Дело о Елене Прекрасной

– В шорохе мышином …
Ломающийся подростковый голос, с намёком на будущую басовитость, нарушил тишину помещения школьной библиотеки, самой обычной библиотеки школы в Подмосковье. Окна прикрыты тяжёлыми портьерами так, что сюда проникало минимум уличного света. Потому и не было видно, кто затеял здесь вокальные занятия, судя по всему – в неурочный час.
– В скрипе половиц …
Ба, да странный певец находился здесь не в одиночестве. Кто-то решил составить ему компанию, и этот кто-то был старше первого певца.
– Медленно и чинно сходим со страниц …
Певцов становится больше и больше, что вообще-то странно для закрытого помещения, не очень предусмотренного для музицирования и вокализов. Но что это, шум продолжался.
– Встречи сам желанный сумерками скрыт.
– Все мы капитаны, каждый знаменит. Эй, юнга, зажгите огонь на клотике.
Что-то тихо щёлкнуло и зажглась люстра, точнее – электрические лампочки, вкрученные в «патроны». Одна вдруг вспыхнуло ярче остальных, несколько раз мигнула и – погасла. Хлоп!
– Наше судно получило пробоину? – послушался озабоченный голос. – Нас обстреляли мадагаскарские пираты.
– Успокойтесь, дорогой Тартарен. Это всего лишь перегоревшая лампочка.
Ба! Да это же наши старые знакомые из Клуба Знаменитых Капитанов, которым как-то надоело быть просто героями приключенческих книжек, и они решили собираться для встреч не только с читателями, но и друг с другом. Ведь это так интересно – посидеть, повспоминать дела минувших дней и поделиться своими мыслями. Они ведь не просто престарелые пенсионеры, а знаменитые капитаны, настоящие герои книжных страстей, которыми восхищались, о которых грезили, на жизни которых воспитывались. Это всё было, было …
Было? А что же сейчас?
Сейчас. Сейчас, это … сейчас. Но, давайте взглянем на тех, кого можно стало увидеть. Теперь, когда появился свет, стало понятно, что это место является библиотекой, точнее – читальным залом. Здесь стояли книжные стеллажи, заставленные книжными томиками, некоторые из которых были довольно зачитаны, то есть потрёпаны, и было видно, что они прошли через многие руки юных читателей, юных потому, что библиотека была школьной. Стеллажи занимали только часть помещения, а остальное место было заставлено столами и стульями, на которых можно расположиться тем, кто хотел заняться чтением именно здесь, где было тихо и комфортно. Здесь даже имелся особый уголок, где расположен был Камин, не настоящий, а стилизованный под настоящий, но где располагалась особая атмосфера, пропитанная книжной романтикой (от слова «романы»), где можно было посидеть и поговорить о всём, что связано с литературой вообще и с приключенческой литературой в частности. Может быть по этой причине сей уголок облюбовали участники Клуба Знаменитых Капитанов. И некоторые из них в эту минуту здесь присутствовали.
Одним из них был молодой человек, вчерашний подросток, сейчас – юноша. Он был коренастый, широкоплечий ладный, уверенный в себе, с симпатичным, немного скуластым лицом, с короткой аккуратной причёской, с задорным блеском глаз и открытой улыбкой. Конечно же, это был Дик Сэнд, герой романа Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Волею обстоятельств ему пришлось стать капитаном, и он справлялся со своими обязанностями человека, отвечающего за других. Его судно – шхуна-бриг «Пилигрим» из-за предательства потерпел крушение у берегов Африки и остатки команды прошли через многие испытания и опасности, и юный капитан не спасовал, не отступил. Он был самым молодым участником этого клуба. Именно он и пропел первые слова их песенки, давно уже ставшей визитной карточкой клуба. Чаще всего именно с этой песенки и начинались заседания клуба. И часто это были не просто посиделки, а важные события.
Вторым оказался тоже молодой человек, хотя годами старше Дика. Ему выпала не такая сложная жизнь, как его юному другу. Он не был подкидышем, не был сиротой, а принадлежал к состоятельному семейству, входящему в элиту общества. Но с детских лет ему претили те обычаи и те законы, которыми руководствовалось общество, дленом которого сделала его судьба. Конечно же, вы узнали Артура Грэя, капитана трёхмачтового галиота «Секрет». Если вы открывали, хоть раз, «Алые паруса», то вам запомнился этот герой, который смог сам сделать себя личностью, наперекор обществу, ломающего людей под себя. Ломающего, или покупающего, уж как «повезёт». Грэй обладал аристократическими чертами лица, доставшимися ему от отца, Лайонела, но только если у того в лице преобладал снобизм, то у Артура это было благородство и высокий интеллект учёного человека, носящего капитанский китель. Высокий лоб частично закрывали густые вьющиеся тёмные локоны, из-под которых блестели карие глаза. Выделялся ещё и нос, с благородной горбинкой, но не слишком большой, и слово «выдающийся» не стоит понимать буквально. Сложение Грэя было обычно для молодого человека, стройного, но без тех обильных мускулов, которыми обзаводятся фанатеющие спортсмены, большую часть дня проводящие с гантелями в руках. Артур Грэй был обычным человеком, но окажись он в экстремальной ситуации (что не раз и бывало), сжав кулаки, он столь решительно кидался в рукопашный бой, что побеждал и более внушительных противников, как раз и обладавших фигурами Геркулеса. Так что внешний вид говорит не так уж и много; главное всё же – решительный, «бойцовский» характер, а как раз и таким обладал этот человек, капитан «Секрета».            
Кроме тех, кого мы уже успели разглядеть, в читальном зале находилось ещё несколько человек. Один из них их носил мундир российского военного флота. Это был невысокого роста человек, уже не первой молодости, но и далёкий от преклонных лет, крепкий, уверенный в себе мужчина со строгой причёской, но удлинёнными бакенбардами, которые загибались вперёд этакими «ятаганами», как было в моде в шестидесятых годах девятнадцатого века. Над глазами нависал козырёк капитанской фуражки, полностью закрывая выпуклый лоб мыслителя. У Василия Фёдоровича была привычка теребиться правый бакенбард, и тот был всегда чуть более взлохмачен, чем левый. В остальном капитан имел безупречный вид. Это было характерно для большинства офицеров российского  императорского военного флота. Часто Василий Фёдорович стоял, сложив руки за спиной и покачиваясь на каблуках своих сапог, словно изображая презрение к бортовой качке корабля, а может, подстраиваясь к ней таким образом.
Другой человек отличался от него разительным образом. Во-первых, он был старше годами, но молодился, пользуясь румянами, помадами и прочими ухищрениями, какие применяли дамы, либо придворные при дворе Фердинанда Великого. На голове его находился парик с завитыми буклями, присыпанный пудрой, но не большой, какой носили некоторые модники, где кудряшки достигали плеч, а небольшой, потому как и сама голова была незначительных размеров. Глазки его были близко посаженные и маленькие, бледненькие. Остренький носик вызывающе торчал вперёд, а под ним расположились жиденькие усики, но тщательно напомаженные так, что могли напомнить стрелки часов. Бородка узким клинышком украшала столь же узкий подбородок, скрывая под собой ямочку. Сам же персонаж отличался своим ростом, это можно было назвать – во-вторых. Рост был немал, к тому же этот человек имел привычку ходить, не сгибая ног в коленях и его походка напоминала движения журавля. Такой шаг вырабатывается, когда носят высокие ботфорты, не позволяющие ногам сгибаться. Такие сапоги были и на этот раз. Кроме сапог, он носил богато разукрашенный позументом сюртук, а треугольную шляпу, украшенную пышным плюмажем, он держал в руках, иначе мы не увидели бы ни его паричка, ни глаз. Конечно же, это был наш старый (во всех смыслах этого слова) знакомый, знаменитый барон Карл Иероним фон Мюнхгаузен, обладатель многих достоинств, среди прочего и капитан парусника «Леденец».
Как не был представителен барон, но его товарищ выглядел ещё более удивительно и даже – вычурно. Это был невысокого роста толстячок, но не рохля и размазня, а живчик и балагур, переполненный энергией, которая в нём кипела, когда он даже сидел на месте. Поминутно он вскакивал, хватался руками то за одно, то за другое, всплёскивал ими, потирал их, а то и просто сжимал, делая энергичные жесты. Одет он был … Его костюм было невозможно представить. Это был султан, бей, но вместе с тем и запорожский казак, и купец, и даже путешественник. Эта курточка, расшитая самыми разными нитями и украшенная золотыми и малиновыми шнурами. Этот жилет из ангорской шерсти, что был надет поверх куртки. Эта красная феска, достойная самого истого турка. А шаровары? Такие шаровары не раз описывал писатель Николай Гоголь, обладающий самым живописным языком рассказчика, перебирая разные типы казаков, неизменно подчёркивал ширину шаровар, в каких можно было безбоязненно выделывать коленца танца «гопак», который можно было бы сравнить с бразильской «кампонейра», и непонятно, что это больше – танец или воинское боевое искусство. На ногах же толстячок носил турецкие туфли, без задников, широкие, но с узкими загнутыми вверх носами, в которых так удобно ноге и которые никогда не жмут стопу. Осталось ещё рассказать о широком красном кушаке, который опоясывал талию и за который было заткнуто не менее десятка разнокалиберных револьверов, кинжалов и тесаков, под тяжестью которых пояс должен был сползти, но он … не сползал. Ну конечно же, это был Тартарен, всеми любимый, и тем более – жителями Тараскона, в котором обитал и он сам, когда не отсутствовал по причине очередного путешествия, в Африку, Тибет или на один из островов Океании, куда он добирался на своём стареньком транспортном пароходе «Тутупампам».
Если честно признаться, так Тартарен подходил для клуба в качестве участника с известной натяжкой. Когда-то давно, где-то чуть ли не в пятидесятых годах века двадцатого правнучка Константина Станюковича, Мария Петровна решила воскресить литературного персонажа одного из произведений своего прадеда. Так капитан корвета «Коршун» покинул страницы повести «Вокруг света на «Коршуне» и переместился, пусть и на время в «кают-компанию» школьной библиотеки, которой и заведовала правнучка. Это только так говорится, что – правнучка, а на самом деле это была уже взрослая дама, неравнодушная к литературе вообще и ко книгам с морской тематикой, в частности. Вот она и предложила организовать Клуб Знаменитых Капитанов, первым участником которого стал Василий Фёдорович. Но не может быть клуб из одного члена. Читатели из числа школьников начали спешно перелистывать самые потрёпанные книжки и обсуждать кандидатуры. Вспомнили про Дика Сэнда из романа Жюле Верна, который был капитаном, судя по названию, капитана из другого романа этого же Верна – Немо. Предлагался и капитан Гаттерас, но потом от него отказались – уж больно он был фанатичен в поисках Северного полюса. Другие проблемы его просто не интересовали, равно как и участие в заседаниях клуба. Тогда же появился Артур Грэй из феерии «Алые паруса». Его предложил … наверное, каждый из комиссии по выборам. Но дальше начались затруднения. Нет, предложений было много, даже слишком много, но далеко не все отвечали нужным критериям: и чтобы бороздил моря и океаны, и чтобы разгадывал тайны, и чтобы преодолевал невзгоды, и … чтобы пользовался всеобщим уважением, а также мог служить примером для подражания. Так, пришлось отказать в приёме Жану Грандье, герою романа Луи Буссенара «Капитан Сорви-голова», к величайшему сожалению Дика Сэнда, который сразу же подружился с французом- сверстником. Да, Грандье пережил самые увлекательные приключения, одни поиски золота на Аляске чего стоили, а ведь потом было участие в англо-бурской войне, где Грандье возглавлял отряд разведчиков- «молокососов», и где получил прозвище – «капитан Сорви-голова», кстати – от командования вражеской армии. Чем не лучшие рекомендации в членство куба капитанов, ведь Грандье был не менее знаменит, чем тот же Сэнд или даже Немо. Но … в условиях было прописано плавание по морям. Пришлось отказать Жану Грандье, хотя он не раз приходил в клуб, но в качестве гостя. Да, здесь могут быть и даже желательны гости и мы вскоре в этом убедимся. Но пока что вернёмся к истокам создания этого клуба.
После долгих обсуждений и голосований в число членов включили ещё два персонажа – Гулливера и Робинзона Крузо. Что касается Крузо, то никто, кроме него, не провёл так много лет в море, на борту Необитаемого острова. Кстати, успел он побывать и капитаном торгового корабля, который отправился с Крузо в плавание для купеческих, торговых дел, но … потерпел кораблекрушение. Так что Крузо вошёл в состав, как Знаменитый Капитан. Кандидатуру Гулливера обсуждал дольше. Он ведь был корабельным хирургом, а капитаном побыл совсем немного. Но, после продолжительной дискуссии приняли и его, за увлекательные приключения, да и сам автор, Джонатан Свифт оказался очень необычным человеком, предсказавшим, к примеру, существование двух спутников Марса, а те изобретения и открытия, какие описаны на летающем острове Лапуту, становятся понятными только в нашем время ...
Что же касается барона фон Мюнхгаузена и Тартарена, то их предложила включить в число участников сама Мария Петровна. Как организатор клуба, она имела известное преимущество, чем и не преминула воспользоваться. Библиотекарь, она прочитала множества книжек. Женщины обычно предпочитают любовные романы, исторические или поэтические книги, но если у вас прадедом является настоящий писатель, романтик морских путешествий, то любовь к приключениям и крикам чаек будет у вас в крови. Мария Петровна обожала приключения, а также людей, которые в них купаются. Признайтесь, что и к Мюнхгаузену и к Тартарену это подходит в первую очередь. Вы не согласны? Вы не читали этих книг? М-да, но ведь ещё не вечер …
Таким образом членов клуба стало восемь и начались заседания. Сначала это был просто литературный клуб, и Знаменитых Капитанов изображали ребята и девчата, школьники, читатели библиотеки. Они готовили доклады о своих любимых литературных героях и составляли диалоги, словно те разговаривают друг с другом. Это была такая игра, почти что шутка. А потом … появились радиопостановки, которые так и назывались – «Клуб Знаменитых Капитанов». Писатели Владимир Кребс и Климентий Минц придумали и написали о заседаниях этого клуба. Так он сделался реальностью. Не стало уже многих авторов, а герои продолжают жить и собираться вместе, снова и снова, но уже не так часто.
И вот сегодня собрались в очередной раз. Первым запел позывную песенку Дик Сэнд, постоянный «секретарь» клуба, который после окончания заседания переписывал то, что происходило, то, что сохранилось у него в памяти, то есть почти всё. После Дика песню подхватили Василий Фёдорович и Артур Грэй. Дело в том, что всю практическую работу на парусниках и на прочих морских кораблях ведут старшие помощники капитанов, а хозработами занимаются боцман и дежурная вахта матросов, так что  именно у капитанов есть свободное время, которое можно посветить заседаниям клуба. Плох тот капитан, который не надеется на своего старшего помощника.
Самое горячее и деятельное участие в заседаниях проявляли Тартарен и барон. Они почти никогда не пропускали тех сигналов, что призывали их в «кают-компанию». Вот и сейчас … А где же они? Почему не слышны их голоса?
– Нет такой дали, нет таких морей,
– Где бы не видали наших кораблей …
Всё в порядке. Вот и они. Их голоса тоже присоединились к общему хору:
– Мы, морские волки, бросив якоря, с нашей книжной полки, к вам спешим, друзья.
Это исполнение, пусть и не профессиональное, но звучало искренне. К тому же капитаны свою любимую песня пели часто.
– Господа, – тут же закричал Тартарен, поворачиваясь и глядя в глаза каждому из присутствующих, – друзья мои, я прошу прощения. Я явился сюда прямо с охоты. Я сидел в засаде в пустыне Атласа и выслеживал прайд берберийских львов, царей вельда. Признаюсь, что я просидел в засаде четыре часа и шесть минут и, кажется немного задремал … всего лишь одним глазком.
– Разве такое может быть? – удивился Дик Сэнд. – Если засыпают, то – двумя глазами.
– О, как вы не правы, мой любимый юный друг, – в отчаянии Тартарен взмахнул над головой карабином большого калибра, отчего Сэнд опасливо отклонил голову. – Факиры Индии могут погружаться в особый вид транса, когда глаза закрыты, но ничего от их внимания не может укрыться. Я говорю о «третьем глазе»!
– О каком это третьем глазе вы говорите, дорогой Тартарен? – улыбнулся Василий Фёдорович. – Вы шутите?
– Да какие здесь могут быть шутки?! – вскричал любимец Тараскона.
– Наш уважаемый Тартарен говорит о «чакре», или «падме». – пояснил капитан Немо, который оставался позади всех, как это обычно и делал. Его имя «Немо» означало «Никто», и это было в его характере.– Их и называют «третьим глазом».
– Но ведь никакого третьего глаза не видно, – воскликнул Дик, самый любознательный из всех присутствующих.
– Это – условная точка, – терпеливо пояснил Немо. – Она находится над переносицей, между глазами. Считается, что здесь мозг имеет особое чувствительное место и, если сосредоточиться, то с его помощью можно видеть, и видеть даже слепому человеку. В состоянии раджа-йога точкой «падме» видно всё. Женщины рисуют над бровями точку «бханти», которая позволяет ей «видеть сердцем». Так что уважаемый Тартарен не так уж и преувеличивает.
– Да, – закивал Тартарен столь энергично, что с его головы скатилась феска. – Я настраивал себя на особое зрение, чтобы выслеживать львов и так этим увлёкся, что не сразу услышал вызова. Но то была секундная заминка и вот – я здесь.
– Здесь, – поддержал его барон, который всё это время стоял рядом с провансальцем. – Я тоже вызвался принять участие на охоте. Ведь всем известно, как я охотился на самых опасных львов, о чём я рассказал Тартарену, и мы решили обменяться опытом для того, чтобы …
– Стоп- стоп- стоп, – замахал руками Василий Фёдорович. – Это уже не нужные подробности. Точнее, об этом мы поговорим в следующий раз.
– Ну почему же – в следующий? – заупрямился толстячок. – Разве сегодняшний день чем-то плох? Или мы все немедленно отправляемся спасать … Кого? И где же наш уважаемый Робинзон? На его остров напали ужасные каннибалы из жутких племён дикарей?
– А Гулливер? – подал голос Мюнхгаузен. – Где наш просвещённый доктор? Он беседует с гуингмами? А может, он вернулся в страну великанов? Почему каждый раз кого-то из нас не бывает?
– Ну, как раз это я могу объяснить, – улыбнулся Василий Фёдорович. – Все мы люди ответственные …
– Но почему же тогда к заседаниям относимся безответственно? – сразу же ввернул Тартарен, сердито блестя глазами.
– Ну почему же сразу – безответственно, – продолжал улыбаться капитан «Коршуна». – К примеру, я отвечаю за свой корабль, экипаж и конечную цель плавания. Если это не мешает, то я появляюсь в «кают-компании» нашего клуба, но если же такой возможности нет, то я приношу извинения, буду в следующий раз, когда появляется возможность. У вас, наш уважаемый барон, и у вас, дорогой Тартарен, больше свободного времени и больше возможности для посещения клуба. Это так. Хотя и мы используем малейшую возможность, чтобы получить «увольнительную» и сесть рядом с вами, друзья.
– Спасибо, дорогой Василий Фёдорович, – подхватил Грэй. – Хочу добавить только, что иногда нападает скука. Ведь это так утомительно, когда каждый день видишь одно и то же, день за днём, неделя за неделей.
– А если вы находитесь рядом со своей Ассоль? – ехидно поинтересовался Тартарен. – Как вы это сказали – день за днём, неделя за неделей.
– Это совершенно другое – открытое море и … моя Ассоль. Она ведь живая, рассказывает мне всякую всячину, делится своими мечтами, желаниями … ластиться ко мне …
– А море обращается штормом, то есть – гневается, – захохотал Немо.
– Да, вам в этом отношении хорошо, – отмахнулся капитан Грэй. – Поднялась волна, а вы – раз! – и опустились на самое дно …
– Где можно гулять в руинах Атлантиды, – мечтательно добавил барон.
– Господа, – улыбнулся сквозь бороду Немо, – я вас возил туда, на экскурсию.
– Извините, господа, – послышался новый голос, и из-за книжного стеллажа вышла весьма колоритная фигура.
Это был человек, весьма пожилой, но крепкий и уверенный в себе. Ну конечно же, это был наш старый знакомый – Робинзон Крузо, человек, из которого пытались сделать судейского, но который выбрал море и узнал, что идти наперекор судьбе не лучший поступок и испил полной чашей все испытания, что пришлись на его долю … Впрочем, нет необходимости пересказывать перипетии его судьбы и жизненного пути. Но он с честью выдержал всё, дошёл до конца и сделался губернатором своего острова, который он обжил и обустроил. Но все испытания отразились в его внешности. Сухощавость, жилистость, потемневшая от загара кожа, продубившаяся, казалось, от ветров и дождей. А этот его костюм, который он пошил своими руками из козьих шкур, он был в единственном экземпляре и по нему можно было определить – с кем мы имеем дело. Таков был и колпак, прикрывавший голову от непогоды или жарких лучей солнца, таков был и складной зонт. А всё вместе составляло облик Крузо, Робинзона Крузо, одного из самых известных литературных персонажей.
– Я пропустил что-нибудь важное? – спросил Крузо, поглядывая на своих друзей. – Дело в том, что я зачитался, и пропустил наш позывной.
– Ничего такого особо важного, – отозвался Василий Фёдорович, подходя к Робинзону и протягивая ему руку для пожатия. – Просто мы решили собраться по той причине, что давно уже не собирались.
– Это ведь достаточно веский повод, – воскликнул Тартарен, делая руками округлые жесты, словно собираясь кого-то обнять и, не определившись – кого, обнять всех разом. – Друзья нам даны для радости общения и грех - это общение не делать постоянным. Мы вот с бароном …
– Да-да, – подтвердил Мюнхгаузен, бодро кивая, отчего букли его паричка энергично заколыхались.
– Мы с бароном, – продолжил Тартарен, помахав тому рукой, – часто навещаем друг друга и вспомнили массу случаев, о которых наши Авторы забыли написать. Кстати сказать, а что вы читали, уважаемый Робинзон?
– Гомера. У себя, на моём острове я читал Библию и – Гомера.
– Хороший автор, – подтвердил капитан Немо, – вот только …
– Что – только? – встревожился Тартарен. – Что там не так с нашем Гомером?
