Однажды утром

В окна панельной хрущёвки осторожно, будто из последних сил пробивались тонкие лучи слабого осеннего солнца. Валентин Николаевич поставил на старенькую плиту пузатый эмалированный чайник, и теперь тот задорно попискивал носиком, пока в нём кипятилась вода. Включив бесконечно бубнящее радио, Колосов откинулся на спинку кухонного кресла, прикрывая усталые глаза и вслушиваясь в шелест свистка чайника и монотонный голос радиоведущего, надиктовывающего последние новости из мира политики.

Из накатившей дрёмы мужчину вырвал оглушительный свист, извещающий о полной готовности к завариванию чая. Бросив прямо в кружку щепотку чаинок, он залил их кипятком и понёс себя к холодильнику. Наскоро смастерив бутерброд, чувствуя себя выжатым, как уже неделю валяющийся на нижней полке лимон, Валентин Николаевич — или, как его звали дети, Волколаич — вновь устроился в любимом кресле и принялся за незамысловатый обед.

Колосов Валентин Николаевич работал учителем ОБЖ в средней общеобразовательной школе №93 уже семь лет. Совсем ещё не старый, — всего сорок восемь лет, — мужчина тем не менее выглядел на все пятьдесят шесть. Хромой на одну ногу, он пришёл к директору девяносто третьей школы после военной службы, длившейся с его младых лет и закончившейся травмой колена. Лидия Степановна, будучи женщиной деятельной и имеющей чутьё на толковых людей, недолго думая, устроила бывшего военного в свою школу. Молодой человек, ещё студент, работавший там на протяжении последних двух лет единственным учителем ОБЖ, катастрофически не справлялся с возложенными на него обязанности, а потому встретил Валентина Николаевича как своего спасителя и при первой встрече даже, кажется, в какой-то момент сложил руки в молебном жесте, благодаря всех богов за наступившую удачу. Колосов, впрочем, был убеждённым атеистом, а потому, нахмурив брови и исподлобья глядя на суетливого парня, безо всяких предисловий попросил ввести его в курс дела.

Личная жизнь Валентина Николаевича отчего-то не сложилась. Когда-то он был женат, но супруга от него ушла, оставив лишь короткую прощальную записку, пока он был на службе, и исчезнув из их квартиры и его жизни, словно её и не было. Детей она ему не родила, так что наследников за Колосовым не значилось, а с другими женщинами у него не ладилось с самого начала. В конечном итоге бросив попытки создать семью, он с головой ушёл в служение Родине, а потом, получив серьёзную травму конечности, — в работу в школе.

Если говорить о его неприглядном прозвище, то Волколаичем его прозвали в первый же месяц. Не было ничего удивительного в том, что военному человеку, дабы облегчить участь младшего коллеги, поручат обучение старших классов. Вот шестнадцати-восемнадцатилетние парни и окрестили его Волколаичем за то, что он, привыкший к дисциплине, пару раз рявкнул на обнаглевшую молодёжь. Пару десятков раз, может. Впрочем, быстро выяснилось, что под бронёй жёсткости и строгого подчинения правилам скрывается удивительно мягкое сердце, которое ну очень легко оживить вездесущим малявкам, как нежно называл их про себя Колосов. Дети, они ведь всё чувствуют; и даже самые лихие и безбашенные выпускники быстро прониклись уважением к новому учителю и быстро завоевали его расположение, отвечая на него взаимностью, а резкое на первый взгляд прозвище стремительно приобрело безобидное и даже ласковое звучание в устах благодарных школьников.

