако широкий международный резонанс хуннская археология получена только после исследований экспедиции П.К. Козлова в Ноин - Уле. Экспедицией были исследованы так называемые «княжеские» погребения, давшие уникальные материалы. Эти материалы в свое время вызвали сенсацию в научных кругах, демонстрировались на крупных международных научных выставках, неоднократно публиковались (Козлов  1925; Теплоухов 1925; Umehara 1962; и мн. др.).
В последующие годы изучение хуннских археологических памятников вели Г.Ф. Дебец, А.Д. Симуков (см.: Доржсурэн 1961), Г.П. Сосновский (1934; 1935; 1940; 1946).
Третий этап следует отсчитывать с 1947 г., когда под руководством А.П. Окладникова (1951; 1952; и др.) начались исследования второй Бурят-Монгольской археологической экспедиции ИИМК АН СССР и БМКНИИКЭ. Именно с этого времени начинается широкомасштабное изучение археологических памятников хунну исследователями многих стран, в первую очередь исследователями из СССР и Монголии (А.П. Окладников, В.П. Шилов, А.В. Давыдова, Х. Пэрлээ, Ц. Доржсурэн, И. Эрдели, П.Б. Коновалов, В.В. Волков, Ю.С. Гришин, В.В. Свинин, Н. Сэр-Оджав, Э.В. Шавкунов, Д. Наваан, Д. Цэвэндорж, С.С. Миняев, С.В. Данилов, А.Д. Цыбиктаров и др.). В результате крупномасштабных археологических исследований были достигнуты впечатляющие результаты, позволившие существенно дополнить сведения письменных источников данными об оригинальной культуре древних номадов Монголии, неизвестных ранее сторонах экономики хуннского общества (земледелие и ремесло), военном деле, хронологии и пространственном распространении археологических памятников культуры хунну, этнических, торговых и других связанных хунну с соседними народами (Egami 1948; Доржсурэн 1961; Руденко 1962; Давыдова 1965; 1985; 1995; 1996; Коновалов 1976; Миняев 1982; и мн. др.)  (Н.Н.Крадин, 2001, с.17-18).
Мы в своей работе старались придерживаться вышеуказанных этапов развития исследований происхождения хунну. Хотя его работы посвящены социально – политическому устройству хуннуского общества, теме более актуальной.
Далее Н.Н.Крадин заметил: «Еще в начале XX века Ф.Хиртом и К.Сиратори была замечена созвучность этого имени» (Туманя – А.С.Шабалов) со словом «тумэн» (tуман), обозначавшим «десять тысяч» (Н.Н.Крадин, 2001, с.51). Добавлю слово «тумэн» означает «десять тысяч, бесчисленное множество» только на монгольских языках на тюркском это слово в значении «десять тысяч,  бесчисленное множество» не употребляется «десять тысяч» на тюркских языках «он минг».
Так же Н.Н.Крадин, совершенно справедливо, подверг критическому анализу, широко распространенную в литературе параллель сюжетов прихода к власти Модэ и тюркскую сказку об Огуз – хане. Он вслед за Е.И.Кычановым, отмечает:       
«… между сюжетами об Огузе и о Модэ имеются существенные различия.
«Тоумань хочет убить сына, чтобы сделать шаньюем другого сына, более любимого, Кара-хан хочет убить сына за то, что тот принял чужую веру, ислам. Разные сюжеты, в рамках которых должен быть реализован один умысел – убийство сына. Сходство обнаруживается лишь в том, что 1) отец хочет убить сына; 2) все происходит во время охоты; 3) в итоге не отец убивает сына, а сын убивает отца и становится правителем» (Кичанов 1997: 250).
Вывод Е.И. Кычанова можно дополнить. Прежде всего сходство между 24 «техниками» Модэ и 24 «ветвями» Огуза чисто внешнее (Рашид-ад Дин 1952а: 85). В последнем случае речь идет о 6 сыновьях Огуз-хана, у каждого из которых было по 4 сына, итого 24 внука Огуза. Структурно Хуннская держава основана совершенно по-иному. Она была разбита не на две, а на три части: «центр», «левое» и «правое» крылья. Крылья делились на подкрылья. Данными структурными подразделениями управляли четыре ближайших родственника шаньюя, носившие титулы «ванов» («князей»). Шаньюю в управлении «центром» помогали два помощника. Из остальных 18 «темников» шестеро имели несколько более высокий статус (Лидай 1958: 17; Бичурин 1950а: 48 – 49; Материалы 1968: 40; и др.).
Графически данные отличия можно выразить так:
Держава Модэ: (1 – 3 – 4 + 2 – 6 + 12);
Ханство Огуза(1 – 2 – 6 – 2 – 4)». (Н.Н.Крадин, 2001, с.54).
Здесь можно добавить, что фольклорное сказание про Огуз-хана распространено среди не всех тюрков, имеет хождение среди так называемых тюрков – Огузов, то есть среди турков, азербайджанцев и туркмен. В фольклоре кипчакской ветви (татар, башкиров, казахов и др.) сказание про Огуз – хане не распространено даже среди   киргизов не пользуется успехом, Алпамыш и Мандс, вот истинные фольклорные герои этих народов. Было бы удивительно, если образ Модэ шаньюя сохранился в памяти тюрков, ведь тюрки появились на исторической арене, в VI веке н.э., когда хунну как народ исчезли растворившись в других народах, не только в тюрках, сколько в китайцах, иранцах, славянах, германцах и др. окружающих народах, оставив о себе память в фольклоре многих народов. Хунну положили начало незавидному концу многих монголоязычных племен и народов. Их судьбу впоследствии разделили авары, кидани, найманы, кунгираты, мангыты, джалаиры и многие другие монголоязычные племена и народы.
Н.Н.Крадин совершенно прав что события в фольклоре получают развитие «не в соответствии с реальным историческим временем», он пишет:
«В советской литературе предпринимались попытки рассматривать легенду об Огуз-хане как исторический источник (см., например: Бернштам 1935). Однако возможности получения из фольклора прямой исторической информации принципиально ограничены. Исследования фольклористов, в первую очередь В.Я. Проппа (1976), показывают, что эпос, сказки и другие формы фольклорных произведений не дают реального изображения конкретных событий и исторических деятелей. Судя по всему, этот вывод в немалой степени справедлив и в отношении легенды о Модэ, хотя в данном случае мы имеем дело, конечно, с не совсем фольклорным произведением.
Определенно можно сказать, что Модэ получил престол посредством свержения законного правителя (возможно, отца). Из второй части легенды ясно, что после переворота им были разбиты и подчинены дунху. Однако, пожалуй, этими событиями достоверная информация ограничивается. Мы можем лишь догадываться, как разворачивались реальные события. Теоретически они могли происходить в соответствии с сценарием «Ши цзи», когда Модэ перехитрил и убил своего отца. Но не менее вероятна и сюжетная линия легенды об Огуз-хане, повествующая о гражданской войне. Впрочем, события могли разворачиваться совсем иным, неизвестным нам путем.
По этой же причине нет возможности восстановить реальную хронологию событий. В фольклорных произведениях время нереально. Оно подчинено логике сюжета произведения. Все события, которые происходят с главными героями, развиваются по законам жанра (в данном случае по нарастающей), но не в соответствии с реальным историческим временем. До 209 г. до. н.э. можно говорить только о хуннской «доистории». Конкретная событийная история начинается только после этой даты» (Н.Н. Крадин, 2001, с.55).
Сказанное совершенно справедливо, и в этой связи попытка П.Б.Коновалова вывести из монгольского мифа о Гоа-марал и Борте – Чино что – нибудь реальное или похожее на реальность также напрасны.
В 2003 году, в Новосибирске, была издана книга Ю.С.Худякова «История дипломатии кочевников Центральной Азии», где он кроме всего прочего совершенно справедливо, пишет как прекратили свое существование южные хунны: « С середины II в.н.э. часть южных сюнну мигрировала на север в степные районы и была постепенно ассимилирована сяньбийцами и ухуанями. Государственное образование южных хуннов прекратило свое существование в начале III в.н.э. Оставшиеся в пограничной зоне южные хунны были ассимилированы китайцами. Они принимали участие в образовании нескольких государств на территории северного Китая» (Ю.С.Худяков, 2003, с.72).
В подтверждение сказанному нами раннее, что монголоязычные подвержены ассимиляции и легко расстаются со своим языком и обычаями приводит Ю.С.Худяков, на примере табгачей, основателей китайской династии Вэй, он пишет: «Табгачи сохраняли в армии и государственном аппарате в качестве официального сяньбийский язык. Известно, что китайская знать ради карьеры осваивала этот язык, принимала сяньбийские имена. Однако даже такие меры не смогли сдержать ассимиляционных процессов и в конце V в. в империи Вэй император Вэнь-ди запретил носить сяньбийскую одежду и разговаривать на сяньбийском языке. Император и высшая знать заменили сяньбийские фамилии на китайские. Всячески поощрялись смешанные браки. Проводником ассимиляции и китаезации стала сама сяньбийская знать, воспринявшая китайскую и отказавшаяся от своей сяньбийской культуры. Можно сказать, что китайцы изобрели еще один способ борьбы с номадами – подчинение им и постепенную ассимиляцию» (Ю.С.Худяков, 2003, с.80).
Можно частично согласиться с Ю.С.Худяковым, что постепенную ассимиляцию и подчинение изобрели китайцы как способ борьбы с северными соседями, но дело в том, что сами монголоязычные народы никогда не оказывают сопротивление ассимиляционным процессам.
Противоположный пример показывают тюрки. В X в.н.э., небольшое количество тюрков – 60 тысяч кибиток, по приглашению византийского императора были поселены на юге Анатолийского полуострова для борьбы с сарацинами (арабами). За время сопоставимое с существованием империи Вэй в Северном Китае, то есть за 4 века, тюрки не только сохранили язык, но сумели ассимилировать окружающие народы. При этом правда тюрки поменяли внешность, из монголоидов превратились в европоидов и поменяли религию но самое главное сохранили язык и в настоящее время превратились в 60-ти миллионный народ. Превратиться из небольшого монголоязычного народа, какими были тугю (быстрые (монгол.)), в VI веке н.э. до многомиллионного турецкого народа в XVI веке, угрожавшего завоеванием Европе, это феномен требующий дальнейшего изучения, и так везде и всегда куда бы ни ступала нога тюрка. У монголоязычных народов с точностью до наоборот, куда бы ни приходил монголоязычный, будь то Китай, Индия, Иран, Турция и другие земли монгольский язык удерживается от силы 4-5 поколений, а затем исчезает. Остаются монголоязычные только в фольклоре от  «Песни о Нибелунгах» до «Манаса» и «Алпамыса». Слабость монголоязычных их не патриотизм, это факт, тоже, требующий дальнейшего изучения.
Ю.С.Худяков, в 2007 году в Санкт – Петербурге издал книгу «Золотая волчья голова на боевых знаменах оружия и войны древних тюрок в степях Евразии» где он несколько преувеличил мощь средневековых тюрок. Тюрки никак не могут считаться древним народом, они появились в VI веке н.э., когда уже было средневековье (V век н.э.). Ю.С.Худяков, серьезный ученый, на полном серьезе цитирует бред средневекового ученого XI века, филолога, автора «Словаря тюркских наречий» Махмуда Кашгари: «свое название тюрки получили от самого Аллаха, которому принадлежат такие слова: «Воистину у меня есть войско, я называл его тюрк и поселил на востоке»» (Ю.С.Худяков, 2007, с.11). Как известно во время возникновения и падения тюркского каганата (553-745 гг. н.э.) ислам еще не возник, ислам возник в Аравии в VII века н.э., то есть спустя век после возникновения тюркского каганата и религия у тюрков, как известно было язычество. Ислама и в помине не было. Границы тюркского каганата Ю.С.Худяков значительно расширяет, по сравнению с реальными: «от Желтого моря на восток, до Черного моря на западе» (Ю.С.Худяков, 2007, с.10).
В действительности граница Тюркского каганата была значительно меньше – на востоке до Хэнтэйских гор, на западе до Аральского моря, таковы данные археологии.
С Ю.С.Худяковым надо согласиться, он совершенно справедливо пишет: «В древности этнические названия многих племен и этнических групп, несмотря на различия в словах – обозначениях, буквально значили одно и тоже: «люди» или «настоящие люди», под которыми понимались «мужчины», «воины», «соплеменники»» (Ю.С.Худяков, 2007, с.12). Сказанное Ю.С.Худяковым как раз подходит под название «хунну» - в переводе с монгольского языка «люди», «народ», а «тюрки» (тугю) – в переводе с монгольского «быстрые».
Ю.С.Худяков повторяет ошибку С.Г.Кляшторного отождествляя тюркское название волка («фули» или «бури»), титул ябгу и имя правящего рода Ашина, которое на сакском языке значило «достойный, благородный» (Ю.С.Худяков, 2007, с.19). Первое слово «фули» простое совпадение а ябгу и Ашина соответственно переводятся с монгольского языка как «старший», «большой» и «волк».
В.Н. Никаноров и Ю.С. Худяков в работе «Свистящие стрелы Маодуня и Марсов меч Аттилы» изданный в СПб. М., в 2004 году пишут, ссылаясь на И.П.Засецкую, совершенно справедливо, что азиатские и европейские хунну представляют один и тот же народ, о чем свидетельствуют категории материальной культуры, погребальный обряд и принадлежность к монголоидной расе:   «Автору этих строк наиболее убедительной представляется концепция И.П. Засецкой, которая на основе многолетнего изучения данного вопроса пришла к выводу о несомненной этнокультурной связи между группами – народом, несомненно, восточного, и более того, монголоидного происхождения, с одной стороны, и хунну – северными соседями Китая, с другой. По ее мнению, об этом наглядно свидетельствуют такие категории материальной культуры европейских гуннов, как: 1) новые типы наконечных стрел, не имеющие аналогов в оружии предшествующей, сармато-аланской культуры Северного Причерноморья, но явно восходящие к хуннским и среднеазиатским древностям первых веков нашей эры; 2) знаменитые бронзовые котлы так называемого «хунно-гуннского» типа, имеющие центральноазиатское происхождение и распространившиеся в период гуннской миграции II-IV вв. от Северного Китая до Юго-Восточной Европы; 3) украшения специфического полихромного стиля. Гунны также принесли с собой из  Центральной Азии совершенно новые погребальные обряды. Наконец, описания внешности гуннов у древних европейских авторов не оставляют сомнения в том, что эти пришельцы принадлежали к монголоидной расе» (В. П. Никаноров, Ю.С. Худяков, 2004, с. 155).
Также генетическую связь между азиатскими и европейскими хунну В.Н. Никаноров и Ю.С. Худяков установили  изучая военное дело хунну, они пишут: «Генетическая связь между гуннами Юго-Восточной Европы и хунну Центральной Азии очень хорошо прослеживается и сфере военного дела. Как было показано в первой части этой книги, войско хунну состояло из отрядов конницы, вооруженных мощными сложносоставными луками и атаковавших в рассыпном строю. Их тактика была основана на повышенной дальнобойности луков, которая позволяла им не ввязываться в ближний бой, а эффективно вести обстрел противника со значительного расстояния, т.е. биться с наименьшими для себя потерями. В ходе сражения хунну также применяли различные маневры и хитрости. Их стратегия базировалась на внезапности нападения и стремительном и глубоком проникновении в тыл противника. Ниже мы увидим, что все основеые компоненты военной практики европейских гуннов, особенно в ранний период их пребывания в Юго-Восточной Европе, были практически идентичны хуннским» (В,Н, Никаноров, Ю.С. Худяков, 2004, с. 155-156).
