Рыжик. Глава 3

                ***
Утром явился бригадир полеводческой бригады Михаил Алексеевич, за ним же в колхозе был закреплён и конный двор. Михаил Алексеевич представлял собой огромного, под два метра ростом, с виду казалось, неулыбчивого человека, однако первое впечатление было обманчиво. В душе бригадира царило спокойствие, он очень любил сельскую жизнь, людей, которые выполняли полевые работы, лошадей, которые помогали выполнять эти работы и, конечно, беспрекословные выполнения его распоряжений. Кроме того, любил подшучивать над,  разного рода, ущербными людьми,  любил хорошие анекдоты, как слушать, так и рассказывать.
- Лексеич, - Сразу же заверещал Серёга, - тут вот вчера Рыжуха фортель отмочила, какого-то уродца принесла.
- Какого ещё уродца? – сделав серьёзную мину, спросил бригадир.
- Да брешет он всё, - вступился Аким за кобылу, - красивый жеребёнок.
- Красивый, как мерин сивый, - не унимался Серёга, -  он нам зачем, такой тонконогий, нужен. Видимо Аким на нём гарцевать собирается.
- Ну, ты и сволочь! – Рассердился вконец Аким, - кто только тебя в конюхи определил.
- Да вы толком объясните мне, в чём дело? – Вспылил бригадир, - правду монголы говорят: «В одном котле две бараньи головы не сварить» придётся одного из вас отправить на разные работы.
Но, сказав так, Михаил Алексеевич покривил душой, так как выгнать их с конного двора он не мог. Почему? К ответу на  этот вопрос мы вернёмся позже.
 - Пойдемте, покажу, - первым ринулся через забор загона Серёга. За ним двинулся Михаил Алексеевич, процессию завершал угрюмый Аким.
«Всё, сейчас бригадир забракует жеребёнка и через годик увезут его на мясокомбинат» - крутилась у него в голове тоскливая мысль.
             Подошли к дальнему станку, где расположились родиха и новорожденный. Жеребёнок, пристроившись к материнской титьке, крутил худеньким задом из стороны в сторону и, от удовольствия, помахивал хвостом.
 Бригадир долго присматривался к жеребёнку. Лицо его при этом было непроницаемо.
« Счас он его забракует к чёртовой матери»,- злорадно металась мысль в голове Серёги.
« Может и обойдётся», - медленно кралась мысль в голове Акима.
- Жеребёнок, как жеребёнок, ничего особенного, - скосил на Акима, хитро прищуренные,  глаза бригадир.  И, увидев, как просветлело лицо конюха, добавил, - яркий, как огонёк, Огоньком будем звать.
- Рыжиком! – Твёрдо сказал Аким.
- Сказано Огоньком, - не отступал бригадир, - значить, так тому и быть.
Видя, как обрадовался Серёга, /хоть тут он оказался прав / и, нахмурившись, пошёл от станка Аким, Михаил Алексеевич махнул рукой:
- Чёрт с тобой, Рыжик так Рыжик! – Он, так же, как и лошади, уважал молчаливо-угрюмого Акима и недолюбливал пьяницу Серёгу, –  вот, что мужики, на ферме скопилось полно навоза, надо вывозить его в поле, лошади нужны. Ты Аким подкорми Рыжуху по - лучше, да, недельки через три, четыре, на молочную ферму отправь.
- А жеребёнка куда? Рановато его от титьки отрывать, - нахмурился Аким.
- Пусть за матерью бегает по ферме, когда надо, будет сосать её.
- Да на ферме грязь непролазная, разве он там выдержит, - не унимался Аким.
- Всё, разговор окончен! – Заявил бригадир и направился в контору колхоза.
- Ты прямо, как мать родная этому жеребёнку, - съязвил Серёга, - положи его рядом на лежанку, обними, да корми из бутылочки.
- Надо будет, положу и буду кормить! – Отрезал Аким.
                ***
Что же, дорогой мой читатель, мы с тобой познакомились с лошадьми данного конного двора, и выяснили, что красивым скакунам в загоне данного отделения особо не радуются. Здесь требуются крепкие на ногах, да и в теле, рабочие лошадки, им отдаётся предпочтение. Такие лошади нужны были не только в этом колхозе, но и везде, где требовалась тягловая сила. В те послевоенные  времена  машин и тракторов было очень мало, и основные тяжелые работы выполнялись на лошадях.  Они таскали сенокосилки, грабли, бороны, на них перевозились все сыпучие грузы и доставлялись на животноводческие фермы корма. В леспромхозах перевозили лес.
Теперь настала пора, поближе познакомится с людьми, которые проводят почти, что всё своё время с этими животными: подвозят корма, кормят и поят их, принимают роды и делают всё остальное, что положено колхозным конюхам делать на своём рабочем месте, за сто пятьдесят *трудодней в год.
Сергей Петрович Пирожков, а попросту, как его звали все на деревне – Серёга, с молодых лет был, как говорят на селе – забулдыга. Приворовывал по мелкому: зерно, комбикорм и вообще всё  то, что плохо лежит. Сбывал краденое одиноким бабёнкам и старикам за самогон, а затем, подвыпив, тащился в местный клуб, пел матерные частушки, плясал, приставал к деревенским девкам, но не дебоширил, и в драку никогда не ввязывался. Девки  его всерьёз не принимали и дружбу с ним не водили. Так и остался бы он бобылём, но, вдруг, приглянулся одной простушке, поговаривали, что у неё не все дома. А она, возьми, да и выйди за него замуж.
