Конкурс военной прозы

В одно чудесное весеннее утро мы собрались всей семьей на веранде, чтобы позавтракать. Торопиться было некуда: воскресенье, уроков нет, у родителей выходной – красота. Мы неспешно распивали чай, когда в калитку ворвалась мамина тетушка, размахивая местной газетой.

- Читали? – спросила она. – Объявлен конкурс военных произведений! Лучшие войдут в сборник, их напечатают!

Я выхватила из ее рук смятые листы и просмотрела заметку: «Чтобы сохранить память о местных жителях - участниках ВОВ, объявляем открытый конкурс художественных произведений (стихи, проза). От каждой семьи принимается по одной работе». Мне тут же вспомнилась история о том, как моя прабабушка не испугалась расстрела и спрятала раненого солдата в стогу сена. Между прочим, она рисковала не только собой, но и жизнями шестерых детей.
 
- Отлично, - сказала мама, словно подслушав мои мысли. – Маша прекрасно с этим справится, она очень хорошо пишет.
- Нет уж! – отрезала тетка. – Гена расстроится. После того, как его эпохальный роман о смысле бытия не приняло ни одно издательство, он совсем скис. Пусть поучаствует в конкурсе, вдруг рассказ войдет в сборник.

Дядя Гена – муж тети Клавы. Он никогда нигде не работал – несколько десятилетий вдохновенно сочинял какую-то заумную философскую трилогию. Лично я ее не читала и всячески избегала предложений послушать главы из «нетленки» на семейных вечерах.

- Решено! – провозгласила тетка. – Рассказ пишет Геннадий. Нам нужно серьезное произведение, а не детский лепет. Маша еще не доросла до необходимого уровня.

Я обиделась. Может, и не являюсь Пушкиным, но кое-что у меня получается. Конечно, дядюшка более взрослый и опытный, написал книгу (пусть и непризнанную), а я пока новичок. Однако у теткиного супруга есть один маленький недостаток – он очень медлительный. Любит проснуться в обед, выпить кофе, почитать газету, погулять по саду, потом вздремнуть, плотно перекусить, снова поспать, порассуждать о теории Канта и таланте Достоевского – таким образом, на работу ежедневно остается не больше часа.

У меня созрел план: потихоньку напишу собственный рассказ и предложу его, если дядюшка не уложится в заданные сроки, а это вполне вероятный исход. Я приободрилась и сладко улыбнулась тетке:

- Разумеется, уступлю настоящему писателю. Но раз уж мы вспомнили о войне, то я хотела бы взять у вас фотографии бабушки Кати и ее детей – давно собиралась отсканировать их и сохранить у себя.

Родственница милостиво кивнула и пригласила меня в гости. Я тут же воспользовалась ее любезностью и нашла необходимые материалы: прабабушкины письма, награды, документы.

В этот же вечер я уселась за работу и ровно через неделю держала в руках готовое произведение, снабженное иллюстрациями. Приближался момент дедлайна, а дядюшка все отмахивался и говорил, что его рассказ еще не окончен. Я радовалась и мысленно потирала руки: похоже, он не успеет.

Но за день до сдачи рукописей родственники явились к нам на ужин. Тетка, светясь от счастья, заявила:

- Сейчас Гена прочтет нам свою историю. Внимание! Давай, дорогой, не стесняйся.
Дядюшка извлек из кожаной папочки аккуратные листы, медленно водрузил на нос очки, задумчиво разгладил бороду, откашлялся, выдержал эффектную паузу и, наконец, начал:

- «Нет ничего вечного, и только память - одна из тех немногих исключений - существующая вечно. Автор».

Мне показалось, что смысл фразы безнадежно от меня ускользнул. А еще я думала, что для эпиграфа берут цитаты из чужих произведений, а не из собственной головы, но, возможно, я ошибалась. Тем временем чтец продолжал:

- «Вдоль окопа пробежала собака, помахивая своим пышным хвостом. В этом во всем была какая-то  теплота. Все это выглядело какой-то сказкой, которая, начавшись, так никогда и не могла быть законченной, как будто неизвестный сказочник никак не хотел рассказать ее до конца и всегда начинал с самого начала».

Мой мозг моментально завис от количества повторяющихся слов. Какая собака? Какой сказочник? Почему стандартное приветствие песика кажется автору чем-то грандиозным? Я перевела дух.

