Трудное счастье Лёшки Яколича
- Вставай, ирод проклятый, - никакого сладу с тобой нет! - внезапно раздался над самым ухом громкий голос матери, и Лешка с трудом вырвался из сладкой жизни сновидений.
Оторвав голову от подушки, он заметил удаляющуюся на кухню мать. В дверях та обернулась и погрозила ему кулаком. Лешка за короткое мгновение успел придумать себе страшную болезнь и уж совсем было собирался изобразить какой-нибудь убедительный симптом, но потом вдруг вспомнил, что день сегодня необычный, знаменательный, и решил перенести начало болезни на завтра. Поэтому зевнув, он стал подниматься и окидывать комнату в поисках одежды.
Мать прекрасно знала все "болезни" младшенького сыночка и, не строя никаких иллюзий по этому поводу, вдруг закричала из кухни:
- Вставай, кому говорят, а то вот сейчас ухватом по твоей дурной голове!..
Она даже появилась в дверях с ухватом в руках и замерла от неожиданности: "ирод проклятый" уже одевал штаны. Такого на ее памяти не было давно, и она, забескоившись, опустила грозное оружие женского сельского пролетариата, подошла к Лешке.
- Ты чего? - заботливо спросила она..
- Ну, мамка, ты же знаешь, что у нас сегодня, - Лешке было не до подробных объяснений - опять куда-то задевался носок.
- А, чтоб тебя, - сплюнула мать, - а я уж думала - заболел.
Но вот носок нашелся, остальное тоже оказалось в пределах видимости, поэтому, захватив кусок вчерашнего пирога, Лешка уже было кинулся к дверям, но вспомнил, что всех предупреждали приходить чистыми и аккуратными. Протерев рукавом пиджака носки своих вытертых ботинок, он решил, что достаточно чист и аккуратен. По крайней мере, сильно отличается от вчерашнего ученика третьего класса Алексея Александровича Герасименкова. Однако если бы он вдруг кому в деревне сказал, что его отчество Александрович, то этому никто бы не поверил, потому что общепризнанным отчеством вот уже для второго поколения их семьи было Яколич. Вообще-то Яколичем был основатель традиции Александр Яковлевич, который сейчас орал на живность во дворе, выгоняя ее на улицу. Но такого трудного отчества как Я-ков-ле-вич никто в деревне с первого раза и выговорить не мог, поэтому его дружно сократили до Яколича. Но так обращались к его обладателю только в очень редких случаях, по большим праздникам. Обычно же его звали вообще кратко - Сашка Кол. Все его пять сыновей соответственно были Колятами с прибавлением иногда имени, данного при крещении. Но за Колят можно было получить в нос, поэтому друзья и одноклассники звали их всех Яколичами, что было не так обидно. Ведь отец Яколич - и ничего.
Итак, Лешка Яколич выглянул из сеней и осмотрел двор. После кабинета директора школы это была самая опасная территория, потому что на ней обитала Катька. Обычно она не уходила вместе со стадом, которое только что прошествовало по улице, поднимая пыль. Она приходила и уходила, когда ей вздумается. Иногда могла за считанные мгновения перемахнуть через забор с той лишь целью, чтобы встретить Лешку, возвращающегося из школы.
Сейчас она жевала что-то возле сарая. Лешка прикинул расстояние и решил, что успеет. Подхватив покрепче пирог и сумку, он кинулся к воротам. Коза молнией бросилась за ним. "Бух!" - раздался удар ее рогов о доски, когда он уже закрывал двери. Сегодня поход в школу начался удачно, что предвещало хороший день. Лешка Яколич счастливо вздохнул и направился по улице.
Обычный маршрут пришлось изменить, чтобы подкараулить толстого Мишку Сюнича и бросить камень в лужу как раз рядом с ним. Если у Лешки Яколича насчет этимологии прозвища все было ясно, то про происхождение и смысл слова Сюнич ничего не было известно. Может, кто про это и знал, но в деревне не было принято проводить фольклорные изыскания. Однако же, как и в случае с Лешкиной семьей, в этой семье всех также звали Сюничами. Иногда это звучало настолько оскорбительно, что обладатели этого имени кидались в драку при одном намеке. Однако же было порой в этом что-то такое французское, что даже отчаянный врун деревенский пастух Кокки-Наки иногда путался. "Вот наступаем мы с Семеном Михайловичем, - рассказывал он, - вдруг подлетает ординарец, передает важное сообщение: слева наступает Юденич, справа - Сюничи. Буденный ко мне и обращается - что же, спрашивает, делать-то?" Далее следовало подробное описание боя и того, как Кокки-Наки помог Буденному выпутаться из сложной обстановки. Нечего и говорить, что, по словам Кокки-Наки, Первую Конную армию создал именно он, а Буденный лишь присвоил себе чужые лавры.
Но Кокки-Наки не всегда был военачальником, иногда он был простым летчиком-испытателем, Героем Советского Союза. Штопор, вираж, воздушные бои с "Юнкерсами" - все это было известно Кокки-Наки доподлинно. А так как никто в деревне не знал, кто такой был Коки-Наки и был ли такой вообще, то это имя признали за пастухом как свое родное. Тем более что и паспортов тогда ни у кого не было. А если вдруг происходили какие выборы или еще что официальное, то прозвище писали карандашом, чтобы не спутать, рядом с настоящей фамилией... М-м-м-м, черт побери, как же ее?.
Одним словом, камень упал рядом с Мишкой Сюничем и обрызгал его с ног до головы грязной водой. На вопль Сюнича обернулся идущий невдалеке мужчина средних лет, и Лешка сразу же попятился и юркнул в ближайший переулок. Мужчиной оказался ни кто иной как сам Бригадир. Не иначе как он шел на конюшню, которая находилась почти рядом с домом Яколичей, и Лешке не следовало бы терять бдительности. Потому что у него, да и вообще у всех его братьев, были большие сложности в отношениях с Бригадиром. То они спалили весной какую-то захудалую копешку соломы, и именно ее не хватило, чтобы прокормить совхозное стадо. То порезвились на конюшне, после чего пришлось переделывать ясли. То до того задразнили злющую Воронушку, что она укусила агрономшу, которой в принципе не следовало бы соваться к лошадям. А уж Воронушка-то вообще к себе подпускала только конюха Зота и самого Бригадира. Один раз ее пытались украсть проезжие цыгане, польстившись на масть и стать. Зот тогда валялся пьяный и оборонить совхозное имущество от украдения не мог. Цыгане не стали зариться на племенного жеребца, из-за которого мужики могли озвереть и гнаться с вилами хоть за сотню километров, и взяли что попроще.
Тогда Воронушка смирно дала себя обуздать и увести в табор. Что там произошло потом, доподлинно неизвестно. Но только к вечеру буйная кобылка вернулась, ведя с собой жеребца, принадлежавшего ранее цыганам, да еще пару двухлеток. Цыгане же за своими лошадьми не пришли. Лешка Яколич позднее побывал на месте, где располагался табор, и видел разломанные телеги и кое-какое разбросанное барахлишко. Себе он тогда урвал почти целую цветастую шаль и долго щеголял ею, пока восьмиклассник Пашка Яколич не променял ее на какие-то "обжимки". С тех пор братских чувств у Лешки заметно поубавилось.
С этими мыслями он обходным путем добрался до школы, где возле корыта с водой толпился народ. Растолкав мелюзгу и сам получив по шее, он все же добрался до корыта и обмакнул в воду свои запачканные деревенской осенней грязью ботинки. Вообще-то пора уже было переходить на сапоги, но их куда-то спрятала мать, рассудив, что эти ботинки все равно выбрасывать, а сапоги ему еще не на один год.
Отойдя от воды, он по-мужски крепко пожал руку своему ближайшему другу Емеле (официальная фамилия Емельянов).
- Что, Яколич, марафет наводишь? - запридурялся, как обычно, Емеля. - Напрасно, напрасно, Сюнич уже нажаловался - я видел, он с Маргошей шел и плакался.
- Сволочь, - только и вымолвил Лешка, имея в виду этого жалобу Сюнича.
Удары судьбы он привык сносить мужественно. У дверей стояли восьмиклассники с красными повязками и придирчиво осматривали обувь каждого входящего. Некоторых отсылали обратно к корыту. Непонравившиеся дежурным могли бегать туда до пяти раз (так было между ними условлено, ведь все же не подлецы какие.) Обычно такой провинившийся чем-то перед восьмиклассниками ученик едва попадал к началу первого урока весь мокрый. Потому что дежурный, проявив заботу старшего товарища, мог и сам помыть обувь нерадивого, обрызгав при этот его с ног до головы.
Но в этот раз директором было строго-настрого наказано не чинить третьеклассникам никаких препятствий. Поэтому Лешку и Емелю пропустили без замечаний, задержав для приличия минуты на две. В другое время Лешка кинулся бы, счастливый, со всех ног бежать по коридору к своему классу. Но в этот раз осознание важности момента не позволяло проявлять несдержанность. К тому же предстоящий разговор с классным руководителем Маргаритой Николаевной не предвещал ничего хорошего. Поэтому толкнув для приличия несколько девчонок, которых он особенно не любил, Лешка прошел на свое место и сел за парту. Почти тотчас же прозвенел звонок. Минуту спустя раздалось шумное пыхтение, еще через несколько секунд в дверях показался живот Маргоши, а уж потом и она сама. Проследовав к столу, она медленно опустилась на стул, предварительно проверив его на прочность, а то уже были случаи...
- Герасименков! - раздался ее мощный бас. - Ты галстук принес?
- Принес, Маргарита Николаевна, - вскочил Лешка. - А чё? Велели же.
- Да я вот думаю, может, зря принес.
Сердце у Лешки упало. Неужели из-за Сюнича?
- Тебе, Герасименков, что праздник, что обычный день - ты все у нас дисциплину нарушаешь. И почему твои родители в школу не приходят, когда их вызывают? Шишкину вчера до слез довел. Зачем ты ей фартук чернилами залил, а?
- А чё она обзывалась, - буркнул Лешка, не поднимая головы.
- Он первый мне подножку поставил, - вскочила отличница Шишкина, - а сегодня толкнул.
- Вот видишь, Герасименков, - укоризненно покачала головой Маргоша, - куда нам тебя в пионеры принимать? Наверное, останешься ты в октябрятах.
Лешка опустил голову еще ниже, чтобы не было видно выступающих слез. Тут дверь с треском растворилась, в класс заглянула директор школы.
- Так, что тут у вас, Маргарита Николаевна? Все в порядке?
- Герасименкова прорабатываем, Любофа Алексеевна, - повернула голову Маргоша.
- А, ну, хорошо, хорошо, не опаздывайте только.
Директор закрыла дверь, нисколько не удивившись, что в последние минуты перед торжеством класс занят проработкой. Вообще-то ее имя было Любовь Алексеевна, но все ребята как-то не могли связать образ строгого директора с чистым и светлым понятием любви. Да и Любофа выговаривалось как-то легче. Со временем директора так стали звать даже ее коллеги, и она перестала обращаться на это внимание.
- Так, всем достать галстуки, выйти в коридор, - скомандовала Маргоша.
Все чинно направились к выходу.
- Третий "б", вот сюда, - подлетела к ним пионервожатая Люська.
- Девочки вперед, у вас фартучки беленькие, - указала Маргоша.
Лешка конечно же попал во вторую шеренгу, на что совершенно не обиделся. Рядом стоял верный Емеля. Напротив постепенно выстроились восьмиклассники, которые по традиции должны были повязать новоявленным пионерам галстуки. Каждый из третьеклассников держал его на согнутой руке.
- Гляди - Партейная, - толкнул Емеля Лешку локтем, на котором висел галстук.
Лешка осторожно наклонил голову и выглянул вперед. От учительской вместе с директором действительно шла строгая костистая баба, которую в деревне все звали Партейная. Любофа вышла на середину коридора, окинула взором войско и звучно произнесла:
- А сейчас перед вами выступит секретарь партийной организации совхоза "Красный колос"...
Фамилию секретаря заглушил негромкий взвизг, но Лешка и не пытался разобрать ее. Немедленно к взвизгнувшей Шишкиной подскочила Люська. Обе что-то зашипели потихоньку, оглядывая с подозрением вторую шеренгу. Но Лешка стоял в стороне, и доказательств против него не было никаких. Волнения постепенно утихли. Лешка порадовался, отметив, каких трудов ему стоило дотянуться через двух человек.
- Дети, будущие пионеры, будущие комсомольцы, будущие коммунисты, - с расстановкой начала Партейная, - посмотрите, - она показала рукой куда-то в затянутый паутиной темный угол коридора.
Все невольно уставились на угол. Молодой учитель химии, еще не отметивший первый сезон в данной школе, недоуменно оглядев учеников, тоже стал вглядываться в паутину.
- Посмотрите - поднимается заря нашего будущего, она уже показалась на горизонте, - продолжила свою речь Партейная. - Мы приближаем ее, вкладывая в это все свои силы, вся страна. И вы, будущие строители своей жизни, вы, своими руками...
Все невольно посмотрели на руки. Лешка также скосил глаза вниз, посмотрел на иголку, которой он ткнул Шишкину и стал искать новый объект для приложения сил, как вдруг услышал за спиной мощное дыхание Маргоши.
- Герасименков, - прошептала она так тихо, как только могла, - если ты еще раз...
Предложение она не закончила, но Лешка ее прекрасно понял.
- Но трудно, трудно еще живется нашей стране. Проклятый империализм окружил Советский Союз военными базами...
Речь Партейной текла четко и размеренно. Лешка уже начал немного подремывать, чему немало способствовало сопение Маргоши. Церемония затянулась надолго. После Партейной выступила Любофа, охватив успеваемость по классам в целом. После нее - секретарь комсомольской организации, которая, в частности, похвалила Шишкину, а среди "имеются еще" назвала фамилию Лешки. Потом наконец-то восьмиклассники гурьбой кинулись к ним и повязали-таки галстуки. Что-то довольно складное проиграл горнист, и несколько отличников унесли знамя. Весь их класс дружно просалютовал вскинутой вверх рукой. Церемония закончилась.
Потом их всех сводили в кинотеатр и показали фильм про Павлика Морозова, после которого Лешка и Емеля вышли возбужденные и в то же время огорченные печальным финалом. Эмоции, накопленные в течение сегодняшнего утра, требовали немедленного выхода.
- Слышь, Емеля, - обратился Лешка, - мы ведь теперь с тобой пионеры?
Друг скосил вниз глаза - галстук трепыхался на груди - и, размышляя, к чему тот клонит, выжидательно протянул:
- Ну-у.
- Так мы сейчас с тобой и вести себя должны по-другому.
- Как это? - Емеля искренне недоумевал.
- Ну, там старушкам помогать, младших не обижать - слышал ведь, что говорили?
- Чего помогать-то?
- Как чего? - возмутился Лешка непонятливостью друга. - Сено помогать косить, дрова рубить - мало ли чего в хозяйстве нужно делать.
- А-а, - протянул Емеля, - так бы сразу и сказал.