– С Гомером довольно сложно. Это – одна из загадок, которые сопутствуют человечеству. Дело в том, что Гомер жил, если он жил, слишком давно …
– Позвольте, позвольте, – заголосил Тартарен, который был самым импульсивным в компании знаменитых капитанов, и его голос раздавался чаще, чем остальных, – как это понять – если жил? Есть поэмы, величайшие и масштабные поэмы – «Илиада», «Одиссея» …
– Мало того, – добавил Грэй, – я слышал, что поговаривали, будто перу Гомера принадлежали и другие поэмы – «Батрахомахия», гимны богам Олимпа, числом не менее тридцати, а ещё комические поэмы «Маргит» и «Война мышей и лягушек».
– Тем более, – кивком Тартарен поблагодарил Грэя за участие, – тем более. Я знаком только с «Илиадой», где такие описания войны. «Одиссею» я знаю хуже. Никак не могу дочитать. Там большой объём … Неужели есть сомневающиеся в его существовании?
– Да, – заявил Немо, едва заметно улыбаясь, что можно сделать, используя бороду. – К примеру – филолог, член Берлинской Академии наук Фридрих Август Вольф доказывал, что для одного человека невозможно создать столь масштабное эпическое полотно, в которое вписаны сотни, если не тысячи персонажей, которые весьма красочно прописаны, в деталях. Говорится, что Гомер был слепым, от рождения либо при получении травмы, он был аэдом, то есть странствующим певцом. Но одно дело сочинить небольшую поэму и декламировать её, и совсем другое – сочинить поэмы таких объёмов. Невозможно всё это держать в памяти. Для этого надо, как минимум, всё записать.
– Но ведь Гомер мог и записать, – воскликнул Сэнд, который внимательно прислушивался к спору. – Наверняка он был грамотным и образованным человеком.
– Ты, наверное, прослушал, мой мальчик, –теперь Немо говорил Дику Сэнду, – что Гомер был слеп, то есть не мог писать.
– Не мог писать сам, – возразил Мюнхгаузен, который встал, плечом к плечу в Тартареном, чтобы помочь тому отстаивать своё мнение, – так мог использовать переписчиков. Вот у меня лично было не менее десятка тех, кто слушал мои истории, а потом их переписывал, объявляя своё авторство.               
– Об этом нет никаких данных, – спокойно и даже меланхолично покачал головой Немо. – Здесь вообще нет данных, почти ни о чём. Оспариваются даже годы жизни Гомера. От двенадцатого века до нашей эры и до седьмого, тоже до нашей эры.
– Я слышал про восьмой век, – высказался Василий Фёдорович. – Чаще всего пишут так.
– Хорошо, – согласился Немо. – Место его рождения оспаривают семь городов: Смирна, Хиос, Колофон, Киос, Аргос, Итака и, наконец – Афины.
– Но как же так? – спросил Дик Сэнд, который сам был сиротой- найдёнышем. – Ведь это самый известный античный поэт?
– Точные данные трудно получить со столь отдалённых времён, – продолжил Немо. – Но можно как-то анализировать его тексты. Этим занимались многие эллиноведы и, в частности – филологи Александрийской библиотеки Аристарх Самофракийский, Зенодот из Эфеса, Аристофан из Византия. Они внимательно изучали поэмы, разделяя их на стихи. Гелланик и Ксенон, работавшие с ними, пришли к выводу, что перу Гомера принадлежала только Илиада» …
– А как же «Одиссея»? – воскликнул Робинзон Крузо. – Мне милее были строки о путешествии Одиссея- Улисса, о посещении им разных островов.
– Увы, аналитики заметили небольшие отклонения в стилях.
– Так может они отрицают существование самого Гомера?! – гневно выкрикнул барон фон Мюнхгаузен, положив руку на эфес шпаги и пробуя, сколь легко она достаётся из ножен. – Может, они оспаривают моё существование?
– Или ещё кого из нас? – пискнул Тартарен, вытащив из-за кушака огромный ятаган.
– Успокойтесь, господа, – попросил Немо. – Они не сомневались в существовании Гомера и бойкой способности его пера. Тут скорей другая особенность. Я помню, что в своё время про Александра Дюма говорили, что под его именем работает целая «мастерская» литературных подёнщиков, которые под его именем строчили роман за романом. Но дело всё в работоспособности самого месье Дюма. Да, он много работал сам, и привлекал в помощники разных людей, чтобы увеличить сроки выхода своих книг. Но достоверно известно об одном человеке – Огюсте Маке, писателе, который работал в жанре авантюрных романов. Известно, что сначала Александр Дюма занимался драмами для театральных постановок и написал довольно много в этом жанре, но Маке убедил его в том, что роман исторических приключений может принести больше успеха. Он подкинул Дюма несколько идей, которые пошли на «ура». Какое-то время они работали вместе. Но на обложке осталась только одна фамилия. Александр предпочитал делиться барышами, но не славой, а потом и вовсе отказался от услуг своего «партнёра». Вот тогда-то и поднялся скандал. Огюст Маке заявил, что он является настоящим автором «Трёх мушкетёров» и ряда других романов. Маке обвинял романиста, что на того работали и другие «негры», менее известные. Дюма отверг все эти слухи, но в период сотрудничества с Маке выходили его самые лучшие произведения. Известно, что даже Жюль Верн …
– Как, даже Жюль Верн?.. – воскликнул Сэнд.
– Молодой Жюль Верн, почувствовав в себе талант к литературной работе, явился к Александру Дюма, который к тому времени сделался признанным классиком, и показал ему ряд своих драм, включая и «Сломанные соломинки», которые с большим успехом были поставлены затем в «Историческом театре» Дюма. Начинающий писатель, то есть пока ещё драматург собирался  писать для театра. Он даже устроился в «Лирический театр» на должность секретаря, но издатель Этцель, ставший его другом, посоветовал попробовать писать в жанре путевого романа, романа науки, романа приключений. Это и принесло нашему автору настоящую известность и славу.
– Это всё хорошо, но причём здесь Гомер? – спросил Робинзон, который успел запутаться во всей этой истории.
– Дело в том, что для всех знатоков эпические произведения, приписываемые Гомеру, слишком масштабны, слишком сложны для одного человека. Нужно быть настоящим гением, чтобы создать подобные шедевры. Это – довольно сложное дело. Оспаривают же авторство «Тихого Дона» Михаилом Шолоховым, Судите сами, Шолохов родился в 1905-м году, а первая книга «Тихого Дона» была издана в 1928-м году. То есть писателю было тогда – 23 года, но ведь ясно, что написана она была до того, как издалась, то есть писал её парень двадцатилетнего возраста. Позднее вышло ещё три тома, вплоть до сорокового года.
– Но разве не может быть человек талантлив? – ревниво спросил Дик Сэнд. – Разве талант просыпается лишь в зрелые годы?
– Нет, мой мальчик, – улыбнулся ему Немо. –  Вольфганг Амадей Моцарт вполне профессионально играл на фортепиано с четырёх лет, а в пять лет начал сам сочинять музыку. Но, чем дальше, тем лучше и красивее получались у него произведения, тогда как у Шолохова лучше, даже приблизительно, уже не было, а потом он и вовсе забросил литературное дело, чтобы его не попрекали  отсутствием таланта. Или вот, к примеру, «Конёк-горбунок». Эта поэма- сказка была настолько хороша, что Пётр Ершов получил всеобщее признание. Он и до этого писал стихи, и после этого – тоже. Но близко тому, какого уровня была сказка про Конька, не было. Ершов уехал в Тобольск и там учительствовал, стал даже директором гимназии. Среди его учеников был Дима Менделеев, будущий химик и общественный деятель. Сам Ершов был очень хорошим человеком, душа компании и ходят слухи, что сказку ему подарил сам Пушкин, Александр Васильевич.
– А разве такое может быть? – удивился барон Мюнхгаузен.
– С Пушкиным такое случалось, – пояснил Василий Фёдорович. – Подружившись с Николаем Гоголем, он подарил ему сюжет «Ревизора», а потом – и «Мёртвых душ». Так что здесь – вполне реальная история.
– Но Гомеру его поэм Пушкин подарить не мог? – неуверенно спросил барон.
– Здесь – другое, – опять заговорил Немо. – До Гесиода, который был мелким земледельцем и рапсодом, про поэтов не было точных сведений, а только слухи и пересказы третьих лиц. Вот и появлялись разные версии, среди которых была и такая – что «Гомер» это псевдоним группы авторов, которые работали в коллективе и могли, общими усилиями, создать столь впечатляющее сочинение, и не одно. Ведь и сейчас, под каким-то именем, появляются разные сочинения. Пожалуйста – Козьма Прутков. Просто здесь никто не скрывал его придуманности.
– Господа, господа, – заголосил Тартарен, – а если нам собраться и отправиться выяснить, всем вместе, кто такой Гомер и что он написал сам, а что ему мог подсказать Пушкин?
– Как вы это себе представляете, дорогой друг, – спросил Василий Фёдорович, оставаясь на месте, – это путешествие? Мы попросим о помощи у героев романа Герберта Уэллса «Машина времени»? Или обратимся к Саше Привалову из повести «Понедельник начинается в субботу»? Но ведь это всё суть литературные герои, а у нас речь идёт об Авторе, к тому же именно о таком, с большой буквы.
– Это – да, – был вынужден признать житель Тараскона и от огорчения открыл новую бутылку кипрского вина. – Про это я не подумал. Мне очень жаль.
– Да, – вздохнул Робинзон. – Мне доставляло удовольствие следить за путешествием хитроумного Одиссея. Там написано всё столь живописно и величественно.
– Этот стиль называется – гекзаметр, – вспомнил Артур Грэй, – поэтический размер, в котором каждый стих состоит из шести стоп с правильным чередованием долгих и кратких слогов. А его величественность и красивость говорит о таланте рассказчика.
– А вот мне, господа, – признался Мюнхгаузен, – больше по нраву «Илиада», где описывается война, названная Троянской. Только я не понял, господа, почему это война – Троянская, а говорится почему-то об Илионе.
– Я вам объясню, уважаемый барон, – заявил Немо, который был из всех капитанов самым просвещённым и образованным, и в этом чувствовалось влияние Жюля Верна, энциклопедиста в полном значении этого слова. –  Греческие города зачастую были настоящими мини-государствами, полисами. При таком городе появлялись города- спутники, и все они объединялись под общим названием. Так Илион стал главной частью Троады. Его и называли Троя, исходя из названия городского союза. И так, и так будет верно.
– Теперь я, наконец, разобрался с этой путаницей, которая меня порой раздражала. Но всё остальное … о-о … эти описания. Они очень хороши и красочны. Одно только перечисление народов, которое участвовали в этой войне, впечатляюще.
– Кстати говоря, – заявил Василий Фёдорович, который всё внимательно слушал, – Троянская война называется первой войной, которую можно назвать мировой. Как раз по причине множества племён и родов, в ней задействованных.
  – И всё это из-за одной красавицы, – мечтательно произнёс Мюнхгаузен, – по имени - Елена. Елена Троянская.
– Елена Прекрасная …
Все капитаны мечтательно замолчали. По-видимому, в это определение каждый вкладывал свои смыслы, и даже Робинзон Крузо принялся подкручивать усы. Разве что капитан Немо нахмурился, чья супруга погибла от руки пособников британских колонизаторов. Василий Фёдорович улыбнулся и кашлянул в кулак. Это известный приём, чтобы привлечь к себе чужое внимание. Чужое, в смысле – находящихся рядом, и не обязательно чужих, незнакомых людей.
– Когда стоишь на вахте, а перед тобой ничего нет, кроме необозримого океана и от скуки невозможно уснуть, я порой открывал книгу, – признался капитан «Коршуна». – Я понимаю, что время вахты отведено для другого, но рядом находятся другие, более зоркие люди, а моё присутствие нужно больше для дисциплины, проформы, вот я и перелистывал книжку …
– И, наверное, – предположил, заговорщически улыбаясь, Тартарен, – это опять же был Гомер? Я прав? – Тартарен с торжеством в глазах повернулся к товарищам.
– Не совсем, – продолжал улыбаться Василий Фёдорович. – Признаюсь, что я не чураюсь народных сказок. Преимущественно русских. Я и матросов своих приучил, подталкивая их к развитию грамотности. Этакий просветитель, почти что народник. В наших сказках много интересного, даже забавного, а порой даже захватывающего. Так вот, там есть и Елена Прекрасная.
– Как так? – удивился Мюнхгаузен. – Неужели та самая – из Трои?
– Честно сказать, – задумчиво произнёс Немо, – Название – Троянская, не совсем верно. Скорее её можно было назвать Спартанской. По месту рождения. Матерью Елены считалась Леда, а отцом – сам Зевс, глава греческих богов. Правда у Елены был и «земной» отец, которым считался Тиндарей, царь Спарты. Елена отличалась красотой с детства, превзойдя в этом мать, и на неё начали обращать благосклонные взгляды многие юноши. Надо сказать, что Елене это нравилось.
– Да и какой девушке это не понравится, – высказался Артур Грэй.
– Вот именно, – воскликнул Тартарен. – Но, пожалуйста, продолжайте, капитан.
– Кончилось любование красавицей тем, что два ловких молодца, Тесей и Перифой выкрали её из отчего дома, то есть дворца, улучив удобную минутку, когда она отправилась погулять.
– Такой обычай имеется у многих народов, – заметил Василий Фёдорович. – К примеру, у нас так делают на Кавказе, и чуть ли не до сих пор.
– Ага, – обрадовался Дик Сэнд. – Мы недавно пересматривали здесь, в нашей уютной кают-компании комедию «Кавказская пленница», Помните? Мы так смеялись …
– Обычно здесь нет места смеху, – спокойно возразил Немо. – Порой понравившихся красавиц просто забирали, а красть приходилось у равных, когда не хотели тратить время на долгие переговоры. Раз …
– И на матрас, – захохотал Тартарен.
– Не надо с этим шутить, дружище, – заметил барон. – Разве ты забыл, что потом началась настоящая война и, как нам сообщили, мировая. Чего уж тут шутить.
– Война началась потом, – поправил барона Немо. – А тогда друзья разыграли похищенную красотку, то есть кинули жребий: кому она достанется. Наверное, Елена за этим с интересом наблюдала.
– И кому же пал выбор? – спросил Робинзон.
– Но вы же сами читали Гомера.
– Повторяю, что я перечитывал, снова и снова, «Одиссею». «Илиады» в том сундуке, который я нашёл на разбитом корабле, не оказалось.   
– «Одиссея» была написана про события, случившиеся после окончания Троянской войны, когда бог Посейдон решил наказать Одиссея за хитрости, которые он применял и, частности, за пустотелого коня - дар от данайцев. Посейдон заставил Одиссея и его людей странствовать по многим морям и островам, пока он не добрался до дома.
– Вот за этим я и следил, – воскликнул Робинзон, – с большим интересом. А сейчас слушаю ваш пересказ новой истории.
– Этой «новой» истории более трёх тысяч лет, – уточнил Немо. – А приз, то есть Елена, достался Тесею, герою многих мифов, совершившего героические деяния.
– И что же, – спросил Дик Сэнд, – этот Тесей женился на Елене?
– Для начала он отвёз девушку в Афидну, ко своей матери, Эфре. Дело ясное, что родственникам Елены не понравится такая шутка, которую сыграли с ними. Это всё-таки была царская семья.
– Но ведь и сам Тесей был не их простых, – вспомнил Мюнхгаузен.
– Не в этом дело. Всё это дело следовало уладить, а уже потом жениться, если к этому были намерения.
– Для чего же тогда крали? – удивился Дик.
– Ну-у, молодой человек, – протянул Мюнхгаузен, – в те времена нравы были другие, и даже боги у греков были настолько любвеобильны, что пускались на всяческие ухищрения. К примеру, тот же Зевс являлся отцом, наверное, половины греческих героев. Они потому и были героями, что несли в себе божественную кровь. А что там было с Еленой?
– Боги поручили друзьям вернуть из царства мёртвых, Персефону, богиню плодородия, украденную Аидом, с молчаливого согласия Зевса. Пока друзья совершали этот подвиг, Елену вернули в лоно семьи её братья, Диоскуры, близнецы Кастор и Полидевк.
– Бог дал, бог и взял, – насмешливо подсказал Василий Фёдорович.
– Не без этого, – согласился Немо. – Эта история, с похищением, наделала много шума, Популярность Елены, её красоты поднялась до небесных высот. Казалось, что говорят исключительно только о ней. Самой Елене это было лестно слушать, Она была королевой положения. Вокруг неё крутилось немало юношей из самых лучших семей того времени. Я назову нескольких из них: Менелай, Одиссей, Диомед, Сфенел, Патрокл, Аякс, даже два Аякса, Филоктет, Протесилай.
– Я мало кого знаю из них, – признался Дик Сэнд. – Одиссей, конечно, Аякс. Ещё. Наверное, Менелай.
– Ну ты даёшь, Дик, – удивился Тартарен. – Менелая надо было вспомнить в первую очередь. Он там был один из самых главных участников.
– Тартарен прав, – подтвердил Немо. – Тиндарей, «земной», как мы помним отец Елены, опасался, что дальше всё может стать ещё сложнее, что дочь либо снова похитят, либо обидится тот из женихов, который окажется обойдён выбором. Учитывая, что претендентов уже было несколько десятков, то не стоило мешкать в этом деликатном деле. Надо было всё срочно решать. Выход предложил хитроумный Одиссей. Он придумал, чтобы каждый из претендентов дал клятву не противиться выбору, а также защищать Елену, если с той случится какая неприятность. Лишь после того, как все поклялись, был произведён жребий.
– А что же сама Елена? – спросил Артур Грэй, которого Сэнд попросил задать этот вопрос, смутившийся, как бы над его интересом не стали посмеиваться старшие товарищи.
– Самой Елене, похоже, было всё равно, – ответил Немо. – Ей нравились все герои. Наверное, её страшил сам выбор. Каждый день она меняла свои предпочтения. Сегодня это был один герой, а завтра – другой, потом – третий.
– Это называется  - ветреность, – осудил красотку Василий Фёдорович.
– Да, нам легко давать оценки, Напомню, что мы – не красивейшая девушка, которая хочет любить и выть любимой, и не хочет делать окончательный выбор. Она даже согласна, что за неё этот выбор сделает кто-то другой.
– И кого же выбрали? – не выдержал Робинзон.
– А я знаю! – выкрикнул Тартарен. – Это был Менелай.
– Да, царь Спарты, – подтвердил Немо. – Наверное, результаты выборов были Тиндареем немного подстроены. Сыграло свою роль, что у Менелая был старший брат, могучий герой Агамемнон, который был женат ещё на одной дочери Тиндарея, Клитеместре. Наверное, Тиндарей посчитал, что такой союз оградит его от дальнейших неприятностей.
– Которые ещё были впереди, – добавил неуёмный Тартарен. – Да, впереди.
– Но сначала у молодых было всё хорошо. У них даже родилась дочка, Гермиона. Но потом – да, потом начались сложности.
– Таковы суровые законы семейной жизни, – заявил Робинзон, который успел хорошенько приложиться к бутылке с ромом. – Не всё коту масленица.
– Действительно, Елена была девушкой редкой красоты, но с интересным характером.
– Ветряная, – повторил Василий Фёдорович.
– Пусть даже и так. Конечно, мы все ждём от семейной жизни одних только праздников, а когда они сменяются суровыми буднями, то это … появляются разные сложности, которыми брак проверяют. Так это называется. А ещё не надо забывать близость богов, которые в ту эпоху много интриговали, и с участием людей. Так богиня любви Афродита приводит в дом Менелая  Париса, которому она благоволила. Афродита устроила так, что Елена увидела этого самого Париса, сына троянского царя Приама и влюбилась в него, что называется – по самые уши. Надо признать, что Парис был известным красавцем и мог увлечь собой любую девушку, при помощи Афродиты, или самостоятельно, не так уж и важно. И Елена бежит с Парисом, пользуясь тем, что Менелая не было дома.
– Может, это был такой порыв, – предположил Дик Сэнд, которого эта история не оставила равнодушным.
– Хотелось бы так думать, – покачал головой Немо, – но расчётливая красавица прихватила с собой сокровища, в большом количестве, а также довольно много рабов, которые за ней ухаживали. Похоже ли это на минутный порыв?
Посовещавшись, капитаны пришли к выводу, что здесь чувствуется некий расчёт.
– Если бы она любила Менелая и не желала разрушить семью, то она не поддалась бы искушениям, какими соблазняют бесы, – с осуждением заявил Робинзон. – Наверное, и этот Менелай не был хорошим мужем. Может он не был люб той в постели.
– Она ведь вышла замуж по расчёту, – напомнил Немо. – По выбору, которому она не противилась. Но оставим все эти рассуждения. Дальше начинаются загадки. Имеется версия некоего Стесихора, обстоятельно изучавшего мифы, что Зевс, а может и Гера, его супруга, подменили Елену двойником, искусственно изготовленным призраком, точной копией девушки, которую и привезли в Трою. Якобы сама Елена была перенесена в Египет, где проживала у мудрого старца Протея (отсюда и «протекция»).
– Господа, господа, – закричал в возбуждении, – но это же загадка, которая требует, чтобы её разгадала, непременно разгадали, и чтобы это сделали мы. Вспомните, господа, друзья мои, что мы не раз уже участвовали в разных событиях. Не мы ли помогли д’Артаньяну добыть подвески королевы Анны? Не мы ли помогли графу Монте-Кристо бежать из тюрьмы? Не мы ли пытались спасти бедную Жанну д’Арк?
– Как раз с Жанной у нас не получилось, – вздохнул Артур Грэй.
– Но ведь мы попытались, – заглядывал в глаза каждому из друзей отважный провансалец. – Но ведь мы пытались. А скрижаль?
– Что вы предлагаете, Тартарен? – сурово спросил Робинзон, нахмурив косматые брови и яростно затягиваясь своей трубкой, пуская целое облако табачного дыма.
– Стыдитесь, уважаемый Крузо, – пристыдил Немо своего товарища. – Это же библиотека, детская библиотека, при школе, а вы здесь … своим табачищем …
– Виноват, господа, – смутился Робинзон, – меня просто за душу взяло предложение уважаемого Тартарена.
– А что?! – петушился провансалец. – Я дело предлагаю. Надо отправиться туда. Да, и всё выяснить.
