***

Пал Михалыч, вероятно, знал то, чего не знаю я. Каждый раз он вглядывался в меня пристально, будто пытаясь сообщить тайну, которая лишь по недоразумению попала к нему, а должна была быть моей. За пристальным взглядом ясно синих глаз, следовала неуверенная улыбка, слабый взмах руки и неопределенный звук, похожий на сип подбитой чайки. Сильнее взмахнуть бы он не смог, поскольку с трудом держался на ногах и каждое лишнее движение угрожало ему падением. Его томило собственное молчание и невозможность сказать мне что-то очень важное, он переживал эту немоту как поражение. Наша попытка диалога прерывалась однообразно: глухой стук дощатой двери, блямканье ведра и громкий крик: «Паразит, напился, сиди дома не мешай людЯм хозяйством заниматься, отойди ты от ей, видишь, она тебя боится. Я ж кому говорю, скотина, домой иди, куда ты в тапках выперся. Галоши ставлю, ставлю… Нет выперся в тапках…». Я отвечала: «Наташа да ладно Вам, я его не боюсь. Видите, он сказать что-то хочет». «Сказа-а-ать он хочет, сказ-а-ать. Это я ему щас скажу, скалкой по жопе скажу, иди домой, паразита кусок». Наташа подходила к нашему крыльцу и уводила безмолвного страдальца в тепло их общей норы. Я вздыхала и возвращалась к хозяйству, которое меня не занимало.
В трезвости Пал Михалыч был однообразно многословен и скучен. И как будто все время смущен чем-то, поглядывая на меня исподлобья. Учил меня устраивать компостную яму и переживал за дренажные канавки. Я относилась к этим насущным вопросам с пониманием, стараясь, однако улизнуть побыстрее. «Углубить надо, Маша, углубить, - учил он, - эх, ты мужу лучше скажи» и досадливо махал рукой. Приносил огромные кабачки и исполинских размеров огурцы, «не сажаешь же ничего, да и куда тут садить, глина сплошная». Меня волновали эти дары, с ними надо было что-то делать. Я искала рецепты «что-нибудь из огромных кабачков быстро».
В заботах прошло лето. Однажды он забрался с моим мужем на крышу нашего дома и вспомнил, что боится высоты. Сообщил об этом тихо и внятно и тут же рухнул на кучу полиэтилена, оставшуюся от разоренных парников. Я стояла в этот момент у окна и наблюдала как он пролетел, мимо, как взмахнув крылами, с беззвучным воплем, через грядки рванула к месту падения Наталья. Опомнившись, я побежала вниз по лестнице, попутно крича: «Дети, дядя Паша упал с крыши, не подходите к нему». Когда я добежала, дети уже были рядом. Он лежал целехонький, и смотрел на собравшихся чистыми глазами. Наталья причитала, дети гомонили, муж пытался понять не сломал ли что-нибудь себе его добровольный помощник, а Пал Михалыч, повернув голову, посмотрел на меня и внятно сказал: «Маша, ты это.., ты возьми себе там в сарае-то, я с помойки принес. Ты же любишь…читаешь всякое, фантастика-херастика».