Они оба оглянулись в поисках нуждающейся в помощи старушки. Как назло, старушки в этот час как вымерли. Нигде не было видно и младенцев, которых нужно было выносить из огня или как минимум защищать от бандитов. Огорченные, они пошли в сторону старого картофелехранилища, которое было обычным местом их игр.
- А-а-а, помогите! - раздался в этот момент чей-то дикий вопль, шедший со стороны магазина.
Друзья переглянулись и кинулись бежать на звук. Обогнув магазин, они увидели, что Катька кого-то прижала между ящиками и бутышкала своими здоровенными рогами. По возрасту Катькина жертва как раз подходила под категорию младших. Счастье само пёрло им в руки! Они кинулись на помощь, на бегу поднимая с земли камни и палки.
- Катька! - заорал Лешка. - Отойди, я тебе, гадине, щас!
- Стой! - вдруг схватил его за руку Емеля.
- Ты чего, - сурово обернулся Лешка, - забыл, что защищать надо?
- Да ты смотри - это же Петька!
Лешка пригляделся в оравшего пацана и даже глаза от неожиданности выпучил. Точно, это был Петька из второго "а", страшный ябеда, который не отходил от Любофы, а стоило его чуть-чуть задеть пальцем, как он с криком падал на землю и орал, будто при смерти. Сейчас он кричал натурально, не притворяясь, что сильно подняло настроение друзей.
- Так его, Катька! - закричал Лешка.
- Давай, давай, - подхватил Емеля. - По заднице его, чтоб знал, как ябедничать!
Вдруг его внимание что-то привлекло.
- Яколич, ты только посмотри, - показал он на какой-то сверток.
Они подошли поближе. На фанерке аккуратно было разложено печенье и кулечек конфет. Стало ясно, что Петька, возвращаясь из школы, купил всяких сластей и зашел за магазин, чтобы спокойно все сьесть. Здесь-то его и настигла Катька. Естественно, что печенье и конфеты стали законным трофеем новоиспеченных пионеров. Прихватив все с собой, они отошли в кусты и стали уминать сладкое, которое приходилось есть нечасто.
- Да, у вас коза что надо, - сказал Емеля, глотая по очереди то печенюшку, то конфету, - с такой не пропадешь.
- Да, - согласился Лешка, - вот бы ее еще немного потренировать, чтобы она сама за конфетами в магазин ходила.
Они немного пофантазировали на тему покупок козой разных вкусных вещей и обмороков продавцов при этом, затем конфеты кончились. Мучения Петьки-ябеды к тому времени тоже прекратились и сидеть в кустах стало неинтересно. Ребята вылезли и направились уж было по старому маршруту, как вдруг Емеля толкнул Лешку в бок.
- Видишь, - заговорщически сказал он, - Рыбнадзор.
- Вижу, что Рыбнадзор, - ответил Лешка, на этот раз сам не понимая, что хочет сказать его друг.
- А помнишь, Любофа говорила, что, мол, люби и знай свой край?
- Ну-у, - Лешка поднял палкой какую-то брезентовую сумку и размахивал ею, не зная, что с ней сделать.
- Вот тебе и "ну". Дело в том, что Степан опять вчера сеть ставил.
- Да ну?
Дед Степан жил возле самой конюшни и нередко гонял с нее ребят или жаловался Бригадиру. Одним словом, был самый заклятый враг всех мальчишек в возрасте до 18 лет. За это его огород частенько подвергался набегам, и выращиваемых им огурцов и подсолнухов иногда не хватало даже на семена. В темные осенние ночи неплохо было также воткнуть ему в раму иголку с привязанной гайкой. При подергивании нитки гайка стучала в окно и мешала душевному равновесию Степана и его жены Степаниды (надеюсь, все уже уловили, что его жену на самом деле могли звать и иначе).
При открывании окна следовало просто отпустить нитку, она провисала и была абсолютно незаметна в темноте. А после матюков и угроз неизвестно кому окно, как правило, закрывалось. Тогда нужно было опять потянуть нитку и психический снаряд был в полной боевой готовности. Опять следовал стук, матюки через окно, закрывание окна, стук... Обычно после третьего раза жертва выскакивала на улицу в одном исподнем и бегала вокруг дома с ружьем или каким-нибудь шкворнем. Порой даже втаптывала в грязь злосчастную нитку. Сидя в безопасном удалении, было очень забавно наблюдать все эти крики и угрозы.
Но сейчас месть могла предстать совершенно в ином качестве. Вызов в сельсовет, арест незаконного орудия ловли и штраф. Об этом можно было только мечтать, вот почему ребята, набравшись смелости, подошли к Рыбнадзору и стали путанно излагать суть дела. Рыбнадзор был здоровенный детина, мордастый, всегда одетый в штормовку и высокие резиновые сапоги. При обычных обстоятельствах Лешка ни за что бы и близко к нему не подошел, но сейчас этого требовали интересы дела. Выслушав внимательно ребят, Рыбнадзор осмотрел их с ног до головы и спросил:
- Значит, вы против браконьерства боретесь?
- Да, - кивнул Емеля и выдавил через силу, - за сохранение богатств Родины.
- Значит, пионер - всем ребятам пример? - тон Рыбнадзора стал какой-то нехороший.
Ребят это насторожило, но они опять кивнули.
- Что это у тебя за сумка? - вдруг спросил Рыбнадзор.
Лешка осмотрел себя и действительно обнаружил какую-то сумку.
- Не знаю. Нашел.
- Ну-ка, повесь на забор, может, хозяин найдется.
Он проследил, как Лешка вешает сумку и, взяв друзей за шиворот, наклонился к их лицам.
- Что, - тихо спросил Рыбнадзор, - заложить решили деда, стукачи поганые? А ну марш отседа! - вдруг заорал он.
Ребят не пришлось долго уговаривать. Метров через сто они замедлили бег и, оглянувшись, немного успокоились.
- Что это он? - спросил Емеля, переводя дыхание. - Не имел права не прореагировать на сигнал.
- Не знаю, - ответил Лешка, - наверное, у него выходной.
- Тогда, может, завтра еще к нему подойдем, - предложил Емеля.
- Не-е-ет, - сказал Лешка, - уж лучше ты один. Давай мы лучше поищем кому дров порубить. Самое милое дело..
На том и порешили. Они прошлись по улице, приглядываясь к наличию дров возле домов. У некоторых были громадные поленницы, и потому отпадали сразу. Возле других поленницы были так себе, но и подвезенных бревен или чурбаков не было видно - отсутствовал, так сказать, фронт работ. Кое-где были и чурбаки, но тут ребята знали хозяев. У них лучше было бы вообще эти чурбаки стащить, чем помогать в расколке. Наконец претендент на помощь был определен окончательно. В этом доме жила одинокая бабка и порубить тоже было что.
Ребята несмело подошли к воротам и постучали.
- Баба Ду-у-у-ся-а! - негромко выкрикнул Лешка.
Они оба прислушались - во дворе было по-прежнему тихо.
- Она же глухая, - подсказал Емеля, - стучи сильнее..
Лешка постучал посильнее, потом, осмелев, стал барабанить кулаком и, наконец, ногой.
- Эй, баба Дуся, открывай, черт тебя дери, помочь тебе хотим!
Все эти крики были прекращены совершенно внезапно и совершенно неожиданным образом. Баба Дуся, еще достаточно крепкая для своих семидесяти лет, вынырнула откуда-то сбоку и крепко схватила Лешку за ухо.
- Ты что, вражина, ворота ломаешь, а?
Лешка взвыл от боли и, стараясь ослабить хватку, заговорил скороговоркой:
- Баба Дуся, баба Дуся, мы же помочь тебе хотели: дрова распилить али еще что. Видим - одинокая старушка, как не помочь.
- Что? - взревела баба Дуся и еще сильнее крутанула ухо. - Ах ты, паршивец этакий, это я-то одинокая старушка? Сейчас я тебе покажу старушку! Как камни на крышу бросать - так я не одинокая?
- Это не я, баба Дуся, это Сюнич, точно говорю. Вон и Емеля подтвердит, - Лешка указал рукой в сторону давно отбежавшего на безопасное расстояние и сейчас наблюдавшего друга.
- Какой еще Емеля? Ах, Емельянов отпрыск! Такой же бандит растет.
Внимание бабки немного отвлеклось на второго врага, чем Лешка и воспользовался. Дернувшись, он освободил ухо и бросился бежать.
- Я вот приду к вашим родителям, расскажу, как вы тут измывались! - кричала вслед баба Дуся.
Надо сказать, что ее угрозы были небеспочвенны. Обычно после таких посещений следовала крепкая порка, чтобы успокоить общественное мнение. А то ведь и самого родителя могли зашпынять до смерти. После же порки все бабки говорили, что "детей держит в узде и баловства не позволят". Прослышав про такой отзыв, любой папаша неделю ходил гоголем, а славу выдающегося воспитателя, как правило, закреплял еще одной выволочкой. Провинившееся чадо после всего этого с полмесяца держалось держалось тише воды, ниже травы и столько же времени не могло сидеть.
Приуныв, ребята отправились по домам, благо времени было уже под вечер. Проявить себя в этот раз как-то не удалось, хотя намерения были. В первый раз они вообще уж было приступили, но кто ж знал, что это окажется Петька? Ну был бы кто другой, так ведь и отогнали бы козу, совершив тем самым так необходимый благородный поступок. Рыбнадзор же сам виноват, невнимательно отнесся к просьбам трудящихся. А эта баба Дуся - ну, она еще получит! Мы ж к ней со всей душой, а она... вредина такая.
С такими невеселыми мыслями они вернулись домой.
Похождения во благо советской пионерии закончились несколько неожиданно для Лешки. Когда семейство Яколичей село ужинать, в дверь кто-то постучал. Гости к ним ходили редко, поэтому неудивительно, что глава семьи хмуро осмотрел домочадцев, стараясь угадать, кто именно из них чего набедокурил. Сердце у Лешки сжалось. "Баба Дуся, зараза, пришла жаловаться", - горестно думал он, предчувствуя близкую расправу.
Но в дверь неожиданно для него вошла сухонькая старушка, которую звали Нюра Юрошна. Семья Яколичей, замерев, ждала, что она скажет.
- Здравствуйте, здравствуйте, - приветливо поздоровалась Нюра Юрошна и, сжав пальцы перстом, поискала глазами "красный угол".
Но иконы в доме таких отъявленных богохульников, каковыми были все Яколичи, не нашлось, и она смиренно перекрестилась, глядючи в окно.
- Ну, чё тебе, Юрошна? - не вытерпел глава семьи.
Бабка не торопясь присела на лавку, положила на колени подозрительно знакомую Лешке сумку и неторопливо начала:
- Пенсию я вчера получила. Зинка-то, дай ей Бог здоровья, не забыват меня, всегда вовремя приносит. Я думаю, соли бы надо купить, чаю-сахару, пошла сёдни в магазин...
- Ты говори, кто чего натворил? - заорал, не выдержав, Яколич-старший.
- Дак кто? - бабка даже развела руками, как будто и без слов все было ясно. - Известно дело - младшенький твой...
"Хрясь!" - резкий удар в ухо опрокинул Лешку со стула. Он отлетел в угол, вскочил и бросился к дверям. Но отец перехватил его и собирался было продолжить воспитание сына, но тут Юрошна завопила и схватила его за руку.
- Ты что, ирод, делаешь? Разве можно так дитё бить? Сумку он мою с пенсией нашел и на забор повесил, чтоб, значит, хозяин увидел, - торопливо объясняла бабка, боясь, что одним ударом дело не закончится. - А тут Рыбнадзор и говорит - это, мол, Лешка Яколич сумку твою нашел. Я вот ему конфеток купила. На-ко, сынок, - она сунула ошеломленному Лешке бумажный кулек с "подушечками".
- Ну-у? - вымолвил сильно удивленный отец. - Надо же...
Такое на его памяти случилось впервые, и он не знал, как поступают в подобных случаях. Бабка попрощалась, опять поисказала было глазами икону, но креститься в этот раз не стала. Лешка ушмыгнул во двор и стал быстро поедать конфеты. Он и сам удивлялся такому повороту событий. Тут его нашел Пашка и на правах старшего брата экспроприировал оставшуюся часть.
Засыпая, Лешка думал, что в принципе день сегодня получился не такой уж и плохой. Кино задаром посмотрел, Петькины конфеты и печенье съели, да еще и Юрошна принесла конфет. Два раза за день сладкое - когда еще такое случится? А что от отца получил, так это ж цветочки, бывало и хуже. Вот бабе Дусе они еще устроят. А вообще-то пионером быть ой как непросто!
Кошмарный душ Лешки Яколича
На лето Лешку Яколича. прозванного так за трудновыговори... трудновырого... вы-го-ва-ри-мое имя-отчество отца (Яков), определили в пастухи, чтобы не шлялся без дела. Точнее сказать, в подпаски, потому что должность главного пастуха сморщенный Хурка Полетай, мужичок без определенного возраста и порой занятия, оставлял за собой на правах более старшего и сильного. Вообще-то имя ему было Александр, в просторечии Шурка, но за сложные отношения со всеми изучаемыми языками, в основном русским, его поименование еще в школьном возрасте переиначилось в полном соответствии с его возможностями в орфографии и орфоэпии. И вот Хурке нужно было кого-то в помощники - он просто физически не мог одновременно смотреть за коровами и бегать за водкой. В принципе он мог за ними и не смотреть, но его появление средь бела дня возле магазина неминуемо вызвало бы оживленные пересуды (как? почему не на рабочем месте? нарушил трудовую дисциплину!), которые могли, при определенном стечении обстоятельств, перерасти в отставку. Это президента трудно импичменту подвергнуть, а тут стоит одной Любке-рыжей заголосить о безнадзорной и беззащитной скотине, как импичмент выносился быстро и неизбежно. Два года назад Хурка уже пережил такую процедуру и более не желал принародного консенсуса, после которого ему тогда пришлось два месяца маяться без заработка и средств к пропитанию. Так что помощник ему был нужен позарез.
Дома все равно заняться нечем, а так хоть будет под присмотром и кое-какую специальность приобретет, в будущем все сгодится - здраво рассудили лешкины родители и дали "добро" на участие младшенького в животноводческой кампании. То, что Хурка мог оказаться не самой подходящей компанией, им в голову не приходило - чай, не детей с ним крестить. А отец вообще встал за него горой, потому что пили как-то вместе, и высказался в том смысле, что Хурка человек опытный, как-никак две отсидки за хулиганство, много повидал на своем веку - это где, говоришь, он на "химии"-то был..? Далеко, одним словом. И стадо блюдет, коровы у него всегда... ну, почти всегда... приходят вовремя и сытые. А что же еще человеку надо, кроме твердой и направляющей на верный путь руки? Это вам не балаболки в парламенте, тут нужны глазомер, быстрота и выносливость.
