О Литературном институте

Как и чему нас там учили

1. Теорию литературы у нас в Литинституте преподавал Богданов, мужик сатирического направления ума, чтобы не сказать больше -- ехидный.

-- Говорят, что на Западе человек -- человеку волк, не то что в нашем высокогуманном социалистическом обществе. Если кого кондрашка хватит в метро, так его не запинают ногами, а положат на сиденья, и шапочку тут же рядом. И будет он кататься так в метро целый день, если это кольцевая линия.

Всяких теорий в литературе он не любил и потому свой предмет преподавал просто, без затей:

-- Есть разные повествовательные жанры: рассказ, повесть, роман. Чем они отличаются друг от друга? Ну, если совсем коротенький, то это рассказ. Если страниц 50-60, то рассказом такое произведение никак не назовешь -- уж слишком длинное, но и на роман оно не потянет. Значит повесть. Ну а если страниц 200 или более, то смело называйте вещь романом.

Простенько-простенько, а тройку получить у него было непросто. Теорию литературы он преподавал весьма своеобразно. Он почти игнорировал литературные термины, как они давались в специальных пособиях
-- где бы, кроме Литературного института позволили такое? -- а налегал на знание нескольких произведений русской литературы из шкльной программы. Но содержание этих нужно было знать досконально.

А однажды я отделался тройкой, а почти все остальные экзамен не сдали. Вместо вопросов Богданов заставил каждого из нас написать рецензию на какое-нибудь произведение из классического репертуара: кого на "Евгения Онегина", кого на "Мертвые души", а кого и на "Войну и мир". И почти никто с таким заданием не справился.

-- Олухи, писателЯ хреновы, -- выражался он, конечно, более литературно, но мы студенты заочного отделения, то есть с каким-никаким жизненным опытом, отлично понимали, какие слова он заменял пристойными литературными эквивалентами. -- Не уметь написать рецензию, болваны. Между прочим, в вашем дипломе будет стоять в графе "полученное образование" не "писатель", или "поэт" или даже "литературный критик", а "литературный редактор". Напишите вы роман или поэму, еще бог его знает, а вот писать рецензии, вам будущим сотрудникам издательств и журналов придется постоянно. У нас ведь не капитализм, чтобы можно было отнекаться "ваше произведение нас не заинтересовало", вы будете просто обязаны на всякую фитюльку дать даже если и отказной, то грамотный и обоснованный отказ.

Короче, Богданов на другой день после экзамена назначил лекцию, на которую были обязаны явиться все, даже и я сдавшие на тройку, и прочитал нам мораль, как писать рецензию

-- Дело это проще пареной репы. Талантом может ты не быть, а рецензию уметь написать обязан. Это вопрос сугубо профессиональный. Всякая рецензия состоит из заключения -- это в конце уже, введения и основной части. Понятно?

-- Все понятно. Осталось понять, что писать в заключении, введении и основной части.

-- Чем короче заключение, тем лучше. А лучше всего, если оно будет состоять из одного предложения, максимум двух. "Данное произведение внесет свой достойный вклад в освещение темы (тему, если не хватает мозгов высосать из текста самому, можно взять из аннотации) такой-то такой". Как вариант "автору не удалось раскрыть эту важную для нашего времени тему". Все. Теперь понятно?

-- Понятно, -- закивали мы в такт головами.

-- Введение состоит... введение состоит... э-э -- Богданов достал бумажку, и стал глядеть в нее оба. Но поскольку один его глаз плохо видел, а другой был стеклянным, читал он с трудом, -- "в анализе литературного процесса с упором на тематику, к которой относится данное произведение" или... или... Вот вы, -- обратился он к девушке на передней парте, -- у вас глаза помоложе, помогите разобраться.

-- "в описании общественно-политической либо культурной ситуации современного этапа развития социалистического общества", -- бойко доложила та.

-- Ну вот и с введением мы и разобрались. Ведь разобрались? -- с надеждой в своем стеклянном глазу посмотрел он на нас.

-- Разобрались, -- недружным хором ответили мы, а один даже рискнул уточнить: -- да не очень.

