Глава XX III Пресловутый парк

Т Только Сергей собрался в отпуск, как вяло текущее проектирование благоустройство парка в пойме Москвы реки вдруг резко начало брать обороты. Этот объект, начатый не Сашей, и практически не знакомый, постоянно навязывался ему, словно он и был его автор. Сама работа, за которую мёртвой хваткой схватилась в своё время Красавина была настолько специфична и необычна для ума архитектора, закончившего отделение жилые и общественные здания, что за неё, скорее всего мог взяться человек без высшего архитектурного образования, не понимающий всей той, скрытой в нём подноготной. Или, на крайний случай, преподаватель института, который, в процессе создания курсового проекта конкретного студента, даже и не собирался вникать куда-то дальше, чем в генплан, с цветовыми пятнами, обозначающими постройки.
На самом же деле, этот проект был настолько сложным, и многосторонним, что для того чтобы его понять, не говоря уже о том, чтобы выполнить, потребовался, как минимум, пятилетний опыт работы с такими парками, понимание специфики работы, и опытнейший комплексный ГИП.
Ничем этим бригада Арины Анатольевны не располагала. И работа была взята то ли от отчаяния, то ли из-за полнейшей глупости, и непонимания со стороны, как самой Красавиной, так и Опле, которая, имея определённый опыт разработки проектов освоения территорий, ничего не понимала в парках.
Игры таких «опытных» и «талантливых», всё умеющих, но быстро потом бегущих архитекторов, закончились серьезнейшей работой, по доведению до ума оставшихся после них, детских, красивых рисунков, талантливой, молодежной бригады, под руководством Рабатенко, и прикрытием Красавиной, созданной при седьмой мастерской, как отдельный, перспективный, творческий коллектив.
Но, если те, кто заварил всю эту кашу, так же легко, брались за эту работу, как и бросили её, то Саше она досталась, как человеку ответственному, не привыкшему увольняться только из-за того, что ему не дают творить. Он, как минимум не мог сам себе ампутировать мозг, чтобы, уподобившись таковым, легко найти место среди них, став своим. Саша понимал, что пришло их время, и бежать некуда, тем более, что это его институт, и не он оккупировал его, а они пришли сюда сами.
Год назад, когда Райкин поменял его местами с Красавиной и он принял её бывшую, седьмую мастерскую, Саша пытался помочь разгрести все тупиковые ситуации в проекте благоустройства парка в пойме Москвы реки свему бывшему ГАПу. Делать парк Красавина поручила бригаде Савиной, так, как молодёжное, креативное окружение, под руководством Рабатенко не справлялось с воплощением в рабочую документацию, нарисованных ими картинок. Теперь же Савина была уволена, попав под волну сокращений Развалова; и её сотрудники разбежались кто куда, так и не дождавшись последующего объединения мастерских.
Теперь проект благоустройства поймы Москвы реки вела девушка Алиса, оставшаяся из всей той молодежной бригады, распавшейся сразу же, как только обстановка в институте слегка поменялась. Алиса не проектировала пойму прежде, но, была в теме, так, как проектом занимались её уволившиеся подруги, и, теперь она осталась один на один с объектом, все принципиальные вопросы по которому решались ранее ГАПом. Саша, как мог, помогал ей, но дать дополнительно людей в помощь не мог из-за большой загрузки. Да и увольняясь, сдавая ему свои объекты, Красавина успокоила, сказав, что с поймой никаких проблем нет. Как же он ошибся тогда, поверив ей на слово. Прежде он верил наглым заявлениям амбициозных людей, не задумываясь о том, что в жизни, как правило бывает что-то одно: либо наглость, либо ответственность.
Вся эта беспросветная глупость уже не удивляла Сашу, он смирился с ней и терпел не в силах ничего сделать. Его не слышали, с ним не считались. Он превратился в механизм, который должен только вовремя срабатывать, выполняя свои, а иногда и чужие функции. Он должен был исправлять ошибки, не допуская своих, предвидеть глупость руководства, упущения комплексных ГИПов. Иными словами, Саша потерял всякую, хоть какую-то надежду на свою значимость. Ведь всё то, что от него требовалось, не нуждалось уже в его профессиональных качествах, для выполнения поставленных перед ним задачь вполне достаточно было просто иметь изворотливость и наглость. Таковых у него не было. Той же малой хитрости, что была накоплена им с годами работы, не хватало, так, как её не поддерживали отсутствующие в нём другие перечисленные выше качествва.