Пророческие отцовы слова Лешка ощутил уже в первый день трудового стажа, который выдался на ужас жарким и оводливым. Вредная скотина не желала стоять на месте и то там, то сям, кидалась в прорыв. Делая вид, что она сильно увлечена свеженькой травкой-былинкой, рогатая тварина, кося глазом в сторону надзирателей, отвлеченным прогулочным шагом добиралась до ближайших кустов и там сломя голову бросалась бежать, не разбирая дороги. Предводительницу побега, как правило, сопровождали от трех до десяти ближайших подружек. Пока Лешка, получив в спину напутствие из ярких междометий и образных словосочетаний, догонял беглянок, на другом конце стада дезертирство достигало невиданных размеров. Хурка начинал материться еще более вычурным и богатым слогом - несмотря на твердую двойку по русскому языку, кое-чего он в этом предмете все же достиг, - но с места не двигался.
- Лехий сын, твою мать и ..., я для сего тебя в помохники взял? - орал он вслед бегающему по полю Лешке. - Стоб ты мне всю скотину проворонил? Да нас ге весером на первом столбе вздернут! Тебя-то, могет быть, и нет, какой с пацана спрос, а мне могут сэктым бахка сделать - вся ответственность на мне легит.
- А чего же ты лежишь? - кричал от самого леса Лешка. - Нет бы встать да помочь.
- "Нет бы вста-ать", - дразнился Полетай. - Ты ге видихь, какие у меня хапоги, как я в них буду бегать?
- Хапоги-хапоги, - бурчал злой Лешка, еле волоча ноги от усталости. - Чтоб тебя разорвало вместе с этими сапогами.
Но если самого Хурку лешкины проклятия, достигни они определенной силы, разорвать еще как-то могли, то на сапоги это никак бы не повлияло. Они у главного коровьего воспитателя были порваны до такой степени, что держались на ногах только благодаря силе трения. Во основном она возникала из-за сильной степени загрязнения хуркиных носков. Надо только было поутру прилепить их как следует к обувке изнутри. Уже через полчаса природный клеящий состав размягчался и начинал действовать, превращая ногу, носки и сапоги в единое целое. Этот процесс нарабатывался не один месяц и достиг такого совершенства, что к вечеру снятие сапог превращалось в настоящую проблему. Приходилось прибегать к помощи посторонних предметов и даже лиц, в результате чего рваность обуви только усиливалась, но ее внешний вид коренным образом уже измениться не мог.
К вечеру, едва собрав половину стада, они погнали его в деревню. Нельзя сказать, чтобы хозяйки особо гневались, не находя в нем своих кормилиц - с этим они как-то смирились. Все равно ведь путевый мужик в пастухи не пойдет, а от этого чего же еще другого ожидать. Редкие вопросы типа "а где же наша Зорька?", "что-то я не вижу мою кормилицу" Хурку совсем не смущали.
- Видите ге, - весело говорил он, показывая на еле несущего ноги Лешку, - помохник у меня совсем неопытный, куда с таким. Но нихего, обтехеться со временем.
Хозяйки грустно вздыхали и неприветливо смотрели на Лешку. Что тот, понимаешь, что этот - говорили их взгляды. Два сапога пара.
Ночью Лешка спал плохо. Ему снились горящие огнем коровьи глаза, слышался топот копыт и невнятное бурчание-мычание. Он вскрикивал и просыпался. Топот вроде стихал, но стоило закрыть глаза, как издевательство продолжалось и кошмары опять принимались за работу.
- Хто-то ты такой квелый? - спросил Хурка на следующее утро. - Тебе, наверное, надо спортом заниматься.
- А то я не занимаюсь, - буркнул Лешка. - Снилась какая-то зараза, коровы, копыта и все такое, - пояснил он.
- Копыта, говорихь, - неожиданно заинтересовался Хурка. - Копыта - это по моей хасти. У тебя там кто в соседях?
- В соседях? - удивился Лешка. - Так эта же... Баганиха. Ну, которая мужа посадила.
- Гнаю, гнаю, - прервал его Хурка. - А чего она никого в стадо не гоняет?
- Коза у ней, чего ее гонять-то, - хмурому и невыспавшемуся Лешке непонятны были все эти вопросы. - И так жрет, где попало. В стаде одна морока от нее.
- Не скаги, не скаги, - не согласился с ним Хурка. - Хнаехь хто, я к вам, погалуй, загляну весером. Поглядеть, где там рога и копыта.
- Ну ладно, - недоумевал Лешка. - Отчего же не заглянуть, заглядывай.
Этим "весером" Хурка заглянуть не смог, потому что выпала редкая удача - позвали помочь зарезать свинью, которая сломала ногу. Без самого большого специалиста по скотине как же обойтись в таком тонком деле? Резать ему, конечно, не доверили - с животными он обращаться, может, и умеет, а вот с ножом - это еще надо посмотреть. Может и кого другого нечаянно порезать по своим тюремным привычкам, не оберешься потом. Зато угостили на славу, раз помогал свинью за ногу держать. Где ж это видано - чтоб кого резали и на трезвую голову? Людей - и то обычно на пьяную лавочку, а тут животина как-никак.
Естественно, что на следующее утро голова у него была отнюдь не трезвая. Лешка тоже был не в себе, потому что вчерашние кошмары повторились с ужасающей ясностью. Теперь он был полностью уверен, что работа в пастухах не пошла на пользу его психике и он точно спятил. Может, не совсем, но крыша уже в пути. О чем он и предупредил своего наставника.
- Да ты не боись, подправим твою "крышу", - дохнул на него перегаром Хурка. - Мне бы вот только подлеситься надо, а то твердости в руках никакой.
Зачем Хурке нужна твердость в руках, Лешка не понял, но про опохмелку он знал одно - дело нужное, среди деревенских мужиков привычное и порой просто необходимое. А раз так - то сам погибай, но товарища выручай. Опять же и вдруг поможет от кошмаров избавиться - чем черт не шутит. Поэтому после обеда он сбегал домой, разграбил потайную отцовскую заначку, к которой тот обращался только в самых исключительных случаях, и купил Хурке бутылку.
- Ну раз пошла такая пьянка..! - обрадовался тот и не договорил, что же из этого следует.
Но это и так стало ясно через полчаса. Водка плотно легла на старые дрожжи, отчего Хурка быстро захмелел и подобрел.
- Пусть погуляют, скотине тоже свобода передвижения нужна, - высказался он, философски поглядывая на разбегающихся в разные стороны коров.
У Лешки были на этот счет кое-какие сомнения, но озвучивать их он не стал, резонно полагая, что инициатива наказуема и ему же и придется собирать пошедших в загул коров. А Хурка через пару часов был полностью готов к борьбе с призраками.
- Ну, пойдем посмотрим, где там твои серти, - покачиваясь от беззакусочной дозы спиртного, предложил он своему спасителю.
Вообще-то приводить домой пьяного вдрызг Хурку Лешке не хотелось, потому что тот и в любом другом виде не самый желанный гость, а уж принявший-то и подавно. Но делать нечего, раз сам пожаловался, обратился за помощью, то не говори, что не дюж.
На их счастье, дома никого не было. Хурка с видом заправского сыщика принялся осматривать подходы к чердаку, откуда по ночам доносился столь устрашающий топот и другие ведьмовские звуки.
- Таси лестницу! - приказал он, заглядывая на темный провал чердака.
- Так где ж я тебе ее... - начал было Лешка, но сообразил, что в противном случае процесс излечения пошатнувшейся психики затянется надолго, а там, не дай Бог, придут отец-мать, о чем было лучше не думать.
Пришлось через огород сбегать к соседскому сараю и стащить там лестницу.
- Во! - обрадовался Хурка. - Держи давай, а я полеху наверх.
Несмотря на болтающиеся сапоги, он быстро залез на чердак и уже через несколько секунд оттуда донесся его топот. Захотелось вдруг побегать по чужому чердаку! Этого Лешка спокойно снести не мог.
- Эй, ты чего там вздумал? - крикнул он, с опаской поглядывая на ворота. Как-никак конец рабочего дня, могли и родители заявиться.
- Лехь сюда! - закричал из темной глубины Хурка. - Один не справлюсь.
Прислушиваясь к его тяжелому дыханию и какому-то непонятному шуму, как будто он там боролся с кем-то, Лешка с опаской полез наверх. Встречаться с привидениями ему вовсе не хотелось. Поднимаясь на самую верхнюю перекладину, он с опаской приподнял голову над срезом бревна и едва успел заметить что-то черное и мохнатое. "Это" заорало дурным голосом, дернулось перед его лицом и тут же Лешка получил сильный удар по выпуклой части лица. Неизвестная ночная тварь хотя и казалась мохнатой и мягкой, но удар был нанесен чем-то твердым. Но осмысливать это не было времени и возможности, потому что от испуга он выпустил из рук перекладину и полетел вниз.
... ... ... Хотя удар пришелся по носу, болел почему-то затылок. Лешка привстал с земли и пощупал голову. Там ощущалась приличная шишка.
- Эй, ты сего там - живой? - Хурка поглядывал на него с чердака. Под его правой рукой торчала козья морда. На обоих физиономиях читалось выражение тревоги и любопытства.
- Так это коза! - радостно выдохнул Лешка и на время забыл о болевшей шишке. - Ты чего ее не держишь-то?
Хурка переглянулся с козой и оба радостно выдохнули - падение обошлось без последствий.
- Да дернулась, зараза, - объяснил Хурка. - Лехь сюда.
- Зачем? - с опаской спросил Лешка. - Лазил уже, знаю.
- Надо ее подержать, хтобы не вырвалась.
Он залез и обхватил вонючую свалявшуюся шерсть. Неизвестно как коза сюда смогла забраться, но вот слезть обратно она не могла. И сидела тут несколько дней, по ночам пугая Лешку своим топотом. На ее счастье на чердаке нашлось несколько охапок прошлогоднего гороха, веники и еще кое-какой хлам, позволивший ей не сгинуть голодной смертью.
Внизу она с благодарностью посмотрела на спасителей и сделала вид, что ей пора уходить.
- Но! - покрепче ухватил ее Хурка. - Ты-ы куда? Скипидар есть?
- Скипидар? - переспросил Лешка. - Зачем тебе? Нет, нету.
- Хм. А ёд есть?
- Да зачем йод - ведь прошло у меня все.
- Да не тебе - козе ёду надо, - терпеливо пояснил Хурка.
Лешка посмотрел на козу, коза посмотрела на Лешку - оба ничего не понимали и в йоде не нуждались. Может, он "того" - читалось в их взглядах. Но за йодом Лешка все же пошел, раз старший товарищ просит.
- Во-о-о, - обрадовался Хурка, беря темный флакончик, - сейхас мы ей... профилактику... хтоб
С этими словами он задрал козе хвост и от души плеснул туда антисептического средства.
- Бе-е-е! - раздался душераздирающей вопль и коза юзом пошла по земле, стараясь очистить горящую огнем задницу.
- Это что же вы, оглоеды, делаете? - раздался вдруг возмущенный возглас.
У ворот стояла соседка Баганиха, она же владелица бедной козы и позаимствованной лестницы. Подвергнутое наказанию животное тем временем, быстро перебирая передними ногами и не отнимая зада от земли, выехало на улицу.
- Убили! - заорала Баганиха. - Изверги! Истязатели! Бедную вдову ограбили, хозяйства лишают, животных насилуют! Вот я сейчас вас! - она схватила попавшуюся под руку метлу и пошла в штыковую.
Весовые категории были явно неравны, поэтому Хурка с Лешкой отступили в огород и далее в поле, чтобы не попасться под горячую руку "бедной вдовы".
Следующее утро было хмурым во всех смыслах. Моросил дождь, Хурка маялся похмельем, Лешка вечером получил заслуженную порцию родительского благословения и до сих пор не мог сидеть. Мало того, что Баганиха нажаловалась, так еще и отец обнаружил утрату заначки. Кошмары, правда, больше не мучали, но спокойно поспать не давали побитая спина и заднее место, вызвавшие повышение внутренней температуры. Но никакого жаропонижающего жаждоутолителя поблизости не было.
- Эх, - вздохнул Хурка, продирая засохшие "трубы", - сейхас бы хего-нибудь такого...
Тут его взор замер и стал приобретать осмысленное выражение.
- Ты глянь, - он толкнул Лешку локтем.
Тот глянул в указанную сторону и заметил большую цистерну на колесах. В такой обычно возили молоко с летнего пастбища.
- Совхозная цистерна, - облизнулся Хурка. - Пошли?
Бросив коров мокнуть без присмотра, они направились к цистерне. Вблизи она выглядела еще внушительнее. Хурка по колесу забрался на нее и радостно крякнул.
- Ну хоть какая-то польза от совхоза, - радостно сказал он, заглядывая внутрь. - Похти полная.
- Слушай, может, не надо, - нерешительно сказал Лешка, оглядываясь по сторонам. - Вдруг за ней сейчас приедут?
- Ты по сторонам-то гляди, - приказал Хурка, наклоняясь в горловину, - а я немного... тут и незаметно будет... Херт, далеко больно.
Лешка осмотрелся, обошел цистерну кругом. Вроде никого не было видно. Прицепное устройство цистерны опиралось на какой-то чурбак, чтобы тракторист мог в одиночку подсоединить ее. Чурбак, судя по всему, стоял не очень устойчиво. Лешка для порядку попинал его ногой и остался недоволен. Очень ненадежная конструкция.
- Эй, ну скоро ты там? - крикнул он, задирая голову вверх.
- Ххас, - раздался из цистерны усиленный полупустой емкостью голос пастуха. - Почти достал.
Тут вдруг цистерна угрожающе покачнулась, чурбак поехал в сторону и вывернулся из-под нее.
- Бум! - цистерна наклонилась набекрень, звучно ударилась о землю и приглушила какой-то всплеск, которому Лешка поначалу не придал никакого значения. И напрасно.
Потому что Хурки на цистерне больше не было. Лешка оглянулся - может, спрыгнул куда? Да нет, не спрыгнул. Значит... Ошарашенный своей догадкой, он буквально взлетел наверх и засунул голову в горловину. Там, внизу, в молочных реках барахталось что-то лохматое и хлюпающее. На миг обозначилось мокрое хуркино лицо с вытаращенными глазами и опять опрокинулось набок и уплыло вглубь, к нижней стороне цистерны. Дело в том, что она стояла, сильно накренившись вбок, а горловина находилась строго посередине емкости. Для того, чтобы добраться до горловины, нужно было подняться на пару метров по скользкому от молока полукруглому дну и ухватиться за ее высокий, выступавший вверх на полметра край. Пока что это Хурке не удавалось. Внутри он мог стоять спокойно, потому что молока было не так много, чтобы утопить его, но и не так мало, чтобы не принимать его во внимание.
Оказавшийся рядом случайный прохожий мог бы наблюдать странную картину - стоит полуопрокинутая цистерна, из горловины которой торчит чья-то дергающаяся задница и доносятся странные крики. Но достойный кисти художника пейзаж некому было оценить. Сами же действующие лица не имели эстетической жилки и относились к происходящему слишком утилитарно.
- Руку! Руку дай! - кричал Хурка из глубины. - А то никак.
Лешка нагнулся еще сильнее, вглядываясь в темноту и наконец заметил его протянутую руку с растопыренными пальцами. Хурка сделал несколько неуверенных шагов вперед и их руки наконец соединились.
- Тяни-и-и! - заорал Хурка и опять заскользил по дну вниз, потому что закон тяготения не дремал - тут уж ничего не попишешь.