-- Ну общественно-политическую ситуацию за вас уже давно проанализировали кому надо и как надо. Вам остается всего лишь взять партийные документы, относящиеся к литературе, художественно жизни или идеологии. Там обязательно найдете все нужное. Если нет: идите в библиотеку и просмотрите последние передовицы "Литературной газеты". Только не нужно ничего придумывать. Берите так, как там написано: шпарьте слово в слово. И не растекайтесь мыслию по древу -- это вообще одно из главных правил написания рецензии -- абзац из 2-3 предложений, максимум два.

Лишь позднее я оценил всю глубину и даже мудрость данного совета. В самом деле, рецензия должна целить в дурака и быть написана предельно привычным и доступным ему языком и вертеться в кругу жеваных и пережеванных понятий. Этим ты покажешь, что ты доверяешь читателю, что ты одного с ним поля ягода. И чем сложнее и парадоксальнее то, что ты хочешь сказать, тем проще, примитивнее, а главное, в одну дуду должно быть начало.

-- Анализ литературного процесса -- это уже посложнее. И если не чувствуете в себе сил, то лучше не беритесь. Скажу лишь, что упор должен делаться на тематику. Сам же литературный процесс можно и нужно представить в виде характеристике одного произведения, сходной с подрецензируемом тематикой. Если это произведение известного автора, лучше назвать его, если нет, то лучше подпустить анонимности. "Так мол и так. В последнее время в нашей литературе появился целый ряд произведений о людях с нестойкой жизненной позицией, подверженных влиянию запада, поставивших во главу угла погоню за материальными благами (правильнее было бы написать за шмотками, но мы ведь люди культурные)". И излагаете сюжет произведения на данную тему. Опять же не растекаясь мыслью по древу, в одном-двух абзацам. Можно их также взять из аннотации на данное произведение, но вот слово в слово в отличие от анализа общественной и культурной ситуации здесь идти не рекомендуется.

-- А если автор поднял какую-то свою особую тему?

-- Такие авторы попадаются очень редко, и даю вам слово: редко кто из вас дослужится до таких степеней, чтобы ему поручили писать рецензию на такого автора.

Мы засмеялись.

-- Все ясно. Осталось только научиться писать основную часть, и дело в шляпе, -- даже рискнул пошутить я.

-- Именно так, как раз в основной части писатель и проявляет свой талант, проницательность и вкус. Но редакторов-то много, а талантов мало, поэтому и здесь необходимо усвоить несколько полезных правил.

Первое. Анализировать нужно прежде всего тематику. Конечно, те кто поумнее и с собственным взглядом на жизнь, могут обратиться и к анализу художественных особенностей. Но это уже, когда вы обретете имя и хоть какое-то подобие взглядов на литературу. А до той поры держитесь исключительно тематической нити. Она как в отличие от нити Ариадны в лабиринт Миноса вас не заведет.

-- Нить Ариадны наоборот: вывела из лабиринта.

-- Это в басне. А в жизни -- завела. А тематика анализируется просто: сравнивается как описано в романе или сборнике рассказов или даже стихов, и как с этим обстоит или должно обстоять дело в жизни.

-- Но ведь для этого нужно хорошо знать жизнь.

-- Не обязательно. Вернее знать-то, конечно, что-то надо. Но ведь и вы не дураки. И у каждого из вас есть какой-то жизненный опыт. Вот с его высоты вы и оценивайте произведение. Вот вам и второе правило: оценивайте вещь исключительно исходя из того, что вы хорошо знаете или можете знать.

Сюда же подключается следующее правило: не пытайтесь объять необъятного. Это значит, что не нужно пытаться проанализировать подрецензируемое произведение целиком, а только ту тему, мотив, персонаж, сюжетную линию, где вы уверены в своих знаниях. И не бойтесь если это будет боковая или второстепенная линия. Например, можно упрекнуть Льва Толстого, что он поверхностно описал в "Войне и мире" крестьянскую жизнь, а Пушкина наоборот отметить за психологически тонкие портреты провинциальных типов.

