Город

   Этот город неотделим от твоих воспоминаний. Сырой осенний воздух пропитан ими. Они давно отцвели и пожухли, они падают с деревьев рыжими листьями и болезненно корчатся в лужах. И даже весной, разбухшие от тяжести, они продолжают гнить в водостоках.
 
   Этот город содержит в себе множество архетипов, самых родных и сокровенных образов, невысказанных слов. В грохоте приближающегося трамвая, ослепительно красном на солнце, в скрипе ржавых качелей на детской площадке, в сумасшедшей бабке, танцующей рядом с  кафе в центре города под какую-то свою внутреннюю музыку.
 
   Ты никогда не сможешь смотреть на него восторженными глазами туриста.
      
   В этом метро ты каждый день добираешься на работу и с работы, окруженный одними и теми же людьми, словно нанятыми актерами из местного театра. По дороге к метро мимо тебя пройдет уверенной походкой однорукий парень – ты как всегда немного смутишься при виде пустого рукава. Ты непременно зайдешь в вагон одновременно с бодрым седым мужичком, похожим на интеллигентного европейского инженера в тот момент, когда вроде уже заработал себе достойную пенсию, но  внезапно вспомнил, что уже тридцать лет трудишься на заводе в Самаре и вот прямо сейчас опаздываешь на работу . Ты точно знаешь, что он зайдет именно во второй вагон, знаешь, на какое место он сядет. Знаешь, что две женщины средних лет в деловых костюмах, приехавшие на этом поезде на конечную станцию, будут сидеть в этом же вагоне напротив седовласого мужчины, и не выйдут, пока основной поток людей не пройдет. И каждый раз ты боишься, что сегодня женщины в деловых костюмах разминутся с бодрым европейским инженером и не пожелают ему доброго дня – будто из-за этого что-то сломается в твоем будничном театре. Автобус с актерами перевернулся, спектакль сорван, расходимся. Верните билеты, я же заплатил.
 
    А по дороге от метро до работы ты как обычно встретишь на полпути слепую девушку с собакой-поводырем. На девушке будет серое пальто в клетку и синий  вязаный шарф. Осень пришла.
   
    А вот по этому маршруту ты пять лет ездила в университет, расплющенная толпой, вжатая лицом в стекло трамвая, чтобы через несколько остановок бежать, запыхавшись, на пары, допивая на ходу горячий пятирублевый чай из пластикового стаканчика, обжигая язык.
   
    В этом городе будто кто-то постоянно идет за тобой по пятам, дышит тебе в спину. Сидит напротив тебя в пустом кафе, когда ты садишься за столик одна, чтобы выпить чашку кофе по дороге с работы.  Это раздражает как коричневая, въедливая грязь на краях немытой чашки, как накипь.
   
    Этот город впитал в себя миллионы отмерших частиц твоей кожи, которые ты счесываешь с себя, множество твоих выпавших ресниц, частичек ногтей, рыжих волос, которые ты оставляешь в креслах кафе, залах ожидания в аэропорту, офисном стуле, больничной койке. В этом городе так много уже твоих клеток, что на какую-то часть он уже состоит из тебя, ты уже встроился в его клеточную структуру. Отмершие частички тебя становятся пылью, которая оседает на стенах зданий, трамвайных остановках, уличных котах, прохожих, они разносят ее по всему городу.
 
    А если представить, что из всех твоих частичек, которые ты оставил здесь за тридцать лет, можно было бы собрать еще одного такого же человека, как ты? А если он уже существует? И это именно вторая версия тебя ходит за тобой по пятам, дышит в спину и присаживается напротив тебя за столик, когда ты пьешь кофе в одиночестве.
 
    Все твои отчаянные порывы, влюбленности и безумства, серая зловонная  тоска,  веселые праздники, спрятанные под ржавчиной будней, которую ты изо дня в день царапаешь ногтями, издавая мерзкий металлический скрежет, твое несбывшееся и несбыточное, все бережно хранимые или пылящиеся в глубине темного чердака воспоминания, дурные стихи,  все откровенные, стыдные сны – это ведь те же отмершие частицы кожи и волос, и ты чешешься до крови, пытаясь от них освободиться, но это так не работает. И тогда ты берешь дорожную сумку, кидаешь в нее вещи, и уезжаешь на выходные в Казань, или на неделю в Питер.
   
   Потому что в твоем городе твои воспоминания, радости, неудачи и несбывшиеся мечты, накапливаясь, никуда не деваются, и также, как пыль, оседают на деревьях, крышах, лицах людей. И так же смешиваются с городом, и он еще больше становится устаревшей версией тебя, недружелюбно уставившейся на версию обновленную. И тебе становится в нем трудно дышать.
 
   Ты уезжаешь на выходные из родного города, как душа оставляет опостылевшее тело ночью, путешествуя по миру снов.
 
   И тебя встречают яркие огни чужого города, новые ритмы, энергии, запахи, люди, атмосфера, воздух, еще не отравленный твоим ментальным мусором, еще воспринимаемый свежо и ярко, ведь он не состоит частично из тебя. Возможно, тебя ждет номер в уютной гостинице, или съемная квартира с идеальным порядком и свежим постельным бельем. И ты гуляешь, упиваясь привкусом тайного свидания, запретной встречи.
 