- Отпусти, а то я... - Лешка не успел выразить свою догадку до конца, потому что она осуществилась во всей своей красе.
Более тяжелый Хурка перетянул его через край, Лешка сделал несколько хватающих движений рукой и упал вниз. Молочные волны захлестнули так и не спасенного товарища и самого спасателя. Правда, он тут же вынырнул, но набежавшей волной его прибило к нижнему краю. Мгновение спустя показался и Хурка. У него в руках что-то болталось.
- Нашел чего? - осведомился Лешка.
- Ага, - подтвердил старший товарищ и наставник по профессии. - Размягли и соскользнули.
Тут Лешка наконец узнал в странных предметах рваные хуркины сапоги, явившиеся причиной его падения.
- Ну, что теперь будем делать? - спросил он, предлагая наставнику самому оценить ситуацию.
- Подождем. Приедут же за ней когда-нибудь.
- Ох и попадет нам, - тягостно вздохнул Лешка. - Вон сколько молока-то попортили.
Хурка молча кивнул. Становилось холодновато. Молоко хоть и парное, а все же для нормальной жизни в нем не годилось. Они продрогли окончательно, когда услышали снаружи шум трактора.
- Эге-ге-гей! - заорали они в голос. - Мы зде-е-есь!
Но ли трактористу было не до странных криков, то ли он действительно ничего не слышал, но только цистерна вдруг покачнулась и верх поменялся местами с низом. В действительности же они вместе со всей массой молока этакими цунами устремились в другую сторону, так как гидравлика подняла крюк, и ударились о железный торец. Молоко мягко разбилось на волны и утекло обратно, а вот они так же мягко разбиться на смогли. То есть смогли, но не мягко. Дорога до фермы тоже была не очень приятной.
- Когда же эти колдобины засыплют? - высказал свое недовольство Хурка, ударяясь в очередной раз головой о "потолок".
- Не... зна... - ответил Лешка и мужественно встретил лицом очередную волну.
Частично она разбилась, частично поглотилась им, но самое скверное в том, что она была не последней. Когда цистерна наконец замерла, прибыв на ферму, молока в ней было литров этак на пятьдесят меньше. Тут в горловину заглянула моментально меняющаяся в лице физиономия, и они поняли, что молочные волны - это еще не самое плохое, что им предстояло сегодня пережить.
- Ты не переживай, - сказал полчаса спустя Хурка, когда они отмывали под холодным душем свою одежду. - Зарплата - это не главное. Зато молока попили на славу.
- Это тохно, - подтвердил Лешка, которому после перенесенного невольно передался говорок наставника.
На молоко после этого он смотреть не мог.
Трубка и Головёшка
Деревенька у нас небольшая, поэтому народ друг дружку знает, что называется, от и до. До самого такого, что порой и самому хозяину данных присущих качеств неизвестно. Со стороны-то оно виднее. Трубка и Головёшка и сами до поры, до времени не знали, что они такие дураки. Пока им об этом любимая девушка не сказала. До времени появления любимой девушки они были большими друзьями и даже учились в одном классе. Временно, конечно. Потом-то закончили. Так ведь все в жизни бывает - и любовь, и дружба, и учеба.
Так вот учились они, учились, и были себе, как я уже сказал, большими друзьями. И были даже в чем-то похожи. Точнее, не в чем-то, а во всем. Носы у них были одинаковые, курносые, лица очень даже одинаковые, круглые и с веснушками, волосы светло-русые, а после летнего солнца так даже и блондинистые. Наверное, именно поэтому Лидочка, новая обитательница их десятого класса, полюбила их разом, в смысле оптом. И вот ведь что получилось - были себе друзья как друзья, а какими стали? Она же день с одним, день с другим - и обоим улыбается, целуется и хохочет. Ну просто противно смотреть. Не когда она с тобой, тогда-то приятно, а когда она с твоим лучшим другом. Оно и понятно, почему этот самый лучший друг стал заклятым врагом.
Трубкой и Головёшкой они уже к тому времени назывались прочно. Про Трубку, а настоящее его имя знали, наверное, только родители да система ЗАГСа, потому что даже учителя к нему только и обращались... Так вот, про Трубку было известно давно, что его отец, служивший в дальней и бурной молодости на флоте, навез домой всяких там моряцких причиндалов, в том числе неизвестного в деревне трубочного табаку и трубку из какого-то каменья. И возвращается как-то морской папаша из родного совхозного гаража, где он работал мотористом, а его юный двенадцатилетний сынок затягивается импортным кубинским табачком, купленным по случаю за незнамо какие боны в далеком вражеском порту. И трубку из дорогих каменьев держит ну... совсем неправильно. Что тут же и было объяснено наследнику фамилии с помощью стремительно выдернутого брючного ремня. Слух о том происшествии прошел по всей Руси великой, в смысле по всем трем улицам нашей деревеньки, и больше ни разу не бравший в рот табаку (видать, помогли папашины педагогические способности) пацан стал известен всем как Трубка.
А вот его друг Головёшкой стал не сразу. Для подбора для него существовыразящего имени потребовались еще годы и годы. И влюбленность в ту самую Лидочку. Она первой назвала его Головёшкой, потому что в тот момент его волосы за лето выгорели до ослепительной белизны и никакое другое название, согласитесь, ему больше не подходило. Но прозвище, наверное, не приклеилось бы, если бы не его противник по любовным объятиям, уже тогда известный как Трубка.
В день рождения Головёшки приходит в школу почтальон (а Трубке пришлось наскрести ему за это 3.62, история о доходах умалчивает), и приносит посылку, всю разукрашенную сердечками, поцелуями и красивыми надписями типа "Люби меня, как я тебя". Весь класс столбенеет от восторга, за исключением трех непосредственных участников. Лидочка столбенеет от ревности, имея в виду двух своих подружек. Сам герой представления столбенеет от охватившей его радости ("Вот! Наконец-то! Дождался! А иначе и быть не могло!"). И только подлинный сценарист, режиссер и идейный вдохновитель представления тихо радуется, лелея свои подлые замыслы. Еще будущий Головёшка срывает бантики, открывает красивую коробку, и... Весь класс заходится в приступе хохота. Слова Лидочки о цвете его волос еще у всех на слуху, и поэтому обнаруженные в коробке три черные обгорелые головёшки самого неприглядного и утробного вида воспринимаются вполне однозначно. Противник тайно торжествует победу, но зря. После этого случая Лидочка охладела к ним обоим, потом уехала из деревни и следы ее в нашей истории потерялись. А два друга не только остались, но и на всю жизнь стали врагами.
- Слышь, Трубок, - лесник Димка смачно затянулся зеленым лучком и протяжно выдохнул. Может, и вдохнул. Потому что процесс шел естественный и в каждом случае неповторимый. Сами ж понимаете, что всяк пьет, да не всяк крякает!
- Так вот, Трубок, я чё говорю-то, - пояснил лесник спустя минуту или полторы, когда дыхание возобновилось после самогона бабки Марьи, как она говорила, "стопроцентного".
Дело в том, что половина деревни брала самогон у бабки Марьи, а другая половина брала у бабки Дуси. Эти две монополистки практически взяли под жесткий контроль рынок спиртного на данном поприще, и никакое влияние государства тут не могло преломить устоявшиеся обычаи.
Трубке самогон бабки Марьи нравился не очень, но его покупал из принципа, потому что у бабки Дуси обычно брал выпивку Головёшка. И про это все знали.
- Так вот, о чем я говорю-то, - продолжил свою речь лесник Димка.
Трубка его и не торопил. А куда в деревне торопиться? На кладбище что ли? Телефона нет, из всех программ показывает только так называемое Общественное Российское. Почему оно общественное, если общество на него повлиять не может? Мужики как-то спорили на эту тему до хрипоты, пока самогон не кончился, но к единому мнению так и не пришли.
- Так это.., - уже вполне внятно продолжил лесник.
С лесником Трубка учился в одном классе восемь лет, а дальше никому учеба не задалась, но дело не в этом, а в том, что вот... одноклассник... к тому же на такой должности... почему бы и не выпить сообща? Это ж тебе сегодня леса не надо, а завтра вдруг позарез, а где взять? Ежели выписывать все, как полагается, так это ж никаких денег не хватит, а тут тебе за бутылку... и почти вполне законно. Так что Димка - мужик очень ценный, и отношения с ним надо поддерживать. Кстати, о чем он это там?
- Друган-то твой того... ха-ха-ха! - лесник весело шлепнул себя по ноге. - Это... пастухом устроился у Завьялова, слышал, небось?
Трубка помрачнел. "Друган" у него мог быть только один - Головёшка. И любые сообщения про продвижению по службе его недруга вызывали у него стойкое отвращение. Слава Богу, последние пять лет никаких продвижений у бывшего мастера лесопильного цеха Головёшки не было, что отчасти Трубку радовало. Отчасти, потому что и ему, водителю первого класса с двадцатилетним опытом, никто работы не предлагал. На самогон, конечно, хватало, но ведь это ж не то... Какой кайф вструмить пятую скорость, выйти на трассу и продуть "горшки"?! М-м-да... А сейчас что? На день, на два, поднеси-унеси - тьфу! А этот гад, значит, устроился?
- Кем, говоришь, он там? - делая независимую мину, протянул Трубка.
- Да кем? кем? - весело завопил лесник Димка, чей организм уже воспрял после стопятидесятиграммовой дозы самогона. - Пастухом - я тебе говорю! И не просто пастухом, а свинопасом! Ты же знаешь, какое у Завьялова хозяйство! У него и ведь и карпы в пруду водились, но мы же их... хи-хи-хи... того...
- Да помню я, помню, - нетерпеливо прервал его Трубка. - Ты про дело говори!
- Да, вижу - заело тебя, - лесник Димка просек обстановку и начал мелкий шантаж. На крупный-то бы он никогда не решился - могут и побить - а так, глядишь, и заработаешь на рюмочку-другую.
- Слушай, у нас вроде как бы кончается, не пора ли сбегать? - Димка заботливо приподнял почти опустошенную бутылку.
- Да на - бежи, - Трубка вывалил перед ним последние монетки из семейного запаса.
- Так я мигом, - уже на бегу крикнул лесник, и вернулся действительно за сравнимо короткое время.
Сравнимо - потому что Трубка за эти пять, от силы десять минут, ходу до дома бабки Марьи успел составить ТАКИЕ планы благоустройства его жизненного врага, что ему даже и в ООН не планировались. Ну, не в ООН, так в ЮНЕСКО-то точно! Хотя откуда такому лодырю и темному пеньку как Головёшке знать про существование ЮНЕСКО?
Вот за такими не совсем радостными мыслями и застал его лесник Димка, еще на подходах к пригорку потрясающий новой бутылкой самогона, некачественно заткнутой какой-то грязной тряпкой. Что ни говори, а менеджмент у бабки Марьи работал из рук вон плохо. Вот все остальное работало хорошо - в этом сильно желающие могли и сами убедиться за дополнительную плату, какие, знаете ли, проблемы? Так ведь она и самосад в самогон добавляла, и чемерицу, и прочие травы - убойность растет, а вот этот самый менеджмент подниматься не желает!
Бабка Марья с детства (а ее с детства так и звали) знала, от чего у мужиков может кое-что подниматься или наоборот. За этим к ней и соседки хаживали. То есть в смысле "восстань, родной!", но только в одном направлении. Было у ней средство такое. Одного бабы-дуры понять не могли, что коли у мужика естество воспряло, то его компасом не ограничишь. Оно тебе срабатывает и на запад, и на восток, и вообще на три стороны сразу! На четыре-то я не пробовал, потому соврать боюсь. Но вообще-то бабка Марья молодец! Пусть ее бабы и не любят.
Именно так Трубка думал, когда к нему бежал, размахивая новой бутылкой, лесник Димка.
- Он свиней у нашего "нового русского" пасет, - отдышавшись после новой традиционной стопятидесятиграммовой дозы, сообщил Димка. - Двадцать штук - и все такие, скажу я тебе... - тут он посмотрел на приятеля, вокруг на растительность, но, похоже, так и не нашел ничего схожего. - Ну, словом, нам с тобой и не снилось. Там два таких хряка - клыки, как у слонов! Страшно подходить.
- Так ты и не подходи, - вполне разумно возразил Трубка, затягиваясь в свою очередь дозой.
- Ну не скажи, не скажи, - продолжал тянуть свою мысль Димка. - Ведь там двадцать штук, и все килограммов по сто. Это ж сколько в итоге получается?
- Ну зачем "в итоге"? - удивился Трубка. - Тут хотя бы одну...
- Так ты тоже так думаешь? - ошарашился Димка.
Трубка замолчал, потому что именно так он не думал. То есть думал, но не совсем так. Свинина, конечно, хорошо. Но большого смысла в этом не было, потому что... ну, не было смысла так поступать. А вот ежели чего по другому... Но какому - он пока не знал.
Они расстались с лесником, успешно осваивающим рынок древесины. До поступления на эту хлебную должность он жил в старом дому совместно с пятью своими братьями и сестрами, а через год лесничества переселился в новый пятистенок и даже повесил на окнах занавески, что для холостяка дело вообще неимоверное.
Трубка направился домой, но по дороге захотелось пить, и он заглянул к Антону на ферму. Ферма называлась строго по его имени - Полетаевской, хотя Антону она никогда не принадлежала. Да и откуда? Дело известное, что в деревне имя каждого человека полностью выражает его социальный статус. И ежели, положим, человека до старости зовут Петькой или Васькой, то, стало быть, и отношение односельчан к нему соответствующее. Выше пастуха или сторожа такому и должность не доверят. Если человека все зовут по отчеству, Митрич, предположим, или Лексеич, то, надо полагать, что данный субъект мастер своего дела в строго узкой профессии. Она вроде как не шибко нужная, но раз в год надобность возникает - так это сразу к нему! А уж если кого зовут Ван Петрович или Петр Ваныч - большой человек! К такому на хромой козе не подъедешь.
Антон был просто Антоном, потому как называть его Антошкой все же язык не поворачивался. Да и не мультфильм, чай, какой? Зато законную фамилию Полетаев все однозначно сократили до Полетая.
- Слышь, Антон, - сказал Трубка, входя в избу, - у тебя попить есть?
Выражение "попить" Антон Полетай всегда понимал в соответствии со своими наклонностями, поэтому он радостно всплеснул руками и заорал:
- А как же?! Чоб у Антона - да выпить не было?
- Да я не об этом... - с сожалением вымолвил Трубка, - а, впрочем, хрен с тобой. Что там у тебя?
Но Антон Полетай уже не слышал его и шарил поварешкой на русской печи.
- Так, тут у меня в одном ведре варево для скотины... - он отхлебнул из поварешки и сморщился, - ...а-а-а, так вот оно и есть! А тут, стало быть, бражка! Ага! Подставляй стакан, - той же необмытой поварешкой он зачерпнул браги и радостно протянул ее Трубке.
Трубка нашел стакан, сделал вид, что отпивает из него, но на большее его не хватило.
- А чего они у тебя рядом-то стоят? И похожие очень, - он поискал глазами, куда бы выплеснуть бражку, но не нашел и поставил стакан на стол.
