А. С. Шабалов
Д. А. Шабалов
М. У. Шабалов
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДРЕВНИХ И СРЕДНЕВЕКОВЫХ ТУРГУТОВ (ТУРКОВ)XXIV в. до н.э. – XIV в. н.э.
(историко-ономастическое исследованиие
по российским, казахстанским и турецким материалам)
Иркутск
2016
УДК 950
ББК Т3 (59=Тур)
Ш 12
Научный редактор: д-р ист. наук, профессор С. И. Кузнецов
Рецензенты: д-р ист. н., профессор, зав. кафедрой ИГУ Л. В. Занда-нова;
д-р ист. н., профессор В. В. Есипов
Шабалов А. С., Шабалов Д. А., Шабалов М. У.
Ш 12 Происхождение древних и средневековых тургутов (турков) XXIV в. до н.э. – XIV в. н.э. (историко-ономастическое исследование по российским, кахзахстанским и турецким материалам). ¬ Иркутск, 2015. – с.
ISBN
Авторы впервые в отечественной исторической науке после Л. Н. Гумилева ис-следуют первоначальных тургутов-турков как монголоязычных хунну. Если Л. Н. Гумилев лишь коснулся проблемы, то авторы подошли к ней более аргументиро-ванно. Например, слово «тургут-турк» переводят с монголоязычия как «быстрые, одержимые». Они, как М. В. Воробьев, считают, что родоначальник тургутов-турков Ашина, был шаманом из южных хунну и привел в 439 г. 500 семейств в Отукенскую чернь, что на монголоязычии означает «густая тайга». Близ нее проживали киргизы, от которых они переняли язык и к концу VII-началу VIII вв. в основном перешли на разновидность киргизского.
Средневековые сельджуки, в переводе с монголоязычия – кривобокие, кыныки-куны-хуны, кайи, баяндуры, баяты возглавлявшие правое и левое крыло сельджукско-го движения, и другие племена, примкнувшие к тургутам-туркам в Х в., также интер-претируются вслед за С. М. Ахинжановым и др. как монголоязычные, и лишь впо-следствии перешедшие на разновидность киргизского – турецкий язык, о чем свиде-тельствуют данные генетики.
Книга предназначена преподавателям-историкам, аспирантам и всем, кто инте-ресуется этнической историей восточных народов.
ISBN УДК 950
ББК Т3 (59=Тур)
Настоящая книга посвящается знатокам и любителям старины, Гене-ральному директору СХАО «Белореченское», что находится в Усольском районе Иркутской области Франтенко Гавриилу Степановичу и жителю г. Эрдэнет Монголии Довчину Няма, оказавшим содействие в публикации данной работы.
Шабалов А. С., Шабалов Д. А., Шабалов М.У., 2016
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение…………………………………………………………………………………4
Глава 1. Племена хуньюй, ханьюнь и хунну……………………………………...10
Глава 2. Империя хунну……………………………………………………………...17
Глава 3. Южные хунну (ашина) и их переселение в 439 г. н.э. из Пиньляна
в Северную Монголию (Отукенскую чернь)…………………………….54
Глава 4. Тургуты в Монголии……………………………………………………….72
4.1. Тургуты в Отукенской черни………………………………………………72
4.2. Историко-ономастическое исследование тургутов восточного
каганата……………………………………………………………………..77
4.3. Падение восточнотургутского каганата………………………………….146
Глава 5. Тургуты (тюргеши) Западного Каганата………………………………148
5.1. Тургуты (тюргеши) в Восточном Туркестане, Казахстане и
в Средней Азии…………………………………………………………….148
5.2. Историко-ономастическое исследование титулов и имен тургутов
(тюргешей) Западного Каганата…………………………………………..148
5.3. Падение западнотургутского и тюргешского каганатов………………..184
Глава 6. Монгольские и тюркские племена в Казахстане и в Средней Азии..187
6.1. Огузы………………………………………………………………………...187
6.2. Кумоси-кимаки-команы-кайи-кыяты……………………………………...204
6.3. Движение кумоси-кимаков и других племен на юго-запад……………...242
Глава 7. Сельджуки на западе Средней Азии и в Хорасане …………………….249
7.1. Появление сельджуков в Средней Азии…………………………………...249
7.2. Сельджукиды в Мавераннахре и в Хорасане в конце X-начале XI вв. ....272
7.3. Данданаканская битва и ее последствия для Сельджуков……………….283
Глава 8. Формирование турецкого народа в Малой Азии………………………294
8.1. Этнический состав населения Малой Азии в сельджукский
и османский периоды……………………………………………………….295
8.2. Сельджукиды и даншимендиды в Малой Азии (Анатолии) ……………304
8.3. Вторжение монголов и распад сельджукского государства
в Малой Азии………………………………………………………………..311
8.4. Образование из монгольского племени кайи-кыятов турков-османов...319
Заключение……………………………………………………………………………..336
ВВЕДЕНИЕ
Ученые Европы, России, Турции, Казахстана и Туркменистана иссле-довали множество вопросов этногенеза и расселения тугю-тургутов-турков в Древности и Средневековье. В своих работах ученые большей частью осно-вывались на китайских династийных хрониках, на трудах персидских и арабских ученых, путешественников и купцов, а также использовали труды европейских (византийских и латинских авторов). Из указанных работ наиболее полными и достоверными источниками этногенеза тургутов-турков, на наш взгляд, являются китайские династийные хроники. Народы Центральной Азии в большинстве своем были бесписьменными или вслед-ствие бурных исторических событий их письменность не сохранилась, например, у хунну. Приятным исключением являются тургуты-турки, у них сохранилась письменность, но она относится, по мнению большинства уче-ных, к VIII в. н.э., т.е. к средневековью, ко времени, когда у них произошли лингвистические изменения – они, вероятно, стали двуязычными. Тургуты-турки переняли наряду с монголоязычием язык киргизо-хягасов. Китайские династийные хроники «Чжоушу», «Вэйшу», «Суйшу», «Таншу» и «Ляошу», по сути, являются не китайскими, а монгольскими, в них значительная часть уделяется описанию истории династий монголоязычных по происхождению императоров Китая. Династия Чжоу была установлена монголоязычными южными хунну, династии Вэй, Суй и Тан – монголоязычными табгачами, а династия Ляо – монголоязычными киданями. Все хроники написаны за не-имением письменности у северных номадов китайским письмом на китайском языке и описывают китайский имперский двор, но императорами, что не сле-дует забывать, были монголоязычные хунну и табгачи. Автор, следуя тра-диции, будет писать «китайские династийные хроники», хотя они на самом деле таковыми не являются.
Надо отметить важнейшее значение средневековых (XI-XIV вв.н. э.) письменных памятников «Диван лугат ат-турк» Махмуда Кашгарского, «Ку-тадгу билиг» Юсуфа Баласагунского, «Сборник летописей» Рашид-ад-дина и др.
Выдающийся российский историк Н. Я. Бичурин, переводивший в начале XIX в. китайские династийные хроники «Ханьшу», «Хоуханьшу», «Вэйшу», «Таншу» и т. д., утверждал, что древние тугю-тургуты были мон-голами (правильнее было бы, монголоязычными) в противовес многим за-падно-европейским и российским ученым.
Мы думаем, Н. Я. Бичурин основывался на знании языков, он – этни-ческий чуваш, а, как известно, чуваши являются тюркским народом. Чуваш-ский язык был для него вторым родным языком наряду с русским. Кроме того, он прекрасно владел китайским и его разновидностью – старокитай-ским, также он знал монгольский и маньчжурский языки. Языковая подго-товка у Н. Я. Бичурина была основательная и разносторонняя: он был настоящий полиглот.
При переводе китайских династийных хроник Н. Я. Бичурин сталки-вался с монгольскими именами и словами и в этих условиях он как добросо-вестный ученый пришел к выводу, что тугю-тургуты являются монголами, а не «тюрками в современном смысле этого слова». Другого вывода он сде-лать не мог, т.к. был очень честным и принципиальным человеком и ученым. Заметим, Н. Я. Бичурин переводил китайские династийные хроники в пер-вой половине XIX в. До открытия тургутских (турецких) письменных памят-ников Р. И. Ядринцевым и до расшифровки их датчанином Томсеном оста-валось примерно полвека.
Вот что писал о переводах Н. Я. Бичурина выдающийся российский ученый Л. Н. Гумилев: «Основоположником изучения истории и палеэтно-графии Срединной Азии в России был Н. Я. Бичурин (Иакинф). Сделанные им переводы китайских хроник до сих пор остаются надежным фундаментом для исследований. Ошибки и неточности перевода редки, несущественны и не искажают основного повествования, как показали текстологические рабо-ты Н. В. Кюнера, специально сличавшего труды Бичурина с подлинными текстами» [Гумилев, 1993. С. 93].
Большинство имен и титулов с других языков читаемы и здесь не ви-новаты древние китайские хронисты. Надо винить самих ученых за незнание монгольского языка.
Известный российский историк В. И. Запорожец пишет: «Ценность труда Бичурина заключается в том, что он, намного опередив европейских и отечественных ученых, сумел дать адекватный, сохраняющий все особенно-сти текста, в том числе стилистические, перевод огромного пласта китайских источников. Для нашего исследования ценность труда Бичурина, наряду с тем, что было отмечено выше, состоит в переводе китайских летописей, со-держащих историю древнетюркского каганата (Отделение VI. Тугю и Запад-ный Дом Тугю, а также Отделение VII. Повествование о Доме Хойху, в кото-ром излагается история уйгурского каганата). Наряду с собственно перево-дом текстов летописей Бичурин снабдил свой труд комментариями, которые также основываются на китайских источниках, в частности, на сводной исто-рии Тунцзян-Ганму (XII в.)» [Запорожец, 2011. С. 13-14].
Томсен прочитал орхонские письменные памятники VIII в. как тюрк-ские. Действительно, орхонские памятники VIII в. написаны на тюркском языке с многочисленными монголизмами. Но имена и титулы средневековых ханов и знати тургутов и уйгуров читаются и расшифровываются гораздо лучше с монголоязычия [Шабалов, 2011]; [Он же, 2014].
Абсолютное большинство ученых историков считают древних и сред-невековых тургутов-турков тюркоязычными, потому что турки Средневеко-вья и современности тюркоязычны, и орхонские памятники на том же языке. Ученые не допускают мысли, что у тургутов-турков в Древности и раннем Средневековье мог быть другой язык и другое обличье. Такое возможно, читатель поймет, прочитав эту книгу, и убедится в правоте Н. Я. Бичурина.
В ХVIII в. В. Г. Миллер, обосновывая лингвистический принцип, пи-сал: «Характеристическое различие народов состоит не в нравах и обычаях, не в пище и промыслах, не в религии, ибо все это у разноплеменных народов может быть одинаково, у единоплеменных народов – различно. Единствен-ный безошибочный признак есть язык…» [Бахрушин, 1937. С. 31].
Утверждение Г. Ф. Миллера верно только в случае, когда история народа берется в статике, но если брать этнос в динамике – длительный пе-риод его исторической жизни, этот принцип оказывается не совсем верным. Примеров перехода с одного языка на другой много, и это не обязательно переход с моноголоязычия на тюркоязычие. Многие народы в прошлом разговаривали на другом языке, например: франки и норманны перешли с германского на романский язык, даки, венгры, болгары, хазарейцы и мн. др. сменили язык.
Ученые, не допускающие мысли о смене языка, рассматривают разви-тие современного турецкого народа как прямую линию хунну – ашина – тургуты –турки. История перехода тургутов в турков намного сложнее.
Выдающийся российский историк Л. С. Клейн в своей работе «Генера-торы народов» обобщил труды европейских и российских ученых и выдви-нул интересную идею, которая содержит здравую мысль о существовании трех «генераторов народов»: индоевропейском, семитском и монгольском. Он писал: «По меньшей мере, трижды в истории Евразии со времени появ-ления производящего хозяйства и до сложения современной этнической кар-ты происходило «великое переселение народов» [Клейн, 1974. С. 126].
В каждом из трех случаев основой «переселения», толчком к пере-движению многих народов служило расселение народов одной или несколь-ких языковых семей. В первом случае это были монгольские и тюркские народы, во втором – семиты, в третьем (самом раннем) – индоевропейцы.
Исходный очаг этого был небольшим и удивительно постоянным. На протяжении ряда веков людские массы вырывались, словно из неисчерпае-мого резервуара, расселяясь вокруг, образуя многие народы…
Таким «генератором народов» была Внутренняя Азия, главным об-разом, народы монгольской степи: гунны, маньчжуры, татаро-монголы, тюрки – друг за другом катились оттуда разрушительные волны на запад и на юг, уничтожая государства и создавая новые. До этого таким генерато-ром служили сирийско-аравийские степи: на восток оттуда вышли аккадцы, вавилоняне, амореи, ассирийцы, на запад – евреи, на юг – гиксосы, во все стороны – арабы» [Клейн, 1974. ¬ C. 126].
Причину переселения народов Л. С. Клейн, на наш взгляд, видит со-вершенно правильно в способе существования, в кочевом скотоводческом хозяйстве: «…чем крупнее стадо, тем меньше времени оно может прокор-миться на одном месте, тем большее пространство требуется ему обойти за год» [Клейн, 1974. С. 129].
С увеличением поголовья скота увеличивается подвижность кочевни-ков. Аммиан Марцеллин, византийский писатель IV в. н. э., писал: «Придя на изобильное травою место, они (хунны – Ш.А.С.) располагают в виде круга свои кибитки и питаются по-звериному; истребив весь корм для скота, они снова везут, так сказать, свои города, расположенные на повозках… Гоня перед собой упряжных животных и стада» [Латышев, 1904. ¬ С. 337-341].
Монголоязычная составляющая в этногенезе народов Казахстана и не только Казахстана, это касается и России, Китая, Средней Азии, Ирана и Турции, явно недооценивается. Об этом смело пишет выдающийся ученый-историк С. М. Ахинжанов – казах-тюрок по национальности: «Интерес… представляет изучение «монголоязычной струи в этногенезе кочевых этносов средневекового Казахстана, недооценка важной роли которой все еще наблюдается в исследованиях, посвященных этнической истории данного ре-гиона» [Ахинжанов, 1989. С. 285].
Приходится констатировать существующую с незапамятных времен слабость монгольских языков по сравнению с большинством соприкасав-шихся языков. Монголоязычным удалось, на наш взгляд, ассимилировать лишь динлинов.
Слабость монголоязычия проявляется, в частности, как указывал В. А. Котвич: «В монгольских языках издавна существовала… тенденция … к удлинению слов» [Котвич, 1962. С. 35-42].
Известный историк С. Г. Агаджанов в этой связи заметил: «… название еще ни о чем не говорит, поскольку в кочевом обществе этнические пере-группировки нередко осуществлялись под старыми наименованиями, суще-ствовала относительная подвижность родо-племенной структуры. В процес-се исторических миграций к тому же иногда в корне менялся этнолингвисти-ческий состав племен» [Агаджанов, 1975. С. 8].
Напротив, тюркские языки отличаются краткостью, лаконичностью и простотой. Это подметил еще академик Б. Я. Владимирцов: «…турецкие наречия являются образцом языкового консерватизма в области фонемати-ческой, морфологической и семасиологической, в монгольском языковом мире за гораздо меньший срок происходят изменения фонетические – изме-нение вокализма, появление новых звуков, уничтожение определенных зву-ковых комплексов, изменения морфологические – уничтожаются старые и образуются новые ряды и, наконец, изменения семасиологические, тоже наблюдаемые в тех или других живых диалектах» [Владимирцов, 2005. С. 55].
С. М. Ахинжанов правильно подметил, что «…вопросы этнической ис-тории народов не укладываются в простые схемы, они многогранны, проте-кают, как правило, в многообразных связях с этническими процессами дру-гих народов, в совокупности явлений социальных, экономических, политиче-ских и других» [Ахинжанов, 1989. С. 92].
Далее он продолжает: «Этноним тюрк сохранился на века и дожил до наших дней. В середине века он хоть и потерял в основном конкретную эт-ническую определенность, но стал известен как политический термин, как большой собирательный образ определенной группы народов, говорящей на понятных друг другу языках» [Ахинжанов, 1989. C. 52].
Л. Н. Гумилев пишет: «С аборигенами слились дружинники князя Ашина и наделили их именем «тюрк» или «тюркут». Слово «тюрк» за 1500 лет несколько раз меняло значение. В V в. тюрками, как мы видели, называ-лась орда, сплотившаяся вокруг князя Ашина и составившая в VI-VIII вв. небольшой народ, говоривший уже по-тюркски. Но соседние народы, гово-рившие на том же языке, тюрками отнюдь не назывались. Арабы называли тюрками всех кочевников Средней и Центральной Азии без учета языка. Рашид ад-Дин начал различать тюрок и монголов, очевидно, по языковому признаку, а в настоящее время «тюрк» – это исключительно лингвистическое понятие, без учета этнографии и даже происхождения, так как некоторые тюркоязычные народы усвоили турецкий язык при общении с соседями… во избежание путаницы мы будем называть тюркютами, так как называли их жужани и китайцы VI в. (выделено – Ш.А.С).
Какого бы происхождения ни были те «пятьсот семейств», которые объединились под именем Ашина между собою они объяснялись по-монгольски (выделено – Ш.А.С.) до тех пор, пока перипетии военного успеха не выбросили их из Китая на Алтай. Однако столетнее пребывание в тюрко-язычной среде, разумеется, должно было способствовать быстрой перемене разговорной речи, тем более, что «пятьсот семейств» монголов были кап-лей в тюркском море. Надо полагать, что к середине VI в. и члены рода Ашина и их спутники были совершенно отюречены и сохранили следы мон-голоязычия лишь в титулатуре, которую принесли с собой.
На основании вышеизложенного видно, что происхождение тюркоязы-чия и возникновение народа, назвавшего себя «тюрк» «тюркют» – явления совершенно разные. Языки, ныне называемые тюркскими, сложились в глу-бокой древности, а народ «тюркютов» возник в конце V в. вследствие этни-ческого смешения в условиях лесо-степного ландшафта, характерного для Алтая и его предгорий. Слияние пришельцев с местным населением оказа-лось настолько полным, что через сто лет, с 546 г. оно представляло ту це-лостность, которую принято называть древнетюркской народностью или тюркютами.
А сама тюркоязычная среда в то время уже должна распространиться далеко на запад от Алтая, в страны, где жили гузы, канглы или печенеги, древние болгары и гунны» [Гумилев, 1993. С. 24-25].
Л. Н. Гумилев постарался исследовать важные, на наш взгляд, момен-ты энтогенеза тургутов-турков, упущенные предшественниками: основой нашего анализа явились исторические факты, изложенные в первую очередь в китайских династийных хрониках и переведенные Н. Я. Бичуриным и Д. А. Позднеевым, а также В. С. Таскиным, А. Г. Малявкиным, Д. В. Вяткиным З. В.Тоганом, С. М. Ахинжановым, Д. Е. Еремеевым и др.
ГЛАВА 1. ПЛЕМЕНА ХУНЬЮЙ, ХАНЬЮНЬ И ХУННУ
В древнекитайской хронике «Шицзи», написанной задолго до нашей эры отцом китайской истории Сыма Цянем, названы племена, ставшие осно-вой некоторых современных наций, ныне называемые алтайскими, т.е. мон-гольских, тюркских, маньчжурских народов, а также корейцев и японцев.
С XXIV до н. э. к северу от земель, заселенных предками современных ханьцев (китайцев) названы племена хуньюй и хяньюнь, которые были бли-жайшими соседями китайцев. Н. Я. Бичурин, переводивший «Шицзи», пи-сал: «Еще до времен государей Тхан и Юй находились поколения шань-жунь, Хяньюнь и Хуньюй» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 39]. В примечаниях к написанному он на этой же странице продолжает: «Хунну есть древнее народное имя монголов. Китайцы при голосовом переложении сего слова на свой язык, употребляли две буквы: Хун – злой, ну – невольник. Но монголь-ское слово Хунну есть имя собственное и значения китайских букв не имеет. Тхан есть государь Яо, Юй есть государь Шунь, прозванные так от уделов, вначале им данных. Первый вступил на престол империи в 2357, второй в 2255 году до Р. Х. Цзинь Чжо пишет: «Во времена государя Яо назывались Хунь-Юй» при династии Чжоу – Хяньюнь, при династии Цинь Хунну, т.е. Ху-ньюй, Хяньюнь, и Хунну суть три разные названия одному и тому же наро-ду, известному ныне под названием монголов» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 39].
Хуньюй, Хяньюнь и Хунну – это один и тот же этноним, обозначаю-щий один народ, но разных династий. При династии Яо – это хуньюй, при Чжо – хяньюнь, при династии Цинь – хунну.
К аналогичному выводу пришел известный российский историк В. С. Таскин, изучая «Шицзи». В. С. Таскин – знаток старокитайского языка, перевел на русский значительное количество китайских династийных хро-ник. Он писал: «Прежде всего, Сыма Цянь порвал с традиционным делением соседних с Китаем народов по территориальному признаку и по-своему решил возникшую к тому времени этническую загадку, связанную с переме-щением различных племен, определенно высказавшись за то, что более ран-ние народы, населявшие территорию Монголии и известные в китайских ле-тописях под названием хун и ди, являются прямыми предками сюнну. Впо-следствии мнение Сыма Цяня безоговорочно было принято представителями китайской традиционной исторической школы. Так, танский комментатор Сыма Чжэн считал, что сюнну (хунну – Ш.А.С.) до легендарных императо-ров Тана и Юя назывались шаньжун или сянь-юнь, при династии Ся носили название шунь вэй, при династии Чень – зуй-фан, при династии Чжоу – ся-ньюни, при династии Хань – сюнну. Об этом же говорят и более ранние комментаторы Ин Шань, Цзинь Шао и Вэй Чжао» [Таскин, 1984. С. 10].
К сказанному Н. Я. Бичуриным и В. Г. Таскиным добавим, что слово «хун» означает по-монгольски «человек» [Лувсандэндэв, 1957. С. 574], а хунну – люди, всего лишь множественное число слова «хун».
В этой связи обратимся к известному российскому этнографу В. А. Никонову, который пишет: «Может быть самый древний из семантических типов этноним – самоназвание, означавшее своих в противоположность всем не своим, чужим… Естественно, что именно из этого основного противопо-ставления возникли обозначения этнических образований. Поэтому этнони-мом часто становились слова с таким лексическими значениями, как «чело-век», «люди». Самоназвание немцев – deutsch исследователи истолковывали из древнегерманского со значением «люди», «народ» [Никонов, 1970. С. 15]. В. А. Никонов перечисляет около 20 этнонимов со значением «человек», «народ».
Этноним «хунну» некоторые ученые, например, К. Масими, А. Вали-ди, Т. Алмас и др. объясняют через тюркское слово «кюн» – солнце [Маси-ми, 1998. С. 20]. Такое объяснение противоречит здравому смыслу и тому, что, на наш взгляд, верно написал В. А. Никонов, который интерпретирует этноним многих народов как «человек», «народ» или через тотем.
С XVIII в. по VII в. до н. э. китайские летописцы стали называть север-ных кочевых шань-жун и жун ди вместо этнонимов хуньюй и хяньюнь. Это замена, я думаю, связана с произношением и письменной речью самих ки-тайцев, вместо корня «хун» и «хан» они стали писать «жун». «Шань» по-китайски означает «гора», а «шань-жунь» значит «горные жуны».
Жун-ди, хроники описывают всегда вместе, вероятно, из-за этнической близости. Во всяком случае, жун-ди выступают как единый субъект договор-ных отношений. «…князь удела Цзинь заключил мир с поколением жун-ди» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 44].
С VII в. до н. э. жун-ди описывается Сыма Цянем более подробно с де-лением на составные части или поколения, как переводит Н. А. Бичурин, и «племена» в современном переводе Р. В. Вяткина.
В числе жунов в VII в. до н.э. впервые упоминаются племена Дун-ху и Шань-жун. Н. Я. Бичурин, цитируя «Ши-гу», писал: «Поколения Дун-ху и Шань-жун суть предки Дома Ухуань, впоследствии сделавшегося известным под названием Сяньби» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 43].
В «Исторических записках» Сыма Цянь в последний раз упоминает жун-ди единым названием. После VI до н. э. жуны и ди упоминаются от-дельно, отчасти это, видимо, объясняется китайской экспансией, разделив-шей территорию, которую занимали жун-ди, на две части. Жуны оказались восточнее и севернее китайцев, а ди были оттеснены на Запад, между ними пролегла территория, занятая китайцами.
В самом конце IV в. до н. э. китайцы стали называть северных варва-ров хунну, они вернулись к старому этнониму хуньюй, правда, с незначи-тельными изменениями. Окончание слова «юй» стали произносить правиль-нее – «ну», что означает хунну, как говорилось выше, множественное число слова «человек», т.е. в итоге получилось слово «люди, народ».
Хуньюй и хунну, бесспорно, однокоренные слова. Объясняются такие изменения, на мой взгляд, тем, что китайцы вступали в более тесный контакт с северными кочевыми племенами в связи с увеличением населения как ки-тайского, так и номадов.
Название «жуны» плавно переходит в IV в. до н. э. в дун-ху и хунну (сюнну). Хунну нам известны больше всего, т.к. письменные источники ки-тайских династийных хроник описывают их как ближайших соседей тогдаш-него Китая, в частности княжеств Янь, Чжао и Цинь, как их главных сопер-ников. Племена ди и дун-ху того времени нам известны в меньшей степени, они контактировали со Срединным государством эпизодически и меньше, чем хунну беспокоили китайцев.
«Шицзи» описывает хунну как типичных кочевников, жизнь которых не менялась в течение тысячелетий, и лишь в первом и во втором тысячеле-тии новой эры круто изменилась в связи с тургутскими и монгольскими за-воеваниями. «Шицзи» описывает: «Обитая за северными пределами Китая, переходят со своим скотом с одних пастбищ на другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород. Перекочевывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде. Не имеют ни городов, ни оседлости, ни земледелия; но у каждого есть определенный участок земли. Письма нет, а законы словесно объявляются. Мальчик, как скоро может си-деть на баране, стреляет из лука пташек и зверков; а несколько подросши стреляет лисиц и зайцев, и употребляют их в пищу. Могущие владеть луком все поступают в латную конницу. Во время приволья, по обыкновению сле-дуя за своим скотом, занимаются полевою охотою и тем пропитываются; а в крайности каждый занимается воинскими упражнениями, чтобы производить набеги. Таковы суть врожденные их свойства. Длинное их оружие есть лук со стрелами, короткое оружие – сабля и копье. При удаче идут вперед; при неудаче отступают, и бегство не поставляют в стыд себе. Где видят корысть, там ни благоприличия, ни справедливости не знают. Начиная с владетелей, все питаются мясом домашнего скота, одеваются кожами его, прикрываются шерстяным и меховым одеянием. Сильные едят жирное и лучшее; устарев-шие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают; устарев-ших и слабых мало почитают. По смерти отца женятся на мачехе; по смерти братьев женятся на невестках. Обыкновенно называют друг друга именами; прозваний и проименований не имеют» [Бичурин, 1950. Т 1. С. 39-40].
Древний автор «Шицзы» Сыма Цянь и его переводчик на русский язык Н. Я. Бичурин вполне определенно говорят о домашнем скоте. В связи с этим хочу обратить внимание на перевод, сделанный современным истори-ком В. С. Таскиным, который, видимо, желая найти ошибку у Н. Я. Бичури-на, перестарался и интерпретировал следующим образом: «Между тем в ки-тайском тексте нет слов «лошади лучших пород», а имеются лишь названия трех видов одомашненных животных: куайти, таоту и тэхи. Сам Сыма Цянь не объясняет, что это за животные, он только относит их к разряду редких.
По мнению комментаторов, они соответственно означают гибрид от скрещивания ослицы с жеребцом, т.е. лошак, низкорослая дикая лошадь и кулан. Приведенные фонетические и смысловые значения позволяют отожде-ствить рассматриваемые иероглифы с равнозначащими тюркскими термина-ми – катip, тоту и танi.
Наличие у сюнну подобных видов одомашненных животных свиде-тельствует, что уровень развития скотоводства был у них выше, чем это представлялось на основе перевода Н. Я. Бичурина. Как показывают экспе-рименты, проводившиеся в наше время, вывести породу лошака гораздо сложнее, чем мула.
Вкрапление в язык сюнну тюркских слов в какой-то степени способ-ствует решению вопроса об их этногенезе [Таскин, 1968. С. 4].
Известный англо-канадский историк Э. Дж. Пуллиблэнк, во время Второй мировой войны служивший переводчиком с китайского и японского языков, интерпретировал слова катip, тоту и танi несколько иначе, привле-кая более обширный материал, чем В. С. Таскин. В частности, Э. Дж. Пул-либлэнк критически отнесся к словарю «Шо вэнь», комментирует Сюй Гуана в «Ши цзи цзе» и японского ученого Эгами Намио, так же как и он, велико-лепно знавшего китайский язык.
Э. Дж. Пуллиблэнк писал: «В начале главы о сюнну в «Ши цзи» есть следующее место: «Домашний скот, который они держат в больших количе-ствах, – это лошади, крупный рогатый скот и овцы. Их необычный домаш-ний скот – это верблюды, ослы и мулы, цзюэ-ти, тао-ту и то-си. Последние три слова явно не китайские.
В словаре «Шо вэнь» говорится (буквально), что цзюэ-ти – это потом-ство от жеребца и мула. Поскольку это вещь, безусловно, невозможная, текст должен был бы быть исправлен на «мул, который является потомством же-ребца и ослицы», т.е. «лошак». Это определение расходится с комментарием Сюй Гуана, цитируемым в «Ши цзи цзе», который гласит, что цзюэ-ти – это лошади лучшей породы северных варваров. Лошак же в действительности – худшая разновидность. Эгами Намио собрал ряд других текстов, где упо-требляется слово цзюэ-ти и показал, что они имеют смысл только в трактов-ке Сюй Гуана. Он полагает, что на самом деле цзюэ-ти – это крупная запад-ная лошадь в отличие от обыкновенного монгольского типа лошади, кото-рая была нормой и для Китая, и для Монголии» [Пуллиблэнк, 1986. С. 36-37].
Правильно раскритиковав автора словаря «Шо вэнь» и встав на пози-цию Сюй Гуана, что цзюй-ти – это «лошади лучшей породы северных вар-варов» Д. Пуллиблэнк, возможно, ошибается, говоря, что «это крупная за-падная лошадь». Крупная западная лошадь в условиях Монголии плохо приживается и в больших количествах в течение длительного времени, когда необходимо тебеновать, существовать не может. В переводе В. С. Таскина цзюэ-ти – «katir», а на монголязычии – это, вероятно, «рысак» – «хатир» [Лувсандэндэв, 1982. С. 632]. Рысистые лошади у монголоязычных наро-дов, да и не только, считались особенно ценной породой.
Тао-ту В. С. Таскин cчитает, как мне кажется, более правильно ty/p/ti, но переводит неудачно – низкорослая дикая лошадь [Таскин, 1968. С. 437]. Домашним скотом дикая лошадь не может быть, у Сыма Цяня она включена в перечень именно как домашний скот. Тао-ту – турти – турайт (туруута) – копытное (в переводе с монгольского (бурятского) [Черемисов, 1973. С. 473]. Копытными – турти – турайт (туруута) – называются все копытные жи-вотные у монголоязычных народов. У тюркских народов «чабис, туйгах, тыглар» – копытные [Чанков Д. И., 1961. С. 329].
Слово То-си на языке хунну в переводе В.С. Таскина звучит как «Тан». «Тан» – не имеет значения ни в тюркских, ни в монгольских языках, перевод этого слова «дикая лошадь», думаю, неправильный. У Сыма Цяня речь идет о домашнем скоте, а не о диких копытных или животных. Возможно, это слово, означающее верблюд – «тэмээн» [Лувсандэндэв, 1957. С. 439]. Слово монгольско-тюркское, по-киргизски верблюд ¬– «туе».
Возможен и другой вариант интерпретации. В переводе В. С. Таскина (см. выше) «тан» интерпретирован как «тэхи». В этом случае «тан-тэхи», возможно, переводится монголо-тюркским словом «тэх, техэ-теки», означа-ющим «козел» [Лувсандэндэв, 1957. С. 444]; [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. II. С. 281], [Абдулдаев, 2003. С. 193]. Видимо, хунну в большом количестве разводили или верблюдов или коз.
В IV в. до н. э., как описывают Сыма Цянь в «Шицзи» и автор «Цянь-ханьшу», северо-восточными и северными соседями ханьцев (китайцев) были племена дунху, хунну и ди. В VI в. до н.э. дунху, хунну и ди назывались еди-ным этнонимом жун-ди. Кроме общего названия жун-ди, обусловленного единым этническим происхождением, северные номады подразделялись на различные роды и каждый род имел свой этноним: икюй, линьху, лэуфань и т.д.
В III в. до н.э. к северо-западу от монголоидных по внешнему виду и монголоязычных по разговору [Шабалов, 2014] ди и хунну населяли евро-пеоидные по физическому типу [Дебец, 1948 и др.] юэчжи. Они занимали территорию вплоть до запада современной Монголии, юг Сибири, примерно от Алтая до Алашаня и современный Восточный Туркестан.
В «Шицзи» и в «Цяньханьшу» описывается политическая и этническая ситуация, в III в. до н. э. сложившаяся в монгольских степях, включая Внут-реннюю Монголию, которая ныне в составе Китая. Ситуация была следую-щая: «В сие время Дом Дун-Ху был в силе. Дом Юечжи в цветущем состоя-нии. У хуннов Шаньюй назывался Тумань. Тумань не мог устоять против Дома Цинь и переселился на север» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 46].
Слово «шаньюй» интерпретировано нами с монголоязычия как «шанга – сильный, крепкий, прочный, основательный, строгий, сведущий, способ-ный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. II. С. 605]. С тюркоязычия слово «шаньюй» не переводится. Антропоним «тумань» интерпретируется с мон-голоязычия как «тумэн» – десять тысяч, тьма, бесчисленное множество» [Лувсандэвдэв, 1957. С. 431]. Подробную ономастику слов «шаньюй» и «тумэн» см. [Шабалов, 2014]. Н. Я. Бичурин в примечании к слову «ту-мань» писал: «Тумань близко к монгольскому слову Тумынь 10 000 с кал-мыцкого произношения Тюмень»» [Бичурин, 1950. Т. II. С. 46], подтвер-ждая, что он был полиглотом, знатоком многих языков.
В конце III в. до н. э. умер полководец Срединного государства (Ки-тай) и удельные китайские князья восстали против правителей Цинь. В «Шицзи» Сыма Цянь писал: «Срединное царство пришло в смятение, и гар-низоны из преступников, поставленные Домом Цинь по границе, все разо-шлись. После сего хунны почувствовали льготу; мало по малу опять пере-шли на южную сторону Желтой реки, и вступили в прежние межи с Средин-ным царством» [Бичурин, 1950. Т. II. С. 46].
ГЛАВА 2. ИМПЕРИЯ ХУННУ
В 209 г. до н. э. во главе хунну встал молодой и энергичный шаньюй Модэ. Слово «модэ» сближается с монгольским словом «модон – дерево, лес, древесина, бревно» [Лувсандэндэв, 1957. С. 241]. Такое имя вполне возможно: крепкий и могучий, как лес. Надо учитывать, что древние хунну были язычниками и лес для них был сакральным. Есть другая интерпрета-ция этого слова. Так, Ф. Хирт, А. Н. Бернштам и другие считают «Мао-дунь» тюркским словом «багадур – батыр – богатырь» [Бернштам, 1951. С. 226]. На самом деле «багадур – батыр – богатырь» является монголо-тюркским словом.
Шаньюй Модэ, обладая гениальными организаторскими и воинскими талантами, провел на территории своего государства реформы всего госу-дарственного аппарата для усиления управляемости. Результаты его реформ просуществовали до Нового времени (до XVI в.), в частности, деление тер-ритории на правую и левую части.
«Шицзи» пишет, что Шаньюй Модэ на требование дун-хусцев отдать им неиспользуемые и неудобные земли, сказал: «…земля есть основание гос-ударства: как можно отдавать ее?» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 47], хотя неза-долго до этого отдал своим восточным соседям дун-ху, коня и одну из жен.
Далее «Шицзи» продолжает: Шаньюй Модэ, сев на коня, отдал приказ: «…отрубить голову каждому, кто отстанет. После сего он пошел на восток и неожиданно напал на Дун-ху. Дун-ху прежде пренебрегал Модэ и потому не имел предосторожности. Модэ, прибыв со своими войсками, одержал со-вершенную победу, уничтожил Дом Дун-ху, овладел подданными его, ско-том и имуществом. По возвращении он ударил на западе на Юечжи и про-гнал его, на юге покорил Ордосских владетелей Лэуфань и Байян, и прозвел поиски на Янь и Дай; обратно взял все земли, отнятые у хуннов полководцем Мын Тьхянь, и вступил с Домом Хань в границы в Ордосе, при Чао-на и Лу-ши… [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 48].
Из покоренных Ордосских владетелей Лэуфань и Байян, по всей види-мости, так же как дун-ху, были монголоязычными племенами, т.к. слово «байян» явно монголоязычного происхождения. «Баян – богач, богатство, состоятельность, богатый, имущий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 67], на тюрк-ских языках «богатый – бай» [Абдулдаев, 2003. ¬ С. 37], аффикс «ян», «ут» и «дер» в тюркоязычии никогда и нигде не употребляется и вряд ли употреб-лялся. Наличие аффикса (окончания) «ян», «ут», и «дер» характеризует пле-мя или племена как монголоязычные. Этноним «лэуфань» испорченное ки-тайскими авторами, в том числе Сыма Цянем, слово, а чтение слова «Байян» никогда и ни у кого не вызывало возражений, ни В. С. Таскин, ни Р. В. Вят-кин и др. не высказывались против монголоязычного написания этого слова.
Государство хунну, описанное древними китайскими авторами «Шиц-зи» и «Цяньханьшу», на мой взгляд, содержит все присущие этому обще-ственному институту признаки.
Государство – это политическая организация власти в обществе, обес-печивающая его единство и территориальную целостность, обладающая су-веренитетом. Оно характеризуется определенными признаками, отличаю-щими его как от государственных, так и негосударственных организаций:
1. Связь и взаимодействие государства и права.
2. Наличие публичной политической власти – чиновники, армия, суды и другие учреждения.
3. Государственный суверенитет, выраженный в верховенстве и неза-висимости государственной власти.
4. Территориальная организация населения.
5. Система налогов, сборов и податей, необходимых для проведения и содержания государственного аппарата.
Так определяют государство юристы [Малько, Саломатин, 2007. С. 49], приоритет юриспруденции не должен оспариваться.
Государство хунну в III в. до н. э. есть политическая организация вла-сти в обществе, обеспечивавшая его единство и территориальную условность и обладавшая суверенитетом.
Налицо и все признаки государства:
1. Законы и подзаконные акты, что составляют право, выполнялись. Приказ главы государства: «…отрубить голову каждому, кто отстанет» [Би-чурин, 1950. Т. 1. С. 48] есть связь и взаимодействие государства и права.
2. Наличие публичной власти – иерархия чиновников, установленная шаньюем Модэ, а также армии в 300 000 всадников [Бичурин, 1950. Т. 1. 48] и организованная по принципу: «Каждый молодой мужчина, способный нести оружие, воин» и в случае нужды он призывался, что напоминает все-общую воинскую повинность.
3. Государственный суверенитет, выраженный в верховенстве и незави-симости государственной власти, то, что воля шаньюя и особенно нижестоя-щих чиновников строго регламентировались, либо письменно, либо обыча-ями, и они подчинялись внутреннему порядку, а не внешнему, например, Китаю или киргизам.
4. Население было организовано территориально – каждому племени отводилась своя определенная территория и группа племен делилась на ле-вую и правую части и также, видимо, центр.
5. Существование системы налогов, сборов и податей, необходимых для проведения политики и содержания государственного аппарата, свиде-тельствует о наличии у хунну эпохи шаньюя Модэ определенных счетоводов и данху – данса – счетовод» [Черемисов, 1979. С. 186], [Шабалов, 2009. С. 108].
Усовершенствованное государство хунну содержит все признаки поли-тической организации власти в обществе, претендующим на понятие госу-дарства, организованного шаньюем Модэ для регулирования внутренних потребностей. Хуннусское общество нуждалось в таком регуляторе, как гос-ударство.
Не все историки признают наличие государства у хунну, этот факт от-рицают Т. Барфилд [2009], Н. Н. Крадин [2001] и др. Н. Н. Крадин спра-ведливо критикует ставшее догмой марксистское положение о «пятичленке – … схеме пяти формаций [Крадин , 2001. С. 20]. Марксистское положение о «пятичленке», т.е. положение, принимаемое … за непреложную истину, неизменную при всех обстоятельствах» [БЭС, 2005. С. 346], гласит: челове-ческое общество в своем развитии проходит пять общественно-экономических формаций: первобытно-общинный строй, рабство, феода-лизм, капитализм и социализм. Это положение верно лишь отчасти и носит в себе приблизительную схему. Жизнь всегда богаче любых схем. Примени-тельно к номадам она ошибочна, рабство у них никогда не было господ-ствующим способом производства и за пределы патриархального не выхо-дило. Это было бы очень забавно, если бы «хунн» доверил рабу – пленному китайцу – пасти скот, который мог ускакать куда угодно, сев верхом на лю-бого понравившегося скакуна в доверенном ему табуне. В Монголии скот пасли, как правило, на лошади.
Успешно преодолев марксистскую догму о «пятичленке» не без помо-щи западных историков, Н. Н. Крадин, на наш взгляд, неверно трактует от-сутствие государства и государственности у хунну.
Комментируя японского историка Нобуо Ямада, Н. Н. Крадин пишет: «… хуннское общество представляло собой могущественное племя с силь-ными этническими внутренними связями. Оно состояло как минимум из пя-ти-шести крупных кланов. Вся кооперация иноэтнических племен вокруг племени шаньюя имела исключительно военный характер. Вне военных дей-ствий шаньюй не имел никакой власти над другими племенами. Он был не более чем племенным вождем. В целом хуннское общество имело некоторые государственноподобные черты, но в совокупности представляло догосу-дарственное племенное образование [Крадин, 2001. С. 28-29].
Для объективности Н. Н. Крадин приводит комментарий Wen-Yen Tsao: «Другие исследователи отмечают «промежуточный» характер хун-нуского общества, полагая, что при Модэ Хуннуская военно-политическая конфедерация племенных групп все-таки трансформировалась в империю» [Крадин, 2001. С. 29].
Далее Н. Н. Крадин продолжает: «Наконец, третья группа исследова-телей, специально занимавшаяся изучением вопросов общественного и поли-тического устройства хунну, рассматривает хуннское общество как государ-ство с определенной административной системой, явственно напоминающей феодальную иерархическую лестницу» [Крадин, 2001. С. 29] и др.
Наиболее близок Н. Н. Крадину по своим взглядам на государство, видимо, Т. Барфилд, который пишет: «Особенно важную роль реконструк-ции социального строя, с моей точки зрения, сыграли работы Т. Барфилда. Он показал, что государственность не является институтом, внутренне необ-ходимым для номадов. Вслед за О. Латтимором и А. М. Хазановым Т. Бар-филд развивает идею, что она возникает как способ адаптации кочевников к соседним земледельческим цивилизациям. Номадная государственность бы-ла организована, по его мнению, в форме «имперских конфедераций», кото-рые имели автократический и «государственноподобный» вид снаружи, но оставались консультативными и племенными изнутри. Такая специфика но-мадного государства обусловила характер отношений власти в Хуннской империи. Могущество шаньюя и его семьи сильно ограничивалось вождями племен, входивших в конфедерацию. Однако будучи единственным посред-ником между Китаем и Степью, правитель имел возможность контролиро-вать перераспределение получаемой из Китая добычи и тем самым усиливал свою собственную власть. Это позволяло поддерживать жизнедеятельность всей политической системы, которая не могла существовать на основе экс-тенсивной скотоводческой экономики» [Крадин, 2001. С. 29].
Т. Барфилду, Н. Н. Крадину и др., отрицающим наличие государства у хуннов, следовало бы заглянуть в учебники по курсу «Теории государства и права», хотя бы ради интереса, где расписаны дефиниция и признаки госу-дарства и сравнить с хуннским. У них нет четкого представления об обще-ственном институте – государстве. Спорить с юристами – специалистами в данной области, на мой взгляд, неверно. Понятие «государство» имеет свою четкую дефиницию и признаки. Оно не может быть разным у юристов и ис-ториков.
Известный российский историк Е. И. Кычанов, придерживающийся мнения, что у хуннов, начиная с конца III в. до н. э., было государство и подвергший основательной критике Т. Барфилда, Н. Н. Крадина и др., пи-шет: «…несмотря на скепсис некоторых исследователей в прошлом и насто-ящем, по нашему мнению, нет никаких сомнений, что у хуннов с конца III в. до н. э., существовало государство. Не случайно, повествуя о хуннах в «Ши цзи», Сыма Цянь употребил слово «го» (государство). Китайцы – современ-ники хуннов никогда не сомневались в том, что у хуннов было государство. Подавляющее большинство отечественных исследователей признавало суще-ствование у хуннов государства. Государство хуннов было одним из первых государств кочевников Центральной Азии. Его традиции, часть титулов «прямо или непрямо были восприняты центральноазиатскими народами» [Кычанов, 2010. С. 48].
Т. Барфилд пишет: «Во Внутренней Азии было распространено фи-нансирование кочевого государства ресурсами, полученными за пределами степи. Правительство империи сюнну организовывало кочевые племена в единую силу, которую шаньюй использовал для получения торговых при-вилегий и товаров из Китая… Черпая ресурсы извне, государство сюнну об-ретало стабильность, которую другим способом оно не могло достичь» [Барфилд, 2009. С. 94].
Барфилд противоречит себе, употребляя слово «кочевое государство». Все-таки у хунну было государство и правительство, о которых пишет Т. Барфилд.
Далее Барфилд продолжает противоречить себе и опровергать ранее написанное: «Нападения сюнну на Китай обеспечивало добычей бесчислен-ное множество кочевников… Однако объем и типы субсидий могли лишь в малой степени влиять на основу потребительского хозяйства скотоводов – сюнну. Даже в самые лучшие времена ежегодные ханьские субсидии (со-гласно договору хэцинь) составляют менее 5000 ху зерна, 10 000 ши вина и 10 000 пи шелка. В то же время средняя норма зерна, выделявшегося хань-ской администрацией в качестве пайка взрослому мужчине, служившему на границе, составляла 36 ху (примерно 720 литров). Таким образом, зерно, по-ставляемое хань для сюнну, могло обеспечить всего-навсего140 человек еже-годно. Даже если считать, что сюнну в среднем потребляли зерна в пять раз меньше, чем китайцы, то все равно получается, что им могло быть обеспече-но максимум 700 человек (выделено – Ш.А.С.). Из этих цифр становится яс-ным, что поставки продовольствия в степь были предназначены лишь для того, чтобы шаньюй мог должным образом содержать свой двор, но не под-держивать массу рядовых кочевников» [Барфилд, 2009. С. 95-96].
Ориентироваться на Т. Барфилда, думаем, нельзя. Хуннуское обще-ство при шаньюе Модэ, в первую очередь, организовало государство и гос-ударственный аппарат для регулирования внутренних потребностей и, во вторую, охрану своих границ: на севере, западе и востоке, а не только юж-ных рубежей. Известно, что китайцы вели себя не менее экспансионистски всю многовековую историю, вспомните, хотя бы полководца Мин Тьхяня.
О том, что хунну были абсолютно независимы от Китая в продоволь-ствии, одежде, обуви и, думаю, в вооружении, металле и металлических из-делиях, писал отец Китайской истории Сыма Цянь, излагая то, что говорил перебежчик Юе шаньюю Лаошану в «Шицзи»: «Юе говорил Шаньюю: чис-ленность хуннов не может сравниться с населенностью одной китайской об-ласти, но они потому сильны, что имеют одеяние и пищу отличные, и не за-висят от Китая. Ныне, Шаньюй, ты изменяешь обычаи и любишь китайские вещи. Если Китай употребит только 1/10 своих вещей, до единого хунна бу-дут на стороне Дома Хань. Получив от Китая шелковые и бумажные ткани, дерите одежды на них, бегая по колючим растениям, и тем показывайте, что такое одеяние прочностью не дойдет до шерстяного и кожаного одеяния. Получив от Китая съестное, не употребляйте его, и тем показывайте, что вы сыр и молоко предпочитаете им» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 57-58].
Далее древний китайский автор продолжает: «Хунны, сказал Юе, обыкновенно питаются мясом скота, пьют его молоко, одеваются его кожа-ми, скот питается травою, пьет воду; смотря по временам, переходят с места на место; и посему в скудное время упражняются в конном стрелянии из лу-ка, а во время приволья веселятся и ни о чем не заботятся. Законы их легки удобоисполнимы. Государь с чинами просто обращается, и управляет целым государством как одним человеком [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 58].
Одной из внутренних причин возникновения государства у хунну, на мой взгляд, явилась необходимость централизованного регулирования ис-пользования пастбищ для выпаса скота. Границ пользования пастбищами для каждого племени и рода и единые правила для каждого субъекта были, вероятно, основной необходимостью установления политической власти в хуннском обществе, обеспечивающем единство этого общества и территори-альную целостность. При размножении племени излишнее население, как правило, уходило на Запад и на Юг в поисках лучшей доли, т.к. монголь-ские степи не могли их прокормить при экстенсивном ведении хозяйства.
Иерархическая система должностей, установленная шаньюем Модэ, в целом не похожа на китайскую, на наш взгляд, и читаются с монголоязычия. Например, пятой в списке должностей значится: «данху – данса – счетовод» [Лувсандэндэв, 1957. С. 145], в круг должностных обязанностей которого, видимо, входил не только учет военнообязанных, но и скота. По этому пово-ду китайские летописцы писали: «…Юе научил Шаньюевых приближенных завести книги, чтобы по числу обложить податью народ, скот и имущество» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 58].
Тысячу с лишним лет спустя у турков-сельджуков каждое племя обя-зано было поставлять правящему Двору определенное количество баранов для пира [Еремеев, 1971. С. 81], который назывался по-монгольски «шёлен – шолен – суп, бульон» [Лувсадэндэв, 1957. С. 657], так и у хунну, вероятно, каждое племя поставляло ко двору шаньюю мелкий и крупный рогатый скот.
Еще одной из внутренних причин возникновения государства у хунну, на мой взгляд, была добыча и обработка металлов. Значение металлов и ме-таллических изделий – оружия и орудий производства в жизни номадов бы-ло настолько огромно, что люди, добывающие и обрабатывающие их, при-мерно, приравнивались к священнослужителям – шаманам и деятельность их была сакральной. До недавнего времени у западных бурят, сохранивших древнее вероисповедание, к кузнецам-дарханам относились как к людям са-кральным [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 261]; [Лувсандэндэв, 1957. С. 148]. Они приближались к священнослужителям, существовал обряд посвя-щения в кузнеца – дархана и он мог выполнить молебен как шаман. Шама-ном мог быть только человек, посвященный и имеющий предка – шамана.
Видимо, не зря четыре тургутских (один – восточно-тургутский, три – западно-тургутские) хана носили имя Шаболио, что означает на монголо-язычии «шабалха – железо, вытянутое прутьями» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 596], т.е. заготовка для работы кузнеца.
Люди, занимавшиеся добычей и обработкой металлов, изготавливаю-щие оружие и орудия труда, не могут в виду занятости в полной мере пасти скот и заниматься земледелием. Их нужно было обеспечивать продуктами животноводства и земледелия. Археологические раскопки хуннских поселе-ний в Монголии и Забайкалье, говорят, что это занятие было по тем време-нам довольно развито [Руденко, 1962] и др.
Труд ремесленников-кузнецов необходимо было организовать и обес-печить. Эту функцию, мы думаем, брало на себя государство хунну и его органы. Изготовление шлемов, доспехов, наконечников стрел и копий, кон-ской сбруи, телег и т.д. требовало колоссального ручного труда, и труд этот определенным образом организовывался и этим организатором было госу-дарство хунну.
Н. Н. Крадин оценивает ситуацию в Монголии глазами Н. М. Прже-вальского и И. М. Майского, описанную ими в XIX-начале ХХ вв., когда Монголия была в глубочайшем кризисе, вызванном сепаратизмом удельных владетелей и потерей независимости: «Покорители Евразии сами изготавли-вали каркасы для юрт, мастерили уздечки, путы, седла, ведра, другую быто-вую утварь, предметы охотничьего и военного снаряжения (стрелы и луки, ножи, щиты и копья и др.). Ситуация не изменилась и через несколько столе-тий» [Крадин, 2001. С. 36]. Н. Н. Крадину совсем не понятно, что сравни-вать общество, находящееся в глубоком кризисе и общество, находящееся на подъеме, не корректно: уровни производства совсем разные организацион-но, примерно, при одинаковой технологии. С III в. до н. э. и до XV в. н. э. монголоязычные доминировали в военном отношении в Евразии, правда, с небольшими перерывами. В технологии и производстве вооружения с ними не могли конкурировать их противники, не говоря о тактике ведения боя. Огнестрельное оружие и артиллерию индоевропейцы, я имею ввиду, иран-ские, романские и германские народы переняли у них [Мэн, 2006. С. 305] и усовершенствовали, т.е. началась эра европейцев. В основном новое время началось с германских и романских народов, роль англосаксов в усовер-шенствовании орудий производства чрезвычайно велика и их вклад в разви-тие человечества имеет всемирно историческое значение.
Н. Н. Крадину не хватает воображения понять элементарные вещи, он, наверное, думает, что Монголия была в спящем состоянии всегда, если он застал Монголию таковой, то мыслит, вероятно, стереотипно. С луком и палкой монголоязычные ходили с одного края Евразии на другой и палка-ми устанавливали в Китае династии, чтобы снарядить армию в 30-35 тыс. сабель, требуется труд, примерно, в пять раз большего количества граждан-ских лиц. Монголия в XIX-начале ХХ вв. вряд ли была способна выставить 50-тысячную армию, не говоря о дальних переходах, например, в Малую Азию или Венгрию. Во время войны 1911-13 гг. с Китаем Монголия едва собрала армию около 10 000 сабель.
Далее Н. Н. Крадин опровергает сказанное им выше, говоря, что «си-туация не изменилась и через несколько столетий» и пишет: «Исследования, в частности С. С. Миняева, показывают, что хуннское общество обладало развитой местной цветной металлургией… Миняеву удалось выявить не-сколько самостоятельных центров бронзолитейного производства (Иволга, Джида, Чикой и др.) [Крадин, 2001. С. 37].
Надо заметить, что Н. Н. Крадину свойственна противоречивость в из-ложении материалов, например, он пишет «о кочевой империи», видимо, не совсем ясно представляя, что такое «империя». Империя – греческое слово, означающее «повелевать».
Чем же повелевал шаньюй в мирное время? В военное время управлял войсками, а в мирное, пишет Н. Н. Крадин, цитируя японского историка Но-буо Ямада: «Вне военных действий шаньюй не имел никакой власти над дру-гими племенами» [Крадин, 2001. С. 28]. Шаньюй Модэ и его преемники до падения в 93 г. н.э. хуннского государства, а шаньюй, по нашему мнению, переводится с монголоязычия как сильный, крепкий, прочный [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 605], повелевал «центрами бронзолитейного про-изводства», регулировал вопросы пользования пастбищами и т. д.
Слово «империя» не зря относится в основном к зрелому государству и в настоящее время употребляется применительно к государству, объеди-нившему несколько народов.
Шаньюй Модэ не только победил на востоке родственниых Дун-ху, на юге Лэуфань и Байян и вернул хунну отнятые китайцами Ордос, на западе прогнал юэчжи, освободив Западную Монголию от их экспансии, продол-жавшейся около тысячи лет, а на севере все кочевые племена [Бичурин, 1950. Т.1. С. 48]. на севере от хунну проживали динлины, киргизо-хягасы и кюеше – вероятные предки кипчаков, также «Шицзи» упоминает хуньюй и цайли [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 50].
Мы видим пример классической империи, в которой шаньюй Модэ сделался равным Срединному Двору [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 48], т.е. стал обладателем такой же мощи, как Китай.
Правильно употребив слово «империя», Н. Н. Крадин, на мой взгляд, неправильно интерпретирует это понятие, загружая несвойственными ей элементами и отрицая наличие государства в форме империи у хунну.
Шаньюй Модэ также провел административную реформу: «Установле-ны были: 1) Восточный и Западный Чжуки-князь; 2) Восточный и Западный Лули-князь; 3) Восточный и Западный великий предводитель; 4) Восточный и Западный великий Дуюй; 5) Восточный и Западный великий Данху; 6) Во-сточный и Западный Гуду-хэу» [Бичурин, 1950. С.48].
Все слова легко переводятся с монголоязычия (см. Шабалов, 2011. С. 107-108), например, слово «чжуки» как «зуг» – направление, сторона» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 208] и т.д.
Хунну были политеисты – язычники, в «Шицзи» говорится об их веро-исповедании: «В первой луне нового года старейшины не в большом числе съезжаются в храм при Шаньюевой орде. В пятой луне все собираются в Лун-чен, где приносят жертву своим предкам, небу, земле и духам» [Бичу-рин, 1950. Т 1. С. 49].
В 200 г. до н. э. шаньюй Модэ заманил в засаду китайские войска под командованием императора Гао-ди, тот вышел из окружения с помощью подкупа жены шаньюя Модэ – Яньчжы. «Яньчжы» можно сблизить с монго-ло-тюркским словом «эзы – жена, женщина» по-западнобурятски [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 53], «эдже – старшая сестра» [Абдулдаев, 2003. С. 254] по-киргизски.
«Шицзи» повествует об этом событии следующее: «Гао-ди также пре-кратил войну и отправил Лю Гин заключить договор, основанный на мире и родстве [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 51]. Придворный китайского императора сделал следующее предложение: «Спокойствие в Империи только что вос-становлено; войска изнурены войною, и оружием подчинить хуннов невоз-можно. Модэ убил отца, женился на мачехе, и силою наводит страх; убедить его милостью и справедливостью невозможно; а можно упрочить это дело хитростью, и даже потомков его сделать вассалами. Если выдать за него старшую царевну, то он непременно полюбит ее и возведет в Яньчжы; сын от нее непременно будет наследником престола. По временам года будем посы-лать наведываться и внушать им правила благоприличия. Модэ при жизни своей будет сыном и зятем, а по смерти его Шаньюем будет внук по дочери. Сим образом без войны можно покорить их. Хорошо сказал император и хотел отправить старшую царевну; но Люй-хэу воспротивилась. И так дочь придворного вельможи выдали за Шаньюя с титулом царевны» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 52]. План Ли Гина был принят. Китайцы решили: если силой усмирить шаньюя Модэ не удастся, то надо действовать хитростью с ис-пользованием женщины – Яньчжы – дочери придворного с титулом царев-ны.
Шаньюй Модэ умер в 174 г. до н. э., оставив империю, простиравшую-ся на юге от р. Хуанхэ до оз. Байкал на севере, на востоке от гор Хингана до Северного Семиречья на западе. Н. Я. Бичурин считает, что государство хунну на запад доходило до Каспийского моря, что вряд ли.
Наследником шаньюя Модэ стал его сын Ги юй. Антропоним «Ги юй», видимо, надо сблизить и объяснить монгольским словом «гиюурэх – пону-рый, угрюмый [Лувсандэндэв, 1957. С. 118]. Хунну – язычники вполне мог-ли дать такое имя или кличку понурому и угрюмому ребенку. С тюркских языков слово «гиюй» не объясняется.
«Шицзи» пишет: «…Модэ умер. 174. Сын его Ги юй поставлен под наименованием Лаошан Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 56].
Антропоним «лаошан» объясняется монгольским словом «лагшин – тело, персона, здоровье» самочувствие в значении «здоровый, обладатель хорошего самочувствия» [Лувсандэндэв, 1957. С. 228]. Также можно объяс-нить монголо-тюркским словом «лаошан – лашын – нашан – сокол» [Шаг-даров, Черемисов, 2010. Т. 1. 598].
В 161 г. до н. э. шаньюй умер. «Сын его Гюнчень поставлен Шанью-ем» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 61] – так повествуют китайские авторы до нашей эры. Антропоним «Гюнчень», видимо, монголоязычное слово, озна-чающее «гунзгий, гун – глубокомысленный, глубокий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 130]. Слово может быть киргизским: «гунда – дух, покровитель всего су-щего», «гунн – немой [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 178], но вероятность мала, по-тому что монголоязычные и тюркоговорящие народы никогда не дают чело-веку имя духа. Нет среди киргизов, например, Манасов, а среди монголо-язычных Гэсэров, которые в какой-то степени обожествлены. Слово «гун – немой» не подходит, потому что в антропониме «гюнчень» есть аффикс «чень», который, вероятно, выражает окончание «згий». Также маловероят-но, что антропоним «гюнчень» был хакасским. По-хакасски «кун – солнце» [Субракова, 2006. С. 215], но хакасы, как монголы и киргизы, не употребля-ли слово «кун» в значении собственного имени человека. Наиболее вероятно, антропоним «гюнчень» монголоязычное слово «гунзгий», т.к. это слово упо-треблялось к власть предержащим.
Кроме киргизо-хагясов, достоверно установить тюркоязычие до нашей эры невозможно, и они, возможно, во II в. до н. э. не отделились друг от друга.
В 126 г. до н. э. Гюнчень Шаньюй умер, на престол вступил его млад-ший брат Восточный Лули-князь, который сам объявил себя Ичисйе Шанью-ем, т.е. по сути он был самозванцем.
Автор «Шицзи» Сыма Цянь повествует: «Ичисйе разбил Шаньюева наследника Юй би на сражении. Юй би бежал, и поддался Китаю…, и чрез несколько месяцев умер» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 64].
Антропоним «Ичисйе», вероятно, интерпретируется как киргизские слова «ичкисын – внутрь, внутренне», «ичкич – много пьющий, пьяница» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 307], по-хакасски «ичис – выпивка» [Субракова, 2006. С. 149]. «Ичисие» может быть монголоязычным словом «ичимхий» – застенчивый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 224]. Монголоязычию или тюркоязы-чию отдать предпочтение трудно, но мы склоняемся ко второму. «Ичкисин – ичкич» не значит любитель алкоголя. В колыбели у ребенка трудно опреде-лить наклонности алкоголика, наверное, Ичисйе много употреблял жидко-сти. К тому времени территория киргизо-хягасов была присоединена к тер-ритории хунну и наверняка у его родителей – Шаньюня Лаошана была при-слуга из киргизо-хягасов, которые нарекли ребенка, просящего пить «Ичисйе».
Годы правления (126-114 гг. до н.э.) Ичисйе шаньюя характеризова-лись почти ежегодными войнами с Китаем, где китайцам везло более, например, полководец Хо Кюй-бин захватил в один из походов территорию хунну в 121 г. до н.э. золотой истукан, которому хунну приносили жертву [Бичурин, 1950. Т.1. С. 65].
Сыма Цянь в «Шицзи» пишет: «Через несколько лет умер Ичисйе - Шаньюй на 13 году царствования; сын его Увэй поставлен Шаньюем. Это случилось в третье лето правления Юань-дин, 114» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 67].
Антропоним «Увэй», вероятно, объясняется с монголоязычия словом «увайгуй – легкомысленный, беззастенчивый, бесцеремонный, наглый» или словом «угуй – нет, отсутствие» [Лувсандэндэв, 1957. С. 446 и 474], но по-бурятски (ирк. диалект) «убэй» означает так же отсутствие, нет, неумение». В киргизском языке есть слово «убай – добро, милость, любезность» [Юдахин, 1965.Т. 1. С. 298], но слово заимствованное, вероятно, с арабского. В хакас-ском языке слова, с которым можно сблизить «увэй», нет.
Шаньюй Увэй умер в 105 г. до н. э., менее 10 лет пробыв на престоле. Малолетний сын Ушылу был возведен правителем: «…как малолетний, назван Эрр Шаньюй» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 70].
Антропоним «Ушылу» может быть как монгольским, так и тюркским словом. По-бурятски слово «ушурал» означает: «встреча, обстоятельство, ситуация, случай, стихийное бедствие», «ушурлаха – находить причину, приводить доказательства, аргументировать, дружить, быть в близких от-ношениях [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 315], по-монгольски то же самое означает слово «учирлал», т.е. «ш» заменяется на «ч» [Лувсандэндэв, 1957. С. 472]. По-хакасски «угурирга» – встреча, встретиться» [Субракова, 2006. С. 742], по-киргизски близкое к «ушылу» слово «ушала – тереть, рас-тирать, натирать, массировать» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 315]. Слово «ушы-лу», казалось бы, объясняется через монголоязычное слово «ушарлаха» – аргументированный, дружный», но есть киргизское слово «ушала – тереть и т.д.», весьма близкое по своей фонетике, но далекое по своему значению, вряд ли человеку дали бы подобное имя. Есть еще киргизское слово «уш – сознание, чувство» [Юдахин, 1965. Т. 2. C. 328], но слово иранское, заим-ствованное. Казахское слово «уш – три» в своей основе подходит к первой половине слова «ушылу», но окончание здесь более монгольское, чем тюрк-ское, во-первых. Во-вторых, казахи образовались в нацию в XV в., а до это-го времени значительная часть их говорила на монгольском языке. О слабо-сти монгольского языка перед тюркскими, иранскими, славянскими, кавказ-скими, угоро-финскими и т.д. языками [см. Шабалов, 2011], [Шабалов, 2014].
«Эр» – мужчина, что на монголоязычии, что на тюркоязычии, слово, видимо, общее.
Шаньюй Эрр Ушылу умер в 102 г. до н. э., на третьем году своего царствования, по дороге в Шеу-сян-чен, который хотел осадить. В «Ши-цзи» написано: «По малолетству сына его хунны Шаньюем поставили младшего брата Увэй Шаньюева, Западного Чжуки – князя Гюйлиху» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 71]. В примечании Н. Я. Бичурин пишет: «Гюйлиху есть имя его. Произносится и Хюйлиху, Ганму. Из сего явствует, что и в древности уже существовало различие в произношении некоторых букв (звуков) в северной и южной Монголии» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 71].
Антропоним «Гюйлиху» объясняется, вероятно, монголоязычным сло-вом «гуйлгэхэ – бежать, скакать, покрывать, использовать магические прие-мы, прибегать к колдовству, думать, обдумывать, мыслить, шевелить мозга-ми, строчить, прострачивать» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. C. 230], [Лувсандэндэв, 1957. С. 129]. Видимо, новорожденному «Гюйлиху» то ли за живые глаза, то ли шаман использовал магические приемы от нечистой силы дали подобное имя. С тюркских языков слово «Гюйлиху» не интерпретиру-ется.
Вероятно, антропоним «Гюйлиху» означает «думающий, мыслящий» на монголоязычии.
Шаньюй Гюйлиху царствовал всего один год, умер он в 101 г. до н. э. «Ши-цзи» повествует: «Хунны поставили Шаньюем младшего брата восточ-ного Великого Дуюй Цзюйдихэу» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 72].
Антропоним «Цзюйдихэу», вероятно, объясняется монголоязычным словом, с заменой «цз» на «к» или «г» (обычно китайцы меняют на «ц» или «цз»монголо-тюркские звуки «к» и «г») «гулда» – дубина, «палица, палка», «гулдагар – стройный, тонкий, гибкий, видный, статный, плотный, крепкий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 223].
С тюркоязычия антропоним «Цзюйдихэу» не объясняется. Ни в кир-гизским, ни в хакасском языках нет слов, с которыми можно было бы сбли-зить «Цзюйдихэу». Напоминаем, речь идет о II в. до н. э., в то время о дру-гих тюркских языках, кроме киргизского, видимо, не было. О существовании монгольских и тюркских народов, никто и не подозревал. По нашему мне-нию, монголоязычие (хуннуязычие) и киргизоязычие были в то время близ-кородственными, выделившимися в историческом плане в недалеком про-шлом из единого племени.
Далее древнекитайская династийная хроника «Цяньханьшу» пишет: «Цзюйдихэу имел двух сыновей, из них старший был Восточным Чжуки-князем, второй – Восточным великим предводителем. Пред смертию заве-щал, чтоб Восточный Чжуки-князь вступил на престол под наименованием Хулугу-Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 74].
Антропоним «Хулугу» объясняется монголоязычным словом «хулгай – воровство, кража, смутьян, бунтовщик, вор, бандит, скрытно, незаметно» [Лувсандэндэв, 1957. С. 562-565]. В XIII в. н.э., спустя более 1300 лет мон-гольского правителя Ирана, Турции, Сирии и Закавказья звали Хулагу до принятия ислама и буддизма монголы давали мальчикам подобные имена.
С тюркоязычия имя Хулагу объяснения не имеет. «Цяньханьшу» со-общает: «Через несколько лет Хулугу-Шаньюй умер от болезни» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 74].
В 85 г. до н. э. «Цяньханьшу» сообщает: «…по смерти Шаньюя Вэй Люй с прочими и Яньжы Чжуань Кюй утаили смерть Шаньюя, ложно име-нем его заключили клятву со старейшинами, и на престол возвели сына Во-сточного Лули-князя под наименованием Хуаньди-Шаньюя» [Бичурин, 1950.Т. 1. С. 77].
Антропоним «Хуаньди», возможно, испорченное китайскими авторами слово. Вероятно, это монголоязычное слово «хуугайдаха», означающее «кричать, вопить, голосить» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 472], но-ворожденный Хуаньди, наверное, был очень крикливый, поэтому ему и дали имя «Хуугайдаха». Возможно, другое монголоязычное слово «хуhанайадли – похож на березу, березовый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 476]. Такое имя могли дать, если он родился белым, был похож на березу. О воз-можности такого имени пишет А. Т. Митрошкина: «Имена собственные име-ют значение, поскольку они что-то или кого-то обозначают, находятся в от-ношениях обозначения к экстралингвистическим давностям» [Митрошкина, 2007. С. 28]. У монголов слово «хуанди» означает «император – хуандий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 558], но слово заимствованное.
С тюркоязычия слово «хуанди» не объясняется.
В «Цяньханьшу» написано: «Хуанди Шаньюй на семнадцатом году царствования умер. Младший брат его, Восточный Чжуки-князь, вступил на престол под наименованием Хюйлюй-Цюанкюй-Шаньюя [Бичурин, 1950. Т.1. С. 82].
Антропоним «Хюйлюй», вероятно, от монголоязычного слова «хуу-лийн – законный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 569] или с меньшей вероятностью от монголо-хакасского слова «хула – саврасый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 562], [Субракова, 2006. С. 861], [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 464].
Вторая составная антропонима «Цюанкюй», видимо, от монголоязыч-ного слова «цэцэрхэх – мудрствовать, умничать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 624].
В переводе с монголоязычия имя одиннадцатого шаньюя, видимо, звучало «мудрствующий законник», на престол был возведен, вероятно, с новым именем, на что указывает династийная хроника «Цяньханьшу».
Шаньюй Хюйлюй-Цюанкай умер в 60 г. до н. э., «Цяньханьшу» сооб-щает: «…Чжуанькюй-Яньчжы с младшим своим братом восточным Великим Цзюйкюем Дулунки западного Чжуки-князя Туцитана возвели на престол под наименованием Уянь-Гюйди Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 84].
Антропоним «Дулунки», вероятно, монголоязычное слово, означаю-щее «дулаан – теплый, ласковый, нежный, приятный» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т. 1. С. 300], [Лувсандэндэв, 1957. С. 158]. Аффикс «ха» вполне мог превратиться в «ки».
Киргизское слово «дулугуй – широколицый, мрачный» не совсем объ-ясняет «дулунки», т.к. нет звука «н».
Антропоним «Туцитан», вероятно, монголоязычное слово, означаю-щее «тушаалтан – должностное лицо» [Лувсандэндэв, 1957. С. 428], проис-ходит от слова «тушаал – приказ». «Издающий приказ», видимо, Западного Чжуки-князя – так звали до того, как он стал шаньюем Уянь-Гюйди.
С тюркских языков слово «туцитан» не объясняется.
Антропоним «Уянь-Гюйди» состоит из двух самостоятельных монго-лоязычных слов. Первое – «уянь» объясняется без изменений монголоязыч-ным словом «уянь – гибкий, упругий, жалостливый, мягкосердечный, сердо-больный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 472], отсюда «уянга – лиричность, мело-дичность, благозвучие» [Там же]. По-бурятски, кроме сказанного, еще – по-кладистый, покорный [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 316], наверняка западный Чжуки-князь Туцитан был человек покладистым и покорным, если он безропотно соглашался, не соблюдая процедуры, на уговоры Чжуань-кюй-Яньчжи и ее брата на должность шаньюя.
Второе слово «Гюйди» также, вероятно, монголоязычное слово, озна-чающее «гуйдэл – бег» [Лувсандэндэв, 1957. С. 129]. Или он быстро бегал, или был любителем скачек, также надо учитывать и то, что монголоязычные были людьми сплошь конными и любителями быстрой езды.
С тюркоязычия «уянь-гюйдй» объяснения не имеет.
Древнекитайская хроника «Цяньханьшу» сообщает, что в 58 г. до н. э.: «…Уянь-Гюйди-Шаньюй с досады сам себя предал смерти…, а подданные до единого признали Хуханье-Шаньюя… Уянь-гюйди погиб на третьем году своего царствования» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 86].
Антропоним «Хуханье» объясняется монголоязычным словом «хуухэн – девушка, женщина, маленький, нежный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 580].
С тюркских языков антропоним «хуханье» значения не имеет.
До вступления на престол Хуханье шаньюй носил имя Гихэушяня.
Антропоним «Гихэушянь», вероятно, монголоязычное слово «гэшхэхэ – ступить, топтать» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 244], китайские авторы вполне могли переставить «ш» вместо «х» или «г». Возможно, объ-ясняется другим монголоязычным словом «гэгээвчийн» – оконный [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 731], потому что по-западно-бурятски «гэгэшэг – светло-ватый». Если Гихэушянь был мальчиком светлым или белым, ему вполне могли дать подобное имя.
С тюркоязычия слово «Гихэушянь» не объясняется.
В 58 г. до н. э. на престол вступил шаньюй Хуханье, в правление кото-рого разразилась гражданская война и империя разделилась условно на се-верную и южную части. Южная часть стала протекторатом Китая.
Поводом начала гражданской войны послужили, как описывает древ-няя китайская хроника «Цяньханьшу», видимо, неверные решения едино-душно признанного старейшинами Восточной стороны шаньюя Хуханье: «Хуханье Шаньюй …нашел старшего своего брата Хутууса в числе просто-людинов и поставил его Восточным Лули-князем; потом послал старейши-нам Западной стороны, чтобы они убили своего Чжуки-князя (младшего брата Уянь-гюйди-Шаньюева» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 86]. Приказ об убий-стве явился еще одним поводом для возмущения знати и простого народа наряду с неверным кадровым решением – брата вытащил буквально из гря-зи в князи.
Каким образом брат шаньюя Хутууса оказался в числе простолюди-нов, хроника не описывает, но факт возвышения брата Хуханье бесспорный, не верить автору «Цяньханьшу» никаких оснований нет.
Антропоним «Хутууса» объясняется с монголоязычия, вероятно, сло-вом «хутэлэгшэ – ведущий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 505] или словом «хатдушаг – довольно твердый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 414].
На тюркских языках объяснения слову «хутууса» нет.
В ответ на приказ об убийстве Чжуки-князя Западного тот объединился с Дулунки и, как сообщает «Цаньханьшу»: «…с общего согласия Жичжо-князя Босюй-тана поставили Чжуки-Шаньюем» [Бичурин, 1950. Т. 2. С. 86].
Слово «Жичжо-князь», думаю, является дополнением к титулу, объяс-няется монголоязычным словом «жичдээ – особо» [Лувсандэндэв, 1957. С. 181], князь по особым поручениям.
Антропоним «Босюй», вероятно, монголоязычное слово, которое можно сблизить со словом «бослого – восстание, мятежник, повстанец» [Лувсандэндэв, 1957. С. 78]. Слово «танай» переводится с монгольского как «ваш» [Лувсандэндэв, 1957. С. 380], «ваш повстанец» – таково имя шаньюя, поставленного Дулунки и Западным Чжуки-князем в ответ на приказ об умерщвлении Чжуки-князя Западного.
Также объявил себя шаньюем на восточной границе брат Хуханье-шаньюя Хутуус и назвался Чжичжы-гудуху Шаньюем.
Чжичжы Шаньюй убил Жунчень шаньюя – еще одного претендента на престол и, присоединив войско убитого, напал на своего благодетеля Хуха-нье шаньюя и разбил его. В 49 г. до н. э. Чжичжы разбил Угйе, Гяньгунь (киргизов) и Динлин. Но был казнен наместником китайского императора в 30-е гг. до н. э.
Хуханье Шаньюй посоветовался со старейшинами и решил предаться Срединному государству под покровительство китайского императора. Бы-ло это в 613 г. до н. э. [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 88]. Процарствовал Хуханье до 31 г. до н. э., умер на двадцать восьмом году своего правления [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 96].
Древняя китайская хроника «Цяньханьшу» сообщает: «…по смерти Хуханье, Дяо-тао-могао возведен на престол под наименованием Фучжулэй-жоди-Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 97]. Фучжулэй-жоди-Шаньюя сме-нил в 20-е гг. до н. э. Сэусйе-жоди-Шаньюя. Сэусйе-жоди-Шаньюя сменил в 12 г. до н. э. Гюйя -жоди-Шаньюй, который умер в 8 г. до н. э.
Антропонимы Фучжулэй, Сэусйе и Гюйя не поддаются переводу и ин-терпретации, видимо, слова испорчены китайскими авторами.
По смерти Гюйя Шаньюя на престол вступил младший брат его Нань-чжияс под именем Учжулю-жоди-Шаньюя [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 98], было это в 8 г. до н. э.
Антропоним «Учжулю», вероятно, монголоязычное слово; «ууч – ве-ликодушный, снисходительный», отсюда «уучлал – прощение, извинение», «уучламаар – простительный извинительный» [Лувсандэндэв, 1975. С. 469]. Возможно, «учжулю» – сложное тюркское слово, состоящее из двух: «уч – три, конец, край, лети» [Абдулдаев, 2003. С. 71]. Три дороги – так звучало имя шаньюя Учжулю.
Предпочтительнее монголоязычный вариант, он более соответствует имени правителя хунну – «уучламаар – великодушный, простительный».
До вступления на престол шаньюя Учжулю носил имя Наньчжияс, ко-торое также можно сблизить с монголоязычным словом «наншалдаашан – драчун» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 593].
С тюркских языков слово «наньчжияс» объяснения не имеет. Слово «нан – хлеб» и его производные являются заимствованными с иранского языка.
Правление Учжулю-жоди Шаньюя примечательно тем, что Китай хо-тел аннексировать у хунну участок земли: «…вдававшийся в пределы Китая прямо против области Чжан-йе. На этом клине растет хороший лес, годный на древки для стрел, и водятся орлы, коих перья употребляются на опушку стрел» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 98]. После длительных переговоров Шаньюй не отдал этот участок, сказав: «…я не смею отдавать земель, оставленных мне предками» [Бичурин, 1950. Т. С. 99].
Факт этот примечателен тем, что Китай самовольно не мог отчуждать даже участок земли без разрешения Шаньюя, это говорит, что взаимоотно-шения Китая и Хунну были не полностью протекционистскими. Император Китая, видимо, довольствовался тем, что хунну не совершали набеги на при-граничные области Срединного государства. В 1 в. н. э. шаньюй Учжулю-жоди в ответ на претензии императора Поднебесной, почему он принимает беглых людей, Учжулю-жоди сказал: «Государи Сюань-ди и Юань-ди по милосердию своему включили в договор, что от Долгой стены на юг все должно принадлежать Сыну Неба, а от Долгой стены на север – Шаньюю» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 101]. Отсюда видно, что император Китая и Шань-юй как субъекты договора разделили территорию по Долгой стене, и каж-дый был правомочен совершать действия, т.е. компетентен на своей терри-тории. Видимо, был письменный договор и договаривающиеся стороны включили пункт о ненападении хунну на Китай и этот пункт, вероятно, яв-лялся основой зависимости хунну. Об ущемлении прав шаньюя во внутрен-них делах говорить, видимо, рано, если китайскому императору было отка-зано в участке земли.
Со времен шаньюя Хуханье китайские династийные хроники не упо-минают о набегах хунну на приграничные районы Китая, договор выпол-нялся обеими сторонами почти 60 с лишним лет. Шаньюй Хуханье вступил на престол в 58 г. до н. э. В 9 г. н. э. император Ван Ман обманул Шаньюя Учжулю, объявив его Шаньюем от имени Хань, сменив печать. Древняя ки-тайская хроника «Хоуханьшу» сообщает: «На прежней Шаньюевой печати были вырезаны китайские слова хун-ну Шань-юй-си, что зн. государственная печать хуннуского шаньюя; на новой же печати Ван Ман велел вырезать слова: Синь Хун-ну Шаньюй чжан, что значит новый знак хуннуского шань-юя» [Бичурин, 1950.Т. 1. С. 103]. В примечании Н. Я. Бичурин пишет: «Та-кая печать в Китае давалась удельным князьям и высшим чиновникам с надписью Мэу-Гуань-чжы Чжан, что значит такого-то чиновника знак (выде-лено курсивом – Ш. А. С.) [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 103].
Обман с подменой печати был раскрыт и «Хоуханьшу» сообщает: «Вначале Шаньюй отказал Двору в уступке земли, которую Хя-Хэу Фань просил; после того просил дозволения собирать ясак с ухуаньцев и, не полу-чив желаемого, ограбил их. Отсюда родились первые неудовольствия, уси-ленные впоследствии переменою надписи на печати: почему Шаньюй в него-довании отправил Западного Великого Цзюйкюйя Пухулу-цзы, всего до де-сяти человек с 10 000 конницы, под предлогом препровождения ухуаньцев и сии войска расположились близ укрепленной Шо-фан» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 105].
В 10 г. н. э. император Китая Ван Ман решил разделить земли хунну на 15 владений, для чего отправил пристава с помощником и 10 000 конни-цы к хуннской границе. По прибытии на границу пристав пригласил род-ственников Хуханье шаньюя Хяня и произвел в Хяо-Шаньюи, а сына Шунь-Шаньюи [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 106].
Получив сообщение об этом событии, Учжулю шаньюй приказал: «… произвести набег на укрепленную линию И-шеу-сяй в Юнь-чжун. Они поби-ли великое множество чиновников и жителей… После сего шаньюй предпи-сал всем восточным и западным пограничным князьям и начальникам родов грабить китайскую границу. Большие партии содержали в себе до 10 000, средние по нескольку сот человек. Они убили областных правителей и Ду-юй в Яймынь и Шо-фан, награбили скота и имущества и в плен увели чиновни-ков и жителей великое множество. Пограничные места совершенно опусте-ли» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 106].
В 11 г. н.э. Ван Ман решил начать широкомасштабную войну, собрав 300 тыс. войска, но не смог по причине, описанной в «Хоуханьшу»: «Со времен государя Сюань-ди, в продолжение нескольких колен, не видали на северных границах Китая тревог от маячных огней. Народонаселение умно-жилось; пастбища покрылись лошадьми и рогатым скотом. Но как скоро Ван Ман произвел замешательства и вступил в неприязненные сношения с хуннами, то многие пограничные жители побиты, рассеялись или уведены в плен. Сверх того, армия, состоявшая из двенадцати корпусов, долго стояла, не выступая в поход. Предводители и ратники пришли в расстроенное по-ложение. Северная граница в продолжении нескольких лет совершенно опу-стела. В полях валялись непогребенные кости» [Бичурин, 1950.Т. 1. С. 109].
То есть Китай оказался неспособен на широкомасштабную войну с хунну. Китай был бы рад уничтожить хунну, да те оказались, как говорится, не по зубам.
В 13 г. н. э. умер Учжулю-Шаньюй, который на троне восседал 21 год. Хянь был возведен на престол под наименованием Улэй-Жоди Шаньюя.
Антропоним «Хянь», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хянагч – наблюдатель, надзиратель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 596].
С тюркоязычия слово «хянь» не объясняется.
Антропоним «Улэй», вероятно, объясняется с монголоязычия словом «улэ – остаток, оставшиеся» (иркут. диалект), по-литературному, «улуу – излишек, лишний» [Шагдаров, Чермисов, 2010. Т. 2. С. 335], но, вероятно, объясняется другим монголо-хакасским словом «улс – государство, держа-ва, династия» [Лувсандэндэв, 1957. С. 453], по-хакасски «улгу – власть, пра-вительство, закон, обычай, традиция» [Субракова, 2006. С. 750]. По-киргизски есть слово «ула – соединять концами, продолжать, следовать, воспринимать» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 302], но вряд ли «соединять…» мо-жет быть именем шаньюя. Вероятно, «Улэй» объясняется монголо-хакасским словом «улс, улгу», потому что это имя дано при возведении его на престол государства.
Слово «жоди», вероятно, объясняется монголоязычным словом «жолоо – поводья, вожжи, бразды правления» [Лувсандэндэв, 1957. С. 182]. Шаньюй действительно брал в свои руки все бразды правления.
«Жоди» вряд ли может быть объяснено киргизским словом «жойду – озорной, шалун, лукавый, с хитрицой» [Юдахин, 1965. Т. 2.¬ С. 256]. Слово «жойду» относится более к шутке, юмору, чем к правителю.
С хакасского языка слово «жоди» не объясняется.
Династийная хроника «Хоуханьшу» сообщает: «При жизни Учжулю-Шаньюя померло несколько восточных Чжуки-князей, по сему обстоятель-ству наименование Чжуки признано несчастливым, и восточному Чжуки-князю дали наименование Хюуй» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 110].
Титул «Хюуй», вероятно, объясняется монголоязычным словом «Ху-угуй – не имеющий сына» [Лувсандэндэв, 1957. С. 579]. Шаньюй Учжулю таким образом решил обмануть злых духов, которые забрали несколько Чжуки-князей. Видимо, язычнику Учжулю казалось, что таким образом он сохранит своего сына, которого назначил на должность Чжуки-Хюуй.
Думаем, маловероятно, чтобы слово «хюуй» было сближено с монго-ло-хакасским словом «***г – панцирь, броня, латник [Лувсандэндэв, 1957. С. 571], по-хакасски это слово звучит «***аг – панцирь, щит» [Субракова, 2006. С. 859].
В 18 г. н. э. умер Шаньюй Учжулю, до возведения на престол носив-ший имя Хань.
«Хоуханьшу» повествует: «Младший брат его, Восточный Чжуки-князь Юй, возведен на престол под наименованием Худурши Дао-гао Жоди Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 111].
Антропоним «Юй», вероятно, сближается с монголоязычным словом «юуж – связка, сноп» [Лувсандэндэв, 1957. С. 686]. Видимо, он был похож на сноп или сам, или волосы на голове напоминали связку.
На тюркских языках слово «юй» объяснения не имеет.
Антропоним «Худурши» может быть объяснен монголоязычным сло-вом «худула – восприимчивый, понятливый, способный» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т. 2. С. 462], или «хударши – сующий, волевой человек» [Че-ремисов, 1973. С. 598].
С тюркоязычия слов «Худурши» объяснения не имеет.
Исследовано около 40 хуннуских слов, подавляющее большинство ко-торых объясняются как монголоязычные. Нет ни одного слова, которое можно назвать чисто тюркским. Если есть тюркские, то, как правило, общие монголо-тюркские, обусловленные общим происхождением монголов и тюрков. Подробнее о монголо-тюркских параллелях см. работу Ц. Д. Но-минханова [Номинханов, 1975], также статью А. С. Шабалова с критикой Б. Я. Владимирцова [Шабалов, 2014].
Подробное исследование антропонимов южно-хуннских шаньюев дало аналогичный результат.
К середине I в. н. э. империя хунну окончательно распалась на две ча-сти: северную и южную. Граница между распавшимися частями проходила примерно по пустыне Гоби.
Распаду империи предшествовали следующие события, о которых по-вествует древнекитайская хроника «Хоуханьшу». В 46 в. н. э. умер Шаньюй Юй: «…и сын его, Восточный Чжуки-князь Удадихэу, возведен на престол. Но вскоре умер и младший брат его, Восточный Чжуки-князь Пуну постав-лен Шаньюем» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 116-117].
Антропоним «Удадихэу» объясняется монголоязычным словом «удаа-дах – медленный, слишком медленный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 448]. В кир-гизском и хакасском языках есть слово «удаа – один за другим, часто» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 299], [Субракова, 2006. С. 713], думаем, эти слова не могут быть сближены со словом удадихэу», потому что нет аффикса, ко-торый соответствовал бы окончанию слова «дихэу».
Антропоним «Пуну», вероятно, сближается с монголоязычным словом «пунлуу – жалование» [Лувсандэндэв, 1957. С. 337]. «Выплачивающий жа-лование» – таково, вероятно, значение Восточного Чжуки-князя, возведенно-го на престол шаньюя.
В киргизском языке есть слово «бул – пуну», которое означает «это, этот, деньги, мануфактура, товар, имущество, ценность, богатство» [Юда-хин, 1965. Т. 1. С. 156, 157]. В хакасском есть слово «пунхирга – гнусавый [Субракова, 2006. С. 399]. Думаем, киргизское слово «бул – пуну» не под-ходит для объяснения имени «Пуну», хотя семантически безупречно, потому что заимствовано из иранского языка. В I в. н. э. весьма проблематично, чтобы хунну давали иранские имена. Хакасское слово «пунчлирга» больше подходит к имени человека, такую кличку или имя вполне могли дать стра-дающему гнусавостью человеку.
Племянник умершего Шаньюя Юй, которого звали Би и поставленного на должность Западного Югянь-жичжо-князя, затаил глубокую обиду за то, что не получил престол шаньюя после смерти дяди.
«Хоуханьшу» пишет: «…Би тайно послал к Двору с китайцем Го Хын карту хуннуских земель, а в двадцать третие лето, 47, сам явился к област-ному начальнику в Си-хэ, и объявил желание вступить в китайское поддан-ство» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 117]. На следующее лето, как продолжает по-вествовать «Хоуханьшу»: «…старейшины восьми поколений советовались между собою объявить Бия Хуханье-Шаньюем; и как предок его нашел спо-койствие под покровительством Китая, то желали, чтоб он получил и преж-ний титул его. После сего они пришли к границе в Ву-юань и объявили же-лание вечно быть оплотом для отражения северных хуннов. Император, по совету военачальника Гын Го, согласился на их желание. Тою зимою Би объявил себя Хуханье-Шаньюем» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 117].
Тем временем северные хунну сохранили самостоятельность от Китая и продлили существование империи до 93 г. н. э., т.е. до полного разгрома их государства объединенными силами южных хуннов, китайцев, а добили их сяньбийцы.
Значительная часть северных хунну, не признававшая господства сяньби, откочевала на запад, в Кангюй (совр. Казахстан). Затем, покорив аланов, готов и другие племена в IV-V вв., оказались в Европе, вызвав вели-кое переселение народов, которое имело всемирно историческое значение. В результате великого переселения народов появились многие современные нации, например, англичане, французы и некоторые другие.
Часть северных хунну осталась на месте, на территории современной Монголии и добровольно в количестве 100 тыс. семейств приняли название победителей – сяньби [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 150-151].
Сяньби, так же, как и хунну, были монголоязычным народом. Впо-следствии на их основе образовались многие современные народы: монголы, казахи, татары и т. д. Правда, кидани, татары и прочие перешли на другие языки и о былом монголоязычии знают единицы.
Древнекитайские династийные хроники не упоминают правителей се-верных хунну, кто ими правил после шаньюя Пуну и до 93 г. н. э. остается неизвестным.
Исследуем антропонимы (имена) южно-хуннских шаньюев, упоминае-мых в древнекитайских хрониках, переведенных Н. Я. Бичуриным и под-держанных большинством других историков.
Антропоним «Би», может быть, сближен с монголоязычным словом «би-я» [Лувсандэндэв, 1957. С. 68]. По-турецки «Бян-я» наиболее близок монгольскому слову «би», большинство тюрок говорят «мен». Другое ту-рецкое слово «бий – господин». Это видоизмененное монголо-турецкое сло-во «бай – баян», который означает «богатый». Но антропоним «би» может быть сближен с монголоязычным словом «Бие – тело, организм, здоровье, рост, сам, лично» [Лувсандэндэв, 1957. С. 68]. Так может называться креп-кий человек высокого роста, не обделенный здоровьем. Второй шаньюй, возможно, также носил подобное имя «Лаошан».
Думаем, все-таки антропоним «Би» вероятен от слова «би», которое может носить человек, имеющий преувеличенное мнение о себе, таковым был раскольник западный Чжуки-Би, разваливший империю хунну.
В 55 г. н. э. шаньюй Би умер. «Хоуханьшу» сообщает: «Возведен младший покойного брат Восточный Чжуки-князь Мо [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 123].
Происходит антропоним «Мо», вероятно, от монголоязычного слова «мод – дерево, лес, посох, кнут» [Лувсандэндэв, 1957. C. 241]. Подобное имя носил шаньюй Модэ, основатель империи хунну. Также антропоним «Мо» можно сблизить с другим монголоязычным словом «морь – конь, лошадь» [Лувсандэндэв,1957. С. 242]. Лошадь в жизни номада играла значительную роль и подобные имена монголоязычные давали до недавнего времени.
В 56 г. н. э. по прошествии года царствования шаньюй Мо умер. «Хо-уханьшу» сообщает: «На престол возведен младший брат его Хань» [Бичу-рин, 1950. Т. 1. С. 124].
Антропоним «Хань» объясняется с монголоязычия «хань – спутник, друг, муж [Лувсандэндэв, 1957. С. 512], слово не изменилось почти 21 век.
С тюркоязычия слово «хань» объяснений не имеет.
В 59 г. н. э. Шаньюй Хань умер. На престол был возведен сын Шаньюя Би по имени Ди [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 124]. Полное имя шаньюя Итунши-чжохэу Ди.
Антропоним «Ди», вероятно, должен быть сближен с монголоязычным словом «дигагар» – огромный, громадный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 149] или с монгольским словом «дийлдэшгуй – непобедимый» [Лувса-ндэндэв, 1957. С.149]. В киргизском языке есть слова «дил – сердце», «дил – помыслы, желания, внимание» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 194-195], но эти сло-ва иранские.
Антропоним «Итунши», вероятно, по-монгольски означает «итгэмжэтэй – верный, надежный, заслуживающий доверия» [Лувсандэндэв, 1957. С. 223], но может быть другим монголоязычным словом «эртэшэ – привыкший рано вставать» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 675]. Но-ворожденным Итунши, возможно, рано поднимал мать, требуя внимания, и ему вполне могли дать подобное имя.
В киргизском языке есть подобное итунши слово «итлик – свойствен-ное собаке, свинство», «иттуу – имеющий собаку, с собакой» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 305], по-хакасски – «ит – мясо, тело, собака» [Субракова, 2006. С. 138].
Предпочтительнее монголоязычное слово «итгэмжэтэй – верный, надежный, заслуживающий доверия», потому что хунну, как правило, при возведении на престол давали вторые, более благородные имена.
Хроника «Хоуханьшу» повествует: «Шаньюй Ди на четвертом году царствования скончался, возведен Су, сын Шаньюя Мо, под проименовани-ем Кючугюйлинь-ди Шаньюя» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 124].
Антропоним «Су», вероятно, монголо-тюркское слово, означающее вода.
Антропоним «Кючугюйлинь-ди», вероятно монголо-тюркское слово «хучирхэг – сильный, мощный, могущественный, могучий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 581] и на тюркских языках кучтуу – сильный, мощный» [Абдулда-ев, 2009. С. 124].
Хроника «Хоуханьшу» сообщает: «Шаньюй Су чрез несколько меся-цев скончался. Возведен Чжан, младший брат Шаньюя Ди Хусйешы Чжоху-ди Шаньюй Чжан… [Бичурин, 1950. Т.1. С. 124].
Антропоним «Чжан», вероятно, испорченное китайскими авторами слово. В киргизском языке есть слово «жан», но эта лексема заимствована из иранского языка.
Антропоним «Хусйешы», вероятно, монголоязычное слово «хусэлтэй – стремящийся» [Лувсандэндэв, 1957. С. 579]. С тюркских языков не объяс-няется.
Шел 63 г. н. э., «Хоуханьшу» пишет: «В сие время северные хунну опять усилились и несколько раз производили набеги на пределы Китая. Правительство беспокоилось» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 124].
Наступил 85 г. н. э., «Хоуханьшу» сообщает: «В это время северные хунну ослабели, потому что единомысленные пришли в несогласие и разде-лились. Южные поколения напали на них с лица; динлины произвели набеги с тыла; сяньбийцы ударили с восточной, владения Западного края с запад-ной стороны. После чего северные хунну не могли сами собою восстать и далеко уклонились. Шаньюй Чжан на двадцать третьем году царствования скончался. На престол возведен Сюань, сын шаньюя Хань» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 126].
Полное имя Сюаня звучало: Иту Юйлюй-ди Шаньюй Сюань.
Антропоним «Иту», вероятно, монголоязычное слово «итгэл – вера, доверие, надежда, почет, авторитет» [Лувсандэндэв, 1957. С. 222].Тюркское слово «ит – мясо, тело, собака» [Субракова, 2006. С. 138] вряд ли являлось именем шаньюя, который носил ранее имя Сюань.
Антропоним «Юйлюй», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «юулэх – переливать, переливающийся» [Лувсандэндэв, 1957. С. 686].
Антропоним «Сюань», видимо, испорченное китайскими авторами слово. С монгольских и тюркских языков объяснения нет.
В 87 г. н. э., как пишет автор «Хоуханьшу»: «В первое лето правления Чжан-хо,87, сяньбийцы вступили в восточные земли, одержали совершенную победу над северными хуннами, убили Юлю-Шаньюя, содрали кожу с него и возвратились. В северной орде произошло большое смятение… Сюань на третьем году царствования скончался; Туньтухэ, младший брат Шаньюя Чжан возведен на престол. Хулань-Шычжохэу ди Шаньюй Туньтухэ постав-лен на второе лето правления Чжан-хо,88» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 127].
Антропоним «Хулань» происходит от монголо-тюркского «хулан – дикая лошадь, кулан» [Лувсандэндэв, 1957. С. 562], [Субракова, 2006. С. 861], слово не изменилось в течение двух тысячелетий, только в киргизском языке вместо «х» произносится «к» – «кулан».
Антропоним «Шычжохэу», вероятно, сближается с монголоязычным словом «шудрага – честный, бескорыстный, прямой, прогрессивный [Лувса-ндэндэв, 1957. С.659]. На тюркских языках слово «шычжохэу» объяснений не имеет.
Антропоним «Туньтухэ», вероятно, объясняется монголоязычными словами «тунь-тон – усиливающая частица совсем» [Лувсандэндэв, 1957. С. 407] и «тухэ – сырой» [Черемисов, 1977. С. 449] или «туухэн – история, ле-генда, собирать, рвать, полоть» [Лувсандэндэв, 1957. С. 435]. Вероятное имя «Хулань-Шычжохэу ди Шаньюя Туньтухэ» в переводе на русский язык звучало так: «Быстрый как дикая лошадь, честный, непобедимый (ди – см. выше), легендарный Шаньюй (шанга – сильный, см. выше).
Правление южнохуннуского Шаньюя Туньтухэ примечательно тем, что в годы его правления был учинен разгром северных хунну. Китайская династийная хроника «Хоуханьшу» повествует: «В сие время у северных не-приятелей происходили великие замешательства, к которым присоединился голод от саранчи. То и дело приходили желающие вступить в подданство. Южный Шаньюй имел в виду овладеть северною ордою; но в это время Су-цзун преставился, и вдовствующая императрица Дэу Тхай-хэу приняла правление. В седьмой луне текущего года Шаньюй подал ей представление, чтобы объявить северным хуннам войну и уничтожить Дом их.
Вдовствующая императрица последовала его мнению (курсив – Ш.А.С.). В первое лето правления Юн-юань, 89 Чен, назначенный предводи-телем западной армии, и товарищ его полководец Дэу Хянь, выступили на Шо-фан с 8000 китайской и 30 000 конницы южного Шаньюя и наблюда-тельного лагеря. Они напали на северных неприятелей и одержали совер-шенную победу. Северный Шаньюй бежал. В плен взято неприятелей до 200 т. человек» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 127].
Инициатива нападения на северных хунну принадлежала, как мы ви-дим, императору южных хунну Туньтухэ и основные силы, разгромившие северных хунну, так же были южнохуннуские.
В 91 г. н. э. младший брат шаньюя северных хунну Западный Лули князь Юйчугянь объявил себя Шаньюем. «Хоуханьшу» сообщает: «Верхов-ный вождь Дэу Хянь представил об утверждении Юйчугяня северным Ша-ньюем. Двор согласился на представление и отправил Гын Кхой вручить государственную печать; сверх сего посланы ему четыре дорогие сабли и че-тыре парасоля перяных. Пристав Жень Шан назначен с бунчуком охранять Шаньюя, занимая пост в Иву, по прежнему примеру с южным Шаньюем. Правительство располагалось содействовать Шаньюю возвратиться в север-ную орду, но случилось, что Дэу Хянь предан был казни; а в пятое лето, 93, Юйчугянь отложился и обратно пошел на север. Император предписал пра-вителю военной канцелярии Ван Фу с 1000 конницы вместе с Жень Шан пре-следовать его. Они убедили Шаньюя возвратиться и убили его, а войско уничтожили. Шаньюй Туньтухэ на шестом году царствования скончался; Аньго, младший брат Шаньюя Сюань, возведен на престол. Шаньюй Аньго поставлен в пятое лето правления Юн-юань, 93» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 128-129].
Н. Я. Бичурин в сноске делает замечание, относящееся непосредствен-но к исследуемому нами материалу: «Здесь кончилось царствование Север-ного Дома хуннов. Потомки его имели небольшие уделы на северо-западных пределах Монголии. Из сих потомков был знаменитый Дом Дулга [Тукюе] [Бичурин, 1950. Т.1. С. 129].
Авторы не совсем согласны с Н. Я. Бичуриным. Мы считаем, что «зна-менитый Дом Дулга [Тюкуе]», т.е. тургуты, современное название – турки, к северным хунну непосредственного отношения не имеют, ниже это будет по-казано.
Значительная часть северных хунну ушла на запад – в Кангюй (совр. Казахстан), а затем в Европу. Хунну в своем движении на запад смешива-лись с иранскими, германскими, финскими, кавказскими и славянскими народами, они образовали, по нашему мнению, такие народы, как венгры (некоторые историки венгров считают потомками хуннов), говорящие на угро-финском языке и укров – украинцев (ухэр – означает по-монгольски бык [Лувсандэндэв, 1957. С. 490], название тотема у хунну [Бернштам, 1951. С. 226-231]. Со славянских языков слово «укр –украинец», объяснить, думаю, невозможно, несмотря на то, что украинцы разговаривают на славянском языке. О слабости и неустойчивости монголоязычия см. [Шабалов, 2011], [Шабалов, 2014].
Что касается физического облика современных венгров и украинцев, то он изменяется (теряется) бесследно уже в третьем-четвертом поколении, а прошло уже около 1900 лет. За это время в мире появились новые народы благодаря движению хунну, например, англичане, французы и т. д.
Забегая вперед, расскажем, что тургуты – турки появились спустя че-тыре века после поражения северных хунну из рода южных хунну – ашина (шоно – на монголоязычии означает – волк [Шагдаров, Черемисов. Т. 2. С. 617] с китайским префиксом уважения «а» [Гумилев, 1993. С. 122]. Род «шоно» с уважительным префиксом «а» – ¬ ашина» [Гумилев, 1993. С. 22-23], проживавший в северном Китае в окрестностях Пиньляна в количестве 500 семей бежали на север Монголии, вернее, в современную Южную Си-бирь, думаем, с разрешения авар (по китайским летописям) жуань-жуаней, правивших в то время в Монголии, от другого монголоязычного народа табгачи (тоба), покорившего в конце IV в. Северный Китай и установившего свою династию – Вэй [Кычанов, 2010. С. 74-79]. Тургуты – турки, в конце концов, оказались в Средней и Малой Азии и говорят на тюркоязычии. хотя слово «тургуты, турки – быстрее, быстрый», думаем, переводится с монго-лоязычия.
Известный российский историк М. В. Воробьев, например, писал: «В 439 г. тоба обрушились …на сюннуское царство в Хаси (местность в север-ном Китае – Ш.А.С.): беглецы из этого царства стали родоначальниками правящих фамилий в среде тюрков…» (выделено – Ш.А.С.) [Воробьев, 1994. С. 251].
Т. Нэнси в «Cenome News Network» от 25 июня 2003 г. сообщает: «ДНК из 2000-летнего захоронения в Монголии выявил новую информацию о хунну, кочевом племени, господствовавшем в Центральной Азии. Исследо-ватели из Франции (Christine Keyser-Tracgui, et at) изучили ДНК более чем 62 скелетов, реконструировали историю и социальную организацию давно забытой культуры. Скелеты содержат последовательность ДНК, похожие на людей нынешней Турции.Это подтверждают и другие исследования, указы-вающие, что турки возникли, по крайней мере, частично в Монголии в конце периода сюнну» [H. Touchette, Ancient DNA Teles From the Crave Elеctronic Recource // American Jornal of Phycical Antropology (May,2008)].
Генетики подтвердили то, что написано в древних китайских хрониках «Вэйшу», «Таншу» и др. и то, что 200 лет назад писал Н. Я. Бичурин. Ниче-го нового данная информация не содержит, новостью, видимо, является то, что «первичные» турки выходцы из Монголии для самой Nancy Touchette.
Весьма сомнительна версия С. Г. Кляшторного, Ю. А. Зуева и др., объясняющих слово «ашина» хотано-сакским словом «asana – синий, небес-ный», потому что, как считают указанные авторы, «обозначены термином «кок» – синий, небесный, являющимся калькой разнообразных асмин и ашана (ашна) [Зуев, 1967. C. 10]. Получается «кок – ашина – синий, синее», т.е. «масло масленое». Слово «калька», по определению БЭС, всего лишь «заимствование из другого языка путем буквального перевода структуры слова» [БЭС, 2005. С. 444], это во-первых. А во-вторых, название рода и племени особенно у алтайских народов, как правило, было свое. В-третьих, в начале 1 в. н. э. хотано-саки в степной зоне появлялись чрезвычайно редко, жили небольшими группами в городах северного Китая. Хотано-саки и сог-дийцы, вероятно, стали более интенсивно посещать степную Монголию лишь с эфталитским (аварским) [Пуллиблэнк, 1986. С. 57] завоеванием Средней Азии и Афганистана.
Языковая группа, ныне именуемая тюркской, на наш взгляд, должна называться киргизской или хакасской, кипчакской, потому что до пятого века н. э., до наступления средневековья из «тюркоязычных» народов были толь-ко эти народы. Так получилось, что народы, считающие себя тюркскими, назвались по этнониму самого большого народа, говорящего на родствен-ных языках. На самом деле большую долю в турецком этносе составляют бывшие монголоязычные, ираноязычные и грекоговорящие народы и пле-мена.
Вернемся к ономастическому материалу южных хунну.
В китайской династийной хронике «Хоуханьшу» было упомянуто имя последнего шаньюя северных хуну – Юйчугянь.
Антропоним «Юйчугянь», вероятно, сближается с монголоязычным словом «юhэн – девять, девятое» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 690], потому что число «девять» имело сакральное значение. Подобное имя вполне могли дать новорожденному мальчику. С киргизского и хакасского языков объяснить слово «Юйчугянь» невозможно. Антропоним «Юйчугянь» обозначен другим монголоязычным словом «юумэн – вещь, имущество» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 688]. Отсюда «юумэнэй – вещевой», «юумэрхуу – имеющий вещи, имущий, состоятельный, живущий в достатке» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 689].
Антропоним «Аньго», вероятно, должен быть сближен с монголоязыч-ным словом «ангир – турпан [Лувсандэндэв, 1957. С. 38], нырок – синьга, желтый, чалый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 67], но, может быть, происходит от другого монголоязычного слова «ангуушан (ангууч) – охот-ник» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 67], [Лувсандэндэв, 1957. С. 38].
С тюркских языков слово «аньго» не объясняется.
«Хоуханьшу» свидетельствует: «Аньго царствовал один год; на пре-стол возведен Шицзы, сын покойного Шаньюя Ди. Тиндушы Чжоху-ди Ша-ньюй Шицзы возведен на престол шестое, лето правления Юнюань, 94» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 130].
Антропоним «Шицзы» испорченное китайскими авторами слово или китаизм.
Антропоним «Тиндушы», вероятно, состоит из двух монголоязычных слов «тийн – так, таким образом» [Лувсандэндэв, 1957. С. 399] и «дууч – почтительный, внимательный к старшим» [Лувсандэндэв, 1957. С. 164]. По-добные имена возможны у язычников.
На киргизском и хакасском языках объяснений слову «тиндушы» нет.
Далее китайская династийная хроника «Хоуханьшу» свидетельствует: «Шаньюй Шицзы скончался на четвертом году царствования, на престол возведен Тхань, сын Шаньюя Чжан» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 132].
Антропоним «Тхань», может быть, сближен с монголоязычным словом «хань – спутник, друг» [Лувсандэндэв, 1957. С. 596]. Летописцы, возможно, записали «тхань», потому что в старомонгольском языке звук «х» звучит с придыханием.
На киргизском и хакасском языках слово «Тхань» объяснений не име-ет.
«Шаньюй Тхань скончался на двадцать седьмом году царствования; младший его брат Ба возведен на престол… Ушхэушы – чжоди Шаньюй Ба вступил на престол в третье лето правления Янь-гуан» [Бичурин, 1950. Т. 1. ¬ С. 133]. Было это в 124 г.н.э.
Антропоним «Ба» должен быть сближен с монгольским словом «баа – кнут, бамбук, штраф» [Лувсандэндэв, 1957. С. 51]. Шаньюй Ба, видимо, должен был быть кнутом для своих подданных.
В киргизском языке есть заимствованное из иранского слово «баа», означающее «цена, ценность, оценка» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 88]. Но веро-ятность иранского имени у хунну ничтожна мала, т.к. они почти не обща-лись.
Династийная хроника «Хоуханьшу» сообщает: «Шаньюй Ба скончался на четвертом году царствования, на престол возведен младший его брат Хюли Кюйдэ Жошы Чжоди. Шаньюй Хюли вступил на престол в третье лето правления Юн-гянь» [Бичурин, 1950. Т 1. C. 133]. Это было в 128 г. н.э.
Антропоним «хюли», вероятно, должен быть сближен с монголо-тюркским словом «хула – саврасый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т 2. C. 464], [Субракова, 2006. С. 861], означающим масть лошади, учитывающий значение лошади для жизнедеятельности номадов.
Антропоним «Кюйдэ», вероятно, монголоязычное слово «хуультай – установленный законом, узаконенный, законный, официальный» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 569], [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 473].
С тюркоязычия «Кюйдэ» объяснения не имеет.
Над южными хунну были приставлены в качестве контролирующих главные приставы. В 141 г. н.э. заступил на место главного хуннского при-става Чень Гуй. Как информирует китайская династийная хроника «Хо-уханьшу»: «Чень Гуй вообразил, что Шаньюй не может обуздывать своих подчиненных, почему начал притеснять его. Шаньюй и младший его брат Восточный Чжуки-князь сами себя предали смерти. Шаньюй Хюли царство-вал 13 лет [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 134].
В 143 г. н. э., сообщает «Хоуханьшу», «был возведен … Шаньюй Дэулэучу» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 135].
Антропоним «Дэулэучу» может быть сближен с монгольским словом «дээдэчлэх – превозносить, почитать кого-либо» [Лувсандэндэв, 1957. С . 170], от слова «дээдэх – находящийся вверху, вышестоящий, верхний» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 170].
На тюркских языках слово «дэулэучу» объяснений не имеет.
Хроника «Хоуханьшу» сообщает: «Шаньюй Дэулэучу на пятом году царствования скончался. Илиншы Чжо-ди Шаньюй Гюйгюйр вступил на престол в первое лето правления Гянь-хо, 147» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 136].
Антропоним «Гюйгюйр», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «гуйлгээ – оборот, оборачиваемость» [Лувсандэндэв, 1957. С. 129], от-сюда «гуйцэлдэх – исполняться, приводить в исполнение совершать, осу-ществляться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 129]. Оба слова восходят к старомон-гольскому «гуйгоон – бег» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 230].
В тюркских языках слово «гюйгюйр» значения не имеет.
В «Хоуханьшу» написано, что главнокомандующий китайскими вой-сками Чжан Хуань арестовал Шаньюя Гюйгюйра как неспособного к управ-лению государственными делами и «сим образом Шаньюй Гюйгюйр, отстав-ленный, скончался на двадцать пятом году царствования» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 137].
Имя шестнадцатого южнохуннского шаньюя китайская хроника «Хо-уханьшу» не называет, лишь вкратце упоминает, что в 177 г. н.э. «…Шаньюй и хуннуский пристав Цзан Минь выступили из Яймынь против сяньбийского Таньшихая и были совершенно разбиты. Шаньюй по возвра-щении из похода в том же году скончался; на престол возведен сын его Ху-чжен» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 137].
К 177 г. н. э. часть северных хунну, которая не захотела участвовать в отступлении в западном направлении, полностью влилась в сяньбийский народ. Об этом китайская династийная хроника «Хоуханьшу» пишет: «Се-верный Шаньюй бежал, 93, и сяньбийцы, пользуясь сим обстоятельством, заняли земли его. Оставшиеся роды хуннов, простиравшиеся до 100 000 ки-биток, сами приняли народное название сяньби» [Бичурин, 1950. Т. 1. C. 150-151], а это примерно 300-500 тыс. человек, если кибитка – семья, насчи-тывающая в среднем 3-5 человек.
В сноске Н. Я. Бичурин пишет: «Здесь пресекается владычество Дома хуннов в Монголии. Место его на время заступает Дом сяньби, и монголы, называвшиеся до сего времени хуннами, принимают народное название «сяньбийцев» [Бичурин, 1950. Т. 1. С.151]. О том, что политически господ-ствующее племя дает свое имя всему монголоязычному народу писал в ХVIII в. Де Гинь [Де Гинь, 1756-1758].
Антропоним «Хучжен», вероятно, монгольское слово «хучиин – ста-рый, старинный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 570], но может быть сближен с другим монголоязычным словом «хужуун – упругий, твердый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 483]. Вероятно второе, потому что Хучжен был царственной особой, может быть твердым, хоть и зависимым от китайцев.
С тюркоязычными словами «хучжен» не сближается.
«Хоуханьшу» повествует: «Шаньюй Хучжен поссоролся с китайским приставом и тот самовольно казнил его» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 137].
На место казненного Хучженя был поставлен Западный Чжуки-князь Кянькюй.
Антропоним «Кянькюй», вероятно, монгольское слово «ханхагар – дюжий, крупного телосложения человек» [Лувсандэндэв, 1957. С. 511]. Ки-тайские летописцы часто путают звук «к» и «х».
В хакасском языке есть слово «кинек – калека, инвалид, глупый, дур-ной» [Субракова, 2006. С. 165], но калека вряд ли может быть именем ша-ньюя, если ему при рождении дали такое имя, то при коронации шаньюем дали бы более благозвучное имя.
По-киргизски «канкай – ущелье с высокими отвесными склонами», «капкуу – намек», «канкы – монгольское седло» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 341]. Названные слова именем человека вряд ли могут быть.
В киргизском языке зафиксировано слово «кангай – боевой клич кал-мыков» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 341]. Здесь важно, что слово «кангай» за-фиксировано как монголоязычное слово у монгольского народа.