Тождественность азиатских и европейских хунну, указанное авторы, подкрепляют обширными цитатами из Аммиана Марцелина и Иордана:
«Аммиан Марцеллин, знаменитый римский историк  и современник появления гуннов в Европе, описывает их следующим образом: «Племя гуннов, о котором мало известно в древних памятниках, обитая за Меотийскими болотами (Азовским морем) у Ледовитого океана, превосходит своей дикостью всякую меру. При самом рождении на щеках у младенца делаются глубокие надрезы острым железом, чтобы задержать тем самым своевременное появление волос на образовавшихся рубцах, так что они старятся безбородыми и лишенными красоты, подобно скопцам. Члены тела у них плотные и крепкие, шеи толстые, и они вообще столь страшны, что их можно принять за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при сооружении мостов. При столь неприятном человеческом облике они так дики, что не употребляют ни огня, ни приготовленной пищи, а питаются кореньями полевых трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут под свои бедра на спины коней и дают ему недолго попреть. Они не когда не укрываются ни в каких строениях, избегая, их как гробницы, удаленные от обычного людского обихода. У них нельзя даже найти покрытого камышом шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели они приучены переносить холод, голод и жажду. И на чужбине они входят под крышу только в случае крайней необходимости, так как не считают себя под ней в безопасности. Они одеваются в одежды льняные или сшитые из шкурок лесных мышей; нет у них различия между домашней и выходной одеждой; раз надетая туника грязного цвета снимается или заменяется не раньше, чем от долгого гниения она распадется на лохмотья. Головы они прикрывают изогнутыми меховыми шапками, а свои волосатые ноги – козьими шкурами; затрудняет их свободный шаг. Поэтому они не годятся для пешего сражения, но зато они словно приросли к своим выносливым, но уродливым на вид лошадям, и подчас, сидя на них по-женски, занимаются своими обычными делами; на них же каждый из этого племени проводит день и ночь, покупает и продает, ест и пьет и, склонившись на крутую шею коня, засыпает так крепко, что видит разнообразные сны. Когда приходится им совещаться о серьезных делах, то они делают это в том же обычном положении. Они не подчинены строгой царской власти, а довольствуются случайным предводительством старейшин и сокрушают все, что попадается на пути… Никто у них не пашет и никогда не коснулся сохи. Без определенного места жительства, без дома, без закона или устойчивого образа жизни кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости. Никто у них не может ответить на вопрос, где он родился: зачат в одном месте, рожден – вдали оттуда, вырос – еще дальше. Когда нет войны, они вероломны, непостоянны, легко поддаются всякому дуновению перепадающей новой надежды, во всем полагаются на дикую ярость. Подобно лишенным разума животным, они пребывают в совершенном неведении, что честно, что нечестно, ненадежны в слове и темны, не связаны уважением ни к какой религии или суеверию, пламенеют дикой страстью к золоту, до того переменчивы и гневливы, что иной раз в один и тот же день отступаются от своих союзников. Без всякого подстрекательства, и точно так же без чьего бы то ни было посредства опять миряться» (Amm. Marc. XXXI, 2, 1-7; 10-11).
А историк VI в.н.э. Иордан в своем труде по истории готов говорит о гуннах, что это племя «самое страшное из всех своей дикостью», «свирепейшие племя, которое жило сначала среди болот, - малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи… Этот свирепый род… расселившись на дальнем берегу Меотийского озера (Азовского моря), не знал никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен коварством и грабежами».  Далее, описывая первые гуннские завоевания в Скифии (Северном Причерноморье), Иордан высказывает предложение, что гунны одерживали верх над своими противниками «не столько войной, сколько внушением величайшего ужаса своим страшным видом: они обращали тех в бегство, потому что их собственный образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, с позволения сказать, на безобразный комок с отверстиями вместо глаз. Их свирепая наружность выдает твердость духа – они даже над своим потомством зверствуют первого дня рождения. Ведь детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы они испытали боль раны еще до кормления их материнским молоком. Поэтому они стареют безбородыми и некрасивы в юности, так как лицо, расцарапанное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами. При невысоком же росте они быстры проворностью своих движений и очень сильны в верховой езде; широкие а плечах, они хорошо обучены и луками и стрелами, а благодаря крепкой шее всегда горделиво выпрямлены. И все же под обличьем людей они живут в звериной дикости» (Iord. Get. 121-128). Таким образом, Аммиан Марцеллин и Иордан говорят о гуннах как о варварах, находящихся на очень низкой ступени развития. Несомненно, многое в процитированных сведениях соответствовало действительности, к тому же трудно представить, чтобы свирепая, сметающая все на своем пути гуннская орда могла произвести иное впечатление на римлян (В. П. Никаноров, Ю.С. Худяков, 2004, с. 156).
В 2005 году, в Санкт – Петербурге была опубликована работа С.Г. Кляшторного и Д.Т.Савинова «Степные империи Древней Азии». Авторы начинают следующими словами: «В конце III в. до н.э. китайские историографы впервые зафиксировали в степях к северу от Великой стены враждебное Срединной империи мощное объединение кочевых племен. Его создателями были вожди племени сюнну (гуннов). Их власть распространилась до Северного моря (Байкала) и Западного края (Восточного Туркестана), им подчинились дунху («восточные варвары») в Маньчжурии и народ цзянькуней (кыргызов) на Верхнем Енисее. Началась долгая череда гунно – китайских войн, лишь ненадолго прерываемых периодами относительного спокойствия и приграничной торговли. Экономические и политические отношения между гуннами и Китаем не были похожи на отношения Рима с его варварской периферией. Гунны, больше чем галлы и германцы, экономически зависели от своего южного соседа, но пытались решать проблемы жизнеобеспечения преимущественно военным путем. Тем не менее пограничная линия практически оставалась неизменной – в отличие от Средиземноморья, на Дальнем Востоке противостояли друг другу приблизительно равные по военному потенциалу силы. Здесь не было ничего подобного романизации Галлии и Дакии или варваризации Италии, хотя то гуннские отряды, то ханьские армии глубоко проникали на заповедные территории противника.
Все же гунны, а наследовавшие им, после короткого периода преобладания прамонгольских племен сяньби и жуаньжуаней, тюркские племена, генетически и политически связанные с поздними гуннами, оказали решающее влияние на формирование специфических для Центральной Азии политических общностей, хозяйственных типов и культурных традиций. Поэтому основными сюжетами этой книги станут реалии тюркского этногенеза, ранние этапы этнополитической истории тюркских народов, время создания и исторической жизни тюркских каганатов – степных империй Центральной Азии и их евразийских наследников» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с.10).
Коротким периодом в истории авторы называют промежуток в 500 лет, то есть они допускают ту же ошибку что К.А.Иностранцев, Л.И.Гумилев и др. с хунну переходят сразу к тюркам, а это VI век н.э. и разрыв в полтысячелетия.
Родиной хунну  С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов называют территорию к востоку и юго-востоку от Монголии, ссылаясь на С.С.Миняева: «Именно среди памятников, близких, но не тождественных скифским, выделены теперь многочисленные погребальные комплексы VII – V вв. до н.э., несущие признаки, характерные для позднейших гуннских захоронений. Район распространения этих своеобразных памятников расположен к востоку и юго – востоку от нынешней Монголии и, частично, во Внутренней Монголии. Здесь и была, скорее всего, первоначальная родина или территория формирования тех кочевых скотоводческих племен ярко выраженного монголоидного облика, которые позднее, в IV-III вв. до н.э., сместившись к западу и овладев степями между Ордосом и Забайкальем, стали известны под именем гуннов (Миняев, 1985, с.70-77)» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с.19).
С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов ошибаются, когда пишут слова «tumen» древнетюркское, «т;мэн» это слово монгольское и тюрками никогда не употреблялось. Заимствованное это слово из тохарского языка, еще надо установить, может слово заимствовано из языка дунху в тохарский язык? Вот что пишут С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов:  «Это войско, скорее всего, было устроено по десятичному принципу – стотысячная армия подразделялась на отряды в десять тысяч воинов (тохарское А tmam, тохарское B tumane – «десять тысяч», «десятитысячный отряд»). Позднее эта военная структура была полностью заимствована гуннами и от них унаследована тюрками ( древнетюркское  tumen), а затем от тюрков - монголами» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с.19). Слово tuмен тохарским не может быть, потому что в иранских языках этого слова нет. Слово это монголоязычное. Ближайщий сосед тохарского языка таджикский не знает этого слова. Возникает вопрос, почему современные тюрки и таджики не знают этого слова? С С.Г.Кляшторный переводит разговор на другую тему.
Неизвестно на чем основываясь С.Г. Кляшторный и Д.Т.Савинов пишут: «Достоверно неизвестен и язык гуннских племен Востока и Запада, хотя по косвенным указаниям можно предположить, что их основную массу составляли и там и тут прототюркские племена. Это, конечно, не исключает многоязычия гуннских объединений, куда входили предки монголов, тунгусов, угров, а в Средней Азии и на западе – ираноязычных племен и даже славян» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с.33).
По каким «косвенным указаниям» С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов определили язык хунну, но прямые указания говорят, что хунну были монголоязычные, это собственные имена, как азиатских, так и европейских хунну, самоназвание «хунну» - переводится с монгольского «народ, люди» и прямое указание китайских источников, что потомками хуннов были монголоязычные жуань-жуани (авары).
С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов явно торопятся сделать вывод о тюркоязычии «малосильных» хунну оставшихся в Юебани. Я свои соображения по поводу этого аргумента уже высказал, разбирая А.Н.Бернштама. С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов пишут: «Самым знаменательным в сообщениях о Юэбань является упоминание, об одинаковости языка населения этого государства, потомков «северных» гуннов, с языком гаогюйцев, т.е. с языком древних тюркских племен. Таким образом, вполне осведомленный письменный источник, информация которого почерпнута из отчетов о личном общении китайских чиновников династии Северная Вэй с юэбаньскими послами, впервые фиксирует совершенно определенную, а именно тюркскую языковую принадлежность населения одного из древних государств, существовавшего на территории Казахстана и Джунгарии во II-V вв. можно с уверенностью утверждать, что с этого времени на огромном пространстве казахстанских степей вместе с племенем «северных» гуннов появляется население, говорившее на древнем языке (языках?) из тюркской языковой семьи» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с. 37-38).
Автор «Бэй - ши» жил в VII веке н.э. и указал на схожесть языка, «малосильных» хунну, оставшихся в Юебани и гаогюйцев. Здесь возможен, по прошествии 500 лет, после разгрома хуннской державы, что хунну перешли на кипчакский (тюркский), или гаогюйцы еще не перешли на тюркский язык. К началу VII века, когда началась «Бэй - ши» этот процесс, то есть процесс перехода с монгольского на тюркский язык был, видимо, в самом разгаре, и Ли Янь – шеу – автор «Бэй ши» застал малосильных в этом состоянии. Утверждение о языке «малосильных» более чем поспешное, весьма сомнительно, что язык гаогюйцев был тюркским.
Далее С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов пишут, ссылаясь на Д. Пуллиблэнка и Г.Дерфера, позицию которых мы разобрали выше: «Хотя сами гунны не относились к числу «алтайских» этносов (Пуллиблэнк, 1986, с. 29-70; Дерфер, 1986, с. 71-134), внутри гуннской конфедерации преобладали племена, говорившие, по – видимому, на древнейших тюркских языках; следует учесть, что в лингвистическом отношении кочевые племена, входившие в состав гуннской империи, не были однородны, но все они, за исключением юэчжей, по расовому составу были монголоидами» (С.Г. Кляшторный, Д.Т.Савинов, 2005, с. 43).
Как известно тюрки относятся к алтайской языковой семье, выше мы видели С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов, относили хунну к алтайской семье, в частности к тюркам. Д. Пуллиблэнк и Г.Дерфер по незнанию алтайских языков (тюркских, монгольских, маньчжурского) хотели присоединить к кеттскому и пр. языкам енисейской семьи да у них ничего не вышло, они просто по незнанию поставили вопрос. С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов вопрос поставленный Д. Пуллиблэнком и Г.Дерфером взяли за основу и утверждают что «гунны не относились к числу «алтайских» этносов». Общее происхождения тюркских, монгольских и маньчжурских народов факт очевидный. Ц.Д.Номинханов в своих «Материалах к изучению истории калмыцкого языка», М., 1975 убедительно доказал это.
Несмотря на прямое указание китайских источников что жуань - жуани прямая ветвь хунну, С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов называют хунну «обобщенным именем древних» и относят жуань - жуаней к сяньби, они пишут:  «Имеется еще одна китайская версия генеалогии жуаньжуаней, сохраненная придворными историографами Южных династий (Сунн шу, конец V в.: Лян шу, начало VII в.), согласно южной историографической традиции жуйжуй (жуаньжуани) были «отдельной ветвью сюнну» и их «другим названием» был этноним датань (таньтань) (Таскин, 1984, с. 288-289). Для политиков и историографов Южных династий, не имевших прямых военно – политических контактов с северными кочевниками, гунны были явно обобщенным именем древних кочевых народов северных степей, предками современных Южным династиям «северных варваров». Впрочем, связь жуаньжуаней с гуннами несомненна и по иной причине. Большие массивы гуннского населения поглощались не только сяньби, но и самими жуаньжуанями. Так, во времена первого кагана Шэлуня, в их племенной союз вошло «богатое и сильное кочевье сюнну», жившие в долине р. Орхон (Таскин, 1984, с.269)» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с.57).
С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов, связывают название tatar – монголоязычное племя X века н.э. с именем кагана жуаньжуаней V века н.э. Датаня. Весьма проблематично, имя Датаня сохранилось в названии племени спустя 500 лет после его исчезновения. К сведению  tatar переводится с монгольского «тянуть». С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов, может быть простое совпадение, выдают за истину, по прошествии 500 лет в названии племени, вдруг появляется имя Датаня. С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов пишут: «Здесь стоит вновь процитировать китайское наблюдение о родовых (племенных) названиях у дунху, потомками которых были жуаньжуани – «в качестве (родовых) фамилий используют имя сильного старейшины». Вот таким именем – этнонимом для жуаньжуаней или их части и стало имя Датаня, не связанное с появившимся ранее названием государства.
Реконструкцию произношения этого имени в середине I тыс. н.э. осуществил, по моей просьбе, С.Е.Яхонтов. И оказалось, что здесь мы впервые фиксируем этноним, ставший хорошо известным через два столетия после описываемых событий, ибо иероглифическое написание датань произносилось в V в.н.э. как *dadar*tatar. Согласно тюркским памятникам 732-735 гг. (о них см. ниже) послы от otuz tatar «тридцати (племен) татар» пришли в 552 г. почтить память почившего годом ранее тюркского Бумын – кагана, победителя жуаньжуаней и нового владыки тех их племен, которые покорились Тюркскому элю. «Тридцать (племен) татар» - та самая группа племен, входивших ранее в государство жуаньжуаней, которая сплотилась в 20-е гг. V в. вокруг Датаня/Татара; эта группа племен обеспечила его победу в междоусобице, победу над другими претендентами, которых поддерживали другие племенные группировки жуаньжуаней. И, в отличие от этих других группировок, «тридцать племен» носили имя своего вождя, имя, закрепившиеся как самоназвание, подобно тому, как много веков спустя стали этнонимами имена Ногая и Узбека» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005,с.57). Ногай и Узбек стали этнонимами народов сразу после смерти, а не спустя полтысячелетие.
С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов ссылаясь на Дж. Гамильтона (Hamilton) совершено справедливо считают слово «теле» китайской транскрипцией древнемонгольского слово «tegreg», вот что они пишут: «К началу VII в. прозвище гаоцзюй в китайских хрониках было вытеснено другим  прозвищем, теле, обозначавшим тот же самый гаоцзюйский племенной союз. Как показал Дж. Гамильтон (Hamilton, 1962), слово теле является китайской транскрипцией древнемонгольского слово *tegreg, вошедшего и в тюркские языки, с первоначальным значением «обод, колесо», а так же «телега, тележник». Иными словами, китайцы позаимствовали из монгольской (сяньбийской или жуаньжуаньской) среды тот термин, который в этой среде использовался, но уже не в переводе, а в оригинальном звучании. И в связи с заменой термина в китайских исторических сочинениях танского времени (618-907 гг.), т.е. прежде всего в Цзю Тан шу («Старой истории Тан») и Синь Тан шу («Новой истории Тан»), впервые была дана справка о предках гаоцзюй/теле и их иных названиях, а также о названиях племен, составлявших эту степную конфедерацию. Одно из этих названий всего племенного союза гаочэ также переводится как «высокие телеги» и является лишь иным написанием термина гаоцзюй. Другие названия, дили, чиле и тиле, так же не оригинальны, это лишь иные варианты передачи слова теле* tegreg» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005,с.59).
Первоначальные «дили, чиле, тиле, теле» как мы уже писали выше были монголоязычное племя, были бы они тюркоязычные имели бы названия соответствующее. Из девяти племенных названия, приводимых  С.Г.Кляшторным и Д.Т. Савиновым к настоящему времени 1 (одно) племя осталось бесспорно монголоязычным это седьмой в списке «байырку» - баргуты, одно племя «курыканы» под номером четыре спорное. Сиры (кит. сеяньто)  тонгри и хуны к настоящему моменту времени не сохранились, а уйгуры, туба (тувинцы), теленгуты и буку тюркоязычные, некоторые остались племенами, как теленгуты и буку, некоторые как довольно значительный, в демографическом плане, народ (около 8 млн. человек, проживают в основном в Синьцзянь – Уйгурском автономном районе Китая). С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов ссылаясь на Дж. Пуллиблэнка пишут: «Пуллиблэнк замечает, что предками тюркоязычных народов, зафиксированных в источниках ханьского времени, были только три группы племен – гэгуни или цзянькуни (предки енисейских кыргызов), динлины и синьли (позднейшие се, сир орхонских памятников; о них см. ниже) (Pulleyblank, 1990, p. 21-26).