- Так я и сам порой путаю, - радостно объяснил Антон, уже хлебнувший бражки прямо из ведра. - По запаху-то разницы никакой, несу этим зверям пойло, а те жрут все без остановки. По-моему, им бражка даже больше нравится. Потом они ко мне кидаются чуть ли с рычанием.
- А кто у тебя? - у Трубки начала оформляться в голове какая-то мысль.
- Да как кто? - удивился Антон Полетай. - Вон же они - перед домом ходят, - он указал рукой в окно.
Трубка глянул - на лужайке перед домом валялись два грязных поросенка.
- И любят, говоришь? - усомнился он.
- Ха! Жрут еще как. Потом от кормушки не оторвешь.
- Вот это да! Спасибо тебе большое, - он потряс Антону руку и выбежал из избы.
- Да за что спасибо-то? - удивился Антон. - Нешто мне бражки жалко? Вон ее у меня скоко. Свиньи - и те...
Следующая неделя у Трубки ушла на подготовку плана. Еще неделя ушла на прикорм и втягивание стада в пьянство.
- А чой-то ты все с бидончиком ходишь? - подозрительно смотрел на него Головёшка. - Молоко, небось, тыришь?
- Да откуда у вас молоко? Среди свиней-то? - улыбался Трубка, только что опустошивший свой бидончик браги в кормушку свиному стаду.
- Ну да, ну да, - хмурился Головёшка.
Посещения старого неприятеля его отнюдь не радовали. Но в чем был подвох - он пока понять не мог. То, что подвох был, он чувствовал душой, но как и где?
Еще через неделю Трубка прокрался ночью к загону и протянул оттуда дорожку из браги. По этой невидимой тропинке все стадо, даже не хрюкнув, ушло в нужном ему направлении. И тут же было распродано по демпинговым ценам. А с утра к Трубке заявились два посетителя - гонец от "нового русского" Завьялова, извещавшего, что противник Головёшка с работы уволен, а ему, Трубке, предлагается вакантное место свиного пастуха. Вторым пришел участковый с намерением осмотреть сапоги Трубки, потому как вроде отпечатки на месте хищения найдены очень похожие. Тут-то Трубка и задумался. Если Завьялов не знал о намерениях и подозрениях милиции, то это хорошо, а вот если его уже поставили в известность о проделках Трубки и он пригласил его на работу, исходя из этих намерений, так тогда же что получается?..
Как урожай подвел
Есть недалеко от Екатеринбурга небольшая деревенька Макарцево, в которой мне приходится бывать каждый год в связи с родственными узами. Там все друг друга знают, а потому каждое появление "нового старого" знакомого вызывает некоторое оживление. Все стремятся расспросить о житье-бытье, рассказать о своем. Вот и в последний приезд мне поведали историю, в правдивости которой сомневаться не приходится. Правда, очевидцы происходящего расходились в некоторых деталях, но не в них суть.
* * *
Жизнь в деревне, как вы сами понимаете, простая, и где-то даже спокойная. Но это только когда есть что поесть. А порой кроме картошки и капусты ничего и нет. Наверное, все оттого, что нет среди деревенских жителей предпринимательской жилки. Поэтому Лешка сильно удивился, когда к нему вдруг забрел Санька Полетай с "деловитым", как он выразился предложением.
- Надо нам, Лёска, - привычно прошепелявил он, - биснесом заняться. А, кстати, нет ли у тебя закурить?
Закурить у Лешки не было, что будущего партнера настолько огорчило, что он даже забыл про суть предложения.
- Да ты говори, чего хотел-то, - прервал его жалобы Лешка.
- Предлосение?! - удивился тот. - А! Да. Так вот. Ты зе знаес, какой у нас в деревне спрос на водку?
- Ну, - недоуменно ответил тот, не понимая, к чему именно он клонит. - Выпить, что ли, предлагаешь?
- Да не выпить... Какой ты, серт бы тебя побрал. Самим пить - это невыгодно, понимаес?
- Ну еще бы, - Лешка невольно вспомнил, сколько он просадил денег в последний раз.
- Надо эту водку продавать, - развивал Санька свою мысль, - и тогда денег будет - завались!
- Да где ж ее взять-то?! - искренне удивился Лешка. - У нас ведь нет подпольного спиртозаводика, чтобы водку в сарае разливать.
- Спиртозаводика тосно нет, а вот старый дистиллятор у деда Андрея есть. Который ессе в совхозном гараже механиком работал. Вот оттуда он этот дистиллятор и стассил.
- А куда этот дистиллятор нужен?
- Ну, серт побери, какой тупой! Естессно, воду дистированную для аккумуляторов изготовлять.
- А-а-а, - разочарованно протянул Лешка.
Аккумулятора у него отродясь не бывало, как и техники, к которой его можно было бы присобачить. Предложение Саньки опять теряло свою первородную прелесть, от которой можно было бы что-то поиметь. Не открывать же, в самом деле, автомастерскую, если на всю деревню три неисправных мотоцикла.
- Мы берем у него этот дистиллятор...
- А отдаст?
- За пять процентов полученного товара отдаст, - убежденно ответил Санька.
- А на фига ему столько дистированной воды? - вопрос, согласитесь, был резонный.
Санька замер, изумленно глядя на товарища. Тот смотрел на него соответствующе.
- Какой воды? - наконец смог выговорить "бизнесмен".
Беседа явно заходила в тупик.
- Какой воды?! - заорал Санька, которого наконец прорвало. - Какой воды, если мы в него брагу будем заливать, а получать после этого будем что?..
И, не дожидаясь новых наводящих, а потому тупейших по своей сути вопросов, сам же ответил:
- Там зе самогон потекет, а вовсе не дистированная, ты понял, дурья твоя баска?!
- Ёкало мэнэ, - восхищенно вымолвил Лешка, потрясенный экономическим гением своего друга, которого с этого момента он считал самым близким и надежным.
После этого пошли уже мелкие детали громадного плана. Поначалу Лешка высказал сомнение, что они смогут закупить у односельчан достаточное количество картошки. То есть закупить-то, конечно, можно, ее тут произрастает навалом, но для этого ж деньги нужны. А где их взять, когда вся затея построена из-за сильного безденежья? Спорили чуть не до хрипоты, пока "экономического гения" опять не осенило:
- Так надо зе самим вырастить, - чуть не крикнул он. - Сьто у нас, рук нет?
Лешка сначала посмотрел на него как на дурака и начал было сильно сомневаться в "деловитых" способностях партнера - кто ж из нормальных бизнесменов сам такими вещами занимается? Но потом признал, что деваться некуда - придется все делать самим.
- Так ведь это... - начал он, - ...надо ж семена, то, сё...
- А вон на совхозном поле недавно картоску посадили, там какой-то экспериментальный усясток открыли, - похоже, что у Саньки на все был готов ответ. - Носью выкопаем - и все дела.
Воровать "картоску" по "носям" большого желания у Лешки не было, но больше взять семена было негде, а дистиллятор деда Андрея при таком раскладе дел простаивать не мог. Он требовал немедленного опробования, апробирования и разлива. Правда, получение конечного продукта откладывалось на осень, зато была четко сформулированная программа действий, а это уже кое-что.
Они запаслись лопатами, ведрами и вечерком, когда достаточно стемнело, отправились на не совсем законный промысел. На экспериментальном участке и технологии были задействованы современные, поэтому места посадки были обозначены уже сформированными гребнями. Поэтому процесс отъема семян упрощался донельзя. Оставалось только прочесать гребни инструментом, и картошка сама лезла в руки. За три часа работы они натаскали в санькин сарай, который располагался неподалеку, ведер тридцать очень ровной картошки - их залога будущего благосостояния. А рано поутру за какой-то час распихали ее по своим грядам. Лето прошло в обычном полупьяном безделье, о чем упоминать подробно не стоит.
А осенью их ждал сюрприз. Нет, картошка уродилась на славу. Как ни копнешь - так ведро! Рядок прошел - целый мешок! У них даже спины болели от такого урожая. Одно смущало - какой-то нездешний синеватый цвет клубней.
- Так это зе новый сорт, сильноурозайный, - развеял Санька все сомнения.
Как оказалось, зря. В первый же вечер они на радостях приобрели пол-банки обычного деревенского зелья и наварили своей продукции на закуску. Санька намахнул первым и, густо посолив горячую картофелину, заглотил ее почти целиком. И замер в каком-то непонятном ожидании.
- Ты чего так навалился? - упрекнул его Лешка. - Горячую надо понемножку кусать, а ты вон скоко сразу...
Он не торопясь, как и подобает солидному предпринимателю, осушил стакан и аккуратно откусил небольшой кусочек дымящейся закуски. И сразу понял, что Санька вел себя странно неспроста. Потому что даже вонючий самогон не мог заглушить резкий вкус горелой подошвы. Выждав еще пару мгновений, они кинулись от костра и вывалили содержимое желудков на землю.
- Может, гнилая попалась? - высказал неубедительное сомнение Лешка, отдышавшись.
Они очистили еще с десяток экспериментальных картофелин, но все они имели стойкий вкус подошвы. Мало того, остыв, их продукция и пахнуть стала соответствующе. Нечего было и думать гнать из такой дряни самогон.
- Вредительство, не инасе, - ошарашенно сказал Санька.
Лешка только огорченно махнул рукой. Все их планы на широкое производство народного напитка накрылись.
Похоже, что и Санька думал так же.
- Куда зе теперь это все? - он обвел рукой офигенную, выше их, гору добросовестно выращенного, выкопанного и собранного картофеля.
- Может, сдать куда? - предположил он.
- Да кто зе его возьмет, езели оно такое!
- Может, не узнают, - настаивал Лешка. - Не будут же они его варить прямо у машины.
На том и порешили.
Сдать несъедобный урожай, а его набралось пятьдесят мешков, удалось не сразу. Картошки в тот год уродилось везде немало, так что большой потребности ни у кого не было. Хорошо, что о приеме картофеля объявило то самое экспериментальное приусадебное хозяйство, у которого они, собственно, и выкопали семена. За деньгами в контору пошел Санька, а Лешка стал готовить закуску, чтобы отметить окончание страды. Макароны были уже готовы и остывали, а друга почему-то все не было и не было. Появился он чуть ли не через час. С бутылкой и небольшой пачкой денег, но почему-то притихший и безрадостный.
- Ты где так долго? - накинулся на него Лешка. - Макароны слиплись уже.
- Да там бусгалтер осень разговорсивый, - махнул рукой Санька и бухнулся на табуретку.
- Давай нальем, - торопил его Лешка. - Да ты чего такой?
Санька посмотрел на него с непонятным упреком, выпил и некоторое время молчал.
- Знаес, - сказал он наконец, - сьто этот бусгалтер сказал?
- Да откуда же мне знать?! - удивился Лешка.
- Картоску, сказал, у них по весне выкопали.
- Так, так, - насторожился Лешка.
Дело явно пахло милицией.
- Это, сказал, новый сорт был, технисеский.
- Так и сами знаем, что черт-те какой сорт.
- И знаес, для сего он предназнасен?
Вообще-то эти непонятные вопросы начали выводить Лешку из себя, и он ничего не ответил.
- Для производства спирта! - почти торжествующе закончил Санька. - Есть, сказал, нельзя, а вот для спирта - позалуйста!
Они оба замолчали, уставившись невидящим взглядом на полупустую бутылку.
НИЧЕЙ РЕБЕНОК
- А ну пошел отсюда! - алюминиевая кружка ударилась о стену возле стула, на котором обычно сидел Сережка, и ее содержимое - красная дешевая "бормотуха" - растеклась по и так уже грязным обоям.
- Ты стой, чего ты? - пьяно выговаривая слова, ухватил поднимающегося из-за стола отца за рукав один из его товарищей, обычно появляющийся в квартире Бежиных в дни получки.
Сережку не нужно было уговаривать, особенно в дни загула отца, и он быстро выскользнул за дверь, не дожидаясь, когда отец приведет угрозу в исполнение.
- Ты ж целых сто грамм испортил, - услышал он, закрывая дверь.
То, что отца сегодня удержали, было хорошо - в иные дни и перепадало порой. Но и удержали, как выяснилось, вовсе не из гуманных соображений, а потому что зря вино пропало. Но двенадцатилетний Сережка думал уже не об этом, а о том, что мать сегодня наверняка придет с работы поздно, потом час-полтора у нее уйдет на выяснение отношений с отцом. Стало быть, часов до восьми придется где-то пережидать, что, в общем-то, было не в новинку. Это случалось в последнее время часто. Особенно когда отцу удавалось где-нибудь подзаработать. Раньше он трудился на заводе, и отношения в семье поддерживались нормальные. Но вот уже как три года он был безработным, и вместе с тем что-то стало не так. Уже нельзя было, как прежде, обратиться к родителям с каким-нибудь вопросом, попросить взять его с собой на прогулку, просто заняться вместе чем-нибудь. На Сережку обращали внимание только когда он приносил из школы записку с предложением явиться к классному руководителю или когда на него жаловались соседи. Но и тогда мать с отцом относились к нему как к неизбежному злу. "Уродился ты на мою голову", - говорила в таких случаях мать.
На улице было пасмурно и тоскливо. Идти никуда не хотелось, да и некуда. Сережка вспомнил, как еще несколько лет назад они всей семьей ходили на речку, взяв с собой нехитрые припасы. Жгли костер, кипятили чай, прятались за деревьями. А обратно возвращались усталые и довольные. Сейчас же нельзя было ни с чем обратиться к родителям - у них не было или времени, или желания. Они словно забыли, что у них есть сын, хотя он их по-прежнему любил и всегда старался поддержать.
Вечером, когда он появился дома, родители были измучены только что состоявшейся перебранкой. У матери были всклокочены волосы, как будто ее таскали за косы, и на покрасневшем лице виднелись следы слез. Отец хмуро сидел на табуретке в кухне и глядел в пол. Опасливо проскользнув мимо него, Сережка взял кусок хлеба и ушел в спальню.
- Ты уроки сделал? - мимоходом спросила его мать и тут же забыла про свой вопрос, потому что успехи сына в школе ее никогда не волновали по-настоящему.
- Мгм, - неопределенно ответил Сережка.
Спустя некоторое время к его кровати подошел отец.
- Серега, ты что, спишь, что ли? - громко и невнятно заговорил он и осекся.
Сын не ответил. Отец осторожно присел на край кровати и покачнулся, чуть не упав на него.
- Черт, - прошипел он.
Вздохнул, посидел еще минут пять, постоянно порываясь что-то сказать, но тихо в таком состоянии он говорить не мог, а громко не решался. Ему хотелось многое в этот момент сказать сыну, но вот так нарушать сон своего ребенка он все же не решился. Хотелось извиниться за тот поступок, когда он бросил в него кружку, за то, что не может купить ему велосипед, какой есть у толстого соседского Толяна, за то, что давно уже вместе не ходили на рыбалку. Но и разговор тоже почему-то не получался. Отец еще раз тяжело вздохнул и вышел из спальни.