Далее хроника «Хоуханьшу» повествует: «Шаньюй Кянкюй умер на десятом году царствования; по нем на престол возведен сын его, Западный Чжуки-князь Юйфуло» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 137].
Антропоним «Юйфуло», вероятно, монгольское слово «юйтгэл – пере-менчивый, перемена, изменять» [Лувсандэндэв, 1957. С. 688].
На тюркских языках слово «Юйфуло» значения не имеет.
Древнекитайская династийная хроника «Хоуханьшу» пишет: «Шаньюй Юйфуло умер на седьмом году царствования; на престол возведен младший его брат Хучуцуань» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 138]. Было это летом в 195 г. н. э.
Антропоним «Хучуцуань», вероятно, монгольское слово «хуурчин – игрок на хуре, хурчи» [Лувсандэндэв, 1957. С. 570], возможно, он был лю-бителем музыки с рождения.
По-хакасски «хурчи – полукругом», «хурчирга – подпоясывать, наби-вать обруч, окружать», «хурчу – наперсток» [Субракова, 2006. С. 868-869].
Вероятность того, что Хучуцуаня звали игроком на хуре, чем обручем и наперстком, думаем, больше.
В 215 г. н.э. шаньюй Хучуцуань был задержан в Ие и удерживался там до конца жизни [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 138] и на этом «Хоуханьшу» закан-чивает свое повествование о южно-хуннских шаньюях.
Н. Я. Бичурин перевел выдержки из Тунцзянь-Ганму, китайской исто-рической летописи XII в. «Прибавление о Лю и Ши, двух Домах из Южных хуннов, впоследствии царствовавших в северном Китае». Тунцзянь-Ганму описывает события следующим образом:
«В 279 году по смерти отца, поставлен начальником восточного айма-ка, а в 290 году определен главнокомандующим всех пяти хуннуских айма-ков, размещенных внутри Северного Китая. С 290 года в царствующем доме Цзинь начались семейные раздоры, которые оканчивались убийством, а с 300 года завязалась кровопролитная война между князьями царствующего Дома, и смятение разлилось по всему Китаю. В сие время начальники пяти хуннуских аймаков предприняли оружием возвратить утраченные права и на общем собрании в 304 году объявили князя Лю Юань-хай Великим Ша-ньюем. Лю Юань-хай в сем же году объявил себя государем с титулом Ван, и дал своей династии название Хань, [ниже переименована в Чжао] и открыл войну с Китаем. В следующем году перенес столицу в Пхин-ян-фу, и объявил себя императором.
В 311 г. хунны взяли обе китайские столицы Хэ-нань-фу и Си-ань-фу, а после сего воевали с переменным счастием; почему со всеми силами обра-тились на север: но здесь полководец их Лю Ио претерпел великое пораже-ние от || сяньбийского Тобы Илу…
Князь Лю Ио прибыл из Си-ань-фу и вступил на престол. В 319 году он перенес столицу в Си-ань-фу, и династии своей принял название Чжао. Между тем полководец его Ши Лэ объявил себя государем с титулом Ван, династию свою назвал младшею [Хоу] Чжао, а столицу утвердил в восточ-ной половине северного Китая в городе Шунь-дэ-фу. Сим образом северный Китай разделился на два государства, оба под владением южных хуннов. Желтая река была рубежом между ними. Лю Ио в 323 году довершил свои завоевания на западе, между тем Ши Лэ то же сделал на востоке. В 327 году Лю Ио и Ши Лэ начали войну между собой и продолжали ее с переменным счастием до 328 года, в котором Ши Лэ, победив Лю Ио под стенами города Хэ-нань-фу, убил его. В следующем году Ши ху по поражении хуннов в Шан-ин, взял в плен наследника Лю Сю с 3000 князей и вельмож из хуннов и всех предал смерти. Здесь совершенно просекся Дом хуннов, царствовавших на юге в северном Китае. Царствование их продолжалось 26 лет. [На смену его пришло второе царство южных хуннов под названием младшего дома Чжоу, основанного домом Ши].
Ши Лэ родом был хунн сделался полководцем, а 330 году объявил се-бя императором. Под его владычеством находился почти весь северный Ки-тай. Он умер в 333 году; сын его Ши Хун вступил на престол: но брат Ши Ху заточил сего государя. В конце 334 года Ши Хун низведен с || престола, а Ши Ху объявил себя правителем государства. В 338 году он победил сянь-бийского князя Дуань Ляо, и завоевал земли его в Шунь-тьхянь-фу и Сюань-хуа-фу [область Пекина]: но Муюн Хуан, другой сяньбийский князь, веро-ломным образом разбил войско его, посланное для принятия поддавшегося Дуань Ляо: почему Ши Ху в 340 году вступил во владения Муюна Хуан с полумиллионом войска. Муюн Хуан зашел в тыл ему, истребил военные и съестные припасы, и тем ниспроверг его предприятие. В 349 году Ши Ху объявил себя императором; но через три месяца умер. Пред смертью госу-даря Ши Ху государыня Лю Шы, воспользовавшись помрачением его ума, произвела замешательство при Дворе и по смерти его объявила государем сына своего Ши Ши. Но князь Ши Цзунь убил Ши Ши с матерью, и сам вступил на престол. Князь Ши Минь ревностно содействовал ему к получе-нию престола, за что Ши Цзунь дал слово объявить его наследником по себе: но по достижении желаемого объявил наследником сына своего Ши Янь, и положил в тайном совете погубить Ши Минь. Князь Ши Цзянь открыл сию тайну, и Ши Минь, как верховный полководец, приказал войскам взять Ши Цзунь с наследником Ши Янь под стражу, и потом обоих предал смерти, а князя Ши Цзянь возвел на престол. Сей государь видел, что Ши Минь опа-сен для него, и хотел погубить его. Ши Минь отразил двукратное нападение и наконец взял Ши Цзянь под стражу. В 350 году он убил сего государя, и объявил себя императором. В 352 году он пошел на север против Муюна Цзюнь, овладевшего Пекином: но взят в плен на сражении, и предан казни. Сим образом рушилось второе царство южных хуннов в северном Китае, продолжавшееся 22 года под названием Младшего Дома Чжао. Сяньбий-ский Дом Муюн заступил место его» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 139-141].
Как видим, в 352 г.н.э. произошло окончательное падение южно-хуннского государства. На место южных хуннов в Северном Китае, по вы-ражению автора «Хоуханьшу»: «…заступили муюны». Муюны, видимо, как табгачи (тоба), шивеи, кумохи и т.д. подразделение сяньбийцев. Как извест-но, хунну выделились от дунху в IV в. до н. э. В конце III в. до н. э. в между-усобной борьбе хунну победили сяньбийцев и ухуаней (аваров), другое под-разделение дунху.
В конце I в. н. э., т.е. спустя почти три века сяньбийцы воспользовались смутой в государстве хунну и взяли более чем убедительный реванш: засе-лили их земли, ассимилировав часть северных хунну в количестве 100 000 кибиток (семейств) [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 150-151]. А часть северных хун-ну, не признавших власть сяньбийцев, вынуждена была отступить в Запад-ном направлении, дойдя до Европы в своем движении, вызвали великое пе-реселение народов, падение Римской империи и образование новых европей-ских народов, таких как французы, англичане и др.
Муюны недолго правили северным Китаем, они были смещены другим монголоязычным народом, подразделением дунху-табгачами, китайцы называли их тоба, которые установили в Северном Китае свою династию – Северный Вэй, правила она в Северном Китае в 386-535 гг. н. э.
Известный российский историк Е. И. Кычанов, видимо, ошибался, ко-гда писал: «Тоба были связаны своим происхождением, как с небом, так и с землей. Само название «тоба» означало «владычица земли». «По обычаю севера землю называют «то», а владычицу называют «ба» [Кычанов, 2010. С. 75]. На мой взгляд слово «тоба» – китайское произношение монголо-язычного слова «табгай» – лапа, ступня, стопа, бабки с копытами» [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 218]. Видимо, у табгачей тотемом был медведь или конь и они вывешивали медвежью лапу или бабки с копытами коня на видное место. Отсюда название народа – табгачи. По-монгольски «лапа, стопа, бабки с копытами – тавхай» [Лувсандэндэв, 1957. С. 383]. Некоторые верующие буряты-шаманисты в наше время хранят медвежью лапу.
Древние китайцы использовали в своем языке большое количество омонимов, для того, чтобы вкладывать другой, зачастую уничижительный смысл в названия северных племен и народов. Например, слово «ху-хун» означало «бешеная собака» и «варвар», потому что «ху» – это и то и дру-гое. Вместо «человека – хун» [Лувсандэндэв, 1957. С. 574] получалось – бешеная собака, варвар. Древних «авар – уваней – ухуаней» называли ава-рами, видимо по их тотему, китайцы же перевели на свой язык и получилась калька «жуань-жуани – червь, змея». Тотемом у древних авар, вероятно, был удав – гигантская змея, потому что слово «аварга» по-монгольски озна-чает «гигант, исполин, гигантский, колоссальный», «аварга могой – удав» [Лувсандэндэв, 1957. С. 19], а древние китайцы скалькировали слово «авар-га – жуань – жуани – ползущие черви, змеи».
С названием тугю – тургутов – турков в этом смысле повезло: китай-ские авторы хроник «Чжоушу, Суйшу и Таншу» не сильно исковеркали само слово «тугю – тургут» (второе слово во множественном числе) Они писали в соответствии с фонетическими и грамматическими особенностями китайского языка, уничижительный смысл не вкладывали, но оставили, не раскрывая значение этого слова. Слово это до сих пор остается предметом дискуссии ученых.
Китайцы впервые услышали название народа тугю – тургуты в начале VI в. н. э., но какое значение и на каком языке имеет данное слово, оставили без внимания. Ни один летописец не дал объяснения.
ГЛАВА 3. ЮЖНЫЕ ХУННУ (АШИНА)
И ИХ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ В 439 г. ИЗ ПИНЬЛЯНА
В СЕВЕРНУЮ МОНГОЛИЮ (ОТУКЕНСКУЮ ЧЕРНЬ)
Древние и средневековые китайские династийные хроники «Чжоушу», «Суйшу», «Таншу» считают, что предками тугю (тургутов-турков) были хунну, они пишут: «Это отдельная отрасль Дома хунну, по прозванию Аши-на» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 220].
Далее хроники «Чжоушу» и «Суйшу» пересказывают легенду, как мальчика-прародителя племени тугю вскормила волчица и т.д. Н. Я. Бичу-рин в примечании писал: «…что рассказ о предках есть баснословное народное предание» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 220], что генеалогия племени тугю есть не что иное, как вымысел.
Но не все, что повествуют хроники, вымысел, например, они называют географические данные, исторических личностей и дают хронику действи-тельно происходивших событий. Хроники довольно точно пишут: «…что тукюеский Дом составился из смешения разных родов, кочевавших в Пхин-лянь; он прозывался Ашина. Когда Тхай-ву [440-451], император из Дома Вэй, уничтожил Цзюй-кюя, то Ашина с 500 семейств бежал к жужаньцам, и поселившись на южную сторону Алтайских гор, добывал железо для жу-жаньцев» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 221].
Н. Я. Бичурин далее замечает: «Хотя в сказаниях есть разность, но во всех род тукюесцев произведен от волка» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 222]. Дей-ствительно во всех легендах фигурирует волк. Вероятно, тотемом рода Ашина был волк – быстрый и умный зверь, с которым многие люди, не только турки, связывали свое происхождение, например, Ромул и Рем, осно-воположники латинян (римлян), отстоящих от Пхин-лянь примерно на 15 тыс. км.
Верно мнение известного российского этнографа В. Я. Никонова, счи-тавшего тотем одним из основных названий рода или племени и писавшего: «Нередко названием рода или племени становилось слово, означавшее его тотем. Тотем – явление природы, с которым члены рода или племени счита-ют себя связанными сверхъестественным родством; чаще всего это животные (волк, медведь, орел, змея и т.д.) или растения, иногда – сила стихии (напри-мер, ветер)» [Никонов, 1970. С. 17].
Другой известный российский историк Л. Н. Гумилев писал: «Китайцы называли подданных ханов Ашина – Ту-кю. Это слово удачно расшифрова-но П.Пельо как «тюрк-ют», т.е. тюрки, но с суффиксом множественного чис-ла не тюркским, а монгольским. В древнетюркском языке все политические термины оформляются монгольским множественным числом» [Гумилев, 1993. C. 22]. Л. Н. Гумилев ограничился констатацией факта, что древние тюрки оформляли политические термины монгольским множественным чис-лом. Почему это происходило? Он не дает ответа. Мы думаем, древние тюр-ки сами были монголоязычным народом, или, во всяком случае, они были двуязычными, как современные татары или казахи. Дальнейшие наши иссле-дования подтверждают двуязычность древних средневековых турков, по пе-реселению из Пьхин-ляна (Пинляна) в северную Монголию.
Далее Л. Н. Гумилев, повторяя А. Н. Кононова, писал: «Само слово «турк» значит «сильный, крепкий». Согласно А. Н. Кононову, это – собира-тельное имя, которое впоследствии превратилось в этническое наименование племенного объединения. Каков бы то ни был первоначальный язык этого объединения, к V в., когда оно вышло на арену истории, всем его представи-телям был понятен межплеменной язык того времени – сяньбийский, т.е. древнемонгольский. Это был язык команды, базара, дипломатии. С этим языком Ашина в 439 г. перешли на северную окраину Гоби» [Гумилев, 1993. С. 48], [Кононов, 1949. С.49].
Сам А. Н. Кононов в 1958 г. писал: «Слово тюрк (и) первоначально было политическим термином, возникшим из известного почти всем тюрк-ским и монгольским языкам слова t;rk;n/t;rkin/t;rg;n/torgin и имевшим зна-чение «родители и родня жены», «дом и семья кровных родственников» [Кононов, 1958. C. 14].
А. Н. Кононов, вслед за ним Л. Н. Гумилев и др., видимо, ошибаются, потому что «сильный» по-тюркски (по-киргизски, самый древний язык из тюркских) – «куч» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 473], слово, весьма далекое от «турк». А слово «крепкий – катуу, бышык, мыктуе, чыйрак [Абдулдаев, 2003. С. 97], тоже весьма далекое от «турк».
Этноним «турк», вероятно, происходит, как уже говорилось выше, от монгольского слова «тургэн – быстрый, скорый, спешный, вспыльчивый, горячий» [Лувсандэндэв, 1957. С.432]. Слово «тургэн» семантически и эти-мологически безупречно подходит к этнониму «турк». Еще у монголоязыч-ных народов слово «тургэдээ» означало, что человек стал одержимым, дру-гими словами – заболел «шаманской болезнью». Видимо, кто-то из родона-чальников тургутов был шаман или кузнец. Кузнец почти приравнивался к священослужителю, он мог исполнять в отсутствие шамана те же обряды мо-лебна. Как известно, тургуты выплавляли железо аварскому хану, т.е. зани-мались кузнечным делом в V-VI вв. при переходе на новое местожительство в северную Монголию.
М. В. Воробьев, знавший китайский язык и работавший с китайскими источниками в оригинале, о религии тургутов пишет: «Религиозные пред-ставления в отрывочных фразах китайских летописей безусловно ориги-нальны. В 500 ли к западу от гор Дугинь, где располагалась резиденция ка-гана, находилась другая высокая гора, лишенная какой-либо растительно-сти. Она олицетворяла Бодын-инли – духа-покровителя страны. Можно предположить, что она пользовалась почитанием всех тюрок, хотя жертво-приношения и пр. могли совершать особые жрецы. Сам каган вместе с при-ближенными ежегодно приносил жертву в пещере предков кагана. (Напом-ним, что по одному из вариантов мифа, пещера играла важную роль в жизни родоначальника Ашина). Церемониал восшествия на престол кагана указы-вает, что глава клана Ашина был шаманом (выделено ¬– Ш.А.С.). С ориенти-ровкой на гору Дугинь связано и почитание востока – солнца, к которому был обращен вход в юрту кагана. Наконец, в среднюю декаду 5-й луны ка-ган вместе со всеми ежегодно на реке приносил жертву духу Неба (Тенгри). Это подлинное коллективное моление» [Воробьев, 1994. С. 314].
Н. Я. Бичурин при переводе китайских хроник не был безупречен, до-пускал незначительные ошибки, например, выводил слово «тугю» из мон-гольского словом «дулга», что означает «шлем, каска» [Лувсандэндэв, 1957. C. 161].
Еще при жизни Н. Я. Бичурина зпадноевропейские ориенталисты: «Обратили внимание на созвучность тугю с турки и приняли в основание, что монголы, известные под народным названием дулга были тюрки; а так как предки дулгаского Дома происходили из Дома хуннов, то и хунны были народом тюркского же племени. Сиё-то смешение монголов с тюрками наве-ло ученых Западной Европы к превратным понятиям о народах монгольско-го племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 220].
Схожесть слов «тугю – тургут – турки» несомненна. Западноевропей-ские и значительная часть наших ученых, живших после Н. Я. Бичурина, придерживалась иной точки зрения, считая «тугю» тюрками, и они были правы. В настоящее время это общепринятая точка зрения и ни у кого не вы-зывает сомнения и считается, что «тугю – тургут – турки» всегда были тюр-коговорящим народом. Никто, за исключением единиц, не исследовал оно-мастику древних и раннесредневековых слов тугю – тургутов. Исследование языка тугю – тургутов ученые, как правило, начинают с Орхонских памят-ников, а это VIII в. н. э. На каком языке говорили древние и ранние средне-вековые тугю – тургуты, они не задумывались и экстраполировали язык VIII в., т.е. язык уже развитого Средневековья на более ранние времена.
Н. Я. Бичурин, как мы видим, был в интерпретации слова «дулга» не прав. В целом его взгляды не утратили своего значения до настоящего вре-мени и вряд ли потеряют его когда-либо.
Как видно из вышеприведенной цитаты, Н. Я. Бичурин, видимо, не предполагал и не допускал, что тугю – тургуты могли сменить монголоязы-чие на тюркоязычие.
Примеров смены языка в истории много, но особенной неустойчиво-стью отличаются монголоязычные племена и народы.
После открытия Ядринцевым в 1883 г. и прочтения датчанином Том-сеном Орхонских памятников VIII в. н. э. почти все ученые-историки счита-ют, что тугю – тургуты всегда говорили на языке, на котором общаются в настоящее время, хотя значительное количество слов Орхонских памятников сохранилось в современных монгольских языках и отсутствует в современ-ных тюркских языках.
Лишь профессор В. Н. Васильев в конце третьей четверти XIX в., как и Н. Я. Бичурин, высказался, что тугю-тургуты говорили не на турецком, он писал: «Тукюесцы, или турки, основатели одного из величайших царств, са-ми сначала могли не говорить тем языком, который мы называем турецким, – это также возможно, как верно то, что татары-монголы, говорили не тем языком, который мы называем татарским» [Васильев, 1872, сентябрь, с.118]. Действительно, историко-ономастические исследования письменных источ-ников, каковыми являются китайские династийные хроники Таншу, Чжоушу, Суйшу и др., показывают, что тугю-тургуты примерно до VIII в. н. э. гово-рили не на турецком, а на разновидности монгольского. Смешение тугю-тургутов с киргизо-хакасами (гэгуни в китайском прочтении) возможно с древними кипчаками (кюеше в китайском прочтении) сделало их сначала двуязычными и с XIII в. окончательно тюркским народом.
То, что тугю-тургуты до VIII в., были монголоязычны, затем двуязыч-ны, говорили на разновидностях монгольского и киргизского или кипчак-ского языков, об этом свидельствует следующий факт: этноним «тугю» – это китайско-табгачское произношение монголоязычного слова «тургут – тургэн – быстрый, скорый, горячий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 432], впервые оно упомянуто китайскими хрониками в табгачскую эпоху.
У киргизов есть созвучное слово с «тургут – тургун», означает «посто-янно живущий житель» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 270], но у киргизов и вообще у тюрков нет окончаний множественного числа «-ут». Слова с окончанием «-ут» признак монголоязычности. Встречающееся у уйгуров и узбеков соб-ственное имя Тургун, вероятно, монгольского происхождения от слова «тургэн» [Лувсандэндэв, 1957. С. 88], так же, как «бурхан – бог» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 88].
Несмотря на то, что тугю еще в VI в. н.э. назывались тургутами с мон-голоязычным окончанием «-ут» [Гумилев, 1959. №1. С. 432], [Артамонов, 1962. С. 104], С. Г. Кляшторный слово «тюрк» совершенно необоснованно называет согдийским, и при этом монгольское окончание множественного числа «-ут» сделал согдийским [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 84]. Сомни-тельно, что С. Г. Кляшторный, не владевший ни одним тюркским или монгольским языками, владел иранскими.
Согдийский язык в настоящее время является мертвым, но, как извест-но, он относился к иранской языковой группе индоевропеоидной семьи и множественное число на иранском и таджикском языках (на фарси и дари) выражается окончанием «-иё», «-он» или «-ён». Множественное число слова «турк» на иранских языках будет «туркиё», а множественное число слова «монгол» будет «моголиён». Иранские языки гораздо ближе к русскому языку, чем к алтайским. По-русски окончание множественного числа «-ие», «-ы», а на фарси «-иё», «-он», «ён». С. Г. Кляшторный попросту сфантази-ровал, когда написал: «Согдийцы передавали его как «турк», а согдийское множественное число – туркут, тюрки». [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 84]. Далее он продолжает развивать чистейшей воды фантазию: «Согдий-скую форму (во множественном числе) заимствовали китайцы (туцзюе – туркют), так первоначально дипломатические письменные сношения между тюрками и Китаем осуществлялись при посредстве согдийцев и согдийского языка» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 84-85]. О том, где он нашел дипло-матическую переписку китайцев с тугю на согдийском языке, С. Г. Кляштор-ный умалчивает. Существование такой переписки не подтверждается.
С. Г. Кляшторный признает, что термин «тюрк» сначала появился у китайцев и лишь «Затем термин «тюрк» фиксируется византийцами, араба-ми, сирийцами, попадает в санскрит, различные иранские языки, в тибет-ский» [Кляшторный, Савинов, 2005. С.85]. Согдийцы, как известно, жили в районе нынешнего Узбекистана и говорили на разновидности иранского языка и лишь эпизодически появлялись в степях Монголии и в Китае. Зачем понадобилось тургутам сделать большой крюк, чтобы получить от согдий-цев свое название и передать табгачам в Северный Китай? Гораздо проще было табгачам получить название «тургут» непосредственно у тургутов и через жуань-жуаней, или через любое другое племя, живущее вблизи мон-гольских степей.
И главный вопрос, что означает слово «тургут – турк» на согдийском и вообще на иранских языках и почему тургуты называют себя монгольским словом «быстрые, проворные», С. Г. Кляшторный не дает ответа. Ничего не объясняет утверждение С. Г. Кляшторного о связи названия «турк» с алтай-скими горами [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 76]. Непонятно, где он хочет найти этимологию слова «турк», его этнонимику, то ли в алтайских языках, то ли в легенде о происхождении тургутов. В этой связи известный россий-ский историк Н. Н. Крадин предостерегает от использования фольклорных произведений в качестве исторического источника. Время в таких произве-дениях нереально и нет возможности восстановить действительную картину событий [Крадин, 2001. С. 55]. Сомнительно утверждение С. Г. Кляшторно-го, что китайцы заимствовали у согдийцев слово «туцзюе – туркют».
Этноним «тугю – тургут» венгерские ученые Вамбери и Мункачи и поддерживавший их российский ученый-тюрколог А. Н. Кононов выводит из турецкого слова «тора», означающего «родить» [Юдахин, 1965. Т.2 С. 260] и, как им кажется, означающего «человек» [Никонов, 1970. С. 15]. Во-первых, слово «торо – тора» не только тюркское, но и монгольское. По-монгольски «торо» означает так же, как и на тюркском, «родить, рожать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 419], т.е. значения слов «тора – торох» совпадают, слово общее – монголо-тюркское, а не заимствованное не из одного из язы-ков, потому что «торо» является основой около сотни монголоязычных слов. Во-вторых, употреблять слова «тора» в значении «человек» некор-ректно, потому что по-тюркски слово «человек» имеет совершенно другое звучание. Человек почти на всех тюркских языках звучит одинаково – «киши – киси» [Абдулдаев, 2003. С. 105], а слово «быстрый – тез, шар, ылдам» [Адулдаев, 2003. С. 192], а по-монгольски «человек – хун» [Лувсандэндэв, 1957. С. 574]. Некоторые тюркские народы наряду со словом «киши – че-ловек» параллельно употребляют иранское слово «инсон» в значении «чело-век» и никогда не употребляют слово «торо – родить» в значении «человек» и, думаю, никогда не употребляли, это, видимо,ошибочное предположение Вамбери, Мункачи, Кононова и Гумилева.
Этноним «тугю – турк – тургут», возможно произошел по имени ро-доначальника, которого звали Тургэн, а его потомство тургутами. Вероятно, тургутами – турками названы по внешнему признаку, т.к. были они доволь-но проворны и в меру предприимчивы, т.е. отличались быстротой действий и хваткостью. Переселиться с юга на север на полторы-две тысячи километ-ров и заняться плавильным делом могли люди проворные, быстрые и хват-кие.
Народов, носящих название по внешним приметам, на земном шаре достаточно много: папуасы – папува – курчавые; эфиопы – опаленные лица; лангобарды – длинные, высокие; бритты – пестрые, за раскрашивание тела [Никонов, 1970. С. 24]; кунгираты – хунгрэт – легкие, т.е. люди, легкие на подъем [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 490]; торгоуты – торгот – шел-ковые, одевались в шелковую одежду, т.к. жили вблизи шелкового пути [Лувсандэндэв, 1957. С. 411].
Л. Н. Гумилев совершенно правильно пишет: «Слово «ашина» значило «волк». По-тюркски волк – бури и каскыр, а по-монгольски шоно – чино. «А» – префикс уважения в китайском языке. Следовательно, «ашина» значит «благородный волк». Не подвергшееся китаизиции слово сохранилось в арабской записи этого имени – Шанэ» [Гумилев, 1993. С.22-23]. Л. Н. Гуми-лев под арабской записью имеет в виду произведение Масуди [Macoudi, 1861. P.289]. Имам Абдуль-Хасан Али, известный под именем Масуди, жил в X в. спустя всего лишь четыре века после выхода турок на арену истории, возможно, тогда турки не забыли, что они были четыре века назад монголо-язычными и говорили на нем вплоть до VIII в. Вызывает сомнение правиль-ность версии С. Г. Кляшторного, Ю. А. Зуева и др., объясняющих этноним «ашина» хотано-сакским словом «аsана – синий, небесный».
Масуди, живший на 1100 лет раньше Ю. Л. Зуева и С. Г. Кляшторно-го, наверняка обладал объективной информацией, у него не было необходи-мости добавлять к слову «Шанэ» префикс и вряд ли он знал о существова-нии китайской династийной хроники Суйшу. Возможно, среди тургутов он встречался с людьми, знающими свое происхождение от тотемного «волка» и непосредственно общался с ними. В Х в. тугю – тургуты занимали часть территории современного Казахстана, Узбекистана и Туркменистана, т.е. на территориях, где побывал Масуди.
Известный казахстанский историк Ю. Л. Зуев в автореферате канди-датской диссертации писал: «…при разборе слова Ашина (среднекитайское звучание (;;- (si-n;)<*;;an; ~* ;;n;), имени одной из жен Дулу, фамилии ее сына, основавшего династию тюрков-ашина. Оно безупречно сопоставляется с упомянутым хотано-сакским ;;;n; «синий», «небесный», представляющим несомненный вариант этнонима асман…
Правомочность данного сопоставления надежно поддерживается тек-стами древнетюркских рунических надписей, в которых династийны е тюрки каганата (известные у хронистов под именем ашина), обозначены термином к;к «синий», небесный, являющимся калькой разнообразных асман и ашана (ашна)» [Зуев, 1967. С. 10].
Далее Ю. Л. Зуев, сторонник хотано-сакского происхождения слова «ашина», старается увязать свою версию о тотемном происхождении тугю-тургутов, что из этого вышло, будет сказано ниже. Ю. Л. Зуев писал: «Во-прос, на наш взгляд, значительно сложнее и связан он с мало изученной об-ластью тотемистических представлений, реликты которых встречаются еще в раннетюркскую эпоху. Остатки тотемизма и породили большое число эвфи-мизмов, заимствований и калек. Поэтому отсутствие оригинальных терминов для обозначения животных является в равной степени доказательством того, что эти животные не только могли обитать в местах проживания древнейших тюрков, но и их образы были наполнены особым, культовым содержанием.
Область тотемистических представлений оказалась, по-видимому, ре-шающей и в этнонимообразовании древнейших народов Центральной Азии. Зачастую встречается совпадение имени тотема и названии племени» [Зуев, 1967. С. 13-14].
Кроме общих фраз о «заимствовании» и «калек» Ю. Л. Зуев ничего нового привнести не смог. Почему хотано-сакское слово было привнесено в тугю-тургутскую среду? Почему перевод (калька) стал этнонимом рода ашина? и т.д. У Ю. Л. Зуева ответов нет, но он прав в одном: название тоте-ма и племени зачастую совпадают.
Л. Н. Гумилев пишет: «…ясно, что название «волк» имело для тюрок VI в. огромное значение. Китайские авторы считают понятие «тюркский хан» и «волк» синонимами, видимо, опираясь на воззрения самих тюркских ха-нов. Неслучайно сяньбийская царевна говорит про своего мужа, хана Шабо-лио: «Хан по его свойствам есть волк»; и в инструкции при нападении на тюрков сказано: «Таковую должно употребить меру: гнать кочевых и напа-дать на волков». Золотая волчья голова красовалась на тюркских знаменах, и, наконец, в двух легендах о происхождении тюрок первое место принад-лежит прародительнице – волчице» [Гумилев, 1993. С. 23].
А вот С. Г. Кляшторный, желая вывести название рода ашина из хота-но-сакского языка, пишет: «Поскольку и тюркские легенды, и собственно ки-тайская информация, связывают происхождение имени Ашина с родовой ономастикой автохтонного населения Восточного Туркестана, исходную форму имени следует искать в местных иранских и тохарских диалектах. В качестве одного из возможных гипотетических прототипов предложено хо-тано-сакское asana – достойный благородный» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 80]. Это совершенно необоснованно, потому что, во-первых, тюрк-ские легенды ¬ – всего лишь фольклорные произведения и рассматриваться в качестве исторического источника самостоятельно вряд ли могут [Крадин, 2001. С. 55], во-вторых, тюркские легенды и китайские династийные хрони-ки нигде не связывают происхождение имени «Ашина» с иранским населе-нием Восточного Туркестана и вообще с Западным краем, в-третьих, род Ашина бежал от табгачей на север в Отуткенскую чернь из местности Пьхин-лян (Пинлян), где иранское или хотано-сакское население было относительно небольшое, если не мизерное, и играло совершенно незначительную роль в политической жизни, и в этногенетических процессах, и давать имя человеку или роду вряд ли могли.
С. Г. Кляшторный тут же признает, что его пример с увязыванием названия рода Ашина с хотано-сакским «достойный, благородный», неудач-ный [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 80].
Однако С. Г. Кляшторный того, что писал ранее, не признает и на сле-дующей странице пишет: «…тюркская этимология имени Ашина мало веро-ятна, а иранская или тохарская, в особенности связанная с Восточным Тур-кестаном, напротив наиболее предпочтительна» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 81] и берется реанимировать гипотезу Х. В. Хауссига, который, ссылаясь на Феофилакта Симокатты (около 602 г. н. э.), говорит о войне в Тавгасте, т.е. в Китае, «между «красноодежными» и «черноодежными». Войну в Китае Х. В. Хауссиг переносит на южный берег Аму-Дарьи, т.е. он и С. Г. Кляшторный не совсем в ладах с географией: события, происходившие в Китае, легко переносят на южный берег Аму-Дарьи [Кляшторный, Сави-нов, 2005. С.80-81]. Основываясь на географически и исторически недосто-верной базе, С. Г. Кляшторный «…предполагает связь между именем рода Ашина и древнеперсидским axsaena может получить вполне удовлетвори-тельную этимологическую разработку. Если даже ограничиться восточно-туркестанским сюжетом, то искомая форма представлена в согдийском ‘xs’yn’k (- x;;n;) – синий, темный»; в хатано-сакском (письмом брахми) ;;;eina (-;ssena), где долгое -;- появилось как развитие axs>;ss-; в тохарском Aasna – «синий, темный» (из хотано-сакского или согдийского). Именно сак-ская этимология слова Ашина (<;sseina – ;ssena) со значением «синий» явля-ется фонетически и семантически безупречной. Последнее утверждение нуж-дается, впрочем, в текстологическом подтверждении» [С. Г. Кляшторный, Савинов, 2005. С. 81].
С. Г. Кляшторный остановился на хотано-сакском варианте, упустив второе значение слова «-assena – темный», оставив «синий», а «темный» должно быть по принадлежности языка одной родственной группы. В сог-дийском языке значение «темный» есть, а в хотано-сакском – нет и такого не может быть.
Все перечисленные С. Г. Кляшторным языки принадлежали к иранской группе языков индоевропеодной семьи народов и в настоящее время отно-сятся к мертвым языкам. На современных иранских языках «синий – кабуд», слово по фонетике далекое от assena –assana. Когда и как общались тургуты с хотано-саками в V в., т.е. когда оформлялись в род-племя, по гипотезе С. Г. Кляшторного, неясно. Чтобы получить родовое имя, нужно длительное проживание по соседству или же длительные контакты. Ничего подобного мы не знаем, знаем только, что род Ашина в 439 г. бежал на северо-запад к жуань-жуаням (аварам) в Отукенскую чернь, предположительно к предгорь-ям Кузнецкого Алатау.
Как к истине в последней инстанции С. Г. Кляшторный обращается к Орхонским надписям, где говорится «кок турк» – голубые тюрки и, видимо, он, не зная и не подозревая, что «кок – хох – синий, голубой» [Абдулдаев, 2003. С. 110]; [Лувсандэндэв, 1957. С. 556] общее, монголо-тюркское слово: «не касаясь многочисленных интерпретаций слова «кок» в этом сочетании, отметим его идеальное семантическое совпадение с реконструированным здесь значением имени Ашина» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 81].
Идеального семантического совпадения у С. Г. Кляшторного не полу-чилось, слово «кок – хох – синий, голубой» на тюркских и монгольских языках имеет несколько значений.
Кроме значения «синий, голубой», это слово можно употреблять в монгольских и тюркских языках в значениях «небо, сизый, зеленый» и т.д. В Орхонских памятниках слово «кок», вероятно, употреблялось в значении «синее небо – тургуты вечного синего неба», а не как калька с хотано-сакского или согдийского языка – assana.
Таким образом, мы видим два основных мнения на этнонимы «турк» и «Ашина». Л. Н. Гумилев, по нашему мнению, правильно истолковал этно-ним «Ашина» как монголоязычное слово «шоно» с префиксом «а», означа-ющим уважение или, как он переводит, «благородный волк», то этноним «турк» трактует, как и А. Н. Кононов, видимо, неправильно. Думаю, этно-ним «турк» во множественном числе «тургут», правильнее было бы интер-претировать с монголоязычного слова «тургэн».
Известный турецкий ученый Кафесоглу насчитал свыше десяти интер-претаций этнонима «турк» [Кафесоглу, 1958], но среди них нет монголо-язычной версии.
Возвращаясь к Н. Я. Бичурину, отметим, что он довольно подробно на нескольких страницах пересказывает средневекового персидского историка Хондемира (Хумам ад-Дин Хондамир), жившего в XIV в. и хивинского хана и историка Абу-л-Гази, жившего в XVII в., где упоминается легенде об Эр-гене-куне, встречающаяся как у монголов, так и у турков Анатолии. Н. Я. Бичурин писал: «Сие место по-тюркски называется Эргенекун, т.е. крутой скат. С продолжением времени от помянутых четырех человек произошли многочисленные племена. Потомки Каяновы назывались киятами, Тегусовы – дерлингами. Впоследствии кияты и дерлинги столь размножились, что не могли помещаться в Эргэне-куне, и, оставив сие место, устремились на земли монгольские, где, вступив в битву с владетелем тех земель, одержали победу над ним. После сего владычество над Монголией утверждено было за Эль-дузом, происходившм от Кияна» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 224].
Хондамир и Абу-л-Гази записывали легенды об Эргэне-куне от турков и туркмен на их новой родине: Анатолии и Туркменистане, не забывших ис-тинную родину – Забайкалье и Маньчжурию, хотя уже несколько веков со-вершенно запамятовали первый родной язык – разновидность монгольского и говоривших на втором родном языке – тюркском. Также в легенде фигу-рирует «Эльдуз – Юльдуз – Жылдыз – звезда» [Абдулдаев, 2003. С. 78], родившийся от монгола кията, но с тюркским именем, что характерно для монголоязычного народа, откочевавшего на Запад за Тарбагатайский хре-бет.
Отметим, что легенда об Эргэне-куне бытует среди монголов и турков Анатолии, примечательно то, что Эргэне-кун без усилий переводится с мон-голоязычия «эргэне – эргэнэг – загородка [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 669], можно употреблять в значении «ворота». Слово «кун – гун – глуби-на, глубокий, глубокомысленный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 130]. Дословно «эргэне – кун означает глубокие ворота». Из местности эргэне-кун, что по монгольскому варианту, что по турецкому, потомки Каяна и Тегуса (Нагоса) вышли с помощью кузнеца, расплавив гору. Слово «эргэнэг», как и ворота, в своей основе имеет корень «крутить, вертеть, вращать – эргуулэх» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 675].
Ниже мы увидим, как из монголоязычного племени кайи произошли турки-османы, а, возможно, из монголоязычных кыныков (огузов) вышли турки-сельджуки, такова судьба монголов, которые легко расстаются со своим родным языком и переходят на другие.
Китайские династийные хроники «Чжоушу», «Суйшу» и «Таншу» определяют тугю-тургутов-турков как производных из южных хуннов, ко-чевавших в Пьхин-лян (другое чтение – Пинлян) и называвшихся Ашина. Когда табгачи из династии Вэй уничтожили Цзюйкюя Мугяня, последнего правителя северного китайского государства Лян, в 439 г. н.э., то Ашина с 500 семействами бежал к жуань-жуаням (аварам) [Бичурин, 1950. Т.1. С. 221].
Тугю-тургуты в наше время сами себя называют «турк-турклар», а табгачи (тоба) в древности и раннем Средневековье, что отражено в дина-стийных хрониках, называли «тургут – туркют» [Гумилев, 1959. С.105]. В 439 г. н.э. тугю-тургуты, видимо, с ведома и разрешения аварского кагана переселились с окрестностей Пьхин-лян (Пинляна), что находится в Север-ном Китае, недалеко от большой излучины Хуанхэ, в современной провин-ции Шанси в Северную Монголию.
Думаем, не прав С. Г. Кляшторный, который интерпретирует бегство тургутов к аварам в Северную Монголию через Гаочан и даже делая их насельниками этого города, населенного китайцами до 460 г. С. Г. Кляшторный пишет: «Таким образом, возможно выделить два основных этапа ранней истории племени тюрк (Ашина): ганьсуйско-гаочанский (265-460 гг.) и алтайский (460-553 гг.» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 79].
В китайских династийных хрониках нет упоминания, что род Ашина в 460 г. бежал от табгачей из Пьхин-ляна (Пинляна) в Цинь-Шань. «Суйшу» прямо пишет, что род Ашина в 439 г. бежал в Отукенскую чернь, располо-женную у гор Цинь-Шань. Лю Мао-цзай, историк XII в., писал следующее: «Предками туцзюэ были смешанные ху Пинляна. Их родовое название было Ашина. Когда северовэйский император Тай У-ди уничтожил Цзюйцзюй (439 г.), Ашина с пятьюстами семей бежал к жужу (жуань-жуани). Они жили из рода в род у гор Цинь-Шань (Алтай) и занимались обработкой железа» [Liu Mau-tsai,1958. Band 1. P.40] [Бичурин, 1950. Т.1. С. 221]. Ни о каком Гаочане Лю Мао-цзай речь не ведет, так же как Н. Я. Бичурин, переводя хроники «Чжоушу», тот же «Суйшу» и «Таншу», нигде не упоминает этот населенный пункт. Наоборот Н. Я. Бичурин опубликовал в 1851 г. в журна-ле «Московитянин» одноименную статью со своим итоговым произведением «Сведения о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена», в ко-торой писал: «Город Гао-чан основан китайцами, и царство сего имени, со времени его основания в 460 году до самого падения в 640 году, никогдаУй-гуриею не называлось; 2) жители царства Гао-чан наиболее были китайские выходцы, а не тюрки…» [Бичурин, 1851. С. 187].
Тургуты, по китайским династийным хроникам, в V в. не жили в Гаочане, а бежали от своих родственников – табгачей на северо-запад обжи-вать новую родину – Отукенскую чернь.
Требуют уточнения горы Цинь-Шань (Алтай) и Отукенская чернь. Цинь-Шанем в древности китайцы, вероятно, могли назвать и Западные Са-яны, во всяком случае, отдельного названия мы не встречали. Западные Сая-ны, видимо назывались Цинь-Шань, в переводе с китайского языка «Золотые горы» (цинь – золото, а шань – горы), а Алтай в переводе с монголо-тюрксого тоже «золото». Переход Алтайских гор в Саянские не заметен, они как бы сливаются и потому несведующий человек может принять их за один горный хребет
Разберемся с местностью «Отукенская чернь» – новой родиной тугю-тургутов – турков, куда они переселились, перейдя через пустыню Гоби. «Отукенская чернь» легко переводится с монгольских языков. Слово «оту-кен – отгон – густой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 333], а слово «чернь – хар – черный, темный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 512-513]. У иркутских бурят вы-ражение «отхэн хара» употребляется как синоним слова «тайга». По-тюркски выражение «отукенская чернь» не имеет значения «густой – коюу, жыш, калын» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 413].
Местность Отукенская чернь – не Архангайский аймак в Монголии и не Алтайские горы, а местность, связанная с густой тайгой, которой нет в Архангае и на Алтае. Отукенская чернь – местность, связанная с месторож-дением железа, т.к. тургуты-турки были плавильщиками железа у авар-жуань-жуаней и эта местность, по нашему мнению, Западные Саяны, точнее, Кузнецкий Алатау, где густая тайга и месторождение железа и, главное – киргизо-хягасская родня тургутов, от которых они переняли язык и смеша-лись, образовав новое племя к VI в.
Архангайский аймак и предгорья Алтая, думается, не могут быть Оту-кенской чернью: там нет железной руды, из которой можно выплавлять же-лезо и, как мы уже писали выше, там нет густой тайги. Южно-хуннуский род Ашина в 439 г., вероятно, убежал от табгачского гнета прямо на северо-запад к Кузнецкому Алатау, где в достатке железная руда.
Путь их лежал через Монголию, где политически господствующим племенем в V в. были авары (жуань-жуани), и переход был осуществлен, ви-димо, с их разрешения, иначе бы отношения с ними осложнились.
Думаем, спорно мнение Е. И. Кычанова, когда вслед за Жиро [Giraud. L, Empire des Turks Celestes. P., 1960], он «…предполагает наличие связи между монгольской богиней Этёген и наименованием местности Отюкен-иш» [Кычанов, 2010. С. 121]. Монгольская богиня Этёген – покровительница усадьбы [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. II. С. 355], подобно славянской бо-гине Ладе, покровительствует благополучию усадьбы, плодовитости скота, а «отюкен» происходит от «отгон – отхэн – густой». Может быть, богиня Этёген олицетворяла усадьбу, покрытую густой травой, тогда, скорее всего, эти слова однокоренные.
Надо заметить, в российской тюркологической науке довольно долго дискутировался вопрос о лексическом обособлении в русском языке вари-антных заимствований слов турок-тюрк. Лишь исторически недавно тер-мин тюрк стал обобщающим именем тюркоязычных народов. П. М. Мелио-ранский в 1902 г. писал, что он присоединяется «к тем ученым, которые не считают нужным вводить два термина «турок» и «тюрк», так как все народы и племена с таким же правом могут носить объединяющее их «турок», как всевозможные славяне (русские, болгары, чехи, поляки и т.д.) имя славян» [Мелиоранский, 1902. С.159].
Но вопреки мнению П. М. Мелиоранского и др., в тюркологии утвер-дились два термина: турок – для выражения и обозначения жителей Турции и Туркменистана и тюрк – для всех остальных тюркоязычных народов, что, на наш взгляд, является ошибочным.
Тюркской группой названы тюркоязычные народы, потому что турки самый большой народ и в позднее средневековье сыграли большую роль в мировой истории. Но в своей основе слово «турк – тургуты – турки» монго-лоязычное, происходит, по нашему мнению, от монголоязычного «тургэн – быстрый, проворный, горячий и т.д.» [Лувсандэндэв, 1957. С. 432].
Тюркоговорящие народы в большинстве своим имеют «каркас» из хуннуско-монгольских племен, а в языковом отношении у них киргизо-хягасо-кыпчакские корни, что увидем при дальнейшем исследовании.
Хроники, описывающие события V-XI вв., как говорилось выше, были не совсем китайские, их можно в известной степени называть табгачскими, по-китайски тоба, и они описывали события определенной династии. В 386 г., как известно, в северном Китае установилась табгачская династия Вэй (Тоба), которая просуществовала до 534 г., затем с небольшим перерывом табгачи установили династию Суй (581-618 гг.) и Тан (618-907 гг.), правда, как всегда бывало в истории монголоязычных народов, династии Суй и Тан в той или иной степени были китаезированными, но продолжали считать се-бя табгачами (тоба) [Саньпин Чэнь, 2005. P. 161-171]. Саньпин Чэнь, канад-ский ученый, в своей статье «Тюркский или протомонгольский: Заметки о языке тоба» пишет: «Тоба или Табгачи орхонских памятников сыграли важ-ную роль в истории Китая. Они оставили династию Северная или поздняя Вэй (386-534) и что более важно, оставили двух политических и биологиче-ских наследников в лице династии Суй (581-618 гг.) и Тан (618-907 гг.)» [Санпинь Чэнь, Central Asiatik Journal, 2005. Vol. 49. № 2. P. 161-171]. Сань-пин Чэнь основывался на китайских династийных хрониках Вэйшу, Суйшу и Таншу. Анализ присваиваемых табгачскими императорами слов с титулами и именами ханов тугю – тургутов и уйгуров более адекватно выражают со-держание титулов и имен и не требуют расширительного толкования слов как в случае «торо – родить», а Н. Кононов и др. интерпретируют как «человек». Табгачи писали китайскими иероглифами монголоязычные слова, понятные не только им самим, но и тугю-тургутам и уйгурам.
Надо отдать должное С. Г. Кляшторному, который проявил в табгач-ском вопросе объективность и из российских ученых первым написал: «Именно табгачи и создали династию Тоба, Вэй (Северная Вэй). Их вождь Тоба Гуй в 397 г. разгромил и оттеснил на восток своих сородичей муюнов, а в следующем году он был провозглашен императором новой династии. Его наследник, Тоба Гао, между 424 и 432 гг. объединил под властью табга-чей весь бассейн Хуанхэ и стал создателем единой империи в Северном Ки-тае. Период «шестнадцати государств» закончился первым монгольским за-воеванием Китая» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 49]. В IV-V вв. н.э. эт-нонима «монголы-монгол» еще не было, речь может идти о монголоязыч-ных народах и племенах, но это деталь, на которой не стоит заострять вни-мание. Например, П. Пельо в 1935 г., П. Бутберг в 1936 г. и другие без до-статочного анализа табгачских слов объявили тюрками табгачей (тоба). В 1969 г. в журнале «Народы Азии и Африки» опубликована работа знамени-того венгерского востоковеда Л. Лигети «Табгачский язык – диалект сянь-бийского», в которой он проанализировал табгачские слова и они оказались сходными с монгольскими словами [№1. С. 107-117]. С. Г. Кляшторный, ви-димо, не смея опровергнуть Л. Лигети, встал на монгольскую позицию в табгачском вопросе.
Слово «табгач-тоба» легко переводится с монгольских языков, «тавхай – лапа, ступня» [Лувсандэндэв, 1957. С.383], по-бурятски «табгай – лапа, бабки над копытами, ступня, стопа» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 218]. На тюркских языках слово «табгач» значения не имеет. Название они получили, видимо, от фетиша. Некоторые роды иркутских бурят и тунгусов вывешивают на почетное место медвежью лапу. Другая версия: в связи с пе-реселением с берегов Онона на юг табгачами стали называть соседние коче-вые, а затем китайцы. Спешившихся людей и сейчас иркутские буряты назы-вают «табгая шэршэд – волокущие ногу, стопу».
Табгачи, победившие всех своих противников в 386 г., создали в се-верном Китае империю с китайским же названием Вэй, но поддались обая-нию более культурных китайцев. Первый шаг табгачского хана к компро-миссу с китайцами, составлявшими абсолютное большинство населения его империи, стало китайское название Вэй. Процесс ассимиляции номадов ускорился к концу V в., когда табгачи перестали носить косы, правящая эли-та начала говорить по-китайски. Но вопреки мнению Л. Н. Гумилева, «они даже перестали пользоваться родным языком» [Гумилев, 1993. – С.10], ду-маю, табгачи перешли на китайский язык через двуязычие.
Табгачи пользовались наряду с китайским разновидностью старомон-гольского языка, о чем свидетельствуют имена и титулы, присваиваемые ха-нам тургутов и уйгуров [А. С. Ш.]. Ли Юань – основатель династии Тан (618-907 гг.) был еще табгачем (Тоба). Это VII в.н.э., но к концу IX в., ду-маю, табгачи окончательно превратились в китайцев.
Исследованы четыре слова: «туго – тургут – турки – тюрки», «оту-кен», «тоба – табгачи» и «Ашина», и все четыре оказались, вероятно, монго-лоязычными. Ономастическая картина выглядит следующим образом.
Ономастическая таблица
Китайское
(иранское) чтение Монгольское
чтение Тюркское чтение Перевод на рус-ский
тугю – тургут – турки – тюрки тургэт (мн.ч.)
тургэн (ед.ч.) значения не имеет
тора – Вамбери и др. быстрые, вспыльчивые, проворные и т.д.
родить, рожать
отукен (Отукен-ская чернь) отгон (монг.),
утхэн (бурят.) значения не имеет густой, густая (Отукенская чернь – густая тайга)
тоба (табгачи) тавхай (монг.)
табгай (бурят.) значения не имеет лапа, ступня, стопа
Ашина
assana (хотано-сакское)
кабуд (иранское)
чоно (монг.)
шоно (бурят.) значения не имеет волк (название тотема)
синий (пер. Зуе-ва, Кляшторного)
синий (пер.
А. Ш.)
Монголоязычные слова: «тургэт», «отгон – уткэн», «тавхай – табгачи» и «шоно – чино» не требуют сложных конструкций и натянутостей в объеди-нении слов: «туго – тургут – турки – тюрки», отукен, «тоба – табгачи» и «ашина», как делают, например, Вамбери, Мункачи и Кононов. Они объяс-няют слова «тугю – тургут – турки – тюрки» монголо-тюркским словом «торо», что значит «рожать», превращая это слово в «человек». Рожает не только человек, но и животные, например, корова рожает теленка, и этот процесс у монголов и тюрков обозначается через слово «торо». Корова че-ловека не рожает.
Здесь надо отметить правоту российского этнографа В. А. Никонова, отметившего, что «названием рода или племени становилось слово, озна-чавшее его тотем» (выделено – Ш. А.С.) [Никонов, 1970. С. 17].
Южнохуннский род Ашина не по своей воле оказался в 439 н.э. на се-веро-западе современной Монголии – Отукенской черни, а вынужден был бежать туда от жестокостей табгачей, которые спустились, наоборот, с севе-ра Монголии, вернее, с северо-востока, с долины р. Онона. В II в. н.э. табга-чи начали свое движение на юг по захвату Северного Китая и в IV в., точнее, в 396 г. основали династию Вэй, затем Суй и Тан, после прекратили свое существование в Х в., а табгачи полностью ассимилировались в китайцев. Современный северный китаец носит в себе значительное количество генов табгачей и других инородцев, но не любит «варваров», потому что разгова-ривает и пишет по-китайски, ведет образ жизни жителя Поднебесной.
На новой родине, в Северной Монголии (Отукенской черни), тугю – тургуты, видимо, обжились весьма неплохо, потому что через сто с неболь-шим лет размножились в достаточном количестве и, покорив часть таежных племен, усилились и основали государство, которое на первых порах успешно могло соперничать, а затем до основания разрушить государство своих бывших господ – аваров (жуань-жуаней) и стать господствующим племенем части территории Монголии и расшириться на запад, заняв терри-торию современных Синьцзян-Уйгурского района Китая, Казахстана и Средней Азии.
ГЛАВА 4. ТУРГУТЫ В МОНГОЛИИ
4.1. Тургуты в Отукенской черни
Династийные хроники «Таншу», «Суйшу» и «Чжоушу» по поводу по-бед и государственного строительства тугю-тургутов пишут: «В 92 году по Р.Х. хунны совершенно поражены были китайцами в Тарбагатае, и сяньбий-цы в том же году овладели землями и народом их в северной Монголии. По-сле такого поражения осталось одно поколение из Дома хуннов под родо-вым прозванием Ашина; оно удалилось к подошве Алтая, где под народным названием Дулга (Тукюе) находилось под зависимостью сяньбийцев, а потом жужаней, и вместо подати обязано было добывать железо для хана. Сие по-коление с продолжением времени снова усилилось и в 552 году дулгаский (тукюеский) владетель Тумынь, ниспровергнув владычество жужаньского Дома, объявил себя Или-ханом. Здесь должно заметить, что Дом хуннов по-гиб в 92, а вновь восстал в поколении дулгаском в 552 годах, т.е. через 460 лет после своего падения… Дом Сяньби, владевший в то время восточною Монголию, был хотя единоплеменной, но не одного происхождения с Домом Хунну.
Дом Тукюе при начале своем разделился на два: восточный и запад-ный» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 226-227].
Тугю-тургуты-турки произошли, как мы видим, от небольшого сме-шанного хуннского рода Ашина, вероятным тотемом которого был волк. Было это в V в.н.э. и это событие бесспорный факт, ибо не верить китайским династийным хроникам нет оснований. Но на каком языке в то время разго-варивал этот южно-хуннуский род в 500 семейств?
По нашему мнению, до перехода в Северную Монголию в V в. род Ашина, как и все хунны, говорил на разновидности монгольского языка, т.е. род был монголоязычным, об этом свидетельствуют остатки слов южных и северных хунну, исследованных в этой работе и изданной ранее [Шабалов, 2011], а также в трудах позднего К. Сиратори [Shirftori, 1923. Р.71-82].
Монголоязычие рода Ашина подтверждает выдающийся российский востоковед Л. Н. Гумилев, в частности, он пишет о внуке Кара-Чурина, пра-вителе Шаша (Ташкента) Шегуя (в 598 г. правил Шашем): «Имя Шегуй по смысловому значению иероглифов значит колчан и могло бы быть сопо-ставлено с тюркским словом сагдак, но наличие того же имени у южных сяньбимуюнов в Ляодуне и Тогоне – дает основание предположить прямое заимствование имени еще во времена монголоязычия орды Ашина» [Гуми-лев, 1993. – С. 138]. Л. Н. Гумилев прямо заявляет, а не предполагает, что орда Ашина была монголоязычной. Это во-первых. Во-вторых, род Ашина окружали в Северном Китае сплошь другие монголоязычные сяньбийские династии. Известный казахстанский ученый Ю. А. Зуев по этому поводу пи-сал: «Западная Цинь (388-431 гг.) была сяньбийской; основателями династии и государства Раннее Янь (333-370 гг.) были выходцы из сяньбийского пле-мени мужун; династия Западное Янь (384-399 гг.) и южное Янь основали также сяньбийское племя мужуны. Государство Южное Лян (397-414 гг.) ос-новали сяньбийцы из племени Туфа («косоплеты», коса которых считалась лестницей на Небо), а государство Ся (407-431 гг.) – сюнну (хунну); дина-стиями государства Дай (Северная Вэй, 386-530 гг.) были сяньбийцы – тоба (табгач)…» [Зуев, 2003. – С. 8]. В условиях, когда окружение было монго-лоязычным, киргизо-хягасам и кипчакам просто неоткуда было взяться, а они в то время были настоящими тюркоговорящими племенами и жили да-леко от северного Китая на территории северо-западной Монголии и в Юж-ной Сибири. В Северном Китае и в остальной Монголии тюркоговорящих племен, вероятно, не было. В-третьих, по нашему мнению, анализ слов «ашина» и «тугю-тургут-турки» показывает, что род ашина скорее монголо-язычный, чем тюркоязычный. Южно-хуннский род ашина, как сообщают ки-тайские династийные хроники «Таншу», «Чжоушу» и «Суйшу», «…составился из смешения разных родов, кочевавших в Пьхин-лян…» [Би-чурин, 1950. С. 221]. На наш взгляд, род ашина, вероятно, смешался с сянь-бийцами и частично, возможно, с китайцами, просто больше не с кем было смешиваться. Когда сяньбийцы-табгачи уничтожили в 439 г. Цзюйкюя Муганя, последнего государя северного царства Лян [Бичурин, 1950. Т.1. С. 221], а государство Лян, как известно, было основано сяньбийцами из пле-мени туфа. После этого, как описывает хроника, «…то Ашина с 500 семейств бежал к жужаньцам» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 221].
Видимо, южнохуннский род ашина состоял в родственных отношениях с сяньбийцами – туфа, потому бежал к аварам – жужаньцам в Северную Монголию, чтобы избежать участи Цзюйкюйя Муганя.
На новой родине, в северной Монголии, точнее, в Отукенской черни, род ашина превратился в племя тугю-тургутов. Тугю-тургуты как люди быстрые и проворные (так переводится с монголоязычия слово тургэн [Лув-сандэндэв, 1957. С. 432]) устроились и обжились совсем неплохо, главное, они приобрели новую родню – киргизо-хягасов, соседями которых они ста-ли. Как известно, монголоязычные роды были экзогамные, браки внутри рода запрещались, естественно, партнеров находили среди киргизов-хягасов. Возможно, родней тугю-тургутов являются кипчаки, если Отукен-ская чернь находилась на Алтае, как пишет большинство исследователей, в том числе и Н. Я. Бичурин, но это сути дела не меняет.
Думаем, Отукенская чернь находилась восточнее Алтая, где-то в со-временной Туве или Хакасии, где жили киргизо-хягасы, территория кото-рых, вероятно, была в V-VI вв. подконтрольна аварам.
К середине VI в, т.е. через сто с лишним лет после переселения в Се-верную Монголию тугю-тургуты настолько размножились, что смогли со-здать собственное государство, где организация, структура, аппарат, титулы и главное – имена, были в значительной степени хуннуско-сяньбийскими, т.е. монголоязычными, например, слова: хан – правитель (появился впервые в сяньбийской среде); ябгу (шеху – ехэ – большой, старший; тархан – тарган – упитанный (сборщик налогов) и т.д. По-другому быть не могло, тугю-тургутское государство вобрало в себя многовековой опыт предыдущих родственных по языку племен, основавших империи: хунну, сяньби, аваров (жуань-жуаней), табгачей.
Возникновение тугю-тургутского государства (551 г.), разделение его на две части – Восточный и Западный каганаты, потеря независимости Во-сточным каганатом (630 г.) и вновь обретение суверенитета (680 г.) и, нако-нец, падение Восточно-тургутского каганата (744 г.), а затем Западно-тургутского (766 г.) описано в исторической литературе российскими, ка-захстанскими и турецкими исследователями достаточно подробно.
Среди российских историков, исследовавших древних и раннесредне-вековых тугю-тургутов, особняком возвышаются Н. Я. Бичурин, В. П. Васи-льев, В. В. Бартольд, Л. Н. Гумилев. В. П. Васильев одним из первых после Н. Я. Бичурина в российской исторической науке усомнился в тюркоязычно-сти древних тюго-тургутов-турков [Васильев, 1872], В. В. Бартольд [Фрун-зе, 1943], [Москва, 2002] и Л. Н. Гумилев [Гумилев, 1993], мы думаем, нет равных в объективности и всесторонности исследования. Недостаток обоих исследователей заключается в незнании монгольских языков, и им не с чем было сравнивать язык тюго-тургутов, такую задачу перед собой они не ста-вили. В этом плане несравненным был и остается Н. Я. Бичурин, который, помимо русского и китайского, знал турецкий и монгольский языки.
Незнание языков – это общая проблема для российских, казахстанских и турецких историков, если знают один из тюркских, то не знают монголь-ский, если знают монголоязычие, то не знают, как правило, тюркоязычие, а такие историки, как, например, С. Г. Кляшторный и др., не зная ни того, ни другого, считали себя авторитетными учеными-востоковедами, а на самом деле они – консерваторы, занимающиеся переписыванием и переделыванием, правда, своими словами того, что написано такими исследователями, как Н. Я. Бичурин, В. В. Бартольд, Л. Н. Гумилев и др.
Подробно останавливаться на общественной, политической, хозяй-ственной, культурной и военной сторонах жизни тугю-тургутов не будем, это освещено в работах В. В. Бартольда, Л. Н. Гумилева, Ю. А. Зуева, Н. Орхана, З. В. Тогана и других ученых-историков. Мы же продолжим исто-рико-ономастические исследования древних и раннесредневековых тугю-тургутов в V-VII вв. н.э.
Известно, что V-первая половина VI вв. – период формирования пле-мени (народа) тугю-тургутов. Из небольшого южнохуннского рода ашина, убежавшего в Отукенскую чернь в Северной Монголии, за этот промежуток времени он превратился в могучее племя тугю-тургутов, ставшее полно-правным гегемоном части степей Монголии, Средней Азии и Казахстана.
В языковом плане, по нашему мнению, тугю-тургуты овладели помимо разновидности монгольского языка, который у них бытовал, еще и киргизо-хягасским. С киргизо-хягасами, как описано выше, вероятно, они породни-лись, поскольку род ашина как монголоязычный был экзогамным, и они по-степенно переняли их язык и стали двуязычными. Происходило это на про-тяжении двух-трех поколений, т.е. переход на киргизо-хягасский язык был таким же, как переход монголоязычного населения в современной Туве, осо-бенно в южных районах республики. Монголоязычное население Тувы, в частности урянхайцы-урянхаты, в недавнем прошлом монгольское племя, с присоединением Тувы в 1944 г. к России быстро тюркизовалось, т.е. сменило монгольский язык на тувинский – вариант тюркского. Правда, этому способ-ствовала государственная языковая политика советского руководства России и Тувы. Сейчас по прошествии менее века вряд ли бывшие монголы вспом-нят, что они когда-то говорили по-монгольски так же, как и тугю-тургуты-турки.
Процесс перехода части населения Тувы с монгольского на тюркский неплохо исследован Ф. Г. Исаковым, А. А. Пальмбахом [Исхаков, Пальмбах, 1961], Б. И. Татаринцевым [Татаринцев, 1976]. Указанные авторы, правда, преподносят исследуемый материал как заимствования в тувинский язык монгольских элементов, а не переход части населения Тувы с монголоязычия на тюркоязычие.
Известный казахстанский историк Ю. А. Зуев, касаясь тюго-тургутов VI в., писал: «Ни названия династийного племени, ни имена исторических основателей Тюркского каганата – Бумын и Эштеми – тюркскими не являют-ся…
«Чистых» этносов не бывает. В этом убеждает обращение к ранней ис-тории многих народов.
Подобные сюжеты широко известны. Французы получили свое назва-ние от имени германского племени франков. Основатели русского государ-ства скандинавы – варяги (норманны) создали династию Рюриковичей в Ки-еве и дали восточным славянам скандинавское название Русь. Не миновало такой судьбы и Срединное государство (Чжун го), известное, например, под некитайскими названиями Табгач и Китай (протомонгольское, киданское)» [Зуев, 2002. С. 7]. С Ю. А. Зуевым надо согласиться, потому что он абсо-лютно прав.
Заметим такой факт. Не только язык тугю-тургутов в VI в. не был тюркским или киргизо-хягасским, но и облик древних тюрков, т.е. внешне они были явными монголоидами, отличаясь от современных турков – евро-пеидов. Вот что писали об антропологическом типе тугю-тургутов С. И. Вайнштейн и М. В. Крюков: «Накоплен сравнительно большой палеантро-пологический материал из древнетюркских погребений, значительная часть которого исследована Г. Ф. Дебецом, В. В. Гинзбургом и В. П. Алексеевым. Палеантропологические исследования позволили прийти к выводу, что древние тюрки на востоке своего расселения (Тува, забайкальские и мон-гольские степи) характеризуются преобладанием монгольского расового ти-па, а на крайних западных территориях своего проникновения (вплоть до восточноевропейских степей) имеют наибольшую европеодную примесь. Однако и на восточных территориях расселения древних тюрков, в том чис-ле на востоке Казахстана, на Алтае и в Туве, при преобладании в целом мон-голоидности, на палеантропологическом материале отчетливо фиксируется расовая неоднородность и значительная европеодная примесь» [Вайнштейн, Крюков, 1973. С. 177-178] .
С. И. Вайнштейн и М. В. Крюков далее уточняют свой вывод: «… в период своего расселения на огромной территории евразийских степей во времена Тюркского каганата древние тюрки были носителями монголоидно-го расового типа. В период проникновения древних тюрков в Туву (VI-VII вв.) здесь заметно увеличивается удельный вес монголоидного компонента» [Вайнштейн, Крюков, 1973. С. 178].
Окончательную ясность в антропологический тип вносит армянский писатель Х в. Каганкатваци, который описывает турков, осаждающих кре-пость Чора в Армении, следующим образом: «…безобразной, гнусной, ши-роколицей толпой» [История агван Мойсея Каганкатваци, писателя Х века. – СПб, 1861. С. 105].
Моисей Каганкатваци в Х в., спустя четыре столетия, описывает турков как представителей монголоидной расы. В Х в. турки сохраняли монголоид-ный облик и черты: на непривычный взгляд Каганкатваци безобразность и широкое лицо – явные признаки принадлежности к монголоидной расе.
После небольшого отступления, характеризующего монголоидность антропологического типа ранних тугю-тургутов, продолжим историко-ономастическое исследование.
Династийные хроники «Таншу» и др. описывают событие, произо-шедшее в 535 г. следующим образом: «В царствование западного Дома Вэй в одиннадцатое лето правления Да-тхун, 535, Вынь-ди отправил Ань-Нопаньто, кочевого иноземца из Цзю-цюань посланником к Тумыню. В орде все начали поздравлять друг друга, говоря: «Ныне прибыл к нам посланник от великой державы: скоро и наше государство возвысится» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 227-228].
4.2. Историко-ономастическое исследование тургутов
Восточного каганата
Как писал выдающийся российский ученый-востоковед Л. Н. Гумилев: «В этой связи уместно привлечь проблему древнетюркской ономастики, трудности и возможности которой ранее недооценивались» [Гумилев, 1993. С. 89]. Жаль, что Л. Н. Гумилев не знал монгольского языка, если бы знал, он бы продолжил исследования древних тюрков в стиле Н. Я. Бичурина.
Тумынь – имя первого правителя тугю-тургутов в VI в., к которому был отправлен посланником Ань-Нопаньто. Судя по имени, посланник за-падного Вэйского императора был монголоязычным кочевником из Цзю-Цюаня. Слово «Ань» легко переводится с монголоязычия, «ан – зверь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 37], а антропоним «Нопаньто», вероятно, монголо-язычное «ноёлох – господствовать, властвовать, главенствовать, превосхо-дить» [Лувсандэндэв, 1957. С. 269], «главный зверь» – такое имя в духе того времени вполне могли дать. Западновэйский император, сам в недавнем прошлом монголоязычный табгач, отправил посланника Ань-Нопаньто то-гда еще монголоязычным тугю-тургутам владеющего разновидностью мон-гольского языка.
С тюркских языков имя Ань-Нопаньто не объясняется.
Антропоним «Тумынь» интерпретируется монгольским словом «тумэн – десять тысяч, тьма, бесчисленное множество» [Лувсандэндэв, 1957. С. 431]. С тюркских языков слово «тумынь» не объясняется, в хакасском есть слово «тумуг», означающее группу людей» [Субракова, 2006. C. 691], именем че-ловека это слово не может быть, вероятность этого ничтожно мала. В кир-гизском словаре К. К. Юдахина есть слово «тумон», означающее «несметное количество, тьма, десять тысяч» [Юдахин, 1965. Т. II. С. 281], но в этом язы-ке не употребляется ни в одном значении, что характеризует его как заим-ствованное или К. К. Юдахин внес в свой словарь лишнее слово, употреб-лявшееся калмыками. Киргизы употребляют вместо слова «Тумон» выраже-ние «он мин – десять тысяч», а в хакасском языке нет такого слова вообще.
Не зря тугю-тургуты радовались и поздравляли друг друга в связи с прибытием в их орду посланника западновэйского императора. Действи-тельно, в 536 г., т.е. следующем после прибытия посланника, государство тугю-тургутов возвысилось за счет телэсцев. Китайские хроники сообщают: «В сие время телэсцы шли войною на жужань. Тумынь с своим войском напал на них наперерез и, разбив их, покорил весь аймак, простиравшийся до 50 000 кибиток» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 228]. Китайская хроника не со-общает, какие это были телэсцы, Н. Я. Бичурин в сноске пишет: «Уйгуры шли с запада на восток, а дулгасцы (тукюе) напали на них с севера от Алтая наперерез» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 228]. Телэсцы, разбитые тургутами, в 536 г., вряд ли были уйгурами. Аймак уйгуров был расположен в VI в. «на север… от реки Толы» [Позднеев, 1899. С. 37-38], а телэское племя, разби-тое тугю-тургутами Тумыня, двигалось с запада на восток в сторону вероят-ной ставки авар, которая находилась, видимо, в районе Каракорума, излюб-ленном монголоязычными кочевниками месте, где ставили орду (ставку), начиная с шаньюя Модэ до Чингисхана. То есть уйгуры (вуй-хэ) располага-лись, наоборот, в другой стороне, юго-восточнее тугю-тургутов, и они никак не могли напасть на телэсцев в их движении с запада на восток. Аймак, по-коренный и присоединенный тугю-тургутами под предводительством Тумы-ня, был, вероятно, телэским племенем Джунгарии таким, как «си-янь-то, чжи-лэ, эр-ши-пан» и др. [Позднеев, 1899. С. 39].
После того, как тугю-тургуты покорили часть телэских племен Ту-мынь, видимо, за предотвращение нападения на авар (жуань-жуаней), захо-тел породниться с аварским каганом, женившись на его дочери. Вот что пи-шут китайские династийные хроники «Таншу», «Чжоушу» и «Суйшу»: «По-лагаясь на свою силу и многочисленность, он просил брака у жужаньского государя. Анахуань крайне разгневался, и послал нарочного с таким руга-тельным ответом: «Ты мой плавильщик, как же осмелился сделать такое предложение?». Тумынь также рассердился и убил посланного; после сего прервал связь с ханом, и просил брака у западного Дома Вэй. Выньди со-гласился, и в седьмое-на-десять лето, 551, в шестой луне выдал за него Чан-лэ царевну» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 228].
Каганом авар (жуань-жуаней) был в то время Анахуань, человек, ви-димо, упрямый и недальновидный, к тому же высокомерный. Был бы Анахуань дальновидным и объективным, он бы увидел, что соотношение политических сил явно не в его пользу. К середине VI в. аварское государ-ство находилось в глубоком кризисе, буквально разрывалось сепаратист-скими устремлениями входивших в него племен. Телэские племена, покорен-ные тугю-тургутами Тумыня, ранее входившие в аварский каганат и захо-тевшие напасть на орду бывшего сюзерена, тому яркий пример. Племена ди-гаогюй-телэ несколько раньше, чем тугю-тургуты, освоили Северную Мон-голию, но пришли они туда, видимо, также с разрешения аварского (жуань-жуаньского) кагана. В 338 г. они покорились или были покорены монголо-язычным сяньбийским племенем табгачи, по-китайски – тоба, «но в самом конце IV в. ушли на северную сторону песчаной степи и там вместо прежнего названия «Дили» приняли название «Гао-гюй» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 214]. Телэсцы, видимо, были в начале перехода через Гоби на север так же, как и тугю-тургуты, монголоязычными племенами и лишь к концу XIII-началу XIV вв. через двуязычие часть телэских племен перешла оконча-тельно на тюркоязычие [Шабалов, 2014].
В такой ситуации аварскому кагану Анахуаню надо было укрепить трещавшее по всем швам государство путем заключения брачного союза с тугю-тургутским Тумынем, но он гневно отверг брачное предложение, сде-ланное Тумынем, о чем и сообщают китайские династийные хроники: «В первое лето государя Фэй-ди, 552, в первый месяц Тумынь послал войско на Жужань и совершенно разбил жужаньцев по северную сторону Хуаймана. Анахуань предал себя смерти; а сын его Яньлочен бежал во владения дома Ци. Оставшийся народ поставил государем Дынщуцзы, Анахуанева младше-го дядю по отце. После сего Тумынь принял наименование Или-хана; а Хан значит то же, что в древности Шаньюй; супругу свою назвал Хатунь, что значит то же, что и Яньчжы; и по-прежнему продолжал сношения с Домом Ци чрез посольства. По смерти Тумыня поставлен сын Коло, принявший наименование Исиги-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 228].
По восшествии на престол Тумынь принял свое наименование Или-хана. Н. Я. Бичурин пишет: «Или-хан зн. хан с реки Или» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 228]. Думаем, Н. Я. Бичурин не совсем прав, вероятно, слово Или зна-чит «эль – народ, население, страна, государство» [Абдулдаев, 2003. С. 225]. Хан народа, страны, государства – таков титул Тумыня – Или Хана. Если имя Тумыня монголоязычное, то титул «или» – тюркоязычный. По-монгольски «народ – орд, ард, тумэн» [Лувсандэндэв, 1957. С. 43], по-бурятски «народ – зон» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 401].
Тумынь, видимо, принял титул Или-хан. К сяньбийскому слову доба-вил киргизское «Или – эл – народ, государство». «Народный правитель» – вероятный титул Тумыня. Основатель государства тугю-тургутов носил монголо-тюркский титул и имя, как бы символизируя тот монголо-тюркский симбиоз, который он возглавил и из которого он вышел.
Или-хан Тумынь после победы над аварским каганом Анахуанем умер. Ему наследовал сын, которого звали Коло. При возведении на престол назвали Исиги-ханом.
Антропоним «Коло» может быть как монгольским, так и тюркским словом. Коло на монголоязычии, вероятно, означает «даль, целеустремлен-ный, дальновидный человек» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 397], [Су-бракова, 2006. С. 838], но слово, видимо, иранское. Так же по-киргизски «коло» может быть «кол – рука» [Юдахин, 1965. Т.1. С.395], а по-хакасски «хол – рука» [Субракова, 2006. С. 837]. Иранское слово «коло – бронза», видимо, оставили киргизо-хягасам юэчжи – скифы. Может быть, слово «ко-ло» перенято у согдийцев: «коло» может быть монголоязычным словом «хол – далеко» [Лувсандэндэв, 1957. С. 532], по-бурятски – «холо – далеко, даль-ний» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 438]. Предпочтение ни одному из вариантов мы не даем, слово может быть как монгольским, так и тюркским.
Антропоним «Исиги-хан» объясняется монголоязычным словом «эсэгэ – отец» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 675]. «Исиги-хан» переводится на русский язык «батюшка-царь».
С тюркских языков данное слово не объясняется, т.е. не имеет значе-ния.
Исиги-хан выиграл одно сражение у аварского кагана Анахуаня, кото-рого звали Дыншуцзы «и вскоре умер. Минуя сына его Нйету, поставили младшего брата Кигиня» [Бичурин 1950. Т.1. С. 228].
Шел 557 г. Китайские династийные хроники «Таншу», «Чжоушу» и «Суйшу» сообщают: «Это был Муюй-хан. Кигинь еще назывался Яньду. Он имел необыкновенный вид: лицо его было около фута длиною, и притом чрезвычайно красно; глаза как стеклянные. Он был тверд, жесток, храбр и много ума имел; занимался более войною. Он пошел с войском на Дын-шуцзы жужаньского хана и разбил его. Дыншуцзы с остатком своего двора бежал к западному Дому Вэй. Кигинь еще на западе разбил Иду, на востоке прогнал Кидань; на севере покорил Цигу, и привел в трепет все владения, лежащие за границею. С востока от Корейского залива на запад до западно-го моря до 10 000 ли, с юга от Песчаной степи на север до Северного моря, от пяти до шести тысяч ли, – все сие пространство земель находилось под его державою. Он сделался соперником Срединному царству. Впоследствии, соединившись с Западным Домом Вэй против Ци, доходил до Бин-чжеу» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 228-229].
Антропоним «Муюй» объясняется монгольским словом «муухай – по-ганый, грязный, некрасивый, безобразный, скверный, гадкий, отвратитель-ный» [Лувсандэндэв, 1950. С. 250]. Действительно, по описанию хроник Муюй был человек безобразный, «лицо его было около фута длиной» и при этом красное, имел стеклянные глаза. Подобный вид, конечно, воспринимал-ся окружающими некрасивым и безобразным. С тюркских языков слово муюй не объясняется.
Антропоним «Кигинь», вероятно, интерпретируется монгольским сло-вом «хилэн – гнев, ярость» [Лувсандэндэв, 1957. С. 525]. Согласно китай-ским хроникам, Кигинь более всего занимался войною, возможно, поэтому он был назван яростным. По-хакасски есть похожее на «кигинь» слово, оно звучит «кигене – второе ребро» [Субракова, 2006. С. 158], что именем чело-века не может быть или шансы ничтожно малы.
В киргизском также есть похожее на «кигинь» слово, звучит оно так: «кийинь – после, затем, впоследствии, одеваться, надевать на себя» [Юдахин, 1965. Т.1. С 386], что именем человека быть не может.
Антропоним «Нйету», сын Исиги-хана, объясняется монгольским сло-вом «нийт – всеобщий, общедоступный, популярный, понятный» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 267]. По-тюркски слово «нйету» значения не имеет.
Китайские династийные хроники, описывающие обычаи тугю-тургутов, дают им весьма нелестную характеристику относительно честно-сти, стыда, приличия и справедливости. Видимо, это объясняется разными моральными критериями и понятиями о честности, справедливости и т.д. Сколько бы мы ни встречали потомков тугю-тургутов, которыми являются современные турки, люди они вполне приличные, даже порядочнее, чем их соседи, например, армяне – также очень древний народ, но большинство ко-торых страдают корыстью и склонностью к мошенничеству, в чем мы убеди-лись на собственном опыте.
Вот что пишут хроники об обычаях тугю-тургутов, бытовавших в VI в. н.э.: «Обычаи тукюесцев: распускают волосы, левую полу наверху носят; живут в палатках и войлочных юртах, переходят с места на место, смотря по достатку в траве и воде; занимаются скотоводством и звериною ловлею; пи-таются мясом, пьют кумыс; носят меховое и шерстяное одеяние. Мало чест-ности и стыда; не знают ни приличия, ни справедливости, подобно древним хунну. При возведении государя на престол, ближайшие важные сановники сажают его на войлок, и по солнцу кругом обносят девять раз. При каждом разе чиновники делают поклонение пред ним. По окончании поклонения са-жают его на верховую лошадь, туго стягивают ему горло шелковую тканью, потом, ослабив ткань, немедленно спрашивают: сколько лет он может быть ханом? Между высшими чинами первое место занимают Шеху, второе Дэлэ, третье Сылифа, четвертое Тумаофа, с низшими чинами всего 20 человек; все они имеют: роговые луки с свистящими стрелами, латы, копья, сабли и па-лаши. Знамена с золотою волчьею головою. Телохранителей называют Фули [буре], что на монгольском языке также значит: волк, в знак, что они помнят свое происхождение от волка. Искусно стреляют из лука с лошади; по при-роде люты, безжалостливы. Письмен не имеют. Количество требуемых лю-дей, лошадей, податей и скота считают по зарубкам на дереве. Вместо пред-писания на бумаге, употребляются стрела с золотым копьецом, с восчаною печатью. Обыкновенно пред полнолунием производят набеги и грабитель-ства. По их уголовным законам: бунт, измена, смертоубийство, прелюбодея-ние с женою чьею-либо, похищение спутанной лошади – наказываются смер-тью. За увечье в драке платят вещами, смотря по увечью. Повредивший глаз повинен отдать дочь, а если нет дочери, должен отдать женино имущество; изувечивший какой-либо член тела платит лошадь; укравший лошадь и дру-гие вещи платит в десять крат против стоимости покражи» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 229-230]. Описываются обычные номады, питающиеся мясом, пью-щие кумыс, носящие одежду из меха и шерсти и т.д.
Далее хроники описывают погребальный обряд тугю-тургутов, мы же исследуем пять слов из их языка: шеху, дэлэ, сылифа, тумаофа и фули (бу-ре).
Титул «Шеху», вероятно, слегка измененное монголоязычное слово «ехэ (их) – большой, великий, крупный, огромный, грандиозный, громад-ный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С.339], [Лувсандэндэв, 1951. С. 223].
В тюркских языках значения не имеет, так же как разновидность слова «шеху», означавшее титул в монголо-тюркской среде «ябгу».
Есть вероятность происхождения слова «шеху» от монголоязычного «цэх – прямой, прямо» [Лувсандэндэв, 1957. С. 623], по-бурятски (иркут-ский диалект) это же слово звучит «шэхэ – прямо» (Ш.А.С.), хоринский диалект имеет свою особенность: «сэхэ – прямо, непосредственно прямой, открытый, честный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 212].
Вероятность происхождения слова «шеху» от монголоязычного «шэхэ» большая, потому что название титула «шеху» означает должность выше других, выше всех, кроме хана-повелителя.
Маловероятно этимологию слова «шеху» выводить с монгольского «сэхээ – ум, разум» [Лувсандэндэв, 1957. С. 379], хотя слова «шэхэ», «их», «сэхэ», «ссхээ» родственные, однокоренные.
Л. Н. Гумилев, ничем не обосновывая, перевел слово «шеху» как ки-тайское «хэу/хоу – китайский княжеский титул второго ранга». Тюркским переводом слова «шеху» он считает «джабгу» [Гумилев, 1993. С. 465].
Известный англоязычный востоковед Э.Дж. Пуллиблэнк, владевший японским, китайским и монгольским языками, слово «ябгу» (yabgu) перево-дил как «ехэ – большой, крупный, великий, грандиозный», в частности, он писал: «Существовали также каганы, которые стояли рангом ниже, чем еху (yabgu)» [Пуллиблэнк, 1986. С. 57].
Э. Дж. Пуллиблэнк отождествляет слово «yabgu» и «шэху», сводя их к монголоязычному «ехэ». Аргументов против такого отождествления и контрдоводов никто не выдвинул.
Титул «шеху» также может быть объяснен монголоязычным словом «шиига – сильный, здоровый, крепкий, силач, здоровяк» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т. 2. С. 613]. По-монгольски слово тоже произносится «шигуу» [Лувсандэндэв, 1957. С. 650].
Титул «Дэлэ» объясняется монголоязычным словом «дэлхий – земля, мир» [Лувсандэндэв, 1957. С. 168], бурятский вариант этого слова «дэлхэй», иркутский диалект – «дэлхэ». Вероятное значение этого слова, употребляв-шееся ранними тугю-тургутами «хозяин (владыка) земли».
На тюркских языках слово «дэлэ» значения не имеет, но по-киргизски можно сблизить со словом «дээл – сказанный, сказано» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 206], что титулом вряд ли может быть.
Титул «Сылифа», вероятно объясняется монголоязычным словом «сайд – министр, сановник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 342], в тюркских языках значения не имеет.
Титул «тумаофа», вероятно, объясняется монголоязычным словом «тумархах – делать что-либо из милости, заставляющий упрашивать себя, важный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 432], [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 256]. В хакасском языке есть близкое к «тумаофа» слово «тумай – слабоум-ный, недалекий, ограниченный, молчаливый, необщительный» [Субракова, 2006. С. 676], что не может быть титулом. По-киргизски близко к «тумаофа» могут быть «тумак – малахай, шапка-ушанка», «туман – туман», «тумар – амулет, талисман» [Юдахин, 1965. Т. II. С. 266], но все эти слова вряд ли могут служить основой титула, каковым является «тумаофа».
Вероятное значение «тумаофа» – монголоязычное слово «тумархах – важный, милостивый».
Слово «Фули (буре)» ближе всего к монголоязычному слову «боро – серый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 142], употребляется в монголь-ских и тюркских языках в значении «волк, серый волк».
В тюркских языках есть другие слова в значении «серый – боз» [Юда-хин, 1965. Т.1. С. 138] и «волк – карышкыр» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 356], что свидетельствует о заимствовании слова «бору» из монгольского языка. Н. Я. Бичурин вслед за китайскими хрониками пишет: «Фули (буре), что на монгольском языке также значит: волк, в знак, что они помнят свое проис-хождение от волка» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 230].
Хроники описывают бытовавший у монголоязычных народов обычай левирата, по которому вдова обязана выходить замуж за близкого род-ственника покойного мужа. Обычай этот продиктован был суровыми усло-виями кочевого быта и хозяйствования, чтобы сохранить внутрисемейные имущественные отношения. Хроники пишут: «Если мужчине понравится де-вушка, то по возвращении в дом он посылает сватать ее, и родители редко отказывают. По смерти отца, старших братьев и дядей по отце женятся на мачехах, невестках и тетках. Постоянного местопребывания нет, но каждый имеет свой участок земли [надо полагать: пастбища]. Мужчины любят иг-рать в хюпу, женщины в волан. Поют песни, стоя лицом друг к другу. Пьют любимый кумыс и упиваются до пьяна. Поют пести, стоя лицом друг к дру-гу» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 230] .
Религия у тюго-тургутов, как и у всех монголоязычных народов, в VI в. была языческой, китайские династийные хроники сообщают: «Хан всегда живет у гор Дугинь. Вход в его ставку с востока, из благоговения к стране солнечного восхождения. Ежегодно он со своими вельможами приносит жертву в пещере предков; а средней декаде пятой луны собирает прочих, и при реке приносит жертву духу неба. В 500 ли от Дугинь на западе есть вы-сокая гора, на вершине которой нет ни дерев, ни растений; называется она Бодын-инли, что в переводе на китайском языке значит: дух покровитель страны… Поклоняются духам, веруют в волхвов. За славу считают умереть на войне, за стыд – кончить жизнь от болезни. Обыкновения их вообще сходны с хуннускими» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 230-231].
Схожесть обычаев хуннуских и тюго-тургутов VI в. закономерна, они являются прямыми потомками южных хуннов. В то время на севере Монго-лии тюго-тургуты еще не полностью были ассимилированы киргизо-хягасами, но уже, видимо, владели их языком, пользовались согдийским или тохаро-сакским письмом, т.е. получили ее от арамеев [Кононов, 1980]. Эту письменность тюго-тургуты переняли, вероятно, через киргизо-хягасов, по-тому что енисейские памятники, по мнению Е. С. Малова, гораздо старше памятников орхонских и датируются VI в. н.э., а тюго-тургутские и хой-хуские датируются VIII в. н.э. [Малов, 1951], т.е. тюго-тургуты только пере-селились в Отукенскую чернь, а киргизо-хягасы уже пользовались письмен-ностью.
О том, что тюго-тургуты пользовались согдийским языком и письмен-ностью, пишет С. Г. Кляшторный: «В 1968-1969 гг., во время полевых работ в Монголии, мною были исследованы среди прочих два новых эпиграфиче-ских памятника – один в центре страны, близ древней ставки тюркских кага-нов, другой – на юге пустыни Гоби. Первый памятник, названный Бугут-ским, двухметровая стелла на каменной черепахе, был установлен у большо-го тюркского кургана. Его навершие производило сцену из генеалогическо-го мифа тюрков: волчица, прародительница каганского рода Ашина, вы-кармливает изуродованного врагами мальчика будущего праотца тюрков. Надпись на стелле была, однако, согдийская. Ее дешифровал В. А. Лившиц. Оказалось, что стелла была установлена в честь сподвижника первых тюрк-ских каганов Махан-тегина в начале 80-х годов VI в. Почему же текст был написан на согдийском языке?» [Кляшторный, 1973. С. 257].
Правда, к тому, что написал С. Г. Кляшторный, следует относиться с осторожностью. Описанная им сцена из генеалогического мифа тугю-тургутов в действительности оказалась восточным мифическим существом – драконом, а не волчицей, выкармливающей мальчика, будущего праотца тугю-тургутов, как установили японские ученые.
Просветительская роль киргизо-хягасов в жизни монголо-тюркского мира в древности и раннем средневековье не изучена, эти проблемы остают-ся в истории белым пятном.
По свидетельству китайских хроник: «Буквы письма их подходят на буквы народа Ху» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 231], под «ху» китайцы подра-зумевали не только северных номадов, но и западных. Ху – варварами ки-тайцы называли как хунно-сяньбийские племена, так и племена индоевро-пеодные.
В сноске, комментируя хронику, Н. Я. Бичурин пишет: «Выше… ска-зано, что тукюесцы не употребляли китайские письмена, а в сем месте исто-рик пишет, что письмо дулгаское (тукюеское) походит на тюркское» [Бичу-рин,1950. Т.1. C. 231]. Письменность тюго-тургуты, вероятно, могли пере-нять у киргизо-хягасов, в течение буквально считанных лет научиться читать и писать. Это не такое сложное дело, как например, огнестрельное оружие, которое европейцы, переняв у китайцев через монголов [Мэн, 2006], совер-шенствовали и совершенствуют по сию пору. Грамоте, вероятно, обучалось ограниченное количество тугю-тургутов.
Муюй-хан Кигинь был только внешне безобразным человеком («муюй» переводится с монгольского как «безобразный, отвратительный», а «Кигинь» как «гнев, ярость»), но и умным. Он яростно и бурно занялся вой-ной с соседями, исключая Китай. Объединив под свое начало Центральную, Западную (включая Джунгарию и Семиречье) Монголию, на юге он напал на Тогон, населенную сяньбийцами, нацеливался напасть на восточных сянь-бийцев и другие монголоязычные и тунгусоязычные племена.
Некоторые российские историки отличаются крайней необъективно-стью, например, С. Г. Кляшторный пишет: «Муган-каган (Муюй-хан – Ш.А.С.) (правил в 553-572 гг.), наследник Бумына и Кара-кагана, оконча-тельно утвердил господство Тюркского эля в Центральной Азии и Южной Сибири, покорив монгольские племена киданей в Юго-Западной Маньчжу-рии и киргизов на Енисее. По словам китайской летописи, он «привел в тре-пет все владения, лежащие за границей (Великой стеной. – С. К.). С востока от Корейского залива на запад до Западного моря (Каспия. – С.К.) до деся-ти тысяч ли, с юга от песчаной степи (пустыня Алашань и Гоби. – С. К.) на север от Северного моря (Байкала. – С.К.) от пяти до шести тысяч ли, все сие пространство земель находилось под его державой. Он сделался соперником Срединному царству» [Кляшторный, 2005. С. 89].
В китайской династийной хронике «Таншу», «Чжоушу» и «Суйшу» не идет речь о том, что тюго-тургуты Кигиня покорили племя киданей. Хрони-ки пишут, что тургуты во главе с Кигинем прогнали киданей. Прогнать с насиженных мест враждебное племя не значит покорить его. С. Г. Кляштор-ный явно преувеличивает подвиги тугю-тургутского Кигиня, далеко на во-сток отодвигая границы тугю-тургутского государства, до Корейского за-лива тугю-тургуты никогда не доходили, даже тэлеские племена гулиганей (курыкане), жившие в Прибайкалье и байегу (баргуты) никогда не входили в государство тугю-тургутов. То, что он сделался соперником Срединному царству, собрав под свое начало часть монголо-тюркских племен – это факт. Героизировать номадов незачем. Да, они представляли силу и мощь, осно-ванную на роговых луках и маневренности степных скакунов, не более того. К XV в. их мощь иссякла и вряд ли возродиться. Всему свое время.
Шел 572-й г., прошло 20 лет, как вступил на престол Муюй-хан Кигинь. Китайские династийные хроники сообщают: «По смерти Кигиня, минуя сына его Далобяня, поставили младшего его брата под наименовани-ем Тобо-хана» [Бичурин, 1956. Т. 1. С. 233].
Антропоним «Тобо», видимо, дан человеку в честь правителей могу-щественного Китая. Во времена, когда родился и жил Тобо-хан, Китаем пра-вили представители монголоязычного племени «табгач», по-китайски «то-ба», и по названию этого племени дали имя новорожденному, такова веро-ятная версия имени Тобо-хана. Слово «табгач (тоба) переводится с монголо-язычного языка «тавхай – лапа, ступня» [Лувсандэндэв, 1957. С. 383].
Тоба основали в Северном Китае династию Вэй, Суй и Тан. Династия Вэй правила в Северном Китае с 386 г. по 581 г., т.е. по времени совпадает с возведением на ханский престол Тобо-хана, который правил с 572 г. Види-мо, слово табгачи по второму варианту произошло от монголоязычного (иркут. диалект) слова «табгай – пятка, пяточники». Те, кто много ходит пешком, называются «табгая ширэшэд» (носит пятки – букв) и, действитель-но, после того, как перекочевали с Онона в Северный Китай, табгачи посте-пенно спешились, предпочитали ходить пешком, т.е. стали пешим народом.
Китайские династийные хроники пишут: «Тобо-хан поставил Нйету Эрфу-ханом и вверил ему управление Восточною стороною, младшего свое-го брата Жутань-хана поставил Були-ханом с пребыванием в Западной сто-роне» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 233].
Тобо-хан фактически разделил страну на две части: Восточную и За-падную, которые явились основой в скором будущем Восточно-тургутского и Западно-тургутского каганатов, но государство еще оставалось единым. Хроникеры сообщают: «Тобо в счастии очень превозносился, и приближен-ным своим говорил: только бы на юге два мальчика [т.е. дома: Северный Чжоу и Северный Ци были покорны нам: тогда не нужно бояться бедности» [Бичурин, 1950. Т. 1. C.233].
Разговор Тобо-хана с приближенными выдается С. Г. Кляшторным как отношение сюзерена со своим данником – северокитайскими государствами. С. Г. Кляшторный пишет: «Он сделался соперником срединному царству…». Последнее утверждение не вполне точно – каганат в эту эпоху фактически превратил оба северокитайских… государства – северное Ци и Северное Чжоу – в своих данников. Особенно усилилась их зависимость при наслед-нике Муган-кагана, Таспар-кагане (правил в 572-582 гг.)» [Кляшторный, 2005. С. 89-90].
Разделенное на части Срединное государство действительно побаива-лось объединенной степной империи тугю-тургутов, но, думаю, данниками не являлось, о чем свидетельствуют просьбы завоевать восток Кигиня Муюй-хана и намерение Тоба-хана (Таспара) разгромить Китай. Нереализованное намерение Тоба-хана считать отношения данника и сюзерена, думаю, нельзя. Хроники об их отношениях пишут: «Кигинь еще отправил посланника с да-рами, и вторично просил воевать восток… Со времен Кигиня Дом его сде-лался богатым и сильным. Он имел намерение разгромить Срединное госу-дарство; но Двор поспешил заключить с ним союз мира и родства, и ежегод-но давал ему 100 000 кусков шелковых тканей. Тукюесцы, проживавшие в столице, содержимы были с отличными почестями. Они носили шелковое одеяние, ели мясо. Число их иногда простиралось до тысячи человек. Дом Ци страшился их набегов и грабительства, и также истощал свои казнохра-нилища для платы им» [Бичурин, 1950.Т. 1. С. 233].
О том, что отношения между каганатом тугю-тургутов и сяньбийскими государствами Северного Китая не были данническими и доминирование первых над вторыми фактически равнялось нулю, свидетельствует тот факт, что Тобо-хан выдал бежавшего к нему наследника династии северных Ци Гао-шао-и властям династии Северный Чжоу. Хроники пишут: «…Гао-шао-и был препровожден в Чан-ань, столицу Северного Чжоу…». Н. Я. Бичурин в сноске добавляет: «Т.е. выдан… Тобо взял Шао-и с собою охотиться на юж-ных пределах Монголии и здесь посланник Хэ Жой схватил Шао-и и пре-проводил в Чан-ань» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 234].
«Ганму» пишет: «В конце 581 года Тоба занемог и скончался» [Бичу-рин, 1950. Т.1. C. 234]. Претендентов на престол тугю-тургутского кагана было трое: Далобянь, Яньло и Нйету.
Антропоним «Далобянь» объясняется монголоязычным словом «дал-багар – широкий, плоский» [Лувсандэндэв, 1957. С. 142]. В тюркских язы-ках значения не имеет. Далбай – имя встречалось у иркутских бурят до ХХ в. Далбаев – распространенная фамилия у западных бурят.
Антропоним «Яньло» объясняется монголоязычным словом «янзлаг – красивый, нарядный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 694].
С тюркских языков объяснения слову «яньло» нет.
Антропоним «Жутань-хан» объясняется монголоязычным словом «жу-тан – узкоглазый человек» [Лувсандэндэв, 1957. С. 182]. Слово не измени-лось в течение 15 веков, монголоязычные продолжают называть узкоглазого человека жутан. В тюркских языках слово жутан значения не имеет, узкий по-киргизски «тар, кууш, энсиз» [Абдулдаев, 2003. С. 188], «узкоглазый – тар коз». Слово далекое по своему звучанию от жутан.
Антропоним «Нйету» рассматривался выше. Китайские династийные хроники пишут: «В орде, советуясь между собою, сказали, что из четырех сыновей ханских Нйету есть способнейший; почему и возвели его на престол под наименованием Илигюйлу Ше Мохэ Шиболо-хана; еще наименовали его Шаболио» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 235].
Антропоним «Илигюйлу» может быть как монголоязычным, так и тюр-коязычным. Если «илигюйлу» интерпретируется как монголоязычное слово, то это «илагдашагуй – непобедимый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 434], если тюркское слово, то, вероятно, объясняется киргизским словом «элдик – народный» [Абдулдаев, 2001. С. 255] или хакасским «илиг – ширина, ровная толщина пальца, окропление в религиозном смысле» [Суб-ракова, 2006 С. 144]. Семантически предпочтительнее монголоязычный ва-риант, но надо учитывать, что для тургутов вторым родным языком стал киргизо-хягасский язык наряду с разновидностью монгольского, также знать, видимо, знала согдийский яязык. Вполне может быть смешанным монголо-тюркским словом «или-эль – народ» по-тюркски, по-монгольски «гуйх-гуйлгээ – бег, оборот» [Лувсандэндэв, 1951. С. 129].
Антропоним «Ше», вероятно, объясняется монголоязычным словом «шиига – сильный, здоровый, крепкий, плотный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 613]. Обычно «ше» интерпретируют как иранское слово «шах – царь», но на титуле уже есть слово «хан – царь», думаю, тавтология ис-ключена. В киргизском есть похожее на «ше» слово «шеек – сомнение, подо-зрение» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 406], но данное слово арабское. Арабская экспансия началась примерно через двести лет. Во времена, когда жил Или-гюйлу Ше мохэ Шибало-хан, арабские имена, думаем, не были распростра-нены. На тюркских языках слово «ше» значения не имеет. ДТС слово «ше» может быть сближено с «;ob – быстро, немедленно» и «;е; – развязать, рас-пускать» [ДТС, 1969. С. 522]. Слово «sеb – быстрый» вполне может быть наряду со словом «шанга – сильный» означать имя хана и выражать слово «ше».
Антропоним «Мохэ», вероятно, монголо-тюркское слово «мохоо-мокок – тупой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 243], [Юдахин, 1965. Т.II. С. 31], в бурятском языке «тупой, бездарный, крепкоголовый, косный – мохоо» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 56]. Видимо, 1500 лет назад употреб-лялось в значении «крепкий». В ДТС это слово не интерпретировано. В ха-касском языке есть слова «moke» и «моге», которые употребляются как фольклорные в значении «богатырь, силач, сильный, вечный, бесконечный, бессмертный» [Субракова, 2006. С. 254 и 255]. По-монгольски слово «мо-хой» не звучит оскорбительно, возможно, тургуты употребляли слово «мохэ» в значении «крепкий, прочный». Hamilton реконструировал слово «мохэ» как «baga» [Hamilton, 1955. P. 147]. Думаю, он ошибался, потому что монгольское слово «бага – младший, малый, небольшой» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 53] и китайские хроникеры, вероятно, писали другими иероглифами.
Вероятное значение слова «мохэ – крепкий, прочный, тупой» не в значении «слабоумный». Hamilton поддержал выдающийся российский во-стоковед Л. Н. Гумилев, который пишет в ономастической таблице: «Мохэ – кэхань» китайское произношение Бага-хана, тюркский эквивалент неизве-стен» [Гумилев, 1993. С. 465]. Действительно, в тюркских языках слово «ба-га» отсутствует, но в монголоязычии слово не изменилось за 1500 лет: «бага – малый, небольшой, младший» [Лувсандэндэв, 1957. С. 59]. Видимо, не зная монгольского языка, Л. Н. Гумилев не стал фантазировать, а честно написал, что «тюркский эквивалент неизвестен».
Китайское чтение верно, об этом свидетельствует то, что имя «Мохэ», «Мохэдэ», употреблялось тургутами-турками на новой родине – Малой Азии почти до наших дней. Одну из сестер султана Сулеймана Великолепно-го в XVI в. звали Мохэдэ, вероятное значение этого слова в XVI в. «крепкая, прочная».
Антропоним «Шиболо-Шаболио» объясняется монголоязычным сло-вом «шабал – железный прут, брусок железа» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. II. С. 596], и связано с кузнечным делом, которое имело сакральное зна-чение. Известно, тургуты занимались железоплавильным делом и, вероятно, это ремесло было для них священным. Еще «Шиболо-Шаболио» может быть объяснено другим монголоязычным словом «шабалга – обмазка, штукатур-ка» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. II. С. 596], отсюда шавах – обмазывать, штукатурить» [Лувсандэндэв, 1957. С. 638], но может быть от монгольского «шаавай – молодцеватый, удалой» [Там же. С. 637]. Имя Шаболио, вероят-но, происходит от монголоязычного слова «шибалга – помазанник», в VI в. в монгольских степях появлялись миссионеры так называемых мировых ре-лигий.
Тюркским имя «Шаболио» не может быть, потому что «шаабай – пад-ший духом» [Юдахин, 1965. Т. 2. С.395], также не может быть сближено с хакасским словом «шабал – злой, плохой» [Субракова, 2006. С. 1029], по-тому что это слово употребляется только в кызыльском диалекте хакасского языка. Именем хана слово «шабал – злой, плохой» не может быть, т.к. хану всегда подбирали благозвучные имена.
Считаем антропоним «Шиболо-Шаболио» наиболее вероятно объясня-ется монголоязычным словм «шабал – железный прут, брусок железа», по-скольку это слово связано с кузнечным ремеслом. Это занятие, вероятно, у тургутов, как и у всех монголоязычных народов, имело сакральное значение и хан у тургутов был священным. Династийные хроники так описывали ко-нец VI в.: «Шаболио призадумался, сделал Далобяня Або-ханом и послал обратно для управления своим аймаком» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 235].
Некоторые российские историки, например выдающийся ученый Л. Н. Гумилев, подобно С. Г. Кляшторному, имя «Шаболио» переделал в «Ышба-ру», в частности, он пишет: «Работа по восстановлению имен проводилась мной совместно с китаистом М. Ф Хваном, который устанавливал истинное звучание и иероглифа для VI-VII вв. и его значение. Сопоставление этих данных с тюркскими словами и деталями биографий носителей имен позво-лило с большой степенью вероятности восстановить некоторые тюркские имена. Например, ранее принятое «Иби Шаболио Шеху кэхань» должно чи-таться как «Ирбис Ышбара Джабгу-хаган», что в переводе означает «Снеж-ный барс жестокий могучий старейшина-хан» [Гумилев, 1993. С. 90].
Во-первых, сам Л. Н. Гумилев не знал китайского и монгольского языков, и, как мне кажется, весьма поверхностно владел тюркскими языками. Что же касается М. Ф. Хвана, то, судя по фамилии, он по национальности скорее кореец, а не китаец и насколько хорошо он владел китайским, неиз-вестно. Корейский язык, несмотря на то, что его письменность имеет китай-скую основу, относится к другой языковой семье. Во-вторых, китайский – это не «марсианский» язык: его осваивали хунну, сяньбийцы и другие наро-ды, жившие поблизости от Китая. В-третьих, наверняка существует преем-ственность между старокитайскими наречиями и современным языком. В-четвертых, Н. Я. Бичурин и Е. Шаванн, вероятно, знали китайский язык не хуже, чем кореец М. Ф. Хван, особенно дореформенный, тем более, что пер-вый прожил в Китае более тринадцати лет (с 1807 по 1821 гг.), т.е. задолго до реформы китайского языка. В-пятых, Л. Н. Гумилев и М. Ф. Хван заме-нили слово «шеху» на «джабгу», по мнению большинства ученых-востоковедов, эти слова выражают одно и то же монгольское слово «ехэ – большой, великий, грандиозный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 339], т.е. являются синонимами. В-шестых, слово «шабал» сохранилось среди за-падных бурят и в хакасском языке, свидетельство тому фамилия авторов данной монографии.
Антропоним «Або» должен интерпретироваться монголо-тюркским словом «авга – дядя» [Лувсандэндэв, 1957. С. 19], по-бурятски «дядя – абга». На тюркских языках слово «аба» имеет то же самое значение и допол-нительно означает «старший брат, воздух, атмосфера, медведь, отец» [Юда-хин, 1965. Т.1. С.17], [Субракова, 2006. С. 20-21]. Слова не только семанти-чески безупречно объясняют «Або»: Або-хан Далобянь приходится Шабо-лио-хану родным дядей, сыном Муюй Кигинь-хана.
Китайский хроникер далее писал: «Шаболио был храбр и приобрел приверженность народа. Северные иноземцы (Бичурин уточняет: «…т.е. (ко-чевые народы) все покорились ему. Вынь-ди, первый государь из династии Суй по принятии престола в 581 году… очень пренебрегал им…» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 235]). Тем самым он полностью опровергает С. Г. Кляштор-ного и др. о том, что Северный Китай был данником тургутов. Скоро узна-ем, что объединенный табгачами-сяньбийцами Китай никогда не был в дан-нических отношениях с тургутами. Опасаться и бояться – одно, быть же дан-ником – другое. Ниже увидим обратную данническим отношениям картину: как табгачско-китайские войска разбивали тургутское воинство.
Губернатор одной из провинций Поднебесной восстал и Шаболио-хан, соединившись с его войском, взял пограничную крепость Линь-юй-чжень, разбив трех полководцев, вторгся в пределы имперского Китая, где тургуты потерпели фиаско.
По сводной китайской летописи «Ганьму» в мае 583 г.: «Сын неба, трепеща от гнева, издал манифест, которым объявил тукюесцам войну. По-сле сего… назначенные главнокомандующими, выступили с своими корпу-сами за границу. Им противостоял Шаболио с двумя ханами: Або и Таньха-нем; но ханы были разбиты и обратились в бегство» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 237].
Возможным следствием этого поражения в VI в. Шаболио-хана тургу-тов был раздор между ним и Або-ханом. Династийные хроники сообщают: «Вскоре Шаболио не полюбил Або за его храбрость и отважность: почему, прежде возвратившись, нечаянно напал на Або-ханов аймак, совершенно разбил его и убил мать Або-ханову. Або по возвращении не нашел приста-нища для себя, и бежал на запад к Дату-хану. Дату, по имени Дяньгю, был Шаболио-хану двоюродный дядя по отце (выделено – Ш.А.С. ). Он был ха-ном западной стороны, и в порыве сильного гнева отправил Або на восток с войском. К Або присоединилось 100 000 конницы из бывшего его аймака; почему Дату начал войну с Шаболио. Сверх сего и Таньхань-хан жил в со-гласии с Або. Когда Шаболио отнял у Таньханя аймак и снял с него ханское достоинство, то последний бежал к Дату. Дилэча, двоюродный Шаболиев брат с отцовской стороны; имел особливый аймак, и был в ссоре с Шаболио; почему отложился от него и присоединился к Або. Война между ними бес-прерывно продолжалась, и каждый из них отправил нарочных просить Двор о мире и вспоможении. Государь всем отказал» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 236].
Шаболио-хан и другие униженно просили табгачского императора Ки-тая о помощи, «данник»-государь всем отказал.
Приступим к историко-ономастическому анализу, т.к. названы четыре новых имени: Дату-хан (Дяньгю), Таньхань и Дилэча.
Антропоним «Дату», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом иранского происхождения «дада», означающим «отец» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 181], «даду – дедушка» на иркутском диалекте бурятского языка (Ш.А.С.). Дату-хан правил западной стороной каганата, где вероятность об-щения с ираноязычными была высокой. Хан – отец, так переводится на рус-ский язык антропоним Дату-хан.
Антропоним «Дяньгю», возможно, объясняется монголо-тюркским сло-вом «даналар – уверенный, могучий, ядреный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 145]. На киргизском языке от корня «дан – веселый, шум, гам и т.д.» [Юда-хин, 1965. Т. 1. С. 184] произошел целый ряд слов. Вероятно, полное имя Дату-хана Дяньгю переводится как «могучий отец – хан».
Антропоним «Тяньхань», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «танхилган – изнеженный, избалованный, капризный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 391]. Вряд ли слово «тяньхань» можно сблизить с китайским сло-вом «тянь – гора». «Тяньхань – царь горы», конечно, китайское слово «тянь» семантически безупречно, но за пределами Китая монголоязычные не давали китайские имена, прозвища и китайские титулы, как правило, не при-сваивались, кроме единичных случаев. Также вполне вероятно, что слово «тан» переводится с монгольского как «вы» [Лувсандэндэв, 1957. С. 389].
С тюркских языков слово «Тяньхань» не объясняется.
Вероятно, имя Тяньханя по-русски будет звучать как «нежный, люби-мый хан».
Антропоним «Дилачэ», возможно, объясняется монголоязычным сло-вом «дийлдэшгуй – непобедимый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 149]. Слово «ди-лэчэ» также может быть объяснено другим монголоязычным словом «дулий – глухой» [Лувсандэндэв, 1957. C. 162], по-бурятски «дулибтэр – глухова-тый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 311]. В киргизском языке есть много слов с корнем «дил», но этот корень иранский, означает «сердце», по-этому вряд ли может быть основой тургутского слова VI в.
Л. Н. Гумилев интерпретирует слово «Дилэча» как «Дигинша», отсюда делает вывод, что «Дигинша» – слово тюркского произношения, которое звучит «тегин-шад» [Гумилев, 1993. С. 465]. На каком источнике основывал-ся наш выдающийся востоковед неизвестно.
В 584 г. хан тургутов Шаболио ввиду затруднительного положения из-за гражданской войны отправил посланника с письмом, чтобы разжало-бить Суйского императора, в котором писал: «…в лето Чень в десятый день девятого месяца рожденный Небом великий Тукюе, мудрейший и святейший в поднебесной Сын Неба Или Гюйлу-ше Мохэ Шаболо-хан посылает грамо-ту императору великого Дома Суй. Мне известно сообщенное [Кайфу] при-бывшим сюда страноначальником Сюй Пьхин-хо. Император, отец моей же-ны, следовательно, отец и мне; я муж его дочери, следовательно, и сын его. Сии две стороны, хотя различны, но по внутреннему чувству и справедливо-сти составляют одно. Ныне если вдвойне сложить родственную давность, то последование сыновей и внуков и до десяти тысяч колен не пресечется. Да будет верховное Небо свидетелем, что никогда не пойду вопреки. Все овцы и лошади моего царства суть скот императора, так как его шелковые ткани суть мои. Здесь нет взаимной разности» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 237].
В своем письме Шаболио-хан, по моему мнению, готов ради помощи Суйской империи поделиться частью своего суверенитета. Письмо Шабо-лио-хана ясно показывает, что Северный Китай не был данником тургутско-го государства. Ответ суйского императора Вынь-ди, особенно поведение его посланника Кин-цзэ, подтверждают, что отношения тургутского хана и табгачского императора были отношениями сюзерена и вассала. Только сю-зереном, вопреки мнению С. Г. Кляшторного, выступил Суйский император, а вассалом был как раз тургутский каган.
Династийные хроники описали прием посланника Кин-цзэ у Шаболио-хана: «Сын неба великого Дома Суй посылает грамоту Велико-Тукюескому Или Гюйлу Мохэ Шаболио хану. Из полученной грамоты усматриваю твое вполне доброе расположение ко мне. Став отцом Шаболиевой супруги, ныне считаю и Шаболио своим сыном; и потому сверх обыкновенных посольств, по давнему родству, ныне особенно посылаю высшего сановника Юй Кин-цзэ увидеть там дочь и еще увидеть Шаболио» Шаболио выстроил войска, выставил дорогие вещи и сидя принял Кин-цзэ. Извинившись, что по болез-ни не может встать, он присовокупил, что он, став старшим дядею по отце, ни перед кем не делает поклонения. Кин-цзэ сделал ему учтивый выговор. Цянь-гинь царевна частно [под рукой] сказала Кин-цзэ, что хан по его свой-ствам есть волк; слишком любит спорить и ссориться. Чан-сунь Шен старал-ся убедить его, и Нйету согласился. Он, склонившись, принял грамоту за государственною печатью на голову. Но вдруг пришел в большое замеша-тельство, и подчиненные его, сошедшись в толпу, зарыдали. Кин-цзэ еще предложил ему назваться вассалом. Шаболио спросил у своих сановников, что такое значит слово вассал? В ответ ему сказали: вассал в царстве Суй значит то же, что у нас слово раб. Шаболио сказал: что я имею счастие сде-латься рабом Сына Неба из Дома Суй, сим тебе, министр, я обязан. И так он подарил Лу Кин-цзэ 1000 лошадей и еще выдал за него двоюродную свою сестру» [Бичурин, 1950. Т. 1. C. 237-238].
Фактически ввиду сложившихся обстоятельств – гражданской войны – Шаболио-хан признал себя рабом или вассалом табгачского императора, правившего в Китае, и был доволен случившимся. Н. Я. Бичурин, цитируя «Ганму», писал: «…Або-хан усилился, покорил тюркские владения и сде-лался известным под названием Западного Дулга [Тукюе]» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 238].
Династийные хроники сообщают: «В сие время Шаболио был стеснен ханом Дату и еще с востока опасался киданей…» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 238]. То, что тургутам не подчинилась Восточная Монголия, а они всего лишь разгромили киданей, подтверждает китайская хроника, Шаболио бо-ялся нападения киданей с востока. Утверждение хроник и С. Г. Кляшторно-го о том, что тургуты покороли племя киданей и границы их территории простирались от Корейского залива – ошибочно. Думаю, покоренных кида-ней Шаболио опасаться не стоило.
Династийные хроники пишут о том, что Шаболио просил помощи ма-териальной и военной: «… отправил посланника с просьбою помочь ему в крайности, прислать предводителей, а аймаку его дозволить перейти через песчаную степь на юг и расположиться при Бай-дао-чуань. Государь указал согласиться, а князю Гуан вести к хану вспомогательное войско; снабдил его (хана) одеждою и пищею, подарил ему колесницы и музыку. После сего Ша-болио на западе разбил Або и взял его в плен; между тем аймак Абов, поль-зуясь отсутствием хана, взял в плен семейство его. Китайская армия разбила Або, и всю военную добычу отдала Шаболио-хану. Шаболио был чрезвы-чайно рад; почему в договоре положил Великую песчаную степь границею. Вынь-ди в изданном указе сказал: «Хотя Шаболио пред сим и заключил мир, но мы считались двумя независимыми владетелями. Теперь считаемся государем и вассалом; и конечно составляем одно тело» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 238].
