Второе задание Смирнова осталось невыполненным

1944 год – это последний год фашистской оккупации родной  Белоруссии. Чувствуя свой скорый крах, фашисты, а также их помощники, как только могли, вредили и мстили партизанам, да и всему остальному населению.
Мой взвод дежурил на партизанской заставе в деревне Власовцы. С нами был политрук роты Ромащенко Андрей Трифонович. Стояла тёплая весенняя погода. День заканчивался, и солнышко медленно  клонилось к закату. Мы ждали возвращения с задания наших разведчиков.
Разведчики были на очередном задании в бывшем Бытеньском районе. Ещё не стемнело, и мы увидели возвращавшихся в лагерь разведчиков, а с  ними пришли неизвестные нам мужчина, женщина и девочка лет шести-семи. Заместитель начальника разведки  партизанского отряда Фёдор Николаевич Петрученя подошёл ко мне и сказал:
– «Вот тебе хорошее пополнение! Познакомься!»
Молодой человек представился Смирновым, и сказал, что с ним пришла его семья: жена и дочь. Я невольно обратил внимание на то, что  молодому человеку не было более двадцати лет по внешнему виду, а женщине явно было далеко за тридцать. Я ещё подумал, как это у такого молодого парня  может быть дочь шести-семи лет?
Разведчики познакомили нас, и ушли дальше по своим делам, а незнакомцы остались во взводе. Я предложил семье Смирнова отдыхать после долгого пути. Наш взвод в то время располагался в новом, ещё не достроенном крестьянском доме. Я привёл вновь прибывших людей в дом, показал им, где можно расположиться. Партизаны, которые отдыхали после смены заставы в доме, подошли, чтобы  познакомиться с новичком. Начались взаимные бесконечные расспросы, как и всегда это бывало при пополнении отряда новыми людьми. Солнце давно зашло за лес, но всё ещё было светло. Пришёл в дом политрук роты Ромащенко А.Т. и позвал меня на проверку постов.
 Как только мы отошли от дома, А.Т.Ромащенко спросил у меня:      – «Какое впечатление произвёл на тебя наш новичок? Что ты о нём думаешь?» Я ответил: «Ничего особенного я не могу пока о нём сказать, только я обратил внимание на то, что он выглядит каким-то усталым, растерянным, что ли? Кажется, что он попал не в свою среду».
 Ромащенко А.Т. тут же живо подхватил мои слова:
– «Вот именно каким-то растерянным, чем-то обеспокоенным. Он показался мне человеком, который как бы что-то потерял, у которого нет никакой радости на душе. Я помню себя, когда  впервые пришёл в партизанский отряд. Радости моей не было предела, я понял, что достиг своей цели, что отныне у меня есть возможность отомстить немецким оккупантам с оружием в руках за все их злодеяния, творимые на нашей земле. Или давай вспомним, как ваша подпольная группа влилась в отряд. Сколько было у вас радости, как вы веселились, сколько было разговоров, всевозможных шуток, анекдотов, рассказов и т.д. Сразу всем было понятно, что эти люди пришли именно туда, куда и хотели попасть, что их желание наконец-то исполнилось. А вот по виду Смирнова этого не скажешь. Знаешь что, поручи своим надёжным хлопцам вести за ним незаметное наблюдение. Что-то не нравится мне в этом Смирнове».
Так я и поступил. Поручил двум надёжным партизанам – Жирко Семёну Григорьевичу и Куприянчику Павлу (отчества его не помню) тихонько наблюдать за этой семьёй.
На следующий день наш взвод был снят с заставы. Вместо нас на заставу пришёл другой, а мы возвратились в лагерь. День дали новичкам на обустройство их быта в лагере, а на второй день после нашего возвращения, жену Смирнова направили помогать поварам на кухне. Она сразу же приступила к своим новым обязанностям, а её муж всё ещё находился на отдыхе в нашем взводе.
Прошли сутки, и в наш отряд поступили от связных  достоверные сведения с железнодорожной станции Доманово, на которой раньше работал Смирнов, о том, что Смирнов является немецким  диверсантом, и специально заслан в наш партизанский отряд для совершения диверсии. Сразу же после получения этих сведений Смирнов был арестован и доставлен в особый отдел отряда. В момент ареста жены Смирнова в лагере не было.
