Сказание об Иле. Глава 13 Тоуркун

Видения. Тоуркун
Перед путниками на поблескивающей огоньками водной бескрайности, предстала громада, что некогда была могучим флотом, а теперь служила жильем для своих обитателей. Поскрипывая от старости,  лишенные мачт и обвешанные тряпками, суда толкались и царапали друг друга разбитыми бортами. Эти гнилые посудины давно не знали ремонта. Всю эту громаду  спутывала паутина из канатов. Это поселение было первым из двух, в которых жили народы Крылатой Рыбы. Там, дальше, за Горой Тумгеров, был Мыс Дождя. Белоснежный, изваянный природой из податливого и легкого в строительстве бархатного камня, он спускался в озеро каскадами, поражая всех величием и красотой.   Мыс был огромным домом для народов Крылатой Рыбы. Тумгеры, вотны и тоуркуны — три народа, жившие здесь бок о бок  несколько веков.
— Я не был тут пять лет. И что я вижу?.. Гавань Крылатой Рыбы я не узнаю, что стало с ней? Всего пять лет, а как будто век прошел. Где причалы, где корабли и бойкая торговля от зари и до зари? И главное, где рыба та, что, плавники раскинув,  как птица из гнезда, так из воды вырывалась в небо и, пролетая там, обратно в гладь вонзалась? Ее же нет... Не вижу. Что же случилось здесь? — удивлялся Сенака, с тревогой оглядываясь вокруг. — Мы приплывали сюда с большим уловом, —  оправдываясь за окружающую разруху, продолжал рыбак. — Вот там меняли свежую рыбу на другой товар и отправлялись вновь. Все процветало здесь. Так было, сколько себя помню.
; Расскажи о себе, — попросила Илея.
— Вот там, — Сенака указал на горизонт, — воспитывался я и познавал корабельную науку. Бороздил озерные просторы в рыбацкой артели с малых лет. Не зная родителей своих, жизнь открывал в труде рыбацком. Напарывался на камни, что на пути моем встречались тут и там. И, расставляя вехи и отмечая мели, набивал я синяки, но терпел, не издавал ни звука. Ибо так было прежде до моего рождения, и думал, что так будет всегда. В промозглой сырости и на ветрах, тех, что к зиме с севера дули, я из мальчика мужчиной становился. Без права на отдых или сон, вцепившись ручонками в весло, что двенадцать локтей в длину, со всеми греб на равных. Спал в бочке, но не роптал, хоть холодно мне было и болели руки. И каждый раз с радостью возвращался я сюда, так как любил я эту гавань. Когда же артельщики-тоуркуны занялись разбоем, не стал я с ними грабить, не стал послушно им служить и черным делом добывать себе на пропитание. За это предан был подлыми людьми, оговорен и связан. Искал с надеждой справедливость... Так пять зим провел я в яме. Бежал неоднократно, но каждый раз меня ловили. Продан был не раз и чуть ли не до смерти бит. Пока не оказался в руках тех, что продали меня твоему отцу. Вообще-то из рода я тумгеров, а они в глубинах озера жемчуг добывали. А я, видишь ли, рыбак... — пожал Сенака плечами. — А теперь стою я здесь, чтобы видеть упадок полный, и, хотя меня оболгали и несправедливо осудили, не злорадствую, но от представшего моим глазам горько мне и тяжко...

Они шли вдоль бортов от баржи к барже по мокрым и скользким доскам. Дожидались момента, когда гнилые посудины ударялись бортами друг о друга, и прыгали с одной на другую.
Сенака искал вязальщика. Того, кто когда-то был его приятелем и знал все о канатах и рыбацких сетях. Кто, как не он, мог рассказать обо всем. Но все здесь поменялось, и Сенака не знал, где обитал сейчас вязальщик, поэтому решил поспрашивать он у людей.
Остановив человека, по виду рыбака, и пожелав ему улова, спросил, где можно найти вязальщика. Услышав это, женщина, что чуть в стороне тряпками набивала корзину, вмешалась в разговор:
— Улова, говоришь? Да кто ты? Не из поганых вотнов ли ты, что продавали рыбу? Или тумгер ты, жемчуга искатель? По виду вроде бы похож... — И, вытерев толстые ручищи о подол, скрестила их у себя на мощной груди. — А это кто еще с тобой?— кивнула она недовольно в сторону Илеи.
— Рыбак я… и не был здесь давно... — стал было объяснять Сенака, но человек, похожий на рыбака, жестом позвал его пройти за ним.
Та женщина не отступала, кричала вслед, подняв над гаванью шум:
— А что шатаетесь вы здесь? Кто разрешил тебе шататься?
Так, уклоняясь от старых сетей как от  паутины, они добрались до какого-то места, где предположительно и обитал вязальщик. Гнилые канаты, что были свернуты клубками, подобно греющимся змеям, лежали тут и там. Вот несколько из них, очевидно самых длинных, растянулись от дровяного ящика по направлению к ним. Ящик стоял посреди сваленных в кучи веревок. Их «проводник», тот, что по виду напоминал рыбака, указал рукой:
; Вон там живет вязальщик, а правильно сейчас не улова желать, а говорить: «Тоуркун един!» — С этими словами он ушел.
