Случай на дороге

Это прекрасный день. Ранняя весна, разносящая ветром сладость и свежесть всего цветущего вокруг.  На лицах людей чаще играют яркие краски, что переливаются с долгожданной свободой в одежде и, в общем - мыслях.  Прогуливаясь,  можно ощутить невероятную лёгкость, которая без проблем перетекает в просторность идеи, которая преследует тебя с долей игривости и смелости намерений. 

Дышать стало намного легче, но просаживая время на парах ты невольно останавливаешь взор на окне, которое пестрит привлекательным зелёным светом, манящий тебя лёгким ветерком, пробившимся через форточку, да, в этот момент облегченно вздыхают все, ощущая слабый холодок и принимая его за пробуждение от столь меланхоличной по своему настроению лекции. Звонок обрывает цепи твоего ограниченного передвижения и ты с окружающей тебя, милой суетой вываливаешься из аудитории. 

Но он не способен разрушить социальные цепи, поэтому я, снова не желая навязаться к кому-то из-за глупого вида, снова иду к автомату с кофе. Его компания мне особо приглянулась в одиночном, весеннем походе к ближайшей маршрутной остановке.  Местный заводила, обремененный своей же инициативностью, был вынужден снова поднять руку чтобы обратить моё внимание. Он пару секунд вспоминал моё имя, но решив, что моя невзрачность более не стоит его потугов, после выдал, чуть повышая голос:

-Идёшь с нами на выходных?

Я лишь положительно кивнул, накинув лёгкую улыбку на уста.

-Тогда ждём тебя в шесть, на том самом месте. 

Одинокая шлюпка среди гордых, населенных кораблей. Что ж, пожалуй, это лучше, чем быть преимущественно ухом в компаниях, трясясь за каждое движение языком и раздражающе постукивать носиком в их руль, бездумно плывя хвостом. 

Я не имел право разбрасываться заочными оскорблениями в стороны своих одногруппников. Быть жертвой показушной вежливости не так и плохо. Хотя, конкретно после ощущения всех минусов фальши, я не стал бы их осуждать за изменение вектора отношения ко мне, даже если он не остановится на простом безразличии. 

Каков вздор. И я снова раздраженно и смущенно повёл головой прямо посреди улицы, с шипящим смешком. Представлять себя на месте излишне навязчивой личности довольно трудное испытание. На предвзятости всё и держится. Это мешает спустя полугода наращивания авторитета “заднепартного” подойти и просто заговорить с девицей, привлекшей твоё внимание, или, хотя бы просто проявлять инициативу. Сразу после этого на спине ощущаются десятки взоров, не ставящих подобную аномалию в раздел постоянства. Они воспринимают его как “бздык”, и реагируют также, переглядываясь между собой с едва сдерживаемой улыбкой, чтобы не показаться уж совсем предвзятыми перед своими друзьями, отрицающими такую же черту характера в себе. 

Со стороны это выглядит странно: монотонно идущий молодой человек, время от времени вздрагивающий головой непонятно из-за чего.  Но чтобы понять всё влияние погоды на людей, достаточно лишь взглянуть на подобную ситуацию в более неприветливые времена года. В которые люди, словно гусеницы укутываются в свои коконы и выходя на улицу не замечают подобного. Они загружены личным и чаще их прогулки не заносятся в раздел “хаотичного слоняния по улицам”, а имеют чёткий “А-B” маршрут. 

Подобные размышления были рутинны, между ними, время от времени, проскакивали мысли о будущем, о своих нуждах, ближайших планах. Всё как у людей, но с долей романтизации в виде определенного костяка людей, постоянно стоявших со мной на одной остановке и разделяющих со мной одно и тоже маршрутное такси по пути домой.  Мы знали друг друга, и всякий раз высматривали знакомые силуэты где-то вдалеке, если кто-либо приходил раньше остальных. Но сегодня людей на остановке было больше чем обычно. Зимой подобные кучкования весело подрагивали и покачивались от холода, но теперь что-то в них отличалось. Какая-то теплота между неразборчивыми издалека разговорами, исходящими из тепло улыбающихся уст. Где-то среди них затерялось лицо одной девушки, входящей в ранее описанный “костяк”, смотрящее прямо на меня. Ошибки быть не могло. Подобной пристальности мог позавидовать гепард, спрятавшийся в метрах десяти от своей будущей жертвы, но разительно этот взгляд отличался покрывшимся румянцем, при столкновении с моим. Смущение покрыло щеки, но я не мог отвести взгляда до того, пока это не сделает она. Весенний гормональный всплеск бушевал как никогда ранее, опьяняя моё воображение всякими непристойностями и я вдруг ощутив нехватку воздуха и пошатываясь двигал ноги назад. 