Каков был состав племен союза теле, наследников и потомков динлинов -  гаоцзюй? Китайские информаторы сообщают о девяти племенах этого союза, и на страницах исторических хроник теле нередко именуется «девять фамилий», которые впервые упомянуты в китайских источниках в 630 г. Вот список этих племен по Тан шу, приводимый Дж. Гамильтоном (Hamilton, 1955, p. 1-2): 1)уйгуры; 2)сиры (кит. сеяньто); 3) туба; 4) курыканы; 5) теленгуты (кит. доланьго); 6) буку; 7) байырку; 8) тонгра; 9)хун. Есть и другой список (состав конфедерации менялся в течение VII – VIII вв.), где упомянуты племена сыгыр, эдиз, айгыр, но не упомянуты сиры, покинувшие союз «девяти фамилий». Имеется еще несколько списков, но все они начинаются с упоминания уйгуров как главенствующего племени» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 60).
Список племен «теле» составлен в Хронике Таншу в 630 году н.э., когда они 2 с лишним века жили по северную границу пустыни Гоби. Авторы отмечают, что список менялся и в VII – VIII веках упомянуты  «сыгыр, эдиз, айгыр» уже чисто тюркские названия племен, то есть процесс тюркизации ускорился. Список племен «теле» авторы называют «конфедерацией», что не совсем верно, скорее всего, племена «теле» объединяло общее происхождение от племени «ди», ведь некогда до н.э. и почти 4 века в н.э. племена эти составляли одно целое и объединительным моментом был, видимо единый, некогда, этногенез.
С.Г.Кляшторный и  Д.Т. Савинов, почему - то боятся монгольского названия «ашина». «Ашина»- волк, по-монгольски, всего лишь название тотема, а тотемное название бывает, как известно, только на языке, на котором «род или племя» говорили. Желая вдохнуть жизнь в мертворожденную гипотезу, где он выводит связь между родом Ашина и персидским словом «axsaena» С.Г.Кляшторный, и Д.Т. Савинов сближают с согдийским, хотано – сакским, тохарским словом «синий»  и пишут: «Именно сакская этимология слова ашина (< asseina - assena) со значением «синий» является фактически и семантически безупречной» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 81). Во – первых, саков к моменту появления тюрков – ашина уже не было на свете, а это VI век н.э. Во – вторых, почему тюрки свое появление на свете должны были обозначать, именно, по-сакски? Народа к тому времени давно вымершего.Среди алтайских кочевников не известен случай иноязычного названия племени. В – третьих, «кок» - обозначает, в переносном смысле «небо» (по-монгольски и по-тюркски) «koketurk» - «небесные тюрки», а не синие тюрки, как у С.Г.Кляшторного и  Д.Т. Савинова, когда они пишут «…. возможное осознание ими. Во всяком случае, для почти легендарного времени первых каганов, двусоставного характера тюркского племенного народа» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 81). Что касается двусоставного характера тюрков, то они действительно состоят из двух компонентов из монголоязычных хунну и тюркоязычных кыпчаков или киргизов. С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов, видимо не знакомы, с арабским литописцем Масуди, который писал – «шанэ», без китайского префикса уважения «А» (Masoudi, 1861, t.I, p.289).
Северный Китай во времена тюркского каганата не был его данником, ни номинально, ни фактически. С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов склонны героизировать тюрков и все что связано с ними, они пишут: «Оба северокитайских государства стали фактическими данниками Тюркского эля, и Таспар – каган насмешливо именовал их государей «сыночками», т.е. вассалами. Часть жуаньжуаней бежала в Корею и Северный Китай, другие – на запад» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 83). Простое хваставство тюркского хана Таспара С.Г. Кляшторный и  Д.Т.Савинов приняли за истину.
Наоборот, почти с середины VII века н.э. по конец VII века н.э. тюрки утратили свою независимость, подпав под власть империи Тан. Часть жуаньжуаней, бывших господ тюрков, действительно бежала на запад после разгрома учиненного тюрками, другая осталась в Восточной Монголии и Маньчжурии, которая тюрками не была покорена, тюркам не удалось, даже, покорить, народ курыкан живших вокруг Байкала (Румянцев Г.Н., 1962).
Табгачи – монголоязычный народ, установивший династию Вэй в Северном Китае, и никак табгач не может быть тюркским названием Северного Китая. С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов ошибаются, когда пишут: «Табгач – тюркское название Северного Китая и его населения» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 84). Если тюркское название, то необходимо дать объяснение. Ничего этого С.Г.Кляшторный и Д.Т. Савинов не делают.
Монголоязычную форму множественного числа «ут» С.Г.Кляшторный и  Д.Т. Савинов то ли по незнанию, то ли умышленно переделали на согдийскую форму, они пишут следующее: «Во второй половине VI в. термин тюрк получил широкое распространение. Согдийцы передавали его как турк, согдийское множественное число – туркут, «тюрки». Согдийскую форму (во множественном числе) заимствовали китайцы (туцзюе - тюркют), так как первоначально дипломатические и письменные сношения между тюрками и Китаем осуществлялись при посредстве согдийцев и согдийского письма» (С.Г.Кляшторный, Д.Т. Савинов, 2005, с. 84-85).
Тюркское население Великой степи многократно возросло уже в послемонгольскую эпоху, большинство тюркских народов появилось после XIV – XV  веков, н.э. и ни о каком, широком распространении термина тюрк домонгольскую эпоху быть не может. Посредничестве согдийцев как китайцы так и тюрки не нуждались, затем делать круг в 3-4 тысячи километров.
С.Г.Кляшторный в 2006 году издал в Санкт – Петербурге труд под названием «Памятники древнетюркской письменности и этнокультура и история Центральной Азии», где пишет: «Монгольское нашествие захватило и вовлекло в водоворот политических и военных потрясений множество тюркских племен, по преимуществу кипчакских, которые к тому времени составляли основное население Великой Степи – от Великой Китайской стены до Дуная. Сами монголы после походов частью вернулись на свою родину, частью постепенно растворились в тюркском массиве Средней Азии и Поволжья. Сохраняя зачастую древние монгольские племенные названия, они утрачивали свой язык, мусульманизировались, их знать сливалась со знатью тюркских племен. Новые тюркские аристократические роды присваивали себе монгольские генеалогии. Вплоть до XX в. среди казахов претендовать на высшие титулы могли лишь те, чьи седжере (родословные списки) подтверждали происхождение из «золотого рода» Чингизидов» (С.Г.Кляшторный, 2006, с.17). Это показатель того, что почти все кыпчакские народы содержат в себе монгольский элемент.
Не только казахи, но и узбеки, татары, башкиры, чуваши и др. появились на исторической арене благодаря монголам, а еще ранее турки, туркмены и др. появились благодаря монголоязычным хунну и даже в состав киргизов, которые упоминаются в источниках до н.э., вошли остатки монголоязычного народа «кытай» - кидани (по-китайски), в качестве племени, а средневековые монголы составляют племя «монголдор».
С С.Г.Кляшторным надо согласиться, когда он пишет: «Так, на рубеже XV – XVI вв. кочевые племена узбек – казахов, возглавляемые Мухаммедом Шейбани – ханом, овладели большей частью Средней Азии и создали Узбекское государство Шейбанидов. Другая часть узбек – казахов еще в 70-х годах XV в. создала Казахское ханство. На землях расколовшихся и обособившихся улусов Монгольской империи, управляемых Чингизидами, начался новый этап тюркского этногенеза – этап интенсивного смещения с субстратным населением, положивший начало формированию современных тюркских народов» (С.Г.Кляшторный, 2006, с.17-18).
Напомню, читателю, до начало XX века н.э., Шейбанид  - эмир бухарский, гордился своим происхождением, что он является прямым потомком Чингис – хана. С.Г.Кляшторный ошибается, когда пишет о двух тысячелетней истории тюрков, они появились в VI веке н.э., сделал этот этнос на 500 лет старше, но полностью поддерживаю его, когда он критически оценивает «единую тюркскую нацию»: «….  принимая тезис об относительном сходстве исторических судеб большинства тюркских племен и народов на протяжении не менее чем двух тысячелетий, сопряженности, связанности их этнической истории в рамках общей истории Евразии, мы отказываемся от тезиса об извечном существовании единой тюркской нации » (С.Г.Кляшторный, 2006, с.18).
Добавим, тюрки с момента изгнания их с Западной Монголии не только не составляли единую нацию, но и в расовом отношении единства не представляют, от чистых монголоидов до представителей самых различных переходных рас, такова расовая палитра тюркской группы. Единственным связующим моментом является «живучий» язык. Ни о какой «общности психологического типа» нет, это фантазия С.Г.Кляшторного и Н.С.Трубецкого на которого ссылается первый.
В 2007 году в Чебоксарах состоялась Международная научно-практическая конференция, посвященная  230 – летию со дня  рождения Н.Я. Бичурина «Научная и духовно – миссионерская деятельность Н. Я. Бичурина: история и современное значение», материалы которой были изданы виде сборника статей.  В сборнике среди статей две непосредственно касаются вопросов этнической принадлежности хунну. Одна из них принадлежит Е.М. Григорьеву, вторая Н.И. Егорову. Первый назвал статью: «Гуннская проблема и вопрос об этнокультурных параллелях сюнну, гуннов и предков чувашей: историографический аспект». Второй назвал статью: «К проблеме этноязыковой идентификации центральноазиатских огуров (ухуань)». Е.М. Григорьев не приводя ни единого слова из остатков языка азиатских и европейских хуннов делает предположение о родстве их языка с чувашским. При этом позиция Н. Я. Бичурина, считавшего хунну монголами не упоминается.
Автор  пишет: «Однако даже беглый обзор научной литературы последнего столетия демонстрирует, что наиболее предпочтительной выглядит связь сюнну/гуннов с современными чувашами. В большей степени об этом свидетельствуют данные лингвистики, показывающие заметную близость языка (этнонимики, антропонимики, топонимики и т.д.) гуннов к огуро – болгарской группе  языков, единственным живым представителем, которого является чувашский язык; в меньшей степени – культурно – этнографические параллели. Немаловажно и то, что возможная связь тюркоязычных предков чувашей с сюнну и гуннами не находится в противоречии с логикой исторических событий, происходивших на пространстве евразийских степей в кон. I тыс. до н.э. – сер. I тыс. н.э.».
Данные лингвистики, свидетельствующие о заметной близости языка гуннов… к огуро – болгарской группе языков,  Е. М. Григорьев то ли забыл привести, то ли ему не позволили это сделать рамки статьи. Сближение гуннов, с огуро – булгарскими племенами, весьма проблематично. В 453 году хунну были разбиты гепидами на реке Недао и во второй половине V века хунну уже растворились среди народов Центральной Европы. Во всяком случае, византийский историк первой половины VII века Феофилакт Симокатта свидетельствует: «они (оногуры-Ш.А.) живут на востоке, там где течет река Тиль (Волга- Ш.А.)», т.е. огуры обитали восточнее Хунну. Хунну обитали в V веке н.э. на Дунае в центре Европы и к концу V века растворились в окружающих народах, и византийцы северных номадов по привычке называли хунну. Появление огуров и оногуров относятся к 463 году н.э. в бассейне реки Волга, то есть  после поражения хунну от гепидов, спустя десятилетие после разгрома хунну и лишь в связи с аварами. Н.И.Егоров ссылаясь на В.В.Латышева пишет: «В 463 году к римлянам явилось посольство от сарагур, урогов и оногур и сообщило, что они покинули свою страну, будучи изгнаны савирами, а эти последние, в свою очередь, были прогнаны аварами, бежавшими от некоего народа, обитавшего на берегах океана» (Латышев, 1904, I,с.841-843). А если учесть, что в середине V века ядро державы хунну располагалось в центре Европы, а огуры и оногуры жили на востоке, на границе Азии и Европы, то их лингвистические контакты были вряд ли возможны.
Е. М. Григорьев, в подтверждение связи чувашей с гуннами  приводит цитату из В. В. Бартольда, вырванную из контекста его работы «История турецко-монгольских народов»:  «языком хуннов .. был не монгольский, а тот язык, от которого происходит чувашский» (В.В.Бартольд, 1958, т.5, с.198).
У читателя возникает мнение, будто один из ведущих российских востоковедов считал, что язык хунну близкородственен к чувашскому языку. В действительности В. В. Бартольд писал в связи с исследованиями Н. Поппе о возможном происхождении чувашского языка из языка хунну. Мы не вырывая отдельных фраз  из контекста, более пространно процитируем В. В. Бартольда и вот, что он писал: «Установить зависимость бытовых черт от этнографического происхождения тех или иных народов до сих пор не удается; самый вопрос о том, к каким этнографическим и лингвистическим группам принадлежали первые, упоминаемые в истории кочевые народы, какие из них были турками, монголами или тунгусами, остается спорным. Крайне сомнительны попытки определить характер языка народа по отдельным словам, большей частью именам и титулам, дошедшим до нас только в китайской транскрипции. Проф. Пельо в своих лекциях, читанных в Ленинграде, упомянул о существовании в китайской литературе более достоверного материала для решения таких вопросов – именно о составлении китайцами словарей нескольких инородческих языков, в том числе сяньбийского, причем этот словарь, по словам Пельо, ясно доказывает, что сяньбийцы были турками. Предшественников и западных соседей сяньбийцев, хуннов, Пельо склонен считать монголами, как и тот народ, которому в V в. до выступления в VI в. турок принадлежало преобладание в степях и который китайцы называли жужанями, европейцы – аварами. Мнение Пельо о раннем появлении монголов на западе и о том, что турки первоначально жили восточнее монголов, находится в полном противоречии с мнениями, господствовавшими в науке в последнее время. Материал, на котором основывается Пельо, до сих пор не издан и не доступен исследованию; до его обнародования желательно воздерживаться от решения вопроса об этнографическом происхождении хуннов, сяньбийцев и других кочевых народов до VI в.
Некоторый материал для суждения о прошлом кочевых народов, как и всяких других, дают лингвистические факты. Особенно важны в этом отношении исследования проф. Поппе о чувашском языке, как языке, сложившемся в тот период, когда еще не установились характерные черты языков турецкой группы. В таком случае предки чувашей пришли в Европу до прибытия настоящих турок, т.е. турок VI в. При таких условиях, возможно, что языком хуннов, вопреки мнению Пельо, был не монгольский, а тот язык, от которого происходит чувашский. В пользу этого мнения говорит и сходство турецких элементов в венгерском языке с чувашским» (В.В.Бартольд, 1958, т.5, с.197-198).
Как видим В. В. Бартольд в споре Пельо и Н. Н. Поппе остается при своем мнении, что принадлежность языка хунну спорная. Он воздерживается от включения хунну в одну из существующих в настоящее время лингвистических групп.
 Н. И. Егорова  в статье, опубликованной в сборнике, посвященном Н.Я. Бичурину, продолжает полемику о языке гуннов. Использованное автором в названии статьи словосочетание «центральноазиатские огуры» вызывает недоумение. Заметим в названии статьи уже содержится спорный момент- это выражение «центральноазиатские огуры». Огуры, как известно, впервые упоминаются как народ живший в 3-4 тысяч километров  от Центральной Азии, на границе Европы и Азии у византийским писателем Феофилактом Симокаттта  (VII веке н.э). Китайские династийные хроники, которые действительно описывали племена и народы Центральной Азии, но об огурах умалчивают. Об этой народности нет сведений ни «Хоу Ханьшу» и ни «Вэй чжи», и других китайских династийных хрониках характеризующих язык огуров и их самих.
Автор заявляет: «Огромный (около 1500 слов) пласт «огурских» лексических заимствований в прамонгольском. Бесспорно, свидетельствует о том, что исторический предок булгаро-чувашского языка выделился из пратюркской общности и сформировался как самостоятельный диалект в Центральной Азии задолго до рубежа нашей эры, то есть до начала миграции огуро-оногуро-булгарских племенных союзов на запад» (Н.И.Егоров, Чебоксары, 2009, с.122). То есть предки монголоязычных народов заимствовали около 1500 слов, то есть значительную часть своей лексики у «огуров» известных нам только по византийским источникам, но неизвестных ни в одном из упомянутых китайских династийных летописей.