Но, как ни прекрасна была работа с подрастающим поколением, у всех случались плохие дни. Вот и сегодня вселенная словно обозлилась за что-то на Валентина Николаевича. Сначала какой-то шпендик разбил на физкультуре окно в его каморке; физкультурник от всего открещивался, из готового провалиться сквозь землю пацана невозможно было вытянуть ни слова, а Лидия Степановна, единственный луч света во всём этом безобразии, как назло, уехала в отпуск. Едва успокоившись после происшествия, в котором, разумеется, больше всего Колосова разозлило поведение учителя физкультуры, скользкого Дениса Игоревича, на отставного военного свалилась новая беда: сломался звонок пожарной тревоги. Обнаружилось это в то время, когда планировали провести тренировочную эвакуацию, но не сумели извлечь ни звука для привлечения внимания школы. Электрик вместе со всем завхозами решил не появляться ни в поле зрения, ни на связи школьных работников, так что чинить звонок пришлось местному мастеру на все руки — непревзойдённому, как его отныне называла престарелая вахтёрша, Валентину Николаевичу. Поэтому, придя в пятом часу домой, у мужчины оставались силы лишь сделать себе чай, слепить быстрый бутерброд и завалиться в любимое кресло под непрекращающийся бубнёж радиоприёмника.

Впрочем, чего скрывать, в глубине души Колосов любил такие дни. Когда происходит много всего, одно событие тут же сменяется другим, не остаётся времени задуматься о себе. А эти думы приносили Валентину Николаевичу, человеку на самом деле очень семейному и трепетному, нестерпимые мучения. Он не мог отыскать причину, по которой ему так не повезло в жизни и по которой ему каждый день приходится с утра самостоятельно готовить себе завтрак, идти в школу к вечно шумящим детям, потом в гордом одиночестве возвращаться домой и всё так же одному делать домашние дела. Пьянки, которыми его чуть ли не ежедневно пытались соблазнить поддатые соседи, любовно зовущие его Валей и с собой в пивнушку, были Колосову глубоко противны, так что вечерами он закрывался в квартире и погружался в литературу. Одноногий торшер освещал изголовье разложенного дивана, на котором, подложив под спину несколько подушек и нацепив на нос видавшие виды очки с толстыми стёклами, отправлялся в новые миры Валентин Николаевич. Книги ему советовали ученики; удивительно, но Колосову была одинаково интересна и научная фантастика, которую обожал тощий отличник Федотов, и запутанные детективы, которыми болел ничем не примечательный мальчик по фамилии Костевич, и волшебные вселенные фэнтези, что робко посоветовала ему девчонка из седьмого класса. Девчонку эту, Юлю Власову, постоянно пытался дёрнуть за длинную рыжую косичку одноклассник, сидящий позади неё на всех уроках. Заметив однажды, как Лопахин в очередной раз протянул руку, вцепился в тонкие, связанные жгутиками прядки и дёрнул их на себя, а угловатая девочка с силой взмахнула головой, в ярости поворачиваясь к прилипале и шёпотом отчитывая его, ОБЖшник, говоря ученическим языком, не мог сдержать негодования. Алые щёки Лопахина всё ещё стояли перед глазами учителя, когда на перемене к нему беззвучно подошла смущённая Власова и тихо-тихо поблагодарила за то, что он за неё вступился. Валентин Николаевич чуть было не обнял хрупкую девчонку, но удержался, напоминая себе о том, что он всего лишь учитель и это долг любого взрослого человека — защищать беззащитных от наглецов. А неловкая благодарность — это весьма закономерное ответное действие. Да.

Юля быстро покинула кабинет, снова взмахнув косичками, а через пару недель осмелилась подойти к учителю ОБЖ и спросить его о литературе.

Колосову действительно было хорошо в школе. Он учил ребят всему, что знал сам, и был даже благодарен тому несчастному случаю за досрочное завершение службы. Валентин Николаевич чувствовал себя среди детей и подростков на своём месте, а пусть и не очень частые разговоры с инициативной директрисой, практически всегда сопровождавшиеся просьбами об организации каких-либо мероприятий или сопровождением кого-либо куда-либо, помогали ему ощущать себя нужным и значимым. Вот только дома... Тесная квартирка была слишком пустой для него одного, миниатюрная кухонька казалась смешной, потому что на ней готовилась еда только для одного человека, а старый календарь на стене, который всё руки не доходили сменить, в тысячный раз напоминал, что и менять-то его не для кого. Жизнь словно застыла в 2013, когда Колосов ждал в гости сослуживца. Когда Колосов ждал ещё хоть кого-то в гости.