В 587 г. Шаболио-хан послал Суйскому императору в последний раз дары и принял ответные. С разрешения императора Суй: «… просил дозво-ления позабавиться звериною охотою в областях Хын и Дай… На возврат-ном пути он прибыл к крепости Цзы-хэ-чжень. Здесь сгорела ставка его. Шаболио почувствовал неприятное впечатление, и с небольшим через месяц скончался. Государь отменил съезд ко Двору на три дни; отправил чиновни-ков для жертвоприношения и утешения, и послал 5000 кусков шелковых тканей для вспоможения при похоронах. При смерти Шаболио хана млад-ший брат его Чулохэу возведен на престол под наименованием Шеху-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 239]. Н. Я. Бичурин в сноске пишет: «В Ган-му Мохэ-хан» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 239], т.е. по «Ганму» Шеху и Мохэ приравниваются.
Антропоним «Чулохэу», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «сулхэ – неутомимый, выносливый, настойчивый» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т. 2. С. 201], по иркутскому диалекту бурятского языка «сулохэ – разумный» [Ш. А. С.], а по хоринскому диалекту «сулоотэ – свободный, вольный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 201]. По-монгольски «чолоэ-*** – занятый» [Лувсандэдэв, 1957. С. 635]. Звук «ч» перешел в звук «с», подобный переход является характерным для китайского языка. На тюрк-ских языках объяснения слова «Чулохэу» нет. Может быть, слово «Чулохэу» объяснено монголоязычным словом «чулуун – камень, каменный» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 636], употребляющимся как «бесстрашие». «Чулохэу – чулуун – бесстрашный», вполне допустимо как антропоним, он был возве-ден на престол под наименованием Шеху-хана.
Полное имя в переводе на русский язык будет звучать как «великий, (большой), неутомимый хан» – Чулохэу Шеху-хан, на тургутском варианте монгольского языка (VI в.).
В нижеприводимой цитате из династийной хроники примечательно то, что хан Чулохэу, взяв в плен западного хана Або просит разрешение у им-ператора династии Суй, помиловать или казнить Або: «Чулохэу имел длин-ный подбородок, сутулую спину, брови редкие, глаза светлые; был храбр и одарен соображением. Получив от Дома Суй знамена и литавры, он пошел воевать на запад против Або. Неприятели полагали, что Чулохэу получил из Китая вспомогательное войско, почему многие из них перешли в подданство к нему, и Або взят в плен. Чулохэу тотчас донес Двору и просил у него раз-решения: убить ли Або или даровать ему жизнь? Государь отдал это на рас-смотрение чинов. Старший министр Гао Фань подал следующее мнение: «Когда родные истребляют друг друга», подобно ядовитым насекомым; то надобно щадить их, чтоб показать великодушие». Государь сказал: хорошо. Гао Фань, подняв бокал, подошел к государю и сказал: || «Со времен Сюань-юань Хуньюни много причиняли беспокойства нашим границам. Ныне они до самого Северного моря все сделались нашими вассалами. Столь счастли-вых времен искони не было. И так, еще поклонившись, осмеливаюсь пить за твое здоровье, государь». После Чулохэу еще пошел на запад войною, и скончался от раны стрелою. Народ поставил государем Юнюйлюя, сына Шаболио-ханова, под наименованием Гйегя Шидона Дулань-хана» [Бичу-рин, 1950. Т. 1. С. 239].
Шел 588 г., всего год пробыл на престоле Чулохэу, он умер от полу-ченной смертельной раны и на престол возвели сына Шаболио-хана, которо-го звали Юнюйлюй, получившего при возведении на престол имя Гйегя Ши-дон Дулань-хана.
Антропоним «Юнюйлюй», вероятно, объясняется монголоязычным словом «унэн – правда, истина, правдивый, истинный, действительный, настоящий, подлинный, справедливый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 484], отсю-да «унэлоо – правдиво, справедливо и т.д.» [Ш. А. С.]. У авторов хроник «унэлоо», видимо, превратилось в «юнюйлюй». Может быть слово «юнюй-люй» объяснено монгольским словом «юуны – какой» [Там же. С. 686]. Ка-кой теплый, сердечный хан – Дулань-хан Юнюйлюй.
С тюркских языков слово «юнюйлюй» не объясняется.
Возможно объяснение слова «юнюйлюй» через монголоязычное «юуны – какой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 686].
Антропоним «Гейгя» объясняется монголоязычным словом «гэгээ – свет, заря, рассвет, светлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 131], маловероятно объяснение через «гээх – терять, потерять» [Лувсандэндэв, 1957. – С. 135]. Титул хана монголоязычные тургуты скорее дали через «гэгээ – светлый», а не через «гээг – терять».
С тюркских языков слово «гейгя» не объясняется.
Антропоним «Шидон» объясняется монголоязычным словом «шиидэл – решительность, решимость» [Шагдаров, Черемисов, 2010.Т. 1.С. 614] или же другим монголоязычным словом «шидтэн – волшебник, чародей, маг» [Лувсандэндэв, 1957. С. 650].
С тюркских языков слово «шидон» объяснения не имеет.
Антропоним «Дулань» объясняется монголоязычным словом «дулаан – тепло, теплый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 158]. За 1500 лет слово не измени-лось.
С тюркских языков слово «дулань» объяснения не имеет.
Полное имя Гейгя Шидон Дулань-хана звучало в переводе с монголь-ского на русский язык – светлый решительный теплый (душевный) хан.
Н. Я. Бичурин комментирует китайские династийные хроники и описы-вает следующее: «Царевна выдана была из Дома Чень, который продолжал-ся с 557 до 589, всего 32 года. Царевна Да-и, ранее носившая титул Цянь-гинь, была супругой Шаболио-хана, будучи выдана за него домом Север-ный Чжоу… когда дом Суй уничтожил дом Северный Чжоу, она очень со-крушалась по поводу того, что жертвоприношение предкам ее дома Чжоу пресеклось» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 240].
Китайские династийные хроники сообщают: «Царевна еще вступила в связь с Западным тукюеским Нили-ханом. Государь, опасаясь, чтоб она не произвела переворота, решился погубить ее. Случилось, что царевна всту-пила в любовную связь с одним тукюесцем из ее свиты; и как это открылось, то государь указом снял с нее достоинство царевны; но опасаясь, что Дулань будет сим недоволен, отправил к нему князя Нюданя с четырьмя прекрас-ными певицами, чтоб польстить Дуланю. В сие время Шаболиев сын Жань-гань, проименованный Тули-хан, кочевал в северной стороне: он отправил к Двору посланника просить о браке. Государь, чрез сановника Пхэй Гюй || сказал, что хан тогда получит согласие на брак, когда убьет Да-и царевну. Тули принял предложение и снова обнес царевну. Это возбудило гнев в Ду-лане, и он убил царевну в юрте. После сего Дулань поссорился с Тули-ханом, и они имели несколько сражений между собою. Государь помирил их, и каждый с своим войском возвратился» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 240-241].
В вышеприведенной цитате из китайской династийной хроники пред-ставлено три тургутских имени и одно, возможно, сяньбийское (табгачское). Тургутские имена: Нили-хан, Жангань (Тули-хан), сяньбийское – Нюдан, ко-торый, возможно, был тургутом-хунну, возможно, сяньбийцем-табгачем на службе табгачского императора Северного Китая.
Антропоним «Нили-хан» объясняется монголоязычным словом «нийлэх – соединяться, сливаться, объединяться, совпадать, дружить, соот-ветствовать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 267]. Дружелюбный, объединяющий хан» – так переводится на русский язык имя Нили-хан.
С тюркских языков Нили объяснений не имеет.
Антропоним «Жангань», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «жанжан – главнокомандующий, полководец, генеральный, главный [Лувсандэндэв, 1957. С. 177], но может быть тюркским словом «жангак (ян-гак) – грецкий орех» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 230]. Тургуты – язычники, вполне могли назвать мальчика грецким орехом.
Антропоним «Тули-хан», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «толоос – плата, платеж, долги» [Лувсандэндэв, 1957. С. 417]. По-киргизски «т;л; – платить, выплачивать» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 258], у киргизов до сего времени довольно часто встречается имя «Т;л;н – запла-тил долг», этот обычай сохранился у них со времен язычества. Язычники да-вали подобные имена, чтобы новорожденного мальчика не забрали нечистые силы. Чтобы уберечь его и давали имя «Толон-тули», как будто родители уже «отдали долги» духам, чтобы новорожденный преждевременно не по-кинул этот свет.
«Тула» было довольно распространенное имя среди монголоязычных бурят. Фамилия Тулаев распространена среди них и происходит от имени Тули-Тула. Жамбал Тулаев – известный снайпер 2-й Мировой войны, Герой СССР. Может быть, слово «тула» объясняется монголоязычным словом «ту-лах – опора, надежда» [Лувсандэндэв, 1957. С. 422].
Видимо, от «т;л;; – заплатил» происходит множество мест и фамилий с названием «Тулун» и «Тулунов¬-Тулонов».
Вероятно, «тулун» – это место, где верующие буряты отдавали «долги духам», а фамилия Тулунов-Тулонов происходит от человека, который но-сил имя «Тул;-тули», т.е. отдал долги, совершая определенный обряд жерт-воприношения.
Имя Тулуй в XIII в. носил сын Чингисхана. Думаю, антропоним «Ту-луй» происходит не от монгольского слова «туулай – заяц» [Лувсандэндэв, 1957. – С. 426]. Заяц – пугливое животное, боящееся собственной тени, по-этому вряд ли древние и средневековые монголоязычные люди устанавлива-ли связь с этим животным. Другое дело, смелые, решительные и агрессивные животные, каковыми у монголоязычных являются бык, волк, собака, а у тюрков – белая птица, легко взмывающая в небо, лебедь и гусь [Ахметов, 1996].
Антропоним «Тулуй» имеет общий корень с «Тули-т;л;о – заплатил, отдал долги», т.е. сакральное, религиозное значение, потому что в условиях кочевой или полукочевой жизни была очень высокой детская смертность и велика была проблема сохранения детей.
По-хакасски слово «тулун – коса, две женские косы» [Субракова, 2006. С. 676], потому отношение к имени хана вряд ли имеет.
Антропоним «Нюдан» объясняется монгольским словом «нудэн – гла-за, зрение, очко, точка, насечка» [Лувсандэндэв, 1957. С. 279-280]. Слово за 1500 лет не изменилось.
На тюркских языках слово «нюдан» значения не имеет и не объясняет-ся.
Сяньбийское племя табгачей за два века владычества над Северным Китаем, видимо, усвоило премудрости китайской дипломатии. Об этом от-крыто пишут династийные хроники: «Государь, стараясь поселить раздор между северными кочевыми, нарочито усугубил почести, и отправил Нюда-ня, Сувэй Хулюя и Сяо-сянь – одного вслед за другими посланниками к Ту-ли-хану» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 241]. Юньюйлюй, верховный хан тургутов, разгневался и сказал: «Я верховный хан, но значу менее, нежели Жань-гань» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 241].
Династийные хроники сообщают: «Юньюйлюй с Дянькю, собрав вой-ско, напал на Жаньганя и убил всех его [т.е. Тули-хана] братьев и детей их; потом || переправившись через Желтую реку, вступил в Юй-чжеу. Жаньгань с пятью конными и Чан-Сунь Шен, посланником Дома Суй, в ночи возвра-тился к Двору. Государь приказал Жаньганю [Тули-хану] разобрать дело с Юнъюйлюевым посланником Иньту Дэлэ. Жаньгань говорил откровенно, и государь очень хорошо содержал его. Юнъюйлюев младший брат Дусулу бросил свою жену с семейством, ушел с Тули-ханом к Двору. Государь по-хвалил его, приказал Жаньганю играть с ним в хюпу и исподволь дарил его дорогими вещами, чтобы привязать к себе. В шестой луне полководцы Гао Фань и Ян Со ударили на Дянькю и совершенно разбили его. Жаньганю дан титул Иличжень-дэу Кижинь-хана, что на китайском языке значит: твердый в мыслях и знании. Кижинь в письменном представлении благодарил государя за милости» [Бичурин, 1950. Т.1 С. 241-242].
Прием китайцев, чтобы северный владыка злился и завидовал, хорошо усвоили табгаские правители Северного Китая. Принцип «Разделяй и власт-вуй» сработал на все 100 процентов, об этом свидетельствует тот факт, что Жангань-Кижинь благодарил покровителя – императора табгачей и китай-цев за милость.
В цитате из китайской династийной хроники мы видим четыре тургут-ских имени: Дянькю, Иньту Дэлэ, Дусулу и Кижинь.
Антропоним «Дянькю», вероятно, объясняется монголо-тюркскими словами: киргизским – «данк», отсюда «данкта, данктал – слава, известность, прославлять, прославляться» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 184-185] или монголь-ским – «дангар – уверенный, могучий, ядреный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 145]. Родство этих слов заметно при сближении, могучий бывает, как прави-ло, славным, а славный обычно «уверенным» в себе.
Антропоним «Иньту», вероятно, объясняется монголо-тюркскими сло-вами: монголоязычным – «инаг – дружеский, любезный, любимый, близкий, дружба» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 439], отсюда «инагтай – дружно, любезно» или киргизским – «ийинду – плечистый, широкоплечий» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 297]. Ни одному из этих слов предпочтения не от-даю, любое может быть сближено со словом «иньту».
Антропоним «Дэлэ» интерпретирован как «дэлхий – земля, мир» (см. выше).
Антропоним «Дусулу» объясняется монголоязычным словом «дусал – капля» [Лувсандэндэв, 1957. С. 160]. «Дусал – капля, капать», у язычников имеет сакральное значение, так же как «барса – место, где язычники совер-шают обряд жертвоприношения, путем капания молоком и т.д., т.е. они так отдают долги – «толоо», отсюда – «тулун, тул;н».
Слово «дусулу» не может быть объяснено монголо-тюркским словом «дуу(н) – звук, звон, голос, песня» [Лувсандэндэв, 1957. С. 160], «шум, гул, побоище» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 201] и его производными. В слове «дусу-лу» аффикс «сулу», которого нет в производных словах.
В династийных хрониках написано, что Жаньганю император Север-ного Китая дал титул «Иличжень-дэу Кижинь-хана».
Титул «Иличжень-дэу Кижинь-хан» объясняется как тюркскими, так и монгольскими словами. В слове «Иличжень» первый слог по-тюркски означает «народ, население» [Абдулдаев, 2003. С. 255], второй слог, веро-ятно, испорченное китайскими авторами монгольское или тюркское слово.
Подобные слова были вполне допустимы у тургутов. Они образова-лись в племя путем смешения монголоязычного рода «ашина» с киргизо-хягасами или кипчаками.
Титул «Кижинь», вероятно, объясняется монголоязычным словом «эзэн – хозяин, владыка, господин, владелец, повелитель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 668], но может быть хакасским словом «кiзен – старательный, приличный, усердный» [Субракова, 2006. С. 175]. Учитывая, что в данном титуле Жаньганю первое слово содержит «эль – народ», то, думаем, что табгачский император дал звание «владыка народа ¬– эльэзэн», чтобы Юнь-юйлюй-Дулань хан больше злился и завидовал. Хакасское слово «изен – здоровый, здравствуй» [Субракова, 2006. С. 117] не может быть сближено со словом «Кижинь», получается титул «здоровый народ», что не имеет смысла.
Табгачскому императору Северного Китая было выгодно удерживать разными способами Кижиня (Жаньгань Тули-хана) с его людьми у себя. Им-ператор использовал его как буфер между Китаем и тургутами. Объединен-ные силы северных номадов представляли угрозу империи табгачей и брач-ный союз был одним из способов предотвратить нападение. Династийные хроники того времени писали: «Государь выдал за Кижаня (Жангань Тули-хана) княжку из своего рода с наименованием И-чен царевны. Весьма многие из его аймака возвратились к нему» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 242].
Далее династийные хроники сообщают, что вскоре Юньюйлюй был убит своими подчиненными. Дату без выбора вступил на престол под наиме-нованием Бугя-хана [Бичурин, 1950. Т.1. C. 242].
Антропоним «Бугя-хан» объясняется монголо-тюркским словом «буга -– олень, изюбр» [Лувсандэндэв, 1957. С. 82], по-киргизски «бугу – самец оленя или марала» [Юдахин, 1965. С. 154].
Другое монголо-тюркское слово «бух – бык-производитель, самец» [Лувсандэндэв, 1957. С. 91], по-киргизски «бука – бык-производитель» [Юдахин, 1965. – Т. 1. – С. 154]. Слово «бузен» также может быть сближено с титулом Бугя-хана. Тотем киргизского племени бугу, вероятно, является бык или изюбр, ранее они были монголоязычны и относились к хойхусцам.
Л. Н. Гумилев, опираясь на М. В. Хвана, «исправляет» Н. Я. Бичурина и Е. Шаванна: «Некоторые прежние чтения исправлены, например, «Бугя-кэхань», переведенный Е. Шаванном как «Билге», т.е. «мудрый», следует чи-тать: «Боке – могучий» [Гумилев, 1993. С.90]. Е. Шаванн может ошибаться, но вероятность ошибки Н. Я. Бичурина минимальна, как-никак он прожил в Китае свыше десяти лет и прекрасно владел китайским и старокитайским языком в отличие от Л. Н. Гумилева и его современника М. В. Хвана. «Боке-бухэ» на монголоязычии означает «крепкий, силач» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 168], т.е. древнекитайское слово оказалось монголоязычным.
Считаем, основываясь на исследованиях В. А. Никонова и др., слово «Бугя» – тетемное, означающее «изюбр».
Далее династийные хроники сообщают: «Вскоре он (Дату) отрядил сы-на своего Хэулифу ударить на Кижиня (Тули-хана) с восточной стороны Ве-ликой песчаной пустыни» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 242].
Шел 601 г. Хань Хун был разбит тургутами в Хын-ань. Хроники пи-сали: «Указано Ян Cо принять главное начальство над действующей армиею по дороге из Юнь-чжеу и вместе с Кижанем идти на север против Хулюя и других поколений, которые прежде были в подданстве у Кижиня, а ныне от-ложились. Ян Со расположился лагерем на северную сторону Желтой реки. В сие время тукюеский Сыли Сыгинь с прочими, переправившись через Желтую реку на юг, захватил у Кижиня людей обоего пола и разный скот, и ушел» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 243].
Примечательный факт: в своем поздравительном докладе по поводу победы над тургутами Кижинь Тули-хан назвал покойного табгачского им-ператора Северного Китая его настоящим табгачским именем, хроники пи-шут: «…в прошедшее время святый муж покойный император Моянь-хан при жизни своей милосерствовал о вассале» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 243]. Моянь, так звали по-табгачски императора династии Суй, китайское имя его Вэнь-ди. Моянь, большинство ученых-историков читают как «Баян», тюрк-ское произношение этого слова «бай», аффикс «ян» прибавляют только мон-голоязычные.
Шел 607 г. Династийные хроники сообщают: «Вскоре у Буги также от-крылись большие замешательства. Пять поколений Сиги перешли в Китай; сам Бугя бежал к тогонам, и Кижань, овладев его народом, отправил к Дво-ру посланника с данью» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 243].
Шел 608 г. Кижинь Тули-хан немного пережил Дату Бугя-хана, хрони-ки пишут: «В сем году он скончался от болезни, и государь отложил при-дворное собрание на три дня. Сын его Дуги возведен на престол под наиме-нованием Шиби-хана» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 245].
В приведенных цитатах упоминается пять тургутских имен и титулов: Хэулифа, Хулюй, Сыли Сыгинь, Дуги и Шиби-хан.
Антропоним «Хэулифа», объясняется монголоязычным словом «хэлгийвтэр – косноязычный» от «хэлэн – язык, речь, известие, сообщение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 585], но может быть объяснен монголоязычным словом «хэлулэх – сообщать» [Там же. С. 587]. Вероятно, Хэулифа – сын Дату Бугя хана, в детстве был консноязычным. У язычников это довольно частое явление, когда кличка, данная по внешнему признаку, остается надол-го, иногда на всю жизнь.
Справедливо заметил выдающийся российский историк Л. Н. Гумилев: «Тюрки не носили одного и того же имени от рождения до смерти, как евро-пейцы. Имя тюрка всегда указывало на его положение в обществе. Мальчи-ком он имел кличку, юношей – чин, мужем – титул…» [Гумилев, 1993. С. 89].
С тюркоязычия слово «Хэулифа» объяснений не имеет.
Антропоним «Хулюй» объясняется монголоязычным словом «хуулийн – законный» от слова «хууль – закон, декрет» [Лувсандэндэв, 1957. С. 569].
На тюркских языках слово «хулюй» значения не имеет.
Антропоним «Сыли» вероятно объясняется монголоязычным словом «сулу – духовная мощь, жизненная сила, дух, интеллект, символ, эмблема, герб» [Лувсандэндэв, 1957. С. 369]. По-киргизски слово «сыли» может быть объяснено словами «сылтык – припадающий на ногу» или «сылык – дели-катный, вежливый, учтивый» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 180]. По-хакасски «сы-ли» может быть объяснен словом «сылгадах – могучий человек, человек крепкого сложения» [Субракова, 2006. С. 550], от слова «сылгай – твер-дый».
Слово «Сыгинь» вероятно означает титул, а не имя собственное и объ-ясняется монголоязычным словом «сэхээн – ум, разум, интеллект, сообрази-тельность, догадливость» [Лувсандэндэв, 1957. С. 379], родственным слову «сэхээн» является монголоязычное слово «сэсэн – мудрый, умный, разум-ный, мудрец [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 211].
Л. Н. Гумилев интерпретирует слово «сыгинь» как тюркское и перево-дит как племянник, внук [Гумилев, 1993. С. 464]. Откуда Л. Н. Гумилев взял, что племянник или внук на тюркских языках – сыгинь, кигинь? По-киргизски племянник будет называться «жээн, ини» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 285], внук – «небире» [Там же. С. 56], но слово иранское. Если Л. Н. Гумилев взял за ос-нову второй слог в слове «сыгинь/кигинь, то куда он дел первый? В боль-шинстве случаев первый слог китайцы произносят правильно, приближенно к оригиналу и, мы думаем, 1500 лет так же произносили и отбрасывать их, на наш взгляд, неразумно.
По-хакасски «племянник – тунма (сын брата), чеснi (сын сестры)» [Чанков, 1961. С. 588], внук – палазынын оолгы (кызы) [Там же. С. 101].
Л. Н. Гумилев, вероятно, за основу своей интерпретации слова «сы-гинь/кигинь» взял второй слог – «инь», отбросив имеющий решающее зна-чение первый слог «сыг» и получил таким образом нужное слово «ини – племянник, внук». Для полной интерпретации слова «сыгинь-кигинь», на наш взгляд, первый слог не надо отбрасывать, т.к. он с большей вероятно-стью наиболее адекватно произносился и писался китайскими авторами ди-настийных хроник. В данном случае тюркское слово «ини – племянник» не подходит к слову «сыгинь/кигинь» и сблизить их было бы ошибкой. Первый слог «сыг» остается без объяснения, т.к. он вообще не берется во внимание.
Выражение «Сыли Сыгинь» в переводе на русский язык означает «ум-ный, могучий человек», второе слово в данном выражении «сыгинь – ум-ный» – наименование титула, присваиваемого лицу, занимавшему в обще-стве определенный социальный статус.
Антропоним «Дуги» объясняется монголо-киргизскими словами «дугай – молчаливый, тихий, молча, тихо» [Лувсандэндэв, 1957. С. 157]. По-киргизски «дудук – немой, глухонемой» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 200], что означает молчаливого и тихого человека. Дуги был возведен на ханский престол в 608 г. под именем Шиби-хана. Слово «Дуги» может быть объяс-нено и другим монголоязычным словом «дугуй – круг, круглый» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 157], тогда с тюркского значения не имеет.
Антропоним «Шиби», вероятно, объясняется монголоязычным словом «шивших – обращаться к божеству, нашептывать заклинания, заклинать», отсюда «шившиэг – заклинание» [Лувсандэндэв, 1957. С. 649]. По-западно-бурятски «шибшихэ – думать», «шибшэл – раздумья, интеллект». Возмож-но, Дуги был тихим, нашептывающим молитвы и думающим человеком, по-этому при возведении на престол ему дали духовное имя «Шиби-шивших-шибшэл – обращающийся к божеству, нашептывающий молитвы или дума-ющий» хан.
Антропоним «Шиби» также может быть объяснен киргизским словом «шибенде – пронырливый» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 407].
Монголоязычное объяснение «шиби» как «нашептывающий молитвы, думающий и тихий человек» вероятнее, чем киргизское «пронырливый», по-тому что при возведении на ханский престол тургуты и вообще номады, облагораживали имя возводимого на престол. В этой связи «нашептываю-щий молитвы (заклинание) и обращающийся к Богу» выглядит благороднее, чем «пронырливый человек», который ассоциируется с авантюризмом и ловкостью, чего хану не следует делать.
Другое монголоязычное слово «шивээ – изгородь, частокол, укрытие, укрепление» [Лувсандэндэв, 1957. С. 649], предпочтительнее, потому что хан, по всей вероятности, должен представлять для подданных «укрытие и укрепление». Шибу и означало «крепкое укрытие», таково вероятное имя хана Дуги, возведенного на престол под именем Шиби.
Шел 615 г. Династийные хроники сообщают: «Шиби-хан докладом просил дозволения взять за себя прежнюю царевну. Указано ей сообразо-ваться с обычаями страны [Бичурин, 1950. Т.1 С. 245]. Древнемонгольский обычай жениться на мачехах существовал у раннесредневековых тургутов-турков. Основан он на стремлении сохранить хозяйство и не оставлять без-защитной вдову.
Политическая ситуация в отличие от матримониальных отношений бы-ла динамичной, династийные хроники писали, что в том же году «…в вось-мой луне Шиби с своими войсками произвел нашествие и окружил импера-тора в Яймынь: но как скоро пришли вспомогательные войска, то Шиби об-ратно ушел; после сего он прекратил представление дани. В конце династии Суй открылись замешательства, в продолжение которых великое множество жителей Срединного государства перешло к Шиби-хану, и он сделался мо-гущественнейшим государем… Он имел до миллиона войска. Никогда и в древние времена северные кочевые не были столь сильны» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 245].
Шел 618 г. В Северном Китае табгачская династия Суй сменилась ди-настией Тан. Ее основателем был этнический табгач, звали его по-китайски Ли Юань, взошел на трон под именем Гао-цзу. С тургутским ханом Шиби в отличие от императора Суй у него сразу сложились хорошие отношения. Династийные хроники писали: «Гао-цзу, 618, восставший в Тхай-юань, от-правил к нему сановника Лю Вынь-цзин с дарами для заключения мира. Шиби отправил Дэлэ Каншаоли представить 2000 лошадей, 500 человек войска его присоединились к войскам императора при восстановлении спо-койствия в столице, и хан считал это услугою. Посланники его в каждый приезд вели себя высокомерно. В первое лето правления Ву-дэ, 618, прие-хал к Двору Гудулу Дэлэ» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 245-246].
Исследуем слово «Гудулу». Оно объясняется монголоязычным словом «хутэлэ – вести, руководить, править государством» [Черемисов, 1973. С. 633], по-монгольски это слово звучит «хутлух» [Лувсандэндэв, 1957. С. 556]. «Гудулу-хутэлхэ» семантически выглядит лучше, чем перевод акаде-мика В. Радлова, который толковал «гудулу» как счастье. «Гудулу» сча-стьем, счастливым не может быть, потому что счастье по-тюркски «бакыт», счастливый – «бактылуу» [Абдулдаев, 2003. С. 38]. В. В. Радлов неправиль-но истолковал слово «кут – благополучие», обычно используемое при по-здравлении и пожелании [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 452]. Монголы также ис-пользуют похожее на «кут» слово, означающее благополучие – «хутаг» [Лувсандэндэв, 1957. С. 568].
Л. Н. Гумилев, видимо, следуя за В. В. Радловым, интерпретирует сло-во «гудулу» как «кутлуг – счастливец» [Гумилев, 1993. С. 470], что являет-ся, на мой взгляд, неверным.
Интерпретацию слова «Дэлэ» см. выше.
На следующий год настроение Шиби-хана изменилось и в 619 г. он решил напасть на Китай, о чем династийные хроники пишут: «Во второе ле-то, 619, Шиби переправился через Желтую реку, и подошел к Хя-чжеу, со-единился с Лян Ши-ду. Сопутствуемый мятежником Лю Ву-чжеу, он с 500 конницы вступил в Гэу-чжу в намерении напасть на Тхай-юань; но вскоре занемог и умер. Император изъявил сожаление на вратах Чан-лэ-мын; ука-зал чинам явиться к посланнику его для утешения; отправил посланника от-везти к похоронам 30 000 кусков шелковых тканей. Сын его Шибоби [впо-следствии Тули-хан] по малолетству, не мог быть возведен на престол, и в достоинстве Нибу-Ше послан жить в восточной стороне, а поставили млад-шего Ханова брата Сылифо-Ше, под наименованием Чуло-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 246].
Мы видим, в 619 г. появились новые имена тургутской знати, это Ши-боби (Нибу-Ше), Сылифо-ше (Чуло-хан).
Л. Н. Гумилев, исследовавший слово «Шибоби», поставил прочерки, т.е. не перевел на русский язык [Гумилев, 1993. С. 468].
Думаю, имя «Шибоби» происходит от слова Шиби. «Шибоби» был сыном хана Шиби и аффикс «би» означает, вероятно, монголоязычное слово «бичихан – маленький», так говорят буряты Иркутской области (западные), диалект из всех монголоязычных наиболее приближен к старомонгольскому языку [Санжеев, 1977]. Видимо, слово «бичихан» происходит от слова «ба-га» – малый, небольшой [Лувсандэндэв, 1957. С. 53], так же как и слово «бек».
«Шибоби», вероятно, означало «маленькое, крепкое укрытие», вполне в духе язычников, каковыми были раннесредневековые тургуты-турки.
По-тюркски «маленький – кичине» [Абдулдаев, 2009. С. 104].
Антропоним «Нибу-Ше», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «нийллэх – согласие, единение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 266]. Китайские хроникеры довольно часто путали «б» и «н» с «г», возможно, в данном слу-чае произошла такая замена. Антропоним «Нибу», возможно, разное напи-сание со словом «Нили-хан», означающее «соединяться, сливаться, дружить и т.д.» [Лувсандэндэв, 1957. С. 267]. Для номадов весьма актуально жить в дружбе и согласии. Кочевники одновременно думали избавиться от вечных набегов и разорения, в то же время хотели поживиться за счет соседа. Это противоречие выливалось в ономастику имен: Нибу, Нила – это скорее име-на одного ряда, означающие «жить в согласии и дружбе».
Имя Нибу может быть объяснено хакасским словом «ниибек – неуклю-жий, неповоротливый» [Субракова, 2006. С. 277] и киргизским словом «нинничке – тоненький» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 57]. Но имя Нибу вряд ли может быть объяснено словами «тоненький» и «неповоротливый», так же как и словом из киргизского языка «ниет – намерения» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 54] и его производными, ибо эти слова арабские. В 619 г., т.е. в начале VII в., арабы не думали о какой-либо экспансии.
Слово «Ше» разобрано, думаем, оно произошло от монголоязычного «шиига – сильный, здоровый, крепкий, плотный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 613], а не от иранского слова «шах – царь». Влияние ирано-язычных на монгольские степи в начале VII в., думаем, было минимально. В IX в. иранизация тургутов резко усилилась в связи с перемещением их на территорию современного Казахстана и Средней Азии.
Титул «Сылифа» – «сылифо» рассмотрен выше. «Сылифа» – это ти-тул, вероятное объснение его – монголоязычное слово «сайд – министр, са-новник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 342].
Антропоним «Чуло-хан», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «сулоо – свобода, воля, свободный, неограниченный» [Шагдаров, Че-ремисов, 2010. Т. 2. С. 201], по-западно-бурятски «сулоо – разум, созна-ние». У китайских хроникеров звук «с» перешел в «ч». «Чуло-хан в переводе будет означать «разумный хан». Но может быть слово «чуло» объясняется киргизским словом «чулу», что значит «крепкий, прочный, сильный», а «чулуй – мускулистый, крепкий, крепыш» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 376]. По-хакасски «чула – душа, духовный двойник человека [Субракова, 2006. С. 1009]. Ни одному из толкований невозможно отдать предпочтение. Надо за-метить, что монгольское слово «чулуун – камень» и киргизское «чулу – прочный» одинаково выражают прочность.
Вероятно, в раннем Средневековье слово «чуло» означало «разум, крепость и душу» человека, его духовную силу.
Династийная хроника «Синьтаншу» описывает правление Чуло-хана: «Чуло-хан опять взял за себя И-чен царевну из Дома Суй» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 246]. И-чен вышла замуж уже за третьего хана тургутов, по цар-ствованию она наверняка установила рекорд. А младший брат Чуло-хана насильственно интенационализировал население монгольских степей. «Синь-таншу» пишет: «Були-ше, младший бран Чуло-ханов, с 2000 конницы… в продолжение трех дней он забрал в городе всех женщин и девиц, и ушел» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 246].
Шел 620-й год. Чуло-хан, видимо, был отравлен своей женой И-чен. Я думаю, табгачкой по национальности, дочерью князя Ян Хай. В конце VI-начале VII вв., хотя и они переняли китайскую культуру, но полностью не китаезировались. Династия Суй и основатель династии Тан – Ли Юань про-должали позиционировать себя как табгачи. Российским и казахстанским ис-торикам следовало бы быть поаккуратнее с этнической принадлежностью знати Суйской и Танской династий. Называть Суйскую и Танскую династии полностью китайскими было бы не совсем точно, большей частью знать бы-ла табгачской. Не зря тюркские и уйгурские надписи вплоть до XI в. Китай называют Табгачем. Махмуд Кашгарский в XI в. называет Китай Тавгастом [Кашгарский, 2010].
Хроника «Синьтаншу» пишет: «Царевна дала ему принять снадобье. Вдруг открылась желтуха, от которой хан умер. Сын его Юеше-Ше по при-чине слабого сложения был обойден, и младший брат ханов Дуби наследо-вал престол под наименованием Хйели-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 247].
Здесь мы видим новые имена, которые нам предстоит исследовать: Бу-ли-Ше, Юеше-Ше и Дуби, возведенные на престол под именем Хйели-хана.
Сын Чуло-хана, которого звали Юеше-Ше, из-за слабого сложения был отодвинут от престола. Ханом должен был быть, по всей видимости, че-ловек физически и духовно крепкий, о чем мы говорили выше при рассмот-рении имени Чуло-хана.
Антропоним «Були-Ше», брат Чуло-хана, объясняется монголо-тюркским словом «булиа – сильный, крепкий, здоровенный, дюжий» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 86], по-киргизски «була – брать силой, грабить» [Юда-хин, 1965. Т. 1. С. 157]. По-бурятски «буляа – превосходящий, лучший, бо-лее сильный, более крепкий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 152].
Ше разобран выше, это не иранское слово, а, вероятно, монголоязыч-ное «шиига – сильный, крепкий».
По-русски имя Були-Ше звучало бы так – «Превосходящий по силе».
Антропоним «Юеше-Ше», вероятно, объясняется монголоязычным словом «юhэн – девять» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 690]. Цифра девять у верующих монголоязычных имела и имеет до сегодняшнего дня са-кральное значение.
С тюркских языков слово «юеше-ше» объяснений не имеет
По-русски имя «Юеше-Ше» звучало как «девятисильный».
Антропоним «Дуби», вероятно, объясняется монголоязычным словом «дуйбоо – призвание» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 310], но может быть объяснен другим монголоязычным словом «давуу – превосходящий, превышающий, лучше» [Лувсандэндэв, 1957. С. 138].
С тюркоязычия слово «дуби» объяснений не имеет.
При возведении на престол Дуби дали новое имя «Хйели-хан».
Антропоним «Хйели-хан», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хэлэн – язык, речь, известие, сообщение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 584].
С тюркоязычия слово «Хйели» объяснения не имеет. Вероятный пере-вод на русский язык имени «Хйели-хан» будет «хан, сообщающий известия», в значени «сообщающий добрые известия».
Хроника «Синьтаншу» пишет: «Хйели-хан прежде был Мохэду-Ше… Хйели-хан, взяв за себя И-чен царевну, Шибиева сына Шибоби сделал Тули-ханом, и поместил его на востоке. И-чен царевна была дочь князя Ян Хай. Младший ее брат также надеялся на тукюесцев, говорил Хйели-хану, что справедливость требует поддержать потомка Дома Суй: почему Хйели еже-годно производил набеги на Китай… Стоя на степени выше всех кочевых народов, он с презрением смотрел на Срединное государство, дерзко изъяс-нялся и на письме и на словах; производил большие требования. Император [Гаоцзу, первый правитель Танской династии] в то время занят был восста-новлением порядка в империи; почему должен был унижаться пред ханом и делать большие пожертвования: но несмотря на большие дары и награды, хан еще был не доволен, и предъявил неограниченные требования. …хан произвел набег на Дай-чжеу, разбил главнокомандующего походных войск князя Хяо-цзи, ограбил Хэ-дун, прорвался через укрепленную линию в Янь-чжеу. Полководцы, сражавшиеся с ним, не смогли ни единого человека взять в плен» [Бичурин, 1950. Т. 1. ¬ С. 247-248].
Как видим, царевна И-чен совсем не старела и продолжала интриго-вать и руководить очередным мужем, ханом тургутов – Дуби Мохэду-Ше Хйели-ханом. По ее наущению Хйели-хан активно участвовал в борьбе по-гибающей династии Суй с нарождающейся династией Тан. Царевна И-чен была из династии Суй.
Династия Тан вынуждена была организовать для защиты столицы им-перии восемь дивизий.
Хроника «Синьтаншу» сообщает: «В следующем году, 622, возврати-лись Шунь-де и другие просили о заключении мира. Чжи Юй-цзяо обманом предложил об утверждении дружбы между двумя государствами. Импера-тор еще не был расположен отпустить, но ханский посланник Дэлэ Жохань и другие || отпущены за большую цену золота» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 248].
Рассмотрим антропоним «Дэлэ Жохань». Слова «Дэлэ» и «Мохэду» см. выше. Антропоним «Жохань» объясняется монголоязычным словом «жаа-хан – маленький, немного» [Лувсандэндэв, 1957. С. 177]. Слово практически не изменилось за 1500 лет.
С тюркских языков слово «жохань-жаахан» значение не имеет.
В 626-м г. описывает «Синьтаншу»: «В седьмой луне Хйели с 100 000 конницы сам напал на Ву-гун. В столице приняли строгие меры. Хан осадил Гао-лин. Предводитель Гин Дэ-юй дал сражение в Цзин-ян, в плен взял Сы-гиня Умучо и убил до тысячи человек рядовых. Хйели отправил к Двору государственного сановника Чжиши Сыли, чтоб лично увидеться с нами. При сем случае Сыли с самохвальством сказал: теперь два хана пришли с миллионом войска. Тхай-цзун сказал на это: «Я лично заключил мирный до-говор с ханом, а вы нарушили его; сверх сего в начале справедливой войны отец и сын [Хйели-хан был братом Чуло-хану и Шиби-хану, все они были сыновьями Кижинь-хана, Тули-хан был сыном Шиби-хана] согласились на мои предложения и награждены были несчетным множеством дорогих вещей и шелковых тканей; для чего нагло пришли с войском в окрестности нашей столицы, и еще сами хвалитесь своим могуществом? Мне теперь остается прежде уничтожить вас». Сыли оробел и просил помилования. Сяо Юй и Фын Дэ-и советовали императору лучше отпустить его с учтивостью. Импе-ратор не послушал их; велел связать Сыли в государственном кабинете; а сам с сановниками Гао Шилянь, Фан Сюань-лин, полководцем Чжеу-Фань и шестью конниками, || выехав из столицы через ворота Сюань-вумынь, при-близился к реке Вэй, и через реку упрекал в нарушении договора… В этот день Хйели в самом деле предложил о мире, на который император согла-сился» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 252-253].
Шел 630 г. Далее «Синьтаншу» описывает, как подстрекаемый царев-ной И-чен Хйели-хан вел близорукую политику, которая привела тургутское государство к краху, к потере независимости: «В четвертое лето, 630, в пер-вый месяц, Ли Цзин расположился у гор Ву-ян-лин, и в ночи неожиданно напал на Хйели. Хйели в тревоге отступил к Я-цзи-кхэу. Главный старейши-на Кансуми с прочими покорился, и выдал императрицу из Дома Суй Сяо-хэу и с нею Ян чжен-дао. Хйели в крайности пошел к горам Тьхйе-шань. Он еще имел несколько десятков тысяч войска. Приехал к Двору посланник его Чжиши Сыли под предлогом извиниться в прошедшем и просить принять его в подданство. Император указал сановнику Тхан Гянь и военачальнику Ань Сю-жень отправиться с бунчуками для успокоения. Ли Цзин предвидел, что пока Тхан Гянь пробудет в стану неприятелей, они останутся спокойны: почему неожиданно напал на них, и все войско взял в плен. Хйели на пре-восходном аргамаке один поскакал к Шаболо: но предводителем Чжан Бао-хан пойман. Шаболо Ше Суниши покорился с своим войском. Сим образом царство их пало: земли округов Дин-сян и Хын-ань возвращены, и пределы расширены до Великой песчаной степи. По прибытии Хйели в столицу, до-несено о пленных в великом храме. Император вошел в Шунь-тьхянь-лэу. Расставлено войско, и дозволено всему народу смотреть. Когда чиновники привели хана, император сказал ему: «Ты виновен в пяти поступках: 1) твой отец потерял царство, и при помощи Дома Суй опять получил его; а ты не истратил ни одной стрелы, чтобы помочь сему дому, и чрез то довел, что в великом храме его и в храме Ше и Цзи нет ни жертв, ни предложений; 2) быв в соседстве со мною, ты нарушал верность, и обеспокоивал границы; 3) надеясь на свою силу, ты не прекращал войны, и тем возбудил ропот в айма-ках; 4) грабил китайских подданных, уничтожал хлеб на полях; 5) согласив-шись на мир и родство, длил время, и потом сам скрылся. И так я имею до-вольно причин придать тебя смерти: но я не забыл еще клятвы, заключенной при реке Вэй, и потому не преследую твоих вин». И так возвратили хану Хйели всех его домашних, поместили его в Тхай-пху, и доставляли ему съестные припасы. Сыгие Сыгинь покорился с 40 000 народа. Младший ха-нов брат Юйгу||ше бежал в Гао-чан; но вскоре также покорился. Начальник города Иву, бывший вассалом тукюесским, пожертвовал семью городами; почему земли его превращены в округ Си-и-чжеу» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 255-256].
Недальновидная политика Дуби Мохэду-Ше Хйели-хана привела тур-гутов к потере суверенитета. Надо отметить благородство правителя Север-ного Китая, табгачского императораТхай-цзуна. Он мог казнить Хйели-хана, но даровал ему жизнь.
Не исследованными остаются имена тургутских старейшин Кансуми, Сыгйе и Югу-ше. Антропонимы Сыми, Шаболо и Сыгинь рассмотрены вы-ше.
Антропоним «Кансуми» объясняется монголоязычными словами «хан – звенеть» [Лувсандэндэв, 1957. С. 509] и «сум – стрела» [Там же. С. 363], в переводе на русский язык имя Кансуми звучало как «свистящая (звенящая) стрела».
С тюркоязычия слово «кансуми» объяснения не имеет.
Антропоним «Сыгйе», вероятно, объясняется монголоязычным словом «сэхээн – ум, разум, интеллект, сообразительность, догадливость» [Лувса-ндэндэв, 1950. С. 379]. Выражение «сыгйе сыгинь» или «сэхэнhээ сэхээн» употребляется в значении «очень умный»; в данном выражении такое при-менение в монголоязычии вполне допустимо.
Можно сблизить «сыгйе» с хакасским словом «сыгирга – мокнуть, набирать влаги» [Субракова, 2006. С. 544], но такое имя вряд ли возможно. Так же невозможно в имени благородного человека киргизское слово «сий-гек – страдающий недержанием мочи» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 148].
Антропоним «Юйгу» объясняется монголоязычным словом «юугээн – свой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 686]. Существование такого имени вполне возможно.
Л. Н. Гумилев интерпретирует слово «юйгу» как «юкук» и переводит с тюркского как «сова» [Гумилев, 1993. С. 468]. «Сова» в действительности будет или «жапалак уку», или «мыкый уку», куда Л. Н. Гумилев дел первое слово непонятно, наверное, потерял, так же как в слове «сыгинь» первый слог и перевел его как «племянник, внук» (см. выше).
Вернемся к неудачливому Дуби Мохэдэ-Ше Хйели-хану, для чего об-ратимся к династийной хронике «Синьтаншу», которая беспристрастно пи-шет: «Хйели не жил в комнатах, а всегда ставил для себя орду. Он долго был задумчив и печален; пел с своими домашними заунывные песни и проливал слезы. Он похудел. Император сжалился над ним. Как в Ху-чжеу в горах много было сохатых и оленей. То можно было находить удовольствие в зве-риной охоте. Почему император определил Хйели правителем сей области: но Хйели отказался; а вместо сего помещен был в гвардии, и получил воен-ный чин, дом и лучшие пашенные земли. В восьмое лето, 634, Хйели умер. По смерти пожалован княжеским достоинством и именем Хуан. Указано вельможам похоронить его. Труп Хйелиев, по кочевому обычаю, сожжен. Могила его насыпана по восточную сторону реки Ба» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 256].
Император на землях, заселенных плененным ханом «учредил четыре округа и составил из них губернаторства. Из прежних Хйелиевых земель на востоке учредил губернаторство Дин-сян, на западе губернаторство Юнь-чжун – два губернаторства под одним правлением. Старейшины поставлены пятисотенными начальниками и при || них мелкие чиновники для отправле-ния к Двору. Несколько тысяч семейств поселено в Чань-ань. Тули-хан по-ставлен правителем в Шунь-чжеу и получил приказание отправиться в свой аймак для управления.
Тули-хан вначале был Нибу Ше. Он женился на Хуай-нань царевне Дома Суй. Хйели, по вступлении на престол, поручил своим младшим бра-тьям: Яньто Ше управление поколением Яньто, Були Ше управление поко-лением Си [Байси], Тун Дэлэ, управление поколением Ху, Ху Дэле поколени-ем Хусйе, Тули-хана поставил правителем поколений Кидань и Мохэ. Тули-хан поставил орду [шатер, ставку] в юге прямо против Ю-чжеу. Народы во-сточной стороны все были под его властью. Тули собирал беззаконные по-дати, и подчиненные вышли из повиновения ему; по сей причине Сйеяньто, Хи и Си поддались Китаю. Хйели-хан отправил войско против них: но сие войско было совершенно разбито» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 258-259].
Антропоним Тули-хан Нибу-ше, Тули Ше исследованы выше. Не рас-смотрены имена Яньто Ше и Тун–Дэлэ – братья Хйели-хана.
Антропоним «Яньто Ше», видимо, произошел по обозначению тэлэс-кого племени «яньто», т.к. младший брат Хйели-хана был управляющим этого племени. Слово «яньто» объясняется, вероятно, монголоязычным сло-вом «яндагар – твердый, жесткий, крепкий, подтянутый, моложавый» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 694]. Можно сблизить с хакасским словом «янзыдарга – грубое понуждение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 694], которое вряд ли может служить обозначением рода или племени.
Антропоним «Тун Дэлэ», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «тун – первенец, настоящий, истинный» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 267], [Субракова, 2006. С. 676], по-монгольски «тун (тон) – совсем, очень, совер-шенно, абсолютно» [Лувсандэндэв, 1957. С. 423].
«Дэлэ» – монголоязычное слово, означающее «земля, мир, свет» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 168].
Вероятное имя «Тун-Дэлэ» в русском перводе значит «истинный (аб-солютный) правитель земли». Слово, обозначающее «правитель», опускает-ся , т.к. подразумевается, что он правит территорией (землей). Такое имя возможно у номадов-язычников.
Племена Си (Байси), Ху, Хусйе, указанные в «Синьтаншу», телэские (хойхуские) – см. работу [Шабалов, 2014]. Также в «Синьтаншу» указано, что Тули-хан правил племенами Кидань и Мохэ. Возможно, на какое-то время часть племен Кидань и Мохэ попадали в зависимость от Хйели-хана. Это могли быть кидани и мохэ, обитавшие в современной Восточной Мон-голии. Тургуты всегда опасались нападения с востока, где обитала основная часть киданей и мохэ, и весьма сомнительно, что все кидани и мохэ были в вассальной зависимости от тургутов.
Еще в 624 г., т.е. за шесть лет до потери суверенитета тургутами, по сообщению хроники «Синьтаншу», Тули сдался танским властям. Импера-тор Тхай-цзун по этому поводу сказал: «Ныне у тукюесцев происходят ги-бельные смятения. Власть хана не признают. Тули есть ближайший род-ственник, но и он не ручается за личную безопасность, и прибегнул к нам. Как скоро северные кочевые придут в слабость, то наши пограничные пре-делы спокойны. Впрочем и при их погибели мы не сможем почитать себя вне опасности. Есть непредвидимые случаи, могущие навлечь несчастия» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 259]. То есть император Тхай-цзун ясно понимал, что следствием внутренней борьбы будут слабость номадов и на границе с ними будет спокойно.
Далее хроника «Синьтаншу» пишет: «Когда же он поставлен был гу-бернатором, Тхай-цзун в указе сказал ему: «Когда дед твой Кижинь был поражен, дом Суй восстановил его и не мстил. Твой отец Шиби напротив сделался врагом Дома Суй. Ты ныне в крайности прибег ко мне и я, смотря на прошедшие примеры, не поставляю тебя ханом. Я желаю доставить спо-койствие Срединному государству, и спасти твой род от погибели; и по сей причине даю тебе губернаторство. Не нападайте друг на друга». Тули с пре-клонною головою выслушал государево наставление» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 259].
Тули-хан вскоре по дороге к императорскому дворцу умер в возрасте всего 29 лет. «Ему наследовал сын его Хэлоху. Император предпринял пу-тешествие в Гю-чен-гун. Тулиев младший брат Гешешуай, служивший в гвардии, тайно условился с своими родовичами произвести бунт, отнять Хэлоху и возвратиться на север, почему и решился напасть на путевый ла-герь государя. В сию ночь поднялся сильный ветр. Гэшешуай, опасаясь, чтоб заговор не открылся, с криком начал стрелять в средний лагерь и убил несколько человек. Телохранители устремились против || него. Хэлоху бе-жал, убил конюших и украл лошадей, чтоб переправиться через реку Вэй, но объездным караулом схвачен и убит. Гешешуай бежал за горы. После че-го чины снова представили государю, что не должно селить тукюесцев внут-ри Китая. Император также скорбел; почему Ашину Сымо поставил Ими-нишу Сылиби-ханом и удостоил прозвания Ли; назначил ему иметь орду по северную сторону Желтой реки и всех тукюесцев возвратил на прежние зем-ли» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 260].
В вышеприведенной цитате из «Cиньтаншу» видим новые тургутские имена: Хэлоху, Гэшешуай, Сымо, Иминишу и Сылиби, не исследованные нами.
Антропоним «Хэлоху», вероятно, объясняется монголоязычными сло-вами «хэл хургэх – сообщать, передавать известие», от монгольского «хэлэн – язык речь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 585] или же «хэлхэх – соеди-нять, собирать в одно, индексировать», от «хэлхээ – связка, нить, индекс, указатель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 587]. «Хэлоху» также может быть объяс-нен хакасским словом «хылых – характер, нрав» [Субракова, 2006. С. 890]. Отдать предпочтение монголоязычному или хакасскому слову трудно, мо-жет быть «хэлоху» тем и другим.
Антропоним «Гэшешуай» объясняется монголоязычным словом «Гэшхэша – топчущий» от слова «гэшхэсэ – поступь, ход» [Шагдаров, Че-ремисов, 2010. Т. 1. С. 244], «гэшхэша» – иркутский диалект. На современ-ном монгольском «гишгэлт – поступь, шаги» [Лувсандэндэв, 1957. С. 118].
На тюркоязычии значения не имеет.
Антропоним «Сымо», вероятно, объясняется монголоязычным словом «сум(ан) – стрела» [Лувсандэндэв, 1957. С. 363], по-бурятски «hомон – стрела» [Шагдаров, Черемисов, 2010.Т.2. С. 559], по-западно-бурятски «hомо – стрела», сымо еще может быть от монголоязычного слова «сэм – осторожный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 374].
По-хакасски можно сблизить данное слово с «сым – рябчик, тихий, спокойный» [Субракова, 2010. С. 551].
По-киргизски сближается со словами «сыйма – равный», «сыймак – птица счастья», «сыймыктуу – вызывающий чувство гордости, почетный» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 178].
Предпочтительное монголоязычное слово «суман – стрела», учитывая значение лука со стрелами в жизни номадов. Ашине Сымо, вероятно, дали имя Сымо, пусть будет «проникающий как стрела».
Антропоним «Иминишу», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «эмнэгшуулах – необъезженный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 671], но мо-жет быть производным от монголо-тюркского слова «им – лекарство» [Суб-ракова, 2006. С. 124], «эм – лекарство» [Лувсандэндэв, 1957. С. 670], «эм-шан – врач, лекарь» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 664], отсюда «эмшэлэгшэ – лечить, медик» [Там же. С. 664]. Действительно, в то время тургуты потеряли суверенитет и нуждались в правителе, который утешил бы их как лекарь, т.е. в какой-то мере психологе-врачевателе. Табгачский импе-ратор Китая это понимал и, возможно, Иминишу Ашина Сымо подходил на роль врачевателя-психоаналитика.
Слово «Сылиби» на монголоязычии, вероятно, означает «сайд – ми-нистр, сановник» [Лувсандэдэв, 1957. С. 342] и является титулом, а нелич-ным именем. Император Тхай-цзун, понимая, что Иминишу Ашина Сымо остался без государственной территории, назначил его «сайд – сановни-ком», при своем правительстве, но для утешения его называл формально ха-ном, такое вполне возможно.
«Синьтаншу» продолжает повествование про XIII хана тургутов. Ими-нишу Сылиби-хана Сымо: «Сымо был дальний родственник Хйелиев. Отец его назывался Дулу ше. Еще когда Кижинь бежал к Дому Суй, то поколения, оставшиеся по северную сторону Великой песчаной степи, поставили Сымо ханом; а по возвращении Кижиня в свои владения Сымо сложил с себя хан-ское достоинство. От природы был остр; искусно гадал…
Но как он лицом походил на тюркестанца Ху, то подозревали, что он не из рода Ашины: по сей причине был только Гяби Дэлэ, а не имел досто-инства Ше [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 260].
В вышеприведенной цитате видим два новых имени тургутской знати: Дулу Ше и Гяби Дэлэ.
Антропоним «Дулу-Ше», вероятно, объясняется монголоязычными словами «Дулаан – теплый» и его производным «дулиа – теплая погода» [Лувсандэндэв, 1957. С.158]. В. В. Бартольд название казахского племени «дулат», связанного с именем «Дулу», которое часто встречается в истори-ческих источниках, объясняет монголоязычным словом «доголон – хромой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 150] или, как пишет В. В. Бартольд, «дуклан – хро-мец, хромой» [Бартольд, 2002. С. 529].
Можно сблизить слово «дулу» с монголо-киргизским словом «дулий – глухой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 162], по киргизски «дулой – глухой, ушная сера» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 202]. Возможно кто-то из предков был глухо-ват, возможно сам Дулу слышал несколько хуже нормы. Но поскольку В. В. Бартольд считает, что «Дулу» от слова «доголон», то предпочтительнее та-кое объяснение.
Слово «Гяби-Дэлэ», вероятно, оскорбительное прозвище, данное Сы-мо. «Синьтаншу» пишет, что Сымо походил на тюркестанца, т.е. лицо у него было более европеодное, чем у большинства тургутского населения. Поэто-му он не имел звания Ше, которое происходит, по нашему мнению, от мон-голоязычного «шиираг – сильный», а не от иранского слова «шах – царь». Вспомним «шаньюй – сильный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 605] то же, вероятно, из того же ряда и, вообще, на хунну, тургутов, монголов и т.д. иранское влияние в древности и раннем средневековье было незначи-тельное, а в расовом отношении в VII в. тургуты-турки, по данным археоло-гических исследований, были монголоиды [Дебец, 1949; Ошанин, 1958 и др.]. Гяби Дэлэ, видимо подозревали, что он не из рода Ашина, а незакон-норожденный, потому и прозвище соответствующее.
С монголоязычия слово «Гяби» объясняется словом «габа – щель, расщелина, трещина, ягодица, попа, попочка, анальное отверстие» [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 184], по-монгольски «гав – трещина, расще-лина» [Лувсандэндэв, 1957. С. 104]. Отсюда прозвище Сымо «Гяби Дэлэ» как «человек, появившийся из земной трещины» или же подобие еврейского «бен шма – сын проститутки».
Несмотря на такое прозвище, Сымо своими способностями и талантами заслужил, чтобы его именовали ханом Сылиби Иминишу Сымо.
С тюркоязычия слов «Гяби» объяснения не имеет.
Хроника «Синьтаншу» пишет, что император Тхай-цзун, «…считая его верным, дал ему важный военный чин и губернаторство в Хуа-Чжеу с управлением бывшего Хйелиева аймака. Он помещен был в Хэ-нань и по-вышен в княжеском достоинстве» [Бичурин,1950. Т.1. С. 260].
«Синьтаншу» далее сообщает, что по указанию императора «…сбили при Желтой реке высокую насыпь, на которой вручили хану жалованную грамоту и пожалование государем литавры и знамена. Еще государь указал пожаловать военачальника Ашину Чжун восточным Чжуки-князем, воена-чальника Ашину Нишу западным Чжуки-князем и обоим быть помощниками при Сымо» [Там же. С. 260].
Здесь видим тургутские имена и титулы VII в.: Ашина Чжун, Чжуки-князь и Ашину Нишу, еще неисследованные, попробуем рассмотреть их ме-тодом сравнения с тюркскими и монгольскими языками.
Антропоним «Ашина Чжун» объясняется монголоязычными словами «ашина-шоно – волк» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 617], тотемное название тургутов и «Чжун-зуун – восточный, восток, левый» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 211]. «Чжун», думаю, слово тургутское, а не китайское. Н. Я. Бичурин переводит слово «чжун» как «верный, усердный» [Бичурин, 1950. Т.1.С. 263], если «верный – «унэн» [Лувсандэндэв, 1957. С. 484], то семантически слово несколько отдаляется от значения «Чжун-зуун».
С тюркоязычия слово «Чжун» объяснений не имеет
Титул «Чжуки» объясняется монголо-тюркским словом «зууг – сторо-на, направление» [Лувсандэндэв, 1957. С.208], по-киргизски «жак – сторо-на» [Абдулдаев, 2003. С. 61]. Полное имя Ашины Чжун Чжуки-князя в пере-воде на русский язык звучит как «Волк, князь левого направления».
Антропоним «Ашина Нишу», вероятно, объясняется по аналогии с Ашина Чжук монголоязычным словом «орно – запад» [Лувсандэндэв, 1957. С. 330], но семантически не безупречно. Более подходит фонетически другое монголоязычное слово «нийлэх – соединяться, объединяться» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 267], к тому же объединение было весьма актуально для номадов.
С тюркских языков слово «Нишу» объяснения не имеет.
В Хэнани Сымо пробыл со своими людьми три года. «Хан Иминиши Сылиби Сымо скончался в 645-м г. Синьтаншу» сообщает: «Следуя за госу-дарем на войну в Ляо [Южная Маньчжурия], он был ранен стрелою. Импе-ратор высасывал кровь из раны; так он жалел его. Сымо по возвращении скончался в столице» [Бичурин, 1951. Т.1. С. 262].
В примечании к цитате из «Синьтаншу» Н. Я. Бичурин, видимо, меха-нически следуя за средневековой летописью «Ганьму», страну Ляо, указан-ную в Южной Маньчжурии, куда направлялись император Тхай-цзун и Сы-мо с целью завоевания, ошибочно называет Кореей. Корея находится на по-луострове, а не в Южной Маньчжурии, куда надо добраться, преодолев всю Маньчжурию, т.е. Южную и Северную. В Южной Маньчжурии жили мон-голоязычные кидани, государство которых китайские авторы называли Ляо.
«Синьтаншу» пишет: «Как скоро народ, по отбытию Сымо, подался на юг, то Чеби-хан силою занял прежние земли его.
Чеби также был из рода Ашины, из Тулиева аймака, по имени Хубо. Он был наследственно малым ханом. Когда пал Хйели, то поколения хотели поставить Хубо государем над собою: но в это время Сияньто объявил себя ханом и они поддались ему. Чеби был чрезвычайно решителен и благоразу-мен: и потому народ охотно повиновался ему. Сйеяньто боялся его, и шел к нему, чтобы убить его. Чеби с своим народом уклонился. Несколько тысяч конницы по пятам преследовали его, но не могли одержать поверхности [верха]. Чеби ушел на северную сторону Золотых гор. Золотые горы с трех сторон состоят из отвесных утесов: только с четвертой есть проход, по кото-рому можно проехать конному и на телеге. Земли ровные, и Чеби занял их. Он, имея 30 000 || строевого войска, объявил себя Ичжу Чеби ханом; кочевал в 10 000 ли от Чань-ань. Он покорил на западе Гэлолу, на севере Гйегу; ча-сто выезжал для похищения людей и скота у Яньто. Когда Яньто пришел в бессилие, то Чебиево положение еще лучше сделалось. В двадцать первое ле-то, 647, отправил сына своего Шаболо Дэлэ к Двору для представления местных произведений, причем просил дозволения лично явиться к Двору» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 263].
В вышеприведенной цитате видим пять тургутских имен, которые нам предстоит исследовать: Чеби-хан, Хубо, Ичжу, Гэлолу и Гйегу.
Антропоним «Чеби-хан», возможно, объясняется монголо-тюркским словом «чеберде – осторожно, действовать осмотрительно, умело» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 354], по-монгольски «жив – ловкость, хитрость, уловка» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 178]. Вероятное имя Чеби-хана переводится как «осто-рожный и ловкий хан». Согласный «ч» часто переходит в «ж» и «ш».
Л. Н. Гумилев слово «Чеби-хан» истолковал как тюркское «Кюбэ-хан», на русский не перевел и оставил без комментария. Думаю, в тюркских язы-ках в древности и современности слово «кюбэ» не было, потому Л. Н. Гуми-лев оставил его без перевода.
Может быть слово «чеби» восходит к монголоязычному слову «шивээ – укрепление, крепость» [Лувсандэндэв, 1957. С. 649].
Но может быть слово «чеби» объясняется монголоязычным «сэбэр – чистый, прекрасный, красивый, великолепный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 205]. В ДТС это слово перешло из легенды об Огуз-кагане, со-зданной, по мнению специалистов, в XI в. в Малой Азии [ДТС, 1969. С. 142].
Антропоним «Хубо» объясняется монголо-тюркским словом «хубоо – край, кромка, берег, оторочка, обшивка, кайма, кант» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т. 2. С. 477], по-хакасски «хубал – оторочка, пучок» [Субракова, 2006. С. 855]. Имя «Хубо» вполне допустимо у номадов, учитывая их склонность давать имена, одушевляющие предметы из неодушевленного ми-ра, например, «модэ – дерево», «дулсан – тепло» и т.д.
Что хотел сказать Л. Н. Гумилев, непонятно. Когда он переводит слово «хубо» как «ильчур» по-тюркски, а на русский язык как алтайская ветвь» [Гумилев, 1993. С. 470]. Если он имел в виду откочевку Хубо на северную сторону Золотых гор, то Чеби-хан носил имя Хубо до отступления от Сйе-яньто. После перехода на северную сторону Золотых гор Чеби-хан объявил себя Ичжу.
В ДТС слово не интерпретировано.
Вероятно, слово «Хубо» объясняется монголоязычным словом «хув – янтарь, янтарный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 558].
Антропоним «Ичжу» объясняется монголоязычным словом «иччуур-гуй – наглый, нахальный, бесцеремонный [Лувсандэндэв, 1957. C. 224]. Чеби-хан вполне заслуженно объявил себя «Ичжу-иччуургуй – бесцеремон-ный», т.к. занял земли, уже заселенные другими племенами и покорил пле-мена Гэлолу и Гйегу, а также похищал скот и людей у племени яньто.
В ДТС слово «Ичжу» неинтерпретировано.
Этноним «Гэлолу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хэлэлцээ – переговоры, соглашение, договоренность, сделка» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 587]. Если слово «гэлолу» объяснить как «карлук», то оно скорее монгольское, чем тюркское, окончание «лук» более характерно для монголоязычия, чем для тюркоязычия. «Карлук – харлуг», несмотря на об-щеалтайский корень «кар-хар», что означает «черный», а «харлуг» на мон-голоязычии значит «чернявый» (иркутский диалект), как говорилось выше, свойственно монгольским языкам, «харлулха – делать черным» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 407]. Если «карлук» рассматривать как слово, означающее «чернявый», то это монголоязычный этноним, полученный ими по внешнему признаку [Никонов, 1970. С. 24].
Этноним «Гйегу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «гийгуулэх – освещать, озарять» от монголоязычного «гэгээн – светлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 117, 131]. Видимо, в VII в. северное племя гйегу от-личалось от монголоязычных и монголоидных тургутов более светлым цве-том кожи по сравнению с жителями монгольских степей, каковыми были угроязычные европеодные динлины – носители Тагарской культуры [Мель-хеев, 1986. С. 17].
В ДТС слово не интерпретировано.
Н. Я. Бичурин прямо называет гйегу хягасами, вероятно, он прав. Среди современных хакасов довольно часто встречаются люди со светлым лицом. Хакасы, видимо, получили светлый цвет кожи, т.к. они смешались с угроязычными европеодными динлинами, аборигенами Прибайкалья и юга Красноярского края.
На тюркских языках и в ДТС слово «гйегу» объяснений не имеет.
Шел 647-й год. «Синьтаншу» сообщает: «Император послал воена-чальника Ань Тьхяо-чже и Хань Хуа принять его. По прибытии их в орду Чеби пришел в затруднение, потому что он не имел желания ехать ко Двору. Хань Хуа тайно условился с Гэлолу схватить его. Чеби усмотрел это. Хуа умер в драке с сыном Чебиевым Чжиби Делэ; Тьхяо-чже убит. Император прогневался, и отправил военного сановника Гао Кхань, чтоб он с войсками ойхоров [уйгуров] пугусцев напал на Чеби. Главные его старейшины Кэллу-нишукюй Сылифа и Чумугунь Мохэду Сыгинь один за другим покорились» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 264-265].
В цитате из «Синьтаншу» бесспорно тургутскими антропонимами яв-ляются: Чжиби Делэ, Кэллунишукюй Сылифа и Чумугунь Мохэду Сыгинь, которые предстоит исследовать.
Антропоним «Чжиби», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «джибхалн – величие», отсюда «джибхалантай – величественный» [Бур-дуков, 1940. С. 66], по-бурятски «жабхалан – величие, великолепие, пыш-ность, величественный, великолепный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 348].
По-тюркски «жебе – стрела, наконечник, жало стрелы», «жебек – ряд, строй», «жибире – болтать, тараторить» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 242].
Думаем, слово «Чжиби» лучше объясняется монголоязычным «джиб-халн – величие», чем тюркским «жебе – стрела».
Известный монгольский полководец Джебе-нойон в XIII в. носил по-добное имя. Имя Джебе-нойона этимологически и по смыслу объясняется монгольским словом «джибхалн – величественный». Ранние тургуты так же, как и монголы, давали своей знати «благородные» имена. Вероятно, оши-баются те историки, которые из-за незнания монгольского языка выводят имя Джебе-нойона из тюркского «жебе».
Антропоним «Кэллунишукюй», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хэлэрхуу – языкастый, любящий поговорить, поспорить, поругать-ся» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С.517], отсюда «хэлэрхуушэ» (иркут-ский диалект) в том же значении. Китайские летописцы, возможно, перепута-ли «х» с «к», что часто бывало. В переводе Н. Я. Бичурина не приходится сомневаться, он самый точный из всех переводчиков с китайского языка.
Также возможно объяснение с монголоязычия через слово «холыг – дальновидный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 532], по-бурятски «холошог – да-лековато».
В ДТС такого слова нет.
В тюркских языках слово «кэллунишукюй» значения не имеет.
Вероятное объяснение слова «сылифа» см. выше.
Антропоним «Чумугунь», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «чухам – точный, верный, реальный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 636] и его производными, например, «чухамлуулах», возможно, 1400-1500 лет назад монголоязычные говорили с окончанием «н», но может быть и «чумугунь» объясняли другим монголоязычным словом «шумгай – быстро, растороп-но» (иркутский диалект), «шумуухан – быстро, растропно» [Шагдаров, Че-ремисов, 2010. Т. 2. С. 622].
В ДТС слово не интерпретировано.
Слова «мохэду» и «сыгинь» рассмотрены выше.
В русском переводе «Чумугунь Мохэду Сыгинь» звучало бы, вероят-но, так: «верный, крепкий, умный».
С тюркских языков объяснения данных слов нет, кроме «мохэду», это общее монголо-тюркское слово «тупой» в значении «крепкий, прочный».
В 679-м г. тургуты восстали против табгачско-китайского правления, было это в первый год правления императора Тьхяо-лу. Тургутский ста-рейшина Ашидэ во главе племен Выньфу и Финьчжи поднял бунт. Этнони-мы Выньфу и Финьчжи, вероятно, китайское произношение тургутских пле-мен, исследованию с монголо-и тюркоязычия не поддаются. Хроника «Синь-таншу» сообщает: «Они поставили Ашину Нишуфу ханом. Старейшины 24 округов все взбунтовались и приняли его сторону. Для усмирения их назна-чены трое главнокомандующих: Сяо Сы-йе Юань Да-чжи и Ли-Цзин-гя. Сии полководцы, полагаясь на свои победы, не брали предосторожностей. Выпа-ли снега и ратники терпели холод. Неприятели неожиданно напали и нанесли большое поражение. До десяти тысяч потеряно убитыми и в плен взятыми» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 265].
Слово «Ашина» рассмотрено ранее (см. выше), согласны полностью с Л. Н. Гумилевым, который считал это слово, происходящим от монголо-язычного «шоно – волк» [Гумилев, 1993. С. 22].
Антропоним «Нишуфу хан», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нисаха – отрекаться» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 607]. Действительно, Ашина Нишуфу хан отрекся от опеки табгачско-китайского императора и поднял два племени на борьбу с сюзереном.
В ДТС слово не объяснено.
Далее в «Синьтаншу» написано: «В следующем году, 680, Хин-кянь дал сражение у горы Хэй-шань, и совершенно разбил их. Свои подчиненные убили Нишуфу, и с его головою покорились» [Бичурин, 1950.Т. 1. С. 265].
В 682-м г., в первый год правления императора Юн-шунь, Гудулу поднял восстание против табгачско-китай ского правления.
Хроника «Синьтаншу» сообщает: «Гудулу был дальний родственник Хйелиев, глава поколения Ханьли-Юаньин в губернаторстве Юнь-чжун. Он наследственно получил достоинство тутунь... Гудулу ограбил девять родов (хойху – Н. Я. Бичурин) и мало-помалу очень разбогател лошадьми: почему объявил себя ханом. Из младших своих братьев дал Мочжо достоинство Ша, а Дусифу достоинство Шеху» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 266].
Исследуем ономастику пяти тургутских слов: Гудулу, Ханьли, Тутунь, Мочжо и Дусифу. Слово «Юаньин», вероятно, китайское, исследованию с монголо-тюркоязычия не поддается.
Слово «Гудулу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хот-логч – ведущий, ведомый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 556], бурятским «хутэлхэ – вести, руководить» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 505]. В. В. Радлов перевел слово «гудулу» как «кутлук – счастливый» [Радлов, 1890. С. 2].
Во-первых, В. В. Радлов не учел, что китайские летописцы, как прави-ло, путают «г» с «х», а звук «к» с «ц» и вместо «кутлук» было бы скорее «цутлук». Во-вторых, в слове «гудулу» аффикс скорее монгольский, чем тюркский. В-третьих, в тюркских языках слово «кут» не употребляется в значении «счастье», а означает благополучие при пожелании и поздравле-нии наподобии русской здравицы. Для обозначения счастья есть другое сло-во «бактылуу – счастливый, счастливец» [Абдулдаев, 2003. С. 38]. «Кут болсун» в дословном переводе может означать «заботу, ухаживание, зани-маться скотоводством, иметь домашний очаг» [Юдахин, 1965. Т. 1. С.452]. В киргизском и современном и современном турецком «кут» не означает сча-стье, несет другую смысловую нагрузку. Настоящее тюркское слово, озна-чающее счастье – «талаан» [Субракова, 2006. С. 579].
В ДТС слово «qut» употребляется в значении «душа, жизненная сила, счастье, благо, благодать, благополучие, удача, успех» [ДТС. С. 471, 473]. Авторы ДТС несколько широко истолковали слово «qut», в памятнике Кю-ль-Тегену в действительности «qut» означает благополучие, удача. У кирги-зов распространено до сего времени имя «Талай – счастливый».
Монголоязычное слово «гудулу – хутэлхэ – вести, руководить» более подходит для характеристики хана (подробнее см. [Шабалов, 2013. С. 131-145]).
Этноним «Ханьли» объясняется монголоязычным словом «хань – друг, спутник, попутчик» [Лувсандэндэв, 1957. С. 518] и с его производными «ханштай, ханьцах». Подобный этноним вполне допустим среди язычников – номадов.
Может быть объяснен хакасским словом «ханчы – кровопийца, крово-сос» [Субракова, 2006. С. 800].
Титул «Тутунь» может быть объяснен как монголоязычным словом «тудэн – столько, столь, так, сколько, такой, некоторый, номинальный, фик-тивный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 264] (иркутский диалект), так и тюркоязычным словом «тутун – принять как своего ребенка» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 272], хакасским «тудун – дым, дымный» [Субракова, 2006. С. 687]. В недавнем прошлом жил иркутский бурят с именем Тудыхэн.
Должность тутуня появилась в сяньбийской среде, вероятно, тутуни были связаны с учетом скота, людей, домовладений (дым считался домовла-дением).
Венгерский ученый Ю. Немет, отличающийся монголофобией, в своей статье «К вопросу об аварах» перечисляет монголоязычные слова: «каган – глава государства, властитель…», «баян – личное имя кагана, богатый, сила, состояние…», «катун – княжна, жена кагана…», «тарган – название высоко-го титула и привилегированного сословия…» и «тудун – самый высокий (после кагана) титул у аваров – правящий князь…». Впоследствии было об-наружено чрезвычайно важное свидетельство у Махмуда Кашгарского: «tudun – распорядитель, тот, кто распределяет в селении воду в арыках».
Происхождение слова ясно: оно произведено от тюркского глагола «tut – держать, хранить, ловить» [Немет, 1976. С. 299-300].
Ю. Немет, наверное, не знаком с работой Дж. Пуллиблэнка, который убедительно доказал, что слова «каган» и «катун» не тюркские, а заимство-ванные тюрками от своих предшественников «туюйхуней и жуань-жаней» [Пуллиблэнк, 1986. С. 56-61].
Монголоязычные слова «баян» и «тархан» Ю. Немет безапелляционно называет тюркскими. В слове «баян» корень общий, монголо-тюркский – «ба», но аффиксы монголоязычные, тюркоязычные окончания на «н» не существуют. В тюркских языках они принимают следующие формы: «бай, байлу, байтык, байбича, байбиче, байике [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 94-95], а монголоязычные формы: «баян, баяут, баяндер, баяндай» и никогда монго-лоязычные окончания не принимают формы, присущие тюркоязычию, и наоборот, т.е. они не пересекаются. Так что Ю. Немет явно поспешил объ-явить монголоязычное слово «баян» как «богатство, богатый» тюркским. Такая спешка, видимо, обусловлена не только незнанием монгольского язы-ка, а попросту игнорированием его ввиду малочисленности и слабости мон-голоязычных людей, здесь попросту настоящее довлеет над прошлым, осо-бенно у недобросовестных и тенденциозных ученых.
Ссылка Ю. Немета на Махмуда Кашгарского, безусловна, ценна, но сделана без учета конкретно-исторической и географической ситуаций. А историческая и географическая ситуации таковы: М. Кашгарский жил в XI в. в Восточном Туркестане, речь идет о конце VII в. Гудулу хан жил в Монго-лии, а не в Восточном Туркестане, где воду распределяли и «тутунь (тудун)» – тот, кто это делал. В Монголии, где арыков было очень мало, да-же в южных районах, следовательно, и не было должности – распределите-ля воды и «тудун (тутунь)», вероятно, занимался учетом скота и людей, рас-поряжался маршрутами кочевок, т.е. определял, где, сколько и какого наро-ду должно быть.
Титул «тутунь» сближается, с большей долей вероятности, с монголо-язычным «тудэн» – столько, сколько, так, такой и т.д.» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т. 2. С. 264] и больше подходит по смыслу.
В ДТС есть слово «tutun – держать, хватать, ловить, браться, придер-живаться, заикаться, запинаться, затмиться, задерживаться» [ДТС. С. 593]. Как уже говорилось, слово, значение которого «держать, хватать, заикать-ся» вряд ли может являться должностным лицом, титулом. Авторы ДТС де-лают ссылку, как и Ю. Немет, на М. Кашгарского: er kejik tutundi – мужчина поймал косулю и т.д. Ю. Немету зададим вопрос: «Чтобы поймать косулю мужчина обязательно должен быть титулован? Нетитулованные как будто не могут ловить косулю?»
Антропоним «Мочжо», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «морч – следопыт» [Лувсандэндэв, 1957. С. 246]. С тюркских языков слово «мочжо» объяснений не имеет. Л. Н. Гумилев слово «мочжо» перевел на тюркский язык как «капаган» и интерпретирует как «хищный». Л. Н. Гу-милев противоречит сам себе. Выше была приведена цитата из его работы, в которой он указывает, что тургуты в детстве имеют одно имя, становясь взрослым, носят другое. Следуя этому, «мочжо» никак не может быть «ка-паганом». «Мочжо» – имя, данное при рождении, а «капаган» – второе имя или титул, присвоенный ему при возведении ханом.
ДТС не интерпретировал данное слово.
Антропоним «Дусифу» объясняется монголоязычным словом «дусал – капля», «дусалах – капать, падать каплями» [Лувсандэндэв, 1957. С. 160], имеет сакральное значение у шаманистов. «Дуhалга – капанье, брызганье» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 309]. Маловероятно объяснение из монголо-тюркского слова «дуу – шум, гул, гвалт» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 201] и их производных «дууулда, дуула и т.д.».
В ДТС данного слова нет.
Хроника «Синьтаншу» повествует: «Как скоро поколения покорились, то Гудулу составил с ними заговор, вследствие которого все, и Або, и Дага-ни поверстаны в число рядовых» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 267].
В приведенной цитате есть слово «Дагани», которое, несомненно, тур-гутское, а не китайское, означающее титул.
Титул «Дагань» объясняется монголоязычным словом «дагалт – свита» [Лувсандэндэв, 1957. С. 139], по-бурятски «дахал – свита, приспешник» [Че-ремисов, 1973].
В ДТС слово «дагань» не интерпретировано.
С тюркских языков слово «дагань» объяснений не имеет.
«Синьтаншу» пишет: «В первый год правления Чан-шеу… Гудулу умер. Сын его по малолетству не получил престола…
Мочжо сам объявил себя ханом…» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 268].
В 693 г. умер Гудулу хан и младший брат его Мочжо был выбран тур-гутским ханом. Хроника «Синьтаншу» из-за того, что Мочжо не был утвер-жден Танским императором на должность хана, пишет, что он «сам объявил ханом…». В глазах официального хрониста Танской империи, каковым был автор «Синьтаншу», Мочжо – самозванец. На самом деле он самозванцем не был, а был провозглашен тургутами ханом, но не был утвержден табгаско-китайским императором.
Слово «Або» рассмотрено выше и сделано заключение, что «Або» – монголо-тюркоязычное слово, означающее, возможно, «дядя – авга» или «ав – отец» [Лувсандэндэв, 1957. С. 17]. По-тюркски «ата – отец, папа» [Абдулдаев, 2003. С. 32].
Далее «Синьтаншу» продолжает: «…чрез несколько лет после похи-щения престола произвел нападение на Лин-чжеу (местность в Ордосе – Ш.А.С.). Он побил и в плен увел множество военных и народа… Кидань-ский ли Цзиньчжун с прочими поднял бунт. Мочжо просил дозволения – для выслуги – идти на мятежников… Мочжо неожиданно напал на Сунлюский аймак, захватил все семейство и обоз Ли-Вань-жуна (киданьского правителя – Ш.А.С.). Старейшины рассеялись. Императрица очень была довольна его услугою и опять отправила Чжи Вэй к Мочжо с бунчуком и грамотою на высший новый титул» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 268].
Этот указ еще не дошел до Мочжо, как он напал на Ордос и совершил убийство и грабежи, но в конце концов гарнизоны остановили его. В 697-м г. Мочжо извинился перед императрицею и попросил взять его в сыновья, а дочерей выдать за князей. Также Мочжо требовал вернуть тургутов, поко-рившихся империи, из Ордоса и продовольственную помощь, но получил отказ [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 268-269]. Но Мочжо задержал посланника и последние просили императрицу удовлетворить просьбу, что она и сделала.
С получением продовольствия, земледельческих орудий и железа настроение Мочжо снова изменилось и он «со 100 000 конницы пошел на юг… Мочжо разбил Юй-чжеу и Фэй-ху, потом разорил Дин-чжеу, убил гу-бернатора Сунь-янь-гао, жег жилища, и большие селения опустели» [Бичу-рин, 1950. Т. 1. С. 269].
Хроника «Синьтаншу» повествует: «Мочжо, упоенный славою побед, низко думал о Срединном государстве, и даже гордился пред ним. Войско его было столь же многочисленно, как и в Хйелиево время. Земли его содер-жали и вдоль и поперек до 10 000 ли пространства. Все иностранные владе-тели повиновались его повелениям. Он еще поставил Дусифу старшим. Гудулуева сына Могюя младшим Ча, и обоим дал по 20 000 войска. Сына Фугюя поставил малым ханом, достоинством выше обоих Ча, Фугюй по до-стоинству был выше Ча, и управлял 40 000 войск Чумугая и пр., всего до де-сяти родов, и имел титул Кюси-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 270].
В вышеприведенной цитате из «Синьтаншу» мы видим нерассмотрен-ные тургутские имена и титулы: Могюй, Ча, Фугюй, Чумугай и Кюси-хан.
Антропоним «Могюй» объясняется монголоязычным словом «могой – змея» [Лувсандэндэв, 1957. С. 240]. Могюй, вероятно, родился в год змеи или был чрезвычайно беспокойным мальчиком, извивался в колыбели, как змея, поэтому и получил подобное имя. В ДТС есть согдийское слово «модос – маг, волхов» [ДТС, 1963. С. 346], в VII в. тургуты, возможно, согдийски-ми именами называться вряд ли могли. Вообще, влияние ираноязычных на номадов сильно преувеличено.
В тюркских языках слово «Могюй» значения не имеет.
Титул «Ча» может быть как тюркским, так и монголоязычным словом «Чаа – война, военный» [Субракова, 2006. С. 910], по-монгольски «чадал – мощь, сила, способность» [Лувсандэндэв, 1957. С. 625], отдать предпочтение кому-либо невозможно.
В ДТС слова «ча» нет.
Антропоним «Фугюй», вероятно, объясняется монголо-тюркским сло-вом «бугын – олений» [Лувсандэндэв, 1957. С. 83]. Л. Н. Гумилев «Фугюй» прочитал как «богю» и оставил без перевода на русский язык. Слова «богю» нет в тюркском языке, есть слова, похожие, например: «богок – зоб», «богоо – кандалы», «богооз – сквернослов» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 137]. Как нам кажется, наиболее вероятным словом, объясняющим «фугюй», является «бугын». Китайские летописцы перепутали звук «б» с «ф», что характерно для них.
Антропоним «Чумугуй» объясняется монголоязычным словом «шумгай – быстро, расторопно» (иркутский диалект), «шуумухан – быстро, расто-ропно» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 622], но может быть объяснен другим монголоязычным словом «чухам – точный, верный, реальный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 636].
С тюркских языков слово «чумугуй» объяснения не имеет.
В ДТС слово «umul» названо этническим родо-племенным объедине-нием тюрок [ДТС, 1969. С. 156] и не дано никаких объяснений.
Антропоним «Кюси» объясняется монголо-тюркским словом «кус – кучхуч – сила, мощь» [Субракова, 2006. С. 219], [Юдахин, 1965. Т. 1. С.473], [Лувсандэндэв, 1957. С. 580]. Л. Н. Гумилев слово «кюси» перевел как прозвище «тоси – властитель запада» [Гумилев, 1993. С. 470]. Кюси-хан властителем запада никаким образом быть не мог. На стыке VII и VIII вв. за-паднее Кюси-хана были ханы Западно-тюркского каганата, бывшие в тесном сотрудничестве с табгачско-китайскими императорами Китая, Кюси – вла-ститель запада, такое имя дать не могли.
Шел 703 год. Хроника «Синьтаншу» далее повествует: «В третие лето правления Чан-ань, 703, Мочжо прислал посланника Мохэ-Даганя просить о принятии дочери его за сына наследника престола. Императрица приказала князям Чжун-цзунь и Чжун-мин явиться к Двору в церемониальном одеянии. Мочжо опять прислал большого старейшину Или Таньханя, и с ним 1000 лошадей в благодарность за брак» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 271].
В цитате из «Синьтаншу», несомненно, тургутскими являются имена: Мохэ Дагань и Или Таньхань, которые были уже исследованы (см. выше).
Может вызвать возражение имя Или Таньханя. «Или» большинство ученых читают по-тюркски как «эль – народ», но есть и монгольское слово «ил – открытый, явный, ясный, очевидный, легальный, гласный» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 219]. «Таньхань – танхи – изнеженный, избалованный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 391], такое имя допустимо, учитывая, что тургуты в начале VIII в. были язычниками.
Возможно, слово «таньхань» сложное, состоит из двух: «тан – вы» [Лувсандэндэв, 1957. С. 389] и «хани – друг, спутник, дружеский» [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 296]. Старейшину Таньханя, возможно, звали «открытый, дружелюбный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С.¬ 394].
В ДТС слово «таньхань» не интерпретировано.
Шел 715 г. Хроника «Синьтаншу» продолжает: «Мочжо отправил сы-на своего Янвочжы Дэлэ в службу при дворе… В следующем году Мочжо отправил сына своего Ине-хана, и с ним Тунво Дэлэ и Хоба Гйелифу Шиши-би с отборною конницею напасть на Бэй-тьхин» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 272].
В этой цитате появляются новые тургутские имена: Янвочжы, Ине, Тунво и Хоба Гйелифу Шишиби.
Антропоним «Янвочжы», вероятно, объясняется монголоязычным словом «янзлаг – красивый, нарядный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 694]. Хакас-ское слово «янзирга – грубо разговаривать, орать» [Субракова, 2006. С. 1062] и бурятское «янгархуу – капризный, обидчивый, недовольный, мни-тельный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 704] объясняет меньше, чем монгольское «янзлаг».
В ДТС слово «янвочжы» не интерпретировано.
Антропоним «Ине», вероятно объясняется монголоязычным словом «инээд – смех», «инээх – смеяться» [Лувсандэдэв, 1957. С. 221] или же кир-гизским словом «ини – младший брат, племянник, братишка» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 301], [ДТС, 1969. С. 210]. Возможно, имя Ине-хана, сына Мочжо» на русский язык переводится как «улыбающийся (братишка) хан».
Маловероятно, чтобы ханского сына назвали по-тюркски «ине – мать, самка, матка» [Субракова, 2006. С. 126], «инек – корова» [Юдахин, 1965. Т.1.С.301], [Субракова, 2006. С. 145].
Антропоним «Тунво» объясняется монголо-тюркским словом «тун-тунгалаг – чистый, прозрачный, светлый, ясный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 424], [Юдахин, 1965. Т.2. С. 267]. Маловероятно, чтобы слово «Тунво» объ-яснялось тюркским словом «тун – первенец» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 267], [Субракова, 2006. С. 676], [ДТС, 1969. С. 586], потому что «тун» без окон-чания, а «Тунво» есть аффикс, означающий, что слово длиннее, имеет про-должение.
Антропоним «Хоба» объясняется монголо-тюркским словом «хоб», «хобат». «Хоб – усиливающая частица» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 429], а по-хакасски «хобат – возглас шамана при обращении к небесам» [Субракова, 2006. С. 830], во всех случаях это возглас. Вероятно «хоба» может быть сближено с монголоязычным словом «хобдог – жадный, нена-сытный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 429].
В ДТС не интерпретировано.
Антропоним «Гйелифу» объясняется монголоязычным словом «чиен-дуур – визгливый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 117].
С тюркоязычия слово «гйелифу» объяснения не имеет, так же и в ДТС.
Антропоним «Шишиби» объясняется монголоязычным словом «шиш – сорго, гаолян» [Лувсандэндэв, 1957. С. 655], по-бурятски «шишаганаан – писк, пискотня» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 615].
В ДТС такого слова нет, есть «;i;ir» – слово санскритское.
На тюркоязычии слово «шишиби» объяснения не имеет.
Полное имя «Хоба Гйелифа Шишиби» в русском переводе означает «очень (совсем) визжащий и пискливый». Подобные имена вполне допусти-мы у язычников.
Шел 716 г. Хроника «Синьтаншу» сообщает, что Мочжо «…когда со-старился, стал глупее и неистовее. Аймаки возроптали и начали отлагаться. Из десяти родов восточные пять Дулу и западные пять Нушиби просили Двор принять их в подданство. Три поколения Гэлолу, Хувушу и Ниши, главнокомандующий в Дамо Дэуцзиньчжус, главнокомандующий при Инь-шань Мулофуги, главнокомандующий при Сюань-чи Ташили Хуби с своими подчиненными поддались Китаю» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 273].
Здесь мы видим нераспространенные с точки зрения ономастики слова: Дулу, Нушиби, Хувушу, Ниши, Дэуцзиньчжус, Мулофуги, Ташили и Хуби, которые подлежат исследованию.
Этноним «Дулу» В. В. Бартольд, возражая Абульгази и Березину, объ-яснил, что первоначально название племени «дулат ныне в составе казахов», произошло от монгольского слова «доголон – хромой» [Бартольд, 2002. С. 529]. Возражение вполне обоснованно, но считаю, что этноним «дулат» произошел от монголо-тюркского слова «дулий – глухой, непрозрачный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 162], [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 202]. Вероятно, этно-ним «дулу» произошел от монголоязычного слова «дулан – тепло, ясный, теплый» [Лувсандэндэв, 1957. C. 158] и приняло форму монгольского мно-жественного числа «ат».
В ДТС слова «дулу» нет.
Возможно, родоначальник племени «дулат» был не только хромым, но и глуховатым человеком.
Этноним «Нушиби», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нуудэлшэн – кочевник, кочующий, кочевой (нуудэлшэнэй бууса – останов-ка кочевников, кочевье)» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 619].
Если попытаться сблизить с киргизским словом «нуска – образец, при-мер для подражания» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 58], то это арабское слово. В это время тургуты еще не слышали об арабах, они встретились позже.
Видимо, нушиби отличались особой подвижностью, если номады называли их «кочевниками».
В ДТС слово «нушиби» не интерпретировано.
Этноним «Гэлолу» разобран (см. выше).
Этноним «Хувушу» объясняется монголоязычным словом «хубуушэлхэ – считать сыном, усыновлять, обращаться как с сыном» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т.2. С. 478].
С тюркских языков слово «хувушу» значения не имеет, так же и в ДТС.
Этноним «хувушу», вероятно, свое значение получил по родоначаль-нику племени, которого, видимо, усыновил кто-то из тургутского племени.
Этноним «Ниши», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нисхагар – низенький и пузатый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 607]. Видимо, этноним «ниши» получил свое название по имени родона-чальника, который был невысокого роста и пузатый или же объясняется другим монголоязычным словом «нийд – согласие, общительность, обходи-тельность» [Лувсандэндэв, 1957. С. 268], также этноним «ниши» может быть объяснен словом «нуудэлчин – кочевник, кочевой, кочующий» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 281].
В киргизском языке есть слово «нишалла – лакомство из сахара» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 57], но это слово иранское. Думаю, тургуты вряд ли давали иранские имена будучи жителями Монголии, другое дело, когда они были изгнаны с родины телэскими (хойхускими) племенами или иначе – огу-зами на территорию Казахстана и Туркменистана, тесно соприкасались с ираноязычными народами и массово перенимали их язык. Хотя такие уче-ные, как С. Г. Кляшторный и ему подобные, всячески преувеличива-ют влияние ираноязычных племен и народов на центрально-азиатских нома-дов.
В ДТС слово «ниши» нет.
Антропоним «Дэуцзиньчжус», вероятно, объясняется монголоязычным словом «дээрэмчин – разбойник, грабитель, бандит» [Лувсандэндэв, 1957. С. 171]. Подобные имена с криминальным оттенком могли иметь место, зо-лотоордынский темник-узурпатор носил имя «Манай» («манн – черт, дья-вол») [Лувсандэндэв, 1957. С. 234].
С тюркоязычия слово «Дэуцзиньчжус» значения не имеет, так же и в ДТС.
Антропоним «Мулофуги», вероятно, объясняется монголоязычным словом «мулигэр – гладкий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 566].
С тюркоязычия слово «мулофуги» значения не имеет, так же и в ДТС.
Антропоним «Ташили» объясняется тюркским словом «таш – камень» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 216]. По-хакасски «тас – камень» [Cубракова 2006. C. 600] и их производными, означающими «каменный».
В ДТС, кроме значения «камень», имеется значение «внешний вид, об-лик».
Маловероятно, чтобы «ташили» объяснялся монголоязычным словом «ташаа – бок, ложь, неправда, заблуждение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 398].
Антропоним «Хуби» объясняется монголоязычным словом «хуби (хувь) – часть, доля, судьба, участь» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 458], [Лувсандэндэв, 1957. С. 560]. Слово «хуби» за 1400 c лишним лет не изменилось.
В ДТС этого слова нет.
Маловероятно, чтобы слово «хуби» объяснялось тюркским словом «хуба, хубаа – пучок, бледный, оторочка» [Субракова, 2006. С. 855].
На русском языке полное имя Ташили Хуби звучит как Каменная доля.
Думаем, тюркско-монгольское имя Ташили Хуби не пугало его и окружающих, а было понятным, особенно в Центральной и Западной Мон-голии. Население этой части Монголии было, по всей видимости, двуязыч-ным: наряду с разновидностью монгольского языка они владели тюркским. Тургуты и часть телэсцев переняли у киргизов письменность и к началу VII в. вовсю пользовались ею.
Хроника «Синьтаншу» продолжает повествовать: «Мочжо при усми-рении девяти родов дал сражение по северную сторону Великой песчаной степи. Девять родов рассеялись. Мочжо еще ходил для усмирения девяти родов. Байегу дал сражение при реке Дулэ, и был совершенно разбит. Мочжо, налегке возвращаясь, не брал предосторожностей по дороге. В од-ном большом лесу толпа разбитых байегусцев внезапно напала на Мочжо. Ему отрубили голову, и доставили китайскому посланнику Хэ Лин-цуань, который препроводил ее в столицу. Гюй Дэлэ, сын Гудулуев, напал на мало-го хана, убил его и с ним истребил весь род его. Поставили Мочжоева сына Могиляня под наименованием Бигя-хана…
Бигя-хан Могилянь собственно был малый Ша, имел доброе сердце, был дружелюбен. Сознавая, что он не по личным заслугам возведен, уступал престол Кюе Дэлэ, но Дэлэ не смел принять: почему Могилянь наследствен-но вступил на престол…
По смерти Мочжо, Кюе Дэлэ всех служивших при сем хане государ-ственных людей предал смерти; только одного Туньюйгу пощадил: потому что дочь его Пофу была женою Могигяня. Туньюйгу был отрешен, и послан в свое поколение. Впоследствии Туциши Сулу сам себя объявил ханом. Мно-гие роды в тукюеском поколении начали колебаться» [Бичурин, 1950. Т. 1.¬ С. 273].
В приведенной цитате из «Синьтаншу» видим несколько новых имен, топоним и этноним, которые будут исследованы путем сопоставления с тюркскими и монголоязычными словами. Это этноним Байегу, топоним Дулэ, антропонимы: Гюй Дэлэ, Могилянь, Туньюйгу, Пофу, Туциши Сулу, титул Бигя-хан.
Этноним «Байегу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «байгуулагч – организатор, основатель, создатель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 56]. Байегу, видимо, получили свое племенное название или от человека - основателя рода-племени, или по характерному признаку – профессии стро-ителя. Номады строили загоны для скота и другие деревянные конструкции.
Байегу, по мнению историков, это современное монголоязычное племя, проживающее в основном на территории Внутренней Монголии, куда пере-селились в XVII в. из района Прибайкалья и Забайкалья. Если бы байегу были тюркоязычным племенем, то они оставались таковыми до настоящего времени и, возможно, тюркизовали бы окружающие племена в виду слабо-сти монгольского языка. Тюркизация достигается, по мнению академика Б. Я. Владимирцова, в силу необыкновенного консерватизма и простоты тюрк-ского языка [Владимирцов, 2005. С. 33].
В ДТС «bajirgu» не интерпретировано, но там пишется, что «байегу – племя, обитавшее на северо-востоке от тюрок» [ДТС, 1969. С. 79].
Слово «байегу – байгуулагч – байгуулха», вероятно, производное от монголоязычного слова «байха – быть, находиться, стоять, становиться» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 107].
Маловероятно сблизить и объяснить другим монголоязычным словом «барга – грубый» [Там же. С. 116], хотя семантически и фонетически слово безупречнее, чем «байгуулагч». В то же время в слове «барга» нет звука «ай» и аффикса «гу».
Слово «байегу» не может быть тюркским словом «байырки – прежний, былой, давний, древний, первобытный» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 99], потому что этноним племени был дан в прошедшем времени и вместо аффикса «егу» стоит окончание «ыркы».
Племя байегу обитало по берегам Байкала и Забайкалья, видимо, с конца IV в., т.е. по переходу на северную сторону пустыни Гоби, а до этого жили в составе телэских племен в Ганьсу и Ордосе. Байегу, как и гулигане, в VI-VIII вв. не подчинялись тургутам, а затем в VIII-IX вв. не входили в ка-ганат хойху [Румянцев, 1967. С. 134-135]. Байегу удалось подчинить в IX в. другому монголоязычному народу – киданям. Кидань ныне – племя в со-ставе киргизов и язык у них киргизский. Это племя, давшее свое имя Китаю и китайцам, проживает на западе Таласской долины, на границе с Казахста-ном. Также племя китай есть в составе башкир и узбеков [Валиханов, 1985. Т. 2. С. 154].
Известный российский историк Г. Н. Румянцев по поводу этнической принадлежности байегу-байыргу (так написано в орхонских памятниках) пи-сал: «…судя по району их расселения, совпадающего с местами обитания в то же время токуз-татар (девять татар), и принимая во внимание, что в текстах байыргу иногда называются «девять байыргу», возможно отожде-ствить их с «девятью татарами», и, следовательно, отнести к числу монголо-язычных племен. Титул, который носили владельцы ийр-байыргу-erkin, монгольский. Сам этноним байыргу может быть отождествлен с позднейшим баргут – названием большого союза древнемонгольских племен, обитавших в Забайкалье, в частности, в Баргузине. По эвенкийским преданиям, в древ-ности, до прихода эвенков, там жили баргуты. С именем байыргу, по-видимому, связано название р. Баргузин и страны Баргуджин-Тукум» [Ру-мянцев, 1962. C. 133].
Топоним «Дулэ» Н. Я. Бичурин называет «Тола». Тола – одноименная река в Монголии, входит в бассейн р. Селенги. Название «Тола», видимо, от монголоязычного слова «толь (толин) – зеркало, зерцало, круглая бляха, красота, словарь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 406].
Маловероятно, чтобы название р. Тола объяснялось тюркскими сло-вами «толо – полно, полный» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 247], «толай – разный, различный, весь, все» [Субракова, 2006. С. 641].
В ДТС слово «Дулэ» не интерпретировано.
Антропоним «Гюй» (Дэлэ – см. выше) объясняется монголоязычным словом «гуйх – бежать, бегать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 129], отсюда «гуйл-га – просьба, подношение, подарок [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 222]. Рождение мальчика номады воспринимали как подарок, подношение.
В ДТС есть слово «gu» и толкуется как усилительная частица, взята из памятника в честь Кюль-Тегина в 732 г.
На тюркских языках слово «Гюй» значения не имеет, есть близкое по произношению слово «гюль», но оно иранское, означающее цветок.
Полное имя Гюй Дэлэ по-русски звучало бы как «бегающий по земле».
Антропоним «Могилян», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «могой – змея» [Лувсандэндэв, 1957. С. 240], «могай – дракон, жа-ба» [Субракова, 2006. С. 249], отсюда «могой – змеиный», «могойрхуу – змееобразный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 241].
В ДТС слово «могилян» не интерпретировано.
Л. Н. Гумилев слово «могилянь» оставил без перевода и комментария [Гумилев, 1993. С. 470].
Антропоним «Туньюйгу» (Тоньюкук, орхонских надписей), вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «тунгалач – чистый, прозрачный, светлый, ясный» [Лувсандэндэв, 1951. С. 424], «тунук – прозрачный, чи-стый, настоящий, действительный, лучший» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 268], «тон – настоящий, чистый» [Субракова, 2006. С. 647].
Маловероятно, чтобы слово «Туньюйгу» объяснялось киргизско-хакасским словом «тон – мерзлый, замерзший, мерзлота» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 250], [Субракова, 2006. С. 646], но может быть монгольским словом «тунирхуу – заставляющий упрашивать себя» [Лувсандэндэв, 1957. С. 424].
Вероятнее всего, его имя было «Туньюйгу (Тоньюкук) – чистый, свет-лый».
В ДТС нет объяснений имени Тоньюкук, там указано, что он «советник тюркских каганов…» [ДТС, 1969. С. 574].
Антропоним «Пофу» объясняется, вероятно, тюркским словом «порiк – шапка, головной убор» [Субракова, 2006. С. 389] или же монголоязычным словом «помбогор – округлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 336]. Пофу была женой Могиляня, т.е. ханшей и, возможно, любила дорогие головные уборы, за что ее прозвали Пофу или же она была округлой формы.
В ДТС слово не интерпретировано.
Антропоним «Туциши», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «туруулэгшэ – председатель» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 269], туруулэгч – победивший [Лувсандэндэв, 1957. С. 433], но может быть сближено с другим монголоязычным словом «туших – опора» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 435].
Туциши еще может быть монголоязычным словом «тургэн – быстрый, скорый, спешный, вспыльчивый, горячий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 432], другое написание слова «тугю» – «тургут», вероятно, это вариант слова «тургут» (тюргеши).
В ДТС слово «туциши» не интерпретировано.
Антропоним «Сулу» объясняется тюркоязычным словом «сулуу – кра-сивый» [Абдулдаев, 2003. С. 176].
Полное имя «Туциши Сулу» в русском переводе, вероятно, звучало бы как «победивший, красивый», то, что первая половина имени монгольская, а вторая на тюркоязычии, ничего необычного нет, для двуязычных это было вполне нормально. У современных бурятов, например, Шабалов – монголо-язычная, Александр – русифицированная версия греческого имени, ничего необычного в этом нет.
Титул «Бигя-хан» объясняется монголоязычным словом «бага – малый, небольшой, младший» [Лувсандэндэв, 1957. С. 53]. Могилянь был «постав-лен под наименование» Бигя-хана, т.е. младшим ханом по отношению к табгачскому правителю Танской империи «и обещался почитать Сына неба как сын отца» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 275].
В. В. Радлов слово «бигя» сделал «погу» и перевел как «государь», не замечая другого монголоязычного слова «хан» и означавшего тоже «госу-дарь» [Радлов, 1890. С. 3]. У него получилось «масло масляное» – «госу-дарь государь».
Л. Н. Гумилев прочитал куда разумнее «бигя-бильге – мудрый» [Гу-милев, 1993. С. 470]. Думаю, слово «бигя-бага – младший».
С тюркоязычия слово «бигя» объяснить вразумительно невозможно.
В ДТС явно поспешили, когда слово «baya» [ДТС, 1969. С. 77] объ-явили согдийским, не рассмотрев (не исследовав) монголоязычное слово «бага», означающее «малый, небольшой, младший». Слово монголоязыч-ное, а не заимствованное. В Согдиану могло попасть с хунну или с эфтали-тами, задолго до появления тургутов. Об этом свидетельствует то, что в со-седних иранских языках отсутствует слово «baуa». Также данное слово в ДТС употребляется с монголоязычными словами «baуa targan» и «baya t;;rikan». Слова «targan» и «t;;rikan» являются монголоязычными, это убе-дительно доказал Дж. Э. Пуллиблэнк (см. выше). Возможно, авторы ДТС прислушались к мнению воинствующих иранистов типа С. Г. Кляшторного и ему подобных, которые не знают монгольского и тюркских языков, но счи-таются большими специалистами в истории древних и ранне-средневековых тургутов.
Далее «Синьтаншу» продолжает информировать: «Могилянь еще хо-тел обвести свою орду стеною и построить храмы Будде и Лао-цзы. Туньюй-гу сказал ему: «Тукюеский народ по численности не может сравниться и с сотою долею народонаселения в Китае и что он может противостать сему государству, этому причиною то, что тукюесцы, следуя за травою и водою, занимаются звероловством, не имеют постоянного местопребывания и упражняются только в военных делах. Когда сильны, идут вперед для при-обретения; когда слабы, то уклоняются и скрываются. Войска Дома Тхан многочисленны, но негде употреблять их. Они живут в городах. Как скоро разбиты на сражении, то плен неизбежен. Сверх сего учение Будды и Лао-цзы делает людей человеколюбивыми и слабыми, а не воинственными и сильными». Могилянь последовал его совету, и отправил посланника про-сить о мире» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 274].
Туньюйгу (Тоньюкук) оправдывал свое имя – «чистый и ясный»: он обладал ясным умом и прозорливостью. Действительно «учение Будды и Лао-цзы делает людей слабыми, а не сильными». Об этом свидельствует следующий пример из истории: последний объединитель Монголии Даян-хан в 1524 г. привез буддийскую веру из Тибета и силой стал насаждать желтую веру среди своих подданных и последствия этого оказались ката-строфическими: сокращение населения Монголии, болезни, огромное коли-чество мужчин исключалось из воспроизводственного процесса вследствие целибата (обязательного безбрачия духовенства), духовенство также было исключено, самое главное, и из сферы материального производства и мн. др.
Не было в первой половине XVI в. у Даян-хана такого мудрого совет-ника, как Туньюйгу (Тонюкука), который еще в VIII в. ясно и кратко обрисо-вал последствия учения Будды, как повествует об этом династийная хроника «Синьтаншу».
Монголия лишь в наше время стала выбираться из кризиса, в котором оказалась из-за насажденного в XVI в. Даян-ханом учения Будды. Монголь-ский академик Шагдарын Бира активно выступает за возрождение тенге-ризма, но таких единицы [Шагдарын Бира, 2011].
Длящаяся несколько веков кризисная ситуация вызвала научные и око-лонаучные споры и спекуляции. Так называемые ученые наподобие С. Г. Агаджанова, С. Г. Кляшторного, Г. Д. Барфилда, Н. Н. Крадина, А. Г. Оло-винцева, М. Аджи и др., не знающие монгольского и, возможно некоторые из них, тюркских языков, стали активно говорить о незначительной и слу-чайной роли монголоязычных в истории, при этом преувеличивая роль дру-гих народов, тем самым внося раздор в отношения других народов, в том числе тюрков и монголов.
Думаем, что лучший вариант – баланс между учением Будды и древ-ней языческой верой в Вечное Синее Небо, обратиться к японскому и китай-скому опыту развития веры.
Шел 721 г. Хроника «Синьтаншу» повествует: «В сие время сын неба решился предпринять путешествие к горе Тхай-Шань… Могилянь отправил вельможу Ашидэ Гйелифу к Двору с дарами, и он следовал за императором к жертвоприношению горе… Туфаньцзы (тибетцы – Ш.А.С.) письменно про-сили его заключить союз с ними, чтоб произвести грабительство на грани-цах. Могилянь не принял сего предложения, а грамоту их представил импе-ратору. Сын Неба похвалил его, и посланника его Мэйлучжо угостил столом в тронной Цзы-чень-дянь» [Бичурин, 1950. Т. 1. C. 276].
В цитате из «Синьтаншу» два антропонима: вельможа Ашидэ и по-сланник Мэйлучжо, которые предстоит разобрать, безусловно, тургутские.
Антропоним «Ашидэ», вероятно, то же самое, что «ашина», только с окончанием «дэ». «Ашина» рассмотрено выше, аффикс «дэ» означает на монголоязычии «волчье», «волчий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 617], или же может быть объяснен другим монголоязычным словом «ашид – вечно, всегда, вечность» [Лувсандэндэв, 1957. С. 50].
Антропоним «Гйелифу» см. выше.
С тюркоязычия, думаю, объяснения нет, т.к. значения не имеет, так же, как и в ДТС.
Антропоним «Мэйлучжо», вероятно, объясняется монголоязычным словом «мэх – хитрость, обман, надувательство, уловка» [Лувсандэндэв, 1957. С. 254] и его производным «мэхэлээшэ – обманщик, мистификатор» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 578]. Мэйлучжо, видимо, был челове-ком чрезвычайно хитрым и жестоким, он отравил Бигя хана Могиляна.
«Мэйлучжо» мог быть объяснен монголо-тюркским словом «мээлей – руковицы» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 49], но наличие аффикса говорит, что в слове «мэйлучжо» есть окончание и оно более длинное.
Маловероятно, что слово «мэйлучжо» было сближено с хакасским слово «мыхлирга – пищать» [Субракова, 2006. С. 261]. Монголоязычное слово «мэхээгша» семантически и фонетически ближе. Также маловероятно монголоязычное слово «мэлхий – лягушка» [Лувсандэндэв, 1957. С. 252].
В ДТС слова «мэйлучжо» нет, так же нет предыдущего «ашидэ».
Шел 731 год. Бигя хан Могилян не оставлял надежду в течение десяти с лишним лет жениться на принцессе из правящей в то время в Китае дина-стии Тан. Хроника «Синьтаншу» пишет: «Он не оставлял просить о браке, и, наконец, император согласился; почему хан отправил Гегйесуби принесть благодарность и просить о назначении срока для брака. Но, сверх чаяния, Мэйлучжо отравил хана, который в предсмертных страданиях казнил Мэй-лучжо и истребил весь род его, после чего скончался…
Вельможи единодушно поставили ханом сына его под наименованием Ижань-хана.
Ижань-хан на восьмом году царствования скончался, 739. Он всего от-правил к Двору три посольства. Младший брат его наследственно возведен под наименование Бигя Гудулу-хана.
Отправлен военачальник Ли Чжи с грамотою, которую хан наименовал Дынли-ханом. В следующем году, 740, хан отправил к Двору посланника Инаня с поздравлением на новый год…
Хан был малолетен. Мать его Пофу дозволила чиновнику Иньсы Дага-ню вмешиваться в государственные дела. Поколения пришли в несогласие» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 277].
В приведенной цитате из «Синьтаншу» мы видим новые тургутские имена: Гигйесуби, Ижань-хан, Дынли, Инань и Иньсы, которые нам предсто-ит исследовать.
Антропоним «Гигйесуби», вероятно, объясняется монголоязычным словом «гэгээн – свет, светлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 131] и его произ-водными «гэгээвтэр – светловатый» [Там же], «гийгуулэх – освещать, оза-рять, обрадовать, привести в блаженное состояние» [Лувсандэндэв, 1957. С. 117].
В тюркских языках слово «гигйесуби» значения не имеет, как и в ДТС.
Антропоним «Ижань-хан» объясняется монголоязычным словом эзэн – хозяин, владелец, обладатель, господин, владыка, повелитель» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 668]. «Вельможи единодушно выбрали сына Могиляна ха-ном» – так написано в «Синьтаншу», т.е. повелителем, хозяином и владыкой сделали сановника. Может быть объяснен хакасским словом «изен – в доб-ром здравии, здравствуй» [Субракова, 2006. С. 117], но вероятней монголо-язычное слово «эзен – повелитель», такое имя дали вельможи, когда его из-брали ханом.
Л. Н. Гумилев слово «Ижань» прочитал как «йоглыг-тегин», но оста-вил без перевода [Гумилев, 1993. С. 470] . В ДТС есть слово «ijin», но пере-ведено как «вслед за, следуя, соответственно», что по смыслу не подходит к титулу хана.
Антропоним «Дынли», вероятно, объясняется монголоязычным словом «тэнхлуу – бодрый, крепкий, сильный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 441]. В 739 г. Бигя Гудулу хан (младший предводитель) под именем Дынли (тэнхлуу) был возведен на тургутский престол.
В. В. Радлов перевел слово «дынли» как «блестящий» [Радлов, 1890. С. 3], что, на мой взгляд, является неправильным, не известно, с какого тюркского диалекта слова «дынли – блестящий».
«Дынли» некоторые ученые интерпретируют монголо-тюркским сло-вом «тенгри», что не совсем верно. «Дынли» не может быть истолковано как тенгри по следующим причинам: во-первых, слово «тэнхлуу – сильный» в значении «дынли» выглядит фонетически и семантически более уверенно, чем «тенгри»; во-вторых, если бы «дынли» было «тенгри», как правило, должно быть сопутствующее слово или сказуемое, наподобие «по воле», «поставленный», «рожденный» и т.д. В данном предложении нет такого сло-ва, т.е. нет сказуемого или сопутствующего слова.
В ДТС слово не интепретировано.
Антропоним «Инань», вероятно, объясняется либо тюркским словом «ини – младший брат, племянник», «иним – братишка» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 301], «ине – мать, самка» [Субракова, 2006. С. 126], либо монголоязыч-ным словом «инаг – дружеский, любезный, любимый, близкий, любовь» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 439]. Наиболее близко семантически и фонетически киргизское слово «иним – братишка».
В ДТС есть слово «i;;n», означающее «верблюдица». Вероятность, чтобы назвали человека, мужчину верблюдицей чрезвычайно мала [ДТС, 1969.С. 211].
Антропоним «Иньсы», вероятно, объясняется хакасским (тюркским) словом «iнзы – надбровье, надбровные дуги» [Субракова, 2010. С. 145], та-кое имя вполне допустимо у номадов, они до недавнего времени давали име-на: «хромой», «глухой» и т.д.
В ДТС есть слово «ini;», что означает спуск [ДТС, 1969. С. 211].
Шел 742 г. Хроника «Синьтаншу» излагает: «Восточный ша, колебле-мый страхом, напал на хана и убил его. Восточный Ша был Панькюе Дэлэ. После сего он поставил ханом сына Бигя-ханова: но вскоре Гуду Шеху убил его и поставил ханом младшего его брата Сюаня: потом и сего убил, и сам себя объявил ханом. В первое лето правления Тьхянь-бао, 742, хойху, гэло-лу и басими соединенными силами напали на Шеху и убили его; басимиского старшину почтили наименованием Гйедйе Иси-хана; а хойху и гэлолу сами себя объявили восточным и западным Шеху, и отправили посланника с до-несением. Вельможи объявили Панькюедэлэева сына Усу-миши-ханом, а сы-на его Гэлачи западным Ша.
