Часть двенадцатая. Сенька-лектор

В далёкие девяностые годы двадцатого столетья лошади в лесном хозяйстве уже считались какой-то экзотикой, ибо на смену этим трудягам давным-давно пришли на лесозаготовки железные кони-трактора. В «продвинутых» и богатых лесхозах осваивались «скандинавские технологии», в которых труд лошадей (и советских тракторов-трелёвочников) заменялся «Форвардерами»,  а работу вальщиков и обрубщиков взяли на себя «умные» лесозаготовительные комбайны «Харвестеры» с бортовыми компьютерами. Технический прогресс давно вытеснил лошадей как из сельского, так и из лесного хозяйства.
И вот однажды сие обстоятельство послужило причиной серьёзных разговоров о лесе и лесных заботах между Сенькой и старым конюхом. Случились эти разговоры весной, в разгар лесовосстановительных работ, а проще говоря, лесопосадок.
- Так… Григорьич и Сеня, – начал очередную планёрку лесничий, - газончик наш опять поломался, в гараж лесхоза его отправили и видать надолго, а план по лесопосадкам срывать никак нельзя. Поэтому запрягаем Ромашку в телегу, дуем на ледник, загружаемся посадочным материалом и везём его на старую вырубку в Исаиху.
- Так ить дважды там посадку делали. Опять всё пропало? – вопросил Григорьич.
- Ещё прошлым летом был там с комиссией. Прёт одна осина, а саженцы наши все замокли, не один  не выжил.
- Подтверждаю правду горькую, - встрял в диалог Заяц, - Санька мой там же на подработке по сентябрю-месяцу с кусторезом меж гнилых пеньков прыгал, чтоб от этой заразы участок освободить. Все труды наши напрасны. Дважды сосну сажали… И в третий раз погибнут саженцы.
- На этот раз ель велено заложить. Она к мокроте поустойчивей будет.
- Тю, - отмахнулся рукой старый лесник, - и ёлка погибнет. Не справятся эти малышки с осиной. Сколь её не реж, не руби – всё равно прёт, никому житья не даёт. Агрессор! Я вот чего думаю…
- Нечего тут думать Гаврилыч! – прервал лесника лесничий, - тут как в армии, штаб есть, чтобы думать. Сказано руководством области хвою растить, значит, будем хвою растить…
- Много он чего понимает в лесе этот твой штаб… - проворчал с обидой Заяц, - я в Исаиху пешком не попрусь, поеду с Сенькой и Григорьичем, подмогну с погрузкой.
Весна хозяйничала на земле в полную силу.
Ещё недавно, с обломанных ветром веток, берёзы плакали своим сладким соком, как уже подёрнулся лес пышной зеленью распустившихся почек. Освободившиеся от снежного плена поля красовались бархатом озимых, с заливных лугов и культурных пастбищ воды разлива постепенно убывали, уходя в землю и возвращаясь в реки. Земля, что не терпит пустоты, тут же рожала на месте ушедшей воды новые травостои. На обсохших под солнцем и ветрами после стаявшего снега полях трудились трактора-землепашцы. За ними гурьбой вышагивали полчища грачей и скворцов. С голубого поднебесья до ниц земли разливались звонкие песни жаворонков.
- И взаправду апрель с водою - май с травою,  - пробормотал Заяц, смотри-ко – всё как на дрожжах попёрло!
- А чего это я с каких пор уж не слышу звона с местной колокольни? – задался вопросом Сеня.
- А и не услышишь, - ответил конюх, в одной руке держа вожжи, а в другой неизменно козью ножку, дым от которой утопал и растворялся в богатом весеннем амбре, - у отца Димитрия по древней традиции запрет наложен на колокольный звон до той поры, пока рыба в реке нереститься перестанет. С давнёшних времён на Руси запрет этот, чтоб даже от ветра ни единого звука не было, языки колокольные привязывали.
В скорости за разговорами о весне Ромашка подкатила телегу к одной из северных опушек леса, где под тенью ельника в самый притык к деревьям возвышался огромный соломенный стог.
С помощью вил Сенька, Заяц и конюх раскидали солому, которая служила как шуба-термос для ледника. Ледник - название условное. На самом деле это огромная куча (если не сказать гора) снега, которую собрали зимой для хранения саженцев и сеянцев на время посадок. Сам посадочный материал в огромном количестве привозили из специализированного лесного семхоза и прятали для хранения в этом леднике – снежно-соломенном термосе.
Откопав и загрузив в телегу должное количество посадочного материала, наши герои отправились в путь на Исаиху, чтобы уж в третий раз подряд на одном и том же участке после сплошной вырубки, говоря казённым языком «заложить лесные культуры».
