Косоворотка

Вечером у потемневшего от времени мангала во дворе одного из самых старых домов деревни сидели трое. Лохматого худого мужика, похожего на вопросительный знак, звали Ильей. Условно его считали странником. Брел мимо, попросил воды и задержался. К молодой женщине, имя которой для этих мест было слишком непривычным, обращались коротко – Ёши, такую подпись можно было разглядеть и на ее свежей картине, стоящей у скамьи под навесом. Третьим был Владимир Васильевич, по прозвищу Дюк – профессиональный фотограф давний друг художницы, предложивший ей этот пустовавший дом для летнего отдыха.  Такие посиделки устраивались каждый раз, когда Дюк приезжал на рыбалку, а случалось это нередко, особенно после появления Ильи, который умудрился стать незаменимым.

Место было примечательным. Верхушка сопки, подступившей вплотную к задней ограде усадьбы, тянулась прямо и далеко, на ней стояла аллея пирамидальных тополей, которая, вопреки утверждениям старожилов, сама по себе вырасти не могла, в округе таких деревьев больше не было. Другие деревенские дома от сопки почтительно отгородились высокими заборами, и причиной тому, скорей всего, стало старое заброшенное кладбище, приютившееся на правом склоне и проросшее свежими могилами в сторону главной районной дороги. У Дюка на этот счет имелось собственное мнение. По своей натуре он был большим любителем удивлять и подначивать, нравилось наблюдать за реакцией слушателей, которые ему почти всегда верили. Он и сам так часто терял грань между правдой и вымыслом, что постепенно приходил к мысли об отсутствии этой грани. Картины Ёши укрепляли тайную правоту Дюка, и может, поэтому с таким глубоким внутренним трепетом он наблюдал за мазками, ждал завершения каждой ее работы.

Ёши писала своеобразно, Илья подтвердил это в первую встречу, сказав, что уже пил из этого ручья. Он рассматривал водопад на грубом холсте и, позабыв о мучившей жажде, отставил кружку с налитой для него водой, трижды отправлялся к калитке и возвращался. Илья был простым и непосредственным, как его мысли, они чаще всего витали сами по себе, угадать или предвидеть, что он скажет именно теперь, никто не пытался.

Смотреть на стройный оборонительный отряд тополей со двора было интересно в любое время суток. Очередной удивительной вещью, о которой этим вечером поведал Дюк, была его правда о том, что сопка далеко не простая, под ней находятся древние захоронения, давно он об этом где-то читал. И точно, это именно то место, ведь по какой-то причине здесь с испокон веков деревенские люди обходят стороной и сам подъем, и вершину с тополями. Страх веет не только от кладбища, он охраняет нечто, глубоко неведомое, не спрашивая. Смелая только Ёши, она со своим мольбертом бывает в разных точках, куда заводят блуждающие тропы. Ёши подтвердила, никого никогда на сопке не встречала, тропинки постоянно теряет, видела каменные выступы, из-под которых появлялся розовый дым, слушала шепчущие кусты. Илья так вжился в рассказ о сопке, которая к тому же была перед его глазами, что вздрогнул от прямого к себе обращения. Дюк предложил ему когда-нибудь пойти напрямик, через это чертово место к озеру, в нем, говорят, огромные караси водятся. При слове «караси» брови Ильи расправились, и лицо засветилось интересом.
- Благородное дело, Дюк. Мешать нам вроде некому, что нас с тобой за это с работы попрут?
- А при чем тут работа, Илюха?
- Да так, вспомнил суку одну. Я ж в геологоразведке с бурильщиками по просторам мотался. Был там такой начальник с птичьей фамилией – Удодов. Прилип как пиявка. С одной партии меня выгонит, я только в другую устроюсь, он тут как тут через время, и по-новой цепляется. Рожа его до сих пор перед глазами, особенно мерзкокривые золотые зубы….