В нашем лагере на тот момент находились два партизанских отряда: имени В.М. Молотова и имени А.П.Черткова. Рядом с лагерем были расположены несколько семейных лагерей, а на расстоянии двух километров от нас находился партизанский отряд имени М.Ф.Сильницкого. Все эти отряды входили в одну партизанскую бригаду имени Ф.Э.Дзержинского. По всем соседним отрядам сразу же были разосланы партизанские группы в поисках жены Смирнова. Она оказалась в одном из семейных лагерей, где была арестована и доставлена в особый отдел.
Оказалось, что до прихода в наш отряд Смирнов приехал на железнодорожную станцию Доманово из восточных областей Белоруссии. Вскоре он устроился на работу в качестве железнодорожника и, почти одновременно с этим, «женился» на женщине, которая была намного старше его, и проживала с дочерью от первого брака в деревне Добринёво, рядом с железнодорожной станцией Доманово. Прошло совсем немного времени, и Смирнов сумел наладить связь с партизанами. Удалось это ему без особого труда, так как из деревни Добринёво только в нашем партизанском отряде было более десяти партизан, которые по тем или иным надобностям часто наведывались в родную деревню.
С первых дней знакомства с партизанами Смирнов стал проявлять некоторую «активность». Он  сообщал сведения о графике движения поездов на станции Доманово, передавал гранаты, патроны, правда, в весьма ограниченном количестве. Данные о передвижении поездов и о перевозимых грузах, которые сообщал Смирнов, тщательно проверялись партизанами, и они совпадали со сведениями, поступавшими от других связных, находившихся на соседних железнодорожных станциях. Так постепенно, Смирнов получил полное доверие партизан. Он стал связным нашего партизанского отряда, но длилась его работа, как связного, совсем недолго.  Вскоре он сообщил партизанам, что немцы что-то подозревают, что за ним установлена слежка, что не только его жизнь в опасности, но и жизнь его «жены» и «ребёнка». С каждым днем его жалобы всё нарастали. Он стал настаивать на уходе всей  «семьи» в партизанский отряд.
Надо сказать, что такая ситуация с партизанскими связными возникала довольно часто, это не было чем-то необычным, и всегда партизанское командование шло навстречу людям, действительно попавшим под подозрение немцев. Точно по такому же сценарию развивались события и на этот раз. Получив в очередной раз жалобу от лже-связного Смирнова, командование отряда обсудило этот вопрос и приняло решение срочно забрать связного с его «семьёй» в отряд. Для ускорения решения группе разведчиков, возвращавшейся с задания, было поручено по пути, зайти в Добринёво, и забрать «семью» связного в отряд.
После ареста Смирнова начались допросы. На допросах в особом отделе Смирнов во всём признался. Рассказал, что он является немецким шпионом и диверсантом, что он специально обучался в разведшколе у немцев, как входить в доверие, как устраиваться на новом месте, как проводить диверсии и т.д. Назвал он и свою настоящую фамилию, сказал и о том, что это второе его задание. Рассказал о первом  задании, которое он успешно выполнил на Витебщине, а также и о том, что немцы перебросили его на Брестчину, как диверсанта, имеющего некоторый опыт работы. На вопрос, какое же задание он должен был выполнить в нашем отряде, он ответил, что ему было поручено достать список личного состава партизанского отряда, убить начальника штаба, забрать все находящиеся у него документы, и с ними возвратиться к своим хозяевам. При малейшей возможности ему следовало убить также командира и комиссара отряда. На вопрос о задании для его «жены» Смирнов ответил, что об этом лучше спросить у неё.
 Начался допрос «жены». Она призналась, что получила от немцев задание отравить партизанский отряд, насыпав в котел с едой сильнодействующие отравляющие вещества. А на последовавший затем вопрос, почему это до сих пор не было выполнено, ведь, работая на кухне, она имела не раз такую возможность, ответила, что не имела при себе отравляющих веществ. Она, следуя совету «мужа», предупредившего её о возможном обыске при поступлении в партизанский отряд, оставила их в деревне Добринёво. Спрятаны они были надёжно, в укромном месте. Партизаны хотели было воспользоваться этими ядами, с той же целью, чтобы они попали в котёл собственных хозяев – немцев. Допрашиваемой был задан вопрос: «Можете ли вы принести эти вещества в отряд?» Она сразу же согласилась пойти за ними в деревню Добринево. Для сопровождения «жены» Смирнова в деревню Добринёво и обратно были посланы два партизана: житель этой же деревни Петрученя Фёдор Николаевич и мой брат Лукашевич Иван Корнеевич.
 По пути следования, уже под самой деревней Добринёво «жена» Смирнова предприняла попытку побега, пользуясь ночной темнотой. Она внезапно бросилась в заросли кустов, партизаны открыли по ней огонь, и «жена» Смирнова была на месте сражена двумя меткими выстрелами сопровождавших её партизан.
