Глава XXV Увольнения

Этой новогодней ночью институт потерял Раскурова. И ничуть не расстроился. Многие обрадовались. Но, никто не знал, что этот человек успел сделать так много, именно в самые последние дни своего присутствия в институте, будучи наученным своими подчиненными, и уже понимающим к тому времени, куда попал, и как тут надо руководить, чтоб дольше продержаться.
И если, как он говорил: на конвейере, были такие дни, когда просто и не знал, что ему делать для того чтобы изменить в лучшую сторону, как он думал – ситуацию, то здесь он уже все прекрасно знал от своих сердобольных подчиненных. Которые всё разъяснили ему и рассказали, как надо жить и руководить ими.
Поэтому, он и успел, что называется, «на дорожку», не просто начать процесс увольнений, но и продвинуться в этом направлении довольно далеко.
Но действовал он не один, а в паре с Разваловым. Ведь только объединившись можно не только добиться неплохих результатов, но и победить. Увы, победить институт им пока не удалось. Народ ещё был очень силен в своем желании работать, принося пользу стране, путем применения немалых знаний, так старательно выбиваемых из них руководством, которое внушало буквально на каждом шагу, что все, кто работает в институте, ничего не умеют, не знают, не могут, и, что самое главное – не хотят.
Но Абрикосова всё же Раскуров уволил. Паша до последней минуты не мог поверить в то, что его смертный приговор подписан. Раскуров, надеясь на то, что хоть, какая-то жертва со стороны его «языческой» веры, спасёт на занимаемой должности, оставил свою лепту в этом начале развала. В надежде остаться и дальше, угодив своей холодной начальнице, сердце которой уже давно не билось, превратившись в осколок голубого льда, словно у снежной королевы.
Для Саши это была не новость. Он знал, чем всё может кончиться. Да и сама Правова, естественно приложила тут свою справедливую руку. Об увольнении Абрикосова сказала ему Сан Санна из отдела кадров, которую он встретил на лестнице.
Тогда, после той истории в экспертизе, Паша, конечно же извинился перед Правовой. Но ей уже не было нужно. Нет, она не была злопамятным человеком. Просто очень любила себя, и верила в свою непогрешимую справедливость, при принятии таких принципиальных решений, которые влияли на дальнейшую судьбу всего института. Ведь, любое разрушение, начинается с разгона незаменимых людей, составляющих основу творчесского коллектива и руководствуется принципом: - «Незаменимых нет!»
Спевшись на этой теме с Раскуровым, она развила её, доведя до совершенства, обсудив ещё и с Разваловым, который только потёр ладоши от удовольствия поучаствовать в этом мероприятии.
Наступало начало того самого, длительного и душераздирающего развала, который так умело был начат пилящими под собой сук, руководителями. Правова, положившись только лишь на свои амбиции. Раскуров, из малодушия. Развалов из ненависти к профессионалам.
Господь Бог всегда ведёт своих непослушных чад к какой-то цели. Чем Он руководствовался в отношении Саши, ему было сложно понять, но то разрушение, которое творилось вокруг него, примерно с того моента, как он вторично развёлся, не давало ему покоя. И даже само назначение на должность руководителя мастерской, что произошло четыре года назад, во многом поспособствовало этому.
Следующим кандидатом на уничтожение, прежде всего, как профессионала был он сам. Но, его увольнять, в отличие от Абрикосова, было пока не за что.
Саша не мог понять причину этого своего неприятия обществом. И ему казалось, что он становится ненужен самой стране. Которая, менялась прямо на глазах, превращаясь в концентрационный лагерь, но только огромных размеров, омываемый тремя океанами, и имеющий в себе несколько климатических поясов. Убежать из него было многим очень сложно, практически уже невозможно. Да и уехать, на время, становилось все сложнее и тяжелее.

Саша вошёл в комнату Абрикосова, там были все его сотрудники. Паша резал на струне макет очередного варианта здания.
- Паша, понимаешь, они увольняют тебя. Я ничего не смог сделать. Да и сам-то уже, видимо скоро пойду по твоим стопам, - коротко сказал Саша.
Тоня с недоверием посмотрела на Сашу, одновременно с тем, как Лида взглянула своими огромными глазами на Сашу выражая ужас.
Паша спокойно произнёс:
- Н-да, значит пришло время.
Сашу не удивил ответ.