Любой автор, как бы умен он ни был, а где-то обязательно проколется, каким бы широким взглядом на жизнь он ни отличался, а чего-то он не знает. Либо наоборот, даже самый никудышный автор, где-то в чем-то, но выскажет о жизни тонкое суждение. И на старуху бывает проруха. Так вы его на карандаш, и тут же лыко в строку.

-- Ну а если писатель пишет из какой-то совершенно неизвестной тебе сферы?

-- Нет такой сферы, -- отрезал Богданов. -- Сошлюсь на себя. Уже полтора десятка лет я поставляю в "Новый мир" и "Иностранную литературу" -- два наших самых поганых и гнилых журнала, да платят лучше всех -- рецензии на исторические романы и художественные биографии. И мне вполне хватает БСЭ с 8-томной "Всемирной историей", с подключением изредка ЖЗЛ, чтобы смело писать, что "автор в своем романе великолепно отразил дух времени" или ему это сделать не удалось.

И опять же помните: не растекайтесь мыслью по древу. Анализируйте только один аспект произведения, один характер, одну сюжетную линию, один мотив. Если есть зуд проанализировать второй -- напишите лучше вторую рецензию.

И правило четвертое и последнее. Автора нужно обязательно похвалить или поругать. А еще лучше, похвалить и поругать за одно и то же. "Так мол и так. В своем романе автор великолепно отразил жизнь молодого рабочего на современном этапе, однако упустил из виду один важный момент..."

Теперь, думаю, ни у кого из вас не возникнет затруднений при написании рецензии.

2. А еще Богданов учил нас иметь для критических работ, хоть рецензий хоть статей набор словесных клише, которые полезны не только Ухудшанскому, а любому писателю, и как вехи помогают наладить стилистический каркас будущей статьи. Такие клише он предлагал выбирать из тех книг, которые мы читаем. И даже однажды задал нам курсовую, в где мы должны были представить подобные клише. Привожу некоторые из них. Скажу, что в свое время я удостоился похвалы от него за свою курсовую "Шаблоны советского литературоведения при оценке художественного произведения".

http://proza.ru/2023/05/01/184

3. Мне нравился Литературный институт духом царившей там вольницей. Преподаватели, хорошие, конечно, не давили студентов авторитетом, вызывали их на дискуссии, приглашали к себе домой, а иногда и заявлялись в общежитие и там, страшно сказать, могли пропустить со студентами по пять капель. Говорили, что и напивались, правда, я этого не помню: все же дистанция должна была быть.

Не всем эта вольница была по карману. Особенно лицам женского пола. Моя хорошая знакомая все время что-то учила, зубрила, и более чем тройки, да и то с преподавательским вздохом она не удостаивалась.

-- Ну как так получается, я приезжаю на сессию, учу-учу, а одни тройки, а ты ходишь по Москве, ничего никогда не учишь, и у тебя одни пятерки?

-- Так и получается. Что литературу любить надо и жить ею, тогда и проблем не будет.

Был у нас там преподаватель по фамилии Кедров, а на самом деле Бердычевский. Кедров это он взял от жены. Его просили дать вопросы для экзаменов.

-- Какие вопросы? Я специально посчитал по программе. Там их должно быть что то за полторы сотни. Ужас. Я прошу вас не учите никаких вопросов, нужно знать литературу, а не вопросы, -- говорил неоднократно он.

На практике это происходило так. Прихожу на экзамен. Первым вопросом у меня стоит: "Реализм Гоголя на примере одной из его повестей".

-- Что вы скажете? -- спрашивает он меня, взглянув в билет. -- Какие повести вы читали?

-- "Тараса Бульбу", "Вия"...

-- Давно читали?

-- Еще в школе.

-- И какой же там реализм.

-- Скрытый.

-- Как это понять?

-- Можно я объясню на Гофмане? Я его читаю сейчас. И мне кажется, Гоголь просто подражает Гофману.

-- Я бы так не сказал. Но все же слушаю.

