Глава II Бегство

В институте началось бегство.
Все, кто был приведён Райкиным, экстренно собирали вещи, паковали сумки. Складывалась ситуация, чем-то напоминающая отход последнего парохода из Ялты, при наступлении Красной армии. Люди тогда бросали всё, только лишь для того, чтобы успеть пролезть на и так перегруженный борт корабля.
Но, всё же, в отличие от белогвардейцев, спасающих свою жизнь, бегущее руководство было спокойно за неё, забирая свои джипы вип-класса, с парковки во дворе института, оставляя лишь простенькие седаны, что стояли там ещё с времён Пристроева. И этот факт многим внушил тогда надежду на то, что институт теперь начнёт проектировать, вместо того чтобы зарабатывать деньги на содержание такого мощного аппарата.
Менялась одна команда, и незаметно прокрадывалась другая. Только лишь те, кто уже давно «жил» здесь, не спешили покидать свой «дом», словно собираясь погибнуть вместе с ним.
Сейчас же такой срочности не было. Ведь новая власть, пробравшаяся в институт, не собиралась никого расстреливать. Да и сажать в тюрьму тоже было незачем. Только в первую неделю проектный институт потерял около десяти человек. Это были самые приближенные к Райкину люди. Его секретарь Аля. Водитель Вова. Начальник экономического отдела. Клон главного бухгалтера и начальника отдела кадров. Верхушка «айсберга» стремительно таяла, но скрытая его часть пока была настолько велика, что не позволяла перевернуться вверх дном.
Костюшенко мог быть нужен в институте, как человек знающий все его новые, приведённые при Райкине кадры. Но, именно они-то и увольнялись, оставляя его без работы. Сан Санна опять оставалась одна, в ожидании нового «знатока» свежеприведённой команды, проверенных Венеровой и Разваловым управленцев.
Волна бегства несколько приостановилась, и в институте зависла неопределенность. Многие не знали, что делать.
Пристроев, сразу принял решение не сдаваться. Выдержав предыдущую, трёхлетнюю осаду, он уже ничего, и никого не боялся. У него в кабинете был огромный запас цветных карандашей и бумаги. На крайний случай, можно было вызвать кого-нибудь из бывших подчинённых, и беседовать с ним, часа полтора, два. Попадая в его кабинет люди терялись в пространстве и времени, которое пролетало в этих стенах мгновенно. Достаточно было зазеваться в приёмной, как из своей раковины выползал «рак отшельник», и хватал свою добычу, неравномерно развитой, правой клешнёй.
Таким образом, один раз попался ему и Саша.
Сейчас уже сложно вспомнить причину того, почему он оказался в этой, опять ставшей общей, приёмной двух директоров института. Нового, который скорее был не простой директор, а генеральный, что подразумевало ещё какое-то количество спрятанных где-то директоров рангом поменьше. И очень старого, о существовании которого многие уже и не могли знать, так, как попали в институт уже после того, как Пристроев был отодвинут от процесса управления.
- Саша здравствуй. Зайди ко мне, - сказал «отшельник», когда случайно, а может быть и преднамеренно, увидел его на видео с камеры наблюдения, у себя в настольном мониторе, и приоткрыл дверь своего кабинета, высунулся в приёмную.
Саша дожидался там Развалова, по какому-то организационному вопросу. Лана к тому времени уже уволилась, стараясь не отстать от последнего «парохода». Аля держалась за Пристроева, но, уже подумывала об уходе из института. Саша поймал на себе её взгляд, подкреплённый уставшей лёгкой улыбкой и еле заметный кивок головы, как бы говорящий: - «Иди, иди. Потешь старика».
- Добрый день Игорь Артамонович.
Саша послушно пошёл за ним, словно кролик, загипнотизированный удавом.
- Садись. Как там у вас дела? – спросил Артамоныч. И Саше показалось, что он сидит не в кабинете своего бывшего и очень строгого руководителя, а скорее, где-то на старой профессорской даче, в кабинете, у дедушки своего друга детства.
- Да, как!? Сами видите, что творится, - вздохнул Саша.
- Да. Это беспощадный человек. Райкин был не такой. Заходил ко мне Развалов знакомиться, когда только появился в институте. Спрашивал о коллективе. Говорил о том, что надо его омолаживать…
 …Он ни перед чем не остановится, поверь мне, я человек старый, жизнь прожил, много, что видел. Но, таких людей не встречал. Какое-то новое поколение пришло. Откуда они все взялись? Раньше не было такого. Ни Надеждин, ни ты не такие. Что-то произошло. Приехали они все в Москву откуда-то. Может из Казани?
- Не обижает он вас? – спросил Саша.
- Пусть только попробует. Мне есть, кому пожаловаться. Только вот я сам уже подумываю уходить отсюда. Тут мне делать больше нечего. Если Райкин хоть НТСы разрешал проводить, чтобы я мог позаботиться о вашем уровне, то этому наплевать на всё, кроме производственного плана, разумеется. Вы теперь как щенки несмышлёные, сидите в коробке из-под женских сапог, и ничего не знаете, что происходит вокруг, любого из вас могут продать, а скорее отдать кому-то задаром. Цены он вашей не знает, да, и вообще, не понимает, что такое проектирование. Ему только документацию отгружай вовремя, остальное не важно. Даже деньги его не интересуют. Самый настоящий функционер. За зарплату сидит, и не ворует ничего, как робот. Нет у него любви к людям. Они для него, как гайки. Закрутил, перекрутил, сорвал резьбу, и выкинул, взял новую, - медленно, с паузами, словно на заседании, говорил Пристроев.
У окна, на том же самом месте, где Саша видел их ещё при Райкине, стояли два планшета с показными материалами первой и второй очереди застройки хлебокомбината «Светлана». Саша непроизвольно поглядывал на них, и Пристроев заметил эти его взгляды.
- Вот, стоит проект. Так и не пошёл с ЦНИИПжилища. Райкин всё пытался у меня эту работу отобрать. Но кишка тонка. Так и не смог. Я слышал, что он тебе хотел дать эту застройку второй очереди?
- Да Игорь Артамонович. И дал. Но, не пошло. Там криминал сплошной. Как-то само собой рассосалось, - сознался Саша, вспоминая эти проклятые 1000000 криминальных метров. Он теперь понимал, что Пристроев знал всё с самого начала. Все попытки Райкина украсть застройку у него из-под носа, лишив ЦНИИПжилища работы, были хорошо известны Пристроеву. Он просто не хотел показывать свой гнев раньше, перед Сашей, не имея сил и возможностей оставить всё по-старому. Сегодня же уже не было никакого смысла воспитывать Сашу.
- И слава Богу, что не пошло! А то бы я тебя уничтожил! Это бандиты. Один только Лев Борисович чего стоит. Бандит с большой дороги. По нему тюрьма плачет давно. И Райкин с ним заигрывал всё. Не понимал он, что нельзя с такими людьми дело иметь. Я таких за километр обходил. Все наверно думают, что у меня от дружбы со старым мэром одни дворцы, и миллионы долларов. У меня, если хочешь знать, даже дачи нет. Была раньше государственная, теперь ничего не осталось. Сыну купили дом. Вот к нему и ездим теперь. Я никогда копейки чужой ни у кого не брал. Вот и остался ни с чем. Не то, что эти, награбили себе, кто сколько смог. А тебе я хочу сказать, что зря ты так боялся его. Я, конечно, понимаю, что ты от него зависел. Он мог выгнать тебя в два счёта, если бы ты не послушал его. Но, сам видишь, к чему это привело…
…Теперь у нас Развалов.
Да, если честно сказать, то он и рядом с Райкиным не валялся. Где только нашли это недоразумение? Ох, Саша, смотри осторожнее с ним, у него ума нет, один результат интересует. Похлеще Райкина будет!