- «Повар Алекс что-то напевал, весело крутя кастрюлями, в одной из которых варилась солдатская каша, а в другой – собачья еда. Откуда она взялась, он не знал, несколько лет назад он увидел ее возле дома…».
- Минуточку! – прервала чтеца мама. – Выходит так, будто герой не знает, откуда взялась еда для собаки.
- Меня перебивают, - плаксиво протянул дядюшка, и тетка тут же заорала:
- Молчать! Слушать! Сейчас все поймем, потерпите.
- «Алекс принес ей миску с едой и большую чашку воды и молча ушел в окоп, чтобы стрелять по врагам, убил две сотни из пулемета, так продолжалось несколько дней…», - вдохновенно вещал дядя Гена.

Я потрясла головой. Из-за кучи повторов, нагромождений, неудачных оборотов и прочего невозможно было разобрать, о чем идет речь. Солдат, вроде, пригрел собаку и рассказывал ей сказки? А почему его зовут Алекс, он иностранец? Я зря надеялась, что рассказ обретет смысл ближе к финалу. Дальше все еще больше запуталось: неожиданно появилась какая-то Юлия, рыдавшая над могилой Андрея, убитого то ли загадочным поваром Алексом, то ли фашистами, зато собака исчезла незнамо куда – автор просто перестал о ней упоминать.

С каждой прочитанной строчкой лицо тети Клавы менялось: из счастливого оно постепенно превратилось в удивленное, потом в озабоченное и, наконец, в злое. Хлопнув ладонью по рукописи, она взвизгнула:

- Хватит! Что за бред ты написал? Где семейная история? Мы все на тебя надеялись, я думала, ты расскажешь о подвиге моей бабушки! А тут ушло пятнадцать страниц на описание пса, который самоустранился на двадцатой и не внес никакой смысловой нагрузки!

- Это аллегория, - обиделся автор. – Собака – символ надежды в бесконечном хаосе. И вообще, если вам не нравится мой рассказ, значит, вы не уважаете подвиг ветеранов! Произведения о войне нужно слушать с благоговением и слезами.
 
- А-а-а! – кровожадно завопила тетка. – Я тебе покажу благоговение! Вот, значит, о чем думают бездари, выбирающие военную тему для своих опусов, глупых песенок и невыносимых фильмов! Дескать, ничего, и так сойдет, а если будут критиковать, отвечу: «Как можно плохо отзываться о произведении, прославляющем события Великой Отечественной? Это нонсенс! Нужно немедленно предусмотреть в законодательстве наказание для всех, кому не понравилось». Хорошо устроились. Какой бы канал сейчас не включила, там обязательно найдется какой-нибудь сериал о 40-х. И почти всегда отвратительный, с реками крови и натуралистичными убийствами. Вы потеряли всякую совесть, оправдывая чужими подвигами существование ваших «творений». Вы превратили героические поступки в экшны, где важнее всего – предъявить побольше вражеских трупов. В вашей системе координат человек, не захвативший в плен десяток фашистов, не подорвавший себя гранатой и не умерший в муках – солдат третьего сорта. Вы презрительно морщитесь, когда слышите об обычных людях, переживших оккупацию и плен и ничего особенного не совершивших. Хотя если отправить на войну кого-то из вас, бездарей, не думаю, что вы отличитесь.    

Завершив этот гневный спич, тетка скатала в трубочку рукопись и затолкала ее в мусорное ведро.
 
- Лучше о нашей семье совсем ничего не опубликуют, чем мы предъявим на конкурс такую гадость, - закончила она.

И тут настал мой звездный час. Я сбегала в комнату и принесла свой рассказ. Он всем понравился.
 
- Люблю, когда все просто и ясно! – воскликнула родственница. – Без аллегорий, преувеличений и пафоса. Чем больше вранья о подвигах, тем хуже: люди чувствуют, что их обманывают, и впадают в другую крайность – начинают «развенчивать» настоящих героев.

Надо сказать, что после того случая дядюшка изменился. Он сократил время своих прогулок, перестал часами распивать чай и засел в библиотеке. Ровно через месяц перед нами предстала небольшая повесть о советском солдате. На этот раз не было ни аллегорических собак, ни иностранных имен, ни двухсот пятидесяти трупов. Произведение напечатали в местном альманахе и пообещали включить в книгу.
- Пожалуй, Клава была права, - признал он. – Писатели, взявшиеся за военную тематику, должны понимать свою ответственность перед людьми, иначе мы уйдем от реальности в туман глупых фантазий.