-- Понимаете, центральное место в поэтике Гоголя и Гофмана (если бы экзамен проходил в наше время я бы добавил сюда и Мейринка с Кафкой) занимает необычное. Я считаю, что вся литература, будь то фантастическая или сугубо реалистическая -- это сочетание обычного и необычного.

-- Что-то непонятно.

-- Ну если писатель описывает просто то, что он ежедневно наблюдает из своего окна, это будет скучно читателю читать, а писателю писать. Поэтому писатель пытается увести читателя да и самому смыться в какую-нибудь экзотику. Но и сама по себе экзотика быстро надоедает. Умный писатель насыщает самые необычные страны, самые отдаленные эпохи своим личным опытом. То есть под маской необычного у него всегда кроется обычное. Свифтова Лилипутия -- это самая голимая Англия, а его Лагадо -- это Королевская академия наук. Шекспировские Венеция, Иллирия, Дания -- это все та же Англия. Необычные декорации нужны здесь чтобы представить обычное.

-- Понял вашу мысль. Тогда во всяком обычном и обыденном должно крыться необычное? Так что ли?

-- Вот именно. Раз уж мы заговорили об окне, я хотел бы напомнить повесть Гофмана "Окно в угловом доме". Там писатель из окна своей комнате наблюдает базарную жизнь, но от его внимательного взора не ускользает сколько странного и даже таинственного и фантастического таится под маской обыденного. И Гофман, чтобы оттенить это необычное старается как можно достовернее, до мелочей обрисовать берлинскую улицу.

Так и у Гоголя. У него все время происходит что-то невероятное и невозможное. И чем обычнее обстановка, тем невероятнее события. Хотел сказать 40 пиявок, а 240 вылетело как-то само собой, поехал к Собакевичу, а попал к Коробочке, то есть все время происходит что не то, что вроде бы должно произойти.

-- Резонно. Ну что ж. Давайте вашу зачетку.

-- А там еще один вопрос.

-- Хватит, хватит, вы и так уже наговорили на пятерку. Хотя о Гоголе сказали мало, а о реализме в его повестях и еще меньше.

Кроме, как в Литературном институте я нигде не встречал подобного либерализма и попустительства. Для сравнения: мой коллега технолог Котельного завода Жора Арутюнянц устроился преподавать технологию котельного производства в техникум. А через год он уже снова на Котельном.

-- Ты же хвалился, что у тебя хорошая работа.

-- Да ну их к черту.

Дело оказалось в следующем. Единственным учебником по технологии котельного производства был изданный в конце 1950-х. А в 1960-е в котельном производстве произошла революция. Достаточно сказать, что так называемые барабаны, сигары длиной в 10 метров и диаметром в 3, стали скреплять не заклепками, а сажать на сварку.

Для этого даже был изобретен специальный вид сварки, до того еще нигде в мире не использованный -- электрошлаковая. Изобрели ее в Киеве, в Патоновском институте, а применили впервые у нас на котельном заводе. Ну и всю прежнюю технологию пришлось перерабатывать под чистую. Естественно, учебник уже не давал никакого представления о реальном процессе котельного производства. Вот Жора, который как раз и стоял у истоков этой сварки, пусть и в качестве простого заводского технолога, и попытался преподавать будущим заводским мастерам и технологам существующие технологии.

Так на него студенты накатали телегу, что его лекции не соответствуют учебникам. Жору вызвал директор и поставил ему альтернативу или учить по учебникам, или искать себе другого места. Будь Жоре 40 лет и будь он обременен семьей, он бы посомневался для очистки совести немного и склонил бы голову перед выраженной повелением начальства необходимостью. А так он вспылил и покинул хлебное и необременительное место преподавателя техникума.

4. Если спросить, что мне дал Литературный институт, где я отучился 6 лет на заочном, по 2 месяца ежегодно, отвечу: в практическом плане ничего. На писателя выучить невозможно -- был и есть тамошний девиз, ущербный и лживый. И все же я оттуда вынес многое. Я на своей шкуре ощутил в действии прекрасный девиз: "Университет дух свободной воли", каковым российский, да и советский университет никогда не был и, возможно, никогда не будет. А вот в Литературном этот дух свободной воли царил через край.