- И всё-таки для земли и леса нет ничего прекраснее, чем труд лошадей и человеческих рук, - такое умозаключение выдал старый конюх.
- Я с тобой, Григорьич, согласный на все сто, - ответил Сеня, - а вот технический прогресс, экстенсивное лесохозяйство, аппетиты лесопромышленников, никогда не согласятся с тобой и с мудростью «Учения о лесе». Был такой русский лесовод Морозов. Он это учение и вывел.
- Эт что ж за учение такое?
- А это Григорьич, считай как в медицине заповеди Гиппократа.
- «Не навреди»?
- В самый корень узрел. Именно так!
- А вот Сенька, вспомнил я, что читал как-то в одной газете… кажется, в нашей областной, в «Ленинском знамени», статью «Логика пилы и топора». Автор – Валентин… как же его… Валентин…
- Боченков.
- В точности так – Валентин Боченков! Ох, как же он там, в этой статье… всю нашу лесную политику разделал как Бог черепаху! Я даже вырезку оставил. Я люблю вырезки делать, а потом разбирать их, перечитывать. У меня ж в чулане цельный сундук энтих вырезков – библиотека цельная. Иной раз, в особливости зимой, делать неча – залезу в сундук и давай его ворошить-потрошить. Бывает по третьему кругу чего-то интересное читаю. Вот и эта статья в сундуке оказалась, потому как всё в ней - не в бровь, а в глаз! Вот, к примеру, у нас в Подмосковье леса первой категории, так?
- Так, - поддержал Сенька конюха. С этой статьёй-то он был хорошо знаком, но хотелось Сеньке мнения и умозаключения Григорьича услышать.
- Эт значить леса подмосковные в особом статусе, с привилегиями должны быть. Только рубки ухода, санитарные рубки, да всякие там прореживания в лесопосадках. И никаких сплошных вырубок! Они ж там, наверьху, чего удумали, засранцы? Сплошные лесовосстановительные рубки! Эт как понимать зашифровку такую? Ить чтобы лес восстановить его садить, а не рубить надоть! Ох мудрецы, ети иху… А эти рубки ухода… - какого ухода?! Рубки дохода!
- Ну вот по их логике, той самой логике пилы и топора, лес надо спилить, причем сплошняком, до лунного пейзажа, а потом посадить заново. В том-то и заковыка, что этой «зашифровкой» СЛВР дали зелёный свет сплошным вырубкам в лесах первой категории. А вот будет ли лес восстанавливаться – большой вопрос. Зато денюшек можно под эту сурбинку втюхать – ой-ёй!
- Да уж, этот твой лесной Гиппократ… как его?
- Морозов…
- Да вот он бы наверное супротив такой политики был бы.
- А он и был супротив подобного. Ведь основная его заповедь, заповедь настоящего лесовода, а не алчного лесопромышленника, в том и есть, что лес – это единый живой организм, а не склад брёвен. И настоящий лесовод глядя на лес, жизнь видит, а не горбатые доллары.
- И первым ему помощником должна быть лошадь. Ну не в масштабах Сибирей, а вот как в наших подмосковных лесочках… - с хитрым прищуром-улыбкой ответил конюх, - а у нас что? На весь лесхоз, на восемь лесничеств, токма у нас одна лошадь имеется. И один конюх. Вот мы с Ромашкой – как два музейных экземпляра. А ведь если что – без нас, ыть, некуда!
- Правду, Григорьич, чешешь, - вступил в разговор Заяц, - вот как сёдни, сломалась машина, и куда нам без тебя и Ромашки план выполнять? В рюкзаках посадочный материал в такую даль переть? В Исаиху шлёпать – и пустохожий подмётки сотрёть.
- А во время войны, помнишь, Гаврилыч, как мы с тобой пацанами с бабами для фронта лес заготовляли? Пила двуручная, топор, лошадь…
- Да как не помнить… Никаких тракторов не было… Никаких погрузчиков… Всё на горбу да на пердячем пару.
- Да и пару того, - засмеялся конюх, - с голодухи-то не особо много имелось! Ну и что там, Сенька, твой лесной Гиппократ о лесе толковал? Расскажи, пока в телеге трясёмся – и время скоротнёшь и мне в старый черепок маленько знания воткнёшь.
- Давай, Сеня, - поддержал конюха Заяц и, поглядев на часы, добавил – коротенько, минут на сорок.
