Люди и звери

 

               Старый медведь, качаясь от усталости, брёл по улице частного сектора. Голод выгнал его  из тайги. Надеясь на лёгкую добычу, горемыка зашёл в городок. Дома, где можно было раздобыть мелкую живность, встретили дружным громким лаем: каждый двор охранялся здоровым псом, а то и двумя:
«Куда уж там…раздобыть еду… хоть бы ноги унести. Недолго и пулю получить.  Ещё говорят,  что собачья жизнь плохая. Им позавидовать можно: в сытости, в любви хозяйской...  Мысли эти с голодухи:  не променял бы он вольную жизнь ни за какие коврижки.

          Эх! Где она вольная жизнь?! Бывало,  обходишь свои владения под сенью могучих лап кедровника, вдыхаешь всей грудью густой смоляной аромат, замечаешь, как с почтением отступает в тень, в норки, под коряги мелкая лесная живность - знают, кто хозяин тайги. Он без надобности их не тревожил. Зачем? Лес переполнен разнообразной вкуснятиной: малина душистая за версту чувствуется, брусника кисти вишнёвые по пенькам раскидала, смородина ветки, под тяжестью ягод, над говорливым ручьём опустила. Грибов, каких только нет! И мяса не надо, так как хариусом из горного ручья закусишь – вот и сыт. А медок-то, медок! Не жизнь – песня!

          Как не вспомнить беззаботное детство: четыре месяца они с братом нежились в  берлоге под тёплым боком мамки, потягивая густое молочко. Три года хвостиком ходили за ней, учились уму разуму, но и баловства хватало:  боролись, качались на верхушках деревьев, кубарем кувыркались с  горы. Взрослели, мужали, отдалялись друг от друга, вошли в самостоятельную жизнь. Уже не брат, а соперник, со своей территорией, где только он хозяин.

          В конце мая пришло время любить: голова шла кругом от цветочных ароматов, к ним присоединялся призывный запах медведицы. То и дело слышалось рычание собратьев. Но кто мог сравниться с силой, мощью и красотой?! Грозный рык и сильный удар лапой по стволу векового кедра решали исход  соперничества. Вряд ли кто осмелится подставить свою шкуру под крепкие когти десятилетнего самца. Три недели охранял свою любимую, с которой после расставался навсегда. Она каждые три года пестовала очередное потомство, а у него каждый год новые знакомства – так заложено было природой из века в век.»

          Нагулявши за лето хороший запас жира, по холодку мастерил берлогу: передними лапами выгребал лаз, а после углублял и расширял свой зимний дом. Несколько пушистых, мягких хвойных лап устилали ложе. Бывало, что устраивался на зиму под оголившимися корнями берёзы на склоне оврага. Снег периной заботливо укрывал до весны. Почему-то люди думают, что медведи, беспробудно спят и сосут лапу. Это не сон, это – дрёма с чудными воспоминаниями лета. Лапу они не сосут, а смачивают слюной потрескавшуюся кожу. Счастливая жизнь молодого сильного медведя к двадцати годам переходит в старость. А старость, как всем известно, не радость:
 
            «С каждым годом жизнь в лесу становилась хуже и хуже: бездумные люди начали вырубать леса, безжалостно расправляться с его обитателями. Нашествие охотников, грибников и ягодников поражало количеством: в тайгу ринулись  все, кому не лень, у кого был хоть маломальский транспорт. Это ещё полбеды. Беда пришла с пожарами. Звери спасались, кто как мог. Алчные языки пламени настигали испуганных белочек и бурундуков, птицы горели, прикрыв крыльями гнёзда с потомством. Зайцы, соболя, молодняк погибали первыми. Медведи и барсуки задыхались от дыма, многие падали в бурелом, изнемогая от усталости. Стонал лес, дрожала земля под копытами лосей и оленей. Измученные животные искали убежища в чужих лесах, где их никто не ждал:

              «Был бы моложе, нашёл бы берлогу надёжней. А это разве берлога!?» - Разодрал трухлявый пень у корней молодой берёзки и прилёг, голод не давал заснуть. Сквозь дрёму услышал лай собаки, подумалось: «Что за жизнь?! И здесь покоя нет!»  - Медведь поднялся. Перед ним стоял парень. Они оторопело, в упор глядели друг на друга. Молодой охотник потянулся к ружью, стянул его с плеча. Ничего не оставалось, как принять вызов: мишка хорошенько зацепил охотника лапой. Кровь залила ему глаза, кожа местами сползла до подбородка, челюсть повело набок.  И в это время послышался шум мотора. Показались вездесущие путешественники на квадроциклах, которые шастают по тайге, губят огромными колёсами  молодую поросль. Ретировался в чащобу, удобно пристроившись за стволом сосны, стал наблюдать за происходящим. Собачонка кружила вокруг хозяина, осевшего на промёрзшую, едва прикрытую снегом, землю. Двое мужчин остановили технику и подбежали к парню. Медведю было не до них: надо было уносить ноги подобру-поздорову.

  В зимнем лесу с едой было худо. Разве что под корой деревьев найдёшь вредителя, но это не еда. Бывало ничего его не пугало: и лося мог завалить, и волка; да поизносился, года к закату идут, и вынужденное переселение сил не добавило. 
Голод не тётка: гнал его к людям. Долго кружил возле пригородных садов, пока не уловил хлебный запах, туманящий сознание.

           Насыщенный аромат свежеиспечённого хлеба с невообразимой силой притягивал к себе. И он пошёл напролом. Здесь, здесь его спасение! Не пугал ни яркий свет фонарей, ни шум машин, ни страх быть замеченным. Он спешил на запах, который привёл его к большому одноэтажному зданию. Обошёл вокруг него, заглянул в освещённые окна, уставился на лотки с румяными булками: «Вот она - еда! Лапу  протяни и ешь сколько душе угодно!» Кружил вокруг здания, принюхивался, приглядывался, истекал слюной. В изнеможении опустился под окнами пекарни. Сквозь пелену замутнённого сознания видел, как выходили на крыльцо испуганные женщины, жалостно смотрели на него и уходили обратно. Нашлась одна сердобольная: кинула буханку душистого хлеба, да не рассчитала бросок, перелетел хлебушек через голову и укатился к дороге. Дотянуться уже не смог – силы покинули его.
 
              Доблестные полицейские стояли поодаль от полуживого медведя, его когда-то мощное тело всё ещё вызывало страх. Посовещавшись с кем-то по телефону, они не нашли ничего лучшего, как пристрелить из автомата беспомощное животное.  За расправой из окна пекарни наблюдали заплаканные женщины, проклиная безмозглое решение - «убить лежачего».