Он знал Пашу, больше года. И слышал от Пристроева, что он человек талантливый, но горячий, поэтому постоянно конфликтует со своим руководством, и от этого поменял много работ. Но, с Сашей он был спокоен и даже откровенен в минуты радости от удачных архитектурных находок.
Тогда, у Пристроева, это не напугало Сашу. Он понимал, что для творческого человека, главным аргументом является правда в любом разговоре. Ибо творчество не переносит лжи. Саша не умел лгать людям. И не делал этого никогда, даже если требовала сама ситуация, в которой можно было таким образом смягчить эффект от тяжелой новости.
- Как же мы теперь будем без него? – пышущими возмущением глазами посмотрела на Сашу Лида, сама отличающаяся свободолюбием, и непремиримостью с навязыванием не принимаемых решений.
- С кем же мы теперь останемся? – спросила Тоня Сашу, так, словно она уже чувствовала начало конца.
- Я ничего не смог предпринять.
- Я понимаю. Мне было очень приятно с вами работать. Я никогда ещё за свою жизнь не встречал такого человека, не способного обижаться, если с ним не соглашаются в отношении правильности архитектурной концепции. Поверьте, мне, я знаю, что говорю. Мне уже много пришлось поменять рабочих мест, и я не хотел бы терять с вами связь. Кто его знает, как может сложиться жизнь? Я буду иногда звонить вам, если можно? – сказал Павел.
- Вы знаете, что я никогда не ощущал в вашей бригаде нехватку знаний. Благодаря тебе Паша, мне не приходилось влезать в сам процесс зарождения образа объекта вместе с карандашом и калькой. Мне жаль, что это произошло. Но ты же знаешь, мы говорили с тобой на эту тему неоднократно, что так продолжаться дальше не может. Против тебя было целых три человека. И, в итоге, апогей наступил.
- Нас теперь переведут к какому-нибудь другому ГАПу? – спросила Тоня.
- Таварищи, я ничего не знаю…  мне самому сейчас очень тяжело. Поэтому можно я пойду к себе? – попросил он, и быстро покинул комнату, словно боялся показать сотрудникам то, что у него кончились все слова в эту минуту. А молча стоять он не мог, боясь того, что тем самым покажет сотрудникам свою слабость.
Саша пошёл к двери, но Паша остановил его словами:
- Александр Александрович можно вас на минутку?
И, вскочив с места подбежал к нему, выталкивая своим нарастающим животиком из комнаты, видимо для того, чтобы сказать что-то важное, о чём не должен был никто кроме их двоих знать.
Саша растерялся от предстоящего, видимо нервного, судя по всему разговора.
- Что случилось Паш? – спросил он его первым, когда они вышли из комнаты.
- Я обязательно вам верну деньги. У меня нет сейчас. К жене сын приезжал. Она не из Москвы. Были большие траты.
- А, вот ты о чём! – с облегчением сказал Саша и добавил: - отдашь, когда сможешь.
- Да, спасибо вам огромное за доверие! У меня есть ваш телефон. Я обязательно позвоню! - сказал Паша и, как ни в чем ни бывало, вернувшись в комнату, продолжил резать на струне кусочек пенопласта, превращая его в форму будущего здания.

* * *

Саша теперь чаще заходил к Царициной в комнату. Он боялся не увидеть больше Ирину, да и всех остальных. Валерии оставалось работать какие-то считанные дни.
Вот и сегодня он понимал, что вообще может уже не застать никого на месте.
- Как дела? – тревожно спросил он с самого порога их комнаты, тем самым, поздоровавшись, и поинтересовавшись ситуацией, проявив свое сопереживание по отношению к ним.
- Привет Саш, - сказала Ирина.
- Привет, - сказала Царицина, даже не смотря в его сторону.
- А! Пришел!? – сказала Валерия.
- Ну, как ты нас сегодня обманешь? – с грустью в голосе, спросила Раиса.
В комнате зависла тяжелая атмосфера какой-то неразрешимой проблемы.
- Ты знаешь Саш, нас тут всех уволили, - спокойно, сказала Ира.
- Я знаю. Я почувствовал это, ещё вчера. Но, не мог зайти. Мотался целый день.
- Сначала вызвали Царицину, потом Раису. Но меня почему-то не стали трогать. Но, мне, что больше всех нужно, одной тянуть работу. Я и написала заявление сама, - сказала Ирина.
- Какой ужас! И, что же теперь!? Что говорит Надеждин?
 - А, что нам Надеждин Саш? Нам теперь о другом думать надо! - сказала Раиса.