Илья не сразу понял, что удивление на лицах слушателей вызвано не неизвестно откуда взявшимся воспоминанием, а молнией за его сутулой спиной. От железобетонного раската грома даже тополя на сопке склонили свои верхушки. И налетел ветер, ураганный. Он был такой силы, что крайнее дерево упало замертво, как солдат на передовой. Его мощные корни расположились на фоне темно-серого неба одним большим черным иероглифом, знак незнакомого языка постепенно таял во тьме.

Гроза слегка растушевала мысли о богатом улове, даже почти совсем смыла их тяжелыми каплями летнего дождя. Но тут скрипнула калитка, и троицу, собравшуюся бежать под крышу, остановила Косоворотка. Черноглазая соседка получила свое прозвище за кривую многозначительную ухмылку, навсегда поселившуюся на ее совсем не деревенском не поддающемся загару лице. В руках Косоворотки белела большая бутылка, по форме не похожая на магазинные.
- Предлагаю бартер на ваш завтрашний улов. Берите, люблю я рыбу, а моего увальня к воде не тянет, хрен бешеный даже плавать не может. Решайтесь, от этого зелья еще никто не отказывался.
Косоворотка развернулась, не ожидая ответа, и метрономом отшлепала следы, отдаляющие ее от стоящей на дорожке бутыли.

Непогода отгородила любимые вечерние разговоры троицы от дворового огня. Свое спальное место Илья занимал, продолжая важный для себя монолог. Мокрая стихия встряхнула его до основания, надо было собраться, настроить себя на самое приятное жизненное ощущение - погружение в сон. Что может быть лучше. Он был бы счастлив, если бы однажды довелось остаться в этом состоянии, не засыпать полностью, ведь не известно чем этот сон обернется, и не возвращаться в реальность. Быть здесь, на грани, она замечательная. Ты вроде еще есть, и тебя уже нет….

Последний куплет «колыбельной» по традиции достался  Дюку, он вообще мало спал, и в лучшем случае засыпал только под утро.
- …Пацаном без хлеба и воды шел я по тайге долго, свернуть к деревьям в тень было страшно. Больше всего пугала тишина, просто оглушительная, запомнил ее и жару, и еще множество огромных черных бабочек, таких раньше нигде не встречал. Я все ждал, что за очередным поворотом покажутся дома, и, наконец, за следующим что-то показалось. Это был бульдозер, стоял он на расчищенной площадке, на которой песок еще не успел как следует просохнуть. На мокром можно было полежать и немного остыть, так я и сделал. От жажды и голода спас меня куст дикой красной смородины - кислицы, он навис над стеной будущего котлована в том самом месте, где я прятался от жары. Красные переспелые кисло-сладкие гроздья легко отделялись от веток, подставленная ладошка быстро наполнялась, и я только успевал метать добытое в пересохший рот. В жизни ничего вкуснее не пробовал. Там же под кустом и заснул, и спустилась в мой сон странная птица. Она крылом гладила мне голову, хвалила за смелость, говорила, что я большой молодец, шел так смело и так далеко. Перед тем, как исчезнуть, орел осторожно клюнул мою ступню, и осталась на ней синяя точка….
 
Деревня это тебе не городская паутина шагов и звуков, где даже в час темноты выходишь из подъезда с таким ощущением, будто чистые листы бумаги давно закончились, и ты пишешь от руки, стараясь не замечать чужие буквы и строчки. Дюк, словно сторож, в одиночестве встречал наступление рассвета у дворовой печурки, в которой послушно разгорелись собранные им вокруг сарая строительные щепки. Усталости он не чувствовал, несмотря на то, что всю ночь не смыкал глаз.

Едва проснувшись, Илья испробовал в шутку предложенное Дюком лекарство, опустошил кружку принесенного Косовороткой напитка, холодненького, без цвета и запаха. Дюк тоже соблазнился, и вместо горячего чайника взял протянутый довольным и удивленным Ильей сосуд. Илья сбегал за рюкзаком, собрал все, что могло пригодиться, и потянул за собой невозмутимого Дюка, готового ко всему и всегда.