 Дверь на ящике была там, где ей и положено, — сверху. Не успел Сенака взяться за нее, как та открылась первой и из проема выглянула лысая голова. Илее сразу бросились в глаза заплетенные в хилую косичку  волосы. Они начинались от ровной линии, разделявшей гладкий череп человека на две половины, и по кругу обвивали тощую шею. Одна из таких косичек обвязывала выступающий вперед подбородок и словно поддерживала его.
— Кто здесь? — Из-под жестких, как прошлогодняя трава, бровей он уставился на путников.
— Тоуркун един! — холодно изрек рыбак.
Старый вязальщик, не проронив ни слова в ответ, стал спускаться вниз, закрывая дверь перед незнакомцами.
— Это я — Сенака!
Дверь открылась, и оттуда снова выглянула голова вязальщика.
— Се-на-ка? Да как же? Откуда ты?
— Так пустишь нас или здесь оставишь? — с иронией спросил рыбак.
Дверца, скрипнув, неожиданно захлопнулась перед самым его носом, но скоро отворилась вновь. Из глубины ящика раздался голос:
— Залезайте!
Вместились все. В углу в небольшой кадушке, до половины наполненной водой, лежало что-то живое, чего Илея никогда прежде не видела, а теперь рассматривала с интересом.  Прилепившись к стенке, притаился там «мерцающий моллюск». Он, верно, выжидал до срока, чтобы покинуть место своего заточения. Теперь же по чуть-чуть продвигался вверх, сокращая и разжимая склизкое тельце, и снова замирал. И в момент, что был в движении, мерцал он по-особенному ярко  и вроде даже фыркал, учуяв для себя опасность. В этом жилище  не было окон, но благодаря светящемуся слизню было видно все.
— Объявился... Сколько же лет прошло? — Старый вязальщик с недоверием посмотрел на Илею: — А это кто?
— Она сестра мне.
— Ну да... Ну да... —  закивал старик. — Откуда ж у тебя сестра, коль отродясь как перст один ты был? Красивая, на тебя-то уж больно не похожа...
— Она мне стала названой сестрой, и на этом хватит, точка. Раз пришла со мною, то прими ее так же, как принимал меня.
Вязальщик засуетился, вроде что-то потерял, а потом в его руках появился кусок тряпки, он бесцеремонно накинул ее на палец и быстро принялся чесать себе ухо. Он потряс головой и, как старый пес, заворчал. Покончив с этим, вязальщик  развернул тряпицу и, прикрыв один глаз, что было мочи чихнул, да так, что моллюск в своем корыте, напугавшись, замер, и на мгновение в жилище стало темно.
— Чужестранка она, как я погляжу? — складывая тряпку, уставился вязальщик на Илею.
— Она сестра мне, и за нее не пожалею жизни, понял?
— Понял, понял. Давай-ка лучше поедим. — И вязальщик снова засуетился.
— Пожалуй, мы пойдем дальше, — с обидой вымолвил Сенака и засобирался уходить.
— Прости ты, друг, меня! — поспешил остановить его хозяин жилища. — Стал бояться я... — быстро шептал он. — Ты не знаешь, что сейчас у нас творится... Тоуркуны год как подняли мятеж, всех других изгнали или убили вовсе. Волтнов нет, тумгеров нет, теперь везде тоуркуны.
— А чего ж тебе боятся? Ведь тоуркун ты... — заметил Сенака.
— А того, что я с ними не согласен.
— С чем, вязальщик, ты не согласен?
— С ними. — И хозяин ящика указал пальцем куда-то наверх. ; С этими, кто там...  Знаешь ли ты, что нынче здесь в почете стало промышлять разбоем? Из-за этого опустела гавань, нет торговли, пропали корабли. На вылов рыбы ввели запрет, а те кораблики, что от берегов чужих к нам приплывали, стали топить. Скажи, зачем?
— Ну и зачем? — переспросил Сенака.
Здесь вязальщик обхватил голову, и его руки нащупали одну из пары косичек, тех, что имелись на его подбородке, и не то от ярости, не то от безысходности рванули ее, да так, что выдрали совсем. Сделав дело, рука старика беспомощно опустилась вниз, а затем обрушилась натруженной ладонью на дно бочки, служившей здесь столом.
— Все дело в зависти! Она, подлая, разрушила здесь мир. Поверили тоуркуны вдруг и поголовно все, что их предки — кхары. Те самые колдуны и разбойники, что жили прежде на островах озерных, а после сгинули бесследно. И в доказательство сего нашли они, что эти косы, что носим мы с рождения, — на этих словах, вязальщик схватил единственную оставшуюся на его подбородке косичку, — также носили и кхары. Любили, как и мы, украшать ими свои лица... — Старик недовольно покачал головой. — Нашлись вдруг колдуны среди тоуркунов, которые внушали всем, что они потомки великих кхаров. А дальше все закрутилось... Народ вдруг обезумил. Уверовали все тоуркуны, что не трудиться должно.  Что все, что нужно, рядом, иди бери... Грабеж теперь стал первым и основным занятием.
