Цивилизация в пробирке - Вышивка

  Цивилизация в пробирке.
 
  -Н-да, - сказал ЧупЫзин,- гибель миров в застойной воде - это впечатляет.
  Казалось бы, что такого: ну, завелась у него в кастрюле какая-то живность - «кОники», как он их обозвал, а потом всё это хозяйство поиздыхало. Он поначалу было радовался, мол, и аквариума не надо. Подводный мир, по его мнению - подобие космоса; рыбы, черепахи и прочая дребедень в нём - это сложные летательные аппараты. Он любил смотреть подводные съёмки на экране; радостно-зловещие водоросли всех цветов, солнечные преломления, нескончаемое праздничное действие завладевало вниманием, завораживало, убаюкивало и воспринималось как грандиозный вселенский спектакль с бесчисленными эффектами, нескончаемым сплетением форм, оттенков, движения и смысла.
  Короче, тЫры-пЫры, решил Чупызин создать вселенную. Легко и просто; вселенная начинается с замысла, замысел присущ сознанию, сознание - это он, Чупызин. Вселенная состоит из материи, материя - из микромира и космоса, это уж как-нибудь нарисуем, усмехнулся Чупызин, а сознание, как и материя, состоит из внутреннего мира и внешнего, то есть из прошлого и будущего. Если принять это всё во внимание, то дальше дело пойдёт как по маслу.
  Чупызин поместил часть своего сознания в прозрачный сосуд и стал наблюдать.
  В пессимистическом состоянии Чупызин увидел бы перед собой пустую посудину, но сейчас, когда оптимизм сильно больно, э… больно сильно ключом вдАрил, Чупызин видел, что она полным-полна, и не только пустотой, но ожиданием, смыслом; и неважно, что Кики с Ваомой, может, и не одобрили бы этого начинания, но они сами стукнутые, э… струёй не меньше Чупызина, пусть поэтому тупо замрут, как и весь мир, в преддверии первых результатов.
  Такие штуки, как создание вселенной, происходят не от хорошей жизни. Будь у Чупызина аквариум - большой, до потолка, с подсветкой, так, чтобы блики всякие, наподобие солнечного света сквозь волны, да ещё акулу туда, в гляделки с ней играть, то он, глядишь, этим бы нудно развлекался, а нет, то так тому и поделом, но чего нет, того не миновать, ибо, как говорится, «всё впереди» (развернулся и иди), а Чупызину охота была стремиться заполучить такую ерунду, как аквариум, если уж он ему сам с неба не пролился; гулять так гулять, начнём с ландшафтов, - подумал он и пошёл спать. Но часть сознания, надо полагать, осталась создавать ландшафтные рельефы.
  На следующий день ни свет, ни заря раздался стук в дверь Ваомы и Кики.
  -Опять Чупызин, - спросонья угадала Кики.
  -Как ты определила?
  -А кого ещё приносит когда попало; у него ж даже ноги не оттуда растут, вот он и ходит почём зря.
  -Никаких законов нет! Есть одна случайность, то есть сознание. Законы есть только тогда, когда в них кто-то верит, - выпалил с порога Чупызин.
 - Ну, понятно, - проворчала Кики, - поэтому ты и припёрся спозаранку, случайность ходячая. Вот, научи дурака хорошему, а он вместо спасибо начинает его применять.
  -Слушай, Чупызин, - сказала Ваома, - чего ты опять нахимичил? В самом деле решил извлечь пользу из случайности? Да, Кики что-то говорила нам с тобой о чём-то похожем: случайность - высший закон; ты что, решил развить эту недоделанную теорию? Я, конечно, рада за тебя, но если и в самом деле речь идёт о пользе, то ведь от большей пользы бОльшие хлопоты и головная боль, вред один.
  -Кто бы говорил,- огрызнулся Чупызин,- иным одни ужасы преподнеси. (Кики с Ваомой любили ужасы и, желательно, не по телевизору.)
  -А, ты у нас сегодня Прометей, - начала просыпаться Кики, - сообразил, что законов нет и собираешься всех просветить.