– Куда вы собираетесь отправиться? – спросил Немо. – В Спарту, где остался обманутый Менелай, который только и ждёт, чтобы перед ним появился кто-то из посторонних, и спросил у него про бежавшую Елену, выясняя подробности? Ох уж он обрадуется возможности отвести душу. Он уж не будет промедлять. Или может вы хотите отправиться в Трою, поговорить с Парисом, который удачно провёл спецоперацию и теперь ждёт ответных мер? А может спросить у царя Приама, которого звали вначале Подарком (на самом деле так), но после того, как Геракл убил его отца, Лаомедонта? ..
– Вот те раз! – удивился Мюнхгаузен. – Для чего это Гераклу надо было убивать этого … как его … Лао … ме …
– Лаомедонта, – терпеливо повторил Немо. – Дело в том, что царь Лаомедонт попросил Геракла уничтожить страшное чудовище, опустошавшее страну. Никто с ним не мог совладать, но у Геракла это получилось. Он пришёл к царю за обещанной наградой, но тот ему заносчиво отказал …
– Нельзя так, с героями-то, – буркнул барон, гордо закинув на плечо свой плащ, расшитый позументом. Должно быть он вспомнил что-то своё, личное.
– Вот и Геракл сказал то же самое, – согласился Немо, – а потом поднял свою палицу и …
– И? – испуганно переспросил Тартарен.
– И прибил заносчивого Лаомедонта, и всех, кто находился рядом, включая всех домочадцев, и даже малых детей.
– Как такое могло быть? – ахнул Дик Сэнд. – И, вообще, других-то – за что? За обман? Но каким образом другие-то виноваты?
– Дело в том, – пояснил Немо, – что Геракл страдал внезапными приступами безумия, которые наступали у него, стоило ему почувствовать обиду. Как-то, в приступе необузданного гнева, он убил собственных детей от Мегары, а также детей Ификла, своего брата-близнеца. Вот и в этот раз – он принялся крушить, убивая одного за другим окружающих уже убитого Лаомедонта. Но тут к нему кинулась Гесиона, дочь этого самого Лаомедонта, которую прочили в жертву чудовищу и освободить которую Геракла и просили. Так вот Гесиона кинулась к безумцу и упросила того пожалеть брата. Это и был Подарк. Таково было его имя. Приступ безумия у Геракла подошёл к концу, и он опустил свою палицу. Но так просто он не мог отпустить ребёнка. Он потребовал за него выкуп. В качестве выкупа он забрал у Гесионы её покрывало. Она с радостью его отдала, а Подарк получил новое имя («Приам» созвучно на греческом языке со словом «выкупать»). Так Гесиона решила обмануть Судьбу. Подарк должен был погибнуть, и его не стало, но появился Приам, к которому у богов не должно было быть предъяв. Такой вот «ход конём». С тех пор Приам опасался иметь дело с героями и проделками богов.
– А как же вся эта … ситуация, – подал голос Робинзон, – которая привела к войне?
– Это только подтверждает его опасения, что они строились не на пустом месте. Вот только у Прима было пятьдесят детей и за каждым ведь не уследишь, чтобы он не влез туда, куда лезть не следует благоразумному человеку.
– У Приама была дочь, Кассандра, – вспомнил Василий Фёдорович. – Она была, если мне не изменяет память – провидицей.
– Да, это так, – кивнул Немо, изобразив самую печальную мину на лице. – Это была трагедия для неё. Кассандра была красивой девушкой и на енм – как это называется – положил глаз Аполлон, бог- целитель и прорицатель, покровитель всяческих искусств. Он наделил даром ясновидения Кассандру, но та … отказала богу во взаимности. Конечно же, тот оскорбился и добавил к её дару ещё одно «дополнение», после которого к её предсказаниям никто не прислушивался. Ей никто не верил. Представляете, что чувствовала Кассандра, когда наблюдала разные события, за которыми должны были последовать разные беды. Видеть эти беды и не иметь возможности их как-то предотвратить.
– Ною тоже никто не верил, – вспомнил Крузо, – что грядёт Всемирный Потоп.
– Всё это так, – снова заговорил Тартарен, – но как нам быть с Еленой? Как разгадать её тайну?
– Что же ты предлагаешь? – спросил Крузо. – Наверняка у тебя есть какой-то план.
– Конечно, – обрадовалась гордость Тараскона. – Я предлагаю пригласить к нам специалиста по разрешению тайн, мистера Шерлока Холмса. Может быть, у него найдётся времени, чтобы заняться этой тайной.
– А что, мне эта мысль нравится, – подхватил Артур Грэй, хлопнув Тартарена по плечу. – Он не отказывает в помощи многим людям. К тому же мы к нему уже обращались, правда, по пустякам. Но сейчас … мне кажется, что эта загадка его тоже увлечёт. Я пошлю к нему своего человека, матроса Летику, чтобы тот пригласил к нам великого сыщика.
– Вот ещё, – оскорбился Тартарен, отодвинувшись от молодого человека, – Летику … Ха! Я сам туда отправлюсь и поговорю с Холмсом. Я … найду, что сказать ему!
– Я тоже отправлюсь с вами, Тартарен, – воскликнул Дик Сэнд и вскочил с места, как будто прямо сейчас они отправятся на страницы романа «Собака Баскервилей». Глаза его горели в предвкушении грядущих приключений.
– Неужели вы не возьмёте и меня? – поднялся в полный рост (не такой и большой) барон фон Мюнхгаузен, и даже положил величественным жестом руку на эфес шпаги. – Кому, как не мне представлять наш клуб?
– Барон … Карл … ¬–губы Тартарена дрожали. – Друг мой, как ты мог подумать? Конечно же, мы отправимся туда, все вместе, втроём.
«Кают-компания» наполнилась гулом. Все капитаны разом заговорили, что-то доказывая друг другу, в чём-то убеждая.
– Господа …
– Господа …
Сразу два голоса попытались перекрыть общий шум. Это были капитан «Наутилуса» и капитан «Коршуна». Оба капитана пытались прекратить гам, словно это были не взрослые люди, а расшумевшиеся школьники. Даже Робинзон - Робинзон Крузо! – и тот азартно кричал, размахивая дымящейся трубкой, вырезанной из «мамонтова дерева». Но скоро все успокоились, вняв увещеваниям Немо.
– Хорошо, если эта загадка так увлекла вас, – высказался Немо, успев успокоиться, – давайте отправим нашу делегацию на страницы повести Конан-Дойля. – Пусть они поговорят с Холмсом, попросят совета.
– И помощи! – закричал Тартарен. – И – обязательно – помощи. Пора поставить все точки над «и» в этой запутанной истории.
– А я, со своей стороны, – продолжил говорить Василий Фёдорович, сделав шаг вперёд, – готов отправиться на страницы сборника сказок Александра Николаевича Афанасьева, – чтобы познакомиться с той Еленой Прекрасной, которая является героиней не одной сказки.
– Раз мне отказали с моим матросом, Летикой, – решительно заявил Грэй, – то с я отправляюсь со своим другом.               
Было жалко смотреть на Дика Сэнда, которому хотелось отправиться вместе с Грэем, с которым они сдружились и часто навещали друг друга, как Тартарен с Мюнхгаузеном, или Гулливер с Робинзоном Крузо. Но он уже изъявил желание и негоже его менять.
– И в какую же сказку вы отправитесь? – спросил капитан Немо.
– Есть тут у меня одна на примете, – загадочно ответил Василий Фёдорович.

+ + +
Здесь необходимо сделать отступление. Мы догадались, о какой сказке сказал капитана корвета «Коршун». Эту сказку он не раз перечитывал, когда у него появлялось свободное время. Эту сказку он пересказывал, во время вахты своему старшему помощнику. Вот туда он был и намерен попасть. Но сначала им, вместе с Артуром, надо было подготовиться, переодеться, что-то с собой прихватить, и вообще … Пока же, начнём рассказывать сказку, а наши друзья, капитаны, подтянутся по ходу дела.
В некотором царстве, в некотором государстве был-жил царь Бел Белянин, и была у него супруга, царица Настасья, которую называли «Золотая коса». Наверное, не нет нужды пояснять, откуда такое прозвание (коса-литовка или горбуша здесь не причём). Жили они не тужили, и было у них три сына – Пётр-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич. Пошла как-то царица со своей свитой, разными там мамушками да нянюшками погулять по саду. Была у Настасьи мысль поделиться со своими приближёнными дамами намерениями как-то подтолкнуть сыновей, чтобы те «за ум взялись», то есть остепенились, переженились, да начали выполнять некоторые царские функции, чтобы как-то разгрузить заботы их батюшки, царя Бела. Только начали они об этом говорить (женщины в таких делах очень говорливы, особенно когда их больше, чем одна), как вдруг налетел вихрь не вихрь, смерч не смерч, но нечто быстрое, стремительное, непонятное, и это вдруг подхватило царицу, закружило (она только и успела, что жалобно вскрикнуть) и унесло прочь. Понятно бы, если весь сад разнесло, деревья повалило, да людям руки- ноги переломало. Жалко, но понятно. А тут – только царицу, да такую симпатичную, пусть и в возрасте (некоторые именно таких предпочитают), прочь унесло. Дамы в крик пустились, в плач, и тем сильнее голосят, чем больше понимают, что за царицу спрос будет с них. А с кого ещё? С кого-то ведь спрашивать надо! У царей-то спрос короткий – либо на дыбу, либо на колесо (где колесуют): «А скажите-ка, любезные, где любимая супруга моя, которая «Золотая коса», а?» Что тут ответишь? Вот и голосят.
Так, скопом, к царю и отправились. Все вместе всё и рассказали. Была царица, нет царицы. Был Вихрь такой, он и унёс. Вот и весь сказ. Чинили следствие, но оно ни к чему не пришло. Закручинился царь Бел Белянин. Сильно всё это ему не понравилось. Кто виноват?! Что делать?! Знакомые вопросы, правда? А тут ещё и сыны крутятся. Лбы здоровые, а пришли на карманные расходы припрашивать. Пиво, мороженное, то-сё … Расходы из казны, царь и осерчал.
– Что ж это вы, сыны мои любезные? Мамка ваша пропала, а вы – в ус не дуете?
–  А мы – чё … соболезнуем, – ответил Пётр-царевич, старшенький.
– Нам бы … это … деньжат нужно, – вторит Василий-царевич. – Здоровье поправить.
– А если надо, батюшка, – говорит Иван-царевич, это младшенький, – так мы готовы отправиться маменьку разыскивать. Хоть сейчас.
– Конечно, не прямо сейчас, – подтвердили братья, –но, в общем-то готовы.
– Слушайте моё царское слово, – молвил громко Бел Белянин. – Вы – оба-два, прямо сейчас отправляетесь свою матушку искать и вызволять, как найдёте! Приказ понятен?
Оба старших братца запереглядывались. Оба были довольно плечистыми молодцами и выглядели браво, если бы не разные там ленточки, аксельбанты да прочая мишура, коей их костюмы были украшены в изобилии, по примеру заграничной моды. Исподтишка оба начали грозить кулаками своему младшему брату.
– Братцы … вы чего? И я с вами …
– Это хорошо, – шипят братья. – Только от дворца отъедем, мы тебе покажем такую инициативу – мало не покажется.
Царь их шипение услышал, понял как надо и говорит:
– А ты, Ваня, пока что при мне останешься. Кто-то должен быть и при мне.
– Ишь, нашёл себе любимчика, – обиделись царевичи. – А ты Ванька, попомнишь ещё у нас, как поперёд старших встревать.
– Позволь, батюшка, и я с ними поеду, – заплакал Иван. – Чувствую, что обидел я братьев.
– Ничего, – махнул рукой Бел Белянин. – Не всё им во дворце ошиваться. Пора настоящей жизни понюхать. А с тобой мы ещё поговорим обо всём. Да и зачем ты меня, старика, одного оставить хочешь?
Уехали братья, людей с собой взяли – довольно много. Отец, хоть и осерчал на них, но проводить вышел, даже напутственных слов сказал им. Иван-царевич на братьев виновато поглядывал. Потом, как во дворец вернулись, начал отца просить:
– Отпусти ты меня, батюшка!
– Ещё чего вздумал, – нахмурился царь. – Кто-то остаться должен был. Полагается так. Тебе и выпало оставаться.
– Не выпало, батюшка. Обидел я братьев. К тому же это я собирался матушку искать. Я книг начитался. Знаю, как это делается. К тому же я давно планируя мир повидать. Он так велик и интересен.
– Ишь, книг он начитался. Царское ли это дело?
– Так ведь и книги разные есть. Никколо Макиавелли, Адам Смит, Иммануил Кант, Карл Маркс …
– Ка-а-арл Маркс?! Ишь, куда тебя занесло! Здорово ты себе голову-то задурил, И в самом деле – пора тебе провериться …
Вот так и Ивана-царевича отпустил батюшка на поиски пропавшей царицы. Запряг он своего любимого коня, мешок пожитков у седла прицепил, да за ворота выехал. Едет, едет, довольно далеко уже забрался, смотрит – дворец в лесу расположился, и довольно большой, пусть и немного запущенный. Подъехал туда Иван-царевич, спешился в обширном дворе и принялся оглядываться. Люди какие-то ходят, на него косятся, но не подходит никто. Вдруг двери центральные распахнулись, оттуда старичок выходит, широкоплечий, голова лысая, но отчего-то Ивану кажется, что он этого старика уже видел где-то.
– Многие лета здравствовать, – учтиво поклонился Иван старику.
– Милости просим к нам в гости, – отвечает старик. – Кто таков будешь, добрый молодец?
– Так Иван-царевич я, – честно отвечает гость, – сын царя Бел Белянина и царицы Настасьи, по прозванию – Золотая коса.
– Ба! – радуется старик. – Сродственника встретил! Батюшки твоего я брат – Тит Белянин. Куда тебя Бог несёт?
Конечно, Иван дяде обрадовался и всё пересказал тому, что у них дома приключилось. Тит задумался.
– Непростое это, похоже, дело. Подозреваю, что здесь не обошлось без божественного участия.
– Как это? – удивился Иван-царевич. – А при чём здесь Бог?
– Да тут дело такое, – махнул рукой дядька. – Озоруют тут. Они, боги то есть, каждый у себя порядок чинит. Но порой они друг ко другу заглядывают. Когда – в гости, а когда и – для развлечения. Особенно озорничают боги с Олимпа. Очень они до женского пола охочи. Своих-то всех перебрали, да не по разу, вот к соседям и заглядывают. Я, племяш, по миру поездил и такого навидался. Я, племяш, книгу собираюсь написать, где всё расскажу, что узнал интересного. Даже псевдоним себе придумал – Александр Афанасьев.
– Я, дядя, тоже к этому тягу ощущаю, – признался Иван-царевич, – и тоже писателем стать собираюсь. Имя хочу изменить, назваться Андреем. Андрей Белянин. Как думаешь, у меня получится?
– А чем чёрт не шутит, пока бог спит. Ты, главное, начни, а там уж как получится.
– Хорошо. Но это всё впереди, а с матушкой как быть?
– Ума не приложу. Если там боги замешаны, с Олимпа ли, или ещё откуда, то это – сложно всё. Не знаю, не знаю … А впрочем, вот тебе шарик, брось его перед собой, он и покатится. Приведёт тебя к пещере подземной. Там спрятаны … не знаю, как и описать тебе это … что-то вроде когтей железных. Наденешь их на руки да на ноги – можно будет лезть на скалу без верёвки, прямо так. Чудеса, да и только … Наверное, какому-нибудь богу принадлежало.
– Ладно, когти, разберусь там с ними, и – что?
– Пошукай там свою маму. Определённо сказать не могу, но чувство есть, что там её найти можно.
Поговорили ещё, о том о сём, но мыслями Иван-царевич был уже в отдалении, к чему-то там примерялся, что-то там начинал … Распрощались с дядькой, даже облобызались на прощание. Потом Иван в путь отправился. Как дядька его научил, Тит Белянин, бросил перед собой шарик, тот и покатился сразу. Шёл за ним Иван и размышлял, отчего это шарик катится, а он за ним следует. Почему? Ладно бы шарик живой был, да с разумом. А может это не совсем и шарик? Слышал Иван россказни про некий колобок. Даже Колобок. Тот был как бы живой и даже разговаривал. Не ешьте меня, мол. А что с ним делать? Смотреть на него? Или его трендёжь слушать? Странно всё … Но этот шарик не болтал лишнего, а бодро катился вперёд. Если движется и не болтает при этом, значит какой-то толк в нём имеется. Лучше сомнениями себя не одолевать, а двигаться, куда ведут. И вот ведь гадство какое – спросить некого, мол, верной ли дорогой идём, товарищи?
Долго ли коротко ли он шёл, но вдруг увидел впереди людей, довольно большую группу, которые расположились лагерем – станом на лугу. Кони их мирно паслись, а седоки жарили на костре пойманного лося и мирно беседовали, то есть без рукоприкладства, хотя криков слышно было в изобилии, и все – азартные.  Обрадовался Иван и к ним направился, оставив пока шарик без внимания - вдруг ему истинный путь подскажут …
Ближе подошёл и остановился. Ба, да это же братья его, старшие.
– Пётр! – обрадовался, закричал Иван и ускорил шаги. – Василий!
Братья повернули головы и хмуро наблюдали за младшеньким, как он шустро бежал в их сторону.
– Явился, не запылился, – резюмировал один.
– Заметь, сам пришёл. Никто его за ухо не тянул, – добавил второй.
Оба они разом глотнули из чар, не чокаясь. Иван тем временем добрался до них.
– Ну, чего припёрся? – спросили у него братья.
– Ну, так я … это … – растерялся Иван от того, что братья ему не так уж и рады. – Тоже решил матушку искать отправиться. Что мне там, дома, делать? Скукота.
– Как – что? – язвительно спросил Пётр. – Царство с батей делить. Ты ж у него в любимчиках. Нас-то он вон из царства выпер.
– Да вы что, братья любезные? – растерялся Иван. – И вовсе вас батюшка не выгонял. Это он вас на поиски направил мамы нашей.
– А мы что, – спросил Василий, – похожи на собак розыскных? Обрати внимание – радостно хвостами не машем.
–  Ага, – догадался Иван, – шутите? Я так и понял. Я как решил: одна голова хорошо, а две … то есть три – лучше. Вот за вами и поспешил. Все вместе мы – ого! – горы своротим, да матушку сыщем.
– Ага, – ответили братья, – держи карман шире.
– Только рать вашу лучше домой отправить. Без них будет мобильней. Быстрее будем двигаться, да и шуму меньше.
– Ты чего это здесь раскомандовался?! – повысил голос Василий. – Забыл, как тебе уши драли?      
– А знаешь, прав Ванька, – вдруг заявил Пётр. – Меньше народу, больше кислороду. Нам лишние свидетели ни к чему, – и начал усиленно подмигивать Василию и толкать того локтем.
Короче говоря, послали своих людей возвращаться. Только теперь Иван вспомнил, что он за шариком двигался – куда тот катится, туда и царевич шёл. Но, когда он братьев увидел, забыл про всё, к своим кинулся, а когда вспомнил … Не нашёл он шарика и остановился в затруднении. Куда идти? Вспомнил, что дядька, Тит Белянин, назвавшийся Александром Афанасьевым, говорил про пещеру, где должны быть когти. А пещера вроде как в горах. Стало быть, надо с горами определяться. Покрутил головой и увидел, что в том направлении, куда путь держал изначально, горы синеют в отдалении. Выходит, правильно шли.
– Туда нам надобно, – братьям указал.
– Ну, туда так туда, – братья запереглядывались. – Иди. А мы – за тобой, Сусанин.
Чем ближе к горам подбирались, тем они выше и круче становились. Всю жизнь проживший в полях да лесах, на равнине, Ивану становилось жутко перед этими громадинами.
– Умный в гору не пойдёт, – сказал один из братьев за его спиной, – умный гору обойдёт.
Второй брат захохотал, и оба они смотрели на Ваньку, младшего. Под ногу тому что-то попало. Он опустил глаза и увидал шарик. Тот прикатил сюда и мирно лежал. Если бы царевич следовал за ним, то он добрался бы именно сюда. Пригляделся. Так и есть – впереди виднелся вход в пещеру.
– Вот что, братцы мои, – решительно заявил Иван, – станем лагерем. Вон там, чуть дальше, место удобное вижу. Вот там лагерь и устроим. Вы пока его обживайте, а я огляжусь тут, прикину, где подниматься будет сподручней.
Братья молчали, друг на дружку поглядывали. Надо что-то было делать. Иван снова предложил:
– Вижу, что вам самим интересней вверх забраться да подвиги там совершить, маменьку выручить и домой её вернуть. Что ж. Я готов здесь остаться и лагерь развернуть.
– Ладно уж, – заговорили братья. – Самое сложное, рутину, на себя возьмём, а ты пока развлекись, посмотри там – что к чему. Если что, и мы подтянемся.
Именно таких слов Иван и ожидал. Он начал неспешно двигаться вдоль отвесной скальной стены, поглядывая наверх. У него даже голова закружилась. Выждав, когда братьям надоест за ним следить и они отправятся готовить становище, юркнул в пещеру, вход в которую напоминал расщелину. Внутрь пролез и давай оглядываться. Сначала решил, что обманул его дядька, что никаких когтей здесь нет (а может кто пещеру раньше нашёл, да обчистил). Потом видит: дверь в стене железная, заклёпками обитая. Он давай эту дверь толкать. Сначала не получалось, а потом она как-то разом отворилась, и Ваня внутрь завалился, да так неудачно, что на ногах едва устоял. Руками там в темноте за что-то уцепился, потянул и … на него это что-то повалилось, громко щёлкнуло. Это называется – попал! Неужели царевич угадал в капкан? Некоторые делают тайники в укромном месте, а чтобы их не ограбили, оборудуют их защитой: капканами, ямами ловчими и даже заклятиями, что может быть самым неприятным. Рванулся Иван и почувствовал, что ничего, двигаться может. Кое-как выбрался из пещеры, глянул на себя и – обалдел. Ему показалось, что на нём появились доспехи рыцарские. Откуда? Ничего он не надевал … Так это же в пещере случилось, когда он чуть не упал, а потом в него что-то вцепилось. Ага! Это, верно, и есть те самые когти, про которые ему дядька Тит, который Афанасьевым представился, сказывал. Не мог их ещё описать. Да и как тут опишешь, если это и не когти совсем, а как бы латы, но не сплошные, плечи прикрыты, руки, ноги, а на руках такие … можно и когтями назвать, и на ногах тоже так. Примерился к камню, ударил по нему, и тот рассыпался на мелкие части. Рукой бы так не сделать и даже булавой. Ого! А если по стене попробовать?