Сережка проследил, как он выходит, и наконец-то лег свободнее, не напрягаясь. Он знал, зачем приходит отец, и почему он молчит. Сережка знал, что у него самый лучший в мире отец, что бы там про него ни говорили. Черт с ним, этим велосипедом, он и без него прекрасно обойдется. Гораздо лучше вместе выбраться на речку, посидеть с удочками, поговорить как мужчина с мужчиной. Только это в последнее время бывало так редко, точнее, не было уже давно. Сережка любил своего отца и жалел, когда он пил, но прямо сказать ему об этом не мог. Хотя очень хотелось.
За дверями спальни послышался усталый голос матери, которая в чем-то увещевала отца. Тот вяло отнекивался, но настойчивые уговоры продолжались. Порой звуки голосов резко взмывали вверх, переходя на крик, но Сережка уже давно привык к ссорам, поэтому не обращал на это внимания. Мать когда-то работала в престижной школе, преподавала русский и литературу. После того, как несколько раз появилась на работе с синяками, ей предложили уволиться. Тогда она нашла место в детском саду, где зарплата была гораздо меньше. Вместе с деньгами резко изменился и характер - вместо благородной дамы появилась разбитная баба, не лезущая за словом в карман.
Когда Сережка на следующее утро стал собираться в школу, свежо выбритый отец выходил из ванной. Он как-то помялся и взял сына за плечо.
- Ты, Сергей, это... извини за все... больше такого не будет.
- Хорошо, пап, - удивленно отозвался Сережка.
Таких перемен в отце давно не было, и к чему это приведет, было неясно. Но перемены, как ни странно это было видеть после стольких лет непрерывного загула, начались. Отец вернулся поздно вечером, трезвый и вдохновленный. Старый школьный друг брал его в свою фирму, которая занималась оптовыми поставками различных товаров.
- Пока буду экспедитором, - радостно рассказывал он, хлебая суп, - потом, если все будет хорошо, и ближе к начальству переведут.
- Ты уж смотри, не пей там пока, - заметила мать. - А то и в экспедиторах не продержишься.
- Будь спок, - уверенно заявил отец. - Теперь у меня другая цель в жизни.
На удивление всем, и в первую очередь своим собутыльникам, пить он перестал. Поступил на заочное отделение на экономический факультет, и с первой же получки купил Сережке долгожданный велосипед. Причем какой-то импортный, с широкими шинами, тормозами, спидометром и фарой. Такого не было даже у Толяна.
- Вот, Сережка, катайся. А если еще что надо, то говори, сейчас нам все по карману.
Зарплата у него действительно оказалась приличной - хватило не только на велосипед, но и на новый телевизор, и пару платьев для матери.
- А на рыбалку, папа, пойдем? - спросил Сережка и замер в ожидании.
- Пойдем, обязательно пойдем. Вот только надо некоторые дела закончить, и тогда обязательно вырвемся. Будь спок!
Сережка успокоился. Дела в семье пошли на лад, отец не пьет, мать повеселела, велосипед купили - что еще надо. А на рыбалку они выберутся в ближайшее время.
Но шли месяцы, про рыбалку как-то забыли. Сережка еще несколько раз подходил к отцу все с тем же предложением, но тот отказывался, ссылаясь на занятость. Причем его тон по мере продвижения по служебной лестнице становился все более резким и холодным. Мать забросила работу, и все время проводила или на кухне, готовя новые и новейшие блюда для своего Володеньки, как она его звала, или в парикмахерской, чтобы выглядеть на высоте, и он не заглядывался на окружавших его секретарш и референтш.
- Сереженька! - на пороге его комнаты появилась разряженная в самое лучшее платье мать. - Ты, пожалуйста, посиди тихо или иди погуляй - мне надо с тетей Леной и тетей Ланой обсудить кое-что важное. Вот тебе на расходы, - она сунула сыну новенькую пятидесятитысячную.
Сережка молча поднялся и стал одеваться. Он знал, что такое важное будет обсуждать его мать с подружками. Когда отец в командировке, она просто напивалась, потому что уберечь в такие дни своего муженька от растлевающего влияния других женщин все равно не могла, а другого способа времяпрепровождения не знала. Да и за предыдущие годы загула мужа как-то привыкла, что на столе всегда было вино. Конечно, сейчас это была не та дешевая бормотуха, а самые изысканные и дорогие вина, но суть пьянства не изменилась. Напиться, чтобы все забыть и ничего не соображать. А эти тети Лена и Лана были такими же обалдевшими от неожиданного богатства и безделья бабами, не знающими, куда потратить время и деньги.
Сережка прошелся мимо коммерческих киосков, купил самое дорогое мороженое и стал соображать, куда бы еще пойти, чтобы не было так скучно.
- Эй, пацан, иди сюда, чего-то скажу, - раздался чей-то голос.
Сережка повернулся и увидел за киоском паренька его лет или чуть младше, который призывно махал ему рукой.
- Иди, дело есть, - все твердил тот.
Сережка поколебался, но пошел, потому что это могло оказаться интересно. Но это оказалось очень больно. Стоило ему зайти за киоск, как его схватили сразу три пары рук и прижали к железной стенке.
- Деньги есть? - зашипел в ухо чей-то голос. - Давай, а то мы сейчас сами посмотрим, где они у тебя.
Руки уже быстро шарили по его карманам и вытаскивали оставшуюся после мороженого сдачу. Ее все равно оказалось прилично, так что трое одетых во все одинаковое пацанов даже замерли от неожиданной удачи.
- Ты смотри-ка - богатенький, - удивленно протянул один из них.
- Отдайте, - неуверенно сказал Сережка и тут же его голова мотнулась в сторону от резкого удара по лицу.
- Ты лучше молчи, а то так дадим, забудешь маму-папу. А теперь иди давай, - они толкнули его в спину.
Избавление пришло неожиданно - в лице одетого в такое же мешковатое старомодное пальто пацана, выглядевшего чуть старше или, может быть, чуть жестче. Его скуластое худое лицо иронично сморщилось при виде сережиных обидчиков.
- Игореша, Ванек, - протянул спаситель, хватая их за волосы, - вы чем это занимаетесь, а? И ты, Славчик, с ними? Сколько раз я вам говорил, чтоб вы здесь больше не появлялись? А ну марш отсюда!
Он выхватил деньги у застывших пацанов и разогнал их пинками.
- На, держи, тюфяк, - он сунул смятую пачку денег стоявшему в ступоре Сережке.
- Почему же "тюфяк"? - обиделся Сережка, рассовывая купюры по карманам.
- Да потому что не мог сдачи дать, а сам вон какой упитанный. Небось еще и спортом занимаешься?
Сережка вспомнил свои вялые занятия на уроках физкультуры и покачал головой:
- Да нет.
Потом увидел, что спаситель собирается уходить и схватил его за рукав:
- Постой, тебя как зовут?
- Ринат, а что?
- Э-э-э, послушай, не хочешь мороженого?
- Ааа, - протянул пацан, - вижу, ты отблагодарить меня хочешь?
- Ну... и отблагодарить тоже, - замялся Сережка. - Вообще-то мне и делать сейчас нечего.
- Хм, - задумался пацан, - ну давай твое мороженое.
Они купили по мороженке, большую бутылку "Кока-колы", печенья и направились в какой-то подвал. "Там классно", - сказал его новый знакомый. В подвале тускло горела лампочка, стоял полуразбитый диван, на котором они разложили покупки и отметили знакомство. Потом Сережка сбегал еще раз в киоск и купил еще сладостей. Потом они прогулялись по гаражам, отделенным от частных огородов забором, и встретили несколько таких же, как Ринат, беспризорников. Домой Сережка вернулся поздно, но пьяная мать уже спала и ничего не заметила. Так в его жизнь вошел друг, который заменил ему всех родных.
Жил Ринат в доме-интернате и всегда имел уйму свободного времени в отличие от Сережки, которому приходилось еще ходить в школу. Но после занятий он шел в подвал или в другие знакомые места, которые были постоянной обителью Рината. В доме-интернате он пользовался славой драчуна, "не ставшего на путь исправления", и отчаянного хулигана, поэтому никто из беспризорников уже и думать не мог о том, чтобы хоть как-то обидеть застенчивого и безответного Сережку. Все приняли его в свою компанию, хотя видом и фирменной одеждой он сильно отличался от детдомовцев. Другой же компании у него не было, потому что в школе он как-то ни с кем не сошелся. Отец же был занят бизнесом и следил только за тем, чтобы у сына имелась модная одежда и достаточно карманных денег, а мать была больше занята сама собой.
В один из вечеров Сережка с Ринатом, как обычно, прогуливались где придется, не зная еще, чем заняться, и увидели открытую заднюю дверь киоска. Продавщица стояла впереди, возле машины, из которой что-то разгружали. Пацаны заглянули в дверь и замерли при виде массы шоколадок, бутылок и прочих жвачек-тянучек.
- Возьмем? - шепотом спросил Ринат.
- Поймают, - поморщился Сережка.
- Ты иди к витрине, и как увидишь, что продавщица идет, скажи что-нибудь громко, - не принимая в расчет его возражений, сказал Ринат. - Ну, например, "Эй, ты где?". Лады?
- Лады, - кивнул Сережка, хотя затея ему не очень-то нравилась.
Но Ринат всегда что-нибудь придумывал, и без его выдумок было бы очень скучно. Сережка стал возле витрины и стал краем глаза наблюдать за продавщицей, занятой разговором с водителем грузовичка, который, судя по всему, ей нравился. Он уже осмотрел не по разу все выставленные товары и хотел было сказать на всякий случай "Эй, ты где", как вдруг увидел, что Ринат машет ему рукой из-за соседнего киоска. Сережка не спеша двинулся вдоль киосков, потом юркнул за угол.
- Ты что? - горячо зашептал Ринат. - Я тебе машу-машу, а ты уставился куда-то.
- Ты уже все? - спросил Сережка.
- Да все нормально. Смотри, - он распахнул предусмотрительно стащенный там же пакет, набитый яркими пачками и бутылками с напитками.
Среди них оказалась и бутылка шампанского.
- А это зачем? - спросил Сережка. - Я не пью.
- Дурак ты, - беззлобно отозвался Ринат. - Надо же когда-то попробовать. Всем нравится, а он - "не пью".
Они направились в подвал, пригласив по пути несколько знакомых по школе девчонок. Те для виду поотпирались, но узнав, что их собираются по-царски угостить, согласились.
- Ой, как тут грязно! - воскликнула шустрая и спортивная Люська.
- Ничего, - возразил Ринат, - сейчас все будет как в лучших домах.
Разложенные на ящике фирменные шоколадки и конфеты в цветных упаковках украсили темный подвал и там даже стало уютно. После нескольких глотков шампанского девчонки расслабились и стали вести себя спокойнее, а Яна, красивая отличница из параллельного класса, даже позволила Сережке обнять себя, о чем он ранее даже не мог мечтать. Потом он осмелел и как бы невзначай прошелся по ее уже оформившейся груди, но Яна сделала вид, что ничего не произошло. Ее коротая юбка сдвинулась вверх, обнажая стройные ножки, и Володька, затаив дыхание, положил руку ей на колено.
Ринат завлекал, как мог, другую девчонку. Глаза его азартно блестели. Люська постоянно хохотала, вскидывая обтянутые колготками ноги, уворачивалась от поцелуев Рината, но не потому что это ей не нравилось, а скорее с непривычки. Яна же вела себя более спокойно, лишь иногда поблескивая глазами в сторону Сережки.
- А ты ничего, - вдруг шепнула она в самое ухо. - Я-то думала, ты совсем тихоня. А тут у вас такое...
- Ну что ты, - от восторга Сережка даже не знал, что сказать, - просто я не все рассказываю... И не всем...
- Но мне-то ты можешь доверять, - шепнула Яна и прижалась к нему покрепче.
- Конечно.
Казалось, что в этот день сбудутся все его мечты, и даже то, очем он никогда не мечтал. Наверное, так бы и случилось, да и девочки были к этому готовы. Шампанское уже было допито и веселье находилось в полном разгаре, когда в подвал нагрянула милиция. Их всех затолкали в "воронок" и увезли в отделение. Спустя час туда прибежала растрепанная и обалдевшая мать.
- Он не мог, он не мог! - закричала она с порога. - Это все вот эти, и эти, и этот тоже...
Собственно, она не знала, с кем попался ее Сережка, и на всякий случай обвинила всех, кто тут оказался. Милиционер в штатском, в которого мать тоже ткнула пальцем, обиделся и повысил на нее голос:
- Вот что, мамаша, выбирайте выражения, а то тут на вашем сыне кража в миллион висит.
- Миллион! - взвизгнула мать. - Да у него ж денег... да мы ж ему всегда, сколько хотел... Как он мог, гад этакий!
- Да вот мог, - опять сказал оперативник в штатском. - Воспитывать надо было лучше.
Украденного действительно числилось на миллион. Рината запомнил водитель грузовика, с которым болтала продавщица. Пропажа обнаружилась сразу же, так как все продавцы небольших киосков помнят, что у них есть на подотчете. Судя по всему, больше времени ушло на то, чтобы увеличить украденное до более-менее приличной суммы. То, что малолетний пацан не мог в одиночку утащить дешевых "сникерсов" сразу на миллион рублей, никого не заинтересовало, на что, собственно, и рассчитывали заявители. А вычислить постоянное место обитания беспризорников вроде него не составляло труда. Участковый на память перечислил несколько таких "приютов", и уже во втором выехавший наряд нашел гуляющих друзей.
Больше всего родителей напугало то, что Сережка своим поступком мог подпортить их репутацию. Ни мать, ни отец не спросили, почему он ходил в этот подвал, зачем дружил именно с Ринатом, а не с кем-то другим. "Как ты мог!" - восклицали они и добавляли "Что теперь о нас будут думать люди?". Отец все дни до суда ходил ужасно расстроенный.
- Меня же хотели назначить коммерческим директором, - говорил он трагическим голосом, нервно расхаживая по комнате. - А теперь что? Теперь же все коту под хвост. Скажут - у тебя сын под следствием, как мы можем тебе доверять? Ну, что я им отвечу? - он на миг останавливался перед Сережкой, но без движения долго не выдерживал и опять начинал ходить туда-сюда.
Мать гневно поглядывала на сына, поддакивала Володеньке и иногда исчезала на кухню, откуда появлялась взбодренная и решительная.
- Надо от него отказаться, - заявила она в одно из таких возвращений. - Отдать его в детский дом, чтобы не портил нам жизнь.
Отец замер, раздумывая. Замер и Сережка, не веря своим ушам. Не то, чтобы ему очень нравилось жить с родителями, но как жить без них - он не представлял.
- Нет, - выдохнул после мучительных раздумий отец. - Скажут, что не смогли с сыном справиться. Надо его оправдать.
Родители наняли самого известного и самого высокооплачиваемого в городе адвоката. Тот употребил все свое влияние и красноречие для доказательства того, что распущенный и неисправимый, имеющий дурную уголовную наследственность, Ринат сбил с пути и совратил чистую непорочную душу, которая искренне раскаивается в содеянном. Судьи учли все представленные доказательства и ограничились возмещением ущерба, что для папы было сейчас не проблемой. Рината, поскольку он уже достиг определенного возраста, определили в детскую колонию, расположенную в соседнем городе.