Красавина гордилась и кичилась своими новыми объектами, не в состоянии даже понять весь тот объём и ужас предстоящей работы, видя в них лишь красивые, современные, архитектурные решения. Она, словно бы ребёнок, играла со своими прикормленными, оставшимися после Опле сотрудниками в песочнице, созданной именно для данных целей.
Саша видел это и уже тогда догадывался о том, кому придётся разгребать все эти проекты. Но он не мог и представить, насколько непрофессионадьно будет выполнена работа.
Сергей, будучи поставлен Райкиным при Красавиной главным инженером в четвёртой мастерской, намучался с благоустройством парка, оставленный один на один со всеми, не виденными, или отложенными в сторону проблемами, в надежде на авось. Они словно сорняки на грядках, повылезали стремительно созрев, как только прекратился уход за основной садовой культурой.
Красавина, вместе с ГАПом Работенко, последнее время уже особо не уделяла внимания проекту благоустройства парка, взвалив всё на Сергея, который и так еле справлялся со своими, выросшими всвязи со сменой руководства мастерской, задачами. Но, ему всё же удалось не только въехать в ситуацию, но и уловить краешек той нити, схватившись за которую можно было, пусть и мучительно долго, но всё же распутать клубок сложнейших, пущенных на самотёк вопросов, связанных с неожиданно возникшими и отданными на субподряд разделами практичесски заваленного объекта. На Развалова расчитывать не приходилось. Он полностью умывал руки, спихнув пойму сначала на Чебыркулеву, а затем и вовсе на Сашу с Сергеем. И теперь озвучивал позиции протоколов на многочисленных совещаниях, никоим образом, не способствуя разрешению проблем, повышая голос и угрожая понижением, или увольнением.
Но, люди имеют право на отпуск и он, запланированный у Сергея ещё полгода назад, наконец, настал.
Теперь, когда мастерские объединили, и Саша мог, как и первоначально рассчитывал, работать вместе с тем человеком, которого подарила ему судьба, словно бы некое условие их объединения; пришли и все оставшиеся от Красавиной объекты.
- Ты знаешь Саш, там с парком всё на мази. Процесс идёт. Меня не будет всего пару недель, а за такие сроки ничего страшного не произойдёт.
- Не говори так Сергей! Прошу тебя! Ты же знаешь Развалова! Этот человек везде найдёт проблему и разовьёт её до космичесских размеров, только лишь для того, чтобы потом героически победить с нашей помощью, хотя тех же результатов можно было достигнуть и в плановом режиме, что самое интересное.
- Да. Ты прав. Не буду. Ну, не бойся. Всё будет хорошо, и Алиса тебе поможет, - с жизнеутверждающей улыбкой, заверил Сергей.

Сергей уходил в отпуск, зная, что на благоустройстве парка остаётся ничего не понимающий в объекте Саша и слегка разбирающаяся Алиса, которая, ещё училась в институте. Какое-то жалкое подобие проектной документации было отдано заказчику, с которым у Сергея была договорённость о том, что пока тот готовит замечания, он сходит на пару недель в отпуск. И это кратковременное отсутствие Сергея не было опасно на фоне всех предыдущих месяцев бездарно поставленного Красавиной процесса проектирования. Но, предчувствие того, что это добром не кончится, конечно же не покидало его. Пока же была такая тишина, что ею просто нельзя было не воспользоваться. К тому же заказчик был занят проверкой. Соответственно и с их стороны не могло быть никаких действий.

- Алиса, добрый день, ну, как там у тебя дела? – спросил Саша, когда она пришла на работу. Сам он приходил рано, и по этому, дождавшись её прихода, не дав ей даже прийти в себя после метро, тут же пристал к ней с этим вопросом.
- Я делаю Александр Александрович, - нервно ответила она.
- Я знаю, что ты делаешь, и ничуть не сомневаюсь в том, что ты делаешь хорошо. Просто хочу знать, сколько тебе понадобится времени на то, чтобы доделать?
- Ну, не знаю. Наверно еще неделю, а может и две, - мечтательно произнесла она.