- Ты знаешь, что? Мы тут решили в пятницу проставиться друг перед другом. Ну, то есть чисто нашим коллективом. Ты приходи тогда к нам, - попросила Ирина.
- А помните, как раньше дружно было в мастерской? Как празновали дни рождения, восьмое марта, двадцать третье, новый год?
- Не трави душу Саш, - сказала Валерия.
- Теперь каждый сам за себя. И, как же им это удалось провернуть? Словно они специалисты по разобщению человечесских душ! - произнес Саша, и в этот момент в комнату вошел Надеждин.
- Ира, подготовь фасады по новой серии, завтра Ольга приведёт свою знакомую девушку, будешь ей сдавать работу, - словно ничего и не произошло, сказал он, не заметив присутствие в комнате Саши.
Надеждин не улыбался и словно бы находился во сне. Не в этой реальности.
- Здравствуйте Алексей Анатольевич, - поздоровался с ним Саша.
От его приветствия, тот вздрогнул. Саше показалось, что его слова разбудили Надеждина, и он пожалел о том, что сделал это. Гораздо лучше было бы сейчас просто подъиграв, не заметить его.
- А, Саша. Привет, - безжизненно поздоровался он.
- Извините. Я не вовремя, - извинился Саша.
- У нас тут видишь, что творится? – сказал Надеждин, и как-то спешно стал ретироваться из комнаты, включив заднюю скорость.
Саша не стал ничего говорить ему вслед, понимая, что у того в голове. И только, когда за ним закрылась дверь, он произнес:
- Он словно бы спит. И я его разбудил. Зачем я это сделал? Лучше бы он так и продолжал жить в том, искуственно созданном им вокруг себя – мире.
- Пусть теперь сам выкручивается, как умеет, сказала Ирина.
- Да, его основная вина состоит только в том, что он ничего не хотел видеть и знать, - сказал Саша.
- А, что, он мог бы что-то предпринять? – с ехидной улыбкой, спросила Царицина, пристально посмотрев прямо в глаза Саше.
- Нет. Не мог. Ещё полгода назад мог. И делал всё. Просил Королева, директора ДСК, главного инженера Карцева, пока он там ещё работал. Но, теперь всё изменилось, и ДСКа, практически закончил своё существование.
- Вот и я о том же. Надо уметь признавать свои потери, а не зарывать голову в песок, - добавила Царицина.
- Если бы он с нами говорил на эти темы, то мы были подготовлены заранее, и нам не так тяжело сейчас было, - сказала Ирина.
- Я вас готовил к этому, как мог. Приносил информацию. Но и мне вы тоже не во всём верили. Потому, что поверить в такое невозможно. В это нужно окунуться с головой. Только тогда и начинаешь понимать весь ужас. Ведь это происходит повсеместно. Не только с нами и нашим институтом. Такая же ситуация во всех отраслях. И в космической, и в авиационной, и в военной. Мы один из самых маленьких винтиков всего этого, когда-то такого огромного и непобедимого механизма, который никому не удавалось сломать, до тех пор, пока пытались это делать снаружи. Но, кто бы мог подумать о том, что процесс начнётся изнутри. Мы не ожидали этого. Не верили. Надеялись. Мы сами во всём этом и виноваты.
Такой жизнерадостный, порою хитрый, в своих доводах ради достижения нужной цели, Надеждин теперь прятался от всех у себя в кабинете. Саше показалось, что его бывший начальник разочаровался в профессии, не видя возможности работать в таких условиях, которые диктовал современный мир в лице Развалова. И это несмотря на то, что ему не пришлось выполнять те задачи, которые ставил Райкин, затем Чебыркулева, более-менее логичная Левина, не говоря уже о Раскурове, после встречи с которым нормальному человеку хотелось бежать из института, Москвы, страны, куда подальше. Саше было проще. Он стоял ровно на границе двух миров. Того, что был раньше - спокойного и логичного. И нынешнего – стремительного и всеразрушающего. Сделать шаг, ступить в такое тревожное пугающее всех будущее, для него было необходимо, ведь до пенсии ещё оставалось не мало лет. Надеждин же, уже переработал свой пенсионный возраст.
Он не узнал сегодня того Надеждина, которого видел в роли коня под Стасовым. Ему показалось сейчас, что это было ещё совсем недавно. Саша задумался, пытаясь сосчитать в уме годы, прошедшие с того дня, как он устроился на работу в первую мастерскую.