Сдаю экзамен по эстетике. Первым вопросом стоит "Опущенная целина". Так в пандант к шолоховскому роману отшутил название брежневской эпопеи наш поэт Владикар. Разумеется, ни при какой погоде я книг подобных не читал. Но содержание кое-как знал: жить в то время в стране Советов и совершенно быть девственным к партийной литературе не получалось ни у кого. Политзанятия, радио, газеты пусть через zur;ck, но доносили до каждого обитателя шестой части Земли с названием кратким СССР политическую грамотность.

Но спрашивается, что можно было сказать о "Целине" в рамках эстетики? Я что-то там промямлил полунечленораздельное. Преподаватель оборвал: "Вы не знаете вопроса", но не вкатил двойку, а попросил перейти ко второму. Там было что-то о соотношении изобразительного и словесного искусств, а поскольку я всеми этими вопросами интересовался не только в плане сдачи экзаменов, но и самостоятельно, то едва сказав несколько предложений, услышал "Достаточно", ибо время было позднее, а в коридоре еще толпилось куча народу на предмет сдачи экзамена, так выслушивать мое мнение об эстетических проблемах экзаменатору было некогда.

Он повертел немного ручку, задумчиво сказал: "Я на лекциях такого никогда не говорил", после чего вкатил мне четверку. А поскольку я к тому моменту был на взводе, то есть раздражен очень сильно -- причины лежали за пределами настоящего рассказа -- я довольно-таки шерстко спросил:

-- А почему не пятерка?

-- Но ведь вы ничего не ответили по первому вопросу.

-- А если бы уважали свой предмет, -- отпарировал я, -- вы бы сделали вид, что не заметили этого надуманному к вашей науке вопроса.

У того отвисла челюсть и даже затряслись губы. Но он только, проставив подпись в ведомости и зачетке тихо сказал: "Уходите". Очень он был, как я видел, задет моей колкостью.

Нечего и говорить, что в университете или политехническом я бы после подобного ответа уже не учился. И если я закончил политехнический без проблем, то только потому, что по ранней юности был балбесом, и все политические и идеологические вопросы были мне фиолетово, или до лампочки или по барабану, или... ну вы поняли. Преподаватель повертел в рука.

Все же не могу удержаться, чтобы кратенько не сообщить, о чем я там разглогольствовал по проблеме соотношения изобразительного и словесного искусства. Я тогда как раз читал биографии многих художников и Матисса в том числе. Одно время Матисс довольно плотно иллюстрировал книги. На этой почве даже поссорился с Джойсом. Он видите-ли выразил в рисунках свое видение Дублина, совершенно расходившееся с джойсовским.

Так вот по моему мнению, к которому я как раз пришел тогда, Матисс вел себя как последний гавнюк. У него видите ли был собственный взгляд на мир, он отражал не то, что читал, а то что навевалось ему в голову при чтении книги. Причем так он иллюстрировал не только Джойса. Прославлены его миниатюры к "Письмам португальской монахини", по которым если не сказать заранее, так тебе, даже если десять раз прочитаешь эти "Письма", и в голову не придет, что эта мазня, впрочем, довольно приятная для глаз, имеет отношения к литературному источнику.

А по-моему, если у тебя есть свое видение, так ты отражай его в самостоятельных произведениях. Иллюстрации к книге же должны быть именно иллюстрациями. В свое время по иллюстрациям, Доре, эти книги рассказывались. В детстве я любил "Сказки" Пушкина. Читать еще не умел, но стоило мне взять книгу в руки, поглядеть на рисунки и в голове сами собой возникали строки:

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет.
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.

Да и сейчас. Возьмешь "Дон Кихота" или "Мертые души", те что с иллюстрациями Боклевского, "Войну и мир" со Шмариновым, и просто смотришь на картинки, и сцены из романа с цитатами с описаниями, которые бы ты ни в жизнь не воспроизвел в беседе или для себя по памяти буквально дословно возникают в голове. Такова и должна быть настоящая иллюстрация. А то многие художники очень уж любят себя, и совсем не культивируют искусства в себе.