Например, у прамонголов – предков монголоязычных народов, по мнению Н.И. Егорова, не было слово «тенгри» - небо, небожитель. «Тенгри», по его мнению,  происходит от тюркско – чувашского слова – «тура», что очень сомнительно. Во – первых, вызывает недоумение, то что у предков монголоязычных народов никак не обозначались небо и небожители. Даже у самих примитивных племен небо имеет свое обозначение. Во – вторых, у прамонголов с хуннуских времен  небо без изменений обозначается словом «тенгри», в китайской транскрипции «cheng-li» или «teng-li» (В.А.Панов, Владивосток, 1916, с.33). Хунну, так же как монголы для обозначения «неба» употребляли слово «тенгри». «Тура» лишь отдаленно напоминает «тенгри» и сблизить два этих слова весьма проблематично. «Хух» - по-монгольски «синий», по-тюркски «кок»; «Хара» - по-монгольски «черный», по-тюркски «кара»; «Эжы» - по-монгольски «мама», по-тюркски «эдже»- «тетя, старшая сестра». Список можно было продолжить, но в этом нет смысла, ведь  говорить о заимствованиях из тюркского языка в монгольский значило бы отбросить монголоязычных далеко назад  в каменный век. То же самое можно сказать и о всех 1500 словах якобы заимствованных монголами. Монголоведы с таким же успехом, если не с большим, могут посчитать эти слова монгольскими заимствованиями в тюркских языках.
Н. И. Егоров в своем исследовании ссылается на К. А. Иностранцева, и пишет: «Монголы же, по мнению авторитетных исследователей, осваивают кочевое скотоводство относительно  поздно и заселяют территорию современной Монголии только в начале II тысячелетия. К. А. Иностранцев монголов считает относительно молодым народом, появляющимся на исторической арене в XII – XIII вв. и заселившим территорию современной Монголии позднее тюрков» (Н.И.Егоров, 2009, с.123). Далее Н.И. Егоров продолжает: «… я обратился за консультациями к известному венгерскому ориенталисту А.Рона-Ташу. Он мне сообщил, что ухуань (Wuhuan=(j)ogoh) китайских источников с трудом, но могут соответствовать тюркскому огур (ojor)» (Н.И.Егоров, 2009, с.133). В своих  рассуждениях,  Н. И. Егоров руководствовался «консультациями» Рона – Таша, по всей вероятности нигде не зафиксированными. Следуя подобным «консультациям» Н. И. Егоров превращает в тюрков киданей и монголов центральных аймаков Монголии и наукообразно пишет: «Об этом, в частности, свидетельствует артикуляционно – акустическая база современных халха-монголов, которая, по мнению авторитетных специалистов, является преобразованной не ранее XI  века артикуляционно – акустической базой древних тюрков с тройным противопоставлением согласных звуков по степени мускульного напряжения речевого аппарата: сильные (слабые) сверхслабые» (Н.И.Егоров, 2009, с.124). Что кидани были монголоязычные, тот факт ни у кого не вызывает сомнения, важнейшим подтверждением этого являются оставленные ими  письменные памятники, например, Ляо-ши- летопись их династии. Как определил Н.И. Егоров, тюркоязычность киданей остается неизвестным, об этом  он умалчивает. Сам Н.И. Егоров  не знает монгольского  языка, поэтому для предпринятых им лингвистических построениях ему нужно было  основывается на мнении компетентных людей  точно знающих язык. Такими авторитетами для  Н.И. Егорова, определившими - «артикуляционно – акустическая базу современных халха-монголов», видимо выступили Селютина И.Я., Уртегешев Н.С., Рыжикова Т.Р. (Селютина И.Я., Уртегешева Н.С., Рыжикова Т.Р., Новосибирск, 2005, с.8-27) поскольку сам автор не владеет монгольскими языками, то в своих выводах он должен полагаться на мнение специалистов.
Об этом предостерегал Б. Я. Владимирцов: «…… авторы не владея восточными языками, часто не были в состоянии критически отнестись к своим источникам и находились в полной зависимости от переводчиков» (В.Я.Владимирцев, Л., 1934, с.23).
Далее Н.И.Егоров возвращается к заимствованиям из тюркского языка в монгольский язык и пишет: «В этом отношении весьма показателен огромный по своим масштабам субстрат (или так называемый ранний пласт тюркских заимствований) с ярко выраженными специфическими булгаро – чувашскими фонетическими, морфологическими и семантическими чертами, выделяемый современными исследователями во всех монгольских языках (см., например, работы Дж. Клоусона, А. Рона – Таша и др. неоалтаистов) … Таким образом, лингвистические материалы свидетельствуют, что в степях Центральной Азии в сюннуское время господствовали в основном тюркоязычные племена – преимущественно носители тюркского R – языка огуро – булгаро – чувашского типа» (Н.И.Егоров, 2009, с.124-125).  Н. И. Егоров основываясь на неоднозначных научных данных (пласт тюркских заимствований и артикуляционно – акустическая база современных халха - монголов) делает вывод о господстве в III веке до н.э. – I века н.э. в Центральной Азии тюркоязычных племен. При этом автор делает акцент на преобладание в этом регионе носителей огуро – булгаро – чувашского тюркского языка. Его не смущает, что огуро – булгарские племена нигде в китайских источниках не упоминаются, они явление более позднее, появились в бассейне р.Волга и Приазовье, во второй половине V века н.э., а хунну, исчезли после поражения на реке Недао. Огуров и оногуров жителей бассейна р.Волга впервые описывают византийские писатели   Vвека и  VII века, т.е. к моменту, когда хунну уже не было, они  растворились в окружающих народах, а не превратились в огуров и оногуров, но византийцы по привычке называли хунну всех кочевников. Приск Панийский сообщает, что к византийцам явились в 463 году  огуры и оногуры, а не хунну. Огуры занимали территорию восточнее хунну (В.В.Латышев, СПб, 1904, с.841-843). Чуваши сформировались в народ и впервые появились под этнонимом «чуваши» в XVI веке, то есть в послемонгольскую эпоху (Н.И.Егоров, 2009, с.156). Читаем работу Н.И. Воробьева, А.Н. Львова, Н.Р. Романова, А.Р. Симоновой «Чуваши. Этнографической исследование» Ч. 1. Чебоксары. 1956: «Известия о чувашах под их национальным наименованием появляются довольно поздно… название чуваш впервые упоминается только в 1521 году» (Н.И.Воробьев, А.Н.Львов, Н.Р.Романов, А.Р.Симонова, 1956, ч.1, с.9). Попытку Н.И. Егорова идентифицировать этническое название современных чувашей «чаваш» с древнетюркским племенным названием «табгач» вслед за Дж. Клоусоном (Clauson G, 1959, p.174-187) иначе, чем большой фантазией назвать нельзя. Это мнение носит характер предположения, оно ни на чем не основано, нет ни исторических, ни лингвистических данных, подтверждающих его.  Н. И. Егоров ни разу не упоминает Л. Лигети, который доказал, что: « табгачский  язык диалект сяньбийского, был монгольским диалектом, родственным киданьскому, другому диалекту сяньбийского, что тот и другой отражают старомонгольский» (Л.Лигети, 1969, с.116).
Н. И. Егоров интерпретирует «тюркское» слово огур,  сближая его с  огуз. Между тем известна интерпретация А. Н. Бернштама: «огуз» - монгольское название тотема «бык» = «;хэр» (А.Н.Бернштам,  Л., 1951, с.230). По-тюркски «бык» тоже самое – огуз.
Существует и  другое мнение. Дж. Пуллиблэнк допускает, что ухуань (увань) это есть авары, которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Дж. Пуллиблэнк считает, что в языке хунну, как и в монгольском, встречаются глухие сильно аспирированные звуки, а в тюркском таких звуков нет. Он пишет: «Эта черта фонологии сюнну была бы сильным аргументом против того, чтобы этот язык был разновидностью монгольского, поскольку считается, что общемонгольские глухие сильно аспирированы. Однако в тюркском это, по – видимому, было не так, и в этом отношении фонология сюнну была бы ближе к тюркской, чем к монгольской» (Д.Пуллиблэнк, 1986, с.32). К словам Дж. Пуллиблэнка нужно относится серьезно, а не игнорировать его как это делает Н.И. Егоров.
Дж. Пуллиблэнк признает тот факт, что язык хунну, в  позднеханьское время, становится как язык сяньби и ухуаней, или вань, которые говорили на языке типа монгольского и пишет: «В позднеханьских транскрипциях начинают появляться примеры с kh= и в транскрипциях из «Цзинь шу» мы находим также и th. Возможно, что это отражает возрастающее проникновение и смешение с сюнну восточными ху, т.е. с сяньби и ухуань, или вань (M. Ou=Hwan < aH=Hwan = авар), которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Именно сяньби стали господствовать в степях после гибели империи сюнну в II в.н.э.» (Д.Пуллиблэнк, 1986, с.32).
Далее Дж. Пуллиблэнк  заметил наличие начального n – в языке хунну и в монгольском языке. Вот что он пишет: «Наличие начального n – в языке сюнну отличает его от старотюркского (хотя, возможно, и не от тюркского). В монгольском начальный n - существует» (Д.Пуллиблэнк, 1986, с.33).
Попытка сблизить огуров, которые неизвестны в Азии и ухуань остается всего лишь попыткой сблизить несближаемое.
Работа Н. И. Егорова была посвящена научной и духовно – миссионерской деятельности Н. Я. Бичурина и к сожалению в ней нет и ни единого слова в адрес «соотечественника, уроженца Чувашии, Н.Я.Бичурина» нет ни одной ссылки на Н.Я. Бичурина, а между тем ухуаням Н.Я. Бичурин  посвятил  второе отделение своего итогового труда «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с.142-148). Н.Я. Бичурин в отличие от современников был приверженцем и основоположником в российской историографии теории, что хунну это монголы и строго придерживался избранной позиции (Н.Я.Бичурин, 1950, т.1, с.40).
Проблемы происхождения народов и развития их этногенетических связей – одна из наиболее сложных и интересных тем исторической науки. Такая  сложная  и интересная тема затронута в статье Ч.М.Доржу опубликованной  в 2010 году, в г. Кызыл  «О племенах тобаского корня в этноязыковой истории тувинцев». Опубликована эта статья в сборнике  «Арынчыновские чтения» Тувинского института гуманитарных исследований при Правительстве Республике Тыва (Ч.М.Доржу, Кызыл, 2010). Ч. М. Доржу начинает исследование с  этнической истории современных тувинцев «с хуннского (сюннуского) времени». Ссылается, при этом, на работу Л.П.Потапова,  «Этнический состав и происхождение алтайцев», Л., 1969. Ч. М. Доржу цитирует Л.П. Потапова и пишет:: «Что касается языка, на котором говорили хунну (сюнну) – это скорей всего, был язык этноса – организатора или язык многочисленных его подданных, ставший «государственным». Однозначно ответить на этот вопрос нельзя: организаторы государства могли принять язык основной массы населения, могло быть и наоборот. А язык масс, вероятнее всего, был не единым, а представлял диалекты языковой общности. Вместе с тем, по мнению исследователей, сюннуский язык принято считать генетическим предшественником древнетюркского, который был представлен консолидирующимися диалектами тукюско-телеских племен».
Язык хунну, во-первых, не был языком этноса организатора, а был языком победившего народа, это разные вещи, победители не всегда организаторы государственного строительства, производственной или военной деятельности покоренного народа. Взаимоотношения хунну с подданными складывались на основе получения дани, и участия в общих военных компаниях, а не организации хозяйственной или иной деятельности. Во – вторых, Ч. М. Доржу «старит» тюркские  племена  на 10 веков. Известно, что  первые упоминания о племени  «тугю» относятся  к VI века н.э., а хунну появились на страницах  китайских хроник с  IV веку до н.э., в свою очередь Н.Я.Бичурин основывался на китайских династийных летописях: Шицзы, гл.110, Цяньханьшу, гл.94а и 94б, Хоуханьшу, гл.119. В IV веке до н.э., как известно,  племени «тугю» или как пишет Ч. М. Доржу «тукюских» племен не было на исторической арене.  В – третьих,  Л,П, Потапов не исследовал остатки языка хунну, а просто ссылается на мнение других ученых. Он писал, что «сюннуский язык принято считать предшественником  древнетюркского». Ссылка на исследования японца К.Сиратори не совсем верна. Как известно, в 1923 году К.Сиратори фактически отказался от сближения языка хунну с тюркским языком и отождествил его с монгольским языком. Л.Н.Гумилев, на которого ссылается Ч.М. Доржу, так же не исследовал остатки языка хунну за исключением четырех племенных названий. На мой  взгляд попытка  эта была весьма не удачной и не помогла установить язык  на котором говорили хунну. Л.Н. Гумилев довольствовался тем, что написал К.А. Иностранцев, а К.А.Иностранцеву послужило основанием утверждать, что хунну тюркоязычны: 1. орхонские памятники VIII века, 2. тугю (тюрки) потомки хунну, что на взгляд  В.В. Бартольда ничего не доказывает. Эта характерная черта исследователей придерживающих мнение, что хунну это и есть тюрки, только Панов В.А. попытался исследовать 14 слов из остатка языка хунну. Остальные исследователи больше полагаются, что тугю это потомки хунну и на орхонские памятники VIII века н.э.
 Ч. М. Доржу путает «дили» с «динлином», ничего общего они не имеют «дили» обитали к югу от пустыни Гоби и упоминаются в китайских хрониках во I тысячелетии до н.э. и лишь в IV веке н.э. переселились на северную сторону Гоби и получили новое название гаогюй (высокая телега), теле, тиле. Динлины же жили по северную сторону Саянского хребта от Енисея  до Байкала  к III веку н.э. они исчезли, то есть, до момента переселения племен дили  (гаогюй) на север, во всяком случае, в китайских хрониках больше записей о динлинах нет. Во всяком случае в китайских хрониках Бэйши, Вэйшу, Чжоушу,Суйшу, Таншу в переводах Н.Я. Бичурина и В.С. Таскина динлины не упоминаются.
Ч. М. Доржу пишет: «В династийской хронике Чжоуши отмечается, что предки древних тюрков тугю (имели  название Ашина) составляли отдельную ветвь дома хунну». Под указанным номером у Ч.М.Доржу, значится произведение Н.Я.Бичурина: «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена», т. 1, М-Л, 1956, но 1956 году Н.Я.Бичурина не переиздавали. Его трехтомник с указанным произведением был издан в 1950 году, но вот беда, на указанных страницах описываются «сяньби» и тюрков там и в помине нет. На странице 220  раздела VI Н.Я.Бичурин действительно написал про тугю что: «… отдельная отрасль Дома Хунну». Тугю всего лишь отрасль хунну. Для обозначения прямых потомков Н.Я. Бичурин применял слово «ветвь».
Ч.М. Доржу далее продолжает: «Очень важно то, что по письменным хроникам почти все тюркские племена того времени (тюрки, киргизы, агач – эри, он – он, табгач, кошаны, йомуты, туксы, куян, сыбук, лан, чоклан, орпанг, ушин и др.) назывались гуннами». Гуннами называться тюрки не могли,, потому что тюрки появились на исторической арене и сформировались в племя к VI веку н.э. Европейские  хунну исчезли в V веке н.э.,  а азиатские хунну, еще раньше, с IV века н.э. не упоминаются в китайских хрониках. Ч. М. Доржу путает,  желаемое, выдавая за действительное. В переводе Н.Я. Бичурина и В.С. Таскина в китайских хрониках тюркские  племена называются своими именами, а не хунну, другое дело византийские летописцы, которые вплоть до IX века н.э. кочевников иногда называли хунну, а иногда скифами.
Далее Ч. М. Доржу  увязывает «историю современных тувинцев и их языка….» с сяньбийским племенем тоба». Ссылаясь на И.В. Кормушина, который полагает «что первоначальным этническим субстратом прототувинцев были монголоязычные племена западного Прибайкалья, предки тувинцев подверглись тюркизации под влиянием древних уйгуров». Тюркизации, тоба, подвергнуться «под влиянием древних уйгуров» не могли. Во – первых, как пишет М.В.Воробьев: «Резкое изменение этнической политики объяснялось не столько одной тягой ко всему китайскому, о чем любят писать китайские авторы, сколько трезвым политическим расчетом. Анализ персонажей из «Вэй шу» по этнической принадлежности (7200 чел.) показывает, что они принадлежали не менее, чем 11 народностям (не считая отдельных родов), причем китайцев оказалось 62 %, тоба – 20 % . Это и определило направление этнической политики победителей. Однако этнические силы оказались несоизмеримыми. Пестрота состава населения Северной Вэй предопределила постоянные этнические стычки. Груз огромной завоеванной территории, в Северном Китае густо заселенной сформировавшимся этносом, оказался непосильным для табгачей. В ходе непрестанных восстаний китайского населения, в тобаском обществе сначала произошел раскол и единая прежде династия раскололась на две, а спустя короткое время исчезли обе. Остатки тоба, уже в значительной степени китаизированных собственными правителями, вскоре были ассимилированы китайцами». Во-вторых, нет никаких сведений о переселении тоба из Северного Китая в Южную Сибирь в район современной Тувы.