* * *

Лышкин тоже не спешил бежать, словно ждал чего-то. То ли амнистии, то ли было некуда. Германия уже забыла о нём, а Россия пока ещё не так хорошо знала за пределами этих стен
Впрочем, институт, как был без главного инженера, так и оставался с этой проблемой по сей день, с той лишь разницей, что кабинет исторически, всегда занимаемый им обещал в скорое время освободиться.
Лышкин продолжал приходить на работу всё так же, как и раньше в восемь утра, вот только уходил он уже ровно в шесть, никому не нужный и невостребованный. Служебной машины у него больше не было.
По мере того, как больше и больше сужался и без того узкий спектр, решаемых им ранее институтских проблем, их затмевала Правова, ведя все муниципальные объекты – сады и школы. Значимость которых теперь не безискуственно раздувалась ей. Видя самоотстранённость Лышкина, она стремилась занять его место, понимая, что не тянет на данную должность, но благодаря врождённой хитрости и расчётливости не в силах упустить такую редкую возможность.
Вскоре, наступил тот день, когда Лышкин нашёл себе какое-то тёплое местечко, и подал заявление об увольнении.
С этого момента по институту пошла вторая волна увольнений, бежали люди, приведённые Райкиным. Развалов, словно бы убирал сорняки со своего поля. Но, почему-то ни у кого не возникало ощущения того, что высокая пшеница заколосится на нём.