- Послушай Алиса, дело в том, что даже если всё у тебя будет готово через неделю, это всё равно меня не спасет.
- Почему? Все так плохо? Я постараюсь. А вы знаете, что Опле теперь главный архитектор в том институте, куда она пристроилась совсем недавно? – перевела она разговор, на более интересную для неё тему.
- Нет, я не знаю ничего. Но, если так, то думаю, что ей и там удалось подбросить своего кукушонка в гнездо.
Алиса могла знать что-то об Опле, Красавиной, и Работенко, так, как она работала непосредственно в их коллективе. Поэтому его и не удивил тот факт, что ей было известно что-то о новой судьбе Опле.
- Какого кукушёнка?
- Я иносказательно. Никакого кукошёнка конечно нет и не было. Просто я имел в виду то, что она выжила главного архитектора, а уж какими способами я знаю очень хорошо. Здесь неоднократно сталкивался с ее приемами.
- А, что это за приёмы у неё? – заинтересовалась Алиса, с ангельским выражением лица.
- Ой, Алис, я тебя умоляю. Мне и вспоминать-то об этом неприятно, а ты хочешь, чтоб я сформулировал в словах!

Кто бы мог подумать тогда, что этот пресловутый парк, начатый не им, хорошо прижившийся в чужих партфолио, станет именно для него началом конца. Началом расплаты за все прошлые грехи, которые были совершены другими. Но, он должен был искупить их, как самый, более стойкий, упрямый, и старающийся доводить любое начатое даже не им самим дело, до конца.
Кто бы мог подумать тогда, что заказчик напишет такие безжалостные замечания по этому объекту, да ещё в кратчайшие сроки? Но на самом деле ничего безжалостного в них не было, просто парк этот тянулся уже не первый год. И объекты такого порядка никогда не бывают беспроблемными. Но Развалов, к тому времени только учился быть проектировщиком – не мог знать таких элементарных вещей. Поэтому всегда очень сильно расстраивался, прочитав что-либо подобное, принесенное ему еще и на официальном бланке.
Неожиданные письма могут напугать кого угодно. А уж человека, плохо умеющего читать между строк – напугать проще простого.
Вот Развалов, и испугался, прочитав простые и естественные замечания, полученные от заказчика. Такие письма приходили по каждому институтскому объекту, но это были рядовые объекты, и Развалов не обращал на них внимания. Благоустройство парка в пойме Москвы реки, отличалось от них не только масштабностью, но и наличием многих, никогда ранее не выпускаемых институтом, разделов.
И вот, этот неудачник, этот вечно ни с чем не справляющийся архитекторишка, посмел завалить такой объект! Да его за это нужно уничтожить. Возможно, что, как-то примерно так думал Развалов, если вообще он был способен на данный процесс.
Саша всё понимал. В свои сорок семь лет, он научился чувствовать чужие мысли и помыслы. И, сейчас он знал, что с ним покончено. Когда человек догадывается о чём-то, возможно это и лучше, чем полное незнание. Хотя и надежда всега жива. Даже и после приобретения полной ясности всей картины.
Но, в чём же заключалась его вина!? Только в том, что он не психовал, не истерил, не угнетал людей? В том, что всегда старался выполнять поставленные ему задачи, никогда не отказываясь и не ища путей избежать работы над чужими ошибками!?
Но тех, остальных, что не могли держать слово, которого хватало только лишь на пустые заявления, становилось всё больше и больше.  Те же, кто мог решать все многочисленные недоделки таяли буквально на глазах, увольняясь, прячась от современных руководителей.
Честность всё больше становилась не востребованной. Словосочетание «быть честным» внезапно поменялось местами с «быть опасным».

* * *

Саша думал о том, как же ему сделать храмовый комплекс для конкурса. Решение не то, чтобы было найдено, нет, оно само собой появилось, когда он просто нарисовал пятикупольный храм, с трапезной и боковыми приделами вдоль всей длины его фасадов. При входе же он расположил колокольню, и маленькую звонницу, как и было указано в задании конкурса. Получилось огромное, распластанное сооружение. Ассиметрию, которому придавала сама колокольня, расположенная не по центру, а сбоку от главного входа. В приделах было по два этажа, причем второй этаж имел освещение посредством люкарен, что экономило высоту здания, и позволяло избавиться от чердаков.