И.В.Кормушин, автор раздела по языкам и диалектам тувинцев объединивших тувинский язык в тобаскую группу ошибаются, сближая тоба и тувинцев. Тоба – монголоязычный народ, ответление сяньби, первоначально живший в Северо-восточной Монголии, а затем спустившиеся к югу, основали династию Вэй в IV – VI веках н.э., а затем закончившие свое существование не тюркизацей, а полной китаезацией. О монголоязычности тоба (табгачей) убедительно доказал Л.Лигети, которую Ч.М.Доржу не использовал сознательно или не знал о его существовании.
Телесское племя «дубо» никак не связано с монголоязычным народом «тоба» (табгачей). Потому что «дубо» упоминается в китайских хрониках почти в одно и тоже время  (дубо упоминается в 373 г.н.э.) с народом «тоба», первые как племя в составе телесских племен и вторые в 386 г.н.э. как основатели династии Вэй в Северном Китае. Ч.М.Доржу пишет: «По мнению исследователей, тюркоязычность «тоба» не вызывает сомнения, более того, они отмечены в исторических сочинениях как поколение хойху, т.е. древних уйгуров. Вполне вероятно, что тоба были именно протоуйгуры, сыгравшие ключевую роль в этногенезе тувинцев», тем самым  он показывает свою недобросовестность, у Н.Я.Бичурина, еще раз повторяю, на указанной странице, в указанном труде нет ни слова про «тоба» и тем более про их тюркоязычность. Поколением хойху (уйгуров) или протоуйгуров тоба никогда не были и в составе пятнадцати «поколений» хойху не упоминаются.
По поводу этимологии этнонима «табгач» - тапагь (тапыгь или тапугь) с значением «служба, служения, услужливать», и ач, ас- это «служивые псы» объясняемый М.З.Закиевым и цитируемы Ч.М. Доржу можно противопоставить монгольское «табгач» - лапа, ступня, видимо название было связано с охотой, в старину медвежьи лапы вешали как амулет. «Тавхай» - монгольское, «табгай» - бурятское, окончание «ч» означает принадлежность «лапы» определенному лицу.
Ч.М.Доржу далее пишет: «Наиболее древними тувинскими этнонимами, связанными в первую очередь с периодом тюркских каганатов (VII – VIII вв.) и имеющими, на наш взгляд, тобаские исторические корни, являются: ондар, ооржак, монгуш, тюлюш, телек (или «телег»), теленгут, уйгур, кыргыс, сарыглар, куулар, тумат, оюн, и они составили то этноязыковое ядро, на основе которого сформировался тувинский народ».
«Тобаские исторические корни» тут ни причем. Тоба, никогда в Туве не были и не жили, государство их не простиралось до озера Балхаш, и они закончили свою историю как многие монгольские племена и народы  – растворились в китайцах чему способствовали их собственные правители и политика китайцев. Как писал известный российский  историк М.В. Воробьев они «были ассимилированы китайцами» и их передвижение на север ни кем из летописцев не замечено.
Из перечисленных тувинских «племен или родов» три рода, исходя из названий, монголоязычные, это телек, теленгут и тумат. «Теле» толкуется, как «телега» из монгольского языка. С.Г. Кляшторный и Д.Г. Савинов, которые в свою очередь основываются на исследованиях Дж. Хамильтона, интерпретируют слово «tegreg»- телега (по-монгольски), отсюда и название «гаогюй» - весокие телеги (по-китайски).
Заканчивает Ч.М.Доржу: «Таким образом, требуется специальное исследование по изучению этногенетических связей тюркоязычного сяньбийского поколения «тоба», а также народа табгач, отмеченного в древнетюркских письменных памятниках, с гаогюйским подразделением дубо (топа, тоба), известным как исторические предки тувинцев, их роли в этноязыковой истории современных тувинцев – тыва (туба, топа, туха), имеющих тобаские корни».
 «Специальное исследование по изучению этногенетических связей «тюркоязычного» сяньбийского поколения «тоба», а также народа табгач, с телеским племенем «добо» (топа, тоба)» думаю не требуется. Сяньбийцы, не могут быть тюркоязычными,  поскольку они были монголоязычным народом и говорили на языке типа монгольского. Это установил Л. Лигети в своей статье: «Табгачский язык – диалект сяньбийского». Статья была опубликована в журнале «Народы Азии и Африки», 1969, №1.










ГЛАВА V
Археология и проблемы этнической принадлежности хунну


По словам академика А.П.Окладникова, основополагающее значение в археологическом изучении Забайкалья и в частности хунну внес Ю.Д.Талько – Грынцевич (А.Н.Окладников, Труды Кяхтинского музея…., т. 18, 1961, Улан - Удэ). Ю.Д.Талько – Грынцевич жил в конце XIX в начале XX веков в городе Троицкосавске, работал уездным врачом, но с энтузиазмом изучал древности и объездил все Юго-Западное Забайкалье. Объектом внимания  Ю.Д.Талько – Грынцевича стали могилы древних насельников Забайкалья, и он их раскапывал с огромным энтузиазмом и в большом количестве, около 100 хуннских могил «в срубах» и «гробах». Только в местности Ильмовая падь им было раскопано 33 могилы «в срубах», и на левом берегу р. Джиды, в местности Дэрестуйский Култук вскрыто 26 могил «в гробах» (Ю.Д.Талько – Грынцевич, Суджэиннское доисторическое кладбище в Ильмовой пади – «Труды ТКОРГО», 1898, т. 1, вып.2).
Исследования Ю.Д.Талько – Грынцевича по объему сделанной работы впечатляют, им открыто большинство известных в наше время памятников хунну в Забайкалье. Иволгинское городище хунну под г. Улан-Удэ, было открыто позднее Г.П.Сосновским, который возглавлял Бурят – Монгольскую археологическую экспедицию 1928-1929 годы.
Ю.Д.Талько – Грынцевич классифицировал обследованные, он не видел никакой связи между, могилами «в срубах» и «в гробах», первые он, предполагал, принадлежат хунну, вторые, он думал, принадлежат тунгусам или киргизам. Как выяснилось и первые, и вторые принадлежат хунну. (Ю.Д.Талько – Грынцевич, Древние аборигены Забайкалья в сравнении с современными инородцами - «Труды ТКОРГО», 1905, т. VIII, вып.1) (Ю.Д.Талько – Грынцевич. Население древних могил и кладбищ Забайкалья, Верхнеудинск, 1928).
Открытия Ю.Д.Талько – Грынцевича не были оценены, как это бывает, в ученом мире. Лишь после археологических раскопок курганов хунну в Ноин-Уле, 1924-1925 годах экспедицией П.К.Козлова, вызвали интерес к памятникам открытым Ю.Д.Талько – Грынцевичем, выяснилось их несомненное родство.
Исследования Ю.Д.Талько – Грынцевича положили начало качественно новому этапу изучения хунну и в целом хуннской проблемы.
Вот что пишет проф. Давыдова А.В., возглавлявшая экспедицию кафедры археологии Ленинградского университета (1956, 1963, 1966-1967, 1970 гг.): «Археологические материалы, полученные раскопками памятников хунну, позволили отвергнуть прежние представления об их культуре, как об однообразно примитивной культуре варваров – кочевников, не имеющей собственного лица. Именно археологические материалы дали возможность увидеть в этой культуре разноплановые, сложные по происхождению и проявлению компоненты и значительно более высокий, чем это представлялось ранее, уровень культуры.
Письменные источники характеризуют хунну как кочевников. Занятых преимущественно скотоводством: вся их жизнь была связана с выпасом стад, содержавшихся в течение круглого года на подножном корму (71, 1968, с. 34, 446).
По мере накопления источников по истории и культуре хунну умножались и усложнялись те проблемы, которые ставило исследование их роли в истории Центральной Азии. Одними из наиболее важных и сложных проблем истории не только хунну, но и других народов Центральной Азии является вопрос о характере развития кочевого хозяйства и о взаимоотношениях кочевников и земледельцев. Центральную Азию не без известных оснований считали областью безраздельного кочевничества. Эта традиционная, точка зрения отрицала какую бы, то ни было роль земледелия в хозяйстве кочевых народов.
В последнее время, в связи с новыми археологическими исследованиями, накоплен большой материал, позволяющий внести определенные коррективы в укоренившиеся представления о Центральной Азии как о сплошном кочевом массиве. Нет оснований отрицать, что кочевое скотоводство представляло ведущую линию развития народов Центральной Азии. Но бесспорно сейчас и другое: оседлость и земледелие нельзя полностью исключить из жизни центральноазиатских кочевников, они были существенным фактором в сложении их культуры.
 …… Представление об оседлых поселениях хунну дают именно материалы Иволгинского городища, на котором вскрыта значительная площадь (около 7000 кв. м) и обнаружены многочисленные жилища, производственная мастерская, большое количество самого разнообразного материала. Дающего представление о различных сторонах жизни его обитателей и о развитом и многостороннем хозяйстве. Комплекс Иволгинского городища, дополненный материалами раскопок поселения у с. Дурены, позволяет исследовать важнейший для ценральноазиатской истории вопрос о взаимоотношениях кочевого и оседлого начал. Эти материалы показывают культуру хунну во всей ее сложности» (А.В.Давыдова, 1985, с. 5-6).
В 1912 году золотопромышленник А.Я. Баллод искал золото в горном массиве Ноин – Ула, а наткнулся на захоронения хунну и 9 марта 1913 года он написал в Восточно – Сибирский отдел Русского Географического общества (ВСОРГО) письмо, с просьбой, чтобы ученые объяснили значение находок. Но дальше бумаг дело не пошло ввиду отсутствия средств у ВСОРГО и Академии наук. Возобновил дело, начатое Н.Я. Баллдом, 1924 году, исследователь П.К.Козлов, с участием археологов С.А. Теплоухова и Г.И.Боровки.
Вот что пишет П.Б. Коновалов – профессор (археолог) о находках в Ноин – уле: «… внутри ноинулинских могил, несмотря на их большую глубину, были прослежены фундаментальные погребальные камеры в виде двойного бревенчатого сруба (наружного и внутреннего) с деревянным саркофагом внутри. Наряду с внушительными размерами курганов и оригинальностью погребальных камер внутри могил исследователей поражали богатство и пышность обряда захоронения, что дало основание считать поинулинские памятники погребениями хуннских вождей и знати».
Огромной удачей была также находка в одном из погребений (курган№6) лаковой чашечки с китайской надписью, по которой ученым удалось с большой точностью датировать раскопанные курганы рубежом нашей эры. Надпись, прочитанная сначала профессором Кюммелем (Берлин), затем японским археологом Умехарой в 1928-1930 годах, указывала дату изготовления чашечки – 2 год до н.э. и место, куда она предназначалась – дворец Шанлинь. А.Н.Бернштам, сопоставляя вещи из 6 – го кургана и сведения из «Цянь Хань - шу» предполагает, что в данном случае мы имеем дело с захоронением хуннского шаньюя Учжулю Жоди, который в 1 год до н.э. побывал на приеме у китайского императора во дворце Шанлинь и умер в 13 году н.э. Если это так, а доводы А.Н.Бернштама, на наш взгляд, весьма убедительны, то Ноин – Ула дает нам редчайший случай установления абсолютной даты археологического памятника.
Ноинулинские находки вызвали в свое время сенсацию в научных кругах. Они демонстрировались на международных выставках в Берлине (1929г.), Ленинграде (1935г.) и Лондоне (1937 г.). Кроме предварительных сообщений П.К.Козлова, С.А.Теплоухова и Г.И.Боровки, в отечественной и зарубежной печати появился целый ряд научных работ, посвященных этим находкам.
Наиболее систематизированная, новая еще не полная публикация материалов экспедиции была сделана К.В.Тревер на русском и английском языках, а историко-археологическая оценка основных категорий вещей была дана А.Н.Бернштамом. Самое же полное освещение и детальный анализ ноинулинских материалов сделаны позднее С.И.Руденко (П.Б.Коновалов, 1976, с.11-12).
С.А.Комиссаров, ссылаясь на С.С.Миняева, пишет, что отдельные дунхусские группы могли принять участие в формировании хунну, что  могло быть.
Как известно китайские источники впервые упоминают дунху в VI веке до н.э., а хунну впервые появляются в источниках в конце IV века до н.э. то есть дунху появились примерно, на три столетия раньше хунну. Это высказывание сделал С.А.Комиссаров исследуя материалы археологических раскопок Сяцзя- дань (Китай). Еще до нашей эры племена и народы находились в постоянном движении, одни появлялись другие исчезли.
С.А.Комиссаров пишет: «С.С.Миняев (1985, 1986), проанализировав особенности погребальных сооружений и обряда, высказал мнение о «протосюннуской» принадлежности культуры верхнего слоя Сяцзядянь. К выдвинутой им проблеме ранних сюнну мы еще вернемся. Здесь же следует отметить, что его гипотеза противоречит разобранной выше письменной традиции. Сходство же между погребениями рядовых сюнну и могилами верхнесяцзядяньских (дунхуских) племен, действительно немалое, можно объяснить их принадлежностью к одному культурно – хозяйственному типу и взаимными контактами. Не исключено также, что отдельные дунхуские группы приняли непосредственное участие в формировании сюннуского племенного союза» (С.С. Комиссаров, 1988, с.89).
В дальнейшем нас не будет интересовать дискуссия между учеными археологами по поводу кому принадлежат «плиточные могилы» и «керексуры». Нас интересует в основном антропологический тип хунну, дающий основание судить об ареале их распространения.
О монголоидности  внешнего  вида хунну пишут С.Г.Кляшторный и Д.Г. Савинов: «Иконографические изображения гуннов гробницы Хо Цюй – бина наиболее близки к загадочным ликам на пазырыкской узде – те же признаки монголоидности: выдающиеся скулы, низкий лоб, толстые губы, короткий приплюснутый нос, борода и торчащие вверх прямые жесткие волосы» (С.Г.Кляшторный, Д.Г. Савинов, СПб, 2005, с.25).
В своей работе мы в основном будем опираться на исследования Руденко С.И., проведенные на археологических материалах из местности Ноин – ула, а так же на археологические исследования Г.Ф.Дебеца, который установил монголоидный характер европейских хунну и подтвержденных европейскими археологами.
Руденко С.И. пишет: «Одним из важных диагностических расовых признаков является волосяной  покров. Ноинулинские курганы, как мы видели, дали большой материал для изучения волос хунну. В свое время по личному поручению Н.В.Теребинской были приготовлены гистологические препараты поперечных разрезов волос, исследования этих препаратов показали однородность ноинулинских волос при незначительных индивидуальных колебаниях. Сравнительное изучение этих волос и волос монголов – халхацев, бурят, корейцев, алтайцев, финно – угров и славян привели к следующим результатам: наибольшая толщина волос оказалась у корейцев, близки им по толщине волосы бурят, монголов – халхацев, алтайцев и ноинулинцев. Значительно более тонкими оказались волосы финно – угров и самые тонкие у славян (великорусов, белорусов и украинцев). Что касается формы волос, то наиболее прямые оказались волосы ноинулинцев, самые волнистые у славян. Указатели формы волос получились: ноинулинцы – 79, 7; монголы – халхасцы – 77,7; корейцы – 76, 4; буряты – 75,8; алтайцы – 75,0; финно – угорцы – 70,6; славяне – 64,1» (С.И. Руденко, 1962, С.111).
Исследование черепов из ноинулинских курганов показало, что хунну – типичные монголоиды (Г.Ф.Дебец, 1948, с.121).
Л.Л.Викторова ссылаясь на исследования Н.Н.Мамоновой и И.И.Гохман пишет о некоторой метисации населения хунну: «Однако наряду с этим новые материалы выявили и неоднородность антропологического типа населения: некоторые черепа оказались сильной горизонтальной профилировкой и резко выступающим носом, а эти  признаки сближают их с европеоидным типом (Гохман, 1960). Часть хуннов Ордоса отличалась, судя по известным из китайских источников сведениям, «возвышенными носами», т.е. признаком, сходными с отмеченными Н.Н.Мамоновой для населения Западной Монголии и И.И.Гохманом для части населения, жившего к началу нашей эры в Иволгинском городище на Селенге. Монголоидность хуннов в Восточной Монголии на рубеже нашей эры могла быть следствием метисации с местным завоеванным населением» (Л.Л.Викторова, 1980, с.123).