- Саша ты знаешь, я тоже, пожалуй, буду искать работу, - признался вдруг Верхушкин.
- Жор, ты чего? А как же я? - удивился Саша его поступку. Ведь он был не совсем из команды Райкина, а скорее человеком Красавиной, доставшимся ему в наследство от неё. А та, в свою очередь вроде, как и не собиралась пока никуда бежать вместе со своей правой рукой и подругой Рабатенко. И оккупировав четвёртую мастерскую, они уже успели к тому времени набрать всевозможных объектов, благодаря тендерному отделу, среди которых почему-то так и не было ни одного жилого дома, к которым они так стремились.
Саша, понимаешь, у нас будет второй ребёнок. Я тебе не говорил. Мне нужно искать место, где зарплата побольше, - оправдался он.
Саша всегда понимал всех, с их многочисленными проблемами, наверно потому, что умел ставить себя на чужое место. Но он так и не научился, а скорее даже наоборот потерял тот малый, имеющийся в нём навык понимать тех, кто бегал не за знаниями, а за деньгами. Может быть, на Саше сказался опыт последних лет, когда он работал, не задумываясь о зарплате, только ради идеи, чтобы доказать всем, что он справляется, и что правильно сделали ставку именно на него.
- Ну, раз нужны деньги, то ничего не поделаешь, - согласился Саша. И ему вспомнилось, как он долго искал в мастерскую, где он был руководителем - главного инженера, и как он его нашёл, и чем в итоге это кончилось. Ему стало нестерпимо обидно за эти его тенденции улучшить производство, постоянно натыкающиеся на элементарную человеческую глупость, жажду наживы, воровство, и подсиживание.
- Но ты не переживай. Я еще не увольняюсь, – успокоил Сашу Жора.

* * *

Саша возвращался с очередного совещания, которые проводил Развалов с утра. На них обсуждались только храмы, и храмовые комплексы. А, поскольку Саша вёл храмы в четвёртой мастерской, то всё ещё ходил на них по инерции. Со стороны, казалось, что вся структура института специально кем-то запутана и перемешана. Тот, кто попадал на подобного рода совещания не сразу понимал, что там происходит, и ради чего вообще всё так запутано. Требовалось много времени для того, чтобы разобраться в этом бардаке, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то понять смысл его искусственного создания.
Подходя к своему трофейному «аквариуму», он заметил, как из опустевшей после эвакуации бригады Робатенко, комнаты, рабочие выкатывают плоттер.
Саша хорошо знал этот плоттер в «лицо». Так, как присутствовал при сцене его выманивания у Райкина, Опле. Многое из того, что ей удалось приобрести для себя в институте – впоследствии досталось ему.
Это и плоттер, и волшебная, стеклянная перегородка, да и сами эвакуированные вместе с ГАПом сотрудники, принадлежавшие непосредственно Опле, потом поодиночке, неспеша, все перевелись к нему в мастерскую. Это уже происходило медленно и планомерно.
Рабочими руководила Красавина, которая, воспользовавшись сменой власти в институте, решила нарушить договоренность с Райкиным в отношении плоттера, который он не давал разрешения забирать, при переезде.
- Здравствуйте Арина Анатольевна. А куда это вы катите наш плоттер, позвольте вас спросить? – спросил Саша.
- Здравствуй Саша. Это мой плоттер, и качу я его к себе.
Тут Сашу переклинило.
До каких же пор над ним будут издеваться все эти насекомые, так плотно налипшие на него с ног до головы? Промелькнул, остававшийся вот уже, сколько времени без ответа – вопрос.
- Оставьте его в покое, - еле сдерживаясь, сказал Саша.
- Я вам его не отдам! - сказала она и попыталась залезть от отчаяния на него, словно на осла, которого продолжали вести под уздцы рабочие. Один спереди, а второй сзади для подстраховки, но всё же на некотором, безопасном расстоянии от копыт задних ног, во-избежание внезапного лягания этого страшного зверя.
- Арина Анатольевна, зачем вам плоттер формата А0, да ещё и цветной, если вы всего лишь на всего жилье проектировать собираетесь? – поинтересовался Саша.
- У нас много доделок осталось! – вцепившись в него всеми своими конечностями, включая и ноги, между которых она его так же зажимала, оттолкнув рабочих - ответила она. Если бы можно было передавать мысли на растояние, то она схватила бы плоттер и ртом. Но пока, ещё не умея этого, вынуждена была отвечать на ненужные ей вопросы человеческой речью.
И тут Саша понял, что с этим человеком бесполезно говорить. Она неуправляема. Может быть, именно поэтому её и спрятали подальше от этих двух, строящихся институтом ДОУ, чтобы не навредить им спонтанными истериками? Надо было говорить с мужиками, рабочими, которых Саша хорошо знал. А потом бежать за подмогой к Развалову, как к человеку беспощадному и возможно, как надеялся тогда Саша, справедливому.
- Игорь, слышишь? Погоди, не кати её вместе с ним! Там всё равно дальше ступеньки! Погоди, тебе говорю! Я пока к директору сбегаю! - попросил он рабочего.
- Как знаешь Саш. Моё дело маленькое. Я лучше подожду. А то вы ещё поубиваете друг друга. Да и мне одного вести сподручнее, чем сразу двоих, - ответил он и присел на ступеньки, поглаживая свою гладко выбритую голову, достав из кармана синего комбинезона, платок для этой цели. На его белой футболке был нарисован большой красный крест, и от этого он походил больше на санитара, чем на грузчика.
- Пойдём вдвоем, - «слезая с осла», ответила Саше Красавина, догоняя его, семеня по линолеуму коридора своими каблуками.
Саша не стал спорить, хотя и понимал, что вместе с ней разговора у Развалова не получится.