Кровлю он решил делать серо-голубого цвета, а купола чёрными.
Саша, отдал объёмку в работу Петру, который всё ещё работал в бригаде Биатриссы Михайловны. Она, к тому времени переехала с четвертого этажа, поближе к расположению седьмой мастерской, освобождая, как и все остальные, четвертый этаж для ТПУшников.
Получалось очень даже не плохо. Но дело двигалось очень медленно. И через неделю после того, как Развалов, объявил всем об участии в этом конкурсе, разумеется у Саши ничего ещё не было. Да и через две недели тоже, впрочем, как и у всех его участников.
Развалов раз в неделю, на проводимых по храмам совещаниях, спрашивал о результатах, но все как-то отмахивались, ссылаясь на большую загрузку. На третьей неделе, когда у Саши уже были с собой первые объёмные картинки, Развалов снова, но, уже более решительно, сказал, перед началом совещания:
- Всё. Сегодня, после совещания будем смотреть ваши предложения по конкурсу.
Зал, как-то сразу, тревожно затих. Саша чувствовал, что у всех, конечно наработано что-то, но никто не хочет заявлять об этом первым, считая, что эскизные решения нужно придерживать, как козырь в игре в карты. Любому архитектору всегда интереснее предоставить полностью готовый буклет, чем какие-то отрывки.
Опыт проектирования, который имелся у всех участников конкурса, говорил им, что любой, уважающий себя руководитель, обязательно влезет в сам процесс зарождения архитектурной идеи. И только если она полностью оформлена, и тем более, ещё и предоставлена в последний момент, то у него просто уже не будет желания рисковать, что-либо меняя.
В конце совещания Развалов произнёс:
- Ну, давайте, показывайте, что у вас там есть.
Аистов, с выражением гордости за свой коллектив, взял в руку стопочку листочков, с явно нарисованными вручную, картинками, и легко метнул её в сторону Развалова, сказав:
- Вот, тут мои прикинули парочку.
Тоненькая стопочка листов А-четвёртого формата проскользила по столу примерно полтора метра, отделяющие Аистова от Развалова.
Развалов ловко, как и следует профессиональному футболисту, поймал «мяч», накрыв сверху рукой, и прихлопнув ладонью к столу, пододвинул к себе, только потом перевернув лицом вверх.
Рядом с Аистовым сегодня сидели два его ГАПа, которых он взял с собой. Они-то и были, скорее всего, авторами данных предложений.
Это были две женщины. Пенсионного возраста и лет до тридцати. Саша знал их лично, сталкиваясь с ними по работе.
Та, что помоложе, явно собиралась в декрет. Ёе огромный рост заставлял всех, кто находился рядом с ней, скорее из чувства страха перед мощной фигурой, не просто уважать, а скорее даже бояться, прежде всего, как человека, и только уже потом, как профессионального архитектора. У неё были красивые, огромные, карие, пронзительные, испепеляющие собеседника глаза.
Женщина пенсионного возраста была, ниже и несколько уже, в основных местах, но, при этом нисколько не уступала первой, в свирепости своего взгляда, не только на всех окружающих, но и на их противоположное с её мнением.
Саше было не по себе от того, что он участвовал в конкурсе, вместе с этими решительными женщинами. Но, профессиональный интерес всё же брал свое, и он старался, как-то невзначай, как бы случайно, мимолётом, разглядеть со своего места архитектуру предложенных ими храмов.
Она была обыкновенной. Ничего нового. Отличительной чертой этих эскизов являлось ощущение монументальности, и, дорогая в исполнении архитектура. Один из вариантов скорее походил на жилой дом, чем на православный храм.
Все ясно. Понял для себе Саша.
- Неплохо. Неплохо. Хорошо. Да. А вот, скажи мне Егор Иванович, как ты считаешь, за счёт чего тут уменьшаешь стоимость строительно-монтажных работ? – спросил Аистова о главном Развалов.
- Ну, я, в своем предложении применила меньше объемных элементов на фасаде, - сказала масивная, молодая женщина, явно не собираясь уступать авторство своему руководителю.
- А, это твой храм Ниночка! Как-то он, по-моему, на дом стал похож без лепнины? – как можно ласковее, заметил Развалов, чтобы не дай Бог не обидеть творца.