Мои вычурные движения вскоре стали преградой для ещё одной девушки, очевидно поддавшейся спешке.  Наше столкновение было внезапным, и тянуло все неприятные вытекающие из этого термина: глупый взгляд, скользкие извинения с мимолётной улыбкой для более мягкого восприятия, но особого заострения стоил именно мой тянущийся взгляд, через который я бился в попытках вспомнить, кого она мне напоминает. Взгляд любопытного ребёнка заставлял даму также не спускать с меня глаз и лишь изредка посматривать под ноги, не теряя самообладания уж через чур. Её испуганный, но вежливый взор в моей памяти стоял с чем-то более авторитетным и громоздким, чем-то подавляющим красоту простоты этих глаз забитых излишней наивностью, не делающую её женственнее. 

Какие странные секунды, плывущие после столь насыщенных событий. Они вырываются из привычной повседневности. Моя голова вдруг опьяняется игривыми помыслами из чего после извлекается неожиданное умиротворение.  Я вдыхаю петрикор с недавно пролитого, утреннего дождя и вожу взглядом где-то в стороне от скоплений. Все попытки охватить сознанием причины столь резкого наступления спокойствия оказываются тщетными и остается лишь довольствоваться догадками, путаясь в надеждах что они окажутся верными. Я нахожу ответ в неожиданной остановке из общего ритма следов, ранее протоптанных моими предшественниками с одинаковыми лицами. Тот самый шаг назад позволил ощутить ранее игнорируемую атмосферу. Мир, вдруг, стал ещё прекраснее чем был. Остановка радует меня необычайно и мой ус заматывается с фактом, что я должен делать подобное чаще.

Отрезвление столь сладкого опьянения невыносимо. Ты пытаешься ухватиться за каждый сделанный вздох, но чем более ты мыслишь, тем быстрее твое сознание приобретает остроту и отчетливую форму. Сколько заняли времени столь последовательные и длинные соображения? Мне они казались вечными, но на деле цепь выстроилась буквально за пару секунд.   

Ещё одно моё частое размышление встало на пути, спустя пару мгновений. Природа альтруизма и самопожертвования часто становилась их объектом. Из-за каких убеждений Данко, и ему подобные в реальном мире клали свои головы ради других? Оказаться очередным “безымянным героем”, чьи поступки никогда не найдут отклика в сердцах других, и они не зазвонят и после тысячи жертв.  Что же это? Бесполезные выкрики на серую стенку, вырывание горящего сердца, но зачем? Много легионов с оценочным мнением, но ни один не способен на переформирование. Ты становишься очередным недельным героем, вытянувшим девушку из воды ценой своей жизни, но она снова полезет обратно. В чём толк того, что тебя размазало по асфальту? Все общественные прикосновения к твоей могиле холодны, но холод исходит не из твоего надгробия. Ты слепо идёшь по  заранее прочерченными дорожкам, путями альтруиста и ты гордишься собой, насколько же ты выше всех этих эгоистов и цинистов, но ты не удосуживаешься взглянуть на следы под твоими ногами, ровно вытоптанные на много сантиметров в землю, и ты летишь, крышка закрывается, но “за-то с улыбкой на лице”.

Но, как бы ненависть к жертвам идеалистов не убивала меня своей бесполезностью в контексте огромного и ужасного мира, я сам безуспешно отмахивался от подобных черт характера, присущих горящему, подростковому уму. Теперь, спустя миг я, без задней мысли, мчусь на помощь девушке, той самой, чтобы оттолкнуть её от маршрута летевшего в неё автомобиля и самому встать на место. Я упираюсь локтями в её хрупкую спину и прилаживаю все силы, будто это последнее...