Скользкая от дождя тропинка подъема привела рыбаков к неприступной преграде. Ее обрывал выдернутый грозой корень тополя и огромная яма от него.
- Ты, Илья, бежал вверх как заведенный, это далеко не финиш, нам топать да топать, а я уже устал. Присядь, мне такое начало не нравится, рыбалка это тишина и покой, а не бег с препятствиями, не меняй настрой, достань лучше термос, хочу глотнуть горячего.

Илья легко согласился на передышку, он скинул с плеча рюкзак, вытащил закрывающую все содержимое белую бутыль с холодной влагой и, поставив ее сбоку, нервно потянул термос. Лучше бы он этого не делал. Бутылка Косоворотки от неловкого толчка локтем поползла вниз по уклону свежей ямы, и Илья, не задумываясь, последовал за ней. Дюк не успел встать на ноги, как тот пропал из виду. У горла воронки, на самом ее дне были навалены ветки тополя. Дюк, лежа на спине, на которой он скатился следом, пытался глазами выбрать ту из них, которая поможет им выбраться из коварной ловушки. Ругать Илью было бесполезно, этот придурок уже точно все испортил. Его и теперь куда-то несло. Раздвинув наваленные тонкие стебли ровно настолько, чтобы протолкнуть свое худое тело, этот вопросительный знак втиснулся в глубокое отверстие и призывно махнул рукой, вскоре его лохматая макушка маячила в глубине.
 
Дюк медленно спускался по самой приличной в его жизни лестнице, касаясь ладонями плотно уложенных сверкающих кирпичей. Илья снова исчез из вида, и через мгновение его рука потянула штанину в сторону под косым углом. Он включил небольшой фонарик, свет от которого рассеялся по довольно широкому, но низкому коридору со сводчатым потолком.
- Видишь, слитки выложены массивами, а между - ровное пространство. Дорога получается, нужна она для обзора, наверное, как мыслишь?
- Пока не до мыслей, дай осмотреться, - также шепотом проскрипел Дюк. - Хотя нет, одна появилась. Если пойдем дальше - обретем самую дорогую на свете могилу, ты, небось, давно о такой мечтал.
- Типун тебе на язык. Поворачиваем.
- Извини. Любопытство сильнее меня. Давай твой фонарь. Сделаем так: я пойду впереди, ты следом, вот тебе моя записная книжка, в ней ручка, считай, на всякий случай, шаги до поворота, он должен появиться, рисуй дорогу.

Семнадцатый шаг уткнулся в глухую стену, поворот налево оказался под прямым углом, но путь не был прямым, его довольно длинный овал у очередной стены раздваивался и вел в противоположные стороны. Немного постояв у преграды, рыцари подземелья снова повернули налево. Таких поворотов на пути оказалось немало. Так они добрались до самого длинного и идеально прямого коридора, в конце которого оказалась стена.
- Послушай, Дюк, давай передохнем, устал я, да и перекусить не мешало бы. В рюкзаке бутерброды.
- Корми, олигарх проклятый, ресторан у тебя шикарный, бутерброды соответствуют?
- Сойдут. Ты сейчас и черта лысого проглотишь. Фонарь у нас ненадежный, скоро сдохнет. Хорошо, я свечек накидал, и спички есть.
- Говори тише, Илья, ты что-то совсем осмелел. Дай-ка твои заметки, надеюсь, отметил все. Я пока сниму свою обувь, пальцы затекли, не привык бродить по золотым настилам. Во, отлично, свечи горят, значит не задохнемся и мы, кислорода хватает. Показывай чертеж. Так, мы с тобой сидим теперь вот здесь, стена эта глухая, проходов не имеет, - Дюк смолк на полувздохе, отсутствие нормального света не позволило Илье заметить, как изменилось лицо Владимира Васильевича, оно стало белым.
- Ага, такой вот конец фильма получается, - Илья налил кофе в крышку термоса и потянулся за бутербродом. В этой позе он и застыл, разглядывая рисунок на голой ступне Дюка. - Что это у тебя за картинка? Где-то я ее видел. Во, блин, да сам же такую только что рисовал, - он выхватил из рук Дюка свои наброски, поднес книжку к ноге и повернул голову к неподвижному лицу сидящего.
- Глаза не вырони, - произнесло, наконец, лицо. - Я уже знаю, сравнил без тебя, рисунок этот ношу давно, лет с десяти, рассказывал ночью, ты уже спал.
- Не надо, слышал я, ты говорил про синюю точку.
- Правильно. Только точка эта росла вместе со мной, и вот что из нее получилось.
- За-са-да.
- Ты, Илья, видишь не все, отодвинь штанину, там вторая половина, усек?
- Значит, платформа перегорожена, дальше столько же, и точно по схеме, как отражение в зеркале?
-  Выходит, что так…. Тихо. Слышал?
- Кажись, мы тут не одни. Свечу подними выше.
- И фонарь, звук идет оттуда, - Дюк отделил палец от своей застывшей в ожидании руки, показывая нужное место.