- Григорий Фёдорыч Морозов, будучи не просто лесоводом, а и профессором Санкт-Питербуржской лесной Академии на одной из своих лекций предложил студентам вывести свой лесоводческий «символ веры», некие заповеди, по которым должен служить лесу всякий лесовод. Ведь всякое вторжение в лес он в своём Учении считал нарушением того подвижного равновесия, которым живёт природа и природа леса в частности. Первейшим требованием к ведению лесного хозяйства он считал создание и поддержание устойчивости лесных насаждений. Он говорил, что лесоводственная деятельность должна быть актом приспособления к условиям природной обстановки.
- Ага, - перебил Сеньку конюх, - значить и в моих словах, что труд лошади в лесу вреда меньше приносит, нежели всяка техника железная, а Заяц?
- Подтверждаю. Лошадь в лесу – сама аккуратность. Продолжай, Сенька, да излагай попроще, подоходчивей.
- Подоходчивей… попробую…
Сеня сделал паузу и продолжил:
- Вот что интересно в Морозовском Учении. В нём говорится, что в девственном лесу его гармонией, взаимоотношениями  всех живых существ - и растений и животных управляет одна власть – ВЛАСТЬ ЗЕМЛИ. Мы же приходим в лес и нарушаем устоявшиеся порядки этой власти, пытаемся внести иной порядок жизни и диктовать свою волю, возомнив себя хозяином. В итоге получается двоевластие.
- Ага, эт как на той сплошной вырубке, куда мы сейчас саженцы везём. Сколь не пытаемся лес восстановить, а земля-матушка своё диктует – вот вам изверги осина вместо ваших сосёнок! Сколь лет уж с ней боремся – да толку никакого.
- Точно так, Гаврилыч! Будто про эту нашу историю Морозов говорил:
«Если мы слепы, если мы не умеем понять, представить все последствия  нарушения равновесия, не сумеем, пользуясь своим разумом удержать его, то устойчивость леса будет поколеблена. В этом и заключается трагизм лесного хозяйства…»
- Во, как! – трагизм…  -  почесал под кепкой конюх, - и чего ж теперь делать с этой трагедией? Наделали значит делов, лес сплошняком сваляли. А теперьча ,значит, с землёй войну ведём – кому рось на той вырубке, а кому не рось. Осине как земля велит, или сосне как в нашем областном штабу думают и команды нам дают… бестолковые. И войну-то эту проигрываем!
- А вот «Учение о лесе» и толкует, что надо чутко прислушиваться к природе стихийного леса, как можно полнее понимать законы его жизни и законы той самой власти земли. Вот почему мы осине войну проигрываем и никак не можем на месте вырубки сосняк вырастить? Потому как по Морозовскому Учению стихийный лес не знает ни экономии во времени, ни экономии в материале. Он несказанно плодовит, рассчитан на громадный промежуток времени и на медленный ход вещей.
Понимаешь, Григорьич? – лес живёт по законам эволюции, а мы своей деятельностью превносим ему революцию, разруху, гражданскую войну. И всё же следом стихия леса, власть земли займётся самовосстановлением, укреплением порядка, пусть даже нового, иного чем прежде, но порядка. Природа не терпит ни пустоты, ни бардака. Вот почему мы не отдаём лес во власть земли? Ведь участки сплошных рубок сродни пожарищам. Природа умеет зализывать такие раны. Всё дело во времени. А у нас его как будто нет. Нам хочется здесь и сейчас! И некогда нам ждать, когда там, на сплошной вырубке поднимется осинник, а под его пологом через годы появится еловый подрост, который  взрослея вытеснит собой лиственные породы, что начнут вываливаться и перегнивать, превращаясь в необходимую пищу для нового леса и этой жертвой давая ему рост и силу. В итоге через несколько десятилетий на месте сплошной вырубки будет снова стоять взрослая еловая рамень или сосновый бор. Это уж как власть земли распорядится. Но нам вынь да полож, чтоб на месте вырубленного подчистую сосняка или ельника, вновь поднялся хвойный лес.
- Да уж, - подхватил Гаврилыч, - сколько средств, трудов на это тратим, денег сколько на это втюхиваем из года в год… И всё без толку. Каждый год вырезаем, вырубаем лиственную поросль, сажаем хвою, которая в этом болоте гибнет. Вот уж сёдни по третьему кругу пойдём. А результат наверняка будет всё тот же.
- Вот, Гаврилыч, если б мы для наглядности разделили б этот несчастный участок надвое. В одной части проводи из года в год эти затратные, но бестолковые работы, а другую часть отдай под власть земли. Быстрейший бы успех был бы там, где вершится естественное возобновление. Кроме того – лес бы вырос более здоровым и крепким, а стало быть и более товарным.