Мой разум словно очищается и я не нахожу никаких потенциальных,  дурных последствий или реакций после своего деяния. Что же...я встал на путь героя, спасшего жизнь. Как иронично, учитывая мои прошлые мысли.  Последнее, на что я надеюсь...нет. Ни на что более. Если же суждено мне испустить здесь свой последний вздох, то пусть он будет лишён всяких комплексов, грязных мыслей или желаний. Без надуманных, предвзятых реакций моих одногруппников. Надеюсь лишь, что она не будет cтоль горькой для родственников. А лучше...ах, да, лучше и для них я буду лишь недельным героем. Слишком героично и чисто, нашлись даже силы на мимолётную улыбку, и я простился с жизнью.

Мгновенье растянулось до невероятия. Неужели я умер так быстро, что не успел даже ничего почувствовать? Кажется, я настолько смирился со своей кончиной, что тут же упал замертво и без всякого столкновения. Но ничего не происходило, пугающая пустота наседала на моё сознание и прервалась внезапным глухим ударом. Перед моим взором предстало кровавое, распластанное по асфальту тело бедной девушки и автомобиль, метрах в пяти от неё. Сам факт моей невредимости разорвал весь шаблон, меня сильно уносило в панику и неадекватность, кажется, здравое сознание уходило от меня и мой взор пребывал в поисках знакомых образов посреди поля колючих пустырей. Девушка. Но она стоит, подобно остальным, ненавидя меня, смеясь над моей  глупостью. Десяток взоров укутали меня коконом ненависти и клейма “убийцы” и я прогнулся. Упал на бордюр от давления такого груза на мои плечи. Мир перед глазами волнообразно извивался и меня чуть не стошнило, стоило лишь мимолётно взглянуть на неё. Что произошло? Мой ум не успевал гнаться за событиями. Не уж то водитель успел вывернуть руль и я толкнул её прямо под колёса? Тем не менее, намерения, НАМЕРЕНИЯ!

Вскоре приехала полиция. Интересно, кто же первый схватился за телефоном? Люди с толпы осуждающе показывали пальцами на меня, они становились ближе. Тревожные мысли бегали по моей тяжелой голове и как кипятком в неё зашли мысли о потенциальном аресте. Не ощущая той слабости, присущей ранее, я спохватился и ринулся с места, успев лишь отдаленно услышать приказы остановится. Я бегал по непонятным для меня улицам, словно во сне, часто упирался в стены и отталкиваясь от них бежал дальше, ноги часто переплетались и всё отчетливее появлялось ощущение, что меня заносит на поворотах. 

Бессознательный побег продолжался пока я совсем не ослабил ноги и не перевернулся при ещё одном резком повороте. Это произошло где-то в пугающей глубине дворов, где не было ни души. Насколько же быстро я убегал, раз тренированные полицейские не смогли меня догнать? Подобная мысль среди тёмной пелены даже улыбнула меня на мгновенье, но вернувшись в прошлое состояние, я снова ощутил невыносимое давление.

Общественное мнение. Насколько же они правы в данном случае? Первично защищая себя, чтобы полностью не сойти с ума, я исключаю важность последствий в контексте намерений. Отсутствует всякое желание находить в подобных злостных взглядах правоту, а особенно в той девушке, затерявшейся среди них и поддавшаяся общей массе суждений. Поголовно, без исключения, все видели мои кристально-чистые намерения, но тем не менее поднимали свои мерзкие пальцы, мысленно подвешивая каторжника на петле.  Нет. Мысли о том, чтобы сдаться в руки тому, что они называют “правосудием” точно проходят мимо меня. Они, все они считают это моей теперешней обязанностью, но я не виноват, так и знайте!