Император отправил посланника склонить хана в подданство китай-ское. Усу не послушал, но подчиненные его были не согласны с ним. Басими и пр., всего три поколения, соединенными силами напали на Усу-миши. Усу-миши бежал. Западный его Шеху Абусы и Гэлачи с 5000 кибиток покори-лись. Гэлачи получил княжеское достоинство. Через год басими и пр. убили Усу-миши и голову препроводили в столицу, где она представлена в Вели-кий храм. На престол возведен младший брат его Бай-мэй Дэлэ Хулунфу под наименованием Баймэй-хана.
При сем хане в тукюеском Дому открылись великие смятения. Вельмо-жи избрали ханом басимского главу. Указано главноуправляющему в Шо-фан Ван Чжун-цы идти с войском воспользоваться тамошними смятениями. Дошед до гор Сахэнэй, он ударил на одиннадцать поколений Або-даганя и разбил их; только не покорил западные владения» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 278].
В цитате из «Синьтаншу» не исследованы следующие имена и титулы: Панькюе Дэлэ, Гуду, Гйедйе Иси-хан, Усу-миши-хан, Гэлачи, Абусы, Бай-мэй-хан Хулунфу; этнонимы: хойху, басими; топоним Сахэнэй.
Антропоним «Панькюе», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «пантагар – толстый, тучный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 69] и его производными: «пансагар – пухлый», «палдагар – приземистый» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 335].
В ДТС и тюркских языках объяснения слову «панькюе» нет.
Антропоним «Гуду», вероятно, объясняется либо тюркским словом «кут – оберег, пожелание благополучия» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 452], либо это сокращенное монголоязычное слово «хутэлхэ – вести, руководить» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 505]. В ДТС есть слово k;t, что означа-ет ожидать и слово «k;d – беречь, стеречь», так же могут быть сближены со словом «гуду».
Антропоним «Гйедйе» объясняется монголоязычным словом «гэдийх – упрямый» [Лувсандэндэв, 1965. С.132].
На тюркских языках слово «гйедие» значения не имеет, так же и в ДТС.
Антропоним «Иси-хан», вероятно, объясняется тюркским (хакасским) словом «ис (зи) – ум, разум, рассудок» [Субракова, 2006. С. 135], но может и монголоязычными словами «ис – колоть» [Лувсандэндэв, 1957. С. 222], «эцэг – отец» [Там же. С. 683]. В ДТС есть слово «isi – становиться горя-чим», «isig – горячий», вероятность объяснения имени хана мала.
Полное имя «Гйедйе Иси-хана», басимиского старшину, по-русски, ви-димо, звали «упрямый разум» и убили его, вероятно, за упрямство.
Антропоним «Усу», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «ус (ан) – вода, река» [Лувсандэндэв, 1957. С. 463], «суу – вода» [Юдахин, 1965. Т.2.¬ C. 167], но «ус» несколько ближе к «усу».
Антропоним «Миши» объясняется монголоязычным словом «мишээх – смеяться, улыбаться» [Лувсандэндэв,1957. C. 240].
В. В. Радлов толкует это слово как тюркское и вкладывает значение «воссевший» [Радлов, 1893. С.4]. В ДТС и в современных тюркских языках нет такого слова. Близкое слово к «миши» в тюркских языках «мышик – кошка» [Абдулдаев, 2009. С.144], по-хакасски «пырыс – кошка» [Субрако-ва, 2006. С. 413], по-монгольски «кошка – мии» [Лувсандэндэв, 1957. С. 240]. Слово общее для монголо-тюрков. Слово «миши – воссевший» В. В. Радловым истолковано, на наш взгляд, неверно, оно никоим образом не свя-зано с «миши».
В ДТС написано: «misir – имя собственное», но толкование не дано.
Антропоним «Гэлачи» объясняется монголоязычным словом «галч – истопник, кочегар, человек, связанный с огнем» [Лувсандэндэв, 1957. С. 110], видимо, был человек, с детства любивший огонь.
На тюркских языках «гэлачи» значения не имеет. В ДТС не интерпре-тировано.
Антропоним «Абусы», вероятно, объясняется монголоязычным словом «авга – дядя» [Лувсандэндэв, 1957. С. 19], «абга – дядя» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т.1. С. 27], но может быть тюркским словом «абыс – священ-ник» [Субракова, 2006. С. 23]. В ДТС есть слово, похожее на «абусы» – abucqa, означающее «старость», и слова «aba – отец, мать» [ДТС, 1969. С. 1].
Антропоним «Баймэй», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «баймбагай – очень большой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 57], при рожде-нии, возможно, был очень крупный ребенок, поэтому ему дали имя «Бай-мбагай». По-бурятски (иркутский диалект) «баймэй – мишень, приз, цель», по-монгольски «мишень, цель, приз – бай» [Лувсандэндэв, 1957. С. 56].
Баймей, Баймеевы – распространенная фамилия у иркутских бурятов.
По-тюркски «баймак – нижняя часть голени», «баймакта – наложить путы повыше копыт», «баймакталуу – привязанный за одну ногу конь», «баймактык – короткая веревка для привязывания коня за ногу» [Юдахин, 1965. Т. 1. С.97]. Ближе к «Баймэй» бурятское слово «баймей – мишень, цель, приз».
В ДТС слова «баймэй» нет.
Антропоним «Хулунфу» объясняется монголо-тюркским словом «хулун – масть лошади, дикая лошадь» [Лувсандэндэв, 1957. C. 562], по-тюркски «хулан – дикая лошадь» [Субракова, 2006. С. 861].
В ДТС слова «хулунфу» нет.
Этноним «Хойху» объясняется монголоязычным словом «хойт – север-ный» и его производным «хойхнуур – севернее» [Лувсандэндэв, 1957. C. 531]. В исторической литературе можно встретить различную интерпрета-цию слова «хойху (***хэ)». Но факт переселения ди-гаогюйцев севернее авар (жуань-жуаней) в конце IV в. никто из историков не отрицает.
Д. М. Позднеев, В. Н. Васильев считали, что ***-хэ – это и есть уйгур, но это слово персидское, производное от глагола «уймак – соединяться», при этом ссылаясь на ошибочное мнение Рашид-ад-Дина [Позднеев, 1899], [Васильев, 1872].
Похожей точки зрения придерживался А. Казембек [Казембек, 1841. С. 40], уроженец Персии, владевший персидским языком, который умолчал, что слово «уймак» иранское и значение имеет только на этом языке.
Самое большое внимание словам «уйгур» и «хойху» уделил В. В. Рад-лов, который доказывал, что слово «уйгур» это и есть «хойху». Его аргу-менты можно свести к следующему: слово «хойху» объясняется словом «уй-гур», а слово «уйгур» объясняется словом «хойху». Масло масляное – вот и весь аргумент уважаемого академика [Радлов, 1893]. Подробнее см. [Шаба-лов, 2014. С. 55-58].
В ДТС слово «хойху» отсутствует.
Этноним «басими» объясняется тюркским словом «башкарма – управ-ление, обязанности председателя» [Юдахин, 1965. Т.1. С.120], от слова «баш (бас) – голова» [Юдахин, 1965. Т.1. С.118]. Маловероятно объяснить его монголоязычным «басах – смотреть свысока, недооценивать» [Лувса-ндэндэв,1957.С. 66].
Племя басими кочевало на западе в долине р. Или и, видимо, управля-ло племенами, обитавшими там.
Топоним «Сахэнэй», вероятно, объясняется монголоязычным словом «cahaтай – снежный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 154], по-монгольски «цасны – снежный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 606].
На тюркских языках слово «сахэнэй» значения не имеет, так же нет этого слова и в ДТС.
4.3. Падение восточнотургутского каганата
Шел 745 г. Хроника «Синьтаншу» далее повествует: «Как хойху и гэлолу убили басимского хана, то хойхуский Гули Пэйло принял наимено-вание Гудулу Бигя Кюе хана. В следующем году, 745, он убил Баймэй-хана, и препроводил голову его к Бигя-хану, взял за себя Гудулуеву ханьшу Пофу, и с своим народом поддался Китаю… Хойху [уйгуры] овладели всеми тукюескими землями. В самом начале родовичи тукюеского Дома на западе разделились, и основали царство под названием западного Тукюе» [Бичу-рин, 1950. Т.1. С. 278-279].
Историко-ономастическую картину хойху (уйгуров) см. [Шабалов А.С., 2014].
Китайские династийные хроники излагают историю Восточного кага-ната тургутов с момента переселения хуннуского рода Ашина в 439-м г. из окрестностей г. Пиньляна в Отукенскую чернь на северо-западе Монголии (юг Хакасии), где через сто с небольшим лет, в 553 г. они образовали еди-ное государство на пространстве от центральной Монголии до современного Казахстана. Раздел государства на Восточную и Западную части привел к потере независимости в 640 г., суверенитет восстановлен был только в 680-м г. Тургутский Восточный каганат перестал существовать в 745 г. и власть перешла к хойхускому Гули Пэйло, принявшего наименование Гудулу Бигя Кюе Кагана, который «убил Баймэй-хана» тургутского. О массовой отчевке тургутского населения Восточного каганата на запад в источниках сведений нет. Возможно, утратив лидеров, тургуты растворились в окружающих мон-голо-тюркских племенах.
Хроника «Синьтаншу» описывает, что в 744 г. «Хойхуский Гули Пэй-ло принял наименование Гудулу Бигя Кюе хана. В следующем году, 745, он убил Баймэй хана… и с своим народом поддался Китаю» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 278]. В китайской династийной хронике бесстрастно зафиксирован конец Восточно-тургутской династии из рода Ашина и воцарение новой, хойхуской, династии северных номадов, но нигде не написано, во всяком случае, мы не встречали, чтобы тургуты в массовом масштабе покинули Монголию и переселились в Восточный Туркестан, Джунгарию и Семире-чье. Видимо, восточные тургуты как знатные, так и простой народ, остались на прежних местах, т.е. как жили, так и продолжали проживать на родной земле, ни о каком массовом переселении, как это сделали спустя век, некото-рые хойхуские племена, в частности югуры-уйгуры, они не совершали, наоборот, в Таншу есть сведения, что «прочие поколения поддались ойхо-рам (хойху)» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 300].
Глава 5. ТУРГУТЫ (ТЮРГЕШИ) ЗАПАДНОГО КАГАНАТА
5.1. Тургуты (тюргеши) в Восточном Туркестане, Казахстане
и в Средней Азии
Китайская хроника «Таншу» пишет: «В самом начале родовичи тукюеского Дома, на западе разделились, и основали царство под названием западного Тукюе» [Бичурин, 1950. Т. 1. C. 279]. Тургутов западного края китайские династийные хроники называли еще «туциши», по-монгольски слово звучит, вероятно, «туруулэгч – победивший, опередивший» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 433] или от слова «тургэдэшэхэ – ускоряться, торопиться, спешить» [Шагдаров, Черемисов, 21010. Т.2 С. 268], то же самое – быть одержимым. Родство слов «тургут» и «туциши» безусловное. В русском языке укоренился перевод «туциши» словом «тюргеши».
Заканчивался VI в. Хроника «Таншу» причину раздела единого тур-гутского государства видит в ссоре Далобяня, сына Мугань (Муюй) хана с Шаболио и повествует: «В западном Тукюеском Доме Далобянь сын Мугань-хана поссорился с Шаболио, и потому они разделились на два До-ма» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 279]. Причины раздела на два самостоятельных субъекта международного права была, конечно, несколько глубже, чем ссо-ра Далобянь-хана с Шаболио, но автор хроники интерпретирует именно так.
5.2. Историко-ономастическое исследование титулов и
имен тургутов (тюргешей) Западного Каганата
Антропонимы: Далобянь-хан, Мугань (Муюй) хан, Шаболио были ис-следованы выше.
Далее хроника «Таншу» продолжает: «Далобянь мало помалу усилил-ся; на восток распространился до Дулгинь, на запад за Золотые горы. Тйелэсцы, Куча, Иву и жители западного края, все покорились ему. Когда Чулохэу взял Далобяня в плен, то на его место возведен сын Янсо-дэлэев под наименованием Нили-хана. По кончине его, сын его Дамань возведен под наименованием Нигю Чуло-хана» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 279].
В цитате из «Таншу» появился новый ономастический материал: топо-ним Дулгинь, имена Янсо-дэлэ, Нили-хан, Дамань, Нигю Чуло-хан, которые безусловно тургутские.
Топоним «Дулгинь» объясняется монголо-тюркским словом «дуулга – шлем, каска» [Лувсандэндэв, 1957. С. 161], по-хакасски «тулага – забрало, шлем, панцирь» [Субракова, 2006. С. 675], так же может быть объяснен другим монголо-тюркским словом «тулга-таган – треножник» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 265], по-бурятски – подпорка, столб, колонна, треножник, ножка тагана [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 256], [Лувсандэндэв, 1957. С. 422].
Думаем, слова «дуулга, тулага – шлем», «тулга – треножник» мало подходят для объяснения названия реки Дулгинь, видимо, объясняется дру-гим монголо-тюркским словом «дуу – звук, звон, голос» [Лувсандэндэв, 1957. С. 160], «шум, гул, гвалт» [Юдахин, 1965. Т.1. С.201]. Дулгинь, ви-димо, в верховьях как и всякая горная река звонкая и шумная.
В ДТС слово «Дулгинь» нет.
Антропоним «Янсо» объясняется монголоязычным словом «янзлаг – красивый, нарядный, причудливый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 694], как и слово «янвочжы». Тюркское слово «янзирга – орать» [Субракова, 1957. С. 1062] также может быть объяснением слова «янсо», маловероятно.
В ДТС слова «янсо» нет.
Антропоним «Нили-хан» объясняется монголоязычным словом «нилээн – значительно, порядочно, довольно» [Лувсандэндэв, 1957. С. 268], «поря-дочный, значительный хан» – таково имя Нили-хана в переводе на русский язык. Оно может быть объяснено словом «нилбер – обильный» [Субракова, 2006. С. 278]. Предпочтительнее монголоязычное слово «нилээн – поря-дочный».
В ДТС слово «Нили» отсутствует.
Антропоним «Дамань» объясняется тюркским словом «дамалан – стремиться, горячо желать» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 183], но может быть объяснен монголоязычным словом «дамар – бубен» [Лувсандэндэв, 1957. – С. 145]. Предпочтительнее тюркское слово «дамалан».
В ДТС слово «дамань» отсутствует.
Антропоним «Нигю» объясняется монголоязычным словом «нигуулсэл – милость, милосердие, сожаление, сострадание» [Лувсандэндэв, 1957. С. 265].
Тюркское слово «ниге» (нигечи) – невестка, тетя» [Субракова, 2006. С. 277] не подходит для имени хана.
«Чуло» см. выше.
В ДТС есть слово «neg; – как, что, зачем, почему», вряд ли это слово сближается с антропонимом «нигю».
Полное имя Дамань Нигю Чуло-хана в русском переводе звучит сле-дующим образом: «Стремящийся к милости, разумный хан».
У Даманя Нигю Чуло-хана было монголо-тюркское имя, понятное его подданным, а также современным бурятам, киргизам, хакасам и др., кото-рые в большинстве являются двуязычными, а то и трехъязычными.
Шел 600 г. Хроника «Таншу» продолжает повествование: «Нили скон-чался вскоре по рождении Даманя; почему мать его опять вышла за младше-го деверя Поши-дэлэ… Из чиновников Сыфаян и Хунда управляли государ-ственными делами; прочие были те же, что и в восточных владениях. В каж-дую пятую и в каждую восьмую луну собирались для жертвоприношения духам» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 279].
Антропоним «Поши», вероятно, объясняется тюркским словом «пос - порожний, пустой» [Субракова, 2006. С. 383].
В ДТС этого слова нет.
Титул «Сыфаян», вероятно, объясняется монголоязычным словом «сэ-руун – неспящий, бодрствующий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 377]. Введение титула «сыфаян», возможно, обусловлено караульной службой, ночными дозорами у западных тургутов. Позже, в XIII в., Чингисхан ввел службу охраны, которая называлась «кешектин» и эта должность приравнивалась к тысяцкому.
В ДТС есть слово «sifat», с которым можно сблизить «сыфаян», но это слово арабское [ДТС, 1969. С.499]. До арабской агрессии оставалось еще почти век, тургуты и арабы, возможно, еще и не слышали друг о друге.
Титул «Хунда» объясняется монголоязычным словом «хундан – бело-головый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 564], это, вероятно, должность сокольни-чьего.
В ДТС слова «хунда» нет.
Шел 618 г. Хроника «Таншу» так описывает гибель Даманя Нигю Чу-ло-хана: «…пред падением Хуа Цзы он бежал обратно в столицу, и погиб от северных пограничных тукюесцев…Большая часть владений от Юй-мынь на запад находилась под державою Шегуя. Он противостал восточному тукюескому Дому. По смерти Шегуя младший его брат Тун Шеху наследо-вал престол под наименованием Тун Шеху-хана.
Тун Шеху-хан был храбр, имел способность соображать. Каждое его сражение венчалось победою; почему присоединил к себе Тйелэ, покорил Персию и Гибинь. Он имел несколько сот тысяч войска… После сего простер власть на весь западный край. Владетелям дал титул Сылифа, и отправил Тутуней иметь надзор за ними и собирать подати. В следующем году, 619, Шеху отправил посланника к Двору; и как Гэсана питал непримиримую зло-бу к Шеху, то сей просил убить Гэсану» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 283].
В цитате из «Таншу» не исследованы следующие антропонимы: Шегуй, Тун Шеху-хан, Гэсана; этноним: Тйелэ; титул Сылифа.
Антропоним «Шегуй», вероятно, объясняется монголоязычным словом «шигуу – плотный, близкий друг к другу, частый» [Лувсандэндэв, 1957. С.650], но может быть другим монголоязычным словом «еха», «их – боль-шой». На наш взгляд, семантически ближе «шигуу – близкий», но по значе-нию ближе «еха – большой».
На тюркских языках слово «шегуй» значения не имеет, так же в ДТС нет этого слова.
Антропонимы «Тун» и «Шегу» см. выше.
Антропоним «Гэсан» объясняется монголоязычным словом «гасан – умный не по годам» [Лувсандэндэв, 1957. С. 116]. В тюркских языках слово «гэсан» значения не имеет. Арабское имя «Хасан» и его производные здесь не применимы, в 619-м г. мусульманство еще не появилось в степях Монго-лии и Казахстана.
В ДТС этого слова нет.
Этноним «Тйелэ» объясняется монголоязычным словом «teqreq – теле-га», таково мнение Дж. Гамильтона, поддержанное С. Г. Кляшторным [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 59]. Дж. Гамильтон считал слово «теле» китайской транскрипцией старомонгольского слова «teqreq».
Этноним «теле» произносился как «ди». Думаем, этноним «ди-гаогюй-телэ-хойху» выражают название одного и того же народа [Шабалов, 2014].
Титул «Сылифа», вероятно, объясняется монголоязычным словом «сайд – министр, сановник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 342], то же самое, что и «сылиби».
На тюркских языках слово «сылифа», вероятно, значения не имеет.
Л. Н. Гумилев прочитал слово «сылифо-ше» как «силич-бег-шад» и перевел «красивый бег – князь» [Гумилев, 1993. С.467], а слово «силиби» прочитал как «алып» и перевел как «герой». Думаем, Л. Н. Гумилев оши-бался, речь идет о титуле, а не о красоте и геройстве. В «Таншу» прямо ука-зано, что «Сылифа» – титул и «отправил их хан Тун Шеху иметь надзор и собирать подати» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 283].
Вероятно, слово «сылифа» можно сблизить со словом из ДТС «s;l;g – военный, обладающий войском» [ДТС, 1969. С. 517], а также с монголо-язычным «цэрэг – войско, армия» [Лувсандэндэв, 1957. С. 622]. Позднее из монголизма «цэрэг» произошло слово «челеби».
В 625 г. Тун Шеху-хан просил императора о брачном союзе и тот со-ветовался с придворными. Хроника «Таншу» повествует: «Фык Дэ-и… ска-зал: …я прошу согласиться на брак, чтобы устрашить северных Ди; и как скоро мы утвердимся, то решимся предпринять меры». И так император со-гласился на брак, и указал князю Дао-ли отправиться к западному тукюескому Двору. Тун Шеху-хан обрадовался и в обратный путь с Дао-ли отправил Чженьчжутун Сыгини, а для заключения договора послал импера-тору венец, осыпанный дорогими камнями, золотой пояс и 5000 лошадей. В это время Восточный тукюеский Дом ежегодно нападал на границу, и доро-га на запад подвержена была затруднению; притом Хйели предуведомил, что царевна из Дома Тхан должна проезжать через его земли, и он не пре-минет задержать ее. Тун Шеху-хан скорбел, что не может заключить брака. Тогда он, полагаясь на свое могущество, не очень был милостив к подчинен-ным. Народ роптал и многие отложились; а родственник его Мохэду убил его… Мохэду вступил на престол под наименованием Кюйли Сыби-хана. Сыби-хан отправил посланника с дарами. В самом начале он отделил от государства малое ханство, а себя объявил верховным ханом, чем вельможи недовольны были. Поколение Нушиби поставило Нишу Мохэ Ше ханом. Нишу отказался от престола. Случилось, что Тун Шеху, ханов сын Шили Дэлэ, уклоняясь от смятений, произведенных Мохэду-ханом, бежал в Кангюй. Нишу принял его и возвел на престол под наименованием Иби Бо-лолюй Шеху-хана. Завязалась война по спору о разделении царства, и оба отправили к Двору посланника с дарами» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 284].
В цитате из «Таншу» не исследованы имена: Чженьчжутун Сыгинь, Кюйли Сыби-хан, Нишу Мохэ Ше-хан, Шили Дэлэ, Иби Бололюй Шеху-хан; этноним: Ди.
Антропоним «Чженьчжутун», вероятно, объясняется тюркскими сло-вами «женгис – непобедимый» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 248] и «жутун – устремляться вперед, иметь стремление» [Там же. С. 271]. Это сложное тюркское слово, состоящее из двух – непобедимый и устремленный вперед.
Титул «Сыгинь» см. выше.
Антропоним «Кюйли», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хуули – закон» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 472], «хууль – закон» [Лувсандэндэв, 1957. С. 569] и их производным «хуулин – законный», то же самое, что «хулюй» (см. выше).
В ДТС слова «кюйли» нет.
Антропоним «Сыби-хан» объясняется монголо-тюркским словом «сэбэр – чистый, прекрасный, красивый, великолепный» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т.2. С. 205], «сибер – искусный, умелый, аккуратный» [Субра-кова, 2006. С. 460].
Полное имя «Мохэду Кюйли Сыби-хана» в русском переводе звучало бы как «крепкий законный прекрасный хан».
Антропоним «Нишу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нуудэлшэн – кочевник, кочующий, кочевой» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 619], так же, как слово «нушиби». По-монгольски «нуудэлшэн» про-износится «нуудэлчин». Возможно объяснение другим монголоязычным словом «нисхагар – низенький, пузатый» [Там же. С. 607]. См. выше слово «ниши».
На тюркских языках слова «нишу» и «нушиби» значения не имеют, так же и в ДТС.
Антропоним «Мохэ» и «ше» см. выше.
Полное имя Нишу Мохэ Ше-хана в русском переводе будет звучать следующим образом: «Кочевой крепкий плотный хан».
Антропоним «Шили», вероятно, объясняется монголоязычным словом «шилэх – отбирать, выбирать лучшее» [Лувсандэндэв, 1957. С. 652] и его производными «шилмэл – отборный, лучший, избранный, испытанный», «шилдэг – лучший, отборный, избранный, испытанный» [Там же. С. 652].
Маловероятно слово «шили» объяснить монголо-тюркским словом шил – затылок, загривок» [Лувсандэндэв, 1957. С. 651], «шили – шейное сухожилие, загривок» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 408]. Так же имя ханского сына Шили Дэлэ нельзя объяснить монголоязычным словом «шулэн – суп, бульон, мясной отвар» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 627], [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 657]. В тюркских языках употребляется слово «шилен – вид угощения в складчину», в значении «суп-бульон, мясной отвар» упо-требляется слово «шорпо» и «сорпо», поэтому оно, видимо, заимствовано из монголоязычия.
В ДТС есть слово «;ila», но оно санскритское, что маловероятно: в VII в. тургуты еще не увлеклись буддийской религией, предпочитали своих бо-гов [ДТС, 1969. С. 525].
Вероятное значение слова «Шили Дэлэ», сына Тун Шеху-хана, «луч-ший на земле».
Антропоним «Дэлэ» см. выше, его значение – мир, земля.
Антропоним «Иби», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «иибии – бабушка (обращение к пожилой женщине» [Черемисов, 1973. С. 276], «иб ээзi – хозяин, хозяйка, домовладелец, юрта» [Субракова, 2006. С. 113]. В VII в., возможно, так обращались к старшему, к хозяину, вероятное значение слова «Иби».
В ДТС слово «иби» не удостоилось внимания, как будто его не суще-ствует.
Антропоним «Бололюй», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «болосронгуй – культурный, развитый, образованный, просвещенный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 74].
Маловероятно объяснение слова «бололюй» через монголо-тюркское слово «болох – становиться, делаться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 75], и «бо – становиться, делаться, быть» [Юдахин, 1995. Т.1. С. 141], [ДТС, 1969. С. 111].
Полное имя сына Тун Шеху-хана в русском переводе будет звучать следующим образом: Шили Дэлэ Иби Бололюй Шеху-хан – тюркское имя, русское – Лучший на земле (в мире), развитый старший хозяин хан.
Хроника «Таншу» далее повествует: «…владения западного края от-ложились, и тукюеский Дом пришел в великое бессилие. Народ весь поддал-ся Сы Шеху-хану; даже из собственного поколения Сыбиева мало по малу уходили и соединенными силами напали на Сыби-хана. Сыби бежал к Ал-тайским горам, где Нишу убил его, и объявил Сы Шеху верховным ханом.
Сы Шеху-хан по вступлении на престол пошел усмирять тйелэского Сйеяньто, напротив был разбит от него. Он был недоверчив, упрям, сжат в управлении подчиненными. Малый хан Или оказал государству большие за-слуги. Сы Шеху по наветам казнил его со всем родом. Народ весь пришел в изумление. Сверх сего, ненавидя Нишу, втайне замышлял убить его. Нишу бежал в Харашар. В непродолжительном времени Муби Дагань с рыцарями из поколения Нушиби замышлял взять Сы Шеху и низвести с престола. Ше-ху с легкою конницею бежал в Кангюй, и умер с печали. Вельможи приняли Нишу из Харашара, и возвели на престол под наименованием Дулу-хана.
Отец Дулу-ханов Мохэ Ше был подданный Шеху-хана… Гяна Ше как скоро вступил на престол, отправил посланника донесть Двору, что не смеет носить титул хана. Император отправил сановника Лю Шань-инь с бунчуком и грамотою, которою дал ему титул Туньалэу Балиби Дулу-хана. Он пожа-ловал ему литавру, знамя и великое множество шелковых тканей. Нишу от-правил посланника принесть благодарность» [Бичурин, 1950. Т.1. С.285].
В вышеприведенной цитате из «Таншу» не исследованы значения имен: Сы Шеху-хан, Муби Дагань, Гяна Ше; титул Туньалэу Балиби Дулу-хан.
Антропоним «Сы», вероятно, объясняется тюркским словом «сый – подарок, дареный, угощение» [Субракова, 1957. С. 547]. Рождение мальчи-ка номады считали подарком и, возможно, поэтому дали имя Сы, но имя Сы он мог взять уже взрослым, потому что он любил угощать, был гостеприим-ным человеком.
В ДТС есть слово «si – ломать, перемалывать, разламывать, разбивать, побеждать», возможно, его имя означает «победа».
На монголоязычии слово «сы» значения не имеет.
Продолжение имени «Сы», вернее, его титул состоит из монголоязыч-ных слов «Шеху-хан и переводится на русский язык как «большой хан». «Сы» – тюркское слово, а «Шеху-хан» - монголоязычное. Это тюрко-монгольский симбиоз, что обуславливается происхождением тургутов.
Антропоним «Муби» объясняется монголоязычными словами «муу – плохой, плохо, бедный, слабый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 249] и «бие – тело, организм, здоровье» [Там же. С. 68] или же «бий – есть, имеется, находить-ся» [Там же. С. 69]. Вероятно, Муби родился со слабым здоровьем, или же родители дали ему такое имя, чтобы отпугнуть злых духов, чтобы они не за-брали ребенка к себе, что вполне допустимо у язычников-номадов [Митрош-кина, 2007. С. 28].
В ДТС есть слово «mu abыr – толкователь снов, но это слово арабское: в VII в. тургуты вряд ли слышали об арабах.
Титул «Дагань» уже исследован. Дагань объясняется монголоязычным словом «дагалт – свита», «дагах – следовать, сопровождать» (см. выше).
Антропоним «Гяна» объясняется монголоязычным словом «ган – стальной, булатный, сталь, булат» [Лувсандэндэв, 1957. С. 110]. По-тюрски (кирг.) «гана – частица ограничения» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 176], что мало-вероятно в имени человека, и не простого, а хана.
В ДТС слова «гяна» нет.
Слово «Ше» см. выше. «Ше-шигэх – на монголоязычии «плотный».
Антропоним «Туньалэу», вероятно, объясняется сложными монголо-язычными словами «Тунь – очень, совершенно, абсолютно» [Лувсандэндэв, 1957. С. 407] и «алиа – резвый, шаловливый, веселый, шутливый» [Там же. С. 31]. Так же может быть объяснен монголо-тюркским словом «тун – чи-стый, прозрачный» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 267], «тунгалаг – чистый, про-зрачный, светлый, ясный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 424].
Видимо, имя Туньалэу монголо-тюркское с учетом того, что имя это хан получил от табгачского императора Китая, который наверняка знал разновидность монгольского, потому что сам был сяньбийского (монголь-ского происхождения.
В ДТС есть слово «tun – покой, спокойствие, перевал» [ДТС, 1969. С. 568].
Антропоним «Балиби», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «балби – вдребезги, разбивать вдребезги» [Лувсандэндэв, 1957. С. 59], в тюркском (кирг.) языке есть слово, похожее на «балиби», «балабан – силач» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 104], но это слово иранское.
Весьма сомнительно, чтобы табгачи западно-тургутскому хану дали иранское имя.
В ДТС есть слово «bala – детеныш, птенец, слуга, помощник», но нет слова «Балиби» [ДТС, 1969. С. 80].
Слово «Дулу» нами исследовано. Это монголо-тюркское слово «дулу – глухой». Имя Дулу, возможно, дано в значении «дулуский», «дулатский» по названию племени «дулу-дулат». Дулу-хан, видимо, означает «хан дулу-дулатов».
Полное имя Нишу Гяна Ше Туньалэу Балиби Дулу-хана в русском пе-реводе звучит как Кочевой Стальной Светлый вдребезги разбивающий Ду-латский хан.
Хроника «Таншу» сообщает, что в 634 г. Дулу-хан умер и далее опи-сывает, какие административные реформы произвел в западно-тургутском каганате его преемник Тунво Ше Шаболо Хилиши-хан: «На третий год Ша-боло-хан отправил посланника к Двору с местными произведениями и при сем случае просил о браке. Император обласкал его, и не более. Хан разде-лил свои владения на десять поколений или аймаков. В каждом поколении поставил по одному начальнику для управления. Каждому начальнику дал по одной стреле, отчего они именовались десять Ше, и также десять стрел. Они разделились на восточную и западную сторону. В пяти восточных по-колениях Дулу поставлены пять великих Чжо. Они жили от Суй-ие на восток, в пяти западных поколениях Нушиби поставлено пять великих Сыгиней; они жили от Суй-ие на запад. Подчиненные каждую стрелу называли аймаком, под общим названием – аймаков десяти прозваний. Впрочем Дулу-хан не был любим народом. Из его поколения Тун Тутунь напал на него с войском. Хилиши, собрав своих людей, сразился с Тун Тутунем, но не имел успеха: почему Хилиши с младшим своим братом Були Ше бежал в Харашар. Асиги Кюе Сыгинь и Тун Тутунь созвали вельмож и советовались поставить Юйгу Ше верховным, а Халиши малым ханом. Случилось, что Тун Тутунь был убит, Юйгу Ше разбит своим Сыгинем. И так Хилиши опять получил преж-ние земли» [Бичурин, 1950. Т. 1. C. 286].
Появились новые имена, которые предстоит исследовать: Тунво, Хи-лиши, Були, Асиги Кюе, Юйгу и аймак.
Атропоним «Тунво», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «тунгалаг (тун) – чистый, прозрачный, ясный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 424], [Юдахин, 1965. Т.2. С. 267], думаем слова «тунво», «туньалэу» и т.д. про-изводные от монголо-тюркского «тун – тунгалаг – тундур» и т.д. Тунво Дэлэ, Туньалэу – слова родственные.
В ДТС слова, с которым можно сравнить «Тунво», нет.
Антропоним «Хилиши» объясняется монголоязычным словом «хилэн – гнев, ярость, сердиться, гневаться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 525], может быть объяснен другим монголоязычным словом «хэлэн – язык, речь, известие, со-общение» [Там же. С. 584]. Хилиши был либо сердитый, либо говорливый.
В ДТС слова «хилиши» нет.
Антропоним «Шаболо» см. выше. Наш далекий однофамилец носил такое имя из-за того, что тургуты были кузнецами-шаманами и их сырье – металлический прут назывался «шабалха» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 596]. По-хакасски «шабал» означает «злой человек», что неприменимо к хану, который всегда должен быть благородным, а имя его благозвучным.
В ДТС слово не интерпретировано.
Антропоним «Були» объясняется монголоязычным словом «булах – побеждать, одолевать, осиливать, превосходить» [Лувсандэндэв, 1957. С. 86]. На тюркских языках слово «були» объяснения не имеет. Можно сбли-зить с «фули» и отсюда вывести «бури, буре», все равно получится монго-лоязычная основа – «бор, боро – серый» [Лувсандэндэв, 1957. C.77], так иногда монголоязычные называют волка, возможно, и тургуты называли волка подобным эпитетом.
В ДТС можно сравнить со словом «bulit – облако, туча» [ДТС, 1969. С. 123]. В соответствие с фонетическими особенностями китайского языка летописец потерял окончание «t», но обычно у номадов «облаком или ту-чей» называли лиц женского пола. В XII в. имя «Облако» носила мать Чин-гисхана.
Антропоним «Асиги» объясняется монголоязычным словом «асих – бить, ударять» [Лувсандэндэв, 1957. С. 45].
С тюркских языков слово «асиги» объяснений не имеет. В киргизском употребляется слово «асыла» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 76], но это слово араб-ское.
Слово «Асиги» можно сравнить со словом из ДТС «as;y – польза, вы-года, прибыль, процент, полезный» [ДТС, 1969. С. 60] и его производными «asiy;; – приносящий пользу», «as;y;; – приносящий пользу», «as;yl;y – по-лезный, имеющий прибыль, добычу» [Там же].
Антропоним «Кюе», вероятно, объясняется монголоязычным словом «гоё – красивый, чудесный, нарядный, элегантный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 119].
На тюркскх языках, видимо, значения слову «кюе» нет.
В ДТС есть слово «kuej – десятый циклический знак» китайского ка-лендаря [ДТС, 1969. С. 322], но это слово китайское. Вряд ли табгаский хан будет давать тургутскому хану имя «десятого циклического знака».
Слово «Сыгинь» исследовано выше, это «ум – сэхээн» на монголоязы-чии.
Полное имя «Асиги Кюе Сыгиня» в русском переводе значит «бью-щий, красивый и умный».
Антропоним «Юйгу» объясняется монголоязычным словом «юугаан – свой, своего» [Лувсандэндэв, 1965. С. 685].
На тюркоязычии слово «юйгу» значения не имеет, так же как и в ДТС.
Слово «аймак» объясняется монголоязычным словом «аймаг – племя, раздел, вид, мир» [Лувсандэндэв, 1957. С. 27]. У тюркоязычных слово «ай-маг» не употребляется, это характерно для монголоязычных. «Подчиненные каждую стрелу называли аймаком под названием – аймаков десять прозва-ний» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 286], так гласит «Таншу», описывая западных тургутов.
В ДТС слово «аймак» не интерпретировано.
Шел 638 г. Хроника «Таншу» сообщает: «Впоследствии западные по-коления сами принуждены были поставить Юйгу Ше под названием Иби Ду-лу-хана… Иби Дулу-хан долго воевал с Хилишием, и с обеих сторон пало великое множество людей. Наконец при реке Или заключили договор, по ко-торому земли от сей реки на запад должны быть во владении Дулу, а на во-сток – во владении Хилишия. С сего времени западный тукюеский Дом также разделился на два царства. Дулу-хан поставил орду по западную сторону гор Цзихэ и назвал северною ордою. Он привел под свою власть владения Сяоми и Гйегу [Хягасы] и простирал виды на поколение Хилишиево. Тутунь Сылйефа произвел нападение на Хилишия. Хилишие, не имея ниоткуда вспоможения, бежал в Баханьна и умер. Вельможи поставили сына его под наименованием Икюйлиши Иби-хана. Но сей хан чрез год умер. Нушибис-кий главный старейшина поставил Гяны, сына Бихэду-Шеху, под наимено-ванием Иби Шаболо Шеху-хана» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 286-287].
В приведенной цитате нами не исследованы два антропонима: Икюй-лиши и Бихэду, имена, безусловно, тургутские.
Антропоним «Икюйлиши», вероятно, объясняется монголоязычным словом «ехэшэ ехэшэг – довольно большой, значительный, порядочный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 341], по-монгольски «их – большой» [Лувсандэндэв, 1951. С. 223]. Так и тюркским словом «экинчи – второй» [Абдулдаев, 2003. С. 255], «ikinчi – второй» [Субракова, 2006. С. 143].
Антропоним «Бихэду» объясняется монголоязычным словом «бухэ, бухэд, бух – крепкий, прочный, силач, борец» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 168], [Лувсандэндэв, 1957. С. 101]. В начале ХХ в. в Боханском районе Иркутской области жил известный силач – Бурhи Бухэ (силач из Бу-рети).
На тюркских языках слово «бихэду» значения не имеет, так же и в ДТС.
Шел 641-й год. Далее хроника «Таншу» продолжает: «Хан (Шаболо Шеху-хан – Ш.А.С.) поставил орду по северную сторону реки Суй-хэ под названием южной орды, к востоку близ реки Или. Куча, Шань-шань, Цзюй-мо, Тухоло, Харашар, Ши, Шы, Хэ, Му и Кан находились под его держа-вою. В сие время Дулу мало по малу умножил свои войска и с Шаболо Шеху имел несколько сражений.Случилось, что посланники обоих ханов приехали к Двору. Император приказал им примириться, и прекратить войну. Дулу не хотел послушать и послал Тутуня из Ши с войском. Тутунь убил Шеху-хана на сражении, и овладел его царством. Нушиби не покорялся и отложился. Дулу еще напал на Тухоло и овладел им… Дулу с войском из Чуюе и Чуми обложил Небесные горы, но без успеха» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 287].
В приведенной цитате из «Таншу» не исследованы топонимы: Или, Ту-холо и Кан; этнонимы: Чуюе и Чуми, которые являются явно тургутскими. Топонимы: Куча, Шаньшань, Цзюймо, Харашар, Ши, Шы, Хэ и Му носят в себе следы китаизмов и фарсизмов, и объектом наших исследований не яв-ляются.
Топоним «Или» может быть объяснен как монголоязычным словом «илуу – лишний, излишний, более, сверх, лучше, избыток» [Лувсандэндэв, 1957. С. 219], так и тюркскими словами «илiг – пятьдесят», «илiк – косу-ля» [Субракова, 2006. С. 124], «илик – зацепка, родственник» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 300], «эл – народ, население, страна, государство» [Абдулдаев, 2003. С.255].
Отдавать предпочтение одному из объяснений не представляется воз-можным, но слово «или» монголо-тюркское.
Топоним «Тухоло» объясняется монголоязычным словом «tyha – поль-за, помощь, услуга» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 261] и его произ-водным «tyhaла – помог, оказал услугу» (запад. бурят.), но может быть дру-гим монголоязычным словом «туух – гнать, погонять, пересекать» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 427].
С тюркских языков слово «тухоло» объяснений не имеет, разве что монголо-тюркским словом «тухэл», «токол – вторая жена.
В ДТС нет этого слова.
Топоним «Кан» объясняется тюркоязычным словом «хан – кровь» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 338].
Этноним «Чуюе» может быть объяснен как монголоязычным словом «чулуу – камень, каменный», «чулуут – каменистый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 636], так и тюркскими словами «чул – ручей, «чула – душа, духовный двойник человека» [Субракова, 2006. 1003]. На Алтае и в Киргизии есть ре-ка Чу и одноименная долина.
В ДТС «;и» переведен как «вид пахотной земли» [ДТС, 1969. С. 156].
Этноним «Чуми», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «чумку – нырять, окунаться» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 376], «шунгах – ны-рять, погружаться в воду» [Лувсандэндэв, 1957. С. 660]. Племя чуми, воз-можно, располагалось по берегам реки, в которой можно было купаться и нырять.
В ДТС «;om, ;umuc» не переведено в том же значении.
Шел 642-й год. Западные тургуты с помощью Танского императора, во всяком случае об этом пишет хроника «Таншу», возвели на престол Иби-Шегуй-хана: «Нушиби не хотел, чтобы Дулу был ханом и отправил послан-ника к Двору просить о возведении другого хана. Император отправил пе-реводчика Выньвуиня с грамотою за большою государственною печатью, чтоб он с вельможами избрал способного из потомков тукюеских ханов, и передал ему грамоту. И так возвели Икюлиши Иби-ханова сына под наиме-нованием Иби-Шегуй-хана… Иби Шегуй отправил к Двору посланника с да-нью из местных произведений, и при сем случае просил о браке. Император потребовал, чтоб хан для сговорных даров уступил ему пять княжеств: Ку-чу, Хотан, Кашгар, Чжуцзюйбо и Цун-лин. И так брак не состоялся. После сего Ашина Хэлу поднял бунт и овладел всем ханским аймаком.
Хэлу был внук Шидяньми-хана в пятом колене, сын Ибули Ше Шегуя Дэлэ Циоюе. Когда Ашина Бучжень возвратился в свое государство, то Ду-лу-хан дал Хэлу достоинство Шеху на место Бучженево» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 288].
Приведены новые имена: Хэлу, Шиданьми-хан, Ибули Циоюе, Бучжень. Остальные рассмотрены выше.
Антропоним «Хэлу» объясняется монголоязычным словом «хэлэн – язык, речь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 584]. Вероятно, Ашина Хэлу был чело-век с ораторскими способностями.
В ДТС слово «хэлу» отсутствует.
С тюркоязычия слово «хэлу» объяснить невозможно, нет значения.
Антропоним «Шиданьми-хан» объясняется монголоязычным словом «шидтэн – волшебник, чародей, маг» [Лувсандэндэв, 1957. С. 650], но может быть объяснен и другим монголоязычным словом «шидамдаха – бить, уда-рить дубиной» от слова «шиидагар – здоровый, сильный» [Шагдаров, Че-ремисов, 2010. Т.2. С. 614].
В ДТС слово «шиданьми» не интерпретировано.
На тюркоязычии слово «шиданьми» значения не имеет.
Антроним «Ибули», вероятно, объясняется монголоязычным словом «ивээл – покровительство, защита, попечение», «ивээгх – покровитель, за-щитник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 216]. Маловероятно, чтобы имя знатного человека было «иблиг – имеющий, женатый, замужняя» [Субракова, 2006. С. 114].
В ДТС слово «ибули» не интерпретировано.
Антроним «Циоюе», вероятно, объясняется монголоязычным словом «цийлгэр – стеклянный, неподвижный взгляд» [Лувсандэндэв, 1957. С. 607].
На тюркоязычии слово «циоюе» значения не имеет, так же и в ДТС.
Полное имя Ибули Ше Шегуя Дэлэ Циоюе в русском переводе будет звучать следующим образом: Защитник Сильный, Плотный, Мировой с Не-подвижным взглядом.
Антропоним «Бучжень» объясняется монголоязычным словом «буу-дагч – стрелок» [Лувсандэндэв, 1957. С. 90].
В ДТС слова «Бучжень» нет, там указано, что «Биyа;» – имя собствен-ное.
На тюркоязычии слово «Бучжень» значения не имеет.
Хроника «Таншу» далее повествует: «Когда Дулу бежал в Тухоло, то Иби Шегуй преследовал его с войском. Хэлу не имел постоянного местопре-бывания. Его поколение было рассеяно. Находилось три рода: Шушеди, Чу-му-гунь и Поби, которые ходатайствовали у хана за Хэлу как безвинного. Хан рассердился и хотел казнить Шушеди с прочими. И так они с несколь-кими тысячами своих кибиток и с Хэлу поддались Китаю… Хэлу, по совету Хиюня, пошел на запад и овладел бывшими землями Дулу-хана. После сего поставил орду при тысяче ключах, и принял наименование Шаболо-хана.
Ашина Хэлу имел под своею властью десять аймаков Дулу и Нушиби. В Дулу были пять Чжо: Чумугуньлюйчжо, Хулуву Кюе Чжо, Нешетидунь Чжо, Туциши Хэлоши Чжо, Шуниши Чубань Чжо. В Нушиби было пять Сы-гиней: Асиги Кюе Сыгинь, Гэшу Кюе Сыгинь, Басайгань Дуньшибо Сыгинь, Асигйе Нишу Сыгинь, Гэшу Чубань Сыгинь. Хулуву Чжо был зять Хэлу по дочери. Асигйе Сюе Сыгинь был весьма силен. Строевое войско его прости-ралось до нескольких сот тысяч. Хиюнь получил достоинство Мохэду Шеху; после сего он напал на Тьхин-чжеу, разбил несколько уездов, убил и в плен взял несколько тысяч человек, и ушел» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 289].
В приведенной цитате из «Таншу» названы новые антропонимы: Хиюнь, Чумугуньлюйчжо, Хулуву Кюе Чжо, Нешетидунь Чжо, Туциши Хэлоши Чжо, Шуниши Чубань Чжо, Асиги Кюе Сыгинь, Гэшу Кюе Сыгинь, Басайгань Дуньшибо Сыгинь, Асигйе Нишу Сыгинь, Гэшу Чубань Сыгинь; титул – чжо; этнонимы: Шушеди, Чуму-гунь и Поби, которые предстоит ис-следовать путем сравнения тюркских и монгольских слов.
Антропоним «Хиюнь», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хий – воздух, газ» и его производными «хий морьтой – удачливый, счаст-ливый», «хийсвэр – ветреный, легкомысленный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 524].
На тюркоязычии слово «хиюнь» значения не имеет, так же, как и в ДТС.
Антропоним «Чумуганьлюйчжо», вероятно, состоит из трех монголо-язычных слов, «чумугань-чухам – верный, точный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 636], «люй-лооеэ – господин, высопоставленный вельможа [Там же. С. 230] и чжо-чадал – мощь, сила, способность, умение [Там же. С. 625]. Может быть слово «чумугань» от монголо-тюркского «чуми – нырять» по назва-нию племени, которое возглавлял (см. выше).
В ДТС слово «чумуганьлюйчжо» не интерпретировано.
Вероятно, его полное имя в русском переводе звучало так: Точный Способный господин.
Антропоним «Хулуву» объясняется монголоязычным словом «хулгай – смутьян, бунтовщик, скрытный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 562]. Монгольский правитель Ирана в XIII в. носил похожее имя – Хулагу. Скрытно и незамет-но красть у номадов считалось хорошим качеством.
Маловероятно, чтобы имя Хулуву объяснялось монголо-тюркским словом «хулан – дикая лошадь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 562], «кулун – же-ребенок» [Абдулдаев, 2003. С. 117], «хулан – дикая лошадь» [Субракова, 2006. С. 861].
Кюе-гоё – красивый (см. выше).
Чжо-чадал – способность, умение (см. выше).
Полное имя «Хулуву Кюе чжо» в русском переводе звучало так: Скрытный, Красивый и Способный.
В ДТС слов «хулан» и «хулуву» нет.
Антропоним «Нешетидунь», вероятно, объясняется монголоязычными словами «нашан – кречет, сокол» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 598] и «тэдын – столько, такой, те они» [Там же. ¬Т.2. С. 274], в значении «как со-кол».
На тюркских языках и в ДТС слово «нешетидунь» значения не имеет, несмотря на то, что «сокол» по-тюркски – «лашын», слово, безусловно, родственное. Но в слове «неше» первая буква «н». Слово «тидунь» и его разновидности «тэды, тудэн, тэдин и т.д.» в тюркских языках отсутствуют, кроме хакасского, в котором «тудун – дым» [Субракова, 2006. С. 687].
Полное имя Нешетидунь Чжо по-русски звучало бы так: Как Сокол Умелый. Умелый, т.е. умеющий нападать, атаковывать.
Антропоним «Туциши», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «туруулэгч – победивший, опередивший» [Лувсандэндэв, 1957. С. 433].
Антропоним «Туциши», возможно, это видоизменение слова «тургут-тургэн-тургэч – вспыльчивый, нетерпеливый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 432], бурятский вариант (иркут. диалект ¬– Ш.А.С.) этого слова будет «тургэшэг».
В любом случае, по нашему мнению, слово «туциши» монголоязыч-ное, а не тюркское – «сильный, крепкий», как считает Л. Н. Гумилев, опира-ясь на А. Н. Кононова [Гумилев, 1993. С. 22]. Монголо-тюркские слова «сильный, крепкий» звучат по-другому. Так, слово «сильный» будет «куч, кучтуу» [Юдахин, 1965. Т. 1. С.473], [Лувсандэндэв, 1957. С. 580], а «креп-кий» – «катуу» [Юдахин, 1957. Т.1. С. 360], «хатук» [Лувсандэндэв, 1957. С. 520].
А. Н. Кононов и Л. Н. Гумилев рассматривали монголоязычное слово «тургэн-тургут-турк – быстрый, быстрые» широко и истолковывали его как собирательное и только тюркское слово [Гумилев, 1993. С. 22], что является, на наш взгляд, ошибкой.
В ДТС слово «t;rk» интерпретировано как «сильный, могучий, самый обильный, предельный» [ДТС, 1969. С. 599], при этом ссылается на боль-шой гимн в честь Мани и автора XI в. Махмуда Кашгарского.
Заметим, тургуты никогда не были буддистами, авторы ДТС отнеслись некритически к этому факту. Уйгурский памятник средних веков написан на языке, похожем на киргизский, который был письменным языком средневе-ковых тургутов. Уйгуры, в частности хойху, вообще другой народ – это, во-первых. Во-вторых, слова «тургуты» и «туциши» употребляются китайски-ми династийными хрониками для обозначения народа, появившегося в VI в., т.е. задолго до Махмуда Кашгарского.
На тюркоязычии слово «туциши» значения не имеет.
Антропоним «Хэлоши» объясняется монголоязычным словом «хэлэшэ – языкастый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 518], на современном монгольском «хэлэх – говорить, рассказывать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 588].
На тюркоязычии слово «хэлши» значения не имеет, так же и в ДТС.
Полное имя «Туциши Хэлоши Чжо» в русском переводе значит: Побе-дивший Говорливый (языкастый) Способный (умелый).
Антропоним «Шуниши» объясняется монголоязычным словом «шунал – страсть, сильное желание, алчность, жадность, корыстолюбие», отсюда «шуналт – страстный, алчный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 652], «шунаша – страстный» (иркут. диалект ¬ – Ш.А.С.).
С тюркоязычия слово «шуниши» объяснения не имеет, так же и в ДТС.
Антропоним «Чубань» объясняется тюркским словом «чубак – луч, жара» или словом «чубалжы – растягиваться, волочиться» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 374].
На монголоязычии слово «чубань» значения не имеет.
Полное имя Шуниши Чубань Чжо по-русски будет Страстный Способ-ный луч (лучезарный). Его монголо-тюркское имя подчеркивает процесс смешения тюркоязычных с монголоязычными и образование новой общно-сти – тургутов.
Антропоним «Асиги Кюе Сыгинь» исследован. Асиги – от слова «бить», Кюе – от слова «красивый», Сыгинь – от слова «умный». Полное имя Асиги Кюе Сыгиня в русском переводе будет Бьющий Красивый Умный.
Антропоним «Гэшу» объясняется монголоязычным словом «гэшхэм – шаг, пядь» и его производными «гэшхэхэ, гэшхэл, гэшхэдэл – поступь, ша-ги», «гэшхэдэлтэй – имеющий широкий и быстрый шаг» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т.1. С. 244].
На тюркских языках слово «гэшу» значения не имеет, как и в ДТС.
Полное имя Гэшу Кюе Сыгиня по-русски будет: Шагающий Красивый Умный.
Антропоним «Басайгань Дуньшибо Сыгинь». Слово «Басайгань» объ-ясняется монголоязычным словом «баясгалант – радостный, веселый» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 68]. Маловероятно объяснение слова «Басайгань» через монголоязычное «басаган – дочь, девочка, девушка» [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т.1. С. 121], и через тюркское «басаган – шатун» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 114], потому что предводитель тургутского племени был мужчина и вряд ли предводителя назвали шатуном, несмотря на то, что слово «баса-ган» семантически лучше, чем «баясгалант».
Слово «Дуньшибо» объясняется монголоязычными словами «дуньдунд – середина, средний» [Лувсандэндэв, 1957. С. 158] и «шибо-шивээ – укры-тие, укрепление» [Там же. С. 649]. Дуньшибо – сложное монголоязычное слово, по-русски читается «среднее укрепление». Такое имя у раннесредне-вековых тургутов вполне могло быть. Видимо, Дуньшибо или родился в местности «Среднее укрепление», или имя дали, по выражению Л. Н. Гуми-лева, уже взрослому человеку, возглавлявшему племя, расположенное посе-редине западно-тургутских нушибийских владений.
В ДТС это слово не интерпретировано.
Полное имя Басайгань Дуньшибо Сыгиня по-русски будет Радостный (веселый) Предводитель Срединного укрепления и Умный. Слово «предво-дитель» подразумевается, поскольку он был наделен титулом сыгинь (ум-ный).
Антропоним «Асигйе Нишу Сыгинь» по-русски будет Бьющий Коче-вой и Умный, потому что эти слова были исследованы по отдельности (см. выше).
Антропоним «Гэшу Чубань Сыгинь» по-русски будет звучать Шага-ющий Лучезарный и Умный.
Титулы Чжо и Сыгинь (см. выше). «Чжо» – монголоязычное слово «чадал – мощь, сила, способность, умение», а «сыгинь-сэхээн – ум», то же монголоязычное слово.
Этноним «Шушеди», вероятно, сближается с монголоязычным словом «шуудер – роса» [Лувсандэндэв, 1957. С. 662], но может быть объяснен дру-гим монголоязычным словом «шуушы (ямаан, эшэгэн) – коза, козий» [Шаг-даров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 624] и его производными «шушед», «шуд-шедээ» и т.д. Род «шушеди», видимо, занимался разведением коз.
Предводителя рода так же звали Шушеди.
В ДТС слова «шушеди» нет.
Этноним «Чуму-гунь» объясняется монголоязычным словом «чухам – точный, верный, реальный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 636], но может быть объяснен монголо-тюркским словом «чумку-шунгаха – нырять, окунаться» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 376], [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 623]. Ве-роятно монголо-тюркское объяснение слова «чуму-гунь», вернее, в ДТС сближается со словом «;оm – окунуться, нырять» [ДТС, 1969. С. 153].
Этноним «Поби» объясняется тюрко-монгольским словом «побо – отец» [Субракова, 2006. С. 372], по-монгольски «баавай – отец, папа» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 51], по-бурятски «баабай – отец, папа» [Шагдаров, Че-ремисов, 2010. Т.1. С. 97].
В ДТС этого слова нет.
Перейдем от ономастического материала к историческому. Вот что пишет хроника «Таншу» после нападения Хэлу на Тьхин-чжеу. Танская им-перия решила наказать западных тургутов: «Ло Хун-и представил государю следующий план: …Прошу оказать снисхождение к Чуюе, Чуми и наказать одного Хэлу. Устраняя опасность, прежде обращают внимание на корень, а не ветви с листьями. Желательно, чтоб исключительно занялись войсками Юечу, Юеми и Циби; дать им содержание на месяц и немедленно отправить. Большая армия будет стоять при реке Пхинло, и служить для них вспоможе-нием. Таковую должно употребить меру: гнать кочевых и нападать на вол-ков. Сверх сего кочевые считают войска Дома Тхан крыльями. Ныне если кочевые войска выступят вперед, а войска Дома Тхан вслед за ними, а Хэлу будет совершенно стеснен». Император принял его представление, и указал Хун-и содействовать полководцу Гянь-фан в распоряжениях. Чуюе, Чжусйе и Хучжу присоединились с своими войсками к неприятелю, и заняли гору Лао-шань. Гян-фан напал на них, привел их в смятение, преследовал около 500 ли и убил Хучжу» [Бичурин, 1950. Т.1. C. 290].
Предстоит изучить этнонимы хойхуских племен: Юечу, Юеми и Циби, а также имена Чжусйе и Хучжу, которые являются безусловно тургутскими антропонимами.
Этноним «Юечу» может быть сближен с монголоязычным словом «ювуу – раковина» [Лувсандэндэв, 1957. C. 685], с тюркских языков объяс-нения нет, так же и в ДТС.
Этноним «Юеми» объясняется монголоязычным словом «юумэ – вещь, имущество, пожитки» [Черемисов, 1973. С. 783], на тюркоязычии значения не имеет, так же и в ДТС.
Этноним «Циби» (Кибиюй) объясняется, вероятно, монголоязычным словом «хувь – часть, доля, судьба, участь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 560], по-бурятски «хуби – часть, доля, судьба» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 458]. Род или родоначальник с таким именем вполне могли быть. Человек с именем Хуби встречался у иркутских бурят до недавнего времени, отсюда фамилия – Хубиев.
Вероятно следующее: в слове «кибиюй» есть окончание «юй», которое, как правило, отражает наличие в оригинале слова окончания (аффикса). Хроникеры, затрудняясь выговорить и написать аффикс, ставили, возможно, окончание –юй. Поэтому слово «кибиюй» можно сблизить с бурятским «хи-ибаран – ненастье, непогода» [Там же. Т.2. С. 422], киргизским «кибире – медлительный, маленький, хилый» [Юдахин, 1965. Т.1. С.385], хакасским «кибiр – обычай, традиции, привычки, нрав, характер, поведение», «кибiрек – некрепкий, непрочный, ломкий, хрупкий» [Субракова, 2006. С. 158]. Если брать за основу тюркский вариант, возможно, началась постепенная тюрки-зация не только тургутов, но и хойху.
Антропоним «Чжусйе» – испорченное китайскими авторами слово, объяснению как с монголоязычия, так и с тюркоязычия не поддается.
Антропоним «Хучжу» объясняется монголо-тюркским словом «хучин – сила, мощь, действенность» [Лувсандэндэв, 1957. С. 580], «кучтуу – силь-ный, мощный» [Абдулдаев, 2003. С. 124], в ДТС «к;; – сила» [ДТС, 1969. С. 322].
Шел 654-й год. Танский император продолжал боевые действия против западных тургутов с привлечением хойхусских войск, которые, видимо, со-ставляли основную силу в армии табгачского правителя Китая. Хроника «Таншу» продолжает повествовать: «Помощник главнокомандующего Чжеу Чжи-ду приступом взял Чумугунев город и до 30 000 ушей отрезал у уби-тых. Начальствующий в передовом отряде Су Дин-фан напал на Инпона Шуниши, составлявший отделение хана Хэлу; порубил множество людей, и в добычу получил большое количество лошадей… Сыгинь Нуньдулу вышел навстречу и покорился с 1000 кибиток… Хэлу выступил с 100 000 конницы из десяти родов. Су Дин фан противостоял ему с десятью тысячами… Хэлу прежде ударил на колонну на равнине и троекратною атакою не мог поко-лебать ее. Тогда Су Дин-фан пустил конницу. Неприятели пришли в боль-шое смятение. Их преследовали несколько десятков ли, убили и в плен взяли до 30 000 человек; одних главных старшин и даганей убито 200 человек. На другой день погнались за пятью Нушиби, и они покорились. Пять Дулу, услышав о поражении Хэлу, побежали южною дорогою и покорились Бучженю… Хэлу с Буши Даганем, укрепившись палисадом, первый начал сражение. Мише напал на него и привел в замешательство. Су Дин-фан пре-следовал Хэлу до реки Суй-ие, и овладел его войском. Хэлу и Шиюнь бежа-ли к Шунэу Ше, и пришли в Ши к городу Суду. Лошади не могли идти, вой-ско томилось голодом. Предложили дорогую цену за впуск в город и покуп-ку лошадей. Владелец города Инйе Дагань принял их; и как скоро они всту-пили в город, то задержал их, и препроводил в Ши-го…
…Хэлу по прибытии в столицу был прощен, и от казни избавлен, но лишен достоинства. Земли его разделены на округи и уезды, и заняты раз-ными поколениями. В поколении Мугунь [Чумугунь] учреждено фуяньское губернаторство; в поколении Туциши-Согэ Мохэвом выньлуское губерна-торство; [в поколении] Туциши – Алишиевом Гйешаньское губернаторство; в поколении Хулушикюе яньбоское губернаторство; в поколении Нйешети-тунь губернаторство при Шуан-хэ; в поколении Шуниши-Чубань губерна-торство юнсоское. Для управления ими учреждены два наместнических правления: Гуньлинское и Хаочинское. Во всех подчиненных им владениях учреждены округи…» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 291-292].
Из приведенной цитаты видно, как бывшие номады – табгачские пра-вители Китая, ловко привлекали на свою сторону одних номадов против других, в данном случае хойхусцев против западных тургутов. Руками хой-хусцев, среди которых были племена Юечу, Юеми и Цыби (Кибиюй), факти-чески превратили западно-тургутское государство в зависимую территорию, учредив свою администрацию в виде губернаторств.
Хроника «Таншу» сообщает, что против западных тургутов было вы-сталено восьмидесятитысячное (80 000) войско Китая, из них 50 000 хой-хуская конница [Бичурин, 1950. Т.1. С. 290]. Думаю, оставшиеся 30 000 со-стояли преимущественно из табгачей, которые в VII в. были номадами и не полностью ассимилировались в китайцев. Табгачи, предположительно, пол-ностью ассимилировались с китайцами, т.е. превратились в китайцев лишь к Х в.
В приведенной цитате из «Таншу» не исследованы следующие слова, обозначающие имена: Нуньдулу, Буши, Мише, Шиюнь, Шунэу, и Инйе, ко-торые очевидно являются тургутскими и хойхускими. Этнонимы Туциши-Согэ, Мохэ, Туциши-Алиши, Хулушикюе так же не изучены.
Антропоним «Нуньдулу» объясняется сложным монголо-тюркским сло-вом, состоящим из двух: «нун – пух, пуховой, шерстяной» [Субракова, 2006. С. 285], но, возможно, слово «нунь» может быть сближено с монго-лоязычным словом «нум – лук, дуга, дугообразный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 276]. Племя Нуньдулу, вероятно, специализировалось на изготовлении луков или дуг для лошадей. Слово «дулу» мы рассмотрели и пришли к вы-воду, что оно лучше всего с точки зрения семантики и этимологии сближено с монголо-тюркским «дулу – глухой» (см. выше).
В ДТС слово «нуньдулу» нет.
Антропоним «Буши» объясняется монголоязычным словом «бушу – скоро, быстро, поспешно, живо» [Лувсандэндэв, 1957. С. 92]. Буши, вероят-но, в детстве был живым ребенком, или такое прозвище он получил будучи взрослым.
С тюркоязычия слово «Буши» не объясняется.
В ДТС слово «bu;i» употребляется в сходном с монголоязычным «бу-ши» в значении «расстрелянный, возбужденный, раздраженный, гневный» [ДТС, 1969. С. 128].
Антропоним «Мише» объясняется монголоязычным словом «мишэх – улыбаться, смеяться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 240]. Мише – предводитель племени сы-йе, противник Хэлу и Буши, вероятно, был веселым и радостным человеком, если заслужил такое имя, но он выступил против Хэлу.
В ДТС есть слово, с которым можно сблизить «мише», но слово «mi;i» согдийское и, как указано в словаре, «my;yy – название шестнадцатого дня в согдийском календаре» [ДТС, 1969. С. 345]. Маловероятно, чтобы хойху называли своего вождя согдийским именем, влияние ираноязычных на тур-гутов и хойху сильно преувеличено нашими востоковедами.
Антропоним «Шиюнь», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «шируун – шершавый, шероховатый, грубый, жесткий, суровый» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 654]. Видимо, Шиюнь был жестоким и суровым челове-ком, если его так назвали.
На тюркоязычии слово «Шиюнь» значения не имеет, так же в ДТС.
Антропоним «Шунэу», вероятно, объясняется монголоязычным словом «шунихай – алчный, жадный, корыстный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 660].
С тюркоязычия слово «шунэу» не объясняется и значения не имеет.
В ДТС есть слово, с которыми сложно сблизить слово «шунэу», это «;u;a – утка» и «;u;gar – сокол, алтайский кречет» [ДТС, 1969. C. 525]. Слово «;u;a» похоже на монголоязычное «шоно – волк, а «;u;gar» – это не столько тюркское слово, сколько монголо-тюркское «шонхор», что по-бурятски означает «сокол, кречет». Доказать происхождение, мы думаем, невозможно. Слово, вероятнее всего, общее, обусловленное общим проис-хождением.
Антропоним «Инйе» может быть объяснен как монголоязычным сло-вом «инг – жернов, каменный каток» и его производными «ингий – жерно-вой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 220], так и тюркскими словами «ине – игла, иголка» [Субракова, 2006. С. 145], «ини – младший брат, племянник» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 301]. Хотя слово «ингийн» имеет семантическое пре-имущество перед тюркским «ине», «ини» предпочтение монголоязычному слову отдать невозможно.
В этнониме «Туциши-Согэ Мохэ» исследованы первое и третье слова. «Туциши», вероятно, в значении «тургутский, тюргешский», а «мохэ» в зна-чении «крепкий» остается второе слово «согэ». Возможно, тотемом этого рода наряду с волком была самка изюбря (на монголоязычии – «согоо») [Лувсандэндэв, 1957. С. 354].
Полное название этнонима «Туциши-Согэ Мохэ» в переводе на рус-ский будет «Тургутская Крепкая самка Изюбря», но слово «Согэ» может быть сближено с хакасским «соган – стрела» [Субракова, 2006. С. 485].
В ДТС слово «согэ» можно сблизить со словом «sogag – сайгак» [ДТС, 1969. С. 508]. На монголоязычии «согэ» означает самку изюбря, в раннем средневековье тургуты называли так сайгака. Возможно, «согэ» монголо-тюркское слово.
Этноним «Туциши Алиши». «Туциши» сблизили со словом «тургут-ский». «Алиши», вероятно, объясняется монголоязычным словом «алиа – веселый, весельчак» [Лувсандэндэв, 1957. С. 31] и его производными «аляаша», «аляашаг» (иркутский диалект – Ш. А. С.). Этноним Алиши, ве-роятно, получил свое название по имени родоначальника, которого звали Аляаша или у него было такое прозвище.
Слово «алиши» может быть сближено со средневековым тургутским словом «al;; – взимание долга, подати, натуральных поборов» [ДТС, 1969. С. 36]. Алиши, вероятно, был связан с взиманием податей и натуральных поборов.
Отдать предпочтение монголоязычному или тюркскому значению сло-ва «алиши» невозможно.
Этноним «Хулушикюе» объясняется монголоязычными словами «хулу-ух – воровать, красть» [Лувсандэндэв, 1957. С. 583], по-бурятски «хулууши – вор, вороватый» (иркутский диалект) и «гоё (кюе) – красивый, чудесный, элегантный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 119]. Полное название «Хулушикюе» в русском переводе – «вороватый красавец». До XIII в., до образования еди-ного монгольского государства, конокрадство у некоторых номадов не счи-талось аморальным явлением, наоборот, как некий вид спорта, поощрялось соплеменниками, несмотря на возможную смертную казнь. До начала XX в. этот обычай сохранился у некоторых родов эхиритских бурят, в частности, в селении Билю.
В ДТС «хулушукюе» не интерпретировано.
Потерявшие самостоятельность западные тургуты оказались в подчи-нениии наместников Танской империи. Хроника «Таншу» продолжает: «Ашина Мише поставлен Хинсиван-ханом, с военным чином и хаочиским наместником с управлением пятью поколениями Дулу. Ашина Бучжень по-ставлен Гивангюе-ханом с военным чином и хаочиским наместником с управлением пятью поколениями Нушиби. Каждому пожаловано по сту ты-сяч кусков шелковых тканей. Сановник Лу Чен-кин отправлен с ним с гра-мотами. Когда Хэлу умер, указано похоронить его подле могилы Гйели-хана [Хйели-хана], и вырезать его деяния на камне.
Ашина Мише также был внук Шидяньми-хана в пятом колене. Он был наследственный Мохэду Шеху. В правление Чжен-гуань, отправлен был по-сланник с бунчуком, чтобы поставить Мише Килиби Дулу ханом. Ему пожа-лованы литавра и знамя. Старший родственник его Бучжень замышлял убить Мише, чтоб самому быть ханом. Мише не мог царствовать, и с поко-лениями своими Чуюе и Чуми ушел к Двору, где получил военный чин. По-сле сего Бучжень объявил себя Дулу Шеху: но был изгнан народом и также с своими родственниками приехал к Двору, где и получил военный чин… Мише и Бучжень не имели способности к управлению, и большая часть под-чиненных была не довольна ими, почему Сыгйе-думань с Кашгаром, Чжу-гюйбо и Гэпаньто отложились и разбили Хотан» [Бичурин, 1950. Т. 1. ¬С. 293].
В цитате из «Таншу» приводятся титулы и имена, которые предстоит исследовать, это антропонимы: Килиби, Чжугюйбо и Гэпаньто; титулы: Хин-сиван-хан, Гивангюе-хан, Сыгйе-думань; топоним Хотан.
Антропоним «Килиби» может быть как монголоязычным, так и тюрко-язычным словом. Монголоязычное слово, объясняющее «килиби», это «хили – покладистый, смирный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 424] и его производным «хилиб», в XIX в. в Осинском районе Иркутской области жил человек с таким именем. Тюркоязычное слово «кiлебес – беззаботный, бес-печный, выносливый, стойкий, крепкий, закаленный» [Субракова, 2006. С. 176], которое также может объяснить имя Мише Килиби Дулу хана. Вероят-но, от монголоязычных «хэлэх - говорить, рассказывать» [Лувсандэндэв, 1957. С. 588].
В ДТС слово отсутствует.
Антропоним «Чжугюйбо», вероятно, объясняется монголоязычными словами «зуу-сто» [Лувсандэндэв, 1957. – С. 206] и «гуйх – бежать, бегать» [Там же. – С. 129]. Возможно, «Чжуйгюбо» в переводе на русский язык бу-дет звучать как «бегающий сотник».
В ДТС слово отсутствует.
Антропоним «Гэпаньто», вероятно, объясняется монголоязычным словом «гэрэлтэй – светлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 134].
На тюркоязычии слово «гэпоньто» значения не имеет, так же как и в ДТС.
Титул «Хинсиван» объясняется монголоязычным словом «хиналсаха – контролировать, ревизовать, наблюдать» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 425]. Ашина Мише был поставлен Танским императором Хинсиван-ханом, т.е. контролирующим и наблюдающим ханом.
На тюркоязычии слово «хинсиван» значения не имеет, так же как и в ДТС.
Титул «Гивангюе», вероятно, объясняется монголоязычными словами «гэгээн – светлый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 131] и «гое – красивый, чудес-ный, нарядный, элегантный» [Там же. С. 191]. Вероятное имя «Гивангюе» переводится на русский язык как Светлый и Красивый, такой титул был при-своен императором Ашине Бучженю для управления пятью племенами Ну-шиби.
На тюркоязычии слово «гивангюе» значения не имеет, так же и в ДТС.
Титул «Сыгие-думань». Первое слово «сыгие» обозначается монголо-язычным словом «сыггуй – неустанный, беспрерывный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 372], второе слово «думань», видимо, объясняется монголоязыч-ным «тумэн – десять тысяч, тьма, бесчисленное множество» [Там же. С. 158].
В киргизском языке существуют слова, которые можно сблизить со словом «думань», например, «туман – туман», «тумар – амулет, талисман» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 266], но они титулом вряд ли могли быть.
В хакасском языке также есть слова, сближаемые со словом «думань». Это, например, «тумег – оружие», «тумек – суета, забота, беспокойство», «тумуг – группа людей» [Субракова, 2006. C. 691], но эти слова для обозна-чения титула не подходят.
Вероятное значение слова «думань» в русском переводе: «Десять ты-сяч, тьма, бесчисленное множество», а «сыгие думань» переводится как «беспрерывный (в смысле беспрерывно атакующий) корпусной (десять ты-сяч) командир».
В ДТС нет слов, которые можно было бы сблизить с «сыгйе думань».
Топоним «Кашгар» используется в «Таншу» как антропоним, т.е. имя, что вполне возможно. Также упомянут Хотан, который и ныне существует. Слово «хотан» можно было объяснить монголоязычным словом «хотон – загон, стайка, хлев, стойбище, становище» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 453], «хото – город» [Там же], но это скорее всего совпадение, игра слу-чая по Дерферу, так же слово, обозначающее город Кашгар. Вероятнее все-го Хотан и Кашгар – слова иранского происхождения, там жили ираноязыч-ные тохары, до прихода монголо-тюркских племен.
Шел 662-й год. Хроника «Таншу» далее пишет, как Ашина Бучжень не мог терпеть своего родственника Ашину Мише и оклеветал его перед тан-ским главнокомандующим Су Хай-чженом. Ашина Бучжень, видимо, был опытным интриганом: по его наговору Ашине Мише приговорили к смерт-ной казни, а затем отрубили головы и всем подчиненным вплоть до пастуха [Бичурин, 1950. Т.1. С. 294]. Но Бучжень ненамного пережил Мише, он умер в конце шестидесятых годов VII в.
Шел 671-й год. Хроника «Таншу» сообщает: «Во второе лето правле-ния Сянь-хын, 671, старейшина из западных тукюеских поколений Ашина Дучжы произведен военным начальником и фуяньским главнокомандую-щим, чтоб успокоить тамошний народ. В правлении И-фын, Дучжы объявил себя ханом десяти аймаков.
Дучжы-хан заключил союз с Тибетом и произвел набег на Ань-Си. Указано сановнику Пхэй Хин-гянь идти с войском против него. Хинь-гянь просил не посылать войск, а взять его [Дучжи-хана] хитростью. И так указа-но Хин-гянь с грамотою проводить сына персидского государя, и вместе с тем успокоить Даши. Как дорога предлежала в два государства, то Дучжы действительно не подозревал, и явился к нему с ближайшими своими род-ственниками; сим образом он был взят. Хин-гянь пригласил владетелей про-чих поколений и задержал их; покорил отдельного предводителя Личжефу и возвратился. Это случилось в первое лето правления Тьхяо-лу, 679. С сего времени десять аймаков наимпаче ослабели… Впоследствии родовичи двух поколений день ото дня расходились: почему избраны Мишеев сын Юань-кин и Були Ше Хусэло Бучженев сын, и даны им военные чины. Они насле-довали владения своих отцов с ханским достоинством. Юанькин еще был по-вышен двумя военными чинами, и наконец вместо Хусэло наименован Цзе-чжун Шы чжу-ханом. В правление Чан-шеу, 693, он оклеветан был чиновни-ком Дай Цзунь-чень в том, что явился к наследнику, и перерублен по пояс-нице» [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 294].
В вышеприведенной цитате не исследованы имена: Дучжы, Юанькин, Були и Хусэло.
Антропоним «Дучжы» объясняется монголоязычным словом «дуучин – певец» [Лувсандэндэв, 1957. С. 162], но может быть сближен с другим монголоязычным словом «дугжрах – вздремнуть» [Там же. С. 157].
На тюркоязычии слово «дучжы» объяснений не имеет. Слово «дучар» на киргизском языке может быть сближено со словом «дучжы», но это слово иранского происхождения.
В ДТС слово «дучжы» не интерпретировано.
Антропоним «Юанькин», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «юhэн – девять» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 690], «ес;н – де-вять» [Лувсандэндэв, 1957. С. 173]. Число «девять» у монголоязычных народов имело сакральный смысл. Возможно, в VII в. цифра (число) девять имело сакральное значение и у двуязычных тургутов.
Вероятно из-за сакрального значения цифры девять Ашина Мочжэ дал своему сыну имя Юанькин – юhэн – девять.
В ДТС есть слово «uyan –всемогущий, бог» [ДТС, 1969. С. 607], но аффикс «кин», как и в первом случае, остается без объяснения. Вероятно, са-кральное значение «uvan-юhэн – девять» в ДТС интепретировано как «бог всемогущий».
На тюркоязычии слово «юанькин» значения не имеет.
Антропоним «Були» рассмотрели и пришли к выводу, что это слово необходимо считать монголоязычным и объясняется «були-булиа – сильный, крепкий, здоровенный, дюжий» [Лувсандэндэв, 1957. C. 86].
Мы думаем, что считать слово «були» как «бури» и делать вывод, что оно обозначает «волк – б;ру» [Абдулдаев, 2006. С. 48], неправильно. Сло-во «б;ру – волк», вероятно, произошло от монголоязычного слова «боро – серый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 142], [Лувсандэндэв, 1957. С. 78]. Для обозначения волка у тюрков есть второе слово «карышкыр» [Юда-хин, 1965. Т.1. С. 356], а «серый» обозначается словом «боз».
Антропоним «Хусэло» объясняется монголоязычным словом «ху-цуулах – нападать врасплох» [Лувсандэндэв, 1957. С. 571] или другим мон-голоязычным словом «хусалга – лай, тявканье» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 471]. «Хусалга» семантически безупречнее, чем «хуцуулах», но в смысловом отношении проигрывает, поэтому мы отдаем предпочтение первому. Но «хусэло» может быть другим монголоязычным словом «хусэл -– желание, охота, стремление» [Лувсандэндэв, 1957. С. 579] и его производ-ным «хусэлтэй» и т.д.
Полное имя сына Бучженя по-русски будет звучать следующим обра-зом: Сильный (Були) Плотный (Ше) и Нападающий (Застающий) врасплох (Хусэло).
На тюркоязычии слово «хусэло» значения не имеет, как и в ДТС.
Шел 694-й год. Вместо умерщвленного (перерубленного пополам) ха-на Юанькиня западные тургуты «поставили ханом Ашиду Суйцзы» [Бичу-рин, 1950. Т. 1. С. 295].
Антропоним «Суйцзы», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «суурьтай – имеющий основание, фундамент, устойчивый, прочный, надежный, основательный, солидный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 367], но мо-жет быть тюркоязычным словом «суттин – молочный» [Субракова, 2006. С. 536], «суйдан – редкий», «суйкай – вести себя серьезно, выдержанно, сте-пенно» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 163], отдать предпочтение монголоязычному или тюркоязычному слову невозможно.
Шел 699-й год. «Таншу» продолжает: «Хань Сы-чжунь. Начальник крепости Суййе-чжень… разбил Нишу Сыгиня и Туциши Чжихань-аулу…» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 295].
Из тургутских имен мы ранее исследовали Нишу – кочевник; Сыгинь – умный и Туциши – председатель или тургутский; все слова монголоязычные, остаются нерассмотренными слова Чжихань и аулу.
Антропоним «Чжихань», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «жихуун – прохладный, свежий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 181].
На тюркоязычии слово «чжихань» значения не имеет. В ДТС есть сло-во, похожее на «чжихань», «с;;an – бедняк, неимущий».
Слово «аулу» объясняется монголо-тюркским словом «айыл, аул, аил – селение» [Абдулдаев, 2003. С. 22], «айл – группа юрт, семья, хозяйство» [Лувсандэндэв, 1957. C. 27].
Полное имя Туциши Чжихань-аулу» в русском переводе будет «Тургут (тургутский) из селения Прохладное, несмотря на то, что «чжихань – аулу» есть название местности, вместе с Туциши образует антропоним, но может быть селение, названное «Бедное».
Далее хроника «Таншу» повествует: «В сие время весьма усилился Учжилэ. Хусэло не смел возвратиться на запад, и с 60-ю или 70-ю тысяч душ своего поколения переселился в китайские владения. Он умер в Чань-ань. Сын его Ашина Хуай-дао получил военный чин при Дворе. Ашина Хянь по-лучил военный чин, наследованный титул Хинчиван-хана, и титул великого попечителя десяти аймаков, великого наместника в Бэй-тьхин. В четвертое лето правления Чань-ань, 704, Ашина Хуай-дао поставлен ханом десяти ай-маков и хаочиским наместником…
…Ашина Хянь вскоре поставлен главноуправляющим от Великой пес-чаной степи на запад. Дудань в аймаках десяти родов отложился. Хянь убил его на сражении; голову препроводил к двору, и от Суййе на запад 30 000 кибиток привел в китайское подданство, за что похвален грамотою за госу-дарственною печатью. Три рода: Гэлолу, Хуву и Шуниши, также поддавши-еся Китаю, были ограблены ханом Мочжо…
…Сюань-цзун [преемник Чжун-цзуна с 712 г., после его отречения] не дозволил, а отправил военачальника Ван Хой с бунчуком и грамотою, кото-рую Туциши объявлен главноначальствующим, а Чеби Шичжо Сулу дано княжеское достоинство… Хянь… возвратился в Чань-ань, где и умер [Бичу-рин, 1950. Т.1. С. 295].
В приведенной цитате из «Таншу» не исследованы слова: Учжилэ, Хянь, Дудань, Хуву, Шачжо и Хуай.
Слово «Учжилэ», вероятно, является здесь этнонимом, т.к. «Таншу» пишет: «Туцишинский Учжилэ составлял особливое поколение…» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 296] и, возможно, объясняется монголоязычным словом «уучлал – прощение, извинение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 469]. Можно объ-яснить тюркским сложным словом «уч – три, конец, край, лети» [Абдулда-ев, 2003. С. 220,226] и монголо-тюркским словом «жил – год» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 179], «жыл – год, двигайся, подвинься» [Абдулдаев, 2003. С. 77]. Название племени произошло, возможно, от имени основателя – родоначальника, который за что-то должен был извиняться или был все-прощающим человеком, если
же это монголо-тюркское слово, то что-то, связанное с периодом в три года.
Антропоним «Хянь» объясняется монголоязычным словом «хянагч – наблюдатель, корректор, надзиратель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 596] или другим монголоязычным словом «хань – друг, спутник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 512].
На тюркоязычии слово «хянь» значения не имеет, как и в ДТС.
Антропоним «Дудань» объясняется монголоязычным словом «дуудаан – призыв, зов» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 306], «дуудах – звать, вызывать, читать, произносить», «дуудлага – произношение, призыв» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 161].
На тюркоязычии слово «дудань» значения не имеет, как и в ДТС.
Этноним «Хуву» можно объяснить монголоязычным словом «хуван – янтарь, янтарный», «хувах – распределять, делить» [Лувсандэндэв, 1957. С. 559], «хуу – сын, мальчик, дитя» [Там же. С. 579], «хубуун – сын, парень, юный, отроческий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 478], с меньшей ве-роятностью тюркскими словами «хуба – бледный», «хубаа – оторочка» [Су-бракова, 2006. С. 855].
Наибольшая вероятность того, что объяснением слова «хуву», думаем, является монголоязычное «хубуун – сын». Сыночками называли довольно часто усыновленных и приемных детей, они вырастали с таким именем-прозвищем и, зачастую, сами становились родоначальниками, т.е. основопо-ложниками рода-племени.
В ДТС слова «хуву» нет.
Этнонимы «Гэлолу» и «Шуниши» были рассмотрены выше, как и сло-ва «Чеби» и Сулу».
Антропоним «Шичжо», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «ширчин – кожевник» [Лувсандэндэв, 1957. С. 655].
С тюркоязычия слово «шичжо» объяснения не имеет, как и в ДТС.
Антропоним «Хуай», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хуа – каурый, рыжеватый, коричнево-красный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 558].
С тюркоязычия слово «хуай» не объясняется, т.к. значения нет.
В ДТС есть слово «хуай», но это китайское слово, обозначающее «цве-ток».
Слово «дао», видимо, китайское.
Далее хроника «Таншу» повествует: «В Туциши после поражения Ту-хошаня, Синь, сын Ашины Хуай-дао, поставлен ханом десяти родов с пра-вами трех министров и хаочиским наместником… Ашина Синь, по прибытии в город Цзюйлань от Суййе на западе, убит туцишиским Мохэ-даганем. Чжоха-хотаская царевна с сыном своим Чжуньхяо, бежала обратно в Китай, где сын ее получил военный чин при Дворе. Здесь пресекся западный тукюеский Дом… После поражения и уничтожения Хэлу, ханы обоих поко-лений предварительно поступили в службу китайского Двора. Кочевые не имели настоящего государя. Учжилэ зависел от Хусэло и был Мохэ Даганем. Хусэло бесчеловечно управлял, и народ был недоволен им. Учжилэ, напро-тив, умел успокаивать подчиненных, чем приобрел уважение и доверенность их, и кочевые повиновались ему. Число кибиток его нечувствительно [посте-пенно] умножилось, и он поставил двадцать главноначальствующих; каждый главноначальствующий имел 7000 войска. Учжилэ жил от Суййе на северо-запад; исподволь он завоевал Суййе, перенес сюда орду и назвал Суййе-чуань городом Гуньюе Большой Орды, а при реке Или была Малая орда. Владения его на востоке были смежны с северными тукюесцами, на западе с тюркистанцами, на восток простирались прямо до Си-тьхин-чжеу. Он овла-дел всеми землями, принадлежавшими Хусэло. Во второе лето правления Шен-ли, 699, он отправил сына Чжену к Двору. Императрица Ву-хэу очень благосклонно приняла его. В правление Шен-лун, 705, 706, он пожалован княжеским достоинством. В сем году Учжилэ умер. Сын его Согэ пожалован военным чином и наследственно облечен в княжеское достоинство» [Бичу-рин, 1950. Т.1. С. 296-297].
В приведенной цитате из «Таншу» не исследованы следующие слова: Тухошань, Синь, Чжеуну, Гуньюе.
Антропоним «Тухошань» объясняется монголоязычным словом «ту-хашарал – хлопоты» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 261] и его произ-водным «тухашарашэд – хлопотливый» (иркутский диалект. – Ш. А. С.).
С тюркоязычия слово «тухошань» не объясняется, т.к. нет значения, как и в ДТС.
Антропоним «Синь», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «сине – истощенный, изнуренный» [Субракова, 2006. – С. 478], «сиймхий – просвечивающий насквозь, быть тонким» [Лувсандэндэв, 1957. С. 354], т.е. истощенный и изнуренный. Кроме того, слово «синь» на хакасском обозна-чает «мера, размер, уровень, норма, срок, ты» [Субракова, 2006. С. 468].
Видимо, сын Ашины Хуай-дао, Ашина Синь, был человеком тонким или таким был в детстве, за что и прозвали его Синь.
Антропоним «Чжеуну», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «чоно – волк» [Лувсандэндэв, 1957. С. 634].
На тюркских языках слово «чжеуну» значения не имеет, как и в ДТС.
Топоним «Гуньюе» объясняется монголоязычным словом «гундуугуй – мирный, спокойный», «гунзгий – глубокий, глубокое место, глубокомыс-ленный, серьезный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 130].
Хан Учжилэ перенес ставку и переименовал город Суййе-чуань с ки-тайского на тургутский Гуньюе – Мирный.
В слове «Гуньюе» есть аффикс «юе», означающий, что слово не просто «гун», а более продолжительное с аффиксом «дугуй», «згий» и т.д.
На тюркоязычии слово «гуньюе» значения не имеет и объяснений нет. В ДТС есть слово «yuan – грех», но слово согдийское, ставку вряд ли назва-ли грехом.
В нижеприведенной цитате из династийной хроники «Таншу» онома-стический материал исследован выше. Но история хана Согэ и его брата Чжеуну поучительна тем, что человеческие амбиции правителей и их при-ближенных отражаются на простом народе.
Восточно-тургутский хан Мочжо, по моему мнению, «следопыт», со-вершенно правильно сказал Согэ, что «будучи родными братьями, не могли жить в согласии между собою; можете ли с совершенною преданностью слу-жить мне?» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 297], но вскоре сам погибнет, попав в за-саду, устроенную воинами Байергу, затеяв войну с такими же монголоязыч-ными, как он сам.
Шел 708-й год. Итак, хроника «Таншу» продолжает: «В сие время Согэ имел 300 000 войска. Указано послать хана десяти родов Ашину Хуай-дао с бунчуком и грамотою и четырех дворцовых девиц. В правление Цзин-лун, 708, Согэ отправил к Двору посланника принесть благодарность. Чжун-цзун принял посланника в передней тронной, перед которою выстроилось 10 000 конницы и два ряда почетной стражи. Вскоре после сего Согэ поссо-рился с своим предводителем Кюе-чжо Чжун-цзйе, и оба начали жестокую войну между собою. Согэ пожаловался на Чжун-цзйе Двору и просил разо-брать дело в столице. Чжун-цзйе тысячью лан серебра подкупил министра Цзун Чу-кхэ с прочими, чтоб его не требовали к Двору, и просил дозволения призвать тибетцев против Согэ. Тогда Чу-кхэ полновластно управлял госу-дарственными делами. Он отправил сановника Пьхин Гя-бао с бунчуком ис-следовать дело. Гя-бао имел переписку с Чжун-цзийе. Согэ чрез объездных перехватил переписку их, и убив Гя-бао, послал брата своего Чжену с вой-ском для нападения на границу. Ню Шы-гян, наместник в Ань-си дал ему сражение под городом Хо-шао-чен. Шы-гян с потерею сражения лишился жизни. Согэ требовал головы министра Чу-кхэ. Великий наместник Го Юань-чжень представил Двору, что Согэ силен; надобно прямо простить его. Император согласился, чем водворено спокойствие на западе. Вскоре после сего Согэ разделился с Чжену. Чжену, злобясь, что мало народа ему дано, отложился и предался к Мочжо. Он просил Мочжо употребить его во-жаком при нападении на старшего брата. Мочжо удержал Чжену, а сам с 20 000 войска ударил на Согэ, и взял его в плен. Мочжо по возвращении сказал Чжену: «Вы, будучи родными братьями, не могли жить в согласии между собою; можете ли с совершенною преданностью служить мне?» И так обоих предал смерти [Бичурин, 1950. Т.1. С. 297].
Смерть обоих братьев была выгодна не восточно-тургутскому хану Мочжо, а в первую очередь танскому императору, министр которого Цзин Чень-тьхан говорил: «…кочевые режутся друг с другом. Не наше дело. Сильный получит раны, а слабый погибнет; для нас же то и другое выгодно» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 296] (подчеркнуто – Ш.А.С.).
Хроника «Таншу» далее пишет: «Чеби Шичжо Сулу из отдельного ту-цишиского рода, собрав остатки народа, объявил себя ханом. Сулу хорошо обращался со своими подчиненными. Роды мало помалу соединились, и народ его умножился до 200 000 душ; посему опять сделался сильным в За-падном крае. В пятое лето правления Кхай-юань, 717, он в первый раз прие-хал к Двору, и получил военный чин и титул туцишиского главноуправля-ющего… сверх сего он сделан главным комиссаром по дороге в Гинь-фан. Впрочем он был коварен и лукав; не искренне служил Дому Тхан. Сын неба хотел привязать его, и дал ему титул Чжун-шунь хана [Бичурин, 1950. Т.1. С. 298].
Н. Я. Бичурин в примечании пишет, что «Чжунь-шунь» суть китайские слова: верный и послушный. Сие происшествие в «Ганьму» замечено в 719 году» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 298].
Посол хана Сулу, Йечжы Абусы, прибывший к Танскому императору на прием, был приглашен правителем Китая на обед и тут оказался послан-ник восточных тургутов. Восточнотургутский посланник не хотел уступать высшее, т.е наипочетнейшее место и высказался весьма недипломатично о западных тургутах. Хроника «Таншу» сообщает слова восточно-тургутского посланника: «Туциши есть мелкий владетель, и притом вассал тукюеский, его посланник не может занять высшего места. Угощение сделано для меня, отвечал Сулуев посланник, я не могу сесть ниже. Почему постави-ли две палатки: одну на восточной, другую на западной стороне. Сулуев по-сланник сел в западной палатке и таким образом кончили обед [Бичурин, 1950. Т.1. С. 298].
Хроника «Таншу» продолжает: «Он получил простуду, от которой одна рука отнялась, и он не мог заниматься делами; почему главный ста-рейшина Мохэ Дагань и Думочжы усилились, а родовичи говорили: Согэвы потомки составляют желтый аймак; Сулуево поколение составляет черный аймак, и начали питать большую недоверчивость и вражду друг к другу. Мохэ Дагань и Думочжы неожиданно в ночи напали на Сулу и убили его. Думочжы еще изменил и Даганю, и поставил ханом Сулуева сына Тухосяня Гучжо… Туцишиский Тухосянь-хан жил в городе Суййе, а Живэй-хан чер-ного рода охранял город Хынлос, и оба напали на Даганя… Владения за-падного края Туциши Баханьна, Мохэ Дагань и Гай Гя-юнь с Мохэду Туту-нем, государем владения Ши, и Сыгиньтием, государем владения Шы, со-единенными силами напали на Сулуева сына и разбили его в Суййе. Ту-хосянь бросил знамя и бежал, но был пойман вместе с младшим братом Ше-ху Тунь Або. Кашгарский градоначальник Фумын Линча с лучшими вой-сками и баханьнаским [ферганским] владетелем, внезапно напал на Хынлос, убил хана черных родов, и с младшим своим братом Босы вступил в город Игянь, взял Чжоха-хотаскую царевну, еще Сулуеву ханьшу, Живэйеву ханьшу и возвратился» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 299].
Исследуем следующие слова, появившиеся в двух цитатах: Йечжы Абусы, Думочжы, Тухосянь Гучжо, Живэй-хан, Тунь, Фумын линча, Босы.
Антропоним «Йечжы», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «ичилж – кишмя кишит» [Лувсандэндэв, 1957. С. 224], употребляется в значении «много».
В тюркских языках слово «йечжы» значения не имеет. В ДТС есть сло-во «i;;g; – внутренности» [ДТС, 1969. С. 201], именем знатного человека вряд ли мог служить.
Антропоним «абусы» рассмотрен, по нашему мнению, означает «дя-дя».
Полное имя Йечжы Абусы в русском переводе звучит так: Дядя мно-гих, т.е. когда он родился, у него было много племянников или он получил такое прозвание будучи уже взрослым.
Антропоним «Думочжы», вероятно, объясняется монголоязычным словом «думбагар – капризный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 301], но может быть объяснен монголо-тюркским словом «дунигар – самонадеян-ный, высокомерный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 159], «дум – грозный, вели-чавый, великодушный» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 202] и его производными «думунон» и т.д. Вероятность монголо-тюркского слова «дум», «дунигар», на мой взгляд, выше, чем «думбагар».
В ДТС этого слова нет.
Антропоним «Тухосянь», вероятно, одно и то же слово с «Тухошань», только в третьем слоге звук «с» меняется на «ш» и объясняется монголо-язычным «тухашарал – хлопоты».
В ДТС этого слова нет.
Антропоним «Гучжо» объясняется монголо-тюркским словом «хучин – сила, мощь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 580], «куч – сила, мощь» [Абдулдаев, 2009. С. 123].
Слово «Гучжо», по нашему мнению, равнозначно «хучжу», рассмот-ренному ранее.
Антропоним «Живэй» объясняется монголоязычным словом «живэр – борода» [Лувсандэндэв, 1957. С. 178], но может быть объяснен и другим монголоязычным словом «жив – ловкость, хитрость, уловка» [Там же] и его производными (живтэй хан – хитрый хан).
Менее вероятно объяснение этого слова через тюркоязычное «жибек – шелк, шелковый» [Юдахин, 1965. Т.1. C. 253] и «жибер – посылать, отправ-лять, пропускать» [Там же].
В ДТС слова «живэй» нет.
Антропоним «Тунь», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «тун – стать чистым, прозрачным, отстояться» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 267], «тунах, тунгалаг – отстаиваться, становиться прозрачным, чистый, прозрач-ный, светлый, ясный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 424]. Слово, близкое к «тун-во», «туньалэу». Но можно объяснить и монголоязычным словом «тун – очень, абсолютно» [Там же. С. 423].
В ДТС есть четыре слова «тун», имеющие разные значения: 1) tun – первый муж, первый ребенок; 2) покой, спокойствие; 3) перевал, небо, по-крылось тучами; 4) успокоиться, затихать [ДТС, 1968. – С. 586]. Может быть в одном из значений употреблено как имя собственное.
Антропоним «Фумын Линча», возможно, объясняется ираноязычными словами. С монголо-и-тюркоязычия объяснению не поддается. Кашгарский градоначальник, коим был Фумын Линча, вероятно, являлся ираноязычным человеком, служившим западно-тургутскому (туциши – тюргешам) или же он, вероятно, был метисом – тургутом, смешанным с ираноязычным, пред-течей современных тургутов, образовавшихся в результате смешения мон-голоязычных, тюркоязычных, ираноязычных, арабов, греков, славян и дру-гих народов.
Младший брат Фумын Линча носил имя Босы.
Антропоним «Босы», вероятно, объясняется монголоязычным словом «босоо – стоячий, вертикальный, стоймя» [Лувсандэндэв, 1957. С. 78], но можно объяснить монголо-тюркским словом «босого – порог» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 148], «босго – порог» [Лувсандэндэв, 1957. С. 78].
В ДТС слово «босы» может быть сближено со словами «bos», «b;c» и «busi», которые употребляются в значении «свободный, пустой, не находя-щийся в употреблении, неспутанный, вольный, независимый, пользующийся свободой, расстроенный, возбужденный, раздраженный, гневный, пожерт-вование, подаяние, милостыня, рассеянный» [ДТС, 1969. – С. 113, 128]. Мо-жет быть, в одном из значений «Босы» употреблено как имя собственное.
Топонимы «Хынлос» и «Игянь», вероятно, ираноязычные слова, с монголо-и-тюркоязычия не объясняются.
Шел 739 г. Хроника «Таншу» продолжает повествование: «В следую-щем году Кюелюйчжо получил военный чин, владетель в Ши грамотою по-жалован достоинством Шунь-и-ван, владетель в Шы повышен титулом: Дэ-цзин – в ознаменование заслуг их. Гя-юнь пленного Тухосяня Гучжо пред-ставил в Великий храм. Император простил его, дал ему военный чин и кня-жеское достоинство. Туньабо получил военный чин. Хинь, сын Ашины Ху-ай-дао, поставлен ханом десяти родов, и главою туцишиева аймака. Мохэ Дагань, рассердившись, сказал: покорение Сулу есть моя заслуга; почему же теперь Хинь поставлен ханом? Он склонил поколения отложиться. Указано Гя-Хой пригласить и уговорить его. Почему он с своим семейством, знаме-носцами и старшинами покорился и получил управление своим народом (поколением Туциши)» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 300].
В цитате из «Таншу» не исследованы следующие слова: Кюелюйчжо, Хинь.
Антропоним «Кюелюйчжо» объясняется монголоязычными словами «кюе-гое – красивый, нарядный, элегантный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 119], «люй, лооеэ – господин, высокопоставленный вельможа» [Там же. С. 230], «чжо-чадал – мощь, сила, способность, умение» [Там же. С. 625]. Полное имя «Кюелюйчжо» по-русски будет звучать так: Красивый и Способный господин.
С тюркских языков слово «Кюелюйчжо» объяснений не имеет.
В ДТС есть слово, которое можно интерпретировать как «кюе», это «kuei», но оно китайское, переводится «десятый циклический знак» [ДТС, 1969. С. 322], что делает его маловероятным антропонимом знатного чело-века, западнотургутского сановника.
Антропоним «Хинь», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хинэ – плесень» [Лувсандэндэв, 1957. C. 526]. Возможно имя «Хинь» полу-чил в детстве, мальчика назвали «плесенью», т.к. с ней было связано какое-то действие.
В ДТС слова «хинь» нет.
Шел 742 г. Хроника «Таншу» продолжает повествование: «Впослед-ствии чрез несколько лет Хинь опять поставлен ханом, и послано войско препроводить его. Хинь приехал в город Даньлань, где Мохэду убил его, и сам себя объявил ханом. Фумын Линча, главноуправляющий в Ань-си каз-нил его, и главного знаменосца Думочжы Гюегйегинь поставил Шеху трех родов. В первое лето правления Тьхянь-бао, 742, поколение Туциши поста-вило ханом Илиди Миши Гудулу Бигя из Черных родов, и несколько раз присылало посланника с данью. В двенадцатое лето, 753, Черные роды по-ставили Дынли Иломиши ханом. Указано дать ему грамоту. В правление Чжи-дэ, 756, Туциши пришел в бессилие. Желтые и Черные роды поставили у себя ханов и начали междоусобную войну. Срединное государство тогда много было озабочено внутри, и не имело времени входить во внешние дела. В правление Кянь-юань, 758, Адопэйло Юнын, хан Черных родов, прислал посланника к Двору. В правление Да-ли, 766, усилился Гэлолу и перенес ме-стопребыванияк реке Суйие. Два другие рода по бессилию сделались васса-лами Дома Гэлолу Хусэло. Прочие поколения поддались ойхорам [хойху]. Когда же ойхоры пали, то некто Дэманлэ, живший в Харашаре, объявил се-бя в достоинстве Шеху. Прочие поколения осели при хребте Гинью – в числе 200 000 душ» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 300].
Не исследованы следующие имена: Гюегйегинь, Илиди, Иломиши, Адопэйло Юнын и Дэманлэ.
Антропоним «Гюегйегинь» объясняется двумя монголоязычными сло-вами «гое – красивый, нарядный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 119] и словом «гийгуулэх – освещать, озарять, обрадовать, привести в блаженное состоя-ние» [Там же. С. 117].
На тюркоязычии слово «Гюегйегинь» значения не имеет, как и в ДТС.
Полное имя «Гюегйегинь» в переводе на русский язык звучит так: Кра-сивый и Озаряющий (приводящий в блаженное состояние)».
Антропоним «Илиди», вероятно, объясняется монголоязычным словом «илтэд – ясно, явно, ясновидящий» [Лувсандэндэв, 1957. С. 219], но может быть объяснен другим монголоязычным словом «илуудэл – излишек, оста-ток» [Там же. С. 219].
Большинство ученых считают, что слово «Илиди» тюркское «элдик – народный» [Абдулдаев, 2003. С. 255], в этом случае полное имя Илиди Ми-ши Гудулу будет смешанным монголо-тюркским, потому что Миши Гудулу имеет смысл на монголоязычии и переводится как «улыбающийся (радост-ный) предводитель». Полное имя Илиди Миши Гудулу будет: Народный Ра-достный Предводитель.
В ДТС слова «илиди» нет.
Антропоним «Иломиши», вероятно, объясняется монголоязычным сло-вом «илагша – победитель» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. C. 434], «иламша – победитель» (иркутский диалект – Ш.А.С.)
На тюркоязычии слово «иломиши» значения не имеет, как и в ДТС.
Полное имя Дынли Иломиши по-русски будет: Крепкий Сильный По-бедитель.
Антропоним «Адопэйло», вероятно, сложный, состоящий из двух мон-голо-тюркских слов «ата» и «аба», что сближается с «адо», «ата – отец, па-па» [Абдулдаев, 2003. С. 32], на монголоязычии «аба – отец, папа» [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 22].
Второе слово может быть объяснено монголоязычным словом «палха-гар – приземистый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 335], т.е. коренастый. По-бурятски палхагар – полный, пухлый», наверное, Адопэйло родился пух-лым и имя ему дали вполне в духе язычников-номадов. На тюркских языках также есть слово, с которым можно сблизить «пэйло», «пала (бала) – дитя, ребенок, младенец, малыш», отсюда «палаллыг – имеющий детей» [Субра-кова, 2006. С. 340]. Несмотря на то, что тургуты в V в. на севере Монголии образовались в результате смешения монголоязычных с тюркоговорящими киргизами (хакасами), они и в VIII в. продолжали давать монголоязычные имена своим детям, особенно это характерно для знати.
Имя «Адопэйло» в русском переводе значит «коренастый отец», такое имя дано, вероятно, в честь отца Адопэйло.
Антропоним «Юнын» объясняется монголоязычным словом «юудэн – башлык, капюшон» [Лувсандэндэв, 1957. С. 686].
С тюркских языков слово «юнын» не объясняется, как и в ДТС.
Полное имя Адопэйло Юнын по-русски будет Башлык (капюшон) Ко-ренастого Отца.
Антропоним «Дэманлэ» объясняется монголоязычным словом «дэмнэх – помогать, поддерживать, быть опорой» [Лувсандэндэв, 1957. С. 168].
С тюркоязычия слово «дэманлэ» объяснения не имеет, как и в ДТС.
Большое количество монголоязычных слов в языке древних и ранне-средневековых тургутов (турков), думаем, объясняется тем, что предки тур-гутов – хунну были монголоязычным народом. В результате перемещения из Пиньляна в Северо-Западную Монголию в 439 г. тургуты смешались с киргизо-хягасами или кипчаками и стали двуязычным народом: наряду с монгольским переняли еще язык киргизо-хягасов и их письменность. Но до начала VIII в. тургуты пользовались разновидностью монгольского языка, о чем свидетельствуют их антропонимы, этнонимы и титулы. Орхоно-енисейскую письменность они переняли в начале VIII в. у киргизо-хягасов. Самые ранние тургутские памятники на орхоно-енисейской клинописи дати-руются VIII в., а киргизо-хягасские – V-VI вв. н.э., что говорит о более ран-нем появлении письменности у киргизо-хягасов и заимствовании ее тургута-ми (турками).
5.3. Падение западнотургутского (тюргешского) каганата
Раздробленность западных тургутов хорошо описал В. В. Бартольд: «Еще прежде усилилось одно из поколений Дулу (ст.монг.-тюрк. «дулий – глухой – Ш.А.С.), именно тюргеши (от монголоязычного «тургэдэшэхэ – ускоряться, усиливаться, торопиться, спешить, вспылить, разгневаться» (Ш.А.С.), кочевавшие между Чу и Или; главная орда их князя находилась в Суябе на р. Чу (Ш.А.С.), младшая орда на берегу Или. Самым могуществен-ным из тюргешских князей был Сулу (738г.); фактически его могущество даже затмевало блеск западно-тюркского престола, который в то время за-нимал Ашина Хуайдао, выдавший за Сулу свою дочь; кроме того Сулу по-роднился с восточно-тюркскими каганами и с владетелями Тибета.
В 738 г. он был убит одним из тюргешских князей, носившим титул Мохэ-даганя. На престол был возведен сын Сулу; Мохэ-дагань, однако, в союзе с владетелями ферганским и ташкентским разбили его при Суябе и взяли в плен. В 740 г. Мохэ-дагань сделался правителем тюргешей и велел убить последнего западно-тюргского кагана; но и его собственное правление не было продолжительно. Наступило смутное время; в 748 г. китайский наместник восточного Туркестана Ван-чжен-сянь взял и разрушил до осно-вания Суяб. В следующее десятилетие тюргеши лишились всякого могуще-ства. Западная часть Семиречья теперь находилась в зависимости от города Таласа, а Талас – от ташкентского владетеля. Насколько вся местность должна была страдать от постоянных междоусобий, видно из слов китайско-го летописца, что «землепашцы здесь ходят в латах и захватывают друг дру-га в неволю».
Распад западно-тюркской империи содействовал успехам арабов в Мавераннахре; оттого на этот факт должны были обратить внимание и араб-ские летописцы, которые приурочивают его к 119 г. хиджры (737 г. по Р. Хр.). По словам арабов последний тюркский каганат жил в городе Невакете (в Чуйской долине, к востоку от Токмака); здесь у него был запретный луг и запретная гора, к которым никто не смел приблизиться; стада, пасшиеся на лугу, и дичь горы служили провиантом при военных походах. Каган причи-нил много вреда арабам и за это получил от них прозвище Абу-Музахим (собст. «толкающий, бодающийся», т.е. бык или слон). В одной битве в То-харистане (область на юг от Аму-Дарьи, к востоку от Балха) тюрки были разбиты арабами; по возвращении на родину каган был убит из личной ме-сти тюргешским князем Курсулем. После этого тюрки рассеялись в разные стороны. Сам Курсуль, достигший преклонного возраста, в 739 г. был взят в плен арабами на берегу Сыр-Дарьи; в качестве выкупа за себя он предлагал 1000 лошадей и 1000 верблюдов, но арабский наместник Наср все-таки ве-лел его убить» [Бартольд, 1943. С. 19-20].
Убийца западно-тюркского кагана, тюргешский князь Курсуль, веро-ятно, носил тюркское имя «курсак – брюхо, утроба, чрево» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 449].
Вероятно, Курсуль был человеком полным или же в детстве любил по-есть, такое имя вполне возможно у язычников, в первой половине VIII в. тургуты-тюргеши еще были язычниками.
Хроника «Синьтаншу» описывает, что в 744-м г. «Хойхуский Гули Пэйло принял наименование Гудулу Бигя Кюе хана.В следующем году, 745, он убил Баймэй хана… и с своим народом поддался Китаю» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 278]. В китайской династийной хронике бесстрастно зафиксиро-ван конец Восточно-тургутской династии из рода Ашина и воцарение новой, хойхуской, династии северных номадов, но нигде не написано, во всяком случае, мы не встречали, что тургуты в массовом масштабе покинули Мон-голию и переселились в Восточный Туркестан, Джунгарию и Семиречье. Видимо, восточные, как знать, так и простой народ, остались на прежних ме-стах, т.е. как жили, так и продолжали проживать на родной земле, ни о ка-ком массовом переселении, как это сделали спустя век, некоторые хойхуские племена, в частности, югуры-уйгуры, они не совершали, наоборот, в «Тан-шу» есть сведения, что «прочие поколения поддались ойхорам (хойху) [Би-чурин, 1950. Т.1. С. 300].
Западно-тургутский каганат ненадолго пережил Восточно-тургутский, в 756 г. западные тургуты разделились на Желтые и Черные роды и поста-вили каждый своего хана и вели между собой войну, и вскоре сделались вас-салами другого тургутского племени – карлуков (гэлолу), которые к тому времени усилились [Бичурин, 1950. Т.1 С. 300].
В 766 г. Западно-тургутский (тургешский) каганат прекратил свое существование.
Вот что пишет о западных тургутах В. В. Бартольд: «Иногда тюркские князья восставали против китайцев и заключали против них союз с тибетца-ми, овладевшими в это время частью Восточного Туркестана. В 704 г. каган Ашина-Хуайдао снова подчинил себе все десять поколений, но со смертью его сына и преемника Ашина-Синь, убитого в городе Куламе (ныне ст. Луго-вое – Ш.А.С.) пресекся западно-тургутский царствующий дом (около 740 г.) [Бартольд, 1943. С. 19].
До 766 г. ханами западных тургутов объявлялись не представители рода Ашина.
ГЛАВА 6. МОНГОЛЬСКИЕ И ТЮРКСКИЕ ПЛЕМЕНА
В КАЗАХСТАНЕ И В СРЕДНЕЙ АЗИИ
В этой главе будут исследованы западные тургуты, которые оказались в современной Средней Азии, Казахстане и Хорасане, а также некоторые монгольские и собственно тюркские племена на вышеописанной территории, куда они переселились в поисках пастбищ для скота и воды. Отдельные пле-мена или их часть оказались далеко на западе от Центральной Азии (Монго-лии) в результате межплеменных конфликтов, но таковых было значительно меньше. Племена мигрировали со своими стадами в западном направлении, т.к. в то время восточное направление было заселено плотнее и туда не было возможности переселяться. На наш взгляд, эти монгольские племена сыграли значительную роль в формировании современных туркмен и турков. Боль-шинство российских и казахстанских исследователей незаслуженно «забы-вают» упоминать эти племена как монголоязычные то ли в силу слабости монгольского языка, то ли по другим причинам. Исключением из этого ряда является работа выдающегося историка С. М. Ахинжанова [Ахинжанов, 1989].
Начнем наше исследование с огузов, т.к. в исторической литературе существует разброс мнений, некоторые определяют слово «огуз» как поли-тический термин, другие как этнический и т.д.
6.1. Огузы
Известный историк С. Г. Агаджанов в 1971 г., касаясь огузской про-блемы, писал: «Разработка огузской проблемы имеет особенно важное зна-чение для изучения истории ряда тюркоязычных народов Средней Азии и Казахстана, Закавказья и Передней Азии, их этногенеза, социального и по-литического строя, исторической географии и этнографии. В первую оче-редь это относится к туркменам, азербайджанцам и туркам (выделено – Ш. А. С.), в этнической истории которых огузы сыграли немалую роль. Значи-тельные группы огузского происхождения влились в состав казахов, узбе-ков, каракалпаков, а также башкир и татар [Агаджанов, 1975. С. 6].
Термин «огуз» (токуз огуз) впервые встречается в раннесредневековых памятниках VIII в. – эпитафиях в честь Кюль тегина, Бильге кагана, Тонью-кука на территории Монголии. На памятнике Кюль тегину читаем: «Народ тогуз- огузов был моим собственным народом. Так как небо и земля пришли в смятение, он стал моим врагом» [Малов, 1959. С. 21]. Далее в эпитафии Бильгэ кагану читаем: «Народ тогуз огузов покинул страну свою (землю и воду) и продался табгачам… (Китай в то время назывался Тавгастом по имени господстовавшего над китайцами монголоязычного народа. Династии Вэй (389-353), Суй (581-616), Тан (618-907) табгачские – Ш.А.С.). Часть вернулась и подчинилась мне и стала (осталась) народом; а другие умерли. Спустившись в чернь. Уйгурский Эльтебер убежал приблизительно со ста людьми на восток…» [Малов, 1959. С. 22].
С. Е. Малов прочитал слово «уйгурский» на современный лад, по нашему мнению, следовало бы читать «югурский».
Второй уйгурский каган Баян-чор (Моюн-чур) 746-759 гг. правления (боян-чор переводится с монгольского как богатая земля [Шабалов, 2014. С. 98]) говорил: «…я собрал и соединил мой собственный народ девять огу-зов» [Малов, 1959. C. 39].
Из этих эпитафий в честь Бильгэ кагана и Баян-чора видно, что уйгуры входили в состав токуз-огузов как составная часть, а огузами назывался народ, который носил имя ди-гаогюй-дили-телэ. Более подробно об огузах и уйгурах см. [Шаблов, 2014].
Раннесредневековые тюркские памятники ясно дают понять, что огузы – это тот же народ, что и хойху, а уйгуры входили в состав хойху как его часть. Правящая элита, т.е. ханы хойху, были из племени уйгуры-югуры. С монгольского языка хойху переводится как «хойт – северный, хойхунуур – севернее» [Шабалов, 2014. С. 58] или до IV в. известные из китайских дина-стийных хроник под названием ди, живший в современных провинциях Се-верного Китая Ганьсу, Шанси и в Ордосе [Бичурин, 1950. Т.1], [Позднеев, 1899], [Шабалов, 2014] и др.
Ди, по нашему мнению, были монголоязычны, об этом свидетельству-ют слова из их языка [Шабалов, 2014].
В 338 г. племена ди были покорены другим монголоязычным наро-дом табгачи (тоба), «…но в самом конце IV в. ушли на северную сторону песчаной степи, и там вместо прежнего названия «Дили» приняли название «Гао-гюй» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 224].