Получилось легко, и царевич пополз вверх, как ползёт муха по стене, почти что беззаботно и чуть ли не весело. Раз- два, а он уже едва ли не полсотни метров прошёл. Покосился назад и увидел, как в отдалении его братья ползают, палатки устанавливают, мелкие, как жуки. Иван даже рассмеялся, а потом вниз глянул и … Нет, вниз лучше не смотреть. С непривычки этот низ начинает притягивать – отпусти, мол, руки и расслабься. Голова закружилась. Уж лучше потихоньку – вверх.
Когда Иван вскарабкался и назад глянул, то с трудом на ногах удержался. Снизу горы выглядели внушительно, но, когда смотришь сверху – такое невозможно пересказать. Даже падать отсюда, наверное, придётся целый день. А вы говорите – гора.
Повздыхал Иван, ведь ещё обратный путь предстоял и – возможно – с матушкой, но, делать нечего, особо тужить ещё рано, и он вперёд двинулся. Прошёл всего ничего, и видит, как его два человека дожидаются.
– Здравствуйте, люди добрые, – а сам насторожённо смотрит, мало ли кто это.
Вроде люди простые – один молодой, симпатичный, улыбается во весь рост, вид открытый, плечистый, с лица симпатичный, такие девкам дюже нравятся. А второй – постарше, серьёзней и лицо умной, на висках волосы курчавятся (бакенбарды), а на голове подстрижено аккуратно и причёсано. Оба на него смотрят, словно признать пытаются.
– Иван-царевич? – неожиданно спросили.
Откуда они его могут знать. А вдруг это здешняя стража? Прознали про его поход и вот – дожидаются. Но, если не схватили сразу, то не так уж и уверены.
– Белянин я. Андрей. – Кажется, так он дядьке Титу назвался, когда признался, что его тянет книжку написать. –  На прогулку, вот, вышел …
Сказал и понял, что глупость сморозил. Найдётся ли такой человек, что над пропастью прогуливаться осмелится.
– Понятно, – спокойно ответил тот, что постарше, – конспирация. А меня зовут Василий Фёдорович. Я капитан корвета «Коршун». Хочу предложить тебе, Андрей, свою помощь.
Капитан корвета? Здесь, на вершине скалы? Кто-то здесь брешет, и царевич понимал, что этот «кто-то» не он. Хотя, ведь и он скрыл правду. Если ему можно не всё говорить, то почему в этом праве он должен отказывать другим?
– Меня зовут Артур, – назвался второй из незнакомцев, который был моложе, – и мы здесь действительно хотим помочь тебе.
– Хорошо, коли так, – выдавил из себя царевич. – Вы – тутошние?
– Нет, – ответил Василий. – Мы здесь появились недавно, но вон там видели большой дом. Наверное, надо посмотреть, что там находится.
Заманивают? Но что им мешает схватить его прямо сейчас? Но тут царевич вспомнил, что на нём надеты чудесные «когти» и он может постоять за себя. Как бы невзначай он ударил по ближайшему камню и тот разлетелся на части. Пусть знают, что он может постоять за себя. Но встречные и глазом не повели. Значит ли это, что нечестивых намерений у них не было?
Пошли, куда ему товарищи указали. Действительно, там находился величественный дом- шале под крутой крышей, крытой медью, что нестерпимо сияла под солнечными лучами. Но – вот незадача, рядом с домом были прикованы змеи, на медных цепях. Змеи увидели путников, злобно зашипели и начали извиваться, словно готовились к нападению.
– Придётся биться с ними, – решительно заявил царевич и вытянул перед собой руки, усиленные чудесными «когтями». – Смотрите, как я их сейчас …
– Подожди, Андрей, – остановил его старший из попутчиков, который Василий. – Я бы не советовал спешить. Смотри, они здесь давно, следов никаких нет. Похоже, что они изнывают от жажды.
– Смотрите, вон там колодец, – заметил Артур.
Действительно, был колодец, и ведро было медное, а сбоку лежал медный же ковшик. Из этого ковшика и напоили змей. Напившись, те присмирели и сразу успокоились. Если те, кто рассчитывал, что змеи сразу кинутся на посторонних, именно так и планировали, то они ошиблись в своих надеждах. Двинулись ко дворцу. Тут распахнулись двери и к ним навстречу вышла молодая женщина, приглядная с виду, с пышными волосами, с рыжинкой, чуть курносая, и на щеках веснушки прилепились; на пышном платье множество медных украшений – разных цепочек, подвесок, браслетов, и все весьма искусно изготовлены.
– Здравствуйте, гости – певуче сказала женщина, по виду – хозяйка медного дома на горе, едва ли не царица. – По своей ли охоте сюда прибыли, али неволей какой сюда занесло?
Собирался Иван-царевич что-нибудь придумать, но потом махнул рукой на это. Начнёшь врать, так никогда не остановишься и каждый раз враки будут всё большими, а потом под собой и вовсе погребут. Так уж лучше правду сказать. Почти всю.
– Белянин я. Ищу матушку Ивану-царевичу. Звать её Настасьей, а кличут Золотой косой. Обещал я подсобить вызволить её. Напал на Настасью Вихрь и унёс неизвестно куда. Но направление вроде это. Слышала ли ты что про мою матушку … то есть Ивана-царевича?
– Слышала ли я про Вихрь этот? – хозяйка медного дворца изменилась в лице. – Слышала ли я?.. Этот самый Вихрь … я не знаю – кто это или что это, но … он тоже выкрал меня и поселил здесь, сделал хозяйкой этого места … почитай – царицей … Он до сих пор здесь появляется …. Месяца так через три … а я … я …
Рассказывая всё это, «медная» царица лила слёзы, а потом и вовсе ударилась в рыдания. Василий Фёдорович принялся утешать её, задавая всяческие пустячные вопросики, Артур же сбегал в дом, притащил оттуда кубок и подал хозяйке. Та отпила из него и начала успокаиваться.
– А же Настасья? – продолжил расспросы царевич, назвавшийся Андреем Беляниным. – Может, вспомнишь что?
– Нечего мне вспоминать, – ответила хозяйка, уже почти успокоившись. – Разве что …
– Что? – с надеждой наклонился к ней царевич.
– Там, дальше, находится моя … скажем – сестра. Её тоже тот Вихрь похитил, и отдельно от меня поселил. Мы крайне редко общаемся. Я дам тебе шарик, а ты следуй за ним. Он тебя туда, к сестре приведёт. Может она что и про Настасью вашу знает. У ней Вихрь чаще появляется. Только у меня к вам просьба будет.
– Мы вас слушаем, – обратился к женщине Василий Фёдорович.
– Если вы найдёте ту, кого ищете, то, прошу вас … заберите и меня тоже отсюда. Я вас умоляю … умоляю …
Хозяйка снова засобиралась удариться в слёзы, но Артур столь звонка шлёпнул себя ладонью по сапогу, что она перестала плакать и с удивлением взглянула на своих гостей.
– Всё в порядке, – улыбнулся Артур. – Нет причины печалиться. Мы вас услышали и сделаем всё возможное.
– Храни вас Господь …
Кажется «медная» царица им поверила. Она вошла в дом, но скоро появилась обратно и принесла обещанный шарик. Вместе с ним она протянула довольно большой перстень, в центре которого было медное полушарие.
– Этот шарик приведёт вас к … сестре, а перстень … знаете, в нём всё моё царство заключается …
Сказала и убежала в дом. Гости её принялись разглядывать подарки. Василий Иванович держал в руках медный шарик и вертел его, но тот был одинаков со всех сторон.
– Что это?
– Шарик, – попробовал объяснить царевич. – Он дорогу указывает.
– Каким образом?
– А каким образом компас работает? – спросил царевич.
– Ну, – ответил Артур, – Это легко. Там стрелка намагничена. Она чувствует, где находится северный полюс и всегда указывает то направление.
– И с шариком примерно так же. Только он не указывает, а катится. И не к полюсу, а туда, куда надо.
– А каким образом? – снова начал спрашивать Василий Фёдорович.
– Экие вы, – то ли пожаловался, то ли возмутился царевич. – Мы тут исследованиями заниматься будем, или ма… Настасью искать?
Кстати, правильно сказал. Да и что он мог другое сказать? Кто из нас так хорошо знает, как работают окружающие нас приборы и механизмы? Мы ими просто пользуемся (некоторые говорят – тупо, наверное, из принципов самокритики). Царевич вышел со двора и бросил шарик под ноги. Тот шевельнулся. Пришлось подтолкнуть его ногой, чтобы появилась инерция. Он покатился и даже увеличил скорость. Все пошли за ним. Нельзя было останавливаться, так как остановки в «программу» шарика вписаны не были. Это так – к слову.
Идти (и даже бежать) пришлось долго. Все настолько утомились, что уже почти не могли двигаться. Ясное дело шарик они упустили из виду. Лишь тогда они сделали остановку.
– Чёрт бы побрал этот ваш шар, – с досадой заявил Артур. – Я капитан быстрого корабля, галиота. С помощью ветра, ветрил, мы можем добраться куда угодно, но пешком …
– Оно, конечно, труднее, – выговорил Василий Фёдорович, который так утомился, что едва мог перевести дыхание.
– Мы потеряли его! – едва не плакал царевич. – Что же сейчас делать?
– А вон там – что это сияет?
Пока они жаловались, Артур достал складную трубу, подзорную, и начал осматривать окрестности, подробнее - ту сторону, куда они двигались. И там он заметил, как что-то блестит. Теперь и старший товарищ тоже достал трубу и тоже принялся изучать горизонт. Иван-царевич им позавидовал. У него ничего подобного не было, хотя он слышал о таких штуках. Зачем царевичам что-то там вдали разглядывать? То, что им надо, слуги верные привозят. Тут, правда, без слуг пришлось действовать. Но не всё же время так скромно будет?
Как только отдохнули, дальше двинулись. Скоро можно было определить, что они приближаются к строению, можно сказать – ко дворцу, ещё больше, чем прошлый, и сверкал он так, потому что изготовлен из серебра. Подошли ближе, а там …
– Похоже, действовать придётся по старой схеме, – заявил Василий Фёдорович.
Царевич решительно отправился вперёд, выставив вперёд вооружённые «когтями» руки. Довольно большие змеи громко шипели, показывая острые зубы и угрожающе извивались.
– Спокойствие, только спокойствие, – царевич проскользнул мимо них, направляясь к колодцу. Видали ли вы колодец, к которому прицеплены серебряные цепи (не цепочки!), а также серебряное ведро (не ведёрко для шампанского). Набрав туда воды, царевич потащил ведро к змеям и принялся поить их с серебряного ковшика(!). Спутники ему помогали. Змеи то начинали шипеть на них, то снова приникали к воде. Видно было, что их не поили уже слишком долго. Ничто другое их уже не интересовало. Выдули они столь много воды, что визитёры утомились, подтаскивая им питьё, ведро за ведром. Потом змеи вытянулись и уснули столь крепко, что разбудить их можно было только пушечной пальбой, хотя вряд ли кому пришла бы в голову мысль развлекаться столь причудливым образом. Товарищи, господа, обратите внимание на это важное обстоятельство: нельзя так безответственно подходить к своей охране. Равно как нелеп и обратный подход. Но это так – к слову …
Обойдя так придумчиво сторожевых змей, путники направились ко дворцу, сияющему серебряной отделкой. Вот ведь, пришла кому-то мысль украсить дворец серебряными звёздами. Обычно обходятся пластиковым сайдингом, пусть и ярких расцветок. Навстречу им величаво вышагивала молодая и чрезвычайно привлекательная женщина с тщательно уложенной высокой причёской, открывающей длинную ухоженную шею, украшенную серебряным колье. Женщина имела матово-белую кожу. Руки её были белыми. Наверное, именно про такие руки поминали, называя кого-то «белоручкой». Эту особу как-либо ругать не поворачивался язык, настолько величаво она выглядела. Таких не ругают, в крайнем случае – свергают, но тоже – деликатно.
– Кто вы, господа? – спросила их женщина, на которой было такое количество серебряных украшений, что она невольно походила на новогоднюю ёлку. – И что здесь делаете?
– Извините нас, – почтительно обратился Василий Фёдорович, – за то, что заранее не предупредили о своём предстоящем визите ...
– У вас ничего бы не получилось, господа, – заявила им эта миловидная женщина, похожая на «серебряную» царицу (мы так и будем её называть). – Чужие здесь не появляются. Я здесь давно уже живу одна. Здесь появляется лишь только …
– Кто? – спросили гости.
– А вы кто, задающие мне странные вопросы?
– Я ищу Настасью- царицу, известную как Золотая коса. Это матушка … Ивана-царевича, супруга Бела Белянина. Её похитили … похитил … кто-то, кого мы называем Вихрем. Он предстаёт именно в таком образе.
– Я знаю, о ком идёт речь, – с трудом заговорила «серебряная» царица, которая по ходу рассказа побледнела, потом покрылась красными пятнами, потом у неё выступили капельки пота, то есть было понятно любому, что она ко всему имеет отношение. – В своё время он и меня унёс из дому, поселил здесь, сделал своей полонянкой. Уже три года он … появляется здесь … каждые два месяца … и я …
Женщина заплакала, безутешная, как, наверное, делала это уже десятки раз. Путники бросились к ней и стали её утешать. Она поворачивала к ним заплаканное лицо и благодарила их. Видно было, как она истосковалась по общению с людьми.
– Если вы справитесь с этим Вихрем, а он могуч и силён, то не забудьте про меня, спасите отсюда, я вас умоляю.
– А как же Настасья … – снова начал царевич, но «серебряная» царица прервала его:
– Про неё я не слышала, но может быть другая моя сестра …
– Мы только что от неё, – сообщил Артур, улыбаясь, – она проживает в медном дворце.
– Это не она. Есть и другая. Я укажу вам путь к ней. Нет, я лучше дам вам шарик, который приведёт вас туда. С ним вы не ошибётесь. В противном случае можете попасть …
Она быстро говорила, перескакивая с одного на другое, что-то говоря, но ничего нем договаривая. Так говорят те, кто находится в большом волнении. Она хватала и выпускала из рук разные вещи, но успела сунуть путником что-то съестное, в дорогу, а потом принесла серебряный шарик и серебряный перстень.
– Возьмите и это. Если вы справитесь с Вихрем, то это вам понадобится. Здесь находится всё моё серебряное царство. Но всё. Идите. Больше у меня нет никаких сил. Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок.
Гости распрощались и покинули дом- дворец. Царица даже не вышла их провожать, настолько её сотрясала нервная дрожь. Слабым голосом она пожелала им удачи.
– Интересно, как всё же действует этот шарик? – спросил Артур.
– Помнишь, как Леонид Андреевич Горбовский рассказывал нам про свой мир Светлого Полдня? – вспомнил Василий Фёдорович. – Он там про всякие чудеса сказывал. Чуть ли не про ковры-самолёты и шапки-невидимки. Что-то он там говорил и про ручные навигаторы, которые носят в кармане, а они всю дорогу показать могут, куда идти надо.
– А я, честно признаться, всё это принял за шутки, – признался Артур.
– А я поверил. Почему бы и нет. А вдруг здесь такой же «навигатор», только он работает немного по-другому: не показывает искомое место, а ведёт туда. Итог тот же, но путь другой.
Царевич слушал своих спутников и делал вид, что это его не касается. Было немного обидно за себя, что он не понимает их разговоров, хотя речь шла о шарике, указывающем им дорогу. А что здесь такого? Шарик и шарик. Бывают и клубки, которые так же используют, но они быстро выходят из строя; порой их не хватает и на один маршрут, по понятным причинам слабости материала. А тут - только не промедляй. Честно признаться, Иван-царевич начал уставать. Надо учитывать, что на нём до сих пор был надет странный доспех, который дядька Тит назвал «когтями». С ними было ловко лазить по скалам и даже, наверное, биться с ворогом, но вот идти … и идти быстро … М-да. Проблемы … Утомительно … И ведь не снимешь. Точнее, попытаться бы можно было, но царевич считал, что имея рядом людей малознакомых, да ещё в большем количестве, то … короче говоря, лучше поостеречься.
А шарик тем временем бодро катился, не взирая на сомнения одного из путников. Наверное, шарик об этом не думал. Может даже он вообще ничего не думал. Может, у него была всего лишь одна функция – катиться туда, куда нужно. Получил «вводную» и дело сделал. А ему бежать. Им бежать. Хорошо, когда можно было перейти на шаг. Это – вместо отдыха. Говорят, что 13 сентября 490-го года до новой эры афинское войско под командованием стратега Мильтиада разбило персидскую армию Дария I. Это случилось рядом с селением Марафон. Для того, чтобы сообщить о победе, Мильтиад послал воина, и тот пробежал всю дистанцию в сорок километров, даже не сняв с себя защитных доспехов. Он примчался, крикнул: «Мы победили» и упал. Воин умер, но слава о нём осталась в веках, о его подвиге, не очень-то и нужном, но – совершённом. Эту дистанцию – 42 километра и 195 метров назвали «марафонской». С тех пор спортсмены соревнуются друг с другом, правда, не надевая при этом ни кирасы, ни поножей. И если чувствуют себя плохо, то сходят с дистанции. Иван-царевич с отвращением посмотрел на «когти» и подумал, понадобятся ли они ему ещё? Может скинуть их прочь, чем остаться в памяти потомков героем? Шарик, похоже, намерен выиграть соревнование.
– Мы отстаём от него, – сообщил царевичу Василий Фёдорович.
Видно было, что этот человек настроен по отношению к царевичу миролюбиво. У Ивана был брат, средний, тоже Василий. И он над Иваном подсмеивался, подстраивал ему всяческие шутки и даже пакости. А здесь – человек посторонний, но насколько доброжелательный. Иван-царевич остановился.
– Всё. Больше не могу! Сейчас, кажется, сдохну.
– Давай, я тебе помогу.
– Если мы не поспешим, – крикнул Артур, который бежал быстрее прочих. Потому что был молод, скор на ногу и не носил лишнего груза, – то рискуем отстать.
– Да сколько можно!
Царевич принялся сдирать с себя удивительный доспех, расшвыривая одну часть за другой, кидая их не глядя. Потом снова побежал, но уже – из последних сил. Василий Фёдорович пытался его поддержать, но царевич его оттолкнул, незлобиво. Теперь ему было легче двигаться. Артур оглянулся раз, другой, третий, а потом … просто остановился.
– Я его потерял, – сообщил он своим товарищам, когда те его догнали. – Оказывается, я не могу одновременно следить за ним, и за вами. Пришлось делать выбор. В пользу вас.
– Спасибо и на этом, – заявил Василий Фёдорович, остановившись и уперев ладони в колени. Он тяжело дышал. – Чёрт бы побрал такие гонки. Я не помню, когда последний раз я так бегал. Быть может – никогда.
– Что делать будем? – спросил в растерянности Иван-царевич.
– То же, что и в прошлый раз. Будем наблюдать. Подсоби-ка.
Они находились где-то посередине травяного поля, которое можно было сравнить с морем. По его поверхности ветер гнал «волны», одну за другой. Василий Фёдорович вскарабкался на плечи Артура и устроили, как внук у деда. «Наездник» достал подзорную трубу и начал озирать окрестности. Артур поворачивался всем корпусом.
– Эврика! Нашёл!
Василий Фёдорович пальцем указал направление. Теперь и другие увидели, как там что-то сверкает, как Вифлеемская звезда, только не на небе, а на горизонте. Больше спешить нужды не было, и они двинулись в ту сторону шагом.
– Может, возьмём твой доспех с собой? – предложил Василий Фёдорович, указывая на валявшиеся неподалёку брошенные части снаряжения.
– Да ну их, – махнул рукой царевич, – натаскался. Мочи больше нет (ударение на «о»).
Оказалось, что светился в отдалении золотой дворец. Не то, что он был изготовлен из чистого золота. Здесь другое. Видали вы купола православных храмов? Они блестят на солнце, словно изготовлены из золота. Это и правда золото, но золото сусальное, то есть в виде тончайшей плёнки, которую аккуратно наклеивают на подготовленную поверхность. Это достаточно кропотливая работа, но эффект настоящего получается, особенно если смотреть с отдаления. Здесь отделка была произведена золотыми пластинками, коих было использовано в достаточном количестве. От всего этого дворец выглядел очень достойно. Но …
Но даже он проигрывал по сравнению с той, что вышла сквозь распахнувшиеся двухстворчатые двери (тоже отделанные золотом). Все три путника остановились, а у Ивана-царевича, сам собой, разинулся рот.
– Кто ты, краса неписанная?
– Зовите меня Еленой Прекрасной …

+ +    +
– Елена Прекрасная? – Холмс посмотрел на Мюнхгаузена сквозь густое облако табачного дыма. – А что там не так с Еленой Прекрасной?
Обычно Холмс вопросов не задавал. Обычно он на вопросы отвечал, удивляя слушателей широтой своего видения проблемы в целом. Но сейчас … сейчас Холмс был погружён в другие проблемы, от которых его внезапно отвлекли. Он сидел в глубоком кресле, положив голову на край спинки и полуприкрыв глаза. Из его трубки подымались густые клубы дыма. Так бывало, когда великий сыщик загружал свою «думательную» двойной порцией ямайского табаку, который едва не взрывал мозг, куда поступала кровь, насыщенная никотином. Говорят, что одна капля никотина убивает лошадь. Это так, но и не совсем так. Дело в том, что с никотином к лошади приходят знания, которые её и убивают. Далеко не все в состоянии принять ту или иную информацию, а если её неизмеримо много, то … вспомните про бедную лошадь, которая познала мир, пусть и на краткий, трагичный миг. Конечно, мы не станем ровнять такого великого человека, как Шерлок Холмс и какую-то там ломовую лошадь (пусть даже и скаковую), не в этом дело. Дело в том, чтобы уметь с информацией справляться, перерабатывать её, анализировать. Систематизировать. Это и есть принципы дедуктивной системы. А наблюдательность это только «альфа», начало пути, заканчивающегося «омегой», завершением следствия. И не есть хорошо, когда кто-то вмешивается в этот процесс.