Ход мыслей приобретает неимоверную трезвостью, для подкрепления я размышляю о моей потенциальной там кончине и смене их взоров на ту девушку, за её невнимательность, стоившей жизни такому “герою”. Громкий хохот вырывается из моего горла, но мысли на той девушки я не заостряю, неизвестно почему. Моему чувству юмора находится забавным изображение их теперешних лиц, убеждающих самих себя и друг друга в моей трусости и идиотизме, а я мысленно стою выше и плюю на их. Голову посещает невероятная просторность и свобода мысли и восприятие снова находит время радоваться прекрасной весенней поре. Совесть моя не в грязи, я сам её очистил, я вне морали и всех её устоев.  Смелость. Наконец-то она порадовала меня своим визитом, те силы, разорвавшие цепи моего страха перед общественностью. 

Но хватит.  Путь домой мне перекрыт хранителями бумажных законов. Смелость толкает моё бодрое тело наведаться на ночь к тому одногруппнику, в перспективе для которого я наименее безразличен. Тот самый человек, причисляющий себя к местной групповой элите, их свита больше и громче всех насмехающаяся над местными изгоями, к которым он относит и меня.  Что же, стеснять местного заводилу не хочется, потому что быть жертвой показушной вежливости всё ещё не так плохо, и он, на самом деле, не заслужил того неконтролируемого гнева, который нестабильно метается в моей голове. 

У раба в мнимом раю взгляд не отдает ничем кроме презрительного удивления, скрывающегося за натянутой улыбкой. Злорадная улыбка посещает и мои уста. Он точно ещё не знает о случившимся. Одежда. Чистая и выглаженная, белая, даже в не самый сухой период. Снова набивался в компанию. Мои нервы щекочутся от бурного хохота, но я лишь выдаю с некоторым хрипом:

-Мне нужно пристанище на одну ночь, пожалуйста. 

Я прорываюсь сквозь его мешканье ещё до того, как он успеет выговорить хотя бы слово.

-Никто не узнает, обещаю. Лишь одна ночь. 

Я прорываю все его тщетные попытки отказать, которые преграждаются его страхом и топаю в спальню. Неплохой диван становится раем для моих ног, топчащих асфальт в довольно длинном пути сюда. Я поджимаю одно колено к своей груди и найдя в этом опору, кладу голову и утыкаюсь в темноту, ожидая оповещений с группового чата. 

-А что у тебя случилось?

-Не получиться-скрываю я за глухим и кряхтящим смешком-Не получиться...

Как смеет он подобным вопросом ставить себя на одну ступеньку с ним. 

На мой поток мысли ставит платину пришедшее уведомление, в мирном цвете повествующее: ”Вы были исключены из группы”. Перед этим никто не проронил ни сообщения и я взглядом хищника наблюдая за поведением соседа. Тот жадными глазами впивается в чтение, очевидно, новости, не веря, что такой как я может быть её героем. А ты, наверное, можешь, да? Но после ему все становится “ясно”. Вся моя надуманная странность выливается в “убийство”, всё как предполагал его крошечный мозг, предвзятый до безобразия. “Толкнул под автомобиль”, “бедная девушка”, моё воображение уже примерно накидывает  лепет, написанный в газете. Хах, а я бы неплохо устроился в жёлтой прессе. Под видом звонка он топает к двери, чтобы за ней вызвать полицию, но я уверенно преграждаю ему путь. Проверяя грань его трусости, я делаю два твёрдых шага вперёд и ещё пару, до тех пор, пока его лицо не приобретёт агрессивный оттенок.

-Мы с тобой не любим друг друга и я знаю все твои фразы за стенами. Но, упади же ты с высоты своего ничем не подкрепленного эго и помоги мне, сделай хотя бы раз добро для ни в чём не виноватого человека. 

Он вдруг довольно улыбнулся, ощутив власть хотя бы над кем-то, а я был не в том положении чтобы предпринимать что-то более стискивания зубов. Мои помыслы оплетали очень смелые потенциальные ситуации, в которых я выступаю агрессором в конфликте с ним же, но только в  стенах университета и собираю на себе осуждающие взоры. Но стоит мне стать...а впрочем. О каких взорах беспокойство? Из группы меня исключила самая спросовая девушка, а если же кто-то другой посмел...ха-ха! Каков вздор, даже воображать подобное смешно. Эх..заводила, у тебя же есть влияние и доброе сердце. Я всякий раз улыбался, когда слышал воображения его любви к исключившей меня даме, как с самой красивой в нашей группе. Так ведь и будет. Какая-нибудь дискотека, подбивания друзей и стоящие в углу подруги, не желающие переходить дорогу авторитету, но тем не менее пускающие слюни по нему. И он сломается. Может его любовные надежды падали на кого-то другого? 