Пётр Ильич, к тому моменту был выселен уже из директорских хором, и занимал опустевший кабинет главного инженера, не успевший остыть от предыдущего хозяина.
Кабинет Райкина, где первое время хранился Развалов, теперь пустовал. Поговаривали, что сама Венерова собирается перебраться в него, ведь мебель, оставшаяся от Райкина, была явно круче, чем та, что была куплена для неё в практичесски разваленный ею Моспроект. Что ни говори, а Райкин всё же отличался особым полётом фантазии, не ограничивая его финансовыми средствами. Пристроев же пока, упрямо не увольнялся. Но его мебель не представляла особого интреса Венеровой, так, как отдавала Брежневским застоем.
Да, что ни говори, а полёт фантазии у неё явно не дотягивал до Райкинского.
Секретаря пока к себе в приёмную Развалов не нашёл, и доступ был свободен, для всех обездоленных и несчастных.

- Добрый день Петр Ильич, - прямо с порога, начала своим громким, режущим воздух, словно кинжал голосом, Красавина.
- Здравствуйте. Что у вас случилось? – не понял он такого резкого, и шумного начала предстоящей беседы.
- Добрый день Петр Ильич, - спокойно поздоровался с ним Саша.
- Он не отдает мне мой плоттер, - пожаловалась она, как ребёнок, у которого в песочнице отобрали совочек, и от этого ему нечем копать.
- Как не отдаёт? Надо отдать. Какой плоттер? Я ничего не понимаю. Вы можете мне спокойно рассказать? – сказал он, глядя на Сашу, как на более спокойного проектировщика.
- Как вы знаете, перед самым вашим приходом меня зачем-то перевели на место Арины Анатольевны, а её на мое. Мне было сказано, что она лучше умеет проектировать жилье. Для чего ей такой мощный плоттер при этом я не понимаю? И вот она теперь хочет забрать его. О нём, при ее переводе у меня с Райкиным была договоренность, что он останется в седьмой мастерской, - попытался объяснить ситуацию Саша, по мере сказанного им начиная понимать всю нелепость своих фраз, которые теперь, практически у него на глазах оборачивались против него.
Развалов ловил на лету всё то, что касалось чьей-то некомпетентности. Саше показалось, что внутри нового директора есть, что-то напоминающее некое хранилище досье на каждого его сотрудника. Множество бумажек, неотвеченных писем, докладных, и сорванных по каким-либо причинам графиков с датами и сроками, наполняли его изнутри таким образом, что ему уже было сложно дышать. Именно от этого он и не горбился, держа свою спину прямо.
- Нет, это неправда. Ничего такого Сергей Михайлович не мог сказать!
- Так, подождите, подождите! Саша отдай ей плоттер! Я вообще не понимаю, почему у вас такая ссора из-за какого-то плоттера!? Не все ли равно у кого он будет стоять? – явно уже назначив виновным в произходящем Сашу, приняв сторону истерической женщины, ответил Развалов, упоминая Красавину в третьем лице.
Та же, как-то в один миг, приобрела победоеносное выражение лица, словно ей сейчас удалось спасти Москву от волны реновации.
- Но ведь это не честно! – словно ребёнок, у которого отняли игрушку, произнёс Саша.
- Честно, не честно! Она женщина, - сказал Развалов, взглянув на Красавину, явно уже боясь того, что и его скоро заберут в рабство к этой сумасшедшей.
Та же, ничего не ответила, ведь по сути своей имела ангельский характер, который никогда бы не менялся у неё в худшую сторону, в минуты душевной слабости, если бы она не потдалась в своё время на уговоры Опле, придти работать в этот, теперь становящийся ей таким враждебным, институт.
Развалову теперь хотелось только одного – решить проблему, как можно быстрее, и не важно, каким способом. Скорее всего тем, который сейчас был самым простым.
Тогда Саша не понимал, что такой принцип решения проблем будет прослеживаться у этого руководителя во всех возникающих перед ним вопросов. Он трусил. И именно от этого шёл на поводу у тех, кто был для него опасен, прежде всего, в данную минуту, при первой же возможности, потом избавляясь от них, как от свидетелей своей слабости. Да, это воистину беспощадный, только из-за трусости, человек.