Когда Холмс почувствовал, что он в комнате не один, он почувствовал недовольство и даже возмущение.
– Как, Джон, ты передумал отправляться в свой клуб?
– Извиняюсь, Холмс, – послышался немного насмешливый голос, – как раз с заседания клуба мы сюда и пришли.
Ошибиться может любой и даже самый великий человек. Здесь главное, на ошибке не останавливаться, а сразу переходить к сути дела. Холмс распахнул объятия и двинулся навстречу гостям.
– Тартарен … Барон … А это кто? Да это же мой юный друг Дик! Господа, надо приоткрыть окошко. У меня здесь немного накурено.
– Немного?! – воскликнул любимец Тараскона. – Да в первую минуту я решил, что попал в горнило пожара. Жить в такой атмосфере нельзя и даже невозможно. Признаться и я иногда люблю покейфовать с кальяном, но и я не могу себе такого позволить.
– Но ведь я не кейфую, – возразил Холмс. – Я занимаюсь важным делом – совершаю следствие.
Надеюсь, нашему читателю нет нужды представлять столь знаменитого человека. Он – желанный гость каждого человека, уважающего литературу, а в особенности литературу детективного содержания. Сколько волнующих минут мы провели, ощущая себя с ним рядом. Это был человек немного выше среднего роста, сухопарый, с руками музыканта, с длинными пальцами пианиста, но которые могли складываться, при необходимости, в кулаки боксёра, и боксёра  не из последних, а ведь он владел ещё и приёмами восточной борьбы барицу, что делало серьёзным противником. Но борьба была всего лишь побочным свойством его работы. Настоящим делом была мыслительная деятельность, которая велась под высоким лбом. Лицо его отличалось аристократизмом и глубокомыслием, которые видел каждый. Хоть лоб Холмса был высоким, но сама голова была довольно узкой и чуть вытянутой. Нижняя челюсть слегка выдавалась вперёд, что было характерно для англичан вообще, и для аристократии в частности. Холмс мог часами неподвижно сидеть, глядя куда-то внутрь и стимулируя тем свою умственную деятельность. Но стоит ему прийти к нужным выводам, он вскакивал с места и действовал … Да что мы всё рассказываем вам то, что вы и так прекрасно знаете.
– Не хотите ли попробовать чашечку кофе? – спросил Холмс, вспомнив законы гостеприимства.
– Конечно же, хотим, – радостно откликнулся Тартарен, потирая руки, – и не только кофе. Мы с вами употребим бутылочку бренди, и это будет только начало. Для того и нужны друзья, чтобы вытащить нас из рутины повседневности. 
– Но сначала мы хотели бы поговорить о Елене Прекрасной.
–  И что с ней не так?
Следующий час Тартарен, при деятельном участии Мюнхгаузена, рассказывали Холмсу о той загадке, с которой они столкнулись. Сыщик снова зарядил свою трубку и слушал их, поглядывая одним глазом (второй был прищурен). Временами он останавливал рассказчика и доставал книжку греческих мифов, а потом долго её перелистывал. В это время Тартарен с Мюнхгаузеном не теряли времени даром, а наливали себе из бутылки, где содержалось бренди, подаренное Холмсу одним из герцогов в качестве благодарности. Качество напитка было отменным и оба признали это вслух. Дик Сэнд перемещался по всему кабинету и глазел по сторонам. Здесь было много, что можно рассматривать, особенно если ты молод и всё тебе интересно. Надо только добавить, что на Бейкер-стрит, 221-Б, Дик Сэнд оказался впервые.
– Я понял, что вы собираетесь разгадать загадку Елены Прекрасной, – заявил Холмс из глубины кресла.
– Хотелось бы услышать это, – обрадовался Тартарен, торопливо опустошая бокал. – Мы надеялись, что вы с этим затруднением справитесь, но не ожидали, что настолько быстро.
– Нет, уважаемый Тартарен, – улыбнулся тарасконцу сыщик. – Это произойдёт не сейчас. К тому же мне не хватает ещё нескольких фактов. Но я знаю, где их можно найти. Мы с моим другом Ватсоном, сейчас занимаемся интереснейшим случаем, связанным с родом Баскервилей, и необходимо наше с Джоном там присутствие. Доктор Мортимер мне дал предварительные сведения. Остальное мы выясним на месте.
– Но … Холмс … – воздел свои толстые руки Тартарен, – а как же мы?
– С этим делом я начал разбираться раньше и уже дал своё согласие. Как же быть с вами?
– Да? – уныло спросил барон. – Как же быть? Мы с моим другом могли бы заменить тебя … на время.
– Боюсь, что в Дартмуре этого не поймут … но можно сделать так. Я скажу Ватсону, что занимаюсь одним старым клиентом, которого преследует шантажист. Пусть пока Джон отправится в Баскервиль-Холл вместе с Мортимером и сэром Генри, где осмотрится на месте и напишет мне подробный отчёт обо всём. Это даст мне необходимое время, чтобы разобраться с вашим случаем. Надеюсь, что неожиданностей не будет и мы справимся с вашей Еленой Прекрасной.

+ + +
Справиться с Еленой было не просто, от её лица захватывало дух. Царевич не мог сказать и слова, да и Артур онемел, хотя у него была Ассоль и других женщин он просто не замечал. Но здесь был исключительный случай. Красавица разглядывала их с улыбкой превосходства, своего превосходства и осознания своей силы над ними. Более или менее нормально себя чувствовал Василий Фёдорович.
– Сударыня, простите нас за столь внезапный визит. У нас не было возможности предупредить заранее и просить о встрече. Извинить нас могут только чрезвычайные обстоятельства, в силу которых нам приходится действовать.
– И что это за обстоятельства?
– О них вам скажет этот молодой человек.
– Весьма милый молодой человек, – произнесла Елена мурлыкающим голосом, от которого царевич покрылся скользким потом. – И что это за обстоятельства?
– Мою матушку … – царевич сглотнул и заставил себя продолжать, – царицу Настасью, по прозванию Золотая коса похитил … некто, которого мы называем Вихрь, так как он появляется в этом облике. Не слышала ли ты что о нём, или о моей матушке.
– Да, – изменилась в лице Елена, которая стала не так обворожительна, и которая перестала чарующе улыбаться. – Этот … Вихрь … пусть будет Вихрь … он перенёс меня … сюда и посещает каждый месяц. И Настасью я знаю. Она живёт не так уж далеко. Ею тоже занимается этот … Вихрь. Сейчас это его любимая игрушка. Он у неё бывает каждую неделю, а потом снова уносится. И снова появляется. Что вы ещё хотите знать?
– Я верну её домой! – громко крикнул царевич. – Даже если для этого мне придётся погибнуть! Это меня не остановит.
– Это не остановит нас, – спокойно добавил Василий Фёдорович, – и тему гибели пока что не будем продолжать.
– Что же вы хотите от меня? – красавица приосанилась и снова сделалась неотразимой, в эстетическом смысле слова.
– Помоги нам, укажи дорогу и подскажи, как с Вихрем совладать можно?
– С Вихрем? Но вы мужчины и это ваши мужские дела, в которые я не могу вмешиваться. Что же касается дороги к Настасье, то вот вам золотой шарик. Он укажет вам путь. И ещё … если вы сумеете совладать с этим … Вихрем, то я вас прошу и меня вытащить отсюда. Я здесь больше не могу находиться. Мне нельзя быть в заточении … Мне хочется общества, внимания, обожания. Это и есть – жизнь, но не то существование, которое я здесь влачу, в золотой клетке.
В голосе красавицы чувствовались слёзы, хотя она всеми силами старалась оставаться величественной. Именно такой и должна быть богиня любви и красоты. Наверное, Елена Прекрасная придумала для себя этот образ и пыталась ему соответствовать.
Получив шарик и перстень, путники покинули дворец с Еленой Прекрасной. Иван-царевич с каждым шагом оглядывался назад, пока «золотая» не скрылась за дверью.
– Интересно, что нас ждёт теперь? – спросил Артур. – Медный дворец был, серебряный, даже золотой, что же будет сейчас?
– Из хромированной стали, стекла и бетона? – предположил Василий Фёдорович. – Впрочем, всё это не важно. Главное - дойти до цели. А то мы всё: из пункта «А» в пункт «Б», потом в пункт «Ц». Как в детском задачнике.
– Где есть деление и вычитание, – вспомнил Артур. –  Как живых, так и мёртвых.
– Пусть будет так, как будет. Бросайте шарик, – сказал царевич и остро пожалел, что «когти» выбросил. Они могли скоро пригодится.
Дворец оказался бриллиантовым. Все его грани искрились и сияли так, что было больно глазам. И это великолепие охраняли шестиглавые змеи, крупненькие и очень страшные. Они извивались на привязи и шипели многими пастями. Сначала путники шарахнулись назад и попятились. Но потом разглядели, что змеи были крепко привязаны, иначе давно бы уползли прочь. Тот, кто устроил всё с дворцами, отличался небольшой фантазией. Её только хватало на отделку и некоторые детали. Всё остальное – повторялось. Надо только было проявлять осторожность. Будь царевич один, всё было бы сложнее, а так … Осторожно подобрались к колодцу, налили воды и начали поить змей. Те буквально умирали от жажды. Они пили и пили, и не могли насытиться. А потом, как-то сразу, наступила апатия. Скоро все спали, опустив головы на траву и вытяну раздвоенные языки. Вот только из дворца никто не выскочил. Может, Елена Прекрасная ошиблась в своих предположениях и здесь находится совсем другая полонянка?
– Давайте, я войду внутрь? – предложил Артур.
– Нет! Я сам!!
Иван-царевич кинулся к дверям, распахнул их всем телом и ворвался внутрь. Его спутники с минуту подождали, а потом двинулись следом. За дверями раскинулась самая большая зала, какую только можно представить. Но, может, она казалось безграничной по той причине, что всё здесь отражалось друг от друга, как от призрачных зеркал. И в каждом углу находился величественный трон, украшенный самоцветами, и сидела там женщина с косой цвета золота, увенчанная бриллиантовой диадемой, и к каждой из них бежал молодой человек.
– Так это же наш Андрей … то есть – Иван-царевич, – воскликнул Артур.
– Пойдём и мы, – предложил Василий Фёдорович.
Царица сидела на своём драгоценном троне с каменным выражением лица, не глядя на бежавшего к ней царевича. Казалось, что это не живой человек, а окаменевшая статуя, или оледеневшая.
– Матушка … – крикнул Иван и остановился, боясь оказаться рядом и убедиться …
Но тут царица шевельнулась и повернула голову. Она вгляделась …
– Ваня! Ванюша!!
Настасья вскочила и сделала шаг вперёд, покачнулась и … и …
Но царевич уже был перед ней, схватил её, сжал в объятиях, а потом принялся целовать руки, которыми Настасья ощупывала его лицо, веря и не веря, что это её сын, здесь появившийся неожиданно.
– Ты ли это, сынок? Как ты здесь оказался?
– Батюшка братьев послал, на твои поиски, и я с ними отправился.
– Так это Пётр и Василий там?
– Нет, братья внизу остались, а я пошёл на разведку. И уже здесь встретился … Это Василий … другой Василий, и Артур. Это мои друзья. Мы все вместе, чтобы тебя освободить. А где Вихрь этот?
– Когда ты появился, мой мальчик, я думала, что это он, Вихрь. Это очень опасный … я даже думаю, что он и не человек даже. Он очень сильный и могучий. У него в подчинении есть и другие … вихри.
– С ним можно справиться, матушка? Я хочу вызволить тебя. Мне друзья помогут.
– Это практически невозможно. Хотя … есть один способ.
– Какой же? Скажи мне, матушка!
– Лучше я покажу тебе. Так будет проще. Пойдём за мной.
– Сейчас. Я только друзей позову.
– Нет, Ваня. Это дело такое, лучше без свидетелей обойтись. Пусть они тебя подождут. И лучше бы там, снаружи.
– Но … матушка. Они всё же помогают мне. Одному-то здесь – сложно.
– Хорошо. Пусть здесь остаются. Но на мой трон пусть не лазают …
Объяснил царевич своим друзьям, что им с матушкой необходимо отлучиться по насущной надобности, что скоро они вернутся, а друзьям пока здесь осмотреться – вдруг тут сражаться придётся, ну и так далее. Спутники царевича дураками не были и объяснять им задачу долго не пришлось. Повела Настасья сына в подвал обширный, как бункер ядерного убежища. Поддерживали своды массивные колонны. Виднелись решётки, двери, ниши в стенах. Настасья уверенно двинулась в дальний угол. Там был заглублённое в стену помещение, где стояли две кадки с водой, обычные с виду.
– Вот это средство, – указала на кадки Настасья. – Отхлебни-ка из этой.
Настасья показала Ивану ту кадку, что стояла справа. Честно сказать, ничем она от второй не отличалась. Попил царевич той воды, в охотку попил, так как жажду испытывал. Настасья его и спрашивает:
– Что чувствуешь, сынок?
Не правда ли, странный вопрос? Но в сказках всё не так просто, как в обычной жизни, случаются и чудеса. А что такое – чудеса? Это то, чему нет объяснения. Но мы то читателю можем кое-что открыть. Всё связано с богами. С теми, кто имеет репутацию богов. В том числе и те, кто «вихрями» слывётся. Эта, вода, что находилась в кадках и не вода, точнее, не просто вода, ещё точнее – раствор на основе воды с добавления особых присадок, что активируют мускулатуру, позволяют им стать более эластичными и выдержать большие нагрузки. Это следующий этап развития, после использования экзомеханизмов, усиливающих тело. А царевич прислушался к своим ощущениям. Его слегка потрясывало. Это вибрировали аксоны нервных окончаний, получившие порцию стимулятора. Иван сжал руку и волокна мускулов аж заскрипели.
– Чувствую, матушка, что одной левой смогу поднять этот дворец и перевернуть.
– Хорошо, – ответила ему Настасья. – Сделай ещё пару глотков.
Отпил царевич ещё и с восторгом почувствовал, как внутри его вибрирует сила, наружу рвётся.
–  А сейчас что чувствуешь?
– Кажется, сейчас весь свет переверну, не то от своей мощи разорусь.
– Кажется, – озаботилась царица, – мы немножко перестарались. Вот что, сынок, возьми-ка и поменяй местами эти кадки.
Пока царевич кадки меняет, мы вам напомним один из мифов древней Греции. Это миф о титане Атласе, его ещё называли Атлантом. Кстати сказать, когда фламандский картограф Герард Меркатор нарисовал сборник географических карт, то он украсил их изображением этого самого титана, державшего земной шар. Отсюда и пошло название набора карт – «Атлас». Так вот, по мифам этот титан держал на своих плечах небесный свод. Во время исполнения очередного подвига Геракл держал свод на своих плечах. Для этого он испил той же «воды», которую указала Ивану-царевичу Настасья. Но, скажем уже от себя (от автора), что употребление этого средства чревато серьёзными последствиями, как физиологического, так и психического свойства. Но об этом – когда-нибудь после.      
– Для чего это мы, матушка, – спросил у неё царевич, – эти кадки переставляет, как на базаре «напёрсточники» делают?
– Ровно для этого же, сын, – призналась царица. – Водой этой Вихрь постоянно пользуется. То одной, то другой. Одна вода тебе силы даёт, а другая эту силу – нейтрализует, из организма уводит.
– Зачем это? – удивился Иван. – Лучше так и остаться сильным. Раззудись плечо, размахнись рука! Всё сворочу!!
– Вот видишь! – воскликнула царица. – Говорят, что сила есть, ума не надо. Захочешь с кем-нибудь поздороваться, руку ему раздавишь, а кого хлопнешь по плечу, так и вовсе – убьёшь. Ещё говорят: сила – уму могила. А ведь это на самом деле происходит. Тот же Геракл из греческих мифов, он же периодически впадал в безумие, именно по этой причине. Так что послушай моего совета – отхлебни теперь из этой кадки и убери лишнюю силу.
Послушался царевич маму и убрал из себя лишнее.
– Теперь ты себя будешь чувствовать соизмеримо. Скоро должен Вихрь появиться. Ты сейчас спрячешься ко мне под порфиру (мантию царскую) и притаишься там. Вихрь ко мне подойдёт, начнёт меня обнимать целовать, тогда ты и появишься. Но драться с ним не затевай. Хватай его за дубинку и держись там. Время пройдёт, и он задумает силы себе добавить. Сюда кинется, к той кадке, в которой «сильная вода». А мы её со «слабой» поменяли. Он привык, что нужная вода всегда справа стоит. Разглядывать у него времени не будет, он пить кинется, а ты из другой кадки испей. Вот тогда и победишь Вихря. Но это ещё не всё. Не знаю, в чём там дело, но, если его ударить, то послышатся голоса, мол, добей его, руби в полную силу. Так вот, слушать их не надо. Скажешь, что богатырского удара одного достаточно. 
– О, женщины, вам имя – вероломство, – воскликнул Вильям Шекспир устами Гамлета. Но ведь и Вихрь похитил Настасью не менее вероломно, то есть «что посеешь, то и пожнёшь».
А что же делают наши друзья из Клуба Знаменитых Капитанов? И Василий Фёдорович, и Артур Грэй оглядывались по сторонам, изучая внутреннюю часть дворца.
– Что будем делать? – спросил Артур.
– Дождёмся царевича. Наверняка его мамаша сейчас его инструктирует, как с Вихрем ловчее разобраться. Да и мы подсобим в нужный момент. Меня больше волнует Елена Прекрасная. Мы всё же нашли её, но вот поговорить времени не оказалось. Не оставаться же там, отказав в помощи царевичу. Не по-товарищески это. Но с Еленой надо будет встретиться. Да она и сама просила выручить её. Тогда и говорить с ней будем. На радостях она скорее раскроется.
Они ещё успели поговорить о разных вещая и проблемах, пока вернулись царевна Настасья и её сын.
– Прячьтесь, братцы, – крикнул им Иван. – Возможно, Вихрь появится прямо сейчас. Больно уж он быстр.
Честно признаться, капитаны уже приметили удобные места для засады. Раз, и их в зале было уже не видно. Как и условились, Иван затаился под мантией, за спиной у матушки. Пользуясь случаем, они успели поговорить. Иван все новости вспомнил, излагая из таким уморительным образом, что царица то и дело покатывалась от хохота. Словно в её отсутствии в царстве то и дело праздники да разные казусы случались. И Настасья, и сам Иван понимали, что таким образом он маму пытался успокоить, ведь это так нервенно, когда тебя кто-то похитил, а потом явился сын, чтобы спасти вас.
Предчувствие Настасью не обмануло: за окнами потемнело, послышался шум грома, там что-то мелькнуло, бабахнуло так, что стены зазвенели своими самоцветными гранями, а потом порывом ветра распахнуло двери и вошёл … ворвался Вихрь … Нет, это был уже человек, очень крепкий человек, внушительный, одетый в хитон, подпоясанный ремешком с драгоценными бляхами. Лицо его было приятно, но искажено гримасой надменности, вьющиеся волосы растрепало ветром, топорщилась и кучерявая борода. На плече мужчина держал палицу в человеческий рост. Вошедший внезапно остановился и начал шевелить носом, раздувая ноздри:
– Что это? Чем-то непривычным пахнет! Кто здесь был? У тебя были гости?
С каждым вопросом Вихрь подходил ближе, то хмуро глядя Настасье в лицо, то начиная озираться по сторонам.
– Кого ты ищешь? – спокойно спросила у него Настасья. – Разве сам не видишь, что здесь никого нет?
Вихрь подошёл ближе и принялся всматриваться в лицо своей пленнице, а та улыбнулась, протягивая к нему руки. Не выдержав, Вихрь кинулся к ней и обнял её, пытаясь поцеловать в уста. Этого Иван-царевич не стерпел. Он выскользнул из-за спины мамы и ударил носком сапога в вытянутые губы. Не попал, Вихрь успел отодвинуться, но толчок пришёлся в плечо. Тут царевич вспомнил, что матушка заказала ему не тягаться с Вихрем силами. Хотя он и глотнул малую толику «сильной воды», но этого было явно не достаточно, чтобы соревноваться на равных. Вихрь взревел, а Иван уцепился за палицу и повис на ней. Вихрь пытался дотянуться до него кулаками, но палицу из рук не выпускал, чтобы это оружие у него не перехватили. Он так и выскочил из дворца, с Иваном «на прицепе». А затем …
Знаете, это довольно сложно описывать то, что произошло затем. Попробуйте, расспросите лётчика- истребителя описать воздушный бой. Там настолько быстро всё меняется, что уследить просто невозможно, а описание не несёт в себе необходимой динамики. Вспомните, как описывает Александр Пушкин полёт Руслана, вцепившегося в бороду Черномору. Тут было нечто похожее. Если вам это необходимо, то загляните на соответствующие страницы, а мы останемся во дворце, с Настасьей и парочкой капитанов. Они вышли из укрытий и с тревогой всматривались в небо, где исчезли противники.
– Прячьтесь, – сказала им царица. – Скоро они назад вернутся.
Капитаны попрятались и правильно сделали: за окном снова потемнело, послышался раскат грома и крик: «Зашибу!»
От всей этой свистопляски Иван был едва жив. Он помнил, как только что они пролетали над морем, и Вихрь пытался спихнуть его с палицы. Того запаса силы, что он получил, глотнув соответствующей воды, уже не хватало. Но, похоже, и противник его обессилел изрядно. Открыл глаза царевич и увидел, что они уже в подвале, и Вихрь взял на руки кадку, ту, что справа, откуда он всегда получал силу. Надо брать другую – сообразил Иван и кинулся к ней. Оба глотнули, посмотрели один на другого, и снова глотнули. Только тут Вихрь понял, что его провели, что он окончательно сил лишился, что не может поднять даже свою палицу. Выпустил он её, выхватил из-за спины острый меч и … царевича ударил. Точнее – попытался удар нанести, но Иван легко перехватил его руку, вырвал меч и снёс голову Вихрю с плеч. И вдруг послышались за спиной громкие крики, словно несколько человек разом кричали:
– Добей! Добей его! Бей ещё!!
– Богатырского удара и одного достаточно, – громко ответил Иван-царевич, как его матушка научила, и отшвырнул меч в сторону.