Мой скорый смех, который я всеми силами пытался упрятать вдруг остановился от резкой как молния мысли. Чернота. Откуда она? Но, скорее всего в группе не ведутся бурные споры о необходимости меня удалять оттуда. Не уж то мой бунт против...закончился простой обидой на всех? Нет, я не опущусь до подобного, никогда. Я бы с удовольствием избил себя две минуты назад, не дёрнув и глазом.  Но...чем он отличается от той девушки? Её ненависть перескочила и на него? Очень жаль, что я всё же не решил пойти к нему. 

Я так и не нашёл в себе должного спокойствия на сон. Даже на пару часов. Что же, теперь мне приходилось почувствовать себя бессонным странником, наблюдающим рассвет. Пустые улицы ранним утром и мой сегодняшний недосып сыграли на проявлении очень своеобразного бреда. Я бродил сквозь дома и переулки, громко выругивался и представлял что улицы навсегда опустошились именно после того случая, когда с моими добрыми намерениями обошлись не лучшим образом. Хохот не задерживаясь подолгу покидал мою глотку и преображался в  очень дерзкие и хриплые звуки. Весь этот поток  останавливается с неожиданным звонком. Его зацикленный звон беспощадно бьет мне по нервам. Мама. Погружаясь в глубину мыслей, я совсем игнорировал десятки их зазывов. Даже если так, то что бы я сделал? Нашёл бы я слова? Мой палец настолько дрожит, что в первый раз даже промазывает по кнопке принятия вызова. Их говор неуверенный, даже чуть заплаканный и обрывистый. Но более в нём мелькают просьбы о скором возвращении домой, нежели в моём состоянии в общем. Я не смею подозревать ни в чём своих родных, но всё равно обхожу дом и осматриваю его. 

Моему взору предстает полицейский автомобиль. Спрятан от моего примерного маршрута с университета. Как же мне стоит относиться к подобному? Предательство это или вынужденная мера? Тем не менее я отключаю телефон и убегаю оттуда прочь. Проходя первый круг всего спектра эмоций я ощущаю себя брошенным самыми близкими, символично держа руку на сердце и прохожу метр за метром, занося себя в раздел “брошенных”. Далее стоит оправдание деяний родных, путём воображения их страха перед неповиновением перед блюстителями того, что называется “справедливостью”. Мне не хочется требовать от родителей бунтарских деяний из-за лично своих проблем непонимания. Но что если...если даже знающие меня всю жизнь люди решаются на сдачу меня в цепкие лапы, то говорит ли это о том, что я на самом деле совершил преступление? Нет, сдаюсь я не им, а именно тем, кто сразу поставил на меня клеймо преступника. Я снова обретаю твердость и трезвость и решаю, что теперь я более не владею тем, чем владел ранее. Мои отказы от прошлой жизни очень бодрят и я ощущаю своё превосходство над теми, кто сдается в руки того, что здесь называют “правосудием”, прогибаясь под общественное осуждение. 

В подобном состоянии я брожу до раннего вечера, а после, отягощаясь последствиями недосыпа, голода и вечного движения, вынужден искать себе относительно нормальное место для отдыха, и моему уму приходят батареи в подъездах. Вскоре она из многочисленных ручек поддалась мне и я оказался в сыроватом, но более-менее тёплом и уютном тамбуре. Место тёмное и на утро я покрываюсь надеждами, что случайный работяга в порыве зевания не заметит меня, лежащего в полумраке, в стороне. Обессиленный и голодный я сразу опускаю веки.