Но, что самое интересное, та простушка была родной сестрой жене председателя колхоза. Так тоже бывает, в одной семье одна сестра, очень умная, а другая дура, но не совсем.
И вот, чтобы свояк Серёга зря не болтался по деревне, на виду у всех, председатель отправил его на конный двор, с одним условием: новый конюх не должен валяться пьяным в конюшне. И Серёга строго выполнял наказ: он никогда не падал от принятой дозы спиртного, но принимал эту дозу ежедневно. Лошадей он, конечно, не любил, но за несколько лет конюшения привык к ним и смирился со своей участью. К тому же знал, что выгнать с данного трудового фронта, в обход председательского указания, его никто не мог, даже бригадир Михаил Алексеевич.
Аким Фролович Бычков, а по-простому,  - Аким, в отличие от Серёги спиртного не принимал вообще. Однако обращения по имени отчеству не заслужил тоже. В деревне, чтобы заслужить такое обращение, надо быть исключительным человеком и в работе, и в поведении, и в семье. Аким же смолоду, работая скотником на ферме, напивался до такого состояния, что мог по нескольку часов валяться пьяным в навозной жиже. Ввиду своей нелюдимости и угрюмого состояния, напивался один, и друзей – собутыльников не имел.
*трудодень – условная единица оплаты труда – отработанный день. В то время в колхозах производилась натуральная оплата труда. Правление  колхоза определяло, сколько килограммов  натурального продукта дать на один трудодень, например зерна, а общее собрание колхозников, утверждало это решение
        По этому, его не любили даже местные горькие пьяницы. И он отвечал тем же  всем и людям, и животным. Любил подраться, и не одна стычка в деревне без него не обходилась. Дрался как зверь, глаза, как у быка, наливались кровью, он кидался в самую гущу дерущихся, боли не чувствовал. А вот если кто попадал в это время в его крепкие руки или под его удар, опомниться не мог долго.
Но однажды произошел невероятный случай, который категорически изменил отношение Акима к спиртным напиткам и особенно к животным.
В посёлке Шигарском у Бычкова жил родной брат Гаврила. И вот однажды, подвыпив, Аким решил навестить родственника. От села, где он жил, до посёлка, по просёлочной дороге, было вёрст тридцать. Ни у кого, не спросив разрешения, Аким запряг в кошевку  Соловуху, кобылу лет восьми от роду, на ферме взял дежурный тулуп. / Был такой, его скотники надевали в пургу./  И морозным январским днём двинулся в Шигарку.
Дома осталась его жена, тоже недалёкая забитая бабёнка, как она пошла за пьяницу замуж, трудно сказать. Да и он женился во хмелю, ни о какой взаимной любви речи быть не могло. Поэтому Аким двинулся в путь не заезжая домой.
До посёлка Бычков добрался благополучно. Погуляли дней пять, братец тоже выпить был не промах. На шестой день, нахлеставшись  до безумия, упав бревном в кошевку, он двинулся домой.
В этот день разыгралась страшная буря, мело, света божьего видно не было. Как уж Соловуха определяла дорогу – известно только ей одной. Где-то на полпути, заехав на очередной сугроб, сани перевернулись. Аким как был завёрнут в тулуп в виде снопа, так и остался лежать в сугробе. Сколько времени прошло, он не может вспомнить и по сю пору. Но, толи хмель стал выходить, толи от холода, он очнулся. Огляделся и хмель из головы вылетел сразу, волосы стали дыбом. Буран – ничего не видно и вот он, раб божий, стоит по пояс в сугробе. Куда идти – определить не возможно. Сидеть тоже нельзя – замёрзнуть можно. И Аким, как дед мороз, стал пробивать наметённые сугробы. Бился, бился, выбился из сил, сел в сугроб и заплакал. Дрянь - жизнь его была, а помирать не охота. Просидел с полчаса, а может и больше, кто знает, вдруг, из пурги,   в трёх шагах, выскакивает лошадиная голова.
   - Соловуха, - задохнулся от радости Аким, обнял лошадиную морду и начал целовать её в губы.
      Как лошадь догадалась о том, что седок выпал? Толи по тому, что сани легче стали, толи вожжи под полозья попали – трудно определить. Да и не это главное.  Удивительно то, как эта животина догадалась повернуть назад, и найти дорогу к потерянному человеку?
Целые сутки пробивались они вдвоём через метель, протрезвевший Аким, то садился в сани, то шёл пешком, помогая тем самым кобылице, но к обеду следующего дня вышли к родному конному двору.
На второй день Бычков с раннего утра пошёл к председателю, упал в ноги, просил прощения за содеянное, и умолял поставить его конюхом на отделение. В конце – концов, председатель согласился, да и много ли найдётся добровольцев  работать за сто пятьдесят трудодней в год  на отшибе, среди лошадей.
С тех пор Аким наотрез отказался от спиртного, притих, в драки не ввязывался и вообще старался с людьми лишний раз не контактировать.  Соловуху любил до безумия. Единственное существо, за которое  он был готов кинутся в огонь и в воду. Постепенно любовь к одному животному распространилась и на остальных. Поэтому Аким почти никогда и не уходил домой, постоянно жил в «конюховке».
Через год Соловуха принесла рыжего жеребёнка, кобылку. Аким назвал её Рыжуха. А по прошествии нескольких лет, когда уже  Соловуха постарела, вот эта самая Рыжуха  нагуляла на стороне и принесла Рыжика, которого он полюбил сразу, как родное дитя.