 Закричали голоса, а потом вдруг разом замолкли. Сюда уже бежали царица Настасья и оба капитана. Бросилась мать сына обнимать и слёзы лить: втайне она за него так переживала, что едва ума не лишилась, пока схватка происходила. Ей Василий Фёдорович водички поднёс, той, которая силу содержала. Сразу Настасья успокоилась и улыбаться стала. Вода не только силу добавляла, но и уверенность и прочие ощущения.
Подняли тело Вихря, подобрали его голову и наружу вынули. Это был не простой человек и надо было свою победу упрочить.
– Раньше всякую нечисть было принято сжигать, – вспомнила Настасья.
Тут же нашли дрова, сложили большой костёр и разожгли его так, что пламя на пять метров поднялось. Туда и бросили тело, и отрубленную голову, и всё оружие, что при Вихре было. Дождались, когда огонь прогорит, и пепел в землю закопали, поглубже. Вообще-то принято было пепел развеивать, но решили, что и так сойдёт.
– А сейчас отметим победу над Вихрем, – громко и радостно заявила Настасья, – и моё освобождение.
– Мы знаем ещё несколько женщин, которые в подчинении у него были, – заявил Василий Фёдорович.
– Мы их тоже обещали освободить, – вспомнил царевич, – когда возвращаться будем.
– Нам даже аванс выдали, – добавил Артур, – на память.
– Но сначала мы свой тут пир устроим, – приказала царица. – Скучно здесь, никого из людей нет.
– Как же никого? – спросил Василий Фёдорович. – Должны здесь быть какие-то слуги, работники, сторожа. Кто нас обслуживать будет?
– До сих пор так делалось …
Встала Настасья посередине обширного зала и громко начала отдавать распоряжения, а потом во вторую половину зала пошла, а все прочие за ней. Смотрят, а там уже всё готово, столы накрыты, и яствами всякими уставлены, в том числе и винами заморскими. Сели все и вдруг музыка играть начала, да такая красивая да слаженная, что сердца их усладились, до того всё лепо было. Казалось, что десятки невидимых инструментов расставлены по всему залу и кто-то заставляет их играть слаженно, одну богато составленную симфонию. Это трудно описать словами, а показать … лучше сами представьте.
Отдыхать да гулять, всегда привольно. Расслабились все. Артур рассказал, как он встретил свою девушку, Ассоль, как услышал её мечты об алых парусах, и как красиво всё удалось устроить. Есть ли в нашей жизни место чудесам? Иногда их получается делать своими руками. И это – самое волшебное чувство удовлетворения.
– Можно здесь сколь угодно жить, – воскликнул Иван-царевич, но матушка его одёрнула:
– Нет уж, нажилась я здесь – досыта, уж лучше домой, к своему супругу любимому, да к сыновьям. Говоришь, что они тоже где-то недалеко находятся?
– Внизу, под горой. А я как бы первым сюда залез.
– Так чего же мы ждём?
Собрались, с собой ещё разных сувениров насобирали, драгоценных, на добрую память, увязали всё в мешок. Его Иван-царевич потащил, чтобы  тот не затерялся. Очень он сокрушался, что «когти» бездарно бросил. Как бы они теперь пригодились. Но ведь не найти их никак. Но всю дорогу царевич по сторонам глазами зыркал – мало ли что.
Как и решили, зашли за другими царицами – «золотого», «серебряного» и «медного» царств. Все они тоже обрадовались и тоже собираться стали, и такую уйму вещей решили забрать, что капитаны даже приуныли. Но делать нечего – пришлось стать насильниками, или потаскунами, или как там это называется. Короче, нагрузились так, что еле ногами двигали. По пути Василий Фёдорович рядом с Еленой Прекрасной шёл и всё у неё расспрашивал, что она, да как, откуда взялась, да как сюда попала. Она с ним общалась приветливо, но в сторону Артура и Ивана-царевича глазками постреливала: те были помоложе годами, и более пригожие. Но нагруженным молодцам было не до флирту. Кое-как добрались до того места, где Иван поднялся. Увидали сверху, что лагерь внизу до сих пор находится. Принялись кричать – не слышит их никто. Наконец додумались: развели на краю обрыва костёр, а потом несколько камней столкнули. Покатилась вниз целая лавина. Тут уж любой глухой услышит. Снова стали кричать. Теперь внизу и братья зашевелились. Начали перекрикиваться. Договорились, что из всего, что у них было, они сплетут большой канат, по которому можно спуститься, а последним будет Иван, который сначала женщинам поможет.
– Кажется, мы своё дело сделали, – заявили капитаны. – Поможем тебе, Иван, цариц опустить, и откланяемся.
– Вообще-то я – Андрей. Андрей Белянин. Под этим именем известность хочу обрести. Это мне дядька подсказал. А что касается цариц, так я с ними сам справлюсь. Вон, братья снизу подсобить обещаются.
Стыдно сказать, но теперь, когда в мешке набралось множество самоцветов, появилось незнакомое доселе чувство – собственника. Опаска там, что теперь его товарищи за помощь мзду просить будут, а то и вообще – ограбить сподобятся. Вон с ним какие девки красивые. Одна Елена Прекрасная чего стоит! Моё всё! Моё!! Никому не отдам. Наверное, всё это на лице у царевича отобразилась, потому как товарищи попрощались и удалились, скрылись в подступающих сумерках. И царицы ничего не сказали, как будто их ухода не заметили, настолько были заняты тем, что делились друг с дружкой своими впечатлениями. Очень интересное для барышень занятие. Много говорили про Вихря, с самыми пикантными подробностями.
Начали спуск. Можно было бы и до утра подождать, но все настаивали на сейчас. Иван-царевич промолчал, ибо большая часть труда пришлась на его долю. Остальные давали полезные советы, иногда – противоречивые. Сначала маму, конечно, без вариантов. Потом опустили на канате «медную» царицу, за ней – «серебряную», потом настала очередь Елены.
А братья всё это время квасили. При этом они распаляли своё воображение теми оскорблениями, кои претерпели от младшего брата. И любимчик-то Ванька отца, и наговаривает на братьев, и задумал наследства их лишить, и ещё много чего насочиняли. В конце аж дрожали от злобы безмерной. Безделье-то, оно до чего угодно довести может. А тут Ванька на них обвал горный устроил. Дураку ясно – специально! Разве можно такое простить?!
Когда вниз была опущена матушка, братья к ней кинулись и давай руки ей целовать, плакаться, что молились они здесь за её спасение. И как оказалось – удачно. Настасья тоже расчувствовалась, почти и не заметила, что братья так пьяны, что на ногах еле держатся – до молитв ли здесь?
Увидав «медную» царицу, братья удивлённо загомонили – до чего же хороша. Женщина к ним кинулась – обнимает, благодарит за спасение, для неё ведь они все – одна команда. Тем временем вторая красавица опустилась – ещё лучше! Братья с ней заигрывают, да и та на их шутки хохочет. Но когда появилась Елена Прекрасная, то братья совсем опешили. Все ещё при сокровищах немалых были – Ваньке их опускать тяжело пришлось …
– Что же это получается? – дохнул перегаром в лицо Василию Пётр. – Вот эта Ваньке нашему придурочному пойдёт? Да он нас и так во всём обойти пытается. Не бывать этому! Эту женщину я себе возьму, тебе вон, Вась, «серебряную» определим.
– А медную кому? – Василий спрашивает, на ногах шатается. – Может, бате?
– Весь ум пропил, что ли? – ругается Пётр. – Бате мы матушку приведём. Скажем – отбили. А «медную» мы генералу полицейскому назначим. Он вроде следствие какое-никакое ведёт. Он тогда в благодарность всё прикроет, спишет на роковое стечение обстоятельств.
– Предлагаешь Ваньку того, жизни лишить?
– Тише ты! – зашипел Пётр. – Пусть он лучше там останется. А спуститься захочет, обязательно сорвётся и разобьётся на миллион обломков.
– Это хорошо, – заулыбался Василий и пошутил. – В твёрдой валюте.
Как будто для того, чтобы подсветить, Пётр поднёс к канату факел и тот, конечно же, вспыхнул. Огонь пошёл вверх, а скоро канат перегорел и пылающий конец упал на землю. Все женщины ахнули и принялись плакать.
– Это случайность! – кричал Пётр и поворачивал лицо то в одну сторону, то в другую. – Всего лишь случайность. С Ванькой ещё ничего не случилось. Мы ему окажем помощь, вызовем спасателей. Но это – завтра. Сейчас уже поздно. Лучше отправиться домой, а там … утро вечера мудренее.         
Иван-царевич уже начал спускаться по плетёной верёвке, уставший донельзя, как вдруг почувствовал, что случилось неладное. Он склонил голову и посмотрел вниз. Было совсем уже темно, и потому он увидал, что верёвка, по которой он спускается, горит «во всю ивановскую». Пламя стремительно несётся вверх. Иван начал карабкаться, изо всех сил, и только сейчас почувствовал, насколько он обессилел. Почти без перерыва он опустил матушку и трёх царевен со всем их скарбом и немалым количеством сокровищ. И всё это за счёт силы своих рук. Наверное, как-то сохранялся эффект «сильной воды», но весь фокус с ним был в том, что эффект рассеивался и надо было принимать новую порцию «эликсира». Но сила-то нужна была сейчас! Со стонами и зубовным скрежетом подтягивался царевич на руках и старался не смотреть вниз, откуда к нему спешил огонь. Кто финиширует первым? Ставкой была жизнь царевича! Колоссальным усилием Иван бросил себя вперёд и схватился руками за край скалы. Верёвка покрылась весёлыми язычками пламени и … разорвалась. Ещё бы мгновение – и Иван бы не успел.
Половина часа царевич пролежал на спине, закрыв глаза. То, что он остался жив, было благодаря его героическим усилиям. Теперь встал вопрос: что случилось? Каким образом верёвка вспыхнула. И ответ напрашивался сам собой. Ивану подкузьмили его родные братья. Они обещали припомнить ему какие-то придуманные ими обиды. И получалось: они припомнили. Но как же так?! Ведь братья! И он им ничего такого не сделал. Это всё были их фантазии. Повод для ругани. А здесь … Получается, что его пытались убить?
По-прежнему лёжа, с закрытыми глазами, Иван застонал. Может, лучше ему было не стараться? Не лезть по верёвке? Не опускать вниз женщин? Вообще здесь не появляться? Говорят, что всякая инициатива – наказуема. Он сам сунулся. Его и наказали. А ведь только что он оттолкнул своих новых друзей, Василия и Артура, которые появились из ниоткуда, прошли с ним через все испытания, ничего не потребовали взамен и так же незаметно ушли, когда он дал понять, что больше ему от них ничего не надо. Стыдоба-то какая! Сокровища и Елена Прекрасная изменили его, сделали подозрительным и прижимистым. Вот и наступила расплата. А братья, к которым он спешил … оттолкнули его так, что он едва не разбился.
– Василий! Артур! Василий!
Полночи Иван-царевич ходил у края скалы и взывал в темноту, а после того, как лишь чудом не сверзился вниз, в темноте, решил улечься на траву и поспать. Проснувшись через какое-то время, он стал представлять себе, что всё это ему приснилось, а теперь он откроет глаза и … и … что тогда будет? Что ему приснилось?
Пришлось глаза открывать и смотреть правде в … да, в глаза. Что теперь ему делать? Как отсюда выбраться? Самому это сделать нельзя. Эх, если бы найти брошенные «когти». Или как-то разыскать тех друзей, Василия и Артура. Откуда-то они пришли и куда-то ушли. Полдня Иван потратил на поиски, но всё было безрезультатно. Пошёл в «медный» дворец, искал там чего полезного. То, что попадало, было нужно для женщин, разные там фенечки, украшения, а чего дельного, так не находилось. Плюнул зло и ушёл. Так же и в «серебряном» дворце, и в «золотом». Зло подумал, что гоняются все за этими драгметаллами, а что настоящее понадобится, так и окажется, что всё это не более, чем красивая мишура, для понта, для плезира.
Повздыхал, повздыхал, и отправился в «бриллиантовый» дворец, где матушка обитала, томилась в плену у Вихря. А вдруг он тоже возродился? Слышал Иван про птицу, которая якобы из пепла возрождается. Тоже поди какая божественная? Во дворце было пусто, перекатывалось эхо от шагов. Как там матушка, отец? Как друзья – Василий, Артур?

+ + +
– Что там узнали о Елене Прекрасной, Василий Фёдорович? – спросил Робинзон.
Капитан Немо и Гулливер поглядывали на своих товарищей, которые прибыли из сказки про Елену Прекрасную.
– Признаться, не так уж и много. Времени для разговоров почти и не нашлось. Там всё время что-то происходило. Чувствовалось влияние богов греческого пантеона. Они более прочих позволяют себе вольностей с обычными женщинами. Так, воспользовавшись случаем, один из тамошних младших богов устроил для себя гарем, и шастал от одной красотки к другой. Затащил он туда и Елену Прекрасную. Мы там встретили Ивана-царевича. Пришлось помогать ему выручить матушку, царицу Настасью.
– Не могло получиться так, – спросил Немо, сурово нахмурив брови, – что вы своим присутствием нарушили ход событий в сказке?
– Мы старались не вмешиваться. Иван-царевич всё делал сам. Мы его поддерживали нравственно, чтобы ему одному было не тяжко. Повторяю, он всё совершил сам.
– А Елена Прекрасная? – с любопытством спросил Гулливер. – Так ли она красива, как это сказано?
– Может даже ещё лучше, – заявил Артур Грэй.
– Елена из греческих мифов была дочерью Зевса. Может и эта имеет какую-то долю божественной крови?
– Это мы и пытались выяснить, – ответил капитан корвета «Коршун». – Я сам задавал вопросы красавице. Она призналась мне, что не помнит своего детства. Только молодые годы, да и то – весьма смутно. То ли это влияние Вихря … может он им как-то память вычищал? С другими пленницами я не успел поговорить. Но Иван разговаривал со своей мамой, и проблем с памятью у той вроде бы не было.

+ + + 
Вообще-то Василий Фёдорович ошибся. Небольшие проблемы с памятью у царицы Настасьи оказались. К тому времени, как они вернулись домой, она ни разу не вспомнила про Ивана. Здесь и братья постарались – они всё время болтали, как организовали спасательную экспедицию, как выручили цариц. Они вовсю с ними флиртовали, и те отвечали братьям взаимностью. По какой-то причине про плен у Вихря ни одна из них не вспоминала, словно ничего и не было. Для братьев это было очень удобно, да и царица Настасья ничего не хотела вспоминать, ведь она была мужнина жена и теперь возвращалась домой. По общему уговору решили не говорить, что вообще было. И Василий, и Пётр вовсю договаривались с «серебряной» царицей и «золотой», то есть Еленой Прекрасной и те благосклонно улыбались. Встретил их царь Бел Белянин с распростёртыми объятиями. Закатили пир горой. Рад-радёшенек был и полицейский генерал, которому тоже жена нашлась – «медная» царица. До исканий ли тут? А про Ивана-царевича вскользь сказали, что, мол, бродит где-то, скоро явится.

+ + +
Вернувшись в «бриллиантовый» дворец, Иван-царевич первым делом отправился в подвал. Но «сильной» воды он там не нашёл. В пылу сражения с Вихрем обе кадки были опрокинуты и их содержимое растеклось большими лужами. Они и сейчас ещё там оставались. Но не собирать же эту воду? Она смешалась, и «сильная», и «слабая». Рисковать не стоило.
Внезапно Иван-царевич понял, насколько он проголодался. Прошло уже много часов, как они ели в последний раз. И это было именно здесь. Как это матушка делала? Иван встал и потребовал накормить. Постоял, потом двинулся на другой конец зала. Удивительно, но он нашёл накрытый стол. Для одного было больше, чем достаточно. Вот ведь – ни Вихря, ни царицы Настасьи здесь больше не было, а дворец продолжал функционировать. Жизнь продолжалась! С большим аппетитом царевич себя попотчевал и отодвинулся от стола. Да, у него были серьёзные неприятности, но что-то оставалось и хорошего. Как часто несчастья и удача находились рядом, сохраняя некий баланс.
Иван ковырялся в зубах и размышлял об этих вещах. Размышлял и слушал музыку. Как это было хорошо. Это и есть то, что называется идиллией. Делать ничего не надо, одет, сыт, весел и доволен. Чего ещё надо? Хорошо! Интересно, каким это образом всё делается: появляется пища, вся эта сервировка, кто и как это делает? И ещё – музыка? Откуда она берётся? Кто её исполняет? А может, все эти музыканты, повара, разносчики где-то прячутся? Делать всё равно было нечего, и царевич занялся тщательными поисками. Где он только не лазил, и ведь ему повезло: он нашёл странную металлическую дудочку с крошечными дырочками. Это было уже кое-что. Ясно, что это имеет отношение к звукам музыки.
Повертев странный предмет в руках, царевич решился на эксперимент. Он поднёс одну сторону «дудочки» к губам и дунул туда. Но … ничего не произошло. То есть звук какой-то был, едва слышный писк, но он никак не походил на то богатое звучание, которое можно было сравнить с усладой. Опустил он трубочку, повернулся … а там стояла два человека, так себе человека, каких-то уродливых, с длинными руками, сгорбленные, лица деформированные.
– Кто такие?
– Команды ждём. Что угодно получить?
Только сейчас царевич догадался, что всё это не иначе, как Вихрем устроено. Это он здесь «дудочку» спрятал, а мама громко свои желания высказывала, вот всё и получалось, а в «дудочку» она не дула, эти два «уродца» перед ней и не появлялись. Вот оно как всё было устроено-то здесь. Вот ведь эти боги! До чего только они не додумаются.
– Музыку хочу послушать …
И полились столь изысканные и чарующие звуки, что их можно было слушать до бесконечности. Но вместе с тем хотелось опыты продолжить.
– Ещё вина хочу, и чтобы поесть можно …
Опять столы выдвинулись, и снова сервированы.
– Баню хочу, и чтобы необычной была …
Появилась здоровенная ванна, с одной стороны которой вода бурлила. Иван разделся и осторожно туда залез. Появилось чувство, что вода его сама со всех сторон обмывает и щекочет ласковыми прикосновениями. Лепота …
– Отдохнуть хочу. Кровать давайте …
Появилось огромное ложе с перинами, а сверху прикрыто балдахином, который колыхался и навевал прохладу, перемешанную с ароматами, навевающими дремоту. Такую бы жизнь, да на каждый день.
Развлекался так Иван-царевич дня два, а потом новизна ушла и сделалось скучно. Вот если бы его кто видел, можно бы всеми этими чудесами похвалиться, и чтобы все кругом дивились. А так, какое удовольствие. Всё ведь приедается, и даже верно Елена Прекрасная … А вот интересно, если бы рядом была Елена Прекрасная, то надоела она ему или нет?
Этими размышлениями царевич занимал себя до вечера, а потом вдруг ему пришла в голову замечательная мысль. Достал он заветную «дудочку» и дунул в неё. Появилась та самая парочка уродливых существ. Иван так и не понял, откуда они появляются и куда деваются. Всякий раз они появлялись то за спиной, то за стенкой, то когда он в другую сторону смотрел. Но то были всё не совсем нужные подробности.
– Эй, братцы, – обратился к «уродцам» Иван, – спросить что у вас хочу?
– Спрашивай.
– Каким это образом у вас всё это получается делать?
«Уродцы» переглянулись и начали наперебой объяснять про субатомный синтез, про трансмутации материи, про расширение пространства, про телепортацию, про волновые характеристики пространства- времени …
– Хватит- хватит, – замахал руками, – я вас понял … примерно. Но вот скажите, всё ли вы можете сделать?
– До сих пор мы работали на того, кого вы Вихрем назвали, а потом выполняли желания царевны Настасьи. Теперь вот с тобой дело имеем. Пока что со всем справлялись. Какие-то особые распоряжения имеются?
– А если я пожелаю дома очутиться?
– Пожалуйста. Но для этого придётся подробно представить то место, где угодно оказаться. Надо наметить ориентиры транспортировки …
Ориентиры так ориентиры. Это можно. Иван закрыл глаза и представил себе … Что же представить? Дворец? А ну как он там с братьями сразу столкнётся? А с ними ещё надо как-то разобраться. Тогда куда? Вдруг вспомнилась ярмарка, народное гуляние, ряды торговые, шум, гам, веселуха. И так это всё представилось, что он это услышал в явственности. И тут же его кто-то толкнул, ощутимо и даже сильно.
– Ой, – послышался смущённый голос. – Прости. Я тебя не заметил.
Иван глаза открыл и видит, что и в самом деле на базаре стоит, а рядом парнишка топчется, босыми ногами перебирает.
– Я иду, – пытается он объяснить, – а тут вы неизвестно откуда появились. Только что не было.
– А ты глаза-то разуй, – сердито буркнул Иван пацану. – Ишь, уши развесил, шныряет тут, оглашенный.
–  Извините …
Парнишка предпочёл тут же улизнуть куда подальше. Вокруг сновал народ. Все глазели на товары и появление нового человека никто не заметил, кроме того пацана, с кем он столкнулся, но тот предпочёл убраться прочь. Ну и ладно. Так даже лучше.
Иван огляделся по сторонам. Да, это она и есть, столичная ярмарка, на какой он не развеселился, поедая печатные пряники. В жизни должно быть место для праздника. Так вот – ярмарка, это и есть такое место. И народ сюда приходит в поисках радости. Здесь и музыка, и крики веселья, зазывалы в лавки разные тянут, чуть ли не счастье сулят. Что угодно можно найти, прицениться, купить, или хотя бы порадоваться. Не сейчас, так в следующий раз приобресть. Мечта тем и сладостней, когда она немного в отдалении. Пусть и рядом, но пока ещё не в руках. Тогда ещё и музыка ожидания чуда в ушах слышится.
Идёт Иван-царевич по ярморочной площади и сокрушается, что из «бриллиантового» дворца с собой ничего не прихватил, горсть «самоцветов» или ещё что. Хотя сильно не переживал, придерживая в кармане заветную «дудочку» - как бы не свистнули лихие и ловкие люди, на ярмарках встречаются и такие. Идёт, а навстречу ему шагает башмачник, да песенку мурлычет под нос:
– Сочинял сапожник песню целый день. Их сегодня сочиняют все, кому не лень. Он за это дело взялся в первый раз. Удивить хотел наверно нас. Только не надо переживать. Только не надо перебивать. Может быть, выйдет, а может и нет новая песня вместо штиблет …
Вот так у него забавно выходило и весело. Башмачник кривлялся, строил рожи прохожим, и целая стайка ребятишек бежала за ним и обрадованно смеялась. Но потом они отстали. Иван, наоборот, догнал и пошёл рядом, и даже насвистывать стал мелодию в такт. Башмачник его заметил и спрашивает:
– Кто таков? По какому случаю веселишься?
