Глава XVI Единая концепция

Саша знал и раньше об архитекторах Татьяне Захаровой и.Марии Львовой, но, никогда не работал с ними вместе, а только изредка здоровался в коридоре. Сейчас же ему предстояло работать с ними в месте, убедив в том, что концепция на весь микрорайон по проспекту Вернадского, должна быть не просто единой, но, ещё и той, что навязывает им он. Ведь Саша ходил на «круглый стол» к Острецову, и теперь являлся единственным носителем той драгоценной информации, которую передал тогда главный архитектор Москвы, всем там собравшимся.
Но, сейчас он хотел не навязывать им своё видение, а убедить их в том, что это и есть единственно верное концептуальное решение, которое в данном случае возможно применить.
И, вот, как-то утром, собравшись с мыслями, он пошёл во вторую мастерскую, которая, к тому времени, была без руководителя.

- Добрый день? - поздоровался он с Львовой, которая сидела в комнате, одна, так, как время было очень раннее, и никто не пришёл ещё на работу.
- Ой, здравствуйте Александр Александрович! Какими судьбами это вы к нам!? 
Если раньше она называла его всегда Саша, то теперь её официальный тон не столько не понравился ему, сколько насторожил, вызвав в ответное желание называть её так же по имени отчеству.
- Я по вопросу Вернадки Мария Михайловна, - подчёркнуто вежливо, ответил он.
- Да!? Интересно! Интересно!  И, что же вы нам хотите сообщить!? – наигранно поинтересовалась Львова.
- А, где же Захарова? – вопросом на вопрос ответил Саша.
- А Татьяна Анатольевна в пути. С минуты на минуту явится, - защитила друга и соратника Львова.

Дело в том, что у данного объекта был уже полностью выпущен стройгенплан, а вот архитектуру всех запроектированных на нём корпусов ни с кем, кроме Пристроева, не согласовывали. Самому ему она видимо не нравилась и он всё ещё продолжал работать с Львовой напрямую, по причине того, что мастерская оставалась без руководителя, продолжая «улучшать» качество фасадов, время от времени, вызывая её к себе. Да и, разве могут нравиться такие фасады, самому их автору? Даже все, наивозможнейшие оттенки зелёного, с наличием любимого предыдущим мэром столицы – оранжевого, не могли примирить Пристроева со своим бессмертным творением.
Одним словом – работа шла, и её не могло остановить ничто. Ни новый директор института, ни молодой главный архитектор города, ни здравый смысл, ни даже то, что в итоге всё равно нужно было бы подписывать всю эту лабуду у Острецова.
Пристроев, схватившись мёртвой хваткой за последнее творение, автором, которого являлся именно он, как руководитель творческого коллектива, даже и представить себе не мог того, что Острецов не подпишет ему его детище.
Райкин не хотел связываться с Пристроевым. Он боялся его трогать. И поэтому старался руководить институтом так, словно Игоря Артамоныча и не было в его стенах. Тот же, в свою очередь, делал всё, чтобы не замечать Райкина, и продолжал творить, отлавливая одного за другим своих бывших подчинённых, и затаскивая их к себе в кабинет, при помощи секретаря Али,
И, если Саша сделал свой выбор в пользу нового руководства города на том, пресловутом, «круглом столе», то многие ещё побаивались Пристроева, продолжая по инерции ходить к нему, в обход Райкина.
Да и сам Райкин, не хотел брать на себя решение вопросов, связанных с архитектурными концепциями, доверяя больше всех Опле, и чуть-чуть, Саше. Пресечь попытки своего обхода руководителями мастерских, он не мог. Но, сразу же предупредил всех о том, что, каждый новый проект придётся подписывать у Острецова.
Но, эти слова, как-то очень плохо расслышали в институте. А может быть, скорее всего, услышали в них слово – «новые проекты», недосогласованные же ранее, решив подписать пока, по старой памяти у Пристроева, даже и не представляя себе, насколько ложен, выбранный ими путь.
Саша решил для себя, что будет делать то, что от него хочет город. Райкин никогда не говорил ему прямо об этом. Он считал, что, если Саша назначен руководителем мастерской, то сам должен выкручиваться и согласовывать свою продукцию. Если же он не сможет это делать быстро и качественно, то нафиг он ему такой нужен!? Райкин не привык философствовать и призывать к делу своих подчинённых. Один раз, предоставив им полномочия, он больше уже не лез с наивозможнейшими вопросами, кроме одного. Когда?
Все те, кто был из его команды – хорошо знали эту  особенность.
Сашу же не нужно было учить ей. Он долго ждал, когда наступит его время. И вот это время пришло. Он не мог насытиться им сполна, и делал всё, что было в его силах для того, чтобы справиться с той архитектурной концепцией, за которую он отвечал. И, втянувшись в неё, ему давно уже было наплевать на то, что скажет Пристроев. Он уважал его, как своего бывшего руководителя, но, при этом, готов был пойти на всё, ради той, новой, современной, логичной архитектуры. Право заниматься, которой, как он считал - выстрадано им за долгие годы проектирования многоэтажных семейных склепов в барочном плену.