  -Ну, не то, чтоб, - растерялся Чупызин.
  -Случайность - это не только сознание, - дожимала Кики,- она, скорее, его причина; сознание - это как раз такая пакость, что создаёт законы; если ж, по Чупызину, законов нет, то и сознание тоже под вопросом; а я считаю, что нет ни сознания, ни законов, ни материи, ни времени, ни пространства, ни вреда, ни пользы, несмотря на то, что небытия нет и быть не может, подумаешь, логика; бытия тоже нет, а не верите - не верьте; это та же ерунда, что и с законами, - отторохтела Кики как швейная машинка. 
  -Вопрос не в пользе,- лебезил перед Кики Чупызин, - а в применении. Не то, чтобы мне по барабану результат, наоборот, интересно, что получится. Речь идёт об экспериментальной хвилософии, - мямлил он.
  -Веди на здоровье свою несуществующую речь о своей несуществующей экспериментальной хвилософии, - строчила Кики, - а если тебе неймётся получить произвольный результат, то я тебе сразу доложу, что мир устроен совсем не так, как тебе до сих пор казалось; на самом деле в мире никого и ничего нет, а есть одни твои иллюзии, которые тебя ненавидят, следят за каждым твоим шагом, злословят тебя самым неприличным образом и ждут, не дождутся момента, чтобы до тебя добраться и истязать. Поэтому умри, пока не поздно.
  -Кики, это некорректно, - обиделся Чупызин, - ведь я сам тебе рассказывал, как мне с бодуна чудились со всех сторон голоса, поносящие меня на чём свет стои;т, и ты решила убедить меня, что это не галлюцинации.
  -Кики, дай ты ему рассказать, с чем он пожаловал, - заступилась Ваома.
  -Пусть говорит!
  -Спасибо, - просиял Чупызин, - вы себе даже не представляете…
  -Всё мы представляем.
  -Ну, Кики! - это Ваома.
  -Вы себе не представляете…
  -Ну, откуда, Ваома, ему, спрашивается, знать, что мы представляем, а чего не представляем? Меня добивает, когда мне говорят что-то вроде: «Ты, Кики, думаешь, что ты самая грамотная», или «…что морковка сильно полезная», или «…что небо в Китае золотого цвета», а почём им, в лешего знать, о чём я на самом деле думаю; и вообще, то, что я думаю и что я могу себе представить- это моё собачье дело, а тут является какой-то Чупызин, по мнению которого мне, мол, нельзя пародировать его пьяные видения, а ему зато на роду написано разоблачить лишь ему, но никак не мне, известные, однако же, ничьи иные, как именно мои, заблуждения, или как бишь, формулировка? - а, представления;  к чему мне этот самозванец в роли прорицателя, ты только задумайся?
  -Он говорит не о твоих, а о наших с тобой представлениях.
  -Ваома, если не о моих, значит, о твоих; слушай его сколько хочешь и не жалуйся, а я пошла спать; идите на кухню и закройте дверь.
  -Но ты-то как думаешь, - начал выяснять Чупызин на кухне, - что могут представлять собой законы?
  -Ты что, решил проверить содержание моих представлений, - штрыкнУла Ваома, - чтоб уже потом разоблачить их?
  -Ну, я вообще-то хотел сказать, что вы… ты… даже не пре… да и я, видимо, тоже, не представляю, насколько сложно устроен ваш, мой, наш внутренний ми… Это, впрочем, тупое название, нет мира внешнего и внутреннего, есть лишь будущее и прошлое; отличие в том, что прошлое у каждого своё, а будущее пока не расхватали.
  -По карманам.
  -Что?
  -Будущего не растащили и не рассовали по карманам.