В дальнем углу снова что-то звякнуло и затихло. Надолго. Дюк аккуратно лег на живот и, держа перед собой источник тусклого света, медленно пополз на странный сигнал.
- Зря ты это делаешь, - прошептал Илья, скорее, себе. - Возьми хотя бы нож, - сам он тоже принял лежачее положение, придвинул к себе все, что было вокруг, и выключил фонарь.
До угла оставалось несколько метров, Дюк затих, отставив свечу на расстояние вытянутой руки. Словно дождавшись его приближения, звук обозначил себя. Угловой слиток лежал неплотно, и было видно, как снизу его что-то пытается сдвинуть.
- Раз ты такой слабый, могу помочь, - ножом он приподнял и отставил в сторону солидный слиток, под которым оказался второй ряд, а под ним следующий. Любопытство увело Владимира Васильевича от главного, теперь его больше всего интересовало устройство этой громадной платформы, на которой держался невероятно тяжелый груз. Третий ряд лежал на земле, вернее, на красной глине, такой цвет почвы он видел на далеком южном острове.
 
Тупым концом ножа Дюк поднял на ладонь совсем маленький, не расплющенный грузом камешек, а когда приблизил к огню, замер от накатившего ужаса, всей своей кожей он ощутил взгляд. Из глубины торчали две круглые живые бусины, которые, как ему показалось, были прилеплены прямо к стене. В тот же момент утрамбованная поверхность земли приподнялась, в один миг превратилась в порошок, и из него, как из поделочного материала в руках умельца, выписывались усатые морды, на которых появлялись черные бусины. Дюк бросился к Илье, который из нечленораздельного вопля понял одно мерзкое слово - «крысы».

Тусклый свет фонаря, дрожащего в руках прижатого к стене и к Илье Дюка, сдерживал натиск черно-серого водопада. Длинный коридор в мгновение ока заполнился горящими точками, выстроенными в правильные ряды. Точки томились в ожидании, Дюк это понял и молился о том, чтобы ожидание не спешило заканчиваться. «Господи, если это конец всему, то дай мне возможность, хотя бы опомниться», - мысль повисла на тонком пронзительном свисте, в сторону которого, как по команде, сдвинулись крысиные глаза, и их заменили тонкие полукруглые уши. От этого поверхность стала похожа на вздыбленную чешуйчатую спину огромной рыбы. И рыба поплыла. Сначала неторопливо, но с хорошим ускорением без рывков и торможений. Дюк толкнул обезумевшего от страха Илью, когда задний плавник на скорости заворачивал на только что исследованную рыбаками дорогу.
 