— А было и второе? — вмешался в рассказ старого знакомого Сенака.
— Было… колдовство. Призрели ремесло любое. Решили, что их соседи, ненавистные волтны и тумгеры, жили за их счет. И вот все началось... кровь в озеро полилась рекой. Те, кто жив остался во время мятежа, бежали на суденышках своих, прихватив пожитки и детей. Оставшиеся в гавани их корабли сгорели. — Сказав это, вязальщик уставился куда-то взглядом, полным отчаяния. — Отец-то мой из   тоуркунов  был, а мать-то у меня — из волтнов... Одна тетка здесь уж намекала мне, что тоуркунской крови во мне мало, когда за те сети, что делал для нее, я заплатить просил.
; Заплатила?
— Нет! — отмахнулся старый мастер.
На какое-то время наступило молчание.
— Что молчишь, Сенака? Давай я угощу тебя хорошей брагой из желтых водорослей? Вкусная... Захмелеем, и пропади оно все... — махнул вязальщик рукой. — Вспомним что-нибудь хорошее, что было прежде.
Он на некоторое время исчез, оставив люк открытым. Илея подняла глаза и посмотрела на тучки, что неслись по темнеющему небу, подгоняемые ветром; ей на лицо упали несколько крохотных капель. Уже скоро наверху послышалась возня, и вязальщик объявился снова. Он принес кувшин с брагой, сушеную рыбу с просунутой через глазницы засмоленной веткой и лепешку из муки приозерной травы, что все еще делали в гавани. Налив брагу в деревянную чашу, края которой давно потеряли форму, мастер сопроводил ее жаждущим взглядом и все же сделал над собой усилие, придвинув ее к гостям.
— Зачем же ты вернулся, Сенака?
— Было дело у меня к тебе, за тем я и пришел. Нам надо было попасть на Мыс Дождя, к старейшинам народов наших. С великой тайной миссией мы шли туда.
Воспользовавшись замешательством, Илея быстро отломила кусок лепешки и засунула его себе в рот.
— Куда? Да что ты, сумасшедший? Не слышишь, что я говорю тебе?! Нет тех, кто был в старейшинах и правил прежде. Разбойники кругом. Ты решил, что Мыс Дождя ; уютный дом, что всем нам был доселе? Всего этого уже нет, пойми ты! — Возмущаясь, вязальщик снова махнул рукой. — Нет даже тех красивых скал, что в цветах укрыты были, и садов тех нет, что под мраморными арками плоды давали людям. Ничего! Качелей тоже, тех, что были у воды, кружили и раскачивали деток. Все пожгли. Нет жилищ, а только пустые гроты, и кто теперь в них обитает?.. Пожалуй, крысы... Разрушили там все, что другие создали...
На глазах старика выступили слезы. Он снова достал тряпицу и бесцеремонно высморкался в нее.
— А что за миссия? Кто послал тебя?
— Этого теперь сказать я не могу. Придет пора, и все узнаешь.
— Угу, — пробурчал вязальщик, он поднес чашу ко рту и сделал глубокий глоток. — Придет пора... — Старик, снова сделав глоток, передразнил рыбака. — Пока придет, окажусь я в яме или на дне нашей гавани с булыжником на шее. — И, выхлебав остатки браги, напоследок пробурчал: — Хватит на сегодня разговоров... располагайтесь здесь вот... а завтра...
Илея увидела, как вытянулись вперед босые ноги старика, он обмяк, чашка выпала из его рук и ободранные стены вошли в резонанс с его храпом.

Дочь Иля уснула, уложив свои ножки на скамью, как только храп хозяина жилища стих. Сенака укрыл ее своей накидкой, подоткнув заботливо краешек ей под ноги. Ему ничего не оставалось, как выбраться наружу и там поискать себе место для ночлега. В дровяном ящике попросту для него не нашлось места. Накрапывал дождь, Сенака быстро соорудил себе лежанку. Обложив себя канатами, он улегся на спину и теперь наблюдал, как ветерок гонял в темном небе тучку, а та напоследок выжимала из себя капельки, чтобы маленькими росинками пощекотать лицо глядевшего на нее. Вот капля, глаза Сенаки выбрали ее из множества других и теперь сопровождали ее бесшумное падение. Маленькой блесткой она вырвалась из чернильных туч и опустилась ему на веки: кап...
Веки рыбака сомкнулись, и вспомнилась ему картинка из его детства, как спал в он бочке. И как казалось ему тогда, лучшего ночлега и придумать было невозможно. Стоило Сенаке лишь в нее забраться, как он тут же проваливался в сладкий сон. Она была ему и домом, и миром, тем, что в детстве наполнен добрыми сказками, его убежищем, в котором ничему плохому не было места.
Сенака вновь приоткрыл глаза. Ещё одна капля опустилась ему на губы и растеклась, смочив кожу.
Теперь воспоминания вернули его не в такое далекое прошлое.