- А ведь помнится мне, - вновь встрял в сенькину «лекцию» Заяц, - оставляли наши лесорубы на том участке семенники для этого стихийного самовосстановления. Да толку от них никакого не сталось, одни дерева ветром поваляло, иные вымокли. Ведь апосля вырубки сюда мокрота пришла, почитай что болотом участок стал. А в старом лесу здесь сухо было. Да когда Санька мой кусторезом осину, этого оккупанта, вырезал, заметил я что земля-то посуше  становилась. Вот сейчас приедем – там в точности болото вернулось.
- Да я и не сомневаюсь в этом.
- Слушай, Сенька-лектор, а вот такой вопрос… - может он и не имеет касательства к «Учению о лесе». Но для меня интерес имеет. Вот подъезжаем мы к лесу полем заброшенным. Лес-то здесь был давнось, в войну вырубили, а затем колхозу землю отдали под поля. Всяко-разно здесь садили. А ноне бросили и вона – там бурьян прёть, там берёзки поднимаются. Сердце щемит смотреть на эту разруху, хотя с другой стороны помню детство, когда лес здесь был, грибы, ягоды, орехи. Кормильцем он был для нас, пацанов. Когда в войну его вырубили под чистую, маманя всё до слёз горевала – нет, говорит ребятки кормильца нашего. Вот ведь дело какое – тогда горестно было, когда лес кончили, и ноне горестно на поле заброшенное глядеть.
- А ты, Григорьич, чтоб не тосковать-горевать вспомни про власть земли, о которой Морозов толковал. Его ученье и здесь применимо. На заброшенных полях и лугах, если эти земли были когда-то отобраны от леса, обязательно вырастет лес, ибо оставляя свою власть и бросая своё хозяйство на полях, лугах и пастбищах, мы тем самым возвращаем всё под власть земли. И ей решать каковой будет природа на том или ином участке. И скороспело об этом судить никак нельзя. Вот, мол, бросил совхоз поля и всё бурьяном поросло, смотреть больно. Но явленье это не постоянное и порой жизни человеческой не хватит, чтобы увидеть конечный результат сил природных. И как итог - преображение природы, что вновь оказалась под властью земли после власти человека. Земля сама решать станет кому здесь жить. Процесс будет долгим – по началу всё трын-травой зарастет, которая из года в год ложась на землю будет в туже землю и превращаться и усиливать собой её гумус, её плодородие, возобновит целостность почвенного покрова, усилит его биологическое разнообразие. Затем разродится эта земля березняком или осинником. А коль решит земля, что быть здесь рамени еловой или сосновому бору, то не миновать этой участи. Скорей всего будет здесь роща березовая. Почему же? – потому как именно для берёз здесь идеальные условия от всходов до самой зрелости. Ель она кислянку любит, сосне песчаники подавай, да и край леса, что к этому полю примыкает – он березовый. Помнишь про чудовищную плодовитость леса, вот благодаря ей разлетится семя с тех берёз по полю, закоренится в землю и сменят белоствольные красавицы собою власть бурьянову.
Пройдут десятилетия и как ты с Гаврилычем сюда кормиться в пацанах бегал, так и последующие поколения будут в новом лесу грибы да ягоды собирать.
- Понял, Заяц?! И будет какой-нибудь дедок-пердунок вспоминать:  «А ведь в моём детстве здесь поле было, кукурузу здесь с пацанами  тырили…»
- Я без шуток… Подобное, о чём только что говорил, в Карелии наблюдал. И как лес после рубок заболачивается, и как сосна от семенников буром прёт, и наоборот, поначалу также осиной иль берёзой всё заполоняется. И тайгу глухую видел на месте бывших хуторов карельских да лугов с пастбищами брошенных. Какими трудами там на северах всё давалось, и не одному поколению, а нескольким трудиться приходилось, чтоб на месте леса хлеб выращивать. Но бросили всё и тайга свою власть враз вернула. Где помокрее – осина пёрла да елью менялась, где посуше – сосновые леса поднялись. Там побыстрее власть земли порядок таёжный наводит. Пятидесяти лет хватило.
- Трррр! – скомандовал Ромашке Григорьич,  - приехали. Ну, Сенька, тебе и впрямь в лекторы, в общество «Знание» устраиваться надо на подработку.
- Да нет уж того общества, - ответил Сеня, - да и кому они нужны-то сейчас эти знания?..
- Да уж, - соскакивая с телеги подхватил Заяц, - теперьча только отнимать и делить знают… Иного будто и знать не надоть…