Причиной откочевки ди на север явился вооруженный конфликт табга-чей с другим монголоязычным народом, в частности, с муюнами за влады-чество Северным Китаем, т.к. обладание Китаем давало номадам определен-ные имущественные выгоды в виде бесплатных предметов роскоши, шелка и других товаров.
Известно, что кроме ди-хойху, это подразделение северных номадов согласно китайским династийным хроникам получили еще и другие назва-ния: при династии Вэй их называли гао-гюй, при династии Суй они называ-лись Дили-Челэ-Телэ, при династии Тан – хойху или огузы (в отличие от тургутов). Разные названия один и тот же народ получал от окружающих их народов по тому или иному признаку.
Название ди-огузов происходит в основном, по утверждению Дж. Га-мильтона [Hamilton, 1962], от монгольского слова «tegreg – тэргэн – телега» [Лувсандэндэв, 1957. С. 443], только названия «хойху» и «огуз» выбивают-ся из этого ряда, первое означает «северный», а второе слово – «крупный рогатый скот, бык, вол» [Лувсандэндэв, 1957. С. 490], [Абдулдаев, 2003. С. 155], который, по всей вероятности, у них был тотемом.
Известный востоковед Н. В. Кюнер, знаток китайского языка, переводя «Таншу», писал: «…одно [поколение] именуется ***хэ, другое – нунз, тре-тье – хунь, четвертое – баигу или байегу (в тексте просто: багу), пятое – тунло, шестое – сыизйе (Иакинф Бичурин: сыгйе) седьмое – цибиюй (Иакинф Бичурин: кибиюй)… восьмое (поколение) называется адзйесы, девятое – ту-луньшигусы. Эти две фамилии после годов правления Тяньбао (742-756) объединились с семью фамилиями [Конер, 1961. С. 33-34].
Н. Я. Бичурин и Д. М. Позднеев, также переводившие китайские дина-стийные хроники, в том числе «Таншу», не упоминают в XIX в. племя (поко-ление) ***хэ, так похожее на хойху. Н. В. Кюнер, вероятно, перепутал ***хэ с племенем хусйе и хигйе, упоминаемыми Н. Я. Бичуриным. Видимо, жела-ние во что бы то ни стало перечислить все девять (токуз – по-тюркски девять – Ш.А. С.) племен огузов, видимо, было сильнее и Н. В. Кюнер увидел то, что хотел, подобно С. Г. Кляшторному, который на Бугутском камне увидел волчицу (волка), тогда как там был выбит дракон.
В действительности же, слово «хойху» – это не род и не племя, а всего лишь географический признак телэских племен. А огуз-огур-ухэр в переводе с тюрко-монгольского всего лишь бык-вол, вероятное название тотема тех же хойху. Хойху (***хэ) после переселения в Монголию располагались се-вернее сначала жуань-жуаней (авар), когда они господствовали в Монголии, а с их падением переподчинились тургутам.
Впоследствии мы увидели, что что огузами тургуты-турки называли все северные монголоязычные и тюркоязычные племена, примкнувшие к ним, например, сельджуков, кыныков, кайи, баяндуров, баятов и татар, ни-когда, за исключением последних, не бывших в составе хойхуских племен.
Заметим, что хойхуские племена гулигань и байегу-баргуты не были в составе жуань-жуаньского (аварского) и тюркского каганатов.
Видимо, токуз-огузы – это девять телэских (хойхуских) племен, кото-рые входили в состав тургутского каганата, и о них говорят памятники тур-гутов раннего средневековья как о «собственном народе» [Малов, 1959. С. 21].
Если обратимся к ДТС, составленному в ХХ в., то мы увидим, что тер-мин «oyuz» словарь переводит с раннесредневекового тургутского языка как «племя и объединение племен» [ДТС, 1969. С. 365]. Если обратимся к со-временному киргизскому языку, то «огуз» переводится как «вол (кастриро-ванный бык» [Абдулдаев, 2003. С. 155]. Теперь обратимся ко второму наиболее древнему тюркскому языку – хакасскому, в нем «;гuс» трактуется как «вол, медведь-самец» [Субракова, 2006. С. 320]. По-монгольски «ухэр – крупный рогатый скот, бычий (бык)» [Лувсандэндэв, 1957. С. 490], а более архаичной формой слова «огуз», как правильно заметил С. Г. Кляшторный, является переходное между огуз и ухэр слово «огур», более приближенное к монголоязычному «ухэр» [Кляшторный, Савинов, 2005. С. 60].
По мнению известного российского этнографа В. А. Никонова, вторым семантическим типом этнонимии является «…слово, означавшее его тотем, чаще всего это животное…» [Никонов, 1970. С. 17].
Таким образом, мы выяснили, что огузами-огурами-ухэрами называли тургуты раннего средневековья подчиненные им хойхуские племена по их тотему – быку (волу). По определению В. А. Никонова, «тотем – явление природы, с которым члены рода или племени считают себя связанными сверхестественным родством; чаще всего это животное (волк, медведь, орел, змея и т.д.)…» [Никонов, 1970. С. 17].
У хойхуских племен вероятным тотемом был именно бык (вол), о чем свидетельствуют следующие факты:
1) оставшиеся на своей родине, в Прибайкалье, и единственные из хой-хуских племен исповедующие тенгрианство (язычество) верующие иркутские буряты, составляют островок в океане так называемых мировых религий: буддизма, христианства и ислама и являются прямыми потомками гулиганей [Румянцев, 1962], [Шабалов, 2014] и т.д., а гулигане упоминются в конце VI-начале VII вв. в составе хой-хуских 15 поколений (племен) [Бичурин, 1950. Т. 1], [Позднеев, 1899];
2) хунну, хотя и не являются прямыми предками хойхусцев, а лишь по женской линии, они до VII в. до н.э., по данным китайских дина-стийных хроник, представляли единое поколение – жунов, т.е. еди-ный народ, и лишь в IV в. до н.э. хунны выделились в отдельное по-коление (племя, народ).
Основным тотемом, вероятно, у части хунну и племени ди был бык. Данные археологических раскопок ноинулинских могильников хуннуских шаньюев свидетельствуют, что у хуннов тотемным животным являлся бык [Бернштам, 1951. С. 40].
Вероятно, тотемное название «бык – ухэр-укр» сохранили украинцы, некоторые из них считают себя потомками хунну. Слово «украинец» со сла-вянских языков внятного объяснения не имеет. Общеизвестно, что «Украи-на» и «украинец» – это слова, произошедшие от «окраины», но о какой окраине может идти речь применительно к Киеву и Украине в Древности и Среднековье? Наоборот, Киев в домонгольскую эпоху был культурным и даже административным центром Восточной Европы и оставался им до воз-вышения Москвы в XVI-XVII вв.
Известно, что хунну (гунны) после поражения от гепидов в V в. ушли на современную территорию Украины и, возможно, часть из них сохрани-лась, а затем смешалась с местным населением, приняв современный евро-пеодный вид, но передав им название тотема. Привычка иметь волосы на ма-кушке «кокул – хохол» осталась и, как бывает у монголоязычных, не оста-вив свой язык. «Кокул – хохол» – прическа, одно время бывшая в моде в Европе. «Кокул – коническая прическа» [Пуллиблэнк, 1986. С. 55], по-монгольски «хохол»дословно означает «возбужденье, вдохновенье» [Лувса-ндэндэв, 1957. С.557]. Для подтверждения этого, названия тотема и при-чески, конечно, недостаточно.
3) тотемом у древних и раннесредневековых тургутов был волк – шо-но [Екеев, 2009. С. 188]. Это подтверждается легендами о вскормле-нии волчицей предка тургутов – Ашина и изображением волка на тургутском знамени [Худяков, 2007]. Л. Н. Гумилев считал, основы-ваясь на выводах Д. Клоусона, «…насколько правомерно называть ханов Ашина тотемистами при современном состоянии наших зна-ний не может быть разрешен, но ясно, что название «волк» имело для тюрок в VI в. огромное значение» [Гумилев, 1993. С. 23].
С учетом современных знаний этнографии можно утверждать, что огромное значение волк мог иметь для древних людей, вероятно, если это животное было тотемом для рода, племени, либо основным, либо вспомога-тельным. Надо заметить, что древние люди молились не непосредственно волку, медведю, быку, лебедю и т.д., а духам этих животных, с которыми считались связанными сверхестественным родством. Современники, при-держивающиеся единобожия, зачастую ошибаются, считая, что древние мо-лились непосредственно животному. Древние люди отличали себя от других людей по видам основных животных, дух которых обожествляли, о чем сви-детельствуют названия древних племен и народов, например, хакас – чело-век гуся (хакас – белый гусь), огуз – человек быка.
Возможно, тургуты (турки), поклонявшиеся духу волка, называя хой-хусцев огузами, вкладывали ироничный смысл по двум причинам: во-первых, хойху – побежденный народ, доставшийся тургутам «по наслед-ству» от жуань-жуаней (аваров), во-вторых, бык по сравнению с волком, хоть и сильное и крупное животное, но медлительное и не очень ловкое. В то время, речь идет о раннем средневековье, первостепенное значение имели быстрота и ловкость, как в наше время способность владеть компьютером. Интеллект, конечно, играл значительную роль и раньше, человек отличается от остальных животных разумом, но физические данные, быстрота и лов-кость ценились значительно выше.
Из тотемного слова огуз-огур С. Г. Кляшторный и У. Г. Ховалыг де-лают, на наш взгляд, не совсем верный вывод, сужая данное слово, как и ДТС, до названия племени: «Племенной союз гаогюй – теле имел само-название. Этим самоназванием оказалось имя огуз, происходившее согласно древнеогузским легендам, из имени героя – этнонима Огуз-хана» [Кляштор-ный, Савинов, 2005. С. 60], [Ховалыг, 2009. С. 22].
Слово «огуз-огур» не просто самоназвание, а тотем дили-гаогюй – телэских племен и некоторых хунну и ведет свое происхождение не от эпиче-ского Огуз-хана, который в истории не существовал, а, наоборот, последний является героем – тотемом одноименного сказания-мифа.
Далее С. Г. Кляшторный попросту фантазировал, когда писал, что «Огузы-огуры наряду с киргизами и сирами были древнейшим объединени-ем тюркоязычных племен, существовавших задолго до появления самого эт-нического, политического или лингвистического термина «тюрк» [Кляштор-ный, Савинов, 2005. С. 60]. С. Г. Кляшторный явно противоречит мнению известного востоковеда Э. Дж. Пуллиблэнка, который основываясь на китай-ских династийных хрониках, указывает на три группы предков тюркоязыч-ных племен: гякуни (цзянькуни) – предки киргизов, синьли и динлинов [Пул-либлэнк, 1983]. Огузы впервые упоминаются в памятниках VIII в.н.э., но как тотем бык существовал у древних ди-гаогюй-хойху , а не как объединение тюркоязычных племен.
Киргизы (гякуни-цянькуни) упоминаются в китайских хрониках задол-го до н.э. до появления тургутов-турков в V в.н.э. Впервые киргизы (гакуни-цянькуни) перечисляются в «Хань-шу», автором которого был Бань Гу (умер в 92 г. н.э.). Академик В. В. Бартольд писал: «Киргизы (кыргыз) при-надлежат к числу древнейших народов Средней Азии. Из народов, живших в Средней Азии, в настоящее время нет, по-видимому, ни одного, название ко-торого так рано встречалось бы в истории» [Бартольд, 1963. С. 474].
Динлины, вероятно, не предки тюркских племен и народов, а древние самодийцы, позже ассимилированные тюркоговорящими гякунями – кир-гизами и монголоязычными гулиганями (курыканами).
Огузы же упоминаются в Европе во второй половине V в. н.э., а в Азии в начале VIII в. н.э., в памятниках-эпитафиях Бильге кагану, Баян чору (му-юн чуру) и т.д.
Видимо, прав Д. М. Позднеев, переводивший китайскую династийную хронику «Суйшу» и называющий огромное число телэских родов – более 8000 в конце VI-начале VII вв. [Позднеев, 1899]. В IV в. племя ди-гаогюй, когда бежало к аварам от табгачского гнета, насчитывало 12 родов. Огром-ное число телэских родов, видимо, не осталось в Монголии и даже в Запад-ном крае и не вошло в хронику следующей династии, правившей в Китае – Тан. Эти роды телэсцев (огузов) описаны византийскими историками и лето-писцами уже в Европе. В Европу телэские (огузские) роды пришли, видимо, северным путем, пройдя через Джунгарские ворота, направились вниз по Иртышу и далее в Поволжье. Путь этот известен со времен хунну. Путь че-рез Среднюю Азию маловероятен, т.к. не упоминается в IV-VI вв. персо-язычными писателями о появлении телэ-огузов.
Впервые в Европе в 461-465 гг. н.э. об огузах-огурах-урогах Приск Панийский написал, что в степях Восточной Европы появились огуры-уроги или оногуры, сырыгуры и т.д. [Панийский, 1842]. Видимо, описанные им огуры-уроги и есть те же самые огуры-огузы [Кляшторный, 2005], о ко-торых сообщала китайская династийная хроника «Суйшу» и Д. М. Позднеев [Позднеев, 1819], т.е. телэские племена [ди-гаогюй-хойху], откочевавшие на Запад.
С. Г. Агаджанов пишет: «…вопрос о конкретности времени и путях формирования огузской народности (выделено – Ш. А.С.) практически еще не изучен в нашей историографии» [Агаджанов, 1975. С. 10]. Он рассматри-вает огузов как сформировавшийся в народность этнос, что, на наш взгляд, является не совсем верным. Считать огузов народностью, думаем, нельзя.
Огузами назывались все племена, считавшие своим тотемом быка.
Огуз – бык в первую очередь этноним тех племен, с которым они свя-зывали свое сверхестественное родство [Никонов, 1970. С. 17], таких племен было много и в основном эти племена были первоначально монголоязыч-ными, но ввиду слабости языка на новой родине переходили на иной язык, смешавшись с другими народами, в основном на киргизо-кипчакские (тюрк-ские), славянские, финские, иранские и кавказские языки, т.е. языки окру-жавших народов.
Но огузы даже образовывали свои государства, например, в IX-X вв. государство огузских ябгу (ехэ – большой, старший по-монгольски [Шагда-ров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 339]), государство хунну (гуннов) в Европе (IV-V вв.), государство хойху (VIII-IX вв.) и т.д.
Возможно, С.Г. Агаджанов, следуя марксистской догме, считал госу-дарство огузских ябгу созданным огузской народностью. Какие конкретно племена участвовали в образовании этого государства, узнать не представ-ляется возможным: нет источников.
В 463 г. к византийцам прибыло посольство от оногуров, сарыгуров и урогов, они рассказали, что вынуждены были покинуть свою землю из-за савиров, которые на них напали, а савиры, в свою очередь, были изгнаны аварами, народом, жившим на берегах океана [Латышев, 1904. Т.1. С. 841-843].
Н.И. Егоров считает, что телэ-гаогюйцы напали на огуров, сарыгуров, оногуров и путает с ними тюрков: «Огуры, сарыгуры, оногуры, сабиры, а вслед за ними авары в установленной последовательности появлялись у гра-ниц Византии или ее заморских фем. А началась вся эта передвижка степных народов на запад с того, что на них напал некий неизвестный народ, живший на берегу океана. Этим народом, скорее всего, были начавшие возвышаться в самом начале V века в Центральной Азии тюрки, которые в китайских ис-точниках выступают под названием гаоцзюй (гаогюй) и телэ» [Егоров, 2009. C.138].
Во-первых, огуры-телэ-гаогюй в V-VI вв.н.э. – это другой народ, дру-гого происхождения, чем тюрки. Задолго до этого в VII в. до н.э. жун-ди разделились на ди, жунов и дун-ху, затем в IV в. до н.э. из дун-ху выдели-лись хунну, тургуты появились из остатков южных хунну в V в. н.э., т.е. спу-стя почти 1000 лет, а ди оставались таковыми, и лишь в IV в н.э. по пересе-лению в Северную Монголию, они получили название гаогюй¬ (огузы). Ди-гаогюй-телэ-огузы примерно на полвека раньше тюрков (тургутов) покину-ли Ганьсу, Шаньси и Ордос.
Во-вторых, тюрки (тургуты) в самом начале V в. не могли напасть на кого-либо, они еще не сформировались в племя, лишь в 439 г. покинули окрестности Пиньляна, спасаясь от табгачей, бежали к аварам (жуань-жуаней) в Северную Монголию, в Отукенскую чернь, в количестве 500 се-мей. И только в середине VI в., т.е. спустя почти век, создали на обломках аварского каганата свой, тургутский, каганат. Нападать на теле-гаогюй и аваров тургуты могли только в VI в. Часть теле-гаогюй были покорены тур-гутами, часть досталась в подчинении тургутам от авар, часть переселилась в западном направлении и 463 г. отправило посольство к византийцам, дру-гая часть, например, гулигане, байегу и др. оставались независимыми.
В-третьих, народ, напавший на авар, а авары в V в. н.э. были хозяе-вами Монголии, мог быть, вероятно, табгачами (тоба), в то время владев-шими Северным Китаем. Имперские войска табгачей в V в. неоднократно совершали карательные походы в глубь территории авар (жуань-жуаней).
Думаем, Н. И. Егоров не совсем вник в суть огузского вопроса.
Огузской темы коснулся В. В. Бартольд. Он писал: «Китайские, араб-ские и персидские источники дают нам возможность составить себе довольно точное представление о группировке тюркских племен после падения запад-но-тюркской империи. Племена, основавшие империю, кроме названия тюрк, носили еще как на востоке, так и на западе общее имя огузов или то-куз-огузов (собств. «девяти огузов»), несмотря на китайское известие о деле-нии западных тюрков на десять поколений» [Бартольд, 1993. С. 20].
В приведенной цитате В. В. Бартольд, на наш взгляд, не совсем верно отождествлял тургутов (тюрков) с огузами или токуз-огузами. Он встал на позицию, аналогичную французским ученым Ж. Де Гиню [J. Deguigues, 1756], Ю. Клапроту [Klaprot,1824] и др., доказывавшим, что огузы являют-ся потомками хунну и тургутов. В наше время подобную позицию в отно-шении огузов занимает В. М. Запорожец [2011. С. 65].
Проникновение племен ди-гаогюй в Казахстан, современную Среднюю Азию и Поволжье связывают с экспансией тургутов-турок в западном направлении, в частности, с Западно-тургутским государством.
В. В. Бартольд и др. упускают из вида китайскую хронику «Суйшу» и Д. М. Позднеева, называвших огромное число телэских родов, покинувших Монголию и ушедших в западном направлении, и появившихся в V в. в Ев-ропе. Эти племена описаны Приском Панийским и др. V в. как огузы-огуры. Вероятно, на вопрос: «Кто вы?», они называли тотемное слово – огур, по-этому византийцы и приняли их как огузов.
На самом деле, хойху, на наш взгляд, является народом родственным к тургутам, но не прямым потомком хунну как тургуты, а по женской линии. Согласно историческим записям Сына Цяня и китайским династийным хро-никам «Цяньханьшу» и «Хоуханьшу»: «Дом ойхоров» [хойху] происходит от хуннов с женской стороны: «…что основатель Дома ойхоров [хойху] был сын дочери или племянницы хуннуского хана, выданной за владетельного князя, принадлежащего к союзу дилиских племен…» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 213].
С XVIII в. до н.э. китайцы стали подразделять жунов и дунху, с одной стороны, с другой, племена ди. И лишь с IV в. до н.э. хунну выделились из дунху, а не с ди-гаогюй-дили-чилэ-хойху [Шабалов, 2014. С.21].
Огуз, огур, вопреки мнению Д. Е. Еремеева, С. П. Толстого, Т. Бангуо-глу и др., считаем словом монголо-тюркского происхождения, а не иранско-го [Еремеев, 1992. С. 31], [Толстов, 1947], [Banguogly, 1959. № 180]. «Огуз (огур) – вол» по-тюркски [Абдулдаев, 2009. C. 155], а по-монгольски «ухэр – крупный рогатый скот, бычий (бык)» [Лувсандэндэв, 1957. С. 490]. Надо обладать большой фантазией, что северные номады: хунну, сяньби, тургуты (турки), монголы, киргизы, как минимум – пять тысяч лет занимавшиеся скотоводством, лишь во второй половине I тысячелетия до н.э. заимствовали слово «огуз» у ираноязычных. Во второй половине I тысячелетия до н.э.хунну и киргизы встретились на Алтае с ираноязычными скифами – юэчжами, которые двигались на восток. В III в. до н.э. хунны потеснили юэчжей в современную Среднюю Азию. Вполне вероятен обратный процесс, слово «огуз (огур) заимствовано ираноязычными у предков монголо-тюрков». Так же как заимствованным в иранский язык является монгольское слово «туман-(тюмен) – десять тысяч» и другие слова. Считать номадов, ка-ковыми являются монголы и тюрки, «учениками», которые впитывали эле-ментарные слова – скотоводческие названия, а взамен ничего не давали, здравомыслящих людей не убеждает, тем более у соседних ираноязычных народов, например у таджиков, нет таких слов, как огуз (огур), туман (тю-мен), бакши – учитель и т.д.
По нашему мнению, наиболее правильную позицию занимали В. Том-сен [Tomsen, 1924-15. – Bd.78] и поддержавший его Н. А. Аристов [Аристов, 1896. С. 21,23], считавшие, что огузами назывались племена во главе с уй-гурами. В наше время подобных взглядов придерживается У. Т. Ховалыг [Ховалыг, 2009. С. 21-27]. В отличие от В. Томсена, Н. А. Аристова он счи-тет огузов частью уйгуров, которые в раннем средневековье жили в Цен-тральной Азии.
В действительности, «огуз» – тюркское, «уйгур»-иранское произноше-ние, а «югур» – монгольский глоссарий одного и того же слова, означающе-го «крупный рогатый скот, бык, бычий, вол». В тюркском языке сейчас зна-чение слова «огуз» сузилось, огузом называют вола.
У северных номадов, хунну, у некоторых сяньби и др. в древности и раннем Средневековье ухэр-огуз был тотемным животным, одним из бо-жеств их пантеона был бык – вол [Бернштам, 1950. С.230 ]. У тургутов-турков тотемом был волк, у авар (жуаньжуаней) вероятным тотемом был удав, у древних киргизов – хягасов тотемом была большая птица – гусь или лебедь [Ахметов, 1996]. Все перечисленные народы Центральной Азии в древности и раннем средневековье были язычниками – политеистами , а язы-ческая религия предполагает обожествление сил окружающего мира, поэто-му ничего удивительного в таком сравнении с представителями фауны нет.
Некоторые историки придерживались массагетского происхождения огузов [Толстов, 1947], [Banguogly, 1959] и сближали слово «огуз» с евро-пеодным массагетским племенем аугасиев и считают, что слово «огуз» было занесено в VI в. из современной Средней Азии в Центральную эфталитами. Но представители массагетской гипотезы не учитывают того, что племя ауга-сиев относится к иранской группе, у иранских народов нет такого слова, как огуз, к тому же в VI в. они, вероятно, были европеоидами в чистом виде, а огузы даже в XI в. оставались еще монголоидами. Например, «…византийцы насилуют себя, когда принимают «скуластого урода», как отзываются они о султане Кылыч-Арслане II» [Гордлевский, 1940. С. 13], скуластость – явный признак принадлежности к монголоидной расе.
Некоторые российские и зарубежные историки, например, Д. Евро-пеус, племена сарыгоров, оногуров и урогов считали угоро-финскими. Название племени сарыгуры он выводил из вогульского (манси) языка – «белые угры, оногуров истолковывал как «великие угры», утигуров – «ма-лые угры», кутригуров – собаьи угры» [Европеус, 1868. С. 66], [Он же, 1874. С. 3]. В наше время М. И. Артамонов частично поддержал Д. Европе-уса и считал огуров тюркизированными угоро-финнами, он писал: «Суще-ствование угров как особой, не тюркской, а угорской этнической группы не вызывает сомнений…» [Артамонов, 2002. С. 90].
Д. Европеус, М. И. Артамонов не берут во внимание тотемное значение слова огуз-огур-ухэр, а лишь случайное совпадение слова «угры» с тюрко-монгольским «огуз-огур-ухэр».
В. В. Радлов, Д. М. Данлоп наиболее близко подошли к истинному значению слова «огуз-огур-ухэр», сравнивая сарыгуров, оногуров и другие племена, названия которых имеют окончание «гур» с уйгурами [Радлов, 1893. С. 108], [Dunlop, 1954. С. 36]. Среди откочевавших на запад сарыгу-ров, оногуров и др., возможно, были представители уйгуров-югуров [Ша-балов, 2014], чьим тотемом был бык, но с большей долей вероятности мож-но утверждать, что это были телэские племена, описанные «Суйшу» и Д. М. Позднеевым [Позднеев, 1899]. Телэские племена в IV в., по данным китай-ских династийных хроник «Вэйшу» и «Суйшу», включали двенадцать пле-мен, а в VI-VII вв. составляли пятнадцать племен. Уйгуры-югуры входили в состав телэских племен [Бичурин, 1950. Т.1], [Позднеев, 1899] и, вероятно, тотемом у всех телэсцев был бык.
Таким образом, наши исследования позволяют сделать вывод, что огузы никакие ни иранцы, это племена, ушедшие на запад в IV-V вв. север-ным путем: Джунгарские ворота – Долина Иртыша и далее в Поволжье. Ираноязычные аланы после нашествия хунну составляли, по-видимому, меньшинство на своих бывших землях и называть эти племена огузами, ве-роятно, не могли. Византийские писатели V в. называют огузов по племенам и в большинстве случаев с окончанием «гур», что легко трансформируется в огуз-огур-ухэр.
Угоро-финнами огузы также быть не могли, во всяком случае, вероят-ность этого очень мала, столь длительный переход из Монголии в Европу, могли сделать лишь конные люди, а угоро-финны, как известно, в подавля-ющем большинстве занимались оленеводством. В Монголии в IV-VIII вв., где огузы упоминаются в средневековых памятниках, никогда угоро-финнов не было.
Огузы, по нашему мнению, даже не отдельное племя, а огузами в Средней Азии и Европе называли отделившуюся от основного племени часть или в редких случаях целое племя, например, кыныки, сальжауты (сельджу-ки), чьим тотемом был преимущественно бык или змея.
В основном в Средней Азии это были монголоязычные или тюркизо-ванные, перешедшие на тюркский язык ввиду слабости родного языка мон-голоязычные и лишь незначительную часть составляли «чистые» тюрки, например, кыпчаки и печенеги. В дальнейшем наши исследования подтвер-дят это мнение.
Профессор Б. Е. Кумеков об огузах пишет следующее: «В ходе оже-сточенной борьбы за власть значительная масса огузов после 766 г., вероят-но, оставила пределы Семиречья и стала уходить в нижнее течение реки Сырдарьи и Приаралье, а часть из них – к границам владений Тахиридов. Однако огузам не сразу удалось захватить политическую гегемонию в до-лине Сырдарьи и приаральских степях. Лишь между серединой и концом IX в. огузские вожди в союзе с кимаками и карлуками сумели овладеть этими областями, нанеся поражение обитавшим здесь кангаро-печенежским племе-нам» [Кумеков, 1972. – С. 115].
А С. Г. Агаджанов писал: «В ходе своих передвижений огузы не толь-ко ассимилировали другие народы, но и сами подчас растворялись в новой среде. Иногда это сопровождалось постепенными изменениями как в их бы-ту, так и в языке. Часть потомков огузов и туркмен Сирии, например, утра-тила свой язык и стала говорить по-арабски. В ходе сельджукских завоева-ний XI в. нередко происходили распад и перегруппировка старых огузских родов и племен. Менялся не только их родо-племенной, но иногда и этниче-ский состав. При этом инкорпорировавшиеся в огуз-туркменскую среду эт-нические группы подчас принимали даже названия племен сельджукского объединения [Агаджанов, 1975. С. 8].
В другой работе С. Г. Агаджанов, касаясь огузов Средней Азии Х в., на наш взгляд, неправильно называет их только тюркоязычными племенами, а туркмен, частью огузов: «Огузами в Средней Азии именовались тюркоязыч-ные племена, жившие наиболее компактно в Прикаспии, низовьях Сыр-Дарьи и Приаралье. Большинство этих племен входило в X-XI вв. в состав государства ябгу, столицей которого был г. Янгикент. Среди огузов, особен-но кочевых и полукочевых, доминировал монголоидный расовый тип. Туркменами называлась лишь часть огузов, которая ассимилировалась с ев-ропеодным, преимущественно ираноязычным населением Средней Азии. Название «туркмен» прилагалось также к отдельным, вероятно, метисиро-ванным этническим группам халаджей и карлуков» [Агаджанов, 1969. С. 6].
Среди огузов в Х в. в Средней Азии были не хойхуйские, а монголь-ские племена, например – кайи, баяндуры и т.д. и хойхуские, но монголо-язычные, племена, например, куны-хуни-каники-кыныки, думаем, они не успели тюркизоваться к Х в., менее, чем за век. Обычный срок тюркизации монголоязычных племен около века-двух. С. Г. Агаджанов всех без разбора относит к огузам.
Правильно указывая монголоидный расовый тип огузов к Х в., С. Г. Агаджанов не совсем верно, на наш взгляд, часть огузов относит к туркме-нам. Он не совсем вник в суть этнонимов «тургут-тюргеши-туркмены-турки». В дальнейшем мы увидим преобразование этих слов.
Заметим, что этнонимом «огуз» называют племя кайи, чьим тотемом, вероятно, был удав, змея, и печенегов, чьим тотемом была птица – гусь или лебедь, и кыныков, чьим тотемом был огуз-ухэр – бык, и собственно тургу-тов-тюргешей-туркменов, чьим тотемом был волк.
Изначально тотемом монголоязычных были довольно агрессивные животные, а изначальным тотемом тюркоговорящих (киргизы-хягасы-кыпчакских племен – печенегов была мирная птица – гусь, лебедь.
Российский историк В. М. Запорожец считает, что после исчезновения Тургутских каганатов, исчезли турки и средневековые турки (турки XII в.) произошли от огузов, он пишет: «Такое завершение изложенной нами в са-мых общих чертах истории тюркского каганата, а именно исчезновения ос-новавшего его клана, племени или народа ставит перед нами необходимость попытаться дать ответ на следующий чрезвычайно важный вопрос. Как сле-дует соотнести в этническом аспекте тех, кто впервые в истории назвал себя тюрками, но затем исчез, и тех, кого в период существования тюркского ка-ганата и некоторое время после его ликвидации называли огузами, а впо-следствии, в XII в., – тюрками?» [Запорожец, 2011. С.64-65].
Турки (тургуты) с исчезновением тюркских каганатов (Восточного и Западного) к середине VIII в., мы считаем, никуда не исчезли и тургутов-турков до XI в. нельзя приравнивать к огузам, у них разное происхождение, говоря по-другому, разный этногенез.
Тургуты-турки Восточного тюркского каганата после разгрома 744 г., учиненного племенами хойху-огузами (тотем у огузов (хойху) – бык), тихо, мирно и без лишнего шума частью инкорпорировались (смешались) с хойху, частью в восточные племена (байегу, шивэй и др.), частью ушли на юг, в пределы Танской империи [Бичурин, 1950. Т.1. С. 278-279]. Языкового ба-рьера в VIII в., думаем, не существовало, основное население, мы полагаем, было двуязычным, в ходу были разновидности монгольского и тюркского языков.
Тургуты-турки Западного тюркского каганата (существовал до 766 г.) после его падения никуда не мигрировали, оставались жить в Семиречье, Восточном Туркестане и Средней Азии. Китайская династийная хроника Таншу сообщает: «В правлении Ди-ли, 766, усилился Гэлолу и перенес ме-стопребывание к реке Суййе. Два других рода по бессилию сделались васса-лами Дома Гэлолу Хусэло. Прочие поколения поддались ойхорам (хойху). Когда же ойхоры пали, то некто Дэманлэ, живший в Харашаре, объявил се-бя в достоинстве Шеху. Прочие поколения осели при хребте Гинью – в числе 200 000 душ» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 300]. Примерно через 100 лет тургуты (карлуки) основали Караханидское государство, а государство кумоси-кимаки на Иртыше и Алтае существовало, мы полагаем, с VII по XI вв.
Разные племена как монголоязычные, так и тюркоязычные, инкорпо-рировались в состав огузов, затем в XI в., все они приняли, смешавшись с оставшимися в Средней Азии тургутами, название туркмен и турков. Связа-но это было с принятием ислама как основной религии и падением значения тотемов, и центрирующим началом западных тургутов-турков.
С. Г. Агаджанов, на наш взгляд, правильно пишет, что: «Средневеко-вые огузы и туркмены были довольно близкими, но не абсолютно идентич-ными народами» [Агаджанов, 1996. С. 6], но далее он продолжает, выдвигая весьма спорный тезис: «Огузов нельзя считать единственными предками со-временных туркмен, индоевропейского населения степей и оазисов За-каспия» [Там же. С. 6].
С. Г. Агаджанов не допускает мысли, что значительное количество племен, которые входили в состав огузов, были монголоязычными в X-XI вв., это кайи, баяндуры, баяты, каныки-куны и т.д.
Далее основываясь на Бируни, С. Г. Агаджанов пишет о роли мусуль-манской религии в превращении огузов в тюрков: «…исламизированные и смешавшиеся с мусульманским населением огузы, как сообщает Бируни, назывались туркменами. «В прежнее время… любой из тюрок-гузов, кто принимал ислам и смешивался с мусульманами, становился переводчиком между теми и другими, так что, когда какой-нибудь гуз принимал ислам, гузы говорили: он стал туркменом, а мусульмане говорили, что в их число вошел туркмен, то есть похожий на тюрка» [Агаджанов, 1969. С. 82].
Византийский император и историк Х в. Константин VII Багрянород-ный (Порфирородный) (905-959) писал: «Должно знать, что печенеги перво-начально имели жительство на Ателе (Волге), а также на реке Геих (Урал), имея соседями мазар (мадьяров) и так называемых узов. Пятьдесят лет тому назад узы, согласившись с хазарами, пошли войной, одолели печенегов и из-гнали их из собственной страны, и до сего дня ею владеют так называемые узы»… в то время, когда печенеги были выгнаны из своей земли, некоторые из них пожелали там остаться, поселились с так называемыми узами и до сих пор находятся среди них» [Константин Багрянородный, 1899. C. 139, 141].
Также огузы, объединившись с кимаками (кумоси), напали, вероятно, в IX в. на печенегов в долине Сырдарьи и Приаралье, упоминание об этом со-держится в работах Масуди в изложении И. Маркварта [Margvart, 1914]. Масуди также описывает, что кроме печенегов обитали племена баджна, ну-карда и баджгарды [Togan, 1946. S. 107].
В «Родословной туркмен» хивинского хана Абу-л-Гази ХVII в. описы-вается продолжительная, в течение нескольких поколений, борьба с ит-беджене (печенегами) и огузами-салырами. Салыры, мы думаем, телэское племя (тотемом у них был огуз), значительная часть которых вошла в состав современных уйгуров, часть племен салыров в состав огузов, а в X-XI вв. участвовало в движении под руководством сельджуков.
Абу-л-Гази писал: «У иля Бечне был государь по имени Тоймадук. Он пришел с войском, напал на салырский иль и, захватив в плен Джаджаклы, мать Салыр-Казан-Алпа, ушел. Спустя три года он (Салыр-Казан-Алп), по-слал своего кетхуду Энкеша с богатым выкупом, и тот сумел вернуть Джад-жаклы. Из этих слов следует, что когда захватчики обосновались в их юрте, то те из илей, которые подвергались нападениям и которым (удавалось) спа-саться от врагов, бежали в Мавераннахр. Так, постепенно большинство туркмен оказалось в (этом) вилайете, (и лишь) немногие из них остались на прежнем месте» [Кононов, 1958. С. 70,71].
Приведенный эпизод борьбы огузов-салыров с беджене-печенегами, которая шла, видимо, с переменным успехом. Огузы и кумоси-кимаки в кон-це концов оттеснили печенегов и им удалось закрепиться в сырдарьинских и Каспийских степях. Беджене-печенеги, побежденные в IX в. огузами, частью присоединились к сельджукскому движению, частью ушли на северо-запад, в сторону южнорусских степей.
В литературе высказываются различные мнения по поводу государ-ственности у огузов Средней Азии. О. Прицак полагал, что государство у огузов начало складываться около 766 г., т.е. сразу после падения Западно-Тургутского каганата. С. Г. Агаджанов относит государство у огузов к кон-цу IX-началу Х вв., т.е. с момента упоминания об их государстве в мусуль-манских источниках, он, ссылаясь на Ибн Вадих ал-Йакуби, пишет: «Турке-стан и тюрки делятся на несколько народностей (джинс) и несколько госу-дарств (мамлака), в том числе: карлуки, токуз-гузы, тюргеши, кимаки и гузы. Каждый (из этих) народов тюрок (имеет) отдельное государство, и од-ни из них воюют с другими» [Агаджанов, 1969. С. 132].
Далее С. Г. Агаджанов, ссылаясь на Ибн ал-Факих, продолжает: «…что огузы, наряду с кимаками и тогуз-гузами, являются «царями» и больше других почитаются у тюрок. Вместе с тем он свидетельствует, что наиболее «благородными» из всех считались карлуки» [Агаджанов, 1969. С. 132].
Ибн ал-Факих, автор конца IX, пишет об огузских «царях» как о со-стоявшемся явлении, видимо, цари у огузов были ранее IX в.
Нам кажется, мнение О. Прицака соответствует действительности, ра-нее огузы входили в Западно-тургутский каганат и с падением его, около 766 г., началось становление огузского каганата. Салыры и другие огузы к тому времени имели многовековой исторический опыт государственного строи-тельства.
Видимо, первоначальными ханами огузов были салыры, затем господ-ство перешло к кыныкам, вероятным хунь-кунам, из которых происходила династия сельджуков. Смена правящих династий произошла примерно до середины Х в. [Агаджанов, 1969. С. 137], с такой датировкой мы согласны.
В «Родословной туркмен» Абу-л-Гази описывается, что Али-хан пра-вил в Янгикенте в предсельджукское время, т.е. в Х в.: «В те времена огузский иль обитал по обеим стронам реки Сыр, близ ее устья. Пришли монголы, (которые) часто совершали набеги (на иль). Большая часть (иля) откочевала, не будучи в состоянии противостоять им, и ушла в Ургенч. Оставшиеся подняли ханом некоего Али» [Кононов, 1959. С. 66].
Примечательно, что Абу-л-Гази, относительно к Х в., пишет о монго-лах, которые совершали набеги и из-за которых огузы ушли в Ургенч. Веро-ятно, Абу-л-Гази называет монголами племена кайи и хунь-кун-каник-каныков, которые беспокоили огузов. Но кайи, каныки и другие монголо-язычные племена недолго пробыли в монголах, после завоевания огузов, персов, арабов и греков сами успешно перешли на киргизо-хягасский-кыпчакский, т.е. тюркский язык. Большинство современных туркменов и турков отрицают монгольское происхождение.
В VIII-XI вв. правители огузов носили звание ябгу по Ибн Фадлану [Ковалевский, 1956. С. 24]. И. Маркварт и З. В. Тоган считали звание «ябгу» и «Байгу» идентичными, только последнее является искажением «ябгу» [Margvart,1914. S. 34], [Togan, 1939. S. 141].
Турецкий историк М. Ф. Кепрюлю высказал мнение, что звание «ябгу» является кушанским [K;pr;l;, 1944. S. 330]. С. П. Толстов говорил, что зва-ние «ябгу» является тохарским [Толстов, 1947. С. 12, 43].О Притцак считал «ябгу» титулом древнеиранским [Pritsak, 1952. S. 89].
Однако Э. Дж. Пуллиблэнк, основываясь на «Тунь-дяне» в переводе на немецкий язык Лю Мао-цзая, говорил, что «ябгу» есть не что иное, как «еху» [Пуллиблэнк, 1986. С. 57]. «Еха» на монголоязычии означает «большой, огромный, великий, грандиозный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. с. 339], [Лувсандэндэв, 1957. С. 223].
Титул «ябгу-еху» так же, как титул «хан-каган», видимо, возник еще у монголоязычных сяньбийцев и означал «большой, великий», но меньше ха-на-кагана. Так же меньше хана-кагана была «бага – небольшой, малый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 53], отсюда «бага-баг-бек», означающий «малый хан».
У хунну самым большим титулом был «шаньюй», на монголоязычии означающий «шанга – сильный, крепкий» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 605].
Титулы «ябгу-еху», «бага-баг-бек», «хан-каган – верховный прави-тель» огузами и тургутами (турками), видимо, заимствован у сяньбийцев че-рез авар (жуан-жуаней) – эфталитов, т.к. тургуты и огузы не застали сянь-бийцев на территории Монголии. Сяньбийцы ко времени появления тургу-тов-турков, к V в., уже распались на отдельные племена: мужуны, туйюху-ны, авары-эфталиты и т.д. напомним, ди-гаогюй-телэ и тургуты-турки пер-воначально, примерно до VII-VIII вв., мы думаем, были монголоязычны. Об этом говорит большое количество монголоязычных слов в их языках.
Огузы, как все номады, довольно активно вели себя в пограничных районах Хорезма и Хорасана, организовывая набеги на определенные тер-ритории.
Абу Рейхан Бируни писал, что хорезмшахи вынуждены были идти в поход каждую осень: «…отгоняя тюрок-гузов от своих границ и охраняя от них окраины своих стран» [Бируни, 1950. С. 257].
Набеги огузов были обусловлены образом жизни номадов, кочевое хо-зяйство требовало постоянного обмена продукцией труда кочевников на земледельческие товары.
6.2. Кумоси-кимаки-команы-кайи-кыяты
Роль кумоси (кумохи,куманов, кимаков, кайи, кыятов и т.д.) в форми-ровании туркмен и турок значительна, но их роль многими исследователями игнорируется, мы постараемся по возможности восполнить этот пробел.
Народность кумоси упоминается в китайских династийских хрониках уже в 344 г. Известный историк М. В. Воробьев писал: «Начало датирован-ной истории кумоси уже связано с военными пертурбациями. В 344 г. Муюн Хуан воевал с народом юйвэнь, под началом которого в ту пору жили ку-моси (выделено – Ш.А.С.). Поражение юй вэней стронуло с места и кумоси: они отступили в Сунмо к верховьям реки Шара-Мурэн» [Воробьев, 1994. C. 266], Шара-Мурэн –река во Внутренней Монголии.
Впрочем, у М. В. Воробьева кумоси читаются равнозначно как кумо-хи, татабы, хи, си. Видимо, китайские династийные хроники не дифференци-ровали эти племена и роды.
Этноним «кумоси» произносится у разных народов по-своему в соот-ветствии с фонетическими особенностями их языков. У китайцев – кумоси (кумохи), у тюрков – кумаки и кимаки, у византийцев и европейцев – кома-ны, куманы и т.д.
На самом деле этноним «кумоси» происходит от монголо-тюркского слова (монгольский вариант) «хумаг – земля, что-либо рассыпчатое» [Лув-сандэндэв, 1957. C. 564], по-тюркски «кум – песок» [Абдулдаев, 2003. С. 117]. Вероятно, кумоси получило свое название от земли с рассыпчатой поч-вой.
Тем не менее Б. Е. Кумеков этноним «кумоси» делает бесспорно тюрк-ским, отвергая монгольский вариант: «Относительно этимологии слова ки-мак нет единого мнения. П. Пельо связал его с тюркским кум, монгольским хумах (монгольскую форму он считает прототипом) – «песок». К. И. Петров выводит кимак, как и кыпчак, из диалектических вариантов одного корня – kyw/-кум/-ком/-куб/-коб – «половой, «желтый».
Как видно, анализ этнонима не дает оснований оспаривать принадлеж-ность кимаков к тюркским племенам. Тем не менее И. Маркварт выдвинул гипотезу о монгольской этнической принадлежности кимако-кипчакских племен, опираясь на легенду о происхождении кимаков» [Кумеков, 1972. С. 34-35].
Заметим, что И. Маркварт в своем предположении основывался не только на легенде о происхождении кумоси, сколько на выводах Гардизи и других персидских и арабских писателей. Вероятно, этноним кумоси полу-чили от песчаной земли, на которой они жили и которой достаточно во Внутренней Монголии.
Также, вероятно, что кумоси получили свой этноним из-за занятия по добыче россыпного золота [Никонов, 1970. С.24]. Имеются свидетельства средневековых авторов. Например, Ал-Идриси сообщает, что «кимаки до-бывали золото, серебро, драгоценные камни и железо. По обычаю золото собирают и моют в воде, промывая его, затем смешивают крупицы золота с ртутью и сплавляют смесь в коровьем помете. И таким путем собирают зна-чительное количество золота» [Ал-Идриси «Рукопись». ГПБ.Ар.Н.С. 176].
Сообщение Ал-Идриси относится к более позднему периоду жизни ку-моси, когда они жили на Иртыше, но тем не менее является характеристикой их занятия, навыки приобретаются, думаем, веками. Вполне вероятно, что опыт, приобретенный во Внутренней Монголии, кумоси могли перенести на новое местожительство – на Иртыш и в Южную Сибирь.
Выдающийся ученый С. М. Ахинжанов пишет: «Дело в том, что ни один из критиков И. Маркварта не смог привести достаточных аргументов, чтобы опровергнуть первый этап внедрения монгольского элемента в кып-чакскую среду. Опровергнуть ее и в самом деле трудно, ибо она основана на фактическом материале, на показаниях Гардизи, вполне определенно сооб-щающего, что отцом Кимака, по имени которого получил свое название народ, переселившийся на Иртыш, был предводитель из племени татар. Как видим, этногенетическая связь кимаков с татарами, т.е. народом монгольской языковой группы, засвидетельствована источником достаточно четко. Это свидетельство еще больше приобретает факт достоверности, если сравнить с информацией Тамима ибн Бахра, лично видевшего кимаков в северо-восточных степях Монголии в начале IX в., т.е. на коренной территории обитания монголоязычных этнических общностей. Указания Идриси, Якута и косвенные показания ряда дорожников той эпохи (Ибн Хордадбеха, Ибн ал-Факиха, Кудамы ибн Джафара) только подтверждает информацию Гар-дизи» [Ахинжанов, 1989. С. 90].
Согласны с приведенным материалом, только вызывает сомнение то, что Тамим ибн Бахр видел лично кимаков в северо-восточных степях Мон-голии в начале IX в. Вероятно, Тамим ибн Бахр видел кимаков в северо-западных степях Монголии в начале IX в. уже переселившихся на Иртыш. В целом, выдающийся историк С. М. Ахиджанов аргументированно и логично излагает материал. Думаем, описание Тамимом ибн Бахром, вероятно, осно-вано на рассказе информаторов-кимаков, помнящих свое проживание в во-сточной Монголии и Маньчжурии, ведь прошло каких-то сто лет и кимаки еще хорошо помнили, где первоначальная родина.
Российский ученый В. В. Григорьев еще в 1873 г. за сорок с лишним лет до того, как была опубликована работа И. Маркварта [Marqurt, 1914], предположил тождество народа кумоси китайских летописей и народа кима-ки арабских и персидских писателей: «…по всей вероятности кумохи, народ по китайским известиям живший в Монголии и весьма сильный, пока во вто-рой половине IX в. не покорили его кидане» [Григорьев, 1873]. Догадка В. В. Григорьева доказана П. Пельо: этнонимы кумак и кум эквиваленты кума, а си происходит hikayiei [Pelliot,1920. S. 26].
Мнение В. В. Григорьева в наше время поддержали выдающийся уче-ный Л. Н. Гумилев в своей книге «Древние тюрки» [Гумилев, 1993. С. 381] и известный историк Ю. А. Зуев, который, ссылаясь на Бируни, писал: «…Бируни называет на Иртыше или поблизости от него народ кумак… Есть основание считать, что кумаки Бируни и кимаки других авторов – нетюрк-ского происхождения и китайским эквивалентом их имени было *кумо (>kuo-m;k>kumak). Если это так, то и сравнение йемаков с кимаками не может счи-таться сколько-нибудь удовлетворительным» [Зуев, 1962. С. 121-122].
Известный российский историк, владевший китайским языком М. В. Воробьев, основываясь на «Тунцян ганму» и «Вэйшу», писал: «Юйвэнь – это боковая ветвь сяньби. Когда Таншихуай в 166 г. выделил в своей держа-ве три части, над восточной он поставил клан юйвэнь… В 333 г. уже Муюн Хуан пошел в поход против Идэгуя (правитель муюнов – Ш. А. С.), разбил его и вынудил его отойти далеко на север… и на этом Дом Юйвэнь прекра-тил свое существование. Отдельные группы юйвэней пристали к другим, ча-сто родственным племенам. Одна такая группа… бежала в Сунмо (на р. Сунгари) и… способствовала формированию кумоси» (выделено – Ш. А. С.) [Воробьев, 1994. С. 243].
До этого М. В. Воробьев писал: «Согласно китайским источникам, ку-моси (или си) (ветвь восточных сяньби) сами считали себя ветвью юйвэнь. Учитывая, что они пережили и тех, и других, кумоси могут считаться потом-ками одного из двух упомянутых этносов, хотя это выражение источники приберегают для обозначения отношения кумоси к дунху (Gibert,1934. С. 233; Clauson, 1960/1961. C.120; Toega, 1943. C. 75). Последнее отношение подкрепляется отнесением их к дунхуязычной группе (Чжан Боцюань, 1985. С. 146). Другие авторы выдвигают на первое место их родство с киданями (Чжунго…, 1985 (II). – С. 472; Фу Ланьюнь и др., 1983. С. 92), с шивэй (Eberhard, 1942. C. 41) [Воробьев, 1994. С. 41].
М. В. Воробьев подробно перечисляет авторов, которые относят кумо-си к дунху и к киданям не просто так. До недавнего времени дунху и киданей некоторые исследователи, например Дж. Клоусон, считали совершенно не-обоснованно тюркоязычными. В наше время большинство исследователей, особенно после работ Л. Лигети, В. С. Таскина и др., относят дунху и кида-ней к монголоязычным этносам и это аргументированных возражений у се-рьезных историков не вызывает, во всяком случае, современные работы, утверждающие их тюркоязычие, не встречаются.
М. В. Воробьев продолжает: «Небольшая народность си или хи (иеро-глиф другой, чем в этнониме кумоси – под ключом №173), считаются дун-***зычными (Чжан Боцюань, 1985, с.196) или потомками сюнну (Eberhard, 1942, с.47» [Воробьев, 1994. С. 32]. Народ си (хи) здесь упоминается от-дельно от кумоси, но как дунхуязычный, т.е. монголоязычный.
Возможно си (хи) составляли отдельное племя или род в составе кумо-хи (кумоси). Наше предположение основано на созвучии окончания си (хи) в слове кумохи (кумоси) или к концу VI в. си (хи) вошли в состав кумохи (ку-моси).
Далее М. В. Воробьев приводит мнение Eberhard, ставящего шивэй во главе особой группы, включающей киданей, кумоси, си, мэнгу или монго-лов, отмечая тяготение зоны их проживания к Монголии, наклонность к ко-чеванию. В скотоводстве преобладание интереса к крупному рогатому скоту и лошадям. В общественных связях выделяется брак – похищение. В рели-гиозной жизни особо значительную роль играли обряды, связанные с верой в мощь духов умерших. Шатры на повозках, свайные летники с таинствен-ными «гнездами», меховая обувь, лыжи выделяли эту группу народностей из числа прочих» [Воробьев, 1994. C. 33].
М. В. Воробьев, по-видимому, согласился с Eberhard, что кумоси (ку-мохи) этнически составляли с шивэй одно целое, т.е были монголоязычными.
М. В. Воробьев кратко описывает судьбу кумоси (кумохи): «В сере-дине IV в. они вынуждены были переселиться под натиском мужунов, тщет-но просили о допуске во Внутренний Китай во второй половине V в. В VII в. они оказались на службе Китая, а в VIII – тюрок, в IX в. восстали против ки-тайцев. Восстание было жестоко подавлено киданями и китайцами – основ-ные людские ресурсы кумоси были просто истреблены» [Воробьев, 1999. С. 39].
Заметим, что значительную часть вооруженных сил Китая в IX в.н.э. продолжали, видимо, составлять кидане и другие северные номады. Так, М. В. Воробьев, основываясь на «Вэйшу» и на анализе этой хроники, сделан-ной Эберхардом, писал: «В этом источнике действующие лица принадлежат по меньшей мере к 11 этническим общностям: к китайцам – 62%, к тоба – 20% и пр. Действующие лица, принадлежащие к управленческому слою, распределили так: на тоба рядового происхождения – 24 %, из император-ского клана – 22%. В ответственном деле внешних отношений, требующем особого навыка, приоритет приобрели китайцы: 111 послов против 17 тоба; причем тоба ездили преимущественно на Север» [Воробьев, 1994. – С. 254]. Поэтому говорить, что восстание кумоси было подавлено китайцами, не со-всем правильно, при династии Тан политика не очень изменилась. Династия Тан была тобаская.
Возражение вызывает вывод, сделанный М. В. Воробьевым о том, что в IX в. «…основные людские ресурсы кумоси были истреблены, а кумоси (кумохи) переселились на Иртыш, где смогли создать государство вместе с кипчаками, о чем свидетельствуют средневековые арабские и персидские пи-сатели, такие как Абу Дулаф, Гардизи и др.
Прежде чем приступить к арабским и персидским источникам, обра-тимся к китайским, и вот что пишут «Вэйшу», «Суйшу», «Чжоушу», «Цзю Таншу», «Синь Таншу», «Удайши» (Таскин, 1984) [Воробьев, 1994. С. 266]. Мы будем комментировать в основном интерпретированное М. В. Воробье-вым.
Китайские хроникеры определяют границы расселения кумоси относи-тельно ближайших соседей. В начале правления династии Тан – это начало VII в. – кумоси (кумохи) на востоке граничили с киданями, на западе – с тургутами, на севере – с народом си, на юге границей служила р. Байлинхэ (Далинхэ) [Воробьев, 1994. С. 266].
Автор «Суйшу» пишет, что «кумоси и кидани постоянно нападают друг на друга» и кумоси, по определению В. С. Таскина [Таскин, 1984. С. 143], «первоначально являлись слугами туцзюэ» [Воробьев, 1994. С. 267].
Думаем, первоначально слугами тургутов кумохи не могли быть, по-тому что в IV в. (речь идет о 340-х гг. н.э.) тургутов как народа не было, они образовались сначала в племя, затем в народ к VI в., а кумоси сформи-ровались в племя во II в. н.э., на р. Сунгари, когда на юйвэней, в соств кото-рых они входили, напало родственное им племя, тоже монголоязычное – Муюны. Видимо, В. С. Таскин ошибался.
Во второй половине V в. кумоси (кумохи) ежегодно приносили в дар отличных коней и «полосатые шкуры» (видимо, тигров). В то же время ку-моси в 480 г. и в 498 г. совершили набеги на Вэйскую территорию, в по-следнем случае получили вооруженный отпор. Кумоси «постоянно добива-лись разрешения «торговать с народом» в пределах укрепленной полосы… и дается разрешение на торговлю под контролем местных чиновников» [Во-робьев, 1994. С. 267].
М. В. Воробьев продолжает: «В начале VII в. случилось неустойчивое равновесие. Династия Суй (с 581 г.) сумела объединить Внутренний Китай, но возглавляла объединение недолго (589-618). Тюрки установили в поясе степей Центральной Азии и в застенном Китае, т.е. части Монголии и Мань-чжурии, более длительное господство, а в двух последних регионах – Во-сточно-тюркский каганат. Кумоси стали частью этого каганата. Реальное их положение, однако, оказалось сложным и малопонятным. Кидани, их соседи и родичи на востоке, каганату не подчинялись. Само туцзюэ «признали себя заслоном», т.е. вроде бы приняли обязанности защищать Китай от всех про-чих «варваров», но, как утверждает «Суйшу»: «Им больше, чем другим, нельзя доверять» (Таскин, 1984. С. 143-411). Далее этот источник в разделе о кумоси передает, что «они» (туцзюэ, кумоси?) в 605-617 гг. ежегодно при-сылали «дань» в Китай» [Воробьев, 1994. С. 268].
Далее М. В. Воробьев указывает на одну очень интересную деталь, что кумоси (кумохи) с воцарением династии Тан (618-907 гг.) перестали упоми-наться в династийных хрониках. Вместо кумоси (кумохи) стали называться си, хотя на с. 266 его труда си (байси) упомянуты отдельно под №9, а кумо-хи под №10 «кумоси (кумохи, татабы, хи, си)». И вот что он пишет: «Приез-ды с данью-подарками, в т.ч. от си, как теперь они стали называться (выде-лено – Ш.А.С.), начались с первого же года воцарения Тан – при смене ди-настии это считалось обязанностью всех стран и народов, имевших отноше-ния с таким государством. Это не помешало си служить китайским авантю-ристам и участвовать в набегах на Ючжоу. Первое настоящее, а не «по слу-чаю», посольство си ко двору Тан состоялось в 629 г. После этого они при-езжали четыре раза в ближайшие 17 лет. В 645 г. Тан восстановила свою власть над Ляодуном; подразделения из си воевали в составе китайской ар-мии против когурё» [Воробьев, 1994. С. 268].
Таким образом, с воцарением династии Тан в 618 г., т.е. начало VII в. н.э., кумоси перестали упоминаться в китайских династийных хрониках. Вместо кумоси (кумохи) на первый план выходит племя си (хи).
Вот что пишет о си известный российский ученый, знаток китайского языка В. С. Таскин: «Си, так же (как и кидани) относятся к (этнической груп-пе) дунху. При династии Юань-Вэй (386-534) сами назвали себя кучженьси и жили на бывших сяньбийских землях… Их земли на северо-востоке граничат с киданями, на западе – с туцзюэ, на юге проходят по р. Байланхэ… Обычаи такие же, как у туцзюэ. Пасут скот, переходя с места на место в поисках воды и травы. Живут в войлочных шатрах» [Таскин, 1984. С. 148].
Думаем, племя си было очень близко к племени кумоси, но все же су-ществовало как отдельное подразделение, связанное общим происхождени-ем. Полагаю, что не все племя откочевало с кумоси на Иртыш приблизи-тельно в VII в. Часть си осталась на месте и упоминается в китайских нарра-тивных источниках. Другая – в тургутских эпитафиях.
В. П. Васильев подтверждает наше предположение, что хи (си) пере-мещались из Маньчжурии и Монголии в западном направлении неоднократ-но: «В 847 г., когда северные роды хисцев (каи) сбунтовались, Лулун Чжен-чжунву сжег у них 200 тыс. кибиток, захватил 70 000 баранов и прочее… Но одно поколение убежало от киданей и поселилось… у Северных гор; поэто-му при киданях появились два рода Хи – восточные и западные, первые жи-ли на старых местах при реке Иньляньчжоу и могли выставить до 20 000 конницы» [Васильев, 1859. С. 35].
Кумоси (кумохи) перестали упоминаться с первого же года правления китаезированной, но биологически табгачской (монголоязычной) династии Тан (618-907 гг.).
Известия о кумоси-кимаках есть в «Перечне стран» сирийца Якута, ко-торый жил в XII-XIII вв. Он описывает, вероятно, ранний период жизни ки-маков, граничащих с землями Чина (Китая) [Yacut, 1870, Bd.4]. Общую гра-ницу с Китаем кумоси могли иметь исключительно в Восточной Азии. После откочевки на Иртыш общая граница с Китаем в VII-XII вв. невозможна.
Интересны сведения, приводимые ал-Марвази, жившем на рубеже XI-XII вв. в книге Табган ал-хайаван (Природа животных), к которой автор подтверждает вероятность жизни кумоси-кимаков в Восточной Азии. Ал-Марвази описывает кумоси-кимаков как людей, живших в землянках и охо-тящихся на лыжах, характерных для восточно-азиатского региона [Mi-norvsky, 1942].
Б. Е. Кумеков, касаясь расселения кумоси-кимаков, пишет: «Наиболее ранние сведения о расселении кимаков содержатся в легенде Гардизи. Ис-точник, использованный Гардизи, И. Маркварт относит к началу VIII в. По данным «Зайн ал-ахбар», кимаки, а вместе с ними и кыпчаки, обитали на Иртыше. До середины VIII в. соседями кимаков на юге были карлуки, жив-шие на Иртыше между Южным Алтаем и Тарбагатаем и объединенные под властью единого племенного вождя – ябгу. На востоке кимаки граничили с енисейскими кыргызами» [Кумеков, 1972. С. 53].
Выше мы цитировали хронику «Суй шу» и писали: «Кумоси и кидани постоянно нападали друг на друга», мира у них не было. Обусловлено это было, видимо, необходимостью расширения пастбищ, нехваткой земель и воды.
Мы также видели, что кумоси (кумохи) в конце VI в. добровольно или принудительно вошли в состав Восточно-тургутского каганата, вероятнее все-таки первое, учитывая, что тургуты и сиры упоминаются в средневеко-вых тургутских памятниках как союзники, чего не скажешь об их соседях и родичах на востоке – киданях, которые были ориентированы на табгачей (тоба) и тургутскому каганату не подчинялись за исключением нескольких лет номинального подчинения.
Видимо, восточно-тургутский каган и его окружение с подачи самих кумоси решило переселить кумоси (кумохи) с восточной окраины каганата на западную в район р. Иртыш и на Алтай. Вероятно, поэтому вместо кумо-си с воцарением династии Тан стали упоминаться их родичи – племя си (хи) или оставшаяся (не переселившаяся) часть.
По-видимому, на р. Иртыш и Алтай переселилась большая часть ку-моси (кумохи) и в небольшом количестве племя си. Впоследствии, по сведе-ниям Тамина ибн Бахра, Гардизи и других арабских и персидских писателей IX-XI вв. на р. Иртыш и на Алтае мы видим, судя по названиям, как мини-мум, шесть монголоязычных племен: кайи-уран, баяндур, баят, татар и од-но тюркское (кыргызоязычное) – кыпчак.
Вот что пишет С. М. Ахинжанов, ссылаясь на персидского историка XI в. Абу Саида Гардизи: «Гардизи прямо утверждает, что кимаки, отмеченные им на Иртыше, являются в данном регионе не местным народом, а пришель-цами (выделено – Ш.А.С.). Правда, он не говорит конкретно, из какой мест-ности они выселились, но этническая связь кимаков с татарами (кимаки, по версии Гардизи, отделились от татар) зафиксирована им точно, что и позво-ляет нам связывать прежние места обитания кимаков с регионами, являющи-мися исконными для местожительства татар. При сопоставлении данных Гардизи, по свидетельству очевидца, видевшего кимаков восточнее, северо-восточнее столицы уйгуров на Орхоне, уникальность сообщения Гардизи подтверждается» [Ахинжанов, 1989. С. 19].
Союз тургутов и кумоси (кумохи) зафиксирован в средневековых тюркских памятниках Тоньюкука (около 726 г.) и в надписи Бильге кагану (735 г.), где племя шести сиров идет за тургутами. Огузы перечислены по-следними.
Эти средневековые тюркские эпитафии Тоньюкуку и Бильге кагану, ка-залось бы, противоречат уйгурской надписи на памятнике из Шине-Усу (се-вер Монголии), где повествуется, что тургуты и кипчаки господствовали над хойху 50 лет. Вместо сиров (кумоси-кумохи) на хойхуском памятнике зна-чатся кыпчаки. Я думаю, что к середине VIII в. значительная часть кумоси (кумохи), перекочевавшая на р. Иртыш, переняла язык кыпчаков, стала дву-язычной. Полтора века – достаточный срок для монголоязычных кумоси-кумохи, чтобы перенять язык кыпчаков, но это не мешало им господствовать над кыпчаками политически. Каган кумоси-кумохи, по сведениям «Худуд ал-алам» назначал «царя кыпчаков» [Minorsky, 1937].
Думаем, монголоязычным народам совсем не обязательно, чтобы представители иного языка составляли большинство населения, достаточно бывает и 10 процентов, чтобы монголоязычные перешли на иной язык. Ку-моси (кумохи) не исключение, еще в XI в., находясь свыше четырех веков в тюркоязычной среде, они не забыли монгольский язык, об этом свидетель-ствует Махмуд Кашгарский, который писал: «Таковы кай (другое название кумоси – Ш.А.С.), ябаку, татары, басмалы, каждое объединение из них имеет особое наречие (luga) и вместе с тем хорошо вледеют тюркским» [Махмуд ал-Кашгари, 2010. С. 76].
С. М. Ахинджанов пишет: «К сожалению, многое исследователи, не сомневаясь в достоверности информации Гардизи о других сторонах жизни кимаков (их хозяйственной деятельности, расселении, их изначальном семи-племенном составе, известиях о караванных маршрутах и т.д.), необосно-ванно подвергают сомнению уникальные показания Гардизи о татарской природе происхождения кимаков, а то и просто замалчивают этот факт.
Нам представляется, что игнорирование некоторых неудобных для выбранной концепции сведений источников значительно обедняет, а в неко-торых случаях и искажает общие объективные представления о действитель-ных событиях. Из современных исследователей лишь К. Цегледи с должным вниманием отнесся к сведениям Гардизи о татарском (т.е. монгольском) присхождении кимаков. Он писал, что «информацию мы воспринимаем не как легенду, а как достоверное историческое сообщение, датируемое при-мерно 750 г. …
Гардизи в своем списке племен, вошедших в состав кимакского объ-единения, упоминает и кыпчаков…
Сведения Гардизи о первоначальном проживании кимаков гораздо во-сточнее Иртыша, где-то в восточных пределах Монголии, не являются един-ственными в своем роде. Они находят свое подтверждение в показаниях и других арабо-персоязычных информаторов.
Так, весьма важны сообщения арабского путешественника Тамима ибн Бахра, совершившего, как известно, в 20-х гг. IX в. первое из пока известных сухопутных путешествий в глубь монгольских степей. В своих путевых за-метках он приводит ряд интересных данных о народах, по территории кото-рых он проезжал, прежде чем достигнуть столицы царя тогузогузов (уйгу-ров). Этот город располагался на берегу реки Орхон в 10 км к югу от озера Угэй-Нур при выходе этой реки из теснин Хангайского хребта» [Ахинжанов, 1989. С. 19, 20, 98].
Средневековый персидский трактат «Худуд ал-алам мин ал-машрик или-л-магриб» – «Граница мира от Востока к Западу», написанный в 982 г. неизвестным автором и известным науке как Рукопись Туманского, обнару-женная последним в 1892 г, в Бухаре. В 1930 г. В. В. Бартольд издал и дал краткую характеристику этому сочинению, В. Ф. Минорский в 1937 г. пере-вел его на английский язык и дал комментарии.
Примечательно, что этот трактат подтверждает сказанное выше С. М. Ахинжановым. Он пишет: «Племенам кимаков и кыпчаков также посвящены отдельные главы, причем о кимаках приведены сведения гораздо большего объема, чем во всех вышеуказанных источниках, за исключением труда Гар-дизи. Если последний автор в своей главе о тюрках только констатировал, что кыпчаки вошли в состав кимаков, то в «Худуд ал-Алам» есть сообщение о том, на каких правах входили кыпчаки в кимакский союз племен. Часть кыпчакских племен пребывала еще в полной зависимости, а часть находи-лась уже на стадии отделения от кимаков, хотя и не окончательного, ибо их глава все еще назначался ханом кимаков» [Ахинжанов, 1989. С. 20].
Автор XII в. ал-Идриси, служивший Сицилийскому королю Роджеру II, в своей книге «Китаб Руджар», используя рассказы путешественников и нарративные источники арабских и персидских географов и историков, опи-сал куманов и кыпчаков Западного Казахстана, куда в то время перемести-лись последние. Куманы византийских источников, думаем, и есть кумоси-кимаки.
Труд ал Идриси отличается широтой охвата нарративных источников, систематичностью и аккуратностью в подборе информации. В. В. Бартольд писал: «…сведения (ал-Идриси), соотносящиеся к различному времени, ни-сколько не отделены друг от друга» [Бартольд, 1964. С. 292].
С. М. Ахинжанов отмечает: «Одна из глав его труда, посвященная спе-циально кимакам, озаглавлена ал-Идриси «Восточная Азия, страна кима-ков». К тому же ландшафт и климатические условия местообитания кимаков, как подметил И. Маркварт, по своему характеру напоминают, скорее всего, Манчжурию…
Интересно, что на карте ал-Идриси и в его тексте земли кимаков поме-щены на крайнем востоке, за ними кончается суша и начинается море Мрака, которое, как известно, наряду с другими омывает и берега Китая. Сама сто-лица кимаков, согласно ал-Идриси, находилась в шести днях пути от этого моря.
Как видим, ряд его сведений восходит и к известиям Тамима ибн Бах-ра, отмечавшим кимаков в Северо-Восточной Монголии (ал-Идриси в одном месте приводит известие о 81 дне пути до резиденции царя кимаков, столько времени впервые потратил Тамим ибн Бахр на своем пути к кимакам, оби-тавшим в монгольских степях). Другие данные о кимаках ал-Идриси по-черпнул уже у авторов, знавших кимаков на их новой родине, на берегах Иртыша [Ахинжанов, 1989. С. 22].
В Селенгинском памятнике из Шине Усу (север Монголии), написанном в VIII в., в отличие от эпитафий Тоньюкука и Бильге кагану, вместо тургутов и сиров (кумоси-кумохи) значатся тургуты и кыпчаки.
С. Г. Кляшторный сделал, на наш взгляд, ошибочный вывод о тожде-ственности указанных на этих трех памятниках сиров и кыпчаков: «Господ-ствующую группу племен, которую собственно тюркские памятники имену-ют «тюрками и сирами», уйгурский (огузский) памятник из Шине Усу назы-вает «тюрками и кыбчаками». Напрашивается вывод, что при обозначении одного и того же племенного союза, в какой-то мере делившего власть с тюрками, тюркские памятники пользуются этнонимом сир, а уйгурский па-мятник – этнонимом кыбчак. Иными словами, оба эти этнонима тождествен-ны…» [Кляшторный, 1986. С. 153].
С. Г. Кляшторный, развивая дальше фантазию, сравнил этноним, име-нуемый в китайских хрониках се, соответствующим sir в тюркских памятни-ках, и это, на наш взгляд, правильно. Неправильным является то, что он, ни-чем не обосновывая свое мнение, кроме внешнего сходства слов се и sir, написал: «…это не что иное, как племя сеньто»[Там же. С. 153].
Мнение А. Н. Бернштама, который связывал этноним кыпчак с цзюеце, С. Г. Кляшторный, ссылаясь на устную консультацию С. Ю. Яхонтова, счи-тал не оправданной фонетически: «Попытка реконструировать название упомянутого Сыма Цянем (II в. до н.э. племени цюйше как кыпчак… не оправдана фонетически (консультация С. Я. Яхонтова)» [Кляшторный, 1986. С. 162].
Вероятно, чтобы оправдать свою гипотезу о воскресении племени се-яньто, С. Г. Кляшторный написал, что выводы С. Е. Малова о кыпчаках в селенгинской надписи VIII в. [Малов, 1959. С. 38], более чем сомнителен [Кляшторный, Султанов, 1976. С. 108].
Между тем в династийной хронике «Таншу», а затем и в «Ганму» написано следующее: «Дони хан (сйеянтоский хан – Ш.А.С.)… бежал к Ашине Шигяню; но вскоре хойху убили его и истребили весь его род. От 50 000 до 60 000 народа бежали к Западной стене. .. Император, опасаясь неминуемых беспокойств впоследствии, в указе к Цзи писал: если покорится, то успокоить его; если воспротивится, то напасть на него. Цзи… произвел нападение. Он порубил до 5000, в плен взял до 30 000 стариков и детей, и таким образом уничтожил его царство. Император по уничтожении Дома Сйеяньто, хотел покорить… и другие поколения: почему опять отправил Дао-цзун и Ашину Шежы для преследования их… Дао Цзун, не переходя через Великую песчаную степь, ударил на остатки сйеньтосцев под предво-дительством Або Даганя, порубил до 1000 человек и преследовал их около 200 ли» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 343].
Это произошло в 646 г., т.е. в середине VII в. почти на сто лет раньше, чем были написаны тюркские эпитафии (самая ранняя датируется 726 г., а уйгурский памятник позже, чем тюркские), табгачский (китайский) полково-дец Дао-цзун уничтожил племя сйеняньто. С тех пор китайские династийные хроники не упоминают о них и о сйеяньто ничего не известно. Племя сйеянь-то сошло с исторической сцены. Оставшиеся люди племени сйеньто, видимо, пристали к другим хойхусцам и приняли их название, как это было не раз в истории номадов.
К сожалению, ошибочное мнение С. Г. Кляшторного о тождестве се (sir) c кыпчаками воспринял С. М. Ахинжанов. С. М. Ахинжанов не просто известный ученый, а выдающийся ученый-историк, потому что он в совет-ское время опубликовал монографию «Кыпчаки в истории средневекового Казахстана» (1989), в которой с монгольских позиций рассматриваются ку-мохи, татары и другие племена. Он обладал гражданским мужеством, смело-стью и научной добросовестностью в отличие от С. Г. Агаджанова и др., и называk племена своими именами, не боясь осуждения своих коллег. В со-ветское время было предосудительно становиться на монгольские позиции. И вот такой выдающийся ученый, каким являkся С. М. Ахинжанов, попал под влияние С. Г. Кляшторного, который назывался тюркологом, не зная ни одного тюркского языка.
На наш взгляд, ошибочное мнение С. Г. Кляшторного перекочевало в замечательное произведение С. М. Ахинжанова: «Таким образом, отыска-лись следы кыпчаков и в период ранее VIII в., они действительно были «за-шифрованы» и скрывались под этнонимом сеяньто. Наиболее ранние фазы историко-этнической жизни кыпчаков следует теперь рассматривать в русле истории сеяньто» [Ахинжанов, 1989. С. 43].
Повторяю: племя сеяньто было уничтожено табгачским (китайским) императором в VII в. (646 г.), оставшиеся люди этого племени, по нашему мнению, были рассеяны среди хойхусцев и приняли их название. До р. Ир-тыш и до северо-западной окраины Алтайских гор, где жили кыпчаки, се-яньто, вероятно, не дошли, они были уничтожены на юге Центральной Мон-голии, которая располагалась примерно в 2 000 км от кыпчаков.
На наш взгляд, этноним «кыпчак» наиболее адекватно объяснил А. Н. Бернштам. Он, комментируя «Шицзи» (исторические записки) Сыма Цзяня, древнекитайского историка II в. до н.э., где описаны походы хуннуского ша-ньюя Модэ, завоевавшего на севере киргизов, динлинов, синьли и народ цзюеше, пришел к выводу, что этноним цзюеше должен читаться по-старокитайски как кюеше-кыйчак. А кюеше-кыйчак есть не что иное, как древнее произношение этнонима кыпчак [Бернштам, 1947. С. 154], [Берн-штам, 1951. С. 63]. Эта точка зрения ранее была предложена Б. Карлгреном, которую помимо А. Н. Бернштама поддерживали Л. Н. Гумилев [Гумилев, 1959. С. 11], Потапов [Потапов, 1953. С. 143], [Шаниязов, 1974. С. 32]. Н. А. Аристов высказал предположение, что этноним кюйеше, есть племя кучук [Аристов, 1896. С. 322]. Такой же вывод сделал Ю. А. Зуев [Зуев, 1967].
Могли цзюеше-кюеше-кыйчак-кыпчак почти тысячу лет пребывать в безвестности? Думаем, вполне могли, ведь аргументированного опроверже-ния вывода А. Н. Бернштама нет. Называть аргументом устную консульта-цию С. Ю. Яхонтова, которую в качестве основного довода приводит С. Г. Кляшторный, просто несерьезно, это во-первых. Во-вторых, район, где рас-полагались цзюеше-кыпчаки, – это в основном лесостепная и лесная зоны нынешнего Алтайского края, Новосибирская и Кемеровская области, куда табгачские (китайские) купцы и путешественники не доходили: их интересы были значительно южнее, в Семиречье, поэтому цзюеше-кыпчаки, видимо, остались вне поля зрения китайских летописцев. Цзюеше-кыпчаки общались, по нашему мнению, в основном со своими соседями – киргизо-хягасами и угро-финнами, да и, возможно, с самодийцами (динлинами). По мнению С. Плетневой и др., кыпчаки отличались рыжими волосами и отсюда другое название кыпчаков – шары (желтые – по-монголо-тюркски). Она пишет: «…шары – по мнению всех ученых, занимавшимися кочевыми объединения-ми эпохи средневековья, это кипчаки, или половцы, поскольку русское слово «половцы» («половье») означает светло-желтые (полова – солома, мякина, отвеянная лузга)… многие исследователи считают, что половцы были бело-курыми и голубоглазыми, некоторые даже связывают их происхождение с «динлинами», обитавшими в степях Южной Сибири в конце I тысячелетия до н.э. – начале I тысячелетия н.э. и бывшими, по сведениям китайских хрони-стов, блондинами» [Плетнева, 2014. С. 41]. По этим двум причинам, вероят-но, они не попали в династийные хроники до VIII в. н.э.
С. М. Ахинжанов относительно VI-VII вв. н.э. поддержал мнение Н. Я. Бичурина, который, в свою очередь ссылаясь на «Ганьму», писал: «…В 30 тыс. ли к северо-западу от Китая проживал народ, очень богатый лошадьми, по имени кинча (кипчак). Люди были голубоглазыми и рыжеволосыми» [Ахинжанов, 1989. С. 77]. Здесь «Ганьму» подтверждет отдаленность про-живания кипчаков и их анатомические особенности.
В VIII в. кыпчаки попадают в памятник Шине Усу (Селенгинский ка-мень), позднее их описывают персидские и арабские путешественники, но как вассалов Кимакского каганата. То что кипчаки являлись вассалами кумохов (кумоси-кимаков) свидетельствует «Худуд ал-алам», где записано, что «царь кыпчаков» назначался кумоси (кумохи) [Бартольд, 1930. С. 19].
С. М. Ахинжанов, поддержавший ошибочное мнение С. Г. Кляшторно-го, пишет: «Совместное упоминание тюрков и кыпчаков… указывает на их политический союз и военное единство, сложившееся в Центральной Монго-лии над покорившимися им уйгурами…уже к концу VII в. кыпчаки представ-ляли из себя настолько сильное объединение, что пойти на союз с ними не сочли для себя зазорным руководители II Тюркского каганата, имевшие уже традицию государственности и репутацию могущественного народа. Однако если мы попытаемся в источниках того периода отыскать хотя бы малую то-лику известий о народе под именем кыпчак, то нас будет ожидать большое разочарование. Приходится констатировать, что нет ни одного повествова-ния периода средневековья для восточной части центральноазиатских сте-пей, где бы содержались сведения о прошлом кыпчаков» [Ахинжанов, 1989. С. 42].
Заметим, что С. М. Ахинжанов, к сожалению, следуя за большинством российских историков, видимо, отождествляет телэско-хойхуские племена с уйгурами, когда пишет о «покорившихся им уйгурах». Известно, что неко-торые хойхуские племена остались зависимыми от тургутов в наследство от жуань-жуаней (аваров), а некоторые телэ-хойхуские племена никогда не входили в состав Тургутского каганата, оставались монголоязычными, например, курыкане, байегу и др. [Румянцев, 1862], [Шабалов, 2014]. Уйгу-ры – лишь часть телэских племен, длительное время были правящим «поко-лением» и, вероятно, поэтому всех хойху С. М. Ахинжанов и др. называют уйгурами (югурами-ухэрами-огузами) [Шабалов, 2014].
Телэ-хойхуские племена в IV в. н.э. после того, как убежали (откочева-ли) с Северного Китая (провинции Шаньси, Ордоса и Ганьcу) от табгачского гнета в Монголию и на Запад [Бичурин, 1950. Т. 1], [Позднеев, 1899], раз-множились и, вероятно, составляли большинство населения Монголии. Тур-гуты были лишь правящей верхушкой хойхусцев. Династийная хроника «Таншу» сообщает: «Тукюесцы их силами геройствовали в пустынях севе-ра» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 301]. Потому в династийных хрониках и других источниках нет сведений о массовом переселении тургутов на Запад после падения Восточно-тургутского каганата в 744 г. и наоборот, сведений о мас-совом переселении некоторых хойху, в частности уйгуров, в достаточном количестве содержится в китайских хрониках «Таншу», «Ганьму» и др., по-сле разгрома хойхуского каганата в гражданской войне 834-840 гг. с при-влечением киргизов.
Нам неизвестно, источники об этом умалчивают, обладали ли правите-ли кыпчаков правом самостоятельно заключать политический и военный со-юзы, были ли они самостоятельными субъектами международного права.
По нашему мнению, кыпчаки были ограничены в международных де-лах, потому что их правитель назначался каганом кумохи. Да, тургуты и кыпчаки были в «политическом союзе и представляли военное единство», но только в рамках кумохско-тургутского союза и военного единства, посколь-ку в VII-VII вв. «Царь кыпчаков» не являлся совсем самостоятельным лицом, а был в подчинении у кагана кумоси-кимаков. «Царь кыпчаков» не был пол-ностью суверенным правителем, вспомним эпитафии на памятнике Тоньюку-ку (около 726 г.) и памятнике Бильге кагану (735 г.), где назван в качестве тургутских союзников народ шести сиров. Сиры с большей долей вероятно-сти, мы думаем, и есть возможные кумохи-кумоси. У С. М. Ахинжанова [Ахинжанов, 1989], Б. Р. Кумекова [Кумеков, 1972] и др. кимаки, у М. В. Воробьева [Воробьев, 1993] и др. – кумоси (кумохи).
Зависимое положение кыпчаков от кумохи сохранилось даже в XII в. после того как кумохи-кумоси, возможно, перешли на язык кыпчаков. Об этом свидетельствует тот факт, что бывшие монголоязычные племена состав-ляли элиту турок-сельджуков, при вступлении султана на престол устраи-вался пир шелён (с монгольского означает бульон [Лувсандэндэв,1957. С. 657], на котором «беи племен занимали места за обрядовым столом согласно установленным обычаям ... по порядку племен правого и левого крыльев» [Еремеев,1971. C.81]. Племена кайы возглавляли племена правого крыла, а баяндур возглавляли левое крыло и «каждый бей получал… жертвенное мя-со из определенной части туши» [Еремеев, 1971. С. 81]. Самое почетное ме-сто и соответственно лучшие куски жертвенного мяса получали беи племен кайи и баяндур, судя по названиям, безусловно, монголоязычные.
Изначально баяндуры, судя по названию, были однозначно монголо-язычное племя, если были тюрки, то название было бы «бай», «байлы». Ба-яндур – монголоязычное слово, так же кайи.
С VII в. по XIII в. продолжалось сосуществование кыпчаков и кумохи (кумоси) и это обстоятельство ввело многих исследователей в заблуждение. Так, И. Mаркварт на основании сообщений персидского ученого XI в. Абу Саида Гардизи о том, что кимаки отделились от татар, заключил, что кыпча-ки также произошли от монголоязычных татар [Margvart, 1914. S.57, 99, 136-188]. Татары до конца ХIV в. сохраняли монголоязычие, т.е. были мон-голоязычными. А вот Б. Е. Кумеков, исследуя государство кимаков (кумоси-кумохи) в IX-XI вв., сделал диаметрально противоположное заключение, что кимаки (кумоси) и кыпчаки – один и тот же тюркоязычный этнос [Куме-ков,1972].
Б. Е. Кумеков пишет, что «В источниках нет никаких прямых указаний, ставящих под сомнение тюркскую этническую и языковую принадлежность кимаков. Все писавшие о них единодушно относили кимаков к числу основ-ных тюркских племен» [Кумеков, 1972. С. 31].
Б. Е. Кумеков не берет во внимание три аргумента как минимум в пользу монголоязычности кумоси-кимаков. Во-первых, исследования немец-кого ученого И. Марварта и др. Во-вторых, Б. Е. Кумеков, видимо, думает, что история имеет прямолинейный характер, раз приобретенный язык у народов существует всегда, примеров перехода на другие языки множество, например, франки, первоначально говорившие на разновидности немецкого языка, затем перешедшие на романский, варяги (норманны), перешедшие на русский язык и т.д. В-третьих, в Средневековье и в Новое время, вплоть до XIX в. ученые не разбирались в монгольских и тюркских языках и народах, всех делали тюрками, а среди них были монголоязычные народы, например, М. Кашгарский и др. или писали, что эти народы являются монголами (монголоязычными), а среди них были тюрки, например, Рашид-ад-Дин и др.
Определенная близость, в большинстве случаев физическое сходство, образ жизни, обычаи и т.д. способствовали и делали эти алтайские народы то тюрками, то монголами: М. Кашгарский – тюрками, Рашид-ад-Дин – мон-голами.
На наш взгляд, мнение С. М. Ахинджанова о монголоязычности кумо-си-кимаков наиболее верное, оно основано на нарративных источниках, в частности, Абу Дулафа, Гардизи и др. Что касается средневековых памятни-ков, то две эпитафии тургутов VIII в. (памятники Тоньюкука и Бильге-кагану) упоминают сиров, а уйгурский памятник из Шине Усу кыпчаков. Это обстоятельство, по нашему мнению, объясняется тем, что кыпчаки были в подчинении у монголоязычных кумоси-кимаков. Кумоси-кимаки, на наш взгляд, вероятные сиры в тюркских памятниках и си-се в китайских нарра-тивных памятниках.
Кыпчаки, вероятно, служили или участвовали в кимакско-тургутских вооруженных отрядах и попали в Селенгинский памятник из Шине Усу, в середине VIII в.
Видимо, хойхуские племена, уйгуры, в том числе и киргизо-хягасы, рассматривали кумоси (кимаков) и кыпчаков как единое целое, поскольку они находились в рамках одного государства как сейчас население России, а тургуты, возможно, кыпчаков просто не замечали в VII-VIII вв., т.к. они бы-ли младшими партнерами их союзников кумоси (кимаков).
Об отсутствии объективности в освещении вопроса о взаимоотношении кумоси-кимаков и кипчаков С. М. Ахинжанов пишет: «Однако в этом отно-шении кимакам и кыпчакам не повезло в исторической науке. Во-первых, тюркоязычность кыпчаков и кимаков воспринимается на современном уровне исторических знаний как аксиома. Во-вторых, хорошо известно, что начиная даже с первых «штудий» и по сей день в кыпчаковской науке бытует традиционное убеждение, что кимаки и кыпчаки – это один и тот же народ, а если и были какие-либо различия, то они чисто хронологические , в смысле – первичны были кимаки, а затем кыпчаки» [Ахинжанов, 1989. С. 93].
Отсутствием объективности в вопросе о взаимоотношении кумоси-кимаков и кыпчаков страдают, например, работы К. Ш. Шаниязова, посвя-щенные этнической истории узбеков. Сложный состав кыпчаков он не рас-сматривает [Шаниязов, 1964], [Шаниязов, 1974].
Взаимоотношения кумоси (кимаков) и тургутов в нарративных источ-никах пока найти невозможно. Были ли кумоси (кимаки) в подчинении у тур-гутов или просто их взаимоотношения оставались дружественными и союз-ническими или они составляли своеобразную конфедерацию? Ответить на этот вопрос невозможно. Скорее всего, видимо, отношение кумоси (кимаков) и тургутов были союзническими, как и в случае подчинения хойху, что от-ражено в средневековых тургутских и уйгурских памятниках.
Когда кумоси (кимаки) освободились от тургутов? Ведь они в конце VI в., по источникам, были завоеваны тургутами, когда являлись жителями Внутренней Монголии и Маньчжурии или изначально они были в союзниче-ских взаимоотношениях, сказать также невозможно. Тургуты могли добро-вольное подчинение выдать за завоевание, как в случае с киданями.
Приходится констатировать следующий факт. Спустя тысячу триста лет название монголоязычного народа – племени кумоси (кимаки) почти за-быто, а название их вассалов, кыпчаков, распространено повсеместно. От этого создается впечатление, что именно кыпчаки сыграли глобальную исто-рическую роль в формировании многих тюркских народов.
В последней трети I тысячелетия н.э. было наоборот: о кумоси (кима-ках) писали большинство арабских и персидских писателей (Тамим ибн-Бахр, Абу Саид Гардизи, Ибн Хордадбех и др.), а вот о кыпчаках почти нет сообщений. По этому поводу С. М. Ахинжанов пишет: «Скудость известий о кыпчаках в VIII-X вв. в арабо-персоязычных источниках является своеоб-разным индикатором их действительного положения в этнополитической иерархии, сложившейся к концу I тыс.н.э. в степях Казахстана. Можно пред-положить, что в ранний период своей истории кыпчаки входили в состав крупного объединения кочевых племен, где главенствующую роль играли кимаки, которые на правах доминирующего, владетельного этноса покрыва-ли своим именем подчиненые им племена» [Ахинжанов, 1989. С. 18].
Далее С. М. Ахинжанов продолжает: «…ранние упоминания о кимаках и особенно о кипчаках немногочисленны и отрывочны, хотя при вниматель-ном рассмотрении источников можно отметить, что нигде не подтверждается мнение о тождестве этих племен. Что касается известий начала II тыс. н.э., то уже в этот период кыпчаки начинают регулярно упоминаться в письменной традиции как самостоятельная народность, отдельная от кимаков» [Ахинжа-нов, 1989. С. 25].
Историческая метаморфоза, случившаяся с кумоси-кимаками, думаем, заключается в языке. Тюркский язык необыкновенно прост и консервативен, как говорит академик Б. Я. Владимирцов, и в силу этого одерживает верх над монгольским языком [Владимирцов, 2005. С. 33]. Заметим, монгольский язык относительно слабый и неустойчивый по сравнению не только с тюрк-скими, но и с китайским, иранскими, кавказскими, славянскими, даже с уго-ро-финнскими языками. Об этом свидетельствуют примеры табгачей, кида-ней, тургутов, хазарейцев, татар и др., некогда монголоязычных народов, перешедших соответственно на другие упомянутые языки.
Кумоси (кимаки) постепенно в течение VII-XIII вв. через двуязычие перешли на тюркский язык. Об этом свидельствует М. Кашгарский в XI в. [Кашгари, 2010. С. 73-76]. Но даже в XIII в. кумоси-кимаки, несмотря на двуязычие, продолжали себя идентифицировать отдельно от кыпчаков. Пе-реход на тюркский язык, видимо, продолжался вплоть до XIII в. включи-тельно. Об этом свидетельствует уроженец Хорезма, родившийся в 973 г. Абу аль-Бируни, который в своих произведениях X-XI вв. посвящает кыпча-кам всего лишь одну строку, а о кумоси-кимаках пишет гораздо подробнее. Из его произведений можно узнать об обычаях и религии кумоси-кимаков и о их расселении на территории современного Казахстана и России.
При окончательной потере языка кумоси-кимаки, видимо, не упомина-лись бы под своим названием или фигурировали бы под именем своих вас-салов – кыпчаков, как современные татары, которые в подавляющем боль-шинстве отрицают свое монгольское происхождение.
С. М. Ахинжанов, касаясь особенностей этнических названий кочевых предков пишет: «Они заключаются в том, что людей разных родов и племен называют по имени господствующего рода или племени и могущественное в какой-то определенный период времени племя заслоняет своим именем этни-ческие наименования подчиненных племен» [Ахинжанов, 1989. С. 147].
Сказанное не относится к монголоязычным народам ввиду слабости их языка, склонности к удлиннению слов [Котвич, 1962. С. 35-42] и т.д. Он проигрывает повсеместно не только киргизско-кыпчакскому языку, но и другим. Кумоси-кимаки не проиграли кыпчакам, а ассимилировались в кып-чаков вследствие длительного совместного и мирного сосуществования с по-терей разновидности монгольского языка.
М. Кашгарский, написавший свой труд «Диван лугат ат-турк» в 1074 г., в котором дает этнографическую картину тюркско-монгольского мира в XI в., но под одним названием – тюркские племена. Он представляет ясную картину тюркских народов своего времени от Дуная до границ Монголии и Китая: «от Рума до Чина». Он частично охватывает монголоязычные наро-ды, проживавшие на этой территории, например, кытаи, тавгачи, татары, которые бесспорно являлись монголоязычными, а племена каи, ябаку, бас-мылы, чомулы и уйгуры, вероятно, являлись двуязычными, второй был разновидностью монгольского в XI в. М. Кашгарский о них писал следую-щее: «…у них малопонятная речь (ratana), но они знают тюркский язык… каждое объединение из них имеет особое наречие (luga) и вместе с тем хо-рошо владеют тюркским языком» [Кашгари, 2010. С. 76].
С. М. Ахинжанов пишет о М. Кашгарском, цитируя И. Ю. Крачков-ского и др.: «Автор является, безусловно, авторитетом в истории и истори-ческой географии Средней Азии и соседних с ней степных областей. Инте-ресно, что этому знатоку реальной номенклатуры тюркоязычных народов Евразийских степей не было ничего известно о народности кимак, прожи-вавшей на реке Иртыш, на ее место он помещает племя кай и йемеков, а ведь его известия «обыкновенно оказываются заслуживающими доверия и очень часто подтверждаются… на новом месте ко времени жизни Махмуда Кашга-рского они еще не успели как утратить свой язык, так и вычеркнуть из памя-ти свою генеалогию, следы которой отразились в мифологическом сценарии, приведенном Гардизи, где ассоциативная связь понятий женского волоса, плавающего в божественной реке, женщины-Хатун и дракона-змеи с боже-ством нижнего мира стала генеалогической основой происхождения кима-ков-каи. Если рассматривать теперь этноним каи с позиции монгольского языка, что правомерно, исходя из всего вышесказанного, то окажется, что в диалектах этого языка термин каи означает змею, дракона. Очень серьезным подспорьем является весьма редкая возможность сопоставить тамги отда-ленных в результате частых перемещений различных группировок этого племени. В китайском источнике VIII в. «Танхуйяо» в разделе «тамги лоша-дей из вассальных княжеств» приводится и тамга племени каи, изображенная в виде змеи. Такая же тамга сохранилась в племени каи, отмеченных в ис-точниках как уже в составе огузо-туркменских племен в Средней Азии. Как видим, каи являются народом змей и в степях Восточного Казахстана. В бас-сейне Иртыша, став известными здесь ряду арабо-персоязычных информа-торов под именем кимак, они появились выселившись с территории Северо-Восточной Монголии, где их впервые отметил в начале IX в. Тамим ибн Бахр. Возможно, именно этому арабскому путешественнику мы обязаны по-явлением в анналах истории имени кимак» [Ахинжанов, 1989. С. 26, 105, 106].
Почти полное исчезновение этнонима кумоси-кимак к XI в. объясняет-ся, видимо, не только переходом с монголоязычия на тюркоязычие. Основ-ной причиной этого явился, вероятно, распад кумоси-кимакского союза на отдельные племена: каи, уран, емеки и т.д. как итог четырехвекового более-менее спокойного развития номадов. Извечные враги кумоси кидане были далеко на Востоке. После падения Восточно-тургутского государства в VIII в. хойхусцам было не до кумоси-кимаков.
Б. Е. Кумеков также пишет, что кумоси-кимаки в VII в. располагались на Алтае и в Прииртышье: «К середине VII в. кимаки располагались север-нее Алтая, в Приитышье, и входили в Западно-тюркский каганат; после рас-пада каганата в 656 г. кимаки обособляются из западно-тюркской среды» [Кумеков, 1972. С. 113]. Однако никаких фактов вхождения в западно-тюркский каганат не приводит.
Возможно, после переселения из Внутренней Монголии в Прииртышье кумоси-кимаки входили в состав государства тургутов, но, вполне вероятно, в Восточно-тургутский каганат, именно восточные тургуты способствовали их переселению в Прииртышье.
Источником, где в виде легенды передана генеалогия кумоси-кимаков, является «Зайн-ал-ахбар» Гардизи: «Начальник татар умер и оставил двух сыновей; старший сын овладел царством, младший стал завидовать брату; имя младшего было Шад. Он сделал покушение на жизнь старшего брата, но неудачно; боясь за себя, он, взяв с собой рабыню-любовницу, убежал от брата и прибыл в такое место, где была большая река, много деревьев и обилие дичи; там он поставил шатер и расположился. Каждый день этот че-ловек и рабыня вдвоем выходили на охоту, питались мясом и делали себе одежду из меха соболей, белок и горностаев. После этого к ним пришло семь человек из родственников татар: первый Ими, второй Имак, третий Татар, четвертый Байандур, пятый Кыпчак, шестой Ланиказ, седьмой Аджлад. Эти люди пасли табуны своих господ в тех местах, где (прежде) были табуны, не осталось пастбищ; ища травы, они пришли в ту сторону, где находился Шад. Увидев их, рабыня вышла и сказала: «Иртыш», т.е. остановитесь; отсюда ре-ка получила название Иртыш. Узнав ту рабыню, все остановились и разбили шатры. Шад, вернувшись, принес с собой большую добычу с охоты и уго-стил их; они остались там до зимы. Когда выпал снег, они не могли вернуть-ся назад; травы там было много, и всю зиму они провели там. Когда земля разукрасилась и снег растаял, они послали одного человека в татарский ла-герь, чтобы он принес известия о том племени. Тот, когда пришел туда, уви-дел, что вся местность опустошена, лишена населения: пришел враг, ограбил и перебил весь народ. Остатки племени спустились к этому человеку с гор, он рассказал своим друзьям о положении Шада; все они направились к Ир-тышу. Прибыв туда, все приветствовали Шада как своего начальника, стали оказывать ему почет. Другие люди, услышав эту весть, тоже стали прихо-дить [сюда]; собралось 700 человек. Долгое время они оставались на службе у Шада; потом, когда они размножились, они рассеялись по горам и образо-вали семь племен, по имени названных семи человек» [Бартольд, 1897. С. 82-83; 105-106].
Легенда о присхождении кумоси-кимаков могла возникнуть после пе-реселения кумоси-кимаков на р. Иртыш и на Алтай, потому что в ней упо-мянуты Кыпчак и р. Иртыш. На р. Иртыш кумоси-кыпчаки оказались после VII в., и в это же время перестают упоминаться в Танских летописях. И. Маркварт считал начало VIII в. образованием кимакского государства [Marguart, 1914. B. 95], [Marguart, 1920. B. 293].
Гардизи заметил, что кумоси-кимаки «Летом они питаются кобыльим молоком, которое у них называется кумысом» [Бартольд, 1897. C. 84,107]. На основании слов Гардизи, Б.Е. Кумеков делает вывод, что «термин кымыз …бесспорно тюркский… Термин зафиксирован и европейскими путеше-ственниками, знакомившимися с бытом кыпчаков (команов) – Рубруком, Плано Карпини, Марко Поло. Между тем слово кымыз совершенно не упо-требляется монголами» [Кумеков, 1972. С. 36, 37].
Ссылка на европейских путешественников XIII в. Б. Е. Кумекова, якобы подтверждающих, что слово «кымыз» «совершенно не употребляется мон-голами», мягко говоря, некорректна. Наоборот, Г. Рубрук, нунций папы римского, по совместительству выполнял функции «шпиона» и был очень наблюдательным человеком, в четвертой главе «Путешествия в Восточные страны», которая называется «Об их напитках…» описывает жизнь и обычаи монголов в их столице Каракоруме так: «Летом они заботятся только о ку-мысе (kosmos) (выделено – Ш. А. С.). Кумыс стоит всегда внизу у дома пе-ред входом в дверь, и возле него стоит гитарист со своей маленькой гита-рой» [Рубрук, 2008. С. 329].
Далее Г. Рубрук в пятой главе, которая называется «Об их пище» опи-сывает быт монголов следующим образом: «Однако летом, пока у них тянет-ся кумыс, то есть кобылье молоко, они не заботятся о другой пище» [Рубрук, 2008. С. 331].
Думаем, достаточно цитаты из Г. Рубрука, чтобы опровергнуть утвер-ждение Б. Е. Кумекова и его устного консультанта Ц. Дамдинсурена, види-мо, специалиста по современному монгольскому языку. Известно, что мон-гольский язык после ХVII в. несколько изменился. Наиболее близок к старо-монгольскому языку иркутский диалект бурятского языка, иркутские буряты употребляют слово «кумыс».
Нам кажется, что название очень древнего напитка номадов – кумыс происходит, вероятно, от монголо-тюркского слова «хумаг – земля» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 564], тюркский вариант этого слова «кум – песок» [Абдул-даев, 2003. С. 177]. Номады, вероятно, эмпирическим путем заметили, что траву, растущую на земле, поедают лошади и дают людям в виде молока, а кобылье молоко люди превращают в кумыс – богатырский напиток, своеоб-разный «плод» земли.
П. М. Мелиоранский слово «кымыз» считал от «кым – перемешивать» [Мелиоранский, 1905. С. 122], но слово «перемешивать» на самом древнем тюркском языке, киргизском «аралаштыруу» [Юдахин, 2012. С. 541].
В интерпретации слова «кумыс – кымыз» Б. Е. Кумеков показал при-мер советской исторической школы, которая отрицала все монгольское.
По легенде, записанной Гардизи, первым в перечне названо племя ими. И. Маркварт считал, что название «ими» связано с огузским племенем имур [Margvart, 1914. B. 96]. Учитывая, что кумоси-кимаки в течение продолжи-тельного времени господствовали над хойху-огузами, думаем, появление по-следних в составе кумоси-кимаков маловероятно. Речь идет о начале VIII в., именно об этом времени писал Гардизи и И. Маркварт считал, что в это время образовалось кимакское государство [Margvart, 1914. Б. 95]. Также маловероятно мнение Б. Е. Кумекова, который, основываясь на сакском до-кументе VIII в., опубликованном Г. Бэйли и В. Кеннингом, считал ими-эймуров уйгурами. При этом он ссылается на ал-Масуди, что после 840 г., т.е. разгрома Хойхуского (огузского) каганата в IX в., появилось подразде-ление между Черным и Белым Иртышом – кимак-югур (уйгур) [Кумеков, 1972. С. 38-39].
Считаем, наиболее вероятно о происхождении племени ими-эймур надо выяснять не в огузско-уйгурской среде, а внутри кумоси-кимаков. Воз-можно, род ими-эймуров развился в результате естественного прироста пле-мени кимаков в народ, состоящий из нескольких племен. Видимо, этноним ими-эмур надо искать в монголоязычии, поскольку кумоси-кимаки изна-чально было монголоязычнным племенем, лишь потом в IX-XII вв. потеряло язык, перейдя на разновидность киргизо-хягасского языка – кыпчакский.
Этноним «ими», вероятно, объясняется монголоязычным словом «им – метка» [Лувсандэндэв, 1957. С. 220] и его производными «имнэх – делать метку надрезом ушей (у скота)» [Там же. С. 220].
По-тюркски этноним ими не объясняется. Б. Е. Кумеков – этнический казах, этот этноним оставил без объяснения.
Вероятно, родоначальник племени ими был человеком, умеющим ме-тить скот, затем это профессиональное умение распространилось и на его потомков. По определению известного российского этнографа В. А. Никоно-ва этнонимом, как правило, бывает тотем или имя родоначальника, выра-жающее его занятие [Никонов, 1970. С. 17, 24].
Второе кимакское племя, названное Гардизи, именуется емек-имак. М. Кашгарский, автор XI в., называет часть кимаков имеками, часть – каями, но нигде у него нет названия кумоси-кимаки [Кашгарский, 2010. С. 73].
И. Маркварт назвал слово «kimak-iki imak – два племени имаков» [Margvart, 1914. В.96], [Margvart, 1920. В. 293-296]. Мнение И. Макварта, что емек надо читать «iki imek», поддерживают Г. Х. Кун [Kun, 1950. С. 53], Х. Эрен [Eren, 1955. С. 541-543], Б. Е. Кумеков [Кумеков, 1972. С. 40-41] и др.
И. Макварт и др., думаем, ошибаются. Изначально монголоязычные кумоси-кимаки, в составе которых были емеки-имаки как подразделение, ма-ловероятно, чтобы они назывались по-тургутски (киргизо-кипчакски) «iki – два». У емеков не было никакой нужды именоваться по-тюркски, поскольку они жили во Внутренней Монголии и Маньчжурии. С тургутами кумоси-кимаки (емеки) встретились в конце VI-начале VII вв. Возможно, в то время тургуты были двуязычны, второй язык – разновидность монгольского. В средневековых памятниках – эпитафиях VIII в. говорится о семи племенах сиров, которые, вероятнее всего, и есть кумоси-кимаки – союзники тургутов, угнетатели хойху-огузов. Кумоси-кимаки были в VII в. (минус 50 лет гос-подства сиров над хойху-огузами, после того, как были выбиты надписи-эпитафии, т.е. начало VIII в.). Они были семиплеменным народом и, вполне вероятно, что емеки-имеки были в составе кумоси-кимаков до перехода в тюркоязычие.
Первоначально в VI-VII вв., видимо был род емеков-имаков в составе кумоси-кимаков. После откочевки на Иртыш род емеков-имаков, вероятно, превратился в племя, потому что до этого времени о существовании такого племени нам ничего неизвестно. Китайские источники о них почти не гово-рят, за исключением «Тундянь», автор которого жил в VIII в.
В пользу первоначального монголоязычия говорит само слово емек-имак, которое, вероятно, происходит из монголоязычного «эмээх – стра-шиться, бояться, стесняться, смущаться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 672] и его производного «эмээхэ – нежный, ласковый» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 664]. Считаем, слово «емек», записанное в ХI в. М. Кашгарским, наиболее точно соответствует тому значению, от которого произошли емеки. И. Маркварт в XX в. читал слово «емек» как имак, вероятность того, что он мог ошибаться, гораздо выше, чем в XI в. у М. Кашгарского.
Родоначальник племени емек, видимо, был человеком стеснительным либо нежным и его имя или прозвище стало основой наименования его по-томков [Никонов, 1970. С. 19].
На тюркских языках значения этнониму нет, поскольку слово «емек-имак» не объясняется. На хакасском языке есть слово «imекmе – ползать» [Субракова, 2006. С. 144], но слово «ползать, ползающий» вряд ли сможет быть именем человека и служить основой этнонима. По определению В. А. Никонова этнонимом, как правило, бывает тотем или имя родоначальника [Никонов, 1970. С. 17, 24].
Ю. А. Зуев связывал емеков с местностью Яньмо в китайских хрони-ках, и в этом его поддержал С. М. Ахинжанов, он пишет: «Л. Амби сближает этноним яньмо с известным позднее именем йемек (iam – mak >yemek). Бо-лее подробно это отождествление разработано Ю. А. Зуевым, который при-водит еще один встреченный в источниках топоним, приуроченный к этому же региону, а точнее, к долине Иртыша – Юймо. В тексте источника топони-му Юймо, который Ю. А. Зуев реставрирует как йемек, препровожден иеро-глиф «гу» – горная долина, т.е. вся конструкция восстанавливается как «горная долина Йемек», и она находилась в бассейне Иртыша именно в той части, где верхнее течение реки пробивается сквозь теснины юго-западных склонов Алтайского хребта, именуемого иначе: в «Таншу» как гора Яньмо (Йемек). Логично предположить, что ороним Йемек возник из-за расселения в этих местах йемекских племен, что и было зафиксировано в источниках. И ороним Яньмо, и народ под таким именем становятся известны в VII в.н.э. Спустя четыре века Махмуд Кашгарский отметил на том же месте тюркское племя в составе кыпчаков, они «считали себя отдельной группой». Позднее, в XII в., йемеки встречаются в западных районах Казахстана, где о них упо-минает Наджип Хамадани, говоря, что город Саксин страдал от постоян-ных совместных набегов кыпчаков и йемеков (выделено – Ш. А. С.). В составе половецких (кыпчакских) племен йемеки появляются и в южнорусских сте-пях» [Ахинжанов, 1989. С. 47].
Кыпчаки и йемеки, видимо, разные народы, об этом свидетельствует Н. Хамадани, который пишет о них как о разных племенах, видимо, суще-ствовавших в едином этнополитическом объединении, потому совершающих совместные набеги [Кумеков, 1972. С. 39].
М. Кашгарский сообщает, что язык кыпчаков и емеков сходен [Ахин-жанов, 1989. С. 26]. Думаем, М. Кашгарский в XI в., вероятно, застал еме-ков, перешедших на кыпчакский язык или двуязычных, так же как чомулы, каи, ябаку, татары, басмылы и уйгуры наряду с тюркским (кыпчакско-киргизским) языком владели малопонятной речью (ratana) [Кашгари, 2010. С. 76], которая была, вероятнее всего, разновидностью монгольского, по-скольку кумоси-кимаки были монголоязычны. Видимо, емеки из всех кумо-си-кимаков жили ближе к кыпчакам и поэтому общались с ними очень часто и находились в наиболее тесном языковом контакте, совершали совместные набеги.
Племя татар, вероятно, входило в состав кумоси еще до VII в., т.е. до переселения из Восточной Азии в долину р. Иртыш. Приблизительное место проживания в Восточной Азии – это долины рек Далинхэ и Лаокэхэ (про-винция Хэбэй). Жили они до переселения на р. Иртыш на границе с Китаем и, видимо, часть из них служила в китайских пограничных (сторожевых) ча-стях, выполняя функции таможенников и пограничников одновременно. Сколько скота номады должны продать и за сколько, зачастую, определяли именно, таможенники.
Думаем, за эту профессиональную деятельность остальные номады назвали сиё племя этнонимом «татар», от монгольского «татвар – взнос» [Лувсандэндэв, 1957. С. 396], производное слово от «татах – тянуть, тащить, вытягивать» [Там же. С. 395]. Этноним, видимо, произошел от особенности профессиональной деятельности, номады как и все остальные люди не люби-ли платить пошлины и другие взносы. Отсюда нелюбовь остальных номадов к татарам, хотя племя было им родственное и довольно культурное по тем временам.
Часть племени татар, вероятно, переселилась на р. Иртыш еще в VII в., часть племени осталась на месте. В дальнейшем оставшаяся часть, видимо, под названием си фигурирует в китайских нарративных источниках, в част-ности «Таншу» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 349], иногда их называют, видимо, шивэй-да-да.
С утверждением в Китае династии Тан (618-916) кумоси перестают упоминаться в хрониках, встречается только племя си.
К X-XI вв. народ кумоси-кимаков разросся и из него выделились от-дельные племена, в том числе татары – си (в китайских источниках). Под названием си они, видимо запечатлены в уйгурском памятнике из Шине Усу (селенгинский памятник).
М. В. Воробьев пишет, что «Когда кидани восстали, эта неудача не помешала новоиспеченным лицам из числа кумоси в 696-697 гг. перемет-нуться к туцзюэ (выделено – Ш. А С.)» [Воробьев, 1994. С. 269], потому что «…си, как они теперь стали называться, начались с первого же года воцаре-ния Тан» [Воробьев, 1994. С. 268]. Кумоси в это же время, видимо, жили на берегах Иртыша. Си-татары, возможно, присоединились к кумоси-кимекам после того, как переметнулись к туцзюэ-тургутам, т.е. после 696-697 гг.
Когда племя си-татары присоединилось к основной массе кумоси-кимеков, сейчас установить невозможно, но очевидно одно – племя татар на берегах Иртыша и в Восточной Азии представляло одно, в то время монго-лоязычное племя выходцев из Восточной Азии. Возможно, современные та-тары получили свой этноним от тех татар, которые с кумоси-кимеками и кыпчаками пришли в XI в. на нынешнюю территорию Поволжья и Крыма, а не от монголов XIII в.
И. Маркварт, основываясь на генеалогической легенде кумоси, запи-санной Гардизи о происхождении их от татар, вероятно, перепутал места [Margvart, 1914], по нашему мнению, татары произошли от кумоси, а не ку-моси от татар. Кумоси упоминаются значительно раньше татар в нарратив-ных источниках. Так, известный российский ученый Е. И. Кычанов, ссылаясь на китайскую хронику «Суйшу» писал: «Китайские авторы полагали шивэй «особым родом киданей». «Шивэй» – одного рода с киданями. Тех, кто об-разует южную часть этих племен, называют киданями, а тех, кто северную – шивэй» [Кычанов, 2010. С. 202]. Далее Е. И. Кычанов, продолжая цитиро-вать Комаи Ёсиаки, писал: «Кидани были одного рода с кумоси (или си), а кумоси восходили к восточным сяньби, к роду юйвэнь» [Кычанов, 2010. С. 202]. Продолжая цитировать китайского историка Илинчжэня, мнение ко-торого Е. И. Кычанов разделял, он писал: «Илинчжэнь считает киданей мон-голами, шивэй – татарами (китайские источники упоминают чернотележных шивэй и чернотележных татар). Шивэй-татары – это древние, первона-чальные монголы» (выделено – Ш.А.С.) [Кычанов, 2010. С. 206].
Б. Е. Кумеков, по всей вероятности, «старит» средневековый тюркский памятник в честь Кюль-тегина и относит его к VI в. Между тем вероятная да-та изготовления памятника VIII в., потому что надпись на нем, где указаны отуз-татары, враги отца Кюль-тегина, основателя II Восточнотургутского каганата – Ильтериш-кагана (681-691гг.) [Кумеков, 1972. С. 41]. Памятник, по мнению специалистов, вероятнее всего, был изготовлен позже 691 г., в первой половине VIII в.
Упомянутые в памятнике отуз-татары скорее всего восточные татары, родственники наших татар с берегов Иртыша и с Алтая. Татары, находив-шиеся в составе кумоси-кимаков, видимо, к татарам, названным в памятнике Кюль-тегина отуз-татарами, а затем в памятнике уйгурского кагана Баян-чора (747-759 гг.) тогуз-татарами, отношения не имеют [Там же. С. 41.] По-скольку кумоси-кумеки были союзниками тургутов и вместе с ними господ-ствовали над хойху.
Б. Е. Кумеков далее признает, что эта группа татар населяла северо-восточную часть Монголии: «Постоянное политическое взаимодействие то-гуз-татар с основными огузскими племенами позволяют считать, что в VIII в. эта группа татарских племен населяла северо-восточную часть Монголии» [Кумеков, 1978. С. 41-42]. Конечно, одни и те же татары не могли в одно и то же время населять северо-восточную часть Монголии, и быть соседями тангутов на протяжении всей северной границы государства Ся [Там же. ¬ С. 42] и быть одним из подразделений кумоси-кимаков на р. Иртыш. Это осколки, отделившиеся от одного народа – кумоси.
Четвертым племенем в списке Гардизи значатся баяндуры. Этноним «баяндур» происходит из монголоязычия – «баян – богатый, богатство, бо-гач» [Лувсандэндэв, 1957. С. 67], второе слово тоже монгольское «дур – во-ля, желание охота, склонность, любовь, симпатия» [Там же. С. 159]. «Баян-дур – богатая охота, родоначальник баяндуров, возможно, был удачливым охотником. Его потомки перенесли это имя и, вероятно, стали именоваться баяндурами. В Иркутской области есть поселок Баяндай – богатая земля, название, похожее на баяндур.
Слово «баяндур» не может быть тюркским, несмотря на то, что первый корень общий, монголо-тюркский «бай – богач, богатство» [Абдулдаев, 2009. С. 36]. Слово «бай» по-тюркски сжато и лаконично передает суть яв-ления.
Б. Е. Кумеков признает, что «баяндур генетически связано с монголь-скими племенами» [Кумеков, 1972. С. 44].
Племя баяндур, вероятно, выделилось в результате размножения и развития из кумоси-кимаков в отличие от племени баятов.
