Глава XV III Школа

Школа, о которой докладывала Опле на НТСе, нуждалась в согласовании у Острецова, так-как подразумевалось её строить по конкретному адресу в Москве, помимо, и, что важно, раньше, чем в Питере. Фасады, интересовали главного архитектора прежде всего, так-как он и не мог знать все особенности планировок, связанные со сложнейшей технологией.
Фасады были грамотные. Но, только дело в том, что они не совсем удовлетворяли тем требованиям, которые выдвигал главный архитектор города к современной городской архитектуре. Многим в институте пришлось перестраиваться в связи с приходом новой власти в Москве. Но Наталкиной это и не нужно было. Дело в том, что ей, под руководством Кириллова, всегда удавалось создавать свою, не навязанную Пристроевым, архитектуру. Это давалось им тяжело. Но, видимо из-за того, что все их объекты, были завязаны на сложнейшей технологии, и порою просто не могли быть симметричными в плане, да и фасады очень сложно было выполнить в барочном стиле. И директор, намучавшись с ними, в итоге сдался, как неудачник. Но удача, при этом оставалась на стороне Кириллова.
Поэтому, в Сашины задачи входило лишь привести фасады этой экспериментальной школы к требованиям Острецова. Но это было не просто для него. Вот так вот взять и прийти к более опытному, чем он человеку, и сказать, что он считает, что это не покатит. Он так не умел, так, как был человек мягкий, обладающий, к сожалению, чувством такта, в отличие от практически всего его вышестоящего окружения.
Но деваться было некуда. И он решился на то, что никогда ещё не делал. Ему надо было учиться руководить людьми. Это оказалась не простой задачей. И даже не из-за того, что надо было проявлять жесткость. Вовсе нет. Зато у него был другой козырь – талант убеждения. Это в наше время присуще не каждому. И у него многое получалось только лишь благодаря этим качествам. Он обнаружил тогда, что люди не будут ничего делать от души, с любовью, если им это не преподать таким образом, как будто всё исходит от них самих. Это, порою было очень непросто. Ведь все очень разные. И ему иногда встречались полностью заложенные изнутри пенобетонными блоками, что не оставляло места на то чтобы, где-то между них, в образовавшейся щели, зародить ту тему, которая была важна ему, для воплощения появившейся у него идеи.
К каждому требовался индивидуальный подход. И это Саша знал уже очень давно. Ещё с армии. Тогда в нём и зарождалось ощущение окружающего мира.
- Привет Тань, - сказал он, войдя к ней в комнату, как-то утром, когда никто из её сотрудников ещё не приходил.
- Привет Саша. За буклетом пришёл? – поняв цель его визита, спросила Татьяна.
- Да. Надо нести.
- На, - вытащив у себя из ящика стола, протянула она его ему.
- Понимаешь Татьян. Не подпишет он это. Надо вот здесь, и тут, упрощать. Вот увидишь, - словно от лица Острецова, сказал он о том, что бы хотел поменять.
Но Татьяна, как автор, стояла на своём, как он и предполагал, сказать об этом он был обязан, прежде чем идти к главному архитектору города. Он не стеснялся того, что та архитектура, которую он несёт в Москомархитектуру слегка не та, что требуется, потому, что понимал, что с людьми нельзя со всеми одинаково. Каждый сам по себе сформировавшаяся личность, и сам знает, как жить и работать.
А может быть именно потому Опле и затянула процесс согласования этого буклета у Острецова, что боялась Татьяну. Понимая, что сама ей и в подметки не годится? Осенило Сашу.
Именно поэтому она и откладывала в долгий ящик это дело, не имея в себе сил и наглости, какие у неё были по отношению к Саше. Так, как он был свободным человеком и не подчинялся ей, как ГАП подшефной ей седьмой мастерской. С ним нужно было строже, с интригами, и жалобами, ведя борьбу на уничтожение. Воспитанием тут и не пахло.
И даже то, что сам по себе проект этой экспериментальной школы был выполнен без изъяна, на уровне всех требований, и только лишь маленький фрагмент фасадов мог вызывать пререкание со стороны главного архитектора города, так сильно пугало этого закомплексованного из-за отсутствия хоть какого-то мало-мальски значимого опыта на должности главного архитектора института, человека. Добившись с помощью своего языка всеобщего уважения, как она думала, а на самом деле всего лишь напугав людей своим умением говорить, она выжигала перед собой пространство умными, но ничего не значащими в её монологах словами, заставляя людей прятаться, тем самым предоставляя ей полную свободу действий.
- Нет. Я не согласна. Вот пусть он сам скажет об этом сначала, тогда я и переделаю!
- Хорошо Татьян. Так и поступим.

Конечно, к самому Острецову он тогда не попал, а общался с Наталией. Всё произошло так, как он и говорил. Школа ей очень понравилась, но она, сделала замечание по поводу того же отрезка фасада.

