Его война Гл. 11

      Продолжение.  http://proza.ru/2020/01/21/347               
       Служивому народу не спалось. Во взводном кубрике было душно и накурено. Вместе с запахом застоявшегося мужского пота немытых мужских тел, напоминавшего запахи колхозной конюшни в воздухе витал и аромат свойственный притонам, когда к запаху скотного двора примешан и запах алкоголя, пропущенного через поры организма. Да и как уснуть, если бока отлежали на вагонных лавках за неблизкую дорогу. И по приезду вторые сутки из угла в угол шарахаемся. Задачи служебные не определены– ждут указаний от коменданта. А когда заделья толком-то и нет, чем личному составу прикажите заниматься? В армии проще: лопату в «зубы» и вперёд. Одни окопы роют– вторые их закапывают, а здесь остаётся одно: «лясы-балясы» точить, разговоры-разговаривать. Есть, тем паче, о чём поговорить, обсудить, да кости кому помыть. Одна беда только– не «идут» разговоры на «сухую»? Послали гонца к старшине– может чем и подмогнёт. Своё-то на подъезде к Гудермесу закончилось. Мужик отзывчивый, хоть и занудливый погундит –погундит, а поллитровку спирта нальёт, а ежели и самого к столу пригласить может и с целым литром прийти. 
     Ждать долго не пришлось. Пока колбаску, хлебушек порезали, тушёночку открыли –гонец уже на пороге, да не один, а с целою свитою! Нечасто к застолью чины такие жалуют! Сам Стифук! Что происходит–непонятно. То сквозь зубы и только по службе обращается, так и прёт из него армейский гонор, что с курсантских времён привит. Смотрит так на тебя, как бы насквозь– вроде как не видит. И на роже прямо-таки нарисовано: Гусь свинье не товарищ, а «белая кость» не сродни «чёрной», а тут – с порога лыбится!   
     Ох, не к добру скалится, чует сердце – не к добру!
     Пока разводили спирт водой, пока ждали, когда химическая реакция пройдёт– пить сей божественный напиток тёплым не принято– разговоры не ладились. В основном «молол» о чём не попадя, пытаясь занять затянувшуюся паузу Ябуба. Стифук сдержанно помалкивал, старшина–тоже был не многословен.
     Разговоры пошли только после второй стопки. Тем особых не было– обсудили поход к командиру. Одно не понравилось уж сильно: что же это он нас пьяной скотиной, да быдлом обзывал? Как-то неуважительно– не пойдёт так дело, да и опять же довольствие урезать собрался– тоже непорядок.   
     Пластмассовая полторашка опустела, но до истины так и не докопались. С одной стороны, командир вроде, как и дело говорит, что службу бы надо нести как следует, а с другой: война вроде закончилась – перемирие объявили, чего опу рвать? Понятно, что от безделья и одуреть можно, но мы сюда сами не напрашивались–нас послали. А кто послал– тот пусть и думает, чем занять, а солдату думать некогда. Есть за него, кому думать.
     Когда рассуждения завернули снова да ладом, на не счесть какой круг, народ служивый под несвязные речи потихоньку начал расходиться: кто по «малой нужде», перед сном, а кто и сразу–по лежанкам. Ушли и гости, не забыв спуститься во двор и полюбоваться чернотой южной ночи и низко нависшими над головой мохнатыми звёздами. 
      Перекурив на крыльце Стифук с Туманычем, не сговариваясь, решили «отлить», а чтобы не шарахаться в полной темноте в поисках гальюна долго не заморачивались –свернули за угол. И только-только собрались как следует «пожурчать», блаженно запрокинув головы к Небушку, над головой послышался скрип открывающегося окна, а в след за ним и отчётливо услышали характерный щелчок капсюля взрывателя и тут же металлический скрежет по стене «отстрелившейся» предохранительной скобы ручной гранаты.   
   – Хоть бы не РГО! – пронеслось в голове Олежека, стоявшего в шеренге «роденовских мальчиков» крайним. Чугунная шестисот граммовая чушка с грохотом ударившись об отмосток, скатилась в траву. Шестьдесят грамм тротила запертых в рубчатый метал способный поразить наповал всё живое в радиусе двухсот метров– это уже не шутки! Доля секунды, вызванная замешательством, показалась вечностью. Казалось-бы прыжок гепарда и ты за спасительной кирпичной кладкой, но враз обмякнувшие ноги, ноги-то не слушают мозг. И как же захотелось жить! Голова мгновенно протрезвев, в последнюю долю секунды остававшейся до взрыва всё же отдаёт команду телу. Спасён.
     Уже за углом, нервно похихикивая, с трясущимися руками стоит старшина, пытаясь недокуренную сигарету зажжённым концом засунуть себе в рот.