Из-за слабости и неустойчивости монголоязычия баяндур перешли на тюркоязычие. Краткая история баяндуров изложена Б. Е. Кумековым: «Впервые этноним байандур в нарративных источниках встречается у Гар-дизи как племя кимаков. Следующее упоминание содержится у Махмуда Кашгарского, но уже в списке огузских родов. Как часть тюрков упомянуты в русских летописях берендеи. В истории Малой Азии (XIV-XV вв.) огузское племя байандур сыграло значительную роль. Из племени байандур проис-ходила династия «Белого барана» («Аккоюнлу»). К этому же времени В. В. Бартольд относит сказание о Байандыре (персонифицированный этноним) как о верховном вожде огузов. Племенное название байандур в пределах Туркмении встречается среди родовых названий у гокленов и у абдалов» [Кумеков, 1972. С. 44].
Б. Е. Кумекова нисколько не смущает логическая неувязка, что под-разделение кимаков «генетически связано с монгольскими племенами» [Ку-меков, 1972. – С. 44], а сами кимаки тюркоязычный народ. Как получилось, что баяндуры монголоязычны, Б. Е. Кумеков не объясняет. Он только пи-шет, что «они как баяты и байырку находятся в связи со словами бай и баят» [Там же. С. 44]. Действительно слова «бай» и «баяты» монголо-тюркские, родственные, отличаются только окончанием, а этноним байырку большин-ство историков [Peliot, Hambis, 1951. P.288], [Румянцев, 1962. С. 133] и др. отождествляют с монголоязычным племенем барга, означающим на монго-лоязычии «грубый, неотесанный, некультурный, невежда, неуч» [Шабалов, 2014. С. 196].
В это время (IX-XI вв.) на р. Толе в Монголии кочевала, мы думаем, основная часть племени баятов, не входивших в кумоси-кимакское этнополи-тическое объединение.
Этнонимы «баяндур» и «баят», безусловно, являются монголоязыч-ными словами с монгольскими же окончаниями «дур» и «т» [Лувсандэндэв, 1957. С. 67], были бы баяндуры и баяты тюрками, то звучало бы как «бай-лы». Основа слов баяндур и баят монголо-тюркская, но окончание «дур» и «ут (т)» применяются только в монголоязычии.
Пятое племя, названное Гардизи, кыпчак.
Мы уже писали, что мнение Б. Карлгрена, А. Н. Бернштама, считав-ших, что слово «цюйше» древнекитайских источников II в. до н.э., есть «кып-чак» и этот же этноним кыйчак-кыпчак появляется в тексте надписи уйгур-ского кагана Моян (Баян) чора в середине VIII в.н.э.
Ареалом обитания кыпчаков приблизительно до IX-X вв. был, вероят-но, юг Западной Сибири (Приобье), северо-восток современного Казахста-на – Прииртышье. Известный российский историк Д. Г. Савинов об этом пишет: «…название цюйше упоминается еще раз в связи с историей Западно-тюркского каганата при описании похода Дулу-хана в 641 г. н.э. против племен, не вошедших в состав союза дулу и нушиби, среди которых названы цзюйше… очевидо… в бассейне Верхней Оби… должны были находиться и цюйше-кыпчаки, продвинувшиеся сюда, как показывают археологические материалы, в начале I тысячелетия и ассимилировавшие местные племена большереченской культуры. Одной из причин переселения …возможно, цюйше на Верхнюю Обь могло послужить перенесение центра хуннского государства около 120 лет до н.э. в Монголию, несомненно активизировав-шее отношение между хуннами и местным населением севера Центральной Азии. На завоеванных хуннами землях, естественно, происходило переме-щение разных групп населения, осуществлялись взаимные контакты и про-цессы этнической ассимиляции, приводившие к передаче и распространению культурных ценностей, ведущее место среди которых принадлежало тради-циям хуннского этноса» [Савинов, 1984. С. 18].
Этноним кыпчак, вероятно, происходит, по мнению С. М. Ахинжанова, от тюркского слова «qyvcaq», он пишет, ссылаясь на «Древнетюркский сло-варь»: «Слово qyvcaq~qyberaq в языке древнетюркских памятников перево-дится как «неудачный, злополучный, злосчастный, несчастный» [Ахинжа-нов, 1989. С. 53].
Хивинский хан XVII в. Абу-л-Гази писал: «На древнем тюркском языке дуплистое дерево называют кыпчак» [Кононов, 1958. С. 43].
С. М. Ахинжанов пишет: « …обратить внимание на непременно упо-минающуюся связь появления кыпчака с деревьями, т.е. в происхождение кыпчаков непременным атрибутом выступают дерево и лес… упоминание дерева и леса в преданиях о наиболее ранних периодах этнического разви-тия кыпчаков не может не вызвать предположения о том, этногенез кыпчаков происходил в той местности, в которой лес постепенно сменяется степью, т.е. в лесостепной зоне» [Ахинжанов, 1989. С. 55].
Исследуя легенду про мифического Огуз-хана и его неудачный поход на народ ит-бараков, С. М. Ахинжанов, так же как В. Ф. Минорский, отвер-гает мнение И. Макварта, который относил ит-бараков к району Волжской Булгарии [Ахинжанов, 1989. С. 56]. Он делает вывод о том, что ит-бараки – это не что иное, как киргизы. Объясняя, что «…по представлениям киргизов красная собака (кызыл тайган) была их мужским предком, прародителем» [Ахинжанов, 1989. С. 56].
Из арабо-персидских нарративных источников впервые сообщает о кыпчаках Ибн Хордадбех, автор IX в., который называет их отдельно от ки-маков [Кумеков, 1972. С. 43].
В Х в. анонимный автор «Худуд ал-алама» сообщает: «Южные грани-цы кыпчаков соприкасаются с печенегами, а все остальные границы с север-ными землями, где никто не живет…» [Minorsky, 1937. Р.101], тем самым, вероятно, подтверждается, что северная граница ареала обитания кыпчаков была Южная Cибирь, Северный и Центральный Казахстан. Б. Е. Кумеков, ссылаясь на В. В. Бартольда и В. Ф. Минорского, пишет: «По «Худуд ал-алам», кыпчаки – народ, отделившийся от кимаков и более примитивный по образу жизни. Заняв территорию западнее кимаков, кыпчаки все же сохра-няли политическую зависимость от них; по крайней мере, «царь кыпчаков» назначался (или утверждался) кимаками» [Кумеков, 1972. С. 43].
В начале XI в. отмечается передвижение кыпчаков и бывших кумоси-кимаков на Запад и на юг. Потому что бывшие кумоси-кимаки к середине Х в., вероятно, потеряли государственность на прежних территориях, т.е. на юге Западной Сибири, на Северо-Востоке и в Центральном Казахстане. Б. Е. Кумеков пишет: «Персидский историк Байхаки около 1030 г. отмечает кып-чаков как соседей Хорезма. В 1054 г. кыпчаки впервые упоминаются на границе Руси. В XI в. известный таджикский писатель и путешественник На-сири Хусрау называет приаральские степи уже не «гузскими», а кыпчакски-ми (Дешт-и кыпчак). Перед монгольским нашествием кыпчаки занимали огромную территорию до Днепра…» [Кумеков, 1972. С. 43-44].
С потерей государственности кумоси-кимаки потеряли свой объедини-тельный этнополитоним и стали действовать под племенными названиями (этнонимами). С. М. Ахинжанов, ссылаясь на И. Маркварта, пишет: «В сере-дине Х в. исчезает имя кимак, и И. Маркварт объясняет это тем, что они бы-ли покорены другим, новым племенем также монгольского происхождения – кунами, возглавившими движение кыпчаков-кимаков в середине XI в. на за-пад, в южно-русские степи. Только монгольскому господствующему кругу и приписывает немецкий автор и способность организовать это большое дви-жение кочевников на запад» [Ахинжанов, 1989. С. 89].
С потерей государственности у кумоси-кимаков наверняка ускорился переход на кыпчакский язык, как это бывает у монголоязычных племен и народов. Поэтому в XI в. М. Кашгарский ничего не сообщает о кумоси-кимаках, а лишь о некоторых племенах, составлявших народ кумоси-кимаков: емеки, кайы, татары, и пишет: «…у них особая малопонятная речь (ratana). Но они знают и тюркский язык… каждое объединение из них имеет особое наречие (luga) и вместе с тем хорошо владеет тюркским языком» [М. Кашгарский, 2010. С. 76].
Шестое племя кумоси-кимаков, упомянутое персидским историком Гардизи, это племя ланиказ. В. В. Бартольд после слова ланиказ ставит во-просительный знак [Кумеков, 1972. С. 45], объясняется просто: он, вероятно, не знал монгольского языка, но очень хорошо владел персидским, перевел «Зайн ал-ахбар» Гардизи на русский, а также арабским, тюркским и основ-ными европейскими языками. «В. Ф. Минорский вместо ланиказ предлагает чтение нилказ – племя, известное среди шахсеванов» [Кумеков, 1972. С. 45].
Между тем этноним ланиказ, вероятно, восходит к монголоязычному слову «лантгар – грузный, тяжелый, тучный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 229]. Видимо, племя получило название по имени родоначальника и стало осно-вой наименования его потомков [Никонов, 1970. С. 24]. Родоначальник ла-никазов, вероятно, был грузным и тяжелым человеком.
С тюркских языков слово «ланиказ» не объясняется, поэтому В. В. Бартольд после слова ланиказ и поставил вопросительный знак.
Седьмое племя кумоси-кимаков в списке Гардизи называется аджалад. Этноним аджалад, вероятно, происходит от монголо-тюркского слова «ажиглаг – наблюдение» и родственных слов «ажиглах – наблюдать, при-глядываться, замечать, подмечать, внимательно следить и т.д.» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 25]. По-тюркски имеет несколько иное значение, но все равно связано с охраной, наблюдением; «ажылда – злобно рычать» [Юда-хин, 1965. Т.1. С. 24], например, собаки наблюдают и злобно рычат при по-явлении чужака.
Б. Е. Кумеков пишет, что «В письменных источниках это название аджалад больше не упоминалось» [Кумеков, 1972. С. 45]. Видимо, аджала-ды в VIII-IХ вв. быстро ассимилировались в монгольских и тюркских племе-нах, окружавших их.
Перейдем к другому средневековому автору Фахретдину Мубарак-шаху Мерверруди, информирующему нас о племенах кайи, баят и др.
Ученый XII в. Мерверруди в своем труде «Китаб ал-ансаб» (Книга о генеалогии) сообщает, что наряду с кумоси-кимаками в состав кумоси-кимакского государства входили кыпчаки, емеки, кайи, уран, баяндур, тата-ры и др. [Умняков, 1938].
Кайи. Этноним кайи С. М. Ахинжанов, судя по правильной интерпре-тации монгольских слов, по всей вероятности, знал монгольский язык и тол-ковал данное слово как разновидность монгольского глосса змея. Перевод верный. В современном монгольском слово каи означает чешуя ¬– «хайрс – чешуя» [Лувсандэндэв, 1957. С. 500], известно, что змеи имеют чешую, что-бы ползать. Заметим, что слово кайи на самом древнем среди тюркских язы-ков – киргизском означает «скользить, скользский» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 324]. Змеи не только сбрасывают чешую, но и скользят по земле.
Ползающий по земле или сбрасывающий чешую на землю вероятные жуань-жуани (по-китайски), авары по-монгольски и есть кумо-си.
Догадку В. В. Григорьева обосновал П. Пелльо, выводы которого рас-смотрены выше. В. Ф. Минорский высказался в поддержку П. Пелльо. Так же, как и К. Г. Менгес, который писал: «Этот этноним si-yiei сохраняет в со-временном кантонском диалекте свою более древнюю форму «haj», и таким образом народ си, возможно, тот же самый, что и «Qai – Каи» [Менгес, С. 71].
Российский этнограф Г. М. Василевич пишет в подтверждение сказан-ному К. Г. Менгесом: «Китайские источники дают два этнонима кумо+хи (IV-VI вв.) и кима+ки… В X-XI вв. мы встречаем этноним кимаки уже в пер-сидских источниках» [Василевич, 1946. С. 45].
На мнении вышеназванных авторов основана правильность выводов С. М. Ахинжанова, к которому присоединяемся и мы.
Подытоживая сказанное, приведем цитату из произведения С. М. Ахи-нжанова: «…сведения о кимаках и кумоси (кумо>kymo>kuo>mak>kumak+си –si<yiei) известие Тамима ибн Бахра о проживании кимаков «налево», т.е к востоку, северо-востоку от уйгуров и Рашид ад-дина о обитании племен ку-мук-атыкуз и лун (дракон) в местности Кима, т.е. также вблизи земель уйгу-ров, где обитали племена кумоси, имевшие согласно китайским источникам на запад от себя земли уйгуров; указание Гардизи о бегстве кимаков на Ир-тыш и горный регион, примыкающий к нему, где, согласно авторитетному утверждению Махмуда Кашгарского, не было народа под именем кимак, на их месте он размещает племя каи и где, по данным Беруни, проживали кума-ки, – все это позволяет нам в настоящее время вполне обоснованно утвер-ждать тождество племени, известного в книжной традиции мусульманской письменности под именем кимак, народу каи, а также определить первона-чальное местообитание кимаков, под именем кумоси, в Восточной Монголии и Западной Маньчжурии по соседству с киданями.
Обитая на территории, населенной преимущественно народами мон-гольского этнического круга, кумоси были, по всей вероятности, нетюрко-язычны. Китайские источники почти не отличают кумоси от киданей, монго-лоязычность которых не вызывает сейчас ни у кого сомнения. По «Вэйшу», «Владение киданей находится к востоку от кумоси, с которыми они одного корня, но разной ветви». Общность происхождения этих двух народов также подтверждается источниками. «Си, так же (как и кидане) относятся к (этниче-ской группе) дунху» и «кидани и сисцы понимают язык друг друга и факти-чески составляют одно государство». Л. Лигети писал: «Как известно, народ дунху, который раньше ошибочно отождествлялся с тунгусами, после по-ражения в войне с сюнну разделился на две части: ухуань и сяньби. О по-следних китайские источники в 45 г. н.э. приводят довольно подробные све-дения… из них выделились, с одной стороны, племена си (кумохи) и кидане, с другой стороны, несколько позже ветвь ажа. Союз этих племен, начиная с VII-X вв. назывался шивей». Таким образом, можно предположить принад-лежность народа кумоси к протомонгольскому сяньбийскому племенному союзу» [Ахинжанов, 1989. С. 112-113].
Далее С. М. Ахинжанов, ссылаясь на сказанное М. Кашгарским, пишет: «…новой родине на берегах Иртыша, что не могло пройти мимо вниматель-ного наблюдателя, каким являлся Махмуд Кашгарский, отметившего, как нам уже известно, что у народа каи (т.е. кимаков), так же как и у татар, ябагу «свой язык», и в то же время они хорошо владели тюркской речью» [Ахин-жанов, 1989. С. 119].
Средневековый мусульманский историк Мухаммад Ауфи, как и Мерр-веруди, сообщает, что кумоси-кимаки существовали одновременно и на снежных территориях: «К северу от них (от киргизов – Ш.А.С.) расположе-ны степи каи и кимаков, а к западу земли ягма и карлуков» [Ауфи, рукопись ГПБ, ПНС. 232, п. 470].
Вероятно, одновременное упоминание кайи и кумоси-кимаков объясня-ется тем, что какой-то род или роды кумоси-кимаков во времена Мухаммада Ауфи, жило обособлено от других племен – ими, имаков, татар, баяндуров, кыпчаков, ланиказов и аджаладов, относящихся к кумоси-кимакскому кругу. Также Ауфи упоминает как отдельные племена карлуков и ягма, мы уже зна-ем, что они близкородственные народы.
Другой выдающийся ученый-историк Z. V. Togan выводит племя каи из монгольского племени кыят [Togan, 1946], что также верно, этноним кыят, вероятно, также происходит из монголоязычного слова «хайрс – че-шуя». На монголоязычии слово «кыят» произносится через звук «х» – ха-ят», слово во множественном числе, потому и окончание «т».
Оставшиеся в Восточной Монголии кыяты, не присоединившиеся к ку-моси в их откочевке в долину Иртыша в VII в., сыграли в XII-XIII вв. значи-тельную роль в становлении монгольской империи Чингисхана.
Племя «кумоси-кимаки-каи-кыяты», по всей вероятности, часть монго-лоязычного народа «ухуань-увань-авар» [Пуллиблэнк, 1986. С. 32], насе-лявшего восточную часть Монголии и Западную Маньчжурию, т.е. та часть авар, не покинувших исконные земли, а оставшихся на месте в VI в. в период до и во время становления тургутского государства. Потому что вероятным тотемом авар, как и у кумоси-кимаков, был змей-дракон. Китайцы, видимо, поэтому их называли жуань-жуани (ползающие черви) – ухуань-увань-авары.
Но может быть, часть кайи-кыятов вернулась на родину – Восточную Монголию в VIII-IX вв. (см. ниже).
Этноним кумоси-кимаки, выше мы писали, почти полностью исчез с ис-торической арены к ХII в., но в отдельных письменных источниках остался, например, такой наблюдательный путешественник XIII в., каким был Гильом де Рубрук, писавший в своем «Путешествии в восточные страны»: «…в тех землях, через которые мы проехали, до занятия их татарами жили команы кыпчат» [Рубрук, 2008. С. 337]. Видимо, потомки кумоси-кимаков все же представляли себя отдельным народом и самоидентифицировали как кумо-си-кимаки-команы, несмотря на то, что перешли к XI-XII вв. на кыпчакский язык, забыв свое монголоязычие. Племена каи, емеки и другие потомки ку-моси-кимаков-команов продолжали жить в пределах единого этнополитиче-ского объединения с кыпчаками, раз упоминаются с ними вместе и стали по-чти единым народом.
У византийских писателей кумоси-кимаки-команы фигурировали, ду-маем, под своим именем «команы», а не кыпчаки, что так и осталось до нашего времени под наименованием «komanen». Труд немецкого историка И. Маркварта называется «Uber das Volkstum der komanеn».
По мнению С. М. Ахинжанова, тюркоязычное племя «кыпчак» не от-личают от монголоязычного племени кумоси-кимак-каи» [Ахинжанов, 1989]. По нашему мнению, слово «komanen» ближе к кумоси-кимаки, чем «кыпчак-кыпчат». По свидетельству М. Кашгарского, видимо, в XI в. кумоси-кимаки-каи были двуязычными, думаем, знали тюркский и монгольский, и лишь в XI-XII вв. перешли окончательно на тюркский – разновидность киргизского языка – кыпчакский. До момента ассимиляции кыпчаками кумоси-кимаков говорить только о тюркоязычных кыпчаках, думаем, несправедливо. Во многом благодаря кумоси-кимакам кыпчаки стали известным племенем – народом. Особенно велика роль кумоси-кимаков в становлении государства турок-сельджуков и турок-османов.
С. М. Ахинжанов пишет: «Исходя из сказанного, можно предполо-жить, что довольно значительное по времени пребывания народа каи в тюр-коязычной этнической среде и в центрально-азиатский период их истории не могло не наложить на них своего отпечатка, и ко времени Махмуда Кашгар-ского, т.е. к XI в. они уже «хорошо знают тюркский», в то же время не забыв своего родного языка, а это исходя из всего вышеприведенного, скорее все-го, язык монгольского лингвистического ареала, к которому принадлежали и татары, объединяемые в китайской географической литературе общим со-бирательным названием шивэй, возможно и сами кимаки (каи) отождествля-лись в ряде источников с татарами. Поэтому кимаки, согласно информации Гардизи, оказались потомками и родственниками татар. В свете всего ска-занного любопытен факт, свидетельствующий об этнической близости кима-ков (каи) и татар. Восточными соседями каи, согласно источникам, были ки-дани. В отчете китайского посла Ван Янь-дэ, посетившего Уйгурское тур-фанское княжество в последней четверти Х в., при описании начальной ста-дии его посольского маршрута, проходившего через западные части Мань-чжурии и восточные регионы Монголии, т.е. через этнические регионы, где по преимуществу обитали племена монгольского лингвистического круга, говорится: «Затем миновали племя волянхэтэ… Это были земли уйгуров при династии Тан. Потом проехали земли племени дачун тайцзы, граничащие с киданями. Местное население… из кобыльего молока приготовляет вино, от которого пьянеют». Слово «дачун» в переводе означает «великие змеи». С этими змеями кидани вели постоянные многолетние войны, но в конце кон-цов все же одолели их. Подобная канва событий, если помнить об истинном положении дел в восточной части Центральной Азии в интересующий нас период, может прилагаться только к этническим коллизиям между кумоси и киданями, которые согласно китайским источникам, «постоянно нападают друг на друга». Нам представляется, что в данном случае перед нами пря-мое тождество между кумоси (кимаки+каи) и народом змей. Исходя из всего сказанного, уместно предположить, что змей был тотемным животным опре-деленного крупного этнического коллектива, приобретшего известность в источниках того периода по имени народ змей» [Ахинжанов, 1989. С. 114-115].
Этноним уран, встречающийся у Мерверруди при описании племен, входящих в кумоси-кимакское государство, по нашему мнению, является монголоязычным словом «уран – мастерство, художество, искусный, ма-стерский, изящный, хитрый и т.д.» [Лувсандэндэв, 1957. С. 457]. Вероятно, свое название племя уран получило по имени или по занятию родоначаль-ника (основоположника) племени [Никонов, 1970. С. 24].
Племя уран, вероятно, возникло из кумоси-кимакского круга племен и родов за счет естественного прироста, потому что этноним уран больше ни-где не встречается в монголо-тюркской среде ни в тот момент, ни позже. Есть другое мнение, например, С. М. Ахинжанов считает, что слово «уран» вос-ходит к древнетюркскому слову «urun – приникать, прижиматься» или «…с тюркским глаголом «opa – наматывать, обматывать, мотать» [Ахинжанов, 1989. С. 117] и пишет: «Возможно этноним уран, обозначающий достаточно известный в Евразии народ «змей», возник, появился в обиходе и стал до-стоянием определенного круга информаторов-современников из-за особен-ностей религиозно-магического мышления, столь обычного для периода средневековья в тюркско-монгольской этнической кочевой среде, связанного с шаманским запретом называть своим настоящим именем определенное племя. Имя являлось тотемическим символом, и поэтому имело магическое значение, члены рода или племени держали личное имя в тайне от всех из опасения, что, узнав их имя, иноплеменники получат благоприятную воз-можность нанести им вред. Так как змей был тотемом народа кимак, воз-можно, на его тюркское название, означающее змею, а именно джилан, был наложен запрет (табу). Оно было заменено именем, максимально близко ха-рактеризующим все основные черты и повадки змеи, но звучащим отлично от всем известного имени джилан. Таким образом, взамен этнонима джилан в письменных источниках появляется этноним уран, имя, означающее тоже змею, но только в завуалированном виде, так как само слово уран означает то, что обматывает или прижимается, т.е. в этих словах проявляется и отра-жается основная характерная сущность змеи…. Этноним уран, встречаю-щийся, что очень существенно, сугубо в кимакско-кыпчакской среде, отра-жая лексику тотемического культурного круга, является эквивалентом мон-гольского этнонима каи и книжных кимаков. Отметим, что под названием уран народ змей стал известен не только как логически следовало бы ожи-дать, с появлением его в сугубо в тюркоязычной этнической среде, уже на территории современного Казахстана, но под этим же термином он был из-вестен и на своей прародине, на стыке Монголии и Маньчжурии, где имя уран в различных вариантах было, вероятнее всего, аллаэтнонимом, т.е. названием, полученным извне, из тюркоязычной среды [Ахинжанов, 1989. С. 117-118].
Племя «уран», считаем, не могло быть племенем «каи». Во-первых, Мерверруди, перечисляя кумоси-кимакские племена, упоминает каи отдель-но от уран как два самостоятельных поколения племени. Во-вторых, на сты-ке Монголии и Маньчжурии имя уран было аллоэтнонимом – названием, полученным извне, из тюркоязычной среды, вряд ли может быть, во всяком случае, вероятность быть аллоэтнонимом ничтожно мала. Ведь тургуты (турки) примерно до VIII в., хорошо знали монголоязычие иначе они бы не употребляли монголоязычные слова и термины (см. выше), поскольку сами тургуты выходцы из монголоязычной среды. Уранам больше неоткуда брать тюркский термин «urun-oрa». В-третьих, большая вероятность, что этноним уран монголоязычный, поскольку он возник в монголоязычной среде.
Племя «баят», вероятно, вошло в состав кимоси-кимакского государ-ства позднее, примерно в веке Х, потому что его нет в первоначальном пе-речне семи племен в приводимой легенде Гардизи. Баяты, видимо, стороннее племя или часть племени, приставшая к кумоси-кимакам. То что это племя или род монголоязычные, говорит монголоязычное окончание «т», тюрк-ское племя с таким окончанием не может быть.
С. М. Ахинжанов считает, что племя баятов внедрилось в кыпчаков в XII в.: «Вероятнее все-таки предположить, что какая-то монгольская ветвь в XII в, действительно появилась в кыпчакской среде, потому она и нашла отображение в источниках. Ведь неслучайно историк Несеви, который был современником и сподвижником Джалал ал-дина, а значит, хорошо знал ис-торию хорезмшахов, со слов последнего их представителя писал, что бабка Джалал ал-дина, мать Мухаммеда Теркен-хатун происходила из байаутов, ветви йемеков. В то же время, согласно Джузджани, она была дочерью хана кыпчаков.
О байаутах мы знаем как о монгольском племени, обитавшем на севе-ро-востоке Монголии, где они были разделены на две ветви: «одну (называ-ют) джадай, ее (же) называют байаут, а другую – кэхэрин – байаут Джадай – речная долина в Монголии, так как стойбища их были там, то они относятся к этой местности и (ее название) стало их собственным именем. А тех, что си-дят в степи, называют кэхэрин-байаут (т.е. степные байауты). Юрты их по реке Селенге… байауты в начале XII в., прикочевавшие в степи Казахстана, заменили местную кыпчакскую династию, которая происходила, по нашему мнению, из племени Ильбари и приняла их название» [Ахинжанов, 1989. С. 200,201].
Считаем, что племя баятов внедрилось в состав государства кумоси-кимаков гораздо ранее XII в. Племя не может войти в состав другого племе-ни-народа и сразу занять господствующее положение. Мать хорезмшаха Мухаммеда Теркен-хатун, как минимум, родилась в середине XII в. в хан-ской семье. Значит ее отец в первой половине XII в. уже был ханом под-властных ему кыпчаков. Становиться ханом без военного столкновения не-возможно. Никакие войны баятов с кыпчаками и кумоси-кимаками не заре-гистрированы персидскими и арабскими авторами. И представить себе войну одного племени, баятов, с государством кумоси-кимаков и кыпчаков, насчи-тывающим с десяток племен, невозможно.
Здесь, вероятно, мы имеем классический образец перехода на кыпчак-ский (киргизский) язык монголоязычных людей в силу неустойчивости и слабости их языка.
Заметим, что слово «кэхэрын – степной» переведено С. М. Ахинжано-вым правильно. Слово «ильбари» может быть истолковано как монголо-язычное, так и тюркоязычное. По-монгольски «илбуурч – льстец, обольсти-тель, обманщик» [Лувсандэдэв, 1957. С. 218], по-тюркски «ильберинки – по-слушный, услужливый, предупредительный» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 298], но, может быть, в своей основе это слово имеет значение «эль – народ, насе-ление, страна, государство» [Абдулдаев, 2003. С. 255].
Баяты, видимо, из-за нехватки пастбищ и воды покинули основную часть племени, т.е. отделились на территории Монголии. Основная часть ба-ятов, вероятнее всего, это племя баятов, кочевавших по р. Толе, вплоть до образования единого монгольского государства в XIII в.
Восточная часть баятов до недавнего времени сохранялась во Внут-ренней Монголии как монголоязычное племя. Если бы это племя было тюр-коязычным, то они бы тюркизовали все окружающее население, как это сде-лали бывшие монголоязычные найманы. Монгольский язык слишком слаб, чтобы противостоять тюркскому.
В заключительной части второй главы С. М. Ахинжанов пишет, что «…кимаки-каи уже к середине XI в. были отюречены и с перходом главен-ства в степях Казахстана с начала II тыс.н.э. к кыпчакам с расширением тер-риториальных притязаний последних на просторы Евразийских степей вме-сте с кыпчаками участвуют в их сложной истории» [Ахинжанов, 1989. С. 146].
Полагаем, главенство в степях к кыпчакам не переходило, а оставалось у кумоси-кимаков-каи до XIII в., т.е. до образования единого монгольского государства. Кумоси-кимаки-каи просто потеряли к XII в. былое свое монго-лоязычие, но продолжали играть главенствующую роль на юго-западном направленнии, смешавшись с сельджуками и тургутами, образовали турец-кие государства в Хорасане, Иране, на Ближнем Востоке и Малой Азии. Об этом свидетельствует тот факт, что в государстве команов и кыпчаков пра-вящие династии, как правило, были из кумоси-кимаков-каев, т.е. монголо-язычные по происхождению.
Это напоминает современную ситуацию в Казахстане, например, неко-торые казахи – кирей, найманы, конгураты и т.д. осознают, что они бывшие монголы, но в то же время – настоящие казахи. Примерно также позициони-ровали себя кумоси-кимаки-каи, потерявшие свое монголоязычие и смешав-шиеся в основном с персами и греками, говорящими на разновидности кир-гизского языка.
6.3. Движение кумоси-кимаков и других племен на юго-запад
Основная причина движения кумоси-кимаков – естественный прирост население и увеличение поголовья скота, что вело к поискам воды и паст-бищ, ремесла и торговля несли побочный прикладной характер. Население в подавляющем большинстве занималось животноводством. С. М. Ахинжанов пишет: «… в конце I тыс.н.э. кыпчакские племена попали в политическую за-висимость от внедрившихся с востока кимаков, которые на рубеже VIII-IX вв. проникли в бассейн Иртыша и постепенно расширили свое влияние далее на запад. Именно к этому времени, вероятно, следует отнести появление в огузском племенном союзе на Сырдарье племен каи и баяндуров.
Добившись политического господства, кимаки вобрали в свое этниче-ское имя наименования подвластных им племен кыпчаков и йемеков и ряд других более мелких общностей, и, таким образом, следует полагать, что кимаки именем собирательным обозначали целый комплекс этнических об-разований на территории Казахстана.
…Однако дальнейшее продвижение кимако-кыпчакских племен на за-пад и юго-запад сдерживалось печенегами и башкирами, которые, вероятно, были еще довольно сильны. Поэтому для борьбы с ними кимаки ищут себе союзников. Такими естественными союзниками для них стали огузы, завер-шившие к началу IX в. процесс консолидации своих племен в государство сырдарьинских ябгу. Заинтересованность в расширении кочевий толкает огузскую аристократию к широкой внешнеполитической активности. Их взгляды, естественно, устремляются в первую очередь на богатые пастбища Приаральских степей. Как видим, экспансионистские планы аристократиче-ской верхушки кимакских и огузских племен на определенное время совпа-дают и направляются против печенегов, борьба с которыми была длитель-ной и упорной» [Ахинжанов, 1989. С. 148, 150].
Б. Е. Кумеков пишет о начавшемся движении кимаков и кыпчаков: «С начала XI в. начинается передвижение кыпчаков в западном и южном направлениях» [Кумеков, 1972. С. 42]. Б. Е. Кумеков не упоминает кумоси-кимаков как будто они в движении на юго-запад не участвовали. Потеря монголоязычия и переход на кыпчакский язык, думаем, приучила к забыв-чивости (не упоминания) кимаков Б. Е. Кумекова и др.
Византийский историк и император Х в. Константин Багрянородный писал: «…печенеги первоначально имели место жительства на реке Атиле, а также на реке Гейхе, имея соседями хазар и так называемых узов. Пятьдесят лет тому назад узы, войдя в сношение с хазарами и вступив в войну с пече-негами, одержали верх, изгнали их из собственной страны и ее заняли до се-годня так называемые узы» [Багрянородный, 1934. С. 15].
Печенеги (баджанак, баджане, баджагарды) отождествляются с бур-зянами и башкирами [Кузеев, 1971. С. 134-135]. Полагаем, что печенеги и башкиры разные народы, потому что автор XI в. М. Кашгарский упоминает их раздельно, т.е. дифференцирует их как самостоятельные этнические общ-ности, но это не исключает вхождение некоторых родов печенегов в состав башкиров.
Печенеги воевать на два фронта против кумоси-кимаков с кыпчаками и хазар с огузами не смогли и вынуждены были отступить на северо-запад, но некоторые печенеги остались на месте и были покорены новыми хозяева-ми их земель – современного центрального и западного Казахстана. Об этом Константин Багрянородный писал «…и доселе остаются среди них печенеги» [Багрянородный, 1934. – С. 16]. Оставшиеся печенеги довольно быстро вли-лись в состав огузов, потому что М. Кашгарский в XI в. и Рашид ад-Дин в XIV в. писали о них как о коренных огузах [МИТТ. Т. 1. С. 309].
С. М. Ахинжанов говорит об оставшихся печенегах и башкирах: «Од-нако несмотря на присутствие этих остаточных родоплеменных групп в сте-пях Приаралья, мы должны констатировать, что в основном этот район в IX-X вв. принадлежал уже не им.
Вытеснив печенегов, огузы заняли покинутые ими места, покорив оставшихся печенегов и башкир. И. Маркварт говорит, что из победы огузов над печенегами извлекли выгоду и их союзники кимаки» [Ахинжанов, 1989. С. 152].
Печенеги, тюркское (вероятно, отделившиеся от киргизов) племя, пере-кочевавшее на территорию центрального Казахстана и юга Западной Сиби-ри из северо-западной Монголии еще до переселения кумоси-кимаков на Ир-тыш или же это племя отделилось от кыпчаков в связи с признанием сюзе-ренитета кумоси-кимаков, т.е. печенеги до экспансии кумоси-кимаков не бы-ли их вассалами. Еще печенегов называют кенгересами [Кумеков, 1972. С. 58].
Конкретный племенной состав огузов неизвестен, но большая вероят-ность того, что это часть ди-гаогюй-хойху, т.е телэских племен. До Х в. они занимали среднее течение р. Сырдарья, это те хойхуские (огузские) племена, которые совместно с кумоси-кимаками изгнали большую часть печенегов с территории Казахстана. Другие огузские племена кочевали в Поволжье, их кочевья доходили до рек Урал и Иртыш [Minorsky, 1937. Р. 103]. Но в Х в. огузы после изгнания печенегов занимали огромную территорию от р. Сыр-дарьи до Поволжья, т.е. ареал их кочевий тянулся от р. Сырдарьи через Центральный и Западный Казахстан, включая часть Приаралья и Поволжья. Ал-Истахри писал: «Пределы страны огузов – то, что находится между ха-зарами и кимаками, страной карлуков и булгар» (выделено – Ш. А. С.) и границами мусульманских стран…» [ВСА. Т. 1. С. 9].
Напомним читателю, что, по нашему мнению, огузы – часть телэских племен, покинувших провинцию Ганьсу и Монголию еще в IV в. н.э. [Позд-неев, 1899] и, вероятно, продолжавших переселяться в поисках воды и паст-бищ в Казахстан и Поволжье. Условная граница между кумоси-кимаками и огузами проходила по горам Улутау и р. Кенгир [Ахинжанов, 1989. С. 154], это в IX-X вв.
Взаимоотношения между кумоси-кимаками и огузами были большей частью добрососедские. Автор «Худуд ал-Алам» писал: «…когда между ни-ми мир, они откочевывают зимой к гузам»[Minоrsку, 1937. P. 99]. С. М. Ахинжанов пишет: «Такие добрососедские отношения сложились, возможно, на основе военного союза гузов и кимаков против печенегов в конце IX в., о котором мы говорили выше» [Ахинжанов, 1989. С. 155].
Анонимный автор Х в. н.э. «Худуд ал-Алам» относительно IX-X вв. писал: «На юге от нее – реки Иртыш и Атиль, на западе – некоторые из кып-чаков и частью необитаемые страны севера. К северу она граничит с земля-ми, где никто не проживает. В их стране… много племен… Царь кимаков называется кахан. Он имеет одиннадцать сборщиков налогов в подвластных областях» [Minorsky, 1937. Р. 100].
Автору «Худуд ал-Алам» не верить нет оснований: в государстве ку-моси-кимаков сосуществовало множество племен и этносов, видимо, как монголоязычных, так и тюркоязычных. Возможно, среди кумоси-кимаков и кыпчаков проживали некоторые самодийцы и ираноязычные.
Этнический полиморфизм государства кумоси-кимаков характеризует их как людей и как государство толерантных, чуждых всякой ксенофобии. Впрочем, это характерная черта всех монголоязычных народов.
Автор «Худуд ал-Алам» называет еще один район проживания кумо-си-кимаков, помимо Иртыша, Кыркырхан (Кыркархан): «…жители которого некоторыми обычаями похожи на киргизов» [Ахинжанов, 1989. С. 157]. С. М. Ахинжанов считает, что «Обитатели этой области, судя по характеристи-ке, находились в близком соседстве с какой-то частью киргизов, от которых заимствовали ряд схожих черт» [Ахинжанов, 1989. С. 157].
Видимо, к Х или к XI вв. кумоси-кимаки, особенно жители восточной части государства, несколько веков жили по соседству с киргизами и начали в них ассимилироваться, но не совсем, а лишь переняли некоторые обычаи, возможно, освоили и язык. То, что кумоси-кимаки, находясь в рамках соб-ственного государства, перенимали некоторые киргизские обычаи, подтвер-ждает наше предположение, что монголоязычные могут ассимилироваться в своих подданных, несмотря даже на господствующее положение.
В целом, территория государства кумоси-кимаков и кыпчаков в IX-X вв. «охватывала земли от Алтайских гор на востоке до р. Урал на западе, от южной кромки Западной Сибири (от границы лесов на севере) до низовьев Чу и Таласа на юге» [Ахинжанов, 1989. С. 164].
Южнее кумоси-кимаков обитали карлуки, чуть позже, видимо, к Х в. – ягма, ябгу (еха – большие или старшие) и другие тургуты, юго-восточнее – уйгуры и потомки тохаров, юго-западнее их располагалось сначала госу-дарство Саманидов, затем его сменил Хорезм. Б. Е. Кумеков отмечает, что: «…карлуки весьма рано (в VIII-IX вв.) перешли в район Средней Сырдарьи [Кумеков, 1972. С. 58].
По определению И. Маркварта, карлуки отделялись в то время от ку-моси-кимаков пустыней, песками к югу от оз. Балхаш [Marguart, 1903. b. 81].
К западу от кумоси-кимаков раполагались огузы и печенеги. После из-гнания печенегов в Поволжье и южно-русские степи полными хозяевами среднего и нижнего течения Сырдарьи, Приазовья, включая територии до Каспия и Приуралья, стали огузы, как и уйгуры, бывшие теле-хойхуские племена. Резиденцией огузского ябгу (старшего) являлся Янгикент – в устье Сырдарьи [Ахинжанов, 1989. С. 169]. Начиная с IV в. часть огузов переко-чевала на территорию Семиречья, Центрального и Западного Казахстана, в Предуралье и в Поволжье. Огузы раньше кумоси-кимаков освоили назван-ные места, если последние, по нашим предположениям, появились с разре-шения тургутов в VII, то огузы в IV в. [Позднеев, 1899] . Соответственно, огузы раньше кумоси-кимаков тюркизовались, т.к. в Западной Монголии они вобрали в себя достаточное количество киргизских родов [Шабалов, 2014], кыпчаки жили севернее, огузы в своем движении вряд ли могли их встретить.
С. М. Ахинжанов, ссылаясь на М.Кашгарского, пишет о западных ру-бежах кыпчаков XI в.: «О западных границах кыпчаков дают представление следующие слова Кашгарского: «Итиль – название реки в стране кыпчаков». Район Аральского моря отмечен на его карте как «обиталище огузов и кып-чаков» [Ахинжанов, 1989. С. 175].
Полагаем, что написанное М. Кашгарским, относится к кумоси-кимакам, которые обитали с огузами и кыпчаками, потому что среди их со-седей были наиболее лояльными к огузам, во-первых, во-вторых, кыпчаки к XI в. не освободились от кумоси-кимаков.
А. Ю. Якубовский отождествляя огузов и туркмен, писал: «До XI в. и даже позже туркменский, или огузский, народ жил на средней и нижней Сырдарье, а также в районе между Эмбой и Яиком» [Якубовский, 1947. С. 48], что не совсем верно. Тургуты или туркмены не совсем огузы, а лишь со-ставная часть тургутов или туркмен, ниже мы рассмотрим их сложный со-став.
Сложный состав западных тургутов далее подтверждает сам А. Ю. Якубовский, говоря, что в их числе не только огузы: «Нанеся в 563-567 гг. смертельный удар эфтаметам, тюрки не выгнали из районов их поселения и не перебили их всех. Оставшись на местах прежних кочевий, эфтаметы сме-шались с пришедшими сюда тюрками, язык и имя которых они и приняли. Неслучайно и арабы путали тех и других, применяя к ним до известного времени то имя эфтаметов, то тюрок» [Якубовский, 1947. С. 53-54].
В начале XI в. кумоси-кимаки и кыпчаки подходят к северо-восточным рубежам Хорезма на Сырдарье: «Впервые о появлении кыпчаков на грани-цах этого государства сообщает Бейхаки при описании событий 1030 г., ко-гда хоремшах Алтунташ (1017-1032) отказался возвратиться во двор Ма-хмуда Газневийского, мотивируя свой отказ в письменном виде, между про-чим, следующим: «А кроме того, вчера вечером пришло письмо от ходжи Ахмеда сына Абд-ас-самада кедхудая, что кечаты, джиграк и хифчак волну-ются… как бы не случилось беды». Как видим, хорезмшаху Алтунташу приходилось отражать набеги соседних кочевых племен, которые даже про-сачивались в пределы самого Хорезма» [Ахинжанов, 1989. С. 174].
Кроме внутренней причины, обусловленной естественным ростом населения и поголовья скота и в связи с этим потребностью в воде и новых пастбищах, существовала еще внешняя причина – движение номадов. О движении племен в X-XI вв. с востока на запад писал Шараф ал-Заман ал-Марвази: «Среди них есть группа (людей), которые называются кун, они прибыли из земли Китай, боясь китайского хана. Они были несторианскими христианами. Свои пастбища они покинули из-за нехватки земель… Из их числа был Акинджи ибн Кочкар Хорезмшах. Их преследовал народ по име-ни кай. Они многочисленнее и сильнее их. Они прогнали их с этих (новых) пастбищ. Затем они (куны) пошли на земли шаров, а шары ушли в землю туркмен. Туркмены переместились на восточные земли гузов, а гузы переме-стились в земли печенегов поблизости от берегов Армянского (Черного) мо-ря» [Minorsky, 1942. Р.18].
Движение племен в Х в. началось с образования в Монголии и части Маньчжурии государства монголоязычных киданей. Киданьское государ-ство быстро переросло в империю, которая включала, помимо Монголии, часть Маньчжурии, юг Восточной Сибири и Северный Китай, называлась она по-китайски – империя Ляо. Монголоязычность киданей и более ранних табгачей, с небольшими перерывами правивших в северном Китае с 386 по 907 гг. до недавнего времени оспаривалась некоторыми российскими исто-риками. Объясняется это, на наш взгляд, просто – незнанием языков.
С. М. Ахинжанов переселение племен объясняет следующим образом: «…переселение начали куны, бежавшие от Китай-хана, т.е. от киданьского императора, в другое место в поисках пастбищ. Только после обоснования на новых землях куны подверглись нападению более могущественного пле-мени по имени каи. Согнанные с новых земель, куны устремились на запад-ных соседей из племени шары, которые в свою очередь сдвинули с насижен-ных мест туркмен, ушедших в земли огузов, которые передвинулись в обла-сти, населенные печенегами (выделено – Ш. А. С.). …В результате расшире-ния границ этой державы на запад в Центральной Азии произошли этниче-ские и политические перегруппировки, следствием чего явилась цепь мигра-ции, охватившая огромную территорию с Дальнего Востока до берегов Чер-ного моря» [Ахинжанов, 1989. С. 179].
Далее С. М. Ахинжанов, ссылаясь на А. Н. Кононова, пишет, что тамга (печать, клеймо или тавро [Лувсандэндэв, 1957. С. 388]) у племени каи, хи(си) и огузского племени каи, совпадают: «Источники сообщают, что язык каи был близок к киданскому языку. Имея в виду это обстоятельство и пом-ня, что восточные кидани были монголоязычными, можно обратиться к са-мому имени каи с позиции монгольского языка. При этом окажется, что в диалектах современного монгольского языка термин «каи» означает змею. Серьезным подспорьем является очень редкая возможность сопоставить там-ги отдаленных группировок этого племени. В китайском источнике VIII в. тамга каи (хи) изображена в виде змеи. Та же тамга обнаруживается у пле-мени каи, внедрившегося в состав огузского объединения на Сырдарье» [Ахинжанов, 1989. С. 180-181].
Мы видим, что племя каи или часть племени внедрилась в огузов на Сырдарье и стала называться огузским племенем, но с тем же тотемом – зна-ком змеи.
Племя кун, вероятно, телэское-хойхуское (огузское) племя хунь, о ко-тором говорят китайские династийные хроники «Вэйшу», «Суйшу» и «Тан-шу» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 214, 301], [Позднеев, 1899. С. 47]. Племя хунь обитало в центральных и восточных районах Монголии, недалеко от кида-ней. Создание киданьской империи означало новые поборы и налоги, для мужчин службу в киданьской армии и прочие принудительные работы. Воз-можно, чтобы избежать этого, хунны (куны) решили откочевать за пределы империи киданей.
Хунь-куни после конца IX в. не перестают упоминаться в династийных хрониках под названием куны-каник-каныки уже у мусульманских авторов.
С. М. Ахинжанов, ссылаясь на Марвази, считает, что куны – отделив-шаяся часть от киданей, осколок киданьских племен [Ахинжанов, 1989. С. 181-182]. В Ляо-ши племя с названием кун или хунь не встречается в составе киданей. Племя хунь (кун) согласно династийным хроникам «Вэйшу», «Суйшу» и «Таншу» относилось к дили-телэ-гаогюй-хойху (огузским) поко-лениям [Позднеев, 1899], [Бичурин, 1950. Т.1] и сохраняло, вероятно, мон-голоязычие [Marguart, 1914]. После Х в. племя хунь (кун) не встречается на территории Монголии и Китая, а после XI в. на территории Казахстана, Средней Азии, Ирана и России. Вероятно, племя хунь (кун) превратилось в огузское племя каников-кыныков, откуда вышли сельджуки.
Также С. М. Ахинжанов приводит слова Бируни и Махмуда Кашгар-ского о том, что в XI в. в Семиречье обитали туркмены: «Замечание же Би-руни о том, что в Семиречье обитали туркмены, снимается показаниями Ма-хмуда Кашгарского, согласно которому карлуки, действительно проживав-шие в Семиречье, тоже назывались туркменами». В примечании С. М. Ахи-нжанов добавляет: «Кроме того, в одном месте упоминаются «карлукские туркмены» [Ахинжанов, 1989. С. 187]. И это подтверждается китайской ди-настийной хроникой «Таншу» (на самом деле в «Таншу» описывается исто-рия китаезированной табгачской династии Тан – 618-907 гг.), которая со-общает, что «Гэлолу (карлуки) (разрядка – Ш.А.С.) произошло из тукюеско-го дома…» [Бичурин, 1950. Т.1. С. 347]. Слова Бируни и М. Кашгарского, в свою очередь, подтверждает более поздний автор XVII в. Абульгази: «Ближе всех (других) людей к туркменам жили китаи, кангалы и найманы. Эти или стали нападать на оставшихся туркмен. Туркмены покинули все эти юрты – Иссык-куль, Алмалык, Сайрам, горы Улуг-таг и ушли в устье реки Сыр. Государя своего они посадили в Янгикенте, а сами летовали и зимова-ли по обеим сторонам Сыра» [Кононов, 1958. С. 37].
С. М. Ахинжанов подытоживает передвижение кочевых племен в XI в.: «Таким образом, у границы Византии затухает волна той миграции, всплес-ки которой зародились далеко на востоке. Хотя расширение границ госу-дарства Ляо и послужило толчком для движения племен, ибо из их среды вышла группа киданей, осевшая в Восточном Туркестане, основные события были связаны с движением кимакских племен, которые объектом своих за-хватов избрали Семиречье.
Это движение осуществлялось двумя ветвями. Южная, известная как движение сельджуков, шла через Среднюю Азию, Иран, Малую Азию. Се-верная шла через степи Восточной Европы» [Ахинжанов, 1989. С. 189].
ГЛАВА 7. СЕЛЬДЖУКИ НА ЗАПАДЕ СРЕДНЕЙ АЗИИ
И В ХОРАСАНЕ
7.1. Появление сельджукидов в Средней Азии
Сельджукиды как политическое и этническое явление образовались во второй половине X в. в ходе борьбы номадов с Караханидами, Саманидами, Газневидами и огузами в Средней Азии и в северном Хорасане. К XI-XII вв. во времена своего могущества государство сельджуков превратилось в им-перию, включавшую западную часть Средней Азии, Иран, часть Афганиста-на, Закавказье, Переднюю и Малую Азию.
Политическая история эпохи сельджукидов характеризуется падением Газневидов (962-1186), Буидов (945-1056), заметным ослаблением Аббасид-ского халифата (750-1258), уменьшением Византийской империи, у которой были отняты восточные и средиземноморские территории, началом кресто-вых походов и борьбой с Фатимидами Египта.
В 1055 г. султан Тогрул-бек (1038-1062) занял Багдад и Сельджукиды установили контроль над Аббасидскими халифами.
В 1071г. султан Алп Арслан (1062-1073) победил византийского импе-ратора Романа IV Диогена (1067-1071) в битве под Манцикертом и на зем-лях, отвоеванных у Византийской империи, Сельджуки создали Румский султанат. Византийской империи все труднее было остановить сельджуков, и она обратилась к правителям Западной Европы и папе Римскому за помо-щью, что послужило поводом для наступления на восток европейцев и были основаны христианские государства, такие как Эдесское графство, Антио-хийское княжество и Иерусалимское королевство. Во второй половине XII в. крестоносцы проиграли сельджукам и курдам Салах ад-Дина (Саладоха) (1174-1193) из династии Айюбидов.
Образование государства сельджукидов имело всемирное значение и оставило след в истории многих народов.
История сельджуков привлекала и продолжает привлекать внимание ученых как Востока, так и Запада. Из известных разнородных источников первенствующее значение имеют произведения арабских, персидских и тюркских авторов Средневековья. Характеристики их даны в работах Э. Блоше, И. Маркварта , З. В. Тогана, И. Кафесоглу, М. Ф. Кёпрюлю, Н. Аси-ма, М. А. Кеймена, К.Каэна и других ученых. Из российских ученых следует отметить В. В. Бартольда, В. А. Гордлевского, И.Ю. Крачковского, А. В. Якубовского, Л. А. Рослякова и др. Истории сельджуков также посвящены работы К. А. Арендс, С. Г. Агаджанова, Г. М. Курпалидис, Т. Г. Райс, Д. Е. Еремеева, М. С. Мейер, Р. А. Гусейнова, В. М. Запорожца и др.
Наличие всесторонней и обширной литературы позволяет нам акцен-тировать внимание на главном и нужном направлении в соответствии с це-лями нашей работы. Мы будем давать краткий обзор нарративным и доку-ментальным исследованиям, которые по тем или иным причинам были рас-смотрены предыдущими авторами и, как нам кажется, противоречат объек-тивной истине.
Кто же такие сельджуки? Историки и этнографы по-разному опреде-ляют генеалогию первых сельджукидов. Существует несколько теорий и ги-потез об их генезисе.
Некоторые исследователи считают, что сельджуки Средней Азии обра-зовались из монгольского племени сальджуит. Сторонниками этой теории являются Э. Блоше, выдающийся немецкий историк И. Маркварт, турецкий ученый Н. Асим и др.
Например, Н. Асим полагает, что сельджукиды являются выходцами из кераитов или найманов, исповедовали христианство. Основоположником рода был Сельджук (Салджик, Салчик), служивший одному из тюрко-монгольских вождей Центральной Азии, не поладивший со своим покрови-телем. В Х в. он с соплеменниками откочевал в Маверннахр. По мнению Н. Асима, Сельджук и его люди овладели Джендской областью в 962 г. и при-няли ислам.
По мнению венгерского ученого Л. Ресони (L.Rasonyi), слово «сельд-жук» произошло от ледника Сельтау на Памире (Каратегине), где в IX в. жили огузы. Название «Сельчюк», по мнению Л. Ресони, произошло от сло-ва «сель» с аффиксом «чюк», применяемыми туркменами, или топонимиче-ское имя превратилось в личное, в последующем в название племени [Горд-левский, 1940. С. 22]. Мнение Л. Ресони несостоятельно по следующим осно-ваниям.
Во-первых, монголоязычное племя хунь-куны-каники-кыныки, род сельджуков, выходцы из этого племени вряд ли знали местность Каратегин, в частности, ледник Сельтау остается значительно южнее пути их миграции из Монголии. Кыныки, вероятно, пришли в Туркестан северным (средним) путем, т.е. через Джунгарские ворота, их конфликт с кумоси-кимаками-кайи, жившими на р. Иртыше, зафиксирован в многочисленных средневековых хрониках и свидетельствует об этом пути.
Название Каратегин – монголо-тюркское: кара – черный, тегин – принц.
Кайи присоединились к сельджукам в XI в., видимо, по пути разгромив сырдарьинских ябгу.
Во-вторых, мы не встречали в туркменском и турецком языках умень-шительную приставку «чюк».
По мнению выдающегося турецкого историка З. В. Тогана генезис сельджуков связан с «хазарскими» тюрками [Тоgan, 1939, b. 26-28]. В дру-гой работе З.В. Тоган сельджуков определяет как «хазарских огузов» [To-gan, 1946. C. 174-176]. Он, опираясь на «Малик-наме», считает, что сельд-жуки происходят из огузов. Сначала Сельджукиды были на службе у огузских ябгу, потом, в конце Х в. огузо-сельджукские племена основали свое владение на Сырдарье.
К. Каэн [Кahen, 1958] не согласен с З.В. Тоганом и др., считает упоми-нанание в «Малик-наме», на который ссылались З.В. Тоган и др., «хазарские цари» – сюзерены первых сельджукидов, не могут считаться правителями хазарского каганата. В «Малик-наме» слово «хазар» не содержит реально-го этнического наполнения.
М. И. Артамонов считал, что точка зрения «хазарские огузы» опро-вергается отсутствием в источниках после VII в. титула «ябгу» у хазар [Ар-тамонов, 1962. С. 420].
По мнению А. Ю. Якубовского [Якубовский, 1937. №4. С. 921-942], А. А. Рослякова [Росляков, 1951. №3. С. 38-42] и др. сельджуки происходят из огузов нижнего течения Сырдарьи. В Х в. огузы мигрировали на юг и в XI в. дошли до Хорасана. Причиной миграции было расширение пастбищ, кроме того, на миграционном движении сказалась сложная внешнеполитиче-ская обстановка конца Х-начала XI вв.
А. А. Семенов считал, что слово «сельджук» происходит из «персид-ского глагола саль бэстэн – связать плот из камыша… уменьшительный суффикс чик в тюркских языках может ассимилироваться с именами на чи, а от слова сальджи – «перевозчик, плотовщик – пренебрежительное плотов-щичешко, мастеришко плотов…» [Семенов, 1946. С. 17-18].
А. А. Семенов, видимо, не совсем верно излагает материал. Во-первых, уменьшительный суффикс чик в тюркских языках может ли ассимилировать-ся с именами на чи? Во-вторых, в описанных источниках предки сельджуков и сами сельджуки, жившие в Х в., не значатся плотовщиками и перевозчика-ми на плоту, они были номады, а не оседлые плотовщики.
По сообщению «Малик-наме» и Абу-л-Фараджа [Farag, 1945. C. 292-293] и других источников, предком сельджукидов был Тугаг. По Ибн-Хассулу [Azzavi,1940. С.39], основателем рода был Сырчак.
Автор «Сельджук-наме» Захир ад-Дин Нишапури писал, что предком Сельджукидов был Керекучи и сын его Тугшармыш. Нишапури писал: «Сельджук ибн Лукман происходил из рода Тугшармыша, сына Керекучи-ходжи из племени (уруг) и кости кынык. (Керекучи-ходжа) был мастером по изготовлению кибиток (хыргах тараш) у тюркских царей. [Цит.: Агаджанов. 1969. С. 166].
В сноске С. Г. Агаджанов указывает, что Лукман имя Тугага, произо-шедшего по вине переписчиков «Сельджук-наме».
Далее С. Г. Агаджанов пишет: «Сравнительно-исторический синтез, таким образом, дает возможность заключить, что Cарчык-Тугаг не был ос-нователем династии сельджукидов. В генеалогическом списке этой фамилии до Сарчыка значатся имена Керекучи-ходжи и Тугшармыша, не имевших знатного происхождения» [Агаджанов, 1969. C. 168].
По версии С. Г. Агаджанова, если Сарчык-Тугаг не является родона-чальником сельджукидов, то остаются: Керекучи, сын его Тугшармыш, сын Тугшармыша Сельджук, что вполне правдоподобно. Может быть, «Малик-наме», Абу-л-Фарадж Тугшармыша путают с Тугагом и получается с мон-гольского «знаменосец», вместо «суетливый».
Антропоним «Керекучи», как объясняет С. Г. Агаджанов, является тюркским словом «кереку», при этом он ссылается на А. Габэна [Gabain A. Altt;rkische Grammatik. Leipziq, 1950]. В Древнетюркском словаре такого слова нет, почему-то оно не вошло в словарь и осталось неинтерпретирован-ным. На самом деле слово «кереку», как нам кажется, является общим мон-голо-тюркским. На монголоязычии оно произносится через «х» – «хэрэхэ – перевязывать крест-на-крест, сплетать, связывать сплетением, связывать прочно» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 525], [Лувсандэндэв, 1957. С. 592], по сути – решетка.
На тюркском (кирг.) «керече – деревянная решетка юрты» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 377].
Антропоним «Тугшармыш» объясняется с монголоязычия словом «тугшарха – суетиться» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 254], отсюда «тугшармаш – суетливый». Но может быть Тугшармыш от слова «тугшан – знаменосец» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 254], «туг – знамя» [Лув-сандэндэв, 1957. С. 421]. Вероятность происхождения от слова «туг», мы думаем, мала, предпочтительнее – «тугшармыш – суетливый». Видимо, это кличка, которая была получена уже взрослым человеком.
Тюрки не употребляют слова «туг» в значении «знамя», применяется слово «туу», сходное с монголоязычным «туг». Турки в значении слова «знамя» употребляют «байрак», слово персоязычное.
По всей видимости, Тугак и Тугшармыш одно и то же лицо, источники по-разному называют отца сельджука. Тугак, видимо, сокращенное имя от Тугшармыша. По-монгольски получаются разные слова с первым слогом Туг – знамя, отсюда Тугак – знаменосец, а Тугшармыш – суетливый. Тугшармыш знаменосцем не мог быть, он был мастером по изготовлению кибиток – хыргах тараш, по свидетельству «Сельджук-наме».
С. Г. Агаджанов, опираясь на источники «Малик-наме», «Сельджук-наме» и др., пишет: «Согласно «Малик-наме», после смерти Тугага остался малолетний сын по имени Сельджук. Правитель, которому служил его отец, взял мальчика на воспитание в свой дворец. Байгу окружил сына Тугага особой заботой, почетом и вниманием. Сельджук вскоре подрос и стал од-ним из любимцев царя, который приблизил его к себе. Благодаря уму и большой щедрости сын Тугага завоевал симпатии высших сановников и вельмож. Несмотря на свой юный возраст, Сельджук получил звание сюба-ши и стал главным предводителем войска…
Дальнейшие рассказы, приведенные в Малик-наме», свидетельствуют о том, что усилившейся фамилии сельджукидов подчинялись уже целые пле-мена. Сила и власть этого уруга особенно возросли при Сельджуке. Потом-ку Тугага подчинялись «многочисленный» народ, «союзные» роды и «зави-симые» племена. Благодаря этому Сельджук превратился в одного из наиболее крупных и влиятельных огузских предводителей. Сельджук имел в своем распоряжении многочисленные военные отряды и был окружен целой толпой слуг (хадам) и челяди (хаваши). Фамилии сельджукидов принадле-жали большие стада различных видов скота, в их казне имелось много денег, сокровищ, драгоценных камней и дорогой посуды.
Неуклонный рост силы и влияния сельджукидов отмечается не только в «Малик-наме», но и в «Сельджук-наме». Захир ад-Дин Нишапури пишет: «Они (сельджукиды) были великим и многочисленным родом, (обладавшим) бесчисленным имуществом, достаточно (большим) числом (военных) отря-дов, племен и (многочисленной) свитой».
Очевидно важную роль при этом сыграла коммендация – переход ма-лочисленных и слабых родоплеменных групп под покровительство наиболее сильных уругов…
Первоначальный этап сельджукского движения нашел свое отражение в ряде средневековых источников. В различных версиях «Малик-наме» это движение связывается с именем Сельджука, возглавлявшего многочислен-ную и сильную группировку. Ибн ал-Асир и Садр ад-Дин Хусейни расска-зывают, что возвышение сына Тугага, получившего титул сюбаши, встрево-жило жену байгу. Хатун стала подстрекать мужа к убийству Сельджука, но последний узнал о готовящейся расправе и бежал «со своим племенем и подданными из земли неверных в страну ислама». В других вариантах «Ма-лик-наме» говорится, что юный Сельджук держался гордо и независимо. То-гда жена хакана стала интриговать и восстанавливать своего мужа против сына Тугага. Опасаясь вероломного нападения, он бежал из Турана – стра-ны тюрок – в Иран. Сельджук ушел с многочисленной конницей и угнал с собой большие стада верблюдов, баранов и коров…
Хотя в «Малик-наме» уход сельджуков в Мавераннахр и Дженд изоб-ражается как следствие вражды с байгу, но вряд ли это было единственной причиной сельджукского движения. В пользу такого вывода свидетельству-ют исторические данные, содержащиеся в труде Захир ад-Дина Нишапури. В «Сельджук-наме» говорится, что сельджуки покинули Туркестан из-за не-хватки пастбищ для скота. Это перекликается с рассказом «Огуз-наме» о начале сельджукского движения из Туркестана в Мавераннахр» [Агаджанов, 1969. С. 173-176].
Нехватка пастбищ и воды – вечная проблема для номадов, которую они вынуждены были решать путем захвата земли других племен и народов. Завоевание чужих территорий до недавнего прошлого было нормой. Лишь в наше время это явление осуждается человечеством. Кочевое хозяйство дава-ло наибольшую отдачу на одного работающего, но при этом наименьшую отдачу продукции на единицу площади используемой земли или на единицу площади сельхозугодий. Поэтому номады вынуждены были решать вечную задачу поиска пастбищ и воды.
Проблема пастбищ разрешилась для основного населения тургутов-турков с переходом на оседлость в XII-XIII вв., несомненно, прогрессивную роль в этом сыграла икта – форма феодального землевладения, которую давали правители за службу своим подчиненным.
Кочевое хозяйство считать тупиковым путем развития части человече-ства, думаем, нельзя, потому что экстенсивный путь развития номадов был обусловлен окружающей природой и являлся способом приспособления че-ловека к суровым климатическим условиям.
Нельзя сбрасывать со счетов то, что номады являлись своеобразным передаточным механизмом между разными цивилизациями, например, Ки-таем и Европой. Также надо отметить вклад номадов в развитие вооружения, например, роговые луки, огнестрельное оружие, развитие теории тактики и стратегии ведения войны и т.д.
Сельджукиды, возглавлявшие часть монголоязычных и тюркоговоря-щих племен, в середине Х в. переместились из Туркестана западнее в Дженд, что находился в приграничной области Мавераннахра, где они приняли ис-лам. Принятие новой религии было продиктовано экономическими и поли-тическими мотивами. По свидетельству Абу-л-Фараджа, сельджуки говори-ли: «Если мы не примем веру и обычаи народа этой страны, то никто не бу-дет к нам благоволить, а мы окажемся в меньшинстве и одиночестве» [Abu;l Farac, 1945. S. 293].
С. Г. Агаджанов, основываясь на трудах Мирхонда, О. Притцака и других авторах, пишет: «После обращения в ислам сельджуки оказались втянутыми в стремительные и бурные события в Джендской области. В «Ма-лик-наме» отмечается, что Сельджук и его воины начали борьбу с царем окрестных тюрок, под которым, вероятно, подразумевается янгикентский правитель Али-хан. Началом конфликта послужило столкновение с чинов-никами ябгу, ежегодно взимавших харадж с жителей Дженда. Сельджук от-казался от уплаты подати и стал требовать ее отмены с мусульманского населения этой области. Выступление сельджуков было поддержано населе-нием Дженда, которое было недовольно фискальной политикой сырдарьин-ских ябгу. Сельджук получил денежную и военную помощь от местных жи-телей и начал собирать конные ополчения из туркмен. Повстанцы, отказав-шись от уплаты податей, начали решительные действия и прогнали сборщи-ков налогов. Восставшие сельджуки при поддержке населения Дженда раз-вернули боевые операции против войск огузского ябгу. В одной из завязав-шихся стычек конница сельджуков отбила стадо верблюдов, угнанных не-приятельским отрядом. Дальнейшие сражения завершились крупным успе-хом повстанцев, и сельджукские вожди захватили город Дженд. Правда, эта победа не обошлась для сельджуков без урона и значительных потерь. В од-ном из боев погиб Микаил – старший из потомства Сельджука» [Агаджа-нов, 1969. C. 178].
И. Маркварт считал образование Киданьской империи (Ляо) в 916 г. основной причиной миграции номадов [Marquart, 1914. – B.80]. Под нома-дами имеются в виду племена кун-хунь-кыныки, кайи, баяндур, тургуты и т.д.
Внешнеполитическая обстановка для номадов Евразии усложнилась, по выражению И. Маркварта и др., в связи с образованием в начале Х в. мо-гучей Киданьской империи (916-1125 гг.), на территории, охватывающей со-временную Маньчжурию, Внутреннюю и Внешнюю Монголию и северный Китай. Киданьская империя сменила через девять лет одряхлевшую Танскую империю (618-907). Кидане создали империю Ляо и к началу Х в. являлись монголоязычным народом, что видно из династийной хроники «Ляошу». Слово «кидань» – китайское произношение монгольского слова «хитан» – ед.ч., «хитат» – мн. ч., означающее, вероятно, от слова «хитаг – править, править рулем» [Лувсандэндэв, 1957. С. 527]. По-китайски Китай звучит как «Джунго». Под предводительством энергичного хана Абаха, имя которого с монгольского переводится как паук [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 29], кидане начали свою экспансию в северном Китае и Монголии.
Экспансия киданей вызвала цепь миграционных потоков в частности, живших в по соседству с ними кунов (вероятно, племя хунь), которые не за-хотели жить под киданями, а предпочли киданьскому гнету миграцию на за-пад. Племя кун (хунь) упоминается в VII в. как хойхуское племя в династий-ной хронике «Таншу» среди 15 телэских племен. Оно, как все ди-гаогюй-хойху, в древности исповедовало язычество или шаманизм [Бичурин, 1950. Т. 1. С. 216] и основным тотемным животным был ухэр-огуз, но к началу миграции IX-X вв., часть кунов-хуней, видимо, исповедовала христианство несторианского толка.
Средневековый мусульманский писатель Ал-Марвази о движении но-мадов писал: «Среди них (тюрков) есть группа людей, которые называются кун, они прибыли из земли Китай, боясь китайского хана. Они христиане не-историанского толка. Свои округа они покинули из-за тесноты пастбищ. Из их (числа) Икинджи ибн Кочкар Хорезмшах. Их (кунов) преследовал народ, который называется каи. Они многочисленнее и сильнее их. Они прогнали их с тех пастбищ. (Тогда) куны переселились на землю туркменов. Туркмены переселились на землю шаров, а шары переселились на восточные земли огузов, а огузы переселились на земли печенегов, поблизости от Армянского моря (Черного моря)» [Minorsky V., 1942. P. 18].
С. Г. Агаджанов, характеризуя ту эпоху (X-XI вв.), ссылаясь на К. Витфогеля, пишет: «В середине XI в. степная полоса Средней Азии стала ареной бурных и стремительных событий. Сюда, как вихрь пустыни, ворва-лись пришельцы из Центральной Азии. Первые толчки крупных передвиже-ний степных племен начались на Дальнем Востоке. В начале Х в. в Северном Китае образовалось государство Ляо, основанное кочевыми племенами ки-даней. Расширение границ этой державы привело в дальнейшем к цепной реакции миграций, вызванных экспансией киданей на запад» [Агаджанов, 1969. C. 154].
Кидане в начале XI в., по словам Абу-л-Фараджа, напали на страну хуннов, под которой он совершенно правильно имеет в виду владения кара-ханидов (X-XIII вв.), населенной в значительной степени карлуками – племе-нем хунну-тургутского происхождения. Но правитель Бухары Ахмад ибн Али, сын Кара-хана, сумел остановить киданей и в его руки попали богатые трофеи [Gregory Abu'l Fаrас. Ankara, 1945. S. 282].
Мусульманские авторы Утби и Ибн-ал-Асир писали, что кидани захва-тили часть Туркестана и остановились в восьми днях пути от Баласагуна. Караханидский Туган-хан призвал на помощь соседние мусульманские вла-дения и с их помощью изгнал киданей и спустя три месяца в решающем сра-жении разгромил киданей [Ibn-el-Athiri, 1851-1876. P. 209].
С. Г. Агаджанов пишет: «Караханидам удалось задержать победное шествие киданей на запад. Однако завоевания киданей породили целую вол-ну крупных миграций. Расширение границ киданьской державы в ХI в. при-вело к инфильтрации на запад племен кунов и каи. Согласно Шараф аз-Заману Марвази, племя кунов первоначально обитало в стране Хита. Куны были кочевниками, которые из-за вражды с правителем киданей вынуждены были оставить свою родину. По пути своего движения они подвергались нападению со стороны многочисленного и сильного племени каи. Вытеснен-ные со своих пастбищ, они ушли затем в страну сары, которые бежали в земли туркмен. Под натиском племени сары туркмены ушли в восточную часть страны огузов, откочевавших в свою очередь в земли печенегов на берегу Армянского моря.
События, описываемые Марвази, судя по всему, произошли накануне образования сельджукидского государства в Хорасане. В пользу этого мне-ния свидетельствует рассказ Мухаммада Ауфи. Повествуя о тех же событиях, он добавляет: «Некоторые из них (туркмен) усилились (затем) и во времена Чагры-Тегина выступили и захватили (страны) мира…
Миграция кунов и каи имела место после образования киданьского государства Ляо. Куны под нажимом киданей ушли из Северного Китая и появились в Европе между 1030 и 1049 г. Передвижения кунов и каи дали толчок грандиозной волне миграций кочевых племен в первой трети XI в.» [Агаджанов, 1969. С. 156, 157].
Часть кунов и кумоси (кимаков-кумаков) проникли к XI в. на террито-рию Венгрии, что нашло отражение в мадьярских хрониках [Kossanyi, 1944. S. 131]. Проникшие на территорию Венгрии, они называли себя куны, а не кыныки. Куманы и куны в Европу пришли из Казахстана через южнорус-ские степи и Украину, т.е. северным путем, а куны, пришедшие в Хорасан, Иран, Сирию и Малую Азию, по-нашему мнению, вероятно, назывались кы-ныками.
С. Г. Агаджанов, основываясь на S.А. Hаsаnе, пишет: «В источниках, повествующих о событиях конца X-начало XI вв., сельджуки именуются по старой традиции огузами. Однако в более позднее время они все чаще назы-ваются туркменами» [Агаджанов, 1969. С. 175].
Этнонимами «турк» и «туркмен» в X-XI вв. назывались разные племе-на как монгологоворящие, так и тюркоговорящие: от киргизов до табгачей, от печенегов до кайи. На наш взгляд, правильнее было бы называть не тюр-коговорящие, а говорящие на разновидности киргизо-хягасского языка. Но история сложилась иначе. Тургуты (быстрые и одержимые) выдвинулись на первый план. С учетом длительности истории киргизо-хягасов их именем должна быть названа группа племен и народов, говорящих на родственных языках, ныне называемых тюркской, на наш взгляд, необоснованно. Кирги-зо-хягасы упоминаются в китайских династийных хрониках (Хань-шу и др.) еще до нашей эры, а «тургуты-турки» появляются на исторической арене в V в. (Чжоушу, Вэйшу, Суйшу, Таншу и др.). Но к XI в., к моменту написа-ния «Диван лугат ат-турк» все племена, говорящие на киргизо-хягасском языке, независимо от того, изначально их языком был киргизо-хягасский или они говорили на монголоязычии и на тюркский язык перешли сравни-тельно недавно, всех их М. Кашгарский называет тюрками. Он не вдается в историю, такую задачу он перед собой не ставит, он исследует языки и дает сравнительную характеристику им. Но то, что он включил в число тюркских племен довольно значительное количество монголоязычных, обладающих двуязычием, этот факт трудно опровергаемый, следует только внимательно вчитаться в то, что писал М. Кашгарский в XI в.: «У уйгуров чистый тюрк-ский язык (Lisan), но у них есть и другое наречие (Luga), на котором они го-ворят между собой…
Что касается кочевников, то среди них чомулы; у них особая малопо-нятная речь (ratana), но они знают и тюркский. Таковы же кай, ябаку, тата-ры и басмылы (выделено – Ш.А.С.), каждое объединение из них имеет особое наречие (luga) и вместе с тем хорошо владеет тюркским языком» [М. Кашга-рский, 2010. С. 76].
В XI в. М. Кашгарский называл тюркский язык – ligan, а монголо-язычные (двуязычные) племена, вероятно, – luga (ratana). Простота и кон-серватизм киргизо-хягасского языка всегда побеждает слабый монгольский, но на поле брани все происходило наоборот [Владимирцов, 2009. С. 55].
Всего М. Кашгарским перечислено двадцать племен: «Тюрки состоят изначально из двадцати племен… Каждое племя имеет роды… Я перечис-ляю главные племена и оставляю (в туне) незначистельные, кроме родов туркменов-огузов» [М. Кашгарский, 2010. С. 72-73].
В «Диван лугат ат-тюрк» третьим тюркским племенем названы огузы, но не упомянуты сельджуки и кыныки-каники (по Рашид ад-Дину), хотя это произведение написано М. Кашгарским в 1073 г., на два года позже битвы под Манцикертом (1071 г.), где сельджуки разбили византийского импера-тора Романа IV Диогена, а Багдад был взят еще раньше в 1055 г., и сельд-жуки установили контроль над Аббасидским халифатом, т.е. были в зените славы.
М. Кашгарский не стал описывать состав огузских племен, откуда и как они появились в Средней Азии, Иране и в Малой Азии и разъяснять осо-бенности языка каждого из них – это было трудно. Думаем, М. Кашгарский ограничился чисто механическим перечислением огузских племен, хотя, по мнению ученых, он лично был в Багдаде и даже по их рассказам издал кни-гу. Племена каников, кайи, баят, баяндур и, возможно, некоторые другие ко времени написания «Диван лугат ат-тюрк» не совсем хорошо усвоили тюрк-ский, не забыв разновидности монгольского языка. Ведь смена языка даже в наше время дело непростое, хотя с монголоязычием расстаются безболез-ненно, примеров тому великое множество: прибайкальские буряты, калмыки Поволжья и Киргизии, хазарейцы, татары, кереиты, найманы и т.д.
Мы полагаем, что в силу этих причин М. Кашгарский назвал монголо-язычные племена кыныков-каников, кайи, баятов, баяндуров и др., в разное время присоединившихся к огузскому объединению, не диффенцируя их, огузами. Хотя тремя-четырьмя веками ранее, примерно до конца VII в., большинство огузов представляли собой тоже монголоязычные племена. Известно, что до V в. н.э., по нашим представлениям, истинно тюркские пле-мена составляли лишь киргизо-хягасы и кыпчаки [Бичурин, 1950. Т. 1]. Кир-гизо-хягасы и кыпчаки размножились благодаря простоте и консерватизму своего языка, т.е. переходу на их язык многих ираноязычных, кавказоязыч-ных, угро-финских, монголоязычных и даже в некоторых случаях индо-европеодных (например, греков) племен и народов, обеспечили их широкое распространение в современном мире. Киргизо-хягасский, по нашему мне-нию, тоже великий и могучий язык.
М. Кашгарский в своей работе в XI в. перечислил огузо-туркменские племена, в его списке их 22: кынык, кайи, баяндур, ийва, самыр, афшар, бек-дели, букдуз, баят, язгыр, эймур, кара-булак, алка-булак, игдыр, урегир, ту-тырка, ула-йондулуг, дукер, джебни, печенег, джувулдур, джаруклуг [Каш-гарский М., 2010].
Нам непонятно, откуда известный ученый Тамара Г. Райс взяла, что М. Кашгарский указывает в своем перечне огузских племен племя сельджуков, она пишет: «Как писал персидский географ Х века Махмуд Кашгари, в VII веке сельджуки Рума были одним из 24 племен огузов – тюрок-кочевников, живших вдоль границ Афганистана» [Райс, 2004. С. 17].
Во-первых, Махмуд Кашгарский жил в XI в., во-вторых, он в перечне огузских племен не упоминает сельджуков и пишет про племена кыныков, из состава которых и вышли сельджуки. Тамара Г. Райс на следующей страни-це пишет об этом: «Сельджуки заявляли о своем царском происхождении, считая предком Сельджука, который, согласно «Тарихи Гузида» или «Исто-рии Мустоуфи», принадлежал к племени кынык царского дома Афрасиаба» [Там же. C. 18]
А вот С. Г. Агаджанов пишет, что «Махмуд Кашгарский утверждает, что огузы первоначально состояли из 24 племен. Однако впоследствии от них отделились два племени халаджей» [Агаджанов, 1969. С. 102] и пере-числяет 22 племени.
Далее С. Г. Агаджанов пишет: «Большинство этих племенных назва-ний упоминается в трудах Фахр ад-Дина Мерверруди. Рашид ад-Дина и бо-лее поздних средневековых историков. Однако в этих источниках имеется расхождение в численном составе огузских племен. Махмуд Кашгарский и Рашид ад-Дин утверждают, что у них было 24 племени, а Марвази насчиты-вает всего лишь 12 племен. Это расхождение можно объяснить дуальной особенностью подразделения огузов на две экзогамные фратрии.
Согласно «Джами ат-таварих» огузы разделились на две большие пле-менные группы, называвшиеся бузук и учук. Рашид ад-Дин сообщает, что бузуки входили в правое, а учуки – в левое крыло. Подразделение огузов на бузуков и учуков в XII в. отмечается Ибн ал-Асиром» [Там же. С. 102-103].
Мы придерживаемся мнения Т. Хаутсмы, который считал деление огу-зов на правое крыло – бузуков и левое крыло – учуков «военно-политической системой» [Houtsema, 1888. b .222].
Является ли деление огузов на бузуков и учуков пережитком фратри-альной системы, когда внутри племени группа родов, в пределах которой браки запрещены, требует уточнения. Учитывая сборный характер огузов, то, что в них было много присоединившихся племен, браки внутри бузуков или учуков вряд ли были запрещены.
Мнения С. П. Толстова и В. П. Курылева, на которые ссылается С. Г. Агаджанов, не очень убеждают. Они могли опираться на марксистскую дог-му о фратриях, обязательную для них. Источники умалчивают о том, что бузуки внутри 12 племен не могли жениться и выходить замуж, а также и про учуков.
Перечень 22 племен огузо-туркмен М. Кашгарского в целом совпадает с 24 огузскими племенами в перечне Рашид ад-Дина. В современную исто-рическую науку эти племена вошли под двумя названиями: как огузские, так и сельджукские [Агаджанов, 1969], [Агаджанов, 1991], [Еремеев, 1971] и др., что является не совсем верным, полностью исключающим вклад монголо-язычных в формирование современного турецкого народа дальнейшее наше исследование призвано восполнить этот пробел.
Автор конца XIII-начала XIV вв., персидский ученый, еврей по нацио-нальности, Рашид ад-Дин насчитал 24 племени с делением на правое крыло – бузук и левое – учук.
Нам кажется, что слова, обозначающие правое и левое крыло: бузук и учук, есть не что иное, как переделанные в шутливой форме монголоязычные «баруун – правый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 65] и «зуун – левый» [Там же. С. 211]. Тюркское (кирг.) «бузук – разрушенный, испорченный, развратный, распутный» [Юдахин, 1965. С. I. С. 155] и «учук – пузыри на губах, конец нитки, подарок от мужчины женщине» [Там же. С. 313] ничего не выражают и к племенам правого и левого крыла отношения не имеют. Если «учук» пе-ревести на русский язык как «три стрелы», то тоже не подходит, речь идет о 12 племенах левого крыла, где еще девять племен-стрел? К родовой тамге монгольского племени «баяндур», возглавлявшей левое крыло, три стрелы не подходят. Видимо, остаются монголоязычные слова барунгар, и зуун гар.
В. П. Курылев слова «бузук» и «учук» переделал в соответствии с це-лями своей работы в «бузок» и «учок», а цель была доказать, что «ок» озна-чает «племя, стрела» по-тюркски.
В доказательство В. П. Курылев приводит мифического Огуз-хана, Ф. Энгельса, Л. Лигети, А. Н. Кононова и др. Он пишет: «А. Н. Кононов делит «бузук» и «учук» на два элемента: «буз+ук», уч+ук» , причем элемент «ук» он возводит к слову «ок (о) – род» [Курылев, 1965. С. 117].
Несостоятельность аргументов В. П. Курылева очевидна; во-первых, легенда об Огуз-хане, миф историческим доказательством не являются; во-вторых, никто не спорит, что слово «ук-ок – стрела, племя», слово «уч – три», но у М. Кашгарского и Рашид-ад-Дина не три племени, а в каждой «фратрии» по 12 племен. В. П. Курылев даже не пытается выйти из проти-воречия – три и двенадцать. Первый слог в слове «буз+ ук» В. П. Курылев пытается разрешить за счет обычая «северных» бурят. Термина «северные» буряты нет, они делятся на прибайкальских (западных) и забайкальских (во-сточных), которые ломают котел и лук надвое. Действительно, слово «буз» означает «нарушить, разрушить, портить, разлагать, развращать» [Юдахин, 1965. Т. 1. С. 154], но это слово вряд ли применимо в данном случае, ведь речь идет о правом крыле (фратрии) турко-огузских племен, состоящих из 12 племен, возглавляемых монголоязычным племенем кайи. Явное несоот-ветствие.
Нам кажется, не надо строить сложных конструкций с привлечением мифического Огуз-хана и романтического Ф.Энгельса, «бузук» и «учук», видимо, переделанные монголоязычные слова «барун гар» и «зуун гар».
Правое крыло составляли племена: кайи, баят, алкараули, кара-уйли, яраз, дукер, дурдуга, баярлы, авеш (аваш, ауш), кырык, бекдели, каркын.
Левое крыло составляли племена: баяндур, биха (в переводе Березина – бедженэ (бичине), джаулдур, чинни, салор или салир, имур, ала юнтли (алай-йушли), узгиз, яндир (в переводе Березина – бикдиз), букдур, бинва (в переводе Березина – бивэ, в сноске – иивэ), каник (видимо, персидское про-изношение слова кынык).
Мы оставляем слова в написании Рашид ад-Дина, т.к. он, как нам ка-жется, наиболее близок к действительности. Рашид ад-Дин жил в конце XIII-начале XIV вв. и был человеком, приближенным к монгольским ханам, Ира-на, Сирии, Турции, Закавказья (Хулагуидам), служил у них визирем.
Одни каники-кыныки могли выставить строевого войска четыре тумена (сорок тысяч сабель) [Еремеев, 1971]. Общая численность населения состав-ляла примерно двести тысяч человек, что для номадов является довольно крупной популяцией. Если бы каники-кыныки были тюркоговорящим пле-менем, то вряд ли такой добросовестный ученый, каким был М. Кашгарский, этого не отметил. В XI в., видимо, значительная часть огузо-туркмен была не тюркоговорящими, а двуязычными, поэтому процесс тюркизации не был за-вершен.
По М. Кашгарскому, в XI в. племена и роды у огузо-туркмен называ-лись «бой», «обо» и «хух» [Кашгарский, 1333-1335. Ч.II. С. 226].
Слово «бой» монголо-тюркской этимологии; означает по-монгольски «бой – попечение, уход, забота» [Лувсандэндэв, 1957. С. 73], отсюда «бой жолго – становление, формирование» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 134], по-тюркски (кирг.) «бой» означает «рост, стан, протяжение» [Юдахин, 1965.Т.1. С. 139]. По-видимому, племена и роды нуждались в попечении и заботе со стороны центральных властей в виде «ябгу» и «байгу», потому что их называли «бой».
Слово «обо» восходит к монголоязычному термину «овог – род, фа-милия» [Лувсандэндэв, 1957. С.291], по-бурятски «обог – род, племя, клан, родовое объединение, первоначальное объединение кровнородственных лю-дей, фамилия» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 9]. На тюркоязычии слова «обо-обог-овог значения не имеют, и, возможно, никогда не употреб-лялись.
Тут бы С. Г. Агаджанову, Д. Е. Еремееву и другим ученым задаться вопросом: «Почему так много монголоязычных слов у «огузов» в XI в., в Средней Азии и на Ближнем Востоке? Приходится констатировать, что мон-голофобия у ученых-марксистов очень живуча.
Слово «хух» монголо-тюркского происхождения, означает на монголо-язычии то же самое, что и на тюркоязычии, «синий, голубой, зеленый, се-рый, сивый, смуглый, темный, массивный» [Лувсандэндэв, 1957. C. 556-557], кроме указанных значений, на тюркоязычии употребляется в значении «небо, храбрый, бесстрашный, упрямый, настойчивый, упорный» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 417-418]. В монголоязычии «хух» еще употребляется в значении «женская грудь» [Лувсандэндэв, 1957. С. 557] и, возможно, как пережиток матриархата во времена М. Кашгарского в XI в., употреблялся в значении родовой принадлежности наряду со словом «ураг – родственник, родня» [Лувсандэндэв, 1957. С. 457]. «семена, семья, порода, род, племя» [Юдахин, 1965. Т.2. С. 308].
В работе «Происхождение юрюков и туркмен Турции и основные эта-пы их истории. Этнические процессы в странах Передней Азии (М.; Л., 1963) Д. Е. Еремеев указывает на существование среди указанных групп подраз-деления оймаки-аймаки.
Слово «аймаг» монголоязычного происхождения, означает «племя, раздел, вид, мир» [Лувсандэдэв, 1957. С. 27], употребляется как админи-стративная единица у монголоязычных народов, видимо, широко употреб-лялось у бывших монголоязычных народов, таких как турки, туркмены, уй-гуры [Бичурин, 1950. Т.1], сейчас осталось как подразделение у этнических групп Турции. Слово «аймаг», видимо, этимологически восходит к «айлу – группа юрт, семья, юрта, дом, двор, хозяйство» [Лувсандэндэв, 1957. С. 27] как собрание юрт. Слово «аймаг», вероятно, монголо-тюркское, по-тюркски – «аул», по-казахски – «аул»; по-киргизски – аил, но тюрки слово «аймаг» не употребляют, у них в ходу персидские слова «вилайет», «дубан» и т.д.
Этноним «кынык», вероятно, происходит от монголоязычного слова «хэнэг – благодушие, спокойствие» [Лувсандэндэв, 1957. С. 556], по-бурятски к еще указанным признакам добавляется «приличный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 586]. По-бурятски слово «hэнэг – приличный, бла-годушный» пишется через начальное «h».
Вероятно, часть племени «кун-хунь» в результате миграции в конце IX-начале Х вв. из южно-восточной Монголии в современную Среднюю Азию поменяло по каким-либо причинам, нам неизвестным, свое племенное название. Мигрировавшая северным путем: Монголия – Джунгария – Се-верный Казахстан – Восточная Европа – Центральная Европа часть племени осталась с прежним названием «кун-хунь», о чем свидетельствуют много-численные «хуньяди» в венграх и византийцах.
Племя или род «кынык», вероятно, получил этноним по имени основа-теля рода или по свойству его характера. Видимо, основатель рода был бла-годушный и спокойный человек [Никонов, 1970. С. 19,24].
Возможен следующий вариант этнонима «каник (версия М. Кашгар-ского) – кынык», вероятно, происходит от монголоязычного слова «хани – друг, спутник» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 396], [Лувсандэндэв, 1957. С. 512]. Во время миграции в связи с угрозой порабощения киданями с территории юго-восточной Монголии на запад к Мавереннахру, к племени «хунь-кун», видимо, присоединилась часть родов и племен баятов, баярлы и некоторых других, которые назвали своих попутчиков-путеводителей «хани – спутник, друг».
Возможно, этноним «каник-кынык» образовался в результате преобра-зования монголоязычного слова «хунь – человек» в тюркоязычное и, воз-можно, ираноязычное слово «кун- каник-кынык». Такое преобразование, по нашему мнению, вполне вероятно.
Установить точно, какой из вариантов имел место, сейчас не представ-ляется возможным, китайские династийные хроники зафиксировали хой-хуское монголоязычное племя «хунь», а мусульманские писатели (арабские и персидские) пишут о «кунах», потом в XI в. начали писать о «каниках-кыныках», появившихся ниоткуда.
Наша гипотеза, вероятно, наиболее приближена к истине. Известно, что «каники-кыныки» – выходцы из юго-восточной Монголии, о чем свиде-тельствуют генетические исследования потомков каников-кыныков – совре-менных турков. Результаты исследований показывают, что от 8,5% до 20% современных турков являются носителями генов из Восточной Монголии (Дальнего Востока), о чем речь пойдет в конце книги.
Возможно, этноним «кынык» мог образоваться от тюркского (киргиз-ского) слова, означающего «привычку, поводок, приохотиться, войти во вкус, повадиться» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 491]. Вероятность образования эт-нонима от этого слова мала, потому что просто привычка, поводок или при-охотиться вряд ли могут быть этнонимом, в литературе такой случай не опи-сан.
В ДТС есть слово «kinik – запаздывать, задерживаться» [ДТС, 1969. С. 308], возможно, это слово может служить основой «каник-кынык», но надо учитывать, что тургуты не жили в Восточной Монголии, кроме зафик-сированного в источниках кратковременного доминирования в конце VI в.
Кроме каников-кыныков мы видим в перечне огузов Рашид ад-Дина знакомые монголоязычные племена по изложению материала о кумоси-кимаках, ранее входивших в состав кумоси-кимакского государства.
Из каников-кыныков происходят сельджукиды.
Кайи, по мнению С. М. Ахинджанова, это те же кумоси, чьим тотемом был удав, змея. Кайи в составе сельджуков назывались огузами-ухэрами-быками, хотя тотемное название – этноним «кайи» не соответствовало смыс-лу слова огуз-ухэр-бык. Но это обстоятельство не мешало им называться огузами, т.к. вскоре они приняли ислам и тотем перестал играть прежнюю роль.
Кайи возглавляли правое крыло турков-сельджуков.
Племя ими-имур также входило в состав кумоси-кимаков.
Племя баяндур, входившее в состав кумоси-кимаков, возглавляло левое крыло турков-сельджуков.
Кроме трех указанных изначально бывших монголоязычными, мы ви-дим также племена с явными монголоязычными названиями: баят, дукер, дурдуга, баярлы, яндир, букдур и, возможно, каник-кынык и салор, т.е. как минимум, более половины огузо-сельджуков состояло из монголоязычных племен с учетом того, что каники-кыныки выставляли войска в четыре раза больше других племен, соответственно их популяция была в четыре раза больше других.
Надо полагать, эти племена были в действительности монголоязычны-ми вплоть до XI в. Как видим, турецкая нация во многом обязана монголо-язычным племенам.
Этнонимы «баят и баярлы» являются монголоязычными (см. выше).
Этноним «дукер», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нухэр – товарищ, друг» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 620], изме-ненное в соответствии с тюркским произношением: «н» на «д», потому что в тюркских языках аналогий и смысла нет.
Этноним «дурдуга» объясняется монголоязычными словами «дурдуха – прославлять, вспоминать, припоминать, призывать [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 1. С. 304], отсюда побудительное дур-дурдуулха – быть прослав-ленным, упомянутым». Слово «дур» на монгольском означает «воля, жела-ние, охота, склонность, любовь, симпатия» [Лувсандэндэв, 1957. С. 159].
На тюркских языках значения не имеет.
Племя дурдуга получило название, видимо, по имени родоначальника, который, вероятнее всего, был шаманом. По традиции язычников молиться означает «дурдаха – призывать».
Этноним «яндир» объясняется монголоязычным словом «яндгар – твердый, жесткий, крепкий, подтянутый, моложавый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 694].
На тюркских языках значения не имеет.
Племя яндир получило название, видимо, по имени или по прозвищу родоначальника, который был моложавым человеком.
Этноним «букдур», вероятно, объясняется монголоязычным словом «бухэдэхэ – быть сильным, крепким, прочным» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 168].
В киргизском языке есть сходное слово «буктур – заставить притаить-ся, подкраситься» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 156], что вряд ли могло послужить этнонимом племени.
Номады любили быть сильными и крепкими, но иногда давали имена и прозвища, характеризующие особенность профессии, характера и внешне-го вида. В данном случае, мы считаем, более вероятным монголоязычное объяснение.
Этноним «салор (салыр)», вероятно, объясняется монголо-тюркским словом «салир – лом, остроконечный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. C. 142], [ДТС, 1969. – С. 482], где «saliI» объяснен как «поварской нож».
В киргизском языке есть похожее слово «салар – начальник» [Юдахин, 1965. Т. 2. С. 128], но слово заимствованное из иранского языка. В уйгур-ском языке похожего слова нет, хотя большая часть салоров в настоящее время находятся в составе уйгуров, во всяком случае, значительная часть.
В Древнетюркском словаре слово «salyur» указано как этническое название одного из тюркских племен.
Этноним «салор (салыр)» получило племя, видимо, по профессии осно-воположника племени или племя специализировалось на изготовлении ост-рых ножей, пик и ломов.
Салоры (салыры), видимо, монголо-тюркское племя, возможно, они были в составе западнотургутского государства.
Этнониму «сельджук» Э. Блоше, И. Маркварт, Н. Асим и др. не дали объяснения, они, видимо, просто обратили внимание на сходство этого слова с монголоязычным «сальджут». Мы считаем так же. В свою очередь, этно-ним «сальжиут» объясняется монголоязычным словом «салжийх – склонять-ся набок, наклоняться» [Лувсандэндэв, 1957. С. 345], т.е. кривобокий (Кри-вобоков, если перевести на русский язык).
Возможно, название племени или часть племени получила название по имени или прозвищу основоположника рода. Видимо, в те далекие времена, прошло без малого 1200 лет, люди также страдали кривобокостью – ис-кривлением позвоночника. Был ли Сельджук кривобоким – сальджиутом, сказать невозможно, мы думаем, вряд ли. Во-первых, Сельджук прожил сто с лишним лет, умер в возрасте 107 лет, примерно в 1003 г. [Агаджанов, 1969. С. 176], вряд ли человек, имеющий дефект, прожил бы столько лет. Во-вторых, Сельджук благодаря личным качествам дослужился до сюбиши – главнокомандующего Огузскими войсками Янгикентского ябгу. Мы дума-ем, если бы он страдал «кривобокостью», т.е. был бы сальжиутом в действи-тельности, то, видимо, шансы его занять столь ответственный пост были бы невелики.
Вероятно, другое: отец Сельджука Тугшармыш (Тугак) или иное по-четное лицо дали новорожденному Сельджуку имя в память о своем родо-начальнике. Видимо, Тугшармыш был из рода сальджаут, племени каниг-кынык. Племя Сальжиут до сих пор проживает во Внутренней Монголии, откуда бежали хуни-куны-каныкы-кыныки. Часть сальджаутов осталась, ве-роятно, во Внутренней Монголии, не поддержав в IX в. движение кунов-хуни,т.е. поддались киданям.
Вероятнее всего, последняя гипотеза в пользу такого предположения говорит следующее: у некоторых монголоязычных и тюркских народов, особенно у тех, кого не коснулись мировые религии, до сего времени жив обычай давать новорожденным имя в честь предков.
В состав турков-сельджуков, мы видим, входили различные племена, как монгольские, например, каниг-кынык, кайи, баят, баяндур и т.д., так и тюркские, например, кара-уйли, кырык, бедженэ и т.д., и, судя по названию, даже персоязычные, например, аваш (авеш, ауш).
А. А. Росляков старался втиснуть в узкие рамки (схемы) марксистской догмы огузское движение X-XI вв., подразделяя огузов на передовые и вар-варские, военнорабовладельческие, он писал: «…политика, проводившаяся знатью наиболее передовых племен средней и нижней Сыр-Дарьи (салор, кынык, вероятно, и эймур), вызывала сопротивление «старших племен» Сырдарьинского государства огузов – кайы, баят, баяндур, печенег – из среды которых происходил род янгикентских ябгу и которые придержива-лись старой, варварской, военнорабовладельческой политики, организуя крупные вторжения в Хазарию и Булгарию…» [Росляков, 1951. С. 38].
Мы считаем, искусственное деление огузских племен на передовые и варварские противоречит объективной реальности. Во-первых, кумоси-кимакские племена кайи, баят, баяндур, видимо, в состав огузов не входили, они были с огузами в большинстве случаев в дружественных отношениях. Во-вторых, «сопротивление» кайи, баятов и баяндуров племенам кынык, са-лор и эймурам, видимо, не основано на источниках.
В перечнях огузских племен М. Кашгарского и Рашид ад-Дина нет кыпчаков, они фигурируют в составе тюрков под вторым номером. Видимо, часть кыпчаков осталась на территории Казахстана, другая под руковод-ством кумоси-кимаков-куманов ушла в Восточную Европу северным путем, обогнув с севера Каспий, где под названием «половцы», жили с XI в. на юге современной России, т.е. вплоть до нашествия чингисхановских войск. Затем, в монгольскую и послемонгольскую эпоху распространили свой язык на та-тар, кереитов, найман, конгурадов и другие угоро-финские, иранские, мон-гольские племена, сыграли существенную роль в формировании татар, каза-хов, узбеков и других современных тюркоговорящих народов [Кумеков, 1972], [Шаниязов, 1974], [Ахинжанов, 1989] и др.
Наличие большого количества монголоязычных племен среди огузов убеждают нас не только ономастика слов, употреблявшихся ими, но и под-тверждается «Огуз-наме», которая в одной из версий прямо свидетельствует: «…что в Туркестане некогда жило много тюрок и монголов (разрядка – Ш. А. С.), имевших свои летовки и зимовки» [Агаджанов, 1969. С. 176].
Не будем забывать, что туркмены-турки, по нашему мнению, возникли в V-VI вв. в Отукене, предположительно север Монголии, Юг Сибири, от смешения монголоязычных тургутов (часть южных хунну), чьим тотемом был волк и киргизо-хягасов, чьим тотемом были гусь и лебедь. При этом тургуты примерно до VII-VIII вв. оставались двуязычными, употребляли как разновидность киргизо-хягасского, так и разновидность монгольского, об этом свидетельствует тургутская ономастика и тюркские памятники.
О том, что тургуты были двуязычным народом, свидетельствует то, что их потомки в XI в. огузо-турки (сельджуки), применяли монгольскую стратегию и тактику ведения боя и в целом военную политику. Вот что пи-шет об этом Р. А. Гусейнов: «…для эпохи великих Сельджукидов (1037-1157), в первую очередь для времени Тогрул-бека (1037-1063), Алп-Арслана (1063-1072) и Мелик-шаха (1072-1092), характерно единство войны и политики… Начало военной реорганизации было положено султаном То-грул-беком, который провел ряд реформ. Теперь армия состояла из следу-ющих частей.
1. Личное войско султана – ядро военной организации, наиболее надежная опора трона.
2. Муфриды – дворцовые гвардейцы – отборные воины, составляю-щие личную охрану султана; гвардия играла немалую роль в госу-дарстве: не случайно все династии, одну за другой, губила одна и та же болезнь – преторианство.
3. Отряды вассалов, членов сельджукской династии и родоплеменное ополчение – вспомогательное войско. В армии Алп-Арслана, при котором военная реорганизация продолжалась, имелись отряды его тюркских, арабских и тюркских вассалов, а также воины закавказ-ских правителей. При новой системе комплектования феодалы по-лучали от сюзерена владения на правах условного военного держа-ния (икта), за что были обязаны являться с отрядом установленной численности, снаряженным за свой счет…
Армия стала регулярной, но разноязычной и разноплеменной; и те-перь ее сплачивала общая надплеменная военная организация…
В сельджукском государстве понятия административной области и во-енного округа совпадали. Наместник султана являлся одновременно началь-ником воинской единицы: он получал область на правах административного икта и обязан был как держатель-иктадар военной службой жалователю…
Основу армии составляла конница. Ал-Джахиз замечает: «Если бы ты изучил деятельность жизни тюрка и сосчитал дни ее, то нашел бы, что он си-дел на спине своего коня больше, чем на поверхности земли». Конница де-лилась на легкую и тяжелую. Легкая являлась наиболее многочисленной: во-сточные кочевники, в том числе сельджуки, «представляют нам образцы превосходной кавалерии, особенно легкой, способной к разнообразным во-енным операциям». Конница была высоко мобильной, обладала быстротой маневра, могла молниеносно переходить от бегства к нападению и наоборот. «Они всегда легкие на бегу» – отмечают источники; сельджуки высоко цени-ли кавалерию, не случайно среди огузских племен бытовало крылатое вы-ражение: «Пешему нет надежды». Доминирование конницы объясняет также, почему они предпочитали для сражений широкие открытые равнины. Пол-ную силу лучники, составлявшие большинство в кавалерии могли проявить лишь здесь, имея достаточный простор для того, чтобы в любой момент уклониться от боя, а затем вновь нападать, осыпая противника тучами стрел. «Плотность огня» лучников была довольно высокой и сочеталась с большой меткостью; поэтому не случайно, резюмирует Г. Дельбрюк, что «корни этого рода войск следует искать в степных странах, где оружие лучников имело столь большие преимущества, что не боялись больших трудов и усилий для приобретения необходимой сноровки и пользовании им»…
Для легкой кавалерии характерны небольшие и быстрые кони; во вре-мя атаки всадники действовали больше быстротой и неожиданностью, неже-ли правильностью маневра. Верховые животные были более приспособлены для одиночного боя, для боя в рассыпном строю, преследования, чем для ведения правильной атаки сомкнутым строем, что характерно для тяжелой кавалерии. Благодаря отличным коням всадники легко уходили от пресле-дования, «они бежали и ускользали как тень». Крестоносцы очень рано по-няли опасность, грозившую им от этих стрелков, старались оградить себя от нее тем, что сами брали к себе на службу тюрок. Таким образом легкая ка-валерия появилась у них после знакомства на Востоке с сельджуками, а за-тем получила распространение в Европе.
В походы шли с заводными конями, поэтому конница обладала спо-собностью за короткое время покрывать большие расстояния и внезапно по-являться там, где ее меньше всего ожидали…
Тактика была разнообразной и подчинялась стратегическому замыслу. Наиболее характерным являлось окружение и завлечение в ловушку-засаду – обычный для сельджуков метод ведения боя; поэтому они почти всегда в боевом построении за счет слабого центра имели сильные крылья-фланги. В битве при Манцикерте в 1071 г. Арп-Арслан разделили центр своей армии на четыре части и укрыл в засаде. Когда воины Романа IV Диогена (1068-1071) бросились в погоню за притворно бегущим отрядом, последний направился к пустующему центру своих боевых порядков, и затем ловушка захлопнулась. Части рассредоточенного центра вышли из засады и совмест-но с остальными разгромили противника…
Из всех видов боевого снаряжения сельджуки отдавали предпочтение луку и стрелам, которые оставались основным оружием легкой конницы. Бо-евой колчан вмещал около 90 стрел с железными наконечниками, их изго-товляли из тростника и березы. Имелись трехперые, двойные и двурогие стрелы, а также особые, пробивавшие щит и панцирь. Луки были осиновые и из рогов козла, на тетиве имелось специальное кольцо для ее оттягивания. Арабский автор отмечает, что тюрки – очень меткие стрелки из лука, они точно попадают в цель на полном скаку из любого положения, одинаково хорошо стреляют, «гоня своего коня во весь опор, назад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз»… В атаку шли с боевым кличем (уран), у сельджуков это «сивый волк». Источник сообщает, что руководитель перед сражением «сошел со своего коня, чистой (водой) совершил омовение, приложил свое белое чело к земле, совершил намаз в два поклона, вспомнил Мухаммеда, чье имя славно», затем издал боевой клич, пустил коня, понесся навстречу врагу; громко забили барабаны, ударили медные трубы. Всадники и сража-лись не только верхом (при этом у коней подвязывали хвосты), но и в пешем строю; в последнем случае они коротко привязывали щиты к руке и орудо-вали саблями. Даже отступая, сельджуки с боем покидали поле битвы» [Гу-сейнов, 1967. С. 131-145].
Эту же военную тактику, стратегию и методы ведения боя и войны мы увидим у хунну, сяньби, древних аваров (жуань-жуаней), хойху, киданей и несколько позже сельджуков, у средневековых монголов Чингисхана. Воен-ная тактика и стратегия свидетельствуют, мы думаем, о генетическом родстве этих народов.
Известно, что в 571 г. при кагане Мухане (553-572 гг.) был подписан мирный договор между Тургутским кагатом и шахом Ирана, по которому граница между двумя государствами проходила по Амударье.
Потомки тех тургутов, которые в VI в. переселились в Среднюю Азию и Казахстан, никуда не делись, оставались на месте, благо это позволяли просторы для ведения кочевого хозяйства, во всяком случае, сведений об их переселении нет. Наоборот, есть сведения о миграции в Среднюю Азию, Во-сточный Туркестан и Казахстан из Центральной Азии и Дальнего Востока в пределы Западно-тургутского (тюргешского) каганата, в VIII в. турков-карлуков и басмилов [Бичурин, 1950. Т.1]. Приблизительно в VII в. на р. Иртыш переселились монголоязычные кумоси-кимаки, часть татар, баятов [Ахинжанов, 1989], позже, примерно в IX-X вв., спасаясь от гнета киданей, в западном направлении тронулись хуни-куны, вызвав лавинообразное дви-жение номадов [Minorsky, 1948].
Возможно, хуни-куны стали называться каники-каныки. Хуни-куны, спустя некоторое время, после миграции на новую родину, Среднюю Азию и Казахстан, в XI в. перестают упоминаться в мусульманских источниках, это невероятное явление, чтобы целое племя исчезло бесследно. Видимо, хуни-куны инфильтровались в огузские племена Средней Азии под названием «каник-кынык» и из каников вышли Сельджукиды.
По своему этническому составу огузские племена состояли из разнных племен и родов. С. Г. Агаджанов пишет: «Среди них имелись роды, племена и этнические группы различного происхождения. В составе огузов были остатки печенегов, асов, алан и других степных племен» [Агаджанов, 1969. С. 146,147]. Мы добавим к сказанному С. Г. Агаджановым, что к концу X началу XI вв. огузы в большинстве состояли из монголоязычных племен. Потому что правое крыло (бузук) возглавляли монголоязычные кайи, а ле-вое крыло (учук) возглавляли баяндуры, безусловно, судя по названию, монголоязычное племя. Подтверждает такой вывод употребление монголь-ских слов, например, оба, аймак, каник, баят, баяндур и т.д.
Сельджукское движение в подавляющем большинстве возглавляли и составляли монголоязычные племена, вскоре превратившиеся в тюркогово-рящих (киргизо-хягасских) метисов.
Сказанное нами выше, что каники-кыныки, кайи, баяты, баяндуры, та-тары и другие племена монгольского происхождения, подтверждается гене-тическими исследованиями современного населения Турции. Потомки каник-кыныков и других огузов имеют от 8,5 до 20% генов, совпадающих с генами населения Восточной Монголии, т.е. с жителями тех мест, откуда вышли в IX-X вв. монголоязычные хуни-куны-каники-кыныки, кайи и др. на просто-ры Азии и Европы.
Допустим, если 8,5-20% населения современной Турции произошли не от кайи, кыныков, баяндуров и других монголоязычных племен IX-X вв., а произошли от монголов, пришедших в Иран, Сирию, Закавказье и Малую Азию в XIII в., то процент монгольских генов вряд ли бы превысил 5%. Гос-ударство хулагуидов распространялось на вышеуказанные территории, а эти страны были с давних пор довольно с плотным населением, которое в XIV в. смешалось с монголами, пришедшими с Чингисханом и его ближай-шими преемниками.
Мы выяснили, откуда происходят сельджуки и сельджукиды. Род сель-джуков ведет свое начало из племени кынык. Кыныки-каники, но нашему мнению, есть монголоязычное племя куни-хуни, выходцы из юго-восточной Монголии, не пожелавшие в IX в. господства монголоязычных киданей и мигрировавшие большинством племени на запад, в Среднюю Азию и Казах-стан. В Средней Азии они влились в состав огузов, сделать это было легко, т.к. куны-хуни тоже были огузы-ухэры, в IV в. переселившиеся на север Монголии из провинции Ганьсу, Шаньси и из Ордоса.
В Х в. огузов начали инфильтровываться племена кайи, чьим тотемом был не огуз-ухэр – бык, а удав, змея. Притом в X в. они враждебно встрети-ли кунов, затем под натиском киданей и других монголоязычных племен то-же начали перемещаться в западном направлении и инфильтровываться в огузов, хотя они к огузам по происхождению никакого отношения не имеют.
7.2. Сельджуки в Мавераннахре и в Хорасане
в конце X-начале XI вв.
Взятие Дженда сельджуками в конце Х в. имело громкий резонанс на современных территориях Казахстана и Средней Азии. Об этом сообщают различные версии «Малик-наме» [МИИТ, 1939 Т.1. С. 365].
Сельджук откликнулся на просьбу саманидского эмира Ибрагима и послал ему свой отряд, который помог ему разбить других турок-карлуков, которые к тому времени создали в Восточной части Средней Азии государ-ство Караханидов.
Враг саманидского эмира Ибрагима, караханидский Илек-хан, был, вероятно, тюрком-карлуком. Благодарный эмир Ибрагим дал возможность сельджукам поселиться в окрестностях Бухары.
В 992 г. караханидский Богра-хан завладел Бухарой [Бартольд, 1969. С. 567, 568], но сельджуки вновь помогли саманидскому Нуху ибн Мансуру, тогдашнему саманидскому правителю [Агаджанов, 1969. С. 180].
В 999 г. династия саманидов была фактически низложена, в Бухаре утвердился караханидский Наср ибн Мансур.
Абу Ибрагим Мунтасир – последний саманидский правитель, форси-ровал Амударью и бежал в Хорасан, однако осенью 1009 г. он снова был в Маверннахре и сельджуки поддержали его вновь [Tabakat-I-Hasiri, 1881. S. 45].
В 1004 г. Мунтасир выиграл битву у Илек-хана караханидского, сель-джуки захватили добычу и ушли обратно. С уходом сельджуков Мунтасир потерпел поражение, а караханиды закрепились в Бухаре. Вскоре Мунтасир погиб. «Отказ сельджукских предводителей от союза с последним саманидом привел к окончательному утверждению власти караханидов над Маверинна-хром» [Агаджанов, 1969. С. 181-182].
С. Г. Агаджанов, основываясь на известии Ахмада Гаффари Кашани, сообщает, «что сельджукиды, происходившие из туркмен-кыныков, пришли из Туркестана в Мавереннахр в 980/1 г.» [Агаджанов, 1969. С. 183], хотя нам известно из источников, что сельджуки, происходившие из кыныков, первоначально после ухода из Туркестана заселили Дженд и его окрестно-сти. Это противоречие, видимо, объясняется различными путями их пере-движения во второй половине Х-начале XI вв., это естественно: Дженд и его окрестности не могли прокормить большое количество номадов. Поэтому кочевники искали различные пути для прокорма скота.
Ибн ал-Асир сообщает: «Эмир Бухары стал бояться их, стал плохим соседом, хотел напасть и погубить их. Тогда они нашли убежище у Богра-хана, царя Туркестана, и стали жить в его стране» [МИИТ, 1939. Т.1. С. 366]. Часть сельджуков переселилась вновь в Туркестан. В результате кон-фликта сельджуки оказались вблизи Бухары [Рашид ад-Дин. Рукопись РНГБ. ПНС- 46. Л. 346].
Как и взаимоотношения номадов и земледельческих народов, так и взаимоотношения сельджуков в Мавереннахре складывались непросто. Ка-раханиды, выражавшие интересы, в первую очередь, оседлого населения, не доверяли сельджукам.
О. Притцак, исследовавший Караханидов, пишет, что установление их господства в Мавереннахре, вызвало переселение туда номадов из Кашгара и Семиречья [Pritsak, 1950], [Pritsak, 1953].
К. Каэн пишет, что сельджуки в начале XI в. подразделялись на две группировки, одной руководил Исраил, другой – Муса, Дауд и Мухаммад [Сahen, 1949. b. 52]. Исраил как старший имел звание «байгу-арслан» [Sadruddin, 1943. S. 1].
Титул «байгу» вопреки мнениям автора «Тарджуман тюрки», Де Ку-тейля, издавшего словарь тюркских слов, П. Пельо и С. Г. Агаджанова, ссы-лавшегося на этих лингвистов по тюркской словесности [Агаджанов, 1991. С. 60], объясняется монголоязычным словом «байгуулих – организовывать, учреждать, афишировать, строить, воздвигать, сооружать, заключать, орга-низация, учреждение, формирование, строительство, постройка» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 56], отсюда «байгу – организатор, учредитель, строи-тель».
Титул байгу значит организатор и учредитель государства, а не «со-кол» или «ястреб-перепелятник», как трактуют Де Кутейль, П. Пельо, С. Г. Агаджанов и др.
По-тюркски «сокол – ылаачак, шумкар» [Юдахин, 2012. С. 805], а «ястреб – карчыга» [Там же. С. 983].
В киргизском есть сходные с «байгу» слова: «байге – скачки, приз на скачках, финиш» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 95], «байке (бай-аке) – старший двоюродный брат, почтительное обращение к старшему» [Там же. С. 96]. Казалось бы, второе слово наиболее подходит для объяснения «байгу», но оно не выражает ни одиного из важных титулов в государстве и не употреб-ляется для обозначения должностей – это во-первых.
Во-вторых, монголоязычное слово безупречно в этимологическом от-ношении, в слове «байге», во втором слоге буква «к» вместо «г».
Титул «байгу», на наш взгляд, объясняется монголоязычным словом «байгу (байгуулагч – организатор, основатель, созидатель» [Лувсандэндэв, 1957. С. 56]. Байгу, в смысле, основатель государства.
Между тем Мирхонд сообщает, что сельджуки отрицательно отнеслись к власти Али-Тегина, но Исраилу удалось примирить своих племянников с ним отношения сыновей Микаила, Дауда и Тогрула стали дружественными [Morley, 1861-1862. Р. 583].
Бейхаки, автор XI в., пишет про Али-Тегина следующее: «Человек он был смышленый, изворотливый и бывалый, понимал, как обходиться с лю-бой стороной. Туркмены и потомки Сельджука были у него в запасе, и он их сберегал словом и серебром, ибо понимал, что ежели они от него отпадут, то он потеряет силу» [Абу-л-Фазл Бейхаки, 1962. С. 395].
С. Г. Агаджанов, основываясь на Бейхаки и Назими, пишет, что «Бла-годаря поддержке сельджукских племен Али-Тегин успешно соперничал с верховными караханидскими властителями. Одним из сильных противников его был Кадыр-хан Юсуф, опиравшийся на поддержку газневидов. Послед-ний вступил в переговоры с султаном Махмудом, прося у него военную по-мощь. В 1025 г. многочисленная газневидская армия форсировала Аму-Дарью и двинулась к Бухаре.