 В сложившейся ситуации нам было жаль только ребёнка, которого глупая мать осиротила, променяв своё родное дитя на немецкого шпиона и диверсанта. Трудно сказать, на что рассчитывала  женщина, согласившись сотрудничать с немцами. Ясно было только одно: решившись на такой шаг, она меньше всего думала о дальнейшей судьбе  малолетней дочери. Девочка, которой сказали, что её мама погибла на задании, была удочерена добрыми пожилыми  людьми, и находилась с ними в семейном лагере до освобождения частями Советской Армии Ивацевичского района.
После очередного допроса Смирнова заперли в землянку, которая была приспособлена для подобных целей. Снаружи землянка закрывалась надёжной дверью с крепким засовом. Для охраны арестованного был поставлен часовой – молодой партизан родом из деревни Долгая  –  Басалай Николай Фёдорович.
Как только Смирнов убедился, что у двери никого, кроме часового нет, он тут же начал просить часового отпустить его. Обещал озолотить его, дать денег столько, сколько тот пожелает, плакал, рыдал и называл часового самыми ласковыми словами, только чтобы тот освободил его из-под ареста. Эти попытки повлиять на часового были неоднократными. Наконец, Смирнов убедился, что все его мольбы остались без внимания. Смирнов перестал умолять часового, успокоился, и в землянке наступила тишина.
Несколько раз в течение ночи часовой обходил землянку, внимательно осматривал её, опасаясь подкопа, но ничего подозрительного не заметил. Как только рассвело, пришли партизаны за арестованным и спросили у часового, как Смирнов вёл себя ночью. Басалай Н.Ф. рассказал им, как прошла ночь, как арестант просил отпустить его, а потом затих, скорее всего, уснул. Начальник особого отдела приказал разбудить арестованного, мол, хватит ему спать.
 Открыл часовой дверь землянки и позвал арестованного: «Выходи!» А в ответ – ни одного звука, полная тишина. Партизаны вошли в землянку, а там никого не оказалось…
Начальник особого отдела набросился на часового:
– «Где арестованный, зачем ты его отпустил? Сам пойдёшь под трибунал! Почему ты так поступил?» и так далее. Бедный часовой доказывал, что он ночью глаз не сомкнул и постоянно ходил вокруг землянки. Он ничего подозрительного не заметил, за всю ночь ни разу не присел. Часовой настаивал на том, что не мог арестованный убежать. Обошли партизаны землянку несколько раз вокруг, никаких следов подкопа или какой-нибудь лазейки не обнаружили. Остановились в полном недоумении, стали между собой совещаться, куда мог подеваться арестованный, не мог же он испариться или провалиться сквозь землю. Как только кто-то произнёс эти слова: «провалиться сквозь землю», сразу всех осенило, что арестованный мог сам себя закопать в землянке. Бросились в землянку, стали тщательно осматривать земляной пол. Догадка партизан подтвердилась: арестованный сам себя закопал в одном из углов землянки, под нарами, оставив только малюсенькое отверстие для воздуха под самой стеной землянки, прикрытое соломой, которое невозможно было сразу обнаружить.
Это был его последний шанс на спасение, который был рассчитан на оплошность партизан. Он надеялся, что, не обнаружив арестованного в землянке, «особист» сразу же арестует часового, уведёт его на допрос в особый отдел, а он спокойно уйдёт в лес в этот момент. Хитроумная уловка не удалась, пришлось отвечать по законам военного времени. По приказу командира партизанского отряда немецкий шпион и диверсант Смирнов был расстрелян.
К сожалению, далеко не все фашистские прислужники понесли заслуженное наказание.
К ноябрю 1942 года наша группа оказалась вне всякой связи с другими партизанскими отрядами. В это время группа М.Г.Артёменко партизанского отряда №112 ушла на выполнение боевого задания в неизвестном направлении. Иногда обстоятельства складывались так, что партизаны жили со своими семьями, а собирались в группу только для выполнения очередного задания. Не хватало землянок для отдельного проживания партизанам. Было проведено очередное собрание, на котором приняли решение построить  семейным хоть какое-то временное жильё в лесах, а всем боеспособным мужчинам построить отдельный лагерь, чтобы жить компактно и действовать более решительно. Сейчас, в мирное время невозможно себе представить, с какими трудностями приходилось вести это строительство. Каждый гвоздь надо было где-то найти, каждый инструмент надо было доставить в отряд. А сколько сил и времени надо было затратить на ручную валку и обработку леса, об этом можно написать не один том. Но деваться-то было некуда. Впереди была зима, которую предстояло пережить в лесах. Строительство лагеря стало первой  жизненной необходимостью.