2

Сон мой был покрыт атмосферой презрения и осуждения, которую я то и дело отметал твёрдой рукой, задев после кого-то особенного, об что моя рука вынуждена была остановиться и заболеть. Девушка, та самая, попавшая под автомобиль. Предстающая теперь перед моим взором с непростительной детальностью. Её глаза, затекшие кровью, торчащие из тела кости, глубокие шрамы и осколки стекла, из ран которых вытекала кровь, теперь уже засохшая. Её взгляд был убийственно нейтральным, а я не был в состоянии убегать и отводить взгляда от её образа. Вся моя ненависть улетучивается и к горлу поступает стыд и чувство вины, которое я начал испытывать перед её родственниками. Я был слишком поглощён ненавистью к окружающим, что перестал ставить во что-либо смерть человека. Ведь...ранее, именно я заострил её внимание своим глупым взглядом, я сгибаю колени и согнувшись, обнимаю её ноги со сдёртой кожей, заливаясь слезами, невнятно умоляя о прощении. Молчание. Что же я могу теперь сделать, чтобы стать немного лучше? Ко мне медленно но уверенно закрадывается идея о кладбище, о всех присутствующих там, я бросаюсь более подробно её рассматривать и на безымянной пальце вижу кольцо, опешив от неожиданности, я падаю обратно на колени и довольно продолжительный срок целую этот самый палец. Молодой человек, муж. Самый любимый человек на земле. Я сам не имел ничего и лишил этого счастья его. Самосуд теперь - вершина справедливости и я полностью признаю свою вину. Но не перед обществом, долга у меня перед ним нет, чтобы ещё ощущать себя виноватым, а конкретно перед этой семьей, узнавших вкус потери родного человека. И я мысленно готовлюсь к самому ужасному наказанию, к пыткам, и даже более не боюсь умереть. Я снова оплетаю её бедное тело своими ужасными руками и готовлюсь к завтрашнему походу на кладбище. 

Никакие физические последствия и нужды не способны преграждать мне путь. Те покачивания из-за ослабления мною успешно игнорируются и во моем мозгу появляться наглость для выхода на оживлённую улицу. Голова идёт кругом от столь насыщенного распределения людей которые...да, насколько же всё испытываемое мной ранее меркнет под обширностью окружающего мира. Мир безжалостно движется, будто оставив меня позади всего этого.  Все мои переживания ни на ком из них не отобразилось, не то чтобы это расстраивает, даже, скорее, это очень важно осознавать, важно, но очень больно. В детстве я правдиво считал, что мир вертится вокруг меня одного, но со временем, как и у всех, у меня расширялся кругозор, я видел и других людей, узнавал что и у них есть мысли, мечты, чувства. Есть другие страны, народы, материки, где о тебе совершенно никто не знает. Там другая жизнь, далёкая от твоей. Для них ты - никто. И...тем не менее, всё что я принёс незнакомым мне людям - горе. Боль утраты, которую тяжело забыть. Подступившая слабость вынудила меня опереться на стену позади. Горькие слёзы укутали моё строгое и грустное лицо, сбивая дыхание. Грязными руками я закрывал их от окружающих, глухо всхлипывая и кряхтя, ужасная горечь и давление на грудь буквально сжимали душу, желая материализовать ту нахлынувшую боль. 

С третьим шагом я, совершенно без сил плюхнулся на холодную землю, в миг окружив себя десятками любопытных взоров. От подобного я оробел ещё более, открыто показывая изливание. 

-Вы в порядке?!-звонко отобразилось у меня в ушах.

Какая-то дополнительная тяга возвысила меня и наши лица вскоре оказались в смущающей близости. Луч солнца, мило улыбающийся мне, протягивающий ладонь помощи. Это была моя ровесница, поспешившая на помощь обездоленному. Неужели. Я широко раскрыл глаза и улыбнулся своей спасительнице, но та лишь искривила свои уста в обратную сторону и залилась бледным страхом, что снова погрузило меня в холодный мрак. Она узнала меня. Вероятно, из вечерних новостей. Тем не менее, убедившись, что я крепко стою на ногах, она последний раз окинула меня ядовитым взором и убежала, а я стоял как столб, не понимая столь резкой смены эмоций. Опешив я сделал несколько шагов вперёд, следуя ранее прочерченному маршруту. Бурлящая злоба возвысилась и я агрессивно сжал кулаки. Как посмела эта сука так открыто показывать свое презрение? Только потому что я попал в тот выпуск она отказалась от своей помощи? Что же я, не человек теперь для неё? 

