Тьма на пороге. Глава 4

Спортзал. Бессмысленные разговоры



Жилы на шее Хоменко выступают так, словно это он, а не я поднимает тяжеленую штангу. Впрочем, судя по полубезумному взгляду Егора, сейчас он находится в шаге от того, чтобы отобрать у меня железяку и самостоятельно толкать её к голубому потолку. Ну, чтобы проверить, способен ли он на это вообще.
Лично я в этом сомневаюсь.
Впрочем, сейчас я сомневаюсь во всём. В башке до сих пор стоит холодная стена какого-то необычайно плотного тумана, а в груди поселилась и жжёт тяжёлая боль. Даже не знаю, как это объяснить сточки зрения здравого смысла. Ведь было же понятно, что Вареник меня бросила, покинула в самую трудную, для меня, минуту. Как это назвать, если не предательством?
И вдруг выяснилось, что любимая предала меня много раньше. Натурально изменяла и при этом спокойно жила рядом, радовалась, шутила и целовала.
В любви признавалась…
Я скрежещу зубами и токаю штангу вверх. В этот момент мне кажется, что снаряд не весит ровным счётом ничего. Егорову очень повезло, что его до сих пор никто не может найти. Боюсь, если бы я узнал, что ублюдок находится где-то, в пределах досягаемости, то не удержался бы и рванул к нему. И плевать на охрану, ошейник и прочие преграды.
Сейчас этот гад для меня – олицетворение всего зла в мире, хуже мутантов и прочих гадов, обитающих за городом.
Он отнял мою любимую и заставил Настю превратить меня в чудовище.
Ещё один толчок и штанга едва не улетает к потолку
- Давай накинем ещё! – бормочет Егор. Глаза у него пылают. – Десяточку накинем, а?
- Валяй, - кажется, зубы вот-вот начнут рассыпаться в порошок. – Тебе-то чего за прикол?
- А может я того, - Хоменко накидывает с каждой стороны по «блинчику», - тоже попрошу, чтобы мне укольчик забабахали.
- Тебе штангой приложить? – боже, а ведь вроде как взрослый человек! Да и мутантов же на дух не переносит. – Егор, ты что думаешь, оно того стоит?
- Не знаю, не знаю, - кажется, товарищ не слышит, что я ему говорю. Ну да, с таким-то ветром в голове. Давай, жми! Эх, видел бы это наш тренер…
В том-то и дело, что показывать меня разрешено только тем, к то в теме. А это, если не считать пиджаков, очень ограниченный контингент. И практически весь он, сейчас собрался в этом зале. Один вон пожирает меня сейчас бешеным взором и потирает рук. Федя сидит за столиком в углу и сравнивает какие-то картинки на паре планшетов. Со своего места я вижу, как Молчанов морщится и трёт затылок, точно у него болит голова.
И ещё парочка допущенных к телу уже некоторое время перестала имитировать активную тренировку и вполголоса беседуют. Насколько я понимаю, их разговор достаточно личный, поэтому женщины удалились в противоположный от Феди угол. Там, как им кажется, их никто не сможет подслушать.
Но мои новые распроклятые способности позволяют, в том числе и слышать на больших расстояниях. Если бы ещё не натужное дыхание Хоменко. Нет, ну реально непонятно, кто из нас поднимает штангу.
Я токаю снаряд и прислушиваюсь. Мне действительно интересно. По ходу, Настенька – истинный кладезь всевозможных тайн и секретов. Подумать только, всё время знать, что твоего бывшего парня превращают в монстра, а его жену охмуряет другой мужчина и ни разу даже вида не показать! Как сказал Папа, тяжело взглянув на Михальчук: «Я бы против тебя в покер играть не стал.» Зина ничего не сказала, но её взгляд был весьма красноречив.
- Круто! - бурчит Егор, но я его уже не слушаю.
- Ты же не просто так тогда проговорилась, - голос Нади кажется спокойным, но я слышу, как через это видимое спокойствие рвётся натянутая струна. То ли тревога, то ли – бешенство. – Ведь так?
- С чего ты это взяла? – Настия тоже спокойна, едва ли не расслаблена. И это – тоже фальшь, маска, но что под ней я понять не могу. Ну да, покер, такие дела.
- Потому что я начала тебя немного понимать, - Надя хмыкает. – Ты – не из тех, кто способен ляпнуть языком, не подумав, а после – ой, ой, не то врывалось.
- Ты меня поняла? – кажется в голосе Михальчук звучит открытое презрение. – Да ты со мной практически не общалась. Если не считать того подарочка.