* * *
Третья мастерская, под руководством Михаила Сергеевича, постепенно теряла свои позиции от совещания к совещанию.
Саша иногда заходил к Никишину и Сиротину в комнату, для того, чтобы поделиться с ними новостями, или наоборот, узнать от них что-то новое. Институт жил бурной, волнующей, жизнью. Количество спокойных дней сокращалось с огромной скоростью. Нервозность обстановке придавалась искусственно, благодаря «умелому» руководству Развалова.
- Добрый день, - с порога поздоровался с ними Саша.
- Привет Сашенька, - ответил руководитель мастерской, Никишин.
- Здорово Саш, - громогласно, заявил главный инженер мастерской Сиротин.
- Ну, как вы тут? Что нового слышно?
- А, что тут может быть нового? Только глупость одна! – ответил Сиротин.
- Невозможно стало на совещаниях Сашенька. Развалов не понимает ничего. Гнобит всех. Сроки нереальные ставит. Причём самостоятельно. Его никто за язык не тянет. Заказчика нашего отпугивает, - пожаловался Никишин.
- Если так дальше пойдет, уйду я от вас. Буду в деревне жить у себя в избушке. Ей Богу лучше и спокойнее будет! - сказал Сиротин.
- А у тебя, как дела? – спросил его Никишин.
- У меня ещё хуже. Михал Сергеевич. Если раньше с меня спрашивали невозможное, но, при этом доверяли, то теперь требуют то же, но недоверие зашкаливает.
- Да, я теперь начинаю понимать твои проблемы. Раньше я не верил тебе, думал, что ты жалуешься попусту. А теперь сам, как видишь, не знаю, что делать. Понимаешь, ПИК, набирает свою проектную контору, из которой постепенно складывается целый холдинг. Институтом, конечно это все не назовешь. Слишком, как-то по-детски у них. Но, не в этом дело. Развалов, сдает им постепенно все позиции. Он нас гнобит, а перед ними стелется. Нельзя так. Он упустит всю свою проектную базу таким образом. Мы потеряем авторство наших секций типовых, наработанных с ДСК 3.
- А вы ещё не поняли? – сказал Саша.
- Что? Что я должен ещё понимать Саша!? – взволнованно спросил Никишин.
- А то, что таким, как Пётр Ильич до лампочки, что он может потерять какое-то там авторство. Он не способен думать о завтрашнем дне. Это яркий представитель одноклеточных организмов. Сейчас таких очень много. Они очень быстро размножились именно по этой причине – примитивности своих форм!
- Нет, ну, этого же не может быть! Никогда не поверю, чтобы директор института, или, кто там он у нас считается, жил только сегодняшним днем! – сказал Никишин, глядя с надеждой на стену напротив себя, с развешенными на ней планшетами с фасадами типовых серий, выпускаемых ранее мастерской.
- А я вот уже ничему не удивляюсь, - сказал Сиротин.
- Так он ещё поговаривает о сокращениях, в связи с достижением пенсионного возраста! – возмутился Никишин.
- Не знаю, как вы все, а я ещё посмотрю недельку, другую, и буду увольняться, - подитожил Сиротин.