- Это потому. Что я его упрощала, как могла.
- Хорошо Нин, поработай пожалуйста над этим, ладно?
 - Хорошо Пётр Ильич. Я все поняла.
- До декрета успеешь? – попытался смягчить ситуацию, заботливый Развалов.
- Ой, да мне ещё долго! Успею, конечно.
И Саша, почему-то, в этот момент, представил не такого большого, и сурового мужа, который ждет её возле роддома с букетом жёлтых роз. И ему стало от этого хорошо и спокойно.
- Вот и славно Лариса Игнатьевна. А по поводу этого варианта, я хочу сказать, что все замечательно. Даже вопросов нет никаких, кроме одного. Того же самого. За счёт чего он дешевле?
- Мы тут хотим применить пенобетонные блоки, и отказаться от кирпича. Потом, сама конструкция кровли у нас гораздо проще, чем в других храмах, - ответила женщина пенсионного возраста.
- Неужели пенобетонные блоки настолько уменьшат сметную стоимость? А с кровлей правильно придумали. Да, и храм так, в целом, ничего получился!
- Мы пока ещё не считали, но, я думаю, что процентов на двадцать, - уверенно в себе и в своих решениях, заявила она.
- Хорошо. Давайте работайте дальше, над буклетами. И помните, что нам важны сметы. Цена по отношению к метру квадратному очень важна. Поэтому, прикиньте это обязательно со сметчиками.
Саша, встал и подошел к Развалову, положив перед ним решения, сделанные совместно с бригадой Биатриссы Михайловны, руками Петра.
Развалов, смотрел, молча, ничего не говоря. Но по его лицу было видно - ему нравится Сашина идея, заключающаяся в подражание фасадами ассимметричной Псковской архитектуре. Что позволило, оставляя храмовый комплекс распластанным, придать устремлённости вверх за счёт колокольни и центральной его части, с огромным куполом, с множеством, ниспадающих вниз, словно на архитектуре Русского Севера, уменьшающихся куполов. На звоннице имелось даже целых три маленьких, но, уже не подобных луковицам, а вытянутых куполка, такого же, как и все остальные, чёрного цвета. Простота и лаконичность сквозили во всём. Остальные кровли были выбеленного, светло-синего цвета.
- Хорошо Саш. И тем ни менее, тот же вопрос.
- Мы хотим строить без подвала. То есть он будет фрагментарно, только там, где водомерный узел, насосная, и ИТП. В остальных же местах ленточный фундамент. Потом храм у нас безстолпный, то есть арочный, как собор Александра Невского в Кронштадте. Купола и кровля из простого металлопласта, двух цветов, без золота. Это позволит сэкономить огромное количество денег. Мне, к сожалению, не с чем сравнивать, но я думаю, что сама стоимость строительно-монтажных работ, не превысит двухсот семидесяти миллионов рублей. А это очень хорошая цена, если учитывать, что в конкурсе прописано не только то, что храм должен быть на девятьсот человек, но и еще весь перечень дополнительных функций, включающих и воскресную школу, и гостиницу, и трапезную, и гараж, - рассказал он
- Хорошо Саш. Только вот купола мрачноваты у тебя, - скорее только для того, чтобы не обидеть других, подверг критике хоть что-то Пётр Ильич.
- В этом-то вся идея. На контрасте белых стен и чёрных куполов, должен создаться эффект старины, и глубины звучания.
Он понимал, что не имеет никакого авторитета для Развалова, который не задумывается о тех людях, которые у него встречаются на пути, принимая их, как вещи, чтобы использовав, снять и надеть следующие. Только та «вещь» могла заинтересовать его, которая дала бы возможность выглядеть в ней круче чем он есть на самом деле.