Перед отправкой им удалось встретиться. Ринат за время пребывания под следствием похудел еще более.
- Все нормально, ты не боись за меня, - наигранно весело говорил он. - Там тоже такие же ребята, как и я.
Сережка молча кивал головой, ошарашенно внимая словам. Все ему казалось как во сне, каким-то нереальным. Сейчас он проснется, и все эти решетки, весь этот ужас исчезнет. Все станет на свои места, и они отправятся с Ринатом куда-нибудь прогуляться.
- Тебя ж в тюрьму отправляют, - наконец выдохнул он.
- Да ты что, - на этот раз уже не так весело засмеялся Ринат, - не в тюрьму, это специальная колония. Там не как в тюрьме, там все проще.
Сережка покивал головой, соглашаясь. Вдруг ему стало жалко Рината, который больше не сможет просто так привольно прогуляться по улице, пошутить с друзьями, поиграть в мячик, стало жалко себя, опять обреченного на унылое и одинокое существование, стало жалко всех, кто в этот момент уже находился в колонии. Ринат-то еще только попадет туда, а сколько ребят уже находятся там годами, лишенные обычных для этого возраста ребячьих радостей. Попить-поесть - это все не то. Гораздо хуже то, что сейчас ты не свободен в своих поступках и желаниях, чего раньше не замечал. Плохо, когда рядом нет человека, к которому ты можешь обратиться с любым интересующим тебя вопросом, просто помолчать вместе с ним. Такой поймет и молчание и не будет расспрашивать, когда нет настроения отвечать. Без такого человека очень плохо.
Для Сережки таким единственным человеком был Ринат. И вот его отправляют туда, откуда он не сразу выйдет. Сережка приник к нему и сказал:
- Я обязательно попаду в эту же колонию.
- Ты это брось, - неуверенно вымолвил Ринат, но как-то сжался, опустил голову.
Как ни плохо было в доме-интернате, но колония - это еще хуже.
Пора было отправляться.
С тех пор Сережка стал думать, как попасть в колонию, где, как он знал, он найдет понимающего его человека.
Уникальное средство
Помните детский стишок - "мартышка к старости слаба глазами стала"? Вот и у меня с годами развилось что-то подобное. Может быть, все дело в том количестве тетрадей, которое мне приходится по долгу службы (я учитель математики) проверять, может быть, из-за постоянных стрессов это приключилось - неясно. Для меня, по крайней мере. Ну, да не в этом дело. Дело в том, что зрение у меня основательно подсело, что и стало причиной всего того, что свершилось со мной.
Сначала мне наш завуч (добрейшая женщина, но сильно испорченная должностью - она завучем уже лет двадцать работает) от души посоветовала - "Вы, Николай Павлович (это я Николай Павлович, меня так родители назвали), очки себе заведите. Вон даже Виктор Геннадьевич (это преподаватель физкультуры) в очках ходит, и ничего."
Посмотрел я на нашего физкультурника - вроде действительно ничего.
- Не мешают? - спрашиваю. - В смысле очки?
Он на меня так странно посмотрел.
- Я, - говорит, - в них родился и вырос. Уже и не замечаю, что они вообще есть.
Ну уж если физкультурнику не мешают, то и я как-нибудь приспособлюсь. Сходил в поликлинику, прописали мне там, что и как, и с ближайшей получки я отправился в аптеку. Там меня ждало первое разочарование - ужасно, оказывается, дорогие они, эти оправы. Выбрал ту, что мне по карману и стал ждать. Почти неделю, а до этого времени продолжал натыкаться на столбы и не узнавать знакомых, за что они, естественно, сильно обижались. А некоторые даже перестали в гости приглашать, что опять же ударило по моему карману (перед получкой я у них обычно обедал, а порой и ужинал).
Вы никогда не ходили в новых очках после того, как вообще их до этого не носили? Невероятное ощущение! Все и всё кажется таким маленьким, таким невероятно резким, таким на удивление четким, что остается только восхищаться. Еще вчера ты до рези вглядывался в номер остановившегося троллейбуса и просил первую попавшуюся тетеньку прочитать вам его, от чего она шарахалась от тебя как от чумного пьяного или обколовшегося. А сегодня ты с чувством собственного достоинства уже сам можешь это сделать. Эта самонадеянность и смена ощущений меня и подвели.
Я как раз бежал на тот самый троллейбус, номер которого впервые разглядел издали, и не смог точно определить расстояние до подножки. Знаете, эти очки для близоруких, они немного удаляют предметы. И поначалу очень трудно узнать, сколько же на самом деле метров вон до того забора. И эта дурацкая подножка оказалась почти на полметра ближе, чем мне поначалу показалось. Я с разбегу врезался в нее коленями обеих ног, не мог устоять от боли и рухнул на ступеньки уже отъезжающего троллейбуса лицом вниз. Мои новые красивые очки в дорогой (две сотни рублей) оправе слетели с носа и какой-то тип не преминул тут же наступить на них ботинком. Не знаю точно, от чего именно в тот момент у меня бежали слезы - то ли от боли в разбитых ногах, то ли от обиды, что я так навернулся на виду у всех, то ли от жалости за свои дорогие очки.
От жалости, потому что я ведь так и не успел никому в них показаться, даже Людочке - преподавительнице младших классов, которая работала у нас второй год и в которую я был тайно влюблен. Тайно, потому что мои попытки объясниться с ней пока ни к какому результату не привели.
- Ой, вы все, наверное, шутите, Николай Павлович! - как-то невероятно строго говорила она в ответ на мои предложения пойти вместе в кафе или в музей. - А мне еще надо к классному часу подготовиться.
Про себя я надеялся, что мой новый вид в очках, которые придавали мне солидности и важности, произведет на Людочку желаемое впечатление. А сейчас все надежды рухнули. До следующей получки (которая еще неизвестно когда будет) и нечего надеяться на новую оправу, к тому же опять придется натыкаться на двери, прохожих и знакомых, которых я опять перестану узнавать. Этими бедами я и поделился со своей соседкой по площадке, к которой иногда заглядывал подзанять червонец-другой на пиво.
- Э, милай! - покачала та осуждающе головой. - Тебе нечего на все эти современные штучки надеяться - от них одна морока. Вон мой сват животом маялся. Ходил по докторам, ходил, уже весь с лица спал, так исхудал весь. А потом взял да и написал в газету по объявлению - там какой-то препарат высылали, очень хороший. Так буквально через неделю был весел и здоров. А знаешь что? - вдруг вцепилась в меня соседка. - Там что-то и про зрение есть. Хочешь посмотреть?
- Ну, не знаю, - замялся я, так как совсем не доверял каким-то там доморощенным целителям. - Я, наверное, лучше получки подожду. А, может, ты мне займешь две сотни, а? Я сразу же отдам.
- Да ты что! - замахала соседка руками, несмотря на то, что я глядел на нее самым преданным взглядом. - Какие две сотни! У меня и двух десяток-то нету. Нет, ты лучше газетку посмотри, это тебе совсем почти ничего стоить не будет. А не понравится - перестанешь лечиться, или чего там делать надо, и все.
Я еще сомневался, но она уже тащила меня в комнату. На столе у ней лежала куча периодики, причем определенной направленности. Тут были сонники, гороскопы, астрологические словари со значениями имен и фамилий, энциклопедии ведьм и привидений и прочие ужасы. В том числе всякие новомодные штучки для лечения без лекарств, питание воздухом и дыхание по Бутылко. Она порылась в этой куче и торжествующе извлекла какую-то замасленную газету.
- Вот! - произнесла она, поглядывая на меня и явно ожидая одобрения. - Самая свежая. Наверняка еще ничего не раскупили.
Мы склонились над грязными листами (судя по всему, на газету уже ставили сковородку и чистили рыбу) и стали вчитываться в мелкий шрифт предложений.
- Обмен два на три, - глухо бормотала соседка, - это не то. Знакомства "Он плюс она"... ты жениться когда будешь?
- Да зачем мне жениться? - ответил я, не желая отвлекаться на посторонние темы. - Мне и так хорошо.
- Ну, мое дело - предложить. Знакомства "Он плюс он", - тут она с подозрением посмотрела на меня и я подумал, что зря, наверное, отказался от предыдущего предложения.
- Гм, гм, жениться он не хочет. Утери... за вознаграждение... нет, ничего не находили. А, вот! - она ткнула пальцем в нужную строчку. - Читай!
- "Уникальное, не имеющее аналогов в мире, средство восточной медицины поможет вам в самый короткий срок восстановить утраченное зрение", - прочел я коротенькое объявление, затерявшееся среди усиления потенции, удаления волос, отращивания волос, увеличения груди и прочей дребедени. - Что? Позвонить, и все? А, нет, тут купоны какие-то нужны.
- Да ты не сомневайся, - соседка хотела обнять меня за плечи, но в последний момент почему-то передумала. Наверное, вспомнила мой отказ найти себе невесту. - У меня этих купонов пруд пруди, хоть завались. Я тебе сейчас мигом настригу. Ты давай звони пока.
То ли желающих получить чудодейственное средство было навалом, то ли поставщик не особенно жаловал своих клиентов, но дозвониться удалось только с пятого раза. За это время на столе выросла целая куча купонов из самых разных газет.
- Ну, что сказали? - спросила соседка, щелкая ножницами по бумаге.
- Сказали - сейчас придут, - потерянно произнес я, как-то не веря, что проблема зрения решается просто и почти бесплатно. Зачем же я тогда деньги на оправу тратил?
- Ну, вот видишь! - торжествующе произнесла соседка. - А ты хотел занимать чего-то.
Через час действительно заявился какой-то лохматый тип, сверил по бумажке заявку, молча забрал купоны бесплатных объявлений и сунул мне в руки коробку каких-то таблеток, буркнув на прощание:
- Принимать перед едой.
И только я собрался спросить его про сроки излечения, побочные эффекты и противопоказания, как он исчез в дверях.
- Что ж это он... так быстро-то! - немного подивился я скоротечности операции по восстановлению моего зрения.
- Ничего, ничего, - ободрила меня соседка, - чего тянуть-то? Раз-два, и здоров! Ну, давай открывай. Чего там такое?
"Там" оказалось пять упаковок с таблетками. Меня немного насторожило то, что все упаковки были с таблетками разной расцветки. Ни надписи, ни инструкции в коробке не оказалось, что меня насторожило еще больше.
- Что же делать-то? - мялся я в догадках.
- Как чего? - удивилась соседка. - Пей давай. Чего тянуть?
- Так вроде после еды написано.
- О, а у меня как раз суп вчерашний остался, - осенило ее, и она потащила меня на кухню. - Давай-давай, не затягивай процесс.
Скрепя сердце я проглотил одну таблетку, розовую. Таковых там осталось еще девять штук, и я решил, что их наверняка хватит до достижения орлиной зоркости. Заев все супом, я стал ждать результата. И он не замедлил проявиться. Зрение пока оставалось на прежнем уровне, а вот кое-что другое явно изменилось. Сначала мне показалось, что в нижний части живота что-то зашевелилось, потому я обратил внимание, что халат у соседки распахнут и обнажает круглую белую коленку, а сама она еще вполне ничего. Моя рука непроизвольно легла на ее плечо.
- Ты чего-то это, чего это? - соседка удивленно отодвинулась от меня, не вполне еще понимая, что именно происходит.
Но ее подсознание оказалось куда прозорливей ее мозгов, потому что рука автоматически запахнула халат и крепко сжала его на коленях.
- Ну чего же ты, цыпочка? - ворковал я, придвигаясь к ней вместе со стулом. - Скучаешь небось, вечерами-то, а? А тут как раз я, рядом, живой и теплый. Может быть ТОГО?
- Чего "того"? Чего "того"? - таращила она на меня глаза и старалась отодвинуться подальше. - Что это такое с вами, Николай Павлович?
Но сзади была стена. Путь из кухни был отрезан мною - новоиспеченным половым гигантом. Об этом я уже начал догадываться, хотя и не понимал, с чего это вдруг я так запал на бедную сорокалетнюю женщину, которую раньше почти ежедневно встречал на лестнице и к которой ни разу не шевельнулось хоть что-то похожее на чувства. Меня распирало ощущение какого-то дикого восторга, как у охотника, только что подстрелившего очень редкий экземляр животного. Или нет, не охотника, а голодного хищника, загнавшего в угол очень жирненькую лань.
- Лань ты моя быстренькая, оленюшка востренькая, как бы нам с тобой попрыгать-пободаться?
- Че... чего-о? - протянула соседка, намертво зажатая мною между холодильником и столом. - Руку! Руку, гад такой, убери! - крикнула она из последних сил, стараясь оторваться от моих цепких рук.
- Нет, - жадно шептал я, - нет, мы с тобой еще попрыгаем. Хочешь попрыгать?
Но тут что-то тяжелое обрушилось на мою голову и все поползновения мгновенно улетучились из нее. Были вышиблены превосходящим противником. Сквозь пелену, затянувшую мое сознание, я чувствовал, как меня куда-то волокут а потом бросают на что-то холодное и жесткое.
Очнулся я на лестничной площадке. Вокруг с осуждающими минами на лицах стояла парочка постоянных обитателей околоподъездных скамеек, а сама соседка громко вопила, указуя на меня обвинительным перстом.
- Я к нему со всей душой! - кричала она, брызгая во все стороны слюной. - А он, гад такой, втерся в доверие, якобы денег пришел занять, а сам супу моего нажрался и меня за ляжку - хвать!
Окружение единодушно охнуло и даже немного отшатнулось, заметив мои легкие движения по полу.
- Смотри, смотри, очнулся, - зашептал кто-то. - Как бы он опять не того... не начал насиловать...
- Пусть попробует! - с торжеством в голосе произнесла соседка. - Я ему... - и свист, почему-то до боли знакомый мне, рассек воздух.
Я осторожно приоткрыл левый глаз. Над моим носом покачивалась тяжелая чугунная сковородка. И я вспомнил, что именно она последней запечатлелась в моем мозгу. Хорошо, хоть вообще остался жив! Закрыв глаз, а стал понемногу подбирать под себя ноги, отдышался, потом резко вскочил и бросился бежать.
Бу-м-м! Метательная и летающая сковородка ударилась в стенку лифта, отскочила и задела меня по ноге. Но ее сила была уже на излете. Яростные крики раздавались вслед, когда я выскочил на улицу и быстрым шагом постарался отдалиться от свихнувшейся соседки. Непонятно, чего она так взъелась? Я всего лишь хотел немного приласкать ее. Сидит без мужа, наверняка естество своего требует. Хотя...
И тут меня как ударило! Что это такое со мною? Ведь я бывал у соседки тыщу раз и ни разу мне не приходило в голову не то что потискать, но даже и посмотреть ЭТАК в ее сторону. А тут вдруг... Черт-те что творится!
