Белизна. Часть 8

За три месяца (во всяком случае, Вере так показалось, что три) живот, вопреки всем канонам медицины, стал огромным. Вообще, ее жизнь здорово изменилась за это время. Работать ей больше не дозволялось, ходить в столовую – тоже. Даже из комнатки, к которой она так привыкла за это время, ее переселили в другую. Новая спальня, а это была уже именно спальня, с большой удобной кроватью, зеркалами, от потолка до пола, тяжелыми, парчовыми занавесями и хрустальным набором посуды на столе, накрытом скатертью - внушала ей ужас и холод. Все сверкало первозданной чистотой, было не то, что белым, а таким…очень светлым. Вроде, молодому дизайнеру дали задание обыграть белый цвет, но ни разу его не использовать – и он изгалялся. Оттенки светло-серого, серебристого, молочного и цвета топленого молока, с искорками и без, сияющее и матовое – было все. В сверкающей поверхности зеркал все эти тона отражались многократно, и спальня казалась Вере бесконечной.

Одежду ей тоже подобрали в тех же тонах – пушистые пижамки, костюмчики, халатики – все было свежайше-ароматным, нежнейшим, очень дорогим. Правда, одежда была исключительно домашней. И только один комплект – спортивный костюм, на который Вере дозволялось надеть теплую, очень объемную белую куртку, вязаную шапку под цвет и такой же шарф – позволял ей выйти на улицу. Она и выходила. Два раза в день, точно по расписанию, первый - между двенадцатичасовым отдыхом и обедом, второй -между вечерним чаем и ужином. Каждый раз - ровно на полтора часа.

Вере очень не нравились эти прогулки, хотя двор, и территория, окружающие особняк, были прекрасны. Тот, кто заложил этот сад, парк, или как это можно было еще назвать, явно когда-то закладывал сады Семирамиды. Висячие мостики, уютные, тщательно запрятанные в причудливо стриженных кустах, лавочки, нависающие вечнозеленые лианы – здесь можно было затеряться, как в сказке, уйти навсегда и никогда не вернуться. Вере каждый раз казалось, что еще пару шагов – и ее подхватит теплый южный ветер, поднимет в облака, унесет, даст свободу. Но не тут -то было. Дебелая блондинка, огромная, с выбритыми усами над твердо вылепленным ртом, не отходила ни на шаг.


- Они здесь все блондины, черт их знает, обесцвечивают их что ли, - так подумала Вера, когда впервые увидела свою прислугу. А потом привыкла. Она вообще привыкла к белому. Любой иной – ей теперь казался грубым, натужным, раздражающим.

А после вечерней прогулки и ужина, тоже, точно по расписанию к ней приходил Алексей. Открывалась узкая дверка в самом углу комнаты, вернее, ее распахивала блондинка и, в сопровождении огромного, как танк, верзилы в белом халате – нового доктора, ее Леша входил легкой, танцующей походкой, быстро осматривал Веру небольшими, птичьими (как она раньше не видела, какие они птичьи, прямо как у воробья) глазками, показывал ей на диван и садился рядом. У него были прохладные руки, резкий голос и огромные, неловкие ступни, которые он выставлял странно, как короткие лыжи, перпендикулярно полу. Вера ощущала, как каменное равнодушие сковывает ее отяжелевшее тело, ее совсем не волновал этот парень – чужой, странный, холодный. Да еще ноги такие…

«Интересно, что будет, когда он снимет эти ботинки? Какие у него там пальцы? Наверное, кривые?» - Вера с трудом ворочала эти мысли в тупой голове и с нетерпением думала, когда он уже прекратит гладить ее живот своими холодными щупальцами и пойдет спать…

С каждым днем, несмотря на растущий со страшной скоростью, живот, Вера становилась все красивее. Беременные обладают каким-то особенным шармом – мягкие губы, нежные щеки, молочный взгляд – юность и зрелость сливаются в их облике и придают сияние – потустороннее, почти небесное. Она чувствовала свою красоту, видела ее во взглядах прислуги и врача, но яснее всего она ощущала это, когда приходила ОНА.

ОНА заходила тоже – по расписанию. Здесь жизнь вообще неслась со скоростью и точностью скорого поезда – без нюансов и отступлений. Всегда по средам, ровно в четыре часа дня, не опаздывая ни на секунду.

Врывалась без стука, всегда одна, проносилась фурией по Вериной спальне, толкала ее в кресло и впивалась глазами так, что Вере было даже больно от этого взгляда. Ненависть, черная, вернее красно-кровавая, заливала все Верино существо, дымилась в воздухе, пропитывала белое, превращало его в пепел. Потом ОНА гасила взгляд, ощупывала Верин живот, звонила в колокольчик, резко, так что било по ушам. Прибежавший на зов бегемот-доктор долго осматривал Веру, как стельную корову, а ОНА бесстыдно смотрела, жадно, впитывая каждое движение. Наверное, если бы она могла, то вскрыла бы Вере живот и проверила – так ли развивается там ее новый Алексей. А если бы нашла отклонения – пырнула бы ее в живот длинным острым ножом, который всегда торчал у нее на бедре – в изящном, вышитом бисером, чехле.

***

Последнее время Вере нездоровилось. Уже была весна, ранняя, только-только начинающаяся, такая, когда снег к полудню становится ноздреватым и превращается в длинные, полупрозрачные льдинки-козырьки, с которых свисают крошечные капельки. Последнюю неделю Алексей гулял с ней, держал ее крепко на оледеневших дорожках, внимательно следил, чтобы она не упала. Он стал странно меняться, постепенно бледнел, взгляд стал усталым, глаза с красноватыми белками – больше не были воробьиными, они стали такими близкими и очень грустными. Теплая ладонь согревала Верину руку, и было такое чувство, что это тепло доходило до сердца. Каждый день менял его так сильно, что Вера даже пугалась, прошло всего дня четыре, а рядом с ней уже с трудом шел чуть сутулый человек в возрасте, но знакомый и родной настолько, что казалось – они прожили вместе целую жизнь. Вера вдруг поняла, что жизнь утекает из Алексея, как вода из сосульки, истекающей талой водой – их этой весной было множество.

Вера тоже ходила уже с трудом. В ее животе – созрела жизнь, созрела странно быстро, неприятно и пугающе билась наружу мягкими ножками. Вера задыхалась от даже недолгой прогулки, и в одну из сред ОНА, резко стукнув краем ладони по столу, крикнула:

- Все! Ходить теперь только по спальне. Врачу- ночевать здесь. Алексею – заходить запрещаю. Осталось немного.

Теперь Вера почти все время лежала под капельницей. И в ее вену, через тоненькую трубочку струилась, не прекращая, коричневая жидкость…Чья-то жизнь…