Дебют

 В мамолиной школьной жизни было не только пение.
Крупную роль ей доверили словесную. Играла она Машу-растеряшу. В клубе. На сцене. С эротикой она тогда покончила раз и навсегда. Вожатая, решившая, что воспитывать в октябрятах и пионерах любовь к порядку надо наглядно, взялась за инсценировку воронковской растеряши.
     Кто еще играл, Мамоля не помнила, также она не могла понять, как ее, примерную и чрезвычайно воспитанную девочку, принудили играть постельную сцену. Эта самая Маша спала, а мама ее будила - пора, мол, в детский сад.
     На сцену поставили кровать. Ребенка в трусах и майке прикрыли одеялом, расшвыряв по сцене вещи в оговоренных поэтессой местах.
    "Нечего делать, надо подниматься, надо одеваться. Оглянулась Маша, а чулок-то нет!"
 Мамоля выползла из-под одеяла, босая, зуб на зуб не попадает, на цыпочках - сцена холодная, семенит по тексту: "Обыщу все уголки. И на стуле нет, и под стулом нет, на кровати нет, под кроватью нет" , и по новой - и на стуле, и под стулом. В трусах и майке.
    А когда чулки находятся там, куда их вожатая пристроила, их надо на заледеневшие ноги надеть. И это вам не колготки, это чулки на "лифчике" - таком спецпредмете детско-женского гардероба, выдуманном для крепежа чулок. Застегивался на спине (тогда вообще никак) или на животе, и имел четыре пришитых резинки со специальными застежками: просовываешь край чулка, зацепляешь его на пипочку и прижимаешь специальной фигулькой. И в спокойной домашней обстановке не сразу совладаешь, а тут... Краем глаза Мамоля видит нетерпеливое лицо вожатой, мол, хватит возиться.
    Мамоле уже жарко стало, а там по тексту сразу не оденешься: "Надеваю чулки. Обуваю башмаки."
   С башмаками такая же байда, наклоны и приседания.
 Кот подначивает, петух кукарекает, Маша тупит. Потому как мудрая поэтесса башмак на стол поставила, а кто же башмаки на столе-то ищет?
   Так она, наконец, с ногами управляется, находясь до пояса все еще полураздетая.
   Платье, как вы понимаете, искала уже под ржание зала, воспринимавшего представление с удовольствием.
  Напялив платье, Маша приплелась "в детский сад", где ей нравоучительно заметили, что она опоздала и есть ей не дадут...
     Больше никакие роли Мамоля не разучивала, категорически отвергая все соблазнительные предложения.
    А радиоспектакли любила. Дети тогда не только улицей воспитывались.
Еще радио: Николай Литвинов, Мария Бабанова, Валентина Сперантова. Она их знала по голосам.
 Необыкновенной высоты голос Марии Бабановой в сказке "Оле-Лукойе" запал в душу раз и навсегда. Как она пела хрустальным голоском, раскрывая зонт!
 Аудиоспектакль "Таня", вовсе не детский, поэтому поначалу и слушать не могла, вроде как отобрали у Мамоли любимую актрису-сказочницу-волшебницу.
    А Валентина Сперантова, переигравшая все, наверное, пацанские роли, никак не ассоциировалась с бабушкой, которую она увидела на экране.
Так и рушились зрительные образы, а виной - свое воображение.
      Радиопередачи, если ты не в школе, можно было слушать хоть целый день, "Пионерская зорька" с утра, а потом много чего.
  Даже песни по строчкам разучивали: "Встань пораньше,встань пораньше, встань пораньше, только утро замаячит у ворот..."
 Ну и звук у радио был изумительный.
Радиоприемников было в доме два, чтобы слушать могли в разных комнатах.
Когда эра радио закончилась, провода все не хотели убирать, ждали - вернется все. Не случилось.
     А танцы, между прочим, под патефон устраивали. Сам патефон с пластинками Мамоля помнила, а танцы - нет. Может, только слушали?