Растроенный, я отправился куда глаза глядят. Идти домой пока было опасно, потому что нужно будет пройти мимо тех вредин, что орали мне вслед. А если там еще окажется и сама соседка, то боевых действий не миновать. Проходящие мимо женщины (их почему-то оказалось очень много, красивых и разных) вызывали у меня одно стойкое желание - схватить их в охапку и затащить куда-нибудь в уединенное место. И там поступить с ними сурово. Как ни странно, но сами женщины реагировали на мои страстные взгляды вполне доброжелательно и даже с одобрением. Впрочем, может быть, это мне могло показаться, так как зрение все не улучшалось. Судя по всему, средство еще не начало действовать. За одной довольно симпатичной девушкой я даже направился следом, но тут я увидел Людочку. Несмотря на мое по-прежнему плохое зрение (не помогли хваленые таблетки, это самое уникальное восточное средство) я узнал ее метров за десять.
- Люда, - сказал я галантно, оглядывая хорошо сложенную фигуру девушки и оттопыриващуюся на груди блузку, - что же вы гуляете одна? Можно я составлю вам компанию?
Она уже открыла рот, чтобы отказаться (это было видно по выражению ее лица), но что-то в моем виде ее явно ошеломило. Потому что она вдруг смутилась, покраснела и еле слышно вымолвила:
- Конечно, почему бы и нет.
Признаться, это удивило и меня самого. Сколько раз до этого момента я получал от нее отказ, а тут вдруг... С одной стороны, мне очень сильно хотелось наброситься на нее, зажать рот и тащить в кусты, но последним усилием воли я сдерживался. С другой стороны, коллега как-никак, и очень милая девушка. Не могу же я поступать с нею также, как с прожженой и верченой бабой. Хотя, откровенно говоря, теперь я смотрел на нее не как на тургеневскую барышню, с которой можно поговорить о поэзии, а скорее как на яркую и обольстительную представительницу своего пола. С которой лучше не болтать, а заняться чем-нибудь менее интеллектуальным, но более эффективным в смысле общения.
Мы погуляли пару часов по парку, мило побеседовали и расстались, договорившись встретиться здесь еще раз. Поцеловать ее я так и не решился. Боялся, что не сдержусь, и все мои глубоко запрятанные инстинкты хлынут волной.
По правде сказать, будь я в другом состоянии, я был бы готов гулять с ней до утра. Но видеть ее рядом и ничего не делать - это было выше моих сил. Вернувшись домой, я как зверь накинулся на остывшие котлеты и тут вспомнил про таблетки. Наверное, надо пройти целый курс, прежде чем зрение полностью восстановится. Заглотив еще одну, лег спать в ужасном состоянии.
Утром проглотил еще одну, но видеть лучше не стал. Обманули, гады! Одев свой обычный пиджак, я почему-то почувствовал себя еще хуже. Такое было впечатление, как будто костюм был с чужого плеча, причем очень большого и широкого. По крайней мере, пиджак на мне болтался, как на вешалке. Странно, очень странно. Но в тот момент я еще ничего не заподозрил. Прозрение наступило гораздо позже.
В учительской на меня посмотрели с каким-то недоумением, словно я пришел в клоунском парике, но никто ничего не сказал.
- Что это с вами, Николай Павлович? - удивленно спросила завуч. - Вы сегодня как-то странно выглядите.
- Наверное, это новое средство так действует, - охотно пояснил я. - Приобрел, знаете ли, по случаю, помогает зрение восстанавливать.
- Не знаю, как там у вас со зрением, а вот питаться вам точно надо лучше, - как-то с осуждением сказала она и солдатским шагом покинула учительскую.
Размышляя, с чего это она так, я подошел к зеркалу и чуть не упал от неожиданности. Из зеркала на меня смотрел худющий осунувшийся скелет со впалыми глазами. Такое было впечатление, как будто за ночь я скинул не менее десяти килограммов.
"Вот черт, - мысленно выругался я. - Побочный эффект. Я так и знал, что с эти средством что-нибудь окажется не так. Недаром там не оказалось инструкции. Побоялись вложить. А сейчас их и не найдешь."
Появилась Людочка и чуть не вскрикнула от удивления. Я же от растерянности не знал что и сказать. Вид у меня был довольно непрезентабельный, в таком не принято объясняться в любви. Людочка ахнула, хватила меня за рукав и потащила в коридор, где между учительской и лестницей был тихий уголок.
- Милый, - со слезами на глазах сказала она, - ну почему жы так себя мучаешь? Если ты хочешь мне в чем-то признаться, то лучше сделать это сразу. Я не могу смотреть на твои мучения.
Я открыл рот, соображая, что же такое мучит меня. Потом подумал, что, наверное, мое вчерашнее состояние (которое уже возвращалось) навело ее на какие-то мысли.
- Знаешь, Люда, - неуверенно начал я, - когда вчера я встретил тебя, то мне очень хотелось... - я перевел дух, - ...очень хотелось...
- Ну что же ты, - Людочка ласково взяла меня за руку.
- ...Мне очень хотелось обнять тебя! - выдохнул я и замер, ожидая немедленного наказания.
Но его не последовало. Наоборот.
- Ну почему же ты не сделаешь этого сейчас, - прошептала Людочка и мы начали целоваться.
Тут нас и застал звонок.
На бегу, перед самым классом я заглотил еще две таблетки чудодейственного средства, памятуя о том, что курс надо пройти как можно скорее, чтобы быть на одном уровне с любимой девушкой. Как всегда, на уроке меня достал один прибабахнутый эрудит. Этот гад, чтобы произвести впечатление на одноклассниц, находил какие-то редкие монографии по моему предмету и потом задавал такие вопросы, на которые не смог бы ответить и сам председатель Академии педагогических наук. То высоту пирамиды Хеопса спросит с точностью до сантиметра, то как звали Синюю Бороду, то еще какую-нибудь гадость. Но в этот раз я ему показал.
- Так вот, Юрочка, отвечаю тебе на предыдущий вопрос - пирамида Хеопса в высоту составляет сто сорок шесть с половиной метров. Кроме нее также широко известны пирамиды Хефрена и Микерина в Гизе. Построены в третьем тысячелетии до нашей эры, во время расцвета Древнего царства, - сыпал я сведениями.
- Пипин Короткий - франкский король, - продолжал я, несмотря на то, что эрудит давно заткнулся и сидел красный от стыда, - правивший с 751 по 768 годы нашей эры, первый король из династии так называемых Каролингов. Будучи с 741 года майордомом, в 751 году сверг проследнего короля из династии Меровингов и провозгласил себя королем. Майордомы - это такие высшие государственные чиновники, навроде наших министров, или даже премьер-министров.
Пинсингуаньское сражение произошло в сентябре 1937 года между 115-й дивизией 8-й армии Китая и войсками японских захватчиков в районе перевала Пинсингуань (провинция Шаньси), по имени которого и получило свое наименование. В той тяжелой обстановке, когда гоминьдановские войска беспорядочно отступали по всему фронту, 115-я дивизия нанесла первое крупное поражение японцам, развеявшее миф о их непобедимости.
Линия Мажино была создана в 1934 году во Франции вдоль границ с Германией. Общая протяженность - около 750 километров...
Все ученики слушали непрерывный поток фактов с открытыми ртами и буквально развесив уши. Это был выпускной класс, ребята и девчата здесь были довольно развитыми как в интеллектуальном, так и в физическом смысле. Некоторые мальчишки были даже выше меня ростом, а девочки уже походили на молодых, хорошо прикинутых женщин. После моего выступления они явно стали проявлять ко мне интерес, хотя до этого относились довольно снисходительно. В ходе урока, за который я спел выложить им наполнявшие меня сведения не только по истории, но и по физике, химии и биологии, сильно изменилось их отношение ко мне. Появилось даже что-то вроде уважения, а у некоторых - и более романтического чувства. Так или иначе, но после урока, не обращая внимания на мой обвислый костюм и костлявое лицо, многие ученики обступили меня и стали задавать вопросы.
- Николай Павлович, а вы не собираетесь участвовать в "Поле чудес"? - спросила меня первая красавица класса, чем сильно подняла меня в моих же собственных глазах.
- Нет, лучше вам вступить в Клуб знатоков, там чаще можно выигрывать. И очень большие деньги. А в "Поле чудес" еще попасть нужно, - возразил ей оправившийся после временной неудачи эрудит.
- Да, там всего на одну игру возьмут, да еще и неизвестно, какой главный приз выпадет, - поддержали остальные разговор.
Завертелись предложения о том, как мне лучше устроить дальнейшую судьбу. О том, чтобы работать учителем и дальше, речи не было. Как будто заранее было понятно, что связывать свою жизнь с преподаванием в школе не стоит. Действительно, какая карьера в школе? После многолетней работы стать завучем и успокоиться на этом? Тоже мне - верх служебной лестницы.
- Николай Павлович, теперь вам нужно жениться, - предложила самая красивая девочка, - такому человеку как вы негоже быть холостым, - и очень многозначительно посмотрела на меня, словно давая понять, что самый лучший вариант женитьбы уже понятен и предрешен.
- Гм, гм, - смутился я. - Ну, об этом я как-то еще не думал, сначала столько всего нужно сделать.
- А вы все одновременно. Свадьба придаст вам импульс, - все клонила красавица. - Тогда обратного пути не будет. И что это вы так плохо выглядите, этак вас никто замуж не возьмет, в смысле, в женихи. Вы давно были у доктора?
- Да, да, - поддержали ее другие ребята. - Мы за вас так переживаем, а вы, наверное, не завтракали даже.
- Ну, вообще-то... - я задумался, припоминая, ел ли я что-либо, но в голову так ничего и не пришло.
- У меня есть один знакомый, - сказала самая боевая ученица, - мы всегда к нему обращаемся, если что. Сейчас я ему позвоню, - она тут же достала сотовый телефон и набрала номер.
- Ну вот, - удовлетворенно сказала боевая ученица. - Он вас ждет. Вас подкинуть?
- Простите, что..? - удивился я. Эти энциклопедические знания совсем выбили из меня обычный жаргон.
- Я на машине, - пояснила ученица.
Доктор был высок как баскетболист, представителен как член императорской семьи и радушен как племянник, ожидающий большое наследство.
- Так, что у вас? - благосклонно наклонился он ко мне, потому что был почти на полметра выше.
- Ну... - начал я, - вы знаете, какие-то странные ощущения, я и сам не пойму, что это такое со мной.
- Понятно, - снисходительно кивнул баскетболист, чем сильно удивил меня. Ведь я и сам не знал, что со мной происходит, а этот понял все сразу с первого мгновения. Сразу видно профессионала высокого класса.
- Понятно, - опять повторил профессионал, - неудовлетворенность работой, проблемы с женой...
- У меня нет жены, - еле слышно шепнул я.
- Ничего, когда появится, у вас будут проблемы, - авторитетно заявил врач.
- Спасибо, - неизвестно почему прошептал я. Хотя какое там "спасибо" и, главное, за что?
- Сильное волнение в мыслях о будущем, - продолжал оракул, - неуверенность в собственных силах, боязнь нового...
- Ну... не совсем, - выдавил я, но баскетболист ничего не услышал, продолжая вещать о моих бедах и застарелых болезнях. Их оказалось на удивление много. Причем некоторые названия я слышал впервые.
- А все почему?! - оракул уставил на меня указующий перст.
- А почему? - недоуменно отваетил я.
- А все потому, что все ваши беды идут от плохого состояния вашего организма.
Ну, это я и сам знал. Непонятно было, чему он так радовался. Медицинский баскетболист полез в тумбочку и достал маленькую коробку, которая мне что-то напомнила.
- Анезим - для желудка незаменим! - провозгласил баскетболист, торжествующе поднимая коробку вверх. Я все равно не понял, и он это понял.
- Видите ли, - он опять проникновенно склонился ко мне. - Все болезни идут от малого - от нашей физиологии. У человека несварение желудка, и поэтому его одолевают дурные мысли, он ссорится с коллегами, не может настроить отношения с женщинами. В результате ему снижают зарплату, не с кем провести вечер и ночь и так далее. А ведь проблема решается очень просто, - и он опять поднял вверх коробку. - Принимаете перед едой одну таблетку, и у вас все существенно улучшается.
- Не после еды? - уточнил я.
- Нет, только на голодный желудок, - пояснил врач. - Коренным образом меняется микрофлора кишечника, все всасывается и усваивается в считанные минуты, никаких запоров, поносов и несварений. Вам, как знакомому моих близких знакомых, могу уступить за полцены. Очень действенное уникальное средство, разработано по методике тибетских монахов. Они его регулярно принимают и живут вообще по полторы сотни лет. Вы хотите прожить сто пятьдесят лет?
Да, я хотел прожить сто пятьдесят лет, о чем прямо и заявил врачевателю. Но вот денег на лекарство у меня все равно не было, в чем пришлось также сознаться. Баскетболист на время задумался.
- Ну, не беда, - махнул он рукой, - потом возьму побольше с этих самых... главное, принимайте каждый день, перед едой. Можете рассказать друзьям, ну, типа рекламы, раз все за бесплатно.
- Хорошо, хорошо, - кивнул я, разглядывая коробочку без надписей. В голове смутно мелькнуло, что я уже где-то видел точно такую же. И, что самое странное, таблетки в упаковках тоже были самого разного цвета.
- А почему они не одинаковые? - спросил я на прощание.
- Видите ли, - охотно пояснил врачеватель, - там самые разные травы. Где-то больше одной травы, где-то - другой. Но эффект проявляется именно после приема всех таблеток, так что прошу отнестись к этому процессу серьезно.
- Конечно, конечно, - покивал я из дверей.
К врачевательному процессу я приступил уже в коридоре, распечатав упаковки с таблетками. Те, что были в желтую крапинку, напоминали по вкусу укроп, а синенькие почему-то пахли мятой. Эти были самые вкусные, и я съел их все. Результат не замедлил сказаться. Уже на следующее утро.
Проснувшись, я долго не мог понять, что за фигня валяется на подушке и одеяле. Как будто постель чем-то посыпали. Протерев глаза, я понял, что это такое. Это были мои волосы. Уточняю для некоторых - мои выпавшие волосы. Я схватился за голову - она была абсолютно лысой.
- Бог мой! - потрясенно прошептал я. - А как же... как же Людочка?
В том, что она немедленно разлюбит меня лысого, я не сомневался. Но почему такое произошло? И, главное, так быстро? Ну бывает, что иногда у мужчин выпадают волосы. То ли гормоны, то ли еще экология, бывает. Но так быстро... И мне стало припоминаться что-то другое. Кажется, была такая реклама - "Если вы хотите избавиться от лишних волос, то принимайте..." Черт, что же там было дальше? Как же врачеватель-баскетболист назвал это лекарство? Амнезим? Или нет?
Так ничего и не выяснив, я стал собираться. Подошел к зеркалу, и тут меня ждал новый удар. На этот раз хороший удар. Я поправился. Еще вчера я был тощ как Кащей Бессмертный, сегодня же я напоминал Шварцнеггера. Зрение, правда, все равно не улучшилось. Лысый, мускулистый, сексуальный, слепой и с Большой советской энциклопедией в голове я явился к Людочке и предложил ей выйти за меня замуж. Она была согласна. И я понял, что от этих новых лекарственных средств есть прок.
Сборник деревенских рассказов
© Copyright: Михаил Кулешов 7, 2020
Свидетельство о публикации №220020200679
Свидетельство о публикации №220020200679
Рецензии