- Мария Михайловна, я думаю, что нам всем нужно объединяться вместе и делать фасады, что ваших башен, что наших двухсекционников, в одном стиле, - уверенно сказал Саша.
- То, есть вы хотите сказать, что все наши дома должны быть в одну и ту же дрыздочку!? – с улыбкой на лице, спросила она его.
- Мария Михайловна, я этого не говорил. Это, во-первых.
- А, что же, во-вторых?
Они были с ней практически одного возраста, ну, может быть она старше года на два, не больше. Но, то, что она называла его по имени отчеству, не очень нравилось Саше. Скорее всего, из-за того, что он вынужден был и сам так обращаться к ней.
- А во-вторых, я и сам не знаю, как лучше спасать ситуацию. Понимаете, если бы мы проектировали с нуля, то я бы знал, как, и что можно сделать. Но, ведь у нас с вами всё, гораздо сложнее. Нам нужно замаскировать то, что было запроектировано в «прошлом веке», под современные постройки. А это очень сложно. И тут, действительно может спасти только дрыздочка, больше ничего на это не способно. Как бы вам она не нравилась.
- А с чего вы взяли, что она мне не нравится!? Может быть я с детства, как женщина люблю, всё весёлое, и пёстрое? – продолжала шутить она, как бы прощупывая его намерения.
- Я, просто заранее боюсь того, что вы меня не послушаете.
- А я вот может, возьму и послушаю.
- Несмотря на то, что вас курирует сам Игорь Артамонович? Ведь вы же его цените и уважаете до сих пор?
- Да! Уважаю, в отличие от вас! Но, я так люблю интриги!
- Ну, вот и славно, тогда, я думаю, что мы, в четвёртой мастерской, разобьём фасады на мелкую, цветную дрыздочку, каждый корпус, выдержав в своём оттенке. А вы покрасите в более крупную. Ну, и разумееться уберёте все его любимые «пряжки» с фасадов, - разъяснил ей Саша, своё видение процесса становления архитектурного образа микрорайона.
- Вы думаете? Может всё же не трогать пряжки? Ведь они так дороги Артамонычу!
- Нет! Либо убирать, к чёртовой матери, либо вообще ничего не трогать! Полумеры здесь не пройдут, - твёрдо произнёс Саша. В своё время он сильно намучался с этими пряжками, рисуемыми Пристроевым на каждом его доме. И, если раньше их ещё хоть как-то можно было выложить из кирпича разного цвета, то сейчас приходилось имитировать из пластиковых, декоративных элементов, воющих на ветру, и грозящих низвергнуться вниз, через пять, шесть лет эксплуатации здания.
- Ну, смотрите! На этом и договоримся, - вдруг согласилась Львова.
- Вы боитесь Артамоныча?
- Боюсь. А, что делать? Надо АГеэРы подписывать в москомархитектуре всё равно. Ведь его подпись уже не котируется в городе.
- Хорошо, тогда я надеюсь на вас. Вот моё видение фасадов наших двухсекционных корпусов! - сказал Саша и положил на стол наработки Биатрисы Михайловны.
Львова, взяла в руки стопочку картинок, формата А4. И принялась, неспеша их рассматривать.
- Это вам для размышления. Думаю, что, если вы сделаете даже нечто подобное, в застройке не будет так ужасно это выглядеть, несмотря на то, что наши с вами корпуса разноэтажные, - добавил Саша.
- Хорошо, я всё поняла. У меня есть кое-какие мысли, по этому поводу. Думаю, что к завтрашнему обеду нам с вами можно будет встретиться. Сейчас подойдут люди, и мы обсудим наши действия.
- Хорошо, я приду завтра, к обеду, - согласился с Львовой Саша.
Он понимал, что не имеет права давить на неподвластных ему людей. Да и вообще он не любил навязывать никому свои мысли. В данном случае он был вынужден вести себя настойчиво. От чего и переживал. Нет, никакой неуверенности у него не было в своих действиях. Ведь он верил в то, что только таким образом и можно спасти всю эту мёртвую архитектуру. Пусть это и будет своего рода некий обман зрения, но всё же первый шаг к тому, новому, чем им всем теперь неминуемо придётся заниматься, спасая город от «мёртворожденных младенцев».

09.04.18 г.