Саша уже не шёл, а бежал к Татьяне. Так, как он сходил сегодня в Москомархитектуру не просто так, он возвращался с двойной победой. Его замечание будет выполнено. Школа Наталкиной понравилась, да, и буклет собственно считай подписанный лежит у них в кармане.
Татьяна не спорила с Сашей в этот раз, ведь в его руках был аргумент. Она только сказала вздохнув:
- Ничего не понимает эта Наталия в архитектуре!
Но, сказано это было скорее с любовью и радостью, ибо удалось отстоять архитектуру, что называется малой кровью.
И, на второй свой визит к Наталии, Саша получил согласование. Правда, в устной форме. За самой, оригинальной, подписью Острецова, уже ходила, вернувшаяся из длительного отпуска, Опле.
Она, потом причисляла это согласование буклета, к своим многочисленным «подвигам».

* * *

Отпуск Опле, в первые дни казавшийся нескончаемо длинным, постепенно заканчивался. Саша очень устал за это время. Ему приходилось согласовывать чужие проекты, мотаясь по два-три раза в неделю в Москомархитектуру, работать с ГАПами, других мастерских, сталкиваясь с таким «высочайшим» уровнем проектирования, что ему от этого становилось страшно за судьбу института.
Но, всё хорошее, когда-то кончается, и кончилось это время, его работы главным архитектором института. Он старался исполнять свои обязанности тихо, не выпячиваясь, и не занимаясь лишней работой. Тратя все свои силы на достижение результата, не размениваясь на пышные, никому не нужные показные материалы. Да и в его случае не имело никакого значения, будет ли он работать с положительными достижениями, или наоборот, все испортит, вернувшись на исходные. Все было заранее предрешено. Ещё до того, как он вступил в исполнение обязанностей главного архитектора. Наверно потому, что женщине самой по себе угодить практически невозможно.
Саша выполнил все поставленные Опле, перед собой задачи. Он согласовал концепцию выставки на стене в союзе архитекторов, подготовил коллектив даже не из десяти, а из пятнадцати сотрудников, желающих вступить в ряды союза. И теперь ему оставалось просто ждать истинного архитектора, главного во всём. И на работе, и дома, и где бы то ни было на стороне.  И он дождался её.

* * *

Опле вернулась из отпуска уставшей, и не отдохнувшей. Во всяком случае, так показалось Саше, хотя все и говорили о том, что она всем, буквально на каждом углу рассказывает, как хорошо она съездила, и, что если бы её не дёргали постоянно с работы те, кому она доверила самые важные рабочие темы, то, возможно бы она отдохнула ещё лучше.
В том, кому были доверены самые важные темы, Саша узнавал себя, хотя и ни разу не звонил этой ответственной женщине в те, другие страны, где она так нервничала, возможно, и от отсутствия звонков тоже.
- Саша, слушай, а ты не мог бы зайти ко мне, - сказала она ему, позвонив на мобильный.
Звонок раздался, как гром, среди ясного неба. Он буквально выбил его из той прямой колеи, по которой он передвигался все эти дни, когда её не было на территории Российской федерации.
- Да Ирина. Сейчас зайду. А, что ты уже вернулась из отпуска? Как быстро! – искренне удивился он, даже и не подозревая о том, что сильно обижает её этой фразой. Ведь она явно неготова была услышать такое, ожидая нечто вроде:
- «Как долго тебя не было, мы уже не могли справляться со всеми взваленными на нас непосильными задачами, еле, еле разгребая их в панике перед завтрашним днём».

Ну, как обстоят дела со списками для союза? – спросила она Сашу, не дав ему ещё и полностью войти в её комнату.
- Нормально. Вот они, - протянул он их ей.
- Да и по вестибюлю для Колобова мы всё нарисовали, и даже согласовали с ним.
- Колобову я звонила. Вот только не могу понять, что помешало дальше эту затею двигать?
- Как это двигать? Мы всё согласовали. Осметили. Райкину показали. Что ещё нужно? Я же не у Алексея Александровича работаю!
- Не у него. Но, как теперь я буду ему в глаза смотреть? А, если Райкин не подписал, значит, надо было дешевле что-то предлагать, сам, не знаешь, что ли? Он ведь, как маленький у нас. Ему помогать надо.
- А ты не переживай так из-за этого всего. Ведь не ты же виновата в этом.
Но, не тут-то было. Ведь перед ним была, прежде всего, не женщина, а чиновник, несмотря и на архитектурное название её должности.
- Всё самой переделывать теперь придётся. А со списком архитекторов хочу сказать тебе, что слишком много кандидатур тут. Будем прорежать. Райкину столько не надо было. Он же сказал, человек десять, не больше.
- Как же я мог сделать меньше, ведь я же не умею тайком к каждому подходить и шёпотом обсуждать.
- А, как ты думал!? Так и надо было. Ну, ладно, я сама теперь разберусь со всем этим. Нужно будет устроить внутренний просмотр, и исключить самых недостойных.
- Хорошо Ирина. Тебе виднее. Ну, а как съездила-то?
- Так себе. Устала очень. Райкин звонил постоянно, дёргал меня. Каждый день в напряжении.
- Почему же он мне не говорил ничего и не звонил? – искренне расстроился Саша.
- Потому, что я важнее для него.