   И кругом мчатся машины, фонари горят пронзительно, как глаза религиозного фанатика, толпы шумных, разноцветно одетых людей, запах кофе, свежей выпечки, духов.  Броские вывески магазинов. Смешные, причудливые названия баров. Все резкое, четкое, объемное, яркое, выпуклое, вкусно пахнущее. Сенсорное пиршество. Ты идешь по центральной пешеходной улице, как блаженный, в дурацком полосатом шарфе, широко раскрыв глаза, с фотоаппаратом на  широком ремне, болтающимся где-то на уровне бедер. Ты запомнишь этот город красивым и сказочным просто потому, что никогда не будешь в нем жить. Как был бы красив и правилен ты сам, если бы никогда в себе не жил.
 
   И потом, вернувшись, будешь говорить друзьям: «Вот это, я понимаю – город! А у нас так… большая деревня.»
   
   И после, в понедельник, под звук дождя, ты возвращаешься в родной город, как душа возвращается в тело. Тело, которое болеет, стареет, деформируется, страдает от неухоженности, грязи, излишеств в еде и алкоголе, плохой экологии, носит внутри опухоли, а снаружи – шрамы, морщины и седые волосы.
 
   И где-то уже на въезде в твой город, где черные вороны густо облепили огромные буквы «Добро пожаловать!», тебя уже заждалась твоя прошедшая версия, криво слепленная из оставленных здесь твоих микрочастичек, живущая и дышащая за счет твоих безнадежно протухших эмоций, ошибок и надежд, кормящаяся плотью твоих старых страхов. Твой персональный монстр зовет тебя свистом холодного ветра, треплющего лохмотья на рваной ухмылке огородных пугал.
 
   И когда ты снова возвращаешься в этот город, заходишь в старое кафе и сидишь там в одиночестве, твой личный Франкенштейн будет сидеть рядом с тобой, ты будешь его чувствовать. Ты будешь смотреть в запотевшее от дождя окно,  а он – на тебя. И здесь вас всегда будет двое. Он – созданный тобой, прожитый тобой, отвергнутый тобой. Ты давно его перерос. Ты можешь отворачиваться от него, стыдиться того, какой он скрюченный, как криво и уродливо свисают лоскуты кожи с его щек. Как поумневший с годами седой отец стыдится сына, послушно, шаг за шагом, повторяющего все его былые ошибки и грешки. Вы никогда не будете равны. Каждый день он обрастает новыми слоями знаний, архетипов, пыли, частиц кожи, ногтей, болью, их все больше и больше, и ходить ему все тяжелее. И он совсем скоро станет равен тебе сегодняшнему. Но ты-то будешь уже завтрашним. И ты снова его предашь, и в который раз от него отречешься.
   
   И как будто бы в этом городе много всего поменялось, много построили, заменили, отреставрировали. Но ты видишь чуть глубже, ты видишь сквозь украшения, слои новой краски, ты чувствуешь, что, по сути, ничего не поменялось.  Ты живешь в том же самом городе своего детства. Это все те же самые дома, парки, трамваи. Вот здесь было дешевое кафе, сюда вы часто бегали студентами. Вот на этой детской площадке был большой деревянный корабль, и нам можно было плавать куда захочешь, если только у тебя есть воображение. А помнишь, десять лет назад тут был светофор?..
   
   Сквозь новые дороги, свежеотреставрированные исторические здания, яркие клумбы, нарядные храмы, просвечивает остов, суть этого города. Ветхий, ржавый, изъеденный остов.
 
   Ведь все это – просто декорации. Как на старых, полуразрушенных домах, пугающих туристов своими черными оголенным остатками, просто вешают спереди полотна с нарисованными на них красивыми домиками, а если подойдешь ближе – сквозь полотно явственно просвечивает уродливый обгоревший  дом.  Ты видишь, как черный пушистый кот юрко нырнул за полотно с нарисованным фасадом, и деловито засеменил куда-то в пустоту. Так вот ты какой, сказочный житель этих несуществующих милых домиков. Возможно, все это хитрая схема, и есть еще и третий, потаенный слой, и за полотном разрушенные дома превращаются по ночам в роскошные квартиры, где представители нечистой силы собираются и обсуждают свои грязные делишки, а черный кот – просто часть свиты, и он явно опаздывает к своему всесильному властелину. Но он же котик, ему можно опаздывать…
   
   И ты тоже – часть города, и ты тоже – декорация. Сквозь которую просвечивает то самое, невысказанное, сокровенное, гниющее в водостоках, улыбающееся тебе из отражений в лужах, охрипшее, теневое. И оно разбухает у тебя в груди, корчится, рвется. И наконец прорывается наружу из твоей грудной клетки, из глаз, изо рта, клекотом яростных птиц, стоном хохочущих призраков. Сквозь все декорации и нарисованные дворцы.
 
   И в следующий раз, сидя промозглой осенью в пустом кафе в компании сотворенного тобой хмурого Голема, угости его чашечкой кофе и пригласи на вечеринку в честь Хеллоуина.