Звуки движения отдаляющегося войска растворялись, ослабляя оковы ужаса, и направляя взгляды застывших в неловких позах людей на фигуру последнего отставшего от толпы красавца, который стоял на задних конечностях, лавируя длинным голым хвостом.
- Ничего себе, взгляни, Илья, он весь в белой краске. Соседские мужики, которые сарай делали, гонялись за этой крысой и запустили в нее банкой с эмалью. Нет, ты глянь, он усмехается.
- Ага, ты лучше спроси у своего знакомца, как нам отсюда поскорее выбраться, и возможно ли такое вообще. В ту сторону, куда он теперь направился, я не пойду, они не обглодают, так затопчут.
- Ты прав. Остается одна дорога, за этой стеной, и не факт, что там пусто.
- Погоди, Дюк, давай твоего паука на ноге еще раз рассмотрим.
- Точно. Но, видишь, моя, как ты ее назвал, паутина здесь никакого отверстия не имеет. Половины не соединяются между собой, и вход во вторую, похоже, замурован. А что если эти друзья прорыли свою дорогу, там, вдоль стены?
- Какие друзья?
- Да крысы во главе с покрашенным крысоволком.  Давай, Илья, двигаться пока есть возможность, вернутся они скоро.

Золотые кирпичи поддавались легко, и что в другое время могло бы удивить подземных путешественников, копать им не пришлось, красная глина сама провалилась куда-то в глубину, открыв лаз в сторону и вверх. Нырнув и немного приподнявшись, Дюк и Илья оказались у небольшого отверстия в стене из слитков, похожего на вход в крысиную нору. Его также пришлось увеличивать до своих размеров, и делать это было трудно. Вместе с потоком воздуха из тоннеля проник смрад, дышать всем этим стало невыносимо.

Первым сдался фонарь, он погас навсегда, погрузив безумцев в беспросветный ад. Илья долго не мог достать свечку, он дрожал и взвизгивал каждый раз, когда по его ногам, рукам, голове и спине пробегали крысы, пробираясь к норе, то есть туда, откуда он сам только что выполз.
- Держись, дружище, уходят они восвояси, похоже, спальни их там, в земляном тоннеле, который идет вдоль, а здесь столовая. Давай-давай, шевелись, пока нас не включили в меню на ужин, - Дюк нащупал рюкзак и извлек из него спички. - А свечи где?
- Не знаю, были в боковом кармане.
- Были. Остался огарок, которого и на пять минут не хватит. Вставай, потолок высокий, такой же, как на той стороне.

Зажав ноздри пальцами, Илья поднимался с колен и смотрел на огонек спички, затем на зажженную свечу, словно чувствовал, что по сторонам оглядываться не надо. Стоило перевести взгляд, он тут же рухнул, такого его ноги не выдержали.
- Да, запасы приличные. Не раскисай, напряги мозг, нужно четко представить пройденный за стеной путь и бежать по той же схеме только в обратном порядке. Поспешим. Теперь здесь одни сытые дамы, не думаю, что их оставляют надолго, проверят новые владения и воротятся. Приготовился? Помни, Илья, в этих коридорах полы не такие чистые, ноги береги и падай реже.

Надежным поводырем оказались стены, руки бежавших во тьме людей, словно штанговые токоприемники троллейбуса, ловили из них источник энергии, стоило оторваться - движение прекращалось. Последний поворот вел к свету, именно такое название получила серая полоска в конце тоннеля, к ней устремились задыхавшиеся от усталости и боли искатели приключений.

Прочная деревянная лестница вверху упиралась в каменную плиту, с большим трудом, но ее удалось сдвинуть, используя лом, припрятанный кем-то для таких случаев. Дюк и Илья лежали в заросшей травой кладбищенской часовенке, в щели которой со всех сторон пробивались лучи солнца, и, позабыв обо всем на свете, на всю округу орали от радости в два свободных луженых горла. Все, что накопилось внутри за время сумасшедшего подземного марш-броска, вырывалось из них с удовольствием.