На следующий день после происшествий с разбитым окном и поломанной сигнализацией Валентин Николаевич решил остаться дома. У него был законный выходной, методический день, которые он, впрочем, чаще всего проводил на работе... Но сегодня что-то дёрнуло его остаться дома. Привычный утренний маршрут: кухня, чайник, радио, холодиль... — дзынь-дзынь! — ...ник — был бесцеремонно нарушен настойчивым звонком в дверь. Однако длился он недолго: после пары трелей шум оборвался, как его и не было. Но Валентин Николаевич уже направился через весь коридор ко входной двери. Осторожно наступая на повреждённую ногу, он добрался до порога и, не увидев никого в глазок, но всё-таки отворив дверь, обнаружил на придверном коврике... маленького пищащего котёнка, тыкающегося носом во все попадающиеся перед ним поверхности.

Сначала Колосов хотел возмутиться. Снести котёнка вниз, чтобы не обгадил весь подъезд, и заодно надрать уши такому шутнику. А потом он снова посмотрел на маленький белый комочек, и его сердце сжалось до размеров этой крохи, что с лёгкостью умещалась в одной его ладони, в чём он тут же и убедился, наклонясь и поднимая дрожащее тельце.

Осторожно мужчина внёс котёнка в квартиру, не глядя захлопнул дверь и стал судорожно соображать: что с ним теперь делать? Долго нервничать он, однако, не стал. Вспомнив, где у него лежат пустые коробки из-под обуви, Валентин Николаевич быстро уложил в неё старую майку, которую он всё равно хотел пустить на тряпочки, и отправился на кухню подогревать молоко. Пять минут спустя суровый ОБЖшник с умилительнейшим выражением лица наблюдал за тем, как кроха-кот маленьким язычком лакает молоко, периодически случайно погружая в него всю мордочку. После трапезы малыш был вновь помещён в своё гнёздышко, где он и задремал, сладко посапывая и издалека напоминая кучку тополиного пуха. Колосов ещё некоторое время постоял над своим новым другом, боясь даже дышать над спящим комочком, а потом, занятый новыми, счастливыми думами, пошёл искать в своей немаленькой личной библиотеке какие-нибудь книги об уходе за котёнком.

В понедельник Валентин Николаевич впервые за семь с половиной лет опоздал на работу.

— Валентин Николаевич! — удивлённо поприветствовала его первый день как вернувшаяся из отпуска директриса. — У вас всё в порядке?

— Здравствуйте, Лидия Степановна! — весело отозвался тот. Женщина, поражённая невиданной доселе жизнерадостностью коллеги, осмотрела его с головы до ног. А он вдруг засмущался, как обычный школьник, и тихо произнёс: — Простите за опоздание, у меня котёнок молоко пролил — пришлось собирать.

— Котёнок — это серьёзно, — нашла в себе силы улыбнуться опешившая руководительница. — Рада, что вы нашли себе друга.

— Скорее он нашёл меня, — по-детски пожал плечами военный в отставке и, видимо, совсем застеснявшись, проскользнул мимо Лидии Степановны по направлению к своей каморке.

Она проводила взглядом мужчину, и её губы тронула искренняя улыбка.

— Ещё на одного одинокого человека меньше, — удовлетворённо заключила она, перекладывая ключи от директорского кабинета из одной руки в другую. — Ещё на одного...

Постояв ещё немного в робкой нерешительности перед новым счастьем, она вдруг круто развернулась на каблуках, словно возвращаясь к рабочей суете, и взлетела наверх, к себе, где её уже ждала секретарь с отчётами по разбитому окну и сломанному и уже починенному пожарному звонку.