- За это – прости, - Надя обманывает: ей не жаль того, что она сделала. – И всё же, так бывает. И про эту б…дь ты не просто так проговорилась, а специально, в нужный момент. Правда, похоже ты не ожидала, что на Лёню это подействует так сильно. Ведь так?
- Специально? – кажется Настя недоумевает, но в её вопросе звучат совсем иные нотки. Похоже на усталость. У меня в висках стучит так, что кажется: ещё немного и череп лопнет. – Ну и зачем же мне это нужно, гений дедукции? Или у тебя уже крышу рвёт на почве конспирологии? Готова видеть во мне средоточие всех зловещих заговоров нашего мира? Повторю для тупых: идея с Лёней была не моя. Да, выполняла приказ, о чём и тогда и сейчас искренне сожалела. Думаю, об этой глупости стану жалеть до самой смерти, но идея – не моя.
- Ну ещё бы, сама-то ты – белая и пушистая фея! – шипит Надя. Мне кажется или она скрипит зубами?
- Ну, ещё десяточку, - бормочет Егор, когда я опускаю штангу. Не понимаю, о чём он говорит: в башке стоит такой жар, словно там пылает солнце. Слышу звон. – Давай!
- Нет, не белая, не пушистая. – Некоторое время никто ничего не говорит. Краем глаза вижу, как Надя и Настя смотрят друг на друга. Руки Михальчук сложены на груди, а Кротова упирает кулаки в бёдра. Такое ощущение, что эти двое вот-вот вцепятся друг другу в глотку. – Но не надо и делать из меня исчадие ада. Тем более сейчас, когда я на вашей стороне.
- Меня терзают смутные сомнения, - ворчит Надежда и медленно отирает ладони о штаны. Под аккомпанемент стука в ушах я толкаю штангу вверх. Почти не ощущаю веса. Егор точно добавлял? – А по поводу того, что я сказала…Лёня очень сильно любил эту паскуду и может быть даже сейчас…Ну, после того, как на бросила его…
- Возможно, - соглашается Настя. Вот сейчас с её голос точно что-то не так. – Психотип у него такой. Жаль, что у нас с ним тогда не вышло. Сейчас имела бы самого верного мужа на свете.
- А хотела? – тихо спрашивает Надя. – Тогда, сейчас, не важно.
Михальчук молчит. Сейчас она смотрит в пол. А вот Надя буквально пожирает собеседницу взглядом. Я не понимаю, в чём смысл этого разговора: какого хрена эти две перемываю кости мне и …Ватрушке. Привычное ласковое прозвище не ложится на язык, почему-то сейчас оно воспринимается с душком плесени, точно некогда годный любимый продукт начал разлагаться. От этого вновь болит в груди, и я снова ощущаю, как падаю в бездну. Не хватало ещё сейчас взять и отрубиться. Скриплю зубами и толкаю штангу.
- Класс! – бормочет Егор и его голос быстро отдаляется, словно Хоменко стоит на перроне, а меня уносит скорый поезд. – Ещё десяточку?
Плевать, хоть двадцаточку. Мне не до этого.
- Значит, я правильно догадалась, - в голосе Нади звучит удовлетворение. Вроде бы она даже улыбается, вот только улыбка больше смахивает на гримасу злости и страдания. – Решила, под шумок, себе прибрать?
Этот дурацкий разговор напоминает диалоги из тех мелодрам, которые обожала смотреть Варя. И я бы мог посмеяться, если бы всё это не касалось меня. А так…Стук в висках и боль в груди превращают банальную разборку двух женщин в нечто особое. По крайней мере, для меня.
Егор заканчивает возиться с «блинами», и я толкаю штангу. Веса в ней нет, словно я просто поднимаю руки. Только в глазах всё краснеет, а стук в висках становится громче.
- А ты никак надеешься, что Лёня поведётся на твои борщи и пельмешки? – В голосе Насти неприкрытая злоба, которая граничит с ненавистью. Собеседницы решили отбросить притворное миролюбие. Сейчас – это две хищницы, готовые пустить кровь за вожделенную добычу.
За меня.
Вот только, чёрт побери, никто из них не удосужился поинтересоваться у самой добычи: нужно ли оно ей.
Нет, не нужно. Я не хочу вновь к кому-то привыкать, открывать душу и доверять. Чересчур больно, когда тебе разрывают грудь и тыкают палкой в сердце. Нет, не хочу!
Штанга висит прямо перед глазами. Блестящая, словно ёлочная игрушка и такая же лёгкая. Стук в голове кажется грохотом близкой грозы и вроде как через этот гром ничего не должно проникать. Но я по-прежнему слышу разговор двух женщин.
- Пельмешки? Да хоть бы и пельмешки! – вот сейчас ощущается, что Надя из последних сил сдерживается, чтобы не врезать собеседнице. - Ты видимо не в состоянии сообразить своей тупой башкой, что Лёне сейчас нужно больше всего?