Ближайший спуск к озеру был настолько крутым, что вряд ли кому приходило в голову, им воспользоваться, но и по крысиным поместьям здесь никто не путешествовал. Дюк первым скатился к воде, выбрал самое бурное место и до самого подбородка погрузился в прохладу. Голова Ильи то исчезала под водой, то появлялась и, наконец, остановилась рядом.
- Вот оно счастье, да, Дюк?
- Не поверишь, пока ты нырял, я думал о том же. Сколько требуется разных вонючих страстей для того, чтобы высветить это редкое ощущение. А мы в данный момент счастливы от того, что живы.
- Согласен. Вспомнил одного геолога, работал в нашей партии. Так он однажды на меня наехал в каком-то споре, кричал, мол, что ты вообще из себя представляешь? Ты когда-нибудь замерзал, ты тонул или падал с высоты? Ты умирал от голода или жажды? Да что ты видел и что ты понимаешь? Он был прав.
- Каждому свое, Илья, и дороги людские с рождения обозначены, я так думаю. Вот с какого перепуга ты к Ёши забрел? И про озеро это да карасей все только говорят, никто их здесь сроду не видел, а мы потащились. Может, нужно глаза протирать время от времени, чтобы увидеть свою путевую карту. Ведь ненароком и закиснуть на одном месте можно, слепо елозить по ограниченной плоскости. Сколько таких вокруг. Унылые люди. Ты заметил, даже часовню на кладбище забросили, ни одной тропинки, совсем души высушили, отпевать нечего.
- Слышь, Дюк, а ведь точно, тропинок к ней нет. Кстати, одного, кто спешил в преисподнюю, я узнал. Удодов - начальник партии, зубы это его, передние кривые из золота. Попал же сюда как-то, сука прилипчивая.
- А ты, Илья, не задумался над тем, почему огарочек наш последний так ярко светился?
- Не говори, я даже ослеп на мгновение.
- Значит, и мне не показалось. Зубы ты разглядел, а других частей тел и не было, остались головы, и они светились. Свет отражался от металла.
- Может, мы с тобой, Дюк, не в бункере с золотом, а на кладбищенском дне побывали?
- Мысль дикая, но она появилась у нас двоих. Вдруг, мы с тобой наблюдали эффект расширения времени. Физики говорят, золото от этого эффекта получило свой особый цвет, его электроны внутри атома вращаются со скоростью света. Что если, попав в свой последний дом на кладбище, нечто в наших телах устремляется в вихрь косых поворотов и разгоняется до нужной скорости. Природа умная, из говна конфетку сделает.
- Ну что ж, Дюк, давай поговорим о замкнутом цикле….

Солнце стояло высоко, когда Дюк с трудом открыл глаза. Он запустил в Илью гладким камешком, чтобы тот проснулся и тянул, у того явно на крючке металась рыба. Специальный мягкий мешок для улова, затянутый сверху веревкой, трепыхался в холодной воде.
- Ты как, Дюк? У меня все тело затекло, такое ощущение, что рыбачим целую вечность.
- А у меня голова гудит, будто выдуло из нее все на скорости, совсем пустая, помню только грозу, иероглиф на фоне неба и Косоворотку с белой бутылкой. Давай, собираемся, пора двигать в сторону дома.

По давно протоптанной тропинке к ближайшему месту лова на извилистой деревенской речушке рыбаки шагали молча. Дюк, закинув за спину на удивление тяжелый мешок с уловом, тянулся вслед за длинными ногами Ильи. Худой вопросительный знак таким же способом тащил свой старый рюкзак, его босые ноги отсвечивали голыми пятками. Дюк протер глаза и остановил взгляд на чем-то ослепительно ярком, грязное дно илюхиного  рюкзака откровенно скалилось кривыми золотыми зубами, вцепившимися в него намертво.