Али-Тегин, по словам Гардизи, узнав о переправе войска Махмуда, бежал в пустыню» [Агаджанов, 1969. C. 190]. Поясним, что Газневиды –ираноязычная династия, в X-XII вв. правившая в Средней Азии, южнее Аму-дарьи, Афганистане, Хорасане и части Индии.
Существует несколько версий о пленении Махмудом Газневи (998-1080 гг. правления союзника Али-Тегина) старшего сына Сельджука, Исраила. Подытоживая эти версии, С. Г. Агаджанов предположил: «Сопоставляя дан-ные Гардизи, Ибн-ал-Асира и Захир ад-Дина Нишапури, можно предполо-жить следующий ход событий 1025 г. (разрядка – Ш. А. С.) в Мавераннахре. После того, как газневидская армия форсировала Аму-Дарью, Али-Тегин поспешно оставил Бухару. Исраил же укрылся со своими конными отряда-ми, вероятно, в песках Кызылкумов. Тогда Махмуд Газневи принял решение выманить Исраила из его убежища. Султан или один из его полководцев, по-видимому, заманили всяческими обещаниями сельджукского вождя в ло-вушку и взяли его в плен» [Агаджанов, 1969. С. 192], что является, как нам кажется, наиболее правдоподобным.
Оставшиеся без своего предводителя – байгу Исраила, турки-сельджуки, его группировки, как пишет С. Г. Агаджанов, разбрелись: «Газ-невидские отряды после захвата в плен Исраила набросились на сельджук-ские кочевья и произвели грабежи и убийства. Это явилось жестоким ударом по группировке Исраила, которая распалась на части и разбрелась по Мавераннахру» [Там же. – С. 192].
Здесь мы переходим к началу переселения турок-сельджуков на терри-торию, где правили Газневиды – Хорасан, что имело большое значение в их политической и этнической истории.
Табакат-и-Насири сообщает, что сельджуки (предводительствуемые), ведомые Ягмуром, Букой, Кизылом и Кокташем в количестве четырех тысяч семей, обратились к Махмуду Газневи с просьбой предоставить убежище и земли для выпаса скота [Tabakat-i-Hasiri, 1881. Р. 119]. Имена в основном тюркские (киргизо-хакасские), видимо, это были тюрки или хойху (огузы), пришедшие в Среднюю Азию раньше IX-X вв., возможно, тургуты или огузы, пришедшие еще при западнотургутском (Тюргешском) каганате. Ан-тропоним «бука» может быть монголо-тюркским (бука – бык-производитель).
Махмуд Газневи удовлетворил просьбу турок-сельджуков, но прика-зал, чтобы те переправились через Амударью без оружия [Там же. Р. 119].
С. Г. Агаджанов не без оснований считает, что существовали враждеб-ные отношения между сыновьями Микаила (среднего сына Сельджука), То-грулом и Чагры, с одной стороны, с другой, Исраилом (старшим сыном Сельджука) [Агаджанов, 1969. С. 193].
Тогрул-бек, много лет спустя, считал турок-сельджуков, входивших группировку Исраила, своими людьми: «Эти туркмены были нашими раба-ми, слугами, подданными и зависимыми (людьми), выполняя (наши) прика-зания, и служили у (нашего) порога» [Материалы… , 1939. С. 364].
Турки-сельджуки, переселившиеся в Хорасан, платили в виде налога подать со скота, видимо, в больших размерах [Там же. С. 366], что довело их (в 1027 г.) к восстанию [Там же. С. 3,4].
Правитель Газниевидского султаната Махмуд для подавления восста-ния направил карательный отряд, которым командовал Арслан Джазиб, су-дя по имени монголов или турок. На монголо-тюркском Арслан означает лев, он не мог быть таджиком или персом. Персы даже в наше время крайне редко дают тюркские имена. Каратели отступили, встретив ожесточенное со-противление. На следующий,1028, год, они, получив подкрепление от Ма-хмуда, разгромили восставших, которые бежали к Дехистану и Балханским горам [Kitab Zainu'l-Akhbar, London, 1928. Р. 85].
В 1029 г. Арслан Джазиб попытался окончательно побить турок сель-джуков Прибалханья, но двухлетняя война успеха не имела. Султан Махмуд решил сблизиться с повстанцами. Ибн ал-Асир писал: «Махмуд привлек к себе на службу часть гузов и их главу Ягмура» [Материалы…, 1939. Т.1. С. 363]. Турецкие отряды были подчинены правителю Рея, принцу Масуду. В 1030 умер султан Махмуд и туркмены помогли принцу Масуду взойти на трон. Ибн ал-Асир писал: «Когда он (Масуд) захватил Газну, эти (гузы) об-ратились к нему с просьбой в отношении тех из них, которые остались в Балханских горах. Масуд разрешил им вернуться с условием находиться в подчинении и вести себя подобающим образом» [Там же. С. 363].
После того, как Масуд взошел на престол, он пригласил турок на службу в свое войско и переподчинил их своим военачальникам [Bаihaki… Ed by Morley, 1861-1862. Р. 75].
С. Г. Агаджанов, основываясь на Бейхаки, пишет: «…вожди сельджу-ков были недовольны подчинением их власти газневидских военачальников. Сельджукские воины к тому же, видимо, не получали военного жалования. Сельджукские вожди помышляли о восстании против султана Газны. Масуд, заручившись согласием части их предводителей, решил убрать с пути Яг-мура, Кизыла, Буку и Кокташа. С этой целью летом 1031 г. сельджукские отряды были отправлены в Нишапур. Ягмур и несколько других вождей были схвачены и убиты» [Агаджанов, 1969. С. 1950].
Мы считаем верным мнение И. Кафесоглу, что убийство турецких во-ждей Масудом, явилось главной причиной восстания в 1031-1034 гг. в Хо-расане [Kafesogly, 1953. S. 3].
Примерно в то же самое время (1025-1040 гг.) турки-сельджуки груп-пировки Чагры-бека и Тогрул-бека, остававшиеся на Левобережье Амударьи не признавали власть Али-Тегина.
Чагры-бек и Тогрул-бек в 1029 г. собрали войско и начали войну с Али-Тегином, завершившейся победой турков сельджуков, главенствующим родом которых были сельджуки. По названию главенствующего рода или племени в истории Средней и Центральной Азии много раз называли объ-единение номадов, например, сяньби, авары, табгачи (тоба), тургуты-турки, хойхуское государство, которое отождествляют с уйгурским. Хотя уйгуры были господствующим племенем среди тэлэских племен и то не все племена подчинялись им. Курыкане, байерку (баргуты) и др. не признавали власть уйгуров. Также правы ученые-историки нарождающееся государство тургу-тов-турков и хойху-огузов, в основном состоящее из монголоязычных кайи, баятов, баяндуров, хуней-кунов-каников-кыныков и др., а также из тюрко-язычных и ираноязычных племен называть государством турок-туркменов.
Сельджукское государство нарождалось в отчаянной борьбе с другим тургутским государством Караханидов (карлуков), с Газневидами, с Хо-резмом и Сырдарьинским ябгу. Хорезм в 1017 г. был завоеван Махмудом Газневи и находился в вассальной зависимости от Газневидов.
Али-Тегин собрал примерно в 1030 г. регулярное войско и взял ре-ванш у Чагры-бека и Тогрул-бека. Сельджукам пришлось бороться с Али-Тегином и сырдарьинским ябгу. «Им пришлось уходить по направлению к Хорезму» [Тоган, 1946. S. 180].
В 1031 г. Али-Тегин помирился с Чагры-беком и Тогрул-беком, «день-гами и обещаниями сделал из сельджуков военную опору [Morley,1861-1862. P. 348, 551]. Но Чагры, Тогрул и Хасан – вожди сельджуков ла-вировали между правителями Хорезма и Мавераннахара [Агаджанов, 1969. С. 199].
В 1034 г. скончался Али-Тегин. Власть у западных караханидов пере-шла к Тунушу – временщику при малолетних детях Али-Тегина [Абу-л-Фазл Бейхаки, 1962. С. 416].
Сельджуки приняли приглашение Хорезмийского правителя Харуна и во главе с Чагры-беком и Тогрул-беком, с войском, женами, детьми и огром-ными стадами пришли в Хорезм.
Харун выделил сельджукам земли и пастбища в надежде, что они по-могут ему в военных делах: готовился поход на Мерв. Планам Харуна по-мешал сырдарьинский ябгу Шахмелик Барани. В конце 1034 г. он неожи-данно атаковал сельджуков, застав их врасплох. И. Кафесоглу пишет, что сельджуки потеряли около восьми тысяч убитыми, а также в руках сырдарь-инского ябгу Шахмелика оказалось множество сельджукских женщин и де-тей, скот и другое имущество [Kafesogly, 1956. S. 34]. Оставшиеся в живых сельджуки переправились через Амударью и скрылись.
Неожиданное нападение сырдарьинского ябгу Шахмелика на сельджу-ков расстроило план правителя Хорезма Харуна, надеявшегося, что с по-мощью сельджуков, он завоюет Хорасан. Абу-л-Фазл Бейхаки писал: «Когда весть об этом дошла до Харуна, он очень приуныл, но виду не подавал, что ему это неприятно. Тайно он послал какого-то (человека) к потомкам Сельд-жука, надавал обещаний и сказал: «Собирайтесь и приведите других людей, потому что я теперь придерживаюсь того, что с вами постановил» [Бейхаки, 1962. С. 600,601]. Вняв словам Харуна ибн Алтунташа, сельджуки, ведомые Чагры и Тогрулом, вернулись в Хорезм. Харун, чтобы обезопасить себя и сельджуков, заключил с Шахмеликом договор о взаимном ненападении и снова занялся подготовкой к походу на Хорасан.
В 1035 г. войско Харуна начало наступление на территорию, которой владел Масуд Газневи. Сельджукская конница стояла наготове у переправы через Амударью в Даргане. Она должна была быть авангардом войск Хару-на. Но Харун пал жертвой заговора в самом начале похода. Началась борь-ба за власть в Хорезме [Kafesogly, 1956. S. 35,36].
С. Г. Агаджанов, основываясь на Бейхаки, пишет: «В этой обстановке сельджуки Хорезма приняли решение уйти к своим сородичам в Хорасан. Бейхаки пишет, что сельджуки не могли ни вернуться обратно в Нур, ни обосноваться прочно в Хорезме из-за боязни нападения Шахмелика. Оста-вался единственный выход: пойти и проситься на службу к Масуду Газневи» [Агаджанов, 1969. С. 202].
Мы считаем, что решение Сельджукидов, Чагры-бека и Тогрул-бека и Мусы пойти и проситься на службу к Масуду Газневи в 1035 г. станет ре-шающим моментом в политической и этнической истории потомков Сельд-жука.
Абу-л-Фазл Бейхаки писал, что весной 1035 г. семьсот-девятьсот всад-ников переправились через Амударью, оказались в Хорасане [Morеley, 1861-1862. P. 863].
С. Г. Агаджанов, ссылаясь на «Тарих-и Масуди» Абу-л-Фазл Бейхаки пишет: «… в дальнейшем Бейхаки упоминает о десятитысячной сельджук-ской кавалерии, не считая их семей, находившихся при походных обозах. Кажущееся на первый взгляд противоречие легко объяснимо при внима-тельном анализе «Тарих-и Масуди». Бейхаки сообщает, что к сельджукидам, переправившимся через Джейхун, присоединилось «много народа». В «Ис-тории Масуда» говорится затем об отрядах хорезмийцев в составе сельд-жукских ополчений» [Агаджанов, 1969. С. 202].
Бейхаки не упоминает, кто присоедился к сельджукам, переправив-шимся через Амударью, какие роды и племена.
С. Г. Агаджанов, основываясь на Хосрова и того же Бейхаки, пишет: «Очевидно, к сельджукидам на Аму-Дарье примкнула значительная группа тюрок, среди которых преобладали огузы и кыпчаки. В пользу этого мнения свидетельствует Насир-и Хосров, который рисует завоевание Сельджуками Хорасана как нашествие огузов и кыпчаков… Бейхаки упоминает затем куд-жатов, джиграков и кыпчаков, можно думать, что именно из них состояли отряды, примкнувшие к сельджукам» [Агаджанов, 1969. С. 202].
К сообщениям Хосрова и Бейхаки, мы считаем, надо относиться не-сколько критически. Перечисленные Хосровом и Бейхаки кыпчаки, видимо, на самом деле монгольские и огузские племена кумоси-кимаки, кыныки и др. В связи с начавшимся у них ранее XI в. переходом на язык кыпчакского меньшинства С. Г. Агаджанов вслед за Хосровом, Бейхаки и др. различает кумоси-кимаков, кыныков и др., считает их кыпчаками и огузами. На самом деле, они монголы и огузы.
Упомянутые Бейхаки куджаты и джиграки, по всей вероятности, есть не племена, а роды или огузов, или турков, переселившихся в пределы нынеш-него Казахстана и Средней Азии еще при Западнотюркском (Тургешском) каганате. Напомним читателю, современные Средняя Азия и Казахстан были завоеваны тургутами-турками в 571 г. при кагане Мухане, граница между Тургутским государством и Ираном была установлена по Амударье. При-шли тургуты за эфталитами (аварами), завоевавшими Среднюю Азию, Аф-ганистан, часть Индии и Ирана в V-VI вв., т.е до тургутов.
Впоследствии, спустя три десятилетия, ни кыпчаки, ни куджаты с джиграками не упоминаются М. Кашгарским среди тюрко-монгольских пле-мен.
Тогрул, Чагры и Муса, дядя двух первых носивших титул «байгу», до-ставшийся после смерти Исраила, обратились в 1035 г. к сахиб-дивану Хо-расана, чтобы тот просил султана Масуда о принятии их на службу в газ-невидское войско и дать им области Нисы и Феравы, они писали: «Нам (бы-ло) невозможно дальше оставаться в Мавераннахре и Бухаре, поскольку при жизни Али-Тегина мы обходились хорошо друг с другом и между нами бы-ли дружба и единогласие, а сейчас, когда он умер, дело [управления] попало в руки двух его сыновей – неопытных [в государственных делах] юнцов, а Тунуш, бывший сипахсаларом [еще] у Али-Тегина, стал хозяином над ними, овладел царством и войсками. Между ним и нами установилась неприязнь, и больше оставаться там мы не смогли. А в Хорезме из-за убийства Харуна возникло большое смятение, и поэтому нам стало невозможным пойти туда. Мы пришли под защиту владыки мира, великого султана [нашего] благоде-теля… [В случае] если его величество [султан] найдет возможным принять нас [к себе] в слуги, то пусть один из нас будет служить высокому [царско-му] порогу, а другие станут исполнять любую службу, какую только прика-жет владыка, а мы под его великой тенью нашли бы [себе] покой. Не найдет ли [султан возможным] пожаловать нам области Нисы и Феравы, что распо-ложены на краю пустыни, чтобы мы поместили там свое имущество и скот. И мы [тем самым] освободимся от своих забот и не дозволим ни одному зло-умышленнику появиться в тех краях со стороны Балханских гор, Дихистана или из области Хорезма, либо из стран Джейхуна, а также будем прогонять хорезмских и иракских туркмен» [Бейхаки, 1969. С. 576-577].
Газневидский султан Масуд дал уклончивый ответ, чтобы потянуть время и изгнать сельджуков. Сельджуки в надежде на положительное реше-ние их просьбы, вели себя мирно. Однако летом 1035 г. Газневиды начали поход на сельджуков, для чего собрали войско примерно из 17 тыс. солдат, главнокомандующим был назначен опытный полководец Бектугды, который имел много оружия и снаряжения. Сельджуки имели примерно десятитысяч-ное войско. Несмотря на почти двукратное численное преимущество, газ-невидское войско было разбито, как сообщает источник: «сельджуки нанесли страшное поражение» [Бейхаки, 1969. С. 594].
Главнокомандующий газневидским войском Бектугды едва спасся на быстроходном скакуне [Бейхаки, 1969. С. 594].
Поражение от сельджукидов в 1035 г. произвело на газневидских пра-вителей впечатление, что «трусливые и безоружные несчастные бродяги» разгромили их, «великую рать» [Бейхаки, 1969. С. 594]. Итогом битвы в 1035 г. был договор, по которому сельджукам передали области Нисы, Фе-равы и Дихистана. Ниса была отдана Тогрулу, Ферава – Мусе, Дихистан – Даду, султан Масуд издал специальную грамоту и скрепил печатью.
Но султан Масуд не смирился с потерей территорий и готовился к ре-ваншу.
В 1036 г. сельджукские предводители отправили посольство к султану Масуду с предложением уступить им Мерв, Серахс и Абиверд, за что они будут нести военную службу. Просьбу уступить Мерв, Серахсе и Абиверд обосновывали «теснотой», создавшейся из-за прибытия к ним огузов и туркмен из Туркестана и Прибалханья [Агаджанов, 1991. С. 48]. Языджи-оглу Али, османский историк XIV в., касаясь возникновения сельджукского государства в XI в., писал: «Некоторые туркмены из правого и левого кры-ла, со [своими] баранами и [другим] скотом, оставив Туркестан и Маверан-нахр, с ордой и войском направились в Хорасан» [История Сельджукидов. Рукопись ИВ АН РФ. Д. 116. Л. 20].
После победы над Газневидами в 1035 г., видимо, весть о том, что род-ственные им племена нанесли поражение Газневидам и получили землю, разошлась по всей Средней Азии и Казахстану. Племена тюрко-монгольского круга поспешили в Мерв, Серахс и Абиверду, надеясь, веро-ятно, на землю под пастбища. Извечная проблема расширения пастбищ бы-ла актуальной и в XI в. для номадов.
Султан Масуд, не обратив внимания на новые сельджукские просьбы, объявил им войну. В 1037 г. Масуд в Хидустане взял крепость Ханси.
Пока султан Масуд был занят индийскими делами, сельджуки напали на Талкан, Фарйаба, Балх, подвергли осаде Рей, завладели частью Мервской области.
В 1038 г. газневидская армия во главе с Сюбаши выступила против сельджуков. Газневидские войска, совершали рейды, вступая с сельджуками в бои. Сельджуки вскоре поняли слабые места газневидского войска: гро-моздкость, недостаточная маневренность – действия армии Сюбаши сковы-вали огромный обоз с женами, запасными и вьючными животными, фура-жом и т.д. [Агаджанов, 1991. С. 48-49].
Сельджуки действовали подразделениями в 20-30 всадников, ударной силой их была легкая и подвижная конница.
Газневидские войска оставили долину Мургаба и вынуждены были от-ступить к Нишапуру [Мирхонд, 1837. С. 30-34]. А жители Мерва вступили в переговоры с Тогрулом и Чагры и заключили с ними договор, что воины сельджуков не причинят никакого зла жителям» и вручили ключи от город-ских ворот [Мирхонд, 1837. С. 35-36]. Сельджуки заняли Мерв и в мечети была прочитана хутба на имя Чагры-бека [Мирхонд, 1837. С. 36].
Газневидский султан Масуд и его окружение пришли в крайнее раз-дражение, что Мерв заняли сельджуки и в 1038 г. под командованием все то-го же Сюбаши войска выступили снова в поход из Нишапура в Серахс.
Узнав это, сельджуки отправили свои семьи, скот и имущество в глубь песков [Агаджанов, 1991. С. 50].
Генеральное сражение произошло летом 1038 г. у Серахса и закончи-лось победой сельджуков. Газневидские войска в панике бежали с поля боя, Сюбаши и на этот раз удалось спастись бегством в Герат [Бейхаки, 1969. С. 662-664, 671, 675].
Через несколько дней конница сельджуков под командованием Ибра-гима ибн Инала была у ворот Нишапура. Жители Нишапура, не надеясь на газневидские войска, решили сдать город. Сельджуки же гарантировали жизни жителям и сохранность их имущества. Ибрагим ибн Инал вступил в город. В соборной мечети прочитали хутбу в честь Тогрул-бека [Бейхаки, 1969. C. 676].
Тогрул-бек был объявлен султаном, появившись в Нишапуре через три дня, взошел и сел на трон султана Масуда [Бейхаки, 1969. С. 676-677]. Так произошла интронизация Тогрул-бека.
Сельджукам за исторически короткий промежуток времени, 1035-1038 гг., удалось отвоевать значительную часть Хорасана, экономически важную провинцию Газневидского султаната и закрепиться на отвоеванной террито-рии. Это стало возможным благодаря тому, что монгольские и тюркские племена современного Казахстана, такие как кумоси-кимаки, баяндуры, ба-яты, хунь-куны-кыныки и др., массово переселялись в Хорасан и встали под знамена сельджуков Тогрул-бека, Чагры-бека и Мусы-байгу, как это, веро-ятно, сделали во II-IV вв. сяньбийцы. Они, по гипотезе китайского историка Юй Тайшаня, массово переселились во II-IV вв. в Европу и стали называться гуннами. Юй Тайшань пишет: «…сюнну захватили земли к северу от пусты-ни и господствловали там более 300 лет. Их авторитет распространился по степному пути на запад. Европейцы издавна слышали, что на монгольском плато есть кочевое племя всадников под названием сюнну. Вдруг мощная кавалерия приходит с востока, их тут же окрестили гуннами» [Юй Тайшань, 2006. С. 72].
С сельджуками несколько проще, строить гипотезы нет необходимости как с гуннами-сяньбийцами. В источниках достаточно данных, зафиксиро-вавших переселение монгологоворящих и тюркоговорящих племен в поис-ках пастбищ и воды в Хорасан и ставших большой помощью сельджукам в их тяжелой борьбе с газневидским султаном Масудом.
Сложнее с огузами, туркменами и монголоязычными кайи, баяндура-ми, баятами, кыныками и другими племенами. Несмотря на очевидные фак-ты о том, что кайи, баяндуры, баяты, кыныки, татары и другие племена в описываемый период были монголоязычными, но владели тюркским [Каш-гарский М., 2010. С. 76]. Большинство российских историков, начиная с XIX в. и до В. М. Запорожца, в своих работах придерживаются иного мнения. Они, вероятно, исходят из того, что тургуты-турки изначально были тюрк-ским народом, также отождествляли хойху с уйгурами, хотя понятие хойху шире, чем уйгуры [Шабалов, 2014]. Китайские нарративные источники ни-где не указывают тургутов-турков в числе древнетюркских племен. Россий-ские историки, видимо, исходят из многочисленности современных турков и считают, что они древнее, например, киргизов и хакасов. Будущим истори-кам и лингвистам, мы думаем, предстоит колоссальная работа по описанию значения и роли киргизов, хакасов и кыпчаков в формировании тюркских народов. В вузах изучают древних тюрков по книгам, например, Н. А. Бас-какова и др., на наш взгляд, устаревших.
В отличие от российских коллег турецкие историки более объективны. Некоторые из них, например, такие как Z. V. Togan, N.Аsim и др., признают, что в формировании туркмен и турков приняли участие монголы.
7.3. Данданаканская битва
и ее последствия для Сельджукидов
В 1038-39 гг. сельджуки под командованием Чагры-бека достигли вер-ховьев р. Мургаб, а также дошли до Талакана и Фарйаба, но газневидские войска вынудили их отойти к Балху. В апреле того же года армия Масуда заставила уйти Чагры-бека к Серахсу [Бейхаки, 1969. С. 692-694].
В мае 1039 г. газневидские войска по разным данным численностью от 50 до 100 тыс. воинов и отягощенные громоздким обозом, направились из Балха в Серахс [Бейхаки, 1969. С. 692-693]. В это время сельджуки не сиде-ли сложа руки, в Серахс подтянулись Султан Тогрул из Нишапура, из Мер-ва Муса-байгу [Бейхаки, 1969. С. 697]. Сельджукская армия в 1039 г. насчи-тывала уже 20-тысячную кавалерию [Бейхаки, 1969. С.696].
Генеральное сражение 1039 г. произошло около с. Дихи-Базарган близ р. Теджен. Нехватка продовольствия, фуража и воды сказались на духе войск султана Масуда и он вынужденно начал переговоры. Султан Масуд заключил мир, по условиям которого Ниса, Абиверди и Ферава сохранили за собой Сельджукиды, но они вынуждены были уступить Мерв. Но благо-даря жителям, он снова перешел в руки номадов после ухода султана Масу-да в Герат [Ibn-el-Athiri, 1851-1876. Т.IX. S. 329].
Осенью 1039 г. султан Масуд вновь предпринял поход на Нишапур и Тус [Бейхаки, 1969. С. 734]. Резиденция султана Тогрула находилась в Ни-шапуре, но он не успел уйти от масудовских войск через перевал в Абиверду [Бейхаки, 1969. С. 734]. В газневидских войсках стало высказываться недо-вольство от нехватки продовольствия после изнурительного перехода через перевалы «среди воинства поднялся крик и шум» [Бейхаки, 1969. С. 739].
Султан Масуд во избежание бунта в войсках вынужден был повернуть назад и в январе 1040 г. вступил в Нишапур, его встретили духовенство и знать города. Султан Масуд приказал разбить в щепки трон, на котором произошла интронизация в султаны Тогрул-бека.
В это время в провинции Хорасан происходили упадок хозяйства и ра-зорение среди населения. Современник тех событий, историк XI в. Бейхаки, пишет: «Не было хлеба и мяса, а у лошадей их – сена и ячменя» [Бейхаки, 1969. С. 741].
Население было разорено налоговыми сборами в пользу армии султа-на Масуда [Бейхаки, 1969. С. 744-745], но он с маниакальным упорством жаждал вернуть Мерв и приказал лишить жизни тех, кто пойдет против его воли [Бейхаки, 1969. С. 741-748].
В мае 1040 г. войска султана Масуда выступили в сторону Мерва.
Сельджуки беспрерывно атаковали [Бейхаки, 1969. C. 747-748], засы-пали и забрасывали падалью колодцы на пути войска султана Масуда [Бей-хаки,1969. С. 757, 768].
Султану Масуду его полководцы советовали дать отдых войскам под Данданаканом, но он не послушался и приказал идти к водоему, находив-шемуся неподалеку. Очевидец событий Бейхаки пишет: «Когда [государь] оттуда тронулся, порядок расстроился: дворцовые гулямы слезли с верблю-дов и начали отнимать лошадей у тазиков и у всех, кто был послабее, под тем предлогом, что мы-де хотим воевать» [Бейхаки, 1969. C. 758].
Это был сигнал к началу заговора, зревшего среди дворцовых гуля-мов-тургутов (турков), во множестве служивших в армии султана Масуда и вынашивавших идею перехода на сторону родственных им сельджукидов. Среди сельджукидов наверняка были тургуты (турки), которые пересели-лись в Мавереннахр еще во времена кагана Мукана, который заключил в 571 г. договор с Ираном о границе по Амударье и позже.
Среди газневидских войск султана Масуда началась паника, а затем бегство, армия была деморализована.
Сельджуки атаковали султана Масуда, и он с оставшимися при нем та-джиками-гулямами стойко защищался, но они вынуждены были бежать в Мерверруд, затем в Газну [Бейхаки, 1969. С. 758-771].
Бейхаки описывает события следующим образом: на месте сражения, т.е. вблизи Данданакана сооружен шатер и установлен султанский трон: «Тогрул уселся на трон, явились все сановники и приветствовали его как эмира Хорасана» [Там же. С. 763].
Сельджуки известили о своей победе всех правителей-соседей и халифа Ал-Каима и отправили последнему подарки и специального посла.
После Данданканской битвы сельджукские завоевания только начались и к середине XI в. привели к образованию империи от Амударьи до Среди-земного моря, от Каспийского моря до Палестины.
Вопреки мнению С. Г. Агаджанова и др., считающих рождение сельд-жукского султаната после Дандаканской битвы в 1040 г., мы думаем, что образование государства сельджуков во главе с Тогрул-беком, состоялось в 1038 г. Признаки государства, такие как территориальная организация и публичная власть, присутствуют у сельджукского общества после интрони-зации Тогрул-бека в султаны в Нишапуре в 1038 г.
Битва при Данданакане была лишь неудачным реваншем султана Ма-суда, у которого отобрали часть территории.
Государство потомков Сельджука возникло в результате завоеваний номадов, состоящих в основном из монгольских (кайи, кыныков-кунов и др.) и тюркских (тургутов-турков и др.) племен. Тургуты-турки, напоминаем чи-тателям, вероятно, возникли в результате смешения монголоязычных хунну из рода Ашина с тюркским племенем киргизы в V-VI вв. н.э.
Потомки Сельджука с 1038 г. стали правящим родом в новом ислам-ском государстве, потому что со второй половины Х в. господствующей ре-лигией у сельджуков стал ислам и вновь присоединившиеся к ним кочевники также с легкостью принимали новую для себя веру. Язычникам гораздо лег-че, чем представителям мировых религий, поменять веру, потому что у язычников нет отрицания единого бога, будь то Иошуа honozri (Иисус из Назарета) или Мухаммед (Магомет). Единый бог считается у язычников од-ним из множества богов. И имена у сельджуков в основном, за редким ис-ключением, стали арабские, но тем не менее встречаются монгольские и тюркские. Во второй половине XI в. после второй победы в междоусобной борьбе в 1094 г. над войсками Тархан-хатун единоналичным правителем стал Беркиярук (1094-1105) и Куталмыш (?-1064). Анализ этих трех имен показывает нашу правоту.
Антропоним «Тархан (мусульманское имя Джалалийба)» объясняется монголоязычным словом «тарган – жирный, тучный, полный, упитанный, полный в теле» [Лувсандэндэв, 1957. С. 392]. У номадов упитанные люди до недавнего прошлого считались эталоном красоты. От монголоязычного сло-ва «тархан» происходит монголо-тюркский титул «тархан-таркан», перво-начально означавший «сборщик налогов». К тюркам слово «тарган» попало через предшественников жуань-жуаней (авар) [Пуллиблэнк, 1986. С. 51].
С тюркских языков слово «тархан-таркан» не объясняется и объясне-ний не имеет.
Антропоним «хатун» объясняется монголоязычным словом «хатан – императрица, государыня, княгиня, госпожа, знатная дама» [Лувсандэндэв, 1957. С. 519]. Впервые слово «хатан» в значении «знатная дама» появилось у монголоязычных хунну [Пуллиблэнк, 1986. С. 58-61]. Слово «хатан, ха-тун» в тюркском языке является заимствованием [Там же. С. 60].Также, ви-димо, хуннуским является слово «хан» [Пуллиблэнк, 1986. С. 57].
Антропоним «Беркиярук», вероятно, объясняется монголоязычным словом, состоящим из двух. Первое «Бэрхэ – опытный, умелый, искусный, способный, ловкий, отличный, очень хороший, лучший» [Шагдаров, Чере-мисов, 2010. Т.1. С. 173], [Лувсандэндэв, 1957.С. 100]. Во второй половине XIII в. Бэрхэ – имя монгольского хана Золотой Орды.
Может быть, «Берки» от арабского слова «береке – успех, удача, бла-годать», которое употребляется в тюркских языках» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 129].
Второе слово «ярук-арук», вероятно, объясняется монголоязычным словом «яруу – чистый, ясный, благозвучный, гармоничный, музыкальный, приятный, мелодичный, изящный» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2.С. 706], [Лувсандэндэв, 1957.С. 696].
Слово «ярук-арук» может быть объяснено монголо-тюркским словом «арыз – чистый, опрятный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 43], [Субракова, 2006. С. 80].
На наш взгляд, слово «беркиярук», видимо, объясняется монголо-язычными словами «бэрхэ – искусный» и «яруу – чистый».
Антропоним «Куталмыш», вероятно, объясняется монголоязычным словом «хутэлэгшэ – ведущий, поводырь, председатель, руководитель» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т. 2. С. 505], [Лувсандэндэв, 1957. С. 556]. Монголоязычное объяснение лучше по смыслу, чем тюркское слово «кут», на основе которого пытаются интерпретировать данное слово. В. В. Радлов, например, слово «гудулу» переводит как тюркское «счастливый» [Радлов, 1850. С. 2]. В тюркских языках слово «кут» не употребляется в значении «счастье, а «означает «благополучие при пожелании и поздравлении», напо-добие русской здравицы. «Кут болсун» – в дословном переводе может озна-чать «забота, ухаживание, заниматься скотоводством, иметь домашний очаг» [Юдахин, 1965. Т.1. С. 452]. По-тюркски «счастье – талан» [Субракова, 2006. С. 579]. В ДТС слово «gut» употребляется в значении «душа, жизнен-ная сила, счастье, благо, благодать, благополучие, удача, успех» [ДТС. С. 471]. Авторы ДТС, так же как и К. К. Юдахин, на наш взгляд, истолковали слово «кут» широко в «памятнике Кюль-Тегину». На наш взгляд, надо было читать в значении «удача».
Антропоним «Куталмыш», на наш взгляд, объясняется монголоязыч-ным словом «хутэлэгшэ» – ведущий, председатель, руководитель», что бо-лее соответствует положению и званию, полученному при рождении.
Мы кратко рассмотрели историю возникновения и становления госу-дарства сельджукидов в X-XI вв. и выяснили, что в этом процессе значитель-ную, если не решающую роль сыграли монгольские племена, незаслуженно забытые и получившие (инкорпорировавшие) новое название для себя – туркмены и турки.
Монголоязычные хуни-куны-каники-кыныки, кумоси-кимаки-каи, ба-яндуры и другие племена приняли название и язык ранее в VI-VIII вв. пере-селившихся в Среднюю Азию тургутов-турков.
О монгольском происхождении турков напоминает то, что они не вы-ходцы из Монголии, но и относительно новая наука – генетика, от 8,5 до 20% генов монголов совпадают с генами турков. Об этом расскажем ниже.
Исследовать подробно движение сельджуков по территории Средней Азии, Ирана, Месопотамии, Сирии и Малой Азии мы не будем, т.к. эта про-блема исследована довольно хорошо с привлечением мусульманских и дру-гих источников такими выдающимися учеными-историками, как В. В. Бар-тольд, В. А. Гордлевский, З. В. Тоган, Н. Асим, И. Кафесоглу, Т. Райс, А. Я. Новичев, С. Г. Агаджанов, Д. Е. Еремеев, В. М. Запорожец, К. В. Рыжов и др. мы приводим таблицу Т. Райс о династии Сельджукидов, на наш взгляд, дающих полную персонифицированную характеристику и хронологию их правления в разных частях Средней, Передней и Малой Азии с незначитель-ными поправками.
Династия Сельджукских правителей Средней Азии и Персии считалась Великими Сельджуками и прерывается на султане Санджаре.
Сельджукское правление в Средней Азии, Персии, Сирии и Ираке к концу XII в. в основном закончилось. Остались султаны Сельджукидов толь-ко в Малой Азии или Анатолии, они пережили другое монгольское правле-ние (напоминаем – сельджуки были монголами) и возродились в монголь-ском племени кайи-каят – Османском султанате, образовав современную ту-рецкую нацию. Сельджуки Малой Азии до 1153 г. находились в зависимости от Великих сельджукидов, были его частью, об этом лаконично написал А. Д. Новичев: «Сельджукское государство, созданное в Малой Азии, до 1153 г. находилось в полузависимости от государства «Великих сельджуков» бы-ло его частью. Оно даже не чеканило собственных монет и поэтому не обла-дало одним из важнейших тогда признаков самостоятельности» [Новичев, 1963. С. 8].
ДИНАСТИИ СЕЛЬДЖУКИДОВ
Предки сельджуков: Керекучи;
Тугшармыш (Тугак).
Сельджук – умер в возрасте 107 лет, предположительно в 1003 г.
Исраил байгу Арслан – его старший сын, Микаил – его средний сын и Муса – его младший сын.
Чагры-бек, Тогрул-бек – сыновья Микаила. Чагры-бек умер в 1060 г. Ибрахим ибн Инал – сын дяди Тогрула по отцу и брат Тогрула по матери.
Великие сельджуки Персии, 1038-1157 гг.
1038 – 1063 Рукн ад-дин Абу Талиб Тогрул.
1063 – 1072 Аду ад-дин Абу Сача Алп Арслан.
1072 – 1092 Джалал ад-Дин Абу-л-Фатх Малик-шах.
1092 – 1094 Насир ад-дин Махмут Баркиярук.
1094 – 1104 Рукн ад-дин Абу –л-Музаффар.
1104 – 1117 Малик-шах II и Гияс ад-дин Абу Шуджа Мухамед.
1118 – 1153 Муизэ ад-дин Абу-л-Харис Санджар.
Сельджуки Сирии
1078 – 1095 Тутуш, брат Малик-шаха из перси.
1095 – 1113 Ридван – его сын, правил в Дамаске.
1095 – 1104 Дукак, сын Тутуша, правил в Дамаске.
Алп Арслан и Султан-шах, сыновья Ридвана, были вассалами Лулу-шаха и правили непродолжительное время.
Сельджуки Ирака
1131 – 1134 Санджар провозгласил Махмута правителем.
1134 – 1152 Малик-шах и Мухаммед, сыновья Махмута.
1152 – 1159 Сулейман, их брат.
1159 – 1175 Арслан, их дядя.
1175 – 1194 Тогрул, сын Арслана, последний султан Ирака. Убит со-юзником хорезмшаха.
Сельджуки Рума, с 1077-го по примерно 1308 г.
? – 1064 Куталмыш, сын Исраила Арслана-ябгу. Убит в бою у города Рей. (В настоящее время иногда используют другое написание его имени — Кутлымыш).
1077 – 1086 Сулейман, его сын. Убит или совершил самоубийство после того, как его разбил Тутуш из Сирии.
Междуцарствие
l092/93 — 1106/07 Дауд или Махнул Кылыч Арслан I, сын Сулеймана, утонул. По мнению Ф. Сарре, он женился на Изабелле, сестре Реймонда Cент-Эгидира; он также был женат на дочери эмира Смирны Цакаса.
1106/07 – 1116/17 Малик-шах, брат Кылыч Арслана I.
1116/17 – 1156/57 Рукн ад-дин Масуд I.
1156/57 – 1188/89 Изз ад-дин Кыльш Арслап I, сын Масуда I, В 1188/89 году он разделил свое государство между 11 сыновьями, возможно, что-то также досталось и его дочери. Он умер в 1192 году в доме младшего сына – самого любимого из всех сыновей, который в итоге и стал его преемником. При его жизни Анкарой некоторое время правил его брат Шахан-шах. Как Кылыч Арслан II поделил Рум между своими 11 сыновьями
1. Кутб ад-дин Малик-шах — Сивас и Аксарай.
2. Рукн ад-дин Сулейман-шах, отец Изз ад-дин Кылыч Арслана III – Токат и земли, простирающиеся до Черного моря.
3. Мухи ад-дин Масуд-шах – Анкара, Чагры и Эскишехир. Отчеканенные им в Анкаре монеты датируются 1200-м и 1202 годами.
4. Нур ад-дин Махмут Султан-шах – Кайсери, хотя, как создается впечатление, на какой-то период султан отдал этот город своей дочери.
5. Мюгис ад-дин Тогрул-шах, отец Рукн ад-дина Чихан-шаха и Исмета Катуна – Эльбистан.
6. Муизз ад-дин Кайсар-шах – Малатья.
7. Наср ад-дин Баркиярук – Никсар и Койлухисар.
8. Низам ад-дин Аргун-шах – Амасья.
9. Санджар-шах – Эрегли.
10. Арслан-шах – Нигдэ.
11. Гияс ад-дин Кейхусров I, отец Кейкавуса I, Кейкубада I и Селал ад-дина – Кейфаридун, Улубурлу, Конья и Кютахья.
1192 – 1195/96 Гияс ад-дин Кейхусров I, младший сын Кылыч Арслана II.
1196 – 1203/04 Рукн ад-дин Сулейман-шах, его брат. Скоропостижно скончался спустя пять дней после убийства его брата Мухи ад-дипа Масуд-шаха из Анкары.
1204 – 1205 Изз ад-дин Кылыч Арслан III, сын Рукн ад-дин Сулейман-шаха.
1205 –1210 Второе правление Гияс ад-дина Кейхусрова I.
1210/11 – 1219 Изз ад-дин Кейкавус I, сын Кейхусрова I. Умер от туберкулеза легких.
1219 – 1236 Ала ад-дин Кейкубад I, брат Кейкавуса I. Отравлен, вероятно, по приказу его сына Кейхусрова II.
1236 – 1246 Гияс ад-дин Кейхусров II. Впервые женился в 1232 году на дочери князя Алеппо; позднее женился на Русудан, дочери царицы Грузии Тамары. Ero детьми были Кейкавус II, Фалек ад-дин, Кылыч Арслан IV и Кейкубад II.
Триумвират, в который входили три сына Кейхусрова II
1246—128? Изз ад-дин Кейкавус II правил землями к западу от Галиса (Кы-зыл-Ырмак) сначала вместе с братьями, а затем единолично. Его сыновьями были Малик Константин, принявший христианство, Кылыч Арслан и Масуд, участвовавший в походе отца в Крым.
1246 – 1264 Рукн ад-дин Кылыч Арслан IV, отец Кейхусрова III и Хуанд Хатун. Правил сначала вместе с братьями, затем единолично землями к востоку от Галиса (Кызыл-Ырмак). Был убит в Акшехире.
1246 –1257 Ала ад-дин Кейкубад II. Умер во время поездки в Монгольскую империю.
1264/65 – 1283 Гияс ал-дин Кейхусров III, сын Кылsx Арслана IV. Возведен на трон в возрасте трех лет перваном Сулейман Муин ад-дином. Убит в Эр-зинкане по приказу монгольского ильхана Ахмета.
Вторжение мамелюков в Конью в 1277 году
1283 – 1298 Гияс ад-дин Масуд II, сын Изз ад-дина Кейкавуса II. Правил землями к востоку от Галиса после своего племянника Кейхусрова III.
1283 – 1304 Ала ад-дин Кейкубад III, сын Фарибурза и двоюродный брат Масуда II. Правил землями к запалу от Галиса (Кызыл-Ырмак), однако его право на получение полного суверенитет было оспорено Масудом III, сыном Масуда II. Борьба за власть продолжалась вплоть до смерти Кейкубада.
1302 – 1308 Гияс ад-дин, сын Кейкубада III, и Масуд III оспаривали право на полный суверенитет до того момента, как Масуд был убит монголами.
Гияс ад-дин исчезает со страниц истории бесследно, на нем династия заканчивает свое существование. Однако не исключено, что Гази Селеби, якобы являвшийся его сыном, некоторое время еще продолжал править в Кастамону и Синопе.
Бейлики, появившиеся в Малой Азии после распада Румского государства Сельджукидов
Около 1300 – 1403 Айдын. Правил и Бирге, Аясулуке, Тире и Измире.
Около 1292 – 1406 Чандар. Правил в Кастамону, Синопе и Сафранболу.
? – около 1373 Дюльгадир. Правил в Марашс, Антепе и Анталье.
Около 1335 – 1381 Эртена. Правил в Кайсери, Токате, Сивасе и Зиле.
Около 1299 – ? Эгреф. Правил в Бейшехире.
Около 1303 – 1429 Гермиян. Правил в Кютахье, Лядике, Манисе и Балыке-сире.
Около 1300 – 1426 Хамид. Правил в Эгридире, Испарте и Анталье.
Около 1385 – 1459 Исфендияр. Правил в Синопе (?) и Канкири.
Около 1256 – 1483 Караман. Правил в Нигдэ, Лядике (?), Ларенде (Карамане), Эрменаке, Аксарае, Сиврихисаре и Конье.
Около 1380 – 1425 (?) Ментеше. Правил в Айдыне и Султанхисаре.
? – ? Рамазан. Правил в Адане и Тарсусе.
Около 1300 – 1410 Сарухан. Правил в Манисе, Фоче, Сарухане, Гёрдезе и Демирдже [Райс, 2004. С. 12-14].
С конца XIII в. начинается возвышение династии османов, вышедших из монгольского племени кайи-каятов.
Нас в дальнейшем будет интересовать только формирование турецкого народа в Малой Азии на основе сельджукских завоеваний. Сельджукских за-воеваний в Средней Азии, Закавказье, Афганистане, Пакистане, Индии, Иране, Ираке, Сирии, Аравии и Европе мы касаться не будем, потому что, по нашему мнению, турки оставили лишь незначительный след в этногенезе проживавших там народов, т.е. их роль в происхождении современной ту-рецкой нации была незначительной.
По нашему мнению, наибольшую роль в этногенезе турков приняли участие тургуты (турки), греки, курды, лазы (грузины), славяне и монголы.
Что касается расовой принадлежности турков-сельджуков, то в XII в. они еще были монголоидами, о чем пишет В. А. Гордлевский, основываясь на источниках: «Кичась утонченностью образования, византийцы насилуют себя, когда принимают «скуластого урода», как отзываются они о султане Кылыч-Арслане II [Гордлевский, 1940. С. 13].
В начале сельджукского движения Малая Азия была в составе единой и подчинялась султану, но вскоре утвердилась собственная династия. Основа-телем династии был представитель ветви Сельджуков – Сулейман I ибн Ку-тулмыш.
В 1077 г. Сулейману поручили вести войну против Византии, что он делал весьма успешно. В том же году он захватил Иконию (Конью) с приле-гающими землями.
В 1081 г. византийский император Алексей I Комнин заключил с Су-лейманом мир, в котором признал большую часть его приобретений. Су-лейману был присвоен титул султана и в Малой Азии образовалось госу-дарство - Румский султанат со столицей в Никея. Но в 1086 г. султана Су-леймана разгромил другой Сельджукид – правитель Дамаска Тутуш, чтобы не попасть в плен, Сулейман покончил с собой. В 1092 г. сын Сулеймана, Кылыч – Арслан I был избран султаном жителями Никеи. В 1097 г. кресто-носцы осадили и взяли Никею. Кылыч-Арслан трижды схватывался с кре-стоносцами и каждый раз терпел неудачу, ему пришлось перенести столицу в Конья (Иконию).
В 1101 г. под Синопом объединенные силы Кылыч-Арслана, Да-нишмендида Малика Гази и Ридвана Халебского нанесли крестоносцам ре-шающее поражение, большинство рыцарей были умерщевлены или пленены.
В 1107 г. между Кылыч-Арсланом, хотевшим захватить Мосул, и наместником Великого Сельджука Джавалией произошло сражение. Кылыч-Арлан проиграл Джавалию и утонул.
Трон занял сын Кылыч-Арслана – Малик-шах, но его в 1116 г. сместил брат, которого звал Масуд I.
В 1156 г. престол достался сыну Масуда – Кылыч-Арслану II. Он про-должил войну с Данишмендидами. В 1164 г. он одержал победу над Да-нишмендидом Ягы-басаном. В 1174 г. Кылыч-Арслан II сверг последнего Данишмендида Зун-Нуна и захватил все его владения, в 1176 г. он выиграл при Мариокефале у византийцев и сделался хозяином Малой Азии. В 1192 г. Кылыч-Арслан умер и султаном провозгласил Кай-Хусрау I.
В 1196 г. Кай-Хусрау выступил его старший брат Сулейман II Рухн ад-дин и тот вынужден был уступить престол. При Сулеймане Рухн ад-дине центральная власть окрепла. В 1204 г. Сулейман II умер, трон наследовал сын Кылыч-Арслан III, но вскоре он отрекся от престола в пользу дяди Кай Хусрау I, который собрал под своей властью все владения своего отца Кы-лыч-Арслана II, ликвидировал все удельные эмираты. В 1207 г. он захватил Анталью и западной границей государства стало Средиземное море. В 1210 г. он погиб в сражении при Хонасе.
Кай Хусрау I наследовал сын Кай-Каус I. В 1214 г. он захватил Синоп и сделал данником императора Трапезунда. В 1219 г. Кай-Каус I умер от чахотки, султаном Румелии стал его брат Кай-Кубад I. При нем были присо-единены Эрзерум, Эрзинджан, Крымский Судак, Малая Армения до Селев-кии.
В 1237 г. Кай-Кубад умер, престол занял его сын Кай Хусроу II.
В это время появились монголы, которые опустошили армянские вла-дения сельджуков. Кай Хусрау II, носивший монгольское имя Кай, согласил-ся на уплату дани своим дальним родственникам, которых возглавляли та-кие выходцы из племени кайи-кыят-каят (по З.В.Тогану). Чингизады и Сельджукиды были, по сути, дальними родственниками, только первые были вооружены боле современным для своего времени оружием. Впервые ядра, начиненные прохом, применили монголы.
Сельджукам монголы сохранили трон, на уплату дани уходила треть дохододов, что, по нашему мнению, не является чрезмерным, как пишет большинство авторов. Если учитывать то обстоятельство, что Малая Азия (Анатолия) в XIII-XIV вв. производила примерно в четыре раза больше ма-териальных благ, чем Франция и Англия вместе взятые, по расчетам З. В. Тогана (см.выше).
В 1246 г. Кай Хусрау II умер. После него правил триумвират его сы-новей. Кай Каус II (1246-1257), Кай Кубад II (1249-1257) и Кылыч Арслан IV (1248-1265); Кай Хусрау III (1265-1282); Масуд II (с перерывами с 1282-1304); Кай Кубад III (с перерывами 1284-1307); Масуд III (1307).
Династия сельджукидов Малой Азии (Анатолии)
(по книге К. В. Рыжова «Все монархии мира.
Мусульманский Восток VII-XV вв.»)
Сельджук
|
Арслан-Ябгу
|
Куталмыш
|
Сулейман I
(1077-1086)
|
Кылыч-Арслан I
(1092-1107)
|
Малик-шах Масуд I Руки ад-дин
(1107-1116) (1116-1156)
|
Кылыч-Арслан II Изз ад-дин
(1156-1192)
|
Тогрул-шах Кай-Хусрау I Гийасад-Дин Сулейман II Руки ад-Дин
Эмир Эрзерума (1192-1196; 1204-1210) (1196-1204)
|
Кай-Каус I Изз ад-дин Кай-Кубад I Ала ад-Дин Кылыч-Арслан III Изз ад-Дин
(1210-1219) (1219-1237) (1204)
|
Кай-Хусрау II Гийас ад-Дин
(1237-1246)
|
Кай-Каус I Изз ад-дин Кай-Кубад II Ала ад-Дин Кылыч-Арслан IVРука ад-Дин
(1246-1257) (1249-1257) (1248-1265)
| | |
Масуд II Гийас ад-дин Ферамураз Кай-Хусрау III Гийас ад-дин
(1282-1284, 1284-1293, | (1265-1282)
1294-1301, 1303-1304)
Кай-Кубад III Ала ад-Дин
(1284, 1293-1294, 1301-1303, 1304-1307)
|
Масуд III Гийас ад-дин
(1307)
[Рыжов, 2004]
ГЛАВА 8. ФОРМИРОВАНИЕ ТУРЕЦКОГО НАРОДА
В МАЛОЙ АЗИИ (АНАТОЛИИ)
8.1. Этнический состав населения Малой Азии (Анатолии)
в досельджукский и османский периоды
Этнический состав населения Малой Азии хорошо описан А. Д. Нови-чевым, Д. Е. Еремеевым и другими авторами. Мы лишь вкратце коснемся этого вопроса, лишь только уточнив некоторые вопросы.
В Малой Азии (Анатолии) разнообразие климатических условий, обу-словленных ее рельефом, теплые долины сменяются горными хребтами и плоскогорьем, где климат значительно суровее. На западе мягкий средизем-номорский климат, в центре и на востоке Малой Азии – континентальный. На побережье морей, омывающих Малую Азию, оазисы субтропиков.
Территория Малой Азии – один из очагов человеческой цивилизации, что подтверждается археологическими раскопками. В VII-VI тысячелетиях до н.э. в Малой Азии были постоянные поселения, люди сеяли ячмень, пше-ницу и горох, занимались разведением овец, коз, коров [Еремеев, 1971. С. 49]. Далее Д. Е. Еремеев продолжает: «В Центральной Анатолии в XIX-VIII вв. до н.э. существовало хеттское рабовладельческое государство, не усту-павшее по уровню своего развития Египту и Междуречью. Хетты оставили после себя самые древние тексты, зафиксировавшие индоевропейскую речь…
В Западной Анатолии, как и в Восточной Фракии, в I тысячелетии до н.э. сложились рабовладельческие общества – Фракия, Фригия, Вифиния, Мизия, Лидия, Кария, Ионийский союз городов-республик и др. население их принадлежало отчасти к аборигенам, отчасти к грекам, колонизовавшим страну с IX в. до н.э. и в дальнейшем ассимилировавшим коренных жителей. Все эти государства были тесно связаны с античной Грецией.
В VI-IV вв. до н.э. Анатолия входила в состав Персидской державы Ахеменидов, потом была завоевана Александром Македонским и впослед-ствии стала частью эллинистических государств – преемников империи Ма-кедонского. К этому времени почти все население Анатолии (за исключением восточных и некоторых центральных районов) было греческим по языку и культуре: его составляли ассимилировавшиеся друг с другом переселенцы-греки и эллинизированные аборигены. Затем, на рубеже старой и новой эры, Западная и Центральная Анатолия была поглощена Римской империей, а по-сле ее распада вошла в состав Византии. Римское господство почти не нало-жило отпечатка на этнический состав населения, которое по языку и культу-ре осталось греческим…
Более сложной, особенно с этнической точки зрения, была история Во-сточной Анатолии. Северо-восток Анатолии с древнейших времен был засе-лен дчанами или лазами – племенами картвельской языковой группы (лаз-ский язык, как и грузинский, входит в картвельскую группу кавказской язы-ковой семьи, он особенно близок мегрельскому диалекту). Этноним «дчан» сохранился в Турции до наших дней в названии хребта Джаник в Понтий-ских горах. Этноним «лаз» дал в древности название стране этого народа - Лазика, которое турками было переделано в Лазистан…
В IX-VIII вв. до н.э. в Джанике и Лазике, в их приморской части, по-явились отдельные греческие колонии: Гераклей, Синопа, Трапезунд и др. Господство персов, затем македонян мало коснулось этого края, обособлен-ного от основной части Малой Азии Понтийскими горами. После распада Македонской империи здесь образовались независимые рабовладельческие государства – на западе Пафлагония, на востоке – греко-лазское Понтийское царство. С IV в. до н.э. греческая колонизация усилилась, что привело осо-бенно в западных районах к распространению эллинистической культуры [Еремеев, 1971. С. 49-51].
Что касается северо-восточной части Малой Азии, то Д. Е. Еремеев пишет: «В конце VII -начале VI в. до н.э. в Восточной части Малой Азии по-явились племена арменов, которые заняли постепенно все нагорье. Пережив господство Ахеменидов и Селевкидов, Армения приобрела независимость… В 378 г. Армения была разделена между Византией и Парфией. В конце VII в. ее завоевали арабы. Господство халифата над Арменией продолжалось до 885 г. При Багратидах (885-1045) Армения переживала хозяйственный и культурный подъем» [Еремеев, 1971. С. 5].
Относительно южной части Малой Азии Д. Е. Еремеев, совершенно правильно основываясь на работе О. Л. Вильчевского, пишет: «В южной ча-сти Армяно-Курдского нагорья и Верхней Месопотамии еще в III тысячеле-тии до н.э. существовало рабовладельческое государство Субарту. В XVIII в. до н.э. на его территории возникло другое государство – Митанни, завое-ванной в XV в. до н.э. Ассирией. Затем здесь господствовали Ахемениды, Селевкиды, древний Рим, Парфия, Византия, сасанидский Иран. После заво-евания края арабами, особенно в Х в. н.э., в южной части Армяно-Курдского нагорья стали расселяться курдские племена. Еще ранее, в VII-VIII вв., ара-бы застали курдские племена горных районов Верхней Месопотамии как определенную этническую общность, несмотря на ее сильную племенную раздробленность, а курдский язык выделился из круга других иранских языков в самостоятельный уже в VI-VII вв.» [Еремеев, 1971. С. 51,52].
Далее Д. Е. Еремеев пишет, что проникновение тюрок «…на террито-рию современной Турции происходило задолго до XI в. Об этом свидетель-ствуют письменные источники – римские, вызантийские, сирийские, араб-ские, армянские и др. Тюрки проникали в Малую Азию многими путями: не только с востока – через Иран и Кавказ, но и с запада – через Балканы, а также с севера – через Черное море» [Еремеев, 1971. С. 53]. С написанным Д. Е. Еремеевым мы согласны частично, против свидетельств, особенно ви-зантийских и сирийских источников, ничего не имеем. Но Д. Е. Еремеев, на наш взгляд, допускает ряд неточностей, например, он отождествляет тюрков и гуннов, хотя этническая принадлежность последних весьма спорна и их легко можно отнести к монголоязычным [Шабалов, 2011]. Впервые были ис-следованы и сопоставлены хуннуские (гуннские) слова с монгольскими и тюркскими. И было обнаружено свыше 50% остатков слов языка хунну сближающихся с монгольскими, остальные 40% с лишним процентов либо общие, монголо-тюркские, либо с других языков. Всего было исследовано 112 слов языка хунну (гуннов) . Несмотря на спорный характер вопроса, Д. Е. Еремеев довольно в безаппеляционной форме пишет: «Первоначальное проникновение тюркских элементов в Малую Азию, а также на Балканы началось в конце IV в. В 375 г. огромные массы кочевых племен во главе с гуннами двинулись на запад из прикаспийских степей. Началось так называ-емое Великое переселение народов. Об этом сообщают многие римские ис-торики (Авзоний, Аврелий, Виктор, Аммиан Марцелин и др.). Византийские хронисты упоминают о гуннах в связи с Малой Азией, Арменией и Фракией в IV-V вв.: Филосторгий, например, сообщает о появлении гуннов во Фра-кии, Месопотамии, Сирии, Киликии в 395 г, Созомен – об их вторжении в пределы Византии в том же году и о набегах на Фракию в 404 г., Олипиодор пишет об их вторжении во Фракию в 415 г.» [Еремеев, 1971. С. 53].
Д. Е. Еремеев в той же манере, не терпящей возражений, продолжает: «Гунны, как известно, разгромили алан, значительная часть которых была подчинена ими, вошла в союз гуннских племен и была постепенно тюркизо-вана» [Там же. С. 53-54]. Как же быть с современными аланами? Ведь со-временные осетины, не без основания, идентифицируют себя как потомков тех аланов, которых Д. Е. Еремеев считает тюркизованными и язык у них совершенно отличный от тюркского, является древнейшей разновидностью фарси (персидского).
Многие аланы, мы думаем, были славянизированы, а славяне были союзниками хунну (гуннов), об этом свидетельствуют слова, вошедшие в русский язык, например: хорш – хорошо, собак – собака, по-слявянски хо-рошо – добре, собака – пес и т.д.
Мы думаем, что хунны (гунны) в виду слабости их языка (других при-чин много, но эта основная), были славянизированы, вернее украинизирова-ны, т.к. они «откочевали в северное Причерноморье» [Еремеев, 1971. С. 54] после поражения от гепидов смешались с готским и славянским населением, приняли европеодный вид, это, во-первых. Во-вторых, у северных хунну то-темом был бык [Бернштам, 1951]. Слово «украинец» многие интерпретиру-ют от слова «окраина», что не совсем корректно применительно к Киеву. Вероятно, слово «украинец» можно сблизить с монголоязычным словом «ухэр – бык» [Лувсандэндэв, 1957. С. 490]. Тотемное название передалось на народ [Никонов, 1970. С. 17]. В-третьих, слово «хохол» также внятного объяснения со славянских языков не имеет, а с монголоязычия вполне можно объяснить: «хохол – возбуждение, вдохновение» [Лувсандэндэв, 1957. С. 557], так называлась высокая прическа у монголоязычных, устанавливаю-щих по представлению древних людей связь с Верхним миром – Небом.
Далее Д. Е. Еремеев пишет: «… какая-то часть гуннов попала во Фра-кию и, возможно, даже в Малую Азию, осела там и смешалась с местным населением. Вероятно, именно с тех пор этноним гуннов «хун» сохранился в балканской и византийской антропонимии (например, венгерская фамилия Хуньяди, имя византийского летописца Никита Хониат» [Еремеев, 1971. С. 54]. Антропонимия «Хуньяди» и «Хониат» могла образоваться от хойхуско-го монголоязычного племени «хунь», которое начало мигрировать из юго-восточной Монголии на запад под давлением другого монголоязычного народа – киданей в IX-X вв., т.е. спустя восемь веков после хуннов. Южная ветвь племени хунь, вероятно, под названием кынык приняла активное уча-стие в освоении Малой Азии. Венгры появились в современной Венгрии с берегов р. Камы и Волги примерно в это же время, в IX-X вв., но после па-дения Аварского каганата.
Летописец Никита Хониат жил еще позже, в середине XII в.(1213 гг.), написал «Хронику», посвященную событиям периода 1118-1206 гг. [БЭС, 2005. С. 775].
Надо отдать должное Д. Е. Еремееву, не утверждающему категорично описанное, а допускающему вероятность сохранения у венгров и греков эт-нонима «хун», что переводится с монголоязычия как «человек», а «человек» «…самый древний из семантических типов этнонимии – самоназвание, озна-чавшее своих в противоположность всем на своим, чужим… самоназвание немцев – deutsch – исследователи истолковывали из древнегерманского со значением «люди», «народ» [Никонов, 1970. С. 15].
Д. Е. Еремеев также допускает, по нашему мнению, неточность, когда пишет, что хунну-гунны сошли с исторической арены в VI в. [Еремеев, 1971. С. 54]. Хунну-гунны Европы сошли с исторической арены в 453 г., когда проиграли восставшим гепидам на р. Недао. Западные писатели-летописцы вплоть до Х в. булгар, савиров, авар и др. продолжали называть всех нома-дов то скифами, то хунну-гуннами.
Вызывает возражение утверждение Д. Е. Еремеева, что авары – это тюркское племя [Еремеев, 1971. С. 55]. Средневековые авары – монголо-язычный народ, предшественники тургутов в Монголии. Слово «авар» имеет объяснение на монголоязычии «абарга – огромный, исполинский, могучий удав, гигантский удав» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 24, 25], также ономастика большинства слов имеет значение на монголоязычии [Шабалов, 2011]. Например, антропоним аварского хана Баяна – монголоязычное сло-во, бытующее до настоящего времени у монгольских народов, означает «богатый». Было бы тюркское, звучало бы короче – «Бай-байлу», окончание «н» делает слово «баян» монголоязычным. Напрашивается вопрос: какой смысл тюркам носить монгольское имя?
Д. Е. Еремеев относительно «проникновения тюркских элементов в Малую Азию и на Балканы в IV-VII вв.» отмечает их «эпизодический харак-тер и не оставило следов в этнической истории Малой Азии» [Еремеев, 1971. С. 61].
Далее Д. Е. Еремеев, ссылаясь на турецкого историка М. Н. Инанча (Yinanc M.N., Istanbul, 1944), пишет: «Период VIII-X вв. характеризуется уже более значительным переселением тюрок, причем из Средней Азии и Хорасана. В VIII в. почти все среднеазиатские тюркские племена в результа-те арабских завоеваний приняли ислам и на определенное время стали союз-никами Арабского халифата. Аббасиды, пришедшие к власти в 750 г., стали привлекать для защиты своих границ, а также для расширения своей терри-тории и набегов на «неверных» исламизированные тюркские племена. Ха-лифы отправили в Анатолию много тюрок из Ферганы, Балха, Хорезма, Са-марканда и Герата. Они составили в Анатолии основную массу отрядов «га-зи» – «борцов за веру». Их поселения были сосредоточены в районах Тар-суса, Аданы, Мараша, Малатьи, Ахлата, Манцикерта (Маназкерта) и Эрзу-рума. При халифе Мутасиме (833-841), который, как сообщает Масуди, пер-вым взял к себе на службу тюркских наемников даже в Багдад, тюркская ар-мия сделалась основной военной силой в анатолийских пограничных про-винциях Арабского халифата. Эмиры здесь выбирались из вождей тюркских племен. Афшин, Итак, Менгюджюр, Буга – имена наиболее известных эми-ров-тюрок» [Еремеев, 1971. C. 61,62]. Д. Е. Еремеев всех переселившихся из Средней Азии в халифат называет «тюрками», несмотря на то что имена не-которых носят явно монгольские черты, например, «менгеджюр» – «м;нг;т; – серебряный, денежный» [Лувсандэндэв, 1957. С. 244], [Шагдаров, Череми-сов, 2010. Т. 1. С. 568]. «Буга – бык» – общее, монголо-тюркское слово. Со-временные историки, не вникая в суть, пишут, приравнивая слова «куманы» и «кыпчаки». На самом деле «куманы» – монголоязычный народ, а «кыпча-ки» – их подчиненные, тюркское племя. Впрочем, путают куманов с кыпча-ками и турецкие ученые.
Слово «м;нг;н – серебряный» вместе с урянхатами (урянхайцами) вошло в современный тувинский язык, совершенно недавно (в XX в.) тюрки-зованный. До середины ХХ в. урянхаты были монгольским племенем. Со-временный тувинец на основе тюркского языка не может объяснить весьма распространенную среди них фамилию «монгуш – серебренный». Тувинцы также не могут объяснить распространенную среди них фамилию «Ондор», с монголоязычия будет «высокий» [Лувсандэндэв, 1957. С.323]. Урянхаты, видимо, жили в южной части современной Тувы и были тюркизованы в се-редине ХХ в. и притом никакого сопротивления не оказали: все произошло добровольно и быстро, как было с кайи, баяндурами, кыныками и другими монголоязычными племенами в XI в. в Средней и Малой Азии. В тюркиза-ции урянхатов значительную роль сыграли советские ученые Ф.Г. Исхаков, А.А. Пальмбах и т.д.
Д. Е. Еремеев делает тюрками монголоязычных в XI в. куманов [Ере-меев, 1971. С. 68], несмотря на то, что работа И. Маркварта была издана почти за 60 лет до публикации его труда.
Далее Д. Е. Еремеев называет проникновение турков в Малую Азию в досельджукский период подготовкой тюркизации Анатолии и Восточной Фракии [Еремеев, 1971. С. 72].
С выводом Д. Е. Еремеева трудно согласиться, так называемая «подго-товка проникновения тюрок» в VIII-X вв. в Малую Азию носила эпизодиче-ский характер. Тюрки-тургуты в основном привлекались для несения воен-ной службы и никакую цель, кроме военной, они не ставили. Эти «тюрки», судя по именам» в значительной массе составляли монголоязычных «аван-тюристов», им было безразлично, кому служить и в кого превратятся их де-ти и потомки. Другое дело турки-сельджуки, которые ставили перед собой четкие политические цели.
Рассмотрев вышеизложеный этнический состав населения Малой Азии до массового переселения турок-сельджуков, Д. Е. Еремеев справедливо пи-шет: «Такова вкратце история Анатолии до массового переселения на ее территорию тюркских племен, которые начав заселять Анатолию с IX в., встретили там древнее население с высокоразвитой культурой. На западе Анатолии и в приморских районах это были в основном греки. А на востоке этнический состав населения был гораздо сложнее: там помимо греков оби-тали лазы, грузины, армяне, курды, арабы, ассирийцы (разрядка – Ш.А.С.). Языковая пестрота – тут были и индоевропейские языки (греческий, армян-ский, курдский), и семитские (арабский, ассирийский), и кавказские (лазский, грузинский) – сопровождалась разнообразием хозяйственно-культурных ти-пов. Здесь жили оседлые земледельцы и скотоводы, горожане с древними традициями городской жизни (армяне, греки, грузины, ассирийцы), кочев-ники-скотоводы (курды, часть арабов), рыбаки и мореплаватели (часть гре-ков и лазов, живущих в приморских районах)…
На этот разноязыкий и разнообразный по типу хозяйства и культуре субстрат должен был, по воле истории, наслоиться тюркский пласт, что в итоге и породило этнический сплав – турецкий народ» [Еремеев, 1971. С. 52, 53].
В этническом составе населения Малой Азии в середине XI в. в подав-ляющем большинстве преобладали греки. На востоке Малой Азии (Анато-лии) население состояло из тех же греков, курдов, лазов-грузин, ассирийцев, армян и арабов. Наш список состоит из народов по мере убывания числен-ности населения, ассимилированного турками-сельджуками.
Демографические оценки Малой Азии (Анатолии) показывают, что население ее составляло почти 12 млн человек во время поздней Римской империи (Rasib Khan, 2009, интернет). К XI в., мы думаем, население Малой Азии не уменьшилось.
Этнический состав самих турков-сельджуков, также был неоднород-ный. Мы предполагаем, что тургуты-турки возникли из смешения монголо-язычных хунну (род Ашина) с киргизскими родами. В V-VI вв. они упо-требляли разновидность киргизского языка, письменность была исключи-тельно киргизская, но примерно до VIII в. в быту пользовались разновидно-стью монгольского языка, об этом свидетельствуют их имена и титулы. В ДТС значительный процент монголоязычных слов (слова, оставшиеся в мон-голоязычии, но которых нет в тюркских языках).
Основная ударная сила турков-сельджуков состояла из монголоязыч-ных (вернее, находящихся на начальной стадии тюркизации) племен: кумо-си-кимаков-кайи, баяндуров, кыныков, баятов и др. Монголоязычные пле-мена составляли, мы думаем, подавляющее большинство турков-сельджуков.
Велика роль в формировании турецкой нации бывших монголоязыч-ных ди-гаогюй-телэ-хойхусцев или иначе огузов. Китайские династийные хроники пишут, что телэские племена уходили в западном направлении и необычайно размножились [Поднеев, 1899], начиная с IV в. Вероятно, к XI в. огузы Средней Азии полностью тюркизовались, т.к. они жили по сосед-ству с тюркскими племенами, в частности, с печенегами.
Также в состав турков-сельджуков входили некоторые индоевропей-ские племена, бывшие насельники территорий Казахстана и Средней Азии, об этом свидетельствуют названия некоторых племен турков сельджуков [Гордлевский, 1940], [Агаджанов, 1991], [Еремеев, 1971] и др.
Мы не согласны с Д. Е. Еремеевым, который называет монгольские племена баяндур и баят огузами, в частности, он пишет: «Основу тюркских племен Анатолии в X-XIII вв. составляли огузы и туркмены. Этот пласт был таким мощным, что даже до наших дней отчетливо выступает при исследо-вании туркменских племен Малой Азии, сохранившихся в восточных райо-нах Анатолии. Так, часть туркменских племен в Турции сохранила огузские названия: байындыр, баяд…» [Еремеев, 1971. С.91]. Д. Е. Еремеев, С. Г. Агаджанов и др. потеряли огромную прослойку монгольских племен, кото-рые составляли турков-сельджуков. Баяндуры, баяты и другие племена до присоединения к сельджукскому движению входили в кумоси-кимакское гос-ударство [Ахинджанов, 1989], а кумоси-кимаки было монголоязычное пле-мя, а затем монголоязычный народ. К. С. Ахинджанов убедительно доказал, что кумоси-кимаки, впоследствии вошедшие в состав турков и венгров, в IX-XI вв. был монголоязычным народом.
Численность самих турков-сельджуков и принимавших участие в сель-джукидском движении племен в Малой Азии в XI в., разные авторы приво-дят различные данные от 550-600 тыс. [Kafesogly, 1953. S. 162] до 1 млн че-ловек [Yinanc, 1944. S. 144]. Мы считаем, наиболее приближены к реально-сти, цифры о численности турков-сельджуков в Малой Азии И. Кафесоглу – 550-600 тыс. Турки-сельджуки и принявшие участие в сельджукском движе-нии монголы, огузы и др. в XI в. были номады, которые большой численно-стью никогда и нигде не отличались ввиду специфики кочевого хозяйства. Детская смертность у кочевников значительно превосходила аналогичную ситуацию у оседлого населения. Поэтому они вынуждены были воевать за счет маневренности и тактической хитрости и организованности.
«Завоеватели, если хорошо организованы, их может быть незначи-тельное меньшинство. Два таких ранее привел пример, Турция и Венгрия…» – пишут в Принстонском университетском журнале Л. Л. Кавала – Сфорца, П. Меноуз и А. Пьяца [Саvalli – Sforza ete, 1994. P. 102].
Топонимика деревень Малой Азии, исследования турецких и россий-ских ученых: М. Инанча, Н. Орхана, В. А. Гордлевского и др. и приведен-ные Д. Е. Еремеевым свидетельствуют, что «Это либо этнонимы племен, ро-дов, племенных объединений, либо антропонимы вождей и старейшин» [Еремеев, 1971. С. 87], племена не были равноценны по численности, среди них преобладали кыныки, баяндуры, баяты, кайи и другие монгольские пле-мена. Д. Е. Еремеев пишет: «В Анатолии – пришедшие племена не были равноценны по численности. Одни из них в силу различных причин разрос-лись, другие являлись скорее осколками прежних племен, а некоторые – но-выми комбинациями из частей бывших племен.
Наиболее обширно и густо расселилось племя кынык. Топонимика от-мечает 28 мест, связанных с этим названием. Причем, в вилайте Анкара – три раза, в вилайтах Маниса, Малатья, Афьон-Карахисар и Бурса – по два раза. Так как сельджукиды были родом из этого племени, то, по мнению В. А. Гордлевского, оно, благодаря своему привилегированному положению, разрослось – мелкие подразделения других племен примыкали к нему… Возможно, оно целиком ушло с территории Туркмении еще во времена сельджукских завоеваний. О том, что племя кынык было самым многочис-ленным в Анатолии, говорит и такой факт: во время походов султан брал от него четыре тюмена (40 тыс.) воинов, тогда как от других племен – только по одному тюмену (10 тыс.).
Судя по показаниями топонимики, многочисленны были в Анатолии и следующие племена: кайи – 27 деревень носит это имя, баюндур, баят, салгур, эймюр, джаулдур, джибни, язгыр. Согласно сообщению Языджио-глу Али, из кайи и баяндур назначались бейлербеи (главные беи) правого и левого крыльев, т.е. эти племена играли для огузов важную роль и, видимо, были довольно крупными. Позднее, в XIV-XV вв., племя кайы (вернее, его отколовшаяся часть) по утверждению османских летописцев, положило ос-нову Османскому бейлику, а племя баюндур в XV в. владычествовало над Ахлатом. В сельджукских хрониках также упоминаются беи из баюндур. Видимо, с этим племенем связан легендарный Баюндур-хан. Племя баят упоминается в «Книге моего деда Коркута» в связи с районами Восточной Анатолии» [Еремеев, 1971. С.87,88].
Мы видим из приведенных топонимических данных, что монголы в сельджукском движении главенствовали, но из этого они ничего не извлекли, в плане истории в XII в. Анатолия называлась, по сообщениям, «Turchia» в некоторых летописях, язык сыграл решающую роль. Название говорит об участии тургутов в сельджукском движении, которые видимо, играли не по-следнюю роль в общем движении племен.
Сложному составу турок-сельджуков в XI в. предстояло ассимилиро-вать не менее сложный этнический состав населения Малой Азии (Анатолии).
Мнение Д. Е. Еремеева, что турки ассимилировали население Анатолии «при их преобладающей численности» [Еремеев, 1971. С. 3], считаем не со-ответствующим действительности. Оседлое население всегда численно пре-восходит номадов, турки здесь не исключение. Другое дело, у турков-сельджуков была «социально-политическая гегемония» [Там же. С. 3], и тур-ки максимально использовали эту гегемонию и «простоту и консерватизм» [Владимирцов, 2009. С. 55] киргизского (тюркского) языка.
8.2. Сельджукиды и Данишменды в Малой Азии (Анатолии)
Граница между арабским халифатом и Византией в XI в. проходила по линии Антиохия, в нынешней Сирии, Мараш и Малатье. По линии к востоку от Тарсуса и Эрзерума до наступления турков-сельджуков из Средней Азии, по сведениям В. А. Гордлевского, в VIII-X вв. были поселены турки [Горд-левский, 1940. С. 22]. Таким образом арабы хотели увеличить свой наступа-тельный потенциал.
В свою очередь византийцы привлекали на военную службу печенегов (говоривших, видимо, на разновидности киргизо-хягасского языка) и другие племена, которые несли военную службу в качестве пограничников.
В битве под Манцикертом в 1071 г. наемники-печенеги изменили ви-зантийскому императору Роману Диогену и перешли на сторону сельджу-ков.
Султан Сулейман «Завоеватель Анатолии» (1077-1086) занял Никею (Изник), Анитиохию Сирийскую и установил Румский султанат. Анатолией называют Малую Азию, т.к. в древности страна Анатолия находилась на территории современной Турции (Малой Азии).
Византийский император Алексей Комнин уступил султану Сулейману земли до реки Драгон в современном вилайете Коджаэли Измидском.Также султан Сулейман завоевал город Конья-Иконион, впоследствии ставший столицей сельджукидов.
Как писал А. Д. Новичев: «Военные задачи сельджуков были облегче-ны тем, что установленный сельджукскими султанами на первых порах аг-рарный режим привел к освобождению византийских крепостных крестьян и рабов от тяжелого гнета феодалов. Уже в конце XI в. основатель государства Сельджукидов в Малой Азии султан Сулейман Кутылмыш предоставил сво-боду крепостным и рабам из поместий византийских феодалов. Эта мера по-будила часть крепостных и рабов перейти в ислам и принять сторону сельд-жуков. Кроме того, на первых порах сельджуки взимали со всех немусуль-ман лишь один налог – харадж, гораздо более умеренный по сравнению с теми тяжелыми повинностями, которые лежали на византийских крепостных крестьянах и рабах. Это обстоятельство также привело к ослаблению сил со-противления Византии [Новичев, 1963. С. 8].
Топоним Конья, вопреки мнению Д. Е. Еремеева, считающего, что сло-во произошло от печенегского «кангар» [Еремеев, 1971. С. 69], мы думаем, это переделанное на турецкий лад и упрощенное греческое «иконион». Тур-ки-сельджуки убрали приставку «и», оставили основу «кон», к которой до-бавили аффикс «ья». До взятия города сельджуками он назывался «Икони-он».
В 1094 г. Византийский император Алексей Комнин обратился к папе Римскому Урбану II с призывом о помощи, что византийцы предпочитают быть под властью латинян, т.е. европейцев, а не под игом язычников [Горд-левский, 1940. С. 24]. Тайным желанием византийцев, мы думаем, было от-бросить руками европейцев турок-сельджуков на восток и вернуть террито-рии, занятые ими в Анатолии. По этому поводу А. Д. Новичев писал: «…дальнейшее продвижение сельджуков на запад было остановлено кресто-выми походами» [Новичев, 1963. С. 8].
Крестоносцы нанесли поражение у Дорилеума и отступили на восток за Эскишехир. Крестоносцы беспощадно резали сельджуков, занимая горо-да и села, проходили Анатолию беспрепятственно. Вскоре заняли Антиохию из-за измены начальника гарнизона, армянина по национальности, видящего в крестоносцах освободителей христианства. Сельджуки были вытеснены из Палестины, а на побережье Средиземного моря появляются бароны и за-крывают им дорогу к морю.
Сельджуки были зажаты христианами со всех сторон и, казалось, они будут раздавлены [Гордлевский, 1940. С. 25].
Далее В. А. Гордлевский пишет: «Потребовались, однако, годы войн, ушло на это двадцатое столетие, пока Сельджукиды устранили в Малой Азии внутренних врагов, кольцом окружавших их владения, – христиан (греков и армян) и мусульман Артукидов, Данишмендов» [Гордлевский, 1940. С. 26].
Данишменды (1071-1174), как и Сельджукиды, были династией тюрко-монгольской. Основатель династии Ахмад был тюрком или монголом по происхождению, известным под прозвищем Данишменд Гази, правил в 1071-1084 гг. Династия Данишменды правила из столицы – г. Сивас. Да-нишменд (Danismend) по-турецки означает сведующий человек, знаток зако-нов, помощник кадия» [Мустафаев, 1977. С. 209], от слова «danis –
знание, наука».
Данишменд Гази в начале своей деятельности находился в подчинении у сельджукского султана Сулеймана Кутылмыша, но он быстро окреп и стал самостоятельным.
Сын Данишменда Гази, которого звали Малик Гази Гюмюш-тегин (1084-1134), хотел создать в Анатолии греко-турецкое государство, т.е сме-шать греческое и турецкое население, создать единую нацию» [Гордлевский, 1940. С. 28].
Как пишет К. В. Рыжов: «Вершины своего могущества Сивасский эми-рат достиг при сыне родоначальника династии Малике Гази. Имя его стало известно не только на Востоке, но и в Европе после 1100 г., когда Малику удалось победить и захватить в плен одного из вождей первого крестового похода – Боэмунда Антиохийского. В 1101 г. большое войско крестоносцев предприняло специальный поход против владений Данишмендидов, но было наголову разбито близ Синопа (союзниками Малика Гази здесь были рум-ский султан Кылыч-Арслан I и эмир Халеба Ридван)… Своими завоеватель-ными походами Малик Гази значительно расширил владения Данишменди-дов. В 1102 г. он взял после осады столицу Сельджуков Конью, но не смог удержать ее за собой. В 1124 г. была захвачена Малатья, а в 1127 г. – Кай-сери и Анкара. Византийский император Иоан II Комнин дважды, в 1132 и 1139 гг. (уже после кончины Малика Гази), совершал походы против Да-нишмендидов, но оба закончились поражениями.
Упадок Сивасского эмирата начался вскоре после смерти Малика Гази. Его сыну Мухаммаду еще удавалось поддерживать славу отца. Однако в 1142 г. он умер, и в стане Данишмендидов сразу начались раздоры. Млад-ший брат Мухаммада, Айн ад-дин, образовал собственное государство с центром в Малатье. Сын Мухаммада, Зу-н-Нун, получил по наследству Ник-сар и Сивас. Но против него сейчас же начал войну дядя Ягы-басан, кото-рый владел Амасией и Анкарой. Он изгнал Зу-н-Нуна и провозгласил себя эмиром в Сивасе. В войну Данишмендидов вмешались султан Рума Кылыч-Арслан II и эмир Сирии Нур ад-дин. В 1164 г. противникам удалось разбить Ягы-басана. Его владения были разделены между Кылыч-Арсланом II, сы-ном Малика Гази Ибрахимом и Зун-Нуном. Сивас сначала перешел к сыну Ягы-басана Джамал ад-дину, потом к Ибрахиму, потом к его сыну Исмаилу. Наконец, в 1168 г. в столице опять утвердился Зу-н-Нун. Однако он держал-ся на престоле только благодаря помощи Нур ад-дина. В 1174 г. тот умер. Кылыч-Арслан II немедленно напал на Сивас, убил Зун-Нуна и захватил его владения» [Рыжов, 2004. С. 153-154].
Приводим таблицу династии Данишмендов в редакции К. В. Рыжова [Рыжов, 2004. C. 153-154]:
Данишменд Гази
(1071-1084)
Малик Гази Гюмюш-тегин
(1084-1134)
Мухаммад Ягы-басан Низам ад-дин Айн ад-Дин эмир Малатьи
(1134-1142) (1142-1164)
Зун-Нун Джамал ад-Дин Гази Исмаил Шамс ад-дин
Имад ад-Дин Муджахид (1166-1168)
(1142, 1168-1174) (1164-1166)
[Рыжов, 2004]
Данишменд Малик Гази был в Анатолии более политически значимым, чем Сельджукидские султаны. Однако его наследники, раздробив отцовское владение, ослабили государство, чем воспользовался в 1174 г. сельджукский султан Кылыч Арслан II.
Данишменды, по нашему мнению, являлись смешанной, тюрко-монгольской династией, об этом говорит ономастика некоторых имен. Выше мы писали, что после принятия ислама турки и монголы носили двойные имена, мусульманские и монголо-тюркские (доисламские, чаще всего связан-ные с шаманизмом), например, Ягы-басан, Низам ад-дин. Низам ад-дин – имя арабское, связанное с мусульманской верой, а Ягы-басан – имя мон-гольское, связанное с языческой верой.
Антропоним «Ягы» объясняется монголоязычным словом «ягаа – узо-ры», «ягаан – розовый» [Лувсандэндэв, 1957. С. 690], «ягааха – греться, светить» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 698], отсюда «ягарха – светит, прогревает» (иркутский диалект бурятского языка).
По-тюркски значения не имеет, исключительно монгольское слово.
Антропоним «Басан», вероятно, объясняется монголоязычным словом «байсхлн – радость, веселье, благодарить, благоденствие» [Муниев, 1977. С. 78], от слова «байсах – радоваться, восторгаться, быть радостным, востор-жествовать» [Там же. С. 78]. У монголоязычных калмыков имя Басах до не-давнего времени было довольно распространенным. Был у калмыков Герой Советского Союза – Басан Бадминович Городовиков.
По-тюркски (кирг.) есть слово «бас – давить, ступать, идти, затоплять, печатать, уменьшать, убавлять, нападать попирать, раздавать» [Юдахин, 1965. Ч.I. С. 113], от этого слова происходит «басанча – придавленный, по-ниженный, успокоившийся, утихший» [Там же. С. 144]. Мы считаем, что слова «придавленный, пониженный и т.д.» именем человека правящего рода быть не может.
В ДТС слово «basan» интерпретировано как «поминки, обрядовое угощение» [ДТС, 1969. С. 85] и там же «basan» истолкован во втором значе-нии как имя собственное, взятое из уйгурских документов XII-XIV вв. юри-дического характера (документы С. Ф. Ольденбурга).
Имя собственное в уйгурские документы, по нашему мнению, могло попасть из монгольского языка, т.к. уйгуры в XIV в. владели тюркским (кир-гизским) и монгольским языками [Бичурин, 1950. Т.1], [Шабалов, 2014].
Слово «basan» в первом значении отдаленно напоминает монгольское слово «буян – добродетель, благодеяние, благотворительность» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 92] и «благоденствие после смерти (совершить поминки)» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1.С. 161], [Лувсандэндэв, 1957.С. 92]. В настоящее время слово «буян» в монгольском языке устарело.
Определить, из какого племени, монгольского или тюркского, был ос-новоположник династии Данишмендидов Ахмад Данишменд Гази, не пред-ставляется возможным. Вероятно, он был из монголов, переселившихся из Монголии в Среднюю Азию в IX-X вв., как сельджуки, потому что его внук Ягы басан Низам ад-дин носил двойное имя. Ягы басан считается монголь-ским именем. Монгольский язык, хоть и слаб, но исчезает не сразу, для этого требуется век-два, смотря, в какую среду он попадет. Хазарейцы Афганиста-на до XVII в. пользовались монгольским языком. В Иране я встретил хаза-рейца, который знал из монгольского языка около ста слов, а это был конец XX в.
Вероятность того, что Ахмад Данишменд Гази происходил из монго-лов, недавно присоединившихся к сельджукскому движению, велика еще и потому, что он «тяготел к христианам» – пишет В. А. Гордлевский, ссылаясь на армянского средневекового хрониста Матфея Эдесского [Гордлевский, 1940. С. 27], считавшего «тяготение к христианам» Данишмедов прирож-денной чертой характера. На самом деле, по нашему мнению, это было за-игрывание политического деятеля. При попытке крестоносцев освободить Боэмунда они были разбиты около Синопа объединенными силами сельд-жуков Кылыч Арслана и Данишменда Малика Гази. Тяготеющий к христиа-нам Малик Гази получил подарок от Багдадского халифа и Великого сельд-жукида из Хорасана – черное знамя ислама, барабан и золотой скипетр.
Возможно, Данишменды были из возглавлявших левую группу сельд-жукских племен – монголоязычных баяндуров.
Правнук Данишменда Гази, которого звали Зун-Нун Имад ад-дин, ро-дился в 1142 г., правил в 1168-1174 гг. Кесари и Сивасом, носил двойное имя – монголо-мусульманское.
Антропоним «Зун», вероятно, объясняется монголоязычным словом «з;;н – левый, восток» [Лувсандэндэв, 1957. С. 211] или другим «зуун – сто» [Там же. С. 206].
На тюркских языках слово «зун» объяснений не имеет.
Антропоним «Нун», вероятно, объясняется монголоязычным словом «нум – лук», потому что Зун-Нун Имад ад-дин, возможно, из баяндуров, возглавлявших левую (восточную) группу сельджуков.
Также антропоним «Зун-нун», вероятно, имеет объяснение из арабско-го языка: «зун» означает «обладатель, обладать», а «нун» «рыба». Возмож-но, арабское «Зун-Нун» связано с пророком Юнусом, которого проглотила кит-рыба и через несколько дней выплюнула обратно.
Из монголов или тюрков происходил Ахмад Данишменд Гази, боль-шого значения не имеет, потому что в те далекие средневековые времена они воспринимались как единое целое, т.к. действовали зачастую вместе и уклад жизни у них был одинаковый. В наше время тюрки, за редким исключением, воспринимают монголоязычных совершенно чужими. К XII в., мы думаем, все без исключения племена, перечисленные М. Кашгарским, назывались тюрками, хотя многие из них были монголоязычными, а в XIII в., наоборот, Рашид ад-дином почти все номады названы монголами, а на самом деле сре-ди них были и тюркоязычные, например, киргизы. Взаимотношения тюрков и монголоязычных племен на протяжении с III в. до н.э. и до XVII в. н.э. бы-ли неоднозначными, характеризующимися то совместным поиском пастбищ и воды, то борьбой из-за них. Единственным постоянным моментом являет-ся переход монголоязычных в тюркоговорящие народы, обусловленный, по нашему мнению, слабостью монгольского языка.
Султан сельджуков попытался отобрать у Зун-Нуна Имади ад-дина его владения, но последнему помог атабек Сирии Нур ад-дин. Нур ад-дин умер в 1174 г. и Данишменды, лишившись поддержки, сдались сельджукскому султану. Династия Данишмендов прекратила свое существование, и потомки Ягы-басана служили сельджукским султанам [Гордлевский, 1940. С. 28-29].
Отныне Сельджукиды стали политически господствующей династией в Анатолии и начинают играть в сложные политические игры. В. А. Гордлев-ский пишет: «У сельджукидов – у тех, кого и крестоносцы, и Византия сна-чала хотели уничтожить, теперь обе стороны ищут заступничества, помощи, союза. Германский император, Фридрих I Барборосса, раздраженный пове-дением Исаака Ангела, хочет, чтобы крестовый поход был объявлен против греков. Он вступает в союз с Кылыч-Арсланом и убеждает его напасть на Византию, чтобы отвлечь Мануила от Европы…
А византийский император ведет двойственную игру, посылая Сельд-жукидам подарки и дань, он старается сохранить с ними добрососедские от-ношения, а втайне имеет злостные намерения и заводит переговоры с Сала-дином, против которого направлен III крестовый поход» [Гордлевский, 1940. С. 29].
После падения Данишмендов турки-сельджуки в 70-х гг. XII в. начали наступление на Византию и в битве при Мириокефали у р. Буйюк-мендерис, в 1176 г., они нанесли чувствительное поражение Византии. А. Д. Новичев писал: «Сельджуки вышли к побережью всех омывающих Малую Азию мо-рей (в 1207 г. они завоевали Анталью, а в 1214 г. – район Синопа), застави-ли Никейскую и Трапезунтскую империи, которые образовались после за-хвата крестоносцами Константинополя, а также Армянское царство в Кили-кии, платить им дань. Султан Алаеддин Кейкубад I (1219-1236) по инициа-тиве купцов совершил морской поход в Крым и захватил там город Судак (предположительно в 1221 или 1222 г.). Его преемник султан Гияседдин Кейхюсрев II (1236-1245) именовал себя «истребителем неверных и безбож-ников», султаном Рума, Армении, Диярбакыра и Сирии, повелителем побе-режья». В 20-30-х гг. XIII в. Сельджукский султанат достиг вершины своей мощи.
Таким образом, на рубеже XII и XIII вв. сложилось крупное турецкое государство во главе с династией Сельджукидов, господствующее над боль-шей частью Армянского нагорья и почти над всей Малой Азией» [Новичев, 1963. С. 12].
А вот какую характеристику истории Сельджукидов Анатолии дал В. А. Гордлевский: «История Сельджукидов представляет разительный при-мер быстрого возвышения и падения: вынырнув во второй половине XI в. из Хорасана, они весь XI век провели в борьбе, и были моменты, когда весы ис-тории склонялись на сторону Данишмендов, вырывавших из их рук господ-ство в Малой Азии, однако Сельджукиды, использовав противоречия между противниками, удержались, и из Коньи – из малоазиатской срединной степи распространились и на запад, и на север, и на восток, и на юг. Старая об-ласть приграничников – борцов за веру, выдвинутых когда-то арабами, пре-вратилась в государство, поднявшее в Малой Азии культуру на большую высоту. В течение полустолетия создали они здесь памятники, которые пе-режили творцов.
Однако социальный строй был шаток, и вскоре государство распалось: центростремительные силы были сметены центробежными силами» [Горд-левский, 1940. С. 34].
Другой известный тюрколог Д. Е. Еремеев пишет: «После победы под Манцикертом в 1071 г. над византийскими войсками уже ничто не могло преградить сельджукам дорогу в Анатолию. В 1085 г. они взяли Измир (Смирна), и почти вся Малая Азия оказалась в их руках.
Одна из ветвей Сельджукидской династии основала в Анатолии Рум-ский султанат, внешне признававший власть «великих сельджукидов», но фактически независимый.
Крестовые походы остановили дальнейшее продвижение Сельджуки-дов. Они даже потеряли свою столицу Изник (Никея). Но постепенно опять перешли в наступление и в 1116 г. завоевали Конью (Иконион), сделав ее своей столицей. Поэтому государство сельджукидов Малой Азии, основан-ное Данышмендидами в 1067 г. со столицей в Сивасе (Себастия). Таким об-разом, на рубеже XII-XIII вв. сложилось крупное тюркское государство Сельджукидов, объединившее под своей властью почти всю Малую Азию и большую часть Армяно-Курдского нагорья» [Еремеев, 1971. С. 75].
8.3. Вторжение монголов и распад сельджукского государства
в Малой Азии
По сообщению Ибн-Биби, которое приводит К. М. Мусаев, в 1232 г. монгольский отряд Чормухан Нойона захватил Эрзерум и Сивас, но оставил их. Захватить Эрзерум и Сивас монголов подстрекала грузинская царица Русудан [Мусаев, 1972. С.18,19]. Также К. М. Мусаев пишет, что в 1236 г. сельджукский султан Алаэддин Кей Кубад I заключил с монгольским послом Октаем мир, для чего ездил Кайсери. «Посол вручил ему ярлык монгольско-го хана, в котором говорилось: «Чтобы наша сила не обрушилась на твою страну, соглашайся на покорность» [Мусаев, 1972. С. 19].
Далее К. М. Мусаев продолжает: «Алаэддин Кей Кубад I признал вер-ховную власть монголов и покорился. В связи с этим монголы присвоили ему титул «Ахтачи», которым монголы обозначали покорившихся госуда-рей» [Мусаев, 1972. С. 20].
В 1237 г. умер сельджукский султан Алаэддин Кей Кубад I. На сельд-жукский престол вступил его сын Гиясэддин Кейхюсрев II, который повел антимонгольскую политику. Такая политика монголам не понравилась. К. М. Мусаев пишет: «Со смертью Ала ад-Дина Кейкубада I начался период упадка Сельджукского государства. Этот период, хотя и преувеличенно тра-гический и с панегириками в адрес своего патрона – султана, весьма образно описывается нашим историком.
По сведениям автора анонимной «Сельджукнаме», монголы обрадова-лись смерти Ала ад-Дина Кейкубада I. Байджу и Чормагун говорили своим бойцам: «Железный султан ушел и теперь держава (анатолийское Сельджук-ское государство – Х. М.) и время принадлежит нам» [Мусаев, 1972. С. 20].
В 1242 г. монгольский тумен (10 000 сабель), которым командовал полководец Байджу. Завоевал северо-восточные провинции сельджукского государства. К. М. Мусаев говорит о 30 000 монголов [Мусаев, 1972. С. 21].
В. А. Гордлевский приводит слова Ибн ал Асира, жителя г. Мосула в переводе Н. И. Ильминского, изданного А. А. Куником: «Для кого легко описывать поражение ислама и мусульман. Увы, лучше бы не родила меня мать моя. Лучше бы я умер прежде этого и остался забвенным навеки. Я медлил, но потом приступил к изложению истории величайшего события и большого несчастья, которому подобных не рождали дни и ночи, и которое объяло все создания и в особенности коснулось мусульман. Самое большое бедствие, которое описывает история – поступок Навуходоносора с изра-ильтянами, как он избил их и разрушил Иерусалим. Но что значит Иеруса-лим в сравнении с теми странами, которые опустошили эти проклятые тата-ры, в которых каждый город в несколько раз больше Иерусалима. И что сыны Израиля в сравнении с теми, кого они избили, потому что жители од-ного из избитых ими городов были многочисленнее всех израильтян. Они не оставили никого, а убивали жен, мужей и младенцев, разрезали чрево бере-менных женщин и убивали зачатых детей» [Гордлевский, 1940. С. 35].
Казалось бы, опасность миновала, монголы повернули на Кавказ. Сельджукский султан Алаэддин Кей-Кубад I, как нам кажется, знал, что сельджуки (кыныки) выходцы из монголов и поддерживал с ними мирные отношения.
Но его сын, султан Гиясэддин Кейхюсров II, в 1243 г. выступил против Байджу. Сельджуков, по разным оценкам, было от 70 до 200 тыс. всадников, а монголов было всего 10 тыс. кавалеристов [Рубрук, 1911. С. 175]. Несмот-ря на многократное численное преимущество, сельджуки были разбиты.
Здесь, мы думаем, роль сыграли, вероятно, два фактора. Во-первых, монголы, возможно, максимально использовали пропаганду, основанную на исторических фактах, что они, т.е. многие сельджукские племена, такие как кыныки (каник – кун-хунь), кайи (кыяты), баяндуры, баяты и др. являются такими же монголами, как они, благо прошло около трех веков, как они от-делились от общих монгольских корней (X-XIII вв.). То есть, монголы ис-пользовали, возможно этническую историю как дипломатический козырь и переиграли сельджуков как кыпчаков и куманов, настроив последних против аланов. На такую же пропагандистскую уловку вполне могли клюнуть в начале XIII в. и сами турки, т.к. они примерно до VIII в. оставались дву-язычными (тюркский и монгольский) и лишь потом забыли монголоязычие и, возможно, помнили свои хуннусские корни.
Во-вторых, монголы XIII в. явно превосходили своих противников в технике, впервые использовав порох и ядра. Тому пример, засвидельство-ванный жителями осажденного Нишапура: монголы кидали в них, видимо, ядра, которые взрывались, вызывая панику.
Но никаких категорических фактов пропаганды и применения пороха в битве с Сельджукидами у нас нет и наши выводы лишь предположение, ос-нованное на аналогии в отличие от случая с кыпчаками и куманами, зафик-сированного в исторических хрониках. Как бы то ни было, битва с сельджу-ками была проиграна и она решила дальнейшую судьбу Румского султана-та. В истории эта битва зафиксирована как произошедшая 1 июля 1243 г. в 60 км от Сиваса у горы Кёсэ даг. После нее монголы прошли в глубь терри-тории Румского султаната, заняли города Сивас, Кайсери, Конья и др. Сельджуки стали вассалами монголов, платили дань, но существовала авто-номия во внутренних делах. И с XIII в. турецкое знамя имеет красный (мон-гольский) цвет. Если мусульманское знамя до этого имело черный цвет, то турки отказались от него, что косвенно подтверждает наше предположение о формальном характере битвы у Кёсэ даг. Пропагандистская машина у мон-голов работала хорошо.
В. А. Гордлевский в подтверждение нашего предположения пишет: «Насильно втянутые в круг интересов государства Сельджукидов, передне-азиатские князьки использовали теперь нашествие монголов. Оберегая свою независимость, они отгораживались от Сельджукидов и хотели подчеркнуть перед монголами лояльность. Так, например, князь Хачена, Хасан Джелал, породнившийся с монголами, участвовал даже в походе Байчжу против сул-тана Гияс-эд-дина Кей-Хюсрева II» [Гордлевский, 1940. С. 36].
Начавшееся еще перед появлением монголов ослабление сельджукско-го государства начало расшатываться и население восстало. В 1261 г. в Эр-менаке восстало племя караман, в 1277 г. организовал восстание Джимри. Восставшие разграбили г. Конью. Восстание Джимри было жестоко подав-лено в 1278 г. объединенными силами сельджуков и монголов. Как пишет А. Д. Новичев, ссылаясь на сообщение Ибн Биби: «…с живого Джимри содрали кожу с головы до пят и набили ее соломой; это чучело возили на осле по го-родам султаната напоказ и для устрашения жителей» [Новичев, 1969. С. 24].
Вожди племен, несших пограничную службу, так называемые «уджи», отказывались от обязательств перед султаном, провозглашали независи-мость.
Но были беи уджей: Караман, Зейнал Хаджи, Бунсуз с 30 тыс. всадни-ков пошли на Конью и требовали, чтобы на престол был возведен Кей-Кавус II и повели борьбу за торжество турецкого языка [Гордлевский, 1940. С. 38].
Хулагу хан, внук Чингисхана, в 1256 г. завершил завоевание Ирана, Ирака и других сопредельных стран, убил последнего халифа из династии Аббасидов, начал чеканить монгольские монеты, но сельджукам разрешил чеканить свои монеты [Новичев, 1969. С. 20].
В. А. Гордлевский, ссылаясь на грузинскую летопись, писал: «…султан Гияс-эд-дин Кей-Хюсрев II, смирившись, попросил, чтобы монголы постави-ли над ним в Малой Азии институт «шана», т.е. «шихнэ»… Впрочем звание «шихнаш»давно уже было у сельджукидов, еще в Средней Азии» [Гордлев-ский, 1940. С. 39].
Слово «шихнэ», существовавшее у Сельджуков в Средней Азии, веро-ятно, монгольского происхождения, объясняется монолоязычным словом «шэхэн (чихэн) – ухо, уши, слух» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2.С. 643], [Лувсандэндэв, 1957. C. 633]. По-тюркски «ухо – кулак» [Абдулдаев, 2003. С. 117].
Султан Кей-Хюсрев попросил поставить над ним «надсмотрщика» в виде «шихнэ», чтоб тот был «ушами» монгольского хана, сделал он это, ве-роятно, для большего доверия последнего.
То, что у Сельджуков был институт «шихнэ» еще в Средней Азии, под-тверждает наше мнение, что сельджуки монгольского происхождения и что они до XI-XII вв. не совсем забыли и не расстались с монголоязычием.
В. А. Гордлевский, конечно, близко подошел к пониманию, что турки и монголы некогда (примерно до VII-VIII вв.), но тем не менее писал: «Пер-вый ранний след на Сельджукидах остался от монголов, когда турки и мон-голы жили вместе где-то Монголии» [Гордлевский, 1940. С. 183].
Далее В. А. Гордлевский продолжает: «Когда в XIII в. монголы побе-доносно прошли через Среднюю Азию, добравшись и до Малой Азии, госу-дарство Сельджукидов испытало на себе вторично влияние монголов, влия-ние завоевателей (организация управления; наместничество, обеспечивающее правильное поступление доходов)» [Гордлевский, 1940. С. 183].
Вторая волна монголов в Анатолию (первая была собственно сельджу-ки, кайи, баяндуры и т.д.) принесли некоторые слова из монголоязычия, кроме сказанного В. А. Гордлевским, который ссылался на турецкого исто-рика Б. Аталая: «Со времени «ильханов» (иранских монголов) государство Сельджукидов, сперва еще сохранявшее внутреннюю свободу, начало испы-тывать на себе монгольское влияние.
После падения Сельджукидов слышатся новые титулы и звания: мон-голы занесли слова «ага» (в имени жены Султан-Веледа «Кирага» – стран-ное сочетание слов, обозначающих «господин»: греческое хv; (;a) и мон-гольское «ага») и, быть может, «паша», – оба эти термина встречаются у Афляки. Около того же времени появляется слово «нойон» – вождь, князь; это «прекрасное имя», как выражается Бесим Аталай, употреблено, между прочим, в письме султана Орхана Гази к Гермиян-оглу Якуб-бею» [Гордлев-ский, 1940. С. 41]. Даже слово «паша», по мнению В. А. Гордлевского и Б. Аталая, имеет наряду с греческим корнем монгольскую основу.
Монголоязычные слова «аймак», «бёлюк», «оба» сохранялись в ту-рецком языке до недавнего времени в видоизмененном виде, о чем писал В. А. Гордлевский: «…частью они перешли в войсковые подразделения осман-цев, например: белюк (рота), термин «оджак» принят был для янычарского войска» [Гордлевский, 1940. С. 63]. А. С. Твертинова отмечает, что сельд-жуки задолго до вторжения монголов в Малую Азию широко употребляли монгольское слово «курултай» в значении «собрание, заседание, совет» [Ма-териалы…, 1932], от монгольского «хурал – собрание, заседание» [Лувса-ндэндэв, 1957. С. 565].
В тюркских языках в значении «собрание» слово «курал» не употреб-ляется. «Курал – оружие, снаряжение, орудие, прибор» по-киргизски [Аб-дулдаев, 2003. С. 118]. По-киргизски «собрание – чогулуш, жыйняыш, жыйналыш» [Юдахин, 2012. С. 799].
В ДТС нет такого слова.
В. А. Гордлевский, основываясь на мусульманских источниках, писал: «В монгольскую эпоху государственные доходы распределялись так: султа-ну шла только треть, треть – монголам и треть – феодалам.
Хулагу, занявший (в 1258 г.) Багдад, подтвердил деление государства Сельджукидов на две части, и процесс децентрализации пошел еще быстрее. Рознь между феодалами усиливалась; каждая группа выставляла своего кан-дидата, и одно время (1249-1257 гг.) в Малой Азии царило три Сельджукида (сыновья Гияс-эд-дина Кей-Хюсрева II).
Двоевластие, порождавшее соперничество, обеспечивало, конечно, монголам тржество их политики и всячески ими наслаждалось; так и в Гру-зии утвердили они двух царевичей, которые совместно правили более десяти лет.
Султан не пользовался авторитетом; он должен был ездить к хану на поклон и там получал, так сказать, инвеституру. Но фактически распоряжал-ся наместник монгольского хана. Хан, или «ильхан» назначал и эмиров, и везир исполнял волю не султана, а хана» [Гордлевский, 1940. С. 39].
Так постепенно стиралась грань между чиновниками и сановниками сельджукского султана, ставленниками хана и верхами монгольской аристо-кратии, которая закончилась полным превращением последних в турков.
Мы, цитируя В. А. Гордлевского, привели доли государственного до-хода, подлежащие распределению между султаном, монголами и феодалами. Доходы распределялись: каждой стороне по 1/3. Для наглядности процити-руем В. Д. Новичева, который приводит абсолютные цифры размеров нало-гов собравшихся в Анатолии в последние годы сельджукского государства. Он пишет: «…известное представление может дать бюджет государства ху-лагуидов на 1336 г. Данные бюджета сообщает в своем географическом тру-де «Нузхат-ал-кулуб» казначей названного государства перс Хамдуллах Казвини. Турецкий историк А. З. Валиди по стамбульским рукописям труда Казвини подсчитал, что сумма налогов с провиницей, входящих ныне в со-став Турции, в 1336 г. составила 5645 тыс. динаров, из них с Рума – 3300 тыс. В переводе на золотые франки (по курсу 1931 г.) первая сумма была равна 16935 тыс. франков (разрядка – Ш. А. С.). Для сопоставления можно указать, что доход английского королевства в 1300 г. был немногим выше 4 млн (разрядка – Ш.А.С.) , а Франции в 1311 г. – около 3 млн франков» [Но-вичев, 1963. С. 21].
Налоговые поступления в казну государства хулагуидов от провинций, ныне входящих в состав Турции, существенно превышал доход английского и французского королевств вместе взятых.
Вопреки мнению В. Д. Новичева, С. Г. Агаджанова, Д.Е. Еремеева и др., мы считаем, что «огромная сумма налога» [Новичев, 1969. С. 21] в Ана-толии это не признак грабежа и жестокой эксплуатации ее населения. Мы думаем, «огромные» доходы государства хулагуидов достигались за счет труда свободных кочевников и земледельцев, известно, что труд свободного человека более производителен, более точного учета населения, монголы на завоеванных территориториях регулярно проводили перепись населения и за счет лучшего и более производительного ведения хозяйства. Номад всегда оставался лично свободным: конного человека закабалить невозможно.
Монгольский наместник и сельджукский султан всегда совместно, ко-гда возникала в этом необходимость, оперативно влияли на налоговую ситу-ацию, например, в 1277 г., когда вспыхнуло восстание Джимри, чтобы ли-шить его поддержки населения, как сообщает Ибн Биби: «…он предписал, чтобы размер налога соответствовал возможностям каждого жителя и отме-нил незаконные тяжелые поборы с населения» [Новичев, 1963. C. 23].
Академик В. А. Гордлевский писал, что монголы изменили систему управления и взимания налогов в Анатолии: «…с земли, т.е. с оседлого населения, брали они «кылан», со скота, т.е. с кочевников, – «купчур», с го-рожан и с купцов – «бадж» и «тамга»; введена и единая монета, словом, в Малой Азии «прекратилась экономическая анархия».
Хамдула Казвини (историк XIV в.) подчеркивает пользу для государ-ства от установления откупов, между тем как прежде собирание налогов ле-жало на хакимах, а т. к. хакимы часто смещались, они думали только о том, чтобы побыстрее обобрать население. Для регулярного выколачивания налогов нужна была организация учета, и «в большом диване» сосредоточе-ны были статистические сведения о населении, скоте и земледелии.
Конечно, и откупная система, выгодная, быть может, для казны (пото-му что сразу давала государству определенную сумму), открывала тоже широкий простор злоупотреблениям; откупщик (как и хаким) преследовал личные выгоды и хотел с лихвой вернуть то, что затратил, когда брал от казны откуп.
Вследствие изменений, внесенных монголами в экономические взаимо-отношения, еще более ослабла связь между феодалами и крестьянами, пото-му что крестьяне платили налоги, большую часть из них, непосредственно в казну, минуя феодала.
Поскольку на громадном пространстве от Китая до Черного моря утвердилась единая власть, власть монголов – водворилась и сравнительная безопасность, от которой выиграла торговля, передвинувшаяся с юга к Черному морю и в Крым. Город Сивас, и раньше богатый, теперь еще более расцвел (больше трети доходов Рума по бюджету 1336 г. падает на два го-рода: Конью и Сивас). В Сивасе уже с 1276 г. находился генуэзский консул, и это говорит, конечно, о большом размахе торговых оборотов генуэзских купцов.
Общая сумма налогов, таким образом, значительно поднялась…» [Гордлевский, 1940. С. 41-42].
Впрочем, В. А. Гордлевский не свободеи от марксистской догмы «об-нищания масс под тяжестью налогового пресса монгольских ханов», но в от-личие от В. Д. Новичева, С. Г. Агаджанова и др. не делает безапелляцион-ных выводов.
В.А. Гордлевский, по нашему мнению, приблизился к пониманию то-го, что турки и огузы – это монголоязычные племена и народы, поменявшие язык, он писал: «…монгольские элементы (термины и виды налогов) могли быть занесены в Малую Азию и огузами. Турецкие и монгольские племена могли сталкиваться в Средней Азии задолго до того, как нашествие монго-лов перевернуло жизнь государства Сельджукидов. Гипотеза о взаимодей-ствии турок и монголов стоит на очереди. Карта раннего расселения турец-ких и монгольских племен могла бы дать осязательность этой гипотезе, объ-ясняющей формирование феодализма в Малой Азии» [Гордлевский, 1940. С. 42].
К концу XIII в. власть сельджукского султана ослабла, на смену ему пришел непосредственный контроль монгольского хана в лице всесильных визирей и других сановников, назначаемых ханом. Государство сельджуков фактически распалось на 12 независимых бейликов.
Бывали в сельджукско-монгольских отношениях и неприятные инци-денты, так, в 1254 г. в ответ на нападение монголов Байджу-Нойона: «…произошло решающее сражение между монгольским и сельджукским войском. Автор анонимной «Сельджукнамэ», касаясь этой битвы, отмечает, что монголы уничтожили немыслимое количество людей. Вместе с началь-ником сельджукского войска верховным визиром они казнили 50 эмиров.
По сведениям Ибн-Биби, после заключения мира между Изз ад-дином Кейкавусом II и Рукн ад-Дином Кылыдж Арсланом IV, они в 657 г. (1259) отправились с богатыми дарами к Хулагу-хану в Багдад» [Мусаев, 1972. С. 23-24].
Тот же К. Мусаев приводит пример совместной защиты суверенитета Сельджукского султаната в Анатолии турками-сельджуками и монголами: «В период монгольской власти в Анатолии египетский султан Захир ад-Дин Байбарс во главе огромной армии напал на анатолийское Сельджукское гос-ударство. Ибн-Биби отмечает, что узнав об этом, монгольское и сельджук-ское войско во главе с Тудун-Нойаном, Тугу ага и Муин эд-Дином Перване двинулось из Кайсери в Эльбистан. В битве, которая произошла в долине Эльбистана, объединенное монголо-сельджукское войско было разбито. 15-го зуль-кайда 676 г. (9 апреля 1278 г.) Байбарс вступил в Кайсери, велел от-чеканить монету со своим именем и упомянуть свое имя в хутбе. Историк Аксараи пишет, что Мелик Захир ад-Дин Байбарс возгордился своей побе-дой над монголько-сельджукским войском и велел сочинить «фатхнаме» (по-бедную оду) и послать ее в Дамаск. В ней говорилось: «Мы уничтожили проклятое монгольское войско и в один день захватили Румскую землю». После покорения Анатолии Байбарс не смог долго оставаться там в связи с начавшимся голодом. По словам Аксараи, у Мелика Байбарса было много-численное войско, дороги же были закрыты и стал ощущаться недостаток продовольствия. Цена ольчека пшеницы достигла 40 дирхемов. Оказавшись в безвыходном положении, дамасские войска покинули Анатолию и возвра-тились в Дамаск.
Между тем в Анатолию, чтобы изгнать отсюда Байбарса, с сильной армией двинулся ильханидский государь Абага-хан. К этому времени, как пишет Аксараи, Мелик Байбарс уже возвратился в Сирию» [Мусаев, 1972. С. 25-26].
Монголы, видимо, всячески поощряли знание тюркского языка. Д. Е. Еремеев пишет: «Сразу после монгольского вторжения по-тюркски стал пи-сать Джеляльэддин Руми. И хотя эти стихи сильно уступают другим его произведениям, написанным по-персидски, и в отношении формы, и в отно-шении знания языка (они имеют даже грамматические ошибки, само это яв-ление весьма симптоматично» [Еремеев, 1991. С. 131]. Прямо противопо-ложный вывод делает Д. Е. Еремеев и считает: «Это была на монгольское завоевание и измену сельджукских султанов, стремление выразить народный дух сопротивления монголам. Ему последовали многие писатели» [Там же. С. 131]. Д. Е. Еремеев, мы думаем, ошибается. Он, не разобравшись в мон-голо-сельджукских взаимоотношениях, видимо, механически применяет марксистские стандарты о злых монголах и «народном духе сопротивления монголам». В действительности, Д. Руми стал писать по-турецки: на старо-турецком языке при монголах. Монголы до сих пор относятся к тюркам как к своим, они считают последних, особенно простые люди, потомками из од-ного рода и никакой враждебности не испытывают и, мы думаем, не испыты-вала в XIII-XIV вв.
Мнение Д. Е. Еремеева, который пишет: «…монгольские племена находились в Анатолии очень недолго и не играли никакой существенной роли в экономических процессах» [Еремеев, 1971. С.128], считаем не соот-ветствующим действительности. Оно опровергается современными генетиче-скими исследованиями турецких и др. ученых, в том числе великим З. В. То-ганом. Считаем вклад монголоязычных племен и монголов весьма суще-ственным в формировании анатолийских турок, он составляет от 8,5 до 20%. Это ниже, чем вклад, к примеру, греков, но является значительным для но-мадов.