Меня окружили заманивающие мысли о том, чтобы догнать её, но, я был теперь не в том состоянии и с трудом перебирал ноги. Но, стоит заявить что злоба разогрела мою кровь и я более бодро потопал к кладбищу. 

Минуя после все оживленные улицы, я ходил маленькими двориками, делая огромные дуги и не ища ближайших путей, что повлияло на мой столь поздний приход, уже под вечер. Усевшись вдалеке, я наблюдал за могильщиком, выкапывающим могилу и уже решил для себя, что подобным образом буду сидеть, пока в наблюдаемой области не покажутся люди. Произошло это на следующее утро, даже ночью я не сводил уставших глаз, а при подъеме обнаружил, что все мои мышцы совсем не были готовы к такому резкому движению, от чего закружилась моя голова и я вместе с ней. К могиле подошли двое пожилых людей, молодая девушка и мужчина. 

 

Делая шаги навстречу самому справедливому самосуду на моей памяти, я размышляю об отношении серийных маньяков к родственникам своих жертв. Что на уме у этих людей, когда охваченная зверской агрессией мама рвётся в комнату допроса чтобы самостоятельно поквитаться с убийцей? Но мои ноги сами несут ужасное тело, отнявшее жизнь у чьей-то любимой женщины, сестры и дочери. Ставя данный самосуд на самую вершину справедливости, я готовлюсь и открываю свою гнилую душу  для всего, что будет происходить далее. Законы, уголовная ответственность, тюрьма, ничего не стоит рядом со старым добрым правилом “зуб за зуб”. Молодой человек, неуспешно пытаясь завязать диалог, возносит меня вверх на своих крепких руках и отталкивает прочь, заставляя меня почувствовать запах сырой земли. Его горящая ненависть мысленно обжигает, но тем не менее он слишком великодушен, чтобы cрываться на могиле суженой и при её родственниках. Терзания снова натыкают меня на его кулаки и толчки, поведение убогого дает мысли о моей нетрезвости, но тем не менее, не чувствуя усталости я пру без остановки, пока совсем не лишаюсь сил. Его крепкие кулаки сдерживают цепи, которые я после стараюсь разрушить крепким словом, провоцируя здоровяка, оправдывая его тем самым перед сзади стоящими, уже столь напуганными моими действиями. 

-Её размазало по асфальту. Вашу любимую дочь и твою сестру. С хрустом костей и глухим ударом её убогого мяса об асфальт она упала замертво, а я хохотал у себя на уме! Я убил её, а теперь пришёл испытывать вашу убогую семейку на прочность и что? Даже так вы не можете мне ничего сделать? Да я бы с радостью растоптал её ужасное тело в луже крови посреди одинокой улицы, издевался бы над трупом и кричал бы ему мерзкие слова с наглым лицом. После этого вы также окутаны цепями собственной доброты? Что же, не странно тогда, что ваша дочь так глупо покинула этот мир!

Теперь уж я невыносим самому себе. Невыносим этот черный рот, которым я решился на подобное, невыносимы все мои гнилые помыслы, зарождающиеся в голове, невыносим взгляд, которым я поддерживал со всеми ними глазной контакт, пальцы, которыми я невоспитанно тыкал в них и невыносимы слёзы, упавшие с моих глаз, в осознании всего этого. Ну же, уничтожьте меня! Уничтожьте этого урода, топтавшего ранее с ней одну землю! Уничтожьте наглеца, пришедшего в столь горькую минуту, оскверняющего мертвеца!

Но ничего не произошло. Гордое молчание и скорый уход совсем подкосили мое сознание. Я упал на колени, умирая от своего жалости перед великолепной чистотой души семейства. Оставшись окончательно разбитым, я смотрел вслед их величественным силуэтам, с совершенно пустой головой, без возможности оторвать взгляд.