- Ну и что же, просвети тупую, - Анастасия усмехается. В её усмешке презрение становится огромным, как вселенная. – Ты же так много знаешь о том, что нужно мужчинам. Я, если что, читала твоё личное дело.
- Ну понятно, как же такая крыса, как ты и не сунет свой нос в грязное бельё!
Вроде бы что-то бормочет Егор, но я его не слышу. Блестит штанга над головой, громыхают отзвуки близкого грома, и кто-то ведёт холодными пальцами по моей обнажённой груди. Слышен тихий насмешливый голос: «Смотри, слушай и думай. Решай, с кем ты хочешь остаться. С этими?»
Кажется, я вижу сон наяву. Но я удивлён не странному ощущению. Странно другое: неужели у образцово-показательной Нади есть какие-то скелеты в шкафу? А с другой стороны, если подумать: что я вообще про неё знаю? Что я знаю про Егора? Как-то так получилось, что работа и личная жизнь в равных пропорциях заполнили всё моё существование, не оставив места для чего-то ещё. И к чему это привело?
Я потерял одно и едва не утратил другое. Что осталось бы в сухом остатке? Ни-хре-на! Если хорошенько подумать, то Леонид Громов – совершенно неинтересный человек. Ограниченный, даже. Неужели за такого стоит ломать копья?
Но женщины продолжают.
- Грязное бельё? Ты так это называешь? Ну-ну. Однако же, вернёмся к нашим жизненным ценностям. И что же ты собираешься предлагать, в качестве эдемского яблока? Ну, нашему Адаму, лишившемуся Евы.
- Обычную человеческую жизнь. То, чего он всё время так сильно хотел. Почему и выбрал эту…дрянь.
-Ну, то что дрянь, тут не поспоришь.
Первый раз собеседницы в чём-согласны одна с другой. А мне режет грудь острая боль, будто кто-то ткнул туда ножом и раскачивает оружие из стороны в сторону. Нет, я не могу понять и принять происходящее. Проще смириться с том, что я стал монстром, опасным для людей, чем допустить, что та, кого я считал самым близким человеком, так поступила со мной.
- Значит ты уже успела придумать, что именно я ничего подобного Лёне предложить не смогу, так? – в голосе Анастасии звучит то ли сомнение, то ли отзвук глубокого раздумья. – Потому что я под колпаком, как и твой разлюбезный Громов?
- Мой? Ха! Типа для тебя он не твой. – Настя мычит что-то неразборчивое. – Вот и помалкивай. Нет, не потому. Просто ты не в состоянии хоть кого-то сделать счастливым вообще.
 Много ты во мне понимаешь!
- Много. Ты даже себя не смогла сделать счастливой, что уж тут говорить о других. В погоне за хрен пойми чем, ты угробила свою жизнь, жизнь Лёни и чёрт знает кого ещё. Я не читала твоё досье, да и не стала бы, даже если бы получила такую возможность, но думаю там точно есть что-то эдакое.
- Заткнись! Заткнись! Ты ни хрена про меня не знаешь!
Штанга с диким звоном отлетает на пару метров в сторону, а Егор отпрыгивает назад и приседает, выставив руки перед собой. На лице Хоменко – неподдельный ужас. Такое ощущение, будто товарищ вот-вот бросится наутёк.
Спорщицы смотрят на меня и их лица бледны, до синевы. Не думаю, будто в этом повинен испуг из-за отлетевшей штанги.
- Какого дьявола тут происходит? – Федя уже рядом и быстро окидывает взглядом нашу компанию. Потом тяжело вздыхает. – Ребята, понимаю, что обстановка – напряжённее некуда, но…Блин, давайте поубиваем друг друга; легче кому-нибудь станет, а? – он пинает ногой штангу. – Егор, ты совсем сбрендил, столько накидывать? Ладно у Лёни в башке непонятно какие тараканы шастают, но ты же должен меру знать. Таким весом слона задавить можно.
- Эксперимент, - вяло ворчит Хоменко. Испуг мало-помалу сходит с его физиономии.
Я медленно поднимаюсь и смотрю на женщин. Они смотрят на меня и расходятся прочь друг от друга. Всё, брэк. Ничья. Пока что.
- Папа прислал план операции. - Федя качает головой. - Обнаружили несколько проходов в норы под городом. Есть достаточно крупные, куда можно пролезть.
- Сколько групп принимает участие в операции? – усталость медленно наполняет мышцы, точно отравленная жидкость чистый сосуд.
- А ты как думаешь? – Федя криво усмехается. - Смешной…Целая одна. Наша. Собираемся.