Также современные исследования своими выводами подтверждают правоту Н. Я. Бичурина о том, что древние тургуты-турки были монголы (вернее, монголоязычные). Тургуты-турки, смешавшись с киргизами к VII-VIII вв., перешли на разновидность киргизского ¬– раннесредневековый ту-рецкий язык.
8.4. Образование из монгольского племени кайи-киятов
турков-османов
В 1308 г. по приказу монгольского ильхана был убит последний сель-джукский султан Масуд и это событие прервало Сельджукскую династию в Малой Азии (Анатолии).
Еще ранее, в XII в., закончили свое существование по разным причи-нам Сельджукские династии Средней Азии, Ирана, Афганистана и Сирии. Как видим, последними были Сельджукиды Малой Азии (Анатолии), дотя-нувшие свое правление на двухсот с лишним лет.
Правители бейликов стали политически самостоятельными. Среди них выделялся настойчивым собиранием земель бей Эскишехире, Изнике и Бурсе Осман. В. А. Гордлевский, основываясь на сообщении Ибн-Батуты, писал, что Осман «…захватил 100 замков, т.е. 100 мелких феодалов признали его власть.
На западном конце Малой Азии, напряженность чувствовалась меньше и султан Осман сумел использовать благоприятные условия: к нему тянулись мелкие феодалы, у него находили они покой от треволнений эпохи, а удач-ные походы-налеты на Византию возвращали им то, что они потеряли.
Так, естественно, среди княжеств, возникших во владениях Сельджуки-дов Рума, создалось государство Османских султанов, постепенно, путем то войн, то добровольных присоединений, инкорпорировшее обширные терри-тории Сельджукидов; так, монгольскому нашествию обязаны османские сул-таны безболезненным и быстрым возвышением государства» [Гордлевский, 1940. С. 40-41].
Выдающийся турецкий историк Анатолийского периода З. В. Тоган писал, что турки-османы произошли из монгольского племени кыят, при этом он совершенно правильно считал, что племя кайи есть кыяты «kiyat (yahut kagat)» [Togan, 1946].
А. Д. Новичев писал: «…благодаря стечению ряда обстоятельств ядром нового турецкого государства стал Османский бейлик, более слабый и менее развитой в социально-экономическом отношении. Этот бейлик, расположенный в северо-западной части Малой Азии, был основан одной из ветвей огузского племени кайы. Вождь этой ветви Эртогрул-бей стал вассалом сельджукского султана Алаеддина Кейкубада 1 и получил от него икта в районе Караджадага, к северо-западу от Эскишехира. Эртогрул расширил свою территории, захватив у Византии район Султаненю с небольшим городом Сёгют.
Район, которым владел Эртогрул, был закреплен за ним султаном в качестве пограничного удела (такой удел назывался удж), с тем, чтобы возглавляемое им племя несло службу по охране границы. Этот небольшой район и стал ядром нового турецкого государства. По имени сына Эртогру-ла — Османа, возглавившего племя после смерти отца в 1281 г., новое госу-дарство получило название Османского, хотя его фактическим основателем был Эртогрул.
Осман-бей продолжал расширять свои владения путем захвата византийских земель. При этом он опирался на помощь братства ахи и бабаи. В 1289 г. конийский султан назначил Османа уджбеем и присоединил к его владениям Эскишехир.
В 1299 г., когда сельджукский султан Алаеддин Кейкубад III, спасаясь от восставших против него жителей, бежал из столицы и султанат остался без главы, Осман-бей стал действовать независимо. Этот год условно принято считать началом образования независимого Османского государства. Однако Осман-бей и его преемник Орхан-бей еще признавали над собой верховную власть главы государства Хулагуидов — ильхана и ежегодно вносили в казну ильханов часть собранных ими налогов. Все же в основном эта зависимость была номинальной.
Осман-бей продолжал расширять свою территорию на запад. 1301 г. он овладел Енишехиром и перенес туда свою резиденцию. В течение четверти века османы не сделали крупных завоеваний, но все же увеличили свою территорию. Переломным был 1326 год, когда они захватили крупнейший город в северо-западной части Малой Азин — Бурсу. В это время уже цар-ствовал сын Османа Орхан (1324 — 1359). Официальным началом его царствования считается 1324 год, когда предположительно умер Осман (точная дата его смерти неизвестна). Фактически Орхан из-за болезни отца правил уже с 1321 г.
Орхан перенес столицу государства в Бурсу. Через несколько лет он овладел городами Изник (1331) и Измит (1337). Таким образом, в территорию Османского государства вошла вся северо-западная часть Малой Азии вплоть до Мраморного и Черного морей.
Нa северо-западе османы оказались перед пока непреодолимой преградой. На юге и востоке они граничили с сильными бейликами — Гер-миянским и Джандарским. Но на их юго-западной границе был расположен бейлик Караси, который находился в упадке из-за борьбы между претендентами на место бея. Этим воспользовался Орхан и присоединил его к своим владениям. Центр этого бейлика — Балыкесир был значительным городом. С присоединением территории бейлика Караси Османское государство вышло к восточному побережью Дарданелльского пролива, что имело для судеб Европы важные последствия,
Новые территориальные приобретения укрепили Османское государство, и Орхан вторгся в так называемое «государство Эртена», расположенное на его восточной границе. Это государство было создано монгольским наместником в Малой Азии в середине XIV в., когда распад государства Хулагуидов позволил ему стать по существу независимым от ильхана. Центром «государства Эртена» был Сивас. В 1356 г. Орхан захватил у него Анкару.
Таким образом, к началу второй половины XIV в. османы создали на подступах к Балканскому полуострову крупную базу, откуда они предприняли завоевательные походы, закончившиеся покорением и порабощением населявших его народностей» [Новичев, 1963. С. 27-28].
Территория Османского государства в 1311-1402 гг. (до нашествия Тимура):
1 – граница Османского бейлика в 1311 г.; 2 – границы прочих бейликов в 1311 г.; 3 – территория под управлением наместников ильханов в 1311 г.; 4 – граница Османского султаната в 1355 г.; 5 – территория Караманского и Гермиянского бейликов к 1355 г.; 6 – западная граница государства ильханов в 1355 г.; 7 – восточная граница Османского султаната в 1402 г. (до нашествия Тимура); 8 – граница государства мамлюков до завоевания им Киликийского армянского царства в 1375 г. [Новичев, 1963, с. 30].
Родился Осман в 1258 г. в с. Эртогрула, видимо, тюркизованного, т.е перешедшего на разновидность киргизского языка – турецкий, монгола из племени кайи-каят, в удже Сёгюте, на северо-западной окраине Сельджукского султаната. Удж (удел)получил отец Османа от султана Кай Кубада I.
После смерти отца правителем уджа стал Осман, в 1289 г. получивший титул бея и в подтверждение этого султан вручил барабан и бунчук.
В 1291 г. он захватил г. Мелангию и заселил выходцами из бейлика Гермиян и других районов Малой Азии.
В 1299 г. сельджукский султан Кай Кубад III бежал от восставшего населения, этим воспользовался Осман и объявил свой бейлик независимым государством, но признавал сюзеренитет Хулагуидов, регулярно посылая им дань.
В 1302 г. Осман при Коюнхисаре разбил наместника Бурсы, но в 1306 г. потерпел поражение при Левке. Придя в себя после поражения, турки-османы стали захватывать византийские поселения на Черном море и начали делать набеги на западный берег Дарданелл.
В 1316 г. Осман начал осаду Бурсы, которая продолжалась десять лет.
В 1326 г. Осман умер, ему наследовал сын Орхан, который правил с 1326 по 1359 гг.
Всего династия Османов правила с 1299 по 1922 гг.
Приводим ниже таблицу ханов-султанов Османской династии из племени кайи-каят с момента образования династии и до XV в., когда в основном сформировалась нация анатолийских турок (по К. В. Рыжову, 2004. С. 338):
ОСМАНЫ
ДИНАСТИЯ ТУРЕЦКИХ СУЛТАНОВ, ПРАВИВШАЯ в 1299-1922 гг.
Эртогрул
|
Осман I
(1299-1326)
|
Орхан
(1326-1359)
|
Мурад I
(1359-1389)
|
Байазид I
(1389-1403)
Сулайман I Мухаммад I Муса
(1403-1410) (1413-1421) (1410-1413)
|
Мурад II
(1421-1444, 1446-1451)
|
Мухаммад II
(1444-1446, 1451-1481) [Рыжов, 2004, с. 338]
А. Д. Новичев, на наш взгляд, допускает неточность, относя племя кайи к огузам. Как мы установили (см. выше), племя кайи к огузам никакого отношения не имеет, у них тотемом была змея, удав, а у огузов – бык: тюркское произношение монгольского слова «ухэр – бык, рогатый скот». Кайи, видимо, ответвление ухуаней-уваней-авар, другое название «кумоси-кимаки-кыяты». Основываясь на источниках выдающийся турецкий историк З. В. Тоган писал: «кайи есть kayat», т.е. кайи и кыяты одно и то же и до XIV в. – монгольское племя.
Другое дело сельджукиды, они произошли из огузского племени кынык, а кыныки, по нашему предположению, есть куны-хуни, впервые упоминающиеся в китайской династийной хронике «Таншу» как самостоятельное племя в составе хойхуско-огузских племен [Бичурин, 1950. Т.1.С. 301] и занимали территорию, по нашему мнению, на юго-востоке Монголии (во Внутренней Монголии).
Видимо, в конце IX-начале X вв., начав миграционное движение, куны-хуни дошли до территории, занятой племенем кайи и получили отпор от последних. Затем куны-хуни примкнули к ранее прибывшим в Среднюю Азию и Казахстан огузам как к родственным племенам. Это могли быть адйе и др. племена.
Справедливое утверждение С. Г. Агаджанова [Агаджанов, 1969. С. 164] и Д. Е. Еремеева [Еремеев, 1971. С. 74], что сельджукиды произошли из огузского племени кынык, основано на источниках, в частности, на «Малик-наме», Ибн ал-Асира (XIII в.), Абу-л-Фараджа (XIII в.), Мирхонда (XVI в.) и др.
В XI в. кайи и кыныки уже действовали в Хорасане и Малой Азии совместно.
Кайи-кыяты присоединились к огузам примерно в XI в., до этого они жили в северо-восточном и Центральном Казахстане вместе с кыпчаками. Кайи занимали высокое положение в сельджукском движении, возглавляли правое крыло согласно вкладу, внесенному в движение.
Во всем остальном мы согласны с А. Д. Новичевым, который правильно использовал имеющиеся материалы.
Д. Е. Еремеев несправедливо и необоснованно называет выдающегося турецкого ученого З. В. Тогана пантюркистом, который полемизировал с учеными, отрицающими родственную связь турок и монголов [Еремеев, 1971. С. 37].
З. В. Тогана, на наш взгляд, вряд ли можно отнести в данном случае к пантюркистам. Был бы он пантюркистом, то трактовал тюрков вообще и турок в частности как высшую ценность и превыше всего ставил бы форму общности тюрков (турок). Пантюркизм – политическое движение, отличающееся выпячиванием на первый план всего тюркского. З. В. Тоган в своей работе «Монголы, Чингиз и тюркский мир», изданной в г. Стамбуле в 1940 г., на наш взгляд, не пишет об исключительности турок, а объективно описывает родственные отношения монголов и турок, основываясь на источниках. Какое отношение имеют монголы к пантюркизму, Д. Е. Еремеев, не объясняет и не пишет. Пантюркизм и панмонголизм, по нашему мнению, современные политические движения XX в., ничего общего не имеющие со Средневековьем, т.е. с периодом, описываемым З. В. Тоганом.
Видимо, Д. Е. Еремеев, поддавшись всеобщему отрицанию вклада монголов в формирование турецкого народа, не приводя аргументов, присваивает В. З. Тогану ярлык пантюркиста.
Впрочем, критиков И. Маркварта, З. В. Тогана и др. хватает и в самой Турции.Так, историк М. Ф. Кёпрюлю (Koзrul; M.F., 1943. S.VII. №28) подверг сомнению взгляд немецкого ученого И. Маркварта (Marguart J., 1914) на то, что монгольское племя кайи, от которого произошли османы, объявляется огузо-туркменским без тщательной переработки источников. А источники, в частности, Гардизи и др. свидетельствуют, что кумоси-кимаки-кайи – монгольское племя [Ахинжанов, 1989], мигрировавшее из юго-восточной Монголии при содействии тургутов, в конце VI–начале VII вв. (см. выше). К огузам не имеют никакого отношения, тотемом у кайи была змея гигантского размера – удав. Тогда как огуз-ухэр ¬– бык, тотемное название телэских (хойхусских) племен. Чтобы критиковать И. Маркварта и др., мы думаем, надо разобраться, кто такие тургуты-турки V-VI вв., откуда взялись кумоси-кимаки-кайи-кияты и т.д. Надо, мы думаем, знать китайские и мусульманские нарративные источники, монгольский и тюркский языки. Монгольские языки относятся к числу слабейших языков мира. Сейчас на нем разговаривает всего несколько миллионов человек, меньше, чем, например, казахов, значительная часть которых в прошлом была монголоязычной. Слабость языка и нынешнее состояние народов монгольской группы во многом является той базой, на которой строят свое отношение к истории монголоязычных, так называемые тюркологи.
Так, в 2012 г. в Алматы вышла книга А. Г. Оловина, в которой подвергается сомнению даже национальная принадлежность Чингисхана. Книга называется «Тюрки или монголы? Эпоха Чингисхана». А. Г. Оловин за свой «труд» получил звание лаурета в Монголии при явном искажении исторических фактов. Таких «трудов», как работа А. Г. Оловина, много. Их авторы, не зная монгольского и, возможно, тюркского, считаются специалистами-монголоведами или тюркологами. Например, С. Г. Кляшторный, не зная ни одного тюркского языка, считался большим специалистом-тюркологом.
З. В. Тоган совершенно правильно указывает, что Чингисхан был из монгольского племени кыят (кайи-kayat) [Togan, 1946. S. 65]. Видимо, монгольское племя кыят - это часть кумоси-кимаков-кайи, которая не переселилась, ориентировочно в VII в., на р. Иртыш, а осталась в Монголии. Вероятно, оставшиеся в Монголии кыяты передвинулись чуть севернее, заняли територию нынешнего юга Читинской области и северо-восток Монголии. Или часть кыятов вернулись с р. Иртыш в Монголию в VIII в.
Родство монгольского племени кыятов и каев Турции подтверждается легендой, бытующей в обоих концах света (в Монголии и Турции), с одинаковым сюжетом и тем же названием у монголов «Эргэнэ гун», у турков – «Эргэнэ кон». У современных турков в недавнем прошлом была патриотическая организация «Эргэнэ кон». «На вопрос: «Как переводится и что означает «Эргэнэ кон?», турки пожимают плечами, т.к. не знают. А переводится с монголоязычия «эргэн – вокруг, в окрестности» [Лувсандэндэв, 1957. С. 676], от слова «эргэлт – вращение, возврат, посещение» [Там же]. С бурятского «эргэн – народ», «эргэнэг – посудный шкаф, маленькая загородка» [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.2. С. 669]. Слово «гун» также имеет значение на монголоязычии и переводится «гун – глубина, глубокий, глубокий ум, глубокомыслие» [Лувсандэндэв, 1957. С. 130]. «Эргэнэ гун» обычно переводят как «глубокие ворота», мы думаем, это неправильно. Надо переводить с бурятского, который наиболее приближен к старомонгольскому языку [Санжиев, 1977], особенно его иркутский диалект. «Эргэнэ гун», вероятно, иносказание (метафора), означает «мудрость народа» (гун – мудрость, эргэнэ ¬– народ).
Вот что писал Е. И. Кычанов, опираясь на придворного ученого XIII-XIV вв. Рашид ад-Дина, который служил Хулагуидам: «По преданию, зафиксированному у Рашид ад-Дина, древние монголы жили в местности Эргунэ-кун, где пасли скот и плавили железо. Однажды они расплавили горный склон и обнаружили проход, ведущий через горы. Среди вышедших из Эргунэ-Кун был и предок Чингиса Борте-Чино. Таким образом, на основании китайских сведений и древнемонгольских легенд, записанных Рашид ад-Дином, можно полагать, что если не все, то хотя бы часть древних монголов, та, в которую входили и предки Чингисхана, жила к востоку от Большого Хингана.
Непросто ответить на вопрос, когда предки монголов преодолели Большой Хинган и двинулись на запад, в верховья Керулена и Онона. Факт переселения монголов зафиксирован в «Тайной истории» («Юань чао би ши»), известной у нас как «Сокровенное сказание». «Предком Чингисхана был Борте-Чино, родившийся по изволению высшего Неба. Супругой была Гоа-марал. Явились они, переплыв Тенгис (Внутреннее море). Кочевали у истоков Онон-реки, на Бурхан-Калдуне» [Кычанов, 2010. С. 204], [Сокровенное сказание, 1941].
В приведенной цитате фигурирует «Тенгис», как правильно переводит Е. И. Кычанов с монгольского и тюркского «море», а морем называли единственный водоем – оз. Байкал, расположенное недалеко от р. Онон, все проживающие там монголоязычные племена. Вероятно, такая версия имеет право на жизнь: переселение части кыятов с Иртыша на р. Онон северным путем, примерно совпадающим с нынешним Транссибом. В этом случае им пришлось пройти земли кыпчаков, киргизов и курыкан, первые два народа – тюркские, а курыкане – монголоязычные и преодолеть «Тенгис – Байкал» [Румянцев, 1962], [Шабалов, 2014].
По мнению Е. И. Кычанова, Борто-Чино жил в середине VIII в., в это время совершать переход средним путем, т.е. через Джунгарские ворота (Южный путь по долине р. Или), для представителей кыятов было небезопасно. В Центральной и Западной Монголии с 744 г. утвердилась власть хойху, во главе племени уйгуров (род яглакар), которые сменили тургутскую (турецкую) династию [Шабалов, 2014], [Камалов, 2001].
Мы выяснили, что кумоси-кимаки-кайи-кыяты, переселившиеся на р. Иртыш примерно в конце VI-началеVII вв., при содействии тургутов, были в дружественных отношениях с последними и даже владычествовали вместе с ними над частью хойху довольно продолжительное время [Шабалов, 2014]. В памятнике Моюн-чуру (VIII в.) написано, что они господствовали вместе с тюрками и кыпчаками над хойху 50 лет [Малов, 1959. С. 38].
На киргизов и курыкан власть хойху не распространялась, поэтому кыяты, переселившиеся на восток, по всей вероятности, выбрали северный путь и вынуждены были переплыть Тенгис – Байкал, чтобы добраться до р. Онон.
До сего времени нет иных версий в тюркологии, которые опровергли бы бы, что род Османов появился от монгольского племени кайи в конце XIII в. Это версия подтверждается средневековыми писателями и авторами вполне современными, такими как И. Маркварт, З. В. Тоган и др.
В первом параграфе настоящей главы мы цитировали Д. С. Еремеева [Еремеев, 1971. С. 52,53], который, на наш взгляд, совершенно верно писал, что этнический состав населения Малой Азии (Анатолии) в XI в. представлял следующую картину: запад Анатолии населяли в подавляющем большинстве греки, которые ассимилировали хеттов, лидийцев, кельтов и другие народы и племена, населявшие Малую Азию издревле. Восток Малой Азии (Анатолии) населяли, помимо греков, лазы, грузины, курды, ассирийцы, армяне и арабы.
Турки-сельджуки, пришедшие в Малую Азию (Анатолию) в поисках пастбищ и воды [Бичурин, 1950. Т.1], в свою очередь представляли весьма пеструю этническую картину, собранную в единый кулак по воле правителей. Это собственно турки-тургуты, оставшиеся на территории современного Казахстана и Средней Азии со времен тургутского кагана Мухана (552-572), сделавшего р. Амударью границей между тургутами-турками и иранцами. Тургуты-турки, вероятно, в основном состояли из племен нушиби (нуудэлшэн – кочевник) [Шагдаров, Черемисов, 2010. Т.1. С. 619], [Лувсандэндэв, 1957. С. 281], о миграции племен дулу сведений нет, а также частично из племени тургутов-карлуков.
Турки-сельджуки также состояли из монгольских племен кайи, баяндуров, баятов, кыныков (к XI в. куны-хуни-кыныки, мы думаем, не совсем отуречились, об этом свидетельствуют монгольские слова, употреблявшиеся ими, например, шелен – суп, бульон; курултай – собрание и т.д., которые составляли ударную силу турков-сельджуков, потому что их было большинство в сельджукском движении.
Турки-сельджуки состояли из бывших монголоязычных телэ – хойхуских (огузских) племен, вероятно, почти за пять веков полностью тюркизовавшихся.
Также в сельджукском движении участвовали некоторые киргизские племена, например, печенеги и индоевропейские племена (остатки массагетов, саков и др.).
В 962 г. основоположник правящего рода Сельджукидов из племени кынык (канык, мы думаем, есть куны-хуны), руководствуясь прагматическими целями, принял от хорезмийцев ислам. Сельджук считал и убедил свое окружение в необходимости последовать его примеру, т.к. это было выгодно и удобно.
Мы думаем, ислам – арабскую веру, вопреки мнению Д. Е. Еремеева, считающего, что «ислам принят тюрками от арабов» [Еремеев, 1971. С. 77], мусульманскую веру сельджуки переняли не непосредственно от арабов, а через ираноязычных хорезмийцев. Сельджукам понадобится почти век, чтобы встретиться с арабским халифатом. Встреча с халифатом произойдет во второй половине XI в., тогда сельджукиды и ведомые им монгольские, тюркские и другие племена уже были мусульманами.
В свое время мусульманская религия сыграла прогрессивную роль в консолидации монгольских, тюркских и индоевропейских племен вокруг турков-сельджуков, а затем турок-османов. Наряду с разновидностью киргизского языка, ставшего родным для тургутов-турков, ислам сыграл важную роль в деле сложения и ассимиляции греков, монголов и др. в турецкую нацию. Мы думаем, роль ислама ничуть не меньше политической организации турецкого общества – государства Сельджукидов, а затем Османов. Что касается государства Сельджукидов, а затем и Османов, оно распространяло существовавшее в Восточной части Малой Азии при Буидах институт икта. Этот институт земельных отношений отвечал его интересам и, как мы видим, способствовал наибольшей производительности труда для своего времени, в разы выше, чем во Франции и Англии в XIII в.
Переход греков, грузин (лазов) и другого местного христианского населения в ислам происходил зачастую добровольно. Добровольный переход христиан в ислам, а затем на разновидность киргизского языка, турецкий, был обусловлен тяжелым налоговым бременем для населения [Левченко, 1940. С. 223-224]. Сельджукский султан Сулейман Кутулмуш (конец XI в.) освободил крепостных и рабов в Анатолии и они все приняли мусульманскую веру, тем самым привлекая людей из Византии [Гордлевский, 1941. С.93]. Исламизация христианского населения поощрялась тем, что неофиты платили меньше налогов и имели больше прав. Д. Е. Еремеев пишет: «Налог-рента на крестьян-мусульман (ашар) равнялся одной десятой урожая, а налог-рента на крестьян-христиан и других (харадж) составлял уже от одной трети до половины урожая. Кроме того, трудоспособные немусульмане-мужчины (исключая рабов) платили еще личный налог (джизье). Естественно, что переход в ислам был выгоден материально» [Еремеев, 1971. С. 106].
Вызывает возражение мнение Д. Е. Еремеева, который вслед за С. Г. Еремяном [Еремян, 1947.С.67], утверждает, что «особенно много перешло в ислам армян» [Еремеев,1971.С. 106]. При этом основывая свой вывод на том, что между византийцами (греками) и армянами существовал религиозный антагонизм: «…константинопольский патриархат все время стремился подчинить армянскую церковь своей власти, но безуспешно» [Там же].
Делая свой вывод, Д. Е. Еремеев не учитывает, что византийская (греческая и армянская) церкви христианские. Грекам не удалось перетянуть армян даже в лоно своей церкви. Армяне в IV в. приняли христианство, в V в. отделились от византийской и стали самостоятельными христианами (армяно-григорианами) и очень дорожили и дорожат до сего времени автокефальностью своей церкви и вряд ли стали бы из «религиозного гнета Византии» [Там же. С. 106] радикально менять религию в XI-XIII вв. Тем более, в первой половине XIII в. армяне приобрели «защитников веры» в лице монголов и до середины XIV в. находились под их покровительством. Армяне из числа дотурецких насельников Малой Азии – народ наименее всех подверженный ассимиляции и перемене религии, но это не исключает перехода отдельных личностей, преследующих личную выгоду, в ислам.
Утверждение М. Х. Йынанча, что Данышменд был армянином [Yinang, 1944. S. 96], считаем преувеличением. Данышменд, женившийся на армянке, был, вероятно, из племени баяндур, а они были однозначно монголами, входившими в кимакское государство (об этом свидетельствует само название племени). Монголам, как правило, безразлично, на ком жениться и какого вероисповедения их супруга. Это особенно присуще монголам, недавно поменявшим шаманизм на ислам. Не зря Данышмендов историки обвиняют в симпатиях к христианам.
Армяне сохранились в Малой Азии до XХ в. В 1915 г. они покинули Малую Азию в ходе I Мировой войны.
Другое дело лазы (грузины), они легко меняли веру, переходили из христианства в ислам, а затем отуречивались. К XX в. лазов в Малой Азии почти не осталось, хотя их было больше, чем армян.
Больше всего, мы считаем, перешло из христианства в ислам, а затем на разновидность киргизского языка – турецкий (т.е. тюркизовались) на территории современной Турции, греков, которые составляли абсолютное большинство населения Малой Азии (Анатолии) в XI-XIV вв. В свою очередь греки в дотюркское время вобрали в себя другие индоевропейские народы, жившие в Малой Азии, такие как хетты, мидийцы, кельты и др.
К середине XIII в. процесс сложения единой турецкой нации в современном виде из тургутов-турков, греков, монголов, огузов, лазов (грузин) курдов, печенегов и некоторых других племен и народов еще не закончился.
С приходом в Малую Азию монголов процесс сложения турков в современную нацию не прервался, а добавил новую струю.
Великий всемонгольский хан Угэдэй в середине XIII в. повелел каждому пятому представителю монгольских племен откочевать (переселиться) в распоряжение улусных ханов, т.е. было переселение по всей территории империи. Всего в монгольской империи в середине XIII в. было четыре улуса. Центральный улус включал собственно Монголию, Южную Сибирь, Китай и Корею; Чагатайский улус включал Среднюю Азию, Афганистан, часть Индии и Казахстан; улус Хулагу включал Иран, Ирак, Сирию, Закавказье и Малую Азию (Анатолию); Джучиев улус или Золотая орда включала часть территории современной России и часть Казахстана.
Переселение части племен по территории всей империи монголов большинство историков не берет во внимание и считает, что монголов во всем государстве было десяток тысяч.
В XIII в. в Малую Азию переселилось значительное количество монгольских и тюркоговорящих (разновидность киргизского языка) семей, об этом свидетельствует Рашид ад-Дин в своем «Сборнике летописей» [Рашид ад-Дин, 1952]. Он перечисляет почти всех представителей монгольских племен в Иране, следовательно, они были на подконтрольной территории в Малой Азии, населенной такими же монголами, только ушедшими на запад тремя веками ранее и не совсем забывшими язык и обычаи, образ жизни и навыки.
Рашид ад-Дин дает краткую историю монгольских племен от джалаиров до татар, от кыятов до найман.
Сведений об обратной миграции племен в Монголию, Восточный Туркестан и Казахстан нет.
Все племена, переселившиеся в Малую Азию, мы думаем, остались там и приняли участие в сложении современной турецкой нации. Общее число их было, по нашим предположениям, не менее 100 тыс. человек.
Монгольские племена, вернее, их часть, во второй трети XIV в. приняли ислам, а затем перешли на разновидность киргизского языка – турецкий и стали считать себя тургутами-турками, смешавшись в плавильном «котле народов», каким являлась Османская империя, основанная выходцем из племени кайи-кыятов, Османом. Перемешавшись с греками, курдами, лазами (грузинами), некоторыми другими индоевропейцами, тургуты-турки, состоящие из монголов, родственных им огузов, близких к киргизам печенегов и кыпчаков, а также остатков среднеазиатских индоевропейцев, приобрели современный внешний вид, в основном схожий с местным средиземноморским антропологическим типом. Из чего следует, что местная греческая кровь явно доминирует в современных турках. Фактов изгнания греков, лазов и курдов с мест их проживания в истории Турции нет, они просто были ассимилированы турками, т.е. перешли на разновидность киргизского языка – турецкий и приняли ислам. Процесс этот был длительный, продолжался веками.
То же самое произошло с лазами (грузинами) и курдами.
С монголами и монгольским языком произошло такое же видоизменение, как с казахским, татарским и многими другими народами и языками: они в результате смешения перешли на разновидности киргизского языка. Процесс перехода на разновидность киргизского языка – турецкий у монголов продолжался по историческим меркам совсем непродолжительное время. Кайи, баяндуры, баяты, кыныки-куны-хуни и другие монголоязычные, по нашему мнению, в X-XI вв. находясь среди тюркоговорящих тургутов-турков, печенегов и, возможно, огузов, стали говорить по-тюркски довольно быстро, через пару поколений перешли на разновидность киргизского языка – турецкий. Что касается религии, то мы уже писали, что Сельджук из племени кынык принял ислам в 962 г., по мнению турецких ученых.
Что касается памяти Чингисхана, то она оставалась популярной до начала XV в. как одна из возможных государственных форм идеологий и даже вступала в борьбу с мусульманской за лидерство в турецком (туркменском – мы выяснили, что большой разницы нет) государстве Аккоюнлу (XIV-XV вв. в восточной части Малой Азии).
Длительную и трудную борьбу между мусульманской и традиционной монгольской кочевой идеологиями вплоть до середины XV в. включительно, описывает в своей книге «Tht Agguyunlu (Ак-коюнлы)» Джон Вудс. Ниже приводим цитату из его книги: «Nomadic legitimizing principles thus continued to infiuence соnсертs of sovereignty in other later Mongol successor states, including thе Timurids and the Qaraquyunlu. For example, even the most successful of thе Turko-Mongol warlords, the nominally Muslim conqueror Tamerlаnе or Timur Barlas (1400/807), аnоthег non-Changizkhanid commoner, claimed to be acting on thе authority of the Ogedayid imperial puppets, Suyurghatmish and Sultan Mahmud, in accordance with the laws оf Changiz Khan, а notion clearly reflcted in Timurid coin inscriptions and diplomatic formulas. Even the Changizkhanid charisma-bу-association of the qaracbu Sultan Ahmad Jalayir (1400/8l3), the son оf Shaykh-Uvays, was considered such а powerful Iegitimizing force that the Turkmen Oara Yusuf Qaraquyunlu had Sultan-Ahmad "adopt" his son Pir Budaq in order tо bolsrer his Iater claims to independent authority.
With the ectablishment and rise of the Turkmen states in Аnatolia and Azarbayjan in the first part of the fifteenth/ninth centery, however, the prestige of Changizkhanid authority gradually began tо wane, overshadowed by thе traditions of rhe Turkmens themselves. Qaca 'Usman Aqquyunlu (1435/ 839), the Ottoman sultan Murad II (1451/855), and Jahanshah Qaraquyunlu (1467/872) all attempted tо establish their descent from the mythical Turkish ruler Oghuz by manipuIating genealogies and other symbols of Turkish soverеignty (see арреndiх А). Unlike the Changizkhanid traditions, however some of the Oghuz myths of the Turkmens were interwoven with strong Islamic elements – such as the ассерtanсе of monotheism and waging the Holy War against the infidels, paving the way for а gradual reconciliation of раrts of the universal nomadic ideology with the Sacret Law. With lslamization of nomadic ideology by the end of the fifteenth/ninth сеnterу, it would nо longer be роssiblе for а ruler tо style himself а "resurrector ог traditions of the Changizkhanid state" and an "unfurler of che banners of the Sacred Iaw" simulraneously и had the warlords of the second half оf тhе fourteenth/eighth century.
ConsequentIу, the fifteenth/ninth century was anything but apolitical, as once claimed by Маrshall Hodgson. In fact, it was an era of great ехреrimenta-tion and innovation in political thought and ргасtiсе, а time in which standard Sunni-Jamai thеоriеs were subjected rо the Turko-Mongol influences discussed above, the speculacions of the illuminationist school of Islamic philosophy, the Shi'i concern for the Imam, the Sufi concept of the "Регfесt Man”, and sacral no-tions of sovereignty and legitimacy. Many of these tendencies converged in the time of Uzun Hasan Aqquyunlu (1478/882), but his fagile "Turko-Iranian Sunni-Sufi" synthesis scагсеlу survived the death of its creator. Тhе triumph of Uzun Hasanas grandson Isma'l Safavi in 1501/906, however, added to these elements the doctrine of the inherited charisma of а Sufi master along with the more extreme Shil belief in the shat as theophany, incarnation of the Imams and рrophers or, at least, direct representativе of thе Hidden Imam – аll of which doubtless helped foster the development of а personal, transferable concept of sovereignty and hence helped create а more stablе dynasty than in either thе Qaraquyunlu or Aqquyunlu Turkmen states» [Woods. 1999. P.8-9].
Как видим, борьба была среди туркмен, анатолийских турков и азербайджанцев весьма упорной, но идеология ислама к XVI в. одержала верх над традиционной монгольской идеологией Чингисхана и идеей его Ясы, туркмены, анатолийские турки и азербайджанцы отвергли и взяли на вооружение догмы ислама. Видимо, ислам для своего времени, XIV-XV вв., был прогрессивным учением.
Никто не будет спорить, что современные генетические исследования дают результат, равный почти 100%, опровергнуть на данном этапе развития человеческой мысли выводы генетики невозможно.
Все, о чем мы писали в этой книге, подтверждается исследованиями современных ученых-генетиков разных стран.
В статье «Генетическая история Турции» Есевит Кылыч называет Турцию среди европейских стран государством с самой сложной генетикой [Anadolu'nun Gen Profili (http://www.gidahareketi.org/ Anadolu-nun-Gen-Haritasi,-Dunya-Karmasi-442-haberi.aspx)].
Вклад Центральной Азии в формировании современных турок, по исследованиям Раджиба хана, который в свою очередь опирается на исследования С. С. Berkmana и др., оценивается в 13% [Razib Khan, 2009. P. 2]. Он пишет, что в истории и географии генов Л. Л. Кавалли-Сфорца, описаны совпадения, притом значительные, между генами, полученными от классических маркеров аутосомно и языковыми родословными. Но, видимо, были отклонения, иногда существенные [Razib Khan, 2009. P. 1].
Случай с современными турками Малой Азии, отклонения между генетикой и языковыми родословными значительны, но вполне объяснимы – это и сложная и длительная этногенетическая ситуация, в какой оказывались их предки и весьма непростая история Турции.
Начиная с V в. тургуты-турки вступают в различные контакты с разными племенами и народами. Если до V в. монголоязычные тургуты общались в основном с китайцами и такими же монголоязычными табгачами-тоба, то с середины V в. они вступили в контакт с киргизами и переняли их язык, т.е. тюркизовались. На территории северной Монголии тургуты-турки контактировали не только с киргизами, но и вступали в различные связи с другими монголоязычными народами, например, с аварами и хойхускими племенами (огузами).
На территории Средней Азии, начиная с VI в., контактировали с индоевропейцами иранской группы, сакфми, массагетами и др.
В XI в. в Малой Азии вступили в контакт с греками, курдами, грузинами, арабами и другими народами и сумели начать процесс ассимиляции.
В XIV в. и последующих веках активно контактировали со славянскими народами и албанцами (иллирийцами, фракийцамии мессапами).
Не удивительно, что генетический анализ современных турков Малой Азии показывает, что они более родственны балканским народам (грекам, словакам, албанцам) и грузинам, чем народам Центральной Азии, но по языку ближе киргизам (киргизы упоминаются еще до нашей эры в китайских династийных хрониках, т.е. среди тюркских народов самые древние, а узбеки и казахи образовались как народы только в постмонгольскую эпоху в XV-XVI вв.). Также современные турки отличаются от народов Центральной Азии своей антропологией, следов монголоидности не осталось, тем не менее, до 20% генов совпадает с народами Центральной Азии.
Отсутствие сильного генетического родства между монголами и современными анатолийскими турками, а все же слабое родство подтверждается исследованиями интернациональной группы ученых из университетов США и Турции в составе H. K. G. Maсhulla, D.Batnasan, F. Steinborn, F. A. Uyar, G. Saruhan-Direskeneli, F.S. Oguz, M.N. Carin, M.T.Dorak. Статья называется «Генетическое родство между монгольскими этническими группами и их связь с турками», опубликована в журнале «Tissiе Antigеns» в апреле 2003 г.
Согласно исследованиям указанных ученых из монгольских этнических групп наибольшее родство с турками имеют представители этнического рода олетов (большая часть олетов входит в состав калмыков) – 20,5%. Наименьшее количество общих генов имеют халхасцы – 8,5%, проживающие в Центральной и Восточной Монголии, что дало авторам сделать вывод: турки и монголы генетически не связаны между собой [Machulla et.at., 2002. P. 292-299].
С выводом Мachulla и др. вряд ли можно согласиться, он, на наш взгляд, не совсем верен, ведь 20,5% генов монголоязычных олетов и 8,5% генов халха-монголов совпадают с генами современных анатолийских турков. Совпадение 20,5% и 8,5%, мы думаем, не случайное, а имеет причинно-следственную связь.
В 13% оценивают вклад Центральной Азии в генетику анатолийских турок C.C. Berkman, Y. Dinc, C.Sekergapan и Inci Togan. Указанные исследователи опубликовали свою статью в «American Journal of Physical Anthronalogy» в мае 2008 г. [American…, 2008. P. 11-18]. В 14,3 % оценивают гаплогруппы (гены) монголов в генах современных турков Анатолии антрополог Темучжин Биндер из Стамбульского технического университета, основываясь на генетических исследованиях Яо и его коллег из центра «Шелковый путь» [Binder, T;rkler Orta Asya'dan Ctlvedi (http//www.
Образование современных турков Анатолии, как видим, носило очень сложный характер. Это отразилось в их генетике. Анатолийских турок, мы думаем, вправе считать потомками многих народов, на востоке их предками будут считаться хуньюй, хяньюнь, жун-ди, хунну, тургуты и киргизы. На запад от Монголии турки являются потомками саков, согдийцев, иранцев, курдов, грузин, греков и славян. Более всего у них должно быть, по нашему мнению, греческих генов, т.к. анатолийские турки сумели ассимилировать население целого в основном греческого государства – Византии и изменить свой внешний вид, но при этом говорить на разновидности киргизского языка – турецком, соответственно изменив менталитет. Не будем забывать, греческое население Малой Азии составляло, по оценкам специалистов, с добавлением грузинского, курдского и армянского около 12 млн человек к приходу номадов в XI в. в Малую Азию. Анатолийские турки сумели полностью ассимилировать греков и грузин, частично, курдов. Армяне – единственный народ, вопреки мнению С. Г. Агаджанова, Д. Е. Еремеева и др., которого почти не коснулся ассимиляционный процесс анатолийских турков.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
История современных турков Малой Азии (Анатолии), на наш взгляд, должна начаться с описанных древнекитайскими династийными хрониками племен хуньюй, ханьюй, жунди, дунху и хунну, с III тысячелетия до н.э.
Окончательный распад империи хунну в I в.н.э. на северную и южную часть имеет прямое отношение к возникновению тургутов-турков. В V в. н.э., если точнее, то в 439 г., часть южных хунну в составе 500 семейств (пример-но 2500-3000 человек), спасаясь от другого монголоязычного народа табга-чи-тоба, спустившегося с долины р. Онон (ныне Читинская обл. РФ), воз-главляемые, вероятно, шаманом Ашина (волк на монголоязычии), переко-чевывают на север Монголии в Отукенскую чернь (густая тайга на монголо-язычии), где сумели сохраниться, в VI в. образовав Тургутский каганат. Ки-тайские династийные хроники «Чжоушу», «Суйшу», «Таншу» и «Вэйшу» впервые упоминают тургутов-тугю, создавших каганат, т.е. государство.
Ашина, видимо, был человек «быстрый, скорый, спешный, вспыльчи-вый» - так переводится с монгольского языка слово «тургэн», а «тургут» - его множественное число. На монголоязычии слово «тургут»-«тургэдэшэт» (ирк. диалект бурятского языка) еще означает «одержимый».
Действительно, тургуты-турки по историческим меркам быстро рас-ширили владения своего каганата. Уже с 561 г. юго-западная граница кага-ната с Ираном проходила по р. Амударье. Вскоре каганат распадается на восточную и западную части, граница между ними проходит примерно по линии гор Алтая, Алтан-эмэл, Тарбагатай и Тянь-Шань.
В VIII в., если точнее, то в 744 г., Восточно-тургутский каганат гибнет под ударами некоторых хойхуских племен (огузов). Вскоре, около 766 г., рушится Западно-тургутский (тюргешский) каганат.
Тургуты-турки к VIII в., вероятно, в основном переходят на разновид-ность киргизского языка ¬– старотурецкий. Тургуты перенимают у киргизов письменность, а те в свою очередь - алфавит у согдийцев (согдийцы пользо-вались арамейской грамотой) и постепенно забывают свой родной язык – разновидность монгольского, т.к. монгольский язык слабый по сравнению с киргизским, отличающимся простотой и консерватизмом [Владимирцов, 2005].
Турки-карлуки – одно из тургутских племен, переселившиеся в Среднюю Азию из Монголии примерно в VIII в., образовали к Х в. обширное госу-дарство, включавшее часть Восточного Туркестана и Среднюю Азию – гос-ударство Караханидов. Мы считаем, что прав О. Прицак, который считал, что Караханидское государство основали турки-карлуки. Племена чигиль и ягма откололись от карлуков. Государство Караханидов просуществовало до XIII в. и пало под ударами Хорезм-шаха.
Примерно в VII в. в юго-восточной Монголии не без содействия тургу-тов-турков монголоязычное племя кумоси-кимаки-кайи (по-европейски ку-маны), которое не уживалось с киданями, проживавшими по соседству, пере-селилось на правый берег Иртыша и на Западный Алтай. Вражда между двумя монголоязычными племенами, вероятно, возникла из-за пастбищ и воды, как это зачастую бывало у номадов. В IX в., как описывает мусуль-манский историк средневековья, лично посетивший на Иртыше кумоси-кимаков-кайи, Гардизи, что они составляли народ из семи племен. Кумоси-кайи изначально вместе с тюркоязычными кыпчаками образовали государ-ство, которое просуществовало примерно до XI в. Государство кумоси-кимаков на Иртыше, вероятно, пало под ударами киданей. Кидани – монго-лоязычное племя, захватившее к 918 г., т.е. в начале Х в. Северный Китай и южную и западную Монголию. На захваченной территории образовали им-перию Ляо. В XII в. кидани проиграли чжурчженям и переместились в во-сточную часть Средней Азии и южную часть Восточного Туркестана, обра-зовав государство кара-киданей или Западное Ляо.
Образование на территории Монголии киданьского государства во второй половине IХ в., завоевание этим государством Северного Китая и установление там династии Ляо в начале Х в. повлекло миграцию монголо-язычного племени кун-хунь в западном направлении. Об этом пишут му-сульманские или арабо-персидские авторы. Куны-хуни, вероятно, захотели быть независимыми от поборов и налогов, службы в киданьской армии и других принудительных работ, которые естественны при организации госу-дарства у любого народа.
Движение кунов-хуней из Монголии на запад, вероятно, происходило вначале через Джунгарские ворота, потому что они натолкнулись на народ кайи, которые в то время, речь идет о начале Х в., занимали территорию по берегам Иртыша и приалтайские степи.
Кумоси-кимаки-куманы-кайи потеснили кунов-хуней к юго-западу в район г. Туркестан, что на юге Казахстана, к другим огузам и тургутам, ко-торые проживали там со времен тургутского кагана Мухана, который уста-новил в 561 г. границу между Тургутским (турецким) каганатом и Ираном по р. Амударье.
Установить точно время, когда куны-хуни сменили этноним на каник-кынык, не представляется возможным. Вероятно, слово «хунь» преврати-лось в «кун» и под воздействием иранских (индоевропейских) языков этно-ним кун стал произноситься как каник, затем как кынык.
Вероятно, в самом начале Х в., когда монголоязычное племя хунь-кун, когда начало миграцию из степей Монголии в степи Прииртышья (ныне Ка-захстан) в семье столяра Керекчи родился мальчик, которого назвали Сель-джук. По-монгольски Сельджук означает «склониться набок, наклониться».
На тюркских языках слово «сельджук» значения не имеет.
Возможно, имя Сельджук новорожденный получил по прозвищу од-ного из предков, который был «наклонившимся», т.е. кривобоким, может, и сам Сельджук был человеком, «склонившимся набок», т.е. страдал сколио-зом. Как бы то ни было, антропоним Сельджук – монгольский. Маловероят-но, чтобы тюркам давали монгольское имя.
Сельджук был человеком прагматичным, из родовой и личной выгоды он в 962 г. принял ислам и вступил в вооруженную борьбу с огузским ябгу, государство которого располагалось в низовьях р. Сырдарьи. В конце Х в. началась борьба за Мавереннахр между Саманидами и тургутами-карлуками, образовавшими государство Караханидов. Сельджук и его сы-новья Арслан-ябгу и Микаил приняли в ней участие, защищая интересы Са-манидов, но проиграли и признали власть Караханидов.
В самом начале XI в. Сельджук умер.
В начале XI в. низовья Сырдарьи вновь захватил сын огузского ябгу Али-хана, которого звали Шахмелик. Ему удалось вытеснить с низовьев Сырдарьи наследников Сельджука, которые перекочевали в Нуратинские горы и в долину р. Заравшан. Некоторые переправились через Амударью и поселились во владениях Газневидов. Шаху Махмуду Газневийскому сельд-жукиды обязались нести военную службу и платить налоги за земли, предо-ставленные в Хорасане.
Сельджукиды отказались платить налоги Газневидам, посчитав их чрезмерными и подняли восстание.
1035 г. в Хорасан, вероятно, стали переселяться монгольские племена кайи, баяндуры, баяты и др., которые составили и возглавили правое и левое крыло сельджукского движения. Военная помощь сельджукам в виде мон-гольских и тюркских, а также ираноязычных племен в корне изменило соот-ношение сил. Многократно превосходящая армия шаха Махмуда Газневид-ского была обречена против вооруженных роговыми луками монголов и их тактики. Сельджукиды использовали тактику внезапного нападения, ложное отступление, засаду и т.д. - весь набор приемов, свойственных монголам.
Газневидами были проиграны не только битва 1035 г., но и у Серахса в 1038 г., у селения Дихибазарган в 1039 г., в битве недалеко от Мерва, у г. Данданакан в 1040 г. армия Масуда Газневидского была разбита и Газневи-ды уже не смогли оправиться, и ничто не мешало сельджукидам расширять свои границы.
В 1038 г. внук Сельджука Тогрул был в Нишапуре провозглашен сул-таном.
В 1041 г. Сельджукиды взяли Балх. В 1042 г. внук Сельджука Чагры бек совершил поход на Хорезм, правда, неудачный. В 1043 г. султан Тогрул вступил в Рей и сделал его столицей, в том же году покорил Хорезм. 1050 г. Инал разгромил армянского полководца Липарита. В 1051 г. сдался Ис-фахан, один из богатейших городов Ирана. Султан Тогрул сделал его своей столицей. Он умер в 1063 г., назначив преемником племянника Сулеймана, сына Чагры бека. Старший сын Чагры бека Алп-Арслан не признал Сулей-мана султаном, сверг его с трона и был провозглашен султаном.
В 1071 г. Алп-Арслан предпринял поход в Малую Азию: под Ман-цикертом разгромил византийскую армию, пленив императора Романа IV. В 70-е гг. сельджуки образовали Румский каганат. В 1072 г. он хотел завое-вать Мавериннахр, но был смертельно ранен убийцей-исмаилистом. Алп-Арслану наследовал его сын Малик шах.
В 1077 г. Малик шах направил своего родственника Сулеймана ибн Кутулмыша завоевать Византию, чтобы окончательно покорить Малую Азию. Малик шах вынудил правившего Самаркандом Шамс ал-мулька Нас-ра капитулировать, покорил Закавказье. В 1089 г. Малик шах пленил Кара-ханида Ахмад-хана. Верховенство его власти признал каган Восточного Туркестана. Под властью Малик шаха оказалась территория от границ Ки-тая до Анатолии.
В 1092 г. Малик шах скончался. С кончиной предводителя начался распад империи: обособился Румский султанат в Анатолии, независимыми стали Сельджукиды Халеба и Дамаска, султаны Кирмана, отделился Хо-резм, возглавляемый династией Ануштегинов.
После недолгой борьбы наследником стал Беркиярук, правление кото-рого заполнено междоусобицами, интригами и борьбой различных группи-ровок.
В 1105 г. Беркиярук умер, наследовал престол малолетний сын Малик шах II, вскоре лишенный трона. Верховным сельджукским правителем стал Мухаммад I, который присоединил к Сельджукидам вновь Иран, Хузистан и Арабский Ирак, но в 1018 г. умер. После смерти Мухаммада I империя Сельджукидов окончательно распалась.
Далее нас интересует Малая Азия или Анатолия, на территории кото-рой сформировался современный турецкий народ. Турки, чья писан-наяистория насчитывает около пяти тысячелетий, сохранилась и получила свое дальнейшее развитие именно в Малой Азии (Анатолии), хотя сельджук-ские завоевания коснулись не только Малой Азии, но и Средней Азии, Аф-ганистана, Ирана, Ирака, Сирии и Палестины. К сельджукскому движению примкнули многие монгольские племена: кайи, баяндур, баят и т.д., а также в то время (XI в.) и монголоязычное хойхуское племя (огузы) кун-хунь-каник-кынык. Как это ни раз бывало, монголы в результате общения пере-шли на разновидность киргизского языка – старотурецкий, потому что сре-ди участников сельджукского движения были говорящие на разновидности киргизского, тургуты-турки, печенеги и др.
Причин тому несколько: во-первых, племена, составляющие турецкий народ, перейдут в результате общения на турецкий язык; во-вторых, их по-томки будут идентифицировать себя как турки, возможно, считая, что турец-кий язык существовал вечно, они забудут, что когда-то их дальние предки общались между собой и говорили на других языках. Это касается не только монгольского, но и греческого, лазского (грузинского) и курдского языков, которые вошли в состав турков. В-третьих, разновидность киргизско-турецкого крайне проста и консервативна [Владимирцов, 2005. С.55].
К концу XI в. сельджуки на завоеванных территориях образовали ряд государств, а в Малой Азии – Румский султанат.
Турки и туркмены смогли удержаться только на части Средней Азии – Туркменистане и в Малой Азии.
Туркмены (турки Средней Азии), кроме своей этнической основы - тургутов (турок), вобрали в себя (ассимилировали) иранские племена (часть таджиков и собственно иранцев, остатки саков и массагетов), монгольские (кайи, кимаки и т.д.), киргизские (тюркоговорящие) племена (печенеги).
Турки Малой Азии, кроме вышеуказанных племен, ассимилировали греков, лазов (грузин), курдов, славян и арабов. По данным генетических исследований турки ассимилировали греков, из перечисленных этнических групп наибольшее количество (до 47%) их генов являются греческими.
Нам кажется немного странной позиция историков-марксистов Д. Е. Еремеева и др., обвиняющих некоторых турецких историков, писавших о хеттах, фригийцах и других, давно исчезнувших народах как о своих пред-ках. Все эти народы никуда не делись, а были ассимилированы греками. Греки (византийцы) в свою очередь ассимилировались в турков Анатолии. Видимо, они имеют полное право называть своими предками хеттов, фри-гийцев, кельтов и другие народы, населявшие Малую Азию (Анатолию) в древности также хуннов (гуннов), живших рядом с китайцами, древних кир-гизов и монгольские племена кайи, баяндур, баятов, хойхусцев (огузов) – кыныков и ряд иранских племен.
Ряд авторов, например, С. Г. Агаджанов, Д. Е. Еремеев и др. относят, несмотря на работы З. В. Тогана, С. М. Ахинжанова и др., монгольские пле-мена кайи, баяндур, баят и др. к огузам, видимо, хорошо не разобравшись в монгольских и тюркских племенах и народах.
При таком смещении разнообразных генов и кровей, язык у турков остался примерно с раннего средневековья (VII-VIII вв. н.э.) разновидностью киргизского, а не наоборот, как пытаются доказать некоторые авторы, например, Н. А. Баскаков в своей работе «Тюркские языки», не проанализи-ровав ни одного хуннского слова, относит древний монголоязычный народ к тюркоязычным. Такие авторы не понимают, что языки меняют не только фо-нетику и морфологию, но и меняются носители языка. Подобных примеров достаточно, франки в раннем средневековье были германоязычным племе-нем, затем они перешли на романский, ассимилировавшись в галлов, народ кельтской группы языков. При образовании русского государства верхушка была норманнской, которые смешавшись со славянами, стали говорить на русском. Так же, по нашему мнению, было с тургутами: первоначально они говорили на хуннуском – разновидности монгольского языка, затем, сме-шавшись после 439 г. н.э. предположительно с киргизами, перешли на раз-новидность киргизского языка. Потом, в XI в., тургуты-турки сумели асси-милировать монголоязычных кайи, возглавлявших левое крыло сельджуков, баяндуров, возглавлявших правое крыло сельджуков. Сам род сельджуков, по нашему мнению, тоже перешел на разновидность киргизского – турецкий язык, как и все огузское племя «кун-хунь-каник-кынык». Слова «сельджук», «хунь», «каник», «кынык» имеют смысл и легко переводятся с монголоязы-чия, так же как слова, употреблявшиеся сельджукидами, «шелен», «курул-тай», «оба», «аймак», «челеба» и т.д. (см. выше).
Был ли шанс у монгольского языка стать доминирующим у турков? Думаем, что не было. Хуннуский (древнемонгольский) и язык средневековых монголов были слишком слабыми языками, чтобы противостоять разновид-ности киргизского турецкому. О слабости монгольского языка и силе кир-гизского (тюркского) хорошо написал Б. Я. Владимирцов: «Сила киргизско-го (тюркского) языка в простоте и консерватизме» [Владимирцов, 2005] и В. А. Котвич [1962].
Греческий язык тоже оказался довольно слабым, это при численном преимуществе греков в Малой Азии, он уступил разновидности киргизского турецкому языку. Думаем, ислам сыграл в тюркизации значительную роль, служба у мусульман ведется на арабском, а не на турецком и вся литература так же на арабском. Греческий язык, видимо, не смог противостоять на бы-товом уровне одному из древнейших языков – разновидности киргизского турецкому.
Вопреки мнению С. Г. Агаджанова, Д. Е. Еремеева и др., думаем, ар-мяне за много веков сосуществования с греками и турками в незначительном количестве смешались с ними, исторических и генетических данных очень мало. Видимо, отношения с политически господствующими народами у ар-мян сводились к уплате налогов и других обязательных платежей. В отличие от курдов и грузин (лазов) армяне, видимо, слишком много думали о сохра-нении своей национальной идентичности.
Монгольское завоевание Малой Азии в XII в. коренным образом ни политически, ни этнически не изменило Сельджукское государство. Сельд-жуки Малой Азии поначалу весьма доброжелательно встречали своих род-ственников – монголов, лишь в 1243 г. султан Кай-Хусрау начал войну, ко-торая закончилась поражением у Кёсе-Дага.
Османы, выходцы из монгольского племени кайи-каятов [Togan, 1940], начали восстанавливать единство страны при господстве монголов-Хулагуидов. Сами монголы были абсорбированы и метасизированы турка-ми довольно быстро. Османское государство называлось турецким не пото-му, что тургуты-турки составляли значительный процент всех племен, вхо-дивших в сельджукское движение. Тургуты-турки, такие, как карлуки и, ве-роятно, нушибийские племена и др., прибывшие в Среднюю Азию с VI по VIII вв. Надо учитывать то, что турки политически господствовали, хотя правящим племенем было монгольское по происхождению, но к XIV в., ве-роятно, перешедшее на разновидность киргизского турецкий язык, кумоси-кимаки-кайи-кыяты.
Османское государство, по нашему мнению, не было принципиально этническим государством, управленческий аппарат и армия были открыты для всех национальностей, населявших империю, лишь бы их представители приняли ислам. Греки, албанцы, славяне и грузины, принявшие ислам, игра-ли важную роль в управлении государством и империей, а янычары набира-лись в основном из христиан.
Политическое господство давало огромное преимущество туркам, все стремились в государстве стать ими. Иная ситуация сложилась в Иране, где турки господствовали незначительный исторический период до монгольско-го вторжения. Преимущество турецкого языка – разновидности киргизского перед монгольским мы видим воочию. Монгольский язык нигде не сохра-нился, кроме самой Монголии, мы думаем, из-за слабости языка, а киргиз-ский (тюркский) язык чрезвычайно прост и консервативен [Владимирцов, 2005].
Несмотря на существующие расовые различия между анатолийскими турками, с одной стороны, и туркменами, с другой, и монгольскими и тюрк-скими народами Монголии, Казахстана, Киргизии и Сибири, с третьей сто-роны, турки практически лишены расистских предубеждений, у них нет скинхедов и прочих расистских движений.
Обусловлено расовое различие между этими тремя группами, мы ду-маем, различной степенью метисизации индоевропейцами. Как известно, первоначальная родина турков Монголия и Северный Китай. Как показы-вают археологические раскопки, «первоначальные» турки были монголоиды в расовом отношении. По мере движения на запад тургуты-турки вбирали (абсорбировали) различные индоевропейские племена и «разбавляли» свои гены и индоевропейской кровью, т.е. метисизировались в разной степени.
Существующие у современных анатолийских турков гены, сходные с генами монголов, от 8,5% до 20%, можно объяснить, вероятно, изложенным выше общими корнями происхождения турков и монголов.
Преобладание в генах современных турков Анатолии генов греков и славян объясняется сложным этногенезом формирования турецкой нации.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Абдулдаев Э. Киргизско-русский словарь. - Бишкек, 2003.
2. Абрамзон С. М. Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи. – Л.: Наука, 1971.
3. Абу-л-Фазл Бейхаки. История Масуда: пер. и прим. А. К. Арендса. - Ташкент, 1962.
4. Абу-л-Фазл Бейхаки. История Масуда (1030-1041): пер., введ., комм. А. К. Арендса. _ М., 1969.
5. Абульгази. Родословное древо тюрков, I905.
6. Агаджанов С. Г. Государство Сельджукидов и Средняя Азия в XI-XII вв. – М.: Наука, 1991.
7. Агаджанов С. Г. Некоторые проблемы истории огузских племен Средней Азии // Тюркологический сборник. – М., 1970. С. 192-207.
8. Агаджанов С. Г. Огузская проблема и задачи ее изучения. Тюркологический сборник (1973). – М., 1975.
9. Агаджанов С. Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-XIII вв. – Ашхабад: Ылым, 1969.
10. Азимов Айзек. Ближний Восток. – М., 2002.
11. Аккошкаров Е. Из истории казахов. – Алматы, 1997.
12. Актуальные проблемы современного уйгуроведения. - Алматы, 2002.
13. Ал-Джувани: пер. Г. М. Курпалидиса. Ступени совершенствования китабов (Атабат ал-Китаби). – М., 1985.
14. Алексеев В. П. Тюрки таежного Причулымья. – Томск, 1991.
15. Алексеев В.П. Этногенез. М.. 1986.
16. Ал-Идриси. Рукопись.ГНБ АР. Н. С. 176.
17. Альфан Луи. Варвары: От великого переселения до тюркского завоевания XI века. - СПб., 2003.
18. Аманжолов А. С. История и теория древнетюркского письма. - Алматы, 2003.
19. Аристов Н. А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей //Живая старина. Вып.III и IV, 1896.
20. Артамонов М. И. История хазар. – Л., 1962.
21. Артамонов М. И. История хазар: Изд. 2-е. – СПб., 2002.
22. Асфендиаров С. Д., Кунте П. А. Прошлое Казахстана в источниках и материалах. – Алматы, 1997.
23. Асылбеков М. Х. История Казахстана с древнейших времен до наших дней. –Алматы, 1996. Т.1-4.
24. Атаев Х. Туркмены-салары (салыры) Китая // Туркмены зарубежного Востока. Ашгабад, 1997. С.268-290.
25. Атаев Х., Джикиев А. История переселения Туркмен в страны зарубежного востока. – Ашгабад, 1993. С.6-20.
26. Ауфи Мухаммад. Дживами ал-хикайат ва лавами арравайат: Рукопись ГПБ. ПНС-232. ИВАН РФ инв. 307 Л. 470.
27. Афанасьев П.С., Харитонов Л.Н. Русско-якутский словарь. - М., 1968.
28. Ахинжанов С. М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. – Алма-Ата: Наука, 1989.
29. Ахметов P. Караван. – Алматы, 6.12.1996.
30. Багрянородный К. Об управлении государством // Изв. ГА и МК. М.; Л., 1934. Вып 81.
31. Баласагуни Ю. Благодатное знание - Кутадгу Билиг – Л., 1990.
32. Банзаров Д. Собрание сочинений. - Улан-Удэ, 1997.
33. Бартoльд В.В. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. - М., 2002.
34. Бартольд В. В. О христианстве в Туркестане // Соч. – Т.2. Ч.2. М., 1964.
35. Бартольд В. В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью, 1893-1894 гг. (ЗИ АН СИФ. Сер. VIII. Т.1. №4) – СПб., 1897.
36. Бартольд В. В. Очерки истории Семиречья. – Фрунзе: Киргизиздат, 1943.
37. Бартольд В.В. Худуд ал-алам. Рукопись Туманского, с введением и указателем. – М., 1930.
38. Бартольд В.В. М., 1968. Т.5.
39. Бартольд В.В. Общие работы по истории Средней Азии. - М., 1963.
40. Барфилд Т. Опасная граница. Кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. - 1757 г. н.э.) – СПб., 2009.
41. Баскаков Н. А. Хакасско-русский словарь. — М., 1953.
42. Баскаков Н. А. Тюркские языки. — М., 1960.
43. Баскаков Н. А. Русско-алтайский словарь — М., 1964.
44. Баскаков Н. А. Алтайская семья языков и ее изучение. — М., 1981.
45. Бахрушин С.В. Г. Ф. Миллер как историк Сибири. Вступитель-ная статья в новом академическом изучении трудов Г.Ф.Миллера о Сибири // История Сибири. – М.; Л., Т.1. 1937.
46. Бейхаки Абу-л-Фазл. История Масуда (1030-1041) / Пер., введение, коммент А. К. Арендса. – М., 1969.
47. Берган М. Империя монголов. – М., 2007.
48. Бернштам А Н. Очерк истории гуннов. — Л., 1951.
49. Бернштам А.Н. Заметки по этногенезу народов Северной Азии // СЭ.- 1947. №2. С. 60-66, с картой в тексте.
50. Бернштам А.Н. Социально-зкономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв. Восточно-тюркский каганат и киргизы — М.;Л., 1946.
51. Бертагаев А. Об этнонимах кермучин и курмачин. - М., 1970.
52. Бируни. Сборник статей. – М.; Л., 1950.
53. Берштам А. Н. Древнейшие тюркские элементы в этногенезе Средней Азии// СЭ, 1947. № 6-7.
54. Бертагаев Г. А. Об этимологии хан-хаган, хатун и об их отношении к хант // Тюркологические исследования. – М., 1976. С. 45-50.
55. Бируни. Сборник статей. – М.; Л. 1950.
56. Биче-оол М.О. Русско-тувинский словарь. — М., 1980.
57. Бичурин Н.Я. (Иакинф), Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана в древнем и нынешнем состоянии. – СПб., 1828.
58. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Записки о Moнголии. — СПб., 1828.
59. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитав-ших в Средней Азии в древние времена. — М.;Л., т. 1-3, 1950.
60. Бичурин Н.Я. Сведения о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена // Москвитянин. - СПб, 1851.Ч. 1. С.179-198.
61. Большой энциклопедический словарь. - М., 2005.
62. Боргояков М.И. К истории языковых отношений в Саяно-Алтайском регионе (IX-XII вв.) //Тюркологический сборник. – М, 1978. С.54-64.
63. Бромлей Ю.В. Проблемы типологии в этнографии. - М, 1979.
64. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. — М., 1981.
65. Бутанаев В.Я., Худяков Ю.С. История енисейских кыргызов. - Абакан, 2000.
66. Бурдуков А. В. Монголо-русский словарь. – М., ГИИНС, 1940.
67. Вайнштейн С. И., Крюков М. В. Тюркологический сборник «Об облике древних тюрков». – М., 1973.
68. Валитова А. А. Этнонимы в тюркоязычном памятнике XI в. «Кутадгу билиг». – М.: Наука, 1964.
69. Валиханов Ч.Ч. Избранные произведения. — Алма-Ата, 1958.
70. Валиханов Ч.Ч. Собрание сочинений. — Алма-Ата, 1985. Т.1-5.
71. Вандерис Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. - М., 1937.
72. Василевич Г. М. Древнейшие этнонимы Азии и название эвенкийских родов // Сов. этнография. 1946. №4.
73. Васильев В. П. Истории и древности восточной части Средней Азии// Записки императорского Археологического общества. – СПб., 1859. Т.13.
74. Васильев В.П. Об отношении китайского языка со среднеазиатским // Журнал Министерства народного просвещения, 1872. Сентябрь. С. 115-118.
75. Васильева Г. П. Этнографические данные о происхождении туркменского народа. - М.: Наука, 1964.
76. Васильевский В.Г. Еще раз о мнимом славянстве гуннов // Журнал Министерства народного просвещения, 1883. Апрель
77. Васильевский В.Г. О мнимом славянстве гуннов, болгар и роксо-лан // Журнал Министерства народного просвещения, 1882. – Июль. С.140-190.
78. Вельтман А.Ф. Атилла и Русь в IV-V веках. - М., 1858.
79. Венелин Ю. Древние и нынешние болгаре. – СПб., т.1, 1829.
80. Веселовский Н. И. Очерк историко-географических сведений о хивинском ханстве от древнейших времен до настоящего. – СПб., 1877.
81. Веселовский Н.И. Несколько новых соображений по поводу пересмотра вопpoca о гуннах // Журнал Министерства народного просвещения. 1882. Сентябрь. С. 90-102.
82. Веселовский Н.И., Русский библиографический словарь. - СПб, 1897.
83. Викторова Л.Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. - М., 1980.
84. Вильчевский О. Л. Курды. Введение в этническую историю курдского народа. – М.; Л., 1961.
85. Владимирцов Б.Я. Работы по истории и этнографии. - М., 2002.
86. Владимирцов Б.Я. Работы по монгольскому языкознанию. - М.. 2005.
87. Владимирцов Б.Я., Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934.
88. Воробьев М.В. Маньчжурия и Восточная внутренняя Монголия с древнейших времен до IX века включительно. - Владивосток, 1994.
89. Восканян Г. А. Русско-персидский словарь. – М.: Русский язык, 1986.
90. Гордлевский В. А. Государство Сельджукидов Малой Азии. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1940.
91. Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. - М, 1980.
92. Григорьев В. В. Землеведение К. Риттера. География стран Азии, находящихся в непосредственных сношениях с Россией. Восточный или Китайский Туркестан. Пер., прим. и доп. В.В. Григорьева. - СПб., вып. 1, 1869, вып.II, 1873.
93. Григорьев В. В. Об арабском путешественнике Х в. Абу-Долефе и странствовании его по Средней Азии. – СПб., 1872.
94. Григорьев В.В. Землеведение К. Риттера. География стран Азии, находящихся в непосредственных сношениях с Россией. Восточный, или Китайский Туркестан. Перевел с присовокуплением критических замечаний последних тридцати лет. В вып. II. Дополнения. Отдел 2 –историко-географический. – СПб., 1873.
95. Григорьев В. В. Караханиды в Маверенахре. По Тарики Мунеджимбеши в османском тексте, с переводом и примечаниями. ТВОРАО, 1874. Ч. XVII.
96. Григорьев В. В. Об отношении между кочевыми народами народами и оседлыми государствами. – Ж МНП, 1875. №3.
97. Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии. - Л., 1926.
98. Гумилев Л. Н. Алтайская ветвь тюрок-туго //СА, 1959 - №1.
99. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. - М., 1993.
100. Гумилев Л.Н. История народа хунну. - М., 2004.
101. Гумилев Л.Н. Хунну. - СПб. 1993.
102. Гусейнов Р. А. «Хроники» Михаила сирийца и «всеобщая история» Бар Эбрея как источники по истории Юго-Восточной Европы (IX-XII вв.- М., 1966.
103. Гусейнов Р. А. К истории турок XI-XII вв.(По материалам сироязычной хроники XII в.) // Труды ин-та истории, 1957. Т. XII. С. 95-146.
104. Гусейнов Р. А. Сельджукская военная организация //Палестинский сборник. Вып. 17 (80).
105. Гусейнов Р. Л. Современное состояние и ближайшие задачи изучения сельджукской проблемы // Тюркологический сборник. – М., 1975.
106. Гусейнов Р. Л. Тюркские этнические напластования XI-XII вв. в Закавказье. – Баку, 1966.
107. Д’Оссон К. История монголов от Чингисхана до Тимур-бея или Та-мерлана: пер. и предисл. Н.Кузьмина. - Иркутск, 1937. Т. l.
108. Данилов С.В, Города в кочевых обществах Центральной Азии. – Улан-Удэ, 2004.
109. Данилов С.В. К вопросу о традициях градостроительства кочевников Центральной Азии // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. – Улан-Удэ, 2005.
110. Дашевская О. Д. Третье захоронение гуннского времени на Беляусе // Российская археология.- № 1. - 2003.
111. Дашибалов Б.Б. Истоки, от древних хори-монголов к бурятам. – Улан-Удэ, 2003.
112. Дашибалов Б.Б. Очерки по истории древних и ранних монголов. - Улан-Удэ, 2008.
113. Де Рубрук. Путешествие в Восточные страны: пер. А.И. Малеина. – СПб., 1911.
114. Де Хартог Л. Чингисхан - завоеватель мира. - М., 2007.
115. Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. — М.-Л., 1948.
116. Дерфер Г. Зарубежная тюркология о языке гуннов. — М., 1986. С.71-117.
117. Дестунис T.С. Сказания Приска Панийского. - СПб, 1861.
118. Дестунис С. Византийские истории. – СПб., 1861.
119. Древнетюркский словарь. - Л., 1969.
120. Дульзон А. П. Древние топонимы Южной Сибири индоевропейского происхождения. – М.: Наука, 1964.
121. Дыбо А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Прототюркский период. - М, 2007.
122. Европеус Д. П. К вопросу о народах, обитавших в средней и северной России до прибытия туда славян //Журнал Министерства народного просвещения. – СПб., 1868. Июль.
123. Европеус Д. П. Об угорском народе, обитавшем в средней и северной России. – СПб., 1874.
124. Егоров Н. И. К проблеме этноязыковой идентификации центральноазиатских огуров (ухуань). – Чебоксары, 2009.
125. Егунов Н.П., Прибайкалье в древности и проблема происхождения бурятского народа. - Улан-Удэ, 1984.
126. Екеев Н. В. Древние племена теле (гаогюй) Алтая-Кангая. ¬– Чебоксары, 2009.
127. Еремеев Д. Е. Проникновеие тюркских племен в Малую Азию. М.: Наука, 1969.
128. Еремеев Д. Е. Юрюки (турецкие кочевники и полукочевники). – М.: Наука, 1969.
129. Еремеев Д. Е. Язык как этногенетический источник // Советская этнография. 1967. №4.
130. Еремеев Д. Е., Мейер М. С. История Турции в средние века и новое время. – М.: Изд-во МГУ, 1992.
131. Еремеев Д.Е. Этногенез турок. - М.. 1971.
132. Еремян С. Г. Преемники полководца Липарита и вопрос о происхождении Данишмендидов, ИАН Армянской ССР, сер. общ. Наук, 1947, № 8.
133. Жирмунский В. М. О некоторых вопросах лингвистической географии тюркских диалектов //Тюркологический сборник. – М., 1966.
134. Запорожец В. М. Сельджуки. – М.: Воениздат, 2011.
135. Зориктуев Б.Р. О происхождении и семантике этнонима булагат //Вопросы социально-экономического и культурного развития обще-ства: исторический опыт и современность: Материалы к VIII республиканской конференции молодых ученых и специалистов. — Улан-Удэ, 1989. С.40-42.
136. Зориктуев Б.Р. Об этническом составе населения Западного Забайкалья во второй половине - первой половине II тысячелетия н.э. //Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. - Новосибирск, 1993. С. 121-131.
137. Зориктуев Б.Р. Прибайкалье в середине VI - начале XVII вв. – Улан-Удэ, 1997.
138. 3ориктуев Б.Р. О происхождении и семантике этнонима бурят //Монголо-бурятские этнонимы. — Улан-Удэ. 1996. С.8-31.
139. 3ориктуев Б.Р. Прибайкалье с середины VI до начала ХVII века // Автореф. дис. д-ра ист. н. - Иркутск, 1997.
140. Зуев Ю. А. Древнетюркские генеалогические предания как источник по ранней истории тюрков // Автореф. дис. …канд. ист. н. – Алма-Ата, 1967.
141. Зуев Ю. А. Ранние тюрки: очерки, истории и идеологии. – Алматы: Дай-Пресс, 2003.
142. Зуев Ю.А. К семантике этнонима имур/имир. – ИАН ТССР, Сер. Обществ. наук, 1968. №4.
143. Зуев Ю. А. Из древнетюркской этнонимики по китайским источникам // Вопросы истории Казахстана и Восточного Туркестана. ТИИ АЭ АН КазССР, 1962. Т.15.
144. Иллич-Свитич В. М. Опыт сравнения ностратических языков. Т. 1-3. - М., 1971.
145. Именохоев Н В. Раннемонгольская археологическая культура // Ар-хеологические памятники эпохи Средневековья в Бурятии и Монголии. - Новосибирск, 1992. С. 22-48.
146. Именохоев Н.В. К вопросу о культуре ранних монголов (по данным археологии) // Этнокультурные процессы в Юго-Восточной Сибири в средние века. - Новосибирск. — 1989. С.55-62.
147. Ирмуханов Б. Б. Древняя история Казахстана. – Алматы, 1998.
148. Ирмуханов Б. Б. Усунь и этногенез казахского народа. – Алматы, 2006.
149. Исследования по этнографии туркмен. – Ашхабад, 1965.
150. История Казахстана в западных источниках, XII-XX в. / Гальперин Ч.Д. Россия и степь. Россия и Золотая Орда. - Алматы.- Т. 1, 2005.
151. История Казахстана в западных источниках. Рене Груссе. Атилла, Чингисхан, Тамерлан. Империя степей. - Алматы, 2005. Т. 4.
152. История Сельджукидов. - Та’рих-и-Ал-и Сельджук: рукопись ИВ АН РФ. Д. 116.
153. Исхаков Ф. Г., Пальмбах А.А. Грамматика тувинского языка. Фонетика и морфология. - М.: Изд-во Вост. лит-ры, 1961.
154. Йакут aл-Хамави. Му'джам aл-булдан //Материалы по истории Средней Азии и Центральной Азии Х-XIX вв. — Ташкент: Фан, 1988. — С.76-90.
155. Кабиров Ш, Цунвазо Ю. Уйгурско-русский словарь. - Алма-Ата, 1961.
156. Каганкатваци М. История агван. – СПб., 1861.
157. Кадырбаев А. Ш. Тюрки и иранцы в Китае и Центральной Азии XIII-XIV вв. – Алма-Ата: Гылым, 1990.
158. Кайдаров А. Г. Тюркская ономастика. – Алма-Ата, 1984.
159. Камалов А.К. Уйгурский каганат в Монголии (744-840)//Автореф. дис. …канд. ист. н. – Л., 1990.
160. Карпини Плано и Гильом Де Рубрук, Путешествие в Восточные страны и История монголов. – Алма-Ата, 1993.
161. Кашгари М. Диван лугат ат турк (Свод тюркских слов). М., 2010.
162. Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. - М., 1957.
163. Киселев С.В. Материалы и исследования по археологии СССР. - М.;Л., 1949.
164. Клейн Л.С. Генераторы народов //Бронзовый и железный век. Мате-риалы по истории Сибири. Древняя Сибирь. Вып. 4. - Новосибирск, 1974.
165. Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Turcologica. 1976.
166. Кляшторный С. Г. Кыпчаки в рунических памятниках // Turcologiga. Л., 1986.
167. Кляшторный С.Г. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. - СПб., 2006.
168. Кляшторный С.Г. Тюркологический сборник //Древнетюркская письменность и культура народов Центральной Азии. – М.: Наука, 1973.
169. Кляшторный С.Г.. Савинов Д.Т. Степные империи древней Азии. - СПб., 2005.
170. Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. – Харьков: изд. Харьк. Ун-та, 1956
171. Комиссаров С.А. Комплекс вооружения древнего Китая (эпоха поздней бронзы). - Новосибирск, 1988.
172. Комнина Анна. Алексиада. – М.: Наука, 1965.
173. Кононов А. Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников VII-VIII вв. – Л.: Наука, 1980.
174. Кононов А. Н. История изучения тюркских языков в России // Родословная туркмен. – Л.: Наука, 1982.
175. Кононов А. Н. Опыт анализа термина «т;rk». Вопросы этногенеза. – М.;Л., 1949.
176. Кононов А. Н. Родословная туркмен //Соч. Абу-л-Гази хана хивинского. – М.;Л., 1958.
177. Кононов А.Н. Советская этнография // Вопросы этногенеза. — М.;Л., 1949.
178. Кормушин И,В. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков. — M., 2002.
179. Кормушин И.В. Тюркские енисейские эпитафии. - М., 2008.
180. Костюков В. П. Была ли Золотая Орда «Кыпчакским ханством»? // Тюркологический сборник. – М., 2006.
181. Котвич В. А. Исследования по алтайским языкам. – М., 1962.
182. Крадин Н. Н. История хунну. – М., 2001.
183. Крюгер Р. Китай, Полная история Поднебесной. - М,, 2006.
184. Крюков М В., Софронов М.В., Чебоксаров Н.Н. Древние китайцы: проблемы этногенеза. — М., 1978.
185. Крюков М.Б. История Китая с древнейших времен до наших дней. - М., 1974.
186. Ксенофонтов Г.В. Ураангхай-сахалар. Очерки по древней истории якутов. - Т.1. - Кн.2. - Якутск, 1992.
187. Кузеев Р. Г. Происхождение Башкирского народа. Этнический состав, история расселения. - М.: Наука, 1974.
188. Кузеев Р. Г. Урало-Аральские этнические связи в конце I тысячелетия н.э. и история формирования башкирской народности А ЭБ, 1971. Т.4.
189. Кукеев Д Г. История ойратов до создания Джунгарского ханства (XIII-XVI вв.) // Автореф. дис.... канд. ист. н. – СПб., 2008.
190. Кумеков Б. Е. Государство кимаков IX-XI вв. по арабским источникам. Алма-Ата: Наука, 1972.
191. Кумеков Б. И. Арабские и персидские источники по истории кыпчаков VIII-XIII вв. – Алма-Ата, 1987.
192. Курпалидис Г. М. Государство Великих Сельджукидов: официальные документы об административном управлении и социально-экономических отношениях. – М.: Наука, 1992.
193. Курылев В. П. К вопросу об этимологии слов «бузок» и «учок» // СЭ, 1965. ноябрь-декабрь. №6.
194. Кызласов И.Л.Х. Материалы к ранней истории тюрков. Древнетюркские обиталища // Природное окружение и материалы культуры пратюркских народов. – М., 2008.
195. Кызласов Л.Р. История Хакасии с древнейших времен до наших дней. - М., 1993.
196. Кычанов Е.И. История приграничных с Китаем древних и средневе-ковых государств (от гуннов до маньчжуров). — СПб., 2010.
197. Кычанов Е.И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. — M., 1997.
198. Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Цен-тральной Азии и Дальнего Востока. — М., 1961.
199. Кюнер Н.В. Работа Н.Я.Бачурина (Иакинфа) над китайскими источ-никами для «Собрания сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» - М.; Л., 1950.
200. Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе, т. I-II: Греческие писатели. — СПб., 1904.
201. Левин М.Г. Антропологические типы Сибири // Народы Сибири / под ред. М.Г. Левина и Л.П. Потапова.— М.;Л.: АН СССР, 1956.
202. Левин М.Г. Древние поселения человека в Северной Азии // Труды ИЭ) им. Н.Н. Миклухо-Маклая, АН СССР, т. XVI. — М.; Л., 1951.
203. Левченко М. В. история Византии: Краткий очерк. ¬– М.; Л:Соцэкгиз, 1940.
204. Лигети Л. Табгачский язык - диалект сяньбийского // Народы Азии и Африки. — № 1. — 1969.
205. Луасанвандан Ш. Русско-монгольский словарь. — Улан-Батор, 1982.
206. Лувсандэндэв А. Монголо-русский словарь — М., 1957.
207. Макарян С. А. Сельджуки в Иране XI века. – Саратов, 1991.
208. Малoв С.Е. Древние и новые тюркские языки // Известия АН СССР. ОЛЯ, т.XI, вып. 2. — М.;Л., 1952.
209. Малов С.E. Памятники древнетюркской письменности. Тексты и ис-следования. — М.;Л., 1951.
210. Малов С.F., Изучение живых турецких наречий Западного Китая. ВЗ. Т. l. - Л., 1927.
211. Малов С.Е Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. — М.;Л., 1959.
212. Малов С.Е. Образцы древнетурецкой письменности с предисловием и словарем. — Ташкент: Изд. Восточн. фак. САГУ, 1926 (стекло-графическое изд.).
213. Малов С.Е. Отчет о путешествии к уйгурам и саларам //Известия Русского Комитета для изучения Средней и Восточной Азии. Сер. II, № 1.— СПб., 1912; Отчет о втором путешествии к уйгурам // Известия Русского Комитета для изучения Средней и Восточной Азии. Сер. П, № 3. — Пг., I 9 I4.
214. Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. – M.;Л., 1951.
215. Малько А.В., Соломатин А. Ю. Теория государства и права. — CПб., 2007.
216. Малявкин A.Г. Китайские источники по истории уйгуров в IX — ХП вв. // Изв. АН КазССР. Сер. ист. № 2 (16). — Алма-Ата, 1961. – С. 72-77.
217. Малявкин А. Г. Тактика Танского государства в борьбе за гегемо-нию в восточной части Центральной Азии // Дальний Bocтoк и соседние территории в средние века. — Новосибирск, 1980.
218. Малявкин А.Г. Вожди древних уйгуров // Проблемы реконструкции в этнографии. – Новосибирск, 1984.
219. Малявкин А.Г. Марионетки из рода Ашина. – Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура, Связи. – М., 1984.
220. Мамонова Н.Н. К антропологии гуннов Забайкалья и расогенетиче-ские процессы в этнической истории. — М., 1974.
221. Маргулан А. Х. Древняя культура Центрального Казахстана. — Алма-Ата, 1960.
222. Марцеллин Аммиан. История. Вып. 1-3. – Киев, 1906-1908.
223. Масими Касим. История уйгурской державы. Голубые турки. Т.2. – Aлматы, 2000.
224. Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. – Л., 1932. вып.3.
225. Материалы по истории туркмен и Туркмении. – М.;Л., 1938. Т.1-2.
226. Материалы по истории туркмен и Туркмении. – М.;Л., 1939. Т.1.
227. Мелиоранский П. М. Заимствованные восточные слова в памятниках русской письменности домонгольского времени // Изв. отд. русск. яз. и слов.: ИАН, 1905. Т.Х. Кн. 4.
228. Мелиоранский П. М. Об орхонских и енисейских надгробных памят-никах// Журнал Министерства народного просвещения, 1898.
229. Мелиоранский П. М. Турецкие наречия и литературы // Энциклопедический словарь. СПб.: Изд. Ф.А. Брокгауз и И. А. Ефрон, 1902. Т. XXXIV.
230. Мелиоранский П.М. Памятник в честь Кюль-тегина. // Зап-Вост. отд. импер. Русского археол. об-ва. Т. XII. Вып. II и III. 1899. — СПб., 1900, C.1-144.
231. Мельхеев М Н. Географические названия Приенисейской Сибири.— Иркутск, 1986.
232. Мельхеев М.Н. Карты расселения и перемещения бурятских родо-племенных групп по данным топо- и этнонимики //Этнографический сборник. Вып. 6. — Улан-Удэ, 1974. С. 3-27.
233. Мельхеев М.Н. Топонимика Бурятии, — Улан-Удэ, 1969.
234. Менгес К. Т. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». – Л., 1979.
235. Миллер А. Ф. Краткая история Турции. – М., 1948.
236. Миллер Г Ф. История Сибири. Т. l. – М., 1999.
237. Митрошкина A.Г. Личные имена бурят. – Иркутск, 2007.
238. Мустафаев Э. М-Э. Турецко-русский словарь. – М.: Русский язык, 1977.
239. Митрошкина А.Г. Методика собирания ономастического материала в западном и восточном Прибайкальe. — Иркутск. 1977.
240. Михайлов Т.М. Из истории бурятского шаманизма с древнейших времен до ХVIII в. — Новосибирск, 1980.
241. Михайлов Т.М. О Буха-нойоне // Этнологические исследования. Вып. l. -Улан-Удэ, 2000. С.15-28.
242. Монгуш Д.А. Русско-тувинский словарь. — М., 1980.
243. Муниев Б.Д. Калмыцко-русский словарь. – М., 1977.
244. Мусаев Х. М. Сочинения Ибн-Биби «Аль-авамир аль-алаийя ал-умур аль алаийя» как источник анатолийских сельджуков // Автореф. дис. … канд. ист.н. – Баку, 1972.
245. Мэн Д. Чингисхан. — М., 2006.
246. Наджип Э.Н., Историко-сравнительный словарь тюркских терминов XlV века. - М., 1979, 2002.
247. Насилов В.М. Язык орхоно-енисейских памятников. — М., 1960.
248. Научная и духовно-миссионерская деятельность Н.Я.Бичурина: история и современное значение. — Чебоксары, 2009.
249. Никаноров В.П,, Худяков Ю.С., Свистящие стрелы Маодуня и Марсов меч Аттилы. — СПб.; М., 2004.
250. Никонов В.А., Этнонимы. Сборник статей. — М., 1970
251. Нимаев Д.Д. Буряты, этногенез и этническая история. — Улан-Удэ, 2000.
252. Нимаев Д.Д. О вопросах тюрко-монгольской этнонимии // Исследо-вания по ономастике Бурятии. - Улан-Удэ, 1987. С.87- 97.
253. Нимаев Д.Д. Проблемы этногенеза бурят. - Новосибирск, 1988.
254. Новгородова Э.А. Древняя Монголия. — М., 1939.
255. Новичев А. Д. История Турции. Эпоха феодализма (XI-XVIII века). – Л., 1963.
256. Номинханов Ц.-Д. Материалы к изучению истории калмыцкого языка. - М., 1975.
257. Нуриева А. Х. Татарско-монгольские лексические параллели и определние монголизмов // Тюркское языкознание. – Ташкент, 1985. С. 379-383.
258. Окладников A.II. Древнее население Сибири и его культура // Народы Сибири / Под ред. Левина М.Т. и Потапова А П. — М.;Л., 1956.
259. Окладников А.Н. Ареология Северной и Восточной Азии. — Ново-сибирск, 2003.
260. Окладников А.П. Древняя тюркская культура в верховьях Лены. КСИИМК. Вып. XlX, 1948.
261. Окладников А.П. Происхождение Якутской народности: Тез. докладов по секции этнографии и антропологии. Второй Всемирный Географический съезд. – М.;Л., 1947.
262. Оловинцев А. Г. Тюрки или монголы? – Алматы, 2013.
263. Ольденбург С.Ф. Исследования памятников старинных культур (Восточного) Китайского Туркестана. ЖМНП, ССCLIII. — СПб., 1904.
264. Ольденбург С.Ф. Памятники Николая Федоровича Петровского, 1837-1908 гг., 3BOPAO. Т. ХХ. Вып. 1, 1912.
265. Ольденбург С.Ф. Русская туркестанская экспедиция 1909-1910 r, Краткий предварительный отчет составил Г.Ф. Ольденбург с 53 таблицами, планом и 73 рисунками и планов в тексте,— СПб., 1914.
266. Ольденбург С.Ф. Русские археологические исследования в Восточном Туркестане. — Казанск. муз. вестн. № 1-2. — 1921.
267. Ольденбург С.Ф. Экспедиция Д. А. Клеменца в Турфан в 1898 г. ИВСОРГО. Т. ХLV, 1916. - Иркутск, 1917.
268. Основные этапы этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. Народы Средней Азии и Казахстана. Т. I, М.;Л., 1962.
269. Ошанин Л.В. Антропологический состав населения Средней Азии и этногенез ее народов. Ч. 1. — Ереван, 1957.
270. Ошанин Л.В. Антропологический состав населения Средней Азин и этногенез ее народов. Ч.II.— Ереван, 1958.
271. Ошанин Л.В. К проблеме этногенеза уйгуров // Л.В.Ошанин и В.Я.Зезенкова. Вопросы этногенеза народов Средней Азии в свете данных антропологии. — Ташкент, 1953.
272. Петрушевский И.П. Рашид ад-Дин и ero исторический труд. — М.;Л., 1952.
273. Плетнева С. Половцы. – М., 2014.
274. Позднеев Д. М., Исторический очерк уйгуров (по китайским источникам). — СПб., 1899.
275. Потапов А. П. Этнический состав и происхождение алтайцев. — Л., 1969.
276. Прииск Панийский. Римское посольство к Аттиле. — СПб., 1842.
277. Пуллиблэнк Дж. Э. Зарубежная тюркология. - М., 1986. — С 29-70.
278. Пьянков И.В. Еще раз к вопросу о динлинах // Теория этногенеза и исторические судьбы Евразии. Материалы конференции: т. l. — СПб, 2002. С. 199-202.
279. Радлов В.В. К вопросу об уйгурах. — СПб., 1893.
280. Радлов В.В. Титулы и имена уйгурских ханов // Записки Восточного отделения императорского археологического общества. — СПб, 1890.
281. Райс Т. Т. Сельджуки. - М., 2004.
282. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн.1. — М.;Л., 1952.
283. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн.2.— М.;Л.. 1952.
284. Риттер К. Землеведение Азии. Т.I . — СПб., 1850.
285. Риттих А.Ф, Материалы для этнографии России. Казанская губерния. - Казань, 1870. Т.1.
286. Ромашов С. А. От тюрков к хазарам: Северный Кавказ в VI-VII вв. //Тюркские народы в древности и средневековье. – СПб.; М., 2005. С.185-202.
287. Росляков А. А. Первые сельджукиды //ИТФАН СССР, 1951. №3.
288. Рубрук де Гильом. Путешествие в восточные страны: Пер А. М. Маленина, 1911. - М., 2008.
289. Руденко С.И. Культура гуннов и ноинулинские курганы. – М.;Л., 1962.
290. Румянцев Г.Н. О некоторых вопросах этногенеза монголов и бурят. — М., 1960.
291. Румянцев Г.Н. Происхождение хоринских бурят. – Улан-Удэ, 1962.
292. Рухлядев Д. В. Проблема жанра в изучении древнетюркских рунических памятников // Тюркские народы в древности и средневековье. – СПб.; М., 2005. С. 203-213.
293. Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский Восток VII-XV вв. – М.: Вече, 2004.
294. Савинов Д. Г. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1984.
295. Санжеев Г. Д. Лингвистическое введение в изучение истории пись-менности монгольских народов. — Улан-Удэ, 1977
296. Санжеев Т.О. Заметки по этнической истории бурят. — Улан-Удэ, 1983.
297. Свинин В.В. Основные этапы древней истории населения побережья озера Байкал //Древняя история народов югa Восточной Сибири.— Иркутск, 1974. — С. 20.
298. Семенов А. А. К вопросу о происхождении слова «сельджук» //БАН Уз. ССР, 1946. №23.
299. Семенов А.А. Очерк культурной роли уйгуров в монгольских госу-дарствах // Материалы по истории и культуре уйгурского народа. — Алма-Ата, 1978.
300. Семенов П.П. Землеведение Азии. Т.1. — СПб., 1850.
301. Сокровенное сказание: пер. Козина С.А. — М,;Л., 1941.
302. Субракова О.В. Хакасско-русский словарь. — Новосибирск, 2006.
303. Султанов Т.И. Чингиз-хан и Чингизиды, Судьба и власть. — М., 2006.
304. Сыма Цянь 1972. Исторические записки. Т.1 Пер., предисл. и коммент. Р.В.Вяткина. — М., Наука.
305. Сыма Цянь 1975. Исторические записки. Т.II. Пep., предисл. и коммент. Р.В.Вяткина. - М.: Наука.
306. Сыма Цянь 1984. Исторические записки. Т. III /Пер., предисл. и коммент. Р.В.Вяткина, — М.: Наука.
307. Сыма Цянь 1986. Исторические записки. Т. IV. /Пер., предисл. н коммент. Р.В.Вяткина. — М.: Наука.
308. Сыма Цянь 1987. Исторические записки. Т.У. Пep., предисл, и коммент. Р.В.Вяткина. — М.: Наука.
309. Сыма Цянь 1992. Исторические записки. Т.VI. Пер., предисл, и коммент. Р.В.Вяткина. — М.: Наука.
310. Сыма Цянь 1996. Исторические записки. Т.VII. Пep., предисл. и коммент. Р.В.Вяткина. — М.: Наука.
311. Сыма Цянь 2006. Исторические записки. Т. Пер., предисл. и коммент. Р. В. Вяткина. – М.: Наука.
312. Талько-Грынцевич Ю. Д. Население древних могил и кладбищ За-байкалья. — Верхнеудинск, 1928.
313. Талько-Грынцевич Ю.Д. Суджинское доисторическое кладбище в Ильмовой пади // Тр. ТКОРГО, 1898. — Т.l. — Вып.2.
314. Таскин В. С. Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. – М., 1984.
315. Таскин В.С. Материалы по истории кочевых народов в Китае. III-IV вв. - М, 1989.
316. Таскин В.С. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). – М., 1968.
317. Татаринцев Б. И. Монгольское языковое влияние на тувинскую лексику.- Кызыл, 1976.
318. Тихвинский С.Л., Литвинский Б.А. Восточный Туркестан — в древности и раннем Средневековье. Очерки истории. — М., 1988.
319. Тодаева Б.Х. Язык монголов Внутренней Монголии. – М., 1985.
320. Токарев С.А. Буряты и их «кыштымы» в ХVII в. Записки ГИЯЛИ. Вып. 2. – Улан-Удэ,1940. С. 36-155.
321. Токарев С.А. О происхождении бурятского народа //СЭ, 1953. № 2. С. З7-52.
322. Толстов С. П. Города гузов //СЭ, 1947. №3.
323. Томсен Дж. О. История древней географии. — М., 1953.
324. Умняков И. И. «История» Фахреддина Мубаракшаха // Вестник древней истории. 1938. Т.1 (2).
325. Фахр ад-Дин Рази. Хадаик ал-анвар фи хакаик ал-асрар. Рукопись ИВ АН Узбекистана. Инв. № 2671.
326. Феофилакт Симокатта. История. – М., 1957.
327. Ховалыг У.Т. «Тогуз-огузская» проблема в истории изучения древних уйгуров Центральной Азии // Вестник НГУ. Т. 8. Вып. 5. — Новосибирск, 2009.— Сер. История, филология.
328. Худяков Ю. С. Памятники культуры древних тюрок в Восточном Туркестане //Происхождение кыргызов. – Бишкек, 1995. С. 12-14.
329. Худяков Ю.С. Золотая волчья голова на боевых знаменах // Оружие и войны древних тюрок в степях Евразии. — СПб., 2007.
330. Худяков Ю.С. Центральная Азия и соседние территории в средние века // История и культура Востока Азии. — Новосибирск, 1990.
331. Цыбикдоржиев Д.В. К вопросу о происхождении этнонима курыкан. // Гуманитарные исследования молодых ученых Бурятии. — Улан-Удэ, 1996. — С. 143-148.
332. Цыдендамбаев Ц.Б. Родословные таблицы бурят на письменном монгольском языке как источник изучения антропонимов // Бурятские антропонимы и топонимы. — Улан-Удэ, 1981. — С. 4-8.
333. Чакрян А. А. Сельджукское завоевание Малой Азии. – Ереван, 1990.
334. Чанков Д.И. Русско-хакасский словарь. — М., 1961.
335. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры. — M., 1985.
336. Черемисов К.M. Бурятско-русский словарь. — М., 1973.
337. Шабалов А. С. Титулы и имена ханов (монголоязычная интерпретация) // Изв. ИГУ: Иркутск, 2013. №1. С. 131-145.
338. Шабалов А.С. Происхождение уйгуров, курыкан (бурят, калмыков, якутов) и других телэских племен XVIII в. до н.э.-XIV в.н.э. – Иркутск, 2014. 248 с.
339. Шабалов А.С. Этническая принадлежность хунну. – Иркутск, 2011.
340. Шагдаров Л.Д., Черемисов К.М. Бурятско-русский словарь. — Улан-Удэ, 2010. — T.1-2.
341. Шагдарин Бира. Mongolian Tenggerism. Улан-Батор. 2011.
342. Шаниязов К. Ш. К этнической истории узбекского народа. – Ташкент: Фан, 1974.
343. Шаниязов К. Ш. Этнический состав узбеков и консолидация их в социалистическую нацию. – М.: Наука, 1964.
344. Шерр И. Переселение народов. — СПб., 1898.
345. Щербак А.M. О характере лексических взаимосвязей тюркских, монгольских и тунгусо-манчжурских языков // Вестник языкознания — №3, 1966. С.21-35.
346. Эрдниев У.Э. Калмыки — Элиста, 1980.
347. Юдахин К.К. Киргизско-русский словарь. – М., 1965. Т. 1-2.
348. Юдахин К. К. Киргизско-русский словарь. – Бишкек, 2012.
349. Юдин В.П. О родоплеменной составе могулов Могулистана и Могу-лии и их этнических связях с казахским и другими соседними народами. // Известия АН Казахской ССР. Сер. Общ. наук. Вып. 3, 1965.
350. Юй Тайшань. Историография проблемы этнической идентичности сюнну и гуннов //Гуманитарные науки в истории и современном развитии общества. – Чебоксары, 2006.
351. Языки народов Азии и Африки. — M., 1993.
352. Языки народов СССР. — M., 1968.
353. Якубовский А. Ю. Сельджукское движение и туркмены в XI в. //И АН СССР, 1937. №4.
354. Якубовский А. Ю. Вопросы этногенеза туркмен в VIII-X вв.//СЭ, 1947. №3.
355. Якубовский А.Ю. Арабские и персидские источники об yйrypcкo-турфанском княжестве в IX-Х вв., ТОВГЭ. Вып. IV. — Л., 1947.
356. Якубовский А.Ю. Вопросы периодизации истории Средней Азии в средние века XI-ХП, КСИИМК. Вып. XXVIII, 1949.
Литература на иностранных языках
1. Asim N. Тurk tarihi. – Istanbul, 1316.
2. Assavi A. Abni Hassu L;n turkler hakkinda bir eseri. TTKB. Cilt IV. №14-15. 1940.
3. Banguogly T. Oguslar ve Oguzeli ;zekrine «Turk Dili Arastirmalari Villi;i Belltten». – Ankara, 1959. № 3. S.180.
4. Bergman F. Nomadische Streiferein unter der kalmuken in der Jahren 1802 und 1803 - Riga, 1804.
5. Bleyer J. Die germanischen Elemente der ungarishen Yunnensage // Bei-trage zur Geschichte der deutschen Sprache und literature, Band XXXI. 1906. Р.429-600.
6. Blochet E. Introduction a l’histore des Mongols de Fadl Allan Raslig eg-Din. – Leyden-London, 1910.
7. Boawr. The Xouvol and the Hsiung-nu // Notes and Queries on China and Japan, edit bу N/Dennys, volumel, January-December, 1867, Honkong.
8. Bretschneider Г. Medieval researches From Eastern Asiatic Sources, London. 1910(1-е изд., 1888).
9. Cahen C. Mouvements populaires et autonomisme urbain dans L’Asie musulmane du moyen age. - Leiden, 1958.
10. Cfhen C. Le Malic-nameh et lhistoire des origins Seldjucides. – Oriwns. Vol. II., 1949.
11. Cavali-Sforsa, Paolo Menozzi and Alberto Piazza The History and Geog-raphy of Human Cenes // Prinston, NJ Prinston university Press, 1994. Excer bt from Page 102.
12. Ceren Caner Berkman, Havva dinc, Ceran Sekeryapan, and inci Togan. “Alu insertion polymorphisms and an assessment of the genetic contri-bution of Central Asia to Anatolia with respect to the Bal-kans”//American Jornal of Physical Anthropology 136:1 (May 2008): pages 11-18.
13. Chavannes E. Documents sur les tou-kiu (Turcs) occidentax СТОЭ, IV СПб., 1903.
14. Danlop D. M. The Histori of the Jewish Khazars. – New Jersey: Prince-ton University Press, 1954.
15. Deguignes J. Hisotrie generale des Huns, des Turcs, des Mongols et, des autres Tartares occidentaux, ouvrage tire des livers chinois. Paris, 1756-58.
16. Deguingеs. Меmorie sur I'origine des Нuns et des Turcs. Рана, I 748.
17. D'Onsson. Histoire des Mongols. depuis Tchinguiz-Khan jusqua Timour Bey ou Tamerlan. La Haye et Amsterdam. Les freres van Cleoff, 1834-1835.
18. Du Halde J.В. Descriptions geographieque, historique, chronologique, pelitique et physique de I'empire de la Chine et de la Tartarie chinoise efer. Lа Haye, l 736.
19. Ecivit Kilic. Turkler Orta Asyadan Celmedi: [Electronic resourse] // Ha-ber Turk [official website] 10 Aralik, 2007 URL: http: //haberturk.com/polemic/haber/47097-turler-orta-asyadan-gelmedi (ac-cessel: 20.02.2015).
20. Erdmann F. Temudchin der unerschuttererlich. - Leipzig, 1862.
21. Eren H. Kimek ve imek adlari hakkinda. TD, sayi 75, cilt IV, 1955.
22. Gabain A. Altt;urkische Grammatik. – Leipzig, 1950.
23. Gabain A. Das uigurische Konigreich von Chotscho 850-1250. Sitzungsber. Der Dtsch. Akad.d. Wiss. Zu Berlin, 1961.
24. Giraud L. Empire des Turks Gelestes. – Paris, 1960.
25. Glouson G. Tures and nolves // Studio Orientalia . – Helsinki, 1964. XXVIII.
26. Goubil R.P. Historie de Gentchiscan et de toute la dinastie des Mongous sessuccesseurs, Cunquerans de la Chine three de I'Historie Chinoise et Traduite. Paris, 1739.
27. Gregory A’bu’l Farac (Bar Hebraeus). Abu’l Faractarihi. T;rk;eye ;evi-ren R.O. Dogrul. Gilt.I. – Ancara, 1945.
28. Hamilton J.R, Les Ouighoursk а I'eроiquе des Cind dynasties d'apres les documents chinois. - Paris, 1955.
29. Hamilton J.R. Manuscripts оn;gourts du IХ-;me-X-;mе siecle de Touen-Houand. Textes etabilis, traduits et commentes. T. 1-2. - Рагis, 1986.
30. Houtsma M. Th. Die Ghusenst;mme. Wiener Zeitschrift f;r die Kunde des Morgenlanges. – Wien, 1888. – Bd.II.
31. Hаmilton J.R. Toguz-oguz et onoyguz //JA. T. 250. 1962, P 23-64.
32. Ibn Bibi. Historie des Seldschjoucides d’Asie Mineure d’apres l’Abredge du Seldjouk-nameh d’ibn Bibi. – Leyden, 1902.
33. Ibn-el-Athiri Cronicon quod perfectissimum insribtur, ed Tornberg C. J. – Lugduni Batavorum, 1851-1876. Vol. I-XIV.
34. Julien, St. Documents sur 1еs tou-ki оuе. JA, 6 serie, Paris. 1864, IV.
35. Kafesoglu L. Sultan Meliksah devrinde B;y;k Sel;;klu imparator lugu.- Istanbul, 1953.
36. Kafesogly L. Harezmsahlar devleti tarihi. – Ankara, 1956.
37. Katesogly I. Apropes nom Turkmen. – Oriens. Leiden, 1958. Vol. XI. № 1-2.
38. KIaporth J.Memories relatifsa 'I' Asie. - Paris. 1826.
39. Kitab Zainu’l-Akhbar. Composed by Abu Said Abu’l-Hayy ibn ad- Dahhak ibn Mahmud Gardizi, ed.by M. Nazim. – London, 1928.
40. Klaporth J. Asia polyglotta. Paris. 1823
41. Klaporth J.Tableaux historiques de L'Asie. - Paris. I826.
42. Klaporth l. Memorie sur L'identite des Thou-khiu et des Hiong-nouavcs Les Тиrсs // Journal Asiaigue Novembre, 1825.
43. Klaproth J. Abhandlungen ;bег die Sprache und Schrif der Uiguren.- Вегlin, 1812.
44. K;pr;l; M. F. Kay Kabilesi hakkinda yeni notlar, 1944. Cilt VIII. № 31.
45. K;pr;l; M.F. Osmanli devletinin k;r;lusu. – Ankara, 1959.
46. K;pr;l; M. F. Anadolu Selgukli tarihinin yerli kaynaklari, cilt VII, № 28, 1943.
47. Kossanyi B. XI-XII asirlarda uzlar ve Kumanlar tarihine dair. TTKB, cilt VIII, 1944. № 29.
48. Kotwicz W.L. Lа langue mongole, parlee раг les Оu;gours Jaunes pres de Kan-tcheou. D'арrеs les materiaux recueillis par S.E. Malov et autres voyageurs. - Wilno, 1939.
49. K;ymen M. A. B;y;k Selquklu imparatorlu;u tarihi. – Ankara, 1954. Cilt II.
50. Koymen M. A. Selguklu Devri T;r tarini.- Ankara, 1963.
51. Kun H. Orta-kipcakca g-, k- o meselesi.- Ankara, 1950.
52. Lamb Н. Ceng is Khan. Emperor of all men. - London, 1923
53. Language Vitality and Еndangerment. UNESCO Ad Hoc Expert Сrоuр on Endangered Languages. – Paris. March 2003.
54. Liu Mau-Tsai. Die chinesischen Nachrichten, 1958.
55. Liu Маu-tsai. Diе chinesischen Nachrichten zur Geschichte der Ost-T;rken (T'u-kue). - Wiesbaden, 1958.
56. Machulla H. K. G. Genetic affinities among Mongol ethnic groups and their relationship to Turks //Tissue Antigens, 2003. April 61, p. 292-299. Denmark.
57. Mackerras С. The uighur Empire (744-840). According to the Т’ang Dynastic Histories. Centre of Oriental Studles. The Аustralien Nation. Univ. Occoas. Paper 8, Саnbегга. 1968.
58. Maksoudi. Les prairies d or. – Paris, 1861. I
59. Margaurt J. Osteur vop;ische und ostasiatis;he Streiz;ge…- Leipzig, 1903.
60. Margaurt J. Skizzen zur geschichtlichen V;lkerkunde von Mitllasien und Sibirien, Festchrift f;r F. Hirth zu seinem 75. - Berlin. 1920 OAZ, Jg.8).
61. Marqaurt A. ;ber das Volkstum der Komanen, Adhandlungen der k. Akademie der Wissenschaten, philologich historische Klasse, 1914. Bd. XIII. № 1.
62. Marquart J. Die Chronologie der Altt;rkischen Inschriften. - Leipzig, 1898.
63. Minoraky V. Hudud al-Alam. «The Region of the norld» A Person Ge-ography 372 A.H. -982 AD London, 1937 (6MSXI).
64. Minorsky V. A talse Jayhani. BSOS, 1948. Vol. XII. Pt.4.
65. Minorsky V. Sharaf al-Zaman Tahir Marvazi on China the turks and In-dia, Arabic text (circa A.D.1120) with an English translation and com-mentary - London, 1942.
66. Minorsky V. Tamim ibn Bahr’s Journey to the uyghurs, BSOS, 1948. Vol. XII. Pt 2.
67. Mirchondi. Historia Seldschukidarum persice. Ed. J. A. Vullers. Gissae, 1837.
68. Munkacsi В. Hunnische Sprachdenkmaler in Ungarischen, Keleti Szem'е, II, 190I .
69. Munkacsi В. Keleti Szepmle, IV, 1903.
70. Nemeth J. Die Volksnamen guman und – KCA. - Budapest, 1940. T.3. S. 99.
71. Neumann K.F. Die Volker der sudlichen Russlands in inrer geschicht-lichen Entwickelung. - Leipzig, 1847.
72. Pallas. Summlungen historischer Nachrichten uder die Mongolischen Volkerschatten. - Berlin, 1776.
73. Parker E. Н. А thousand years of the Tatars. I887.
74. Pelliot P. Lа version ouigoure de l’ histoire des princes Kalya Namkara et Papamkara. TP. Vol. XV. Leiden. 1914.
75. Pelliot P.А. Propos de Соmаns. JA, 1920, avril juin., p. 125-185.
76. Pelliot, Paul et Hambis, Louis Historia de Campagnes de Gengis Khan. Chengwou ts ’in-tcheng lou. Tome 1, Leiden, ЕJ. Brill, 1951.
77. Pritsak O. Al-Burhan, 1952. Bd. XXX.
78. Pritsak O. Die Karachaniden, 1953. Bd. XXI.
79. Pritsak O. Kara chanidische Streitfragen. – Oriens, 1950. Vol. III. №2.
80. Pritsak О. The Нunniс language of' the Attila Clan // Harvard Ukrainian studies, Ukrainian Research institute, Harvard university, Cambridge, massachusetts, volume Vol, N. 4. December 1982, р. 428-477.
81. Ramstedt G.J. Fоur uigurian documents. In Carl Gustaf Monnerheim, Acrass Asia from West to East, 1906-1908, vol. 2. JSFO, №8. Helsinki, 1940.
82. Ramstedt G.J. Zwei uigurische Runtninschriften in der Nord-Mongolei, JSFFO, voI.30, 1913.
83. Rarnstedt G.J.. Mongolische Briefe aus Idiqut schahri bei Tufan. SPAW, 'I'. XXXII. - Berlin, l 909.
84. Razib Khan. Whot it means to be a Turk [Electronic resource] // Discov-er magazine [official websaite] Gene Expression June 4.2009 http://blogs discavery
85. Remusat А. Recherches sur les langues Tartarts. - Paris. 1820.
86. R;na-Tas A. (1998). Western Оld Turkic // The Маinz Meeting Proceedings of the Sevcnth International Соnfеrenсе on Тurkish Lan-nguistic. Tukologica, 32. - Wiesbaden, 1998.
87. Sadruddin E. H. …Ahbar ;d-devlet is-selckiyye. Materiim: Necati L;gal Ankara, 1943.
88. Saint Martin. Historie du Bas-Empire, Lebeau, IV. 2. - Раris. 1824.
89. Sanping Chen.Turkie or Proto-Mongolian? А Note on the Tuoba language II Central Asiatic Journal, 2005, vol. 49. №2, р 161-171.
90. Schmidt J. Forschungen im Gebiete der аlteren religiosen. politischen und literarischen Bildungsgeschichte der Volker Minef-Asiens. vor-zuglich der Mongolen ind Tibeter. - St. Pet., 1824.
91. Shiratori К. Sinologische Beitrage zur Geschichte der Turkvolker, II. Uber die Sprache der Hiung-nu und der Tunghu - Stamme, Изв. Академии наук, 1902, сентябрь, т, XVII, №2, с. 133.
92. Shiratori К. Sur l’origine des Hiong-nu // Jourпаl Asictigue, №1, р. 71-82, 1923.
93. Tabakat-i-Nasiri: A General History Muhammadan Dynasties of Asia… be the Maylana Minhaj-ud-Din, Abu Umar-i-Usman. Transt. By H.G. Raverly. – London, 1881. Vol. I-II.
94. The Tarikh-i-Baihaki containing the life of Masaud, son of sultan Mahmud of Gaznin…Ed. by W. H. Morley. – Calcutta, 1861-1862.
95. Thomsen V. Inscriptions de L’Orkhon dechiffres. – Helsingfors, 1896.
96. Togan A.Z.V. Ibn Fadlan’s Reisebericht. - Leipzig, 1939.
97. Togan Z. V. Umumi T;rk tarihine giris. – Istanbul, 1946.
98. Togan Z.V. Die Voriahren der Osmanen in Mittelasien. – Zeitschrift der Dentschen morgen L;ndischen Gesellschaft, 1941. Bd. 95. Hit. 3.
99. Togan Z.V. Horezmce terc;meli Mugaddimat at-adad. – Istanbul, 1951.
100. Togan Z.V. Mogollar, Gingis, T;rkl;k, [S.L.], 1940.
101. Touchette Nancy. Ancient DNA Teles From the Grave.[Electronic Re-cource] // Genome news Network [official website] (July 25.2003) URL:http:www:genome network, 049 (artixles/07-03/ancient.shtl(accessed:20:02:2015).
102. Tsvetkova B. Ocmani t;rk Tarihi. – Sofya, 1953. VIII.
103. Tumen D. Antropology of xiongnu //Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири // Материалы междунар. научн. конф. С. 366-377.
104. Turan O. M;sameret ;l-anrap, mokolar zama ninda t;rklye sel’guklulari tarihi. – Ankara, 1944.
105. Vambery А. Das Turkenvolk. - Leipzig. 1885.
106. Vambery А. Первобытная культура тюрко-татарских народов (русский перевод в «Записках Западно-Сибирского отдела Географического общества» , 1884. Кн. Vl.
107. Visdelou. Histone de la Tartane. - Paris, 1779.
108. Viven de Saint-Martin. Etudes ethnoraphigues et historiques sur Les peoples nomads, que se sont succeed au u nord du Caucase dans les dix prenners siecIes de notre ere // Nouvelles annales des voyages et des sciences geographigues, 1848. December. C. 257-306.
109. Woods J. E. The Aqquy;nlu: clan, confederation, empiri. - Solt lake citi, 1999.
110. Yacut’s geographisches W;rterbuch aus den Handschriften zu Berlin… hrsq. von W;stenfold, 1870.- Bd. 4.
111. Yinanc M.N. Turkige Tarihi Seldukiulr devri. - Istanbul, 1944.
Использованные сокращения
БЭС – Большой энциклопедический словарь
ДТС – Древнетюркский словарь
СЭ – Советская этнография
СА – Советская археология
ЖМНП – Журнал министерства народного просвещения
МИИТ – Материалы по истории туркмен и Туркмении
ИТФАН – Известия Туркменского филиала АН СССР
ИАН – Императорская Академия наук
ИАН СССР – Известия Академии наук СССР
ИВАН Узбекистана – Институт востоковедения Академии наук
ИВ АН РФ – Институт востоковедения Академии наук РФ
BGA – Biblioteka Geographorum arabicorum edidit M.J.de Goeje, pars I-VIII, Lugduni Batavorum, 1870-1892.
Авторы данной работы соблюдали последовательность в упоминании классиков исторической науки: Н. Я. Бичурина и Д. М. Позднеева, у кото-рых встречается разночтения имен, названий родов, племен и титулов.
Происхождение древних тургутов турков
© Copyright: Шабалов Александр Сократович, 2020
Свидетельство о публикации №220013100772
Свидетельство о публикации №220013100772
Рецензии