– Чувствую, что жизнь хороша, вот только нет не шиша. А ты сам куда идёшь?
– Не видишь что ли, – показал башмаки сапожник. – Обувь я шью, и неплохую обувь. Сегодня меня похвалили и назвали лучшим. Веришь, душа поёт, а я эту песню изобразить пытаюсь.
– Возьми меня к себе в помощники, – внезапно попросил Иван, вдруг подумав, что ему неплохо в городе пока что затаиться, да все новости прознать.
– Да ты разве обувь умеешь шить? – посмотрел на него внимательней башмачник.
– Да я не только обувь, – заломил шапку царевич. – Что угодно могу сделать, хоть костюм пошить, хоть мир перевернуть. Была бы точка опоры.
– Дочка то есть, – засмеялся мастер, – а что касается опоры, то ищите и обрящете.
Вот так, весело переговариваясь друг с другом, дошли они до домика, где башмачник проживал со своим семейством. К счастью, у соседей была свободная комната и туда поселился новый работник. А башмачник решил его проверить: принёс ему несколько кусков кожи, инструменты и велел показать класс работы. Царевич кожу в руках покрутил и сказал, что ему надо прикинуть, как всё лучше сделать и ещё сказал, что искусство не терпит суеты. Башмачник ушёл, напевая новую песенку. В душе он был певцом, но семью надо было кормить, а жена сказала, что соловья баснями, или там песнями не кормят. Увы, они, жёны, часто бывают прагматичны и понукают супругов к конкретным делам.
Когда все удалились, Иван запер дверь и достал «дудочку».
– Чего изволишь? – спросили его исполнительные существа.
– Да вот такое, – показал на куски кожи царевич. – Надо бы башмаки сшить.
– Дерьмо вопрос, – ему отвечают. – Не нашего это уровня дело. Нам бы чего посерьёзней. Хочешь мы тебе к утру Эмпайр Стэйт Билдинг на площади поставим?
– С билдингом потом определимся, а пока что надо башмаки соорудить, да такие, чтобы все ахнули.
– С такого паршивого материала хорошую вещь не сошьёшь.
– Делайте, что можно из этого сделать.
Закипела работа, а Иван спать отправился. Так вот и бывает: одни спят, а результатами другие пользуются. Чуть свет, в дверь уже стук. Это явился давешний весёлый башмачник, и – улыбается. «Хвались», – говорит. Иван ему на стол указал. А там башмаки стоят. И какие! Всем башмакам башмаки. Да их на выставку нести, а не на ногах носить. Башмачник ахнул и в руки их взял, крутит по всякому, разглядывает, ищет, к чему бы можно придраться, показать, что это он тут главный. Но – придраться было не к чему. Если существует идеальная работа, то это – она и есть.
– Неплохо, – бормочет мастер, – неплохо. Сработаемся.
Сам не ярмарку отправился и так удачно товар продал, что и не ожидал. Сам-то он особых высот не достигал. Дураком не был, но в этом деле толк понимал. Понял, что  может поймать за увесистый хвост Птицу Удачи.
– Ты за меня держись – кричал вечером башмачник Ивану. – Мы с тобой такого наворотим – о-го-го! Тут у нас при царском дворе целых три свадьбы намечаются. Пётр-царевич и Василий-царевич таких себе краль нашли – глаз не оторвать. Особенно Пётр. Не даром её Еленой Прекрасной зовут. Все слова сказать не могут.
– А третья свадьба чья?
– Да генерал наш женится, – махнул рукой башмачник, – полицейский. Со всех сторон праздник. И у царя нашего, Бел Белянина жена нашлась. Со всех сторон праздник. Вот к этому празднику и надо бы нам поработать.

+ + +
– Так что там у нас с Еленой Прекрасной, мистер Холмс? – спросил Тартарен, пытаясь разглядеть задумчивые черты лица великого сыщика, пребывающего в раздумьях.
– Задача, которую вы мне задали, достаточно интересная, – признался Холмс, – но я вынужден решать её абстрактно, в прогрессиях, тогда как я предпочитаю что-то материальное.
– Чего же вам не хватает? – удивился барон. – Нам казалось, что вам достаточно одной детали, с которой вы начинаете разматывать клубок загадок.
– Чаще всего это так и бывает, – исторг из сопла трубки очередной клуб табачного дыма Холмс, – когда речь идёт о привычных делах. Но вы предлагаете иметь дела с мифическими категориями. Тем более речь идёт о Елене Прекрасной, дочери существа божественного.
– Чего же вам не хватает? – повторил свой вопрос Мюнхгаузен, стараясь проявлять вежливость.
– Мне бы хотелось допросить свидетеля.
– Это довольно сложно, – развёл руками Тартарен, – учитывая, что …
– Позвольте, мой друг, – сделал шаг вперёд барон. – Я не привык слышать слово «невозможно» …
– Я сказал не так, – попробовал оправдаться тарасконец, – а чуть по-другому.
– Это «невозможно» я услышал в твоих интонациях. Но это неприемлемо, если это касается Карла-Иеронима фон Мюнхгаузена. Вы забыли, мой друг Тартарен, что мы не просто великие люди, но ещё и книжные персонажи и в нашей воле путешествовать из книги в книгу, если к тому появляется необходимость. Мы готовы, дорогой друг Холмс пригласить вас с собой в одно укромное место.
– Мне только надо напомнить, – пустил следующий клуб дыма сыщик, – что завтра я должен быть в Дартмуре, в поместье Баскервиль-Холл.
– Тогда нам стоит поспешить, – заявил барон. – У меня взамен имеется большая библиотека. Конечно, почётное место там принадлежит моим собственным приключениям, рассказанным разными авторами, излагавшими мою биографию. Но этим я не ограничивал своих литературных интересов. Читал я и других авторов, и античных в том числе. Гомер, конечно, в предпочтении. Но были и другие. А вспомнил я о славном греческом поэте Стесихоре.
– Кто это таков, уважаемый барон? – спросил удивлённо Тартарен. – Мне не доводилось слышать этого имени.
– Ах да, Стесихор,  – кивнул Холмс. – Его считали не менее интересным поэтом, чем самого Гомера. О нём хорошо отзывался Квинтилиан, а Антипатр утверждал, что в Стесихоре воплотилась душа Гомера. Кстати сказать, это имя всего лишь псевдоним, и значит он – «устроитель хоров», ведь был он представителем хорической медики. Его произведения исполнялись хорами, и это было – величественно.
– Да, – согласился барон. – Стесихор умел поведать другую сторону мифов, растолковать их значение. Как-то он взялся написать и о Елене Прекрасной, но рассказ был основан на её любовных похождениях с разными героями. После оглашения этого сочинения Стесихор внезапно ослеп, но он умел понимать суть событий, и растолковал правильно эту напасть. Он написал продолжение поэмы – «Палинодии», где Елена предстала совершенно другой. И – по рассказам свидетелей, слепота поэта прошла. Он снова прозрел. Такие события относят к чудесам, к божественному провидению.
– Как это интересно, барон, – вскричал импульсивный тарасконец. – Ты должен меня ознакомить с этой поэмой.
– Насколько я вас понял, барон, – произнёс Холмс, – вы предлагаете нам небольшое путешествие на страницы этих «Палинодий»?
– Именно так. Книга Стесихора имеется в библиотеке моего замка. Мы можем отправиться туда прямо сейчас.
– Надеюсь, что мы найдём похожую книгу ближе, – заявил сыщик и решительно пристроил свою «думательную» трубку на специальную подставку, где она ещё дымилась какое-то время. – Кажется, я видел её на полке у Джона Ватсона, который тоже интересуется античной поэзией в свободное время.
– Поехали, господа, – радостно сообщил Тартарен.
До чего хорошо было перескочить из душной прокуренной комнаты на Бейкер-стрит на наполненную солнечным светом поляну, окружённую зарослями лаврового кустарника. В листве щебетали многочисленные птицы и перескакивали с ветку на ветку, обсуждая новости леса. Неподалёку были видны каменные стены старенького храма. Казалось, кустарник проник внутрь двора, до такой степени здесь всё заросло. Дик Сэнд устремился вперёд, любопытный, как все подростки. Тартарен устремился следом за ним. Из-за пазухи он вынул устрашающих размеров револьвер и попытался взвести курок. В последний миг Холмс успел оттолкнуть его так стремительно, что провансалец не удержался и свалился, нелепо задрав ноги в шёлковых шароварах, которые сползли и показали ступни, на одной из которых висела туфля с загнутым носом. Вторая, равно как и револьвер, отлетела прочь и застряла в глубине куста тамариска. Тартарен обиженно вскрикнул, но в то место, где он только что находился, вонзился дротик с тонким древком. Дротик ещё вибрировал, а на полянку выскочили два воина. Точнее, воинами они показались на первый взгляд. Мгновением позже стало видно, что это два подростка, широкоплечих, уверенных в себе, но – подростка. На голове одного ловко сидел шлем с золотой чеканкой, закрывающий часть лица так, что глаза смотрели сквозь отверстия, а второй прикрывал грудь щитом. Первый, который и метнул дротик, теперь выхватил меч с коротким, но широким клинком, а у второго в руках был топорик. Дик Сэнд, выбежавший вперёд, оказался перед тем, который был в шлеме, а второй бежал на Холмса, который оказался к нему ближе. Тартарен, довольно неуклюже ползавший, ещё не совсем пришёл в себя и только ворчал, стараясь это делать грозно, но получалось скорее жалобно. Но доблестный барон, неустрашимый Мюнхгаузен, почти всегда он держал руку на эфесе шпаги, и теперь он бросился вперёд. Неожиданно он вскочил на поднимающегося Тартарена и, используя того в качестве трамплина, высокого прыгнул, занося шпагу для рокового удара.
Сейчас прольётся чья-то кровь!
Капитанов, шагнувших в чужое произведение и сделавших это без предупреждения и приглашения, можно было принять за  нападавших, тем более, что Тартарен, в силу своих привычек, был увешан оружием, привыкший таскать себе едва ли не весь домашний арсенал. Теперь это было растолковано не в его пользу. Всегда спокойный Холмс отреагировал блестяще – он метнулся вперёд и движением, похожим на бросок змеи, свалил с ног того, что был в шлеме. Второго должен был поразить барон, применивший приём, использовавшийся во время абордажного боя. Без сомнения он зарубил бы мальчишку, но Дик Сэнд увернулся от меча одного и набросился на второго, обхватив его обеими руками. В последний миг Мюнхгаузен отклонил в сторону роковой удар своей грозной шпаги. А в следующий миг послышался старческий голос:
– Остановитесь! Опустите оружие!
На поляну выступил пожилой человек, одетый в длинную тогу. У него было искажённое страхом лицо. Короткие волосы его были всколочены и поднялись дыбом, сделавшись подобием лаврового венка, каким награждали победителя в диспуте. И сам облик старца был похож на участника диспутов.
После слов старца сражение, не успев толком начаться, немедленно завершилось. Ни одна из сторон не успела получить явственного преимущества, но так же никто не был ранен, так что продолжать бой не было достойной причины. Оказалось, что это было местом жительства Протея, старого жреца, жившего при храме Пана, бога природы и всех лесных зверей. Меней и Прокл прислуживали Протею, помогали при службах, по дому, а также охраняли воспитанницу Протея, которая здесь же постоянно проживала, но не в самом храме, а в крошечном очаровательном домике, который был столь придумчиво засажен кустами и цветами, что разглядеть его, не зная о его существовании, было просто невозможно. На шум голосов вышла и сама Елена. Елена Прекрасная, как её почти всегда называли. Одета она была в тунику, а волосы прикрыла цветочным венком. Специально украшать себя ей не было нужды, ибо для этого постаралась сама Природа. Пышные волосы, овал прелестного лица, блеск глаз, цветом схожих с оттенками неба, безупречные черты, всё в ней располагало для любования. Сама Елена держалась слегка насторожённо. Должно быть по той причине, что слишком часто мужчины, при виде её, впадали в неистовство возбуждения и чинили разные глупости. Потому Прокл и Меней сразу перешли в нападение, что они сочли гостей за очередных назойливых обожателей женщины. Их периодически приходилось гонять и даже применять силу. В этот раз «гостей» оказалось много и мальчишки- служки решились на атаку. К счастью Холмс, оказавшийся прекрасным борцом, сумел сохранить ситуацию под контролем.
По случаю несостоявшегося столкновения решили устроить пикник. Это предложил Тартарен, который громогласно объявил, что чувствует себя виновником всего и хочет получить прощения из рук красавицы. Елена пробовала сказать, что ничуть и не сердится, и что она тихо сидела у себя в домике и ждала, когда всё это кончится. Ничего этого провансалец не пожелал слушать. Он кричал «о-ля-ля» и вздымал руки, а потом оккупировал очаг и занялся им. Там что-то начало шипеть, шкворчать, раздавались прочие звуки, какие бывают, когда там  орудует настоящий кулинар, мастер своего дела. Порой Тартарен отбегал от очага и котлов и демонстрировал нечто невообразимое, ароматное. Вращая глазами, он объяснял, что именно он приготовил, но говорил столь быстро, что его форменно невозможно было понять. Но он целовал себя в пальцы и снова кидался жарить, тушить и печь. Барон Мюнхгаузен показал себя галантным кавалером, знающим все тонкости дворцового этикета. Он говорил столь изысканные комплименты, что Елена периодически краснела и прятала глаза. Наверное, она давно уже не была в аристократическом обществе. Что же касается Дика Сэнда, то молодой человек был потрясён, ибо столь совершенной красоты он ещё не видел, и сердце его так громко стучало, что он ожидал от товарищей замечания. А ещё он бледнел и краснел, когда взор Елены был устремлён прямо ему в лицо. И это случалось столь часто, что Сэнд боялся, выдержит ли его сердце. А Холмс и Протей вел долгую беседу, быстро найдя общий язык. И хотя великий сыщик не знал многого, о чём обычно говорят мудрецы, то есть о сути вещей и устройстве мироздания, это его не взволновало, ибо речь шла о воспитаннице старца. А потом начался пир, и центр внимания переместился на Тартарена. В богатом значениями грузинском языке есть слово «томадоба», то есть распорядитель во время пира. Этот человек всеми командует, всем распоряжается и делает во время пира с гостями то, что делает дирижёр с музыкантами во время концерта, то есть объединяет их в едином порыве. Тартарен блистал речами, Тартарен провозглашал тосты, Тартарен призывал отведать каждое из приготовленных им блюд. Тартарен был императором стола и Наполеоном пира. Холмс с Протеем закончили свою беседу и присоединились к пирующим, и отдали честь приготовленному. Потом все пели застольные песни и обнимались. Завидуйте – Дик Сэнд целовался с Еленой Прекрасной, и она оторвалась от него с сожалением в глазах, а Меней и Протей перестали улыбаться. Холмс глянул на них и поднялся на ноги.
– Друзья мои, – громко заявил великий сыщик. – Мы благодарны этому дому и убедились, что на него распространяется божья благодать. Мы желали разгадать загадку, которая мучила нас. Общение с вами удовлетворила меня и моих друзей. Разрешите считать нашу миссию выполненной. Мы удалимся, но кусочек своего сердца мы оставим здесь.
Капитаны и сыщик распрощались с хозяевами и Еленой. На глазах Сэнда стояли слёзы, и он отворачивался, хотя, куда бы он не глядел, видел её, Елену Прекрасную. Это было наваждение.
– Нам пора, – повторил Холмс. – Пора.

+ + +
Отправился башмачник прямо к царскому двору и давай там свой товар нахваливать – каждому чуть не под нос башмаки тычет, дивись, мол. Собирались его в три шеи гнать, чтоб знал своё собачье место, ведь при дворе свои поставщики имеются на любой товар, но … уж больно башмаки хороши. Короче говоря, подхватили мастера под микитки и в палаты притащили, а уж тут пусть сами решают, что с ним делать. Набежали придворные и, по глазам их видно, что каждый из них хотел бы те башмаки себе забрать, купить ли, а то и просто отобрать – как уж получится. А тут Елена Прекрасная подошла. Не так уж, чтобы в чём-то нуждалось, а просто интересно стал: что за шум, а драки нет. Но как увидела работу, так сразу и поняла, что здесь как-то замешаны божественные технологии – не могут в здешних местах таких моделей знать – не время, да и не место ещё.
– А ну-ка, – говорит, – тащите сюда этого мастера. У меня для него разговор есть.
Стража хватает башмачника и дальше тащит, без особых церемоний, то есть – волоком. По пути ещё сапогами рёбра пересчитали. Примерно так с потенциально новыми поставщиками работают при царском дворе – чтобы много о себе не мнили, не просили лишнего и чувствовали, что конкуренция здесь велика. Вот поставщики и старались «марку держать». Это и есть – работать на страх и на совесть.
Пока башмачника тащили, он уже десять раз успел пожалеть, что вообще сюда сунулся, а последний раз вслух высказался: взмолился, чтобы выпустили. Тут уж ему плюху дали «от души», а потом поставили перед очами царевны, то есть Елены Прекрасной. Та на мастера смотрит и морщится. Да и понятно: отмутозили того так, что тот больше на бродягу похож. Сразу просить прощения принялся, ручку целовать.
– Ты эти черевики сам сделал? – его царица строго спрашивает. – Или украл у кого? Говори правду, а не то плохо будет.
– Мне уже не хорошо, – башмачник жалуется.
– Это и есть, любезный – хорошо, – ему стражники подсказывают, – а плохо станет, когда врать начнёшь.
– Не крал я ничего, – кричит башмачник (то есть ему кажется, что он кричит, а в самом деле едва шепчет). – Обувь я шью. А тут помощника себе взял, чтобы на новые рынки выйти. Так это он де … помогал мне делать.
Елена Прекрасная на него внимательно посмотрела, но не походил тот никак на специалиста, достойного подобной обуви. Но туфли были перед ней. Она держала их в руках. Надо было проверить человека.
– Хорошо. Сделал ты эти туфли хорошо. Но, для того, чтобы здесь твою обувь носили, надо ещё постараться. Так вот, любезный, заказываю тебе пару для себя. Смотри на мои ноги, но до них не касайся. Принесёшь завтра пару пофасонистей, да укрась их самоцветами по ранту и бриллиантовыми пряжками расстарайся. Хорошо всё услышал?
– Так, где ж я всё это возьму?! – взмолился башмачник и похолодел.
– А это – не моя проблема, – наклонилась к нему царица и прошипела в лицо. – Мы авансов не даём. Оплату получишь в полном объёме после проверки выполненной работы. Если не понравится – виселица. Это называется – естественный отбор. Знаешь какие поставщики остаются? Такими методами мы станем первыми в мире по качеству работы. Да, – смилостивилась царица, – попроси ссуду в «Русском Ренессансе». Процент, правда, там большой …
Что-то ему ещё говорили, но башмачник уже этого не слышал. Стража его до дома доставила.
– Время – пошло, – напомнил полицейский генерал башмачнику и хотел дать зуботычину на прощание, как это обычно делалось, но не стал, уж больно убито клиент выглядел. Старею, наверное, подумал генерал, жалостливым стал.
– Что случилось? – спросил Иван, как только башмачник к нему зашёл. – Никак – заболел?
– Бери выше, – заплакал тот. – Считай, что умер.
– Рассказывай давай, – потребовал царевич.
Утирая слёзы, башмачник пересказал ему все свои мытарства, перечислил все унижения, показал следы побоев.
– И ведь не сделал ничего, – рыдал мастер. – Только вошёл. Виданое ли дело – пошить невиданный фасон, да ещё без подробной мерки, без примерок, да из особого материала, да с отделкой из драгоценных камней, да с бриллиантовыми пряжками особой конструкции. Виданное ли дело?! Эх, пойду да напьюсь с друзьями. А ведь ещё вчера – жил не тужил, песни сочинял, а с тобой вот связался и, похоже – под монастырь попал…
Царевич всё, что тот говорил, касаемое работы, тщательно записал на листочек бумаги, а башмачник рукой махнул и удалился. Поминки по себе отмечать пошёл. А Иван достал «дудочку» и подул в неё. Тут же появились давешние уродливые существа.
– Проблемка тут у нас нарисовалась, – царевич им начал объяснять. – Босс мой решил обувью нашей торгануть, пристроить её получше, да подороже, во дворец ломанулся, где к свадьбе готовятся, а уже там его в оборот взяли. Такие вот ему условия поставили. Так что, братцы, давайте – выручайте человека.
– Говорили мы, что с простыми делами нам работать негоже – скучно, – заявили существа, – а здесь уже – другой уровень. Мы думаем – проблем не будет.
– А с размером как?
– Ты нас за лохов держишь?
– Значит, я на вас надеюсь, пацаны!
А в это время башмачник, с самым убитым видом собрал всех своих приятелей и говорит им, мол, гульнём на прощание. А они его спрашивают, что случилось? Тот всё и рассказал, заливаясь слезами. Кто-то заявил, что пора революцию делать, что куда бедным крестьянам податься от несправедливостей царских. Но его не поддержал никто, потому как альтернатива была – напиться. Разве кто другой выбор сделает? В конце так и вовсе песни весёлые петь стали, потому как забыли, с чего начали. Под утро сапожника притащили и у дверей оставили. Царевич вышел и затащил того внутрь.
 Смотрел он, как удивительного вида существа работают, а потом ему надоело глазеть, а тут и сапожника притащили. Иван даже немного поспать успел. Но проснулся довольно рано. И первое, что он увидел – удивительной работы туфельки на каблучке, что на столе стояли. Подивился он филигранной работе, а потом пошёл хозяина будить. А тот – совсем плох, едва смог глаза открыть. Увидел Ивана и застонал:         
– Опять ты. Глаза бы мои тебя не видели. Посмотри, нет ли там самогонки. Тяпну полный стакан. За мной сейчас придут – вешать …
– Ты, прежде чем самогонку пить, – башмачнику Иван говорит, – работу у меня прими. Пойдёт ли … Ты ведь у нас специалист по фасонам обуви. 
– Какую работу? – застонал башмачник, схватившись за голову. – Шутить сейчас не время.