Метисизация подверглась лишь часть хунну, основная масса хунну осталась монголоидами. Оставались монголоидами ушедшие на запад, европейские хунну. Что подтверждает Л.Л.Викторова ссылаясь на Т.Ф.Дебеца, она пишет: «Г.Ф.Дебец пришел к выводу, что антропологический тип хуннов (из погребений в срубах) может быть отнесен к палеосибирскому, преобладавшему в более ранних погребениях из Прибайкалья; этот же тип появляется в Венгрии одновременно с проникновением туда хуннов» (Дебец, 1948, с.121).
«Волосы хунну не только по окраске, но и по форме оказались типичными для монгольской расы, резко отличалась как от финно – угорских, так и от славянских народов» (С.И.Руденко, 1962, с. 111).
С.И.Руденко пишет: «Судя по костям, находимым в хуннских погребениях, лошади в массе были типичными монгольскими табунными» (С.И.Руденко, 1962, с. 24).
Мы уже писали: «Выносливые и безобразные на вид  лошаденки» (А.И.Бернштам, 1951, с.140), сохранившиеся у европейских хунну, были отличительной их чертой. Таких безобразных лошаденок ни у одного народа в мире нет, даже тюрки – этот весьма родственный народ, почему – то не разводил эту породу лошадей.
По материалам все тех же ноинулинских археологических раскопок Руденко С.И. продолжает: «Крупный рогатый скот хунну состоял преимущественно из быков, но у них были и яки, или сарлыки. Кости быков, в значительном количестве обнаруженные в могилах, наибольшее сходство имеют с породами степных быков, в частности калмыцких» (С.И.Руденко, 1962, с. 24).
Собаки и те были близки к современным монгольским собакам. «В трех погребениях ильмовой пади обнаружены черепа собак (canis familiaris), их порода оказалась обычной для степных собак, с довольно короткой мордой, близкой к современным монгольским собакам» (С.И.Руденко, 1962, с. 25).
Важной, на наш взгляд, археологической находкой является обнаружение в ноинулинских курганах сложных луков, вот что пишет С.И.Руденко: «Судя по находкам в курганах, в том числе и ноинулинских, у хунну были сложные луки до 140 см. длиною и укрепленные семью роговыми накладками: четырьмя концевыми и тремя средними» (С.И.Руденко, 1962, с.25).
Сложные луки говорят о многом – хунну были этнически монголоязычным народом.
И наконец: «Любопытство, что хунну, подобно китайцам, ели рис с помощью костяных палочек» (С.И.Руденко, 1962, с.25). Костяные и деревянные палочки до сего времени употребляются монголами и уйгурами, но нигде в остальном тюркском мире.
Тюрки появились в VI веке новой эры, ни о каком, «тюркизме» и ни о каком, «монгольском» происхождении речи быть не может, речь может идти преимущественно о монголоязычности по характеру и образу жизни. Этнически хунну были большей частью монголоязычны, свыше 50% слов были монголоязычные, но в эпоху хунну до V века новой эры видимо еще окончательно не выделились монгольские, тюркские и маньчжурские языки из общей массы алтайских народов.
Начиная с К.А.Иностранцева (его книги «Хунну и гунны», Л., 1926), в последующей литературе хунны назывались гуннами, чтобы не перепутать, как будто речь идет о двух разных народах. Мы же в отношении европейских хунну будем употреблять их природное самоназвание хунну.
Цитируя Аммиана Марцеллина, Л.Н.Гумилев «отмечает безбородость, считая, что она достигается искусственно, и коренастость» (Л.Н.Гумилев, 2004, с. 264). Далее Л.Н.Гумилев цитирует Аммиана Марцеллини: «Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным, чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей или уподобить сваям, которые грубо вытесываются при постройке мостов. «Коренастость – признак монголоидных племен Евразии, свойственный более уграм, чем даже монголам. Очень знаменательно, что римский автор не упоминает о чисто монгольских чертах, скуластости, узких глазах. Эти черты не могли пройти незамеченными, если бы они имели место. Значит, дальневосточных монголоидов Аммиан Марцеллин не видел, а знал только хунно – угорских метисов»» (Л.Н.Гумилев, 2004, с. 264).
Не согласен  с Л.Н.Гумилевым, описывая страшный,  чудовищный вид хунну, Аммиан Марцеллин имел в виду чисто монгольские черты лица – скуластость, узкие глаза, плоский нос и широкое лицо - черты, делающие монголоподобных непохожими на европейцев.
Подобную картину описывает Приск Панийский, который был у вождя хунну Аттилы в составе византийского посольства в 448 г. до н.э. Видел непосредственно Аттилу, следовательно, ему можно доверять. Л.Н.Гумилев воспроизводит увиденное Приском: «Аттила был невысок, широкоплеч, с темными волосами и плоским носом. Борода у него была редкая. Узкие глаза его смотрели пронзительно, что все подходившие к нему дрожали, видя осознанную силу» (Л.Н.Гумилев, 2004, с. 244).
Здесь описан типичный монголоид. Невысокий, волосы темные, плоский нос, борода редкая и узкие глаза. Лев Николаевич противоречит сам себе, пересказывая Приска Панийского. Не было никакой всеобщей метисации, если сам хан остался через два века монголоидом. Современные археологические раскопки и исследования подтверждают правоту античных авторов. Европейские хунну перед исчезновением как этнос оставались монголоидами. Следовательно, возражения американца Мэнчен – Хелфена опровергаются как необоснованные, также необоснованно сомнение Л.Н.Гумилева.
Автор не разделяет точку зрения М.Т.Мошковой, В.Ю.Малашева, С.Б.Болелова которые ссылаются на Мандельштама, 1975, с. 229 и пишут: «Соотношение между сюнну восточных районов степи и гуннами эпохи Великого переселения народов является пока дискуссионной проблемой, несмотря на то, что количество археологического материала все время увеличивается» (Российская археология, М.Т.Мошкова, В.Ю.Малашев, С.Б.Болелов, 2007, №3).
По сути М.Т.Мошкова, В.Ю.Малашев, С.Б.Болелов становятся на позиции Мэнчен – Хелфена и тождественность сюнну и хунну Европы (гуннов) ставят под сомнение. Автор советует сомневающимся получше познакомится с исторической литературой, а не на критике работы С.Г.Боталова и С.Ю.Гуцалова, Гунно – Сарматы Урало – Казахстанских степей, Челябинск, 2000.
Надо отметить, что М.Г.Мошкова, В.Ю.Малашев, С.Б.Болелов на стр. 128 своей статьи в этом же номере ссылаются на работу «Степная полоса Азиатской части СССР в скифо - сарматское время». Археология СССР, М., 1992, с. 272 и пишут: «У носителей же культуры хунну монголоидность доминирует» (Российская археология, М.Г.Мошкова и др., 2007, №3, с. 128).
Весь вопрос были ли европейские хунны монгоидами? Да, европейские хунны были монголоиды. Это доказал Г.Ф. Дебец и др.
Советский палеоантрополог Г.Ф.Дебец указывал на хронологическую близость могильников Венгрии и Забайкалья. Считал остатки, покоящиеся в могильниках Венгрии, и в могильниках Забайкалья, принадлежат к одной расе – палеосибирской (Т.Ф. Дебец, 1948, с.121-123).
На монголоидность европейских хунну указывает О.Д.Дашевская, в статье «Третье захоронение гуннского времени на Беляусе», опубликованном в журнале Российская археология №1 за 2003 год, вот, что она пишет: «Перед нами - уже третье захоронение гуннского времени на Беляусе. Первое, сопровождавшееся шкурой коня, было совершено на Беляусском некрополе в античном каменном склепе конца IV в. до н.э., вторично использованном поздними скифами в I в.н.э., а затем опустошенном гуннами. Оно также принадлежало подростку – мальчику лет 14 (Дашевская, 1969а. с.67; Засецкая, 1994. табл. 26, 6-16;27). Второе погребение, сопровождавшееся хвостом коня, находилось на северо – западном краю городища, будучи впущено в большую зерновую яму II в. до н.э., в свое время обвалившуюся и послужившую для свалки мусора. Здесь также был похоронен подросток – мальчик 8-9 лет (Дашевская, 1995).
Интересно, что все три комплекса относятся к концу IV – первой пол. V в.н.э. и принадлежат детям от 7 до 14 лет, погребенным с северной ориентировкой. В- первых двух случаях отмечены черты монголоидности, в третьем – деформация черепов» (О.Д.Дашевская, Российская археология,  №1, 2003).
Речь идет о городище Беляус Черноморского района Крыма. О полной метисизации речи быть не может, в первой половине V века, т.е. к концу своего существования европейские хунну оставались монголоидами.
Со смертью вождя Аттилы в 453 г.н.э. развалилась разноплеменная держава. Гепиды – германцы во главе с Ардарихом подняли восстание. Остготы поддержали восставших, в результате битвы на реке Недао погибли 30 тысяч хунну и их союзники руги во главе с сыном Аттилы Эллаком. Остальные хунну ушли в низовья Днепра.
Л.Н.Гумилев пишет: «О. Мэнчен  - Хелфен справедливо указывает, что лингвистических данных для отождествления хунну и гуннов нет, так как язык тех и других нам неизвестен. Сиратори и Пельо нашли в уцелевших словах хуннского языка много монгольских элементов, но тот же Пельо нашел турчизмы в языке сяньби. Это только указывает на то, что в ту отдаленную эпоху тюркский и монгольский языки стояли близко друг к другу, и оба народа заимствовали друг у друга слова, на то, что указали уже Кастрен, Рамстед и в наше время Лигети. Надо заметить, однако, что единственная уцелевшая хуннская фраза прочитана Аристовым как тюркская, а ведь строй языка значит больше, чем отдельные слова» (Л.Н.Гумилев, 2004, с. 662).
Начнем по порядку. «Справедливое указание Мэнчен – Хелфена, что для отождествления азиатских хунну и хунну европейских лингвистических данных нет», опровергается фактическим материалом, имеющимся в наличии. Данных немного, но достаточно. Во – первых, «хун» - человек и «хунну», мы уже говорили выше, так звучит по – монгольски «народ», «люди». Пусть объясняют представители Мэнчен – Хелфена самоназвание народа. Если у них есть объяснение. Мы видим, как игнорируется само название хунну Иностранцевым и К. игнорирование ничего толкового не дает, как мы видим. Во – вторых, достаточно много собственных имен европейских хунну: Мунцак, Эллак, Денгизик, Ирнак (правильно будет Ирнэк) и т.д., из которых можно сделать вывод о языковой принадлежности. В ту далекую эпоху еще не так сильно был распространен буддизм и люди (хунну) давали природные имена. Религия эта распространилась значительно позже, в XVI веке новой эры.
Второе наше возражение уважаемому Л.Н.Гумилеву заключается в следующем: Сиратори (Ширатори у Иностранцева) и Пельо нашли в хуннском языке много монгольских элементов, и Пельо нашел в языке сяньби тюркизмы. И вот здесь сделать бы Л.Н.Гумилеву правильный вывод о том, что монгольский, тюркский и маньчжурский языки не заимствовали слова друг у друга, а было много однокоренных слов, обусловленных общим происхождением. С тезисом заимствования категорически не согласен. Однокоренные слова не заимствуют, а объясняют происхождение из единого племени.
В – третьих, ошибка Л.Н.Гумилева заключается в его недосказанности. Единственную хуннскую фразу, дошедшую до нас, Аристов прочитал как тюркскую, венгерский филолог Мункачи прочитал как монгольскую, и по смыслу больше подходит его перевод: cerik, cerig – «войско», ti-li-kang из монгольского dajla – «воевать», pu-ko из монгольского bugu – «все», ku-to-tang из монгольского kitu – «убивать».
Надо заметить, что подобные споры (как о языке хунну, какой они народ: монгольский, тюркский или маньчжурский), возникают вокруг языков сяньби, тоба и жуань-жуаней постоянно. Так Пельо Р., Вудберг Р., Клаусон С. считают, что язык тоба (табгачи) был тюркским, а Л.Лигети считает их язык монгольским, монгольским считает, язык тоба, и Л.Н.Гумилев. К.А.Иностранцев сяньби относит к маньчжурскому языку. Жуань – жуаней некоторые историки относят к маньчжурскому народу, а Л.Н.Гумилев относит к монгольскому этносу, как и сяньби. Но,  монголов как этноса не было, он находился на стадии формирования, так же в эпоху сяньби, тоба и жуань-жуаней не было тюрков, как таковые они сформировались позднее.
Ошибка таких ученых – мерить современным аршином, т.е. людей, живущих в современную эпоху, сравнивать с людьми, жившими 1,5-2,5 тысячелетия назад, и считать, что никаких изменений не было.
Тюркский народ образовался в VI веке, монголы в IX веке н.э., а маньчжуры чуть ранее. Надо заметить, единства тюркского народа (правильнее тюркских народов) никогда не было, отдавалось предпочтение племенному или национальному признаку. Это объясняется постоянным иноплеменным пополнением тюркских народов монголоязычными элементами. Пальцев двух рук не хватит перечислить тюркизованные монгольские племена. Живучесть тюркского языка не является предметом нашего исследования, это отдельный разговор.
При шаньюе Модэ (III – II век до новой эры) уже были племена, сформировавшиеся окончательно в тюркоязычное подразделение алтайских народов. Это кипчаки на северном склоне Алтая (по – китайски – «кюеше»), киргизы (по – китайски  - «цигу», или «гэнь - гунь») жили в Северо – Западной Монголии и на Енисее. В своем движении на запад хунну увлекли, видимо, с собой кипчаков. Пространство, через которое они прошли на запад, было заселено в основном кипчаками.
Интересно, что ответил бы Пельо Р. на вопрос, на каком языке разговаривали галлы в IV веке н.э. – на французском или современном немецком? В это время жили тоба. Ведь тогда не было французского языка. Подобным вопросом озадачиваются ученые мужи и пытаются дать ответ.
Ответ, здесь может быть один – в какой, степени тюркизован, монголизирован или маньчжуризирован язык. Видимо, в I-II тысячелетии до новой эры начался процесс деления на монгольский, тюркский и маньчжурский языки до того единого этноса – племени. Корейский и японский выделялись на 1-1,5 тысячелетия раньше.


































ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В западноевропейской и в российской историографии фиксируется  самый широкий разброс мнений об этническом происхождении хунну, от финской до кеттской и от славянской до тюркской и монгольской.
Сторонниками теории финского  происхождения хунну были А.Ж.Сен – Мартен (А.Saint - Martin), Ф. Мюллер, М.А. Кастрен, Ю.Коскинен, Р. Хунфальви (P. Hunfalvy), Вивьен  де Сен – Мартен, Уйфальви  де Мезо – Ковешд, П.П. Семенов и др., они жили и работали в основном в XIX и начале XX века. Основной довод приверженцев теории финского происхождения хунну – современные им венгры по языку  относящиеся  к угоро – финской языковой группе. Они отождествляют слова Хунну и Финн, при этом забывая, что слово финн германское. Германцы так называют жителей болотистой местности. В наше время приверженцев теории финского происхождения хунну практически нет.
Сторонниками кеттского происхождения хунну являлись И. Бенцинг, Э. Дж. Пуллиблэнк и др.. Эта гипотеза была высказана, относительно недавно, в конце XX века, но она так и не нашла поддержки среди востоковедов. Э. Моор считал, что  хунну были кавказцами, но это мнение не нашло сторонников.
Сторонниками теории славянского происхождения хунну были  Ю. Венелин, А.Ф.Вельтман, И. Е. Забелин, Д.И. Иловайский, В.М. Флоринский и др.. По их мнению, хотя хунну своим внешним видом не были похожи на европейцев, однако использовали слова очень похожие на славянские: медос – мед; камос – квас; страва – тризна и т.д. На наш  взгляд, такая схожесть некоторых слов в двух языках  объясняется тем, что хунну Европы в результате длительного общения перенимали слова у своих соседей  и постепенно  растворились  в славянской среде  и не только в ней.