  -Да, примерно так. Я хочу сказать, что в мире много лишнего. Ну, а как же: пожары, наводнения, войны, болезни, мусор, наконец. Война и болезни, впрочем, кому-то, может, и нужны, но я в общих чертах обрисовал; мне они не нужны и тебе тоже. И скажи мне как разумный человек: что с этим делать? Причём, всё неинтересное, скучное (Ваома незаметно зевнула), невкусное, бестолковое, противное - из той же оперы. Ошибки - не нужны. Идеи. Если и нужны, то одна и та же из них кому-то хороша, кому - плоха, вредна. Основная мысль: всё, что я считаю ненужным, я могу применить! Часть моего сознания забита хламом, который невозможно выбросить, а только вытеснить. И тут главное - не упустить момента: как только мусор вытесняется, сразу его - хвать! - и в пробирку, или в бутылку из-под «пепсика», как в моём случае, - Чупызин извлёк из-за пазухи пустую бутылку, - вот! - он торжественно потряс ею перед Ваомой, - здесь - всё то, что мне не нужно, в этой бутылке!
  -Так выброси её, - зевнула Ваома воочию.
  -Я тебе повторяю…
  -Только не это!
  -Хорошо. А вот, что бы ты делала, если бы у тебя «коники» в кастрюле издохли?
  -Кто-кто?
  -Ну, извивАстики, дергачАта, маленькие такие, - пытался просветить Чупызин незадачливую Ваому, - это неважно, но они были прикольные, а теперь их нет, поэтому - вот!- он поставил бутылку на стол, - обрати внимание.
  Ваома неохотно осмотрела бутылку. Пустая. Не совсем, правда; с капельками на стенках.
  -Это вода?- вежливо спросила Ваома.
  -Она самая. Нешто я не позаботился о чистоте эксперимента? Помыл, конечно!
  -А где же мусор?
  -Это, сестричка, уже не мусор. Альтернативная цивилизация! Аквариум-с; здесь всё то, что могло бы быть вокруг нас о сию минуту, например, мир дикой природы, в котором нет людей, одни растения и животные, причём, возможно, и разумные; или мир с людьми, но без техники, или вообще без жизни. Я тут одному говорю недавно: «Жизнь - это надувательство. Есть только надувательство. Всё ерунда; общество - любое - не пойми что, однако можно, конечно, ейто всё переделать.» Он: «Ты ж, - говорит, - падло, забываешь, скотина, что своими человеческими силами ни одна зараза неспособна ни сесть, ни встать, ни вычесть, ни прибавить.» Я: «И это здОрово, потому что эти «сесть-встать» и есть надувательство. Взять, к примеру, технику. И выбросить. Бы. Но сперва сделать её ненужной. Техника, наука, но в большей мере, всё же, техника - это как костыли; то есть, что-то не так у нас с ходьбой, так сказать, но можно ходьбу наладить и костыли отложить.» Он: «Наладишь ты ходьбу, как же. Человек греховен и, так, или иначе, эти, как ты говоришь, костыли, многим будут необходимы.» Я: «Сам ты костыль. Это пример. Лучше сказать: игрушки. Да, они нужны. Но только как игрушки. Наука - игрушка, техника - игрушка, руки-ноги - игрушки. Всё надувательство. Притворство. Никакой человек не греховный, он притворяется. Один притворяется умным, другой глупым, один больным, другой здоровым, один живым, другой мёртвым, один овцой, другой пастырем. Машина притворяется человеком, а он машиной. Ну, и пусть себе. Давайте будем зависеть от машины. Или нет? А ещё - от выпивки, курева и прочей дури. Лучше не связываться с тем, чего не можешь контролировать? Ну-ну. Лучше ни с чем не связываться. Всё - зависимость.»
  -Погоди, Чупызин, - остановила Ваома, - то, что ты именно сейчас рассказываешь, этого, надо полагать, нет в твоей бутылке?
  -Нету, - неуверенно промымрил Чупызин.
  -Жаль, - искренне вздохнула Ваома.
  Чупызин минуту соображал, потом встал, извинился и пошёл восвояси.
  Шёл и думал:
  «Если в ходе разговора появляется элемент несогласия, способный вызвать спор, то, как и собственно, любой спор, любое несогласие, это напоминает разговор слепого с глухим; и как, спрашивается, неслепой-неглухой может им что-то толком объяснить из того, чего они не могут воспринять? Если же и при этом возникнет спор, то вина, или не вина в этом зрячеслышащего? Вот в чём вопрос.»