– Вот и я говорю. Скоро придут. Ты на туфли взгляни, да себя в божеский вид приведи.
Со стонами башмачник поднялся, к столу подошёл и … обомлел.
– Это … что?
– Заказ наш. Забыл что ли?
– Да как же это? Кто? Когда?
– Вот те раз, – развёл руками Иван, – забыл всё? Ведь и правда – хорош вчера был. Ушёл в кабак, ночью вернулся, глаза – квадратные и кричишь мне, что поймал вдохновение и знаешь, как надо туфли шить. Я глазам своим не поверил, но тоже помогал. Вот здесь и здесь – моя работа.
– Но … чёрт побери!! – воздел руки мастер. – Признаться, только сейчас начинаю что-то вспоминать, но так смутно, что кажется, что это – не со мной … Чего же ты стоишь – тащи нашатырь!!
Привели башмачника к Елене Прекрасной, она на него посмотрела и наморщила свой симпатичный носик, уж больно у того вид был потасканный, словно тот всю ночь гулеванил. Но туфли были налицо и вид имели столь прельстительный, что царица сразу начала их примерять. Туфельки пришлись так к ноге, словно она с ними и родилась. Было удобно и красиво, что одновременно редко случается. Елена слегка улыбнулась башмачнику. Не похоже было по его виду, что он мог создавать подобное. Но бывает так, что внешность оказывается обманчивой. Но и эта работа … она явно выше его уровня.
– Что ж, любезный, – Елена Прекрасная улыбнулась обувщику, но улыбка та была прохладной, – ты показал своё умение. Но говорят, что талантливый человек талантлив во всём. Мне пошили платье к свадьбе, но оно мне не пришлось по нраву. Сегодня портного вздёрнут на той виселице, которую для тебя готовили. Такова се ля ви. Не зря ведь сооружали, старались. Так что у нас проблема – я осталась без платья. Что же мне – замуж выходить голой?
– Никак нет-с, – икнул башмачник, не понимая, для чего это ему рассказывают, но, услышав о виселице, пришёл в ужас.
– Я рада, что ты со мной согласился. Но этого мало. Мне необходимо это платье. Придётся им заняться тебе.
– Ик! Мне? Ик! – не верил своим ушам башмачник.
– Тебе-тебе, любезный. Я вижу, что ты безмерно обрадован. Условия будут те же: руками ко мне прикасаться нельзя, всего лишь один взгляд, и платье мне нужно уже завтра. Да, забыла сказать, если оно не придётся мне по нраву, то виселицу освободят. Она же, в конце-то сооружалась именно для тебя. Не нравится виселица, найдётся плаха. Ха-ха-ха.
Говорила Елена довольно сурово, но в конце развеселилась, уж больно ей своя шутка понравилась. А башмачника слуги подхватили под руки и поволокли домой, так как у него отказались слушаться  ноги. А он всё бормотал, мол, за что его так-то. Глупости всякие говорил.
Вошёл мастер домой и остановился, света белого не видит. Иван его спрашивает:
– Понравились ли наши черевики царице?
– Не то слово, – махнул рукой башмачник. – Или у неё с головой что, либо – у меня.
– А что такое? – насторожился Иван.
– Туфли ей понравились, так она мне приказала платье ей сшить и тоже самоцветами осыпанное, в тон, значит. Представляешь, она своего портного приказала повесить! А я-то думал работать при дворе … Мечтал! Ёлки-палки!! Чем же оборачивается мечта?!
– Ну что ж, – решительно заявил Иван, – засучиваем рукава. Какой срок нам дали? Неделя- две?
– Завтра чтоб готово было! А я что – бог?!
– Но ведь с туфлями-то получилось. И с платьем – должно.
– Ты понимаешь, о чём говоришь?! Я обувь шью, а не штаны!
– Спокойно, спокойно. Не надо горячиться. Здесь нужна холодная голова, горячее сердце и – умелые руки. А ещё нужно – вдохновение. Как это вы вчера, приняли порцию, и – закружилось в голове, завертелось, мысли разные в голову пришли. Мы такие туфли пошили, что – закачаешься. Может – той же методики придерживаться?
– Что ты предлагаешь?
– Известно что, торной дорогой – в кабак.
– И то верно.
Завалился в кабак, а там его приятели сидят и его поминают. Увидали, обрадовались, кинулись к нему, обнимают, целуют, по плечу хлопают.
– Жив курилка! А мы тебя уже хороним. Сказал, повесить должны. С утра вот горюем. А он здесь! А он жив! Это у тебя шутки такие, или что?
– Окаянство творится, други, – заплакал башмачник. – Завтра меня должны повесить. Или голову отрубить.
– А отчего не сегодня? Ты же обещал.
– Не обещал я ничего! – закричал сапожник, ногами застучал. – Нечто я совсем дурной. Это всё царица пришлая. На лицо – лада, а душа гада. Верно, весь христианский род извести хочет.
Принялись гулять. Башмачник то плачет и жалуется на несправедливости, то смеётся и хвалится, что его при царском дворе приметили. Такое вот противоречие. А дружкам что. Они его поддерживают. Так славно гульнули, что только при дружеской поддержке он до дому добрался. Там его Иван встретил и до кровати дотащил. Ему сапожник говорил что-то, доказывал, руками махал, а сам уже – до кондиции дошёл, нужной. Иван его одеялом прикрыл, тот и захрапел.
Вызвал царевич, при помощи «дудочки», своих помощников и задачу им объяснил, как можно подробней. Такого невозможно сделать, а этим именно то и нужно. Они на мелочь не размениваются. Тут же за работу взялись и всё так быстро делают, что в глазах рябит. Хотел Иван существам как-то подсобить, но от него помощи не приняли. Он так и уснул, сидя рядом со столом. И проснулся только тогда, когда те шебаршить перестали.
– А? Что? – царевич со стула вскинулся.
– Готово, – ему отвечают. – Принимай работу.
Иван-царевич глянул – мама дорогая. Юбка – в складочку-плиссе, а с внутренней стороны складки материал играет, словно там искра ходит при движении, а лиф так отделан жемчугом, что кажется панцирем с искусной насечкой, роль пуговиц играют изумруды, а топазами отделаны обшлага. Царевич рассматривал платье и ахал. Неужели так можно шить? Потом успокоился. За окном остервенело пели петухи, призывая солнце поторопиться.
– Хозяин, пора, вставайте, – растолкал башмачника Иван.
– Уже пора? – поднял голову мастер. – Мне что – голову рубить будут или виселицей обойдутся, – а у самого вид, как у покойника, не лучше.
– Пусть сначала они нашу работу оценят, – ему Иван ответил.
– Какую … работу?
– Вставай  … увидишь.
Веря и не веря, сапожник встал и как был, в исподнем, отправился смотреть. Конечно, сначала он не поверил глазам, а потом долго ощупывал руками, и только тогда повернул голову.
– Спроси меня Ваня, есть ли бог?
– Есть?
– Бесспорно! И вот – доказательство его существования.
– Но ведь это мы с тобой всё это сами сотворили, вот этими самыми руками.
Башмачник посмотрел на свои руки и даже понюхал их. Потом бережно погладил и тщательно вымыл, после чего вытер насухо.
– А ты не брешешь?
– Ты и в самом деле не помнишь ничего? – спросил Иван.
– Абсолютно. В кабаке помню. Не всё и часть – смутно, а дальше всё …
– Тебя привели товарищи, – начал рассказывать царевич. – Потом ты их отослал, сказал мне, что пора за дело. Шил сам, а мне подсказывал, чего и как доделывать. Вроде бы неплохо вышло.
– Неплохо? Лучше этого сделать не смог бы и сам бог! Боже, прости мне этим слова. Тащи аммиак!
Когда башмачника привели к Елене Прекрасной, он уже выглядел лучше и мог держаться на ногах. Царица поморщилась, глядя на него. Но тут мастер развернул тщательно завёрнутый пакет и … Елена вскочила с кресла.
– Это невозможно!
Невозможно? Но платье находилось перед её глазами. Она унесла мерить его, а когда вышла, то ахнули уже все, кто находился поблизости. Даже стражники, которые были уже готовы хватать сапожника и тащить на расправу. А Елена Прекрасная смотрит на себя в зеркало и отчётливо понимает, что здесь без божественной помощи никак было не обойтись. Задала надменный вопрос, а мастер ей божится, что своими руками всё делал и своего подмастерья в свидетели призывал. Не казнить же за это? Приказала царица принести награду. Притащили сундучок, наполненный золотыми монетами, не так, чтобы по самую крышку, но – нести было тяжело.
– Это тебе за работу. Удивил ты меня, – похвалила Елена Прекрасная. – Показал ты себя искусником. Вижу, что всё тебе по плечу. Думаю, что и следующее задание тебя не больно озадачит. Тем более, что оно будет последним.
– Я постараюсь, – склонил голову башмачник в глубоком поклоне, как это делают придворные кавалеры. Верно, поверил, что ждёт его здесь постоянная работа.
– Будет непросто, – продолжила Елена. – Вон там, за городом, начинается море, а ещё дальше виднеется остров. Так я хочу, чтобы ты построил на острове дворец, отделанный каменьями драгоценными, деревьев там насадил экзотических и птиц пустил райских, чтобы они там пели и курлыкали на разные голоса. А чтобы мы на всё это великолепие посмотреть смогли, протяни мост да отделай его золотом.
– Это … это … – залопотал башмачник, выкатив глаза.
– Да, на это – день, – заявила Елена, – если кажется маловато, то могу накинуть ещё денёк, нет – половину дня. Но если с задачей не справишься, то придётся тебя четвертовать.
– Но я же …никогда …   
– Я думала, что ты и с предыдущими заданиями не справишься, – заявила Елена Прекрасная, – но у тебя всё прекрасно получилось. Либо ты меня обманул и где-то смухлевал, либо ты и с этим делом справишься. Поднимай парус удачи и – вперёд …
Притащили башмачника домой, и рядом сундучок с золотом поставили. Обнял его сапожник и заплакал. Выскочил из дома Иван-царевич и подбежал.
– Не понравилось им платье?
– С платьем-то всё хорошо, – сквозь слёзы ответил мастер, – но мне такое задание дали, какое ни в жисть не сделать. Никому.
– Расскажи сперва, – попросил Иван, – а там, может, вместе слёзы лить будем. Или выполним.
Сапожник постарался успокоиться и пересказал всё Ивану, перемежая слова ругательными словами, ибо без них обойтись было невозможно, чтобы выразить все чувства, что его обуревали.
– Мне тут кто-то из дружков про революцию говорил, так мне кажется, что такое задание и является поводом к ней. Ты не находишь?
– Будем искать, а сдаваться нам ещё рановато. Что касается задания, так пойдём известным путём …
– Через кабак? – уточнил сапожник.
– Через него, родимый.
Что ж, семь бед, один ответ. Вскрыл ларец сапожник. Выгреб из него пару горстей монет, загрузил ими карманы и двинулся к своим друзьям- приятелям.
– Я московский озорной гуляка, – распевал сапожник, делая вид, что беззаботен, – по всему тверскому околотку. В переулке каждая собака знает мою лёгкую походку. Каждая задрипанная лошадь головой кивает мне навстречу. Для зверей приятель я хороший. Каждый стих мой зверя душу лечит.
Совсем с головой у человека плохо стало. Но приятели сапожнику обрадовались, а как он золото начал из кармана доставать, так его вообще на руках подняли. Знать победил мужик, одолел все преграды. Потом он начал околесицу нести, про какой-то остров, про мост золотой, то есть – перепил крепко. Его домой оттащили, вернулись и продолжили гулевать, раз за всё уже заплачено.
Вызвал Иван-царевич своих чудных помощников и объяснил, что от них требуется.
– Да-а, – отозвались они, – похоже, что начались настоящие дела. То, что раньше было – смеху подобно. А теперь не отвлекай нас.
Сказали и пропали с глаз. Неужели отказались помогать? Ведь и правда такого не сделать, да ещё за сутки. Закручинился Иван-царевич. Похоже, башмачник не зря переживал. Не принесло ему счастье сотрудничество с Иваном. Да и Елена Прекрасная ... С ней тоже что-то не так. Была она там, у Вихря, вроде как в плену, но условия проживания были у неё такие, что ей многие бы позавидовали. Жить в золотой клетке, это - хорошо или плохо? А может, она простить не может, что её оттуда «вызволили»? Хотя ведь, если вспомнить, так она сама об этом просила. Но ведь эти красавицы … они сами зачастую не знают, чего они хотят. Сегодня – одно, а завтра – совсем иное. И если им дать то, чего они хотели вчера, то сегодня они будут вам же пенять. Ладно, если это обычная девушка, расчудесно красивая, а если это царица с большими возможностями? Нет, в этом направлении лучше не размышлять? Башмачнику в чём-то хорошо: он уже на себе крест поставил и справляет свой уход, а Ивану-царевичу ещё со своей совестью общаться. Тяжело ему стало, вышел он на улицу, свежим воздухом подышать и пошёл, куда глаза глядят. Он ведь, когда во дворце жил, всё в окрестностях время проводил, в играх и развлечениях. Бывало, на охоту выезжали, в подготовленные лесниками да егерями участки леса, или на море, тоже отдыхать и на яхте кататься. Царская жизнь, чего вы хотели. Но теперь он гулял как обычный человек, как простолюдин. Гуляли вы когда по улицам города? В его лучшей части? А в той части, что называется – трущобы. Не самое изысканное удовольствие. С обочин ощутимо смердело. Скоро царевичу надоело выбирать, как ненароком в дермецо не ступить, и он повернул в сторону моря. Лучше он будет смотреть, как всходит солнце и отражается в морской волне. Очень бывает красиво: солнце встаёт из-за горизонта и в воде отражается, словно купается в морской волне, тешится волнами.
Вышел царевич на берег, взглянул в сторону горизонта, а там … что-то том такое происходит. Что-то сияет в той стороне, где островок имеется в отдалении. Что-то там делается, а потом … потом … Своими глазами Иван увидел, как стоится мост через морское пространство. Появился «бык» (опора), ещё один, ещё. Над ними пошла полоса, завернулись ажурные перила. Иван стоял, широко распахнув рот. Туда задувал ветер и холодил гланды, но царевич не ощущал того. Прямо к его ногам протянулась бархатная ковровая дорожка, а следом подъехала самобеглая тележка. За рычагами управления сидело одно из существ, натяну на лицо большие круглые очки.
– Работы принимать пришёл? – спросило существо. – Словам не доверяем?
– Доверяй … – выдавил из себя царевич, – но проверяй …
– Все вы в этом, – осуждающе заявило существо, – человеки. Ну, принял?
– Чего … принял? – не мог сообразить Иван, обалдевший от увиденного зрелища.
– Чего- чего … работу нашу.
– А это вот – что? – указал он на тележку.
– Так до острова-то далековато, карету здесь не поместить, так мы – в качестве бонуса – тележку поставили на электрическом ходу, можно переделать на велопривод, чтобы добираться удобно было. Устраивает всё?
– Д…да.
– Ну, мы тогда уходим.
Сказал и – пропал, словно и не было никого. А мост остался, золотой, с тележкой, и дворец почти за горизонтом. Чудеса!! Иван постоял, посмотрел, а потом помчался в кабак, но башмачника там уже не оказалось. Были последние, самые упёртые забулдыги, которые двух слов связать не могли, но ругались забористо (то есть про то, что на заборах пишут). Побёг царевич домой. Точно. Башмачник стоял перед дверями и смотрел на них, как тот баран из поговорки. Царевич помог ему внутрь войти.
– Всё, босс, погуляли и – будет.
– Что – будет? – Башмачник спрашивает. – Колесо … колесова … ик!
– Срочно приходи в себя.
Чтобы срочно прийти в себя, знающие люди применяют особую технологию, с применением аммиака. Мы вам разглашать подробности не имеем права – давали подписку, а сами не пробовали, так как к алкоголю тяги не имеем. Проделал Иван-царевич с башмачником то, о чём говорить мы не имеем права, и в мозгах мастера наступило просветление.
– Где это я?
– Дома.
– Что со мной будет?
– Не знаю. Думаю, что наградят.
– Посмертно?
– Если желаешь, но я бы советовал сейчас получить.
Пришлось башмачника тащить на берег морской и показывать ему мост. Он его руками потрогал, перила ажурные погладил, а потом заплакал. Иван его успокаивать принялся.
– Не могу я так жить, – признался сапожник. – Каждый день новое задание дают, карами всяческими грозят, и для чего это? Чтобы в перспективе богатым стать? Да я лучше буду бедным и больным, чем богатым и здоровым, но с каждодневной перспективой на плаху, виселицу, четвертование и прочие обещание от власти. Знаешь что, Ваня, убей меня, но во дворец я больше ни ногой.
– Хорошо, – хмыкнул царевич. – Тогда мы по-другому поступим. Возьми вон метёлочку, да пройдись по мосту, подмети там. Вишь, песку с берега надуло. А во дворце всё, наверное, и без нас увидали. Скоро сюда примчатся. Вот ты им и доложишь о проделанной работе.
– Да как я же скажу, коли не знаю ничего?
– Просто скажи – готово, и записку царю дай.
– Какую записку?
– Сейчас напишу. Её и отдашь.
Облокотился царевич на перила и кратенько изложил в докладной, как он провёл всё последнее время, как на гору карабкался, как цариц спасал, включая и матушку, как брошен был братьями, как в город вернулся и службу нёс, уже здесь. Всё написал, положил письмо в конвертик и подписал «Бел Белянину». Отдал письмо башмачнику и пошёл домой, где сейчас временно жил, чтобы отдохнуть.
Конечно, именно так всё и случилось. Увидали это дело во дворце, прислали стражников – разобраться. К тому времени и любопытные начали подтягивться (не в спортивном смысле, а в географическом). Стоят и смотрят. Стражники видят башмачника, который мост метёт. Они его спрашивают:
– Ты это чего тут?
– Мой принцип, – им сапожник отвечает. – Встал пораньше, прибери свою планету.
Посовещались стражники и во дворец побежали, докладывать. Теперь уже к мосту прибыли все, во главе с царём – дело-то ведь серьёзное – а ну как готовится какая провокация, за которой скрываются внешние интересы. И все на башмачника смотрят. А Елена Прекрасная его увидала и говорит:
– Это – мой человек. Он приказание выполняет, какие я даю. А это – подарок к моей свадьбе.
– Ни хрена себе подарочки, – говорит царь и к сапожнику обращается: – Эй, любезнейший, подь-ка сюда. Твоя работа?
– У меня к вам, батюшка-царь, письмецо имеется. В нём всё и прописано.
Вот так, ловко, сапожник от объяснений отбрыкался. Царь, Бел Белянин, тут же конвертик вскрыл и в содержание записки углубился, и чем дальше читал, тем больше хмурил брови. А все прочие, сыновья его, невестки, придворные, даже стражники мост разглядывают да ахают – такое невозможно представить и даже когда видит глаз, не сразу и верится, надо ещё руками пощупать. Этим все и занимались.
А тут подошёл и сам Иван-царевич, который выспался и явился к месту действия. Здесь и состоялась рандеву. Вы бы слышали, как «разорялся» (не в финансовом смысле) Бел Белянин. Какими только карами не грозил сыновьям. Потом во дворец уехали, а там уже к консенсусу пришли. Простили Петру да Василию их шалости, да и Иван-царевич подтвердил, что не сердится. Елена Прекрасная так радовалась своим «подаркам» к свадьбе. Надо признать, что она и так была прелестна, а в новом наряде, да в туфельках была бесподобна, божественна. Если у Ивана-царевича и были какие мысли относительно неё, то они сразу и пропали. Предложил он ей руку и сердце, и она их приняла. Братья – Пётр и Василий взяли себе «серебряную» и «медную» цариц, а полицейского генерала хорошенько отчитали за всё. Какие ему ещё награды?
А башмачник? Он так и остался униженным и оскорблённым? Иван замолвил слово и за него. Ему тоже дали генеральский чин. Он теперь всеми кабаками в городе заведует, устраивает дворцовые вечеринки. Оказалось, что он и песни сочинять горазд и сам их исполнять.

+ + +
– Друзья, – обвёл глазами других капитанов Немо, – «дело с Еленой Прекрасной» можно считать закрытым. Наш друг, мистер Шерлок Холмс провёл удачное следствие, встретился с мудрецом Протеем и узнал от него некоторые подробности.
– Это какие ещё? – спросил Гулливер.
– Всё это связано с пантеоном греческих богов. Отцом Елены был Зевс, предводитель богов Олимпа. Елена получилась настолько красивой потому, что крови Зевса в ней было больше, чем крови Леды, её матери. Зевс как-то прилюдно восхитился Еленой и это услышала Гера, богиня и покровительница брака. Она была чрезвычайно ревнива и мстительна. Она преследовала детей Зевса, которые были рождены не ею. А Елену она просто возненавидела. Она устроила так, что  все мужчины Елену желали, все домогались её руки. Она даже стала причиной войны (Троянской). Конечно, это Зевсу не очень нравилось, но и противостоять Гере он не хотел. Тогда он решил проявить хитрость и сделал так, что Елен стало много.
– Это как? – удивился Дик Сэнд.
– Он создал несколько копий Елены. Говорят про некоторых людей, что они – многогранны. Они могут обладать разными талантами, разными характерами, разными интересами, прячущимися в одной личности. Это действительно так – в одном человеке могут быть несколько личностей. Это может стать трагедией (раздвоение личности) или удачей, когда натура у такого человека цельная, то есть он может контролировать сам себя. Зевс разделил Елену как раз по такому принципу, и самую лучшую её часть (то есть одну из Елен) доверил Протею. Он укрыл её в своём храме, в Египте и она прожила там уединённую жизнь. Другая Елена была украдена Парисом и увезена в Трою. Именно она и стала широко известной. Ещё несколько Елен рассеялись по разным странам. С одной из них и мы встретились и помогли Ивану-царевичу добиться её руки. Сложность здесь в том, что излишняя красота сказывается на характере, и меняет его не в лучшую сторону. Не всегда, но чаще всего.
– А прочие … Елены? – спросил Тартарен.
– А так ли уж это важно? Пусть они останутся там, где они есть. Или, где были. Лучше предоставить их свей судьбе и избавить от внимания мстительных богинь.
– А давайте, господа, откроем ещё какую-нибудь тайну? – предложил Тартарен. – Это ведь так интересно.