Сторонниками теории тюркского происхождения хунну являются  Ю. Клапрот, Цейс, Л. Каен, Х.Хирт, Н.А. Аристов, К.А. Иностранцев, В.А. Панов, А.Н. Бернштам, Л.Н. Гумилев, В.С. Таскин и др. Основной аргумент теории тюркского происхождения хунну сводится к тому  что средневековые тугю (тюрки) и хойху (уйгуры) являются потомками хунну, а современные тюрки и уйгуры тюркоязычные народы. Орхонские надписи  VIII века н.э., оставленные тугю,  написанные в основном на тюркском языке, но значительное количество слов в них читается  по-монгольски.
Сторонниками  теории монгольского происхождения хунну выступали Г.П-С. Паллас, Ф. Бергман, И. Шмидт, К.Ф. Нейман, Х. Хоурс, А. Тьерри, Н.Я. Бичурин, А.П. Окладников, Н.Н. Диков, Г.Н. Румянцев, М.В. Воробьев, Б.Б. Дашибалов и др. Основными аргументами теории монгольского происхождения хунну являются сходство остатков языка хунну с монгольскими словами включая само слово «хун», сходство обычаев и внешнего вида хунну с монголами.
Особую позицию занимает О.Притцак, его взгляды  нельзя причислить к какой либо известной теории происхождения хунну, так как, по его мнению  хуннуские слова примерно в равной пропорции имеют как  монгольскую, так и тюркскую этимологию.
Думаю, что все представители вышеуказанных теорий так или иначе ошибаются в разной степени.
Приверженцы теории финского происхождения хунну сравнивали их с  современными венграми  и считают, что они не изменились в течении XV веков. Безусловно, в этногенезе венгров участвовали часть остатков  и родственные им авары, но значительную роль в этом процессе сыграли финские, славянские и германские племена, об этом свидетельствует внешний вид современных венгров.
Представители теории кеттского происхождения хунну расписались в собственной несостоятельности своей гипотезы. Она оказалась ничем не подкреплена.
Представители теории славянского происхождения хунну правы лишь отчасти. Они выдают следствие за причину. Безусловно, часть хунну растворились в славянах, но значительную роль в их формировании хунну не сыграли, т.к. последние численно преобладали.
Теория тюркского происхождения хунну страдает перескакиванием с эпохи на эпоху, минуя правление сяньби, аваров (жуань - жуаней) и тоба, т.е. с I века нашей эры переходят на VI век новой эры и на орхонские памятники VIII века. Орхонские памятники VIII века написаны в основном на тюркском языке, но в них значительное количество монголизмов. Тугю (тюрки) прямыми потомками хунну не являются так как, на Алтае они смешались, при формировании этноса с тюркоязычным племенем Со (Бичурин, 1950, т.1, с.221).
Представители теории монгольского происхождения хунну не учитывают то обстоятельство, что монголы впервые упоминаются в IX веке. До этого времени в нарративных источниках упоминаются лишь  разные племена и народы, говорившие на родственных языках монгольского типа. Это дунху, хунну, сяньби, ухуани, тоба, кидани и т.д.. Поэтому при описании жителей Восточной Азии речь может идти  только о монголоязычных племенах и народах.
В пользу мнения о том, что хунну изначально с конца IV века до нашей эры, то есть с момента формирования или упоминания в китайских летописях,  и до середины V века нашей эры, то есть до своего исчезновения или полной ассимиляции, носили это имя, говорят следующие факты.
1. Хунну – на монгольских языках означает «люди», «народ», а «хун» – на монгольских языках означает «человек».
2. Значительное количество имен шаньюев хунну, читаются с помощью монгольского языка. Из 42 собственных имен хуннских шаньюев, 17 имен свободно читаются как монгольские, 20 не поддаются прочтению, 4 слова читаются как тюркские, 1 слово тюрко-монгольское.
К. Сиратори из 21 слов хунну всего 1 слово объяснил из тюркского, 14 слов из монгольского, 4 слова как монголо – тюрко – маньчжурское, 2 слова из монголо – маньчжурских языков.
На созвучность 10 имен шаньюев хунну обратил внимание Г.Н. Румянцев: Тумынь, Батур (Модэ), Хулугу, Мухан, Худурши, Хилоши, Хулань, Усы, Бодэ, Илин – ши.
Остальные имена шаньюев хунну введены в научный оборот впервые автором.
3. Из 28 имен хунну Европы – Аттила, Валамир, Мунцак, Харатон, Руга, Ойварий, Бледа, Денцик, Еллак, Ирнак, Мама, Верик, Васих, Курсих, Уто, Кечка, Вудак, Ульд, Искамми Ескам, Атакам, Ойбарс, Баймей, Хулун, Эмникцар, Актар, Донат, Субтар  18 читаются свободно, без напряжения как монгольские слова, 1 слово тюркское – Атакам, остальные все, видимо, готские, финские и славянские. Не все  имена, исследованные О.Притцаком, принадлежат хуннам. Вызывают сомнение имена VI века н.э.. Страницы словаря А.Лувсандэндэва, М., 1957 даны в скобках. Монгольские имена это:
Валамир – по-монгольски «балмад», означает «сумасброд», «авантюрист»,
«невежественный» (с.60), по-бурятски «балаймар», то же самое.
Мунцак – по-монгольски означает «вечное время»= «м;нх» - вечный (с.245), «цак» - время (с.600).
Харатон - по-монгольски означает  «вредный, коварный» = «хортон» (с.542).
Ойварий - по-монгольски означает «непостоянный», «легкомысленный» = «ойворгон» (с.294).
Ирнак - по-бурятски означает «просящий», «домогающийся» - «эрнэг» (с.772), (К.М.Черемисов, М., 1973, с.772).
Мама - по-монгольски означает «черт, дьявол»= «мам» (с.234).
Васих - по-монгольски означает «смотрящий с высока, пренебрежительный» = «басах» (с.66).
Курсих – по-монгольски означает «нагулявший жир» = «хурших» (с.568).
Уто - по-монгольски означает «дым, дымовой» = «утаа» (с.464), по-бурятски «уто» - длинный, высокий, (К.М.Черемисов, М., 1973, с.479).
Будак - по-монгольски означает «краска, крашенный» = «будаг»  (с.83).
Ульд - по-монгольски означает «надоедливый, назойливый» = «улиг» (с.453).
Ойбарс - по-монгольски означает «лесной барс» = «ой» - лес (с.294), «барс» = тигр, леопард   (с.65).
Баймей - по-монгольски означает «очень большой»= «баймбагай» (с.57), по-бурятски «баймэй», в том же значении.
Хулун - по-монгольски означает «дикая лошадь» = «хулан» (с.562).
Эмникцар - по-монгольски означает «дикий бык» = «эмнэг» - необъезженный (с.671), «шар» - вол, бык (с.646).
Актар - по-монгольски означает «короткий»= «оготор» (с.292), по-бурятски «огтор» - в том же значении.
Донат - по-монгольски означает «испытывающий сильное влечение, страстный»= «донтой» (с.152).
Субтар - по-монгольски означает «жадный»= «сувьдаг» (с.361).
(Слова переведены с помощью монголо-русского словаря А. Лувсандэндэва, М., 1957 и бурятско-русского словаря К.М.Черемисова, М., 1973), страница указана в конце каждого слова.
Соблюдены «законы» фонологии и сингармонизма, почти все слова читаются, также как и пишутся. Византийцы и латиняне, в частности Иордан  воспринимали на слух монголоязычные слова несколько лучше, чем китайцы. Что касается фонологии то она не математика, в разряд «наук» можно отнести с большой натяжкой.
Часть слов были интерпретированы Ф.Бергманом, Ю.Шмидтом, Г.Н. Румянцевым и др., часть автором, причем слова, где требуются специальные знания я не рассматривал. К их числу относятся: Бледа, Эллак, Кечка, Аттила, Денцик и т.д. Они остаются спорными и являются или готскими, или тюркскими, или еще какими – нибудь из числа народов общавшихся с хунну.
Слова интерпретированные О.Притцаком в наш подсчет не включены. С учетом  этих слов процент монголоязычных слов был бы еще выше.
Представители теории тюркского происхождения хунну как правило не исследовали остатки языка хунну. Исключения составляют Н.И. Ашмарин, который объяснил слова Эрнак, Кечка, Денгизик, Аттилу и Днепр как тюркские, и В.А. Панов пытавшийся в 1916 году обосновать тюркское происхождение хунну 10 словами из языка хунну, подвергнутых им лингвистическому анализу. Большинство слов оказались на самом деле монгольскими и монголо-тюркскими.
Из трех слов хунну приводимых В.С. Таскиным и Л.Л. Викторовой «катир, турти, и тан» как тюркские, два первых  монголоязычные, это «катир» – по-монгольски «хатир» означает «рысак» (с.520), а «турти» - по-монгольски «туруута», что означает «копытное» (с.424).
Третье слово «тан», оставляю без рассмотрения, так как требуется специальные лингвистические знания.
Из 6 слов приведенных Н.Я. Бичуриным (Н.Я. Бичурин, т.1,с.48) все шесть свободно читаются по-монгольски: 1. «чжуки» - «зуг» - означает по-монгольски сторона, направление (с.208). 2.  «лули» - «луу»- означает по-монгольски «дракон» (с.230). 3. «да-гян» - «даган» - вести за собой, следовать (К.М.Черемисов, 1973, с.180-181). 4. «дуюй»- «дуй» - означает по-монгольски «умение, навык, сноровка» (с.162). 5.«данху» - «данхар» - означает по-монгольски «счетовед», в значении считать (с.145). 6.«гуду - хэу» - «х;тл;х» означает по-монгольски «вести, править, предводитель» (с.556), по-бурятски «х;тэлхэ», в том же значении.
Седьмое  слово «цзюйкюй» вероятно, также монголоязычное – «цэргийн» - «воинский, армейский», «цэрэг» - «воин, армия, войска» (с.622).
Слова переведены с помощью словаря А.Лувсандэндэв, М., 1957.
Три слова означающие хуннуские роды: лань, сюйбу и ***нь, вероятно, переводятся и читаются как монгольские.
Всего было исследовано 82 имен и слов из языки хунну и 25 слов переведенных К.Сиратори и В.А.Пановым подвергнуты критике и получилась следующая картина.










Имена и слова Кол-во Монгольские Вероятно монгол. Монг.-тюркские Тюркские Маньчжурские Китайские или испорченные   Другие:
 германс--кие,  славянские и    др.               
1.Имена Шаньюев 20 11 3 1 5
2. Имена Южнохуннуских шаньюев 19 9 6 1 3
3. Имена Европейских хунну (гуннов) 28 18 1 9
4.Слова, переведенные К.Сиратори 11 6 2 2 1
5. Слова, перевед. В.А. Пановым 14 5 2 2 1 4-слова не перевед. В.А. Пановым
6. Слова, перевед
А.С.Шабаловым 13 8 4 1
7.Слова «хун» и «хунну» 2 2
Всего: 107 59 слов или 55,14% 10 9 6 1 14 9


Язык хунну состоит на 55,14%  монголоязычных слов. Если к ним прибавить слова, имеющие  вероятно монгольское происхождение, то их количество увеличится на 64,48%. Всего 5,6%  (6 слов) хуннуских объясняются из  тюркских языков, остальные слова монголо-тюркские, китайские, германские, славянские, маньчжурские и др.
4. В пользу версии, что хунну были монголоязычный народ говорит тот факт, это авары (жуань - жуани) прямые потомки хунну.
Во-первых, авары (жуань - жуани) упоминаются гораздо раньше тугю, в IV веке н.э.
Во-вторых, основатель  племени носил монгольское имя «Мугулюй», что в переводе означает «раб», он был беглый раб. Имя кагана, с которым связывают возвышение народа, также имеет  монгольское объяснение. Шелунь – в переводе означающего «рысь».
В-третьих, само слово «авар» монгольское, переводится как «гигант, исполин», по-бурятски «абарга». Есть в монгольском языке другое слово «абар», «навар» - спасать, может быть «спасенный раб».
В-четвертых, анализ показывает, что 10 аварских слов и 12 аварских имен, упомянутые Н.Я. Бичуриным, монгольские.
В-пятых, возможно прав Э.Дж. Пуллиблэнк, когда он считает этимологически родственными монгольское слово «darga» с словами «targa», «tegin» и «шаньюй». Он пишет: « … сяньби говорили на монгольском, и поэтому ахуань-авары тоже должны были говорить на нем» (Дж. Пуллиблэнк, с.54-55).
 В шестых, в китайских летописях, как пишет М.В.Воробьев, существуют противоречия, одни толкуют аваров (жуань - жуаней) как ветвь хунну, другие считают их смешанного происхождения, третьи рассматривают как  потомков дунху, четвертые, как родственников тоба (табгачей). Автор не видит особого противоречия между источниками. Хунну выделились из дунху, а затем в II веке нашей эры вновь были ассимилированы потомками дунху сяньби (100 тысяч семейств приняли народное название сяньби) (Н.Я. Бичурин, т.1, с.150-151). В том, что они родственники этноса тоба (табгачей) ничего противоречивого нет. Оба народа монголоязычные. То, что тоба (табгачи) монголоязычны очень убедительно доказал Л. Лигети в своей статье «Табгачский язык – диалект сяньбийского» в журнале «Народы Азии и Африки» за 1969 №1, с. 107-117.
5. По свидетельству византийских авторов Менандра, Павла Диакона, авары и хунну сходны в обычаях и языке, у них прослеживается  генеалогическая связь.
Аварские имена переводятся и читаются, как монгольские «Баян» - богатый, «Таргитий» - упитанный, толстый, «Тудун» - столько, немного и др. 
6. Византийские летописцы Феофилакат Симокатта и Кедрина свидетельствовали, что язык европейских хунну сходен с аварским, и, что переводчиками с языка хунну могли быть авары (жуань - жуани).
7. Также источниками сведений о монголоязычии хунну и аваров (жуань - жуаней) являются их общие обычаи, нравы, привычки и антропологические данные. По данным как российских, так и западноевропейских археологов хунны сохраняли монголоидный внешний вид.
8. Видимо, прав Дж. Пуллиблэнк допускавший то, что ухуань это есть авары, которые, возможно, говорили на языке типа монгольского. Попытка сблизить огуров, которые неизвестны в Азии и ухуань остается всего лишь попыткой сблизить несближаемое.







Список использованной литературы
1. Алексеев В. П. Этногенез. М. 1986.
2. Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей // Живая старина, выпуск III и IV,1896.
3. Ахметов Р. Караван, Алматы, 6.12.1996.
4. Афанасьев П.С., Харитонов Л.Н.Русско-якутский словарь. М. 1968.
5. Ашмарин  Н. И. Болгары и Чуваши, Казань, 1902.
6. Бартольд В. В. Общие работы по истории Средней Азии. М., 1963.
7. Бартольд В. В. М., т.5, 1968.
8. Бартольд В.В. Работа по истории и филологии тюркских и монгольских народов, М. 2001.
9. Баскаков Н.А. Хакасско-русский словарь. М., 1953.
10. Баскаков Н.А. Тюркские языки, М., 1960.
11. Баскаков Н.А. Русско–алтайский словарь. М., 1964.
12. Бенцинг И. Зарубежная тюркология. М.,1986.
13. Бернштам А. Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951.
14. Биче-оол М.О. Русско-тувинский словарь. М., 1980.
15. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Записки о Монголии. СПб, 1828.
16. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М-Л., т.1-3, 1950.
17. Бромлей Ю.В. Проблемы типологии в этнографии. М., 1979.
18. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981.
19. Бутанаев В.Я., Худяков Ю.С. История енисейских кыргизов. Абакан, 2000
20. Васильев В.Н. Об отношении китайского языка с среднеазиатским // Журнал Министерства Народного просвещения, 1872, сентябрь, с.115 – 118.
21. Васильевский В.Г.  О мнимом славянстве Гуннов, Болгар и Роксолан  // Журнал Министерства Народного просвещения, 1882, июль, с. 140 - 190.
22. Васильевский В.Г.  Еще раз о мнимом славянстве Гуннов //  Журнал Министерства Народного просвещения, 1883, апрель.
23. Вельтман А.Ф. Аттила и Русь в IV-V веках, Москва, 1858.
24. Венелин Ю. Древние и нынешние Болгаре, СПб, т.I, 1829.
25. Веселовский Н.И. Несколько новых соображений по поводу пересмотра вопроса о  Гуннах» // Журнал Министерства Народного просвещения, 1882, сентябрь, с. 90 - 102.
26. Веселовский Н.И. Русский библиографический словарь. СПб, 1897.
27. Викторова Л.Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М., 1980
28. Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм, Л, 1934.