- Что призадумался!? – спросила его Ирина.
- Да вот пытаюсь вспомнить тот момент, когда Надеждин был лошадью, - ошарашил он её.
- Какой лошадью? – не поняла Ирина.
- Обычной. Кажется, гнедым жеребцом. Он тогда под Стасовым ходил, - подбавил мистики Саша.
- Как это? Ну, вы посмотрите на него! Я его последнее время совсем перестала понимать! – взмолилась Ирина.
- Да он опять нас всех разыгрывает. Женщину ему надо, так, чтобы старше, лет на десять! – вступила в разговор Раиса.
- Что же вы совсем всё забыли? Тогда, ещё давно, давно, когда я у Стасова работал, и мы праздновали там что-то. Не помню уже и что. Тогда было четыре лошади у нас и четыре всадника… - не реагируя на сватовство, со строны Раисы, рассказал Саша.
- А! Да! Он не врёт сегодня! Я всё вспомнила! - догадалась Ирина.
- Надо же! А ведь действительно! Были когда-то такие времена! И нам было весело, и интересно здесь работать, - присоединилась к ним Валерия.
- Давно это было. Теперь кажется, что и не с нами вовсе, - признался Саша.
- Не говори! Даже расстроил меня, - загрустила Ирина
Валерия, облокотилась на спинку стула, и тоже задумалась. Раиса закрыла открытый ею в автокаде файл, и уставилась в пустой экран.
Саша тихо вышел из комнаты.

* * *

Так получилось, что посидеть с этими женщинами за прощальным столом, в пятницу, Саше не удалось.  Он лишь заскочил к ним на пару минут, поцеловал всех, обнял, и обменялся телефонами.
Раиса и Валерия, были у него в друзьях, в фейсбуке. Поэтому связь с ними он не боялся потерять, а вот Ирина не являлась пользователем социальных сетей.
Он общался с ней по телефону. Первое время часто, а потом, все реже, и реже. Саша тогда начал задумываться о том, что пенсия – это другой мир. Там все подругому, не так, как здесь, где все делалось для того, чтобы не давать людям работать. Там же не работать нужно. Он начал завидовать тем, кто дорос до пенсионного возраста. Ему с каждым днем становилось всё менее интересно приходить на работу. Но он был младше Ирины, да и у мужчин, пенсионный возраст наступает на пять лет позже, чем у женщин. Его тяготила мысль о том, что больше десятилетия придется жить во всём этом хаосе.
Развалов действовал уверенно и целенаправленно, считая, что Надеждин не справляется со своей задачей, так называемого связующего звена между ДСК, и самим институтом. Петр Ильич, или попросту мальчик Петя, как его теперь за глаза называл Саша, считал, что такие вещи, как выбивание подписания договоров с ДСК, давление в отношении ускорения согласований выданных заданий на изготовление новых панелей – прерогатива начальника мастерской. Видя, что ДСК, в своих предсмертных судорогах, посылает всех и вся, Развалов не хотел быть посланным, так как всё равно бы не дошёл, заблудившись, не в силах оделеть даже такие простые маршруты самостоятельно. Поэтому как истинному руководителю, не ведающему что он творит, ему было приятнее не помогать, а наоборот валить Надеждина, бросая его один на один решать финансово-договорные вопросы с заказчиком.
Надеждин надеялся на чудо, и жаловался самому руководителю ДСК. Который защищал его, как мог перед Разваловым. Но, всё это могло длиться только пока сам ДСК хоть как-то держался на плаву, и приносил работу институту.
Развалов вынужден был терпеть Надеждина. Ведь заменить его на более опытного, умеющего сделать гораздо большее, при этом ничего не делая – руководителя, ему было проще простого. Интернет к тому времени аж вспучило от изобилия всевозможных кандидатур такого плана.
Не сумев победить Надеждина, Развалов, как справедливый и беспощадный руководитель взялся за людей, в течении месяца сокративши число сотрудников мастерской вдвое.
Четвертый этаж теперь был занят пришлыми, проектирующими исключительно ТПУлюдьми, окружившими теперь со всех сторон тот островок, который занимали остатки первой мастерской.
Саша знал, что пока хоть как-то существует мастерская – институт жив.
Вообще вся эта свистопляска с уничтожением логичного, правильного и нужного наступила повсеместно. Спрятаться от неё, или скрыться никто не мог и не пытался. Многие понимали, что происходит, но некоторые надеялись на чудо.