Гибель дивизии 41

                РОМАН-ХРОНИКА

                Автор Анатолий Гордиенко

  Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).

Продолжение 40
Продолжение 39 http://www.proza.ru/2020/02/02/228

                РАССКАЗ ПОЛИТРУКА РАЗУМОВА О ЕГО БЫЛОЙ ПРЕКРАСНОЙ ЖИЗНИ

                «21 февраля 1940 года.

  Вечер у Разумова. Я всё больше утверждаюсь в своём решении: Разумов должен быть главным героем моей военной повести, и поэтому мне всё интересно в этом человеке. Я стараюсь записывать все его разговоры, записывать даже мелочи, его любимые словечки, поговорки. Почему-то он всегда, кстати и не кстати, говорит: «Чудесно. Просто прелесть». Мороз трескучий – «чудесно, просто прелесть», танк не смогли завести – «чудесно, просто прелесть». Кондрашову это страсть как не нравится.
Ну, да Разумов на его замечания не «регирует», как говорит шофёр Якушев.
Стараюсь запоминать его жесты, трепетное дрожание длинных, прямо-таки девичьих ресниц, наклон красивой большой головы во время раздумий, резкий взмах длиннопалой ладони, и к этому — особый прищур глаз, когда он стоя, и только стоя, журит провинившегося бойца или парторга батальона. Засиделись допоздна в его уголке. В штабной землянке куда теплее, чем у нас, и я не спешу уходить. Слушали радио. Далёкая Москва живёт полнокровной, весёлой жизнью и в ус не дует. Ловлю себя на мысли, что никто там, в столице, не знает, не ведает, какие муки принимает наша 18-я дивизия.

  Разумов любит рассказывать о прошлых днях. Я чиркаю стенографические каракули в записную книжку, а назавтра переписываю услышанное в дневник.
– Зимой дивизия стояла в Ярославле, в военном городке. На лето все мы выезжали в Гороховецкие лагеря, это неподалеку от древнего Нижнего Новгорода, теперь, сам знаешь, город Горький. Жили в сосновом бору. Километрах в двух – танкодром, стрельбище артиллерийское, а рядом, в поле, стрельбище стрелковое.
Бойцы живут в палатках, а для комсостава – небольшие уютные домики. В самом дальнем жили мы: Шура, Аля и я. Шуре никак не сиделось дома. Быстренько нашла себе работу: пошла воспитателем в детский садик, в деткомбинат, так его почему-то у нас называли. В выходные дни мы втроём с утра шли в лес. Альку посадим в корзинку – и айда! Собирали чернику, землянику. А сколько там было белых грибов! Каждая семья имела на зиму наволочку сушёных грибов. Запах-то какой, запах! Шура моя – самая глазастая среди командирских жён, больше всех грибов собирала. Приготовит суп зимой – объеденье, а подливочка грибная к варёной картошке, да с пивом...

  Началась моя военная служба в 1931 году в 56-м полку, в родном Ярославле. И пошёл я по комсомольской линии, как и на гражданке. Меня-то и в армию взяли с таким прицелом, потому как был я уже секретарём райкома комсомола. Многих ребят я знал, дивизия вся почти состояла из нашенских, местных, парней, потому и называли её – Ярославская. В 20-е и 30-е годы нумерация полков дивизии была иная, не такая как нынче. Работалось мне так радостно, так любо, как никогда раньше. Тут был простор, была любознательная молодежь.
Утром на зарядку выбежим всем полком – крепыши, богатыри, один краше другого. Футбол, волейбол, кросс с полной выкладкой – всё есть у нас. А пловцы какие были!
Одновременно я кружки стал организовывать: хоровой, струнных инструментов, духовой оркестр свой воспитали. Что ещё? Да, полит-кружок среди жён командиров вёл. Наладил в каждом взводе выпуск «Боевого листка». Но на первом плане, конечно, боевая учёба. Тут мы завсегда были впереди. Лучший полк в дивизии, одним словом. Я весь день с бойцами, с ребятами. Вечернюю школу образовали, для не шибко грамотных, Шура там уроки вела. Нынче в дивизии мало ярославских парней осталось. Отслужили срочную службу, ушли в запас и разъехались по домам. Карельские, ваши, прибыли на смену, тоже парни хоть куда, ну да ярославские всё же покрепче, повеселее были.

  Подошла осень 1935 года. Стали мы собираться на зимние квартиры. И вдруг приказ: 18-я дивизия передислоцируется в Карелию. Тут все мы, конечно, носы повесили. Но приказ есть приказ. Жёны пилят нас. Паня Сучкова, жена командира 2-го батальона, настоящий бунт подняла. «Не поеду на север, и баста, не поеду я в эти холода. У меня двое деток бронхитом страдают». Поехала как миленькая, а капитан Сучков выговор схлопотал – «за недостатки в политвоспитании личного состава». Подали эшелоны. Стали мы грузиться: мебель всю, разумеется, соседям раздарили. В Петрозаводск прибыли – дождь идёт, грязь, слякоть на вокзале. Штаб дивизии остался в городе, а мы побросали наш нехитрый скарб в полуторку и покатили в Олонец, там размещался штаб нашего полка.

  Разбросали нас по квартирам. Моё семейство определили на постой к чудесной бабушке Маше. Марии Гавриловне Келкоевой, карелке, примерной чистюле, умелой пряхе. У меня ещё в чемодане имеются запасные тёплые носки из овечьей шерсти её работы. Слушай, может их тебе передарить, а, Николай?
Жили мы на самом берегу Мегреги, а полк наш двинули к Нурмолицам, в лес. Взяли мы пилы да топоры и стали прямо в лесу строить военный городок. Шура учительствует в Олонце, я пропадаю в Нурмолицах. Жду не дождусь воскресенья! Ну вот наконец и выходной. Прыг в полуторку, и мчусь к любушке своей, Шурочке-Санечке, к милой дочурке Алечке. У Шуры волосы, как вороново крыло. Я её грачом, гра-чином звал. Какие ночи, какие рассветы были у нас!..».

   Продолжение в следующей публикации.