С этой целью три семьи: Жирко Григория Семеновича, Климова Авраама Васильевича и моих родителей объединились, и решили построить большой утеплённый шалаш в Раздяловских лесах, в урочище Сучок. Девять взрослых мужчин дружно взялись за работу. К вечеру шалаш почти был построен. Оставалось навесить дверь и привезти немного кирпича, чтобы с целью противопожарной безопасности обложить им место, где должен быть очаг. День закончился, и наши строители отправились на свою прежнюю базу в урочище Скоромное.
На пути следования в урочище Бончина мы встретили нашего односельчанина Ярмоловича Павла Семеновича. Остановились, поздоровались. Жирко Г.С. обратился к нему с вопросом: «А ты, Павел, зачем здесь бродишь?» На этот вопрос Ярмолович П.С. ответил нам, что он временно проживает в деревне Сомино, но это становится всё опаснее, вот он и решил построить где-нибудь в лесу землянку для  семьи. На этом разговор закончился, мы попрощались и ушли.
 Прошли мы немногим более одного километра, и вдруг, мой отец Корней Иванович сказал нам:
– «Нет, ребята, не ищет он место для строительства собственной землянки, у него совсем иная задача! Я думаю, что ему надо узнать, кто и  где строит землянки!» Вся наша группа стала дружно возражать против  мнения отца, оправдывать Ярмоловича П.С., ссылаясь на страшное время и тяжёлое положение, в котором все мы тогда находились. Немного поспорив, двинулись дальше.
 В полном молчании мы прошли ещё несколько километров, и опять мой отец поднял этот вопрос и твердо заявил, что Ярмолович П.С. не место для своей землянки ищет, а выясняет месторасположение партизан. И опять он нас не убедил в своей правоте, почти все стали возражать против слов отца. Кто-то из нас сказал, что сейчас люди очень растеряны и  не знают, куда им деваться,  что делать дальше. Разговор наш был закончен, но мой отец твёрдо был уверен в  правоте, и негативного мнения о П.С.Ярмоловиче не поменял.
На следующий день с Жирко Семёном Григорьевичем и моим братом Иваном я ушёл в свою группу. Вместе с другими партизанами мы построили новую большую землянку, в которой и жили до вступления в группу М.Г.Артёменко партизанского отряда №112. Семьи же наши оставались в Раздяловских лесах в утеплённом шалаше.
К счастью моих родителей, а также семей, которые с ними проживали, неожиданно, в конце ноября 1942 года наступили очень морозные ночи, что крайне редко случается в это время года в наших местах. В шалаше жить стало невозможно, и три семьи вокруг Выгоновского озера переехали в деревню Святица. Там они и жили у знакомых до марта 1943 года.
 Когда зимой начались морозы, и установилась санная дорога, мы, уже, будучи в партизанском отряде, узнали, что немцы и полицейские приезжали в Раздяловские леса, в урочище Сучок, где и проживали наши семьи до переезда в Святицу.  Они были очень разочарованы, что не застали там никого, изрешетили всё огнём из пулемётов и автоматов, и уехали несолоно хлебавши. Вспомнили мы тогда наши споры из-за П.С.Ярмоловича с моим отцом. А ведь отец-то был тогда прав!
Прошло много времени. Закончилась война. Постепенно начали возвращаться из Германии фашистские прислужники, которые уходили вместе с немцами в 1944 году. К тому времени я жил со своей семьей в Телеханах. Родители мои остались жить в родных Выгонощах. Как-то пришёл к нам в Телеханы мой отец и рассказал, что из Германии в Выгонощи вернулся Гордейчик Степан Дмитриевич.
– «Как ты думаешь, может быть, стоит мне с ним поговорить, чтобы узнать, кто посылал П.С.Ярмоловича в лес разведать, где кто строит землянки?» – спросил отец. Я с ним согласился и попросил, чтобы он сообщил мне результат разговора. Отец ушёл. Лично сам Гордейчик С.Д. при немцах ничем крамольным не занимался, в отличие от его сына Василия. Тот был самым наглым и бесчеловечным полицейским. Однажды, ещё в самом начале войны возле деревни Выгонощи он встретил двух молодых евреек, которые пробирались на восток. Этот негодяй приказал девушкам, угрожая им оружием, раздеться догола, и в таком виде отпустил. Брат Гордейчика Игнат Дмитриевич, был бургомистром в Телеханах при буржуазно-помещичьей Польше. Отец мой предполагал, что вероятнее всего, Ярмолович П.С. и был послан в лес бывшим бургомистром. Предположение это строилось на том основании, что при буржуазно-помещичьей Польше Гордейчик И.Д. был в подполье, а затем выдал дефензиве своих товарищей,  за что и получил хорошую должность. Вскоре отец опять пришёл к нам и сказал, что Гордейчик С.Д. ничего не знал о задании Ярмоловича П.С.