В этот момент он вспомнил свой давний спор с Надеждиным по поводу национальных черт в архитектуре.  Ему показалось сейчас, что тогда, в разговоре с Алексеем Анатольевичем, он был не прав. Какой долгий путь, нервных потрясений и переживаний, ему пришлось пройти для того, чтобы усомниться в своих прежних мыслях. Множество различных, по своей направленности объектов, прошло сквозь его руки. Некоторые он доделывал за кем-то, другие делал с нуля в своём коллективе. Но все они, несмотря на ту, навязанную им архитектуру, выглядели современно и логично. Ни об одном из них он не мог бы похвастаться, как о носителе национальных черт. Но, весь путь, пройденный им, говорил только об одном – ближе всего ему, именно та архитектура, от котрой он так стремительно пытался убежать, при Пристроеве. Та, что ранее наводила на него грусть и уныние. Теперь же, только она и могла спасти его в тяжёлые минуты, когда разрушали мастерскую, не доверяя ему, как организатору, считая, что он не способен видеть главное. Но, это главное для него, и для «них», заключалось в совершенно иных вещах. Он умел попадать в точку, улавливая, и выявляя самое важное в том, что от него требовали. Им же, этим новым, безконечно меняющимся руководителям, нужен был беспощадный и безкомпромисный, робот-производитель.
И, только изредка, кто-то из них, мог удивиться тому, что удавалось делать ему. Но, удивиться не, как чему-то логичному, а словно сладкому, вычурному ярмарочному прянику, увиденному на прилавке, да ещё и за такие маленькие деньги на ценнике.
Он понял сейчас, что всё, что произошло в его жизни за эти последние годы, прошедшие с момента, как он спорил Надеждиным в его кабинете –  лишь усилило его желание уйти в прошлое, которое он раньше не понимал, именно потому, что оно было закрыто для него всей этой, постигнувшей его в настоящем, мишурой. Он больше не хотел видеть в архитектуре мёртвое безразличие современных форм. Его притягивало то, Русское, что он теперь был способен разглядеть и выразить в своих проектах храмов.
- Ну, тогда хотя бы кресты сделай все золотые. В патриархии не поймут, - нашел компромисс Развалов.
- Хорошо Петр Ильич. Я все сделаю, - согласился Саша, будучи рад тому, что так легко отделался сегодня, вспоминая, как сложно ему приходилось, согласовывая те, первые его, типовые храмы на пятьсот, и триста прихожан у Пристроева. Но, тогда он не принимал главного для себя. Сейчас же его словно несло на волне приобретённого опыта, и он верил в себя, как никогда ранее. И никакие козни со стороны не способны были остановить его.
Но, так же, как он сейчас был благодарен Пристроеву за его профессиональную требовательность к своим архитекторам, ему было стыдно за те, слова, сказанные Надеждину в его кабинете.

- Ну, как? – спросили его в один голос Петр и Биатриса Михайловна, когда он вернулся с совещания и первым делом зашёл к ним в комнату.
- Замечательно! Кресты только в золоте надо. А так, все супер. Это вам не Артамоныч, - весело рассказал Саша об итогах просмотра.
Их бригада в это время делала индивидуальный храм на триста прихожан по конкретному адресу. Его должны были построить на Носовихинском шоссе. На нём-то они и отказались в первый раз от подвала, так настойчиво навязываемого главным инженером первой мастерской, Родштейном, где когда-то работал Саша, в отличие от Сергея, главного инженера седьмой мастерской, который, вынужден был пойти архитекторам навстречу, сделав фундаменты даже не ленточными, а на столбах, объединенных сверху ригелем. Наступили другие времена, и спорить с установкой руководства на удешевление не приходилось
Это был первый храм, который нравился всем. И патриархии, и Развалову, и им самим. Но, в нём, всё же, как казалось Саше, он проявил чрезмерную смелость, слегка наклонив наружные стены под углом к вертикали, равным трём градусам. Но, менять уже что-либо было поздно.
А пошёл он на это только лишь из-за того, что хотел создать видимость старой Псковской архитектуры. Но, несколько всё же переборщил. Псковские храмы имели наклонными только контрфорсы, подпирающие их старые стены. Но, проектировать новое, да ещё и с контрфорсами, выглядело дико, поэтому они и применили наклон.
Архитектурная молодёжь повсеместно предлагала потрясающие современные архитектурные решения православных храмов. Используя прежде всего те приёмы, которые достались из средневековья. Но патриархия не пропускала ничего современного, даже несмотря на то, что архитекторам удавалось сохранить каноны.
Саша знал это, и никогда ни с кем не боролся. Он, уже давно сделал для себя вывод, что силы надо беречь. Ведь, кто его знает, что предстоит ему в жизни.