    –Олег Васильевич, а чего, сразу-то не побежал? Я думал, что убьёт Вас – поинтересовался старшина. Стифук, уже чуточку пришедши в себя, браво парировал: «Щегол ты сопливый ещё, Туманыч. От накола ударником взрывателя у тебя, на всё про всё есть три секунды– минимум, а может и все четыре, пока замедлитель сработал. Чо суетиться-то зря. Ты, поди в штаны-то нассал, не успев процесс прервать?» –уточнил Стифук, помятуя о том, что и у самого левая штанина до колена предательски мокра. –Хорошо, что срать не сел– тогда случай тяжелее бы вышел. Или РГОшка была-бы– точно копытами вверх с тобой лежали– та рванёт сразу, как только твёрдого предмета касается, без всяких секунд. Старшина нервно хихикнул.
   – Не гогочи, шутки-то хреновые. Пойдём с засранцами разбираться. Выясним, кто гранату кинул, похоже из углового окна, – закончил разговор майор.
    В спальном помещении первого взвода царила гробовая тишина и в полной темноте «крайних» найти не получилось. Бойцы почувствовав, что нашкодили лишку, спрятавшись под одеялами старательно изображали безмятежно спящих агнцев.
–Ладно, пошли спать, Туманыч, – угрожающе,в полголоса, так чтобы услышал тот, кому надо услышать, – произнёс майор. Разборки решили отложить до утра, предварительно договорившись не ставить командира в известность– мигом всё раскрутит и крайних найдёт кадровый мент. Самим же за вчерашние «посиделки» прилетит. Лучше провернуть всё «по-тихому».
   Лежеку не спалось. Ё-п-р-с-т, чертыхался про себя Стифук. Совсем нервы стали ни к чёрту. Вот угораздило рога запилить– поменял «шило на мыло». Думал, что в «ментах», на одной ноге «прокантуюсь» на пенсии, а нет– хрен там по деревне. В первую командировку господь отвёл– «чехи» не угондобили, во вторую свои идиоты душу вытрясут. Дальше так дело пойдёт– не сносить головы. И с капитаном каши не сваришь– не «наш» человек– сильно уж правильный и дальше так– тоже нельзя. Надо что-то придумывать.
   За плотно задёрнутой светомаскировкой восход солнца Николай проспал– светящиеся фосфором стрелки «командирских» часов показывали половину седьмого. В комнате было тихо и только мерное посапывание товарищей, да робкое всхрапывание возрастного тыловика на соседней кровати нарушали гробовую тишину. Гарнизон комендатуры спал. По давно укрепившейся привычке просыпаясь чуток понежиться в постели решил с подъёмом не торопиться, вспомнив старую истину: солдат спит– служба идёт. Прошло уже двое суток, как отряд прибыл в зону служебной командировки– впереди осталось совсем не много – сорок три дня и сорок три ночи. Не радостно, про «себя» ухмыльнулся – в двадцать раз дольше, чем отбыл.
     Если всё будет нормально, то через пятьдесят дней буду дома. Или чуть раньше. Тьфу! Чертовщина в голову полезла! Лучше в срок, чем раньше срока, да в цинковом макинтоше.   Покойников и раненых забирают сразу, чтобы не деморализовать личный состав. Двухсотых– домой, трёхсотых – в аэропорт– там госпиталь ещё с началом военной компании развернули.
    У нас пока всё спокойно, почти спокойно– дай господь подольше спокойствия.   
    Мысли от дел служебных плавно перетекли к семейным: мальчишкам и Олюшке. Как они там? Связи нет, письма долго идут, да и дойдут ли? Старшему уже пятнадцать– взрослый парень, рассудительный– опора матери, не подведёт! Санька, младшенький – только десять в феврале исполнилось. Сильно уж плакал провожая. Да и на жене– то же лица не было– всю ночь выла, как по покойнику. За отца и мать спокоен, крепкие ещё– стойко приняли весть. На вокзал провожать не пошли. Догадываюсь почему– душу рвать не захотели, да и меня расстраивать.
      Жаль вот только, что лето пропало. С семьёй, ни купаться на речку ни разу не выехали, ни на природу, в горы отдохнуть.
       Взял под строительство дома участок в пригороде, а на селе что главное? Правильно– огород! Вот с ним и время-то угробили. Насадили помидор, да огурцов немеряно, грядок всяческих. С поливом туговато– нет водопровода. Согу бетонную успел вкопать, да с огне борцами договорился– воды пару бочек пожарных успели привести– кубов двадцать. На первое время хватит.
       Одна беда: далековато от дома добираться, пока с работы, на «перекладных» – солнце уже сядет. Надеюсь на отца, если не в командировке– с машинкой точно подмогнёт. И внуков свозит с невесткой, а где может и Петрович, машину служебную даст– обещал в беде не оставить.   
      По всем приметам лето похоже, на Алтае жаркое будет– пропадут труды, без полива-то, пропадут! 
   От нахлынувших воспоминаний о родной сторонушке стало на душе светло и спокойно, и Николай снова провалился в небытие. Снилась ему околица деревеньки детства, высокий косогор, залитый полуденным солнечным светом и раскинувшаяся в ширь степь, перемежаемая берёзовыми колками, и жаворонки, высоко-высоко поющие в лазоревом небе.
    Безмятежный сон был прерван стуками-бряками посыльного от коменданта– через четверть часа оперативное совещание. Командиру прибыть ровно в восемь «ноль-ноль».