В конце 1954 года я должен был уезжать на учебу в Пинский сельскохозяйственный техникум на три года. Вечером зашли к нам два бывших подпольщика Климов Дмитрий Климентьевич и Шабатько Григорий Филиппович. Жена моя быстро накрыла на стол по поводу встречи, да и предстоящего отъезда на учёбу. Не обошлось и без чарки. Начались воспоминания о партизанском прошлом. Зашёл разговор о расстрелянном пустом семейном шалаше в Раздяловских лесах. Как только упомянул я фамилию Ярмоловича П.С., как  Шабатько Г.Ф. сразу же вспомнил, что этот же Ярмолович и у них в урочище Лунево тоже искал хорошее место для строительства землянки. А на следующий день туда нагрянули немцы и полицейские. К счастью, в ту же ночь их семейный лагерь снялся с этого места и перебазировался на Дубовую грядку. На рассвете выпал снег, который хорошо скрыл все следы.
 Наша подпольная группа знала, что часть семейного лагеря находилась в урочище Лунёво. В тот же день, после того, как там побывали немцы и полицейские, не помню уже по какой надобности, мы  тоже зашли в лагерь. Мы знали, что там жили шесть семей и два бывших окруженца, которые их охраняли.
 Подходя к семейному шалашу, мы обратили внимание на то, что вокруг него на свежевыпавшем снегу, очень много характерных для немцев следов сапог с гвоздями. Следы были очень чёткими, свежими, они хорошо отпечатались на снегу. Мы насторожились, стали внимательно осматриваться вокруг, прислушиваться. Обошли и лес, расположенный рядом с лагерем. Ничего подозрительного не обнаружили, не было ни пятен крови, никаких иных следов, кроме следов сапог непрошенных «гостей». Заглянув в шалаш, увидели только погасшие угли. Мы догадались, что никто из семейного лагеря не пострадал.
Мы, конечно, не знали, что лагерь снялся с этого места ещё ночью, не дожидаясь прихода немцев и полицейских. Кто приводил в эти места немцев и полицейских, так и осталось неизвестным, но вывод напрашивается сам: тот, кто знал о месторасположении семейных лагерей партизан в урочищах Сучок и Лунёво. У меня не было никаких сомнений, что это было делом рук Ярмоловича П.С., который так и не нашёл ни в одном лесу подходящего места для строительства собственной землянки. Всю войну он прожил в деревенском доме у родственников в деревне Сомино. В землянке он не нуждался. К счастью,  все эти случаи обошлись без жертв, но был и другой результат предательской работы.
На лесничёвке Стрелово по доносу такого же предателя, как Ярмолович П.С., немцами и полицейскими было уничтожено три семьи жителей деревни Выгонощи: Ковалевича Михаила и его дочери с детьми, Куратник Ольги Михайловны и стариков Петруковичей. Из близких родственников Ярмоловича П.С. никто в чёрной полиции у немцев не служил, это внушало партизанам доверие и к нему. Он не вызывал никаких подозрений, что способствовало хорошему исполнению им своей предательской роли. К его характеристике стоит добавить то, что он обладал незаурядными актерскими способностями. Начав строительство нового дома, Ярмолович П.С. часто обращался с разными просьбами в Телеханский райисполком и другие районные организации. Прежде, чем идти туда, он брал самую старую грязную фуфайку, вытягивал крючком из дыр на ней клочья ваты, надевал её и тем самым демонстрировал: смотрите, какой я бедный! Тот, кто привлекал его к провокаторской работе, прекрасно справился со своей работой!
 На войне, в экстремальных условиях, каждый невольно проявляет свою сущность. И порой, среди прекрасных лиц патриотов нашей Родины, не пожалевших ради её спасения собственной жизни, нет-нет да и промелькнёт звериный оскал предателя и труса, потомка библейского Иуды. Вспомним слова Юлиуса Фучика: «Люди! Будьте бдительны!»