29. Владимирцов Б.Я. Работы по истории и этнографии. М., 2002
30. Владимирцов Б.Я. Работы по монгольскому языкознанию, М, 2005.
31. Воробьев М.В. Маньчжурия и Восточная внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века включительно. Владивосток, 1994.
32. Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. М., 1980
33. Григорьев Е. М. Научная и духовно – миссионерская деятельность Н. Я. Бичурина: история и современное значение. Чебоксары, 2009, с. 111-117
34. Голубовский. Печенеги, Тюрки и Половцы до нашествия Татар. Киев, 1884.
35. Грум – Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхийский край. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии, Л., 1926.
36. Гумилев Л.Н. Древние тюрки, М. 1993
37. Гумилев Л.Н. Хунну. СПб, 1993
38. Гумилев Л.Н. История народа хунну. М., 2004
39. Давыдова А.В. Иволгинский комплекс. Памятник хунну в Забайкалье. Л. 1985
40. Дамдинсурен Ц., Лувсандэндэв А, Русско – монг. Словарь, Уланбаатар, 1982
41. Дашевская О.Д. Третье захоронение гуннского времени на Беляусе // Российская археология, №1, 2003
42. Дашибалов  Б.Б. Истоки: от древних хори-монголов к бурятам. Улан-Удэ. 2003
43. Дашибалов  Б.Б. Очерки по истории древних и ранних монголов. Улан-Удэ. 2008
44. Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР. М-Л. 1948
45. Дерфер Г. Зарубежная тюркология о языке гуннов. М. 1986, с.71-117
46. Деступис Т.С. Сказания Приска Панийского. СПб. 1861
47. Джафаров Ю.Р. Гунны в Азербайджане. Баку. 1985
48. Диков Н.Н. Бронзовый век Забайкалья. Улан-Удэ.1958
49. Доржу Ч.М. О племенах тобаского корня в этноязыковой истории тувинцев// Арынчиновские чтения. Материалы I и II чтений. Кызыл, 2010.
50. Егоров Н. И. Научная и духовно – миссионерская деятельность Н. Я. Бичурина: история и современное значение. Чебоксары, с.118-161, 2009
51. Еремеев Д.Е. Этногенез турок. М. 1971
52. Жуковская И.А. Судьба кочевой культуры. Рассказы о Монголии и монголах. М. 1990
53. Забелин И.Е. Истории русской жизни. М. 1876
54. Засецкая И.Н. Золотые украшения гуннской эпохи. Л. 1975
55. Иллич-Свитич В.М. Опыт сравнения постратических языков. Т. 1-3, М. 1971
56. Иловайский Д.И. Вопрос о народности Руссов, Болгар и Гуннов //Журнал Министерства Народного Просвещения, май, 1881.
57. Иловайский Д.И. Пересмотр вопроса о Гуннов // Журнал Русская старина, февраль, 1882.
58. Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси // Журнал Русская старина, февраль, 1882
59. Иностранцев К.А.  Хунну и Гунны. Л. 1926
60. Иордан. О происхождении и деяних гетов. М. 1960
61. Киселев С.В. Материалы и исследования по археологии СССР. М-Л. 1949.
62. Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. М. 1957.
63. Кляшторный С.Г., Савинов Д.Т. Степные империи Древней Азии. СПб. 2005.
64. Кляшторный С.Г. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. СПб, 2006.
65. Комиссаров С.А. Комплекс вооружения древнего Китая (эпоха поздней бронзы). Новосибирск. 1988.
66. Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье. Улан-Удэ. 1976.
67. Коновалов П.Б. К истокам этнической истории тюрков и монголов. Новосибирск. 1993
68. Коновалов П.Б. Этнические аспекты истории Центральной Азии. Улан-Удэ. 1999.
69. Кормушин И.В. Сравнительно – историческая грамматика тюркских языков, М., 2002.
70. Крадин Н.Н. Империя хунну. М. 2001
71. Крюков М.В. История Китая с древнейших времен до наших дней. М.1974.
72. Куник А.А. О тюркских Печенегах и Половцах по мадьярским источникам  Записки Императорской Академии Наук, т. III. 1855.
73. Кыганов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М. 1997.
74. Кызласов Л.Р. Древняя Тува. М.1979.
75. Кызласов Л.Р. История Хакасии с древнейших времен до наших дней. М. 1993.
76. Кюнер Н.В. Работа Н.Я. Бичурина (Иакинфа) над китайскими источниками для «Собрания сведений о народах обитавших в Средней Азии в древнее времена». М-Л.1950.
77. Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М.1961.
78. Латышев В.В.Известия древних писателей о Скифии и Кавказе, т.1, греческие писатели, СПб, 1904.
79. Лигети Л. Табгагский язык – диалект сяньбийского// Журнал – Народы Азии и Африки, 1969, №1.
80. Лувсандэндэв А.  Монголо – русский словарь. М., 1957.
81. Малов С.В. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М-Л. 1959.
82. Мамонова Н.Н. К антропологии гуннов Забайкалья и расогенетические процессы в этнической истории. М. 1974.
83. Маргулан А.Х. Древняя культура Центрального Кавказа. Алма-Ата, 1960.
84. Марцеллин Аммиан. История. Bun. 1-3. Киев. 1906-1908.
85. Миняев С.С. О дате появления сюнну в Ордосе. Барнаул. 1991.
86. Монгуш Д.А.Русско-тувинский словарь, М. 1980.
87. Мошкова М.Т., Малашев В.Ю., Болелов С.Б. Археологические памятники южноуральских степей второй половины II –IV в.н.э.: позднесамнатская или гунно-сарматская культура // Российская археология, 2007, №3.
88. Никаноров В. П., Худяков Ю.С. Свитящие стрелы Маодуня и Марсов меч Аттилы. СПб-М.  2004.
89. Новгородова Э.А. Древняя Монголии. М. 1989.
90. Номинханов Ц. – Д. Материалы к изучению истории калмыцкого языка. М. 1975.
91. Окладников А.П.  История Бурят-Монгольской АССР. Т.1, Улан-Удэ. 1951.
92. Окладников А.П.  Древнее население Сибири и его культура. Народы Сибири. Под ред. Левина М.Т. и Потапова А.П. М-Л. 1956.
93. Окладников А.П. Труды Кяхтинского музея…., т. 18, Улан – Удэ. 1961.
94. Окладников А.П. Археология Северной и Восточной Азии. Новосибирск. 2003.
95. Панов В. А. К истории народов Средней Азии. Сюнь-ну (хунну). Турецкое происхождение народа Сюнь-ну (хунну) китайских летописей. Владивосток. 1916.
96. Панов В. А. К истории народов Средней Азии. Владивосток. 1918.
97. Потапов А. П. Этнический состав и происхождение алтайцев. Л.1969.
98. Приск Панийский. Римское посольство к Аттиле. СПб. 1842.
99. Прокопий из Кесари. Война с готами. М. 1950.
100. Пуллиблэнк Дж. Э. Зарубежная тюркология. М. с. 29-70, 1986.
101. Радлов В.В. Титулы и имена уйгуримх  хановь// Записки Восточного отделения императорского археологического общества, СПб, 1890.
102. Радлов В.В. К вопросу об Уйгурах, СПб.1893.
103. Риттер К. Землеведение Азии. Т.1, СПб. 1850.
104. Риттих А.Ф. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. Казань. т.1, 1870.
105. Селютина И.Я., Уртыгешев Н.С., Рыжикова Т.Р. Экспериментально-фактические данные по языкам народов Сибири как историко-лингвистический источник // Пути формирования лингвистического ландшафта Сибири. Новосибирск, 2005, с.8-27.
106. Руденко С.И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М-Л. 1962.
107. Румянцев Г.Н. О некоторых вопросах этногенеза монголов и бурят. М. 1960.
108. Румянцев Г.Н. Происхождение хоринских бурят. Улан-Удэ. 1962.
109. Семенов П.П. Землеведение Азии. СПб. т.1, 1850.
110. Сыма Цянь 1972. Исторические записки. Т. I/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
111. Сыма Цянь 1975. Исторические записки. Т. II/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
112. Сыма Цянь 1984. Исторические записки. Т. III/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
113. Сыма Цянь 1986. Исторические записки. Т. IV/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
114. Сыма Цянь 1987. Исторические записки. Т. V/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
115. Сыма Цянь 1992. Исторические записки. Т. VI/Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
116. Сыма Цянь 1996. Исторические записки. Т. VII /Пер., предисл.  и коммент. Р.В. Вяткина. М.: Наука.
117. Талько – Грынцевич Ю.Д. Суджиннское доисторическое кладбище в Ильмовой пади – «Труды ТКОРГО», 1898, т. 1, вып.2
118. Талько – Грынцевич Ю.Д. Древние аборигены Забайкалья в сравнении с современными инородцами - «Труды ТКОРГО», 1905, т. VIII, вып.1
119. Талько – Грынцевич Ю.Д. Население древних могил и кладбищ Забайкалья, Верхнеудинск, 1928
120. Таскин В.С. Материалы по истории Сюнну (по Китайским источникам), М., 1973.
121. Таскин В.С. Материалы по истории кочевых народов в Китае III-IV вв.М. 1989.
122. Томсон Дж. О. История древней географии. М. 1953.
123. Флоринский В.М. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни. Известия Томского Университета, выпуск VII, 1895.
124. Худяков Ю.С. История дипломатии кочевников Центральной Азии. Новосибирск. 2003.
125. Худяков Ю.С. Золотая волчья голова на боевых знаменах. Оружие и войны древних тюрок в степях Еразии. СПб. 2007.
126. Чанков Д.И. Русско-хакасский словарь, М., 1961
127. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А., Народы, расы, культуры, М., 1985
128. Черемисов К.М. Бурятско – русский словарь, М., 1973
129. Шафарик. Славянские древности (перевод Бодянского). Т.1, кн.II, St.Pet,1847
130. Шервашидзе И.Н. Форма глагола в языке тюркских рунических надписей, Тбилиси, 1986
131. Шерр И. Переселение народов. СПб., 1898
132. Щербак А.М. Охарактере лексических взаимосвязей тюркских, монгольских и тунгусо – маньчжурских языков / А.М. Щербак // ВЯ, 1966, №3, С.21-35
133. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь, М., 1940



1. Altheim F. Geschichte der Hunnen. Berlin. 1959
2. Bergman F. Nomadische Streifereien unter den kalmuken in den Jahren 1802 und 1803     Riga, 1804
3. Bleyer J. Die germanischen Elemente der ungarischen Hunnensage // Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und literature, Band XXXI, 1906, p. 429-600.
4. Bowr. The Xouvol and the Hsiung – nu // Notes and Queries on China and Japan, edit by N.Dennys, volume I, January – December, 1867, Hongkong.
5. Charpentier Jarl Die ethnographische Stellung der Tocharen//Zeitschrift der Deutschen Morgen landischen Gesellschat, т. 71, Berlin, 1917.
6. Cahun L. Introduction a l’histoire de l’Asie. Turcs e Mongols des origines a 1405. Paris. 1895.
7. Crousset R. L’Empire des steppes. Paris, 1960.
8. Deguignes J. Histoire generale des Huns, des Turcs, des Mongols et des autres Tartares occidentaux, ouvrage tire des livres chinois. Paris, 1756-58
9. Fejer. Aborigenes et incunabula Magyarorum, Paris, 1840.
10. Hemati К. Die historisch – geographischen Beweise der Hiung – nu = Huh ldentitan, Budapest, 1910.
11. Hirth  F. Uber Wolga  - Hunnen und Hiung – nu // Sitzungsberichte der philos – philol und history classe der K. bayer Acad.d. wiss, 1899, Bd II, Hett II, 245 – 278, Munchen, 1900 .
12. Hirth  F. Sinologische Beitrage zur Ceschichte der Turk – Volker, I die Ahnentafel Attila’s nach lohannes von Thurocz // Известия Академии наук, т. XIII, №2, 1900, сентябрь, с. 221-261.
13. Hirth  F. Huunenforschungen// Keleti Szemle,II, 1901, с. 81-91,158-161.
14. Hirth  F. Mr. Kingsmill and the Hiug-nu // Jornal of the American Oriental Society, XXX, p.32-46.
15. Howorth H. Some notes on the Huns // Actes du sixieue congres interllational des Orientalistes, teni en 1883 a’leide. Leide. 1885.
16. Hunfalvy P. Ethnographie von Ungarn, Bydapest, 1877.
17. Kastren M.A. Reiseberichte und Brif. СПб. 1856
18. Kastren M.A. Ethnologische Vorlesungen. СПб.1857
19. Kemal Gemal. The Origins of the Huns. Turkey.2002.
20. Klaproth J. Asia polyglotta. Paris. 1823
21. Klaproth J. Memoire sur L’identite des Thou – khiu et des Hioung – nouaves Les Turcs// Journal Asiatigue Novembre, 1825 
22. Klaproth J. Memoires relatifsa’l’Asie. Paris. 1826.
23. Klaproth J. Tableaux historigues de L’Asie. Paris. 1826.
24. Koscinen J. Fennische Geschichte. Leipzig. 1874
25. Lattimore O. Inner Asian frontier of China. N-Y.1940.
26. Masoudi. Les prairies d.or.Paris.1861, t.I.
27. Maenchen –Helfen O. The legeng of origins of the Hung. Bysantion, vol. XVII.1945.
28. Much R.  Deutsche Stammes Kunde, 1920.
29. Muller F. Der Ugrische Volksstamm, Berlin, т.I, 1837.
30. Muller F. Allgemeine Ethnographie, Wien, 1873.
31. Munkacsi B. Hunnische Sprachdenkmaler in Ungarischen, Keleti Szem’e, II, 1901.
32. Munkacsi B. Keleti Szepmle, IV, 1903.
33. Neumann K.F. Die Volker der sudlichen Russlands in ihrer geschichtlichen Entwickelung. Leipzig, 1847.
34. Pallas. Summlungen historischer Nachrichten uber die Mongolischen Volkerschatten. Berlin.1776.
35. Pritsak O. The Hunnic language of the Attila Clan//Harvard Ukrainian studies, Ukrainian Research institute, Harvard university, Cambridge, massachusetls, volume VI, Number 4, December 1982, p.428-477.
36. Pallmann. Geschichte der Volkerwanderung, Berlin, 1863.
37. Parker E.H. A thousand years of the Tatars. 1895.
38. Remusat A. Recherches sur les langues Tartares. Paris. 1820.
39. Sharnanfie. Die ethnographische Sfelluug der Tocharen // Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschat. 1917 seite 347-398.
40. Saint – Martin. Histoire du Bas – Empire, Lebeau, IV. 2. Paris, 1824.
41. Shiratori K. Sinologische Beitage zur Geschichte der Turkvolker, II. Uber die Sprache der Hiung-nu und der Tunghu – Stamme, Изв. Академии Наук, 1902, сентябрь, т. XVII, №2, с. 1-33.
42. Shiratori K. Sur l’origine des Hiong-nu // Journal Asictigue, №1, p.71-82, 1923.
43. Schmidt J. Forschungen im Gebiete der alteren religiosen, politischen und literarischen Bildungsgeschichte der Volker Mittel- Asiens, vorzuglich der Mongolen und Tibeter. St. Pet., 1824.
44. Schott Uber das Altaische oder Finnisch – Tatarische Sprachengeschlecht  Abhandlungen Berliner Akademie, Berlin,1847. 
45. Tunmann .Untersuchungen ;ber die Geschihte der ostlichen, europaischen Volker, Erster Thei. 1774.
46. Tomaschek. Zeitchr fur Oester Gymnasium. 1877.
47. Thierry A..Histoire d’Attila et de ses successeur, Paris, 1856.
48. Ujfalvy-de-Mezo-Koveschd. Migrations des peuples et particulierement celles des Touraniens, Paris, 1873.
49. Vambery A. Ursprung der Magyeren, Leipzig. 1882.
50. Vambery A. Первобытная культура тюрко-татарских народов (русский перевод в «Записках Западно-Сибирского отдела Географического общества; 1884 книга VI.
51. Vambery A. Das Turkenvolk, Leipzig. 1885.
52. Vivien-de-Saint-Martin. Etudes ethnographigues et historigues sur Les peuples nomades, que se sont succeed au u nord du Caucase dans les dix premiers siecles de notre ere // Nouvelles annalas des voyages et des sciences geographigues, декабрь, 1948, с.257-306. 
53. Winkler H. Das Fimnentum der Magyaren // Zeitshriftur Ethnologie XXXIII, p.157-171.
54. Wrede F. uber die Sprache der ostgoten, Slrassburg. 1891.
55. Zeuss. Die Deutschen und die Nachbarstamme, Munchen, 1837.